Однажды Г.Л. Менкен назвал совесть внутренним голосом, говорящим о том, что вас кто-то может увидеть. Выдающийся социобиолог Роберт Трайверс, кажется, имел в виду очень похожую вещь, когда писал: «Общее психологическое допущение, что человеку неловко за свое неподобающее поведение, даже если рядом никого нет, возможно, основывается на том факте, что многие прегрешения с большой вероятностью станут известны широкой публике».

Примеры, которые мы видели в главе III, говорили о том, что эгоистическому человеку совесть в качестве предупредительного механизма ни к чему. В этих примерах, напомним, обман было невозможно выявить. Вероятно, иногда такие случаи встречаются в реальной жизни. Но понимает ли человек, что наверняка не попадется, — это другой вопрос. Наша история полна примеров «идеальных» преступлений, в которых все пошло наперекосяк. Даже человек, нашедший в пустынном парке кошелек, полный денег, может задаться вопросом, а не специально ли его здесь оставили, чтобы потом показать в передаче «Скрытая камера».

Когда кого-то подловили на обмане один раз, создается допущение, что он способен повторить подобный обман, и это может в дальнейшем ограничить его возможности. Из такого рода наблюдений возникает максима: «Честность — лучшая политика». В соответствии с этим широко распространенным взглядом, даже просто осторожный человек — человек без «реальной» озабоченности тем, чтобы поступить правильно — больше всего выигрывает, обходя стороной все возможности для обмана, сколь бы привлекательными они ни казались. Таким образом он приобретает репутацию честного человека — и репутация эта будет служить ему так же, как яркий румянец служил честным людям в нашей последней главе, а именно как убедительный сигнал надежности.

Трайверс предполагает, что естественный отбор, возможно, поощрял чувство вины, поскольку оно помогает людям не оказаться пойманными на обмане и, как результат, люди создают себе благоприятную репутацию. Возможно, ощущение вины и в самом деле поощрялось с этой целью, но не по тем причинам, какие обычно приводятся.

 

ЗАБЛУЖДЕНИЕ «ПЛОХОЙ ИСХОД ПРЕДПОЛАГАЕТ ПЛОХОЕ РЕШЕНИЕ»

Аргумент о репутации звучит неплохо, но при ближайшем рассмотрении имеет, как представляется, критический логический недостаток. Говоря вкратце, этот аргумент постулирует, что, никогда не обманывая, человек приобретет хорошую репутацию, и возникающие преимущества перевесят любые выгоды, которые он ожидал от обмана. Таким образом, это равносильно утверждению, что, просто потому что всегда есть некоторая вероятность разоблачения, обманывать всегда нерационально. Если понимать его буквально, это, конечно же, ложное высказывание. Это яркий пример заблуждения «плохой исход предполагает плохое решение».

Чтобы проиллюстрировать это заблуждение, представим себе, что вам предложили следующую игру: вы будете вытаскивать один мячик из урны, в которой лежат 999 белых мячиков и один красный. Если вы вытащите белый мячик, как это вероятнее всего произойдет, вы выиграете 1000 долларов. Если вы вытащите единственный красный мячик, вы расстанетесь с 1 долларом. Предположим, вы принимаете условия игры и затем вытаскиваете красный мячик. Вы теряете 1 доллар. Будете ли вы теперь говорить, что это было плохое решение? Если да, то вы совершаете ошибку. Принятое вами решение, очевидно, было хорошим. Почти любой рациональный человек поступил бы так же. То, что вы потеряли деньги, печально, но ничто не говорит о качестве вашего решения.

Мой коллега Ричард Талер приводит в качестве иллюстрации того же самого заблуждения эпизод из «Чемпионата Американской бейсбольной лиги». В восьмом ининге второй игры два аута, и «Янки» проигрывают со счетом 3:2. Вилли Рэндольф был на первой, когда первый бейсмен «Янки» Боб Уотсон делает двойной проход на левую сторону поля. Левый филдер «Рояле» бежит за ним, затем кидает шот-стопу, который в обходе. Видя этот бросок, тренер на третьей базе, Майк Ферраро, отзывает Рэндольфа. Но Джордж Бретт, третий бейсмен «Рояле», поддерживает удар. Рэндольф выведен с поля из-за очень близкой игры. Владелец «Янки» Джордж Стайнбреннер приходит в ярость и в конце концов увольняет Ферраро. Сделав это, Стайнбреннер совершает ошибку «плохой исход предполагает плохое решение» (и, как знают те, кто следил за «Янки», делает это не в первый и не в последний раз). Отзыв же Ферраро, очевидно, был сделан правильно.

По-видимому, незадачливых Ферраро всего мира имел в виду Адам Смит, когда более 200 лет назад писал: «То, что мир судит по событию, а не по замыслу, во все века вызывало сетования и сейчас является величайшим препятствием для добродетели». Ошибка «плохой исход предполагает плохое решение» отвращает не только от добродетельного поведения, но и от любого другого поведения, в том числе и обмана, когда существует большой риск плохого исхода.

И тем не менее обманывать не иррационально, независимо от того, сколь низки шансы быть пойманным с поличным, — как не было иррациональным для Ферраро отозвать своего игрока, независимо от того, как низки были его шансы оказаться уволенным. Даже если принять во внимание возможный ущерб репутации, обман все равно будет приносить выгоду в случаях, когда вероятность его выявления, хотя и не нулевая, но достаточно низкая. Давайте назовем эти случаи «золотыми возможностями». Найти кошелек с деньгами в пустынном парке — это золотая возможность. Человек, возвращающий деньги просто потому, что боится попасть в передачу «Скрытая камера», — параноик, а не осторожный человек. Люди часто сталкиваются с возможностями, при которых шансы быть пойманным с поличным достаточно низки, чтобы обман стал рациональным, и большинство из них, очевидно, это понимают.

Трудность, которую золотые возможности ставят перед репутационным доводом, можно четко увидеть на простом примере. Предположим, в мире есть два типа людей, честные и нечестные, и каждый тип составляет половину населения. Первые никогда не обманывают, вторые обманывают, только когда им представляется золотая возможность. Эти возможности не всегда полностью безопасны. Давайте представим, что одного нечестного человека из пятидесяти все-таки ловят с поличным.

Теперь предположим, что нам нужен честный человек для выполнения задачи, которая представляет такую золотую возможность. Кандидат отвечает на наше обращение. Что мы узнаем, изучив его репутацию? В этой среде 99 из каждых 100 человек будут иметь «хорошую» репутацию (50 из них будут по-настоящему честными, 49 — обманщиками, которые никогда не попадались). Даже если мы узнаем, что у нашего кандидата хорошая репутация, мы знаем, что есть почти 50%-ая вероятность (49/99), что он будет обманывать при достаточно благоприятных обстоятельствах. Поскольку примерно те же шансы (50/100) применимы к человеку, который был выбран наугад, ясно, что невыгодно тратить значительные средства на выяснение репутации кандидата. Если нечестные люди ведут себя рационально, большинство из них сумеют избежать разоблачения. Таким образом, у нас, по-видимому, мало шансов узнать, как ведут себя люди в той ситуации, которая нас особенно волнует, а именно при наличии золотой возможности обмануть.

Точно так же, если люди действуют рационально, мы не сможем выяснить, что кто-то честен, просто наблюдая за тем, что он делает в ситуациях, в которых выявление обмана вполне вероятно. В отличие от золотых возможностей, это ситуации, в которых мы часто выясняем, как люди поступали. Именно по этой причине, однако, в этих случаях обманывать было бы нерационально. Наблюдение, что кто-то не обманывает, говорит нам только о том, что он осторожен, а не о том, что он честен. В силу самого понятия честности представляется, что репутация необманывающего человека мало о чем нам говорит. Не иметь плохой репутации — не то же самое, что быть известным своей честностью. Те виды поступков, которые могут стать достоянием гласности, — недостаточно хорошая проверка того, честен ли человек.

 

ПРОБЛЕМА ИСПОЛНЕНИЯ

Эти наблюдения относительно репутации подводят к своеобразной проблеме. Очевидно, что большинство людей думают, что репутация передает важную информацию. Если бы они в это не верили, зачем бы они так о ней беспокоились? Зачем, например, компании дают себе труд проверять рекомендации, представленные кандидатом? Или зачем домовладелец изучает репутацию фирмы, прежде чем подписать контракт на ремонт крыши? Должны ли мы считать, что такое поведение иррационально? Если мы считаем, что обманщики эффективны в преследовании своего эгоистического интереса, нам, похоже, придется сделать такой вывод.

Однако в аргумент о репутации все-таки можно вдохнуть жизнь. Ведь контраргумент в таком случае критическим образом зависит от допущения, что нечестные люди делают выбор на основе рациональных расчетов. Тем не менее в предыдущей главе мы привели достаточно примеров, заставляющих усомниться в справедливости этого допущения. Даже самый законченный рационалист не стал бы настаивать, что решениями относительно приема пищи управляют строго рациональные силы. Помимо способности суждения, у нас есть еще аппетит, с которым надо бороться, и мы часто едим даже тогда, когда знаем, что не в наших интересах это делать.

В сущности по похожим причинам обманщики не всегда могут преследовать свой эгоистический интерес. Ибо в мотивации решений об обмане рациональные расчеты тоже играют лишь косвенную роль. Эгоистический человек видит выгоду от возможности обмануть, и связанные с этим приятные чувства создают импульс сделать это. Но с этим чувством вступает в борьбу противоположное чувство, порождаемое рациональной оценкой шансов разоблачения. Если эти шансы достаточно высоки или достаточно неопределенны, рациональный расчет подсказывает, что не стоит обманывать. Но этот расчет всего лишь вызывает второй ряд чувств, которые вступают в борьбу с побуждением обмануть. Нельзя быть совершенно уверенными, что эти борющиеся друг с другом импульсы в итоге приведут к благоразумному выбору.

Как только мы допускаем возможность, что решения об обмане часто могут приниматься на нерациональных основаниях, возникает логическая база для увязки репутации человека и его истинного характера. Предположим, нечестный человек обманывает, не только когда ему представляется золотая возможность, но часто даже в тех случаях, где велики шансы быть пойманным с поличным. Если, скажем, половину из них действительно ловят, тогда мы гораздо больше узнаем о человеке, выяснив, что он пользуется хорошей репутацией. У него теперь гораздо больше шансов оказаться честным, чем у случайно выбранного человека. (В приведенном выше числовом примере шансы теперь 67, а не 50%.)

На этом этапе связь между репутацией и характером стала теоретической возможностью, не более того. Сама по себе возможность, что нечестный человек может делать выбор иррационально, не позволяет сделать вывод, что так он скорее всего и будет поступать в большинстве случаев. Более того, она не позволяет сделать вывод, что его ошибки слишком часто ориентированы на обман. Чтобы репутация стала релевантным ключом к разгадке характера, необходимо, чтобы нечестные люди имели тенденцию обманывать в ситуациях, где шансы побуждают не обманывать. В противном случае их не будут ловить достаточно часто, чтобы они могли заработать плохую репутацию.

 

ОБМАНЧИВО ПРИВЛЕКАТЕЛЬНЫЕ ВОЗНАГРАЖДЕНИЯ

Экспериментальная психология дает убедительные подтверждения существования именно такой тенденции, порождаемой тем, что непосредственные награды кажутся обманчиво привлекательными. Релевантные свидетельства дают эксперименты с участием людей и животных. Эти эксперименты показывают, что имеет значение не только размер материального вознаграждения или наказания, но и его своевременность.

Рассмотрим, например, пару решений, представленную на рис. IV. 1. В ситуации А подопытных просят выбрать сегодня между двумя следующими наградами: (1) 100 долларов через 28 дней или (2) 120 долларов через 31 день. Здесь большинство людей реагирует вполне рационально, выбирая вторую награду. (Эта реакция кажется рациональной, потому что нет разумно надежных инвестиций, которые давали бы 20% прибыли за три дня. Иными словами, вторая награда просто более стоящая, чем первая.)

В ситуации Б подопытных просят выбрать между другой парой наград: (1*) 100 долларов сегодня или (2*) 120 долларов через три дня. Суммы в долларах все те же, и награды снова отстоят одна от другой на три дня. В этот раз, однако, большинство подопытных выбирают первую награду. Что-то не сходится: ведь при любой процентной ставке, при которой награда (2) ценнее, чем награда (1), награда (2*) также должна быть ценнее, чем награда (1*). И тем не менее в описанных ситуациях люди выбирают по-разному. В терминологии психиатра Джорджа Эйнсли, более скорый выигрыш называется «обманчивым» в сравнении с более поздним.

Психологи-бихевиористы объясняют это нарушение логики следующим образом: применительно к первой паре альтернатив механизм психологической награды рассматривает каждый выигрыш как отложенный во времени. Что-то, причитающееся через 28 дней, кажется таким же отдаленным, как что-то, причитающееся через 31 день. Мгновенное исполнение желаний невозможно в любом случае, так почему бы не выбрать более крупную награду? Во второй паре альтернатив, однако, непосредственность первой награды для многих подопытных слишком очевидна, чтобы ее игнорировать. Она заполняет их сознание и подчиняет себе их суждение.

Психологи обсуждают темпорально-непоследовательные выборы в категориях «закона соответствий» Ричарда Хернстейна. Одно из свойств закона соответствий в том, что привлекательность награды обратно пропорциональна ее задержке. В этом контексте термин «задержка» означает количество времени, которое пройдет, прежде чем будет получена награда. Закон соответствия подразумевает сильное дисконтирование наград в далеком будущем и фактически отдает первенство наградам, что даются сразу. (Свое имя закон получил по другому своему допущению, а именно: люди будут распределять свои усилия между конкурирующими видами деятельности таким образом, чтобы их награды на единицу усилия были одинаково привлекательными, т.е. чтобы награды «соответствовали» друг другу.)

На рис. IV.2 закон соответствия между привлекательностью и задержкой приводится для награды, которая будет получена 31 января. Привлекательность этой награды удваивается каждый раз, когда задержка сокращается вдвое. Так, например, ее привлекательность 24 января, когда задержка составляет 7 дней, в 2 раза больше, чем 17 января, когда есть только 14 дней задержки. По мере приближения 31 января, привлекательность награды неограниченно возрастает. Некоторые авторы признают, что говорить о безграничной привлекательности награды не очень удобно, и заметьте, что важные выводы, которые делаются в литературе по этому вопросу, ничуть не изменились бы, если привлекательность стремилась бы к какому-то далекому, конечному пределу, тогда как задержка стремилась бы к нулю.

Нас в данном случае интересуют выборы по принципу «все или ничего» — такие как на рис. IV. 1, выбор между 100 и 120 долларами награды; или примеры из предшествующего обсуждения — выбор между тем, чтобы обманывать или не обманывать. В таких случаях закон соответствий отдает предпочтение альтернативе с более привлекательной наградой в момент, когда делается выбор.

Выбирая между двумя наградами, обе из которых будут получены в одно и то же время, получаешь результат, не зависящий от того, когда принимается решение. Бóльшая из двух наград будет привлекательнее, сколь бы длительной ни была задержка в момент выбора. Этого, однако, нельзя сказать, когда бóльшая из наград выдается позднее. Для гипотетического человека на рис. IV.3 представлена привлекательность двух наград из примера на рис. IV.1. Одна кривая показывает привлекательность 120 долларов, выплачиваемых 31 января, другая — привлекательность 100 долларов, выплачиваемых 28 января.

В этом примере две кривые привлекательности пересекаются 26 января. В этот день нашему гипотетическому человеку будет все равно, какую награду выбрать. До 26 января он бы выбрал бóльшую награду. Но с 26 по 28 января он бы выбрал меньшую. Если снова воспользоваться терминологией Эйнсли, награда в 100 до ларов обманчива по отношению к награде в 120 долларов в промежутке с 26 по 28 января.

Заметьте, что эта непоследовательность, вытекающая из закона соответствия, не просто результат того факта, что мы дисконтируем будущие награды. В конце концов, в этом нет ничего иррационального. В неопределенном мире синица в руке зачастую действительно лучше, чем журавль в небе. Непоследовательности возникают из-за специфического паттерна дисконтирования, вытекающего из закона соответствия. При рациональном дисконтировании привлекательность награды постепенно сводится к фиксированной величине по мере приближения срока выплаты награды. Согласно закону соответствия, наоборот, ее привлекательность растет гораздо более резко, хотя и не бесконечно. При рациональном дисконтировании такое переворачивание предпочтений, которое дает закон соответствий, попросту не может произойти.

Свойство временного дисконтирования в законе соответствий или в каком-то близком его варианте — одна из наиболее устойчивых закономерностей в экспериментальной психологии. Когда голубю дают возможность нажать клювом на одну из двух кнопок, чтобы выбрать кусочек пищи 30 секунд спустя и гораздо больший кусочек 40 секунд спустя, он выбирает последний вариант. Но когда он выбирает между одним и тем же куском сейчас и большим куском 10 секунд спустя, он часто выбирает первый. Так же ведут себя крысы. Так же — кошки, собаки, морские свинки и кабаны. И так же чаще всего поступают люди. Эта особенность, по-видимому, встроена в нервную систему большинства животных.

 

ЭМОЦИИ КАК МЕХАНИЗМ САМОКОНТРОЛЯ

Это не означает, что материальная награда и задержка механически приводят в действие закон соответствия и тем самым подтверждают детерминистскую теорию человеческого поведения. Наоборот, очевидно, что люди в значительной степени контролируют то, как они воспринимают награды от конкурирующих друг с другом видов деятельности. Насколько я знаю, пока еще ни один суд не принял оправдание вроде «Я не мог не украсть деньги — они там лежали, а я был под воздействием закона соответствия». (Многие общества, однако, имеют законы, запрещающие провоцировать на уголовно наказуемые действия, и закон соответствия может быть одной из причин для этого.)

Закон соответствия не говорит, что в выборе обманчивой награды может быть что-то неизбежное. Чтобы понять, почему, давайте рассмотрим вариант проблемы обмана, обсуждавшейся в главе III. На этот раз предположим, что выявить обман не просто, но возможно. Если Смиту это сошло с рук, то он тут же получает выигрыш. Однако, если его ловят с поличным, он не только не получает текущего выигрыша, но еще приобретает дурную репутацию. Рациональная оценка подсказывает ему, что это не золотая возможность. Он знает, что люди, которые удержатся от обмана в данной ситуации, приобретут хорошую репутацию и что в долгосрочной перспективе им будет лучше. Но перспектива мгновенного выигрыша все ж таки остается для него соблазнительной.

Если Смит эмоционально предрасположен считать обман как таковой неприятным актом — т.е. если у него есть совесть — ему будет легче бороться с соблазном обмана. Если психологический механизм награды подчеркивает привлекательность вознаграждения в настоящий момент, простейший способ противиться обманчивой награде от обмана — чувство, которое в то же самое время толкает в ровно противоположном направлении. Вина как раз и является таким чувством. И поскольку она совпадает с моментом выбора, закон соответствия не дисконтирует ее по сравнению с конкурирующей материальной наградой. Если это чувство достаточно сильно, оно может перечеркнуть мнимую привлекательность близящегося материального вознаграждения.

Заметим, что это наблюдение не противоречит закону соответствия. Скорее, оно указывает на то, что нематериальные награды и наказания тоже могут оказаться важны. Закон соответствия просто описывает, что привлекательность награды — материальная или нематериальная — имеет тенденцию варьироваться в зависимости от задержки в ее получении. Таким образом, хотя привлекательность резко возрастает по мере того, как задержка стремится к нулю, близкое материальное вознаграждение не всегда неотразимо. Ему можно эффективно противодействовать при помощи конкурирующих наград, пусть даже нематериальных, при условии, что они тоже близкие.

Но даже в этом случае закон соответствия наглядно показывает, что просто осторожному человеку часто трудно удержаться от обмана, когда рациональный анализ говорит, что обманывать невыгодно. Проблема в том, что материальные выгоды от обмана получают сразу, а санкции наступают только гораздо позже, если вообще наступают. Если наш психологический механизм вознаграждения действительно придает непропорциональный вес близким по времени наградам, человек, заботящийся только о своем материальном вознаграждении, будет обманывать, даже когда делать это неразумно.

Часто разумнее будет воздерживаться от обмана, как это хорошо продемонстрировали теории «око за око» и реципрокного альтруизма. В подобных случаях можно получить выгоду, если побороть тягу к обману. Мы, таким образом, можем представить себе популяцию, в которой совестливые люди более успешны, чем бессовестные. Бессовестные люди будут обманывать реже, чем могли бы, но им просто будет труднее себя контролировать. Совестливые люди, наоборот, имеют возможность заработать хорошую репутацию и успешно сотрудничать с другими людьми, имеющими такие же наклонности.

Похожие рассуждения применимы в случае стремления к мести. Зачастую благоразумнее добиваться воздаяния даже большой ценой для себя. Это особенно верно, когда поступок помогает создать репутацию, которая будет сдерживать акты агрессии. Совершенно рациональный человек, совершенно владеющий собой, всегда стремился бы отомстить, когда будущие репутационные преимущества перевешивают текущие затраты на принятие мер.

Проблема, как и в примере с обманом, в том, что эти преимущества от репутации жесткого человека будут получены только в будущем, тогда как издержки на осуществление мести имеют место уже сейчас. Закон соответствия, таким образом, снова указывает на проблему самоконтроля. Человек может понимать, что выгодно считаться жестким, но при этом все равно будет испытывать соблазн избежать текущих издержек жесткого ответа. Предрасположенность к гневу в случае, если с вами поступили несправедливо, помогает решить проблему контроля за своими побуждениями. Так же как и с чувством вины, гнев помогает перенести будущие выигрыши в настоящий момент. В случаях, когда репутационные соображения склоняют чашу весов в пользу действия, разгневанный человек с большей вероятностью будет вести себя осмотрительно, чем просто осмотрительный человек, не испытывающий гнева.

Аналогично порой благоразумно отказаться от выгодной сделки, если ее условия явно ставят одну из сторон в более выигрышное положение. Поступив таким образом, человек может создать себе репутацию жесткого переговорщика, которая будет означать получение более выгодных условий в будущих сделках. В этом случае мы также имеем конфликт будущих выгод и текущих издержек и вытекающую отсюда проблему контролирования своих побуждений. Здесь тот, кто испытывает зависть или обиду, когда получает меньше положенной ему доли, встраивается в механизм награды в данный момент и с учетом этого с большей вероятностью поведет себя благоразумно. Человеку легче отказаться от выгодного, но нечестного предложения, если его принятие вызовет у него негативные чувства.

Наконец, любовь тоже может помочь человеку следовать эгоистическим курсом. Будущие события, из-за которых не в их интересах будет сохранять брак, — не единственные обстоятельства, о которых беспокоятся люди. Они также боятся разрушить брак, когда выгоднее его сохранить. Закон соответствия снова помогает объяснить почему. Человека может соблазнять перспектива внебрачных отношений, и тем не менее может так случиться, что лучше сохранить брак. То, что скорая награда от внебрачных отношений — обманчива, не делает ее менее привлекательной. Преимущества сохранения брака, хотя и более истинны, лежат главным образом в будущем. Это проблема контролирования побуждений в чистом виде.

Как и в других примерах, конкурирующие чувства могут помочь решить проблему. Сильное чувство привязанности к своему супругу или супруге перетянет психологическое вознаграждение за верность в день сегодняшний, в настоящее. Люди, испытывающие эти чувства, лучше приспособлены к тому, чтобы иметь дело с соблазнами, даже если и не полностью от них защищены. И по этой причине у них больше шансов добиться своих долгосрочных целей.

Закон соответствия говорит нам, что привлекательность награды резко возрастает, когда ее задержка стремится к нулю. Отсюда следует, что люди, думающие только о своем материальном вознаграждении, будут часто обманывать (не смогут расквитаться и т.д.), даже если это нерационально. Повторимся, выгоды от обмана даются сейчас, тогда как издержки появляются только позднее, если вообще появляются. Следовательно, когда мы видим, что человека никогда не ловили с поличным, у нас есть основания полагать, что его поведение мотивировано, хотя бы частично, нематериальным вознаграждением. И в этом крупица истины в нашей вере в то, что репутация имеет значение.

С этой точки зрения сила связи между репутацией и характером будет зависеть от того, до какой степени людям оказывается трудно сопротивляться вознаграждению «здесь и сейчас». Если контролирование побуждений — только мелкая проблема, связь будет слабой. Но если это серьезная проблема, тогда почти каждый просто разумный человек (т.е. человек, заботящийся только о материальном вознаграждении) будет рано или поздно пойман с поличным.

 

ДИСКОНТИРОВАНИЕ И РАЦИОНАЛЬНЫЙ ВЫБОР

Часто ли импульсы заставляют людей делать иррациональный выбор? По меньшей мере с XVII века философы были в этом уверены. Большинство людей, согласно Томасу Гоббсу, едва ли станут соблюдать то, что им диктует рассудок, из-за «своего извращенного стремления к настоящей прибыли». Джон Локк подчеркивал добродетель людей, воспитывавших в себе способность «отказываться от своих желаний, поступать вопреки своим наклонностям и следовать исключительно тому, на что указывает разум как на самое лучшее, хотя бы непосредственное желание влекло его в другую сторону». Спиноза чувствовал нечто подобное: «Все <...> домогаются вещей и считают их полезными отнюдь не вследствие голоса здравого рассудка, но большей частью по увлечению вследствие только страсти и душевных аффектов... поэтому ни одно общество не может существовать без власти и силы, а следовательно и без законов, умеряющих и сдерживающих страсти и необузданные порывы людей». Дэвид Юм отмечал «сильную склонность» к немедленному удовлетворению, которую он называл «источником всякого беспорядка и хаоса, сокрушений и несчастий».

Экономисты XIX века также осознавали проблему сдерживания порывов. Вот как, например, ее описывал Стенли Джевонс:

Чтобы обеспечить в жизни максимум выгоды, все будущие события, все будущие удовольствия или неудовольствия должны воздействовать на нас с той же силой, как если бы они были в наличии, с поправкой на их неопределенность... Но ни один человеческий ум не устроен столь совершенным образом: будущее чувство всегда имеет меньше влияния, чем настоящее [58] .

Бём-Баверк писал о «недостатке воли», Джон Стюарт Милль — о «непредусмотрительности» и А.С. Пигу уже в этом столетии — о «недостатке прозорливости» у человека. Не так давно Роберт Строц отметил, что люди с течением времени часто меняют свое ранжирование альтернатив, хотя имеющаяся у них информация и не меняется.

Идею, что проблемы сдерживания порывов реальны и важны, конечно, трудно исключить из повседневного опыта. Как знает каждый родитель, это проклятие каждого ребенка. Мы тратим массу энергии, чтобы научить детей откладывать удовлетворение желаний, и только спустя много лет эти усилия начинают приносить плоды.

Выгода от отказа от маленькой, быстрой награды в пользу большей и отсроченной — это урок, который нелегко усвоить. Действительно, многие взрослые люди продолжают бороться с собственной проблемой сдерживания импульсов. Человек, сидящий на диете, замечает немецкий шоколадный торт на тележке с десертами и испытывает мучительный соблазн. Рациональная оценка требует воздержания. Вес, который он наберет, говорит она ему, — слишком дорогая цена за мимолетный момент гастрономического удовольствия. И все же, несмотря на расчеты, он часто поддается соблазну. А когда поддается, то неизбежно потом выражает сожаление.

Скептики порой интересуются, следует ли принимать эти сожаления за чистую монету. Вероятно, сидящий на диете забыл, как ему нравился торт, и теперь жалуется только потому, что теперь ему приходится быть вдвойне сдержанным. Возможно, закон соответствия действует не только в перспективе, но и ретроспективно: если взглянуть назад вскоре после события, может показаться, что непривлекательность дополнительного ужесточения диеты — лишь иллюзия по сравнению с удовольствием от торта. Один из способов проверить эту возможность — посмотреть, как человек будет себя чувствовать, скажем, год спустя. С этой точки зрения мы склонны считать сожаления человека на диете искренними. Теперь, когда и удовольствие от торта, и неудовольствие от сидения на диете позади (и потому оба варианта сильно дисконтированы), он искренне признает, что торт этого не стоил.

За последнее десятилетие появилось много научной литературы по теме самоконтроля. Классическая проблема самоконтроля и сама является случаем проблемы обязательства, которую мы рассматривали выше. Практически каждый автор упоминает пример гомеровского Одиссея, столкнувшегося с необходимостью проплыть мимо опасных рифов, где обитали сирены. Одиссей понял, что как только он окажется в зоне слышимости пения сирен, его неудержимо потянет к ним и к собственной погибели. Имея возможность предсказать это временное изменение своих предпочтений, он придумал эффективный механизм обязательства: приказал команде крепко привязать его к мачте и не отпускать, даже если он будет их упрашивать, пока они благополучно не минуют опасные рифы.

Подобного рода механизмы обязательства часто встречаются в современной жизни. Опасаясь, что у них появится соблазн потратить свои сбережения, люди вступают в «Рождественские клубы», открывают специальные счета, с которых запрещается снимать деньги до конца осени, а также покупают пожизненную страховку, которая накладывает существенные пени на тех, кто тратит деньги по ней до выхода на пенсию. Опасаясь перебить себе аппетит, они подальше отставляют чашку с орешками кешью. Опасаясь того, что будут слишком много играть в казино, берут с сбой ограниченную сумму денег в Атлантик-Сити. Опасаясь, что допоздна просидят перед телевизором, убирают телевизор из спальни в другую комнату. Эта и множество других форм поведения может рассматриваться как попытка избежать обманчивых наград, выявляемых законом соответствия.

Даже традиционные проблемы аддикции теперь рассматриваются некоторыми авторами как прямое следствие закона соответствия. Эти и другие авторы утверждали, что склонность слишком высоко оценивать непосредственное вознаграждение лежит в основе большинства проблем с алкоголем, табаком и другими наркотиками. С этой точки зрения, например, проблема алкоголика в том, что удовольствие от выпивки наступает сейчас, а болезненное состояние только потом. Если бы похмелье наступало до алкогольного опьянения, лишь немногие напивались бы. (Отсюда успех лекарства дисульфирам — «Антабус» — которое вызывает приступ тошноты при приеме алкоголя.)

В одной работе анализировались результаты 60 опубликованных исследований, поддерживающих гипотезу, что сдвиг выигрышей алкоголика возымеет существенное действие на его поведение. Алкоголики, на которых перспектива провала карьеры и распада семейных отношений оказывает слабое сдерживающее воздействие, часто очень остро реагируют даже на незначительные изменения в текущих санкциях и наградах, а именно:

• необходимость проделывать небольшую работу перед каждым приемом алкоголя;

• необходимость быть помещенным в изолированную будку на короткое время после каждого приема алкоголя;

• право получать небольшие денежные выплаты за каждый случай воздержания.

Похожим образом из другого исследования выяснилось, что рост акцизов на алкоголь ведет к существенному сокращению происшествий по вине пьяных водителей и случаев смерти от цирроза печени. Данные по циррозу особенно любопытные, потому что подсказывают, что рост моментальных затрат на выпивку сокращает потребление алкоголя среди закоренелых, тяжелых алкоголиков.

Проблема жертвы аддикции, по-видимому, отличается степенью, но не сутью, от проблемы, с которой мы уже сталкивались: как придать будущим санкциям и наградам более важную роль в обусловливании нашего поведения. У всех из нас есть свои аддикции — еда, сигареты, алкоголь, спорт по телевизору, детективы и целый ряд других привлекательных видов деятельности. То, что наш механизм вознаграждения соблазняет нас удовольствиями момента, — часть устройства человека. Перед лицом поведенческих фактов вполне естественно предположить, что сама по себе рациональная оценка часто не может гарантировать поведение, награды за которое поступают главным образом в будущем.

Тогда было бы разумно заключить, что репутация честного человека в конечном счете несет в себе существенную информацию о его характере. Учитывая природу нашего психологического механизма вознаграждения, совершенно эгоистический человек часто поддается соблазну обмануть, даже если знает, что обманывать невыгодно. Поскольку он это делает, рано или поздно его поймают. Зная это, мы можем сделать вывод, что человек, которого не поймали, вероятно, не только осмотрителен.

 

СНОВА СТРАТЕГИЯ «ОКО ЗА ОКО»

В главе II мы видели, что стратегия «око за око» всегда должна служить лучшим руководством в многократной дилемме заключенного, чем опосредующие эмоции Трайверса. Затраты на подсчеты при стратегии «око за око» минимальны, и, в отличие от поведения, мотивированного эмоцией, она не создает риска, недостаточного сотрудничества, мести и т.д.

Однако теперь мы в состоянии увидеть фундаментальную трудность, связанную со стратегий «око за око». Проблема в мотивации, а не в сложности подсчетов. Человек может прекрасно рассчитать, что «око за око» — правильная стратегия, и все равно ему может не хватить дисциплинированности в ее применении. Тот, кто хочет поквитаться, например, должен сразу же понести издержки в надежде на материальный выигрыш в будущем, а разгневанному человеку с этим справиться легче, чем тому, кто занят чисто рациональными расчетами. Хотя нравственные чувства порой могут вести к поведению, неправильному с чисто материальной точки зрения, они помогают решить повсеместную проблему сдерживания порывов. Это может дать решающее преимущество.

 

ДЛЯ ЧЕГО НУЖНО ЧРЕЗМЕРНОЕ ДИСКОНТИРОВАНИЕ?

Распространенность проблемы контроля импульсов ставит вопрос, как естественный отбор произвел психологический механизм вознаграждения, который придает такой большой вес моментальным материальным выигрышам. Разве не были бы более успешными мутанты, чьи механизмы вознаграждения сильнее ориентированы в сторону будущего?

Здесь важно подчеркнуть, что экспериментальная литература не утверждает, будто быстрые выигрыши получают слишком большое значение в каждой ситуации. В ней только говорится, что им всегда придается очень большой вес. В целом это было, скорее, хорошо для тех сред, в которых мы эволюционировали. Когда давление отбора высоко, часто важны только текущие выигрыши. В конце концов, настоящее — ворота в будущее. Организмы, не выжившие в настоящий момент, просто не имеют будущего. В крайне конкурентных и неопределенных средах фокусирование большей части внимания на преодолении самых непосредственных угроз выживанию всегда должно было давать реальное преимущество.

Если был бы выбор между механизмом вознаграждения, который придавал бы большой вес текущим выигрышам, и тем, который придавал бы гораздо больший вес будущему, легко предположить, почему естественный отбор благоприятствовал первому. Невнимание даже к единичным важным ситуациям в настоящем могло обернуться бедой.

Но почему механизмы вознаграждения не могут производить отбор на более тонком уровне? То есть почему бы им не придавать больше веса будущим выигрышам в случаях, когда это может принести особенно важные преимущества? В ответ на этот вопрос эволюционные биологи поспешат указать, что естественный отбор не может свободно создавать любые желательные комбинации атрибутов. На этот процесс накладывается мириад ограничений, и те решения, которые мы наблюдаем в природе, хотя порой и бывают элегантными, гораздо чаще более неуклюжи, чем те, что придумал бы целеустремленный инженер. Степень, в которой природа способна отлаживать механизмы вознаграждения, может иметь жесткие пределы. А как уже отмечалось, мутант с механизмами вознаграждения, постоянно ориентированными на будущее, может оказаться не в состоянии проявить достаточную сосредоточенность, чтобы форсированно справиться с непосредственными угрозами.

Эйнсли и Херрштейн показывают, что усиленное дисконтирование могло получить преимущества из-за когнитивных ограничений:

Биологическая ценность низкой ставки дисконтирования ограничивается тем, что она требует от организма определять, какое из всех событий за прошедшие часы или дни привело к конкретному подкреплению. По мере того как ставка дисконтирования падает, информационная нагрузка возрастает. Без существенного дисконтирования подкрепление действовало бы почти в полную силу не только на поведение, которое ему непосредственно предшествует, но также и на поведение, которое имело место в предшествующие часы и дни. Задача по установлению того, какое именно поведение привело к подкреплению, может превосходить способность видов к обработке информации [65] .

Резюмируя, несмотря на все очевидные трудности, которые создает сильная ориентированность на настоящее, она может быть всего лишь одним из ограничений, с которыми мы сталкиваемся. Нравственные чувства можно считать грубой попыткой отладить механизм вознаграждения, сделать его более чувствительным к отложенным во времени наградам и санкциям в отдельных случаях.

 

НРАВСТВЕННЫЕ ЧУВСТВА БЕЗ ФИЗИЧЕСКИХ СИМПТОМОВ

С учетом всего вышеизложенного мы видим, что возможность развития моральных чувств все-таки существовала, даже если у них и нет внешних физических симптомов. Чтобы это случилось, люди должны испытывать трудности при исследовании именно той линии поведения, которая, как им кажется, в их интересах. При отсутствии таких трудностей, как мы видели, почти нет убедительной связи между наблюдаемым поведением человека — его репутацией — и его реальным характером. А без этой связи способность испытывать чувство вины, дающая человеку больше возможностей для создания себе хорошей репутации, не принесла бы ему выгоды.

Репутация человека небесполезна, если допустить, что, учитывая проблемы со сдерживанием порывов, люди с подлинными нравственными чувствами лучше других способны действовать в своих собственных интересах. Но эффект этих чувств не ограничивается ситуациями, в которых поведение, к которому они относятся — честность, стремление отомстить, верность и т.д., — было бы эгоистичным. Вспомним, что человек может сдержать свое побуждение обмануть благодаря противоположному побуждению, которое создаст текущие психологические издержки, если он действительно обманет. Даже если это противодействующее нравственное чувство могло возникнуть благодаря его эффективности в ситуациях, когда обманывать не рационально, отбор поведения ведется не на этом основании. То есть чувство может присутствовать, не только когда обман не приносит выгод, но даже когда приносит.

Таким образом, люди с хорошей репутацией могут решать даже однократные дилеммы заключенного. Например, они могут успешно сотрудничать друг с другом в предприятиях, в которых обман выявить невозможно. Истинный альтруизм, иными словами, может возникнуть просто из того, что репутация сложилась на основании осмотрительного поведения. Учитывая природу психологического механизма вознаграждения, не так-то просто создать такую репутацию. Люди, кому это удается, до некоторой степени демонстрируют признаки того, что их хотя бы частично должны мотивировать соображения, не сводящиеся к материальному эгоистическому интересу.

 

ДВА ПУТИ К НРАВСТВЕННЫМ ЧУВСТВАМ

Итак, мы рассмотрели два возможных пути возникновения нравственных чувств. Первый, описанный в главе III, я буду называть путем «искренности». По этой версии, нравственные чувства сопровождаются внешними физическими знаками, которые позволяют посторонним заметить их наличие. («Смит кажется искренним. Давайте его наймем».) Наоборот, по второй версии — путь «репутации» — никаких физических знаков не требуется. В силу практических трудностей осмотрительного поведения репутация может возникнуть как альтернативное средство выявления нравственных чувств.

Во многих отношениях эти версии сходятся. Обе они ведут к истинно альтруистическому поведению в том смысле, в каком оно определялось в главе И. Люди, не обманывающие в ситуации, когда нет почти никакой вероятности быть пойманным с поличным, были бы успешнее, если бы обманывали, и они это знают. Они воздерживаются не потому, что боятся последствий разоблачения, а потому что им неприятно обманывать.

Эти версии также похожи в том, что обе производят устойчивую пропорцию честных людей и оппортунистов в популяции. В случае искренности, напомним, издержки на проверку гарантировали, что никакая популяция не может состоять исключительно из сотрудничающих. Ибо в такой популяции будет неэкономично проверять людей на физические знаки искренности, и потому в ней начнут процветать предатели. Те же силы обеспечивают тот же самый результат в случае репутации. В любой популяции, которая состояла бы исключительно из сотрудничающих, было бы неэкономично собирать информацию о чужих репутациях, и потому у предателей дела шли бы лучше, чем у сотрудничающих. Оппортунисты — неотъемлемая часть пейзажа в обеих версиях.

 

ВЛИЯНИЕ КУЛЬТУРЫ

Обе версии также предполагают вполне осязаемую и объяснимую роль культуры — с чем теории, изложенные в главе И, имели некоторые проблемы. Напомним, что этим теориям не удавалось объяснить, почему родители-оппортунисты будут участвовать в попытках научить своих детей сотрудничать, если предательство невозможно или очень сложно выявить.

С вариантом искренности мы больше не испытываем этой трудности. Если есть какие-то внешние признаки нравственных чувств, тогда может быть выгодно их культивировать. Повторимся, эти чувства почти наверняка не являются наследственными в какой-то очень специфичной форме. Определения честности, понятия о справедливости, даже условия, вызывающие гнев, сильно разнятся от культуры к культуре. Если люди что-то и наследуют, так это восприимчивость к обучению установкам, которые скорее всего пригодятся им в жизни. Практически каждая культура много вкладывает в воспитание молодежи. Если люди, успешно усваивающие эти знания, внешне отличаются от тех, кто их не усваивает, нет ничего странного в том, что родители с энтузиазмом сотрудничают в процессе обучения.

Объяснение с точки зрения теории репутации так же легко позволяет понять, почему родители могут хотеть привить детям нравственные чувства. Потому что, согласно этой теории, человек тоже выигрывает от приобретения этих чувств. Поскольку они дают ему возможность вести себя осмотрительно под воздействием противоположных импульсов, они упрощают создание благоприятной репутации.

Конвенциональные теории легко объясняют полезность различных религиозных конфессий в целом. Но связь между этими верованиями и материальными интересами индивида зачастую не так ясна. И теория репутации, и теория искренности помогают указать на связующие моменты. Угроза геенны огненной и проклятия повышает вероятность того, что человеку будет не по себе, когда он поступает неправильно. Если такие чувства сопровождаются физическими знаками, этот человек выиграет по причинам, указанным в главе III. И наоборот, они могут помочь ему решить проблему сдерживания порывов, и в этом случае ему будет выгодно иметь хорошую репутацию.

 

ДВЕ РАЗНЫЕ ПРОБЛЕМЫ ОБЯЗАТЕЛЬСТВА

Эти два подхода также похожи тем, что оба они рассматривают нравственные чувства как практические механизмы для решения проблемы обязательства. В версии искренности проблема обязательства в том, как заставить себя захотеть быть честным, когда материальные стимулы благоприятствуют обману. В версии репутации, наоборот, проблема обязательства в том, чтобы вызвать у себя желание проявить осмотрительность в случаях, когда долгосрочные материальные стимулы благоприятствуют честности. Эти две проблемы обязательства совершенно различны. Решить первую, как кажется, благородно, вторую — просто удобно. Ирония в том, что они решаются при помощи одних и тех же нравственных чувств.

 

ОППОРТУНИЗМ В ОТНОСИТЕЛЬНОМ СМЫСЛЕ

Обе версии возникновения нравственных чувств говорят о равновесии, при котором те, у кого они есть, сосуществуют с теми, у кого их нет. При этом равновесии материальные выигрыши, полученные обоими типами, — одни и те же.

Если рассматривать его в контексте традиционных социобиологических моделей, равенство выигрышей — огромная победа для неоппортунистических людей. Им не только не грозит вымирание, они даже могут быть в чисто материальном смысле столь же успешными, как те, кто лжет, обманывает, крадет и тому подобное.

Если же рассматривать его с точки зрения кого-то, кто полагает, что преступление себя не оправдывает, то же самое равенство выигрышей может показаться обидным. В этом отношении в последующих главах мы увидим факты, которые подсказывают гораздо более оптимистическую интерпретацию. Эволюционные модели говорят нам, что выигрыши должны уравновешиваться между двумя стратегиями, которые различаются в относительных терминах. Так, теории показывают, что ниша есть только для людей — оппортунистов лишь в относительном смысле. Они не утверждают наверняка, как будут выглядеть эти люди в абсолютном смысле. В самом деле, мы увидим, что крайне оппортунистические люди отнюдь не так успешны в материальном отношении. Эти факты указывают, что даже для того, чтобы просто выжить, человек должен усвоить существенное количество традиционных моральных норм. Люди, достигающие материального успеха, — не всегда образец добродетели, да. Но те, кто лишен хотя бы крупицы нравственных чувств, имеют гораздо больше шансов оказаться в тюрьме, а не на вершине корпоративной лестницы.

Еще одна опасность при обсуждении простых эволюционных моделей в том, что некоторые примут равенство их материальных выигрышей за свидетельство, что эти два типа стратегий равнозначны для общества. Это, конечно, совсем не так. Общество в целом очень четко заинтересовано, чтобы максимально сместить баланс в сторону «чувствительных» людей, и в последующих главах я рассмотрю ряд конкретных шагов, которые оно предпринимает для достижения этой цели.

Путь «искренности» и путь «репутации» не являются взаимоисключающими. Путь «репутации» и сам мог бы объяснить возникновение нравственных чувств. Или он мог работать в тандеме с механизмом искренности, описанным в главе III. В конце концов, этот механизм требовал только того, чтобы был какой-то статистически достоверный сигнал надежности. И искренность, и хорошая репутация могут служить этой цели.

Факты, которые мы изучим, подводят к заключению, что репутация и искренность работают в тандеме. Но по причинам, которые я обсуждаю в следующей главе, механика естественного отбора делает маловероятным развитие нравственных чувств исключительно по пути искренности.