Кевин прилип к перилам нашего крыльца, обиженно надувшись, словно в детстве, когда мы его, совсем еще мальца, не брали с собой; он с впечатляющей скоростью набирал текст в мобильнике.

— Подружка? — кивнул я на телефон.

Кевин пожал плечами:

— Ну, вроде того. Не то чтобы… Я еще не определился.

— Значит, у тебя их несколько на подхвате? Ах, Кевин, грязный пес!

Он улыбнулся:

— И что? Они все в курсе. Они и сами еще не определились; мы просто развлекаемся. Ничего дурного тут нет.

— Ровным счетом ничего, — согласился я. — Только я-то полагал, что ты ради меня сражаешься с ма, а не играешь шаловливыми пальчиками с очередной подружкой. Что случилось?

— Я сражаюсь отсюда. Ма мне уже мозги вынесла. Если бы она пошла через дорогу к Дейли, я бы ее перехватил.

— Я не хочу, чтобы она раззвонила все по миру и окрестностям.

— Она никому не будет трезвонить, пока не доберется до миссис Дейли и не вытянет все подробности. Сейчас она посуду моет и убирается. Я пытался помочь, и она устроила скандал, потому что я положил вилку в сушку не тем концом, кто-нибудь упадет и глаз себе выколет… Короче, я свалил. Ты где был? Говорил с Мэнди Брофи?

— Вот допустим, тебе нужно добраться из номера третьего до верхнего конца улицы, — сказал я, — но из парадной двери ты выйти не можешь. Что будешь делать?

— Задняя дверь, — не раздумывая ответил Кевин и вернулся к мобильнику. — Через стены по садам. Тысячи раз так делал.

— Я тоже… — Я провел пальцем через строй домов — от номера третьего до пятнадцатого в верхнем конце. — Шесть садов.

Считая сад Дейли — семь. И Рози, возможно, все еще ждет меня в одном из них.

— Погоди. — Кевин поднял глаза от кнопок. — Ты имеешь в виду сейчас или тогда?

— А какая разница?

— Чертов пес Хэлли, вот какая разница. Помнишь Рэмбо? Он мне однажды чуть задницу не откусил.

— Господи, я и забыл про засранца! Я ему однажды пинка дал.

Рэмбо, помесь терьера с дворнягой, весил всего фунтов пять — вместе с ошейником. Кличка вызвала у него комплекс Наполеона и непомерные территориальные притязания.

— Сейчас, когда в пятом идиотины с телепузиками, я бы пошел, как ты показал. — Кевин повторил за мной воображаемый маршрут. — А тогда, зная, что Рэмбо поджидает случая оторвать мне кусок задницы… He-а, я пошел бы так.

Я следил за его пальцем: мимо номера первого, вдоль высокой стены в нижнем конце Фейтфул-плейс, обратно по садам четной стороны — и через стену номера шестнадцатого к фонарному столбу.

— А почему бы не перебраться через стену в нижнем конце и не пройти по улице? — спросил я. — Зачем скакать по дворам на нашей стороне?

Кевин улыбнулся.

— Ты чего, вообще, такой фигни не знаешь?! Никогда не бросал камешки Рози в окошко?

— Там мистер Дейли сидел в соседней комнате, а мне мои яйца не надоели.

— Лет в шестнадцать мы с Линдой Дуайер гуляли — помнишь Дуайеров, в номере первом? Встречались по вечерам, у нее во дворе, чтобы я не распускал особо руки. Эта стена… — он показал в нижний конец улицы, — с той стороны совсем гладкая. Ни единого выступа. Перелезть можно только на углах — если упираться во вторую стену. Ну а потом уже дворами.

— Ты просто кладезь знаний, — сказал я. — Удалось хоть разок забраться к Линде Дуайер в лифчик?

Кевин со вздохом принялся объяснять сложные взаимоотношения Линды с «Легионом Марии», но я думал о своем. Никак не вырисовывался случайный псих-убийца или сексуальный маньяк, болтающийся субботним вечером по задним дворам в отчаянной надежде, что жертва пройдет мимо. Тот, кто набросился на Рози, знал, что она придет, и у него был план — хотя бы в общих чертах.

За тупиковой стеной проходила Коппер-лейн, похожая на Фейтфул-плейс, только побольше и оживленнее. Если бы я хотел организовать на пути, указанном Кевином, свидание, или засаду, или что душе угодно, особенно если таковое мероприятие включало в себя потасовку и последующее избавление от трупа, я использовал бы номер шестнадцать.

Вспомнились звуки, услышанные во время долгого ожидания под фонарным столбом: приглушенные стоны, возня, размеренное уханье. Влюбленный юнец — это сплошные гормоны и розовые очки: тогда я видел любовь повсюду. Мне казалось, что наше с Рози взаимное влечение разлито в воздухе, словно мерцающее зелье; в такую манящую ночь оно кружило по Либертис и переносило в сказку любого, кто вдохнет его: усталые трудяги с фабрики тянулись друг к другу во сне, подростки на углу внезапно впивались поцелуем друг в друга, словно в последний раз, старики и старухи, выплюнув вставные челюсти, срывали друг с друга фланелевые ночнушки. Заслышав звуки в ночи, я ни на секунду не усомнился, что парочка занимается делом. Похоже, ошибочка вышла.

Мне чуть башку не снесло: Рози все-таки шла ко мне. Если так, то записка означает, что Рози направилась к номеру шестнадцатому тем маршрутом, который показал Кевин. Чемоданчик означает, что она не дошла.

— Пошли, — сказал я Кевину, который продолжал щелкать («…понимаешь, у нее самые большие буфера в…»). — Поиграем там, где мама запрещает.

Номер шестнадцатый оказался в совершенно плачевном состоянии: на ступеньках крыльца глубокие борозды — рабочие вытаскивали камины; кованые перила кто-то уволок, или Король Недвижимости их тоже продал. Гигантская вывеска «Строительные работы П. Дж. Лавери» рухнула вниз, к подвальным окнам; никто не почесался вернуть ее на место.

— Что будем делать? — поинтересовался Кевин.

— Сориентируемся на месте, — неопределенно ответил я. Мы шли по следу Рози, пытаясь понять, куда он нас приведет. — Там разберемся, да?

Кевин пинком распахнул дверь и, нагнувшись, осторожно вгляделся в сумрак.

— Главное — в больницу не загреметь.

Прихожую пересекали причудливые тени, переплетающиеся там, где призрачный свет сочился со всех сторон: из неплотно прикрытых дверей пустых комнат, через грязное стекло лестничной площадки, сверху, из лестничного колодца — вместе с холодным сквозняком. Я достал фонарь. Я хоть и не участвую больше — официально — в оперативной деятельности, но по привычке готов ко всему. Я и куртку кожаную предпочитаю потому, что она никогда не оттопыривается, а в ее карманах умещается все необходимое: Дактилоскопическая Диди, три пластиковых пакетика для улик, блокнот и ручка; перочинный нож, наручники, перчатки и плоский, мощный фонарь. Полицейский «кольт» в специальной кобуре удобно прячется на пояснице, за ремнем джинсов, подальше от посторонних глаз.

— Серьезно, — сказал Кевин, с подозрением разглядывая темную лестницу. — Мне это не нравится. Тут чихнешь — и все рухнет.

— Мне в отделе имплантировали радиомаячок в шею. Нас откопают.

— Правда?

— He-а. Кев, возьми себя в руки, ничего с нами не случится. — Я включил фонарь и вошел в номер шестнадцатый.

Вокруг нас колыхались облачка пыли, копившейся десятилетиями, ступени зловеще скрипели, но выдержали. Я начал с гостиной верхнего этажа — там я нашел записку Рози, и там, если верить моим родителям, поляки обнаружили чемоданчик. Громадная зазубренная дыра осталась на месте вывороченного камина; стену рядом испещряли поблекшие надписи, разъяснявшие, кто плюс кто, кто гей и кому куда следует отправиться. На камине, отправленном куда-нибудь в роскошные особняки Боллсбриджа, остались и наши с Рози инициалы.

На полу высились груды мусора: пивные банки, окурки и пустые пакеты, и все под толстым слоем пыли — теперь у ребятни есть места получше, и деньжата водятся; приятно, что к мусору добавились использованные презервативы. В наше время они были под запретом; если повезло попасть в ситуацию, когда они пригодились бы, ты брал риск на себя и следующие несколько недель сидел как на иголках. Все углы под потолком затянула паутина; в щелях оконных рам свистел холодный ветер. Со дня на день эти окна исчезнут, проданные какому-нибудь мерзкому дельцу, жене которого захотелось немного восхитительной трогательной старины. Я сказал почему-то тихим голосом:

— В этой комнате я лишился невинности.

Кевин посмотрел на меня, собираясь задать вопрос, но сдержался и заметил:

— Для скачек есть масса мест поудобнее.

— У нас было одеяло. И потом, удобство — не главное. Я бы не променял эту дыру на пентхаус «Шелбурна».

Кевин поежился.

— Господи, жуткое место.

— Считай, что это атмосфера. Путешествие по волнам памяти.

— Имел я это путешествие! Я стараюсь держаться подальше от волн памяти. Ты же слышат Дейли. Помнишь воскресенья в восьмидесятые? Тоска, да и только: месса, а потом этот чертов воскресный обед — вареный окорок, жареная картошка и капуста!

— Сладкое не забудь. — Я провел лучом фонаря по половицам: несколько небольших дыр, несколько расщепленных концов, никаких следов ремонта — да тут любая починка торчала бы как больной палец. — Мусс «Радость ангела», год за годом, на вкус как известка с клубникой, а попробуй не съесть… «В Африке дети голодают!»

— Ага. А потом целый день нечем заняться, мерзнешь без толку на перекрестке или в кино смотаешься, если повезет, а иначе сиди с предками… По телику вообще ничего, кроме очередной проповеди о том, что от контрацепции слепнут, — да и то приходится крутить чертову антенну, пока сигнал поймаешь… Иногда к вечеру воскресенья я так изводился от скуки, что начинал мечтать о школе.

На месте камина ничего не осталось; в дымоходе — птичье гнездо наверху и многолетние потеки белесого помета. Чемоданчик в дымоход помещался с трудом, тело взрослой женщины упрятать туда невозможно даже на время.

— Жаль, братишка, что ты тут не тусовался. Такие дела творились — секс, наркотики, рок-н-ролл!

— Пока я дорос до всех дел, сюда уже никто не ходил, одни крысы шастали.

— Как же без них! Они добавляли атмосферы. Пошли дальше.

Я двинулся в следующую комнату. Кевин не отставал.

— Микробов они добавляли! Ты уже смылся, а тут по всему дому кто-то ядом посыпал — Псих Джонни, наверное; он всегда ненавидел крыс, потому что побывал в окопах или где там… В общем, крысы заползли в стены помирать… Вонь стояла — хуже, чем в свинарнике. Мы бы померли от тифа.

— По мне, так нормальный запах. — Я снова обшарил фонариком все вокруг, подозревая, что тупо гонюсь за прошлогодним снегом. Одна ночь с любимыми родственниками — и пожалуйте, безумие обволакивает меня со всех сторон.

— Ну да, потихоньку выветрилось. Мы все перебрались на угол Коппер-лейн, пустырь там помнишь? Конечно, хреново — колючая проволока, зимой яйца отмораживаешь, летом полно крапивы, — но там околачивались ребята с Коппер-лейн и Смитс-роуд, так что и выпивка перепадала, и поцелуйчики… Да что угодно. Так что сюда мы уже и не возвращались.

— Много потеряли.

— Ага. — Кевин с сомнением огляделся, засунув руки в карманы и прижимая куртку поплотнее к телу, чтобы ничего не коснуться. — Я переживу. Тошнит меня от этой фиговой ностальгии по восьмидесятым: ребятишки со скуки выли, с колючей проволокой играли, в вонючих крысиных норах трахались… Чего хорошего-то?

Кевин стоял, щеголяя лейблами «Ральф Лорен», шикарными часами и стильной стрижкой, полный благочестивого негодования и не имеющий ни малейшего отношения к этому месту. Вспомнилось, как мой младший братишка — тощий, вихрастый пацан в моих залатанных обносках — бегал по номеру шестнадцатому, не задумываясь о том, что место неприглядное.

— Понимаешь, дело в другом, — заметил я.

— Например? В чем прелесть — потерять невинность в хреновой дыре?

— Я не говорю, что вернул бы восьмидесятые, будь моя воля, но ты утрируешь. Я здесь никогда не скучал. Никогда. Вот тебе информация к размышлению.

Кевин пожал плечами и пробормотал еле слышно:

— Понятия не имею, о чем ты.

— А ты подумай, может, и поймешь. — Я пошел в дальние комнаты, не дожидаясь Кевина: наступит на гнилую половицу — его проблемы. Братишка, обиженно сопя, последовал за мной.

Ничего интересного в задних комнатах, ничего интересного в комнатах первого этажа, не считая гигантского скопления бутылок из-под водки, — видно, кто-то постеснялся их в мусорку выбрасывать. На верхней ступеньке подвальной лестницы Кевин заартачился.

— Ни за что. Я туда не пойду. Фрэнк, я не шучу.

— Каждый раз, как ты говоришь «нет» старшему брату, Бог убивает котенка. Пошли.

— Шай однажды запер нас внизу, — вспомнил Кевин. — Тебя и меня; я совсем мальцом был, помнишь?

— He-а. Поэтому тебя здесь плющит?

— Не плющит меня ни хрена. Просто я не понимаю, зачем хоронить себя заживо — и без всякого чертова смысла.

— Тогда подожди снаружи, — ответил я.

Кевин мгновение подумал и затряс головой. Он шел за мной по той самой причине, по которой я взял его с собой: старые привычки не исчезают.

Я бывал в этом подвале всего раза три. Городская легенда утверждает, что когда-то Мясник Хиггинс перерезал горло своему глухонемому братцу и зарыл бедолагу в подвале, с тех пор Колченогий Хиггинс и бродит, тянет гниющие руки и хрипит, прогоняя прочь тех, кто вторгается в его владения. Братьев Хиггинс наверняка выдумали озабоченные родители, и никто из детей в привидения не верил, хотя в подвал мы лазать побаивались. Туда изредка забирались Шай и его приятели — показать, какие они крутые, — или парочка, позарез жаждущая перепихнуться. Приличные ребята кантовались наверху: блоки «Мальборо» и дешевые двухлитровые бутыли сидра, тонюсенькие самокрутки с травкой и покер на раздевание, ни разу не доходивший до конца…

Когда нам с Живчиком Хирном было по девять, мы подначивали друг дружку — кто дотронется до дальней стены подвала; еще смутно помню, что несколько лет спустя я заманил туда Мишель Ньюджент, надеясь, что она с перепугу схватится за меня, а то и обнимет. Ни черта не вышло; даже в том возрасте я гулял с девчонками, которых так просто не напугаешь. А однажды Шай запер нас с Кевином внутри и ушел, наверное, на час; а казалось — на несколько дней. Кевину было года три, не больше, и он так перепугался, что даже не визжал, а просто обмочил штанишки. Я уговаривал его, что все будет в порядке, пытался вышибить дверь, сорвать доски, которыми были заколочены окна, и обещал, что вырасту и до смерти поколочу Шая.

Я медленно повел лучом фонаря. Подвал практически не изменился со времен моей юности, только теперь мне стало понятно, почему родители не хотели, чтобы мы околачивались тут. Сквозь заколоченные досками окна пробивались узенькие полоски света; потолок угрожающе просел, и там, где отвалились здоровенные куски штукатурки, обнажились балки — прогнувшиеся и потрескавшиеся. Перегородки постепенно рассыпались и обрушились, так что подвал превратился в одну громадную комнату, а местами пол провалился в котлован фундамента, так что, возможно, на краю террасы дом не держался ни на чем. Давным-давно, прежде чем на дом окончательно махнули рукой, кто-то предпринял бесполезную попытку заделать несколько громадных дыр с помощью бетонных плит и тщетной надежды. Запах остался прежний — моча, плесень и дерьмо, — только усилился.

— Ну, блин! — Кевин с несчастным видом топтался на нижней ступеньке.

Его голос эхом отражался от дальних углов, отскакивал от стен в разных направлениях — и казалось, что кто-то бормочет в темноте. Кевин поежился и замолк.

Две плиты, размером в человеческий рост, безвестный укладчик на радостях щедро обмазал по краям цементом. Третью, кособокую глыбу примерно четыре фута на три, сляпали совсем уж через задницу — и хрен с ним, с цементом.

— Отлично, — сказал у меня за спиной Кевин, неестественно громко. — Все в порядке, подвал на месте, дыра дырой. Ну все, возвращаемся?

Я осторожно вышел на середину пола и нажал на угол плиты мыском ботинка. Многолетняя грязь плотно держала плиту, но я навалился всем весом, и плита качнулась. Если бы под рукой было что-то вроде рычага, если бы в этих кучах мусора по углам нашелся какой-нибудь лом, плиту удалось бы поднять.

— Кев, напрягись-ка и вспомни насчет дохлых крыс в стенах. Запах появился той зимой, когда я уехал?

Брови Кевина поползли вверх. Полосы бледного света делали его прозрачным, как проекция на экране.

— О Господи, Фрэнк. Думаешь…

— Я просто спрашиваю. Крысы в стенах появились сразу после моего отъезда? Да или нет?

— Фрэнк…

— Да или нет.

— Фрэнк, крысы же были повсюду. Мы их видели постоянно.

Конечно, к тому времени как на улице потеплеет, не останется никаких серьезных источников вони, и ни хозяевам, ни коммунальщикам жаловаться никто не будет.

— А запах чувствовали? Тухлятина?

— Да, — подтвердил брат.

— Пошли отсюда. — Я крепко вцепился Кевину в руку и подтолкнул его вверх по лестнице. Дощатые ступени гнулись и трещали под ногами. На крыльце под порывами холодного ветра и мелким дождиком я выхватил из кармана телефон и набрал номер техотдела.

Эксперт, до которого я дозвонился, бурной радости не выказал — ни по поводу работы в выходной, ни по поводу необходимости тащиться куда-то из теплого закутка. Я сообщил ему, что, по имеющейся у меня информации, в подвале дома шестнадцать по Фейтфул-плейс под бетонной плитой спрятано тело (я не стал вдаваться в мелкие подробности вроде дат), что требуется группа экспертов и пара полицейских и что к тому времени как они доберутся, я могу быть на месте, а могу не быть.

Эксперт принялся нудеть насчет ордера на обыск, но я сообщил ему, что потенциальный подозреваемый нарушил границы частной собственности и таким образом не может рассчитывать на неприкосновенность; когда он продолжил нудеть, я добавил, что дом в любом случае находился в общественном пользовании минимум тридцать лет, следовательно, должен рассматриваться де-факто в качестве общественного места по праву вступления во владение и ордер не нужен. Суд вряд ли принял бы подобные аргументы, но об этом подумаем позже; главное, сотрудник заткнулся. В своей мысленной базе данных я поставил напротив его фамилии отметку «Бесполезный чудила» — на будущее.

Мы с Кевином ждали эксперта и его команду на ступеньках крыльца номера одиннадцатого — и видно хорошо, и, если повезет, никто не свяжет меня с тем балаганом, что вот-вот начнется. Хотелось, чтобы Фейтфул-плейс считала меня вернувшимся корешем, а не копом.

Я закурил сигарету и протянул пачку Кевину. Он помотал головой.

— Что мы тут делаем? — спросил он.

— Не путаемся под ногами.

— А ты почему не там?

— Эксперты — большие мальчики, — ответил я. — И девочки. Они умеют работать, и мне не обязательно держать их за руки.

Кевина все еще одолевали сомнения.

— А нам не надо… Ну может, надо было проверить, что там, прежде чем полицию вызывать?

Как ни странно, именно эта идея уже приходила мне в голову. Неимоверным усилием воли я удержался и не оттащил эту плиту.

— Улики, — сдержанно напомнил я брату. — Техники собирают улики специальным оборудованием, которого у меня нет. А если под плитой что-то обнаружится, то лапать все подряд и вовсе не с руки.

Кевин приподнялся с мокрой ступеньки, ощупал штаны своего выходного костюма, в котором приехал вчера, и заметил:

— По телефону ты говорил очень уверенно.

— Мне нужно было, чтобы они приехали. И сегодня, а не на следующей неделе, когда у них появится настроение прогуляться.

Брат взглянул на меня удивленно и немного подозрительно, однако замолк и опустил голову, усердно отряхивая с брюк пыль и паутину; меня это вполне устраивало. Моя работа воспитывает терпение, но в этот раз ждать пришлось, как мне показалось, с неделю, и я начал подумывать, не отправиться ли в техотдел лично, чтобы оторвать эксперта от «Варкрафта» и притащить его сюда за чахлые яйца.

Шай вышел на крыльцо, ковыряя в зубах.

— Нарыли чего-нибудь?

Кевин намылился что-то ответить, но я опередил его:

— Не особо.

— Я видел, ты к Калленам наведывался.

— Молодец.

Шай бросил взгляд в одну сторону улицы, потом в другую; дверь номера шестнадцатого, все еще полуприкрытая, явно привлекла его внимание.

— Ждете чего-то?

— Присоединяйся, — сказал я, с улыбкой похлопав по ступеньке рядом с собой. — Может, узнаешь чего.

Шай фыркнул, но поднялся по ступенькам и сел наверху, выставив ботинки мне под нос.

— Тебя ма ищет, — сказал он Кевину. Кевин застонал; Шай рассмеялся и поднял воротник, защищаясь от холодного ветра.

И тут за углом раздалось шуршание покрышек по булыжнику. Я закурил очередную сигарету и вжался в ступеньку, изображая неизвестного и никчемного постороннего, — присутствие Шая очень помогло. Впрочем, выяснилось, что нужды в маскировке нет: из фургончика выпрыгнули незнакомые мне двое патрульных и три парня из техотдела.

— Господи, — сказал Кевин тихо и беспокойно. — Целая армия. Это что же — всегда…

— Это минимум. Потом, если понадобится, вызовут подкрепление.

Шай присвистнул, изображая удивление.

Давненько я не смотрел на место преступления с этой стороны ограждения — как агент под прикрытием или гражданский. Я уж и забыл, как эффектно выглядят все эти параферналии. Ребята из техотдела, с ног до головы упакованные в белое, размахивали тяжелыми зловещими чемоданчиками и надевали маски, поднимаясь по ступеням и исчезая в номере шестнадцатом; у меня на загривке волосы встали дыбом, как у гончей. Шай негромко пропел:

— Три раза постучали в дверь — уилла, уилла, уэйл; два полицейских и спецзверь, по речке, по Сейл…

Полицейские еще только натягивали желтую ленту между перил — и даже не успели ее толком закрепить, как обитатели Фейтфул-плейс, почуяв в воздухе кровь, поспешили на зрелище. Старушки, накинув платки на бигуди, материализовались в дверных проемах и возбужденно обменивались комментариями и потрясающими идеями:

— Какая-то девица родила и бросила ребеночка.

— Спаси Господь, какой ужас! Слушайте, Фиона Моллой здорово пополнела — так, может…

Мужчинам вдруг приспичило покурить на крылечке и поглядеть на погоду; прыщавые и гладкокожие юнцы сутулились у тупиковой стены, старательно изображая, что им все равно. Пацаны с ирокезами носились на скейтбордах туда-сюда и пялились на номер шестнадцатый, разинув рты. Один врезался в Салли Хирн, на что она ответила ему смачным шлепком. Семья Дейли вышла на крыльцо; мистер Дейли положил руку на плечо жене. Вся сцена сводила меня с ума. Терпеть не могу, когда я не в силах сосчитать, сколько вокруг людей.

Жители Либертис бросаются на скандалы, как пираньи. Вот взять, например, Долки: даже если полицейские рискнут там перекрыть дорогу без разрешения на перепланировку, никто из обитателей в жизни не проявит вульгарного любопытства, лишь какая-нибудь любительница острых ощущений испытает настоятельную необходимость постричь розовые кусты на лужайке перед домом и передать потом все, что слышала, подругам за чашкой травяного чаю, но в целом о происшествии узнают из утренних газет. На Фейтфул-плейс, напротив, хватают информацию за кадык. Старая миссис Нолан вцепилась полицейскому в рукав и, видимо, настойчиво требовала объяснений. По ошарашенной физиономии копа было понятно, что на курсах к такому не готовили.

— Фрэнсис, — сказал Кевин, — там ведь, может быть, и нет ничего.

— Может, и нет.

— Серьезно. Я просто представил себе. А еще не поздно…

— Что представил? — встрял Шай.

— Ничего, — ответил я.

— Кев!..

— Ничего. Про это я и говорю. Просто я представил…

— Что они там ищут?

— Мои яйца, — ответил я.

— Надеюсь, они прихватили микроскоп.

— Чертова хрень, — насупившись, сказал Кев, почесывая бровь и уставившись на полицейских. — Ребята, я больше не играю. Я бы лучше…

— Шухер, — внезапно прервал его Шай. — Ма.

Мы втроем вжались в ступеньки — быстро и синхронно — и опустили головы ниже уровня толпы. Я мельком заметил маму: она стояла на нашем крыльце, сложив руки под грудью, буравя улицу всепроникающим взглядом, словно понимала, что во всем этом безобразии виноват я и что мне следует ответить по полной. Па стоял позади, вытаскивая сигарету из пачки и разглядывая улицу безучастным взглядом.

Внутри дома послышался шум. Один из экспертов вышел на крыльцо и, показывая большим пальцем через плечо, отмочил какую-то шутку, отчего полицейские заржали. Эксперт отпер фургончик, порылся внутри и с ломиком взбежал по ступенькам.

Шай хмыкнул.

— Если он пошурует там этой штукой, вся хрень его накроет.

Кевин продолжал ерзать, словно крыльцо жгло ему зад.

— А что, если ничего не найдут?

— Тогда Фрэнсису запишут замечание в дневник, — сказал Шай. — За то, что отрывает всех от дела. Вот обидно!

— Спасибо за заботу, — сказал я. — Как-нибудь переживу.

— Конечно, переживешь. Как и всегда. Что они ищут?

— Может, у них и спросишь?

Волосатый студент в майке с «Лимп Бизкит», явно с крутого похмелья, выполз из номера одиннадцатого, почесывая голову.

— Чего происходит?

— Иди в дом, — сказал я.

— Это наше крыльцо.

Я показал ему удостоверение.

— Ничего себе, — пробормотал он и возвратился в дом, подавленный тяжестью вселенской несправедливости.

— Правильно. Пугай его своим значком, — сказал Шай, но уже по инерции. Щурясь от закатного солнца, он глядел на номер шестнадцатый.

Громкий глубокий «бабах», словно пушечный выстрел, прокатился по улице, отражаясь от домов: упала бетонная плита. Нора вздрогнула и чуть слышно вскрикнула; Салли Хирн плотнее запахнула кардиган и перекрестилась.

Воздух задрожал, словно выплеснулся наружу электрический заряд, возникший в чреве номера шестнадцатого. Голоса экспертов поднялись и снова стихли, полицейские развернулись и стали смотреть в дверь, толпа качнулась вперед, тучи набухли над крышами.

Кевин за моей спиной что-то сказал — кажется, прозвучало мое имя. Оказалось, что мы уже на ногах и он держит меня за руку.

— Отвали, — сказал я.

— Фрэнк…

Внутри дома кто-то резко отдавал приказы, словно коротко лаял. Мне вдруг стало все равно, узнают ли люди, что я коп.

— Оставайся тут, — сказал я.

Охранял ограждение обрюзглый полицейский с жеманной физиономией, как у чьей-нибудь тетушки.

— Проходи, сынок, — сказал он мне; судя по акценту, приехал он из самой болотной глуши. — Тут не на что смотреть.

Я показал ему удостоверение, он долго читал, шевеля губами. На лестнице внутри дома раздались шаги, в подвальном окошке мелькнуло лицо. Где-то мистер Дейли что-то кричал, но голос его звучал очень отдаленно и глухо, словно доносился через длинную металлическую трубу.

— Вот тут вот, — сказал полицейский, тыкая в мое удостоверение, — написано «спецоперации». Мне не сообщили, что на месте происшествия будет кто-то из спецопераций.

— Вот я сообщаю.

— Вам надо поговорить с проводящим расследование. Или с моим сержантом, или с кем-то из отдела убийств, в зависимости от того…

— С дороги, — сказал я.

Он скривил губы.

— А что это вы таким тоном со мной разговариваете? Подождите здесь, пока вам не разрешат…

— Уйди с дороги, — повторил я. — Не то вобью зубы тебе в глотку.

Он выпучил глаза, но, сообразив, что я не шучу, отступил в сторону и стал перечислять, что напишет в рапорте на меня. Прыгая через три ступеньки, я проскочил мимо его остолбеневшего напарника в дверь.

Самое смешное, в глубине души я и не думал, что в подвале что-то найдут. Я, прожженный циник, с умным видом втолковывающий новичкам, что мир всегда на два шага ужаснее, чем ожидаешь, не мог поверить, что это случится; ни когда я открыл чемоданчик, ни когда я раскачивал бетонную плиту в сумрачном подвале, ни когда почувствовал напряжение в вечернем воздухе. В самой-самой глубине, несмотря на все, что я знал раньше или узнал потом, я все еще верил Рози.

Я верил, пока спускался по разбитой лестнице в подвал, верил, когда увидел повернувшиеся ко мне лица в масках, в белом сиянии фонарей, когда увидел выкорчеванную плиту, торчащую под опасным углом над полом среди тросов и ломиков, когда вдохнул густой подземный запах чего-то ужасно неправильного. Я верил до того момента, когда протиснулся между экспертами и увидел, над чем они склонились: неровная яма, темный клок спутанных волос, обрывки джинсовой ткани и гладкие коричневые кости со следами крохотных зубов. Глядя на изящный изгиб руки скелета, я понял: когда под слоями помета, дохлых насекомых и вонючей грязи найдут ногти, то ноготь правого указательного пальца окажется обкусанным до основания.

Я сжал челюсти так, что заскрипели зубы. Впрочем, мне хотелось слышать этот скрип. Нечто в яме свернулось клубочком, как спящий младенец, укрыв лицо руками. Наверное, это спасло меня от безумия. Я услышал, как голос Рози произносит «Фрэнсис», ясно и неожиданно, как в наш первый раз.

Кто-то коротко сказал что-то насчет заражения; чья-то рука сунула маску мне в лицо. Я отшатнулся и с силой ткнул запястьем в губы. Трещины на потолке скользили и плясали, как на экране сломанного телевизора. Кажется, я услышал свой голос;

— А, черт.

— Вы в порядке? — спросил один из экспертов.

Он стоял во весь рост совсем рядом со мной и, похоже, спросил уже не первый раз.

— Да, — ответил я.

— С непривычки пробирает, да? — самодовольно спросил кто-то из его команды. — Мы видали и похуже.

— Труп вы обнаружили? — спросил меня эксперт.

— Я. Детектив Фрэнк Мэки.

— Убойный?

Я не сразу понял, что он имеет в виду. Мозги затормозились почти до полной остановки.

— Нет, — ответил я.

Эксперт, щуплый юнец, возможно, тот самый бесполезный чудила, удивленно уставился на меня.

— Мы вызвали убойный, — сообщил он. — И патологоанатома.

— Спорим, она не сама сюда забралась, — радостно сообщил его приятель, готовя пакеты для вещдоков.

Если бы хоть один из экспертов дотронулся до Рози, я бы пришиб его насмерть.

— Молодцы, — похвалил я и начал подниматься по ступенькам. — Тяжелая кавалерия появится с минуты на минуту. Пойду помогу постовым.

Придурок что-то высказал о суетливых местных, а его напарники в ответ дружно захихикали, словно стайка подростков. На какую-то долю секунды мне показалось, что это Шай с приятелями потягивают в подвале косяк и ржут над сальными шуточками, что дверь в прихожей выведет меня в ту жизнь, где я появился на свет, и что ничего этого не происходило.

На улице зеваки подобралась поближе, вытягивая шеи всего в нескольких шагах от моего приятеля — сторожевого пса. Его напарник спустился с крыльца и замер у ограждения. Тучи спустились ниже к крышам, и свет изменился, стал синюшным, болезненным.

За спинами толпы я заметил какое-то движение: мистер Дейли пробирался к крыльцу сквозь толпу, не сводя с меня взгляда.

— Мэки! — гулко прохрипел он. — Что там?

— Я отвечаю за место происшествия, — предупредил болотный монстр. — Отойдите.

Мне ужасно хотелось, чтобы кто-то из них полез на меня — не важно кто.

— Да ты себе еще шнурки завязывать не научился, — сказал я полицейскому, приблизившись чуть ли не вплотную к его большому, оплывшему лицу. Он отвел глаза, я отодвинул его с дороги и шагнул навстречу мистеру Дейли.

Отец Рози схватил меня за лацканы и подтянул к себе — подбородком к подбородку. Во мне полыхнула красная вспышка чего-то похожего на радость: у мистера Дейли смелости хватало, да и перед Мэки отступать он не желал.

— Что там внутри? Что там нашли?

Какая-то старушка восторженно взвизгнула, и эхом отозвался обезьяний писк мелкоты. Я сказал громко, чтобы побольше свидетелей смогли подтвердить, что я его предупреждал:

— Убери руки, приятель.

— Не смей, ублюдок, не смей мне указывать! Говори — там моя Рози? Да?

— Моя Рози, приятель. Моя. И еще раз говорю: руки убери!

— Это ты во всем виноват, поганый засранец. Если она там, то из-за тебя.

Мы уперлись лбами; мой воротник под его пальцами врезался мне в шею. Вокруг начали скандировать:

— Бой! Бой! Бой!

Я взял Дейли за запястье, намереваясь сломать, но вдруг ощутил запах его пота и дыхания — хорошо знакомый мне горячий, дикий запах животного страха. В это мгновение я увидел Холли.

Вся краснота моментально исчезла, словно что-то сломалось под ребрами.

— Мистер Дейли, — тихо сказал я, — как только выяснят, к вам придут и расскажут. А пока что вам лучше пойти домой.

Полицейские пытались разнять нас, но мы не обращали на них внимания.

— Это моя Рози?! — воскликнул мистер Дейли, бешено выкатив глаза.

Я положил большой палец ему на запястье и нажал на нерв. Мистер Дейли ахнул, и его пальцы выпустили мой воротник. Второй полицейский оттащил от меня старика, но отец Рози успел тесно прижаться скулой к моей щеке и шепнуть на ухо:

— Ты виноват.

Откуда-то появилась миссис Дейли и с причитаниями обрушилась на мужа и полицейского. Мистер Дейли обмяк, и его повели прочь, сквозь бормочущую толпу.

Болотный монстр зачем-то вцепился мне в куртку. Я от души двинул ему локтем, откинулся на перила, поправил рубашку и размял шею. Дыхание быстро восстанавливалось.

— Ты не дослушал, сынок, — зловеще сообщил мне побагровевший болотный монстр. — Повторяю еще раз, я пошлю рапорт.

— Фрэнк Мэки, — сказал я. — Через «э». Скажи, пусть положат на стопку.

Полицейский возмущенно фыркнул, будто старая дева, и решил выместить злость на толпе зевак, заорав, чтобы все подались назад, и сопровождая крик размашистыми жестами. Мэнди посадила одну дочку на бедро, а вторую держала за руку — три пары круглых ошарашенных глаз. Супруги Дейли, держась друг за друга, с трудом взобрались на крыльцо номера третьего и скрылись за дверью. Нора прислонилась к стене, прижав ладонь ко рту.

Я вернулся к номеру одиннадцатому. Шай закуривал новую сигарету. Кевин был сам не свой.

— Ну, что-то нашли? — спросил он. — Нашли?

Патологоанатом и фургончик из морга ожидались с минуты на минуту.

— Да, — сказал я. — Нашли.

— Это… — Кевин замолк и продолжил не сразу. — Что нашли?

Я достал сигареты. Шай — возможно, он так выразил сочувствие — протянул свою зажигалку.

— Ты как? — спросил Кевин.

— Просто супер, — ответил я.

Мы долго молчали. Кевин взял у меня сигарету; толпа постепенно угомонилась, и зеваки принялись обмениваться историями про жестокость полиции и обсуждать, подаст ли мистер Дейли заявление. Некоторые говорили вполголоса и искоса бросали на меня подозрительные взгляды. Я невозмутимо и твердо рассматривал толпу, пока не понял, что справиться со всеми невозможно.

— Берегись, — негромко сказал Шай, обращаясь к низкому небу. — Мэки вернулся в город.