Стоял тоскливый денек, какие в детстве бывают у каждого, когда в окна стучит дождь, а самые спокойные «домашние» игры не приносят удовольствия. Мне было лет одиннадцать, я находился в гостях у друга, и мы не знали, чем заняться. Мой товарищ поднялся в комнату и вернулся со стопкой книг. Без особого энтузиазма я взял одну, открыл: то была «Борьба за огонь». «Уламры бежали в непроглядную ночь...» Незаметно для меня наступил вечер. Я был далеко, очень далеко, в пространстве и во времени, в суровых временах, на берегах Большой Реки. И когда, унеся книгу, я вернулся в тот вечер домой, мое призвание геолога и преисторика было уже определено, пусть я того еще и не знал.
Как выглядит роман «Борьба за огонь» в глазах современной науки? Чтобы отдать ему полностью должное, прежде всего следует вспомнить, что это произведение, являющееся результатом работы воображения, впервые печаталось в 1908 году с продолжением в «Je sais tout» («Я знаю всё»), затем вышло книгой в 1911 году. В то время преистория давно уже установила, что первобытный человек жил с вымершими сегодня животными, хотя многие детали еще предстояло уточнить. Но хотя мы находим в «Борьбе за огонь» то, что можно подвергнуть критике, в романе по крайне мере нет тех жутких анахронизмов, когда в современных комиксах доисторический человек сражается с динозаврами, гигантскими рептилиями, исчезнувшими с поверхности Земли за миллионы лет до появления предшественников Человека.
Чтобы верно расположить этот рассказ во времени, следует набросать — очень широкими мазками, не волнуйтесь — картину того, что известно (или, как полагают, известно) в современных геологии и преистории.
После так называемой «архейской» эры, о которой мы мало что знаем (кроме разве что того, что на нашей планете тогда уже существовала жизнь) и которая восходит к времени более чем 400 000 000 лет тому назад, наступила чрезвычайно долгая палеозойская эра, эра рыб, ракообразных и первых амфибий и рептилий. Во времена вторичной эры, мезозоя, изобилуют динозавры, порой громадных размеров, загадочным образом исчезнувшие до третичного периода, эры млекопитающих, которая началась примерно за 50000000 лет до нас. Четвертичный период отмечен важными событиями, ледниковыми эпохами и появлением человека. В зависимости от того, длинной или короткой хронологии придерживаются ученые, продолжительность этого периода оценивают в миллион лет либо в пятьсот тысяч лет. Каковы наиболее значимые события этого четвертичного периода, столь долгого по отношению к Истории, которая восходит едва ли ранее чем к 4000 лет до нашей эры, но столь короткого по отношению к жизни нашей планеты?
Начало его выдалось относительно теплым, с богатой фауной: слонами, последними мастодонтами, носорогами, первыми настоящими лошадьми. Люди? Можно ли назвать людьми те едва отделившиеся от остального животного мира создания, останки которых обнаружили в Южной Африке и которые известны как австралопитеки, то есть «южные обезьяны», а вовсе не «обезьяны австралийские», как решили некоторые журналисты? Возможно... Похоже, у них уже было понимание того, что такое «орудие».
Затем наступает первое охлаждение климата в ныне умеренных регионах, охлаждение, известное геологам под названием «гюнцского оледенения». Возможно, были и другие, более ранние, в самом начале четвертичного периода, но здесь мы дискутировать об этом не будем. Это охлаждение, похоже, не оказало никакого влияния на фауну, не претерпевшую больших изменений. Ничто наверняка не указывает на присутствие в эту эпоху людей в Европе.
На тысячелетия вернулись теплые времена, за которыми последовало второе охлаждение климата, «миндельское оледенение». (Четыре большие классические оледенения носят свои названия Гюнц, Миндель, Рисе и Вюрм по притокам Дуная. Эти названия не являются, как иногда полагают, фамилиями геологов, их изучавших. Заметьте, что ради облегчения усилий памяти они расставлены в алфавитном порядке.) На сей раз уже и в Европе мы имеем кое-какие следы человека. В Аббевиле (долина Соммы) в делювиях реки были обнаружены остатки их индустрии: оббитые с двух сторон грубые кремнёвые орудия, более или менее заостренные, иногда называемые «бифасами». Фауна по-прежнему почти та же. Эта индустрия называется шелльской.
Последовавшее в Европе межледниковье сопровождается культурой, которую мы знаем достаточно хорошо благодаря тысячам оставленных нам кремнёвых орудий: ашёльской культурой. Это по-прежнему оббитые с двух сторон орудия, «бифасы», но оббитые уже гораздо лучше и различных форм; к ним добавляются орудия, сделанные из отщепов кремня: скребки, остроконечники, пилы и т. д. Эта примитивная культура продолжается и в следующий ледниковый период, так называемое «рисское оледенение». Несколько видов животных исчезают: южный слон (на смену которому приходит прямобивневый лесной слон), этрусский носорог (его сменил носорог Мерка), махайрод — саблезубый тигр. Они исчезают в Западной Европе, но есть определенные причины полагать, что могли какое-то время сохраняться где-то еще.
В последнее межледниковье ашёльская культура продолжается. Появляются и развиваются и другие, отличные от нее культуры. А человек? Что ж, человек теперь — действительно человек, хотя множеством своих черт и отличный от нас: это неандерталец (по названию небольшой рейнской долины), которые зачастую представляют под преувеличенно обезьяноподобными чертами. Если вы хотите понять, как он выглядел, подумайте лучше об австралийцах (хотя те — никоим образом не неандертальцы), чем о горилле. Набор орудий человека теперь более сложный: разнообразные «бифасы», скребки, остроконечники, проколки, скрёбла, первые настоящие резцы.
Неандертальская раса продолжает существовать на протяжении последнего оледенения, «вюрмского», где она оставила нам так называемую «мустьерскую индустрию». Впрочем, мустьерских индустрий, довольно-таки отличных одни от других, существует несколько. Хотя ни гравюр, ни рисунков этой эпохи обнаружено не было, можно полагать, что у человека уже развивается художественный вкус: некоторые мустьерские местонахождения содержат мелки из двуокими марганца — черного, красного цвета или из охры, — заостренные мелки, которые могли использоваться для нательных рисунков.
С началом последнего оледенения фауна радикально изменяется, и из Западной Европы исчезает прямобивневый лесной слон и носорог Мерка. Появляются мамонт с длинной шерстью, шерстистый носорог, северный олень. Климат очень холодный, «сибирский», но с интервалами более умеренного климата.
В уже достаточно продвинутый момент этого оледенения появляется нынешний человек, Ното заргепз. Откуда он взялся? Появлялся ли постепенно, в каком-то все еще неизвестном месте, откуда уже распространился по всей Земле? Или же зародился, достаточно внезапно, от неандертальца в результате мутации? А может, он имеет какое-то иное происхождение? Этого мы не знаем и потому можем лишь строить гипотезы. Человеческие ископаемые весьма редки для этой эпохи, чему не следует удивляться: хотя люди хоронят умерших как минимум начиная с мустьерской эпохи, человеческий скелет, более хрупкий, чем кости животных, сохраняется редко. Да и людей на поверхности Земли было все еще не слишком много: на территории Франции эпохи шелльской культуры их, возможно, насчитывалось пятьсот или тысяча; в эпоху мустьерской культуры — тысяч двадцать; во времена позднего палеолита — быть может, тысяч пятьдесят.
В любом случае, с появлением современного человека ритм прогресса ускоряется. Две культуры делят начало позднего палеолита: Перигор, характеризующийся, главным образом, кремнёвым «шательперонским ножом» с прямым режущим краем и притупленной согнутой спинкой, и ори-ньякская культура, для которой характерные особые формы скрёбл и более значительное развитие орудий из кости и слоновой кости: наконечников дротиков, проколок и т. д. Затем приходит солютрейская культура, с ее чудесными кремнёвыми остроконечниками в форме лаврового листа столь тонкой работы, что сравниться с нею позднее сумеют, но превзойти — никогда. Эта солютрейская культура, об истоках которой мы только-только начали догадываться, похоже, исчезает внезапно, и ее внезапное исчезновение — одна из многочисленных неразрешенных загадок преистории. Затем, наконец, приходит мадленская культура, с ее разнообразнейшим набором орудий из кости и рога оленя: дротиков, шил, лощил, зазубренных гарпунов, игл с ушком.
На протяжении всего палеолита человек — главным образом, охотник. Начиная с мустьерской культуры он живет, как правило, у входа в пещеры и под выступами скал (в укрытиях под скалами), где мы и сейчас находим под обломками горной породы следы его очагов вперемешку с орудиями и костями съеденных животных. Вероятно, он закрывал вход в пещеры шкурами, натянутыми на стволы деревьев. В укрытиях, должно быть, возводились палатки из шкур и хижины из веток. Жизнь, похоже, была достаточно неплохой: дичи было полным-полно, раса была сильной, оружие эффективным. Когда дичь начинала встречаться реже, племя снималось со стоянки и уходило к новым землям. Как проходил досуг племени, приходилось ли ему голодать, нам неизвестно. Серьезными трагедиями, должно быть, являлись эпидемии, которые могли выкосить целые племена: порой в укрытиях находят первоклассное оружие, чудесные предметы, порой брошенные, как на то указывает их расположение, вследствие поспешного ухода. Иногда в какой-нибудь скальной выемке обнаруживается первобытное «сокровище», за которым его владелец так уже никогда и не вернулся. Все это навсегда забытые драмы, погребенные во мраке времен. Во время раскопок мустьерской стоянки нам довелось обнаружить трогательные следы: в слое, в других отношениях не содержавшем артефактов, — небольшой очаг, три покрасневших от огня камня, расположенных треугольником; между ними — тонкий черный пласт; рядом — три прекрасных скребка. Пришел человек, приготовил ужин и ушел, оставив, словно подпись, кое-какие орудия. И было это, возможно, пятьдесят тысяч лет тому назад.
В эпоху позднего палеолита появляется и развивается искусство: гравюры, рисунки и скульптуры в пещерах, галька и кости с выгравированными рисунками, декорированные костяные (или из слоновой кости) предметы. Большая часть этого искусства, должно быть, имела магическую цель, на что намекает тот факт, что многие рисунки находятся в глубине пещер, вдали от взглядов, в труднодоступных святилищах, и, сверх этого, еще и то, что они зачастую несут на себе следы чар: выгравированные стрелы, направленные в уязвимые точки тела животного, нарисованные руки, наложенные на этого животного: «Я, Горо, из Клана Медведя, забираю этого бизона. Моя стрела пронзит ему сердце!» Но некоторые другие произведения искусства, галька с гравировкой, декорированное оружие порой могли украшаться исключительно из любви к Искусству. Две цели, вероятно, нередко смешивались. Копьеметалка, украшенная горным бараном, была красивой, предметом гордости для ее владельца. И потом, возможно, это облегчало полет стрелы в направлении живого горного барана...
Климат снова меняется примерно за 8000-9000 лет до нашей эры. Мало-помалу он смягчается, на смену степи приходит лес. Нужно приспосабливаться или уходить. Лесная дичь редко живет стаями, в любом случае, никогда — крупными стадами, как лошади, бизоны или северные олени степи. Некоторые представители мустьерской культуры, возможно, последовали за оленем в его медленном пути на север. Другие остались и приспособились. Крупные племена (возможно, до трехсот индивидов) разделились на небольшие семейные группы, от десяти до пятнадцати душ, ибо прокормить множество ртов продуктами лесной охоты было невозможно. Зачастили дожди, в изобилии появились улитки. Человек принялся их есть, зачастую — в огромных количествах: в некоторые укрытиях обнаружены метровые слои ракушек. Закончилось свободное время и безопасность, которую дает крупное племя. Нужно добывать пропитание. Вырождается изготовление орудий, исчезает искусство. В начале послеледниковой эпохи, во времена азильской культуры, существует галька, разрисованная геометрическими знаками. Затем — уже ничего, или почти ничего. Гарпуны, теперь изготавливаемые из рога оленя, исчезают и сменяются деревянным оружием, в которое вставлены крошечные треугольные или трапециевидные кремни. Наступают времена советеррской культуры, затем — тарденуазской. Именно в эту эпоху, в более благоприятных восточных регионах, на Среднем Востоке, человек достигает важнейшего прогресса: одомашнивания животных (возможно, начавшегося чуть раньше с одомашнивания собаки), изобретения гончарного искусства, затем — сельского хозяйства, позволившего людям снова объединяться в крупные племена. Постепенно этот прогресс достигает Западной Европы, где леса частично повалены, прорежены гарью. В какой-то мере это — эпоха озерных поселений, или, скорее, поселений на берегах озер. Наконец, и вновь с Востока, приходят металлы: сначала — бронза, затем — железо; частично в результате мирного распространения этих изобретений, то есть за счет торговли, частично — в результате боевых вторжений. Именно так к нам приходят кельты, «наши предки-галлы» и «накладываются» на более древних жителей, их не уничтожая. Но в Египте и Халдее человек еще несколько тысячелетий назад изобрел письменность; преистория Востока окончена.
Она продолжится в других местах — в Африке, частично в Азии, в Австралии и закончится в этих регионах лишь с контактом с великими цивилизациями: западной, индийской или китайской.
Куда в этой схеме следует поместить «Борьбу за огонь»? «Во времена, когда человек еще не изображал никаких фигур на камнях или рогах, быть может, сто тысяч лет тому назад», — говорит автор. Но рассказ указывает, что уламры уже принадлежали к Ното заргепз, пусть это и был тип еще слабо развитый. Стало быть, роман можно поместить в самый конец мустьерской культуры или же в начало позднего палеолита, ближе к Перигору I, если пользоваться терминологией нынешней преистории. Нам все еще не известно ни одного произведения искусства, которое можно было отнести к этому периоду. В эссе по преистории, названном «Завоеватели огня», Рони указывает на это очень отчетливо, приводя отрывок из «Борьбы за огонь». Вот, говорит он, «сцена, которую можно поместить у границ мустьерской и ориньякской культуры... Речь идет о расе, более прекрасной, чем средняя мустьерская раса, расе, которая в силу трудных обстоятельств вела жизнь гораздо более жалкую, чем того заслуживала». Но в границах абсолютной хронологии современная наука вынуждает нас поставить «Борьбу за огонь» всего за 35 000 -40 000 лет до нас. Современный человек более близок к своим истокам, чем он полагал в начале века.
Что же думает об этой книге современная наука? Мнения на сей счет разделились. Полуученые, гордые своими слабыми знаниями, полагают ее «детской». Настоящие ученые, путающие чистую науку с выдумкой и применяющие к ним одни и те критерии суждения, волнуются из-за встречающихся в романе неточностей. Другие специалисты, и мы с гордостью относим себя к их числу, видят в этой книге — несмотря на некоторые общепризнанные неточности, — блестящую картину начального этапа позднего палеолита. Разумеется, с 1908 года преистория сделала значительный шаг вперед, и источники Рони, по многим пунктам восхитительные, кое-где устарели. Кроме того, пользуясь привилегией поэта, автор сосредоточил в одной эпопее изобретения, на которые должны были уйти многие тысячелетия. Далее мы рассмотрим те пункты, которые могли бы подвергнуться критике.
Начнем с сюжета. Можно ли считать неправдоподобным, что человек начального этапа позднего палеолита умел разжигать огонь? Об этом нам ничего не известно. Разумеется, следы очагов встречаются и в более древних пластах. Но умели ли мустьерцы разводить огонь или только его поддерживать? Даже сегодня во многих диких племенах разведение огня — дело нелегкое. И ужасное наказание весталке, позволившей огню погаснуть в относительно более близкую к нам римскую эпоху, возможно, является лишь отдаленным отголоском — в период, технически гораздо более продвинутый — того страха потерять огонь, который, должно быть, постоянно преследовал первобытные племена. Так или иначе, Рони наделает племя ва секретом добывания огня.
Битва мамонтов с зубрами заставляет скрежетать зубами многих зоологов. Наука не знает подобных сражений в сомкнутых боевых порядках между травоядными животными. Хотя, возможно, и случались короткие встречи на повороте какой-нибудь лесной тропе. Впрочем, это не так уж и важно. Эти страницы прекрасны — и чрезвычайно выразительны.
Вооружение героев? Что ж, современная преистория опровергает наличие гарпунов: подобное оружие появилось значительно позже, в мадленский период. Но в начале века было достаточно неточное понимание об огромной продолжительности доисторических эпох. Топоры, некоторые «бифасы» мустьерской индустрии ашёльской традиции могли использоваться в этих целях, но это было несколькими тысячелетиями ранее. Другое оружие — дротики, рогатины, дубины — не вызывает возражений.
Одомашнивание, или скорее — союз с мамонтами, сильно опережает свое время, ибо первые признаки удачного одомашнивания животных относятся к послеледниковой эпохе. Но так ли оно невероятно? Сколько неудавшихся опытов человека, проведенных с опережением своего времени, мы так и не смогли отследить?
Что можно сказать о различных расах, повстречавшихся Нао в его путешествии? Люди-без-Плеч (то есть с узкими, отвислыми плечами) могут представлять собой первый опыт Ното заргепз, который провалился, достигнув уровня довольно-таки высокой культуры, или же просто ранее развившуюся ветвь. У Рони эти люди обладают тайной огня и копьеметалок. Это последнее изобретение не представляется невероятным для начала позднего палеолита. Речь идет о более или менее длинной палке, обычно длиной 30-40 см, на одном из концов которой имеется крюк, к коему прикладывается наконечник дротика. При метании производилось то же движение рукой, какое совершает копьеметатель, но быстрое вращение, придаваемое в последний момент копье-металке, значительно увеличивало дальность полета и силу «вхождения» в тело животного.
Кзаммы — племя, аналогичное уламрам, но только менее развитое. Красные карлики представляют собой расу небольшого роста; для людей кроманьонского типа, чей рост превышал 1 м 80 см, расы ростом примерно 1 м 55 см или 1 м 60 см могли показаться карликами, не обязательно являясь настоящими пигмеями. «Самый высокий из них приходился Нао по грудь». Если представить себе эскимосов (средний рост примерно 1 м 55 см), стоящих рядом с человеком почти двухметрового роста (а Нао был самым высоким из уламров), то мы как раз таки и получим от 35 до 40 см необходимой разницы. Некоторые ископаемые расы, как, например, шанселадский человек, едва ли были выше эскимосов, и пусть таковых не обнаружили соотносительно с той эпохой, в которую разворачивается «Борьба за огонь», человеческие останки того периода все еще столь редки, что никто не может утверждать: мол, подобных людей быть не могло.
Наконец, Люди-с-Синей-Шерстью. Вполне очевидно, что речь идет, собственно говоря, не о людях, но о крупных человекообразных обезьянах. В наши дни малайское слово «орангутан» означает «лесной человек».
Где конкретно разворачивается действие романа «Борьба за огонь»? На этот вопрос ответить весьма затруднительно. Здесь Рони снова воспользовался привилегией поэта, сосредоточив на неопределенной территории животные виды, которые могли существовать в разных местах. И все же описанная фауна наводит на мысль, что речь не может идти о Западной Европе, где в эту эпоху обитали холодолюбивые животные, в том числе северный олень, в романе не упомянутый. Вся совокупность факторов указывает на юго-восток Европы, скорее даже — на север Индии. В начале века многие антропологи полагали, что современный человек пришел из Азии. Большая Река могла бы быть Евфратом, или — что более вероятно — Индом. Занятный факт: совсем недавно в Афганистане обнаружили следы доисторической культуры, схожей с нашей ориньякской. Так или иначе, Нао держит путь на восток. В рамках этой гипотезы Людьми-с-Синей-Шерстью могли бы быть какие-нибудь поздние представители гигантопитеков, обитавших в ранний четвертичный период в Китае, зона распространения которых — как в пространстве, так и по времени — все еще плохо определена. Мы не станем скрывать, что здесь идет о подтверждении арозЫпоп: в то время, когда Рони писал свою книгу, о существовании этих гигантских видов обезьян никто даже и не подозревал.
Таковы заслуживающие критики — в глазах современной науки — аспекты «Борьбы за огонь». Все прочее, учитывая сосредоточение во времени различных тысячелетий, не представляется нам таким уж невероятным. Впрочем, как бы то ни было, цепляться к Рони мы не видим смысла: его задачей было не написание учебника по преистории для студентов, но воспроизведение эпохи Первых Людей. И в этом он преуспел.
Получилась действительно настоящая эпопея, сравнимая, пусть она и в прозе, с «Легендой веков», одним из редких эпических произведений, написанных на французском языке. Эпопея, прежде всего, по сюжету, который представляет собой беспощадную борьбу человека с Природой, с другими враждебно настроенными людьми, наконец, борьбу с сами собой и безжалостную жестокость: «Двое из противников лежали, обратив к звездам свои застывшие лица; раненые, несмотря на страдания, притворялись мертвыми. Благоразумие и закон людей требовали того, чтобы он их прикончил. Нао подошел к тому, что был ранен бедро, и нацелился в него копьем: странное отвращение проникло в его сердце, гнев растворился в радости, и, опустив оружие, он положил конец стонам раненого». Рассвет доброты, симпатии к противнику, врагу, который необязательно достоин презрение, рассвет, который и спустя сорок тысячелетий все еще не перешел в ясный день, — столь медленен реальный прогресс человечества.
Эпопея по уровню персонажей: Нао — герой, символ. В нем собраны все те, кто изобретает, все те, кто, не презирая глупо физическую силу, отдают преимущество силе ума, все те, кто размышляют в сумерках или глядя на звезды, спрашивая себя: «Кто зажигает эти бескрайние пространства, какие люди и звери живут за горой Неба?» Это одновременно и искатель приключений, и исследователь, которого любопытство всегда толкает «по ту сторону холмов», художник, который передает красоту Земли и существ, ученый, который наблюдает, думает, использует, приспосабливает.
Наконец, эпопея по богатому, мощному стилю, по самой концепции произведения, в котором свистит космический ветер. Человек в то время не был изолирован от Космоса: он являлся и чувствовал себя частью оного. (Он, впрочем, и сейчас такой, что бы там ни думала «салонная литература».) «Пыл и страх жить» волков ничем не отличается от ощущений людей, и «мрачная легенда» одна и та же для всех живых существ. И тот, кто не чувствовал ясным весенним утром, в час, когда восходящее солнце освещает леса и покрытые росой луга, или же, на вершине горы, после тяжелого подъема и победы, «нечто такое в сердце, что еще плотнее соединяет его с Землей», не знал чистой радости жизни.
Закат цвета красной глины, долго маячащий в небе, прорезающий облака, сквозь которые уже показался тонкий серп луны, время, утекающее с речными водами, звезды, леденящие мрак, тучи, покрывающие Землю, — вся мощная поэзия планеты проходит в «Борьбе за огонь». Возможно, это смутило многих литературных критиков, более привычных к тщательному анализу чувств людей-насекомых, созданных и подпитываемых цивилизацией городов, поддерживаемых и удушаемых ею. Современный человек часто забывает о природе, пусть порой и смутно ощущает необходимость восстановить потерянный контакт с Землей — через альпинизм или туризм. Весь наш классический гуманизм сосредоточен вокруг человека, полагающего себя самоцелью либо же видящего цель в отношениях с человеческим обществом. И однако же, хочет человек того или же нет, он является неотъемлемой частью Космоса, простирающегося на миллионы световых лет, Космоса, уже длящегося миллиарды лет. Человек — мерило всего, пусть будет так. Но для чего нужно мерило, которое применимо лишь к себе самому? В космической концепции произведений Рони-старшего, вероятно, можно найти зачатки нового гуманизма, который сочетается с науками о природе, гуманизма, более подходящего для нашего времени, планетных, а вскоре и межпланетных путешествий. Гуманизма, в котором, помимо всегда необходимого изучения отношений человека с собой самим и ему подобными, можно было найти и изучение отношений человека с Вселенной. Смешно, но даже сегодня считается действительно образованным человек, воспитанный на классической культуре, когда этот же самый человек принимает планету Венера за звезду!
«Все те, кто имеют склонность и любовь к науке, испытывают особое удовольствие при чтении научных романов Жозефа-Анри Рони-старшего, ибо чувствуют, что этот великий писатель при желании мог бы стать и великим ученым», — писал в 1936 году в «Меркюр де Франс» знаменитый математик Эмиль Борель. Именно этот редкий синтез научного воображения и литературного дара и позволил Рони написать эту эпопею.
Мне остается лишь пожелать вам найти в этой книге всю ту радость, всю ту восторженность, которую она привнесла в мое отрочество, а может, и вам тоже отыскать в ней свое призвание человека науки. Вернемся, вслед за Рони, к «истокам веков». Можно представить уламров, идущих вдоль Большого Болота, меняющих места для охоты. Смеркается, разбит лагерь. В центре, пожирая ствол дерева, потрескивает костер, от прожариваемых кусков мяса исходит приятный запах. Дети играют в зарослях тростника, взрослые отдыхают, женщины присматривают за стряпней или первыми шагами своих младшеньких. Подростки, гордые своей прибывающей силой, упражняются в метании дротиков. Сидя у костра, вождь и старейшины обсуждают завтрашний маршрут. Часовые бродят среди ив, бдительные, но спокойные: разве не им этот край принадлежит вот уже пять поколений? Конечно, на востоке есть и другое племя, которое нужно будет победить, чтобы завладеть его территорией, но оно еще как минимум в десяти днях хода. Тем не менее один из часовых останавливается, вглядывается в сгущающийся среди деревьев мрак. Он взмахивает рукой, испускает вопль, трагически прерванный, падает с копьем, вонзившимся ему в грудь. Раздается громоподобный боевой клич врага. Градом сыплются стрелы, с мягким звуком втыкаясь в болотистую почву или же с ужасным глухим шумом вгрызаясь в плоть. Захваченные врасплох, воины какие-то мгновения сражаются в беспорядке, затем объединяются вокруг вождя, в то время как женщины и дети, защищаемые самыми юными из мужчин, спешат укрыться в какой-то ложбине. Под первыми звездами уже идет рукопашная схватка: началась «Борьба за огонь».
Очень упрощенная таблица преистории в Западной Евразии и место в ней «доисторических романов» Жозефа-Анри Рони-старшего
Эта таблица, несомненно, очень упрощенная. В частности, индустрии послеледниковой эпохи очень разные в различных частях Западной Евразии, и ввиду того, что одни пункты сильно опережают другие, становятся важными хронологические сдвиги.
Вот «истоки» названий доисторических культур: шелль-ская — от города Шелль (департамент Сена и Марна). Ангельская — от Сент-Ашёль, пригорода Амьена. Мустьерская — от Ле-Мустье (Дордонь). Ориньякская — от пещеры Ориньяк (Верхняя Гаронна). Перигорская — от Перигора. Солютрейская — от Солютре, близ Масона (Сона и Луара). Мадлен-ская — от укрытия под скалой Ла-Мадлен (Дордонь). Азиль-ская — от названия пещеры Мас-д’Азиль (Арьеж). Тардену-азская — по стоянке в окрестностях г. Фер-ан-Тарденуа (Эн).
