К тому времени, когда Джулия и Финн добираются до дальней опушки парка, музыка с танцпола давным-давно затихла позади. Лунный свет выхватывает из темных зарослей цветные блики, рассеянные там и сям, подобно карамелькам, рассыпанным в саду у злой ведьмы. Финн поднимает ближайший, рассматривает: бутылка из-под “Люкозейда”, наполненная чем-то темно-янтарным. Он откручивает крышку, нюхает.

– Ром. Кажется. Тебе как, сгодится?

По школе постоянно ходят слухи, что когда-то какой-то парень добавил какой-то наркоты в спиртное и потом изнасиловал какую-то девицу. Джулия решает рискнуть.

– То, что надо.

– Куда двинем? Здесь скоро будет толпа народу, если сумеют выбраться.

На поляну Джулия не поведет его ни при каких обстоятельствах. Среди вишневых деревьев есть небольшой холмик, незаметный со стороны; вишни уже вовсю цветут, что делает местечко более романтичным, чем планировала Джулия, но зато оно достаточно укромно и оттуда прекрасный вид на газон.

– Сюда, – показывает она.

Никто пока не добрался до этого места. Здесь тихо, только нежные лепестки снегом осыпаются на свежую траву.

– Та-дам! – Джулия торжественно поводит рукой. – Подойдет?

– Мне вполне. – Финн озирается, в одной руке бутылка, другая засунута в карман синего худи – холодно, но почти безветренно, вполне терпимо. – Я и не знал, что тут такое местечко. Красота.

– Тут, наверное, полно птичьего помета, – приземляет его Джулия. Не похоже, что парень изображает тонкие чувства, просто чтобы забраться к ней в лифчик, но мало ли.

– Элемент риска. Люблю такое. – Финн показывает на пятно чистой травы под деревьями: – Вон туда?

Джулия ждет, пока он первым устроится, чтобы сесть на приличном расстоянии от него. Финн откупоривает бутылку, передает ей:

– Ну, будем!

Джулия делает глоток и мгновенно понимает, что ром она ненавидит так же, как виски. Невероятно, как люди вообще пришли к идее пить эту дрянь. Будем надеяться, это не означает, что она не выносит алкоголь в принципе. Джулия и так уже отказалась от многих грехов, но как раз этим собиралась насладиться.

– Отличное пойло, – говорит она, возвращая бутылку.

Финн отхлебывает и умудряется даже не скривиться.

– В любом случае лучше их пунша.

– Точно. Не то чтобы его трудно превзойти, но все же.

Пауза, выразительная, но не тягостная. Звон в ушах Джулии стихает. Над головой носятся летучие мыши, где-то в отдалении – наверное, в роще – ухает сова.

Финн ложится на траву, натянув на голову капюшон, – не хочет, чтобы в шевелюре застряло птичье дерьмо.

– Говорят, в парке бродят призраки, – начинает он.

Но Джулия не намерена испуганно прижиматься к нему.

– Да что ты? Мамочке своей расскажи.

– Серьезно, – усмехается он. – Неужели никогда не слышала?

– Слышала, конечно. Призрак монашки. Ты меня за этим позвал? Чтобы я охраняла тебя, пока будешь бухать?

– Я ее до судорог боялся раньше. Старшие нас запугали как следует, еще в первый год.

– Нас тоже. Садистки и сволочи.

Финн опять предлагает бутылку.

– Они приходили к нам в спальню перед отбоем и рассказывали страшилки. Типа если напугать как следует, кто-нибудь из малявок побоится ночью встать в сортир и обязательно напрудит в постель.

– И ты?..

– Нет! – Но смеется. – Хотя многие да, верно.

– Да ты что? И что они вам рассказывали? Что она преследует мальчиков с садовыми ножницами в руках?

– He-а. Говорили, она… – Финн испытующе смотрит на Джулию. – Ну, по их версии, она была типа шлюха.

Прозвучало подчеркнуто выразительно.

Джулия уточняет:

– Хочешь проверить, насколько меня шокирует слово “шлюха”?

Финн изумленно вскидывает брови и, кажется, шокирован сам. Она с усмешкой наблюдает за его реакцией.

– Ну… – мямлит он, – ага. Типа того.

– И на что рассчитывал – буду возмущаться или нет?

Он мотает головой и невольно начинает улыбаться.

– Не знаю.

– Есть еще идеи? Можешь попробовать слово “говно”. Или даже “трахаться”, если уж совсем невмоготу.

– Думаю, уже достаточно. Но спасибо.

Джулия решает, что хватит его дразнить. Укладывается на траву рядом с ним, откручивает крышечку бутылки.

– Мы слышали, – рассказывает она, – что эта монахиня трахалась чуть ли не с половиной священников из Колма, а потом один парень узнал про это и заложил ее отцу-настоятелю. И тот на пару с матушкой-настоятельницей удавил ее, а тело спрятали где-то в парке, никто не знает где, и она преследует учеников обеих школ, ждет, когда ее тело будет нормально захоронено. А когда кого-нибудь настигает, то думает, что это тот, кто ее заложил, и пытается его задушить, и несчастный сходит с ума. Похоже на байки, которые вам впаривали?

– Э-э, ну да. Более или менее.

– Видишь, я тебе еще и время сэкономила. Значит, я заслужила вот это. – Джулия делает глоток из бутылки. На этот раз вполне нормально на вкус. Кажется, с ромом все-таки не будет проблем.

Финн тоже тянется за бутылкой. Его пальцы касаются ее руки, нежно, ласково, скользят к запястью.

– Но-но! – Джулия решительно сует ему бутылку, не обращая внимания на странное ощущение где-то в животе.

Финн отдергивает руку.

– И почему нет? – спрашивает он, не глядя на Джулию.

– Покурить есть? – спрашивает она.

Финн приподнимается на локте, оглядывает школьный газон; где-то вдалеке раздается пронзительный визг, а следом хихиканье, но никаких признаков злобной монашки. Он выуживает из кармана сильно помятую пачку “Мальборо”. Джулия прикуривает – уверена, что выглядит опытной в этом деле – и возвращает зажигалку.

– Ну и?..

– Ничего личного, – спокойно отвечает Джулия. – Честное слово. Просто у меня никогда ничего не будет ни с одним из парней Колма. Независимо от того, что ты мог слышать. (Финн изображает равнодушие, но, судя по дернувшемуся веку, слышал он достаточно.) Именно. Так что если хочешь вернуться на дискотеку и подыскать девчонку, которая не прочь провести вечерок с тобой в обнимку, не смущайся. Обещаю не плакать.

Она действительно искренне ожидала, что он уйдет. Там, в школе, найдется по меньшей мере пара дюжин девчонок, которые готовы драться за шанс ощутить язык Финна Кэрролла у себя во рту, и большинство из них, откровенно говоря, симпатичнее Джулии. Но Финн почему-то пожимает плечами и спокойно закуривает.

– Я же тут.

– Я серьезно.

– Я знаю.

– Что ж, твои проблемы. – Джулия плюхается обратно на сырую траву, приятно холодящую затылок, выпускает облачко дыма. Ром уже действует, руки становятся гибкими и послушными. И вообще, возможно, она прежде недооценивала Финна Кэрролла.

– Итак, призрак монахини. – Финн прикладывается к бутылке. – Ты веришь в такое?

– Да. Кое во что, – соглашается Джулия. – Может, не в призрак монахини – спорим, эту историю выдумали учителя, чтобы мы не пробирались ночами в парк, – но вообще во всякую мистику. А ты?

– Не знаю. Ну, в смысле, нет, конечно, потому что нет никаких научных доказательств этой фигни, но вообще-то думаю, что я не прав. Понимаешь?

– Еще рому, – Джулия протягивает руку за бутылкой, – мне нужно выпить, чтобы въехать в такое.

– Ладно, смотри: исторически люди всегда думали, что уж они-то наконец-то всё поняли. В эпоху Возрождения они были уверены, что познали устройство Вселенной, пока не пришли следующие поколения толковых ребят и не доказали, что раньше не учитывались сотни важных вещей. И уже эти парни были убеждены, что разобрались во всем, пока не появились очередные умники, которые продемонстрировали, в чем те ошибаются.

Финн смотрит на Джулию, не смеется ли она над ним и слушает ли вообще. Она не смеется, а слушает внимательно.

– Так что очень маловероятно, чисто математически, что мы живем в ту самую эпоху, когда получены окончательные ответы на все вопросы. То есть существует приличная вероятность, что мы не можем объяснить существование призраков и прочего, потому что пока не умеем, а не потому что их нет. И с нашей стороны довольно самонадеянно думать иначе.

Финн глубоко затягивается и, прищурившись, разглядывает облачко дыма как нечто таинственное. Даже в лунном свете Джулия видит, как раскраснелись его щеки.

– Ладно, – говорит он наконец. – Это, наверное, звучит как полный бред. Можешь теперь предложить мне заткнуться.

Джулия замечает в себе нечто, чему прежде просто не позволяла проявиться сквозь бесконечные хочу ли я его хочет ли он меня если он попытается позволить или нет и как много можно ему позволить. Ей действительно нравится Финн.

– Вообще-то, знаешь, это, по-моему, одна из самых разумных мыслей из всего, что я слышала за много лет.

– Правда? – Он недоверчиво косится на нее.

Джулии невыносимо хочется продемонстрировать ему тайные силы. Вытянуть руку, заставить бутылку из-под “Люкозейда” медленно взмыть в воздух. Перевернуть, создать из янтарных капель рома крохотную спиральную галактику на фоне звездного неба. Увидеть, как лицо его озарит чистая детская радость. От мысли о том, что может произойти, мурашки пробежали по спине.

– Знаешь, я никогда никому не рассказывала…

Финн развернулся к ней, слушая очень внимательно.

– Все эти призраки, экстрасенсы и все такое. Я раньше говорила, что это хрень. Пятками себя в грудь била. Однажды собак спустила на Селену только потому, что она пересказала нам какую-то статью из журнала, про ясновидение. Велела ей либо заткнуться, либо доказать. А когда она не смогла доказать, потому что это же невозможно, обозвала ее идиоткой и посоветовала почитать “Джаст севентин”, мол, это все-таки уровнем повыше, чем эзотерическое дерьмо.

Финн вытаращил глаза.

– Да, знаю, я вела себя как стерва. Я потом извинилась. Но дело в том, что я очень хотела, чтобы она доказала. Я хотела, отчаянно хотела, чтобы это оказалось правдой. Если бы мне было пофиг, я бы вела себя примерно так: “ага, ну, может, ясновидение и существует, хотя вряд ли”. Но мне невыносима была сама мысль, что вот я верю во что-то невероятное и таинственное, а потом оно оказывается пффф, а я жалкая лохушка, и чудес не бывает.

Это правда: она никогда не рассказывала об этом даже подругам. С ними она всегда уверенна и прямолинейна – при этом Селена, как догадывается Джулия, понимает, что все не так просто, но они не говорят об этом. Что-то вскипает и струится по жилам, неудержимое, как ром; похоже, сегодня действительно особенный вечер.

– А что произошло потом? – спрашивает Финн.

– В смысле? – настораживается Джулия.

– Ты сказала минуту назад, что сейчас веришь во всякое необъяснимое. Так что изменилось?

Чертова болтливость, нет чтобы сказать коротко и ясно. Джулия лениво перекатывается на живот, гасит окурок в траве.

– Ну вот ты не веришь в призрак монахини, но думаешь, что она все-таки может бродить где-то неподалеку. А я верю в нее, но не думаю, что она здесь.

Финн достаточно умен, чтобы не торопиться.

– Таким образом, мы оба идеальные объекты для нападения призрака.

– Поэтому ты позвал меня в парк? На случай, если она выскочит из кустов и у меня случится инфаркт?

– А ты не боишься?

– А с чего мне бояться? Потому что я девушка?

– Нет. Потому что ты же вроде веришь в нее.

– Я гуляю здесь каждый день. И до сих пор призраки меня не беспокоили.

– Но ты гуляешь днем, а не ночью.

Финн ведет разведку, ищет другие способы разобраться в ней, раз прежние не сработали. Они оба на новой неведомой территории. Джулия понимает, что ей это нравится.

– Сейчас не ночь, – фыркает она. – Детское время, девять часов. Даже малявки еще не спят. А летом в это время вообще еще светло.

– То есть если я сейчас поднимусь и вернусь в школу, ты спокойно останешься тут одна?

До Джулии доходит, что вообще-то ей следовало бы испугаться, она наедине с парнем, который уже попытался зайти чуть дальше. Несколько месяцев назад, после того, что произошло с Джеймсом Гилленом, она бы испугалась и это она сбежала бы обратно в школу.

– Если только ты оставишь мне ром, – отвечает она.

Финн садится, потом резко встает. Отряхивает джинсы, вопросительно смотрит на нее.

Джулия машет ему рукой, не двигаясь с места:

– Ступай и найди себе пару сисек на вечер. Счастливо повеселиться.

Финн делает вид, что уходит. Она смеется. Он не выдерживает, смеется в ответ и шлепается обратно на траву.

– Страшно? – поддразнивает Джулия. – Один-одинешенек в кромешной тьме в огромном парке?

– Сама же говоришь, что сейчас только девять часов, детское время. А вот настоящей ночью и ты бы струхнула, держу пари.

– Я конченая оторва, малыш. Мне любые монашки нипочем, даже призрачные.

– Ну-ну. – Финн, устраиваясь поудобнее, передает Джулии бутылку. – Посмотрел бы я на тебя здесь в полночь.

– Давай забьемся.

– Идет.

Многозначительная улыбка, вызов брошен. Джулия всегда готова принять вызов. Она ступает на тонкий лед и осознает это, но ром продолжает свое коварное действие, и какого черта вообще, она же не собирается открывать ему никаких тайн.

– Когда следующая вечеринка? – уточняет она.

– Чего?

– В марте?

– В апреле, кажется. А что?

Она показывает на часы на задней стене школы:

– Итак, на следующей тусовке у меня будет фотка этих часов в полночь.

– То есть ты освоила фотошоп. Молодец.

Джулия пожимает плечами:

– Хочешь, верь, хочешь, нет. Я, конечно, не прочь тебя сделать, но не настолько. Это будет честное фото.

Финн поворачивает голову. Их лица почти касаются друг друга, и Джулия думает: “Господи, нет”, потому что если он сейчас попытается ее поцеловать, это станет ужасно унылым, убийственным разочарованием, но Финн улыбается широкой, лукавой, абсолютно детской улыбкой.

– Ставлю десятку, что сольешься.

Джулия улыбается в ответ точно так же, как она улыбается Холли, когда идея нравится обеим.

– Ставлю десятку, что нет.

Они одновременно приподнимают руки, решительно пожимают. У Финна хорошая ладонь, сильная, и по размеру как раз подходит к ее.

Джулия подхватывает бутылку, поднимает над головой.

– За мою десятку! – провозглашает она. – Пущу ее на снаряжение охотника за привидениями.

Громадная люстра в вестибюле погашена, но канделябры на стенах создают теплое освещение, под старину. А там, куда не достает свет, тянутся темные пролеты и коридоры, где эхом звучат шаги Криса и Селены.

Селена сидит на лестнице. Ступени выточены из белого камня с серыми прожилками; когда-то они были отполированы, и между стойками перил следы полировки все еще заметны, но тысячи подошв протерли углубления в их ныне бархатисто-шершавой поверхности.

Крис сидит рядом. Селена никогда раньше не была к нему так близко, настолько близко, чтобы рассмотреть крошечные веснушки, рассыпанные по скулам, едва наметившуюся щетину на подбородке; чувствовать его запах – пряный с ноткой чего-то дикого и мускусного, напоминающий ночные вылазки в парк. Он не похож ни на кого из тех, кого она знала раньше, – он так полон жизни, словно внутри него спрятано целых три человека, и просто искрится радостной силой.

Селене хочется снова прикоснуться к нему. Она засовывает руки под себя, чтобы побороть искушение погладить его по шее. Внезапно встревожившись, думает, не влюбилась ли, но ей и раньше нравились парни, еще До Того, с несколькими она даже целовалась. Однако тут совсем другое.

Не следовало позволять ему прикасаться к ней тогда, в зале. Теперь она понимает.

Пускай мир станет прежним.

– Твои подружки не станут тебя искать? – спрашивает Крис.

Непременно станут. Новый всплеск тревоги: ей ведь и в голову не пришло их предупредить.

– Я им напишу, – говорит она, нашаривая карман в непривычном платье. – А твои приятели?

– Не-а. – Судя по улыбке, приятели Криса не ждут его сегодня вечером.

СМС к Холли: Я вышла, хочу проветриться неск мин, скоро буду.

– Ну вот. – Селена нажимает “отправить”.

Входная дверь открывается, выпуская на волю волну горячего воздуха, грохот музыки и радостные вопли. Мисс Лонг высовывает голову, видит Криса и Селену, кивает и предостерегающе грозит пальцем: сидите здесь. За ее спиной кто-то вскрикивает, она стремительно разворачивается, захлопнув дверь.

– Там, в зале, – говорит Крис, – я не хотел поучать тебя, что нужно носить.

– Но поучал, конечно, – отзывается Селена. – Да все нормально. Я не сержусь.

– Я просто хотел сказать. Если приходишь в джинсах на вечеринку или носишь такую прическу, люди будут над тобой смеяться, вот и все. Твоя подружка Бекка… я знаю, что она наша ровесница, но выглядит как ребенок. И не понимает этого. Нельзя оставлять ее без присмотра. Не то ее заживо сожрет Джоанна Хеффернан.

– Джоанна в любом случае будет говорить гадости. Как бы Бекка ни оделась.

– Ага, потому что она законченная стерва. Так не давайте ей дополнительных поводов.

– Я думала, тебе нравится Джоанна, – замечает Селена.

– Я просто встречался с ней пару раз. Это не одно и то же.

Селена задумывается. Крис наклоняется к своим шнуркам, развязывает и завязывает их. Щеки его пылают. Селена словно чувствует ладонью их жар.

– Думаю, Бекка просто не хочет быть такой, как Джоанна.

– И что? Разве есть только два варианта? Быть стервой или быть странной? Можно просто быть нормальной.

– Думаю, такой она тоже не хочет быть.

Крис хмурится:

– Типа она думает, что не может, потому что не?.. Ну, с брекетами и без… – Он выразительно кивает на свою грудь. – Ну, ты понимаешь. Потому что она плоская. Она из-за этого волнуется? Да господи, это такая ерунда. Она же не какая-нибудь уродливая чувырла. Ей нужно только приложить усилия, и все будет нормально.

Он говорил правду, что не влюблен в Бекку. И ничего ему от нее не надо. Он все понимает неправильно, но единственное, чего хочет, – оградить ее от опасности, построить крепость вокруг нее и защитить.

– Твоя сестра, – говорит Селена, – о которой ты рассказывал. Как ее зовут?

– Кэролайн. Карли. – Крис улыбается, но улыбка грустная и быстро тает.

– Сколько ей лет?

– Десять. Через пару лет ее отправят сюда, в Килду. Будь я дома, я бы поговорил с ней, понимаешь? Подготовил ее как-то. Но я вижусь с ней всего несколько часов где-то раз в две недели. Этого совсем мало.

– Ты беспокоишься, что ей здесь не понравится?

Крис, вздохнув, задумчиво поглаживает подбородок:

– Ну да. Очень беспокоюсь. Она не… Она вроде Бекки: пытается быть странной. В джинсах на вечеринку в День святого Валентина – вот это точно про нее. В прошлом году в ее классе все носили эти дурацкие браслеты, помнишь? Пестрые такие, и ты типа надеваешь браслетик с цветами твоей подружки, чтобы показать, что вы друзья, типа того. И Карли страшно переживала, потому что девчонки доставали ее за то, что у нее браслета нет. Ну я и говорю: “Так купи уже или давай я тебе куплю, если у тебя кончились карманные деньги”, ну что такого, да? А Карли такая поворачивается ко мне и заявляет, что она скорее отрежет себе руку, чем напялит этот идиотский браслет, потому что эти девицы ей не хозяева, а она им не рабыня и не собирается делать что-то только потому, что так хотят другие.

Селена улыбается:

– Точь-в-точь Бекка, да. Именно поэтому она и пришла в джинсах.

– Блин, да какого черта? – Крис возмущенно вскидывает руки. – Я же не предлагаю ей, в самом деле, отрезать руку. Да кому какое дело, хочешь ты носить дебильный браслет или нет? Но ты точно не хочешь стать той девчонкой, к которой никто и близко не подойдет, и все вокруг будут перебрасываться эсэмэсками про то, как она ест козявки или обмочилась в классе. Просто сделай ту маааленькую фигню, которую делают все.

– И что она?

– Да ничего. Я все же купил ей этот гребаный браслет, а она его в мусор выбросила. А если она вытворит что-нибудь подобное здесь, в Килде? Стервы вроде Джоанны… если Карли будет вести себя так, будто ей плевать, что они думают, они же могут… Господи. – Он нервно ерошит волосы. – А я к тому времени уже поступлю в колледж, меня не будет рядом, чтобы помочь ей. Я просто хочу, чтобы она была счастлива. Вот и все.

– У нее есть подружки?

– Да. Она не суперпопулярная фигура, нет, но у нее есть две закадычные подружки, с которыми они не разлей вода еще с яслей. Они тоже собираются в Килду. Слава богу.

– Тогда с ней все будет хорошо.

– Думаешь? Но их же только двое. А как с остальными? Что делать с ними? – Крис кивает в сторону двери, из-за которой глухо доносится шум вечеринки. – Карли не может просто наплевать и надеяться, что ее оставят в покое. Так не бывает.

Он говорит об остальных как о едином огромном, злобном, ощетинившемся звере со сверкающими глазами, истекающем слюной, вечно голодном и вечно рыщущем в поисках жертвы. Селена понимает, что Крис боится. За свою сестру, за Бекку, но более того – просто боится.

Есть нечто сильнее этого зверя. Есть сила, способная разорвать чудовище в клочья, если потребуется, забросить его голову на сотню футов вверх, на верхушку самого высокого кипариса, а жилы его превратить в тетиву своих луков. На миг Селена видит, как в небе вспыхивает белоснежной дугой охотничий клич.

– Не наплевать на них, нет, – тихо говорит она. – Просто… не позволять им иметь для тебя значение.

– Так не бывает, – качает головой Крис. Углы рта чуть опустились, он словно повзрослел.

– Но Бекка ведь счастлива, верно? Несмотря на свои джинсы.

– Она не может быть рада, что эти тупые стервы стебутся над ней.

– Она и не радуется вовсе. Но я же говорю… это не имеет значения.

– А если бы ты была на ее месте? Если бы глумились над тобой, обсуждали твое платье? Тебе было бы нормально?

– Держу пари, они и обсуждают, – улыбается Селена. – Но мне все равно.

Он разворачивается к ней всем корпусом. Глаза у него карие, глубокого орехового оттенка, с золотистыми искорками. Селена знает, что стоит ей лишь дотронуться до него, и она сумеет вытянуть из него страх, как змеиный яд, скатать в блестящий черный шар и выбросить прочь.

Он спрашивает – настойчиво, как будто ему очень нужно знать:

– Как? Как тебе может быть все равно?

Люди откровенны с Селеной. Так всегда было. Но сама она не откровенничает ни с кем, только с Джулией, Холли и Беккой. Почти никогда даже не пытается.

– Просто нужно иметь нечто, – медленно произносит она, – что для тебя важнее. Нечто, благодаря чему ты будешь знать, что тупые стервы – не самое важное в жизни. Впрочем, ты сам тоже не самое важное. Существует нечто неимоверно огромное.

Это только слова, звуки, они не передают истинного смысла. О таком невозможно рассказать.

– И что это? – спрашивает Крис. – Бог, что ли?

– Можно и так сказать, – помедлив, отвечает Селена. – Да.

Крис удивленно раскрывает рот:

– Вы что, девчонки, собираетесь в монашки, что ли?

Селена заливисто хохочет:

– Ой, нет, конечно! Ты представляешь Джулию в рясе?

– Тогда что?..

Чем больше она старается сформулировать, тем только хуже получается.

– Я просто хочу сказать вот что: может, у Карли все будет нормально, даже если она останется сама собой. Даже лучше чем нормально.

Крис пристально смотрит на нее, и глаза его теплеют.

– Знаешь, – говорит он, – ты уникальная.

Селене не хочется отвечать. Чудо, обретающее форму в пространстве между ними, настолько драгоценно, настолько хрупко и ново, что от одного неловкого прикосновения может лопнуть мыльным пузырем.

– Во мне нет ничего особенного, – говорит она. – Просто так вышло.

– Нет, ты особенная. Я никогда ни с кем не разговаривал о таких вещах. Но здесь, с тобой, это… Я рад, что мы вышли подышать. Очень рад.

Селена знает, ясно и отчетливо, как если бы это знание выложили ей прямо на колени, что он хочет взять ее за руку. Отпечаток ладони пылает на ее запястье безболезненным золотым огнем. Она крепче сжимает пальцами край каменной ступени.

Дверь зала распахивается, мисс Лонг командует:

– Ваше время вышло. Марш назад. И не заставляйте меня выходить и тащить вас силой. – И хлопает дверью.

– Я хочу это повторить, – говорит Крис.

Селена с трудом переводит дыхание. Она не уверена, благодарна ли она силам, пославшим к ним мисс Лонг в этот момент, или нет.

– Я тоже, – признается она наконец.

– Когда?

– На следующей неделе, после школы? Можем встретиться за “Кортом” и погулять.

Крис неловко ерзает на ступеньке, ковыряет большим пальцем стойку перил.

– Там нас все увидят.

– Ну и пусть.

– Они же… ну… начнут стебаться. Над нами обоими. Подумают, что мы…

– Мне плевать.

– Знаю. – Крис печально усмехается, словно подшучивая сам над собой. – Тебе – да. Но мне не все равно. Не хочу, чтобы о нас думали… – И пытается поправиться: – Нет, в смысле – о черт. Не в том смысле, что я не хочу, чтобы они думали, что мы вместе. Для меня это нормально, не смущает нисколько – нет, не просто нормально, было бы классно, даже лучше, чем…

Он сам запутался. Селена, посмеиваясь, приходит на помощь:

– Все в порядке. Я понимаю, что ты хочешь сказать.

Крис глубоко вдыхает и выпаливает:

– Я просто не хочу, чтобы было как раньше. Когда мы с Джоанной уходили на Поле, чтобы… неважно. Я хочу, чтобы было как сейчас.

Он поднимает руку. Едва заметное движение воздуха во тьме над их головами, золотистая дымка.

– Если мы встретимся за “Кортом”, я обязательно все испорчу. Ляпну какую-нибудь глупость, чтобы выпендриться перед парнями, или мы пойдем в тихое местечко поговорить, и все увидят, что мы хотим смыться, а я не придумаю, что сказать. Или парни потом начнут подкалывать меня, и я начну… ну, ты понимаешь. Гадости всякие. Не хочу так поступать, но знаю, что не выдержу.

– Ты можешь выбраться из школы ночью? – прервала его Селена.

Она слышит возмущенное шипение в пространстве вокруг себя. Хочет объяснить: все нормально, я знаю, что делаю, но понимает, что не стоит.

– Ночью? – изумляется Крис. – Нет, никак. А ты можешь? Серьезно?

– Я дам тебе свой номер. Если найдешь способ, напиши мне.

– Нет, – поспешно отвечает он. – У вас, может, и не так, но у нас парни вечно роются в телефонах друг у друга, ищут… Ну, всякое. И монахи тоже. Я найду способ связаться. Но не по обычному телефону, о’кей?

Селена кивает.

– А насчет выбраться из школы… Есть у меня один приятель. Он, думаю, сможет решить проблему.

– Попроси его.

– Я его заставлю.

– Только не говори зачем. И не заговаривай со мной. Если встретимся в “Корте” и еще где-нибудь, давай вести себя так, будто вовсе не знакомы, как раньше. Иначе все разрушится.

Крис согласно кивает. И невнятно, словно в сторону, говорит:

– Спасибо.

Мисс Лонг гневно грохает дверью:

– Селена! И ты, как там тебя! В зал! Немедленно. – И на этот раз никуда не уходит, выжидая.

Крис вскакивает на ноги, протягивает руку Селене. Она не принимает ее. Встает сама, ощущая, как ее движение породило крошечные вихри где-то во тьме. Улыбнувшись, бросает Крису:

– Пока, увидимся.

И, обогнув его, осторожно, чтобы не коснуться даже краем платья, возвращается в зал. Отпечаток ладони на ее руке все еще сияет.