Одним из самых впечатляющих талантов Джулии была способность блевать по своему желанию когда угодно. В начальной школе это было, конечно, круче, пока никто еще не считал, что публичная рвота не всегда производит благоприятное впечатление, ей удалось даже сколотить порядочную сумму карманных денег, проделывая это на спор, но и по сей день не утратило своей ценности. Просто теперь она приберегала такую способность для особых случаев.

Утро вторника, 23 апреля, Крису Харперу остается жить чуть больше трех недель. Джулия поглощает самый объемный и разнообразный завтрак, который смогла набрать на поднос, потому что искусство требует жертв, затем ждет середины урока домоводства и роскошным фонтаном уделывает весь пол класса. Орла Бёрджесс в зоне поражения, но Джулия преодолевает искушение: в ее план не входит визит Орлы в жилое крыло, чтобы переодеться. Когда мисс Руни гонит ее в медицинский кабинет, Джулия – держась за живот – фиксирует реакции класса: Холли и Бекка озадачены; Селена отрешенно смотрит в окно, словно вообще не замечает, что происходит вокруг; Джоанна, гнусно ухмыляясь, прикидывает, как ловчее пустить сплетню, что потаскуха Джулия Харт беременна; Джемма награждает ее взглядом веселым и одобрительным, только что не подмигивает.

Для медсестры Джулия изображает подкашивающиеся ноги и рвотные позывы, отвечает на стандартные вопросы про цикл (можно явиться со сломанной ногой, но сестру все равно будет интересовать, когда у вас в последний раз были месячные; Джулия подозревает, что случись задержка на день – и девушку немедленно доставят к монашкам на допрос). Спустя несколько минут ее укладывают в постель со стаканом выдохшегося имбирного эля и несчастным видом. Медсестра оставляет ее в одиночестве.

Джулия действует стремительно. Она все спланировала заранее: сначала та часть гардероба, где вещи Селены, потом ее кровать, а если ничего не найдет, тогда взломает тумбочку – в прошлом семестре, когда Бекка потеряла ключи, они выяснили, как выдвигается дно, – но если и там будет пусто, тогда она понятия не имеет, что, черт возьми, делать.

Но до этого не доходит. Едва проведя рукой вдоль матраса Селены, между кроватью и стеной, она нащупывает бугорок. Небольшой аккуратный разрез в обшивке матраса, а внутри, какой сюрприз, телефон. Прелестная миниатюрная розовая вещица, точь-в-точь такой, как Элисон купила у Джоанны. У Криса их, должно быть, целый склад, по одному для каждой счастливой крошки, которую он намерен почтить своим блистательным членом. Пока Джулия не увидела телефон в собственной руке, еще надеялась, что Джемма все-таки могла соврать.

Селена не установила пароля, и, останься в ней место для чувства вины, Джулия, возможно, постеснялась бы. Но сейчас просто открывает папку “сообщения” и начинает читать.

Думаю про дискотеку хочу встр еще. Она злобно шипит. Джулия все никак не могла понять, где и когда Крис подцепил Селену, перебирала в памяти каждый поход в “Корт”, припоминала хотя бы десять минут, когда Лени оставалась без присмотра, но они ведь почти болезненно привязаны друг к другу, она не могла толком сказать, когда они и в туалет-то ходили поодиночке. И как, оказывается, просто: проклятая дискотека на Валентинов день. Пока Джулия шастала по парку, бесшабашно хлестала ром, упивалась улыбками Финна, свежестью морозного воздуха и новизной этого всего, Селена исследовала собственную новую территорию. А неведомое нечто наблюдало за ними и – без гнева, без сострадания – начинало обдумывать, какой будет кара.

Джулия продолжает читать. Крис великолепен; даже на Джулию он производит впечатление. Он все просек про Селену с самого начала. Одна-единственная сальная шуточка, малейший намек на интрижку – и отношениям конец, поэтому умный мальчик Крис даже не заикается ни о чем таком. Он пишет длинные истории о проблемах своей сестренки-эмо, о том, как родители его не понимают и как его ранит то, что он не может обнажить свою чувствительную душу перед ограниченными черствыми приятелями. Джулия радуется, что ее уже стошнило заранее.

Селена – жилетка для любого человека, ей готов излить душу каждый встречный. Некоторые, может, назовут это самонадеянностью, мол, нечего думать, что она такая супер-пупер и в состоянии помочь там, где никто другой не справляется, но штука в том, что Селена действительно так умеет. Джулии это прекрасно известно. Селене можно рассказать что угодно, и она, в отличие от абсолютного большинства людей на свете, никогда не ответит так, что вам захочется прибить ее, а заодно и себя, за то, что раскрыли свой глупый рот. Поэтому люди, которые никогда ни с кем не откровенничают, охотно открываются Селене. Она к этому привыкла. И именно это почуял в ней Крис Харпер. И именно этим он воспользовался, чтобы подобраться к ней поближе, настолько близко, чтобы залезть ей под юбку.

Потому что Селена тоже была с ним откровенна. Вчера хотела показать отцу рисунок когда он отвез меня к маме а он даже на 1 сек не зашел, ждал в машине пока я принесу. Иногда кажется они хотят чтоб меня вообще не было тогда им не пришлось бы встречаться.

Джулии она никогда не рассказывала ничего подобного. Джулия и не представляла, какие, оказывается, чувства испытывает подруга.

Они встречались уже больше месяца. С каждой запиской все более очевидно, что Селена втюрилась в Криса как дура. Джулия даже не может решить, кто из них большая идиотка – та, которая влюблена в говнюка Харпера, или те три слепые овцы, что не отходили от нее ни на шаг, ничегошеньки не замечая. Она стискивает зубы и с остервенением стучит локтем по стене, до ссадины.

И вот Джулия добирается до нынешнего утра. Неудивительно, что Селена не в себе. Она только что отшила вонючку Криса.

Джулия едва не валится с облегчением на кровать, но уже через секунду умиротворения как не бывало. Это ненадолго. Селена даже послать его не может, без того чтоб не пролепетать глупости про как она любит Криса и все такое, и он уже тут как тут со своими страстными вопросами, требованиями объяснений, и опять умоляет встретиться сегодня ночью. Селена не ответила, но еще пара дней о-умоляю-ты-так-мне-нужна, и она уступит.

Джулии предельно ясно, словно это отлито в бронзе. Твой шанс. Твой выбор.

Долгая пауза, чтобы осознать, что это значит. В одной руке – что случится, если она это сделает, в другой – что будет, если все же не сделает.

Дыхание останавливается. Внутри даже не крик, а вой: Это несправедливо, несправедливо, несправедливо! Что бы я ни сделала, я всегда виновата. Я же не крутила любовь с Финном. Я, блин, к нему пальцем не прикоснулась. Я не сделала ничего, почему же мне за это расплачиваться. Молчание в ответ отрезвляет: здесь не кабинет Маккенны. Не нужно придираться к мелочам, хныкать, изворачиваться, но-мисс-я-никогда-вообще-то-фактически… Нет, не здесь. Несправедливо, ну и что. За нее всё взвесили и приняли решение. У нее есть эти несколько дней, прежде чем Селена вернется к Крису, и за это время надо решиться.

Джулия прикидывает, не швырнуть ли телефон об стену и не разложить ли обломки аккуратно по кровати Селены. Или пойти к кастелянше и попросить, чтобы ее срочно, сегодня же, перевели в другую комнату. Или забраться под одеяло и реветь. В итоге она просто сидит на кровати Селены и наблюдает, как солнечный луч скользит по ее колену, потом по руке, по розовому телефону, ждет, пока звонок и беготня по коридору не вынудят ее пошевелиться.

– Ну? – Холли швыряет рюкзак на кровать. – Что это ты устроила?

– А на что похоже? Меня вырвало, вот что.

– На самом деле, что ли? Мы решили, ты прикидываешься. Джулия невольно оглядывается на Селену, но та явно ничего не подозревает. Плюхается на кровать, не снимая формы, сворачивается калачиком и таращится в пространство. Джулия – это последнее, что ее тревожит.

– С чего бы? Чтобы помирать от скуки весь день? У меня вирус.

Бекка, напевая под нос, вынимает одежду из шкафа.

– Хочешь, посидим с тобой? – оборачивается она. – Мы собирались в “Корт”, но только если ты тоже пойдешь.

– Ступайте. Из меня плохая компания.

– Я останусь, – говорит Селена, обращаясь к стене. – Не хочу никуда идти.

Холли недоуменно смотрит на Джулию: что это с ней? Джулия пожимает плечами: откуда мне знать?

– А, да, хотела спросить… – Бекка высвобождает голову из ворота форменного джемпера, непослушные волосы торчат во все стороны. – Как насчет сегодня?..

– Чего? – ворчит Джулия. – Я же отстойно себя чувствую. Я хочу только спать.

Умоляю давай встретимся сегодня, написал Крис Селене. То же место в то же время я приду.

Бекка не улавливает странных интонаций в голосе Джулии. А год назад дернулась бы как от удара. Ну хоть так, думает Джулия. Хоть что-то хорошее.

– Может, завтра?

– Я не против. – Холли вешает блейзер в гардероб.

– Смотря как буду себя чувствовать, – отвечает Джулия.

Селена по-прежнему смотрит в стену.

Ночью Джулия не спит. Закрывает глаза, дышит ровно и медленно, прислушиваясь. Тыльная сторона ладони прижата ко рту, чтобы можно было впиться зубами, если вдруг начнет дремать.

Селена тоже не спит. Джулия лежит к ней спиной, но слышит, как она все ворочается и ворочается. Раз или два Джулии чудятся всхлипы, но она не уверена.

Спустя какое-то время Селена садится, медленно-медленно. Джулия слышит, как подруга затаила дыхание, проверяя, все ли спят, и приказывает себе лежать смирно. Бекка тихонько похрапывает.

Потом Селена опять ложится. И теперь уж точно плачет.

Джулия представляет, как Крис Харпер топчется сейчас по их поляне, может, бросает камешки в кусты и ссыт на стволы кипарисов. Она взмолилась бы, чтобы самое толстое дерево рухнуло на его тупую голову и его мерзкие липкие мозги размазало по траве, но знает, что мольбы тут не помогут.

В среду после обеда, когда они собирают учебники, чтобы идти в гостиную заниматься, Джулия объявляет:

– Сегодня ночью.

– Твой вирус прошел? – Судя по недоверчивому взгляду Холли, для нее эта версия по-прежнему неубедительна.

– Если он вернется, я нацелюсь прямо на тебя.

– Да бога ради. Я просто не хочу, чтобы тебя начало выворачивать прямо напротив комнаты кастелянши и нас застукали.

– Ты само сострадание. Бекс, ты пойдешь? – спрашивает Джулия.

– Разумеется. Не одолжишь свой красный джемпер? Я свой черный заляпала джемом, а на улице холодно.

– Конечно.

На улице вовсе не холодно, но Бекка любит одалживать шмотки, давать их поносить, все эти милые ритуалы, размывающие границы, превращающие их четверку в единое пушистое существо. Будь ее воля, у них вся одежда была бы общей.

– Лени, – окликает Джулия, – сегодня, а?

Селена отрывается от изучения расписания. Печальная, исхудавшая, хрупкая, такой она стала за последние два дня, как будто на нее попадает меньше света, чем на остальных; но идея насчет ночной вылазки вспыхивает в ней искрой, напоминающей надежду.

– Ой, да. Конечно, да. Мне это ужасно надо.

– Отлично, мне тоже, – соглашается Джулия. Еще одна, думает она. Одна последняя ночь.

Они бегут. Едва ноги касаются травы под окном, Джулия срывается с места и чувствует позади восторг остальных. Они несутся по просторному газону, словно дикие птицы, взмывающие в небо. Впереди светится желтыми окнами домик привратника, но они в полной безопасности: ночной сторож не отрывается от лэптопа вплоть до обхода территории в полночь, а потом в два часа, и в любом случае они невидимы, неслышимы, они не отбрасывают теней; они могут подобраться к нему вплотную, могут прижаться к стеклу и пропеть его имя, он и глазом не моргнет. Они уже проделывали этот номер прежде, когда хотели разузнать, чем он там занят. Он играет в интернет-покер.

Сворачивают направо, белый гравий летит из-под ног, и вот они под покровом деревьев, все быстрее и быстрее, по аллеям, в груди жжет, ребра распирает, Джулия мчится так, словно хочет, чтобы они разогнались, оторвались от земли и взлетели туда, к диску луны. И когда падает на поляне, бешеная гонка уже вынесла всю муть из ее головы.

Они хохочут остатками дыхания.

– Господи, – хрипит Холли, согнувшись пополам и прижимая руку к боку, – что это было? Вы что, готовитесь к кроссу?

– А ты представь, что сестра Корнелиус бежит за тобой, – говорит Джулия. Луна почти полная, следующей ночью нальется светом последний размытый краешек, и Джулия чувствует, что запросто могла бы с места перепрыгнуть заросли вокруг поляны, да еще медленно перебирая ногами в воздухе, и приземлиться на пальцы, легко, как пушинка одуванчика. Она даже не запыхалась. – “Девочки! Я предупреждала вас, и информировала, и сообщала, что вам не следует бегать по траве, и зеленым насаждениям, и… и зеленеющим пастбищам…”

Слова вызывают почти истерику.

– “Библия гласит, что Господь наш Иисус никогда не бегал, не прыгал и не скакал…” – Бекка киснет и задыхается от смеха.

Холли грозит пальцем:

– “…и кто вы такие, чтобы думать или полагать, что вы лучше Господа нашего? А?”

– “Вот ты, Холли Мэкки…”

– “…что это за имя вообще, нет такой святой по имени Холли, поэтому отныне мы будем звать тебя Бернадеттой…”

– “…ты, Бернадетта Мэкки, прекрати бегать сей же миг…”

– “…сию секунду, сию минуту…”

– “…и поведай мне, что Господь наш подумает о тебе. Итак?”

Джулия вдруг понимает, что Селена не резвится вместе со всеми. Она сидит, обхватив руками колени, и лицо ее обращено к небу. Лунный свет омывает ее, пронизывая насквозь, и не разобрать, это призрак или святая. Кажется, что она молится. Может, и вправду.

Холли тоже замечает Селену, смех стихает. Она тихонько зовет:

– Лени.

Бекка приподнимается на локте.

Селена, не шевелясь:

– Ммм.

– Что случилось?

Джулия целит в голову Селены, как камнем: Заткнись. Это моя ночь, моя последняя ночь, ты не посмеешь ее испортить.

Селена поворачивается к ним. На миг ее глаза, спокойные и усталые, встречаются с глазами Джулии. Потом она переспрашивает Холли:

– Что?

– Что-то случилось. Так ведь?

Селена безмятежно смотрит на Холли, словно ждет продолжения вопроса, но та не намерена отступать. Ногти Джулии вонзаются в землю.

– У тебя голова, что ли, болит? – выдавливает она.

Усталый взгляд перемещается на нее.

– Ага, – медленно произносит Селена. – Бекс, не причешешь меня?

Селена обожает, когда возятся с ее волосами. Бекка подсаживается к ней сзади, не спеша снимает резинку, и волосы рассыпаются по спине почти до земли, поблескивая тысячами оттенков белого золота. Бекка встряхивает их, как драгоценную ткань. Потом принимается расчесывать пальцами в мерном уверенном ритме. Селена вздыхает. И оставляет вопрос Холли без ответа.

Пальцы Джулии сжимаются вокруг маленького овального камешка, который она выцарапала ногтями из грунта. Она стирает с него влажную грязь. Тепло, в воздухе порхают крошечные мотыльки; а еще запахи – миллионы гиацинтов, глубоководный аромат кипарисов, земля на пальцах и прохладный камень в ладони. Сейчас у них обоняние диких оленей. Попытайся кто-нибудь подкрасться – и они учуют его за сто шагов.

Холли улеглась на спину, согнула ноги и, положив колено на колено, покачивает стопой.

– И давно ты страдаешь от головной боли?

– О господи, – вмешивается Джулия, – оставь ее в покое.

Бекка, вытаращив глаза, наблюдает за ними из-за плеча Селены, как ребенок, следящий за перепалкой родителей.

– Нет уж, извини. Она уже несколько дней сама не своя, и если проблема в головной боли, то давно уже пора обратиться к врачу.

– Уже у меня от твоего занудства разболелась голова.

Бекка торопливо восклицает:

– Я боюсь экзаменов!

Девочки умолкают и оборачиваются к ней.

– Балда, так и должно быть, – утешает Холли.

Ответ Бекку не устраивает.

– Это понятно. Но я реально боюсь, по-настоящему. Прямо в ужасе.

– Для этого и существуют экзамены, – говорит Холли. – Заставить нас бояться, чтобы мы стали паиньками. Именно в этом году, когда нормальные люди начинают взрослеть и действовать самостоятельно. Вечные проповеди, что если не сдашь все на “отлично”, то до конца жизни будешь работать в “Бургер Кинге” и все такое. Идея в том, что мы должны настолько перепугаться, чтобы даже не думать насчет завести парня, или сорваться на дискотеку, или, к примеру, прогуляться в парке ночью, потому что это отвлекает и ой-ой-ой! Бургер и две картошки, пожалуйста!

– Это не из-за “Бургер Кинга”, – хмыкает Бекка. – Я просто боюсь, что если провалю, ну, не знаю, естествознание, то не смогу дальше заниматься биологией.

Джулия удивлена настолько, что почти забыла о Холли и Селене. Бекка никогда прежде не заводила разговоров о том, что будет после школы. Селена хочет быть художницей, Холли подумывает о социологии, Джулии все больше нравится журналистика. Бекка всегда слушала их рассуждения, словно к ней они никакого отношения не имеют, как будто подружки болтают на незнакомом языке, который она и учить-то не желает, и потом обычно еще долго ершилась.

Холли, оказывается, изумлена не меньше.

– Чего? Тебе-то зачем обязательно биология, ты что, собираешься заниматься медициной? Ты ведь вроде не знаешь, кем хочешь быть?

– Не знаю. И это неважно. Я просто… – Бекка наклоняет голову все ниже, а пальцы ее двигаются все быстрее. – Я просто не могу через год оказаться с вами в разных подгруппах. И не намерена торчать на базовом уровне, когда вы все будете изучать продвинутые предметы, и мы никогда больше не встретимся на занятиях, и мне придется до конца дней сидеть рядом с этой тупицей Орлой Бёрджесс. Да я покончу с собой.

– Если ты провалишь естествознание, – утешает Холли, – то мы с Лени наверняка тоже. Без обид, Лени, ты знаешь, о чем я. (Селена осторожно, чтобы не дернуть волосы, кивает.) И будем все вместе сидеть рядом с тупицей Орлой Бёрджесс. Мы же точно не умнее тебя.

Бекка, не поднимая головы, пожимает плечами:

– Да я на пробных уже практически провалилась.

Она получила “удовлетворительно”, но дело не в этом. Бекка дергается, потому что ощущает нечто тревожное, витающее в воздухе, хотя не может толком понять, что это и где. А ей непременно нужно чувствовать, что они четверо по-прежнему вместе, потому что лишь тогда все всегда будет хорошо. Джулия знает, что хочет услышать Бекка. Неважно, какие оценки мы получим. Выберем новые предметы все вместе, выберем то, что подходит всем. Кому он нужен, этот колледж? Впереди у нас миллион лет…

Обычно такое говорит Селена. Потом Джулия предлагает ей не пороть чушь и заявляет, что если кто провалит английский, то пусть пеняет на себя, потому что лично она предпочла бы взасос целоваться с Орлой Бёрджесс, чем сидеть на базовом курсе английского и слушать, как мисс Фитцпатрик шмыгает носом каждые десять секунд.

Но на этот раз Селена молчит. Она опять не здесь, глаза в небесах, голова чуть качается в ритме движений рук Бекки.

– Если ты провалишь естествознание, – говорит Джулия, – мы все возьмем базовый уровень. Я как-нибудь проживу без блестящей карьеры всемирно известного нейрохирурга.

Бекка озадаченно вскидывает голову, прислушиваясь, нет ли в голосе подруги сарказма, но Джулия улыбается настоящей, открытой улыбкой. Секунда замешательства – и Бекка улыбается в ответ. Руки ее расслабляются, и голова Селены теперь покачивается почти незаметно.

– Я все равно не хочу выбирать продвинутую биологию, – говорит Холли. Она с наслаждением вытягивает ноги и кладет скрещенные ладони под голову. – Там заставляют препарировать овечье сердце.

“Ффууу…” – дружно, все, даже Селена.

Джулия прячет камешек в карман и встает. Чуть сгибает колени, взмахивает руками и подпрыгивает; на мгновение зависает над кустами, раскинув руки, запрокинув голову и открыв небу беззащитное горло, и плавно, на цыпочки, как балерина, приземляется на траву.

В четверг Джулия блюет в самом начале психологической консультации, едва сестра Корнелиус заводит длинную, торжественную и изрядно путаную речь, в которой упоминаются ночные клубы, самоуважение и мнение Господа Иисуса насчет экстази. Джулия полагает, что вполне может обойтись без всего этого.

Телефон Селены все еще на том же месте. Крис прислал вполне предсказуемые сообщения. Она не ответила.

Джулия пишет: В 1 час ночи. На обычном месте. НЕ ОТВЕЧАЙ. Просто приходи. Отослав сообщение, она удаляет его из папки “отправленные”.

Джулия планирует лечь в постель и позаниматься, потому что реальный мир никто не отменял, и нравится это козлу Крису и дуре Селене или нет, но экзамены все равно придется сдавать, и сегодня это даже несколько утешает. Но вместо этого засыпает, мгновенно и глубоко.

Просыпается она, когда остальные влетают в комнату, а в коридоре галдят девчонки.

– Боже милосердный! – Холли хлопает дверью. – Нет, вы вообще поняли, о чем это? Рона слышала, как чья-то кузина стояла где-то в очереди за чем-то и парень из One Direction, тот, с дебильной прической, взял ее за руку. Нет, не женился — только прикоснулся. И все. У меня уши в трубочку свернулись. Привет.

– У меня рецидив. – Джулия садится в кровати. – Если хочешь доказательств, подойди ближе.

– Да ладно. Я же ничего не говорю. – На этот раз ей, кажется, не очень любопытно, что происходит с Джулией. Взгляд ее устремлен на Селену, которая копается в гардеробе, склонив голову так, что волосы закрывают лицо. Руки движутся медленно, как будто ей невыносимо сложно сосредоточиться.

Холли не идиотка.

– Эй! – Джулия встряхивает затекшей рукой. – Если вы намылились в “Корт”, не купите мне наушники? А то я подохну от скуки, если придется торчать тут еще и без музыки.

– Возьми мои, – предлагает Бекка. Бекка тоже не идиотка, но происходящее – мимо нее, это для нее запредельные сложности. Джулии хочется зарыть Бекку поглубже в одеяло и спрятать ее там, в теплом безопасном убежище, пока все не кончится.

Холли продолжает наблюдать за Селеной.

– Не, твои не хочу, – говорит Джулия, и ничего не поделать с гримасой боли на лице Бекки. – Они жмут. У меня, видимо, уши неправильной формы. Хол? Не одолжишь мне десятку?

– А, да, конечно, – реагирует наконец Холли. – Какие тебе купить?

– Такие красные, как у меня были раньше. И колы прихвати, ладно? Имбирный эль уже не лезет.

Это должно бы их задержать на какое-то время. Красные наушники продаются в “Корте” в одном-единственном месте, маленький магазинчик гаджетов на самых задворках верхнего этажа, последнее место, куда заглянут случайные посетители. Если повезет, они едва успеют, чтобы собрать учебники для домашних заданий, и Джулии достанется всего несколько секунд общения.

Осознание того, что она пытается избегать лучших подруг, наваливается новым приступом сонливости. Звуки доносятся издалека: что-то говорит Холли, Бекка хлопает дверцей тумбочки, где-то в коридоре продолжает тараторить Рона, а кто-то поет, мелодично и быстро, мне осталось только, мне осталось только… И Джулия засыпает.

Ночью, после того как погасили свет, Джулия догадывается, к чему были эти приступы слабости и сонливости: сейчас она бодра и полна сил и не станет клевать носом, даже если устанет. А прочие, вымотанные прошлой ночью, выведены из игры.

– Лени, – тихо зовет она в темноту. Понятия не имеет, что скажет, если Селена вдруг откликнется, но ни звука в ответ.

Громче:

– Лени!

Тишина. Только дыхание, медленное и ритмичное, мерное посапывание, как будто их накачали снотворным. Джулия свободна. Никто ее не остановит.

Она садится на кровати, одевается. Джинсовые шорты, топ с глубоким вырезом, “конверсы”, розовое худи. Джулия занимается в школьном театре, ей известно, насколько важен костюм.

Стекло над дверью матово светится серым от дежурных лампочек в коридоре. Джулия заставляет их вспыхнуть ярче и оглядывается на подруг. Холли вытянулась на спине, Бекка свернулась клубочком, как котенок, Селена – ворох золотых волос на подушке. Ровное сопение стало громче. Выскальзывая в коридор, Джулия люто ненавидит их всех.

А в парке все сегодня иначе. Тепло и чуть ветрено, луна громадная и слишком близко. Каждый шорох звучит резче, словно адресован именно ей, испытывает; ветки трещат в кустах, проверяя, подпрыгнет ли она испуганно, листья шелестят вслед, вынуждая оглянуться. Что-то кружит среди деревьев, издавая пронзительные крики, от которых мурашки бегут по спине, предупреждают о чем-то. Но Джулия давно перестала бояться того, что может скрываться в парке, и вообще позабыла, каково это. Она ускоряет шаг и убеждает себя: это лишь потому, что она сейчас в одиночестве.

Она приходит на поляну заранее. Прячется за одним из кипарисов, прижимается к стволу, слушая, как сердце стучит прямо в кору. Пронзительный крик преследует ее, раздается где-то вверху, в кронах деревьев. Джулия пытается разглядеть, но нечто неведомое движется слишком быстро, она успевает лишь краем глаза поймать тень длинного тонкого крыла.

Крис тоже явился пораньше. Джулия за милю расслышала его шаги – по крайней мере, она уповает на всех святых, что это именно Крис, потому что в противном случае это нечто иное, размером с оленя, ломится через кусты, не заботясь, что его могут услышать. Она впивается зубами в кору кипариса, чувствуя на языке вкус, смоляной и едкий.

Он выходит на поляну. Высокий и стройный. Прислушивается.

В лунном свете он совсем иной. Днем это просто еще один придурок из Колма, симпатичный, если у вас непритязательный вкус, типа вы любитель дешевых сетевых ресторанов, неглупый, если вам нравится угадывать каждое слово еще до того, как его произнесли. Но сейчас это другой человек. Он прекрасен той красотой, которая вечна.

Джулию словно током бьет: ему не следует здесь находиться. Крис Харпер, недоумок, охотник за сиськами, мог бы явиться, исполнить свои щенячьи ритуалы и свалить спокойно и безнаказанно, как блудливый кот; поляна и веточкой бы не шелохнула, отмечая появление существа банального и мелкого, просто следующего своим рефлексам. Но этот юноша: поляна отметила его. Этот юноша, словно изваянный из белого мрамора, с высоко поднятой головой, приоткрытыми губами: у поляны есть для него особая роль.

Джулия понимает, что единственно разумным выходом было бы свалить на хрен отсюда. Выбраться из укрытия. Тихо-тихо вернуться в свою комнату, залезть в кровать и надеяться, что Крис подумает, будто Селена морочит ему голову, и опять начнет ныть и страдать. Надеяться, что поляна отпустит его невредимым в дневную жизнь. Надеяться, что все завершилось.

Но нет. То, что привело ее сюда, осталось неизменным. Если она не сделает этого сегодня, тогда Селена сделает завтра, или через неделю, или через две.

Джулия продвигается на несколько шагов вперед и физически ощущает, как лунный свет заливает ее с ног до головы. Кипарисы за спиной трепещут в готовности.

Крис оборачивается на шорох, бросается к ней, вытянув руки, лицо сияет неподдельной, незамутненной радостью. А этот парень прикидывается даже лучше, чем она думала, неудивительно, что Лени не устояла. Увидев, кто идет навстречу, он резко тормозит, как лошадка в мультике.

– Что ты здесь делаешь? – возмущенно спрашивает он.

– Как любезно, однако. – Джулия благоразумно рассудила, что сегодня ночью не следует особо умничать; она знает, как вести себя, достаточно насмотрелась на девчонок-идиоток. Поэтому глупо хлопает глазками и хихикает, вылитая Джоанна: – А ты кого ждал?

Крис отбрасывает челку со лба.

– Никого. Не твое дело. У тебя что, свидание тут? Или как?

Он смотрит куда угодно – на тропинку, на все кусты вокруг, – только не на нее. И хочет лишь одного: чтобы она поскорее убралась отсюда, пока не пришла Селена.

– У меня свидание с тобой, – застенчиво опускает голову Джулия. – Привет.

– О чем это ты?

– Ну как же, это же я написала тебе.

– Ты что, шутишь?

Джулия совершенно по-идиотски одновременно пожимает плечами, кокетливо поводит ими и хихикает.

Запрокинув голову, Крис начинает кругами метаться по поляне. Он злится на нее – и за то, что она не Селена, и за то, что видит его таким. Джулия понимает, что должна была предусмотреть такой вариант.

Она поднимает голос на октаву выше, впрыскивает чуть хнычущих интонаций, робкая покорная малышка, осознающая свою вину перед большим знаменитым мальчиком.

– Ты сердишься на меня?

– Да твою ж мать.

– Ой, простиииии, пожалуйста, я таааак виновата… ты же понимаешь. Что обманула тебя. Я просто… – Джулия косится на Криса, низко наклонив голову. Продолжает еще более дебильным голосом: – Я так хотела встретиться с тобой. Наедине. Ну ты понимаешь, о чем я.

На этом месте Крис перестает метаться и наконец обращает на нее внимание. Сквозь гнев проступает интерес.

– Могла бы просто подойти и поговорить со мной. В “Корте”, да где угодно. Как все нормальные люди.

– Вот еще, – надувает губки Джулия. – Ты же такой популярный. Да к тебе вечно очередь стоит, чтобы поболтать.

В уголках рта Криса зарождается самодовольная улыбка. Надо же, как просто, удивляется Джулия и неожиданно понимает, почему все девчонки пользуются этим нехитрым приемом.

– Ну-у-у-у, – кокетливо выпячивает она грудь, – может, сядем и типа поговорим?

– А как ты?.. – внезапно настораживается Крис. – Этот телефон, с которого ты мне написала. Откуда ты?..

Он хочет знать, в курсе ли Селена. Велико искушение намекнуть, что да. Но он начнет наезжать на Селену, и все усложнится. Джулия решает говорить правду, хотя бы частично.

– Мы с Селеной живем в одной комнате. Я нашла телефон и прочитала вашу переписку.

– Блин! – Крис возмущенно вскидывает руки. – Так ты знаешь про нас?

– Я умная, – хихикает Джулия.

– Господи, – его лицо кривится в гримасе отвращения, – она же твоя подруга? В смысле, я знаю, конечно, что вы, девчонки, можете быть жуткими стервами, но это уж совсем перебор.

– Ты даже не представляешь. – Сейчас она не пытается жеманничать, и пока Блистательный Мальчик морщит лоб, мучительно соображая, что это за сложный план и как именно она намерена над ним поиздеваться, Джулия достает из кармана худи презерватив и демонстрирует его.

Крис столбенеет. Потрясенно таращит глаза. Он рассчитывал максимум потискаться, ну влезть в лифчик, не более того. Но такое ему в голову не приходило.

– Ты что, серьезно? – выдыхает он после паузы. – Типа… мы же с тобой и трепались-то всего раза два-три.

Джулия выдавливает смешок:

– Да брось. Джеймс Гиллен наверняка рассказывал про меня. Так ведь?

– Ну. Да. – Крису неловко. – Но Джеймс много чего болтает. Я думал, ты бортанула его и он в отместку повел себя как говнюк.

Джулия потрясена. Она-то была уверена, что все вокруг поверили гаденышу Джеймсу Гиллену, а все это время Крис, последний, о котором она вообще могла подумать… Неведомое создание вновь предупреждающе вскрикнуло в кипарисах, и смятение обрушивается на нее, а если у Криса с Селеной действительно серьезно, а судя по запискам, так оно и есть, и если он тот, кто действительно может нравиться, а не… Мысли мелькают, отвлекают ее, сбивают с толку. Еще мгновение – и ее защита треснет и она сбежит.

– Джеймс, конечно, абсолютный козел, – хмыкает она, – но не абсолютный врун. Слушай, на дворе двадцать первый век. Девушкам вроде уже позволено любить секс, нет? Ты ничего и, говорят, классно целуешься. А мне большего и не надо. Я же не собираюсь за тебя замуж.

И либо Крис не так уж сильно влюблен в Селену, либо презерватив его гипнотизирует. Он делает шаг навстречу.

– Э, полегче. – Джулия вскидывает ладонь, останавливая его, но все же успевает кокетливо наморщить носик, чтобы движение не показалось слишком резким. – Тут такое дело. Я не делю парней с подругами. Мне пофиг, с кем ты еще путаешься, но с этого момента Селену вычеркиваешь из списка. Идет?

– Чего?.. – Большая часть мозга Криса поглощена презервативом, но тут он чуть трезвеет, хмурится. – Ты же сказала, тебе пофиг, что я с ней.

– Так, сосредоточься. Я не шучу. Если попытаешься мутить с нами обеими, я все узнаю. Я буду присматривать за Селеной и за этим телефоном – буду тебе писать с него, чтобы помнил, что я серьезно. А если вдруг придумаешь какой-нибудь ловкий ход, я тут же все расскажу Селене и ты останешься вообще в дураках. Но если оставишь ее в покое – совсем в покое, никаких эсэмэсок и всякого такого, – тогда у нас с тобой всегда будет шанс…

И Джулия шаловливо помахивает презервативом. Добыть его, кстати, оказалось совсем несложно, достаточно было на минутку сбежать от девчонок в туалет в “Корте”, где везде стоят автоматы, обклеенные медицинскими плакатами и изрисованные граффити. На минутку в сортир, ща вернусь — уже убегая, прежде чем они успели подняться с места. Побег – это очень легко, если хочется. Просто никому из них этого прежде не хотелось.

Крис замер на месте.

– Эй, – окликает Джулия. – Проблемы? Парень может отказаться от такого предложения только в одном случае – если он гей. По мне, так ничего особенного, но ты хотя бы скажи, я тогда найду кого-нибудь другого, чтобы позабавиться.

– Просто не уверен, что это хорошая идея, – бормочет он.

Чует, что дело нечисто. Бедный недоумок считает, что вот-вот разберется, в чем тут засада. Но на свете так мало коротких слов.

– Да ладно тебе, – подталкивает Джулия. – Ты все равно ничего не теряешь: Селена не хочет тебя больше видеть, иначе бы ответила на твои эсэмэски. И кстати, если ты сейчас развернешься и уйдешь, я все равно расскажу ей, что у нас с тобой было. Ну, давай.

Джулия нагло улыбается Крису и медленно расстегивает молнию на худи. Она с легкостью читает в его голове, как будто перед ней книга с яркими иллюстрациями. Вот чувствительные, ранимые участки, где оставила след Селена; черная выжженная дыра – это он ждал ее сегодня, но так и не дождался; ослепительные краткие вспышки ненависти к Селене и ко всем девчонкам, с которыми он встречался, но больше всего – к Джулии. И она видит миг, когда Крис решился. Он улыбается и протягивает руку за презервативом.

Джулия готова к тому, что произойдет. Ветер в кронах кипарисов взревет, как нападающий лев; тревожные крики ночных птиц взметнутся в темное небо. Земля под ногами вздыбится. Луна разлетится на тысячи осколков, и самые острые стрелами устремятся к ней и разрежут от паха до горла, все заполнит запах горячей темной крови, брызжущей из глубин. И боль, от которой она ослепнет навеки.

Ничего не случилось, вообще ничего. Поляна по-прежнему – клочок неровно подстриженной травы; кипарисы – всего лишь деревья, которые давний садовник посчитал достаточно неприхотливыми. Крики – да, доносятся, но вся мистическая жуть куда-то подевалась, это просто птицы, бессмысленно вопящие, потому что больше они ничего не умеют. Даже боль – ничего особенного, тупо невыразительно саднит. Джулия ерзает, сползая с острого камешка, впившегося ей в ягодицу, и морщится, глядя поверх раскачивающегося плеча Криса. Луна превратилась в плоский бумажный диск, блеклый, прилипший к небу.