Самое тяжелое — собрать все в единую картину. Я помню все детали; события отложились у меня в памяти, словно кипы печатных листов. Но внезапный порыв ветра разбросал их все, и теперь я точно не могу сказать, что за чем следует. Марк утверждает, что все просто. Вопрос в том, что он не понимает самой причины. Забавно, что я как раз не могу сделать все с такой легкостью, о которой говорит Марк. Если бы я смогла сложить все кусочки в моей памяти вместе, может, он тогда бы тоже понял причину.

Как говорит Марк, все произошло сразу после того, как с Чарли поговорили те двое суровых жандармов, и мы снова остались одни. Тогда мне потребовалось некоторое время, чтобы все осознать. Это самая страшная часть. Только когда я сказала Марку, что-то вроде «Мне надо выпить еще», и огляделась в поисках своего бокала, до меня наконец дошло.

Мы больше не находились в гостиной. Нет, мы никуда не уходили, мы продолжали оставаться в той же части дома. Когда же я посмотрела на Марка, то заметила, что он пытается мне что-то сказать. Я поняла это по движению его губ, поскольку вначале ничего не слышала. Затем я снова смогла воспринимать звуки.

— Что? — Марк кричал, и я не понимала почему. — Что ты сказала, Энни?

Именно тогда я поняла, что он не слышал меня из-за шума. Да, я помню этот шум. Вначале звук был похож на отдаленный шум веселья, приглушенные голоса и смех, звон бокалов, который угрожающе приближался.

Внезапно этот шум окутал нас.

Воздух наполнился кислым пивным запахом, табачным дымом, стал теплым и влажным от пота. Мы стояли рядом, окруженные со всех сторон толпой хрипло выкрикивающих что-то гуляк. Но их крики, кажется, не сулили ничего хорошего. Я нащупала руку Марка и крепко сжала ее. Мой голос казался неслышимым шепотом на фоне этого шума, этого невообразимого шума.

— О боже, Марк… Где мы?

Наши взгляды встретились, и в глазах Марка я увидела панику. Он тоже ничего не понимал. Все произошло слишком быстро, словно нас с грохотом накрыло огромной волной. Когда же я наклонилась, чтобы взять свои вещи, какой-то парень с коротко стриженными рыжими волосами и приплюснутым носом наткнулся на меня, зацепился своим пивным бокалом за мое плечо, и темная холодная жидкость оказалась у меня на груди.

— Прости, дорогуша! — Парень так улыбался, пялясь на мою грудь, что было очевидно — он совершенно не сожалеет о случившемся. — Давай я помогу тебе вытереть тут — просто чуть-чуть потру, ладно?

— Кто все эти люди?

Когда же я повернулась к Марку, меня поразила совсем другое. Его лицо, до боли знакомое, сейчас стало каким-то другим, совсем чужим. Я только не могла понять, что же изменилось. Я ладонью прикоснулась к его щеке.

— Марк?

Он молча взирал на меня. Я посмотрела в его глаза, осторожно провела пальцами под глазами Марка. Кажется, все совсем плохо. Тут я поняла, в чем дело. Морщинки, эти милые тоненькие перекрещенные черточки в уголках его глаз исчезли! Да и под его веками почти не осталось складок, словно после подтяжки лица, словно…

— Я не понимаю… — Мои руки продолжали обследовать лицо Марка. Кончиками пальцев я проводила по его скулам, ощущая подушечками мягкость его кожи, это мягкое утолщение под подбородком… Линия скул Марка стала четче. И все это время он просто молча смотрел на меня с приоткрытым ртом, не реагируя на прикосновения. — Марк, что случилось? Скажи что-нибудь!

— Энни! — прохрипел Марк и схватил меня за руки, чтобы удержаться на ногах. Мой взгляд скользнул вниз. Изменилось не только его лицо. Он стал больше, шире в плечах, будто разом нарастил мышечную массу. Марк изменился, хотя я смеюсь, когда говорю об этом. Потому что он не изменился совершенно.

Просто это был тот самый Марк, которого я встретила пятнадцать лет назад.

* * *

Мы познакомились в Париже, в одном ирландском пабе. Я первая увидела его. Он был с другом. Передо мной сидел брюнет с голубыми глазами, чистыми, как апрельское небо в Австралии, и потягивал «Гиннесс» . От этой бездонной синевы его глаз меня бросило в дрожь. Определенно, он был французом. Я поняла это по тому, как он неспешно отпивал из кружки, сжав губы от непривычки к горькому и терпкому вкусу темного пива. Я помню, как думала, какой милый, разглядывая и оценивая его. Я смотрела на его крепкую угловатую фигуру, на то, как он двигается, как держит кружку, на его пальцы, касавшиеся слегка запотевшего стекла. Во всех его движениях сквозила неосознанная уверенность, хотя одежда оставляла желать лучшего. Не думаю, что он заметил меня до того момента, когда почти заканчивал третью кружку.

— Ce n'est pas vrai (Неправда), — позже не раз говорил Марк. — Ничего подобного. Я заметил тебя, как только ты появилась в дверях паба.

Но я пришла туда еще до него.

На Марке был старый синий жилет, совершенно очевидно — его любимый. Он явно оделся не для того, чтобы произвести впечатление. Но если быть до конца честной, позже он признался мне, что совсем не собирался знакомиться с девушками, и вообще в этот вечер он остался бы дома, если бы не его приятель Ив, который уговорил Марка прийти в этот паб.

— Это отличное место, где можно снять какую-нибудь рыженькую ирландочку с милым акцентом, — настаивал Ив.

Поэтому в какой-то степени Марку не повезло. По крайней мере, я так думала до того, как… Впрочем, об этом мы еще поговорим.

Я была в пабе с Бетти, рыжеволосой девицей, действительно родом из Ирландии. Мы с Бетти были знакомы уже давно, с того времени, когда я только приехала в Париж. Я прибыла в Париж в самый снегопад, невзирая на предупреждения о плохой погоде и о других предстоящих трудностях. Да, я покинула Австралию и свою мать в поисках приключений. Когда-то давно мама говорила мне, что все это глупости, блажь и нельзя идти на поводу у своих прихотей. Но молодая женщина двадцати трех лет совсем не то же, что безропотная маленькая девочка.

Моя мама воспитывала меня с верой в то, что жизнь — это борьба и идти по ней надо хорошо вооруженной. Но, несмотря на все старания мамы, я осталась неисправимым романтиком, девочкой, верящей в сказки и в сказочных принцев. Моя бабушка утверждала, что это было неизбежно, так как склонность к романтике мне передалась по наследству. Она сама не испытывала недостатка в романтизме и была замужем четыре раза. Моя мама тоже была замужем, пока не умер мой отец.

И вот я сошла с самолета в аэропорту «Шарль де Голль». По колено в снегу, поскальзываясь и спотыкаясь, я пробиралась по улице Кэй Дорсей в легком пальтишке и ботиночках на тонкой подошве, а вокруг меня свирепствовала самая настоящая буря. Ледяной ветер, налетевший с Сены, сдувал с ног и нещадно трепал волосы. Я направлялась в Американскую церковь, где обычно собираются англоговорящие путешественники, чтобы найти работу и место для жилья.

Подходящий вариант я нашла в самом верхнем углу доски объявлений. Бумажка была пришпилена в верхнем правом углу. Мне пришлось встать на цыпочки, чтобы прочесть его, отчего я едва не упала, поскользнувшись в своей мокрой обуви. В объявлении говорилось, что учебному центру Colangue требуется преподаватель английского.

Бетти уже преподавала там в течение трех лет. Таким образом, я в один день получила должность и обрела подругу. Она сразу дала мне дельный совет купить специальные утепленные стельки. А уже через месяц мы вместе снимали квартиру.

И вот одним вечером, через два года после описанных выше событий, мы решили немного развеяться и найти кого-нибудь, кто хотя бы угостит нас выпивкой. Мы только что внесли деньги за квартиру, а потому снова были на мели. Преподавание в Париже не такое уж прибыльное занятие. Но тогда мы были молоды, свободны, все еще влюблены в саму идею жизни в городе всех влюбленных, а значит наше плачевное финансовое состояние не имело особого значения.

Так мы и встретились, я и Марк. Он угостил нас.

* * *

Я пребывала в шоке. Дежавю в самом чистом виде! Да, я снова видела Марка таким, каким он был тогда, давно. На меня снова смотрели эти голубые глаза, глаза Чарли, а волосы Марка снова были черными, без седых вкраплений.

Но у меня даже не было шанса что-либо сказать, так как я почувствовала сильный удар локтем под ребро. Я резко повернулась. Рядом со мной стояла девушка. Ее лицо, это лицо… Копна волнистых рыжих волос, словно огненный шар, освещающий правильное, точеное личико, словно у королевы, и острый взгляд зеленых глаз были до боли знакомыми.

— Энни Макинтайр, ты что, совсем замечталась?

Это была Бетти, только моложе. Только тут я поняла, что мы снова оказались в маленьком ирландском пабе «Китти О'Ши» на узенькой улочке за зданием Оперы.

Я повернулась к Марку, продолжая осторожно проводить пальцами по его лицу, отчаянно пытаясь найти хоть какое-то логическое объяснение произошедшей со мной метаморфозе. Понять, что это — игра света или, может быть, плохая шутка, которыми когда-то грешил Марк? Но по его глазам я видела, что это не шутка.

Чарли назвал бы это виртуальной реальностью. Да, это было в каком-то смысле так. Хотя Марк и я продолжали находиться в гостиной, одновременно мы пребывали в другом месте и в другое время. Мы словно наблюдали за собой со стороны по старому домашнему видео. Одновременно мы сами были непосредственными его участниками, тогда и сейчас, оказавшись в трехмерном пространстве. Мы не могли остановить воспроизведение или покинуть эту реальность. Марк и я потеряли дар речи, столь сильный эмоциональный удар лишил нас способности мыслить трезво. Нас, но не Бетти.

— Стоит оставить тебя одну на минуту…

Ее внимание переключилось с меня на Марка. Он же в задумчивости смотрел на Бетти. Их взгляды встретились, и Бетти опустила глаза. Она снова оглядела Марка, его куртку и джинсы, остановившись на ботинках.

— Потрясные ботинки!

У Бетти всегда хромало чувство юмора. На Марке были старые, потертые ковбойские сапоги. Настоящие кожаные сапоги с вытянутыми приподнятыми носами и каблуками. Похожие сапоги, наверное, носил Нил Даймонд, что вполне было бы нормально для него, но Марк сам носил их не снимая. Я уже забыла о тогдашнем стиле Марка в одежде, если это вообще можно было назвать стилем. Правда, меня волнует то, что даже сейчас он не считает, что с его манерой одеваться все было так плохо.

Должно быть, я запаниковала при виде его сапог, тех старых сапог, в которых потом Чарли, когда ему было четыре, вышагивал по комнате с игрушечным пистолетом в ковбойской шляпе и от которых я с трудом избавилась, когда Чарли вырос из них, хотя даже его отец не смог этого сделать.

Да, именно эти нелепые старые сапоги стали причиной первой волны настоящей паники. Мне нужен был воздух. Я потянулась к Марку, схватила его за рукав и едва слышным шепотом проговорила:

— Нам надо убираться отсюда!

Тем временем Бетти молча посмотрела на меня, хотя ее взгляд задержался на моем лице лишь на секунду.

— Постой-ка, Энни! Кто этот ковбой? — Ее рука оказалась на моем запястье. — Ты же не уйдешь с ним?

Но было слишком поздно. Я уже ушла.