Тренди так и не заснул. Еще не наступило утро, как позвонила Рут. Ее звонок не удивил его. Едва он назвался, на другом конце провода наступило молчание. Но это молчание не было похоже на другие, оно было живым, Тренди показалось, что он слышит дыхание, даже биение сердца, словом, все, что составляло Рут. Она заговорила. Он почти не воспринимал то, что она говорит. Модуляции ее голоса, произносимые ею фразы перенесли его к ней. Тренди представил волосы Рут, медные от отблесков огня, руку, лежащую на полированном комоде, взгляд, блуждающий по картинам и морским пейзажам, ее вечернюю усталость, ее улыбки, внезапные и печальные. Наконец она произнесла имя Юдит. Он не остановил ее. Затем Рут произнесла имя Ирис.

— Я знаю, — сказал Тренди. — Я все знаю.

Она снова замолчала, и наступила такая глубокая тишина, что Тренди вдруг испугался, не разъединили ли его с Рут. Он тоже молчал, боясь услышать что-нибудь плохое, но тут Рут снова заговорила:

— Надо вернуться, надо снова туда поехать. Мне кажется, вы оставили на «Светозарной» свои записи и скелеты…

Тренди отметил, что Рут говорит не «у меня», а «на Светозарной», словно не собирается больше туда возвращаться.

— Мне нужно с вами встретиться, я приеду, когда вам будет удобно, — прервал он ее.

Через день Тренди уже был в дороге. Он решил поехать на мотоцикле. Рут и Малколм ехали впереди на своем стареньком автомобиле. Время смягчило боль. Едва показался берег, Тренди сбавил скорость. Несмотря на усталость, ему захотелось вдохнуть морской воздух — этот живительный воздух, вобравший в себя запах соли, сушеных водорослей, песка, утомленного волнами и приливами. Неосознанно Тренди немного помедлил, прежде чем свернуть на алле дю Фар, как в тот осенний день, когда солнце было по-летнему горячим, тот день, когда он начал свой дрейф, свое странное путешествие в прошлое.

Алле дю Фар. Даже не торопясь, Тренди приехал туда довольно скоро. Солнце выглядело поблекшим, но виллы не изменились. Те же строения с устаревшими и претенциозными табличками, те же решетки, запертые до следующего лета, сады, опустевшие и замерзшие. Мыс вырастал словно враждебная стена. Теперь, после рассказа Дракена, Тренди казалось, что он прожил три жизни: свою собственную, жизнь Ирис и, наконец, жизнь Леонор с ее безумным желанием найти утраченную любовь. Найдет ли когда-нибудь свою утраченную любовь сам Тренди… «Дезирада» была теперь не загадкой, а домом несчастья. Тренди прекрасно помнил ее интерьер, галереи с витражами, парк с черными кедрами, пруд, могильный камень и решетку, за которой укрылась — или томилась в заточении — Юдит.

Он не хотел видеть «Дезираду» и на полной скорости промчался мимо. И только у ворот «Светозарной», такой же белоснежной, как и в первый день, заметил, что в очередной раз потерял шарф.

Как и тогда, все ставни были открыты, в том числе и на этаже Юдит. На мгновение Тренди, ослепленный, застыл перед фасадом, отражавшим выглянувшее из-за облаков солнце. Вдали пенилось море, в воздухе летала пыль от лишайников. Запах соли смешивался с ароматом сада, испарениями земли, растениями, едва освободившимися от сковавшего их мороза. Тут и там встречались срезанные насаждения, вырванные корни, клубни, вероятно, тех ирисов, о которых Рут говорила, что они цветут весной по всей лужайке. Тренди вновь поднял глаза на свой этаж, свой насест, как он говорил, когда жил здесь, казалось, вечность назад. Воспоминания, а за ними и страдания вновь нахлынули на него при взгляде на эти сверкающие окна. Неужели за ними произошли такие поразительные вещи? Тренди подумал, что теперь там остались только призраки любви, осязаемой лишь им одним, мечтателем, заброшенным на край этого берега. И если завтра он будет сражен, будет ли для него по-прежнему этот дом самым желанным домом, а это молчаливое окно самым желанным окном на свете?

Тренди вошел, даже не обернувшись на «Дезираду». Дверь открылась, и не только Рут, но и сам дом с его полутенями, зелеными папоротниками, медными бликами и горящим в камине огнем в глубине гостиной, как и в первый день, радостно принял его.

Они разговорились. Сколько времени длился разговор, Тренди не помнил. Малколм вернулся в свой дом в дюнах. Может, зайдет вечером, сказала Рут. Было уже за полдень. Прошел короткий ливень с градом, посеребрив окна мириадами капель. Рут и Тренди сидели перед камином, свободно и спокойно, как никогда. Постепенно они перешли к воспоминаниям о прошлом, но оно больше не интересовало их — ничто больше не имело значения, кроме этой минуты, когда они сидели лицом друг к другу. Тренди не хотелось возвращаться к себе в комнату, а тем более снова видеть свои скелеты. Теперь это тоже было окаменелое, мертвое прошлое, как и все остальное. Рут почувствовала это и рассказала Тренди о смерти Дрогона. Очень быстро она перевела разговор на Юдит и спросила Тренди, не собирается ли он увидеться с ней или попробовать заставить ее вернуться. Но всякий раз, начиная искать выход из положения, они натыкались на Командора.

— Мой отец сам его боялся, — сказала Рут. — Даже во время помолвки он держался от него подальше. И это правда, я теперь вспоминаю, Дракен часто приходил сюда. Я никогда не понимала, что они говорили о Командоре. Я все время считала его незначительным музыкантом. Чем-то вроде паразита при богатом покровителе, как других.

— Вот что я не понимаю, — произнес Тренди. — Почему перед исчезновением Ван Браак не оставил записки, какой-нибудь подсказки, позволявшей бы вам разобраться во всей этой истории? Покончил он с собой или нет, должен же он был догадываться, что вы вернетесь сюда, что история может повториться. Что Командор будет представлять для вас угрозу на протяжении всей жизни. И не только из-за долгов.

Рут вздохнула:

— Знаю. Я тоже думала об этом. Но, повторяю, я нашла только это. — Она протянула ему свидетельство о браке своей сестры. — Эти несколько слов я вам уже показывала. Я всегда читала: Все объяснение здесь и в «Короле рыб». А Малколм считает, что надо читать на «Короле рыб». И он, несомненно, прав, но это ничего не меняет. Я осматривала корабль тысячу раз. И ничего не нашла.

Тренди настаивал:

— Капитан должен был оставить вам подсказку.

— Вы считаете, люди оставляют перед смертью подсказки? — И она сказала так же, как некогда Малколм на пляже: — Вы выбрали неверную дорогу. Надгробные плиты не запирают мертвых. Под них просто складывают затхлые секреты, чтобы никто больше не мог вытащить их наружу.

Тренди заколебался, но, в конце концов, произнес то, что давно жгло ему губы:

— Ваш отец не умер. Он исчез.

Рут не позволила себя разоружить:

— Умер или исчез, какая разница?

Она вдруг снова стала печальной, подавленной, наклонилась к огню, помешала угли кочергой, затем, словно это движение разожгло и ее пыл тоже, встала и решительно заявила:

— Меня занимают живые. Я хотела бы… Хотела бы вернуть Юдит.

— Я тоже.

Теперь они стояли друг напротив друга, усталые и сердитые. Но Рут уже была не той, что осенью. Тренди показалось, она стала тверже. А еще — более напряженной, более отстраненной от всего, что было ее домом. Она выглядела так, словно была здесь проездом. Хуже того — готовой к отъезду. Тренди первый прервал молчание:

— Я иду на «Дезираду». Но до этого хочу увидеть «Короля рыб».

Он говорил, как ребенок, настаивающий на своем капризе. Рут с трудом подавила раздражение:

— Если вы так настаиваете.

Тренди заметил в ее серо-зеленых глазах странное выражение, похожее на презрение.

— Советую разбежаться, чтобы лучше прыгнуть, — сказала Рут.

Она ненадолго ушла в свою комнату. Когда вернулась, на ней был свободный шерстяной свитер, а волосы убраны под косынку. В молчании они прошли через сад «Светозарной».

— Очень тепло, — проговорила наконец Рут, когда они дошли до кипарисов.

Она раздвинула ветви кустарника и остановилась на краю скалы.

— Море спокойное. Ветер утих. Нечто вроде весны зимой. Такое часто бывает в это время года. Отец называл это затишьем алкионов. Странное название. Эти моряки… Сумасшедшие.

Последние слова она произнесла совсем тихо, для самой себя, словно уплатив по счетам прошлого, все это утратило для нее значение. И заторопилась к причалу, перепрыгивая с камня на камень с удивительной ловкостью.

Добравшись до бухты, оставленной приливом, Рут остановилась отдохнуть. Она подняла кусочек водоросли, посмотрела сквозь него на солнце, потом отбросила его. Ее энергичность вдруг куда-то подевалась, она повернулась спиной к причалу, возле которого качался корабль. Теперь «Король рыб» больше не казался Тренди чем-то необычным. Он хорошо видел его блестящий корпус и сверкавший на солнце медный колокол, тот самый, что звонил в ночь смерти Анны. Из объекта несчастья, которым некогда представлялся Тренди корабль, он теперь превратился в такую же вещь, как другие, послушную случаю и желаниям людей гораздо больше, чем какой-то неумолимой судьбе. Теперь Тренди не терпелось узнать, что написал Ван Браак. Ему казалось, что если он найдет рукопись капитана, то найдет и ключ, отпирающий «Дезираду», и у него хватит сил победить Командора, разрушить его очарование, которое так сильно воздействует на всех остальных. И он вернет Юдит.

Рут старалась не смотреть на яхту. Она указала на край бухты:

— Видите там маленькую лесенку сбоку от скалы? По ней ходили купаться, приезжая на «Дезираду». Может, потому что я была ребенком, а может, потому что остальную часть года мы жили в Лондоне, но все это кажется мне теперь чудом. Мне кажется, что в то время погода была лучше, теплее. Но ничто неповторимо. Даже море.

И словно желая отдалить тот момент, когда они взойдут на «Короля рыб», Рут присела на камень. Она растерла между пальцами веточку лаванды и вдохнула оставшийся от нее аромат. О чем она думала? О том, о чем рассказал ей Дракен, о магии тех лет, о прыжках в волнах, чешуйках слюды, прилипших к коже, возвращениях на «Светозарную», когда свежел ветер и дом наполнял оранжевый свет заката; о дымящемся чае, когда оставшаяся на губах соль смешивалась с осыпавшейся с булочек сахарной пудрой; о лете, казавшемся вечным до первой бури, опустошавшей море и в несколько шквалов разбивавшей чары.

— Все закончилось, — сказала Рут. — И закончилось хорошо. Пойдемте.

Маленькие прядки выбились у нее из-под косынки. Она лихорадочно заправила их и решительно направилась к причалу, где качался, как и в день прибытия Тренди, стройный «Король рыб».

Поднявшись на яхту, Рут не произнесла ни слова. Она снова изменилась. Мечтательность покинула ее, жесты стали энергичными, почти яростными. Несколько раз она поскользнулась и, если бы Тренди не поддержал ее на лестнице, ведущей в кают-компанию, несомненно, скатилась бы по ступенькам. С той же лихорадочной поспешностью она зажгла штормовой фонарь и начала водить им по переборкам корабля.

— Видите, — сказала она. — Здесь очень красиво, но все без толку.

В самом деле, яхта была великолепной. В желтом свете лампы Тренди сперва разглядел только прекрасные деревянные панели: покрытые лаком тонкие полоски тика, сосны, акажу. Но по мере того, как он привыкал к полумраку и к запаху кают-компании, в котором смешивались влажность и горьковатый аромат покрытого лаком дерева, обнаруживались детали, делавшие этот корабль настоящим предметом искусства: квадратные фризы из Дельфта, балки, украшенные морскими чудовищами и тритонами, как на «Светозарной», но вырезанные из акажу. И наконец, те же медные лампы, те же картины, висящие между полосками ценных пород дерева. Здесь было гораздо больше, чем на «Светозарной», предметов, напоминавших о капитане. Все морские приборы отличались красотой и практичностью — часы, стол для карт, секстант содержались в таком состоянии, что создавалось впечатление, будто капитан только ушел отсюда, что он, возможно, на палубе, проверяет снасти, определяет направление ветра, следит за течениями, приливом, облаками.

— Этот корабль, — вздохнула Рут. — Я могла его продать. Он стоит целое состояние. А его содержание…

— Он больше не выходит в море?

— Мой моряк Бешар выводит его время от времени. Но никогда не удаляется от берега.

— Он боится?

— Возможно. Корабль, принадлежащий исчезнувшему капитану… Не все разделяют эти суеверия. Уверена, я нашла бы покупателя, но… Это трудно объяснить. До сего дня я все время думала, что «Король рыб» стал могилой отца. Единственным его распоряжением было либо затопить, либо сохранить корабль. Словно он знал, что уйдет на нем в свое последнее плавание. Могилу не продают, Тренди.

Эти последние слова Рут произнесла так, словно убеждала саму себя. Косынка снова соскользнула с ее волос. Дрожа, она принялась искать лестницу. Тренди взял у нее лампу.

— Не трудитесь, — сказала Рут. — Я искала десятки раз. Говорю вам, я даже заглядывала за рамы картин. Я проверила один за другим все футляры с картами, копалась в подушках кресел… Корабль маленький, здесь не так много мест, где что-то можно спрятать.

— А там вы смотрели?

Тренди махнул лампой на темный угол, который Рут не упомянула.

— В камине? Конечно. — Она рассмеялась: — Отец обожал камины! Он ведь был голландцем и нуждался в них повсюду. Он много потрудился, чтобы построить этот. На самом деле этот камин ненастоящий.

Тренди подошел к камину. Он был узким, с обрамлением из дерева и дельфтских изразцов. Закрывавшая его бронзовая заслонка блестела от влаги.

— Наверное, здесь он сжег свои записи, — горько пошутила Рут.

Но Тренди ее не слушал. Он потянул заслонку. Он прекрасно знал, что Рут его не одобряет. Она пришла сюда против воли, разрываясь между раздражением и воспоминаниями. И Тренди, возясь с заслонкой, — он даже представить себе не мог, что она такая тяжелая, — упрекнул себя за любопытство.

Наконец он ее отодвинул, осторожно отставил в сторону и заглянул в дымоход.

— Вы правы, — сказал он. — Ничего нет.

— Вы же видите. Погасите лампу.

Рут уже стояла на лестнице, ведущей на палубу. Тренди вдруг замер перед камином, чувствуя себя смешным и глупым, словно нашкодивший ребенок. Он схватил лампу, затем, охваченный любопытством, просунул руку в дымоход. Он уже собирался убрать руку, как вдруг нащупал длинный, похоже, металлический цилиндр. Цилиндр находился в самой глубокой части дымохода и был пригнан настолько точно, что оставался почти незаметным. Тренди вытащил цилиндр и поднес его к лампе. Это оказалась зеленая трубка, по всей вероятности, футляр для карт. Прежде чем открыть его, Тренди решил позвать Рут. Неизвестно почему у него возникло ощущение, что он не первый, кто трогал футляр. Кто-то другой уже раскрывал его, Тренди мог бы поклясться в этом.

Рут уже поднялась на палубу. Она его не слышала.

— Рут! — повторил он и на этот раз закричал так громко, что она не замедлила появиться наверху лестницы. — Смотрите! В камине…

Он увидел ее руки, стиснувшие украшавшего перила тритона, словно она пыталась скрыть охватившее ее волнение. Рут спустилась на две ступени и остановилась. В оранжевом свете лампы он не мог рассмотреть, побледнела ли она, но ее лицо застыло.

— Это футляр с картами, — наконец произнесла Рут. — Такой же, каких я видела десятки. Другие лежат на столе.

— Он был в камине, — выдохнул Тренди.

— В камине… Но я там уже искала!

Она выхватила у него футляр. Ее пальцы скользнули по влажному металлу.

— Футляр с картами, — повторила Рут, открывая его.

У Тренди вновь возникло ощущение, что его уже трогали до нее, что он не хранился здесь все эти долгие годы.

— Бумаги, — только и смогла вымолвить Рут.

Она вытащила из футляра пачку листов, влажных, но хорошо сохранившихся, и развернула их. Ни заглавия, ни упоминания адресата. Глухим голосом Рут стала читать первую страницу:

«Чтобы описать ад, изобретают тысячи мук, тысячи пыточных приспособлений, одно ужаснее другого, — без всяких преамбул начинался текст, — но ад существует на земле, и самая утонченная пытка дьявола — это сомнение. Сомнение похоже на спрута: вы отталкиваете одно щупальце, он протягивает к вам другое; вы думаете, что победили его, спрятавшись в глубине своего логова — спрут появляется снова, бросается на вас и разворачивает одно за другим свои щупальца с присосками, которые начинают вас сжимать, медленно, безжалостно, пока окончательно не задушат…»

— Рукопись моего отца… Его всегда преследовала навязчивая идея удушения.

Рут поднялась на несколько ступеней, немного поколебалась, а затем сказала:

— Прочтите все сами. Я предпочитаю не знать. Прочтите и сделайте, как лучше.

Это «сделайте, как лучше» — Тренди не сомневался в этом — означало «не забудьте о Юдит». Было слышно, как Рут бежит по палубе, словно убегает от самой себя. Но Тренди уже погрузился в рукопись.