Первый удар обжег его неожиданно. К предстоящему испытанию он еще не успел подготовиться. Кинкейд стиснул зубы и закрыл глаза. Черт побери, такая плеть рассекает чуть ли не до костей.
Однажды его уже пороли — в Эдинбурге, во время допроса у англичан. Засекли его тогда почти до смерти, но ни одного имени он не выдал. Такой «опыт» не забудется никогда.
Он ошибался.
Оказывается, он забыл, какая это боль. Забыл, каких усилий стоит сдерживать крики, стоны, даже слезы.
Дожидаясь следующего удара, он внутренне подобрался. Плеть огнем прошлась вдоль спины. С неимоверным трудом он подавил вопль. Двух таких ударов хватит на полжизни.
— Три! — раздался низкий женский голос.
И тут он понял, что эта мерзавка собственноручно сечет его.
— Четыре!
Волна такой ярости накатила на него, что в глазах замелькали красные пятна. Она заплатит за это, в исступлении клялся Кинкейд, она заплатит за каждый удар, пусть даже это станет последним делом его жизни.
— Восемь! — произнесла Бесс.
Кожаная плеть была уже красной от крови. Уродливым рисунком багровые ленты разорванной человеческой кожи пламенели на теле пленника. В горле у Бесс уже стоял комок, но, подавив его, она отвела руку назад. Вновь взметнулась плеть.
В кого же она превратилась? Кто эта женщина, так безжалостно избивающая человека? Где та нежная девчушка, которая ревела над котенком, случайно попавшим под лошадиные копыта, которая трепетно выхаживала молодого ястреба со сломанным крылом?
Но для наглого конокрада и беглого батрака и ее бабушка, не моргнув глазом, сказала бы то же: двадцать ударов плетьми. И Бесс была очень горда тем, что добавила еще пять ударов. Ее взбесило, что этот преступник так и не склонил головы, так и не признал ее власть.
— Пятнадцать.
Плечо ныло. Мышцы сводило судорогой. Бесс уже проклинала свой гонор. Двадцатью пятью плетьми можно засечь человека насмерть. А лишить его жизни… особенно таким зверским способом… Да, этого Бесс не хотелось совсем.
«Всегда доводи начатое до конца, — часто повторяла ей бабушка, — но никогда не хватай куска большего, чем можешь проглотить».
— Двадцать один.
«Прости. Прости меня», — про себя молила Бесс.
На лицах людей появилась настороженность. Настороженность и испуг. Бесс прекрасно сознавала, что теперь будут про нее говорить: «Пошла по стопам старой хозяйки. Известно, ведьмино племя».
Возможно, так оно и было.
После двадцать четвертого удара Кинкейд обмяк. Потерял сознание. Вполсилы Бесс опустила плеть в последний раз. Отбросив плетку в сторону, она приказала:
— Унесите его в сарай. Поставьте двух охранников. Упустите его — поплатитесь.
— Не сбежит, хозяйка. Уж будьте уверены.
Никогда прежде в поместье «Дар судьбы» не было необходимости в «тюремной камере». Поэтому специально для Кинкейда был очищен угол в конюшне. Бесс распорядилась застлать пол свежей соломой, принести тюфяк для пленника.
— Дайте ему воды, когда придет в себя, — велела она. — Я пришлю кого-нибудь заняться его ранами.
Когда Кинкейда перетаскивали в сарай, с губ его сорвался глухой стон. Бесс покрылась холодным потом, но виду не подала. Еле сдерживаясь, она добралась до своей комнаты, и там, бросившись на кровать, залилась слезами. Последний раз плакала она, переживая кончину бабушки. И вот… рыдала теперь.
Немного успокоившись, Бесс встала, умылась, привела в порядок платье. Надо же так распуститься лишь из-за того, что пришлось выполнять неприятные обязанности. Она ведь сделала не больше, чем сделал бы ее отец. Оставь хоть одного конокрада безнаказанным, так весь табун потихоньку исчезнет!
Быть хозяйкой большого поместья оказалось не так уж просто. Сначала Бесс здорово надули, когда она продавала урожай табака. Судовладельцы заломили за перевозку несусветные деньги, а Бесс по неопытности согласилась их заплатить. Все соседи насмехались над ней, когда она освободила всех рабов на своей плантации. А уж какой шум да крик поднялся, когда один из ее людей был убит при попытке ограбления отдаленной фермы.
Хотя, если говорить честно, у отца было еще меньше хозяйских навыков, чем у самой Бесс. Когда бабушка Лейси наняла для внучки лучших на Атлантическом побережье учителей, Дэвид нисколько не возражал. Говорили, правда, что математика, философия, история — науки, подходящие больше для мужчины, нежели для юной девицы. А после смерти бабки Дэвид Беннет стал предоставлять дочери все больше и больше свободы, во многом перекладывая на нее заботы о «Даре судьбы».
Теперь же, оставшись одна, Бесс должна была решать кучу вопросов: какие участки леса вырубать под новые посевы, какие зерновые сажать, каких лошадей оставлять, каких продавать. Товары доставлялись морем из Англии всего два раза в год, и Бесс должна была учитывать нужды каждого работника на плантации. Если она заказывала недостаточно одежды, обуви, утвари, инструментов, ошибку можно было исправить только через несколько месяцев.
Бесс, искренне привязанная к отцу, все же не одобрила его решения отправиться через океан в Китай. В сущности, он рисковал состоянием всей семьи. «Дар судьбы» оправдывал свое название. Земли здесь были щедрые, благодатные, но угроза разорения оставалась всегда. Непогода, растущие поборы за перевозку грузов, распри с судовладельцами — беды эти были знакомы всем плантаторам. Однако отец считал, что их поместье должно стать самым лучшим на Заливе. Дважды он перестраивал усадьбу, а служебные здания — сараи, конюшни, мастерские — были предметом зависти большинства соседей. На роскошные излишества Дэвид Беннет не жалел средств.
Что же скажет он, узнав, что дочь в его отсутствие продала большую часть мебели, которую по индивидуальному заказу делали во Франции? Сначала Бесс и помыслить не могла, что можно снять со стен большой гостиной китайскую обивку ручной росписи. Но сэр Роберт Миллер, состоятельный житель Честертауна, предложил за нее неплохую цену. Не стала церемониться Бесс и с китайскими фарфоровыми сервизами, и с фамильным серебром.
Нет, отец не упрекнет ее за это, думала Бесс, спускаясь по парадной лестнице. В том, что касалось денег, он всегда оставался реалистом.
В пристроенной к дому зимней кухне Бесс застала глухого Дональда — главного повара. Он как раз подбирал специи для предстоящего обеда. С приходом тепла стряпней занимались в летней кухне, расположенной на некотором расстоянии от барского дома. Опасность пожара никогда нельзя было исключать.
Вежливо поприветствовав повара, Бесс взяла аптечный сундук. Раз уж она нанесла этому Кинкейду такие побои, ей и надлежит оказать ему медицинскую помощь. Страданий его это, конечно, не уменьшит, но хоть у нее на душе легче станет.
Вообще-то она не собиралась изувечить его. Напротив, узнав о «подвигах» этого авантюриста, Бесс загорелась одной потрясающей идеей. Подробно она свой план еще не обдумывала, но если все пойдет гладко, то этот Кинкейд может ей очень пригодиться.
Переписать батрака на другого хозяина было дорогим удовольствием. А уж Роджер Ли совсем потерял совесть, запросив за своего беглого кругленькую сумму. Он уверял, что Кинкейд очень ценный работник, что он разбирается в тонкостях выращивания табака, что он одинаково сноровист и на земле, и на море. Срок каторги обычно составлял семь лет. Кинкейд же был приговорен к сорока годам. Короче, этот разбойник обошелся Бесс в двадцать пять золотых, не считая серебряной фамильной чаши да племенного быка — чемпиона-производителя — в придачу.
Хороша же, окажется Бесс Беннет, если работник, за которого она отдала такое ценное животное, помрет. Бесс тяжело вздохнула. Вот незадача — нельзя, чтобы этот шотландец испустил дух после порки, но нельзя, чтобы и сбежал. Она ведь дала шерифу подписку-поручительство за все будущие проделки этого бандита. А платить ей нечем. Придется ждать выручки от последнего отправленного в Англию урожая. Караван торговых судов отбыл в Старый Свет только в конце ноября прошлого года. Для всех плантаторов на Заливе наступило тоскливое время ожидания. Три месяца, а то и больше идет груз в Европу. Три месяца обратно. А если пираты? А если шторма? И нет никаких гарантий, что табак будет продан в Англии по оговоренной цене…
Одолеваемая печальными мыслями, Бесс шла через двор. Без денег за табак ей конец. Нечем будет платить за товары из Европы, нечем будет платить работникам. Не на что будет купить ни топора, ни гвоздя, ни пары башмаков. Она и года не продержится.
Бесс вдруг заметила нежившегося на солнышке огромного черного кота. Одного уха у него не было.
— Что, вернулся, старый бродяга, — пробормотала Бесс.
Котяра на вид был не так уж плох, хотя на его веку ему доставалось немало. — Держись, Хэрри, — подбодрила она усатого.
Чем ближе Бесс подходила к сараю, тем легче становилось у нее на душе. А вдруг Кинкейд говорил правду? Вдруг эта скверная баба Джоан Поллот действительно завладела ее кобылой? Шерифу Бесс уже сделала заявление по этому поводу: никто не имеет права покупать награбленное.
Навстречу Бесс через двор шел парнишка-пастушок. Он застенчиво поздоровался с хозяйкой.
— Доброе утро, Вернон, — ответила она.
Вернон — младший сын кузнеца — был очень смышленым малым, хотя едва ли знал азбуку. Кстати, одной из причин постоянных стычек с управляющим Томом была затея Бесс открыть школу для местных ребятишек.
Вернон, как и большинство детей на плантации, предпочитал быть у отца на побегушках, чем потеть над книгами. Из двадцати трех ребят только пятеро проявили к школе интерес. Ежедневные занятия не задались, и теперь Бесс только два раза в неделю проводила в отцовской библиотеке уроки. Тех, кто посещал их, ждало вознаграждение: глухой Дональд выпекал для ребят изумительные булочки. Бесс была и этим довольна — хотя бы читать научатся.
Во дворе вовсю уже кипела жизнь. Прогнала стайку гусей молодая женщина, протащил повозку с дровами пожилой работник. Все они почтительно здоровались с хозяйкой. Впереди обычный день. Большинство людей давно на полях. За табаком глаз да глаз нужен, а то сорняк все задушит. Тяжелая, грязная, унылая работа, но без нее немыслимо собрать приличный урожай.
Табак был на плантации основной доходной культурой, но далеко не единственной. Здесь возделывали и кукурузу, и пшеницу, и кормовые травы, и овощи, и лен. Вовсю трудились лесорубы и плотники, скотоводы и охотники. У самой воды жили рыбаки, которые обеспечивали поместье свежим угрем, раками и прочей вкуснотой. Излишки рыбы не пропадали: женщины солили ее, сушили. Часть улова в таком виде продавали. Исправно действовала молочная ферма, овчарня, небольшой ткацкий и кирпичный цеха.
Бесс знала и любила эту жизнь на плантации. Ее не интересовали, как отца, безбрежные моря и далекие страны. Здесь она была счастлива, здесь, в этом краю полноводных рек и щедрой земли, где жили ее предки и где будут жить ее дети и внуки.
— Мне бы только продержаться, — вслух подумала Бесс, подходя к дверям сарая.
При виде ее стражник оживился. Он был вооружен мушкетом, на поясе у него висел большой охотничий нож.
— Мы с него глаз не сводим, мисс Бесс, — заверил он ее. — С тех пор как его притащили, он и не шелохнулся.
— Смотрите не зевайте, — одобрительно кивая, сказала Бесс. — Говорят, в Англии Кинкейд убил трех солдат-охранников.
— Слушаюсь, мэм. Пусть только пальцем меня тронет — и пожалеет об этом.
В конюшне все стойла сейчас были пусты, кроме одного, где находилась чалая кобылка, у которой было повреждено копыто. Животное приветливо фыркнуло, когда Бесс проходила мимо. Девушка не поленилась дать ей горсть овса. Лошадь качала поедать его прямо с ладони; ее мягкие губы приятно щекотали кожу.
— Хорошая девочка. Ешь, ешь. Хорошая. Умница, Дженни, — ласково приговаривала Бесс, похлопывая кобылку по загривку. — Мы тебя быстро поставим на ноги, не бойся.
Она поцеловала Дженни в бархатистую морду. Лошади всегда были страстью Бесс. Совсем еще крошкой научилась она ездить верхом. Заслуга деда! Если девчушка не скакала верхом, значит, возилась в конюшне, одновременно и мешая, и помогая конюхам. А иногда просто сидела рядом с какой-нибудь кобылкой и тихо рассказывала ей о чем-то.
Попрощавшись со страдалицей Дженни, Бесс подошла к «камере». Шотландец ничком лежал на чистом тюфяке. Казалось, он был без сознания. Бесс болезненно сморщилась, увидев его спину. Сейчас она выглядела даже хуже, чем сразу после порки. Запекшаяся кровь чернела на длинных рваных ранах, бурые пятна покрывали грубую ткань его брюк. В одном месте, на плече, плеть рассекла тело почти до кости.
«Господи, помилуй, — мелькнуло у Бесс, — ведь это все я…»
— Поосторожнее с ним, мисс Бесс — донесся голос охранника Неда.
Его слова вернули Бесс к реальности.
— Быстро — воды и чистых салфеток, — распорядилась она. — Да захвати душистой соли для ран. Можешь взять в стойле у Дженни, я приносила ей вчера.
Кинкейд приоткрыл глаза и чуть повернул голову.
— Чего тебе еще нужно? — прохрипел он. — Или пришла прикончить меня?
Его характерный шотландский выговор почему-то вызвал у Бесс необъяснимую дрожь.
— Нет, — все же твердо сказала она. — Я пришла проверить, не загноились ли раны. Мне смерть твоя не нужна. И калеки тоже не надобны.
Кинкейд пошевелился, собираясь сесть, но, заскрипев от боли зубами, вновь рухнул на подстилку. Его загорелое лицо приобрело землистый оттенок, скулы побелели.
— Что, так больно? — вырвалось у Бесс, хотя она прекрасно понимала нелепость этого вопроса.
— Да, бывало, я чувствовал себя лучше.
Бесс осторожно приблизилась к нему. Правая его рука была прикована цепью к железному крюку в стене. Левая оставалась свободной. Девушка старалась быть вне его досягаемости.
— Я собираюсь промыть твои раны, — сказала она. — Если расслабишься полностью, будет легче.
— Хорошо тебе говорить — «легче»! — буркнул Кинкейд.
Сердце Бесс колотилось так, что трудно было дышать. Почему она разнервничалась из-за этого разбойника? Крови она никогда не боялась, ей с детства приходилось лечить и людей, и животных. Бабушка утверждала, что у нее легкая рука.
— Где твой муж? — с вызовом спросил Кинкейд. — Будь я на его месте, ты бы не…
— Тебя это не касается, — перебила Бесс. — Ты мне не муж, нечего и толковать об этом.
— Только англичанин может быть таким глупцом, чтобы позволить своей бабе…
— У меня нет мужа, — заявила Бесс, — и нет человека, достойного когда-либо им назваться.
Морщась, он повернул голову. Его темно-карие глаза пристально смотрели на девушку.
— Мне следовало раньше догадаться. Даже англичанин не возьмет в жены такую ведьму. А, теперь глядя на тебя я вижу, что ты перестарок. Из невест давно вышла.
— Попридержи язык! — вспыхнула она. — Не то вместо кляпа я суну тебе в рот кусок мыла. Возраст мой — не твоего ума дело. Ей только-только исполнилось двадцать четыре. Многие девушки и позже замуж выходят. Однако реплика шотландца задела ее. В душе закипал гнев.
— Я пришла тебе помочь и выслушивать оскорбления не намерена.
Отворилась тяжелая дверь, и появился Нед с ведром воды, склянкой с солью и ворохом чистого тряпья.
— Я бы все сделал, мисс Бесс. Не пристало вам-то… — начал Нед.
— Я сама знаю, что пристало хозяйке поместья, — сурово напомнила ему Бесс. — Ступай.
— Не вздумай распускать руки, пират, — поправляя нож у пояса, грозно предупредил Нед. — Только пальцем попробуй тронуть нашу хозяйку, и я перережу…
— Ступай, Нед, — повторила Бесс. — И закрой дверь с той стороны.
— Да, мэм.
— Ты всегда так обращаешься с дикими животными? — не скрывая сарказма, спросил Кинкейд.
— Как ни странно, животные подчас разумнее людей. Они прекрасно знают, когда человек помогает им.
Бесс намочила салфетку.
— Будет щипать, — предупредила она.
— Да? А я-то думал… — усмехнулся Кинкейд.
— Поворачивайся и лежи спокойно.
— Слушаюсь, хозяйка, — скривился он и отвернулся. Почти с облегчением Бесс приступила к процедуре.
Непросто ей было смотреть ему в глаза. К тому же она понимала, что даже исполосованный плетьми, этот человек представляет серьезную опасность. Перед ней лежал настоящий богатырь. Его могучие плечи были даже шире, чем у отца Бесс. В талии Кинкейд был тонок и гибок, грудь, живот бугрились мускулами. А крепкие, узкие бедра… Что за наваждение — тело батрака вдруг вызвало в ней почти похотливые мысли.
Девушка закусила губу.
Неужели перед ней тот самый мужчина, встречу с которым много лет назад предсказывала бабушка Лейси?
…В дни большой нужды появится в твоей жизни мужчина недюжинной силы, светловолосый и темноглазый. И когда он окажется перед тобою, Бесс, ты узнаешь его. Ты сразу узнаешь — это Он…
Бесс откинула с его плеч длинные пряди волос. Они были грязные, слипшиеся, но какого замечательного цвета — цвета спелой пшеницы. Случайно девушка коснулась его кожи… И ее будто молнией обожгло: светловолосый… темноглазый… По руке Бесс поползли мурашки. Да это просто случайный человек, уговаривала она себя. Беглый батрак… Преступник. Но отчего так колотится сердце? Отчего пересохло во рту? Неужели это Он?!
— Давай, хозяйка, — проворчал Кинкейд.
— Ну-ка тихо!
Дрожащими руками она промокнула салфеткой окровавленную кожу. Кинкейд вздрогнул, судорожно глотнул воздух. Бесс в растерянности отдернула пальцы.
— Черт тебя побери, женщина, — сквозь зубы зарычал Кинкейд, — долго ты будешь копошиться?
— Не забывай свое место, разбойник! — вскинулась Бесс.
— Да я не забываю, — откликнулся он. — Я также помню, кто изобразил на моей спине эти рисунки.
Бесс опустила салфетку в тазик. Вода мгновенно стала розовой.
— Это специальные соли для обеззараживания ран, — объяснила она.
Ответом были его глухие стоны. Неоднократно повторив процедуру, Бесс, наконец, сочла, что изуродованная спина промыта хорошо. После этого она обработала кожу особой мазью, которой исстари пользовались индейцы и, под конец, наложила мягкий компресс.
— Лежать будешь только на животе, — велела она своему пациенту. — Компресс скоро снимут, а повязка не нужна. Так быстрее заживет. — Девушка сполоснула руки. — Ты голоден?
На минуту она отвернулась и вдруг почувствовала, как он крепко сжал ей запястье.
— Да, я голоден, — глядя Бесс прямо в глаза, произнес шотландец, — не приготовишь ли ты мне обед, а, англичаночка? Или непременно яду подсыплешь?
Бесс схватила стоявшее под рукой пустое деревянное ведерко и замахнулась им на пленника.
— Пусти! Не то я вышибу из тебя мозги. Видит Бог, я сделаю это! — предупредила она.
Кинкейд рассмеялся и отпустил руку. Бесс немедленно отскочила. Запястье ломило, так сильно сжимал он его своими ручищами. Еще и синяки проступят, подумала она.
— Почему ты пошла на это?
— Я не испытывала ни малейшего удовольствия, если хочешь знать, — ответила девушка. — Я просто защищала свои интересы…
— Нет! Я не о том. Почему ты перекупила мой обвинительный контракт? Что за бабья блажь? Рисковать такими деньгами, когда еще не было известно, поймают ли меня.
— Это мое личное дело, — сухо молвила Бесс. — Тебя не касается. Пока во всяком случае.
— Вот оно что, — отозвался Кинкейд. — Теперь слушай меня: я никогда не забуду те «счастливые» минуты, которые мы вместе с тобой пережили. И настанет день, когда…
— Хватит! — выкрикнула она. — Не распускай язык, а не то я велю кузнецу прижечь его. Ты — мой батрак, моя собственность. И ты будешь делать то, что я говорю. Если тебе еще хочется пожить на воле, хорошо запомни это.
Не дожидаясь ответа, Бесс круто повернулась и пошла к двери.
— Нед! — громко позвала она. — Нед, не спускать с него глаз, — сказала она охраннику, мгновенно отворившему дверь. — Повешу того, кто позволит ему сбежать.
Вся дрожа, она ринулась в дом. Нет, Кинкейд не может быть мужчиной, чье появление предсказывала бабушка Лейси. Этому негодяю нельзя доверять. Он опасен. Самое разумное будет продать его контракт первому встречному.
«Так я и сделаю, — решила Бесс. — Моим бедам еще разбойника не хватало».
Но перед глазами у нее все стояло его лицо с резкими, красивыми чертами. И в глубине души Бесс понимала, что избавиться от этого человека ей будет нелегко.
— Не сам ли дьявол явился мне, — пробормотала она. — Ну, если я пойду на то, что задумала, пожалуй, сатана мне пригодится.