Прислонившись к фонарному столбу, Фиона ждала нас у здания, в котором располагался отдел. В дымном желтом свете, отражавшемся от поднятого капюшона красного пальто, она казалась маленьким заблудившимся сказочным существом. Я провел рукой по волосам и заставил себя не думать о Дине.

— Не забывай, — сказал я Ричи, — она все еще в списке.

Ричи глубоко вздохнул, словно его внезапно накрыла волна усталости.

— Она не давала Конору ключи, — ответил он.

— Понимаю. Но они знакомы, и мы должны понять, что именно их связывает. Только тогда мы сможем ее исключить.

Когда мы подошли, Фиона выпрямилась. За последние пару дней она похудела: скулы резко выдавались, а кожа потускнела, приобрела оттенок серой бумаги. От нее пахло больницей.

— Мисс Рафферти, спасибо, что пришли, — сказал я.

— Можно, мы… можно закончить с этим побыстрее? Я хочу вернуться к Дженни.

— Понимаю. — Я вытянул руку, направляя Фиону к двери. — Ни минуты лишней у вас не отнимем.

Фиона не двинулась с места. Волосы обрамляли ее лицо вялыми каштановыми волнами — она, похоже, мыла их в раковине больничным мылом.

— Вы сказали, что он у вас. Тот, кто это сделал.

Она обращалась к Ричи.

— Да, мы арестовали одного человека, — ответил он.

— Я хочу его увидеть.

Такого поворота Ричи не ожидал.

— Боюсь, что его здесь нет, — ловко ввернул я. — Сейчас он в тюрьме.

— Мне нужно его увидеть. Я должна… — Потеряв мысль, Фиона покачала головой и откинула волосы назад. — Может, пойдем туда, в тюрьму?

— Так не положено, мисс Рафферти. Приема сейчас нет, нам придется заполнять бумаги, и привезут его сюда лишь через несколько часов — все зависит от того, есть ли свободный персонал… Если хотите вернуться к сестре, это нужно отложить до другого раза.

Даже если я бы оставил ей возможность поспорить, у нее уже не было сил.

— Я смогу увидеть его в другой раз?

— Уверен, мы что-нибудь придумаем. — Я снова протянул руку, и на этот раз Фиона направилась к двери отдела.

Мы отвели ее в самую лучшую комнату: ковер вместо линолеума, чистые, бледно-желтые стены, неказенные стулья, от которых не остается синяков на ягодицах, кулер с водой, электрический чайник, пакетики с чаем, кофе и сахаром, кружки вместо пластиковых стаканчиков. Она предназначена для родственников жертв, свидетелей, подозреваемых, которые сочтут другие комнаты за оскорбление и просто уйдут. Именно сюда мы поместили Фиону. Ричи усадил ее — приятно, когда есть напарник, которому можно поручить столь деликатного свидетеля, а я отправился в комнату для хранения улик и бросил в картонную коробку несколько предметов. Когда я вернулся, Фиона уже сняла пальто и склонилась над кружкой чая так, словно промерзла до мозга костей. Без пальто она казалась хрупкой как ребенок — даже в мешковатых джинсах и большом кремовом кардигане. Ричи, поставив локти на стол, сидел напротив, рассказывая длинную успокаивающую историю о воображаемом родственнике, которого врачи больницы, где лежала Дженни, спасли от каких-то жутких травм.

Я незаметно задвинул коробку под стол и уселся на свободный стул рядом с Ричи.

— Я как раз рассказывал мисс Рафферти, что ее сестра в надежных руках, — сообщил он.

— Врач пообещал, что через пару дней они снизят дозу болеутоляющих, — сказала Фиона. — Не знаю, что станет с Дженни. Она и так в плохом состоянии — ясное дело, — но болеутоляющие помогают: Дженни часто кажется, что ей просто приснился кошмар. А когда их действие закончится, когда до нее дойдет, что произошло… Ей нельзя назначить что-нибудь еще — антидепрессанты например?

— Врачи знают что делают, — мягко заметил Ричи. — Они ей помогут.

— Мисс Рафферти, я хочу попросить вас об одолжении, — сказал я. — Пока вы здесь, забудьте о том, что стало с вашими родственниками. Выкиньте все из головы и на сто процентов сосредоточьтесь на наших вопросах. Поверьте, я знаю, что это кажется невозможным, но только так вы поможете нам упрятать убийцу за решетку. Сейчас Дженни нужно именно это; нам всем нужно только это. Вы выполните мою просьбу?

Вот он — бесценный дар, который мы предлагаем тем, кто любил погибших: отдых. На пару часов они могут забыть про чувство вины, ведь мы не оставляем им выбора — не даем резать себя осколками того, что произошло. В глазах Фионы мелькнули те же эмоции, что я видел у сотен других людей, — облегчение, стыд и благодарность.

— Хорошо. Я попробую, — ответила она.

Она расскажет нам даже о том, о чем собиралась молчать, — только для того, чтобы разговор продолжался.

— Спасибо. Я знаю, что вам тяжело, но вы сделали правильный выбор.

Фиона поставила кружку на тонкие колени, обхватила ее ладонями и посмотрела на меня.

— Давайте начнем с начала, — предложил я. — Вполне вероятно, что это не имеет никакого отношения к делу, но нам требуется как можно больше информации. Вы сказали, что Пэт и Дженни вместе с шестнадцати лет, да? Как они познакомились?

— Я даже и не знаю. Мы все родом из одних мест, так что знаем друг друга с раннего детства, типа, с начальной школы, и я не помню, когда именно мы познакомились. Лет в двенадцать-тринадцать мы стали вместе тусоваться — сидеть на берегу моря, кататься на роликах или гулять по пристани в Дун-Лэаре. Иногда ходили в город — посмотреть кино и посидеть в «Бургер кинге», а по выходным — на школьные дискотеки, если было что-то стоящее. Просто детские забавы, но мы были друзьями. Настоящими друзьями.

— Самая крепкая дружба — только в детстве, — заметил Ричи. — И сколько вас было?

— Дженни и я. Пэт и его брат Йен. Шона Уильямс. Конор Бреннан. Росс Маккенна — Мак. С нами иногда тусовалась еще пара ребят, но это была наша компания.

Покопавшись в картонной коробке, я нашел фотоальбом в розовой обложке, украшенной цветами из блесток, и открыл его там, где была закладка — желтый листок для пометок. Семь подростков сидели на стене, прижавшись друг к другу, чтобы все влезли в кадр, — смеющиеся лица, яркие майки, в руках мороженое в вафельных стаканчиках. У Фионы на зубах скобки, волосы Дженни чуть темнее, чем сейчас. Пэт — широкоплечий парень с румяным, словно у мальчика, лицом — обнял ее, а она притворяется, что хочет укусить его мороженое. Конор — долговязый, неуклюжий — изображал смешного шимпанзе, который падает со стены.

— Это и есть ваша компания? — спросил я.

Фиона слишком быстро поставила кружку на стол, даже немного расплескав чай, и потянулась к альбому.

— Он принадлежит Дженни, — сказала она.

— Знаю, — ответил я мягко. — Мы его одолжили. На время.

Ее плечи вздрогнули; внезапно Фиона почувствовала, как мы вторгаемся в их жизнь.

— О Боже! — невольно воскликнула она.

— Мы постараемся как можно быстрее вернуть его Дженни.

— Вы не могли бы… Если управитесь вовремя, может, не будете вообще говорить ей о том, что он у вас был? Не стоит добавлять ей проблем. Этот снимок… — Фиона накрыла фотографию ладонью. — Тогда мы были счастливы.

— Мы сделаем все, что в наших силах, — сказал я. — И вы тоже можете помочь. Если сообщите все, что мы хотим узнать, нам не придется задавать эти вопросы Дженни.

Она кивнула, не поднимая головы.

— Отлично. Так, это, наверное, Йен. Верно? — Йен, тощий шатен, выглядел на пару лет моложе Пэта, однако сходство было очевидным.

— Да, это Йен. Ох, здесь он такой молодой… Тогда он был страшно застенчивым.

— А это кто? — постучал я по груди Конора.

— Это Конор.

Она ответила быстро и без малейшего напряжения.

— На другой фотографии он держит Эмму после крещения. Он ее крестный отец?

— Да. — Стоило упомянуть об Эмме, и лицо Фионы застыло. Она прижала кончики пальцев к снимку, словно пытаясь уйти в него.

— А это, значит, Мак? — непринужденно спросил я. Пухлое лицо, короткие жесткие волосы, раскинутые в стороны руки, снежно-белые кроссовки «Найк». Сразу можно определить, к какому поколению принадлежат эти дети, — никаких обносков или заплаток, только новые вещи, только модные бренды.

— Да. А это Шона. — Рыжие волосы, которые вились бы, если бы она не тратила столько времени на их выпрямление. Я был готов поклясться, что под слоем искусственного загара и макияжа можно было обнаружить веснушки. На секунду у меня возникло странное ощущение — мне почти стало их жаль. В моем детстве все — и я, и мои друзья — были бедны; хорошего в этом мало, зато и хлопот меньше. — Они с Маком всегда могли нас развеселить. Я и забыла, что когда-то она так выглядела. Сейчас она блондинка.

— Значит, вы с ними на связи? — спросил я и вдруг понял, что надеюсь в ответ услышать «да» — не из-за расследования, а ради Пэта и Дженни, потерпевших кораблекрушение на холодном необитаемом острове, где воют ветра. Было бы приятно думать, что у них остались какие-то корни.

— Нет, не очень. У меня есть их телефоны, но мы уже сто лет не общались. Нужно позвонить им, сказать, но я… не могу.

Она спрятала лицо за кружкой.

— Оставьте телефоны нам, — предложил Ричи. — Мы сами сообщим. Вам беспокоиться незачем.

Фиона кивнула, не глядя на него, и зашарила по карманам в поисках мобильника. Ричи протянул ей страницу, вырванную из блокнота. Я решил выбрать более безопасную тему.

— Похоже, вы были не разлей вода. Как же вы потеряли связь друг с другом?

— Жизнь так сложилась. Когда Пэт, Дженни и Конор поступили в колледж… Шона с Маком на год младше их, мы с Йеном — на два, так что мы уже не были на одной волне. Они могли ходить в пабы и клубы, в колледже знакомились с новыми людьми… И без них остальные просто не… Это было уже не то. — Она вернула Ричи бумагу и ручку. — Мы делали все, чтобы сохранить дружбу, и поначалу часто встречались. Это было так странно — внезапно оказалось, что нужно планировать встречи за несколько дней, и все равно кто-нибудь выбывал в последнюю минуту, — но мы все-таки тусовались, правда, все реже и реже. Еще года два назад мы регулярно встречались, чтобы выпить по кружечке, однако… что-то изменилось.

Она снова обхватила кружку обеими руками и вращала ее, наблюдая за тем, как кружится чай. Его запах делал свое дело — совершенно чужая комната стала казаться уютной, безопасной.

— На самом деле что-то изменилось давным-давно. На фотках все видно: мы перестали складываться вместе словно кусочки головоломки, как на этом снимке, превратились в сплошные колени и локти. Но мы — и особенно Пэт — не хотели этого замечать: чем труднее нам было общаться, тем больше он старался. Если мы сидели на пристани или еще где, Пэт буквально на части разрывался, чтобы все были вместе, чтобы снова чувствовали себя одной компанией. Кажется, он гордился тем, что до сих пор общается с друзьями детства. Для него это было важно.

Фиона оказалась необычной — наблюдательной, умной и чуткой; если такой девушке что-то непонятно, она будет думать об этом до тех пор, пока узелок проблемы не развяжется сам собой. Из нее получилась бы хорошая свидетельница, однако я не люблю иметь дело с необычными людьми.

— Четыре парня, три девушки, — сказал я. — Три пары плюс один? Или просто компания друзей?

Фиона почти улыбнулась, глядя на снимок:

— В общем, компания друзей. Даже когда Дженни и Пэт начали встречаться, все изменилось не так сильно, как можно было бы подумать. Кроме того, мы сами понимали, к чему идет дело.

— По вашим словам, вам хотелось, чтобы вас любили так же, как Пэт любил Дженни. Значит, остальные парни были не сахар? Не было идеи попытать счастья с одним из них?

Она покраснела. Румянец снова сделал ее юной и полной сил. На секунду я подумал, что это она из-за Пэта, что из-за него в ее сердце не осталось места для других парней, однако она сказала:

— Если честно, я пыталась. Конор… мы с ним встречались. Недолго — четыре месяца. В то лето, когда мне исполнилось шестнадцать.

В таком возрасте четыре месяца вместе — это практически супружеские отношения. Я увидел, как дернулись ноги Ричи.

— Но он плохо с вами обращался, — сказал я.

Румянец стал гуще.

— Нет. Не плохо. Ну то есть он всегда был добр ко мне.

— Серьезно? В таком возрасте парни могут быть очень жестокими.

— Только не Конор. Он был… милым. Добрым.

— Но?..

— Но… — Фиона потерла щеки, будто хотела стереть румянец. — Честное слово, я была в шоке, когда он пригласил меня на свидание, — мне казалось, что ему нравится Дженни. Он ничего об этом не говорил, просто… Просто у меня было такое ощущение, понимаете? А потом, когда мы стали встречаться, он… мне казалось… Ну то есть мы отлично проводили время, нам было весело, но он всегда хотел быть с Пэтом и Дженни: ходить с ними в кино, сидеть на берегу — да что угодно. Даже тело Конора со всеми его углами было постоянно направлено в сторону Дженни. А когда он на нее смотрел… то просто светился. Рассказывая анекдоты, в самом смешном месте он смотрел не на меня, а на Дженни…

А вот и наш мотив, самый древний в мире. Странное дело, но я вдруг почувствовал себя очень комфортно — понял, что с самого начала был прав: Спейнов убила не буря, случайно прилетевшая с моря. Они сами растили ее всю свою жизнь.

Я чувствовал, что Ричи настолько не может усидеть на месте, что едва не гудит. Я не стал на него смотреть.

— Вы думали, что ему нужна Дженни. Что он гулял с вами, чтобы быть рядом с ней.

Я пытался смягчить слова, однако вышло все равно жестоко. Фиона вздрогнула.

— Наверное. Вроде того. Может, отчасти поэтому, а может, надеялся, что мы с ним будем похожи на них, на Дженни и Пэта. Они…

На противоположной странице альбома была фотография Пэта и Дженни — судя по одежде, снимок сделан в тот же день. Они стоят на стене лицом к лицу, почти соприкасаясь носами. Дженни улыбается Пэту; он с восторгом смотрит на нее. Горячее сладкое лето. Где-то вдали тонкая полоска моря — синяя, словно полевой цветок.

Ладонь Фионы зависла над снимком, словно она хотела его коснуться, но не могла.

— Это я снимала.

— Отличный снимок.

— Их было так легко фотографировать. Обычно, когда снимаешь двух людей, нужно постоянно следить за тем, как преломляется свет в пространстве между ними, но у Пэта и Дженни свет не преломлялся, а шел прямо… Они были особенные, в школе их любили: Пэт отлично играл в регби, за Дженни увивалась куча парней, — но вместе… они были прекрасны. Я могла целый день на них смотреть и думать: «Вот оно. Вот так и должно быть».

Кончик пальца коснулся их сжатых рук, скользнул дальше.

— Конор… Его родители развелись; отец жил в Англии или еще где-то, я точно не помню. Конор никогда про него не вспоминал. Пэт и Дженни были самой счастливой парой, которую он когда-либо видел. Он словно хотел быть ими, вот и решил, что если мы станем встречаться, то… В то время я ни о чем таком не думала, но потом…

— Вы говорили с ним об этом?

— Нет. Мне было слишком стыдно. Ну то есть это же моя сестра… — Фиона провела руками по волосам, сдвинула их вперед, чтобы прикрыть щеки. — Я просто с ним порвала. Ничего серьезного — я ведь не была влюблена в него. Мы были просто детьми.

Но это наверняка было очень серьезно. «Моя сестра…»

Ричи откатился от стола и ушел в противоположную часть комнаты, чтобы снова включить чайник.

— По вашим словам, Пэт ревновал, если другие парни заглядывались на Дженни, — бросил он через плечо, высыпая в кружку кофе из пакетика. — Это вы про Конора, да?

Фиона вскинула голову, однако увидела, что Ричи смотрит на нее с неподдельным интересом.

— Он не ревновал так, как вам кажется, — ответила она. — Просто… просто он тоже это заметил. И когда я порвала с Конором, Пэт встретился со мной через пару дней и спросил, в чем дело. Я не хотела ему говорить, но Пэт… с ним легко общаться, и я всегда ему обо всем рассказывала, словно он мой старший брат. Так что, в конце концов, я все ему выложила.

Ричи присвистнул:

— Не люблю насилие, но если бы мой школьный дружбан стал клеиться к моей девушке, то получил бы по морде.

— Кажется, Пэт думал об этом. Ну то есть… — В ее глазах вспыхнула тревога. — Он тоже не любил насилие, но вы правильно говорите: он пришел в ярость. В тот день Пэт заглянул к нам домой — Дженни не было, она выбежала за покупками, — и когда я ему обо всем рассказала, он просто взял и ушел, белый как мел. Я очень испугалась — нет, я знала, что Конору он ничего не сделает, но… Мне казалось, что такая новость разрушит нашу компанию, и тогда все будет ужасно. Я… — Она склонилась к своей кружке. — Я пожалела о том, что разболтала обо всем как дура. И о том, что вообще связалась с Конором.

— Вы не виноваты, — сказал я. — Вы же не знали, да?

Фиона пожала плечами:

— Скорее всего нет. Но могла бы и догадаться. Ну, типа, зачем ему я, когда рядом Дженни? — Она опустила голову еще ниже.

На секунду мне снова представились отношения между ней и Дженни — сложные, запутанные.

— Вероятно, это было унизительно.

— Я это пережила. Ну то есть мне же было шестнадцать. В таком возрасте все унизительно.

Она попыталась пошутить, однако неудачно. Ричи улыбнулся ей и подошел, чтобы забрать кружку. Фиона отдала ее, не глядя ему в глаза.

— Пэт не единственный, кто мог почувствовать себя оскорбленным, — сказал я. — А вы сами не злились — на Дженни, на Конора, на обоих сразу?

— Мне казалось, что я сама во всем виновата.

— И Пэт не подрался с Конором?

— Не думаю. Ни на одном не было синяков — по крайней мере, я не заметила. Что именно между ними произошло, я не знаю. Пэт позвонил на следующий день и сказал, чтобы я ни о чем не беспокоилась и вообще забыла про наш разговор. Я спросила его, что случилось, но он ответил, что разрулил проблему.

Иными словами, Пэт взял себя в руки, уверенно разобрался с неприятной ситуацией и свел драму к минимуму. В то же время Конор получил хорошую выволочку, был унижен еще сильнее, чем Фиона, и ему наглядно объяснили, что Дженни ему не видать как своих ушей. Я взглянул на Ричи: он играл с пакетиками чая.

— И он действительно ее разрулил? — спросил я.

— Да. Абсолютно. Больше про это никто из нас не вспоминал. Конор потом был со мной исключительно мил, словно извинялся за то, что все так вышло. Но он всегда был добр ко мне, так что… И у меня возникло такое ощущение, будто он старается держаться подальше от Дженни: например, он постоянно следил, чтобы они не оставались вдвоем. Но, в общем, все пришло в норму.

Наклонив голову, Фиона снимала пушинки с рукава своего кардигана. На ее щеках по-прежнему играл румянец.

— А Дженни узнала? — спросил я.

— О том, что я порвала с Конором? Разумеется, как же это могло пройти мимо нее?

— Я имел в виду другое: о том, что она ему небезразлична.

Щеки покраснели еще сильнее.

— Кажется, да. По-моему, она с самого начала догадывалась. Я ни о чем ей не говорила, и Конор ни за что бы не сказал, и Пэт тоже — он так о ней заботился: не хотел, чтобы она волновалась. Но однажды вечером, через пару недель после разговора с Пэтом, Дженни зашла в мою комнату, в пижаме — мы уже собирались ложиться спать. Она стояла, перебирала мои заколки, цепляла их на пальцы и все такое. В конце концов я и говорю: «Ну?» И она говорит: «Мне так жаль, что у вас с Конором все так вышло». Я отвечаю что-то вроде: «Да ладно, все в порядке». Ну то есть за пару недель она уже кучу раз мне это говорила, так что я не понимала, к чему она опять начала. Но тут она говорит: «Нет, честно. Если это моя вина, если бы я могла что-то сделать… Мне очень-очень жаль».

Фиона сухо рассмеялась:

— О Боже, мы обе умирали от стыда. Я говорю: «Нет, ты не виновата! Почему ты считаешь себя виноватой? У меня все нормально, спокойной ночи…» Я просто хотела, чтобы она ушла. Мне показалось, что Дженни собирается еще что-то сказать, так что я засунула голову в шкаф и стала копаться в вещах, словно выбирала одежду на завтра. А когда оглянулась, Дженни уже не было. Больше мы об этом не разговаривали, но я поняла, что она знает про Конора.

— И боится, что вы решите, будто она с ним заигрывала, — сказал я. — Она была права?

— Об этом я даже и не думала. — Фиона перехватила мой взгляд и отвела глаза. — Ну то есть я думала об этом, но никогда не винила ее… Дженни любила флиртовать, ей нравилось привлекать к себе внимание — конечно, ведь ей было восемнадцать. Вряд ли она поощряла Конора, но, кажется, она знала, что он в нее влюблен, и ей это было приятно. Вот и все.

— Она предприняла какие-нибудь шаги?

— Какие, например? Сказала, чтобы он отвалил? Или, типа, сошлась с ним?

— Любые, — ответил я.

— Она встречалась с Пэтом! У них все было серьезно, они любили друг друга. Дженни не какая-то двуличная… Вы ведь говорите о моей сестре.

Я поднял руки:

— Ничуть не сомневаюсь в том, что они любили друг друга. Но если девочка-подросток вдруг понимает, что ей предстоит всю жизнь провести с одним и тем же мужчиной, она может запаниковать и решить, что хочет чуть-чуть погулять, прежде чем остепениться. От этого она еще не становится шлюхой.

Фиона мотала головой, и ее волосы разлетались во все стороны.

— Вы не понимаете. Дженни… Она все делает правильно. Даже если бы она не любила Пэта — а она была от него без ума, — то все равно никогда бы ему не изменила. Никого бы даже не поцеловала.

Фиона говорила правду, однако это не означало, что она права. Как только сознание Конора покинуло тихую гавань, один давний поцелуй мог превратиться в миллион чудесных возможностей, манящих, но недосягаемых.

— А она могла поговорить с Конором начистоту?

— Не думаю. Зачем? Что в этом хорошего? После такого разговора всем было бы стыдно, и кроме того, это могло испортить отношения между Пэтом и Конором. А Дженни не любительница драм.

— По-моему, отношения между Пэтом и Конором и так испортились, нет? — спросил Ричи, наливая в кружку кипяток. — Ну то есть если Пэт и не навалял Конору, то все равно он же человек, а не святой, и вряд ли мог вести себя как ни в чем не бывало.

— Почему? Конор же ничего не сделал. Они лучшие друзья и не допустили бы, чтобы такой случай все разрушил. А это?.. С чего бы?.. Это ведь произошло одиннадцать лет назад.

Фиона насторожилась. Ричи пожал плечами и бросил пакетик с чаем в мусорную корзину.

— Я вот что хочу сказать: если они смогли забыть это, значит, они очень близки. У меня есть верные друзья, но после такого случая я бы отправил их на все четыре стороны.

— Они были близки. Мы все дружили, но у Пэта с Конором особые отношения… — Ричи протянул Фионе кружку, и она рассеянно помешала чай ложечкой, сосредоточиваясь, тщательно подбирая слова. — Думаю, это из-за их отцов. Я вам говорила, что папа Конора не жил с семьей, а отец Пэта умер, когда тому было восемь… Это важно — тем более для парней. Есть что-то особенное в парнях, которые еще в детстве становятся единственными мужчинами в семье. В тех, на кого слишком рано ложится вся ответственность. По ним сразу видно.

Фиона подняла голову, наши взгляды встретились — и почему-то она слишком быстро отвела глаза.

— Их что-то объединяло, — сказала она. — Наверное, им было очень важно, что рядом есть человек, который все понимает. Иногда они гуляли вместе, только вдвоем — ходили по берегу моря или еще где. Я наблюдала за ними. Иногда они даже не разговаривали, просто шли рядом, почти соприкасаясь плечами. И возвращались успокоенные, в хорошем настроении. Они нуждались друг в друге. Можно многое простить, лишь бы не потерять такого товарища.

Внезапно меня накрыла болезненная вспышка зависти. Я в старших классах был одиночкой. Такой друг мне бы пригодился.

— Согласен, — кивнул Ричи. — Вы сказали, что общаться вам помешал колледж, но, по-моему, дело не только в нем.

— Верно, — ответила Фиона. — В детстве ты не такой… определенный? А когда взрослеешь, то начинаешь решать, каким хочешь стать, — и это не всегда совпадает с планами твоих друзей.

— Понимаю. Мы со школьными друзьями по-прежнему встречаемся, но одна половина говорит про концерты и «икс-боксы», а другая — про цвет детских какашек. — Ричи сел на стул, протянул мне кружку с кофе и отхлебнул из своей. — А в вашей компании кто куда двинулся?

— Сначала откололись Йен и Мак — они типа хотели быть богачами. Мак работает на одного торговца недвижимостью, Йен пошел в банковское дело — я даже не в курсе, чем именно он занимается. И они начали ходить по супермодным заведениям вроде «Кафе-ан-Сайн» и «Лиллиз». Когда мы собирались вместе, Йен хвастался, сколько стоят его шмотки, а Мак рассказывал, как накануне какая-то девица на него вешалась, и хотя там смотреть было не на что, он был не против совершить благородное дело… Они считали, что я дура, так как хочу заниматься фотографией, — особенно Мак. Он не раз говорил мне, что я никогда не заработаю больших денег, что мне нужно повзрослеть, одеться нормально и заарканить мужика, который смог бы обо мне позаботиться. А потом компания отправила Йена в Чикаго, а Мак в основном продавал квартиры в Лейтриме, так что мы перестали общаться. Я подумала…

Она перелистнула несколько страниц в альбоме, хмуро усмехнулась, увидев снимок, на котором четверо парней корчили рожи и гнули пальцы, изображая гангстеров.

— Во время бума многие вели себя точно так же. Не то чтобы Йен и Мак вдруг стали подонками — нет, они просто делали то же, что и все. Я думала, они это перерастут. Пока что общаться с ними неприятно, однако внутри они по-прежнему хорошие. Людей, которых вы знали в детстве, тех, которые видели вашу самую дурацкую прическу, были свидетелями ваших самых глупых поступков и все равно остались вашими друзьями, никем не заменишь, понимаете? Мне всегда казалось, что когда-нибудь они исправятся, но теперь… Не знаю.

Улыбка исчезла.

— Конор не ходил с ними в «Лиллиз»? — спросил я.

По лицу Фионы снова скользнула тень улыбки:

— О Боже! Нет, конечно. Это не в его стиле.

— Он одиночка?

— Нет. Ну то есть он пойдет в паб и будет веселиться не меньше остальных, но только не в «Лиллиз». Конор… сильно въезжает в разные штуки, а модные веяния — это не для него. Он говорил, что следовать моде — значит позволить другим решать за тебя, а он уже взрослый и сам понимает, что к чему. Йену с Маком он сказал, что они превращаются в безмозглых баранов. Им это не очень понравилось.

— Сердитый молодой человек, — сказал я.

Фиона покачала головой:

— Не сердитый. Просто… я же говорю: они больше не совпадали друг с другом. Это раздражало всех троих, и они вымещали злость друг на друге.

Если я стал бы и дальше спрашивать про Конора, это бы ее насторожило.

— А Шона? С кем она перестала совпадать?

— Шона… — Фиона выразительно пожала плечами. — Шона сейчас — это Мак или Йен в женском обличье. Много искусственного загара, много лейблов, друзей с искусственным загаром и лейблами. И они циничные — не время от времени, как все, а постоянно. Когда мы встречались, она то и дело проезжалась насчет прически Конора или моей одежды. Мак и Йен смеялись — она всегда умела шутить, только раньше ее шутки не были злобными. А однажды, пару лет назад, я послала ей эсэмэс — решила узнать, пойдет ли она пить с нами пиво, как обычно. И она ответила, что помолвлена — ее парня мы даже не видели, знали только, что денег у него завались, — и что она умрет от стыда, если жених увидит ее с такой, как я. «Так что следи в газетах за объявлениями о свадьбах, пока!» — Фиона снова пожала плечами. — Не уверена, что она это перерастет.

— А Пэт и Дженни тоже хотели стать крутыми?

Лицо Фионы исказилось от боли, но она быстро тряхнула головой и потянулась за кружкой.

— Вроде того. Они не Йен с Маком, но да, им тоже хотелось посещать модные места, носить модные вещи. Однако для них важнее всего было пожениться, купить дом, завести детей.

— В прошлый раз вы упомянули о том, что каждый день разговаривали с Дженни, однако давно ее не видели. Что вы с ней тоже разошлись. Почему? Маленькое семейное счастье Дженни и Пэта не совпадало с вашими планами?

Она вздрогнула:

— Звучит ужасно, но да, наверное, так и было. Чем дальше они двигались по своему пути, тем сильнее отдалялись от нас. Когда родилась Эмма, они стали говорить про режим дня, про выбор школы — а все остальные про это и понятия не имели.

— Точь-в-точь как мои дружбаны, — кивнул Ричи. — Детские какашки и занавески.

— Ну да. Поначалу они могли позвать няню и выпить с нами по кружечке, но когда переехали в Брайанстаун… Не знаю, хотели они вообще с нами встречаться или нет. У них появились семейные дела; им больше не интересно было нажираться в пабах и заваливаться домой в три часа ночи. Они приглашали нас в гости, но добираться долго, а работают все допоздна…

— Так что никто к ним не приезжал. Знакомая история. Не помните, когда они приглашали вас в последний раз?

— Несколько месяцев назад, в мае или в июне. Я так часто отказывалась в последний момент, что Дженни вроде как устала меня приглашать. — Фиона стиснула кружку. — Нужно было постараться и навестить их.

Ричи покачал головой:

— С чего вдруг? У вас свои дела, у них — свои, и все счастливы. Они ведь были счастливы, да?

— Угу. Ну то есть в последние месяцы они беспокоились из-за денег — Дженни говорила мне, что не позволит себе истерить, — но знали, что когда-нибудь все наладится.

— И вы верили, что это правда?

— Да, честно. Дженни из тех людей, у которых всегда и все налаживается. Из тех, кто все делает правильно, даже не думая об этом.

На секунду я увидел Джери: она у себя кухне, где всегда вкусно пахнет; она проверяет домашнюю работу Колма, смеется шуткам Фила и вполглаза приглядывает за тем, как Андреа гоняет мяч. Потом перед глазами появилась Дина — растрепанная, с длинными ногтями; она дралась со мной, но почему — неизвестно. Я подавил в себе желание посмотреть на часы.

— Понимаю. Я бы ей позавидовал, а вы?

Фиона обдумала мой вопрос, наматывая волосы на палец.

— Раньше — возможно. Скорее всего. Знаете, как оно бывает: в детстве ты еще не понимаешь своего места в жизни. А Дженни и Пэт всегда знали, что делали. Наверное, я отчасти поэтому начала гулять с Конором — надеялась стать такой же, как Дженни. Уверенной. Мне бы это понравилось. — Она размотала прядку и внимательно ее изучила, поворачивая так, чтобы свет отражался от волос. Я заметил, что ногти у нее обгрызены. — Но когда мы выросли… нет, я не хотела быть такой, как Дженни: работать в пиаре, рано выйти замуж, сразу родить детей. Правда, порой я жалела о том, что мне этого не хочется. Тогда моя жизнь была бы значительно проще. Вы меня понимаете?

— Абсолютно, — ответил я, хотя на самом деле ее слова звучали как жалоба подростка: «Мне хотелось бы жить как все, но я ведь такой особенный». Я подавил в себе раздражение. — А как же модные вещи? Отпуск на курорте? Это должно вас задевать, если у Дженни все это есть, а вы снимаете квартиру в складчину и подсчитываете расходы до последнего цента.

Она покачала головой:

— В дизайнерской одежде я выгляжу глупо. И я не мечтаю о деньгах.

— Да ладно, мисс Рафферти. Денег хотят все — тут нечего стыдиться.

— Ну, я не хочу разориться, однако в моем мире деньги не главное. На самом деле больше всего я хочу стать отличным фотографом — настолько хорошим, чтобы мне не нужно было объяснять вам про Пэта и Дженни или про Пэта и Конора: я бы показала вам снимки, и вы бы все поняли. Если для этого надо несколько лет вкалывать на Пьера за гроши, ладно. Я живу в хорошей квартире, машина на ходу, по выходным я развлекаюсь. Зачем мне больше денег?

— А остальные из вашей компании так не считали, — вставил Ричи.

— Конор думал примерно то же, что и я. Ему тоже наплевать на деньги. Он увлекается веб-дизайном — говорит, что через сто лет это будет один из величайших видов искусства, — и если проект ему интересен, он готов работать бесплатно. Но остальные… нет. Они так и не поняли. Им — и Дженни тоже — казалось, что я рано или поздно повзрослею и до меня все дойдет.

— Должно быть, вас злило то, что друзья и сестра ни во что не ставят ваши мечты, — заметил я.

Выдохнув, Фиона запустила руки в волосы.

— Нет, не очень, — сказала она, тщательно подбирая слова. — Ну то есть у меня полно друзей, которые меня понимают. А старая компания… да, мне жаль, что мы не на одной волне, но я их не обвиняю. Газеты, журналы, телевидение — все говорили так: если ты хочешь, чтобы тебе было комфортно, если хочешь заниматься любимым делом, значит, ты кретин или урод. Нужно было думать только о том, как разбогатеть и купить недвижимость. Я не могла злиться на остальных, ведь они просто делали то, чего от них ждут.

Она провела рукой по альбому.

— Вот почему мы разошлись. Разница в возрасте ни при чем. Пэт и Дженни, Йен, Мак и Шона — все они делали то, что положено, но по-разному, поэтому они тоже отдалились друг от друга. Но все они хотели то, что положено хотеть. Мы с Конором мечтали о другом, и остальные не могли нас понять, а мы — их. Поэтому все и кончилось.

Она пролистала страницы, чтобы вернуться к тому снимку, где все семеро стоят на стене. В ее голосе слышалась не злоба, а печаль — и удивление, что жизнь может быть такой непонятной и невозвратной.

— Пэт с Конором, очевидно, остались друзьями? — спросил я. — Пэт ведь предложил ему стать крестным отцом Эммы. Или же так решила Дженни?

— Нет! Это все Пэт. Я же говорю — они были закадычными друзьями. На свадьбе Конор был другом жениха. Они остались в хороших отношениях.

До тех пор пока что-то не изменилось.

— Он был хорошим крестным?

— Да, замечательным. — Фиона улыбнулась, глядя на тощего юношу на фотографии. От одной мысли о том, что я должен буду сказать ей про Конора, мне стало не по себе. — Мы с ним водили детей в зоопарк, и он рассказывал Эмме невероятные истории о приключениях животных — про то, что бывает, когда зоопарк закрывается на ночь… А однажды Эмма потеряла игрушечного мишку — того самого, которого брала с собой в постель. Она была безутешна. Конор сказал ей, что мишка выиграл билет в кругосветное путешествие, и стал посылать ей открытки из диковинных мест вроде Суринама, Маврикия и Аляски. Даже не знаю, где он их брал, — наверное, из сети. Он вырезал фотографии похожего мишки, наклеивал их на открытки и писал Эмме от имени медведя: «Сегодня катался на лыжах с горы, потом пил горячий шоколад. Крепко тебя обнимаю. С любовью, Бенджи». Конор посылал ей открытки каждый день, пока она не влюбилась в новую куклу и не перестала горевать о медведе.

— Когда это было?

— Года три назад. Джек был еще крошечным, так что…

Лицо Фионы снова исказила гримаса боли.

— Когда вы в последний раз видели Конора? — спросил я, пока она не успела задуматься.

Внезапно ее глаза настороженно вспыхнули. Ее сосредоточенность постепенно таяла; Фиона чувствовала, что что-то здесь не так, даже если не могла понять, в чем дело. Она откинулась на спинку стула и обхватила себя руками.

— Точно не помню. Давно. Пару лет назад, наверное.

— Он не приехал на день рождения Эммы в апреле?

Ее плечи еще чуть-чуть напряглись.

— Нет.

— Почему?

— Наверное, не смог.

— Вы только что сказали, что Конор был готов в лепешку расшибиться ради крестницы. Так почему он не приехал к ней на день рождения?

Фиона пожала плечами:

— Не знаю. Спросите у него.

Она отвела взгляд и снова принялась собирать пушинки с рукава. Я устроился на стуле поудобнее и стал ждать.

Это заняло несколько минут. Фиона посматривала на часы, пока не поняла, что мы готовы ждать дольше, чем она.

— Возможно, они поссорились.

Я кивнул:

— Из-за чего?

Фиона неуверенно пожала плечами:

— Когда Дженни и Пэт купили дом, Конор сказал, что они спятили. Я тоже так считала и пару раз пыталась им это объяснить, однако они и слушать ничего не желали, так что в итоге я заткнулась. Ну то есть они были счастливы, и я хотела радоваться за них.

— А Конор — нет. Почему?

— Он не умеет держать рот на замке, не умеет улыбаться и молча кивать, даже если не в силах ничего изменить. Он считает, что это лицемерие. Если идея кажется ему скверной, он так и скажет.

— И его слова разозлили Пэта или Дженни. Или обоих?

— Обоих. Они говорили: «А как еще нам стать домовладельцами? Как еще приобрести нормальный дом с садом для детей? Это прекрасный способ вложить деньги. Через несколько лет мы сможем продать дом и купить жилье в Дублине, но пока… Да, будь мы миллионерами, то сразу же купили бы особняк в Монкстауне, однако средств у нас мало, и если Конор не желает одолжить нам пару сотен тысяч, мы купим именно этот дом». Они страшно злились, что Конор их не поддержал. Дженни все повторяла: «Его негатив мне не нужен. Если бы все думали так же, как он, страна лежала бы в руинах. Нам нужен позитив…» Она сторонница позитивного мышления, и поэтому в самом деле очень расстроилась. Ей казалось, что одни лишь слова Конора могут все испортить. Подробностей я не знаю, но мне кажется, что, в конце концов, они сильно повздорили. После того случая Конор у них не появлялся и они про него не вспоминали. А что? Это важно?

— Конор по-прежнему вздыхал по Дженни? — спросил я.

Это был вопрос на миллион долларов, но Фиона посмотрела на меня так, будто я не услышал ни одного ее слова.

— Боже мой, это же произошло тысячу лет назад. Детская любовь, ничего серьезного.

— Детская любовь иногда бывает мощной штукой. В мире полно людей, которые ее не забывают. Как по-вашему, Конор — один из них?

— Понятия не имею. Спросите у него.

— Ну а вы? У вас еще сохранились чувства к нему?

Я ожидал, что Фиона набросится на меня, но она задумалась над вопросом, опустив голову и снова перебирая волосы.

— Это зависит от того, что вы имеете в виду. Да, я скучаю по нему. Иногда думаю о нем. Я дружила с ним с одиннадцати лет. Для меня это важно. Но я не тоскую, не мечтаю вернуть сбежавшего жениха и не хочу жить с ним, если вы об этом.

— Вам не пришло в голову поддерживать с ним связь после ссоры с Пэтом и Дженни? Ведь у вас, похоже, больше общего с ним, чем у них.

— Да, я думала об этом. Немного подождала, на тот случай если Конору нужно остыть — не хотела лезть в чужое дело, — а потом позвонила пару раз. Он не перезвонил, и я не стала на него давить. Говорю же, мой мир не вращается вокруг него. Я решила, что когда-нибудь снова увижу его — так же как Йена и Мака.

На такое воссоединение она не рассчитывала.

— Спасибо, — сказал я. — Это может пригодиться.

Я потянулся за альбомом, однако Фиона остановила мою руку:

— Можно, я… на минуту?

Я отошел назад. Она притянула альбом к себе, загородила его локтями. В комнате было тихо, и я мог слышать шипение пара в батареях отопления.

— В то лето мы столько смеялись… — сказала Фиона, едва замечая нас. — Мороженое… На берегу стоял крошечный киоск; родители покупали там мороженое, когда мы были маленькими. В то лето землевладелец увеличил арендную плату до астрономических размеров, и продавец ни за что не смог бы найти такую сумму — владелец хотел его выселить, продать землю застройщикам, чтобы там построили офисы или многоквартирные дома. Все пришли в ярость — это же была местная достопримечательность, понимаете? Дети покупали там мороженое, там назначали первые свидания… Пэт и Конор сказали: «Есть лишь один способ спасти его. Посмотрим, сколько мороженого мы сможем в себя запихать». В то лето мы ели мороженое каждый день — это было что-то вроде нашей миссии. Едва закончим первую партию, как Пэт и Конор возвращаются с еще одной охапкой рожков, а мы все вопим, чтобы они унесли их от нас подальше. А они смеялись и приговаривали: «Давайте, его нужно съесть, это благородное дело, это бунт против властей…» Дженни обещала, что превратится в огромный кусок сала, и тогда Пэт пожалеет, но все равно ела. Мы все ели.

Ее палец скользнул по фотографии, задержался на плече Пэта, волосах Дженни, остановился на майке Конора.

— Я хожу к Джо-Джо, — печально усмехнувшись, сказала она.

На секунду мы с Ричи затаили дыхание.

— «Джо-Джо» — название киоска, да? — беззаботно спросил Ричи.

— Да. В то лето он раздавал эти значки, на которых было изображение рожка с мороженым и надпись: «Я хожу к Джо-Джо», — чтобы вы могли продемонстрировать свою поддержку. Их носила половина Монкстауна, даже старушки. Однажды мы увидели священника с таким значком. — Палец сдвинулся со светлого пятна на майке. Оно было крошечным и размытым, так что мы не обратили на него особого внимания. На каждой майке и блузке виднелось такое пятно — на груди, на рукаве, на воротнике.

Я порылся в картонной коробке, вынул маленький пакет с ржавым значком, найденным в ящике Дженни, и толкнул его по столу.

— Это один из тех значков?

— О Боже, — тихо сказала Фиона. Она наклонила значок к свету, пытаясь разглядеть рисунок под слоем ржавчины и порошка для обнаружения отпечатков. — Да. Это значок Пэта или Дженни?

— Мы не знаем. Кто из них, по-вашему, мог его сохранить?

— Точно не скажу. Если честно, то никто. Дженни не любит хлам, а Пэт не настолько сентиментален. Он — человек действия — например покупает мороженое, — но ради воспоминаний он бы значок не оставил. Но, возможно, значок попал в кучу других вещей и Пэт про него забыл… Где вы его нашли?

— В доме. — Я протянул руку за пакетом, но пальцы Фионы сжали значок сквозь толстый пластик.

— Зачем… Зачем он вам? Он как-то связан…

— Расследование только началось, и на данном этапе мы должны предполагать, что каждая улика может иметь отношение к делу.

— А что, ваша кампания сработала? — спросил Ричи, пока Фиона не задала новый вопрос. — Спасли вы «Джо-Джо»?

Фиона покачала головой.

— О нет. Землевладелец жил где-то в Хоуте, так что даже если бы весь Монкстаун тыкал булавками в его куклы — ему было плевать. И Джо-Джо не смог бы уплатить аренду, даже если бы мы обжирались мороженым, пока не заработали инфаркт. Думаю, мы с самого начала знали, что он потерпит поражение, но просто хотели… — Она покрутила пакет в руках. — В то лето Пэт, Дженни и Конор поступили в колледж, и в глубине души мы понимали, что с их отъездом все изменится. Кажется, Пэт и Конор затеяли все это, чтобы лето стало особенным, — они хотели, чтобы нам было что вспомнить через много лет. Чтобы мы спрашивали друг у друга: «А помнишь?..»

Больше она никогда так не скажет про то лето.

— Тот значок «Джо-Джо» все еще у вас?

— Не знаю. Может, где-нибудь валяется. В коробках на чердаке у мамы полно разного добра — я ненавижу выбрасывать вещи, — но я уже много лет его не видела. — Она разгладила пластик, затем отдала мне пакет. — Если он не понадобится Дженни, можно, я возьму его?

— Уверен, мы что-нибудь придумаем.

— Спасибо. Мне бы очень этого хотелось. — Вздохнув, Фиона покинула укромный уголок где-то в глубине своей памяти, где много теплого солнечного света и смеха, а затем посмотрела на часы. — Мне пора. Это… это все?

Во взгляде Ричи я прочитал немой вопрос.

Нам еще придется беседовать с Фионой, и поэтому нужно, чтобы Ричи играл роль хорошего парня, того, с кем спокойно, того, кто не сыплет соль на раны.

— Мисс Рафферти, — тихо сказал я, наклоняясь к ней через стол, — я должен кое-что вам сообщить.

Она застыла. Во взгляде читался ужас: «О Боже, только не это».

— Человек, которого мы арестовали, Конор Бреннан.

Фиона уставилась на меня, на мгновение утратив дар речи.

— Нет, — наконец сказалась она, задыхаясь. — Постойте! Конор? Почему?.. За что он арестован?

— За нападение на вашу сестру и за убийство ее мужа и детей.

Фиона вскинула руки, и на секунду мне показалось, что она собирается заткнуть уши, однако она вновь оперлась на стол. Ее слова, плоские и твердые, падали будто кирпичи на каменную плиту:

— Нет. Конор этого не делал.

В нем она была уверена, так же как раньше — в Пэте. Ей нужно в них верить, иначе ее прошлое и настоящее превратятся в страшную кровоточащую рану. Все яркие воспоминания — мороженое, шутки «для своих», веселая компания, сидящая на стене, первый глоток пива, первый поцелуй — все это будет сметено ядерным взрывом, отравлено радиацией.

— Он во всем признался.

— Мне плевать. Вы… Какого хрена? Почему вы мне не сказали? Почему болтали со мной? Надеялись услышать то, что сможет ему повредить? Это мерзко. Если Конор действительно признал свою вину, то лишь потому, что вы задурили ему голову — так же как и мне. Он этого не делал. Это бред.

Хорошие девочки из среднего класса так со следователями не разговаривают, однако Фиона была настолько разъярена, что забыла об осторожности. Она сидела передо мной, сжав кулаки; ее побелевшее лицо напоминало хрупкую ракушку, брошенную на песке. Мне захотелось что-нибудь сделать — что угодно, и чем глупее, тем лучше: взять свои слова назад, вытолкать ее за дверь, развернуть стул Фионы к стене, чтобы не видеть ее глаз.

— Дело не только в признании, — ответил я. — У нас есть улики. Мне жаль.

— Какие улики?

— Боюсь, что в данную тему мы углубляться не можем. Но это не мелкие совпадения, которые легко объяснить, а весомые, неоспоримые, инкриминирующие улики. Доказательства.

Лицо Фионы стало каменным — я чувствовал, как напряженно она думает.

— Ясно, — сказала она минуту спустя и, оттолкнув кружку, встала. — Я должна вернуться к Дженни.

— Пока мистеру Бреннану не предъявлены обвинения, мы не будем сообщать его имя прессе, и мы бы предпочли, чтобы вы тоже никому об этом не говорили. В том числе сестре.

— Я и не собиралась. — Фиона сняла пальто со спинки стула и надела. — Как мне отсюда выбраться?

Я открыл для нее дверь.

— Мы будем на связи, — сказал я, но Фиона, не глядя на меня, пошла по коридору, пряча подбородок под воротником, словно уже защищалась от холода.