К огда мне было двадцать с лишком, Служил я в грозненском полку И все завидовал усишкам Своих дружков по котелку. Отдавши дань сапожной чистке, Фуражку сдвинув набекрень, По увольнительной записке Я уходил в воскресный день. Свирепым зноем обожженный, Точь-в-точь кавказец записной, Я чувствовал себя пижоном. Я наслаждался новизной: Тень тополя — не тень чинары, Трамвайный звон — не рев осла. Я шел, где шел творец Тамары, Где пахнут нефтью промысла. Вот только местные казачки С презреньем отвергали нас: Под взором сумрачной гордячки Робел безусый ловелас. Но страсть моя воображала Мюридов мстительный набег: Спасал красотку от кинжала Очкастый смуглый человек… Однако близок час урочный, — Воскресный отдых мал, увы. Я завершу его в молочной Куском подсолнечной халвы. Вокруг друзья однополчане: Кто кофе пьет, кто молоко. Пора и в полк. Идем в молчанье. Идти, увы, не далеко. Глядим тоскливо на казачек, И каждый алчен, как мюрид… Но это ничего не значит, А просто юность в нас горит.