На следующий день, устав от долгого сидения за письменным столом, Джоанна решила пару часов отдохнуть на свежем воздухе и немного размяться. Джиллиан убедила се брать Маримбо всякий раз, как только у нее появится возможность, настаивая на том, что жеребцу необходимо движение, а у нее нет времени, чтобы часто на нем ездить.

Сегодня к восторгу, который неизменно испытывала Джоанна, сидя верхом на этом великолепном скакуне, примешивалась неотступная грусть: ведь это ее последняя верховая прогулка. Через несколько дней она навсегда покинет усадьбу. Натянув поводья на холмистом гребне, разделявшем два поместья, и спешившись, она полной грудью вдыхала чистый свежий воздух и слушала восхитительное пение птиц, звучавшее приглушенной увертюрой к великолепию дня. Голубое небо и облака, похожие на клоки сахарной ваты, напоминали театральные декорации, на фоне которых парил ястреб-перепелятник. Легкий ветерок нежно шелестел молодой листвой.

Джоанна любовалась полями и рощами. Мозаика из света и тени лежала перед ней словно карта места, где зарыты сокровища, и она старалась хорошенько запечатлеть ее в своей памяти, чтобы на всю жизнь сохранить это воспоминание. Джоанна чувствовала, что оставляет частицу своей души в этом чарующем уголке Англии. И вдруг мысль о том, что она никогда больше не увидит эти пейзажи и навсегда расстанется с Грантом, который либо продаст поместье, либо — что еще хуже — разделит вековую простоту прекрасной старинной усадьбы с эксцентричной Марией Кортес — сама эта мысль показалась Джоанне непереносимой. Глаза ее наполнились слезами, она вскочила в седло и, подбадривая Маримбо, пустила его в галоп — как будто все набирающая темп скачка могла успокоить ее душевную боль.

И только подскакав почти вплотную к стройному ряду огромных каштанов, Джоанна опомнилась и попыталась остановить коня. Но сбавлять скорость было уже слишком поздно. Она пригнулась — и инстинктивно выбросила вперед руку, чтобы защитить голову от низкой ветки. В следующую секунду она уже летела на землю.

Падая, Джоанна успела сгруппироваться, но шок от удара был так велик, что ее оглушило и несколько минут она пролежала без движения. Едва она попыталась сесть, как почувствовала острую боль и инстинктивно схватилась за левую руку, чувствуя, что с ней что-то не в порядке. Встать Джоанна не могла и тут же принялась искать глазами Маримбо, который, к счастью, остановился неподалеку от нее. Она облегченно вздохнула, увидев, что с конем все в порядке и он никуда не ускакал.

Теперь приходилось решать, что делать дальше. Дом за пределами видимости, и хотя Джоанна слышала вдалеке шум трактора, но поблизости никого не было. Похоже, выпутываться ей придется самой.

Прежде всего, нужно как-то зафиксировать левую руку. Расстегнув верхние пуговицы на жакете, Джоанна продела руку внутрь и застегнулась вновь, чтобы та не выскользнула. Стиснув зубы и опираясь на здоровую руку, Джоанна попробовала встать, но ноги ее ослабели, колени дрожали, и когда она пыталась подняться, ботинки только скользили по траве. Усилие и боль были для нее слишком велики, и в конце концов ей пришлось прекратить свои попытки и перевести дух. Сердце Джоанны колотилось глухо и часто, на лбу выступил холодный пот.

Она вновь поискала глазами жеребца и с тревогой заметила, что он удаляется. Джоанна отчаянно кликнула его, но поняла, что ее голос слишком слаб и прерывист и Маримбо ее не слышит. Несколько раз медленно и глубоко вздохнув, чтобы успокоить поднимающийся в душе страх, Джоанна попробовала свистнуть. «Слишком слабо, попробуй еще… дыши глубже». На этот раз свист вышел громче: она увидела, как Маримбо поднял голову и навострил уши. Приободрившись, она сделала над собой нечеловеческое усилие и свистнула еще сильнее. Конь поднял голову и, когда она свистнула снова, легкой иноходью устремился к ней.

— Хороший мальчик, хороший мальчик! — ласково прошептала Джоанна. Когда Маримбо остановился и дружески ткнулся в нее мордой, она подняла руку и погладила его атласные ноздри. Легкое ржание коня и теплое его дыхание моментально успокоили Джоанну, и она едва не заплакала от радости. Залезть в седло она, конечно, не могла, но, ухватившись за поводья, которые во время ее падения перелетели через голову жеребца, намотала их на здоровую руку, чтобы было за что держаться.

Когда Джоанна потянула поводья, ласково приговаривая: «Хороший мальчик, Маримбо, хороший мальчик! Ну, давай!», жеребец напрягся и поднял голову, так что она смогла сначала встать на колени, а потом и на ноги. Называя Маримбо ласковыми именами, Джоанна оперлась о него здоровым плечом. Конь стоял не шевелясь, от него исходило тепло, и сейчас он был для нее на земле единственным другом.

Если бы только она могла сесть в седло, Маримбо привез бы ее к дому через несколько минут; но ей придется собрать все силы и идти пешком. Джоанна не знала, сколько времени ей понадобилось, чтобы выйти в поле, но упрямо ставила себе следующую цель. «Вон до той изгороди», — мысленно говорила она, усилием воли заставляя себя передвигать ноги. Ей пришлось отпустить поводья, чтобы поддержать поврежденную руку; благодаря этому она перестала наталкиваться на жеребца всякий раз, когда спотыкалась. Словно понимая ее, Маримбо теперь держался сзади, то и дело останавливаясь, чтобы пощипать травку.

Следующей целью — и целью последней (Джоанна знала, что идти дальше она не сможет) — стало декоративное озеро. Собрав в кулак всю свою волю и все силы, она попыталась добраться до одной из скамеек, но ничего не получилось. Джоанна в изнеможении опустилась на траву и потеряла сознание.

— Джоанна! Джоанна! Джоанна! — услышала она настойчивый голос. Веки ее слегка приподнялись, открыв голубую глубину глаз, и опустились вновь. Зачем это Грант Уэзерби склонился над ней, удивленно подумала она, и глаза ее открылись уже гораздо быстрее.

— Ну вот и молодец!

Его голос звучал очень ласково. «Вот так же я говорю с Маримбо», — смутно подумала Джоанна и тут же широко открыла глаза, вспомнив наконец все, что с ней произошло. Она тут же попыталась сесть, но застонала от боли и упала бы, не подхвати ее Грант. В следующую секунду она уже опиралась на него, а он опустился рядом на колено.

— Не волнуйся Джоанна, скоро мы будем дома.

Своими сильными руками Грант бережно отвел ей волосы со лба, расстегнул жакет и с бесконечной осторожностью осмотрел пальцы, кисть руки и предплечье, заметив, как Джоанна склоняет голову влево.

— Рука у тебя в порядке, но, возможно, сломана ключица.

Проложив ей между рукой и грудью сложенную в несколько раз плотную ткань, Грант достал из стоявшей рядом аптечки длинную ленту и, ловким движением обмотав поврежденную руку, поднял ее так, чтобы пальцы легли на правое плечо.

— Хочу зафиксировать тебе руку, пока мы доберемся до больницы, — пояснил он, аккуратно связывая концы повязки.

Перестав чувствовать вес и давление поврежденной руки, Джоанна сразу же испытала огромное облегчение и радостно вздохнула. Грант помог ей встать на ноги.

— Вот если бы ты смогла сама добраться до «рейндж ровера»! — сказал он, указывая на стоящую в нескольких метрах от них машину. — Если я понесу тебя на руках, тебе будет гораздо больнее.

Она кивнула, взглядом поблагодарив Гранта, когда тот обнял ее за талию и бережно усадил на сиденье.

— Как ты узнал?..

— А я вижу лошадь из окна и вдруг понимаю: в седле-то никого нет! Я за бинокль — смотрю, рядом кто-то лежит. Я понятия не имел, кто это, но сразу же выскочил из дома. — На скулах у него заиграли желваки. — Ты меня здорово перепугала.

— Прости, я не хотела… — Тут она вспомнила о жеребце. — Маримбо! Что с ним?

— Он в полном порядке. Пока я привязал его к дереву, а после позабочусь о том, чтобы он попал домой. Не надо больше волноваться, расслабься.

Она почувствовала, до чего это и впрямь восхитительно: просто расслабиться и предоставить Гранту решать все проблемы.

Из больницы они вернулись три часа спустя. Обследование и рентген подтвердили, что у нее действительно сломана ключица. Поддерживая Джоанну, Грант поднялся с ней по ступенькам, усадил ее на один из широких диванов, поднял ей ноги и подложил под голову и спину подушки. Усевшись рядом с ней, он заботливо посмотрел ей в глаза.

— Не удивительно, что ты так вымоталась!

Он с поразительной нежностью погладил темные круги у нее под глазами. Джоанна безмолвно смотрела на него, потрясенная лаской Гранта и заботой, светившейся в его темных глазах.

В этот момент дверь распахнулась, и в комнату, не глядя на Гранта, который тут же встал, вихрем ворвался Малкольм.

— Джоанна, дорогая, с тобой все в порядке? Я только что узнал!

Он с неподдельной тревогой наклонился над ней и поцеловал ее в щеку. Пробормотав нечто вроде извинения, Грант вышел и закрыл за собой дверь.

«И почему Малкольм вечно появляется в самый неподходящий момент!» — вскипела Джоанна, но тут же устыдилась своей черствости. То, что он был так встревожен, свидетельствовало в его пользу. Джоанна рассказала, что произошло.

— Мне очень стыдно за мою глупость, но, насколько я знаю, Маримбо не пострадал, — добавила она.

— Да, не беспокойся. Уэзерби позвонил Джиллиан и отправил за ней Берта Уилера, чтобы тот привез ее сюда и она смогла уехать домой на Маримбо. Она передает тебе привет и скоро обещала заглянуть сама.

Этот Малкольм совсем был не похож на того эгоиста, каким Джоанна привыкла его видеть, и сегодня он был гораздо симпатичнее. Малкольма совершенно искренне взволновало это происшествие, так что, когда он наконец собрался уходить, Джоанне не стоило труда улыбнуться ему и поблагодарить за визит.

Как только Малкольм вышел, она откинулась на подушки и закрыла глаза. События этого дня отняли у нее все силы. После легкого ужина миссис Уилер помогла ей раздеться и уложила ее в постель. Джоанне казалось, что она проспит несколько дней подряд, но ранним утром ее разбудила боль в руке. Ей приснился кошмарный сон, от которого она проснулась, завопив от отчаяния и ужаса. Она еще сидела в постели, испуганно вглядываясь в темноту, когда в комнату влетел Грант и осторожно, так, чтобы не задеть ее руку, прижал спину Джоанны к своей груди. Он обнимал ее под успокоительный шепот, пока тепло его тела не растопило ледяной ужас в душе Джоанны, а ровное, сильное биение его сердца не успокоило ее отрывистого и лихорадочного дыхания.

— Тебе нечего бояться, успокойся…

Когда Джоанна вновь открыла глаза, она почувствовала, что все так же лежит у Гранта на груди, но над занавесками теперь пробивалась полоска света: наступило утро. Судя по ровному дыханию Гранта, он спал. Ей не потребовалось много времени, чтобы понять, что Грант провел в комнате весь остаток ночи. Он укрыл Джоанну и себя одним стеганым одеялом, так что, хоть Грант и спал как ребенок, Джоанна чувствовала тепло его тела и руку, которая лежала у нее на талии. Поняв, в каком щекотливом положении она очутилась, Джоанна пришла в ужас, и сердце ее заколотилось. Словно почувствовав эту ее невольную реакцию сквозь тонкую шелковую пижаму, Грант зашевелился, и она поспешно от него отодвинулась. Джоанну до глубины души смутила пронизавшая ее приятная дрожь, когда, повинуясь ее движению, Грант медленно убрал свою руку, проведя его по чувствительному телу Джоанны. Он сел в постели и, посмотрев на нее с лукавой улыбкой, сказал:

— Хочешь вырваться из моих ненавистных объятий?

Его насмешливый тон стал для нее лучшим успокоительным средством. Будь она неладна, если позволит ему догадаться, что она к нему испытывает и как страстно желает быть с ним наедине, быть любимой им.

— Прости, что я потревожила тебя ночью, и спасибо за помощь.

— Не стоит благодарности!

Быстро вскочив с постели, Грант затянул пояс своего измятого шелкового халата. Джоанна отвернулась, чтобы он не заметил ее смущения и пылающих щек. Но даже если он и заметил что-то, то виду не показал.

— Я велю Рози принести завтрак. Это происшествие выбило тебя из колеи, да и ночью ты плохо спала. Не думай ни о чем сегодня утром, а после мы решим, что делать дальше.

Все время, пока Джоанна завтракала, принимала душ и одевалась с помощью миссис Уилер, слова Гранта не выходили у нее из головы. Столько всего обрушилось на нее вчера, что она совершенно позабыла о своем контракте. Она так разволновалась, что была не в состоянии «ни о чем не думать», как советовал Грант. К полудню состояние неопределенности стало невыносимым. Она постучала в дверь его кабинета и, когда Грант откликнулся, с волнением переступила через порог, вспоминая прошедшую ночь. Разве могла она обращаться к нему так же по-деловому, как прежде, если сегодня они провели ночь на одном диване (впрочем, провели совершенно невинно, подсказал ей трезвый рассудок).

Но как только Грант, тепло улыбнувшись, встал из-за стола и усадил ее в кресло, от дурных предчувствий не осталось и следа.

— Доброе утро, Джоанна. Как твоя рука?

— Гораздо лучше, — заверила она его, — но меня беспокоит оценка. Я, как и обещала вчера, рассчитывала завершить ее к концу недели. Но мне предстоит еще разобраться с серебром из шкафов в столовой, а сейчас я не в состоянии делать фотографии. — Она кивнула на перевязь и нерешительно добавила: — Конечно, я могу позвонить кому-нибудь из своих коллег, если ты хочешь, чтобы это сделал кто-то другой…

— Клянусь Богом, Джоанна! Ты действительно так плохо обо мне думаешь?!

Черные брови Гранта сошлись на переносице. У него был такой грозный вид, что Джоанна смешалась.

— Нет, конечно же, нет! Но если ты хочешь побыстрее все закончить…

— Выбрось это из головы! Никто, кроме тебя, не будет этим заниматься!

Похоже, он и впрямь рассердился не на шутку.

— В больнице сказали, что ключица срастется не раньше чем через четыре-шесть недель, и большую часть времени мне придется носить эту повязку. Так что, может быть, я съезжу домой — оставлю машину здесь, поеду поездом, — а потом вернусь и закончу контракт, когда…

— Мадре миа! Тебе что, не терпится сбежать отсюда или, может быть, от меня, а?

— Нет же! — Если бы он только знал, что буквально вырвал у нее это признание! — Но я не хочу быть обузой. Раз я не смогу нормально работать, то буду просто причинять другим лишнее беспокойство…

— О боже, Джоанна, какие глупости! Здесь есть кому о тебе позаботиться, и ты отлично это знаешь! А если боишься, что будешь мешаться у кого-то под ногами — в доме столько комнат, что тебе есть где спрятаться!

Она рассмеялась — не только от радости, что гнев его улетучился и в голосе появились шутливые нотки, но и от облегчения.

— Впрочем, я совсем забыл — может быть, тебя ждут какие-то важные дела? Может, у тебя есть другие основания торопиться домой или кто-то… с кем ты ждешь встречи?

Открыто взглянув на него, Джоанна призналась:

— Я беспокоилась, что приходится так надолго оставлять маму в одиночестве: они с отцом очень любили друг друга, и его внезапная смерть была для нее большим ударом. Но теперь из Австралии приехала мамина сестра; она пробудет у нас не меньше месяца, так что за маму я спокойна.

— Отлично, значит, с этим покончено. Я договорюсь, чтобы каждое утро к тебе приходила сиделка: она поможет тебе умываться и одеваться… — В его глазах снова загорелся озорной огонек. — Сам я сегодня утром не осмелился предложить свои услуги.

Джоанна почувствовала, что краснеет до корней волос, но его смех: «Бедняжка! Впервые тебе нечего сказать!» — помог ей преодолеть смущение, и она тоже засмеялась.

Потом она позвонила матери, чтобы рассказать о случившемся, и предупредить, что задержится в усадьбе дольше, чем предполагала. Вначале забеспокоившись, мать под конец сказала:

— Как любезно со стороны Гранта, что он так о тебе заботится; похоже, он настоящий джентльмен.

Немного поболтав с матерью и теткой, которую она в последний раз видела еще ребенком, Джоанна с улыбкой положила трубку. Теперь, зная об их планах на следующий месяц, она была уверена, что мать будет слишком занята, чтобы чувствовать себя одинокой. За ужином она рассказала об этом разговоре Гранту, и они вместе посмеялись над некоторыми высказываниями ее тетушки. Почувствовав себя непринужденнее, Джоанна сказала:

— Я понимаю, что тебе не хочется задерживаться с оценкой. Когда ты улетаешь в Мексику?

— Ты имеешь в виду, на свадьбу? У меня до отъезда еще целых шесть недель.

— Мария будет замечательной невестой, — сказала Джоанна, вонзая нож себе в сердце.

Грант горделиво улыбнулся.

— Да, еще бы! Просто великолепной! Это будет настоящая фиеста!

И он тут же принялся говорить Джоанне о том, что по утрам к ней будет приходить и помогать сестра Бедфорд. Джоанна удивилась, как быстро он перевел разговор со свадьбы на другую тему. А она-то надеялась выяснить, что он собирается делать после: вернуться в усадьбу, остаться в Мексике или уехать в Штаты. Несмотря на все его внешнее дружелюбие, он снова, почти как в первый день, словно бы говорил ей: «А не слишком ли вы любопытны, мисс Лэндон?» — и советовал заниматься своим делом. Что ж, если ему так угодно, она больше и словом не обмолвится о грядущих изменениях в его жизни.

Сиделка Бедфорд оказалась местной медсестрой. Это была толковая женщина лет сорока, с располагающей внешностью и веселым характером. Каждое утро она помогала Джоанне совершать туалет, затем обматывала ее плечи бинтом в виде «восьмерки», фиксируя в нужном положении сломанную ключицу, после чего помогала ей одеться и вдеть руку в перевязь.

Грант настоял на том, чтобы днем Джоанна больше лежала, пока последствия удара все еще дают о себе знать. Поэтому в первые несколько дней Джоанна почти не двигалась, если не считать небольших прогулок недалеко от дома, которые, впрочем, быстро ее утомили.

Грант большую часть времени занимался земельными делами, а после ужина, как правило, работал в своем кабинете. Однажды вечером, когда его не было дома, Джоанна подошла к телефону. Когда она услышала в трубке голос Марии, во рту у нее пересохло.

— А, это ты, Джоанна! Как поживаешь? Я слышала, ты упала с лошади? Уж лучше бы не слезала с осла! — смеясь, сказал она.

Джоанна вспыхнула, но не успела она ответить, как Мария продолжала:

— Шучу, Джоанна, шучу! Всем, кто ездит верхом — особенно на резвых лошадях, — время от времени случается падать. Но я надеюсь, что ты скоро поправишься.

В голосе ее звучало искреннее дружелюбие, и Джоанне почти не пришлось делать над собой усилие, чтобы ответить:

— Спасибо, Мария, и, раз уж я не видела вас перед отъездом, позвольте пожелать вам счастливой свадьбы. Надеюсь, что вы будете счастливы.

— В этом никто и не сомневается. Мы, мексиканцы, народ горячий! Послушай, а может, тебе тоже найти мексиканца? Все лучше, чем этот замороженный англичанин из ресторана, с которым у тебя роман!

Задохнувшись от такой дерзости, Джоанна ледяным тоном ответила:

— Спасибо, вы очень заботливы. Я оставлю записку мистеру Уэзерби, чтобы он перезвонил вам, как только вернется.

— Отлично. Привет!

Положив трубку, Джоанна мысленно еще раз прокрутила в голове этот разговор. Вообще-то она не ожидала от Марии такого дружелюбия. Даже своим замечанием насчет «осла» она явно не хотела ее уколоть. И все-таки странно, что Грант посчитал нужным рассказать Марии о ее падении с лошади.

Джоанна знала, что вечерами Грант подолгу разговаривал по телефону, и теперь поняла, что большинство звонков он делал в Мексику и Штаты, поскольку с учетом шестичасовой разницы во времени удобнее всего было звонить именно в вечерние часы. Она сделала запись в его блокноте, зная, что по возвращении Грант сразу отправится в кабинет: у него всегда было много работы. Даже поднимаясь к себе в поздний час, Джоанна видела, что из-под двери его кабинета пробивается свет. Она невольно задавалась вопросом: уж не занят ли Грант описью поместья и определением его возможной цены? Он явно не хотел об этом говорить, да и с какой стати? Несмотря на все его дружелюбие и заботу о ней после падения, с того ужина в «Тоби Джаг» между ними больше не возникало той шутливой, но радостной близости, которую разрушил своим появлением Малкольм. Джоанна так часто воскрешала в памяти тот вечер, что воспоминание о нем стало похоже на заезженную видеопленку. Перед глазами у нее так и стояло лицо Гранта, переменившееся после реплики Малкольма. И хотя его обращение с ней было безупречным и он по-прежнему был неизменно вежлив, Джоанна с горечью думала о том, что Грант больше не смотрит на нее, как в тот вечер, и нет уже тех легких прикосновений его руки, которые заставляют ее трепетать от восторга.

Что ж, по крайней мере, это немного отрезвило ее и позволило не потерять голову окончательно; сегодняшний же разговор с Марией лишний раз напомнил Джоанне о том, что до свадьбы Гранта осталось меньше пяти недель.