V
Сыны Праха
Вокруг «Дитя Титана» вскипали облака психической энергии. Громадные лица, клыки, когти и глаза формировались за секунду до того, как растаять обратно. «Дитя Титана» шел по волнам, не в силах оторваться от них, прикладывая усилия, чтобы его не утянуло в сердце шторма. Окутанные искрящимся полем Геллера двигатели толкали его вперед.
Кадин и Тидиас спорили с Астреосом, пока за корпусом корабля бушевал шторм. Как и в случае с генетическими предками, их аргументами выступали клинки. Это была проверка на лидерство, как повелось со времени основания ордена. Испытание велось словом за слово, клинком за клинок, без доспехов. Лидеру, которому бросили вызов, мог помочь только его собственный разум и мастерство владения клинком. Какой прок от слов, если они не помогали в бою или исходили от слишком слабого, неспособного отстоять свои убеждения?
Астреос парировал рубящий удар в горло. Клинки встретились, скрежеща острыми кромками, и воин позволил боевому ножу Тидиаса соскользнуть вдоль меча до самой гарды. Брат тут же ударил кулаком в живот Астреосу. Библиарий почувствовал, как внутри что-то треснуло. Тидиас нанес удар еще дважды, каждый раз с силой молота попадая в одну и ту же точку. Астреос почувствовал вкус крови в собственном дыхании. Он врезал лбом прямо Тидиасу в лицо. Воин пошатнулся, но быстро восстановил равновесие и рванулся вперед, пытаясь высвободить нож. Астреос провернул меч так, что Тидиаса сбило с ног, едва он ухватился за нож. Воин упал на металлический пол, а затем попытался вскочить. Библиарий оставил на шее Тидиаса каплю крови и заглянул брату в глаза. В ответ на него уставились холодный серый глаз и пылающая индиговая линза, вставленная в литой медный крепеж.
— Я проиграл, — низко прохрипел Тидиас. По лицу воина текла кровь, следуя по линиям старых шрамов, которые пересекали его узкое лицо. Астреос медленно кивнул и убрал острие меча от горла Тидиаса.
В скрытом сумраком углу комнаты невесело хохотнул Кадин, после чего шагнул вперед. Как и Астреос, и Тидиас, он был облачен в свободный табард из серой ткани, его обнаженная рука бугрилась мышцами под сетью шрамов. Кадин был моложе Астреоса, но из-за шрамов, покрывавших его кожу, он казался обветренным и старым, словно дерево, которое пережило немало бурь. У него было широкое лицо, но черты терялись под блестящей гладкой кожей, оставшейся после полученных ожогов. Кадин легко сжимал короткий широкий меч, чье лезвие сверкало недавней заточкой. Клинок предназначался для ближнего боя, где ты мог увидеть страх и ярость в глазах врага, почувствовать запах крови, когда он умирал. В левой глазнице Кадина сверкала зеленая линза, щелкнувшая, когда воин сфокусировался. Кармента даровала каждому из них искусственный глаз, чтобы заменить те, которые отнял Марот. Астреосу почему-то не хотелось принимать свой, словно частичка его желала оставить опустевшую глазницу в качестве напоминания.
Астреос перевел дыхание. Они держали совет клинков вот уже шесть часов кряду. Комната для сражений представляла собой длинный и низкий трюм, зажатый между орудийной и двигательной палубой. У стен стояло оружие и доспехи — кое-что было разграблено Терзанием, но другое сверкало новизной. В клетях в углах трюма горел уголь, наполняя зал теплом, дымом и тусклым красным светом.
— Ты желаешь отдохнуть, брат, — произнес Кадин. Он мог улыбаться, но шрамы искривили его рот до неузнаваемости, а голос оставался холодным, как снегопад. Астреос покачал головой. Кадин кивнул.
Брат метнулся, стремительный, словно удар плети. Астреос инстинктивно поднял клинок и каким-то образом отразил удар. Кадин успел отступить и снова принялся кружить. Последовало еще два быстрых выпада, и Астреосу пришлось отшагнуть назад, когда широкое лезвие рассекло воздух там, где еще секунду назад находилась его нога.
— Ты доверяешь ему? — спросил Кадин, продолжая обходить его. Астреос следил за зелеными глазами брата, одним настоящим, а другим ложным, не обращая внимания на плавные движения клинка в руке Кадина.
— Нет, — ответил Астреос, пытаясь сосредоточиться на углах, под которыми могут последовать удары, пока в голове вскипали слова спора. Изображение в новой аугметике было почти идеальным.
Почти. Удар Кадина просвистел справа, библиарий едва успел заметить его. Астреос дернулся назад, и клинок рассек ему плечо.
— Ты дал ему нашу клятву, но не доверяешь ему, — прорычал Кадин. Библиарий сфокусировался на непрерывно движущейся фигуре брата. Ослабленной и медленной правой рукой он поднял меч.
— Ариман подарил нам жизнь, — спокойно ответил Астреос и нанес удар. Он бы разрубил Кадина от шеи до таза, если тот не успел вовремя уйти от удара, одновременно контратакуя. По правой руке Астреоса потекла кровь. Он даже не заметил рану. Будь это настоящий бой, библиарий наверняка бы незримо почувствовал бы ее, но совет клинка запрещал ему пользоваться своими силами наряду с доспехами. — Он освободил нас. Таков ход событий. Спасение требует верности.
Кадин сделал выпад, его лицо скривилось в волчьем оскале. Астреос поднял меч, чтобы парировать удар, но покрытый шрамами воин перекинул меч в другую руку. Настоящий удар прочертил алую ухмылку на левом бедре библиария. По ноге Астреоса разлилось онемение.
— Он колдун, — выплюнул Кадин, — ведьмак, который служит ложным силам, клятвопреступник.
— А кто мы, брат? — спросил Астреос.
«И что мне следовало сделать, брат? — вспыхнул у него в голове вопрос. — Он дал мне жизнь, и я должен отплатить за этот дар единственно возможным способом. Мы никто без данных нами клятв. Мы последние из братства, которое погибло из-за того, что другие нарушили свое слово, тогда как мы сдержали свое».
— Мы не нарушали клятв, — возразил Кадин, и Астреос заметил вспыхнувший гнев в настоящем глазе брата.
— И не нарушим сейчас, — ответил Астреос, но в голосе не чувствовалось уверенности. Его большая голова начала опускаться, плечи поникли. По руке и ноге текла кровь. Он походил на раненого и слабеющего медведя, вокруг которого кружил волк.
— Он изгой, — произнес Кадин.
— А мы разве нет? — Астреос попытался нанести удар, но он оказался слишком медленным, и Кадин, стремительно уйдя в сторону, порезал здоровую руку Астреоса. Внезапно библиарий крутанулся и сделал низкий выпад, ложная усталость испарилась в мгновение ока. Плоской частью меча он сбил Кадина с ног. Воин упал и почувствовал, как острие меча Астреоса прижалось к его груди, прежде чем он успел подняться.
— Решение за мной, — сказал Астреос. Кадин кивнул, и Астреос взглянул в дальний конец зала, откуда за ними наблюдал Тидиас. — Ариман получил нашу клятву, и это связывает нас. «Но чего ради, Ариман? От чего ты бежишь и что так торопишься найти?»
— А если он окажется недостойным нашей верности? — спросил Кадин, но Астреос отвернулся и прошел туда, где на стенных опорах висели бронзового цвета доспехи. В отблесках огненных клетей он видел, где с тусклой поверхности были стерты эмблемы и знаки почестей.
— Совет окончен, клинки все сказали, — ответил Астреос, повесив меч на стену и сняв первую пластину доспехов.
— А что с тем, который лишил нас глаз? — не отступал Кадин, поднимаясь с пола. Астреос приложил руку к правой глазнице и ощутил серебро и черноту, которые удерживали бледный кристалл его нового глаза. Он вспомнил свернувшегося на полу Марота, ослепленного и рыдающего кровавыми слезами. Как мог космический десантник превратиться в столь сломленное создание? Марот больше не был ни человеком, ни воином — он стал бормочущим существом, слишком озлобленным и исполненным ненависти даже для простой жалости.
— Нити его жизни держит Ариман, — произнес Астреос. Тидиас посмотрел на Кадина, но оба они промолчали. Астреос не смотрел на них.
На самом деле библиарий был согласен с братьями. Он ничего не знал об Аримане, кроме его силы и того, что на него охотились другие отступники. Но клятвы не нуждались в доверии. Этой истине его научил Империум. Астреос облачался в доспехи, одна за другой соединяя пластины, создавая над телом вторую, металлическую кожу. Когда-то ему бы помогали сервы, но это было в давно мертвом прошлом. Они молчали, и единственным звуком был скрежет керамита и металла. Наконец Астреос выпрямился, вновь закованный в бронзовую броню, и направился к запертым дверям зала.
— Куда мы идем? — спросил у него за спиной Кадин.
«Не знаю, брат. Не знаю, куда приведут нас клятвы», — вспыхнула мысль, но он так и не высказал ее, когда покинул отсек.
Тронный зал безмолвствовал, в нем воняло гнилью и пеплом. Свечи давно превратились в лужицы жира, и единственный свет исходил от треснувшей люмосферы, которую держал перед Ариманом сгорбленный сервитор. Труп Гзреля развалился на троне. Его кожу и броню успел покрыть сероватый грибок, превратив бывшего повелителя Терзания в бесформенную груду. Другие тела накрыл ковер белесых стеблей. Ариману казалось, они дергаются и покачиваются всякий раз, когда на них падал свет.
Глаза колдуна остановились на горке мягкого пепла в центре зала. Он лежал там же, где упал, в серой пыли угадывались очертания человеческого тела. Ариман подумал о Толбеке и на секунду закрыл глаза.
Когда «Дитя Титана» нырнуло в варп, Азека начали одолевать вина и гнев. Возможно, они таились в нем и раньше, приглушенные инстинктом самосохранения, притупленные эйфорией от владения силами, которые он долго отрицал. Ариман покинул мостик и затерялся в переплетениях коридоров, позволив разуму раз за разом прокручивать случившееся, видение, эмиссара, то, что он сделал и почему. Когда отвлечься не получилось, вернулось чувство вины, окутав его мысли, подобно грозовой туче. У него не получилось, он оказался слабым.
«Следовало позволить ему довести дело до конца», — подумал он, наблюдая, как сервитор с лязгом бредет по залу, и желтый свет люмосферы открывает все новые следы насилия и разложения. Среди мусора блеснуло что-то, похожее на полированный кристалл. Ариман подошел ближе и нагнулся. Тогда он понял, что это были остекленевшие и мертвые глаза, взиравшие с поросшего грибком лица Гзреля.
«Я колдун, — подумал Ариман, глядя ему в глаза. — Силы, которыми владею — это силы и демонов, и жестоких богов также. Нет высшего идеала, нет искупления знанием, — он испустил тяжелый вздох. По телу прокатился гнев, питающийся виной и в свою очередь усиливающий ее. — Я опять потерпел неудачу, я слаб и недостаточно силен, чтобы принять свою судьбу». На мгновение его посетила мысль найти ближайший воздушный шлюз и исчезнуть в шторме.
Ариман отвел глаза от пустого взгляда Гзреля, которого избегал с тех пор, как вошел в зал. Двое воинов Рубрики продолжали стоять на том же месте. Колдун чувствовал призрачные сущности в каждом доспехе, шепчущиеся на границе сознания. В том шепоте слышался гнев, словно яростный крик, рассеянный шквальным ветром. Ариман поднялся и, не отводя глаз, направился к ним.
Боевая броня воинов Рубрики была насыщено-багрового цвета, окаймлена серебром и увешана свитками папируса. Взгляд Аримана скользнул с одних доспехов на другие, отмечая незначительные детали и знаки, которые рассказывали о заключенном в металлической оболочке воине. Их было немного, но достаточно, чтобы понять, кем при жизни был воин Рубрики. С именем пришло лицо, голос и воспоминание о смешке и доброй улыбке. Воин Рубрики был лишь одним из легиона, но Ариман помнил имена и лица всех своих братьев.
Азек присмотрелся к доспехам, взирая не только глазами, но и разумом. По доспехам вились символы, местами выгравированные на поверхности керамита, кое-где проникая внутрь пластин и сочленений. Для взгляда Аримана они были похожи на цепи синего огня. Он чувствовал, как внутри доспехов бьются закованные души, словно хищники в клетке, почуявшие кровь тюремщика.
Медленно, неуверенно, он поднял руку и коснулся бронированными пальцами наплечника.
Холод охватил руку. Ариман попытался убрать ее, но недостаточно быстро. На запястье сомкнулся кулак воина Рубрики. Азек почувствовал, как под мощной хваткой прогнулись пластины доспехов, и оттуда разлилось тепло. Глаза воина Рубрики вспыхнули. Ариман хотел отстраниться, но воин стал подтягивать его к себе.
+ Ариман, + прошипел голос у него в голове. Колдун почувствовал в нем мольбу и гнев, они скрежетали, словно железо о камень.
— Я… — попытался заговорить он, но хватка усилилась. Сковывающие символы на доспехах воинов Рубрики сверкали все ярче и ярче. Рука Аримана горела от жара, там, где керамит в руке Рубрики прогнулся. Вторая рука схватила его за шею, оторвав колдуна от пола. Железные пальцы медленно начали сжиматься у него на горле.
+ Ариман, + снова произнес голос, и его шепот заглушил остальные мысли.
Он тонул, не мог дышать, ничего не чувствовал, ослеп. Он падал во вселенную тьмы и теней, проблесков будущего и разбитых воспоминаний. Не мог вспомнить, кем или почему он был. Помнил фигуру в красных доспехах, синее небо, подернутое пурпуром заходящего солнца. Бушевала битва, топор несся к его голове, и он уклонялся от удара, вгоняя собственный клинок в подбородок воину, который мог убить его. Кровь была настолько яркой и живой, что он почти чувствовал ее, когда та брызнула на его щеку.
Образ померк.
Куда подевалось видение? Что это было? Воспоминание из прошлого? Он был убийцей или убитым, его ли кровь блестела на солнце? Он попытался вспомнить видение, вернуть его, но… Какое видение? Было видение воспоминание, оно… Но он уже не мог его вспомнить.
Тьма.
Он попытался вздохнуть, но безуспешно. Он тонул, тьма окутывала его все сильнее, пока он продолжал вращаться, падая, падая без конца.
Где он? Имя, как его зовут? Он хотел закричать, но тонул в кромешном мраке. Его зовут…
— Я — Азек Ариман, — он почувствовал, как слова сорвались с уст. Тьма рассеялась в мгновение ока, и он снова смотрел в горящие зеленые линзы шлема с высоким гребнем. Пальцы продолжали смыкаться у него на горле. Ариман вспомнил падение секиры и кровь на солнце. Вспомнил попытку ухватиться за что-то, пока тонул в забытье. Вспомнил, как потянулся в поисках имени.
Он заглянул в глаза воину Рубрики и произнес имя, которое когда-то принадлежало ему.
— Гелио Исидор, — воин Рубрики замер, и Ариман с трудом втянул воздух в легкие. Колдун понял: он не просто превратил братьев в духов и прах, он разрушил их личности. С течением времени касание варпа изменило бы их плоть и поглотило разумы, но Ариман одним ударом уничтожил все, кем они были. Бронированные фигуры перед ним были просто пустыми оболочками, словно человеческий силуэт, выжженный на стене взрывом бомбы. Сыны Рубрики были не просто мертвы — сама их сущность была стерта.
«Я совершил это, — подумал он, — рассчитывая, что спасаю их, а на самом деле сделал даже хуже, чем если бы просто уничтожил». На него нахлынула волна тягостных чувств. Он потерпел крах и утянул за собой братьев. Знание не освободило разум, но лишь заковало его в гордыню и потащило во мрак. Азек посмотрел на пепел, оставшийся от Толбека.
«Судьба твоего брата — твоя судьба», — сказал демон в видении.
«Я должен знать», — подумал Ариман. Он мог закрывать глаза на прошлое и на судьбу того, что осталось от братьев, но это время прошло. Что-то вернулось из прошлого Аримана, дабы подтолкнуть его в будущее, которого он не желал видеть. Ему нужно узнать, кто и зачем. Решение далось ему нелегко. Кто-то заставил его пойти на подобное и теперь искажал уготованную судьбу. Он не поддастся.
Ариман посмотрел на державшего его воина Рубрики, и пожелал, чтобы тот освободил его, одновременно называя по имени.
+ Отпусти меня, Гелио Исидор. Отпусти, брат мой. +
Рука медленно опустилась, пальцы разжались один за другим. Ариман посмотрел на вторые доспехи, изучая опознавательные детали и оценивая заключенный внутри дух. Комплект оставался неподвижным, но колдун чувствовал, как дух рвется в оковах. На ум пришло его настоящее имя, и он прошептал его вместе с именем брата.
+ Гелио Исидор. Мабиус Ро. +
Оба доспеха разом повернулись к нему.
«Я не буду повелевать ими, — подумал он. — Когда-то они были моими братьями, и никогда не станут моими рабами».
+ Оставайтесь здесь, + послал Ариман и попятился к бронзовым дверям. Сервитор тяжелой походкой поплелся следом. Достигнув двери, колдун поднял руку, будто в прощании. Из трупов взвилось пламя, перекидываясь с одного мертвеца на другого, пока не запылал весь тронный зал. Воины Рубрики стояли среди ширящегося огня, на доспехах запузырилась и начала стекать краска. Ариман переступил порог толстой металлической двери и развел руки в стороны, чтобы запереть горящую комнату. Он посмотрел на два комплекта доспехов, которые постепенно превращались в почерневшие статуи среди бушующего пламени.
+ Спите, братья мои, + подумал Ариман, рывком закрыв двери. Братья неподвижно смотрели на него, пока двери не закрылись, и комната превратилась в раскаленную печь.
— Он предаст нас, — после этих слов Кадин остановился, чтобы увидеть реакцию Тидиаса. Ее не было.
Тидиас склонился над деталями разобранного болтера, его губы безмолвно шевелились, глаза оставались закрытыми. Он был без доспехов, в одной перепоясанной веревкой пепельно-серой робе. Детали сверкали свежей смазкой в свете наполовину сгоревшей свечи, которая парила на медном суспензорном диске. Комната была маленькой, Кадин едва мог вытянуться во весь рост. Потолок был низким, а ведущий внутрь люк — узким. Истертые до голого металла стены, на которых не осталось ни следа краски или даже ржавчины, были увешаны пергаментными свитками. В комнате не было ни кровати, ни тюфяка, лишь стальной пол и сваленное в углу снаряжение. Кадин чувствовал в слабо циркулирующем воздухе запах оружейной смазки и благовоний. Он неловко пошевельнулся. Ему не нравилась комната Тидиаса, он будто попал в воспоминания, которые предпочел бы забыть.
Губы Тидиаса замерли, и воин открыл настоящий глаз. Индиговая линза бионического ока мигнула, а затем ярко разгорелась. Он медленно перевел взгляд на Кадина.
— Клинки сказали свое слово, вопрос решен, — произнес Тидиас.
— Астреос…
— Возглавляет нас, — ответил Тидиас, его голос вдруг стал твердым, будто железо. В свете свечи он внезапно стал казаться старым, когда на его лицо упали глубокие тени. — Астреос возглавляет нас, и я последую за ним, как и поклялся, когда он вернулся, чтобы вывести нас из пламени, — он на мгновение замолчал. — Как поклялся также и ты.
— Но ты сомневаешься в решении, — ответил Кадин, его доспехи зажужжали, когда он указал на Тидиаса. — Я видел это на совете.
Тидиас едва заметно пожал плечами и перевел взгляд на детали, разложенные перед ним. Он осторожно потянулся и взял деталь, затем другую, его руки двигались все быстрее, и постепенно, сопровождаемый металлическими щелчками, стал формироваться болтган. Наконец, вставив предохранитель на место, Тидиас безмолвно произнес литанию, положил оружие и поднял глаза.
— У меня было право задавать вопросы, — сказал Тидиас и покачал головой. — Больше мне нечего сказать, брат.
Кадин сплюнул и отвернулся. Тидиас никогда ему особо не нравился. Они были братьями, последними из круга братства, но этого было недостаточно.
— Ты не веришь, что нам следует идти этим путем, — продолжил Кадин. Он почувствовал, как его губы скривились в оскале. Он отвернулся и ткнул в Тидиаса пальцем. — Я видел. Не лги мне, брат.
Тидиас не шевельнулся, но Кадин ощутил, как что-то изменилось, словно его брат напрягся.
— Ариман украл наши клятвы. Он проходимец, недостойный нашей верности.
— Дело решено, — повторил Тидиас, и в его голосе послышались ледяные нотки.
— Три, брат, — Кадин кивнул, проведя рукой по изрытой шрамами поверхности брони. — Три из тысячи. Вот куда завела нас гордость и пустые слова, — Тидиас оставался неподвижным, настоящий глаз и пылающая аугметика превратились в непроницаемое черное зеркало для взгляда Кадина. Секунду спустя Кадин облизал губы и продолжил. — Ты должен лучше всех нас понимать, что произойдет, если мы последуем…
— Последуем по единственному пути, который остался для нас, — произнес Тидиас.
— Если мы доверимся Ариману, он погубит нас! — не выдержал Кадин.
Тидиас громко и безрадостно рассмеялся, его голос наполнил комнату, словно рокот грома. Кадин замер от неожиданности.
— Нет, брат, — Тидиас покачал головой, и в его голосе больше не было смеха. — Нас погубили давным-давно. Мы стали никем тогда, когда не погибли в огне родного мира. Мы стали врагами всего, ради чего сражались.
Тидиас поднялся и повернулся, чтобы повесить болтер на стену. Кадин смотрел на него, не зная, что сказать.
— На самом деле прежних нас больше нет. Ты хочешь нарушить клятвы, снова сбежать, но это не спасет нас, брат.
Кадин открыл рот, но так ничего не смог из себя выдавить.
— Мы были рождены во тьме, но познали свет солнца, — голос Тидиаса остановил Кадина, когда тот положил руку на люк. — Теперь мы падаем, а солнце стало угасающим воспоминанием, — Тидиас замолчал, и Кадин повернулся к нему. Брат не смотрел на него, продолжая держать болтер. На миг он вспомнил, как Тидиас стоял на высочайшем шпиле крепости-монастыря, его плащ вился на ветру, пока ночное небо пылало в огне правосудия. — Я никогда больше не увижу того солнца, — тихо произнес Тидиас, — но умру, помня, что когда-то видел его.
Через секунду Кадин отвернулся и молча покинул комнату.
Ариман нашел Марота свернувшимся во тьме перед дверью, его шлем был закреплен на положенном месте, обрывки плаща из кожи покрылись изморозью. Он не искал сломленного колдуна, даже не намеревался наведаться в камеру со скованным демоном, но ноги сами привели его туда, словно некая пустота у него в душе тянулась к тишине и мраку. Когда Ариман понял, что оказался возле того места, где Марот держал плененного демона, Азек едва не повернул назад. Затем он услышал звук, тихое болезненное бормотание, которое донеслось до его разума, будто легкий ветерок. Секунду колдун неподвижно стоял, пытаясь уловить еще один шорох психического шума. Звук послышался снова, и он последовал за ним и обнаружил Марота, лежащего на пороге тюрьмы своего творения.
Ариман шагнул ближе и присел возле Марота.
— Я вернулся к нему, — сказал Марот, его голос стал влажным и шепелявым через внутренний вокс доспехов. — Я пришел, но не вижу его.
Ариман посмотрел в красное свечение линз Марота. За пылающими кристаллами не было глаз, лишь неровные провалы, оставленные Астреосом. Ариман подумал о километрах коридоров и переходов, которые пришлось одолеть прорицателю, чтобы попасть сюда.
— Как ты попал сюда?
Марот покачал головой и отодвинулся, словно пытаясь уйти от ответа. Ариман потянулся разумом.
Голова тут же наполнилась рычанием. Ариман отшатнулся. Казалось, будто внутри его черепа разверзлась огромная пасть. Он услышал скрежетание зубов и ощутил на поверхности мыслей жар кровавого дыхания. Разум резко свернулся, психические чувства вернулись за крепкие стены воли.
Звук заполонил все вокруг, становясь все громче. Это было не рычание, внезапно понял Ариман. Это был смех, смех хищника, заметившего жертву. Ариман посмотрел на покрытый рунами люк за лежащим Маротом. Прорицатель дернулся и издал звук, словно напуганное животное, но Ариман даже не взглянул на него. Замок на люке был разбит, и из щели пробивался черный луч. Кровь, стучавшая в ушах Аримана, замерзла.
Люк открылся, и мгла внутри выплеснулась в коридор. Присутствие существа обрушилось на него волной ощущений: привкус крови, боль от обжигающего кожу льда, чернота воды в пещерах, не видевших солнца. Психические пальцы стали шарить у него в мыслях, их прикосновение походило на воспоминание о ночном кошмаре, который пытался утянуть его в царство боли и темноты.
Ариман успокоил разум. От усилия колдун задрожал, но шепот стих, и аура существа умолкла до едва слышимого шороха. В руке Аримана оказался меч, хотя он даже не понял, когда успел достать его, руны на оружии пылали холодным светом.
— Оно ничего не сделало, — воскликнул Марот по воксу. — Я вернулся к нему, но не вижу.
«Как он нашел сюда путь, не имея глаз?» — вопрос эхом разнесся у него в голове, несмотря на волну ощущений, шедшую из открытого люка.
— Он хотел увидеть, — хохотнул Марот. — Я рассказал ему, что сделал с его братом, и он захотел увидеть его сильнее, чем мою кровь. Он смотрел за меня, вел меня, а я его: его глаза были моими глазами.
В зияющем пространстве за люком что-то шевельнулось. Ариман направил силу разума в меч, его воля потекла в лезвие оружия. Он шагнул вперед, во мрак. Вокруг него заклубилась тьма. Секунду он ничего не видел, а затем в свечении меча проступили очертания, линии и формы. Скованный демон находился здесь. Ариман чувствовал его присутствие даже без необходимости видеть его.
Астреос смотрел на существо, которое носило тело его брата. Он был в доспехах, его лицо скрывала ротовая решетка шлема. Болтер находился на бедренной пластине, меч же покоился в кожаных ножнах на поясе. Воин свободно держал руки вдоль тела, его пальцы были расслаблены и открыты. Ариман не опустил меч.
— Астреос? — спросил Ариман по воксу.
Космический десантник посмотрел на колдуна. Во мраке блеск его глазных линз походил на провалы, высеченные в ночи. Демон, заключенный в плоть Кадара, задергался в своих цепях.
+ Ты знал об этом, + послал Астреос, его мысленный голос походил на низкое, опасное волчье рычание. + Ты знал, и скрыл от меня? +
Разум Аримана закружился среди вероятностей, протягивая психические чувства так далеко, как только он осмеливался, пытаясь увидеть мысли Астреоса и понять, было ли у него на душе что-то еще. После медленного удара сердец Ариман выдохнул и заговорил.
+ Да, + только и сказал он. + Его создал Марот, но я сохранил его и не рассказал тебе. +
+ Что это такое? +
+ Своего рода демон. Могущественный, но его сила подобна голоду волка, а жажда направлена только на разрушение. Плоть — его носитель, сосуд для прогнившей души. +
+ Кадар… +
+ Он мертв, + послал Ариман. + Он умер еще до того, как это случилось. По крайней мере я надеюсь. +
+ Внутри должно что-то остаться от него. +
Ариман покачал головой.
+ Ничего, что хотело бы жить дальше. +
Астреос посмотрел на существо, и Ариман проследил за его взглядом. Оно взирало на них с тихим злорадством.
+ Должен быть способ. +
Ариман почувствовал, как по позвоночнику поползло что-то холодное, и вспомнил мертвые глаза воина Рубрики, смотревшие на него из горящего тронного зала.
— Это уже не твой брат. Это просто существо, не более чем оружие.
Астреос пришел в движение прежде, чем Ариман успел подумать. Библиарий оказался у него за спиной и сбил с ног так, что шея Азека застыла над мечом Астреоса. Ариман ощутил, как его окутал разум Астреоса, сила телекинетической хватки высекла искры с доспехов. Ариман застыл на месте, оградив разум.
+ Так вот почему ты сохранил его? + прорычал Астреос, его мысли острыми иглами закололи Аримана. + Чтобы у тебя было оружие, если мы обратимся против тебя и ты лишишься сил? +
«Почему я не рассказал ему? — задумался Ариман. — Почему не попросил Карменту отсечь эту часть корабля и выбросить ее в пустоту?»
Разум метался в поисках ответа. Все впустую. Казалось, Азек даже не думал о существе с тех пор, как Марот показал его, словно разум избегал воспоминаний о нем, подобно обтекающей камень воде. Как будто он забыл.
Астреос напрягся, и лезвие впилось в шейное сочленение доспехов Аримана. Он услышал шипение вытекающего воздуха. Мысли Азека заметались, а затем вдруг сошлись в единой точке. Он моргнул. Он мог убить Астреоса, даже сейчас, даже с клинком у горла, но лишился бы последнего союзника.
— Я никогда бы не воспользовался таким оружием, — ответил Ариман. — Его нельзя освобождать, — перед глазами замигало красное предупреждение о разгерметизации. Воздух и тепло вытекали по лезвию меча Астреоса, словно кровь из раны. — Но если есть способ обратить вспять сотворенное с твоим братом, я найду его. Обещаю.
Долгое мгновение комната оставалась неподвижной, кроме газа, выходящего из пробоины в доспехах Аримана, и цепей демона, которые будто дребезжали в такт с неспешным сердцебиением.
Астреос убрал клинок от шеи колдуна, и его хватка ослабла. Азек выпрямился.
+ Надежда, + послал Астреос. Ариман чувствовал, как из брешей в его разуме просачивается гнев. + Самая жестокая отрава. +
Азек проводил взглядом Астреоса, когда тот развернулся и без слов покинул отсек. После того как он исчез, колдун посмотрел на скованного демона, пройдясь взглядом по цепям и серой плоти лица, которое до сих пор так походило на Астреоса. Существо посмотрело в ответ, улыбка искривила краешек его рта. Оно облизало губы. Через секунду Ариман отвернулся и ушел вслед за Астреосом.
Кадин и Тидиас посмотрели на Астреоса, когда тот вошел в комнату для поединков. Угли в черных металлических клетях превратились в красную золу, люмосферы вдоль потолка разносили холодный свет в дальние уголки комнаты.
— Брат? — спросил Тидиас, оторвав взгляд от развернутого на полу листа пергамента. В руке он сжимал серебристое перо с влажным черным кончиком. Астреос заметил имя Кадара, то и дело проскакивающее среди рядков стихов на пергаменте. Воин почувствовал, как напряглось его лицо под пристальным взглядом Тидиаса. Он чувствовал себя так, словно старый воин взглянул ему прямо в душу, как будто виденное и слышанное им кричало из самого его естества.
— Брат? — повторил Тидиас, на этот раз голос прозвучал мягче, в нем чувствовалась забота. Кадин ходил по залу, рассекая воздух выключенным цепным мечом.
«Они видят это во мне, видят правду, бурлящую на поверхности, — подумал Астреос. Перед глазами вспыхнул образ Кадара, улыбающегося бритвенно-острыми зубами, и он вспомнил мертвенную черноту его пустых глаз. Библиарий почувствовал, как одновременно с участившимся сердцебиением растут его злость и боль. — Если я собираюсь им рассказать, то лучше всего сейчас». Он открыл рот, готовясь заговорить.
«Но они не поймут, — возразил голос в его голове. — Не поймут, почему ты позволил мертвому колдуну жить, почему цепляешься за малейшую надежду, будто Ариман сдержит слово».
Кадин на секунду взглянул на него, но затем покачал головой и отвернулся, подняв цепной меч, чтобы провести очередную серию ударов. Тидиас поднялся, не сводя глаз с лица Астреоса.
— Что случилось? — спросил Тидиас, шагнув к нему.
«Они должны увидеть. Я должен рассказать им. Они последние из моих братьев».
«Но вдруг они подумают, что Кадара уже не спасти, — спросил второй голос. — А если они скажут, что останки Кадара следует очистить пламенем? Если они не поверят в обещание Аримана?»
Астреос посмотрел на развернутый пергамент, в котором описывалась жизнь Кадара, его деяния, благодетели и немногочисленные неудачи: все, что делало его самим собой.
Астреос закрыл рот. Его лицо вновь стало спокойным, сердцебиение замедлилось, словно ледяная маска накрыла кожу и просочилась в вены. Библиарий покачал головой и заговорил тяжелым голосом.
— Мароту нельзя причинять вред, а приказам Аримана нужно следовать беспрекословно.
Тидиас бросил хмурый взгляд на Кадина. Цепной меч Кадина тихо шепнул, разрубив воздух, и замер. Теперь они оба смотрели на Астреоса — он ощущал их смятение и нечто еще, другое чувство, погребенное глубоко под поверхностными мыслями.
— Вопрос уже решен, — осторожно произнес Тидиас, посмотрев на Астреоса. — Клинки все сказали.
— Вы поклянетесь здесь и сейчас, — сказал Астреос и с удивлением услышал в своем голосе железный холод.
— Брат… — начал Тидиас.
— Клянитесь, — голос Астреоса прозвенел по длинной комнате. Секунду Кадин и Тидиас смотрели на него, а затем опустились на колени. Астреос услышал их голоса, но слова словно стихли, едва он посмотрел на склоненные головы братьев. Демон с лицом Кадара улыбнулся у него в разуме.
Кармента посмотрела на Аримана, когда тот вошел через круглый люк. Он успел сделать два шага, прежде чем взглянул в угол, где она ждала. Неужели она чем-то выдала себя? Женщина думала, что была бесшумной, но, возможно, он заметил ее присутствие другим способом. Возможно, колдун знал, что она здесь еще до того, как открыл люк. Кармента оставалась неподвижной, даже когда он уставился на ее треснувшую маску под рваным капюшоном.
Техноведьма моргнула, а затем поняла, что Ариман уже отступил от двери. Тогда женщина вспомнила, что не может моргать. Должно быть, не секунду оптические системы дали сбой. Когда она отсоединялась от «Дитя Титана», у нее часто возникали проблемы с аугметическими частями. С недавних пор они стали случаться все чаще и были с каждым разом все хуже. Колдун посмотрел на нее, Кармента проанализировала выражение лица колдуна и определила его как недоумение.
— Ты не соединена с кораблем, — заметил он. Кармента ожидала от него совершенно других слов. Люди, особенно космические десантники, не очень любили, когда посторонние вторгались в личное пространство. Она покачала головой, а затем прекратила.
— Прохождение через варп, оно… — женщина попытался подыскать подходящее слово, но не смогла найти ничего, что могло сравниться с лихорадочным ощущением от соединения с «Дитем Титана», пока корабль шел волнами варпа. Даже после кратковременных периодов единения или после выхода из варпа ее всю трясло, а из интерфейсных портов сочилась кровь. — Оно неприятное, — закончила она.
— Вполне вероятно, — произнес он, шагнув к чаше, чтобы наполнить ее маслом и поджечь.
— Как… — начала она, но колдун безрадостно усмехнулся.
— Я вижу многое, чего не могут другие, и многое, что мне не хотелось бы видеть, — он провел рукой над чашей, и из нее выплеснулось пламя. — То, что ты делаешь, это истязание духа великой машины. Так бы заявило твое техножречество, по крайней мере в мое время.
— Это не мое жречество, — выплюнула Кармента. Он бросил на нее взгляд, быстрая вспышка синих глаз, но тут же перевел взгляд обратно на огонь, танцевавший на поверхности масла.
— Конечно, нет, иначе ты бы не подчинила военный корабль своей воле и не стала странствовать с горсткой отступников на границе Великого Ока, — женщина услышала кошачий рык, а потом поняла, что он донесся у нее из горла. Механодендриты стремительно вырвались из плеч, выгнувшись, будто готовые к нападению змеи.
«Что происходит? — она чувствовала себя отстраненно, словно наблюдала за собой издалека. Руки Карменты дрожали от ярости, но она оставалась спокойной. — Нет, — пришла в голову мысль. — Часть тебя спокойна. Другая часть в объятиях гнева».
— Я не желаю тебе зла, — медленно проговорил Ариман. Его голос оставался совершенно уравновешенным. — И не хочу знать, почему ты стала отступницей. Я повидал достаточно, и могу догадаться об остальном. Я не отниму у тебя корабль, — колдун прервался. — Но ты идешь опасным путем и хочешь овладеть силами, которые способны уничтожить тебя. Разум не может существовать в подобном состоянии, разделенный двумя царствами, и оставаться единым целым. Плоть или машина, что-то должно победить.
«Я справлюсь», — подумала она.
— Я справлюсь, — сказала Кармента и поняла, что опять взяла себя в руки.
— Возможно, — Ариман пожал плечами. — Я не сужу тебя, госпожа. Есть пределы моего лицемерия, — он отвел взгляд, и по его лицу пробежало выражение, которое она не сумела понять. — Но ты права, у тебя нет причин доверять мне, — секунду колдун молчал, затем потянулся и провел бронированными пальцами над масляным пламенем, не сводя с них глаз, пока краска не стала чернеть и вздуваться пузырями. — Я не отниму твой корабль. Клянусь.
Кармента поверила ему, хотя не совсем понимала, почему. Усталость в его словах и манера держаться кое-что ей напомнили.
«Может, тебе просто хочется кому-то верить, — произнес голос в разуме. — Может, тебе нужно ему доверять».
— Прости, — сказала она, но остановилась. — Без тебя я не вернула бы корабль.
Ариман кивнул и посмотрел на нее так, словно не знал, что сказать.
— Ты бежал? — вдруг спросила Кармента. Колдун посмотрел на женщину. — Тогда то, от чего ты бежал, настигло тебя.
— Да, — ответил он, и ей показалось, будто она узнала уставшую улыбку на лице Аримана.
— А теперь? Что ты будешь делать?
Он пожал плечами.
— Попытаюсь узнать причину.
— Почему не бежать дальше?
Ариман отвел глаза и хотел было что-то сказать, но ответ словно умер у него на губах.
— Потому что боюсь того, что случится, если я снова отвернусь, — наконец сказал он. Кармента пристально всматривалась в него, ведьма в черном одеянии и синеглазый полубог.
— Я доставлю тебя куда нужно, — сказала она. Ариман склонил голову.
— Спасибо, — поблагодарил он.
Женщина усмехнулась. От этого ощущения все внутри нее похолодело. Она не смеялась много лет и не знала, почему это сделала сейчас.
— Но куда ты хочешь отправиться? Ты хотя бы знаешь, откуда начать?
— Да, — ответил он, снова посмотрев в огонь. — Я начну с прошлого.
