Бабушка научила меня играть в карты. На каникулах, когда на улице шел дождь, а мамы не было дома, мы часами вместе просиживали за столом, играя в покер, кункен и в очко. «Снап — это для детей», — говорила бабушка. Она научила меня всем хитростям: как тасовать, как сдавать, как блефовать и делать ставки. К тому времени, как мне исполнилось семь или восемь, я была уже довольно хорошим игроком.

Мы играли в карты, и бабушка рассказывала мне о разных вещах. Она рассказывала мне о прошлом, о том времени, когда сама была маленькой девочкой, о том, как девушкой пережила войну, и о мужчинах, за которых выходила замуж. Бабушка многое знала о мужчинах. Иногда она забывала и по нескольку раз пересказывала мне одно и тоже. Но я не жаловалась. Мне нравилось слушать ее рассказы.

Но если дома была мама, то она качала головой и сквозь зубы обращалась к бабушке: «Мам, ты уже рассказывала нам это».

Поэтому я предпочитала, когда мы с бабушкой были одни, играли в карты и разговаривали. Иногда она рассказывала мне о моем дедушке, об отце моей мамы и о первом муже бабушки. Я знала о нем только из ее рассказов, потому что он умер, когда я была еще совсем маленькой. И, конечно, моя мать никогда не вспоминала о прошлом. «У меня нет времени на ностальгию», — говорила она.

— Бабушка, а ты любила его? — однажды спросила я.

— О да! — Она помахала картами, словно веером. — Я любила его больше всех!

Я заметила, как кровь прилила к ее лицу, когда она махала карточным веером, а еще я успела разглядеть червового короля и пикового туза. У меня были две дамы.

— Почему же тогда ты ушла от него? — спросила я с удивлением. Бабушка рассталась с ним, когда моя мама была маленькой.

Она не сразу ответила мне. Бабушка сосредоточенно посмотрела на свои карты, решая, какие оставить, а какие обменять. Затем сбросила две, и я сдала ей две из колоды. Я наблюдала, как она берет их, улыбаясь, как размещает в руке, как прижимает к груди. «Блефует ли она снова?» — думаю я. Моя бабушка умела блефовать.

— Потому что… — Она смотрела в карты, все еще задумчиво улыбаясь. Она совсем не смотрела на меня. — Твой дедушка не ценил того, что имел.

Да, да, бабушка определенно блефовала, подумала я. Но я не могла быть уверенной на все сто. Я внимательно следила за выражением ее лица, за взглядом, за губами, на которых заиграла улыбка, когда бабушка посмотрела на карты. Тогда моей бабушке было примерно восемьдесят. Я видела ее фотографии, когда она была еще молодой. Моим любимым был тот снимок, где она смеялась, сидя на краю капота машины, а рядом с ней, обнимая ее за талию, сидел какой-то солдат. Бабушка была очень красивая. Ее рыжие длинные и волнистые волосы струились по плечам, как у Риты Хейворт , а шелковое платье, скроенное по косой, по моде сороковых, очень подходило к машине того времени. Бабушка была похожа на кинозвезду. Даже сейчас, когда ее волосы стали белыми как снег, бабушка оставалась все такой же красивой.

Она же наблюдала за мной. «Никогда никому не позволяй провести себя, Энни. Никогда!» — говорила она и, подмигнув, открывала выигрышную комбинацию.

Конечно, тогда ее советы, в частности в отношении мужчин, были для меня пустыми словами. В то время я витала в облаках и считала себя прекрасной принцессой, которую не менее прекрасный принц заберет куда-нибудь с собой в свое королевство, со всеми вытекающими отсюда последствиями. Принц любил принцессу, а все остальное не имело значения. Они жили долго и счастливо. Конец.

Мама всегда говорила, что именно в этом моя проблема, несмотря на то что я уже молодая женщина двадцати лет от роду. «Ты слишком открыта, Энни Макинтайр! Жизнь — трудная штука, и лучше приготовиться к ней сейчас, чем потом испытать тяжкое разочарование». Когда бабушка умерла, мама только и сказала: «Теперь, возможно, ты спустишься на землю».

Но я не спустилась. Я купила билет в один конец, в Париж. Чтобы «разбить скорлупу» и не жалеть о том, сделано.