Они действительно опечатывали кухню. К моему приезду уже успели оклеить лентой все окна и те­перь навешивали замки на двери и дверцы.

—  Вы не имеете права это делать.

—   Очень даже имеем, — ответил один мужчина, щелкнув большим бронзовым замком. — У меня приказ исключить появление здесь кого бы то ни было до того момента, как кухню проинспектируют и проведут ее обеззараживание.

—  Обеззараживание? От чего?

—  Понятия не имею. Делаю лишь то, что велено.

—  И когда проведут обеззараживание? — У меня засосало под ложечкой.

—   В понедельник или во вторник, — ответил мужчина. — Может, в среду, зависит от их занято­сти.

—   Но это же ресторан. Как я могу принимать людей с опечатанной кухней? У меня на вечер зака­заны столики.

—   Сожалею, приятель, — сожаления в голосе не слышалось, — но твой ресторан закрыт. Не следова­ло тебе убивать.

—  А кто умер? — спросил я его.

—   Понятия не имею, — щелкнул еще один за­мок. — Ну, вот и все. Распишись вот здесь. — Он протянул планшет с зажимом, которым крепились несколько листков.

—  И что здесь написано?

—  Тут написано, что ты согласен на закрытие кухни, не будешь предпринимать попыток проник­нуть в нее, а это, между прочим, уголовное преступ­ление, готов оплатить мои услуги и использование спецоборудования и будешь нести ответственность, если кто-то еще попытается проникнуть сюда без разрешения совета графства или Управления кон­троля пищевой продукции.

—  А если я не подпишу?

—  Тогда мне придется брать ордер в суде и орга­низовывать круглосуточный полицейский пост, за что тебе в итоге тоже придется платить. В любом случае кухня останется закрытой. Если ты подпи­шешь, инспектор придет завтра или в понедельник. С ключами от всех замков. Если не подпишешь — не придет.

—  Это шантаж.

—  Да, — кивнул он. — И обычно срабатывает, — улыбнулся и вновь протянул мне планшет.

—  Негодяй. Нравится тебе твоя работа, так?

—  Какое-то да развлечение. В сравнении с обыч­ной рутиной.

—  А чем ты обычно занимаешься?

—  Собираю долги.

Мужчина он был крупный, высокий и широко­плечий. В черных брюках, белой рубашке, узком черном галстуке, белых кроссовках. Судя по тому, что напарник одеждой никак от него не отличался, такая уж была у них униформа. Я подумал, что не хватает только бейсбольных бит, чтобы подкрепить угрозы. И взывать к его совести смысла не имело. Таковая у него отсутствовала напрочь.

Я подписал.

Тем временем напарник мужчины приклеивал к окнам и дверям квадраты бумаги со стороной в во­семнадцать дюймов. С надписями на каждом: «ЗА­КРЫТО НА ОБЕЗЗАРАЖИВАНИЕ» И «НЕ ПОДХОДИТЬ». Большими красными буквами.

—  А это необходимо? — спросил я.

Он не ответил, но я все понял без слов. Он всего лишь выполнял свою работу, делал, что велено.

И я не знал, исключительно ли по злобе он при­клеил такой же квадрат на ворота, когда они поки­нули ресторан. И теперь проезжающие водители могли увидеть, что «Торба» пуста и здесь не смогут накормить даже шетлендского пони, не говоря уже о сотне человек, заказавших на этот вечер столики.

Карл появился из обеденного зала.

—  Снаружи то же самое. Дверь из кухни на замке.

—  И что ты предлагаешь? — спросил я.

—  Я только что обзвонил большинство тех, кто заказал столики на сегодня, и сказал, что мы не ра­ботаем.

—   Отлично. — Его оперативность произвела на меня впечатление.

—  Некоторые сказали, что и не собирались при­ходить. Другие присутствовали на вчерашнем обеде и ночью настрадались, как и мы. Многие слышали о массовом отравлении.

—  Кому-нибудь известно, кто умер? — спросил я.

—  Понятия не имею. Я вопросов не задавал.

—  Нам надо бы сказать сотрудникам, что сегодня они могут не приходить.

—  Уже сказал. Во всяком случае, большинству оставил сообщения. И повесил объявление на двери кухни. У всех выходной на уик-энд, и на работе их ждут в понедельник утром.

—  Ты объяснил, почему?

—   Нет, — ответил Карл. — Подумал, что с этим можно подождать. Пока мы не знаем, что случи­лось. — Он вытер лоб ладонью. — Господи, я ужас­но себя чувствую. Весь в поту, но мне холодно.

—     Со мной та же история. Но, полагаю, на сего­дня работа у нас закончена. Тракторостроителям из Висконсина придется искать себе других ресторато­ров.

—  Почему?

—   Потому что начинка для пирожков в холо­дильной камере, а двери под замком.

—   Нет-нет. Я загрузил все в микроавтобус до прибытия этих людей. — Карл указал на «Форд Транзит», который мы использовали, если гостей приходилось обслуживать в другом месте. И сейчас микроавтобус стоял у двери на кухню. — Летние пу­динги тоже там. — Он улыбнулся. — Не успел толь­ко выцарапать спаржу и молодой картофель, но, ду­маю, мы сможем купить и то и другое в Кембридже.

—  Какой же ты молодец! — Я не мог скрыть сво­его восхищения.

—  Так будем кормить этих тракторостроителей?

—  Безусловно. И на этот раз их хвалебные отзы­вы нужны нам, как никогда. — Меня прежде всего волновала моя репутация, но я же не мог знать, чем закончится этот ленч.

* * *

Карл сел за руль «Транзита» и поехал к ипподро­му. Я последовал за ним в своем стареньком «Фольксвагене Гольф», которым страшно гордился, когда в двадцатилетнем возрасте купил его на при­зовые, полученные за победу в телевизионном кули­нарном конкурсе. С тех пор прошло одиннадцать лет, я наездил на «Гольфе» более ста тысяч миль, возраст автомобиля уже начал давать о себе знать, но я все равно питал к нему самые теплые чувства и не хотел менять на новый. Тем более что, стартуя на зеленый свет, он еще мог обогнать многих и многих.

Я припарковался на автостоянке для сотрудни­ков, рядом с помещением для взвешивания, и заша­гал к дальнему концу трибуны, где Карл уже разгру­жал микроавтобус. Там меня встретили две женщи­ны средних лет: одна — одетая по погоде, в зеленом твидовом костюме, шерстяной шляпке и коричне­вых сапожках, вторая — в алой шифоновой блузе, черной юбке и остроносых черных кожаных туфлях на высоком каблуке. Черные завитые волосы падали на плечи.

Твидовый костюм на полкорпуса опередила блузку-с-юбкой.

—   Мистер Мортон? — спросила она тоном ди­ректрисы.

—  Полагаю, мисс Милн? — спросил я.

—  Она самая, — последовал ответ.

—  А я — Мэри-Лу Фордэм, — громогласно, с американским акцентом заявила блузка-с-юбкой.

Как я и подозревал.

—  Вам не холодно? — спросил я ее.

В начале мая в Ньюмаркете раннее утро и шифо­новые блузки определенно не сочетались. Обычно ипподром продувался пронизывающим ветром, и это утро не было исключением.

—  Нет, — ответила она. — Вы и представить себе не можете, как холодно зимой в Висконсине. — Она четко, без южного выговора, произносила каждое слово, с короткими паузами между ними. — А по ка­кому поводу вам понадобился мистер Мортон, если он работает на меня? — добавила она, с воинствен­ным видом поворачиваясь к Анджеле Милн.

По выражению лица Анджелы Милн я понял, что такая манера ей очень даже не нравилась. И я ее прекрасно понимал.

—  По личному делу, — ответила Анджела.

«Какая она чуткая, — подумал я. — Настоящий друг».

— Тогда, пожалуйста, побыстрее, — властным голосом заявила Мэри-Лу и посмотрела на меня. — Я побывала в ложах, и там еще конь не валялся. Столов нет. Ваших сотрудников тоже.

— Все нормально, — ответил я. — На часах только половина десятого. Гости начнут подъезжать через два часа, а к тому времени все будет готово. — Я очень надеялся, что слова не разойдутся с де­лом. — Поднимайтесь наверх. Я скоро подойду.

С неохотой она направилась к трибуне, пару раз оглянувшись. Отличные ноги, отметил я про себя. Высокие каблуки звонко цокали по асфальту.

И когда я уже подумал, что она ушла, Мэри-Лy вдруг вернулась.

—   Вот о чем еще я должна вам сказать. Утром мне позвонили трое, чтобы сообщить, что сегодня они на ипподром не придут. Говорят, будто заболе­ли. — Она и не пыталась скрыть, что не верит в та­кие отговорки. — Поэтому на ленче будет на пять человек меньше.

Я решил, что при сложившихся обстоятельствах не следует выяснять, известны ли ей причины недо­могания.

—  Это, конечно, безобразие, — продолжила она. — Двое из них — тренеры из Ньюмаркета, жокеи кото­рых участвуют в нашей скачке. — Слово «Ньюмаркет» она произносила по-особенному. «Нью» практически проглатывала, делая упор на «маркет». Для моих ушей звучало необычно.

Она повернулась и вновь покинула нас, предос­тавив мне еще одну возможность полюбоваться ее ногами. Масса черных кудряшек при ходьбе била по плечам. Провожая ее взглядом, я гадал: спала ли она в бигуди?

—  Сожалею, что так вышло. — Я повернулся к мисс Милн.

—  Не ваша вина.

Она дала мне свою визитную карточку. Я прочи­тал: «Анджела Милн. Департамент охраны здоровья и окружающей среды. Совет графства Кембридж­шир». Как она и говорила.

—   Почему вы опечатали мою кухню и закрыли ресторан? — спросил я.

—  Я ничего об этом не знаю, — ответила она. — Где находится ваш ресторан?

—   На Эшли-роуд, неподалеку от перекрестка Чивли. Он называется «Торба». — Она кивнула, оче­видно, слышала название. — Это в Кембриджшире, уверяю вас. Я только что оттуда. Кухня вся в замках, и мне сказали, что я нарушу закон, если попытаюсь проникнуть в нее.

— Ох.

—  Двое мужчин заявили, что выполняют распо­ряжение Управления контроля пищевой продукции.

—   Как странно. Закрытием предприятий пита­ния занимаются местные власти. То есть я. Конеч­но, если речь не идет о чем-то серьезном.

—  И что у нас считается серьезным?

—   Отравление кишечной палочкой или сальмо­неллой. — Она помолчала. — Или ботулизм, тиф, что-то такое. Или в случае чьей-то смерти.

—  Мужчины сказали, что кто-то вроде бы умер.

—   Ох, — вновь вырвалось у нее. — Я не слыша­ла. Возможно, полиция или больница связались с Управлением контроля напрямую. Я удивлена, что им удалось это в субботу. Решение принималось где-то еще. Сожалею, что так вышло.

—  Не ваша вина, — эхом откликнулся я.

Ее губы разошлись в улыбке.

—   Пойду выяснять, что к чему. В моем мобиль­нике сел аккумулятор, и просто удивительно, до ка­кой степени мы теперь полагаемся на эти чертовы штуковины. Без него я как без рук.

Она повернулась, чтобы уйти, потом снова по­смотрела на меня.

—  Я спросила в дирекции ипподрома о шатре, в котором вчера находилась ваша кухня. Вы сказали чистую правду. Сейчас он забит ящиками с пивом. Вы собираетесь приготовить ленч для Мисс Амери­ки? — Она мотнула головой в сторону трибуны.

—  Это официальный запрос?

—  М-м-м. — Она вновь улыбнулась. — Навер­ное, знать об этом мне ни к чему. Забудьте, что я спрашивала.

Улыбнулся и я.

—  Забыть о чем?

—  Мы еще поговорим, после того, как я выясню, что происходит.

—  Отлично, — кивнул я. — Как только узнаете, кто умер, пожалуйста, дайте мне знать. — Я протя­нул ей свою визитку с номером мобильника. — Я буду здесь до половины седьмого. Потом пойду спать.

* * *

Двое моих сотрудников прибыли, чтобы помочь мне и Карлу приготовить ленч, и оба они отлично выспались, потому что вчера вечером ели вегетари­анские макароны. Так что, основываясь на методе исключения, мы определили в главные подозревае­мые курятину.

Более часа они работали в застекленных ложах, тогда как мы с Карлом трудились на миниатюрной кухне, отделенной от лож коридором, занимались пирожками. Карл раскатывал тесто, тогда как я на­полнял формы начинкой. Наш кембриджский зе­ленщик подвез спаржу и молодой картофель, взамен тех, что остались под замком в холодильной камере ресторана. Картофель уже варился, так что я начал расслабляться, но на тех, кто позволяет себе рассла­биться, тут же набрасывается усталость.

Я оставил пирожки на Карла и пошел посмот­реть, как идут дела в ложах. Там уже убрали разде­ляющую их перегородку, образовав тем самым ком­нату в двадцать квадратных футов. Нас ждали четыре стола диаметром пять дюймов и сорок бле­стевших позолотой стульев. Их доставила компания, нанятая дирекцией ипподрома, и стояло все так, чтобы обеспечить официантам легкий доступ к каж­дому столу и стулу.

Изначально я полагал, что помогать мне и Карлу будут пять человек, по одному официанту на каждые два стола, еще двое — разносить выпивку и прохла­дительные напитки, и последний — на кухне. Но на работу вышли только двое. Вот мы и решили, что один будет подавать гостям выпивку и кофе, а вто­рой — помогать мне и Карлу с варкой спаржи и по­догревом рогаликов. Рогалики, правда, остались на кухне ресторана, так что мы купили в ближайшем универсаме французские батоны. Если бы Мэри-Лу и стала возражать против континентального влия­ния, изменить что-либо уже не представлялось воз­можным.

Поскольку помощников катастрофически не хватало, я еще накрывал столы, когда подошло вре­мя прибытия гостей, но оставалось нам совсем ни­чего: расставить стаканы для вина на двух столах.

Мэри-Лу молча стояла и смотрела, как мы рабо­таем.

Когда накрахмаленные скатерти легли на вы­щербленные, в пятнах, фанерные столы, общий вид мгновенно изменился в лучшую сторону. Мне нра­вилось привлекать к работе «Стресс-фри кейте­ринг», потому что посуда у них лучше, чем у других аналогичных компаний. И после того, как тарелки, столовые приборы и стаканы для воды и вина заня­ли положенные места, столы выглядели очень даже неплохо, готовые принять если не королеву, то уж, во всяком случае, тракторо- и комбайностроителей из-за океана.

Карл успел выцарапать из холодильной камеры вазочки с розовыми и белыми гвоздиками, и теперь, поставленные по центру столов, они прекрасно гар­монировали с розово-белыми салфетками.

Я отступил, восхищаясь результатом наших тру­дов. Не сомневался, что накрытые столы произведут впечатление на наших гостей. Даже Мэри-Лy, похо­же, все устроило. Она улыбнулась.

—  Самое время. — И начала раскладывать по столам таблички с именами.

Я посмотрел на часы. Без двадцати пять двена­дцать. Только свет за окном подсказывал, что скоро полдень, а не полночь. Мои внутренние часы давно остановились и требовали подзавода, то есть креп­кого и долгого сна, и только после этого могли пой­ти вновь.

—  Нет проблем, — ответил я.

Меня качало от усталости, и больше всего хоте­лось положить голову на мягкую пуховую подушку. Вместо этого я ретировался на кухню, наклонился над раковиной и сунул эту самую голову под струю холодной воды. Надеялся, что Анджела Милн этого не увидела. Агентство по контролю продовольствен­ных товаров наверняка осудило бы шеф-повара, ко­торый мочит волосы под кухонным краном. В голо­ве у меня чуть прояснилось, но в целом свежести особенно не прибавилось. Я зевнул во весь рот и по­смотрел в окно на центр города.

В Ньюмаркет пришел день «2000 гиней». Понят­ное дело, город бурлил в предвкушении первой классической скачки года, и ни в одном отеле на многие мили вокруг не осталось свободных мест.

Завсегдатаи скакового мира по-прежнему назы­вали Ньюмаркет «штаб-квартирой», хотя город дав­но уже утратил роль официальной базы королевско­го спорта. Штаб-квартира Жокейского клуба появи­лась в Ньюмаркете в 1750-х годах для упорядочива­ния скачек на местном ипподроме, но вскоре установленные здесь правила для скачек чистокров­ных лошадей распространились на всю страну. И действительно, Жокейский клуб обрел такое влияние, что в октябре 1791 года наследного прин­ца, а позже короля Георга Четвертого допрашивали в связи с «отклонениями от нормы, выявленными при заезде у его лошади Эскейп». «Отклонения» вы­ражались в том, что его лошадь в один день не пока­зала ничего, а во второй выиграла забег. Принц про­дал своих лошадей и жеребца и больше не возвра­щался в Ньюмаркет. По слухам, ему в частном по­рядке указали на дверь, хотя официально всего лишь «предупредили».

И теперь Жокейский клуб пользуется огромным влиянием в Ньюмаркете, поскольку принадлежат ему не только оба ипподрома, но и 2400 акров тре­нировочных полей вокруг города. Но роль законода­теля и контролера у Жокейского клуба осталась в прошлом. Эта прерогатива перешла сначала к Бри­танскому совету по скачкам, а недавно — к Британ­скому управлению скачек, которое и решает все тех­нические и дисциплинарные вопросы. А Жокейский клуб стал таким же, как и в первое время своего су­ществования в лондонской таверне: местом встречи людей, которые жить не могут без скачек. Но только тех, кто не был профессиональным жокеем. Среди членов Жокейского клуба жокеев никогда не было. В глазах первых вторые всего лишь слуги, светское общение с которыми представлялось совершенно неуместным.

Карл вырвал меня из грез.

—   Мы можем поставить в эти духовки только по­ловину пирожков, поэтому займем духовки у сосе­дей. Им они не нужны, потому что там подают толь­ко холодные закуски.

—   Отлично. — Я так устал, что даже не понял, в чем проблема. — Когда нужно ставить их в духов­ку? — попытался подсчитать в уме. Первая скачка в пять минут третьего, так что гости сядут за столы в половине первого. Каждый пирожок выпекается тридцать пять минут. Пирожков сорок, но пятеро гостей не придут, значит, получается: сорок минус пять пирожков. Если один пирожок должен стоять в духовке тридцать пять минут, чтобы пропеклась на­чинка, а корочка из теста стала золотисто-коричне­вой, то сколько требуется времени на выпечку соро­ка, без пяти, пирожков?.. Шестеренки в моем мозгу, которые и без того поворачивались крайне медлен­но, вовсе остановились. Если пятеро мужчин могут построить пять домов за пять месяцев, сколько вре­мени потребуется шести мужчинам, чтобы постро­ить шесть домов? Меня это волновало? Я уже начал думать, что пирожки следовало поставить в духовки позавчера, когда меня спас Карл.

—  Уже четверть первого, — объявил он. — Гости садятся за столы в двенадцать тридцать, пирожки подаем ровно в час.

—   Отлично, — кивнул я, мечтая о том, чтобы в половине второго моя голова легла на мягкую по­душку. Как бы не так.

—  И картофель будет готов через пятнадцать ми­нут, — продолжил Карл. — Все под контролем.

Я посмотрел на часы. Мне потребовалось немало времени, чтобы определиться с расположением стрелок. Без десяти двенадцать. «Что со мной не так?» — подумал я. Мне случалось бодрствовать и более продолжительное время. Желудок урчал, на­поминая, что в нем давно уже ничего не было. Я не знал, хорошая ли это идея — поесть? А вдруг повто­рится прошлая ночь, чего мне очень не хотелось, но, возможно, именно голод вызывал такую апатию.

Я положил в рот корочку от французского бато­на. Она не спровоцировала реакции отторжения, и за первой корочкой последовала вторая. Урчание прекратилось.

До прибытия гостей в ложи оставалось совсем ничего, а я еще не переоделся, чтобы встречать их в достойном виде. Поэтому спустился к «Гольфу», встал между автомобилями, переоделся в рабочую одежду: клетчатые брюки и накрахмаленный белый пиджак, который кроем отдаленно напоминал гусар­ский китель с двумя рядами пуговиц и лацканами, сходящимися в букву V. На левой груди краснела звезда «Мишлена», а под ней тянулась вышитая над­пись: «Макс Мортон». На собственном опыте я убе­дился: если ты одет как шеф-повар, то и посетители ресторана, и критики готовы поверить, что ты вкла­дываешь в приготовленные тобой блюда душу, а не просто хочешь содрать с них деньги.

Я поднялся на второй этаж, но не успел войти в ложу, как Мэри-Лy выбежала мне навстречу.

— Ага, вот и вы. — По тону чувствовалось, что вернуться мне следовало минимум десятью минута­ми раньше. — Вы должны встретиться с мистером Шуманом, президентом нашей компании.

Она схватила меня за руку и буквально потащила к дверям, на которых уже висели большие объявле­ния: «Делафилд индастрис, инк.» — главный спон­сор».

В соединенных между собой ложах собралось че­ловек двадцать. Одни стояли вокруг столов, другие прошли на балкон, чтобы полюбоваться бледным майским солнечным светом и великолепным видом на скаковой круг.

По статусу я был приглашенным шеф-поваром, а не официантом. С компанией, которая обычно обеспечивала едой и питьем зрителей в ложах, у ме­ня установились прекрасные отношения, от которых выигрывали обе стороны. Они не возражали против того, чтобы изредка я готовил обеды и ленчи прямо на ипподроме, я же всегда старался им помочь, если у них вдруг не хватало людей. Сюзанна Миллер, управляющий директор компании, частенько бывала в «Торбе» и всегда говорила, что сотрудничество с «местным рестораном для гурманов» ее компании идет только на пользу. Мы жили душа в душу более пяти лет, но я не знал, какие изменения мог при­нести с собой скорый выход Сюзанны на пенсию. Честно говоря, я бы не возражал против охлаждения наших отношений. Растущий успех «Торбы» привел к тому, что я уже с трудом находил время и силы, чтобы обслуживать гостей и на ипподроме, но не мог заставить себя отказать давним клиентам. Если бы новый босс не захотел видеть меня на подведомственной ему территории, я бы всегда мог возложить на него вину за то, что мне удалось сорваться с крючка.

Мэри-Лy повела меня к двери на балкон, а потом остановилась рядом с высоким, широкоплечим мужчиной лет шестидесяти, в темно-сером костюме, белой рубашке и галстуке в ярко-розовую и синюю полоску. Он увлеченно беседовал с молодой женщи­ной, которая головой не доставала до его плеча. На­клонившись над ней, что-то прошептал ей на ушко. Наверное, забавное, потому что, выпрямившись, громко рассмеялся. Женщина улыбнулась, но по вы­ражению ее лица я понял, что она его мнения не разделяет.

Потом мужчина повернулся к Мэри-Лу, как мне показалось, раздраженно.

—  Мистер Шуман, — Мэри-Лу, как обычно, го­ворила отдельными словами, — позвольте предста­вить вам мистера Макса Мортона, нашего сего­дняшнего шеф-повара.

Он оглядел меня в моем шеф-поварском прики­де, и у меня возникло ощущение, что, по его мне­нию, мне следовало оставаться на кухне и не мозо­лить глаза гостям.

Мэри-Лу, похоже, точно так же истолковала вы­ражение его лица.

—  Мистер Мортон, — продолжила она, — очень известный шеф-повар и часто появляется на телеэк­ране.

«Та еще у меня известность, — подумал я. — Массовый отравитель Ньюмаркета».

Но и эти слова не произвели впечатления на мистера Шумана.

Мэри-Лу, однако, еще не закончила.

—  Нам очень повезло, что мистер Мортон согла­сился приготовить нам ленч. Он здесь просто нарас­хват.

Последнее не в полной мере соответствовало дей­ствительности, но поправлять Мэри-Лy я не стал.

Мистер Шуман с неохотой протянул мне руку.

—   Наша юная Мэри-Лу обычно добивается же­лаемого, когда дело касается мужчин. — Слова он тянул куда больше, чем его специалист по марке­тингу, но в голосе отсутствовали теплота и искрен­ность.

Я пожал протянутую руку, и наши взгляды встретились. Что-то в Шумане меня пугало, и я по­думал, что удалиться на кухню — правильное реше­ние. Однако меня остановила рука женщины, кото­рая стояла рядом с главным тракторостроителем.

—   Макс! Как здорово, что вы готовите для нас сегодня.

Элизабет Дженнингс постоянно бывала в «Торбе» со своим мужем, Нейлом, одним из самых ус­пешных тренеров в городе. Элизабет без устали за­нималась благотворительностью и организовывала потрясающие званые обеды. На некоторые я приходил как гость, на другие — как шеф-повар.

—   Ролф, — обратилась она к мистеру Шуману, — вы поступили мудро, пригласив Макса приготовить вам ленч. Он, безусловно, самый лучший шеф-повар Англии.

«Славная миссис Дженнингс», — подумал я.

—  Я бы так не сказал, — скромно потупился я, хотя именно так и думал.

—  Для вас — только самое лучшее, — ослепительно улыбнулся мистер Шуман и коснулся ладонью рукава сине-желтого цветастого платья.

Элизабет ему улыбнулась.

—  Ох, Ролф, вы такой шалун.

Ролф решил, что ему нужно повидаться с кем-то в ложе, чуть кивнул мне, пробормотал: «Извините, Элизабет» — и ушел с балкона.

— Нейл с вами? — спросил я ее.

— Нет, — ответила Элизабет. — Он собирался прийти, но прошлой ночью ему было так плохо. Полагаю, съел что-то некачественное. Скорее всего, ветчину за ленчем. Я сказала ему, что она просроче­на, но он все равно ее съел. Всегда говорит, что дату последнего дня использования ставят только для то­го чтобы ты выбрасывал хорошие продукты и поку­пал новые. Может, теперь он изменит свое мнение.

— А что он ел на обед? — как бы между прочим спросил я.

— Вчера вечером мы обедали здесь, знаете ли, и я видела вас. А вот что мы ели? Понимаете, я все время забываю названия блюд. — Она замолчала, рассмеялась. — Извините, нельзя говорить такое шеф-повару.

— Многие ели курицу.

— Совершенно верно. И мы тоже. Все было так вкусно. А особенно крем-брюле.

— Так вы точно ели курицу? — уточнил я. — Не вегетарианские макароны?

—  Разумеется, я ела курицу, — ответила Элизабет. — Вегетарианская пища не для меня. Овощи должны идти как гарнир к мясу, но не заменять его. В вашем ресторане я всегда заказываю стейк, не так ли?

«Действительно, — подумал я. — Может, курица не виновата?» Елизабет уже начали удивлять мои во­просы. Я понял, что мне пора на кухню.

—  Извините, Элизабет, должен бежать, а не то все останутся без ленча.

* * *

Ленч удался, несмотря на то что шеф-повар едва держался на ногах. Луиза, одна из моих сотрудниц, принесла на кухню пустые тарелки и сказала, что Мэри-Лу очень довольна и стейком, и пирожками с печенью. Вероятно, они понравились всем.

Еще в самом начале моей поварской карьеры Маргарита, неуживчивая кухарка дальней родствен­ницы моей матери, научила меня, что, приготавли­вая любое мясо, повар не должен лишать его вкуса и плотности. «Ростбиф становится ростбифом не толь­ко по запаху и вкусу, но и по внешнему виду и ощу­щениям языка, — говорила она. — В процессе еды участвуют все органы чувств. А если ты хочешь до­бавить какую-то приправу, сделай это до готовки, тогда останется и естественный вкус мяса».

Я неукоснительно следовал ее советам. Начинка для пирожков мариновалась сорок восемь часов со специями, пряностями (состав маринада — мой про­фессиональный секрет), лимоном для кислинки и парой стаканчиков виски. Потом пирожки готови­лись на медленном огне и лишь последние мину­ты — при очень высокой температуре, чтобы короч­ка подрумянилась. По такому рецепту пирожки по­лучаются пальчики оближешь.

Карл и я сидели на табуретках на кухне и дрема­ли. Летние пудинги уже подали, со взбитыми слив­ками и клубничкой, а за кофе, к счастью, отвечала компания, обслуживающая все ложи. Я положил ру­ки на разделочный столик, на них — голову и за­снул.

* * *

—   Шеф! Шеф! Мистер Мортон. — Женский го­лос. Кто-то тряс меня за плечо. — Мистер Мор­тон, — повторил голос. — Просыпайтесь, шеф.

Я приподнял голову и открыл один глаз. Луиза.

—  Они зовут вас в обеденный зал.

—  Хорошо. — Я тяжело вздохнул. — Иду.

Усилием воли заставил себя встать, рукой при­гладил волосы, пересек коридор.

Меня встретили аплодисментами. Я улыбнулся. Шеф-повар отчасти шоумен. Выходить на поклоны так приятно. Сразу забывается жар кухни.

Даже Ролф Шуман широко улыбался. Элизабет Дженнингс сидела по его правую руку и просто сияла. «Отраженной славой», — неблагодарно подумал я. Она гладила его руку и что-то шептала на ухо, от­чего у меня создалось ощущение, что шалит как раз она, а не он.

Насладившись аплодисментами, я вернулся на кухню, где Карл уже проснулся и начал загружать металлические контейнеры собственностью «Стресс-фри». Я не чувствовал в себе достаточно сил, чтобы помочь ему, поэтому вновь пересек ко­ридор, чтобы налить чашечку крепкого кофе.

Ленч закончился. Часть гостей делала ставки на первую скачку, до начала которой оставались считанные минуты. Многие решили не подниматься из-за пола, пить кофе и наблюдать по телевизору, как жокеи будут бороться на дорожке за позицию, кото­рую полагали наиболее удобной для финишного спурта. Но я слишком устал и решил, что смогу по­смотреть все это позже, на повторе. Повернулся и понес две чашки, себе и Карлу, на кухню.

Как выяснилось чуть позже, это решение спасло мне жизнь.