— Элис! Элис! Ты опаздываешь. Давай скорее.

Я услышала неприветливое бурчание и поняла, что оно исходит от меня. На улице было холодно, темно. Я поглубже заползла под пуховое одеяло, зажмурилась от тусклого зимнего света.

— Вставай, Элис.

Джейк пах пеной для бритья. Галстук свободно свисал с ворота. Еще один день. Скорее мелкие бытовые привычки, чем крупные решения и поступки делают вас настоящей парой. Вы сами сползаете в обыденность, привыкаете к дополнительным семейным обязанностям, не принимая в этой связи никаких решений. Мы с Джейком были экспертами по вселенским пустякам друг в друге. Я знала, что он предпочитает наливать в кофе больше молока, чем в чай, ему было известно, что я люблю всего каплю в чай, а кофе вообще без молока. Он нашел у меня уплотнение в районе левой лопатки, образовавшееся после долгого сидения в офисе. Я не клала в салаты фрукты — он этого не любил, а он не приправлял их сыром — я этого не любила. Чего еще можно желать от романа? Мы были просто сбиты в пару.

Я никогда прежде не жила с мужчиной — я имею в виду мужчину, с которым у меня любовные отношения, — и считала, что набираюсь опыта по вступлению в обязанности по дому. Джейк был инженером и в совершенстве справлялся со всеми проводами и трубами, что проходят в стенах и под полом. Однажды я сказала ему: единственное, что его возмущает в нашей квартире, — это то, что не он сам построил ее на какой-нибудь лужайке. И он на это не обиделся.

Моей специальностью была биохимия, это означало, что я меняю постельное белье и выношу мусорное ведро. Он чинил пылесос, а я чистила. Я мыла ванну, за исключением тех случаев, когда он в ней брился. Здесь я провела черту.

Странная вещь: Джейк свою одежду гладил сам. И мою. Говорил, что люди больше не знают, как гладить рубашки. Я думала, что это страшно глупо, и должна бы обижаться, если бы не было так трудно чувствовать себя обиженной, когда лежишь перед телевизором, а кто-то другой гладит белье. Он покупал газету, а я читала через его плечо, и он при этом раздражался. Мы оба ходили по магазинам, хотя я всегда составляла списки и отмечала покупки галочками, он же покупал бессистемно и был экстравагантнее меня. Он размораживал холодильник. Я поливала цветы. Еще он каждое утро приносил мне в постель чашку чая.

— Ты опаздываешь, — сказал он. — Вот твой чай, я ухожу ровно через три минуты.

— Ненавижу январь, — сказала я.

— Ты говорила так про декабрь.

— Январь похож на декабрь. Только без Рождества.

Но он уже вышел из комнаты. Я быстро приняла душ и надела брючный костюм цвета овсянки с жакетом, который доходил мне до колен. Расчесала волосы, свернула их в свободный пучок.

— Классно выглядишь, — сказал Джейк, когда я вышла в кухню. — Костюм новый?

— Он у меня уже лет сто, — солгала я, наливая себе еще чашку чаю, на этот раз едва теплого.

К метро мы шли вместе, прячась под одним зонтом и обегая лужи. У турникета он меня поцеловал, взяв зонтик под мышку и крепко держа меня за плечи.

— До свидания, дорогая, — сказал он, и я в тот момент подумала: «Он хочет быть женатым. Он хочет, чтобы мы были женатой парой». Занятая этой захватывающей идеей, я позабыла, что неплохо бы что-нибудь ответить. Он ничего не заметил и взошел на эскалатор, присоединившись к толпе мужчин в плащах, спускавшихся вниз. Он не оглянулся. Все выглядело почти так, словно мы уже женаты.

Мне не хотелось идти на совещание. Я чувствовала себя почти физически неспособной к этому. Накануне вечером мы с Джейком припозднились с обедом и закончили есть после полуночи. Я добралась до кровати только в час ночи, а потом не могла заснуть, наверное, до полтретьего. Была годовщина — наша первая годовщина. Не очень-то важная это была дата, но у нас с Джейком их не хватает. Мы время от времени пытались, но никогда не могли вспомнить нашу первую встречу. Мы долго вращались в одном и том же окружении, словно пчелы вокруг улья. Мы не в силах припомнить, когда подружились. Люди вокруг нас постоянно менялись, и через какое-то время мы дошли до того, что если бы кто-нибудь попросил меня составить список трех-четырех или четырех-пяти моих ближайших друзей, Джейк обязательно бы в него попал. Но никто никогда меня об этом не просил. Мы знали все о родителях друг друга, школьных днях, любовных похождениях. Однажды, когда его бросила подружка, мы вместе жутко напились, прикончив вдвоем полбутылки виски под деревом в Риджентс-парк, при этом мы то утирали сопли, то хохотали — в общем, пребывали в сентиментальном настроении. Я сказала, что это ей даром не пройдет, он икнул и погладил меня по щеке. Мы смеялись шуткам друг друга, танцевали на вечеринках, но не под медленную музыку, по очереди одалживали деньги, платили друг за друга и выдавали советы. Мы были приятелями.

Мы оба запомнили день, когда впервые спали вместе: 17 января прошлого года. В среду. Наша компания собралась в кино на последний сеанс, но кто-то не смог, кто-то не захотел пойти, и в кинотеатре оказались только мы с Джейком. В какой-то момент во время сеанса мы посмотрели друг на друга, довольно глупо улыбнулись, и я догадалась, что мы оба осознаем, что это своего рода свидание, и, видимо, обоим было интересно узнать, насколько это хорошая идея.

После кино он пригласил меня к себе чего-нибудь выпить. Был почти час ночи. У него в холодильнике оказался копченый лосось и — это была мелочь, которая меня рассмешила, — хлеб, испеченный им самим. По крайней мере потом я над этим подсмеивалась, так как с тех пор он не испек ни булки, ни чего-то другого. Мы парочка, которая берет еду в ресторане или покупает полуфабрикаты. Однако в тот вечер я едва не рассмеялась, когда он впервые меня поцеловал, настолько это казалось необычным, почти неприличным для таких добрых старых друзей. Я увидела, как его лицо приближается к моему, знакомые черты расплываются в какое-то странное выражение, и мне захотелось хихикнуть или отстраниться — все, что угодно, только бы сломать внезапную серьезность, непонятную тишину. Но все тут же показалось правильным, возникло ощущение, что я вернулась домой. И если порой я не хотела чувства устроенности (как быть с моими планами работать за границей, искать приключений, стать совсем другим человеком?), или меня посещали тревожные мысли (мне уже почти тридцать, и, значит, это и есть моя жизнь?), то я с легкостью отбросила их прочь.

Я знаю, что парочки, как считается, должны принять некое особое решение, чтобы жить вместе. Это определенный этап вашей жизни, вроде обмена кольцами или смерти. Y нас такого никогда не было. Я стала оставаться у него. Джейк выделил мне ящик в комоде для трусиков и колготок. Потом появилась еще одежда. Я стала оставлять в ванной кондиционер для волос и карандаши для глаз. Спустя несколько недель я заметила, что примерно на половине видеокассет красуются сделанные мной надписи. Просто если не надписать записанные вами программы, даже очень мелким почерком, то их ни за что не найти, когда хочется просмотреть.

В один прекрасный день Джейк спросил, а есть ли смысл в том, что я плачу за свою комнату, хотя там не бываю. Я что-то промямлила, посомневалась, но так и не пришла ни к какому твердому решению. Моя двоюродная сестра Джулия приехала на лето поработать перед началом учебного года в колледже, и я предложила ей остановиться в моей квартире. Мне пришлось перевезти еще кое-какие вещи, чтобы освободить ей место. Потом, в конце августа — был жаркий ранний вечер, воскресенье, и мы сидели в пабе, глядя на реку у собора Святого Павла, — Джулия стала нудить, что ей нужен какой-нибудь постоянный угол, и я предложила ей жить в моей квартире. Итак, мы с Джейком оказались вместе, и единственной нашей датой была годовщина с того момента, когда мы впервые переспали.

Но после празднования наступила расплата. Если вам не хочется идти на какое-нибудь заседание и вы озабочены тем, чтобы воздать себе по заслугам или пережить несправедливость, с которой с вами обошлись, то удостоверьтесь, что ваш наряд отутюжен, и вовремя отправляйтесь на совещание. На самом деле в десяти административных заповедях ничего подобного нет, но пасмурным утром, когда я, кроме как на чай, ни на что не могла смотреть, это казалось стратегией выживания. В подземке я попыталась собраться с мыслями. Следовало бы подготовиться получше, сделать какие-нибудь записи и так далее. Я ехала стоя, в надежде что таким образом не помну свой новый костюм. Двое вежливых мужчин предложили мне место и смутились, когда я отказалась сесть. Видимо, решили, что я сделала это из идейных соображений.

Чем они собираются заняться, мои товарищи по подземке? Я заключила пари сама с собой, что наверняка ничем столь же странным, как я. Я ехала в офис маленького подразделения очень крупной международной фармакологической компании на совещание по поводу крошечного предмета из пластика и меди, который с виду напоминал брошь в стиле модерн, а на самом деле являлся неудачным опытным образцом внутриматочного устройства.

Мой босс Майк бы неизменно сбит с толку, разъярен, расстроен и смущен тем, что у нас ничего не получалось с «Дрэг-спиралью III», ВМУ фармакологической компании «Дрэг», которое должно было совершить революционный переворот в контрацепции, если, конечно, когда-нибудь выйдет из стадии лабораторных исследований. Меня подключили к проекту шесть месяцев назад, но постепенно меня засосала бюрократическая трясина бюджетных планов, маркетинговых задач, дефицита, клинических испытаний, спецификаций, совещаний в департаменте, региональных совещаний, совещаний о совещаниях и всей невообразимой иерархии процесса принятия решений. Я почти забыла о том, что я ученый, который работает над неким проектом, связанным с проблемой деторождения. На эту работу я согласилась потому, что сама идея создания какого-нибудь продукта и его продажи показалась мне праздником на фоне всей моей остальной жизни.

В этот четверг утром Майк казался просто угрюмым, но я видела, что это его настроение чревато опасностью. Он напоминал проржавевшую морскую мину времен Первой мировой войны, которую волной выбросило на берег. Железяка кажется неопасной, но всякий, кто тронет ее, может взлететь на воздух. Я не стану этого делать, во всяком случае, сегодня.

Люди заполняли зал заседаний. Я уселась спиной к двери так, чтобы можно было смотреть в окно. Офис находился к югу от Темзы в лабиринте узких улочек, получивших имена по названиям специй и далеких стран, откуда их привозили. Позади наших кабинетов располагался заводик по переработке мусора, территорию которого городские власти постоянно собирались перекупить и застроить. Мусорная свалка. В одном углу находилась гигантская гора бутылок. В солнечные дни битое стекло сверкало волшебным светом, но даже в такой противный день, как сегодня, может появиться шанс увидеть экскаватор, который будет сгребать бутылки в еще большую кучу. Это было интереснее всего, что могло произойти внутри комнаты для заседаний под литерой "С". Я огляделась. Здесь были трое мужчин, которые явно чувствовали себя не в своей тарелке, — они приехали из лаборатории в Нортбридже и возмущались, что теряют время. Были Филипп Инголс с верхнего этажа, моя так называемая ассистентка Клаудиа и ассистентка Майка Фиона. Несколько человек отсутствовали. Хмурое выражение на лице Майка стало еще мрачнее, и он принялся яростно дергать себя за мочки ушей. Я выглянула в окно. Экскаватор подъезжал к бутылочной горе. От этого мне стало лучше.

— Джованна собирается прийти? — спросил Майк.

— Нет, — отозвался один из исследователей, мне кажется, его имя Нил. — Она попросила меня побыть вместо нее.

Майк зловеще пожал плечами. Я выпрямилась на стуле, изобразила на лице внимание и оптимистически взялась за ручку. Совещание началось с упоминаний о прошлом совещании и прочей рутины. Я что-то машинально чертила в блокноте, потом попыталась изобразить лицо Нила, которое благодаря печальным глазам довольно сильно смахивало на морду бладхаунда. Потом я забросила это занятие и посмотрела на экскаватор, который вовсю занимался своим делом.

Окна, к сожалению, не пропускали звуки бьющегося стекла, но все равно было приятно. Я не без труда снова переключилась на совещание, когда Майк спросил о планах на февраль. Нил начал что-то говорить об овуляционном кровотечении, а меня внезапно — и это было ужасно глупо — стала раздражать мысль о том, что мужчина-ученый рассказывает мужчине-менеджеру о процессах, протекающих в женском организме. Я набрала в грудь воздуха, чтобы сказать это вслух, передумала и перевела взгляд на свалку. Экскаватор уже отъезжал, закончив работу.

— Теперь что касается тебя... — Меня словно внезапно разбудили. Майк устремил взгляд на меня, все остальные тоже повернулись ко мне в ожидании приближающейся грозы. — Тебе, Элис, придется этим заняться. В департаменте не все благополучно.

Нужно мне было лезть в спор? Нет.

— Хорошо, Майк, — ласково сказала я. И подмигнула, просто для того, чтобы дать ему понять, что не позволю себя задирать. Его лицо покраснело.

— И может кто-нибудь починить этот чертов свет? — заорал он.

Я взглянула вверх. Одна из люминесцентных трубок едва заметно моргала. Когда это замечаешь, сразу кажется, будто кто-то скребется у тебя в мозгу. Скребется, скребется, скребется.

— Я починю, — сказала я. — В смысле найду кого-нибудь, кто починит.

* * *

Я была занята составлением доклада, который Майк собирался отослать в Питсбург только в конце месяца, так что времени хватало, и я могла позволить себе не особенно утруждаться в оставшуюся часть дня. Полчаса я провела за просмотром двух присланных мне каталогов одежды для заказа по почте. Я вернулась на ту страницу, где предлагались изящные высокие башмаки и длинная бархатная рубашка, которую назвали «необходимой», и серо-сизая короткая атласная юбка. Эта покупка загонит меня в долги еще на 137 фунтов. После ленча с сотрудницей пресс-службы — приятной женщиной в узких прямоугольных очках в черной оправе, которые особенно выделялись на ее маленьком бледном лице, — я заперлась в своем кабинете и надела наушники.

— Je suis dans la salle de bains, — очень отчетливо проговорил голос в наушниках.

— Je suis dans la salle de bains, — послушно повторила я.

— Je suis en haut!

Что значит «en haut»? Вспомнить я не смогла.

— Je suis en haut! — сказала я.

Зазвонил телефон, я сняла наушники. Вернулась из мира солнца, полей лаванды и открытых кафе в январские доки. Это была Джулия с какой-то квартирной проблемой. Я предложила ей встретиться после работы и выпить чего-нибудь. У нее уже было назначено несколько встреч, поэтому я позвонила Джейку на мобильник и предложила ему тоже прийти в «Вайн». Нет. Он был не в городе. Отправился посмотреть, как идут работы по прокладке туннеля через красивое и священное для верующих сразу нескольких конфессий место. Мой день был практически завершен.

Когда я пришла, Джулия и Сильвия сидели за угловым столиком с Клайвом. У них за спиной на стене висело несколько кашпо с растениями. «Вайн» был украшен орнаментом в виде виноградных гроздевых листьев.

— Выглядишь ужасно, — сочувственно заметила Сильвия. — Похмелье?

— Не уверена, — сказала я осторожно. — Но в любом случае не помешало бы принять лекарство от похмелья. С тобой тоже поделюсь.

Клайв рассказывал о женщине, которую встретил накануне на вечеринке.

— Очень интересная женщина, — говорил Клайв. — Она физиотерапевт. Я пожаловался ей на свой локоть, вы знаете...

— Знаем.

— Она таким особым способом подержала его, и локоть тут же стал меньше болеть. Разве не удивительно?

— Как она выглядит?

— В каком смысле?

— Как она выглядит? — настойчиво повторила я.

Принесли напитки. Он сделал глоток.

— Довольно высокая, — сказал он. — Выше тебя. Каштановые волосы примерно по плечи. Симпатичная, загорелая, у нее сногсшибательные голубые глаза.

— Неудивительно, что твой локоть почувствовал себя лучше. Ты ее куда-нибудь пригласил?

Клайв посмотрел возмущенно, но с некоторой надеждой.

— Конечно, нет.

— Но наверняка хотел.

— Нельзя же вот так взять и пригласить девушку.

— Вот и можно, — вступила Сильвия. — Она трогала твой локоть.

— Ну и что? Я не верю. Она трогала мой локоть как физиотерапевт, а это значит, что она сама этого захотела, разве нет?

— Не совсем. — Сильвия покачала головой. — Спроси-ка ее. Позвони. Мне кажется, она душечка.

— Конечно, она... привлекательная, но тут две проблемы. Во-первых, как вы знаете, я не думаю, что должным образом оправился после Кристины. А во-вторых, я так не привык. Мне нужен предлог.

— Ты знаешь, как ее зовут? — спросила я.

— Гэйл. Гэйл Стивенсон.

Я задумчиво отхлебнула «Кровавую Мэри».

— Позвони ей.

По лицу Клайва смешно пробежала тень тревоги.

— А что сказать?

— Все равно, что ты скажешь. Если ты ей понравился — а то, что на вечеринке она потрогала тебя за локоть, вполне может означать, что так и есть, — она пойдет с тобой, что бы ты ей ни сказал. Если нет, что ни скажи, она с тобой не пойдет. — Клайв выглядел смущенным. — Просто позвони ей, — посоветовала я. — Скажи: «Я тот самый обладатель локтя, с которым вы позавчера поработали на такой-то вечеринке, не хотите ли пройтись со мной куда-нибудь?» Такое может ей понравиться.

Клайв выглядел ошарашенным.

— Вот так просто?

— Абсолютно.

— А куда мне ее пригласить?

Я засмеялась:

— Чего ты от меня хочешь? Чтобы я еще и комнату вам подыскала?

Я заказала еще выпивку. Когда я вернулась, Сильвия курила и разглагольствовала. Я устала и слушала ее вполуха. На другой стороне стола — я не уверена, так как до меня долетали лишь фрагменты — Клайв, кажется, посвящал Джулию в значение тайных символов, запрятанных в рисунке на пачке из-под «Мальборо». Интересно, подумала я, он пьян или сбрендил? Я медленно тянула свою последнюю порцию, ощущая, как сглаживаются все острые грани. Это была часть команды, группы людей, большинство из которых познакомились в колледже, да так и остались вместе, присматривая друг за другом, проводя время. Они больше походили на мою семью, чем сама семья.

Когда я вернулась домой, Джейк открыл дверь, едва я вставила в замок ключ. Он уже переоделся в джинсы и клетчатую рубашку.

— Думала, ты придешь поздно.

— Проблема рассосалась, — пояснил он. — Я готовлю тебе обед.

Я посмотрела на стол. Там стояли пакеты. Цыпленок в пряном соусе. Хлеб-пита. Крошечный пудинг. Упаковка сливок. Бутылка вина. Видеокассета. Я поцеловала его.

— Микроволновка, телевизор и ты, — сказала я. — Чудесно.

— А потом я собираюсь всю ночь заниматься с тобой любовью.

— Как, опять? Ну, ты и туннелекопатель.