Когда она воротилась домой, Джефри мерил шагами гостиную. С надеждой поднял на нее глаза:

— Ну что? Нашла что-нибудь?

— Нет. Ничего. Впрочем, может быть, наверху что-то есть, но я не смогла туда попасть — Фудзи-горка не пустил. Принялся рычать и лаять как сумасшедший, когда я хотела было подняться. Ну я и не пошла.

Джефри коротко улыбнулся, особенно не вникая.

— Понятно…

Он перестал бегать по комнате, нахмурился и медленно опустился на диван, чтобы сидя хорошенько подумать.

— Мне вот что пришло в голову, — сказал он. — Может, произошла какая-то путаница со временем? Это бы все объяснило. Правда, я очень четко ей сказал, что сегодня работаю допоздна и смогу встретиться с ней только после восьми… Интересно, она из дома мне звонила? Ты говоришь, целый день ее не видела? Ни утром, ни позже? И не слышала, как она выходила?

Снова стук в висках и приступ тошнотворной головной боли при малейшей попытке сосредоточиться. Видела ли она Линди? Ну разумеется, видела — в гостях у Норы… Но это, кажется, было вчера, не сегодня?.. Мысли разлетались в разные стороны, словно под порывом сильного ветра. Когда проспишь полдня, в голове такая каша…

— Сегодня ведь вторник? — спросила она Джефри и, увидев выражение его лица, поспешно добавила: — Прости, пожалуйста, я несу чушь. Почему-то страшно хочется спать…

На его озабоченном лице появилось что-то вроде отчуждения и обиды. Еще бы — он себе места от беспокойства не находит, а ей, видите ли, спать хочется. Она сама своим нелепым оправданием погубила объединившее их на короткое время и такое трогательное чувство товарищества.

— Да, сегодня вторник. — Джефри снова сделался сухим и терпеливым. — Пожалуйста, постарайся хоть чем-нибудь помочь, дорогая. Не может быть, чтобы тебе так уж хотелось спать. Сейчас всего половина одиннадцатого.

— Да, ты прав. Прости. Дай мне немножко подумать. Я сегодня столько всяких дел переделала, мне нужно вспомнить…

Каких дел? Она вообще что-нибудь делала? Конечно, делала — мыла посуду после завтрака, прибирала дом, собиралась к Норе… Нет, это было вчера, в понедельник; надо наконец это запомнить. Ну значит, сегодня она занималась чем-то другим… Что она обычно делает по вторникам?

Магазины? Нет, сегодня по магазинам она не ходила. Вроде бы… Точно, не ходила. Она начала припоминать: был такой густой туман, а у нее болело горло… Вот что она делала весь день — болела.

Так Джефри и сказать? Ни за что на свете! Особенно сейчас, когда он, такой холодный и категоричный, требует от нее фактов. Только фактов, голых фактов, которые могли бы ему помочь разыскать Линди. «Не найти ему ее!» — злорадно шипел внутри Розамунды противный голосок. Удивительным образом борьба с этим голоском придала ей сил, вернула ясность мыслей.

— На улицу я сегодня не выходила, — уверенно проговорила Розамунда, и это, по крайней мере, было правдой. — Возилась целый день в доме — мыла, убирала, то да се…

Она подошла к камину и опустилась в кресло напротив мужа. Боже, какое блаженство — она сидит! Наконец-то. Сейчас бы закрыть глаза… Но надо держаться.

Она заметила, как Джефри окинул глазами ее вытянутые ноги.

— Ты что, и в саду искала? — удивился он.

Розамунда испуганно проследила за его взглядом. Ее почти новые черные лодочки были сплошь заляпаны грязью — толстым слоем полузасохшей грязи, с прилипшими к ней травинками. В голове, словно приступ внезапной боли, появилось мучительное ощущение… чего-то. Мелькнуло и исчезло прежде, чем Розамунда успела осознать, что это было, оставив ее в не меньшем изумлении, чем Джефри. Вместе с ним она озадаченно уставилась на туфли.

— Нет, не искала. — Розамунда была совершенно сбита с толку. — Только прошла по боковой дорожке и по бетону возле стеклянной двери. Понятия не имею, где меня угораздило так вывозиться.

Она с недоумением взирала на испачканные туфли до тех пор, пока они не стали казаться ей чужими. Туфли то увеличивались в размере, то сжимались, то уплывали куда-то далеко, то снова плавно возвращались на ее ноги. Вот именно — на ее ноги. Нельзя забывать, чьи это ноги шлепали по неведомой грязи неизвестно куда. Но она уже так долго молчит — что подумает Джефри?..

Однако это продолжалось, должно быть, не дольше пары секунд. Когда Розамунда взглянула на мужа, он больше не смотрел на ее ноги, махнул рукой на эту загадку.

— Ну что же, — он поднес к глазам часы, прикидывая, что делать дальше, — Эйлин скоро будет здесь… Она говорила — через час или около того…

Джефри встал, подошел к окну и, небрежно откинув в сторону плотную штору, замер на долгую минуту.

— Туман определенно рассеивается, — объявил он через плечо. — Если ее где-то задержал туман, то теперь путь свободен…

Розамунде и с противоположного конца комнаты было видно, с какой пытливой дотошностью он вглядывается в темноту, словно хочет силой вырвать из нее знакомый силуэт; как внутри него зреет радость долгожданной встречи, рука готова взлететь в приветственном жесте, а сам он — рвануться к входной двери…

Надо бы ему сказать, подумала Розамунда. Не дело заставлять его так ждать и надеяться… И в то же мгновение до нее дошла вся абсурдность этой мысли. Ей же нечего сказать. Ей известно не больше, чем ему, — даже меньше, потому что это не она, а он последним видел Линди, последним с ней говорил.

— Это точно она тебе звонила? — услышала Розамунда свой вопрос и сама поразилась — что за чушь лезет в голову?

Джефри резко повернулся в ее сторону:

— Ты о чем? Кто же еще это мог быть?

Хорошо ему спрашивать. Розамунда и сама хотела бы знать, о чем это она. Но теперь деваться некуда — надо сочинить что-нибудь мало-мальски подходящее или же откровенно признаться, что она не в себе из-за жара, и покончить с этим. Она представила скрытое раздражение, с которым Джефри встретит эту новость, его мучительно неловкие попытки проявить сочувствие и озабоченность по поводу этого довеска (или, скорее, помехи) к его тревогам. Нет, ни за что.

— Кто еще это мог быть? — повторил он.

— Ну, я подумала… — Розамунда лихорадочно соображала. — Мне только что пришло в голову: допустим, Эйлин. Все-таки они сестры, и голоса по телефону у них очень похожи. Допустим, это она хотела с тобой о чем-то посоветоваться, позвонила, решила, что ты узнал ее по голосу, и не удосужилась назваться. Могло такое быть? Ей же наверняка есть о чем посоветоваться. Бэйзил и все такое.

На какую-то секунду Джефри дал себя увлечь столь дикой идеей. Но ее слабые места были слишком очевидны и слишком бросались в глаза.

— Почему же она так прямо и не сказала, когда я ей только что звонил? Разумеется, это была не она! Не говоря уже о том, что она тоже не пришла… Нет, это объяснение совершенно никуда не годится!

Да, не годится. Вполне заслуженная нахлобучка — если слова встревоженного человека можно считать нахлобучкой. Розамунда умолкла, поглубже забралась в кресло и скорее почувствовала, чем увидела, что Джефри вернулся на свой наблюдательный пост у окна.

Должно быть, она ненадолго задремала, потому что в следующее мгновение у нее перед глазами оказалась Эйлин. Она стояла в центре комнаты, на светлых волосах поблескивали капли тумана, черты лица от холода заострились. Видимо, она только что вошла, так как все еще была в плаще, застегнутом на все пуговицы, от нее так и веяло улицей. Но они с Джефри уже о чем-то толковали, очень горячо и, как показалось Розамунде, оба разом.

— Нет, правда, Джефри, мне на самом деле ровным счетом ничего не известно! — уверяла Эйлин. — Она мне не говорила, что собирается тебе звонить или встречаться с тобой, вообще ничего. Понятия не имею, что бы все это значило.

— А она не говорила, что ее что-то тревожит? Я хочу сказать — независимо от того, хотела она со мной посоветоваться или нет, могла она из-за чего-то волноваться?

Короткая пауза. Эйлин чуть натянуто хихикнула:

— Разве можно хоть о ком-нибудь сказать, что ему не из-за чего волноваться? Все, что я могу сказать, это что я не знаю ни о какой особой причине для беспокойства.

Эйлин точно оправдывалась. С таким же видом она выслушивала Линди, когда та подтрунивала над ее аккуратностью или трезвостью. А еще было заметно, что ей неловко стоять вот так, не сняв плаща, словно она собирается уйти в любую минуту. Розамунда поднялась:

— Присядь, Эйлин. Джефри, возьми, пожалуйста, у нее плащ.

Когда все снова расселись, Розамунда с извинениями поведала Эйлин, как сегодня вечером вломилась к ним в дом.

— Правда, надо сказать, Фудзи-горка занял круговую оборону и не дал мне особенно разгуляться. Не хотела бы я оказаться на месте грабителя в вашем доме, Эйлин! Знаешь, он ведь не позволил мне и шагу ступить на лестницу. Можно подумать, вы там храните драгоценности короны!

В глазах Эйлин промелькнул испуг.

— Да, он у нас такой. Терпит чужих, только когда они ведут себя тихо, сидят там, где он привык их видеть, — объяснила она. — Если же они делают что-то, по его мнению, необычное — например, ты поднимаешься наверх, — тогда держись. Ты ведь ни разу не была у нас наверху, вот он и… А между прочим, зачем ты хотела туда подняться? Что ты думала там найти?

Тон Эйлин переменился, теперь она говорила почти резко. Розамунда, смутившись, объяснила насчет подушки и записки.

— Ах, вот в чем дело. Понятно. — Эйлин смягчилась. — Нет, Линди никогда бы не оставила записку на подушке. Начать с того, что она бы ее даже не написала. Ей бы и в голову не пришло, что я стану волноваться только потому, что ее нет дома. Мы уходим и приходим когда нам вздумается.

— Ты, значит, не переживаешь? — быстро спросил Джефри. — По телефону мне так не показалось. Но если Линди частенько такое выкидывает…

— Не в том дело… — Эйлин стиснула на коленях озябшие руки, как будто хотела подбодрить себя, и взглянула Джефри прямо в лицо. — Ты только спросил, не знаю ли я причину, заставившую Линди забеспокоиться. Я сказала, что не знаю. Но когда ты поймал меня по телефону у Молли, ты не говорил, что Линди обеспокоена. Ты сказал, она напугана. И больше ты об этом ни словом не обмолвился. Это правда?

Джефри смотрел на Эйлин с некоторым удивлением. Сейчас в ней странным образом сочетались робость и агрессия.

— В общем — да, — ответил он. — Само собой — правда! Возможно, я и не говорил об этом в тех же самых выражениях, но это потому… словом, я подумал, естественно, что… — Под осуждающим взглядом Эйлин он запнулся и заговорил снова: — Давай не будем спорить из-за мелочей. Начнем с самого начала. Ты знаешь, чего могла испугаться Линди?

Долго, очень долго, или Розамунде так только показалось, Эйлин молча не спускала глаз с лица Джефри. А еще Розамунде показалось, что по какой-то причине Эйлин для этого разговора пришлось собрать всю свою храбрость, всю до последней капли, выискивая ее по самым дальним закоулкам души. И все равно Эйлин отчаянно страшится, что даже всей ее храбрости не хватит совершить то, что она задумала.

— Нет, я не знаю, — твердо ответила она Джефри. — А ты?

Теперь Джефри в упор смотрел на Эйлин, но та не дрогнула.

— Есть что-то еще. Ты мне не все сказал, ведь так? — настаивала она.

— Эта девица ясновидящая! — воскликнул Джефри, пытаясь, без особого, впрочем, успеха, смягчить неловкость. — В самом деле, есть кое-что. Я не рассказывал — и тебе тоже (взгляд в сторону Розамунды), — потому что это какая-то ерунда. Ей-богу. Хотя тогда мне это не понравилось. Через некоторое время после звонка Линди — я еще был на работе, почти все уже ушли, по вторникам я один сижу допоздна, — ну так вот, снова зазвонил телефон. Телефонистка, естественно, тоже уже ушла, я сам взял трубку и…

— И это опять была Линди? — нетерпеливо подсказала Эйлин. Она подалась вперед.

— Нет. Там не было никого. Совсем никого.

— Никто ничего не сказал?

— Ни слова. Я кричал «Алле! Алле!», «Говорите!», и — ничего… Лишь какие-то странные звуки — ну, будто кто-то не умеет пользоваться телефоном-автоматом… А потом трубку на том конце бросили, и на этом все закончилось.

— Думаю, это действительно был кто-то, не умеющий пользоваться автоматом. — Эйлин с готовностью ухватилась за это предположение. — Такое часто бывает, особенно с тех пор, как появились эти новые автоматы с разными кнопками и опускать теперь надо не один пенс, а три. У многих просто нервов не хватает… Но не у Линди, конечно. Это точно была не она.

— Пожалуй, ты права. Сейчас мне и самому кажется, что все так просто и было. Но в тот момент — не знаю, как объяснить, — я чувствовал, что с тем, кто звонил, произошло что-то страшное и он мучительно пытается пробиться ко мне. Будь у меня воображение побогаче, сказал бы, что было в этом что-то почти на уровне телепатии — какой-то безмолвный SOS от одной живой души к другой. Но вообще, конечно, все это бред. А дальше — время идет, Линди нет… Прихожу сюда — в доме темно, пусто… И тут оно все разом на меня навалилось…

— А что ты теперь думаешь? — спросила Эйлин, не сводя глаз с Джефри.

Несколько секунд они оба пристально вглядывались друг другу в лицо, словно хотели отыскать некий ключ к разгадке или знак. Они сами не знали — что.

Джефри пожал плечами, улыбнулся.

— По-моему, мы все чересчур распсиховались, — заявил он. — Это, конечно, моя вина. Сам не пойму, с чего вдруг устроил такой переполох? Уверен, Линди с минуты на минуту вернется и все объяснит. А пока предлагаю выпить и отправиться спать. Эйлин, тебе чего налить? Шерри или джину? — И Джефри двинулся к буфету. У него явно выскочило из головы, что Эйлин не пьет.

А она не стала напоминать. Просто усмехнулась, немного смущенно, и сразу стала похожа на уставшую школьницу с темными кругами под глазами.

— Нет, спасибо. Не хочется. Мне уже пора.

Эйлин встала, и Розамунда, полуживая от головной боли, не стала ее удерживать. Все равно им больше нечего сказать. Чем дольше обсуждать эту проблему, тем запутанней и ничтожней она становится. Розамунда выбралась из кресла и пошла проводить Эйлин. И не заметила, как при каждом шаге с ее туфель отваливались ошметки подсохшей грязи. Более того, вернувшись в комнату и увидев цепочку темных лепешек и комочков, протянувшуюся через всю гостиную, она долго соображала — что бы это такое могло быть.