Роксана ударила его кулаком в лицо. Она так яростно сопротивлялась, что едва не вырвалась. Он налег на нее всем телом, но она продолжала защищаться, бороться и метаться. Он поймал ее за руку, но другой рукой она ударила его по щеке.
— Любимая моя! — сказал он на их родном наречии. — Это я, Кайан. Я не хочу обидеть тебя.
Она сопротивлялась, пытаясь укусить его за палец.
— Прекрати, говорю тебе! Мне что, связать тебя, как гусыню на рынке?
Она напряглась, тяжело дыша. Он чувствовал, что она собирается с силами, чтобы освободиться. Если бы он хоть на секунду ослабил руки, она начала бы все заново.
— Я скорее отрежу себе руку, чем причиню тебе вред, — прошептал он. — Ты должна мне верить!
Сквозь тонкую ночную сорочку он чувствовал, как сильно бьется ее сердце. Ее теплое дыхание обдавало его лицо.
Он не ожидал, что их встреча будет такой. Он думал, что она обнимет его, заливаясь слезами радости.
— Кивни мне, если понимаешь, что я говорю. Я Кайан. Я пришел, чтобы забрать тебя домой.
Она кивнула.
Он отвел руку. Она издала вопль, который мог бы разбудить мертвых фараонов в их усыпальницах, и он снова зажал ей рот.
— Ты что, хочешь, чтобы меня убили?
Она издала звук, который он принял за согласие.
В замешательстве он спросил:
— Ты знаешь, кто я?
Она кивнула.
— Или ты сошла с ума, или я. Я не для того проделал этот путь, чтобы ты восстала против меня. — Он почувствовал, как его горло сжимается, и нагнулся, чтобы прошептать ей на ухо: — Выслушай меня, Роксана. Если не ради меня; то хотя бы ради своего сына!
Она застонала и прошептала:
— Я задыхаюсь.
Он тоже не мог похвастать ровным дыханием. Ощущение ее полуобнаженного теплого тела было пыткой, которая причиняла ему более сильную боль, чем исцарапанная рука или опухший глаз.
— Пусти меня, — проговорила она.
Он понял, что она почувствовала его нарастающее возбуждение и что ее гнев переходит в страх.
— Я не для того пришел сюда, чтобы насильно овладеть тобой, — успокоил ее он. — Если я уберу руку, ты обещаешь, что не будешь кричать?
Она кивнула.
Он осторожно убрал руку с ее рта.
— Скажи мне что-нибудь.
Она назвала его таким заковыристым словом, что он непременно расхохотался бы, если бы происходящее более располагало к смеху.
— Ну вот, теперь ты становишься похожей на ту Роксану, какую я знал.
— Меня зовут Майет. Я наложница…
— Нет! Тебя зовут Роксана, ты верховная принцесса Бактрии и Согдианы.
— Ты лжешь. Отойди от меня.
Он отпустил ее Запястье и отодвинулся.
— Я знал тебя всю свою жизнь. Я твой…
— Ты принц Кайан, бактрийский варвар.
Она села, потирая запястье и незаметно отодвигаясь в дальний угол ложа.
Он насмешливо фыркнул.
— Я такой же варвар, как и ты! И я не бактриец, а согдиец. А в тебе течет кровь обеих царских семей. Твоя бабушка, царица-воительница, была бактрийкой.
Она сложила руки на груди.
— Ты был прав, когда говорил, что сошел с ума. Я не та, кого ты ищешь. Я египтянка. Придя сюда, ты подписал свой смертный приговор! — Ее глаза сузились. — Как ты прошел через охрану?
Он пожал плечами.
— Это было нелегко. Но я должен был попасть к тебе. Тебя околдовали.
— Царь Птолемей казнит тебя.
— Сначала ему придется поймать меня. — Он потер горящую щеку и усмехнулся. — А тебе придется закричать и вызвать охрану.
— Ты думаешь, я не сделаю этого?
— Ты перестала бороться со мной, когда я сказал о твоем сыне. Если они придут и убьют меня, то ты никогда не узнаешь…
— Мой сын умер.
— Он жив и здоров. Кто тебе сказал, что он умер? Птолемей?
— Он мой друг и защитник.
Она дрожала, и ему захотелось обнять ее.
— Он был твоим другом много лет назад. Это Птолемей сказал тебе, что тебя зовут Майет и что ты египтянка?
Она кивнула.
— Он сказал, что ты вдова и что твой муж был его другом?
— Да. — Она закрыла лицо руками. — Да, да! Хватит, не надо больше! Я не знаю, что и думать. Не знаю, кому верить.
— Ты до сих пор думаешь, что мы чужие друг другу? Мы были помолвлены еще детьми. Ты должна была стать моей женой.
— Почему я должна верить тебе, а не ему?
— Если я обманываю тебя и ты Майет, то кем тогда был твой отец? Ты помнишь его?
— Нет…
Слезы текли по ее щекам.
Он продолжал.
— Ты помнишь своего первого пони? Какого он был цвета? Как его звали? Кто научил тебя ездить верхом?
— Пожалуйста, не надо, — попросила она.
— Это я научил тебя, Роксана. И научил твоего сына.
— Нет! — Она встала с ложа. — Больше не надо. Уходи.
— Ты знаешь, что это правда. Зови своих охранников. Позови их, чтобы они убили меня.
— Пожалуйста, уходи, — умоляюще сказала она.
— Я уйду, но обязательно вернусь. Я не покину Александрию без тебя. — Он посмотрел ей в глаза. — Я люблю тебя, Роксана. Я всегда любил тебя.
— Уходи.
На душе у него было тяжело, но он скрыл печаль и вышел в сад. Взобраться по стене и развязать раба, которого он подкупил, чтобы узнать, где опочивальня Роксаны, — дело нетрудное. Он не знал, кто позовет охрану — Роксана или раб. Любой здравомыслящий человек перерезал бы рабу горло, чтобы быть уверенным, что он ничего не выболтает, но Кайан знал, что не сможет этого сделать. Он мог поразить врага защищаясь, но убить беззащитного не сможет. И зачем убивать раба, если Роксана может нажаловаться Птолемею, что он пробрался в ее опочивальню?
Взбираясь вверх по цветущей лозе, он обозвал себя дураком. Ему надо было подождать, пока она заснет, схватить ее и унести отсюда. Она не верила ему. То, что сделал Птолемей, сильно сказалось на ней. Египтяне славились своими волхвами и кудесниками. Говорили, что они умеют превращать воду в кровь, а пепел — в летающих змей.
Добравшись до вершины стены, Кайан подождал, ожидая, что вот-вот раздадутся вопли Роксаны, но ничего не услышал, кроме шума ветра над озером и крика ночной птицы. Тучи, закрывавшие луну, ушли, и она светила холодно и ярко. Он уже собрался спрыгнуть, но передумал. Услышав мужской смех, Кайан вынул из сапога нож.
Шаги. Это охранники идут мимо стены сада.
— Говорю тебе, это истинная правда. Спроси у Амоя. Он тоже был там. У нее такая грудь…
Кайан услышал, как две струи зажурчали у основания стены. Затем мужчины пошли в разных направлениях. Он медленно сосчитал до трехсот, перед тем как спрыгнуть.
Кайан вернулся к тому месту, где оставил связанного раба, и опустился на колени рядом с ним.
— Выслушай меня внимательно, — сказал он. — Госпожа не пострадала, а ты стал богаче, потому что помог мне. Если ты расскажешь об этом, то навлечешь на себя гнев царя. — Он вложил еще одну монету в руку раба. — Я развяжу тебя, но если ты хотя бы пикнешь, я вернусь, и ты умолкнешь навсегда. Понял?
Раб пробормотал, что понял. Кайан разрезал веревки ножом, взобрался по стене в тридцати шагах от спящих часовых и исчез за деревьями, растущими около озера.
Майет собиралась позвать охрану. Она знала, что если не сделает этого, то допустит большую ошибку. Но ее охватило сомнение. Что, если Кайан говорил правду? Вдруг Птолемей обманывал ее? Но зачем ему лгать? С другой стороны, зачем принцу Кайану приходить сюда и так рисковать?
Здесь что-то не так. Она чувствовала это, но кто из них обманывал ее? Геспер знала больше, чем говорила ей, но узнала ли она принца Кайана, Майет не могла сказать.
Что сказал варвар? «Твой сын жив и здоров».
Если он говорил правду, тогда она не была сумасшедшей. Возможно, ее сны были чем-то большим, чем видения, порожденные больным рассудком. В видениях ей являлся черноволосый человек, но был ли это принц Кайан? Шрам… она помнила, что на его верхней губе был шрам. Но она не рассмотрела его лица и не увидела, есть ли у него шрам.
Кайан подтвердил, что она вдова и что ее покойный муж был другом Птолемея. Если оба они говорили одно и то же, почему тогда они называли ее по-разному и по-разному описывали ее происхождение? И почему Птолемей сказал, что ее сын умер, если это было не так? Как он мог быть так жесток?
С бьющимся сердцем она направилась в сад. Там было тихо. Может, Кайан где-то притаился? Нет, вряд ли. Он уже успел выбраться отсюда, пока она раздумывала. Но он обещал, что вернется… Она вздрогнула от порыва свежего ветра. Что бы он ни замышлял, принц Кайан не был похож на пустослова.
Она посмотрела на луну, похожую на огромную дыню, висевшую посреди сверкающих драгоценных камней на черном небе. Может, ее сын где-то тоже смотрит сейчас на луну? Думает ли он о ней, пытаясь понять, почему она покинула его? Из ее глаз брызнули слезы, она смахнула их рукой. Такими мыслями можно довести себя до безумия. Ее сын умер, его тело предано пескам, его душа…
Майет опустилась на колени, обхватила себя руками и начала раскачиваться в разные стороны.
— Где ты? — плакала она. — Мои руки хотят обнять тебя!
Пустота в душе была единственным ответом на ее мольбы. Утратив память, она лишилась веры, у нее не было бога, не было ни дома, ни родины. Без прошлого она могла лишь восседать на египетском троне, ничего не имея за душой, кроме скорби.
Птолемей распахнул раздвижные двери в опочивальню жены. Рабыни закричали от испуга и убежали. Ручная газель заметалась в панике, обезьянка взобралась на верхушку черной базальтовой статуи богини Секмет и завизжала.
— Артакама! — прорычал Птолемей.
Он пожалел, что не вызвал ее к себе. Ему не нравился ее дворец, он был чересчур… египетским. Яркие настенные росписи, повествующие о загробной жизни, покрывали выбеленные стены. Перед многочисленными алтарями ее гротескных богов со звериными головами курился фимиам. Повсюду были бритоголовые жрецы и дюжины кошек, что внушало ему неприятное чувство… ему начинало казаться, что он чужой в собственном царстве.
— Артакама! — позвал он снова.
Она поднялась со своего узкого ложа, потерла глаза и зевнула.
— Чего ты хочешь, о могучий буйвол черной страны?
Он был не из тех, кому нравилось грубое обращение с женщинами, и он крайне редко поступал так с ними. Но если она будет выходить за рамки дозволенного, он сделает исключение из правила.
За занавесками, где располагались ее рабы, послышался смех. Артакама метнула туда яростный взгляд, и смех мгновенно умолк. Она хлопнула в ладоши, и из алькова появилась пожилая женщина.
Артакама стояла с вытянутыми руками, пока служанка надевала ей парик и белое льняное набедренное одеяние, собранное в складки. Затем кивнула, и женщина торопливо удалилась.
Артакама была спокойна, словно он имел привычку приходить к ней среди ночи без предупреждения. Сурьма под одним глазом у нее смазалась. Ее прекрасная грудь была обнажена, торчащие соски были подкрашены красным цветом. От нее пахло мускусом.
Она грациозно опустилась на колени и спросила:
— Что привело тебя ко мне, о великий царь?
Ее глаза были полуприкрыты, красные губы соблазнительно изгибались. Она обняла его за ногу, пальцы ее пробрались под тунику.
— Проси всего, что в моей власти тебе дать.
Птолемей закрыл глаза, наслаждаясь ее чувственными прикосновениями, ощущением ее теплых губ на своем бедре. Из-за занавесей послышались звуки арфы и донесся сильный аромат фимиама.
Она гладила его опытными пальцами. Его дыхание участилось, а желание стало невыносимым, когда влажный язык принялся ласкать его.
— Давай, сделай это! — скомандовал он.
Через несколько секунд он опрокинул ее на спину. Артакама засмеялась, обхватила его длинными ногами и с наслаждением приняла, крича от удовольствия.
Все произошло очень быстро. Он глубоко дышал, пот струился по его груди.
— Ты шлюха, — сказал он.
— Я знаю, но тебе это нравится.
Она по-кошачьи выгнула спину и позвала одну из служанок. Девушка вошла, неся кувшин с вином, наполненный до краев. Артакама отпила, наклонилась и перелила вино ему в рот. Оно было слишком сладким. Он покачал головой и оттолкнул ее. Она хлопнула в ладоши, и та же служанка вошла с другим кубком.
Птолемей попробовал и согласно кивнул.
— Это лучше.
Он откинулся на ложе, жена села у его ног.
— Что ты делала? — спросил он.
Она улыбнулась.
— Думаю, это очевидно. Я ублажала тебя.
— И себя. Ты ненасытна.
Она засмеялась грудным смехом.
— Но я никогда не наставляю тебе рога. Как другая.
— А как ты называешь то, чем занимаешься со своими рабами?
Ее глаза расширились от удивления.
— Разве тебя должно волновать то, что я делаю со своими рабами?
— Ты змея.
— О муж мой, ты обижаешь меня!
Она защебетала и снова принялась гладить его ногу. Из-под ложа вышла черная изящная кошка. Он ненавидел кошек.
Птолемей схватил Артакаму за подбородок и поднял ее голову, чтобы заглянуть в глаза.
— Сегодня ты пыталась убить Майет. Тебе это не удалось, но пятеро моих стражников погибли.
— Я? Я здесь ни при чем. — Что-то в ее глазах убедило его в обратном. — Ты спроси свою греческую царицу… — начала оправдываться она.
— Хватит! Ты знаешь, что лучше не вмешиваться в мои дела. Наш союз выгоден нам обоим, но я не позволю, чтобы женщина вредила мне.
— Это не я! — возразила она. — Это Берениса. Она говорила мне, что ты потерял голову из-за новой наложницы и что нам нельзя позволять, чтобы…
— Ты переедешь в Фивы, — сказал он. — Ты уедешь из Александрии в полдень. Ты ни с кем из здешних не будешь переписываться или видеться до того времени, пока я не отпущу тебя. Ты поняла?
— В Фивы? Ты не можешь отправить меня в Фивы!
— Если захочу, то отправлю и в Гадес. Я твой повелитель. Ты все еще не родила мне наследника. Если ты умрешь, я останусь правителем Египта.
— Нет, ты не сделаешь этого! — Ее глаза затуманились от слез. — Разве я была тебе плохой женой? Разве я…
— Я отослал Беренису в Мемфис. Она уедет на рассвете, под конвоем. Если не хочешь разделить ее позор, побыстрее убирайся отсюда.
— Я буду под арестом?
— Нет, если только не вынудишь меня сделать это.
Она кивнула и вздохнула.
— Тогда я должна смириться. Пусть Фивы, хотя там сейчас очень скучно!
— Ты признаешь свою вину?
— Нет, не признаю. Я не повинна в нападении и не понимаю, почему ты думаешь, что я стану беспокоиться из-за наложницы. — Она улыбнулась ему и глотнула вина. — Но если нас ждет разлука, мы не должны расстаться как враги. — Она облизала губы розовым языком и предложила ему нечто такое, от чего он не смог отказаться…