Когда Птолемеи покинул сад, Майет удалилась в свою опочивальню. Она чувствовала себя усталой, обеспокоенной и смущенной. Она пыталась решить, было ли ошибкой согласиться, чтобы он вернулся сюда вечером. Воспримет ли он это как разрешение близости? Было ясно, что он намерен сделать ее своей любовницей. Оставалось неясным, хотела ли этого она.
Геспер руководила служанками, искупавшими госпожу Майет и облачившими ее в небесно-голубую льняную тунику в греческом стиле, открывавшую руки и шею. Геспер предложила ей на выбор золотые браслеты и ожерелья, но она только отмахнулась. Отказалась Майет и от заколок, украшенных драгоценными камнями, и от усыпанной алмазами диадемы.
— Отошли музыкантов, — приказала она. — Скажи всем, чтобы уходили, Геспер. У меня болит голова.
— Уходите, все можете идти, — сказала Геспер. — Я сама буду ухаживать за госпожой.
Рабыни, служанки, сиделки, девушки, игравшие на флейтах и цитрах, смеясь и болтая, ушли.
— Ты очень добра, что решила остаться со мной, но в этом нет необходимости, — заметила Майет. — Я могу сама причесаться. Твой муж и ребенок…
— Мой ребенок сейчас в опытных руках свекрови и ее прислуги, — ответила Геспер. — А муж в отъезде по поручению царя.
Майет с любопытством разглядывала женщину с добрыми карими глазами и оливковой кожей. Все то время, как Майет пришла в себя после болезни, Геспер усердно ухаживала за ней. Она была неглупа, Майет полюбила ее, но между ними никогда не возникало разговоров, затрагивавших личную жизнь.
Геспер отвела взгляд.
— Госпожа, прошу вас, мне нужно знать, могу ли я доверять вам.
— У тебя что-то произошло?
— Нет. — Взгляд темных глаз был проницателен. — Но может произойти с вами.
— Что же может произойти со мной? — Майет вздохнула. — А… Я поняла. Царь.
— Он хороший человек, великий правитель…
— Но… — Майет почувствовала холодок и схватила Геспер за руку. — Что-то не так? Скажи мне, чтобы я знала. Клянусь, что не причиню вреда ни тебе, ни твоей семье!
Геспер оглядела опочивальню. Из сада доносился шелест листьев и журчание воды, воздух наполнял аромат гвоздики и мирры.
— Я никогда не предам дом Птолемея, — прошептала она. — И своего мужа не предам.
Майет опустилась на ложе.
— Заплети мне волосы. Если кто-нибудь увидит, что мы разговариваем, то ничего не заподозрит.
Геспер взяла в руки гребень, отделила густую прядь цвета червонного золота и принялась заплетать замысловатые косы.
— Царь Птолемей сделал вам сегодня подарок.
— Да, эти золотые серьги.
Майет поборола в себе желание притронуться к анкам и сложила руки на груди.
— Они прекрасны, но это анки. — Ловкие пальцы женщины продолжали заплетать тяжелую косу. — В Египте эти древние символы вечной жизни могут носить только особы царской семьи.
— Он уже женат.
— Дважды. У него две царицы, госпожа. Царица Артакама, дочь нашего последнего фараона, и царица Берениса, правительница Греции.
— Понятно.
— Конечно, правитель Египта может иметь столько жен, сколько пожелает. У отца Артакамы было четырнадцать жен. Но царица Берениса очень ревнива. Моя подруга слышала от ее евнуха, которому очень доверяет, что ее величество царица Берениса расспрашивала о вас. — Геспер туго натянула прядь волос. — Служанка моей подруги сказала, что, по мнению евнуха, царица что-то замышляет против вас. Госпожа… — Геспер перешла на шепот. — Царь Птолемей очень могуществен, но и его жены сильны. Если царица Берениса увидит в вас угрозу своему положению…
— Я не сделала ничего предосудительного, — возразила Майет. — По крайней мере, я не знаю за собой ничего такого…
— Конечно, за вами нет грехов, я уверена в этом. Вы достойная женщина.
Майет разгладила ткань туники.
— Но что же делать? Мне не позволено покидать эти места.
Она не была уверена в том, что ей хотелось бы уехать отсюда, но не стала делиться этим с Геспер.
— Вы должны были догадываться, что у царя есть жена.
— Да, я предполагала.
Однако она намеренно не спрашивала об этом. Это делало ее обманщицей или просто трусихой? Зная обо всем, надо было принимать во внимание то, что он женат. А пока она была в неведении…
Геспер уложила косу в виде кольца и, закрепляя ее заколками из слоновой кости, нагнулась к Майет и прошептала на ухо:
— Ешьте только то, что ест царь Птолемей, или то, что приношу я. Никто не осмелится отравить царя, а наш повар с детства жил с семьей моего мужа. Я буду приносить вам фрукты и еду из своего дома.
— Ты думаешь, в этом есть необходимость?
Геспер пожала плечами, отделила следующую прядь и провела по ней гребнем.
— В прошлом году умерли две наложницы царя, — сказала она, понизив голос. — У них обеих были дети, обе они были здоровы и вдруг внезапно умерли от заболевания желудка.
— Их отравили?
— Царь был в ярости. Говорят, он проклял царицу Беренису. Еще говорят, что он ударил ее по лицу. Но я не видела этого. Знаю только, что он пригласил ее пообедать с ним и главным блюдом был один из ее прирученных попугаев, запеченный и поданный на виноградных листьях.
— Ты уверена, что не сам царь пожелал избавиться от наложниц?
— Нет, госпожа. — Геспер заплела косу. — Он славится своей страстью к женщинам, но никогда не поступал с ними жестоко. Если ему надоедали наложницы, он находил им богатых мужей и одаривал имениями и драгоценностями. Конечно, не все они были незамужними. Многие аристократки увеличили богатство своих мужей, проведя ночь в его опочивальне. — И ответила на вопросительный взгляд Майет: — Нет, я не вхожу в их число. Я люблю мужа, а он меня. Царь Птолемей не из тех, кто станет силой принуждать женщину, будь она благородной или простолюдинкой. Ему нет нужды это делать.
— Значит, я не первая, кто живет во Дворце голубого лотоса?
— Вы вторая. Царь Птолемей построил его для царицы Беренисы. Она сочла, что он чересчур в египетском стиле и слишком близко расположен к озеру Мареотис, а это может отразиться на ее хрупком здоровье. Прожив здесь неделю, царица покинула дворец и настояла, чтобы он построил ей новый, в греческом стиле. Его величество не привозил сюда никого до вас.
— А откуда он привез меня?
— Не могу сказать. — Геспер встала и сложила руки. — Все, я закончила. У вас прекрасные волосы, госпожа. Простите, если напугала вас, но моим долгом было предупредить вас. Если вы ищете расположения царя Птолемея, то знайте, что ставки очень высоки.
— До сих пор я не искала его. Но я не настолько глупа, чтобы поверить, что его интерес ко мне чисто дружеский. — Она вздохнула. — Спасибо, что рассказала мне все это. Но зачем тебе рисковать ради чужестранки?
Геспер отвела взгляд в сторону.
— На это у меня свои причины. Кроме того, думаю, что на моем месте вы бы поступили так же.
— Надеюсь, что да. — Она задумалась и спросила: — Тебе не известно, где я жила раньше, или ты боишься сказать мне?
Геспер покачала головой.
— Я и так уже сказала слишком много. Простите, мне надо идти.
— Еще один вопрос. Можешь принести мне кинжал?
За пределами Персии, в далекой Бактрии, этот день был таким же ясным, как в Александрии, и почти таким же теплым. Весенние дожди и потоки тающего снега с гор превратили луга в яркие ковры полевых цветов. Принц Оксиарт, спускаясь из горной крепости, остановил скакуна, чтобы полюбоваться красотой зеленых лугов, обрамленных древними лесами и снежными шапками гор.
— Вот и еще один год, дружок. — Оксиарт похлопал своего гнедого по шее и усмехнулся. — На горе нашим врагам мы протянули еще год.
Он пустил коня рысью через открытое поле, на котором проходили военные учения.
«Как все армии похожи одна на одну…» — подумал Оксиарт, оглядывая ряды лучников, отрабатывавших выстрелы на мишенях из соломы. Греческая, индийская, египетская или бактрианская — они почти не отличались. Независимо от языка, цвета кожи солдаты были практически одинаковы. Они ставили друг на друга, ругались, хвастались и жаловались на тех, кто на них поставил.
Слева, пугливо вставая на дыбы, гарцевали молодые лошади, которых объездчики терпеливо учили смиряться с наездниками. Лаяли собаки. Широко раскрыв глаза, мальчишки наблюдали за учениями. Ручные соколы, сидя на жердочках, расставляли крылья и пристально смотрели по сторонам. Гремели наковальни: кузнецы готовили наконечники для стрел и копий, ковали щиты. Воины в одних только набедренных повязках и сапогах скрещивали мечи под критическими взглядами военачальников. Другие чинили уздечки и натирали до блеска оружие. Купцы торговались, расхваливая свой товар. Торговцы сновали от шатра к шатру, разнося корзины и подносы с едой.
Старые воины, служившие еще с тех пор, когда Оксиарт был юношей, окликали его, приглашая вместе выпить. Он останавливался, чтобы поговорить с каждым, но не задерживался среди старых товарищей. Он хотел встретить возвращавшийся отряд кавалерии, чтобы узнать подробности битвы со скифами и рассказать Кайану об известии, полученном в его отсутствие.
Юрий первый заметил Оксиарта и закричал:
— Дедушка!
Мальчуган направил своего пони прямо к нему. Вал легким галопом скакал следом. К тому времени как Кайан отпустил отряд и подъехал к Оксиарту, Вал уже вовсю повествовал о происшедшем.
— Скиф чуть не убил Юрия! — взахлеб рассказывал он. — Я застрелил его!
— Табун лошадей затоптал его, — сказал Юрий. — И он не смог убить меня. Я ударил его. Сильно!
Приветствую вас, мой принц, — сказал Кайан. — Вы уже знаете?
Оксиарт кивнул.
— Слух о вашей победе над скифами опередил тебя. Один из моих главнокомандующих получил весть от гонца прошлой ночью.
Кайан заметил, что у коня Оксиарта кожаные стремена. Старик сидел прямо, развернув плечи. Годы наложили отпечаток на его лицо, но он оставался лучшим наездником и умнейшим полководцем из тех, кого знал Кайан.
— Вы посылали сигнальные стрелы? — поинтересовался Оксиарт.
Кайан кивнул. Стрелы давали возможность быстро переправлять сообщения. Пешему человеку потребовалось бы несколько дней, чтобы перейти горы, но сторожевые посты, расставленные по всей территории Двух Царств, позволяли передавать сведения в течение нескольких часов. Умение Оксиарта постоянно быть в центре событий не раз спасало ему жизнь. А наличие последователей давало возможность удерживать власть, несмотря на три мятежа и четыре греческих вторжения в тревожные годы, наступившие после смерти Александра.
— Счастье, что я и так уже седой, — сказал Оксиарт. — Я даже не мог предположить, что ты решишься взять мальчиков на охоту за скифами.
Кайан усмехнулся.
— Без них наш замысел мог провалиться.
— Да, — кивнул Оксиарт. — Я не сомневаюсь в их смелости. Но чем бы стала моя жизнь без них? — Он улыбнулся мальчикам, и лицо его словно помолодело. — Поезжайте прямо во дворец. Сорайя не успокоится, пока не обнимет вас и не накормит сладостями.
Юрия и Вала не надо было уговаривать. Они взглянули на Кайана, и он движением руки отпустил их.
— Да, езжайте. Сорайя не простит меня, если я помешаю ей выкупать и разодеть вас…
— Как подобает сыновьям принца, — не дал ему договорить Оксиарт. — Ступайте, мальчики. Но сначала позаботьтесь о пони. У них измученный вид.
Он улыбнулся, глядя вслед мальчикам, которые отправились к крепости.
— Они напоминают мне непосед, которых я знал много лет назад.
— Я волнуюсь за них, — ответил Кайан. — Особенно за Юрия. Он слишком мягкосердечный.
— А мир вокруг жестокий?
Кайан вытащил травинку из спутанной гривы Сидхарты.
— По отношению к некоторым мир особенно жесток.
— А Вал?
— По-моему, он больше подходит для жизни воина. У него все задатки военачальника. — Он задумчиво посмотрел на Оксиарта. — Вы хотите мне что-то сказать?
— Два дня назад я получил известие и хочу, чтобы ты его прочитал. Не знаю, правда ли это или злая шутка!
Кайан напряженно замер.
— Откуда оно?
— Из Македонии. По почте.
Почтовая система, которую Александр позаимствовал у персидских королей и усовершенствовал, все еще действовала. Посыльные на лошадях отвозили письма в города и селения, а также к войскам от Македонии до Сирии, Египта, Персии и границ Индии. Наказание за нападение на посыльных было столь ужасным, что даже горные разбойники не отваживались помешать им.
После распада империи Александра на непокорные Два Царства пути почтовых сообщений официально не распространялись. Но многие греки и жители Бактрии уже породнились, у них появились общие друзья и интересы. Что не мог решить закон, решало золото. Оксиарт регулярно получал почту из центров западного мира.
Верховный принц передал Кайану свиток из телячьей кожи.
— Прочитай это и скажи свое мнение.
Кайан развернул свиток и принялся читать неграмотно написанное на греческом языке послание.
Ради дочери Аполлона, напоившей мою жену в пустыне, я, Tumo, сын Таноса, свидетельствую о том, что видел три ночи назад.
Солдаты Кассандра похваляются в пивных тем, что убили царицу. Весь город смотрел, как гроб с ее телом несли к могиле. Это обман. Своими собственными глазами я видел женщину со знаком прыгающего тигра, выжженным на бедре…
Кайан выругался и так сильно сжал свиток, что его палец прорвал тонкую телячью кожу. Следующие несколько слов были смазаны, и их невозможно было прочесть. Его сердце трепетало, пока он вчитывался в заключительные строки послания.
…на финикийское торговое судно под знаменами Царя Птолемея… шедшее в Александрию.
Клянусь великим Ареем. Дочь Аполлона не умерла. Она жива.
Кайан сжал свиток в кулаке.
— Он обманул нас. Этот негодяй Птолемей лгал нам!
— Ты веришь тому, что пишет этот Тито? — спросил Оксиарт.
— Он говорит правду. Такой знак есть только у одной женщины. Кроме того, если бы его поймали при написании этого письма, Кассандр бы заживо сварил его.
Оксиарт кивнул.
— Я тоже так думаю. Но зачем Птолемею спасать мою дочь и сообщать мне, что ее убили?
Скрытый огонь мерцал в глазах Кайана, а голос был хриплым от едва сдерживаемого гнева.
— Он хотел заполучить ее. Он всегда хотел то, что принадлежало его брату.
— Птолемей был его другом. Нашим другом.
— Уже нет! — Кайан с трудом сдерживал ярость. — Он считает себя фараоном, — процедил он сквозь зубы, — всемогущим.
Морщинистое лицо Оксиарта смягчилось.
— Я запрещал себе верить, что она жива. Опасался, что это лишь старческое нежелание принять очевидное.
— Мне следовало давно отправиться за ней. Нельзя было оставлять ее во власти наших врагов.
— Нет. — Оксиарт покачал головой. — Ты правильно поступил, что остался здесь. Ты наследник Двух Царств. Попытка спасти ее из плена Кассандра была бы самоубийством, напрасной жертвой.
— Два Царства принадлежат тому мальчику, а не мне!
— Пока нет. И еще много лет не будут принадлежать. И ни когда не будут принадлежать, если ты не останешься здесь, чтобы защищать и направлять его.
— У него есть вы.
— Я не доживу до того времени, как он взойдет на трон. Когда-то я был похож на тебя. Я думал, что могу все. Я прошел через много испытаний. У меня есть воля, Кайан, а силы нет. Она была мудра. Она передала тебе ребенка, чтобы ты позаботился о нем. И ты поклялся, что сделаешь его царем его собственной земли!
Вена вздулась на шее Кайана.
— Я увижу, как он будет возведен на трон! И она будет видеть это вместе со мной!
— Ты глупец! Если у тебя не было возможности освободить ее из плена македонцев, как ты сможешь спасти ее из плена фараона?
— Вы так низко цените меня?
— Где твой здравый смысл? Египет далеко отсюда.
— Все равно. Будь она хоть в отдаленной провинции Китая, я отправляюсь за ней.
— Птолемей — самый могущественный человек на земле. В его флоте больше кораблей, чем у греков и македонцев, вместе взятых. Число его солдат равно числу песчинок на берегах Нила.
— Вы думаете, я оставлю ее Птолемею?
— Ты считаешь, что в могиле ей было бы лучше? Если Птолемей выкупил ее или увел из-под носа Кассандра, он…
— Он сделает ее своей любовницей! — Кайан сжал рукоятку меча. — Хватит! Я больше не буду стоять в стороне, признавая себя побежденным. Роксана принадлежит мне. Она всегда принадлежала мне. И я верну ее домой или умру.
— А как же мальчики? Их ты тоже готов погубить?
— Я не могу оставить их здесь. Меня не будет год, может быть, два. Это слишком долгая разлука. Но я вернусь вместе с ней! Вы сможете удерживать в страхе греков и своих недругов в течение этого времени. Вы стали более осторожны, чем раньше, но ваш ум остался при вас.
— Это безрассудство, — сказал Оксиарт. — Ты что, собираешься напасть на дворец Птолемея и потребовать, чтобы он отдал ее тебе? Ты будешь мертв еще до того, как пересечешь Нил. Ты никогда не увидишь ее.
Кайан отрицательно покачал головой.
— Птолемей примет меня как старого друга и посла Двух Царств. Он завладел севером Африки и Палестиной. Он очень амбициозен. Он мечтает о богатствах Бактрии и Согдианы. Если он захватит власть над ними, то сможет контролировать торговые пути, а это будет следующим этапом к овладению Персией.
— Ты поманишь его этим договором, — догадался Оксиарт. — Да, это может сработать. И у тебя есть то, ради чего он готов отдать все свои богатства.
— Нет. Этот мальчик мой. Я не отдам его.
— Даже ради нее?
— Они оба будут со мной.
Оксиарт промолчал, а когда заговорил, то выглядел еще дряхлее.
— Ты слишком рискуешь! Это не испытание на храбрость, Кайан.
— Я отвечу ее словами, мой принц, словами, которые передала мне ее служанка в то смутное время: «Игра подходит к концу. Мы должны рискнуть всем, чтобы сделать последний ход».
— Я боюсь за тебя, Кайан. За всех нас.
— Вам лучше бояться за Птолемея. Я вырежу его сердце из груди и положу рядом с местом последнего упокоения Александра.