Воскресенье (309)

Подполковник Антон Верещагин, являвшийся в настоящее время командиром имперской оперативной группы на Зейд-Африке, сидел на упавшем древовидном папоротнике и короткими и точными движениями срезал кору с ровного участка ствола. В лесной тени заброшенной фермы Эландслаагте ромбы на его воротнике, обозначающие воинское звание, лишь изредка отражали солнечный свет.

Время от времени Верещагин посматривал на небо.

Для него это был первый день 309-й недели после прибытия 1-го батальона 35-го имперского стрелкового. полка – батальона, который он привел на планету. Для африканерского большинства населения Зейд-Африки это был День Договора, 16 декабря по нестандартному местному календарю, праздник случившейся триста лет назад победы африканеров над зулусами, а так как африканеры по большей части исповедовали кальвинизм, праздников у них было не много.

Сегодняшний день знаменовал также пятую годовщину довольно плохо организованного мятежа против имперского правления, который Верещагин, как старший из оставшихся в живых офицеров, аккуратно разнес на мелкие кусочки, наполнив в этом. процессе изрядное количество могил. С тех пор он из вежливости старался не появляться на местных праздниках.

Постепенно превращающаяся в лес ферма Эландслаагте практически не обнаруживала признаков того, что некогда это место служило полем битвы. Павшие здесь африканеры были перезахоронены в своих редких городах и поселках; убитые подчиненные Верещагина были кремированы и либо отправлены домой, либо захоронены на батальонном кладбище, согласно их последней воле. Стремительно поднимавшиеся во влажном климате древовидные папоротники давно уже сомкнулись над останками деревьев, уничтоженных бронемашинами Верещагина.

Пот капал со щек поглощенного работой подполковника. Это был день воспоминаний. По мнению Верещагина, из-под мятежа опору выбили два человека: политик Альберт Бейрес, убедивший свой народ не поддаваться фанатизму, и генерал повстанцев Хендрик Пинаар, который, пожертвовав собой, остановил бойню, чего не смогли сделать ни винтовки, ни тридцатимиллиметровые снаряды.

Верещагин слегка нахмурился. Он не любил быть обязанным живым, а тем более мертвым.

Аккуратно придавая древесине нужную форму, подполковник услышал мягкое гудение на запястье. Вздохнув, он включил радио.

– Верещагин слушает. Это ты, Матти?

Когда Верещагин назначил сам себя командиром имперской оперативной группы, его заместитель, неугомонный майор Матти Харьяло, принял командование 1-м батальоном 35-го стрелкового полка.

– Привет, Антон, – ухмыльнулся Харьяло. – Наслаждаешься общением с природой?

Верещагин невольно улыбнулся.

– Допустим. Как успехи – потешили публику?

– У нас был очень недурной парад.

– А как насчет волынок? – Верещагин испытывал особый интерес к батальонному оркестру волынок, первоначально сформированному из оставшихся в живых солдат почти полностью уничтоженного батальона гуркхов, традиции которого включали музыку горной Шотландии.

– Туземцам они нравятся, – усмехнулся Харьяло. – По крайней мере, они аплодировали, и никто не стал стрелять, что, безусловно, сделал бы я, если бы кто-нибудь вздумал сыграть для меня на волынке.

– Еще бы, – хмыкнул Верещагин.

– После парада президент республики Альберт, Бейерс произнес приятную, но зажигательную речь. Затем спикер Ассамблеи Ханна Брувер-Санмартин выдала не менее яркую речь, после чего то же самое проделали еще четыре или пять политиков. Потом Христос Клаассен и еще кое-кто из лояльной оппозиции начали возбуждать толпу, поэтому Альберт и Ханна вернулись на трибуну, выражаясь фигурально, засучили рукава и ринулись в бой. Все было очень забавно.

– А как насчет откровенно враждебной деятельности?

– Девушка из семьи Шееперс с несколькими друзьями ходили вокруг да около, размахивая флагами и выкрикивая антиимперские призывы. Мой заместитель, майор Рауль Санмартин, вручил ей букет цветов и вежливо высказался в том смысле, что он купил их жене, но Шееперсы нуждаются в них больше. Однако у девушки не оказалось ни капли чувства юмора.

– Мы депортировали ее дядю и половину родственников за участие в мятеже, – тихо заметил Верещагин.

– Само собой, она вышла из себя и попыталась огреть букетом Рауля. Операторы засняли это для вечерних новостей, представив девушку вдвое глупее, чем ее одарили Бог и природа. Как я уже говорил, было очень забавно.

Верещагин расслышал пение, сопровождавшее слова Харьяло. Его батальон, первоначально набранный в Финляндии из русских и финнов, постепенно разбавлялся жителями полудюжины планет и сейчас почти на пятьдесят процентов состоял из африканеров – в том числе сыновей и братьев убитых во время мятежа. Несмотря на это, традиции батальона оставались незыблемыми. Делая вид, будто поступают по доброй воле, бойцы уже несколько лет подряд именно 16-го декабря праздновали «Pikkujoulu», или «маленькое Рождество». Судя по всему, вино и водка местного розлива лились рекой.

– Что слышно об Африканерском движении сопротивления? – поинтересовался Верещагин.

– Мы не ошиблись. Пара членов движения пыталась заложить в автомобиль бомбу, но мы их схватили. Аксу допросил пленных, и нам удалось ликвидировать одно из укрытий террористов. Пока мы об этом помалкиваем – знают только Альберт и Рауль.

– А этим двоим здорово досталось?

– Девушку взяли целой и невредимой, а ее дружка полиция легко ранила. Тебя это интересовало?

– Именно это. Пожалуйста, постарайся, чтобы они были в состоянии предстать перед судом. Как. насчет ковбоев?

– Жители южной части континента так и не простили африканерам ядерную бомбардировку во время мятежа, но батальон Уве Эбиля поддерживает там спокойствие. Альберт отправил своего министра финансов в защитном костюме возложить венок там, где раньше был город Ридинг. Я дам тебе знать, если что-то произойдет.

Штурмовой батальон Уве Эбиля был единственным крупным имперским боевым подразделением, помимо 1-го батальона, пережившим африканерский мятеж. В течение пяти лет Уве был некоронованным королем страны ковбоев. Он и Верещагин еще до большого африканерского восстания подавили незначительные выступления ковбоев, и те предпочитали не испытывать терпение Уве.

– Спасибо, Матти, – задумчиво произнес Верещагин. – Есть еще что-нибудь серьезное?

– Пока нет, так что наслаждайся выходными, Антон. Пока.

Верещагин вновь сосредоточился на резьбе, выбросив из головы зейд-африканские политические проблемы. Переживший все битвы старый папоротник раскинул прохладный зеленый балдахин на высоте пятидесяти метров у него над головой. Маленький амфитилий, похожий на того, которого он вырезал, медленно и осторожно высунул голову из-под покрытого плесенью ствола, наблюдая за его работой.

Снова услышав гудение радио, Верещагин коснулся кнопки приема.

– Это Харьяло.

– Думаю, на сей раз ты хочешь не просто поболтать.

– Угадал. – В голосе Харьяло исчезли веселые нотки. – Слушай, Антон, я только что выслал за тобой вертолет. В нашем небе имперский корабль. На Земле о нас не забыли.

Из-за далекого расстояния и временного сдвига с тех пор, как Антон Верещагин принял командование над имперской оперативной группой на Зейд-Африке, с Земли еще не поступало никаких приказов.

– Они приземляются?

– Не сегодня. Пока виден только один корабль, и не думаю, что на его борту всего лишь новый командир оперативной группы. Полагаю, в течение нескольких часов появятся и другие корабли. Я уже связался с Альбертом. Он хочет повидаться с тобой, когда избавится от президентского облачения. Пока.

Верещагин машинально кивнул. Накопившиеся сдвиги во времени после восьми колониальных кампаний на различных планетах поставили его в уникальное положение. На Земле за этот период люди успели родиться, вырасти, состариться и умереть. Вся имперская система подверглась немалым изменениям. А Верещагин оставался все тем же.

Сам он высоко оценивал свою работу на Зейд-Африке. Хотя ковбои и африканеры, составлявшие население планеты, были весьма далеки от образцовых имперских подданных, они в общем процветали и были счастливы. За шесть лет Верещагину удалось многое, но он сомневался, что имперское правительство будет удовлетворено результатами.

Верещагин окинул пристальным взглядом вечернее небо, ища на нем новую звезду. Воткнув нож в бревно, он взял винтовку и зашагал в направлении Претории, чтобы приветствовать посланцев империи и дать отчет о своей деятельности.

Дождь покроет нож ржавчиной, но резьба на дереве еще долго не пропадет.

Из комнаты выбежала маленькая девочка, гонйсь за котенком на своих коротких ножках. Зацепившись за край ковра, она растянулась на полу, громко смеясь, покуда котенок лез вверх по занавеске.

– Хендрика, ты что, гоняешь котенка?

– Да, тетя Бетье, – послушно отозвалась девочка.

– Перестань сейчас же, а то он тебя поцарапает, – велела ей из соседней комнаты жена Альберта Бейер-са на своем чудовищном английском который она не так давно выучила. – Пожалуйста, убери книги, прежде чем твоя мать вернется с работы.

– Нет, – заявила Хендрика.

– Ты говоришь «нет», а я говорю «да». Мое «да» больше, чем твое «нет», так что собери книги. Быстро – мама вот-вот вернется! – Вроу Бейерс оторвалась от своего занятия и вышла в прихожую.

Трехлетняя девочка серьезно кивнула, поднялась на ноги и отправилась убирать книги.

Бетье Бейерс подняла взгляд на котенка.

– Спускайся немедленно! – Котенок внезапно соскользнул вниз и ловко приземлился на лапки. Женщина наклонилась, чтобы поднять его. – Если меня слушается сам президент республики, то ты тоже должен слушаться, малыш, – шепнула она ему.

Кто-то постучал в дверь.

– Папа! – завизжала Хендрика, узнав отца по стуку.

Рауль Санмартин открыл дверь и шагнул в дом. На нем была военная форма. Дочка обняла его за колени, а он поднял малышку и закружил в воздухе. Потом Рауль посмотрел на вроу Бейерс, и его лицо омрачилось.

– Мама, прибыли имперцы. Не жди к обеду никого из нас.

Рауль Санмартин называл Бетье Бейерс «мама». Так же поступал ее муж и добрая половина планеты. Настоящая мать Санмартина умерла давным-давно. Он поцеловал девочку и сказал ей:

– Я буду работать допоздна, и мама тоже. Слушайся тетю Бетье. – Когда Рауль ушел, вроу Бейерс крепко прижала к себе приемную внучку.

В бункере казармы Блумфонтейна майор Пауль Хенке, командир 4-й роты из батальона Харьяло, уставился в моторное отделение своей бронемашины типа «97», еле-еле просунув голову позади маленького турбокомпрессора.

– Придется вытаскивать третий и четвертый роторы, – пробормотал он, вытирая испачканные маслом руки.

Все без исключения имперские солдаты, не являющиеся японцами, именовали тип «97» «кадиллаком». Хотя и добротно сработанный, «кадиллак» Хенке был очень старым.

Его стрелок, пожилой старший рядовой Чорновил, уже заполнил резервуар свежей смазкой. Громко насвистывая, он методично проверял тридцатимиллиметровые снаряды.

Шофер Хенке, молодой африканер из Боксбурга по имени Руди Гервиг, пнул ногой шестое колесо «кадиллака».

– Но согласно диагностическому обследованию, не годится только третий ротор.

Утомленное лицо Хенке исказила гримаса.

– Если четвертый тоже выйдет из строя, мы всегда сможем извлечь его, – продолжал Гервиг, не видя выражения лица командира.

Ветер, проникающий сквозь открытую дверь, пошевелил тонкие седеющие пряди на макушке Хенке. Der Henker – Палач – опустил голову.

Чорновил, хорошо его зная, коснулся пальцем маленькой белой виселицы, намалеванной на борту «кадиллака» (считалось, что это приносит удачу), и взялся вытаскивать оба злополучных ротора.

Палач посмотрел на небо, а потом на Гервига.

– Молодой человек, вы прослужили в этом батальоне почти год, но вы еще не солдат. Мы устраним этот дефект.

– Есть, сэр! – вздрогнув, отозвался Гервиг.

 

Понедельник (309)

На высоте девяти километров над поверхностью Зейд-Африки командир 2-й имперской оперативной зейд-африканской группы вице-адмирал Сабуру Хо-рии бесстрастно изучал пятую планету, стоя на мостике фрегата «Майя».

– Капитан Янагита, зайдите ко мне, – произнес он в микрофон.

Спустя несколько минут вошел явно нервничающий офицер разведки.

– Янагита, опишите мне старших офицеров батальона подполковника Верещагина.

– Сэр? – Офицер колебался. Обычно адмирала информировал начальник штаба и замполит оперативной группы полковник Суми, которому непосредственно и подчинялся Янагита.

– Пожалуйста, выполняйте, – приказал Хории, заложив руки за спину.

– Есть, сэр. В настоящее время батальоном подполковника Верещагина командует майор Матти Харьяло. Майор Харьяло родился в Куусамо, в Финляндии, закончил военную Академию в Саппоро. После выпуска был направлен на службу в колониях в составе 1-го батальона 35-го пехотного полка.

– Да-да, – рассеянно прервал его Хории. – Вам следует учиться сосредоточиваться на главном, Янагита.

– Конечно, сэр. Глупо с моей стороны. В его академической карточке сказано, что он был вторым в классе по тактике и трижды наказывался за неподчинение. В карьере майора Харьяло нет ничего особо выдающегося. Он на два дня принимал командование 1-м батальоном во время кампании по подавлению беспорядков на Новой Сибири, после странного инцидента, когда подполковник Верещагин был временно отстранен от командования, а сменивший его подполковник Хироюки случайно застрелился из пистолета.

– Как знать? Адмирал Исидзу умер несколько лет назад, поэтому сейчас никто полностью не осведомлен об этой истории, но не исключено, что именно Харьяло нажал на спуска пистолета, застрелившего Хироюки, – промолвил Хории.

Янагита уставился на него, выпучив глаза.

– По этому поводу не было принято никаких мер. В имперских колониях иногда происходят странные вещи, Янагита. Министерство обороны слишком далеко оттуда. Продолжайте.

– 1-й ротой в батальоне Верещагина командует майор Петр Коломейцев. Как и Верещагин, Коломейцев родом из русских, нашедших убежище в Финляндии после катастрофы. Он был ранен девять раз. Вроде бы офицеры штаба трижды представляли его к медали, но он отказывался принимать награды. Индекс его политической надежности крайне низок, а в своем классе он числился последним по тактике.

– Я бы так не сказал, – задумчиво проговорил Хории. – Коломейцев – блестящий, но весьма нетрадиционный тактик, а его низкая оценка по этому предмету указывает на упрямство, которого я не учел. Его прозвище – Полярник.

– Почему Полярник, сэр?

Хории скорчил гримасу.

– Поймете, когда сами поближе познакомитесь.

Жители планеты Ашкрофт божились, что у Коломейцева дурной глаз. Это подтверждало его способность превращать людей в трупы.

– Он очень хладнокровный и способный человек. Внимательно понаблюдайте за ним, Янагита.

– Есть, сэр. В последнем рапорте Верещагина сообщается, что он назначил капитана Тихару Ёсиду своим замполитом. Ёсида ранее был командиром 2-й роты. Он из довольно влиятельной семьи.

– Да, я знаком с семьей Ёсида.

– Он два года прослужил в 1-м гвардейском полку, после чего его просьба о службе в колониях была поддержана полковником Кано.

Хории улыбнулся.

– Должно быть, Ёсида здорово достал старика Кано.

– Он получил должность в штабе адмирала Накамуры, а затем был переведен в батальон Верещагина во время кампании на Ашкрофте, где его ранили в лицо. Удивляюсь, что он не вернулся домой.

– С какой целью? Его карьера уже сделана. Продолжайте.

– В последнем рапорте Верещагина также указано, что он назначил своим заместителем капитана Рауля Санмартина. По-моему, Санмартин для этого слишком молод. До этого он командовал 3-й ротой. Ранее Санмартин служил в 11-м имперском штурмовом батальоне и перевелся в 1-й батальон 35-го полка только на Ашкрофте, где был награжден адмиралом Накамурой.

– Он и в самом деле очень молод. Есть о нем какие-либо особые сведения?

– Очень мало. Индекс его политической благонадежности также низок. Один из бывших командиров Санмартина отмечал его страсть к зоологии и океанографии. Его родители были экологическими активистами, арестованными аргентинским правительством за незаконную политическую деятельность.

Хории кивнул.

– Узнайте о нем побольше.

– Есть, сэр. Наконец, командир 4-й роты, майор Пауль Хенке.

– Палач, – без всяких эмоций промолвил Хории. – О нем я все знаю. Достаточно, Янагита. В его послужном списке вы не найдете ничего, объясняющего, почему он считается таким опасным человеком.

– Тогда, сэр, каких объяснений или выводов вы от меня ждете?

Хории погладил подбородок.

– До тех пор, пока 2-й стрелковый батальон 35-го полка, расквартированный в Хельсинки, не расформировали, люди подполковника Верещагина, пользуясь своими связями, поддерживали самые тесные отношения с Национальной армией Финляндии – Суоми, как местные жители называют эту страну лесов, снега и русских беженцев.

Янагита почтительно засмеялся шутке адмирала.

– Благодаря лесам, снегу и древним национальным традициям, – продолжал адмирал Хории, – финны всегда предпочитали личную инициативу и нетрадиционную, близкую к партизанской тактику. Верещагин, несмотря на русскую фамилию, не исключение. Что, по-вашему, является ключевым фактом в известной вам информации?

Янагита втянул в себя воздух и вытянулся по стойке «смирно».

– Не знаю, достопочтенный адмирал, и стыжусь этого.

– Ключевой факт – то, что Верещагин, Харьяло, Коломейцев и Хенке участвовали в шести колониальных кампаниях: на Эсдраэлоне, Одаваре, Кик-ладе, Новой Сибири, Ашкрофте и Зейд-Африке, причем все выжили. Они повидали больше сражений, чем любая аналогичная группа офицеров имперских вооруженных сил. Они всегда достигали своих целей, необязательно совпадающих с целями, поставленными перед ними кем-то еще, и оставались в живых. Не забывайте об этом, Янагита.

– Понял, сэр. – Янагита заколебался. – Хотите, чтобы я подробнее занялся подполковником Верещагиным?

– В этом нет необходимости, Янагита. Я лично изучил карьеру Антона Верещагина. У него прозвище Варяг – это древнее слово означает «викинг». Адмирал Накамура также называл его Серторием – Квинт Сер-торий был мятежным римским генералом варварского происхождения, известным своей неподкупностью. – Хории улыбнулся. – Вы свободны, Янагита.

Вскоре после ухода Янагиты дверь за спиной Хории открылась, и командир «Майи» почтительно кашлянул. Хории повернулся.

– Сэр, планетарный директор «Юнайтед-стил стан-дард» и полковник имперской службы безопасности Суми ожидают, когда вы сможете их принять.

Хории отвернулся, чтобы скрыть раздражение. У директора «ЮСС» Мацудаиры начисто отсутствовали и терпение, и чувство приличия. Полковник Суми был еще хуже. К сожалению, никто из них не был подчиненным адмирала.

Адмирал снова посмотрел на планету, именуемую Зейд-Африкой, и погладил сморщенный подбородок. «Ситуация сложилась, – подумал он, – в высшей степени деликатная».

Полковник Суми присоединился к Хории, стоявшему перед экраном. Хотя макушка Соэму Суми едва доходила до адмиральского плеча, каждое из его запястий было толщиной с икру ноги Хории. Суми носил серые петлицы офицера политотдела, а черные лампасы на брюках свидетельствовали о принадлежности к имперской службе безопасности. К несчастью, помимо руководства политотделом экспедиции, Суми являлся также начальником ее штаба, что было очередной излишней уступкой министерства обороны министерству безопасности. Считалось, что это следствие нехватки «подходящих» строевых офицеров в соответствующем ранге, но Хории в этом сильно сомневался.

– Мы должны просто сразу же открыть огонь, – проворчал для начала Суми.

Хории заметил, как напрягся командир «Майи».

– Открыть огонь по дружественным городам, где находятся имперские войска? Странная идея, – вежливо, но с явной издевкой ответил адмирал полковнику службы безопасности.

– Мятежники должны почувствовать силу. Я читал рапорт Верещагина. Он и его люди либо трусы, либо предатели, – с намеренным вызовом провозгласил Суми, даже не глядя на Хории.

Если бы Суми был подчиненным адмирала, а не сторожевым псом, приставленным наблюдать за его действиями, Хории тут же подверг бы его наказанию. Вместо этого он всего лишь снова погладил подбородок.

– К счастью, здесь командую я.

– Пока что, – нагло заявил Суми.

Командир «Майи» отвернулся, предоставив им наблюдать, как в новом космопорту, сооруженном Антоном Верещагиным к западу от Претории, с первых приземлившихся челноков высаживаются войска. Хории решил при случае намекнуть командиру «Майи», что не стоит так явно выражать свою неприязнь к службе безопасности.

– Планета представляет собой сложную тактическую проблему, – заметил он. – Помните, адмирал Ли потерял здесь четыре военных корабля, два батальона и собственную жизнь вдобавок?

– Корейский адмирал пил слишком много содзу, – буркнул Суми. – Поэтому мы больше не производим корейцев в адмиралы.

Наконец-то появился и представитель «ЮСС» Дай-суке Мацудаира в сером костюме и узком галстуке, прикрепленном булавкой. Он небрежно кивнул адмиралу и полковнику, которые ответили тем же, и придвинул лицо поближе к экрану.

– Отличное приземление. Мне самому не терпится прибыть на планету и приступить к выполнению поручений компании. Быть может, завтра?

– Трудно сказать, хотя я уверен, что несколько опрометчивое решение подполковника Верещагина казнить вашего предшественника за измену оставило дела корпорации в некотором беспорядке, – отозвался адмирал, которому претила бесцеремонность собеседника. – Разумеется, я позволю вам спуститься на планету, как только обстоятельства будут этому благоприятствовать.

Когда Антон Верещагин символически переломил хребет африканерскому мятежу, казнив предшественника Мацудаиры за помощь повстанцам, кое-кто на Земле воспринял этот шаг с немалым удовлетворением. Во всяком случае, Хории прекрасно понимал двигавшие Верещагиным импульсы.

Мацудаира смотрел на адмирала с плохо скрываемой ненавистью.

«Полное отсутствие хороших манер», – подумал Хории.

Суми что-то буркнул себе под нос.

Стоя возле взлетной посадочной полосы, майор Рауль Санмартин наблюдал, как вновь прибывшие солдаты Хории выбираются из челноков и становятся в строй. Головные подразделения состояли из высоких и крепких маньчжуров в новеньких мундирах. Мысленно Санмартин сравнил их с поношенной формой взвода почетного караула, отобранного им в 3-й роте.

Командир 3-й роты, капитан Ханс Кольдеве, был заместителем Санмартина, когда он командовал этой ротой.

– Эти китайские верзилы выглядят впечатляюще, – шепнул Кольдеве.

Санмартин кивнул.

– Насколько я понимаю, на орбите ожидают спуска первоклассный японский штурмовой батальон и батальон императорской гвардии.

– Тогда жди неприятностей, – вздохнул Кольдеве. Войска непосредственно из Японии всегда означали неприятности.

Подобные войска никогда не расходовали на отправку в отдаленные колонии, если не предполагалось серьезных осложнений. Солдаты Верещагина служили в колониях уже почти двадцать шесть лет личного времени, на Земле же прошло верных полстолетия. Его офицеры не испытывали иллюзий относительно своего будущего, Рауль Санмартин – тем более.

Прежде чем Верещагин принял бразды правления на планете, здесь безраздельно властвовала «ЮСС». Расстрел планетарного директора «ЮСС» более, чем какое-либо другое действие, убедил африканеров, что Верещагин означает перемены к лучшему. Но теперь «ЮСС» вернулась в лице этих солдат, и Санмартин не сомневался, что миру скоро придет конец.

– Пора? – шепотом спросил Кольдеве.

Санмартин кивнул.

Кольдеве сделал быстрый жест за спиной, и волынки заревели «Свистящего свина» – любимую застольную песню батальона.

Музыка – если считать, что ансамбль волынок в состоянии сыграть хоть какую-то мелодию, – застала маньчжуров врасплох.

– Эк их перекосило, – довольно заметил Кольдеве.

Челноки с маньчжурами прибывали раздражающе медленно, и Санмартин украдкой взглянул на часы. Кольдеве шепнул уголком рта:

– Что, пообещал сегодня пообедать дома?

Санмартин глуповато усмехнулся. Его жена Ханна, спикер зейд-африканской Ассамблеи, приходила в настоящую ярость, если он опаздывал. Пять лет назад Санмартин пропустил один из их редких совместных обедов, когда какОй-то мальчишка с африканерской фермы всадил ему в бедро две пули, и с тех пор Ханна не знала покоя.

Верещагин наблюдал, как комната постепенно наполнялась людьми. Матти Харьяло и подполковник Уве Эбиль прибыли со своими офицерами, а президент Альберт Бейерс привел восьмерых «друзей закадычных», которые представляли все мало-мальски значимые кланы жителей планеты. Последней прибыла Ева Мур – своего рода мост между двумя мирами. Три года назад Мур вышла в отставку в чине подполковника, когда Верещагин отправил на землю ее 15-й резервный батальон, и вступила в должность администратора больницы Претории, которой ныне и управляла железной рукой на благо своим пациентам.

Бейерс официально открыл собрание.

– Насколько мы понимаем, Антон, – заговорил он по-английски с характерным акцентом, – прибыла новая имперская оперативная группа. Что нам это сулит?

– Вот именно. В кого они будут стрелять? – насмешливо осведомился Христос Клаассен, глаза оппозиционной партии Реформированных националистов. В его устах этот вопрос прозвучал особенно уместно. Банкир и бывший член полусекретного союза арфиканеров, Клаассен играл ведущую роль в провалившемся африканерском мятеже. Хотя он и не имел отношения к ядерным взрывам, уничтожившим космодром, два ковбойских города и три имперских военных корабля на орбите, его имя фигурировало в декларации независимости, а положение лидера оппозиции делало его еще более уязвимым.

Бейерс улыбнулся и похлопал Клаассена по запястью. Хотя во время выборов они забросали друг друга таким количеством грязи, что из нее запросто можно было бы построить немаленький дом, в личной жизни они оставались ближайшими друзьями. Только природный здравый смысл Клаассена удерживал демагогов из его партии от бескомпромиссной радикальной позиции.

– В кого они будут стрелять? Увидим, – вполне серьезно отозвался Верещагин. Он кивнул Матти Харьяло, и тот доложил:

– Мы тут немного поболтали с офицерами оперативной группы и убедились, что экспедиция очень большая – самая большая, какую я когда-либо знал. У них маньчжурский полк из трех батальонов, батальон императорской гвардии, японский штурмовой батальон, Бог знает сколько артиллерии и авиации, а также фрегат и три корвета. Новый командующий – вице-адмирал Сабуру Хории, и он снаряжен не хуже, чем для охоты на медведя. – Харьяло использовал выражение, которое подхватил на одной из колониальных планет. – С ними также около двух рот «черноногих», – добавил он, скривив губы. – Неплохо бы подкупить какую-нибудь из них, чтобы одна перестреляла другую.

«Черноногие» – имперская служба безопасности – были открыто презираемы и военными и штатскими за жестокость и продажность.

Принслоо Адриан Смит, мэр Претории, задал очевидный вопрос:

– Зачем им столько солдат, Матти? – Тощий светловолосый Смит постоянно носил один и тот же мятый костюм. Бывший журналист не утратил привычки задавать смущающие всех вопросы.

– Понятия не имею, – признался Харьяло. – Может быть, окрасить все здешние скалы в белый цвет. Могу найти и другие ответы, но они мне не слишком нравятся.

Майор Петр Коломейцев, командир 1-й роты, посмотрел на Верещагина, и тот ответил кивком. Светлые глаза Полярника блеснули.

– Думаю, все присутствующие здесь под подозрением. Либо имперское правительство не поверило нашему рапорту о подавлении мятежа, либо они хотят установить более жесткий контроль над планетой и ее обитателями. «ЮСС» присущи подобные желания.

Коломейцев редко скрывал свое глубокое презрение к имперскому правительству и его политике. Он получил свое звание до того, как правительство начало оценивать и степень политической благонадежности офицеров, поэтому шутя утверждал, что его индекс настолько низок, что его не повысили бы в чине даже в посмертных перевоплощениях.

Верещагин повернулся к своему замполиту.

– Тихару, у тебя есть что добавить?

Не нашедший себя в качестве боевого командира капитан Тихару Ёсида оказался незаменим в роли замполита и охотно помогал составлять правительство, навязанное Верещагиным Зейд-Африке. Но хотя Ёсида служил в батальоне уже шесть лет, Верещагин не знал, где пределы его лояльности, и сомневался, знает ли это сам Ёсида.

Замполит задумчиво нахмурился.

– Обычно правительство не склонно посылать куда-либо с Земли японские национальные подразделения. И никогда раньше два японских батальона одновременно не включались в одну оперативную группу. К тому же, насколько я помню, только в двух случаях батальоны имперской гвардии бросали на подавление колониальных беспорядков. Состав нынешней группы представляется мне весьма многозначительным, хотя я и не понимаю, что именно это означает, и потому не в силах разгадать намерения адмирала Хории.

Ёсиде понадобился не один год, чтобы вытравить из памяти окружающих крайне нелестную для него кличку «Консервный Оскал».

– Вещи, которых я не понимаю, действуют мне на нервы, – заметила матриарх ковбойского клана, заядлая курильщица Надин Чжоу. – Моей семье принадлежит немало земель, которые «ЮСС» привыкла считать своими. Им придется перестрелять всех нас, чтобы вновь прибрать их к рукам. Может, Хории собирается попробовать?

– Думаю, нам следует считать, что оперативную группу прислали сюда с целью положить конец сопротивлению имперскому правлению, что мы практически и сами уже сделали, – рассудительно вставил майор Пауль Хенке, прозванный Палачом. – Вопрос в том, как адмирал Хории понимает эту задачу.

Если Полярник выглядел спокойным, солидным и отличался суровым рассудительным разумом, то Палач излучал нервозность и энергию. И если лицо Коломейцева пересекал открытый любому взгляду длинный шрам, то лишь Верещагин знал, что душу Хенке исполосовало множество шрамов, которые никто и никогда не увидит.

– Итак, вы все считаете, что для столь отдаленной от Земли планеты прислали слишком много войск и слишком много японских солдат, – подытожил Бейерс. – Выглядит не очень обнадеживающе.

Обладающий невероятной популярностью Бейерс был одним из немногих по-настоящему честных людей, которых Верещагин когда-либо встречал. Он без устали протестовал против множества раздражающих деталей имперского правления, которые Верещагин время от времени хотя и с ядовитыми замечаниями, но все-таки отменял, к явной радости населения.

Фактически они заранее планировали, а иногда даже репетировали свои самые острые публичные дискуссии. Верещагин объяснял это. тем, что если вода будет слишком чистой, рыба не сможет в ней жить, а Бейерс еще более откровенно заявлял, что африканеры имеют право не только на хлеб, но и на зрелища.

– А что имперцы могут нам сделать? – осведомился еще один ковбойский лидер. «Малыш Джим» Макклосленд достаточно быстро вырос и возглавил один из крупнейших кланов, но иногда по-прежнему задавал обезоруживающе наивные вопросы.

– Выслать большинство из нас и установить военное правление, – жестко ответила Ева Мур.

– И что тогда будет с нашим народом? – тихо спросила Ханна Брувер.

– Лес рубят – щепки летят, – процитировал старую пословицу Верещагин.

– Мы знаем, что нужно «Юнайтед-стил стандард». Вопрос в том, насколько охотно адмирал Хории станет им подыгрывать, – нахмурилась Брувер. – Допустим, он не пожелает вмешиваться. Каков тогда худший вариант?

Верещагин кивнул, и Рауль Санмартин ответил за него:

– Я могу себе представить несколько сценариев. Если новый планетарный директор «ЮСС» не сможет убедить адмирала Хории отстранить правительство Альберта, он, возможно, попытается накачать деньгами Африканерское движение сопротивления. Деньги вкупе с репрессиями со стороны «черноногих» помогут ребятам из движения сделать невозможным функционирование гражданского правительства и вынудить Хории установить военное правление. Самое худшее во всем этом то, что многим из наших такое развитие событий может прийтись по вкусу.

– На планете в основном царит мир, а ее раны залечены лучше, чем я мог себе представить, – слишком громко заявил Клаассен. – Даже Африканерское движение сопротивления устало от борьбы. А не сказать ли нам адмиралу Хории, что если ему не нравится Альберт в качестве президента, то он всегда может поставить на его место меня.

– Тебе следовало бы помешать мне быть избранным, когда у тебя имелась такая возможность, но ты всегда был слишком мягкосердечен, – усмехнулся Бейерс.

– Огромное упущение с моей стороны, – покорно согласился с обвинением Клаассен.

Верещагин прекрасно знал, что Клаассен кривит душой. Клаассен нарочно позволил своему самому опасному сопернику в партии Реформированных националистов баллотироваться вместе с Бейерсом и, разумеется, с треском провалиться.

Верещагин видел, что нервозная обстановка не дает присутствующим сосредоточиться. Поймав взгляд Бейерса, он вернулся к основной теме.

– Очевидно, первым делом нам следует выяснить, каковы намерения адмирала Хории. Я постараюсь внушить ему, что Африканерское движение сопротивления представляет собой серьезную угрозу, и это должно побудить его действовать с осторожностью. Когда мы соберем больше информации, встретимся снова.

– А на чьей стороне окажешься ты, Антон, если дела пойдут скверно? – сделала прощальный выстрел Надин Чжоу.

– Антон будет нашим amicus usque ad aras, – продекламировала Брувер, избавляя Верещагина от ответа и поддразнивая мужа, привыкшего цитировать латинские изречения к месту и не к месту.

– Это переводится: «Он будет нашим другом до алтарей» – то есть насколько ему позволяет совесть, – объяснил Рауль Санмартин, невольно отождествляя себя с населением планеты.

 

Вторник (309)

Адмирал Хории мерил шагами пол недавно построенного административного здания космопорта, которое он распорядился предоставить ему в качестве штаб-квартиры.

– Капитан Янагита, – заговорил он, услышав, как вошел офицер разведки, не оборачиваясь и не меняя выражения лица, – сообщите, что вы узнали о здешней политической системе.

Большую часть– прошлой ночи Янагита провел за сбором информации, и под его глазами темнели круги.

– Есть, сэр. Местные жители весьма откровенны в том, что касается политики. – У них многопартийная система? – резко переспросил Хории, склонив голову набок.

– Да, сэр. Помимо Юнионистской партии Альберта Бейерса, которая включает в себя и африканеров и ковбоев и контролирует правительство, существует сильная и активная Африканерская традиционалистская партия, возглавляемая бывшим мятежником Христосом Клаассеном, и еще две маленькие, довольно рыхлые ковбойские традиционалистские партии. Есть также проимперская партия, организованная бывшим сотрудником «ЮСС». У нее нет мест в Ассамблее. – Янагита отвернулся, скрывая смущение. – Другие партии считают ее опереточной.

– Продолжайте, – приказал Хории, глядя в окно.

– Президент Альберт Бейерс возглавляет исполнительную власть. Он был недавно вторично избран на четырехлетний срок. Ассамблея однопалатная и состоит из шестидесяти членов – сорок от африканерских округов, восемнадцать от ковбойских и двое представляют последователей религиозных сект.

Хории кивнул.

– Припоминаю, что сектанты были первыми поселенцами планеты. Продолжайте.

– Доложить о судебных органах, сэр?

– Нет. – Хории впервые посмотрел на собеседника. – Насколько я понимаю, у Бейерса должен быть кабинет или министерства. Кому принадлежит власть там и в Ассамблее?

– В правительстве четыре министра непосредственно подчиняются президенту. Их увольняют только по его распоряжению.

– А в Ассамблее?

Янагита откашлялся.

– В настоящее время Юнионистской партии принадлежат тридцать девять из шестидесяти мест, партии Клаассена – тринадцать мест, а двум ковбойским партиям – пять. Прочие места принадлежат независимым. Ассамблея располагает четырьмя постоянными комитетами и четырьмя временными. Наибольшее влияние вроде бы имеют коммерческий, сельскохозяйственный и административный комитеты, так как у остальных слишком мало предметов для рассмотрения. Спикер избирается членами Ассамблеи. Теперешний спикер – женщина по имени Ханна Брувер; она замужем за одним из офицеров Верещагина. Она назначает председателей комитетов и сама возглавляет административный комитет.

– Интересно. Даже весьма интересно.

– Сэр?

– Для демократической системы, капитан Янагита, необычно, когда власть столь явно сконцентрирована. Антон Верещагин – очень проницательный человек.

– Сэр?

Хории проигнорировал вопрос.

– Я приказал подполковнику Верещагину, подполковнику Эбилю и майору Харьяло явиться ко мне с докладом. Сообщите, когда они прибудут. – Он снова посмотрел на Янагиту. – Странно, не так ли? Все высшие офицеры 1-й имперской оперативной группы не являются японцами. В живых остались только иностранцы.

– Пути Неба неисповедимы, сэр, – вежливо согласился Янагита.

Как раз в этот момент в воротах космопорта появилась машина, в которой ехали Верещагин, Харьяло и Эбиль.

Харьяло убрал руки с рулевого колеса и сердито буркнул:

– Ты, кажется, говорил, Уве, что я должен захватить какого-нибудь рядового в качестве шофера, дабы он мирно спал в машине в то время, когда мог бы работать? Теперь ты, наверное, скажешь, что нам следует устроить фейерверк, чтобы произвести должное впечатление на адмирала. Ты меня достал, Уве!

Эбиль усмехнулся. Он был худым, лысым как колено и обладал довольно вспыльчивым нравом. Как и многие офицеры, избравшие карьеру в колониях, Эбиль расценивался имперской службы безопасности как политически неблагонадежный. Его это не слишком заботило. Батальон Эбиля сражался в четырех колониальных кампаниях, и очень немногие из его личного состава родились на Земле, поэтому мнение службы безопасности их тоже не волновало. Эбиль сдержал зевок.

– Ну, Антон, так что ты намерен делать, если Хории нас не расстреляет?

– Если меня побудят уйти в отставку, то вряд ли будут побуждать остаться на Зейд-Африке. Ты же знаешь, многие из моего батальона давным-давно эмигрировали на Эсдраэлон.

– Очень и очень давно, – вставил Харьяло.

– Я мог бы отправиться туда сажать картофель и философствовать.

– Люди будут платить деньги, чтобы посмотреть, как ты мирно сажаешь картошку, – фыркнул Харьяло. – Значит, когда адмирал Хории уволит тебя, нам тоже следует подать в отставку?

Верещагин поморщился. Матти знал, куда уколоть.

– Пожалуйста, не впутывайте себя в мои неприятности.

– Старый ты мошенник, Антон! – вмешался Эбиль. – После того как ты разогнал «ЮСС», нас всех ждут неприятности, но я бы с ними смирился, если б меня произвели в вице-адмиралы.

Они молча припарковали машину и доложили о себе часовым у входа.

Когда они вошли в просторный конференц-зал космопорта, адмирал Хории и полковник Сумо стояли рядом со столом вместе с маньчжурским полковником и семью-восемью офицерами штаба. Верещагин остановился в нескольких шагах от адмирала и отдал честь.

– Подполковник Верещагин, исполняющий обязанности командующего оперативной группой, прибыл для дальнейших распоряжений.

Хории отсалютовал в ответ.

– Добро пожаловать, подполковник. Прошу садиться. – Он кивнул адъютанту, тот вынул из кармана дискету и вручил ее Верещагину. – Один из ваших бывших офицеров, лейтенант Мидзогути, просил меня передать это вам.

– Благодарю вас, сэр. – Верещагин слегка поклонился, прежде чем сесть. – Подполковник Эбиль, майор Харьяло, – представил Он своих спутников.

– Да, я узнал вас по фотографиям в личных делах, – сказал Хории. – А это полковник Суми, мой замполит и начальник штаба.

Суми сердито покосился на адмирала, но тот не обратил на это внимания.

– Подполковник Верещагин, – спросил он, – как вы оцениваете здешнюю военную ситуацию в настоящее время?

– Как я пытался дать понять в моем втором рапорте, активное сопротивление прекращено. Большая часть населения поддерживает местное правительство, однако в подполье все еще действуют несколько террористических организаций. Самая опасная из них – многотысячная организация, именующая себя Африканерским движением сопротивления. По-моему, это название использует уже третья по счету группировка. Она хорошо организована и вооружена. – Верещагин улыбнулся, глядя на бесстрастное лицо Суми. – Ее члены вчера пытались подложить бомбу в автомобиль.

– Ваши люди проникли в ее ряды? – осведомился Суми.

– В определенной степени, – ответил Верещагин.

– Мне нужны их имена.

– Это будет трудновато, – спокойно произнес Верещагин. – Никто из наших связных не знает, что работает на имперское правительство.

– Уверен, что мы сможем обсудить детали обеспечения безопасности несколько позже, – вмешался Хории. – Как насчет других террористических движений?

– Африканерский Орден был тайным обществом, фактически возбудившим мятеж. Мы нанесли им серьезный урон, и сейчас они перестраивают организацию, выжидая лучших времен. У них вполне может быть припрятано ядерное оружие.

Сидевший рядом с полковником Суми капитан Янагита заметно побледнел.

– Две небольшие антиимперские организации действуют на ковбойской территории, – продолжал Верещагин. – Так что тайная война здесь еще не выиграна, хотя и подходит, к концу.

– А как насчет политической ситуации? – вежливо поинтересовался Хории.

– В прошлом году как исполняющий обязанности командующего оперативной группой я одобрил полное самоуправление на планете в соответствии с резолюцией по этому поводу Опекунского совета. – Верещагин сохранял полное спокойствие, равнодушно игнорируя тот факт, что самоуправление никогда не гарантировалось планете с неяпонским населением.

Это было слишком для планетарного директора

«ЮСС» Мацудаиры.

– Поступая так, вы превысили свои полномочия! —

прошипел он.

– Возможно, будучи нашим гостем, Мацудаира-сан, вы бы хотели, чтобы мы сделали короткий перерыв? – осведомился Хории, явно наслаждаясь ситуацией.

– Нет, достопочтенный адмирал, – угрюмо отозвался Мацудаира.

– Я запросил мнение министерства колоний на этот счет, – сообщил Верещагин, – и жду ответа через три-четыре дня. В настоящее время Юнионистская партия доктора Альберта Бейерса надежно контролирует центральное правительство. Доктор Бейерс проявлял готовность к сотрудничеству в большинстве вопросов и смог побудить к этому свою партию. Прочие политические партии занимают хотя и вялую, но антиимперскую позицию.

– А как же партия Новых предзнаменований? – резко осведомился Суми.

– Эта партия существует только потому, что я продолжаю ее финансировать. Местные жители обычно именуют ее партией «Kafferboetie» – в переводе это означает «Черные братья» и не является комплиментом.

– А если бы я решил аннулировать ваши гарантии самоуправления и распустить местное правительство? – прямо спросил Хории, глядя на Суми.

– Тогда вам в лучшем случае придется установить прямое военное правление. Если доктор Бейерс отойдет от политики, то президентом почти наверняка будет избран Христос Клаассен, а его партия Реформированных националистов, возможно, получит большинство в Ассамблее. Хеэр Клаассен – бывший мятежник, хотя и реформированный, и куда более умеренный, чем многие его приверженцы. Я бы не рекомендовал вам восстанавливать привилегии «Юнайтед-Стил стандард». В этом случае и африканеры и ковбои резко усилят политическую активность.

– Вы согласны с этими заявлениями, майор Харьяло? – официальным тоном задал вопрос Хории.

– Да, – коротко ответил Харьяло; его ноздри слегка дрогнули.

– А вы, подполковник Эбиль?

– Наш прежний командир, адмирал Ли, хотя и был блестящим офицером, неважно разбирался в людях – это самое деликатное определение того, что из-за него всех нас едва не поубивали, – высказался Эбиль. – И африканеры и ковбои смертельно ненавидят «ЮСС». – Он указал на Верещагина. – Антон – чека, предохраняющая гранату от взрыва, так что лучше поберегите его.

– Разумеется, я подам в отставку, если вы этого желаете и если имперское правительство не одобряет мои действия, – вежливо добавил Верещагин.

Хории погладил подбородок, внимательно глядя на Эбиля и Харьяло.

– Мы должны изучить ситуацию и обдумать ваши советы, прежде чем предпринимать решительные действия. Я ценю вашу службу, подполковник Верещагин, и просил бы вас не подавать в отставку. Вы займете место в моем штабе.

– Благодарю вас, сэр. – Наблюдая краем глаза за Су-ми, Верещагин видел, что тот вот-вот выйдет из себя.

Обсуждая вопросы размещения прибывших войск, они проговорили еще несколько часов. И только перед самым уходом Верещагин спросил Хории:

– Как поживает лейтенант Мидзогути?

Хории подал знак Янагите, который ответил:

– Он был уволен из армии и ведет весьма деятельную жизнь в своем родном городе.

– А его глаза? – осведомился Верещагин.

– К сожалению, его зрительные нервы не поддались восстановительной терапии.

Верещагин кивнул. Вскоре он вышел из здания вместе с Эбилем и Харьяло.

– Мне на какой-то момент показалось, что ты знаешь этого адмирала, – заметил Харьяло, когда они шли к машине.

– Да, я узнал его почти сразу же. Он служил лейтенантом на Кикладе, в 3-м гвардейском батальоне. А сейчас он на верную дюжину лет старше меня из-за сдвига во времени.

Харьяло удивленно посмотрел на него.

– 3-й гвардейский… Разве его не полностью уничтожили?

– Фактически да. Хории был одним из немногих, кто выжил.

Харьяло бросил взгляд через плечо.

– С Хории, возможно, удастся поладить, но у Суми явно спеси больше, чем ума, – вздохнул он.

– Как у большинства «черноногих», – вставил Эбиль.

Когда они отъехали, Верещагин обратился к Харьяло:

– Матти, тебе ничего не показалось странным? Харьяло немного подумал.

– Кое-что показалось. Все офицеры, которых мы видели, были японцами.

– Черт возьми, а ведь ты прав! – воскликнул Эбиль.

– Еще десять лет назад сорок процентов офицеров, принятых в академии, не были японцами, – Медленно продолжил Верещагин, – а офицеры, отбираемые для службы в колониях, не были японцами в подавляющем большинстве. Любой имеющий связи не захотел бы отстать от своих сокурсников.

– Любой имеющий связи не захотел бы назначения в такую даль, – с горечью согласился Харьяло. – Что-то изменилось. Думаешь, они набрали японский контингент исключительно для нас?

– Матти, меня бы куда больше встревожило, если бы мы были здесь ни при чем. Это означало бы фундаментальные перемены в имперской системе.

– Если так, Антон, то меня еще больше удивляет, что они не приняли твою просьбу об отставке, – заметил Эбиль.

– Принятие отставки Антона выглядело бы компромиссом, спасающим наше лицо, – промолвил Харьяло.

– Не понимаю, – буркнул Эбиль.

– Это могло бы означать, что им не нравится придуманное нами политическое решение и что они хотят от нас помощи в каких-то весьма неприятных мерах, – объяснил Харьяло. – А может, и нечто худшее..

Верещагин вынул из кармана диск, присланный Мидзогути, и вставил его в автомобильную стереосистему. При первом же звуке голоса Мидзогути лицо его окаменело. Качество записи было плохим, а шипение лишало колорита рассказ Мидзо о неудачной операции глаз и о семейных неприятностях.

Изолированный от Земли временным сдвигом и огромным расстоянием, Верещагин хотел услышать от Мидзо беспристрастную оценку происходивших там политических событий. За все эти годы многое изменилось, а официальным источникам Варяг давно научился не доверять. Но если на диске что-то и отсутствовало, так это политические новости.

Верещагин извлек диск и сунул его в карман Матти Харьяло.

– Мидзо наверняка вложил сюда нечто большее, чем обычные банальности. Пусть над диском поработает Тимо Хярконнен – тогда мы, возможно, узнаем, что Мидзо не решился сообщить нам открыто.

Харьяло сжал губы. Остаток пути они проделали молча.

Как только офицеры штаба покинули комнату, полковник Суми тотчас же взорвался:

– Я протестую, вице-адмирал! Вы держали в кулаке этого пронырливого иностранца и позволили ему спокойно уйти!

– Искусство управления, Суми, заключается в умении ощипать гуся, не убивая его, а эффективного управления – в сохранении максимума перьев при минимуме шипения. Нам придется бороться с террористическими движениями. – Он сплел руки на груди. – Вам понадобились бы месяцы, чтобы повторить сделанное подполковником Верещагиным. На мой взгляд, здешняя ситуация требует «зимней кампании в Осаке». С вашего позволения, мы будем придерживаться этой стратегии.

Стиснув зубы, Суми холодно поклонился и вышел из комнаты.

В 1614 году между Иэясу Токугавой и властью над Японией стояли тяжелые орудия, рвы и частоколы, окружавшие замок в Осаке на восемь и три четверти мили. Осаждая крепость зимой, Иэясу вел переговоры с ее защитниками, одновременно держа их за горло. Добившись соглашения о снятии наружных укреплений, он легко захватил замок летом, а слова «зимняя кампания в Осаке» стали поговоркой.

– Хорошо, что у нас здесь имеется враг, – заметил Хории, обращаясь к стенам. – В противном случае нам пришлось бы его выдумать.

 

Среда (309)

Старший сержант службы связи Тимо Хярконнен тихо ругался, кляня на чем свет стоит отставного лейтенанта Хироси Мидзогути.

Второй сын в семействе и, стало быть, не претендующий на долю в наследстве, Мидзогути служил лейтенантом во 2-й роте, покуда не ослеп после взрыва мины. Верещагин отправил его домой на транспортном корабле «Сокаку» с дюжиной других тяжелораненых и ста пятьюдесятью африканерами, высланными за участие в мятеже.

Если только Мидзогути не набили во время операции голову соломой, на диске должно быть нечто большее, чем нудный рассказ об операции и семейных проблемах.

Хярконнен посмотрел на своего помощника.

– Возможно, Мидзо записал этот диск по принуждению, – размышлял тот, – или кто-то подменил ленту.

– Поговорим о возможностях, когда проверим каждый звук, – ответил Хярконнен.

Когда семья Бейерс села ужинать, Ханна Брувер ехидно заметила, что от выражения лица ее мужа может даже молоко скиснуть.

– Мне пришлось полдня препираться с фермерами по поводу налогов, так что у меня есть причины хмуриться, Рауль, – добавила она. – А что не так у тебя?

Санмартин улыбнулся и рассеянно погладил руку жены.

– Я заставил Шу просмотреть целую кипу газет, которую адмирал Хории переслал мне через компьютер.

Шу, некогда старший цензор, был самым опытным зейд-африканским политическим аналитиком.

– Мы на восемьдесят процентов убедились, что все читаемое японцами подвергается тщательной цензуре, и на все сто – что все доставленное нам оперативной группой прошло через особый фильтр. Единственное, чему я верю, это экономические показатели. Цены на бирже растут, заработки нет, а производство падает. Если ты спросишь трех профессоров экономики, что это означает, то получишь три разных ответа, но по моему скромному мнению, это означает, что земная экономическая система стала еще более порочной, и это меня пугает.

– Radix omnium malorum est cupiditas, – быстро вставила его жена. – Любовь к деньгам – корень всех зол.

Санмартин вздохнул. Во время службы на Земле, где требовались «самурайская доблесть и римская дисциплина», он усвоил привычку цитировать латинские изречения при каждом удобном случае. Брувер излечила его этой манеры, переняв ее от мужа.

– Вы оба думали о том, что нам делать, если адмирал Хории решит вновь передать правление «ЮСС»? – вмешался Альберт Бейерс, прежде чем успела войти его жена, чтобы запретить разговаривать за столом о делах.

– Как гласит испанская пословица, Viva el Rey, у muera el mal gobierno – да здравствует король, и смерть плохому правительству. – Санмартин коснулся пальцем обшарпанного стола вроу Бейерс, подумав, что когда-нибудь этот стол очутится в музее, так как за ним делалась большая часть истории.

Зейд-Африки.

– Насколько хороши войска, которые доставил Хории, сэр? – спросил Том Уинтерс, секретарь и телохранитель Брувер.

– Японцы хорошо обучены, но неопытны, – поморщился Санмартин. – Маньчжуры – крутые ребята; их стараются использовать для грязной работы. У нас шутят, что если дома хоть шаром покати, а собака беременна, значит, здесь побывали маньчжуры.

Ханна Брувер покачала головой и пнула мужа ногой под столом.

– Тебе никогда не сделать из него политика, Ханна, – усмехнулся Бейерс, – если он будет продолжать отпускать подобные шуточки.

– Это не совсем шутка, – возразил Санмартин. – Если им прикажут насиловать детей, они сделают это, и возможно, даже с удовольствием.

– Довольно! – свирепо рыкнула Ханна Брувер. —

Больше никакой политики!

В этот момент вошла Бетье Бейерс с полной супницей. Хендрика торжественно шагала рядом, держась за юбку приемной бабушки.

Прозванная друзьями и недругами «Снегурочкой», Брувер работала учительницей, когда ее наняли переводчицей в батальон Верещагина. Не являлось особой тайной, что именно она убедила Альберта Бейерса поддержать Верещагина во время мятежа, после чего Бейерс назначил ее министром внутренних дел своего временного правительства.

Уже замужняя и беременная, Брувер участвовала в первых зейд-африканских выборах и победила, несмотря на свою репутацию правой руки Бейерса, а быть может, благодаря ей. Ее противник хвастался тем, что по возрасту годится ей в дедушки, но как раз это замечание и помогло ей разнести соперника в пух и прах.

В первой Ассамблее Зейд-Африки Брувер была избрана спикером отчасти потому, что она являлась единственным кандидатом, которому можно доверить этот пост без всякого риска, а отчасти потому, что была внучкой Хендрика Пинаара. Пинаар был единственным способным генералом среди мятежников, и все помнили, за что его застрелили – ему хватило храбрости сказать, что восстание «провалилось и что пора подумать и о народе. Брувер была тверда в своих убеждениях и, как политик, ни у кого не просила снисхождения и никому не давала пощады.

– Теперь помолимся – главным образом о мире, – сказала она, взяв за руку вроу Бейерс.

 

Четверг (309)

В Комплексе, на северо-востоке от Претории, были сосредоточены основные промышленные предприятия Зейд-Африки. Здесь производилось все – от предметов домашнего хозяйства до дешевого топлива на спирте для транспорта планеты. Шагая по узким коридорам к центральному конференц-залу, Дайсуке Мацудаира испытывал гордость владельца огромного предприятия. Задержавшись у двери, чтобы поправить узкий галстук, он вошел в комнату, за ним последовали его помощники. Сидевшие вокруг стола руководители отделов – все поголовно африканеры – поднялись при появлении планетарного директора.

Мацудаира занял место во главе стола и взял бумаги у помощника, который нес его портфель.

– Садитесь, джентльмены. Меня зовут Дайсуке Мацудаира. Я ваш новый директор. Первым делом мы споем гимн компании. – После исполнения гимна он продолжил: – А теперь объясните мне нынешнее положение дел «ЮСС» на этой планете.

– Разрешите начать, хеэр планетарный директор, – отозвался высокий тощий человек с коротко стриженными каштановыми волосами.

– Кто вы такой? – осведомился Мацудаира.

– Йоосте Дейзелман. Директор горнопромышленных предприятий и исполняющий обязанности планетарного директора до вашего прибытия. Подполковник Верещагин четыре года назад вернул на Землю хеэра Хосагаву, моего предшественника на посту руководителя горной промышленности. Хеэр Хо-сагава допустил ошибку, слишком явно нарушив законы о местной предвыборной кампании.

– Понятно, – медленно произнес Мацудаира.

– Фактически, – пояснил мужчина, сидевший слева от него, – он пытался подкупить министра финансов. Грубая работа. Министру это не понравилось. Я Николас ван Реенен, директор легкой металлургии.

Игнорируя бесцеремонное вмешательство ван Ре-енена, Мацудаира формально поинтересовался:

– Хеэр Дейзелман, как вы оцениваете наши нынешние операции?

– В этом году впервые за семь лет у «ЮСС» появилась возможность сделать здесь деньги. Мы свернули наши окраинные предприятия и консолидировали операции в четырех директоратах вместо предыдущих девяти. Несмотря на тяжелое правительственное налогообложение за нанесение вреда окружающей среде, горнопромышленные и энергетические операции дадут в этом году небольшую прибыль, и я рассчитываю на прибыли в течение следующих трех лет, так как мы вскоре получим оборудование для контроля за загрязнением.

– А как насчет наших других операций? – спросил Мацудаира, тщательно изучая лежащие перед ним отчеты, дабы не встречаться взглядом с Дейзел-маном.

– Производственные операции дадут в этом году солидную прибыль, в основном обязанную нашим объединенным предприятиям и постоянно увеличивающейся продуктивности Комплекса. Однако строительные и транспортные операции прибылей не дадут, а сельскохозяйственные и лесопромышленные разработки даже принесут значительные убытки.

– Почему? – осведомился Мацудаира.

– Потому что взимаемые правительством налоги за пользование землей и загрязнение окружающей среды делают нерентабельным владение обширными и малоплодородными участками. Постоянного межпланетного рынка сельскохозяйственных продуктов не существует, а на местном рынке бешеная конкуренция. Хотя мы уже продали сорок шесть процентов земельной собственности, оставшейся у нас после правительственной инспекции, было бы разумно продать и остальные земельные угодья частным лицам, готовым их обрабатывать. Мы воздержались от этого шага до получения одобрения с Земли. С учетом строительных и транспортных операций этот сектор слишком громоздок и малоэффективен, чтобы развивать его, соревнуясь с мелкими производителями.

– Мы должны не сокращать, а расширять наши операции! – твердо заявил Мацудаира. – В данный момент от нас требуется увеличить нашу долю на рынке, а не демонстрировать трусость. Каким образом наши мелкие конкуренты добиваются финансирования?

– У правительства имеется фонд развития, и оно объявило о решении предоставлять ссуды по рыночным расценкам кредитоспособным компаниям, которые отказываются финансировать банки. – Дейзелман, сам того не замечая, начал барабанить по столу ручкой. – Банки пришли к выводу, что в их интересах снабжать кредитами наших конкурентов.

Мацудаира глотнул воды из стакана, протянутого ему внимательным помощником, и вкрадчиво поинтересовался:

– Каким образом вы позволили правительству сделать это?

Дейзелман впервые улыбнулся.

– После ошибок, допущенных покойным планетарным директором Тугом и хеэром Хосагавой, наши возможности влиять на правительство стали весьма ограниченными. Фактически правительство предприняло усилия поощрить конкуренцию с нами.

– Этому нельзя позволить продолжаться. Уменьшение рыночной доли – слабость, подвергающая опасности компанию! – почти выкрикнул Мацудаира. – Судьба корпорации Судзуки наглядно демонстрирует угрозу, с которой мы столкнулись. Когда у Судзуки наступили трудные времена, враги изъяли вклады из его банков и распространили по этому поводу грязные сплетни. Когда банкам пришлось приостановить выдачу ссуд, корпорация развалилась, а враги Йоне Судзуки сплясали на его останках.

Мацудаира ткнул вперед пальцем, словно мечом.

– Вы думаете, что наша компания вполне устойчива, но уверяю вас, у нее очень много врагов, а продолжающаяся на этой планете нестабильность послужит отличным поводом для дурных слухов. Бизнес – это война, а на войне много потерь. Надежное и постоянное снабжение зейд-африканскими металлами жизненно важно для нашей компании, а здешняя ситуация подтачивает твердость ее крепостных стен.

Сидящие за столом африканеры молча ждали окончания тирады.

Мацудаира внушительным жестом положил ладонь на пачку бумаг.

– Подобная нестабильность не может продолжаться. Я покончу с ней, чего бы это ни стоило. Наша первостепенная задача – увеличение контроля над индустриальной продукцией и строительными предприятиями, поэтому нам следует либо усилить давление на правительство и заставить его признать наши законные интересы, либо заменить это правительство более сговорчивым. Для этого нам придется вести упорную кампанию. Мой штаб начинает готовить подробный план. Нашим первым шагом будет атака на фирмы, вмешивающиеся в строительный бизнес. Мы должны сокрушить их любой ценой и для начала изъять наши вклады в посторонние строительные операции.

– Мы не можем этого сделать, хеэр Мацудаира, – запротестовал мужчина в очках. – Мы участвуем в нескольких крупных проектах, контракты на которые гарантированы муниципалитетом Йоханнесбурга. Если строительство застопорится, бургомистр аннулирует наши вклады.

Мацудаира бросил взгляд на схему размещения. участников совещания вокруг стола, приготовленную его помощниками.

– Вы заняли пораженческую позицию, хеэр Лангерман, – холодно произнес он. – С этого момента считайте себя уволенным. Пожалуйста, немедленно покиньте это здание. Ваши вещи будут присланы вам.

С оскорбительной неторопливостью Лангерман поднялся и вышел из комнаты.

– По-моему, я выразился достаточно ясно. Кто-нибудь еще занимает пораженческую позицию? – осведомился Мацудаира.

Ван Реенен сердито уставился на него.

– При всем уважении, Мацудаира-сан, вы осел! Вы только что уволили лучшего менеджера индустриальных и энергетических операций!

– Вот как, ван Реенен? Вы также уволены!

– Меня вы не можете уволить, – дерзко заявил ван Реенен. – Я не работаю на вас непосредственно.

Я руковожу одним из ваших многочисленных дочерних предприятий. На этой планете «ЮСС» нелегко сбывать продукцию под собственным именем. – Он ощерил зубы в неком подобии улыбки. – Меня может уволить только мой совет директоров. А человек, которого вы только что уволили, имеет право, согласно контракту, изъять в свою пользу прибыли, полученные его отделом за весь прошлый год.

– Хеэр ван Реенен прав, – мрачно добавил Дейзелман. – Более того, чтобы выполнить наш производственный график, нам, возможно, придется просить хеэра Лангермана вернуться в качестве консультанта. Если вы аннулируете его контракт, это будет означать, что мы не получим прибыли минимум в течение трех кварталов.

– Мы разорвем этот контракт в клочки! Где наш генеральный юрисконсульт? – Мацудаира окинул свирепым взглядом комнату.

– У нас нет генерального юрисконсульта. Эту должность упразднили, как и многое другое. – Ван Реенен усмехнулся. – Что касается разрыва в клочки контракта Лангермана, то вы не сможете этого сделать без подкупа всех юристов планеты. Уже несколько лет каждый контракт этой корпорации подписывается с массой предосторожностей. После того как вашего предшественника расстреляли за измену имперскому правительству, корпорация не имеет и десятой доли того могущества, какое вы, очевидно, ей приписываете. Здесь очень многое изменилось.

Дейзелман взмахнул двадцатирандовым банкнотом.

– Компании даже не разрешено пускать в обращение собственную валюту. Теперь наши деньги печатает правительственный Центральный банк.

Когда погасли последние угольки африканерского мятежа, Верещагин осуществил одну весьма любопытную меру. Он велел майору Коломейцеву, майору Хенке и еще паре дюжин его лучших офицеров, не имеющих специальный поручений, разобраться с корпорацией «ЮСС». Покуда Хенке сосредоточился на военных предприятиях Комплекса, Полярник систематически просеял администрацию и служащих, перераспределяя должности и изгоняя ленивых и бездарных в полном соответствии со своей философией, что пять процентов людей создают девяносто пять процентов проблем. Таким образом Полярник уничтожил последние остатки влияния «ЮСС» на своих служащих. Верещагин завершил этот процесс, отослав на Землю всех японских руководителей и заменив их африканерами.

– Здесь теперь чтят законы, хеэр Мацудаира, – вежливо, но твердо указал Дейзелман, – и «ЮСС» тоже должна им подчиняться. Иначе нас любезно об этом попросят.

 

Пятница (309)

Поздно вечером Харалд Брейтенбах рассеянно просматривал статью в профессиональном журнале, когда зазвонил телефон.

Он снял трубку.

– Алло.

– Свобода, – произнес голос на другом конце провода.

Брейтенбах затаил дыхание. Взяв себя в руки, он ответил на африкаанс:

– Хорошо. Что я могу для вас сделать?

– Ваша машина припаркована у вашего дома? – на том же языке осведомился голос.

– Да. А что?

– Не задавайте вопросов. Вам незачем это знать. Выйдите и убедитесь, что машина не заперта. Примерно через час сообщите полиции, что ее угнали. Мы оставим машину там, где ее будет легко найти.

– Господи! Почему я? – воскликнул Брейтенбах.

– Каждый должен играть в борьбе против угнетения ту роль, на которую он способен, – отозвался голос. – Ваши однокашники, ставшие нашими товарищами, говорили, что вы сыграете свою роль. Это так?

– В общем, да, – промямлил Брейтенбах. – Но в конце концов, это моя машина!

– Товарищи воспользуются ею и оставят в нужном месте. Новые имперцы не так бдительны, как люди Верещагина.

Почти за одну ночь жители Зейд-Африки стали именовать войска Хории «имперцами», а старый контингент солдат «людьми Верещагина».

– На вас не падет никаких подозрений, – продолжал голос. – Так вы сыграете вашу роль или нет?

– Моя машина будет возле дома незапертой, – пробормотал Брейтенбах, напуганный рассказами о том, как поступает с предателями Сопротивление.

– Свобода! Да здравствует Сопротивление! – воскликнул голос.

– Да здравствует Сопротивление, – тупо повторил Брейтенбах. Положив трубку, он буркнул: – Свобода! Какие только преступления не совершаются во имя тебя? – Выйдя из дома, он отпер свой маленький автомобиль.

Спустя час прямо посреди густонаселенного западного района Претории машина Брейтенбаха медленно подъехала к стоявшим на углу двум маньчжурским солдатам, и сидевший на пассажирском месте стрелок дал по ним автоматную очередь. Один маньчжур погиб, второй был серьезно ранен. Полиция обнаружила брошенную машину за дюжину кварталов от места преступления.

 

Суббота (309)

Полковник Суми подошел к дверям особняка правительства в сопровождении отряда «черноногих».

Полисмен у дверей остановил его.

– Прошу прощения, сэр, но вы не можете войти сюда вооруженным. – И никакие последующие угрозы не подействовали на него.

Суми неохотно передал свой пистолет помощнику и оставил у входа большую часть «черноногих».

– Президента Бейерса нет, но спикер Брувер-Санмартин у себя в офисе, и я уверен, что она найдет время принять вас. Это на первом этаже, – сообщил напоследок полисмен на ломаном английском.

Суми поднялся по ступенькам и чуть-чуть задержался наверху.

– Это вы, полковник Суми? – послышался голос Брувер. – Пожалуйста, входите.

Суми вошел в офис в сопровождении двух «черноногих». Он слегка поклонился.

– Вроу Брувер-Санмартин, я хочу немедленно видеть президента Бейерса.

Брувер сидела за металлическим письменным столом в простом темно-синем платье, весьма гармонирующем с ее светлыми коротко стриженными волосами. Единственным украшением, которое она себе позволяла, было стальное обручальное кольцо.

– Хеэр Бейерс в настоящее время отсутствует. Он уехал распекать нерадивых чиновников. Могу я его заменить? Я нахожу десять минут для любого избирателя, который умудрится отыскать мою дверь, так что по крайней мере столько же я могу уделить и вам, – вежливо сказала она, не поднимаясь из-за стола.

– Прошлой ночью стреляли в двух наших солдат. Один из них погиб, – резко заявил Суми.

– Я слышала об этом. Стрелки Африканерского движения сопротивления, – ответила Брувер, не скрывая презрения. – Мои искренние соболезнования товарищам и семьям этих двух солдат.

– Ваша полиция не нашла убийц. Такая ситуация нетерпима и требует срочных мер. Я посоветовал адмиралу Хории взять заложников, дабы удержать жителей города от дальнейших преступлений. Мне нужна ваша помощь в составлении списка имен. – В голосе Суми прозвучала открытая угроза.

– Поставьте первым мое имя, – фыркнула Брувер, глядя ему прямо в глаза.

Сбитый с толку Суми захлопал веками.

– Очевидно, вы не слышали, полковник Суми, что Африканерское движение сопротивления – всего лишь маленькая банда преступных фанатиков, практически не пользующаяся поддержкой населения. Их цель – дестабилизация системы управления, которую я имею честь представлять. Но здесь не Земля, и взятие заложников среди гражданского населения создаст куда большую дестабилизацию, чем все, на что способны террористы. Если вы возьмете заложников, последуют всеобщая забастовка и массовые демонстрации протеста.

– Откуда вы знаете? – резко осведомился Суми и тут же пожалел о вопросе.

– Знаю, потому что сама организую забастовку и возглавлю демонстрации, – спокойно ответила Брувер. – Если ребята из Сопротивления убедятся, что покушения на солдат провоцируют вас на глупые поступки, они будут убивать двух-трех каждую неделю, а я предпочитаю, чтобы ваши люди оставались живыми. Поймите, что только осел мог позволить этим двум беднягам бродить по городу ночью.

Зазвонил телефон, и Брувер взяла трубку.

– Одну минуту, дорогой, – выслушав говорившего, попросила она и посмотрела на Суми. – Это мой муж, майор Санмартин, Вас, конечно, заметили, когда вы входили сюда. Этим утром Рауль заключил со мной пари, что вы придете и предложите нечто подобное. Он хочет знать, арестуете ли вы меня.

Молчание Суми свидетельствовало об отрицательном ответе.

– Рауль, – заговорила в трубку Брувер, – думаю, что мы с полковником Суми достигли взаимопонимания. Чао!

Она положила трубку и холодно окинула взглядом Суми.

– Пожалуйста, не сомневайтесь, что мы сделаем все возможное, чтобы найти убийц ваших солдат. Коль скоро «ЮСС» контролирует все поставки на эту планету, вы можете поинтересоваться у мистера Мацудаи-ры, каким образом так много оружия с Земли попадает в руки здешних фанатиков. Как я уже говорила, меня очень расстроило это происшествие, и я выражаю глубокие соболезнования от имени моего народа.

– Они приняты, – угрюмо произнес Суми.

– Тогда, полковник, если вы не намерены меня арестовать, я должна вернуться к работе. Я уже ответила на одиннадцать звонков своих избирателей, жалующихся на девушек, которых привезла ваша группа. У нас есть законы, запрещающие проституцию, и мои богобоязненные единоверцы предельно шокированы. Я была бы вам крайне признательна, если бы вы сделали их присутствие менее навязчивым. Благодарю вас за визит. Надеюсь, вы получили не меньшее удовольствие.

– В некотором роде, мадам спикер, – промолвил Суми, кланяясь с невольным уважением.

– Кстати, полковник Суми, по местному календарю Рождество приходится на ближайший вторник. Так что счастливого вам Рождества.

– Счастливого Рождества, мадам спикер, – мрачно ответил Суми.

Когда дверь за ним и «черноногими» захлопнулась, Брувер облегченно вздохнула и закрыла глаза. Потом, заметно дрожа, она начала растирать виски.

Спустя несколько минут телефон зазвонил вновь. Брувер открыла глаза и взяла трубку, посматривая на видеоэкран.

– Алло, Ханс. Что тебе нужно?

– Просто проверить, все ли в порядке. Убедиться никогда не вредно, как в истории с танго.

– С танго? – переспросила Брувер.

– Неужели Рауль не рассказывал тебе про свои отношения с танго? У мужей не должно быть секретов от жен, – нарочито простодушно заметил Кольдеве.

Брувер задумчиво разглядывала его изображение на экране.

– Как тебе известно, – продолжал офицер, – финны самые застенчивые люди на Земле. Ты, конечно, слышала анекдот, как финские мужчина и женщина провели вместе на необитаемом острове пять лет, а когда за ними прибыл корабль, наперебой закричали: «Слава Богу, что вы приплыли! Пожалуйста, представьте нас друг другу. Нам так нужно поговорить!»

Чувство юмора Ханса Кольдеве развивалось среди боев, что, естественно, отразилось на его специфике.

– Тем не менее финны обоих полов ходят в танго-клубы знакомиться друг с другом, и, когда Рауль только-только прибыл на Ашкрофт, вся 3-я рота ожидала, что уж в танго-то он эксперт. Поэтому все были изрядно разочарованы, узнав правду.

Патронессы зейд-африканских благотворительных организаций давно убедились на своих многочисленных балах, что в танцах Рауль Санмартин обладает грацией балаганной марионетки.

– Как много из. всего этого вы выдумали? – устало спросила Брувер.

– Меньше половины. – Кольдеве деликатно кашлянул. – Я слышал свидетельства из нескольких надежных источников.

Брувер улыбнулась – она уже успела расслабиться после визита Суми.

– Так где там Рауль? Это ведь он подговорил тебя позвонить, верно?

Кольдеве начал было энергично жестикулировать, но на экране появился Санмартин.

– Не уверен, что кто-нибудь в Аргентине моложе девяноста лет умеет танцевать танго.

Брувер окинула взглядом обоих.

– Это было лучшее, что мы успели придумать за такой короткий срок, – признался Кольдеве.

Три хорошо организованных полицейских рейда на дома сочувствующих АДС закончились задержанием двух подозреваемых, а также добычей в виде десяти килограммов листовок и трех компьютеров. Более крупной дичи обнаружено не было.

 

Воскресенье (310)

Старший рядовой Босман вздрогнул, расслышав гул вертолета. Сидя на корточках в густых кустах, он посмотрел на сержанта Ниило Лейколу.

– Кто бы это мог быть?

Лейкола также уже услышал посторонний звук.

– Посмотрим. – Поднеся к глазам бинокль, он стал методично изучать небо над их укрытием.

Через несколько минут маленький вертолет коснулся травы, и на землю выпрыгнули три человека в имперской форме, вооруженные винтовками. Они замахали руками, вертолет взлетел и скрылся за деревьями. Разобрав снаряжение, прибывшие двинулись к опушке леса.

– Охотнички, – с отвращением хмыкнул Лейко-ла. – Спустимся по склону и перейдем овраг. Поглядим, насколько нам удастся к ним приблизиться.

Спустя двадцать минут лейтенант Иса Миядзато услышал шепот из-за кустов:

– Пожалуйста, остановитесь, сэр. – Он подчинился, и оба его спутника едва не налетели на него.

Лейкола вышел из-за древовидного папоротника.

– Я сержант Ниило Лейкола, 3-й взвод 1-й роты 1-го батальона 35-го имперского стрелкового полка. Пожалуйста, назовите себя и объясните ваше присутствие здесь. – Лейкола слегка наклонил автомат, не давая трем японским офицерам усомниться, что в случае чего он просто разрежет их очередью пополам.

Миядзато неприятно усмехнулся.

– Я лейтенант Миядзато из 6-го императорского гвардейского батальона. Мои спутники – лейтенант Акамине и младший лейтенант Кудокава, офицеры 1-го батальона маньчжурского полка. Мы прилетели поохотиться.

– Это природный заповедник, сэр. Пожалуйста, положите винтовки на землю и сядьте, – попросил Лейкола.

– Что это значит? – с раздражением бросил Акамине. – Разве вы не видите, что мы имперские офицеры?

– Вижу, сэр. Но в этом районе охота запрещена. Я вынужден задержать вас до прибытия старшего офицера, который поместит вас под арест. Майор Коломейцев скоро здесь будет. Пожалуйста, положите ружья на землю и ждите его прибытия. – Словно подчеркивая это распоряжение, Босман также вышел из-за кустов, наклонив винтовку.

Миядзато посмотрел на своих спутников. Все трое положили ружья и сели.

Спустя десять минут Лейкола снова услышал гул вертолета и ощутил легкий толчок на запястье. Включив рацию, он отозвался:

– Лейкола слушает.

– Это Коломейцев. Я спускаюсь.

На образовавшееся в результате падения древовидного папоротника свободное место спустился канат, вниз по которому ловко соскользнул Петр Коломейцев. Он быстро освободился от каната, и вертолет отлетел, чтобы приземлиться на поляне. Три молодых офицера тут же вскочили, Миядзато отдал честь.

Коломейцев ответил на салют.

– Я майор Коломейцев. Вы прибыли сюда охотиться на амфитилий?

– Да, сэр, – отозвался Миядзато.

– Тогда считайте себя арестованными. Здесь охота запрещена. На всех картах, выпущенных за последние пять лет, заповедник четко обозначен. Местное правительство очень серьезно относится к дикой природе, и мы их поддерживаем. Наша основная обязанность – охота на террористов. Охота на амфитилий лично мне не кажется особо увлекательной – они не научились бояться людей и тем более не в состоянии отстреливаться. Вы знали, что это заповедник?

Миядзато отвел взгляд.

– Нет, сэр.

– Невежество не может служить оправданием. Более того, километрах в пятидесяти отсюда находится база Африканерского движения сопротивления. Так как они еще не настолько напрактиковались, как сержант Лейкола и рядовой Босман, то могут для разнообразия устроить засаду. Если бы вы наткнулись на них, прежде чем вас обнаружили, то нам пришлось бы докладывать адмиралу Хории о трех новых трупах.

Лейкола подавил улыбку. Люди Коломейцева, несомненно, куда больше симпатизировавшие амфити-лиям, нежели японским офицерам, называли себя «ночными оборотнями» и обладали солидным опытом в выслеживании противника. Во время гражданской войны на Новой Сибири насмерть перепуганные местные жители прозвали их «dukhi», что по-русски означает «призраки». Ребята из АДС хорошо это знали.

– Любых террористов, с которыми мы могли столкнуться, ожидали бы крупные неприятности, сэр! Хай! – Миядзато внезапно выхватил из кобуры пистолет, скорчил свирепую гримасу и принял угрожающую позу. Дуло пистолета остановилось в тревожной близости от Босмана.

– Что означает ваше поведение, лейтенант? – вскинулся Полярник.

– Ничего, сэр, – несколько растерянно ответил молодой офицер, опуская пистолет.

– Почему ваш пистолет не на предохранителе? – обманчиво мягким голосом осведомился Коломейцев.

– Он не заряжен, сэр.

– Пожалуйста, лейтенант, поставьте пистолет на предохранитель и передайте его мне.

Молодой офицер с недоверием посмотрел на Полярника, но повиновался.

Коломейцев взвесил в руке пистолет.

– Неплохое оружие.

Лейтенант не уловил иронии в его голосе.

– Так точно, сэр! – с гордостью заявил он. – Это «Накамура». Сделан по специальному заказу. Спусковой механизм отшлифован для спортивной стрельбы.

– А вы уверены, что он в самом деле не заряжен? – неожиданно резко поинтересовался Полярник.

Лейтенант весь напрягся.

– Да, сэр!

Коломейцев прицелился в переносицу молодого офицера и освободил предохранитель. После этого он спокойно передвинул дуло на несколько сантиметров вправо и плавно нажал на спуск. Пистолет подпрыгнул в его руке.

Коломейцев повернул оружие дулом к себе, принюхиваясь к дыму.

– Вы правы. Спуск очень легкий. – Кудокава и Акамине испуганно смотрели на него. Полярник вынул магазин, извлек из камеры патрон и защелкнул предохранитель. И только после этого вернул оружие владельцу. – Не спускайте пистолет с предохранителя, пока не вернетесь в ваше подразделение, – приказал Коломейцев и зашагал к опушке леса, где стоял его вертолет.

Лейкола подобрал винтовки всех троих офицеров и передал их Босману.

– Пожалуйста, следуйте за нами, – распорядился он и ехидно добавил: – В будущем, лейтенант, постарайтесь быть поосторожнее. Майор Коломейцев не любит случайных смертей.

Адмирал Хории, разумеется, пришел в бешенство, услышав о происшедшем, но это оставило Коломейцева полностью равнодушным. Даже ребята из АДС не решались охотиться на амфитилий в лесу, охраняемом людьми Полярника.

 

Понедельник (310)

Йопи ван Нейс склонился над столом и хлопнул ладонью по крышке.

– Единственный способ очистить эту планету от имперской заразы – убивать как можно больше им-перцев!

– Попей-ка лучше пива, пока мы совещаемся, Йопи, – крайне оскорбительным тоном бросил Филлипбон.

– Кончай, Филлипбон. А ты успокойся, ван Нейс, – приказал Геррит Тербланш. – Мы все должны быть заодно. – Он осмотрел лица людей, собравшихся в подвале.» – Никто не сомневается в преданности делу кого бы то ни было из присутствующих здесь.

Оставшиеся в живых лидеры Африканерского движения сопротивления были молоды, но тверды духом. Самый старший из них, Тербланш, всего несколько лет назад закончил учебу. В отличие от товарищей, изучавших в большинстве своем философию или общественные науки, он был инженером и легко успокаивал не в меру экспансивных деятелей. К тому же, будучи одним из немногих лидеров движения, не загнанных в подполье, Тербланш не намеревался тратить на политику весь Сочельник.

Съежившись под его взглядом, Филлипбон уставился в стол.

– Верещагин дышит нам в затылок, – буркнул он. – Казнь нескольких имперских солдат на улицах нам не поможет, а только убедит народ в том, что мы – шайка гангстеров.

Ван Нейс снова ударил ладонью по столу.

– Значит, народ нужно просветить!

Движение уже открыло нескольких предателей в своих рядах. Пятна их крови еще виднелись на столе.

– Уймись, Йопи, – вздохнул Тербланш.

– Мы должны так планировать наши операции, чтобу с их помощью достигать намеченных целей, а не привлекать любителей острых ощущений, – заметил Филлипбон. – Если мы хотим казнить имперцев, то должны начать с нового адмирала.

– А почему не с Верещагина? – захотел узнать ван Нейс.

– Потому что мы уже дважды пытались его убить и оба раза потерпели неудачу. А новый адмирал пока не настолько бдителен. – Филлипбон усмехнулся. – Кроме того, новые имперцы не любят Верещагина.

Несколько голов утвердительно кивнули.

– Хорошая идея, – одобрил кто-то.

– Ты согласен, Йопи? – осведомился Тербланш.

Ван Нейс вздохнул.

– Думаю, нам следует продолжить уличные казни, но я согласен, что первым делом мы должны расправиться с фашистским адмиралом. Прошу о чести осуществить эту операцию.

Филлипбон кивнул.

– Согласен, – сказал и Тербланш. – Составишь план и доложишь.

Ван Нейс с гордостью поклонился.

Во. время мятежа он служил рядовым милиции в Кругерсдорпе и случайно остался ночевать у девушки, когда люди Верещагина сожгли бараки отряда «Гармония». Той ночью погибли все двадцать девять его товарищей, и зрелище их трупов неустанно преследовало ван Нейса в кошмарных снах.

Позднее в тот же день какой-то террорист, обстреляв из угнанного хлебного фургона двух японских офицеров на улице Претории, серьезно ранил одного из них, а также случайно попавшего под огонь пожилого горожанина.

 

Вторник (310)

В середине длинной и витиеватой рождественской проповеди молодого либерального священника Брувер ткнула мужа в ребра, отлично зная, что он еще в Академии научился спать с открытыми глазами.

После же церкви, пока Хендрика и ее котенок заполняли дом разноцветными клочками подарочных оберток, а Рауль и Бетье Бейерс готовили рождественский ужин, Ханна занялась ежегодным ритуалом возвращения нераспакованных подарков лицам, пытавшимся заручиться ее благосклонностью. Сопроводительные записки сообщали, что мадам» спикер принимает подарки только от ближайших родственников, что муж мадам спикер не принимает подарки вообще ни от кого, включая ближайших родственников, и что дочь мадам спикер сегодня получила слишком много игрушек.

Наблюдая во время обеда за мужем, Брувер склонилась к его плечу и шепнула:

– Ты опять нервничаешь. Надеюсь, ты не собираешься работать?

– У нас ночные учения, – смущенно признался Санмартин.

– Что еще за выдумки, Рауль? Сейчас Рождество, идет дождь, а после празднования прошлой ночью половина твоего батальона наверняка мучается похмельем. Это идея Петра?

Санмартин кивнул. Полярник хотел избавить солдат от избытка энергии, дабы у них не возникло искушение провести всю неделю в барах в поисках стычек с «черноногими».

Брувер вздохнула.

– Хорошо. Только подожди, пока Хендрика не ляжет спать. – Убедившись, что никто не обращает на них внимания, она тихо добавила: – Вчерашними выстрелами дело не кончится – будут и другие теракты, верно?

– Мы приглядываем за ними, – ответил ее муж.

Старший рядовой Ян де Беерс с беспокойством вглядывался в темноту. Хотя глаза его ничего не видели, слух и инстинкт подсказывали, что в лесу что-то движется.

Спустя восемьдесят четыре секунды он был «убит».

Де Беерс плюхнулся в грязь, глядя на красные пятнышки на своей форме, которые изображали пулевые ранения, превратившие его в «труп».

– Вот дерьмо! – с искренним чувством воскликнул он.

«Разделавшись» с де Беерсом, солдаты 3-й роты, кстати его друзья, без труда покончили с 1-м взводом. Межротные маневры, воспринимались солдатами вполне серьезно, и «убитого» де Беерса терзали неприятные предчувствия, что он утратил былое уважение у товарищей.

Его опасения целиком оправдались, когда сержант Кирилл Орлов сел рядом и стянул с себя маску. Спина и правый бок Орлова были испещрены пятнышками, почти такими же красными, как его щеки.

– Привет, Ян. Неужели ты не слышал, как приближаются ребята Кольдеве, прежде чем они тебя «подстрелили»? – любезно осведомился Орлов. – Или ты был слеп и глух?

– Слеп и туп, – поправил его де Беерс. – Это были ребята де Канцова. Теперь я понимаю, что они проделали. Пока один из них отвлекал внимание, Еленов подкрался сзади и дал по мне очередь из автомата с глушителем. Мне и впрямь почудилось, что там кто-то есть, но ведь Палач говорил, что в лес вход воспрещен.

– Ты и впрямь тупица, Ян! Да, Палач это говорил. Но ведь я предупреждал тебя, что он врет, чтобы сделать маневры поинтересней. И на кой черт мне понадобилось становиться сержантом? – привычно заныл Орлов. – Наверняка я тогда был пьян!

Никто не был так щедр на похвалы, как Кирилл Орлов, – когда все шло хорошо. Впрочем, он не утрачивал общительности и при противоположном варианте.

– Знаешь, сколько пройдет месяцев, прежде чем де Канцов и Береговой перестанут меня изводить? – задал он риторический вопрос.

– Много, – вздохнул де Беерс. – И каждый раз, когда они будут напоминать тебе об этом, ты не преминешь отыграться на мне.

– Тоже верно, – мрачно согласился Орлов.

Де Беерс ощущал себя полнейшей посредственностью, но, как однажды заметил Карл фон Клаузевиц, на войне даже посредственность достижение.

Прислонившись к древовидному папоротнику в ожидании конца маневров, де Беерс позволил себе отвлечься.

– Правда, здесь какая-то призрачная атмосфера? Что бы ты сделал, если бы из-за кустов вдруг появилось чудовище Франкенштейн?

– Что ты несешь? Неудивительно, что Грязный Дэ-Ка смог тебя одурачить! Чудовище Франкенштейн? Я видел этоГ фильм. У нас во 2-м взводе есть такой парень. На поверку он не такой уж крутой.

Де Беерс решил не рассказывать Орлову, что его внимание было отвлечено тихими стонами и звяканьем цепей в кустах.

Три стрелковые роты 1-го батальона значительно отличались друг от друга. 1-я рота, сформированная Полярником, славилась устрашающей эффективностью, 2-я рота – уверенной компетентностью, а 3-я рота – безумной решительностью. Причин такого расклада никто не знал.

Верещагин, Харьяло и Санмартин издали следили за маневрами.

– Ханс не менее ловок, чем Рауль, – заметил Харьяло.

– Даже более, – подтвердил Санмартин.

– Ты видел прошлой ночью Юрия Малинина? – спросил у Харьяло Верещагин.

– Наш достойный сержант шлет тебе свои комплименты и хочет знать, может ли он расстрелять старшего рядового Пригала?

– А что натворил Пригал на сей раз? – осведомился Верещагин с бледным подобием улыбки.

– Наш старший рядовой добрался до старого бака с запасом топливного спирта и решил, что это поможет ему весело провести Рождество. К несчастью, он орудовал паяльной лампой с большим рвением, нежели опытом, и у него ничего не вышло.

Старший рядовой Пригал был водителем бронемашины в штурмовой роте Палача. За свою четырнадцатилетнюю военную карьеру он десять раз получал звание старшего рядового и девять раз его лишался. Причиной последнего, как правило, были поступки, которые не стал бы совершать даже последний придурок, однако некоторые из них требовали немалой изобретательности.

Если командир взвода Пригала, лейтенант Муравьев, считал его своим личным крестом, который ему придется нести до конца дней, то Палач смог значительно улучшить показатели своей роты, донимая нерадивых и тупых солдат вопросом, сколько они платят Пригалу за уроки. Многие подозревали – и не без оснований, – что Хенке держит Пригала при себе из чистого любопытства, стремясь увидеть, что тот выкинет в следующий раз. Справедливости ради следует отметить, что по крайней мере в двух сражениях Пригал сработал именно так, как от него требовалось, хотя и по абсолютно неверным причинам.

Верещагин закрыл глаза.

– Попробую угадать, чем это кончилось. Пока Пригал размышлял, почему спирт не выливается, бак взорвался.

– Очевидно, ты лучше Пригала разбираешься в физике. Как ни странно, с ним все в порядке, если не считать полностью выгоревших бровей, – закончил Харьяло.

– Пожалуйста, передай батальонному сержанту, что он не может расстрелять рядового Пригала, если только тот не повторит свою попытку. Что еще говорил Юрий?

– Просил передать, что «chizhiki» опять не дают ему покоя.

Верещагин усмехнулся. «Чижиками» называли бюрократов в мундирах. Не говорящие по-русски солдаты утверждали, что это самое страшное ругательство в устах батальонного сержанта Малинина. Вполне возможно, так оно и было. Улыбка исчезла с лица Верещагина.

– Что сказал онколог? – спросил он.

Харьяло нахмурился.

– То же, что и в прошлый раз. С применением химиотерапии, облучения и замены клеток он дает Юрию максимум двенадцать месяцев.

– И как это воспринял Юрий? – настаивал Верещагин. Санмартин отвел взгляд.

– Как и прежде. Вежливо сообщил врачу, что умрет только когда ему заблагорассудится – а именно: спустя четыре минуты после того, как я удостоверю его негодность к строевой службе. – Лицо Харьяло исказила гримаса боли. – Антон, Юрий научид меня, как быть солдатом. Он знает об этой профессии больше, чем Господь Бог. Как я могу приказать ему собирать вещи и отправляться умирать, потому что он больше не в состоянии выполнять свою работу?

– Ты не можешь, Матти, и я тоже не могу. Мне приходилось делать много малоприятных вещей, но всему есть границы. – Верещагин приложил ухо к радио и заметил: – Петр вставляет фитиль взводу Мигера. Что ты думаешь об АДС?

– Аксу, Рауль, Петр и я сошлись на том, что они что-то замышляют. Петр считает, что у них полно мальчишек, желающих самоутвердиться. В лесу с ними не будет особых неприятностей – они голодны и сбиты с толку. А вот городские ребята могут попытаться спровоцировать адмирала Хории.

– Да, хотел бы я знать, сможем ли мы их нейтрализовать, прежде чем они осуществят достаточно бессмысленных актов насилия, чтобы побудить Хории ответить столь же бессмысленными репрессиями. Пожалуйста, напомни Петру, что террористов лучше брать живыми – от них может быть польза.

Харьяло кивнул, понимая, что Полярник по-философски воспримет подобные требования. Хотя Коломейцев искренне полагал, что брать в плен определенные категории личностей – в частности, студентов-террористов – пустая трата сил, он привык к своеобразному взгляду Верещагина на эту проблему.

Верещагин посмотрел на часы.

– Мне нужно возвращаться в штаб-квартиру Хории. Дашь знать, как здесь идут дела.

Харьяло снова кивнул.

– Если хочешь, попрошу Ханса выбрать для тебя книжку поинтересней.

– Спасибо, Матти, но может показаться немного вызывающим, если я в такой момент буду слоняться с книжкой по штаб-квартире адмирала Хории.

– А еще все-таки чисто теоретически существует опасность, что ребята из АДС, мерзнущие в своих промокших палатках, могут попробовать затеять с нами свару, пока мы тут палим друг в друга холостыми патронами. Что ты собираешься сообщить адмиралу?

– Откровенно говоря, – признался Верещагин, – я не собираюсь обсуждать с ним эти вопросы.

Харьяло объявил об окончании учений спустя девять часов, когда значительные части обеих рот оказались «выведенными из строя». По пути назад Санмартин заглянул в казарму 3-й роты на окраине Йоханнесбурга.

В ротной столовой дородная Каша Владимировна прервала свои хореографические этюды у плиты, чтобы поприветствовать его. Не слушая возражений, она усадила Санмартина всего в нескольких футах от рояля, на котором играл Летсуков, сунув ему в одну руку полную тарелку, а в другую чашку чая, которого офицер терпеть не мог. Вспомнив об этом, кухарка забрала чай и вылила его в цветочный горшок, избавив Санмартина от необходимости дожидаться, пока она повернется к нему спиной.

Летсуков играл «Героическую» симфонию Бетховена, которую именовал «корабельной музыкой» – капитаны боевых транспортов часто включали ее запись во время десантных операций. Зейд-Африка была третьей планетой, на которую со всеми предосторожностями доставили рояль Летсукова.

На стене столовой висела надпись: «Торговцам и кошкам вход воспрещен!» Санмартин усмехнулся. С тех пор, как он сдал командование 3-й ротой, здесь мало что изменилось.

Наблюдая за трапезой солдат, он узнавал среди них русских по тому, как они малюсенькими кусочками ели черный хлеб. Самые старшие среди них были детьми во время последовавшего за катастрофой голода, когда один ломтик хлеба был обедом, а другой – ужином. Сейчас им было лет тридцать пять – тридцать семь, но это являлось результатом временного сдвига, когда батальон перебрасывали из одной колонии в другую. На Земле их помнили только глубокие старики. Эти люди знали, что такое голод, и знали це. ну хлебу.

После того как Санмартин размешал ложкой пищу в тарелке, чтобы выглядело так, будто он ел, к нему подошли Кольдеве и Исаак Ваньяу – высокий негр, сержант 10-го взвода.

– Ханс, Матти просил меня зайти поздравить тебя и твоих ребят. Вы задали Петру работу.

– Я тоже так думаю, – рассмеялся Кольдеве, – хотя держу пари, что Петр считает, будто задал работу мне. Как бы то ни было, ты как раз вовремя! – Он довольно потер руки. – Мы решили провести поэтический конкурс.

Хотя Санмартин хорошо знал традиции 3-й роты и наклонности Кольдеве, сообщение застало его врасплох.

– Поэтический конкурс? – переспросил он, отодвинув тарелку. 3-я рота охотно участвовала в наблюдениях за животным миром, в полном составе посещала лекции по морской биологии и, что еще более невероятно, поставила оперу в содружестве с любительской труппой в Йоханнесбурге. Однако поэтический конкурс выглядел несколько эксцентрично даже по стандартам этой роты.

Исаак Ваньяу пожал плечами.

– Капитан Ханс думает, что мы должны провести его, прежде чем штабные вертушки найдут для нас другое занятие.

Санмартин усмехнулся. Слово vertushka означало болтливую легкомысленную женщину. Ваньяу, завербованный в армию из мятежников, разгромленных батальоном Верещагина на Ашкрофте, был неиссякаемым источником русско-финского сленга, который старательно копировали у него африканер-ские новобранцы.

– Возможно, Ханс прав, – заметил Санмартин. – Нам будет полезно устроить шоу перед началом действий против АДС.

Ваньяу задумчиво кивнул.

– Это куда лучше, чем торчать без дела в гарнизоне.

– Вот именно, – вмешалась бессовестно подслушивавшая Каша. – А то уже говорят, что в гарнизоне женщины могут делать все, а мужчины – остальное.

– Главным образом, не обижать кухарку, – подмигнул Ваньяу.

– Поэтический конкурс? – вновь, повторил Санмартин. – Придется задать тебе вопрос, Ханс, что ты читал на этой неделе.

Кольдеве любил литературу еще больше, чем грубые шутки.

– «Дон-Кихота» Сервантеса, – снисходительно ответил он, – хотя это никак не связано с тем, почему мы решили провести поэтический конкурс.

– Правильно, а сэр Вальтер Скотт никак не связан со словесным поединком, в который ты пытаешься нас втянуть. А «Юргена» тоже написал Сервантес?

– Нет, его написал Кэбелл.

– Слава Богу! А то когда ты начал цитировать «Юргена» женщинам, я подумал, что твоя подружка собирается поставить тебе фонарь под глазом.

– Моя бывшая подружка, – поправил Кольдеве, – и она действительно поставила мне фонарь, хотя это не имело ничего общего с «Юргеном». Тебе нравилась Элиза, верно?

– Она была симпатична, но не такая, как Марта. А что это за «Дон-Кихот»? – поинтересовался Санмартин, зная, что Кольдеве всегда готов поделиться информацией. – Очередной вестерн?

– Нет, это вечная история – горькая сатира, показывающая, что только дураки и безумцы продолжают верить в такие вышедшие из моды понятия, как рыцарство и душевное благородство.

– Дураки и безумцы, – повторил Исаак Ваньяу. – Точь-в-точь наш портрет.

В качестве старшего по званию Санмартин должен был выбрать тему для конкурса и выбрал «дураков и безумцев». Это пришлось по вкусу лейтенанту Дэнни Мигеру, командиру 11-го взвода. Бывший наемник, Мигер был ирландцем до мозга костей и заявил, что это обусловливает его особый интерес к поэзии, дуракам и безумцам. В итоге победителями конкурса единодушно были признаны Мигер и младший капрал Толя Полежаев из 10-го взвода.

По пути домой Санмартин думал, что вечер был очень интересным – даже по стандартам 3-й роты.

 

Среда (310)

Рано утром водитель древнего седана заметил двух «черноногих», патрулирующих улицу Йоханнесбурга. Он дал знак пассажиру, который извлек из-под сиденья винтовку.

Когда машина медленно подъехала к намеченным жертвам, стрелок прицелился сквозь открытое окошко в ничего не подозревающего патрульного, прижимая к щеке приклад, и нажал на спуск. В результате произошел взрыв магазина, содержащего сорок пятимиллиметровых патронов.

Взрывом оторвало руки и нижнюю челюсть стрелка. Один из осколков пластикового магазина угодил в череп водителя чуть ниже височной кости. Шофер умер, не приходя в сознание. Стрелку повезло куда меньше. Утренние издания поместили несколько жутких фотографий.

Тербланш созвал экстренное совещание исполнительного комитета АДС. К несчастью, подготовка операции оставляла желать лучшего, поэтому никто не мог сказать, откуда взялся злосчастный магазин. Тербланш справедливо подозревал, что это не единственный магазин среди боеприпасов АДС, над которым поработали люди Верещагина.

В результате навязчивого внимания ко всем машинам многочисленных полицейских в штатском, среди которых, возможно, были бойцы разведывательного взвода Верещагина, уличные убийства были на неопределенное время приостановлены.

 

Четверг (310)

Прибыв в здание муниципалитета Йоханнесбурга, причудливо именуемое Форт-Зиндернеф, чтобы встретиться с Ханной Брувер, капитан Янагита был изрядно удивлен, когда его направили в маленький тир в подвале.

Спустившись вниз, офицер разведки неуверенно пожал руку спикеру Ассамблеи.

– Я… э-э… несколько удивлен, увидев вас здесь.

Брувер подвела его к линии огня.

– Стрельба помогает мне сосредоточиться и в то же время расслабиться. К тому же очень немногие из моих коллег будут приставать ко мне с неприятными вопросами, когда у меня в руке пистолет. Не беспокойтесь насчет наушников – я пользуюсь глушителем.

Брувер стреляла по мишеням-силуэтам. Янагита заметил, что следы от пуль кучно лежали на груди фигурок.

– Вы отличный стрелок, – похвалил он. – Вас учил муж?

– По моему настоянию, – улыбнулась она. – Это довольно занятная история. Когда я впервые пришла работать в батальон подполковника Верещагина, Рауль одолжил мне пистолет на случай нападения. После того, как я таскала его два месяца, он сознался, что оружие незаряжено. Насколько мне известно, Рауль дважды был ранен, но не думаю, что он когда-нибудь находился ближе к смерти, чем в тот момент. – Она посмотрела на Янагиту. – Если адмирал Хории послал вас узнать, какова моя цена, пожалуйста, передайте ему, что мои требования абсолютно непомерны – муж уверяет меня в этом время от времени.

– Нет-нет, мадам спикер, – поспешно возразил Янагита. – Адмирал Хории прислал меня передать вам извинения за чрезмерное рвение и неподобающее поведение полковника Суми. Он очень расстроился, услышав об этом.

– Надеюсь, это означает и заверения адмирала, что подобное никогда не повторится, – промолвила Брувер с притворным легкомыслием. – Уверена, что вы пришли узнать обо мне побольше.

Она улыбнулась при виде явного смущения Яна-гиты. Тщательно прицелившись, Брувер выстрелила тремя последними пулями, которые проделали аккуратные дырочки над изрешеченной грудью человечка.

– Муж упоминал, что адмирала Хории расстроила одна из песен, которую стали петь его солдаты. Это, часом, не был «Маленький оловянный солдатик»?

– Нет, это другая песня – по-моему, она называется «Свистящий свин». Адмирал опасается, что она может вызвать недовольство у местного населения.

Хории особенно расстроил один из самых вызывающих куплетов, связанных с кампанией на Новой Сибири.

– Насколько мне известно, – объяснила Брувер, – солдаты Антона пели эту песню еще до появления адмирала на свет. Пожалуйста, заверьте адмирала Хории, что местное население к ней давно привыкло. Сейчас уже существуют семь или восемь куплетов на африкаанс.

– Но эта песня такая… мрачная.

– Как и сама война. Батальон моего мужа множество раз отправляли на бойню, как свиней, понятно, что людей это возмущает.

– Понимаю, – протянул Янагита, хотя он явно ничего не понимал.

– Уверена, что адмирал тоже поймет. Мне также показалось, что его беспокоит сельскохозяйственный закон?

– Со стороны выглядит довольно странной мерой требование, чтобы семьи поддерживали годовой продуктовый запас.

– Сушеный горох, бобы, чечевица, картофель, фрукты, рыба, мясо, кукуруза, топливный спирт, мука, сахар, соль, яйца и молоко, – процитировала Брувер текст закона. – С помощью церкви приходские объединения отчитываются о пополнении запасов ежеквартально.

– Адмирала интересует, насколько необходима эта мера, – с сомнением промолвил Янагита. В действительности адмирал сказал, что у голодных людей нет времени для политики, а избыток пищи сделал население Зейд-Африки вполне пригодным для мятежей.

– Мы были вынуждены пойти на это. Вам следует расспросить моего мужа о военных преимуществах закона, но с экономической точки зрения он имел огромный смысл. «ЮСС» изначально ориентировала Зейд-Африку на производство сельскохозяйственных излишков для экспорта на другие планеты, поэтому решение компании девять лет назад сократить межпланетные перевозки породило самый настоящий экономический хаос, явившийся одной из причин мятежа. Так что создание продуктовых запасов обеспечило нас рынком для торговли сельскохозяйственными излишками, а хранение запасов в частных домах куда дешевле, чем строительство силосных башен. Отмена закона приведет к резкому скачку инфляции.

– Понимаю, – вежливо вставил Янагита.

– Я в этом не уверена, – спокойно заметила Брувер. – Во время мятежа тысячи людей погибли или лишились крова, а после его окончания многих выслали, хотя немало моих соотечественников предпочли бы увидеть высланных убитыми за все, что они натворили. Если бы за дело взялась имперская служба безопасности, убитых и депортированных было бы гораздо больше. Все это результат экономических просчетов «ЮСС», капитан Янагита. Мы не хотим, чтобы такое повторилось.

– Понимаю, – в третий раз произнес Янагита.

– Могу я еще чем-нибудь вам помочь?

– Адмирала беспокоит, что наши досье на вас и вашего мужа кажутся неполными, – откровенно признался Янагита. – Вы оба очень молоды, и выглядит необычным, когда таких молодых людей, как ваш муж, повышают в звании в обход старших коллег. Нам бы хотелось знать побольше о вас.

– Уверена, что у вас нет никаких порочащих сведений обо мне и Рауле, хотя командир соединения, в котором он служил на Земле, несомненно, оставил в его характеристике несколько нелестных замечаний.

Янагита отвел взгляд.

– Командир 11-го ударного батальона говорил, что ваш муж не совсем серьезно относится как к роли имперского правительства, так и к профессии военного.

Брувер кивнула и заменила обойму в пистолете.

– Да, он говорил об этом и Раулю. Мой муж совершенно не любит чай и как-то заявил в офицерской столовой, что некоторое превосходство зеленого чая обязано сравнительному отсутствию в нем мышиного помета. Его просьба о переводе в колонии была удовлетворена вскоре после этого. – Она снова прицелилась. – Дайте вспомнить… Мой муж написал семь монографий о классификации морских моллюсков и сейчас преподает в университете. К тому же он анархист.

– Анархист? – удивленно переспросил Янагита.

– В некотором роде. Рауль не любит любые правительства. Он согласен, что люди вели бы себя куда хуже, если бы их не сдерживали, но все эти организации ему не нравятся. Конечно, вам известно, что его родители умерли в аргентинских тюрьмах.

Янагита кивнул.

– Тогда вы должны понимать, что он пришел к подобным убеждениям отнюдь не легким путем. – Она быстро произвела три выстрела по мишени. – Рауль считает, что в основе любого правительства, как бы хороши ни были его намерения, лежит принуждение – то есть готовность к использованию насилия. А самое важное, по мнению Рауля, это соответствует ли степень принуждения, применяемого правительством, пользе, которую получает население в результате этих действий, и поощряет это принуждение или сводит на нет иные, более тяжкие формы насилия и нетерпимости. – Брувер сделала еще три выстрела. – Таким образом, перед Раулем открылась довольно необычная перспектива карьеры одного из консультантов моего правительства.

– Перспектива и впрямь необычная, – согласился Янагита.

– А что касается меня, то я пацифистка.

Янагита быстро заморгал.

Брувер расстреляла последние три патрона второй обоймы.

– Я противница использования насилия, хотя достаточно хорошо знаю историю, чтобы понимать его необходимость в некоторых случаях.

Янагита не сразу нашелся, что сказать.

– Но разве вы только что не говорили, что в основе деятельности любого правительства лежит принуждение?

– Говорила, и так оно и есть. У Рауля и у меня много достоинств, но постоянство к ним не принадлежит.

– А вам с вашими убеждениями не кажется затруднительным быть женой военного? – осведомился сбитый с толку Янагита.

Брувер загадочно улыбнулась.

– Это дает Раулю небольшое моральное преимущество. Я готова умереть за принципы, в которые верю, а Рауль готов не только умереть, но и убивать. Он солдат, который не любит войну, а я политикан, который не любит политику.

Янагита сложил руки молитвенным жестом и низко поклонился.

– Могу я взять вашу мишень? Она послужит для меня подарком на память.

Брувер кивнула. «Очаровательно», – подумала она, наблюдая за Янагитой. Слегка дрожащей рукой она подобрала обойму, которую уронила на пол.

– Я должен упомянуть о еще одном деле, – вспомнил Янагита, вернувшись с мишенью в кармане. – Когда я говорил с адмиралом Хории, он выразил определенное беспокойство по поводу земельного налога.

– Нет.

– Нет? – озадаченно переспросил Янагита.

До мятежа «ЮСС» владела большей частью зейд-африканских земель; права на остальные пребывали в хаотичном состоянии. Юристы, специально нанятые компанией, еще сильнее запутывали дела, принимая взятки у обеих сторон в каждом процессе.

После подготовки земельного кадастра, подтверждающего права большинства землевладельцев, Бейерс обложил умеренным налогом возделанные земли и крайне высоким – невозделанные. Таким образом многие алчные земельные бароны и «ЮСС» оказались заживо съеденными налогами. Впрочем, сочувствия к ним не испытывал никто.

Налог поощрял возвращение правительству земель в природном состоянии и интенсивное развитие небольших участков. С помощью университета землевладельцы огораживали свои плантации, засевали их различными культурами и тщательно удобряли, по очереди выпасая стада между участками. Налог поставил «ЮСС», как крупнейшего земельного магната планеты, в крайне невыгодное положение.

Брувер устремила на Янагиту ледяной взгляд своих зеленых глаз.

– Хеэр Мацудаира приходил вчера к президенту Бейерсу. Говоря без обиняков, он потребовал отмены налога, и вы намекаете, что мы должны ему уступить. Ответ – нет.

– Я не осмеливаюсь говорить за адмирала Хории, но если людям удается достичь соглашения по небольшим проблемам, это идет на пользу решительно всем.

Брувер улыбнулась плотно сжатыми губами.

– Я совсем недавно говорила вам, что мои требования абсолютно непомерны. Земельный налог – вовсе не небольшая проблема, но даже если бы она была таковой, слышали вы когда-нибудь о гвозде Гохи?

– О гвозде Гохи? Нет, не слышал.

– Это исламский фольклор. Мой муж слышал эту историю на острове Калимантан. Однажды человек по имени Гоха продал свой дом, но попросил покупателя разрешения пользоваться гвоздем в стене. Это казалось такой мелочью, что новый владелец согласился. С тех пор Гоха каждый день вешал на гвоздь что-нибудь новое – корзину, куртку, трость – пока дом не стал выглядеть так, будто Гоха все еще живет в нем.

Она в упор посмотрела на Янагиту.

– Задача хеэра Мацудаиры – воскресить гегемонию «Юнайтед-Стил стандард» на всей планете. Он поступил достаточно глупо, немедленно раструбив об этом на каждом углу, но мы в любом случае ожидали от него нечто подобное. Он наверняка намерен использовать любую нашу уступку, которую мы ему пообещаем, как основу для дальнейших требований, и я уверена, что адмирал Хории прекрасно это понимает. По этой причине мы ничего не станем ему обещать.

– Это может привести к неприятным последствиям, – печально пробормотал Янагита.

– Мы понимаем, что адмирал Хории может решить распустить наше правительство. Но это ничего не изменит. – Она закрыла глаза. – Когда вы будете передавать адмиралу наш разговор, капитан, пожалуйста, объясните ему, что я в высшей степени упряма, как и во многих отношениях вся наша планета. Если он этого не поймет, то рискует сделать серьезные ошибки. Можете добавить, что я очень хорошо стреляю – для женщины.

– Не то чтобы японцы считали ваш пол стоящим на более низкой ступени, – смущенно признался Янагита, – но у нас женщины редко достигают столь высокого общественного положения.

Брувер оставила без внимания это немного непоследовательное замечание. Она поставила разряженный пистолет на предохранитель и спрятала его в кобуру.

– Между прочим, я стреляю куда лучше, чем мой муж. Он скажет вам, что причиной тому лучшие, чем у него, глазомер и координация, но правда состоит в том, что Рауль предпочитает более разрушительное оружие. Кстати, у Рауля есть основания полагать, что АДС попытается убить адмирала Хории. Он говорил мне, что именно так бы поступил на их месте. До сих пор ему не удалось убедить полковника Суми принять меры предосторожности. Я бы попросила вас сообщить о его страхах адмиралу.

Янагита удалился с поклоном и вскоре уже докладывал о состоявшемся разговоре адмиралу Хории, который слушал закрыв глаза.

– Она тверда в своем решении насчет земельного. налога? – спросил он.

– Думаю, да, сэр, – кивнул Янагита.

– Мацудаира-сан будет взбешен, когда поймет это, – заметил адмирал. – С его стороны это детская выходка. Вообще жизнь начинает мне казаться все более походящей на иллюзию. Любовь и ненависть, богатство и слава – все кажется мимолетным, словно утренняя дымка.

– Вы согласны с майором Санмартином, что Африканерское движение сопротивления попытается вас убить?

– Это не так уж важно. Я знаю, что никогда не вернусь домой, – печально отозвался Хории. – Мы забрались слишком далеко. Временной сдвиг все меняет. Я рассчитываю остаться здесь на своем посту до конца дней. Здесь нет ни любви, ни ненависти – только долг. Так что не имеет большого значения, когда я умру, хотя, разумеется, важно не позволить АДС добиться успеха.

– Полковник Суми думает так же? – рискнул спросить Янагита.

– Конечно нет, – ответил Хории, неверно Поняв вопрос. – Суми, как и многие другие, твердый последователь учения Го-Нитиры. Он верит, что спустя определенное количество лет после смерти Будды Япония будет призвана взять всех людей мира под свое правление, при котором все пять рас будут жить в согласии вплоть до последней войны, которая завершится всеобщим катаклизмом. Некоторые последователи Го-Нитиры верят, что речь идет уже о прошедшей войне, которая закончилась катастрофой; другие, как Суми, полагают, что эта война произойдет при нашей жизни и что им суждено ее приблизить. Суми считает, что нынешний жизненный уклад должен быть очищен с целью осуществления своего полного потенциала. Ответьте сами, почему он решил присоединиться к этой экспедиции.

– А Мацудаира-сан тоже последователь Го-Нитиры?

– Мацудаира? – Хории презрительно скривил губы. – Мацудаира – ничто. Он верит только в самого себя и в деньги. Ведь Мацудаира всего лишь богатый бизнесмен, усыновленный обедневшей ветвью знатного семейства. – Адмирал встал. – Пора начать прослушивание телефонов Бейерса и Брувер.

– Уверен, сэр, что полковник Суми уже сделал это.

– Знаю. Я хочу знать то, что слышит полковник Суми. А вы заведите дискуссию с замполитом подполковника Верещагина, капитаном Ёсидой. Важно знать его позицию.

– Каковы ваши планы, сэр? – спросил озадаченный Янагита.

– Прежде всего я намерен нейтрализовать АДС. Остальное вам незачем знать. Атакуя врага, нужно сосредоточиться на его уничтожении, но не заранее подготовленным оружием, а теми средствами, которые окажутся пригодными в данной ситуации. Сейчас Мацудаира-сан должен запастись терпением. Мне доставит удовольствие сообщить ему это. – Он переменил тему. – Скажите, эта женщина действительно настолько упряма, как она утверждает?

– В высшей степени упряма, – твердо заявил Янагита.

– Тогда это будет весьма интересно. – Хории вновь закрыл глаза.

– Сэр, мне нужно сообщить вам еще кое-что.

– А именно?

– Я заметил, что африканеры воздвигли в нескольких кварталах от муниципалитета Претории военный мемориал с именами погибших во время мятежа.

– Со стороны Верещагина было слабостью разрешить им это, однако, по-моему, этот факт не так уж важен, чтобы специально о нем докладывать.

– Там перечислены имена всех погибших, сэр, – объяснил Янагита, – включая имперских солдат.

– Любопытно, – заметил Хории. – Весьма любопытно.

После работы Полковник Суми устроил вечеринку в таверне в районе Западной Претории для офицеров штаба адмирала Хории. Хотя английский являлся международным языком Империи, Суми, учитывая присутствие исключительно японцев, поставил в середине стола чашу и штрафовал каждого, кто произносил хоть слово по-английски, на пятьдесят сен.

Снаружи двое полицейских в штатском старались сделать свое присутствие как можно более явным. Йопи ван Нейс потихоньку удалился.

Той же ночью Хории записал в своем дневнике стихотворение:

 

Пятница (310)

Котенок взбежал по ступенькам, толкнул головой дверь и ворвался в комнату, готовясь к финальному прыжку на кровать.

К несчастью, паркет был скользким, и котенок с разбегу проехался по полу вплоть до противоположной стены. Послышался глухой удар, за которым последовало жалобное мяуканье.

– Опять? – осведомился Санмартин, высунувшись из-под одеяла.

– Третий раз за неделю, – сонным голосом отозвалась его жена. – И зачем только мы завели котенка? Другие же обходятся без кошек!

– Он такой славный!

– Кошка есть кошка, – сердито буркнула Брувер.

В углу снова послышалось мяуканье.

– Вроу Бейерс говорила тебе, что котенок научился забираться в ящик с твоим нижним бельем? Сидит там, а как услышит, что кто-то идет, зарывается в белье и прячется. Разумные кошки не любят людей по той же причине, что разумные люди не любят кошек.

– Меня он любит!

– Потому что еще не разобрался, что ты за тип! Ой, отпусти меня! Убийства прекратились?

– Пока что да.

– Я говорила с родителями тех двух парнишек. Они в ужасе от того, что натворили их сыновья.

– Как ты часто напоминаешь, пришедший с мечом от меча и погибнет.

– Должен существовать какой-то другой способ борьбы с этим злом. – Брувер закрыла глаза. – Ты должен рассказать мне о ваших планах.

Санмартин раздраженно покачал головой.

– Первое правило разведки, которому научил нас Симадзу, это не позволять левой руке знать, что делает правая.

– Не собираюсь спорить. Ты уже решил, что делать с твоей работой в университете?

– Придется отказаться. – Санмартин улыбнулся. – Помнишь, как мы начинали? Горы шлака и вредных отбросов, которые «ЮСС» предоставила разносить во все стороны ветру и воде. Там все выглядело как одна, большая пустыня – даже после войны вид был бы лучше.

Брувер рассмеялась.

– Помнишь, как ты отправил свою роту заделывать дыры от пуль в домах на Бургерстраат в самый разгар мятежа? В Йоханнесбурге все подумали, что ты спятил.

– Однако тебе удалось поднять мне на помощь половину города.

– Люди гордятся тем, что сделали они сами, а не тем, что сделали за них другие. – Брувер села в кровати, опираясь на локти. – Хеэр Мацудаира оказывает на нас давление с целью отмены земельного налога, выплачиваемого его компанией, чтобы хоть как-то компенсировать катастрофу, которую «ЮСС» навлекла на планету.

– Не забывай, что земельный налог имеет и другие цели. Пять лет назад едва ли четверть фермеров имела законное право на собственные земли – всем остальным распоряжались скваттеры и арендаторы, при этом налоги не платил никто. Теперь все получили документы на право владения и закладные, а налоги они платят так охотно, как бывает только в плохих книжках.

– Потому что они знают, что «ЮСС» платит еще больше. Рауль, мы полностью владеем ситуацией, за исключением «ЮСС». Когда Мацудаира разберется со счетами, что мы ему выписали, его кондрашка хватит.

– Борьба с земельным налогом и мерами по очистке окружающей среды станет первостепенной задачей Мацудаиры. Нас поддержат?

– Хочешь знать правду? Если это будет все, что он потребует, то вряд ли. Мои коллеги по Ассамблее не понимают важности проблемы. Несколько рукотворных пустынь не имеют для них большого значения. Сейчас они знают, что если поддержат меня в вопросах очистки окружающей среды, то я буду более сговорчивой в других интересующих их делах. Но если завтра мне придется уйти, то они будут заниматься любой ерундой, пока положение не станет катастрофическим.

Хендрика заглянула в комнату в поисках котенка.

– Да, он здесь, Хендрика. Забери его, чтобы мы с папой могли спокойно заснуть!

Хендрика подобрала котенка и прыгнула на кровать.

– Мамочка, разве он не прелесть? Послушай, как он мурлычет!

– Хендрика, я никогда не слушаю, что говорят люди или кошки, а только наблюдаю за ними. Если твой котенок еще раз меня поцарапает, он превратится в пару варежек. Чего ты смеешься, Рауль?

– По-моему, ты позволила Хендрике завести котенка только ради удовольствия, которое получаешь от нелюбви к нему. Это напоминает формулу счастливого брака, выведенную Марциалом.

Брувер больно ткнула его в ребра. Марциал говорил: «Sit non doctis – sima coniux», что означало: «Пусть моя жена не будет слишком ученой».

Многим казалось странным, что они так и продолжают жить в двух комнатах дома Бейерсов. Санмартин часто объяснял это тем, что такое проживание облегчает проблему обеспечения безопасности, но его было слишком трудно принимать всерьез.

За исключением кровати Хендрики, их комнаты были меблированы только тем, что Брувер привезла из своей маленькой квартирки, а стены оставались абсолютно голыми. У Санмартина были пара брюк, костюм, свитер, несколько рубашек и личных вещей, помещавшихся в одном рюкзаке, а у Брувер – любимое зеленое платье, которое она надевала по официальным поводам, и склеенная кили-кийская ваза. Конечно, друзья надарили им немало вещей, но они не возражали, когда те оказывались у нуждавшихся людей.

Санмартин погладил дочь по голове.

– Ну-ка расскажи, что ты делала вчера, пока мы не ушли работать?

– Тебя Бетье водила меня в приготовительный класс, – прошепелявила Хендрика. – Нас учили считать, и я сказала Питеру, что хочу стать солдатом, когда вырасту.

Рауль Санмартин отвернулся, чтобы не видеть выражения боли на лице жены.

 

Суббота (З10)

Харьяло нашел Пауля Хенке сидящим под древовидным папоротником возле омута, замаскированного песчаной отмелью, которую нанесла река. В одной руке Палач держал длинную складную удочку, а в другой – плеть.

– Как рыбалка? – поинтересовался Харьяло.

Хенке был в полном полевом обмундировании. Сорвав с лица маску, он повернулся к Харьяло.

– Приемлемо – не более. Здешней рыбе недостает хитрости. Смотри.

Вытащив удочку, он прицепил к крючку свежую наживку, снова закинул снасть в пруд и хлестнул плетью по воде пару раз. Местный эквивалент рыбы моментально попался на крючок. После короткой борьбы Палач вытянул добычу, поразившую Харьяло своими размерами.

Хенке одним ударом оглушил рыбу, снял ее с крючка и вновь забросил удочку в воду.

– Понимаешь? – сказал он. – Они едят стручки, которые падают с деревьев, и принимают удары плетью за знаки долгожданной пищи.

– Неплохой трюк. Никогда не видел такого раньше.

– Рыба невкусная, поэтому никто ее не ловит. Я не хотел, чтобы меня нашли. Как тебе это удалось?

Харьяло пожал плечами.

– Поговорил с парочкой ковбоев, хорошо знающих реку, и они приблизительно указали место, где ты должен быть. А почему ты в маске?

– Поляризованные линзы обостряют контрасты, и я могу видеть, где прячется рыба. Жизнь и смерть, – добавил Хенке по непонятной для Харьяло причине. Он натянул было маску и снова снял ее. – Я бы хотел после смерти перевоплотиться в рыбу.

– Почему именно в рыбу?

– Полагаю, чтобы искупить вину. – Палач возобновил ловлю.

– Почему ты не сказал, что тебе нужен выходной? – мягко осведомился Харьяло.

– Мне казалось, я это сделал. Очевидно, я перепутал. У меня все перемешалось в голове, потому что я плохо спал.

– Из – за чего, Пауль? – Харьяло постарался скрыть беспокойство.

– У меня бывают ночные кошмары. Мне снится, будто в меня летит снаряд и я не могу его остановить. Потом я вижу потоки крови. Я боюсь крови – даже во сне, – поэтому иногда стараюсь не засыпать. И все же только во сне я могу снова стать ребенком, а дети не боятся крови, так как думают, что это просто красная вода. – Говоря, Палач продолжал орудовать удочкой и плетью. Лицо его было лишено всякого выражения.

Именно тогда Матти Харьяло начал сознавать, что один из лучших офицеров, каких он когда-либо знал, постепенно сходит с ума.

 

Воскресенье (311)

Услышав звонок телефона, Геррит Тербланш выругался и запустил в него подушкой. Потом все-таки протянул руку и снял трубку!

– Алло.

– Оборотень? Свобода!

Инженер узнал голос Йопи ван Нейса.

– Это Тербланш. Свобода. Ты знаешь, сколько сейчас времени?

– Тебе следует использовать кодовое имя, Геррит. Что, если нас подслушивают? – упрекнул его ван Нейс.

Тербланш потер лоб.

– Это мой телефон. Если нас подслушивают, они и так знают, кто я. Что тебе понадобилось среди ночи? В отличие от некоторых, я завтра работаю.

Понедельник приходился на 32 декабря – как и многие колониальные планетыг Зейд-Африка имела лишние дни в календаре, дабы он соответствовал ее периоду обращения.

– Слушай, Геррит, – быстро заговорил ван Нейс, не давая Тербланшу повесить трубку. – Я могу сделать работу.

Тербланш тотчас же стряхнул сонливость.

– Большую?

– Очень большую. Нам понадобятся две печки и полдюжины отопительных установок. – Ван Нейс имел в виду два гранатомета и шесть снарядов.

– А ты уверен, что знаешь, как их зажигать? – фыркнул Тербланш.

– Уверен. Не забывай, что я прошел военную подготовку.

– Хорошо. Посмотрю, что могу сделать. И будь осторожен – никто не может быть уверен, что над этими штуками не поработали. Когда и где они тебе нужны? – Прижав плечом трубку, Тербланш взял с ночного столика ручку и блокнот.

– Мне будет необходим помощник, – добавил ван Нейс, с неохотой признавая, что не в состоянии все сделать сам.

– Кого ты имеешь в виду? – спросил Тербланш.

– Грифона.

– Хороший выбор. Ханнес один из немногих, с кем ты не успел поссориться.

Ханнес ван дер Мерве, чье кодовое имя было Грифон, спокойно и без лишних разговоров выйолнял все поручения. К тому же он прошел хорошую диверсионную подготовку. Его использовали для шпионажа за Kafferboetie, поэтому он умел держать язык за зубами. Короче говоря, Ханнес был одним из немногих участников движения, которым Тербланш доверял «крутую» работу.

Что касается Йопи ван Нейса, то хотя мальчики из хора не в состоянии делать революцию, приходилось использовать все доступные средства.

– Пошли Ханнеса встретиться со мной завтра на квартиру моей сестры. Позже я сообщу тебе, куда прислать печи. – Ван Нейс повесил трубку.

Тербланш сделал то же самое и повернулся лицом к стене. Убийство адмирала Хории было на мази.

 

Понедельник (311)

Капитан Тихару Ёсида, замполит Верещагина, неторопливо шел по Йоханнесбургу, пока не добрался до маленького дома на Бургерстраат ровно в девять. Постучав, он подождал ответа. Вскоре загудел сигнал, и Ёсида открыл дверь. Сняв ботинки, он поклонился и поздоровался:

– Мистер Сниман.

Луи Сниман смотрел в окно. Исполняя общий ритуал, он повернул инвалидное кресло к гостю и кивнул в ответ.

– Капитан Ёсида.

Бывший священник Луис Сниман был одним из организаторов мятежа. Если бы его не парализовало после ранения, то он был бы выслан Верещагиным вместе с другими заговорщиками, оставшимися в живых. По иронии судьбы сын Снимана, Ян, служил санитаром в одиннадцатом взводе, и, когда солдаты означенного взвода продырявили отца, сын вынес его из Кругерсдорпа на собственной спине.

Ёсида начал посещать Луи вскоре после того, как восстановительная терапия вернула двигательные способности его рукам и верхней части тела, с целью рекомендовать высылку бывшего мятежника, если тот снова возьмется за старое. Однако с годами между фанатичным христианским священником и кадровым офицером-буддистом, равнодушным к религии, возникла странная дружба.

Сниман знаком указал гостю место на диване.

– Я слышал, – заговорил он, – что корабли доставили нового директора «ЮСС». Этот подхалим Бейерс еще не пристрелил его?

Ёсида с трудом скрыл улыбку.

– Пока что нет.

– Очень жаль. От этого типа не стоит ожидать ничего хорошего. «ЮСС» ничему не учится и ничего не забывает, а сюда они присылают только законченных идиотов. – Сниман погрозил толстым пальцем. – Знаю, что вы хотите оставаться вежливым и охарактеризовать этого Мацудаиру с лучшей стороны, даже если он полный идиот. Но в Библии сказано: «Не лжесвидетельствуй».

После того как Сниман уговорил Ёсиду почитать Библию, тот часто цитировал восьмую заповедь, когда Луис жаловался на своего недавно произведенного в младшие лейтенанты сына Яна, которым он втайне гордился, или на свою невестку Наташу. Их новые взаимоотношения в служебной иерархии доставили Сниману огромное удовлетворение.

– Я встречался с Мацудаирой-сан и склонен с вами согласиться, – дружелюбно отозвался Ёсида, удивляясь, что он открыто критикует соотечественника, говоря с иностранцем – хотя и со своим другом. – Не думаю, что Мацудаира-сан понимает здешние условия.

– Если ваш Мацудаира похож на предшественника, то он даже не станет стараться что-нибудь понять. Лучшее, что Антон Верещагин сделал за всю свою жизнь, так это расстрелял негодяя Туга. Жаль, что Верещагин потом не отправился на Землю и не довел работу до конца.

Сниман ненавидел «ЮСС» почти так же сильно, как любил Бога, и большинство на планете согласилось бы, что его ненависть вполне заслужена. Ёсиде пришло в голову, что слова, прозвучавшие бы гиперболой в устах других людей, были всего лишь констатацией факта в устах Луи Снимана. Для Луи Зейд-Африка была домом, который Господь даровал его народу и который «ЮСС» пыталась захватить и разрушить, чего он никогда не мог простить корпорации.

– Что сказала доктор Солчава во время последнего визита? – спросил Ёсида, меняя тему.

– Моя же невестка изругала меня за то, что я не делаю упражнений. Ну я ей выдал, можете не сомневаться! – Сниман внезапно смягчился. – Правда, говоря откровенно, я не уверен, что она это заметила. Никогда не мог понять, почему Ян на ней женился. Впрочем, то же самое произошло, когда мой сын взял меня в плен. Дома я ему высказал все, что думаю, а с него как с гуся вода.

– Брак самым странным образом воздействует на людей, – вполне искренне согласился Ёсида.

Младший лейтенант Ян Сниман, высокий красивый атлет, вырос на двенадцать сантиметров и прибавил пятнадцать килограммов с тех пор, как поступил в батальон Верещагина, несмотря на горячие протесты отца. Его жена, Наташа Алевтиновна Солчава-Сниман – врач верещагинского батальона, была довольна невзрачной особой, с высокомерием относящейся к солдатам и постоянно раздраженной необходимостью исцелять последствия чужих глупостей. К тому же она была на двенадцать лет старше Яна – еще одно доказательство того, что любовь слепа.

Из-за своего характера Солчава трижды увольнялась из батальона, где все были готовы биться об заклад, что не пройдет и года, как она, разведется с Яном, а в течение следующих двух выйдет за него снова. Однако Ян был на хорошем счету, поэтому в 10-м взводе смотрели сквозь пальцы на все его причуды, да и Солчаву брак смягчил достаточно, чтобы мириться с таким капризным пациентом, как ее свекор.

– Не знаю, что он в ней нашел, – проворчал Сниман.

– Такое случается сплошь и рядом. Что вы нашли в вашей жене?

– Было бы правильнее спросить, что она нашла во мне. – Сниман развернул кресло и направился в кухню. – Посидите здесь минутку. У меня есть бутылочка пива, и так как моя невестка запретила мне пить, то я, по крайней мере, получу удовольствие, глядя, как вы это делаете. Кстати, я говорил вам, что отправил письмо этой Брувер? Пожаловался ей на обычные безобразия и указал заодно, где следует находиться женщине. Она мне ответила – ее письмо где-то здесь.

Подъехав к серванту, Сниман выдвинул ящик и вытащил письмо Брувер.

– «Хеэр Сниман, я получила ваше последнее послание. Жаль, что во время мятежа ни у моего мужа, ни у моего деда не нашлось времени пристрелить вас. Надеюсь, что вы и впредь будете пребывать в добром здравии и продолжать беспокоить меня время от времени».

Сниман хлопнул по бумаге свободной рукой.

– Вот это письмо! – И добавил с ворчливым профессиональным одобрением: – Шайка воров – вот кто они такие! А ваш подполковник Верещагин – самый большой вор из всех!

Сниман был последним нераскаявшимся «героем» мятежа, и лидеры Африканерского движения сопротивления дали понять, что намерены сделать его президентом «реформированной» республики, если им удастся захватить власть, хотя на деле собирались предоставить ему не больше полномочий, чем тот же Верещагин. Самое мягкое определение, какое Луис Сниман давал АД С, было «глупые щенки».

Когда спустя час Тихару Ёсида вышел из дома Снимана, его остановил капитан Янагита из штаба адмирала Хории, желавший обсудить политическую ситуацию на Зейд-Африке и ту роль в ее эволюции, которую в будущем предстояло сыграть Ёсиде.

Одетый в мятый свитер и брюки Рауль Санмартин махнул рукой ночному сторожу, направляясь вместе с Христосом Клаассеном к маленькому зданию на территории Зейд-африканского университета на окраине Претории.

– Мы выбрали для нашего университета не слишком оригинальное название, – с улыбкой заметил Клаассен. – Возможно, мне следует предложить другим членам совета попечителей изменить его?

– После чего нас обоих, по всей вероятности, обмажут дегтем и вываляют в перьях.

Клаассен указал на ночного сторожа.

– Он вас знает?

– Корнелиус Бота в действительности студент инженерного факультета – он славный парень. Мы часто болтаем, так как я больше бываю здесь ночью, чем днем. – Санмартин нахмурился. – Большинство моих коллег думает, что когда Корнелиус надевает эту форму, то становится невидимым. И уже очень скоро нашим попечителям может захотеться проделать то же самое.

– Если бы только у нас было хоть пятьдесят лет, – вздохнул Клаассен.

Факультет зейд-африканской экологии занимал небольшое здание на самом краю территории в соответствии с его скромным статусом недавно введенной дисциплины.

– Симон! Мария! Карел! – окликнул Санмартин, когда они вошли. – Иди сюда, я хочу познакомить тебя кое с кем. – Он обернулся к Клаассену. – Когда Симон работает, нужно поджечь дом, чтобы привлечь его внимание.

Едва заглянув в лабораторию, Санмартин чуть ли не вытолкал оттуда высокого и тощего Симона Бетье. Когда к ним присоединились Мария Вилджунс и Карел Кукумер, Санмартин представил их.

– Хеэр Клаассен, позвольте познакомить вас с Симоном Бетье – моим ближайшим помощником на факультете и нашими двумя лекторами – Марией Вилджунс и Карелом Кукемуром.

Вилджунс была низенькой, веселой на вид женщиной. Кукемур, самый молодой из всех и заметно робевший, отращивал первые усы, походившие пока на грязное пятно над губой.

В первую очередь политик и в последнюю – банкир, Клаассен обменялся со всеми рукопожатиями.

– Пожалуйста, называйте меня Христос. Рауль много рассказывал мне о вас троих.

Маленький амфитилий высунул голову из-за угла, попробовал воздух языком и снова скрылся.

– Это Саллюст – четвертый член нашего постоянного штата. Мы назвали этот вид Xenoambystoma hendricka, – пояснил Санмартин. – Мы отловили Саллюста, чтобы изучить его эктопаразитов, а он решил навсегда остаться здесь. Саллюст до сих пор боится чужих, которые не приносят ему еду.

– Карел научил Саллюста пользоваться мусорным ведром, что не такое уж большое достижение, учитывая интеллект животного, – гордо сообщил Бетье, подталкивая вперед покрасневшего Кукемура.

– Я не поверил Раулю, когда он сказал, что вы работаете даже по ночам, – заметил Клаассен. – Удивлен подобным усердием.

– Я не устаю Твердить, что они еще слишком молоды, чтобы тратить себя на вино, и пока что они мне верят. – Санмартин обернулся к коллегам. – Христос – член совета попечителей университета.

Клаассен рассмеялся.

– Вдобавок глава лояльной оппозиции, а это означает, что я ежедневно критикую Рауля и его жену, но когда речь идет об университете, наши мнения совпадают. Я познакомился с Раулем во время мятежа – так сказать, на профессиональной основе, – а дедушка Ханны был одним из моих лучших друзей.

– С тех пор университет немного изменился, – сухо заметил Санмартин.

Ректор университета, девять из двенадцати попечителей и даже дюжина преподавателей были либо убиты во время мятежа, либо депортированы за участие в нем. Некогда одно из самых реакционных учреждений планеты, университет после чистки персонала стал одним из самых прогрессивных.

– Я очень признателен вам, хеэр Клаассен, – снова заговорил Симон. – Профессор Санмартин упоминал о вашей огромной помощи в организации факультета зейд-африканской экологии. Не знаю, Что бы мы без вас делали.

– О, моя помощь не так уж велика, – просиял Клаассен. – Думаю, в прошлом году профессору Адаму Блоку приходилось ходить по лезвию бритвы, чтобы держать Рауля подальше от бюджета биологического факультета.

– Расскажи им все, Христос, – рассмеялся Санмартин. – Симон знает правду, а остальные готовы ее услышать.

– Бедному старому доктору Блоку пришлось здорово выкручивать руки, хотя с тех пор он научился признавать свои ошибки. Этот факультет необходим нашему народу. Сомневаюсь, что у Адама за двадцать лет возникла хоть одна оригинальная идея, а то, как его факультет избегал изучения и преподавания зейд-африканской биологии, было просто преступно. Мы не раз вгоняли его в краску, говоря, что Рауль намерен стать профессором, несмотря на…

– Несмотря на мои несуществующие рекомендации, – закончил за него Санмартин.

Клаассен невесело усмехнулся.

– Помню выражение его лица, когда ты сказал, что не собираешься принимать жалованье.

– А я помню первые лекции профессора Сан-мартина, – улыбнулась Мария Вилджунс. – Ваша одежда едва на вас налезала. И где только вы ее взяли?

– Позаимствовал, – ответил Санмартин. – Через десять минут после начала лекции до студентов дошло, что я всерьез ожидаю от них устных ответов по-английски и усердных практических занятий. В первый же перерыв половина из них побежала в канцелярию менять курс.

Вилджунс покосилась на своих товарищей.

– Мы трое остались.

– И с тех пор отлично поработали, – галантно продолжил Клаассен. – Рауль показывал мне ваш диплом «Генетический анализ формирования видов амфитилий Драконовых гор». Признаюсь, я не понял ни слова.

– Почему бы тебе не изложить хеэру Клаассену смысл твоей работы без специальных терминов, Мария? Это займет всего десять минут. – Санмартин, всегда дремавший на скучных лекциях и ожидавший того же от всех нормальных людей, научил своих студентов технике устного и письменного изложения кратких военных сводок.

Вилджунс набрала воздух в легкие и принялась за дело. Вся процедура заняла девять минут одиннадцать секунд.

– Невероятно! – с удивлением воскликнул Клаассен. – Большинство наших профессоров не в состоянии объяснить то, чем они занимаются, на языке, понятном простому банкиру, и используют десять слов там, где можно обойтись одним – разумеется, за исключением Рауля, но он не в счет. Скажите, Мария, вы уже представляли свою работу таким образом?

– Да, студентам-первокурсникам несколько недель назад. – Она сердито покосилась на Санмар-тина. – Профессор Санмартин дал мне тогда пятнадцать минут.

– И ты оба раза отлично справилась. – Санмартин легонько похлопал по плечу Бетье. – Теперь твоя очередь взойти на пьедестал, Симон. Я сознательно не показывал Христосу твою последнюю работу об устранении последствий ущерба, причиненного горнорудными операциями «ЮСС» земле и водному пространству.

Бетье рассмеялся.

– Сэр, он практически все мне продиктовал. – Симон снова стал серьезным. – Хотя экологически вредные предприятия на Земле остановлены, никто не обдумывал ту же проблему в отношении Зейд-Аф-рики. Сначала мне это казалось чисто инженерной, механической работой. Я хотел просто внести вклад в сокровищницу человеческих знаний – скажем, применить теорию относительности Эйнштейна к вопросам генетики. Но он меня отговорил. – Бетье кивнул на Санмартина. – Он сказал: «Старайся принести конкретную пользу».

Мария Вилджунс сжала руку Бетье.

– Это потребовало массы работы. Только двенадцатый опытный проект оказался частично успешным.

– И как только Симон показал мне результаты, я спросил его, как осуществить все это на практике, – вмешался Санмартин.

– Об этой части работы я не подумал, и это заняло еще три месяца, – вздохнул Бетье. – Когда я снова ползал результаты профессору Санмартину, он спросил, все ли там верно. Я ответил, что не стал бы показывать ему работу, если бы думал, будто там что-то не так. Но он улыбнулся и заметил: «Мне не интересно, что ты думаешь; я хочу знать, действительно ли там все как надо». Поэтому я потратил еще два месяца на проверку, и, когда вернул работу профессору, он сказал: «О'кей, завтра приступаем».

– И этот план помог нам очистить районы, загрязненные «ЮСС»! – радостно подхватил Клаассен.

– В некотором роде да, сэр. У нас появился научный проект, но каждую деталь нужно было отработать. Некоторые из них отрабатываются и теперь.

– О, Симон! Как ты можешь говорить такое? – воскликнула Мария Вилджунс, притягивая его к себе.

– Все сработало достаточно хорошо, чтобы обеспечить ему должность, – заметил Санмартин.

– Которую профессор Блок выдирал себе когтями и зубами. – Клаассен посмотрел на Санмартина. – Старина Адам напрасно считает себя таким крутым и безжалостным.

– Я прошел более крутую школу, – мягко произнес Санмартин. – До Адама постепенно дошло, что то, чего мы пытаемся достичь, очень важно и что, если он будет создавать мне проблемы, я вырву у него сердце и буду скармливать ему же по кусочкам. После этого он стал крайне любезен.

– Процесс шел нелегко, – заполнил Бетье неловкую паузу. – Мне не хватало необходимых знаний. Приходилось работать с химиками, биохимиками, агрономами, факультетами горнопромышленности и металлургии, даже с профессором Блоком. Сначала я даже не знал, как задавать им вопросы. Потом профессор Санмартин заставил меня провести две недели на руднике, чтобы понять, как можно все осуществить, не доводя до банкротства всех участников.

– Одна вещь, которую я никогда не мог вытянуть из Рауля, это сколько времени займет полное восстановление земель, отравленных «ЮСС», – сказал Клаассен. – Возможно, вы сообщите мне это.

– Если финансирование не прервется, нам, быть может, удастся завершить большую часть работ лет за двадцать пять, – уверенно заявил Бетье.

Клаассен выпучил глаза.

– Так долго? Я этого не ожидал.

– Многие не понимают, сколько требуется времени, чтобы залечить тяжелые раны окружающей среды, хеэр Клаассен, – заметила Вилджунс.

– Ну, что скажешь, Христос? – спросил Санмартин.

– Если эти двое смогут так же бойко говорить в присутствии попечительского совета, проблем не возникнет, несмотря на их молодость, – твердо ответил Клаассен. – Надеюсь, хеэр Кукемур не уступает своим коллегам.

– На всей планете не найти больше людей, которые бы лучше справились с этой работой, – заявил Санмартин. – Хорошо, план таков. В ближайший четверг я ухожу с поста главы факультета и ожидаю, Симон, что на мое место назначат тебя. Христос и ректор уже в курсе, а если профессор Влок попробует пикнуть, то пожалеет об этом.

Симон Бетье провел пальцем по губам и посмотрел на Марию Вилджунс.

– Так скоро?

– Ничего не поделаешь – политика. Ты и так выполняешь мои обязанности, Симон. Ты ведь уже набросал бюджет и расписание на ближайшие шесть месяцев. Так что теперь эта миссия твоя. – Санмартин умолчал лишь о том, что людям в возрасте Симона никогда не поручали пост главнокомандующего, не ожидая, что они в состоянии выиграть войну. – У тебя есть что добавить, Христос?

Клаассен кивнул.

– В эту миссию, конечно, входит не только обучение студентов и изучение зейд-африканской флоры и фауны, но и предостережение нашему народу, чтобы он не уничтожал природные богатства нашей планеты, которые к тому времени, как вы трое достигнете моего теперешнего возраста, сделают ее единственной в своем роде во всей Вселенной. В этом мы с Раулем едины, несмотря на наши политические разногласия.

– Надеюсь, вы понимаете, сэр, что я не буду осуществлять свою миссию, в точности копируя профессора Санмартина. Хотя я его ученик и глубоко его уважаю, у меня есть своя точка зрения, – вставил Бетье.

– Симон! – ахнула Мария Вилджунс.

– Нет-нет, наш молодой Симон абсолютно прав, вроу Вилджунс, – успокоил ее Клаассен. – Рауль и я не ожидаем ничего другого.

– У меня в машине две коробки с результатами пяти лет моей практической деятельности плюс кое-какие материалы с Земли, – сообщил напоследок Санмартин. – Почему бы вам троим не забрать их оттуда?

Осознав, что Санмартин полностью разрывает связи с университетом, Бетье почувствовал, как по его щекам текут слезы. Рауль обнял по очереди всех троих учеников.

Когда они вышли, Клаассен сказал Санмартину:

– Я бы хотел, чтобы ты позволил нам оставить тебя на факультете. Мы бы могли организовать тебе годовой отпуск.

– Я ведь не настоящий профессор, Христос. Мы оба отлично знаем, что единственная причина, по которой я так долго этим занимался, – то, что все профессора, политически достаточно благонадежные для того, чтобы их допускать в университет, были законченной посредственностью. Я тянул эту лямку пять лет, но так и не научился быть профессором и вряд ли когда-нибудь научусь.

Христос Клаассен понимал его, благодаря объяснениям Ханны Брувер. Мать Санмартина была профессором экономики в университете Буэнос-Айреса. Когда Раулю исполнилось шестнадцать, она заявила на его дне рождения о нарушениях гражданских прав, в результате чего ее приговорили к двадцати годам тюрьмы. Она сумела обмануть правительство на шестнадцать лет с помощью преждевременной смерти.

Санмартин шагнул с дорожки, осторожно затолкав ботинком в землю семена папоротника.

– Симон и Карел уже знают о зейд-африканской экологии куда больше меня. Кстати, ты знаешь, что год или два назад Симон высказал пожелание стать солдатом в нашем батальоне?

– Ну и как ты на это отреагировал? – осведомился Клаассен.

– Сказал, что он нужен мне здесь.

– Разве быть солдатом так уж плохо?

– Нет, быть солдатом прекрасно. Это учит дисциплине во всех областях жизни. Но война предназначена для профессионалов – она делает тебя непригодным для чего-либо другого. – Санмартин огляделся вокруг. – Мне будет недоставать этого места. Да, забыл тебе сказать. Завтра маньчжуры займут наши казармы в Претории и Йоханнесбурге – по одному батальону в каждую казарму. Можешь считать это новогодним подарком.

– Что-что? – ошеломленно переспросил Клаассен.

– Приказ пришел сегодня утром. Очевидно, мы должны собрать весь наш батальон в Блумфонтейне, дабы умножить усилия по выкорчевыванию из лесов ребят АДС. Мы этого ожидали – адмирал Хории спросил у Антона, когда мы будем готовы выехать, и Антон ответил, что завтра. Это означает, что полковник Суми возглавит борьбу с терроризмом в городах.

– А что это означает для нас? – пробормотал Клаассен, чье хорошее настроение тотчас же улетучилось.

– По-моему, Суми добивается согласия на какие-то крутые меры. Думаю, нам придется заставить АДС исчезнуть нашими способами, прежде чем Суми позволят осуществить это своими, – рассеянно произнес Санмартин.

 

Вторник (311)

Временные квартиры 1-го маньчжурского батальона возле взлетной площадки челноков в космопорте были полны кипучей деятельности, словно батальон готовился разместиться там навсегда. Пробиваясь сквозь толпу локтями, взводный сержант Ма окликнул солдата:

– Эй, Утконос! Лейтенант Акамине хочет тебя видеть!

Меткие и далеко не лестные прозвища, которые давали друг другу маньчжурские солдаты, ужаснули бы японских офицеров, если бы они их услышали.

Рядовой Гу по кличке «Утконос» поднял голову.

– Что нужно Свиному Рылу? – осведомился он.

Его товарищ Вонг по прозвищу «Одноглазый» захихикал в углу палатки.

– Похрюкать на тебя – что ж еще? Когда адмирал был здесь, ему попался на глаза твой участок. Неужели тебя не научили свертывать койку? – спросил «Саблезубый» Ма у своего подчиненного.

– Ох! – простонал Гу, хватаясь за голову. – Все эти чертовы японские карлики друг друга стоят! – Он покосился на сержанта. – И чем можно задобрить Свиное Рыло?

– Твоей поджаренной задницей, – с удовольствием сообщил Ма. – Конечно, я мог бы замолвить за тебя словечко.

– Сержанты ничуть не лучше чертовых карликов! – снова застонал Гу. – Сколько?

– Много. – Ма довольно потер руки. – И еще прибавь за то, что ты так отзываешься о твоем старом сержанте, который еле-еле удерживает лейтенанта Свиное Рыло от того, чтобы сделать твою жалкую жизнь и вовсе невыносимой. А кроме того, почему тебя заботит сколько? Ты отберешь кучу денег у туземцев, когда они начнут бунтовать.

– А я думал, этот длинноносый варвар полковник приручил туземцев, – заметил Го, неохотно доставая бумажник.

– Все туземцы бунтуют. Неужели ты недостаточно прослужил в Императорской армии, чтобы понять это? – ухмыльнулся Ма. – Ты же не думаешь, что карликов и «черноногих» прислали сюда ковырять в носу, верно? А теперь шевелись и не забудь полизать пятки Свиному Рылу – он без этого жить не может! И быстро назад – мы отбываем через двадцать минут.

Такой же бедлам творился и в казарме Кольдеве на окраине Йоханнесбурга, где 3-я рота готовилась уступить привычное место жительства 1-му маньчжурскому батальону.

– Полярник отлично поддерживал порядок в Блумфонтейне – я не желаю туда перебираться! – не переставая жаловался капрал Уборевич. – Всех адмиралов, Вослоо, следует топить еще при рождении!

Рядовой Вослоо и командир взвода, младший лейтенант Сниман, улыбнулись, заканчивая упаковку личных вещей.

– Ничего, капрал, – весело подмигнул его Вослоо. – У меня в Блумфонтейне кузина. Девушки там не такие разборчивые, как в больших городах, так что вам может повезти. Хотя кто знает – я слыхал, что они бреют ноги и носят туфли.

Уборевич презрительно фыркнул, а несколько солдат из его взвода тайком ухмыльнулись. Истории Уборевича о его свиданиях с женщинами с каждым повторением выглядели все более невероятными.

– Мне всегда нравилась байка, в которой женщина пришла к Бори во время его ночного дежурства, подняла юбку и скомандовала «смирно!» – припомнил Вослоо, глядя на прибывающие грузовики с маньчжурами.

Когда сержант Ма и рядовой Вонг спрыгнули с кузова, Уборевич вытер слезы, выступившие на глазах.

– Это хорошая казарма. Обращайтесь с ней получше.

Бросив угрюмый взгляд на своего сержанта, Вонг спросил Уборевича на ломаном английском:

– Что такое амфитилии? Они опасны?

Судьба поместила Уборевича в нужное место и в подходящий момент.

– Вообще-то нет, – серьезно заверил он Вонга. – Они опасны только в темноте, а против пулемета им не устоять. Мы потеряли из-за них всего несколько человек. Конечно, если они вас укусят, то дело дрянь. – Капрал щелкнул пальцами. – От их яда нет противоядия. Три шага – и ты труп.

Когда несколько солдат поблизости утвердительно кивнули, маньчжуры убедились, что их дело и вправду дрянь. В действительности кивки означали лишь признание факта, что Уборевич умеет сочинять невероятные истории, связанные не только с женщинами.

Взвод бронемашин из 9-го штурмового батальона подполковника Окуды, сопровождавший маньчжуров, подъехал следом за грузовиками. Лейтенант Дэн-ни Мигер ткнул локтем Ханса Кольдеве.

– Ханс, в ихних «кадиллаках» есть что-то странное. В меня достаточно часто стреляли из таких штуковин, чтобы заметить неладное.

Бывший наемник, Мигер поначалу работал на «ЮСС», но когда компания бросила своих охранников без жалованья и большей частью мертвыми, он перешел к мятежникам. После подавления мятежа Мигер записался в батальон Верещагина под звучным афри-канерским псевдонимом «Даниэл ван Мигер».

– «Кадиллаки» с 30-миллиметровыми орудиями выглядят нормально, – медленно отозвался Кольдеве, – а вот с 90-миллиметровыми что-то не так.

– Если бы я все еще был на стороне противника, то не возражал бы выяснить, что именно, – заметил Мигер.

В тот же вечер в Блумфонтейне весь батальон собрался в одной казарме, чтобы скромно встретить Новый год. Обычай требовал налить ковш расплавленного свинца в ведро с холодной водой, чтобы узнать будущее.

– Черные пятна означают печали, – объяснял молодым солдатам Исаак Ваньяу на правах хранителя традиций 3-й роты, покуда Юрий Малинин наливал свинец.

После легкого колебания Тимо Хярконнен официально объявил:

– Выглядит как корабль. Лучше приготовиться к путешествию.

– Мне это кажется больше похожим на пулю, – шепнул Мигер Кольдеве.

 

Среда (311)

Подвесив койки всюду, где оставалось место, Матти Харьяло решил проблемы, вызванные прибытием солдат из казарм Претории и Йоханнесбурга, отправив половину батальона в леса, чтобы вытеснить оттуда боевиков АДС. Впервые после того, как батальон Верещагина высадился на Зейд-Африке, все четыре роты находились вместе, и свободное пространство было в большом дефиците. Клетушку Харьяло разделила пополам новая перегородка, едва оставив ему место для койки и стола.

В данный момент койка использовалась по назначению, и Харьяло с трудом приоткрыл один глаз, услышав негромкий стук в дверь.

В добавление к прочим обязанностям старший сержант службы связи Тимо Хярконнен действовал в качестве весьма эффективного амортизатора между Харьяло и всеми остальными компонентами мироздания.

– Сэр, пришел майор Санмартин, – доложил Хярконнен. – Я впущу его.

– В чем дело, Рауль? – буркнул Харьяло, спустив ноги на пол и протирая глаза.

– Снова неприятности, – вздохнул Санмартин. – Местная полиция обнаружила труп одного из известных радикалов. Никто не видел его день или два. Кто-то всадил ему пулю в затылок и запихнул в мусорный ящик. Он выглядит так, словно его пытали перед смертью.

– АДС снова очищает свои ряды от несогласных?

– Возможно, – уклончиво ответил Санмартин.

– В трупе было что-нибудь необычное?

– Только одно – кто-то запихнул ему в правый ботинок несколько новых банкнотов.

– Черт! – воскликнул Харьяло. – Значит, это сделали проклятые маньчжуры – возможно, по приказу. Это очень старое китайское суеверие – оставлять деньги в башмаке того, кого ты убил, чтобы ему были обеспечены достойные похороны и его дух не тревожил тебя. Не знаю, верят ли в это китайские «черноногие», но они поступают так, чтобы люди понимали, чьих рук это дело. Должно быть, они вытянули из бедняги все, что он знал, – хотя я сомневаюсь, что он знал многое, – и потом прикончили его. Таким образом Суми дает понять местным радикалам, что он не намерен шутить.

– 2-й взвод разведроты маньчжурского полка предназначен для борьбы с «подрывными элементами», – медленно произнес Санмартин, – но я думаю, что Суми предупреждает не столько АДС, сколько нас. Мы. уже начали получать от городских торговцев жалобы на маньчжуров и императорских гвардейцев. Такие случаи не улучшат положения.

Через несколько минут, пока Санмартин сбрасывал с себя амуницию, Тимо Хярконнен подозвал его к телефону.

– Алло. Это Санмартин.

– Рауль?

Ему понадобилось несколько секунд, чтобы узнать голос Аннеке Бринк с музыкального факультета – приятной женщины, хотя и слишком хорошенькой и слишком осведомленной об этом.

– Здравствуй, Аннеке. Как поживаешь? – Во время мятежа Бринк потеряла своего деверя, футболиста по имени ле Гранж, и ей понадобилось время, чтобы избавиться от неприязни к Санмартину.

– Спасибо, хорошо. Рада, что ты не забыл меня после нашей жуткой работы в комитете.

Хярконнен кивнул и скромно удалился.

– Ханна утверждает, что мне следовало бы заняться политикой, – улыбнулся Санмартин.

– Пожалуйста, передай от меня привет рядовому Эрикссону, – продолжала Бринк. – Хорошо, если бы ты смог убедить его заняться музыкой профессионально.

У капеллана Эрикссона был на редкость красивый баритон, и Бринк аккомпанировала ему, когда Лет-суков и 3-я рота участвовали в постановке «Бориса Годунова».

– Передам, но подозреваю, что он вполне удовлетворен двумя теперешними профессиями. Чем я могу тебе помочь, Аннеке?

Нотки кокетства исчезли из голоса женщины.

– Я очень волнуюсь, Рауль. Что происходит?

– Хотел бы я знать. Слушай, Аннеке, у тебя есть в деревне дом, дача или что-нибудь, где ты бы могла остановиться?

– У моей сестры есть домик под Боксбургом.

– Тогда прихвати что-нибудь из еды и одежды и немедленно отправляйся туда.

– Но я не смогу уехать сейчас! У меня полный класс студентов!

– Возьми отпуск. Придумай, что хочешь, только уезжай! – Санмартин закрыл глаза.

Он ощущал покалывание в кончиках пальцев – Кольдеве утверждал, что это к беде. У немцев имелось для этого длинное, с трудом произносимое обозначение. Дважды попав в засаду, Санмартин перестал игнорировать это чувство.

– Но, Рауль… – начала Бринк.

– Аннеке, – прервал ее Санмартин; трубка дрогнула в его руке, – найди любой предлог, чтобы на время уехать из Йоханнесбурга.

– Спасибо, Рауль, – поблагодарила она совсем другим тоном.

– Рад был тебя услышать, – машинально произнес офицер и положил трубку.

 

Четверг (311)

В одной из комнат йоханнесбургского отеля собралась дюжина политиканов, чтобы обсудить ситуацию.

– Красть фрукты с прилавка это одно, – прогремел Вейнард Гробелаар, сверкнув глазами из-под густых седых бровей, – а убивать людей – совсем другое!

Франц Вилхофер взглянул на часы. Гробелаар, управляющий кооператива, дважды безуспешно выставлял свою кандидатуру против Ханны Брувер.

– Вы не можете быть уверены, что в этом повинны новые имперцы, – терпеливо заметил Андрис Стеен.

– Все же это подходящее орудие против Бейерса, – вмешался член Ассамблеи Мартин Хаттинг. – Стоит поднять об этом шум.

Гробелаар окинул взглядом комнату.

– Мы уже битый час ходим вокруг да около. Обе партии должны занять более твердую позицию в деле защиты нашего народа. – Ободренный молчанием, он добавил: – Если мы сейчас создадим третью партию, то сможем заставить их сделать это.

– Скажу тебе прямо, Вейнард, – заговорил Вилхофер. – Бейерс в состоянии справиться с любым из присутствующих здесь, так что, если ты хочешь его ударить, постарайся нокаутировать сразу, иначе он даст сдачи. – Сняв ногу с ноги, он поднялся. – Если вы считаете, что можете лучше него справиться с ситуацией, меня прошу исключить. По-моему, все, что мы сделаем для подрыва позиций правительства, будет только на руку новым имперцам. Если хотите поднять бессмысленный шум, на здоровье, но только без меня. – Он встал и вышел. Стеен и еще трое последовали за ним.

– Если мы будем ссориться между собой, – заметил Юриаан Юберт, – то новые имперцы проглотят нас всех целиком. Франц прав. Если имперцы начнут репрессии и если Бейерс ничего не сделает, чтобы это прекратить, мы должны бросить ему вызов. Но до тех пор нам лучше сидеть тихо.

– Не собираюсь, – отрезал Хаттинг. – Пора показать народу, что есть политики, готовые встать на его защиту. – И, взяв шляпу, он отправился готовить речь на ближайшее заседание парламента.

Но когда Ассамблея собралась и Хаттинг поднялся, желая бросить свои обвинения перед камерами корреспондентов, – он был тут же лишен слова Ханной Брувер. Весь следующий час он корчился от бессильной злобы. Через несколько минут после ухода корреспондентов Брувер объявила перерыв.

По пути в комнату отдыха она заметила:

– Тебе следовало бы подождать, пока машина не замедлит ход, Мартин, прежде чем хвататься за руль.

– Нехе! – прошипел Хаттинг достаточно громко, чтобы все в зале его услышали. – Ведьма!

Брувер обернулась и спокойно заметила:

– Насколько я помню, Мартин, Альберт и я поддерживали твою кандидатуру, так что ты нам кое-чем обязан. По-моему, я оставила свою щетку снаружи. Пожалуйста, почисти мой коврик.

Вернувшись в зал после перерыва, Хаттинг обнаружил на своем столе с дюжину пыльных ковриков от своих коллег.

Вернувшись домой после заседания, Брувер застала у двери Аннеке Бринк.

– О, вроу Брувер! – покраснев, поздоровалась Бринк. – Не ожидала вас встретить. Меня зовут Аннеке Бринк, я преподаю в университете и жду вашего мужа.

– Бог знает, когда он вернется. Лучше войдите. – Она кивнула своему охраннику. – Все в порядке, Том. Вроу Бринк, это мой секретарь, Том Уинтерс.

Уже дома Брувер приветствовала вроу Бейерс и сгребла в охапку Хендрику.

– Могу я поинтересоваться, чем мой муж обидел вас? – спросила она гостью.

– Что вы, ничего такого не было! – Бринк замялась. – Вчера я задала ему вопрос, ожидаются ли у нас неприятности, и он посоветовал мне взять отпуск и уехать в деревню. – Она старалась скрыть тревогу. – Я подумала, что лучше обсудить это поподробнее, а утром узнала, что он уволился из университета.

– Придется расспросить Рауля при следующей встрече. Я сама вижу его не так уж часто, – заметила Брувер, холодно разглядывая Бринк.

Аннеке покраснела еще сильнее.

– Я не хотела причинять беспокойство. Пожалуйста, не думайте, что…

Брувер внезапно рассмеялась.

– Извините, – сказала она, вытирая глаза. – Просто мне почудилось, будто вы считаете меня ревнивой женой.

– По-вашему, это очень забавно? – осведомилась Бринк.

– Вы бы меня поняли, если бы лучше знали Рауля.

– Никому из мужчин нельзя доверять, – с горечью промолвила Бринк, имевшая за плечами опыт двух неудачных браков.

– Раулю можно, – спокойно возразила Брувер. – У него много недостатков, но я сомневаюсь, что ему когда-нибудь приходило в голову даже посмотреть на другую женщину. – Война многое убила в Рауле Санмартине, но оставила невредимой совесть, чего нельзя сказать о значительной части других людей. Брувер переменила тему. – Если Рауль сказал, что вам стоит уехать в деревню, думаю, это хороший совет.

– Это легче сказать, чем сделать. Мне хотелось бы быть такой же уверенной, как вы.

Висевшая на шее у матери Хендрика улыбнулась Аннеке.

– Какая у вас очаровательная дочурка, – искренне произнесла Бринк.

– Хендрика в большей степени дочь вроу Бейерс, чем моя. Неужели вы совсем не следите за политической жизнью? Я думала, мои враги уже годы назад постарались сделать ситуацию общеизвестной. – Брувер внимательно изучала лицо Бринк. – В батальоне Рауля есть несколько суровых и нерушимых правил, так как он в любое время может покинуть планету и больше никогда не вернуться. В некотором роде я тоже солдат, хотя и очень недисциплинированный. Одно из этих правил гласит, что женатые пары в составе батальона должны находить своим детям приемных родителей.

Хотя Брувер поведала все это без явных усилий, Бринк ощутила боль в ее голосе.

– Рауль, возможно, рассказывал вам, что когда Хендрика спутала все дела, появившись на свет за месяц перед моими первыми выборами, я три дня держала ее в своей постели и плакала, прежде чем смогла передать ее вроу Бейерс. А потом я с отчаяния разгромила в пух и прах напыщенного писаку, которого напустил на меня Христос Клаассен в качестве конкурента. Я часто слышу, что обо мне говорят, думая, что меня нет поблизости.

Брувер подняла взгляд на настенные часы.

– Хотя Бетье Бейерс стала хорошей матерью для нас обоих, мне было очень тяжело. И я знаю, что Раулю пришлось еще тяжелее. Повторяю: если он посоветовал вам уехать, лучше послушайтесь его.

– Спасибо, что поговорили со мной, вроу спикер, – робко поблагодарила Бринк, когда Уинтерс проводил ее к двери.

Через час пришел Санмартин.

– Ты не спишь? – спросил он у жены.

– Не сплю. Пыталась читать, но не смогла. Ты что-нибудь поел?

Санмартин щелкнул выключателем.

– Каша приготовила мне нечто русское, а может, финское. По-моему, это был рыбный пудинг.

– Ты просто невозможен, – вздохнула Ханна. – Ты уже знаешь о Хаттинге? А вроу Бейерс говорит, что Хендрика уже целую неделю сама читает, на что никто из нас даже не обратил внимания. Хотела бы я иметь волшебную палочку, которой можно взмахнуть и разом избавиться от всех огорчений.

– Я бы тоже не возражал, – признался Санмартин, снимая форму.

– Сюда приходила Аннеке Бринк. Я уговаривала ее ехать в деревню, узнав о твоем совете. Что тебя так беспокоит?

– АДС готовятся к очередной акции, и я не уверен, что Мацудаира и Суми не натворят глупостей.

– Я имела в виду не это. Что-то не так на Земле, поэтому сюда и присылают людей вроде Суми и Мацудаиры, а капитан Янагита завуалированно угрожает, что если я не гарантирую уступок «ЮСС», то могут начаться неприятности. Объясни мне это-так, чтобы я смогла понять.

Санмартин тяжело опустился на край кровати.

– Что тебе известно о политическом устройстве на Земле?

– Очевидно, меньше, чем ты думаешь. Там сосуществует имперское правительство, японское правительство и правительства присоединенных наций.

– И да и нет. Примерно десять лет назад имперские министерства переехали в те же здания, что и их японские коллеги, оба правительства стали взаимозаменяемыми. Правительства присоединенных стран, напротив, оказались зажатыми в тисках, так как они не в силах облагать налогом или регулировать международную коммерцию. Вопросы, связанные с международной коммерцией, решает Опекунский совет, руководствуясь указаниями японского министерства международной торговли и индустрии.

Брувер молча ожидала продолжения.

– Правительство в Японии издавна формирует Объединенная демократическая партия, но в действительности она представляет собой группу фракций — хайбацу, – которые делят между собой доступные министерства. Крупные корпорации подпитывают деньгами лидеров хайбацу, а те в свою очередь распределяют средства среди своих приверженцев, в результате чего коррупция превышает пределы возможного. Формальные лидеры – премьер-министр Японии, император, имперский сенат – не решают ровным счетом ничего. Японцы называют их микоси — ходячие усыпальницы. Когда разражается очередной скандал – а это происходит довольно регулярно, – несколько министров уходят в отставку, а лидеры хайбацу передают их портфели другим. – Он кисло улыбнулся. – Японцы строго различают татамае – то, что должно быть в принципе, – и хонне – то, что существует в действительности.

– А парламент? – спросила Брувер, думая о своей склочной Ассамблее.

– Баллотироваться в парламент стоит чудовищных денег. Каждый избирательный округ в Японии делегирует во власть трех-четырех человек, собравших большинство голосов. Но кандидат, не принадлежащий к хайбацу, не получает денег на избирательную кампанию, а если каким-то чудом попадает в парламент, то его округ не получает ни дорог, ни туннелей, ничего, на что рассчитывали избиратели в обмен за свои голоса. Поэтому большинство депутатов куплены с потрохами и автоматически утверждают законы, состряпанные бюрократами из министерств. Все стало наследственным – новые министры происходят из семей своих предшественников и ходят в те же самые школы.

– А есть возможность проникнуть сквозь эту паутину?

– Да, женившись на дочери важной шишки или будучи усыновленным кем-нибудь из подобных шишек.

Брувер прижала ладони к вискам; свет звезд за окном поблескивал на ее волосах.

– Но ведь имперское правительство провело человечество через все страшные годы после катастрофы!

– Дела не всегда обстояли настолько скверно, – согласился Санмартин. – Если корпорации получали больше положенного, то достаточно было небольшого ручейка золота, чтобы облагодетельствовать и – всех остальных. Имперская система всегда была несовершенной, но в течение многих лет она помогала людям.

– Что же заставило ее измениться?

Санмартин задумался.

– Очевидно, все дело в увеличении присоединенных наций и колоний. Их индустрия вступает в конкуренцию, и корпорациям приходится заботиться о росте экономического могущества. Как Черная Королева в книге, которую показывал мне Ханс, они вынуждены бежать быстрее и быстрее, чтобы оставаться на том же месте. Им не достаточно доминировать на японском рынке и конкурировать на внешнем – они должны властвовать везде.

Подумав, он припомнил одну историю:

– Швейцарец, с которым я познакомился на Ашкрофте, рассказывал, как его компания попыталась организовать производство микрокораблей. Однако никто в министерстве международной торговли и индустрии не смог выписать им лицензию, а через несколько дней один из чиновников министерства сообщил швейцарскому правительству, что возникли проблемы с сертификатом на швейцарские молочные продукты. Швейцарцы, не являясь экономически самостоятельными, быстро поняли намек. Когда мне было пять лет, новое правительство Аргентины, придя к власти, обещало покончить с зависимостью от японской продукции. Через год оно было свергнуто военной хунтой.

– Значит, корпорации используют имперское правительство, чтобы держать в узде присоединенные нации? Да, так оно и есть. Именно это происходит и у нас.

– Поэтому меня и пугает, что корпорации могут предпочесть экономическому давлению военную силу в качестве более легкого способа поддержания порядка в присоединенных странах и колониях. Корпорации использовали имперское правительство с целью разорения непокорных наций. Теперь я опасаюсь, что они начнут уничтожать тех, кого не в состоянии контролировать.

– Господи! – Брувер уставилась на мужа. – Ты хочешь сказать, что если мы не уступим Мацудаире, адмирал Хории может попытаться уничтожить наш народ? По-твоему, мы должны уступить?

Санмартин кивнул.

– Но мы не можем этого сделать! – воскликнула Брувер. – Не можем! Какое право они имеют так поступать?

Он посмотрел на нее, чувствуя, что коснулся больного места.

– Японцы, дорогая, так долго уверяли себя, что они отличаются от всех остальных народов, что некоторые из них и вовсе не считают нас за людей.

 

Пятница (311)

Около полуночи Хярконнену наконец удалось расшифровать присланное Мидзогути сообщение, перевернув пленку на другую сторону, увеличив скорость в сто раз и повысив звучание на четыре октавы.

Доклад подтверждал худшие подозрения Верещагина. Империя все чаще применяла силовые методы контроля над Землей и колониями на других планетах. Министерство безопасности расширяло властные полномочия. Национальные батальоны распускались, а офицеры неяпонского происхождения увольнялись. Хуже всего было то, что колонию на Эсдраэлоне довели до мятежа. Восстание подавили ценой гибели двух третей населения планеты.

Когда Мидзогути умолк, Харьяло покосился на Верещагина. Варяг сидел неподвижно; на его лице отсутствовало всякое выражение.

– Так вот к чему нас готовят, – промолвил Харьяло.

– Этого я и боялся, – откликнулся Верещагин. – Правда, я надеялся… – Он не договорил.

– Что же нам делать? – вздохнул Харьяло.

– Не знаю, Матти, – ответил Верещагий. – Немедленно сообщи Петру и Раулю. Они оба подозревали нечто подобное. – Вынув из кармана трубку, он покрутил ее в руках. – Пожалуйста, возьми на себя командование хотя бы на денек. Мне нужно все обдумать. В любом случае, мы должны подождать, пока АДС что-нибудь не предпримет. Сейчас мне надо возвращаться. Адмирал Хории ожидает меня в штабе. – Верещагин встал, собираясь уходить.

– Антон, – окликнул его Харьяло. Верещагин обернулся. – Помнишь, что говорил римский центурион?

– Марк Флавиний? Он говорил: «Если от нас хотят, чтобы наши кости без всякой пользы гнили на пустынной дороге, пусть поберегутся гнева легионов!»

 

Суббота (311)

Во время следующего визита в штаб Верещагин, не имея специальных поручений, читал в отведенном ему помещении, когда туда вошли адмирал Хории и его адъютант, капитан Ватанабе.

– Доброе утро, адмирал. – Отложив книгу, Верещагин встал и поклонился.

– Доброе утро, подполковник. – Так как в комнате, кроме койки, стола и одного стула не было никакой другой мебели, Хории остался стоять. – Что за книгу вы читаете?

– Биографию Авраама Линкольна, написанную Сэндбергом. Книга очень старая, но превосходная. – При виде непонимающего выражения лица Ватанабе, Верещагин добавил: – Линкольн был президентом Соединенных Штатов Америки во время Гражданской войны.

– Да, конечно, – кивнул Ватанабе. – Он освободил рабов.

– Он чувствовал себя обязанным сделать это, – отозвался Верещагин.

– И как же вы оцениваете президента Линкольна? – спросил Хории.

Верещагин немного помедлил перед ответом.

– Линкольн был великим и гуманным человеком, понимающим слабости других людей не менее, чем свои собственные. Меня удивляет его проницательность не менее, чем отвага и юмор.

– Да, очень интересный человек. И очень интересный коврик. – Хории указал на яркий шерстяной коврик, частично вышитый, частично связанный, который лежал на полу. – Настоящее искусство.

– Это мой риидзи. Подарок солдат 1-й роты.

– Жаль, что я не смог найти время поговорить с вами как следует.

– Я все понимаю.

Какое-то время они продолжали бессодержательный разговор. Верещагин терпеливо ожидал, пока Хории не даст понять истинную цель своего визита.

– Как продвигаются операции майора Харьяло по уничтожению АДС? – наконец осведомился адмирал.

– Я как раз собирался навестить его, если, конечно, у вас нет для меня других поручений. Одна из его рот проводит состязание по бегу по пересеченной местности с картой и компасом, и они хотят, чтобы я был судьей. – Верещагин осторожно добавил: – Что до операций, то партизанское движение крайне трудно уничтожить, пока условия благоприятствуют его существованию.

– Война – это диалектика воли, подполковник Верещагин, – назидательно произнес Хории. – Важно произвести на противника такое психологическое воздействие, чтобы убедить его в бессмысленности дальнейшего сопротивления. Именно такой эффект мы и должны произвести на членов АДС и их пассивных сторонников. – Он улыбнулся. – Судя по вашему досье, вы должны это отлично понимать. Мне говорили, что адмирал Накамура прозвал вас Серторием.

– Адмирал Накамура был очень любезен, – слегка поклонился Верещагин.

– Вы по происхождению русский, не так ли?

Верещагин кивнул.

– Моя мать была финка, а отец – из Санкт-Петербурга.

– Люди не понимают, как много пользы принесла России катастрофа, – заметил Хории. – У народа не осталось ни пищи, ни надежды. Хотя многие российские города были уничтожены, а масса людей

погибла от чумы, оставшиеся в живых вправе гордиться собой. СПИД и многие другие заболевания, ведущие к вырождению, исчезли почти полностью. После катастрофы русские стали куда более здоровой нацией, верно?

– Может быть. Но страшной ценой, – ответил Верещагин.

– Иногда экстраординарные ситуации требуют суровых мер, – словно извиняясь, вздохнул Хории. Помолчав, он добавил: – Я прочитал в вашем досье, что вы можете цитировать «Калевалу»?

– Только фрагменты. – Верещагин заговорил нараспев: – «Знаю тайны я железа. Знаю я истоки стали. Воздух – мать всего живого. А вода – сынок ей старший. Средний сын – огонь горячий. Младший сын ее – железо». «Калевала» в основном состоит из подобных заклинаний. Впрочем, там немало увлекательных историй.

– Не сомневаюсь, – согласился Хории, – в этом отношении она напоминает наши древнейшие летописи – «Кодзики» и «Нихон-соки».

– Да, до некоторой степени, – кивнул Верещагин.

– Конечно, культурное наследие очень и очень важно. Батальон майора Харьяло был сформирован в Финляндии и уже много лет оторван от Земли. Вам не кажется, что его стоило бы вернуть на родину, если здесь все пойдет хорошо?

– Уверен, что многие из людей майора Харьяло приветствовали бы такую возможность, – осторожно одобрил Верещагин.

– Это трудная задача, но мы как-нибудь обсудим ее подробно. Пожалуйста, держите меня в курсе относительно операций майора Харьяло.

– Разумеется. Надеюсь, его старания увенчаются успехом.

– Посмотрим. Я пессимист, Верещагин. Всегда им был и очень этому рад. Пессимизм – вид искусства. Военные события непредсказуемы, но мы посмотрим.

Выйдя в коридор, Хории обратился к Ватанабе:

– Разумеется, упоминание о Сертории озадачило вас.

– Так точно, достопочтенный адмирал.

– Плутарх сравнивал Сертория с Филиппом Македонским, Антигоном и Ганнибалом, считая, что последние были хотя и удачливее, но Не умнее его. Он родился в Нурсии и служил Риму в войсках с кимврами и кельтскими племенами, где потерял один глаз. Во время Первой гражданской войны Серторий завоевал для Цинны Италию, а впоследствии, не найдя поддержки в своих выступлениях против роскоши, удалился в Испанию. Серторий не был удачливым человеком, как и Антон Верещагин.

– Не понимаю, достопочтенный адмирал.

– Если бы Сераторий родился римлянином, то мог бы достигнуть самых высоких должностей. А так ему приходилось оставаться простым служакой, невзирая на все его таланты. Он был человеком огромной честности, но жил в эпоху, когда честность была презираема.

– Теперь мне понятна параллель. Благодарю вас за объяснения.

– Верещагин, несомненно, осведомлен, что иностранные офицеры более нежелательны на императорской службе. Первой его заботой будет благополучие своих офицеров и солдат. Я подал ему надежду в форме репатриации на Землю. Это побудит его усердно осуществлять наши интересы.

Ватанабе задумался.

– Могу я спросить, сэр, что дальше произошло с Серторием?

– Конечно, можете. Лузитане призвали его к себе военачальником, и несколько лет он успешно защищал их от римских полчищ диктатора Суллы. Серторий нанес поражение многим римским армиям, включая армии Метелла и Помпея Великого. Но все кончилось, когда боги оставили его своей милостью. Его предавали, он становился все более озлобленным, терял осторожность и в конце концов был убит изгнанниками, которых сам приютил, а его государство распалось.

– Каждый человек должен повиноваться своей судьбе.

– Разумеется, Ватанабе. Я внимательно прочел то, что написал Плутарх. Серторий, безусловно, знал, что его собираются, убить, и подчинился воле рока.

– То, что вы намеревались сообщить Верещагину, было уж очень завуалированно. Простите мою нескромность, но сможет ли иностранец это понять?

Хории улыбнулся, продемонстрировав острые зубы.

– Когда я узнал, что здешним батальоном командует подполковник Верещагин, то первым делом прочитал все его письменные работы. Его диссертация была озаглавлена «Сражение в применении к теории турбулентности». Эта теория – один из аспектов динамики. Она пытается объяснить взаимодействие элементов как контролируемый хаос.

– В самом деле? Я не уверен, что понял, достопочтенный адмирал. Разве сражение – не упорядоченное применение силы с целью одержать верх над противником?

– Получается, что и да и нет. Эта работа многое ставит с ног на голову, Ватанабе. Вам следует внимательно прочитать ее. Хотя подполковник Верещагин и иностранец, он очень сложный и неоднозначный человек.

Когда они подошли к адмиральским апартаментам, Хории пригласил адъютанта:

– Пожалуйста, Ватанабе, зайдите на минутку.

Ватанабе удивленно кивнул.

– Разумеется, адмирал.

Когда дверь за ними закрылась, Хории указал на шкаф.

– Там есть бутылка хорошего виски и несколько стаканов. Налейте себе и мне, а бутылку принесите сюда. – Он присел за низкий стол.

Ватанабе повиновался, по-прежнему ничего не понимая.

– Кампай! – произнес адмирал, когда Ватанабе сел, и осушил свой стакан, вынуждая капитана последовать его примеру.

– Вы пытаетесь понять то, что подполковник Верещагин говорил о Линкольне, не так ли, Ватанабе?

– Пытаюсь, достопочтенный адмирал. Сожалею о своей тупости.

– Линкольн был поистине великим человеком, Ватанабе. Вам известно, что он родился в бедности? Я видел фотографию его родного дома в Кентукки – в то время наша страна тоже была бедной, но таких лачуг было не много даже в Японии. Однако это не помешало ему к концу своих дней стать победителем в борьбе за свободу.

– Но ведь Линкольн допустил немало ошибок, не так ли? Разве назначенные им генералы не были никуда не годными?

– Человек, одержимый благородной целью, Ватанабе, всегда верит в себя. Иногда Линкольн даже отказывался положиться на Божью волю. Поэтому он время от времени совершал ошибки. Однако это не уменьшает его величия. Человек – это не Бог. Линкольну не было чуждо ничто человеческое – он часто признавал свои промахи, что заставляло его быть снисходительным к промахам других. Это вызывало восхищение и преданность. Только такие люди способны прощать ошибки и помогать друг другу. Но не забывайте, Ватанабе, – добавил он, – что каждый человек должен подчиняться своей судьбе. В одиночку нельзя все изменить.

– Конечно, адмирал.

– Выпейте еще, Ватанабе. – Капитан повиновался. После третьего тоста адмирал наконец заговорил о том, что было у него на уме: – Ватанабе, вы иногда слышите, что говорят другие молодые офицеры?

– Разумеется. Человек всегда слышит то, что говорят другие.

– Ну и что именно они говорят?

– Уверяю вас, ничего особенного, – смущенно ответил Ватанабе.

– Я скажу вам, что они говорят, Ватанабе. Вчера вечером ко мне приходила их делегация, как будто я и так не знал, о чем они думают. – Хории протянул стакан, и Ватанабе снова налил виски адмиралу и себе. – Они жалуются на отсутствие боевых действий – верно, Ватанабе?

Капитан не ответил.

– Вот именно, они прибыли сюда воевать, а никакой войны нет. – Хории осушил стакан, словно забыв о Ватанабе. – Офицеры боятся, что без войны им не видать повышения.

– Возможно, некоторые испытывают подобные чувства, – признал Ватанабе.

– Важно видеть как бы вблизи то, что находится вдалеке, и наоборот. Приходивших ко мне офицеров беспокоило то, что с африканерами, участвовавшими в мятеже, не поступили «по заслугам». Они хотят очистить планету от «антиимперского влияния». Вам ясно, что они подразумевают под словом «очистить», не так ли, Ватанабе?

– Я слышал нечто подобное, но молодые офицеры, когда слишком много выпьют, часто говорят не то, что думают.

– А кто жалуется больше всех? Офицеры гвардейского батальона?

– Возможно, они в числе самых недовольных, – согласился Ватанабе.

– И члены моего штаба тоже? – Хории внимательно изучал лицо капитана.

Ватанабе попытался увернуться.

– Я уверен, они разочарованы, что им не позволили принять меры против Африканерского движения сопротивления.

– АДС – ничто. Кучка дураков. – Хории забрал у Ватанабе бутылку и налил себе еще один стакан. – Так кто платит этим офицерам за выпивку и жалобы – Суми или Мацудаира?

Ватанабе молча уставился в пол.

– Оба, верно? – продолжал Хории, самостоятельно выдавая правильный ответ. – Весьма неосторожно с их стороны. Уж слишком это очевидно. Хотя никого, возможно, не заботит, знаю ли я об этом. Вы согласны с этими молодыми офицерами, Ватанабе?

Капитан не поднимал взгляд.

– Мне кажется, что они высказывают искреннее мнение, которое заслуживает внимания, достопочтенный адмирал.

– Короче говоря, Ватанабе, сколько времени дадут мне мои молодые офицеры, прежде чем они начнут предпринимать действия против африканеров, не дожидаясь приказа?

– О, я уверен, что они никогда не проявят нелояльность в отношении вас, – с жалким видом промямлил Ватанабе, разглядывая стакан, который держал в руке.

– Ха, делегация чуть ли не хором уверяла меня в полнейшей преданности. Они всего лишь не согласны с «дурными советами», которые якобы мне дали. Итак, Ватанабе, когда именно они начнут убивать людей без моего приказа? Через два месяца? Через месяц? – Хории всем своим видом излучал презрение.

– Они кажутся весьма нетерпеливыми, – признал Ватанабе.

– А кто же, по их мнению, дает мне «дурные советы»? – осведомился Хории.

– Разумеется, иностранные офицеры, – с удивлением отозвался Ватанабе. – Кто же еще на это способен?

Несколько минут Хории бесстрастно созерцал стену.

– Ни один человек не в силах избежать своей судьбы, – наконец сказал он.

– Разве полковник Суми не упоминал, что его техники смогли осуществить подслушивание информации, получаемой подполковником Верещагиным? Он похвалялся этим, – рискнул сообщить Ватанабе, желая восстановить себя в глазах адмирала.

– Нет, но для нас представляется вполне разумным стремиться знать то, что знает подполковник Верещагин, – заметил Хории.

Поприветствовав Верещагина, Абрам ван Зейл протянул ему стакан вина.

– Спасибо, не надо, – машинально отказался Верещагин.

Но ван Зейл небрежно отмахнулся от возражения.

– Я ведь пью, а старику вредно пить одному. Кроме того, – он проницательно улыбнулся, – ты выглядишь так, что немного выпивки пойдет тебе на пользу. Садись и расскажи, что происходит.

Ближайший сподвижник Альберта Бейерса, Абрам ван Зейл был очень толковым адвокатом – по крайней мере, так утверждали его друзья. Проигравшие ван Зейлу в суде именовали его старым пронырой, что доставляло тому невыразимое удовольствие. Верещагин назначил его бригадным адвокатом и с удовольствием консультировался со стариком по поводу любых дел, в том числе и имеющих весьма отдаленное отношение к закону.

Верещагин удобно устроился на диванчике.

– Очевидно, ты уже вытянул все, что мог, из Альберта.

– Он молчал, но я слишком долго знаю вас обоих, чтобы кто-то из вас мог меня одурачить, – самодовольно заявил адвокат.

– Возможно, – согласился Верещагин.

– Насколько я понимаю, новости скверные. Я не прошу выдавать секреты. Расскажи мне о новых бронемашинах, которые я сам видел.

– Странно, что ты это заметил.

– Как я мог не заметить причудливые новые орудия? Они словно позаимствованы из научно-фантастического фильма.

– Электромагнитные орудия. У них очень высокая начальная скорость снаряда при выстреле, – рассеянно произнес Верещагин.

– Значит, это и в самом деле новшество?

– В некотором роде. Технология применяется добрую сотню лет, но ее никогда не использовали на типе «97».

– А почему? У вас было бы меньше возни с порохом, хотя вы и используете для орудий не порох, а какую-то жидкость. – Бригадный адвокат гордился своими военными познаниями.

– Как всегда, все дело в деньгах. Замена орудий обходится в чудовищную сумму. Кроме того, электромагнитное орудие требует куда больше внутреннего пространства, чем обычное. Приходится заново перестраивать башню и большую часть внутренних секций. На самом деле куда дешевле сконструировать и построить новую бронемашину. – Верещагин задумался. – Изменения коснулись и оперативного радиуса действия машины. Насколько я понимаю, им пришлось переделывать и два передних бака для топлива. С добавочным весом брони на переднем скате радиус действия уменьшается процентов на пятнадцать. Помимо прочего, установка электромагнитных орудий должна увеличить расходы на ремонт и обслуживание. Я знаю, что у них добавлено по специально обученному механику на каждую пару машин. И, несмотря на все это, модифицированный тип «97» до сих пор много дешевле и легче в обслуживании, чем танк.

Ван Зейл усмехнулся.

– А теперь серьезно. Учитывая, что новый адмирал держит рот на замке, Антон, откуда тебе известно об этих дополнительных механиках?

Верещагин откинулся на спинку стула.

– Наш старший сержант разведслужбы Аксу – заядлый фотограф-любитель, и он уговорил ротную команду техобслуживания сняться для группового фото.

– Иногда, Антон, я забываю, насколько ты хитер.

– Честно говоря, это была идея Рауля Санмартина.

– Все равно Рауль научился этому у тебя, а Ханна – выйдя замуж за Рауля. – Ван Зейл затянулся сигарой. – Объясни, пожалуйста, почему тебе не нравится это нововведение? По-моему, тебе и самому нужны орудия, которые стреляют быстрее. Чем быстрее, тем лучше – разве не так?

– Не обязательно, – покачал головой Верещагин. – Скорость снарядов наших орудий вполне подходит для целей, которые мы стремимся поразить. Для новых орудий, очевидно, понадобятся более дорогие боеприпасы, так как в новых условиях снаряды испытывают гораздо большие напряжения и могут еще в полете саморазрушиться. Плюс высокая стоимость обслуживания и малый радиус действия. Увеличение скорострельности дает лишь одно серьезное преимущество.

– А именно? – Ван Зейл склонился вперед и отложил сигару, надеясь услышать нечто многозначительное.

– Противоброневое действие. Электромагнитные орудия куда эффективнее уничтожают другие бронемашины, которые на этой планете имеются только у Уве Эбиля и меня.

– Ты имеешь в виду, что эти пушки предназначены для нас?

– Нет-нет. Чтобы внести все изменения, потребовались годы. – Верещагин сделал паузу. – Меня больше беспокоит мысль, что причиной этого могут быть политические перемены на Земле. Ведь многие из присоединенных стран до сих пор располагают танками.

– Господи! – воскликнул ван Зейл. – Неужели все так скверно?

– Да, – просто ответил Верещагий.

– Вижу, Антон, что ты борешься со своей совестью. Вспомни о привилегированных отношениях адвоката и его клиента и расскажи мне, что у тебя на уме. Позволь помочь тебе.

– Ты мой бригадный адвокат. Я не могу втягивать тебя в личные дела, – полушутя бросил Верещагин.

– Антон, я старый, сварливый и упрямый африканер. Я работаю не на имперское правительство, а на тебя и могу, если надо, притворяться глухим и слабоумным. Ты и я отлично знаем, что я скорее твой придворный философ, нежели адвокат. – Ван Зейл подобрал окурок сигары и начал перетирать в кисет невыкуренный табак. – Я бы хотел считать себя твоим другом.

– Тогда, философ, позволь задать тебе философский вопрос. В каких обстоятельствах мятеж имеет юридические и моральные оправдания? – спросил Верещагин, глядя в потолок.

– Юридические – никогда. Если, конечно, мятеж не увенчается успехом.

– Я серьезно, Абрам. Когда мятеж допустим с точки зрения морали? – Помолчав, он добавил: – Более того, когда он становится морально необходимым?

– Дай мне подумать… Применение насилия обычно увязывают с взаимосвязанными принципами необходимости и пропорциональности. Вывернув их наизнанку, я могу допустить, что бунт морально оправдан, когда страдание, которого ты стремишься избежать, больше того, которое тебе придется причинить. Ты большой идеалист, Антон?

– Боюсь, что очень большой. – Верещагин вынул из кармана трубку. – Этим утром муниципальная полиция обнаружила труп некоего Брейтенбаха, который скончался от пыток. Его грузовик использовали для убийства двух маньчжурских солдат, и полковник Суми, очевидно, знает об этом инциденте больше, чем сообщил полиции.

– Господи! Адмирал Хории показался мне интеллигентным и культурным человеком. Как он может допускать подобные вещи?

– Японский политический курс можно охарактеризовать как упорядоченную безответственность, – улыбнулся Верещагин. – Начальство должно действовать в согласии с подчиненными. Адмирал Хории игнорирует большую часть весьма неприятных рекомендаций, которые ему приходится выслушивать, и его подчиненные начинают действовать самостоятельно, дабы заставить адмирала делать то, что «нужно». Если он сейчас решит отдать разумные, но непопулярные приказы, служба безопасности и гвардейцы попросту пропустят их мимо ушей. Адмирал не может подвергать свой авторитет подобному надругательству, поэтому он соглашается.

– Ну и система!

– Этой системе я служил всю свою жизнь, Абрам, но она становится все хуже и хуже.

– Я не могу так далеко заглядывать в будущее, как ты, Антон, но какие люди способны выполнять подобные приказы и еще более чудовищные, которых ты опасаешься?

– Фанатики, разумеется. Для фанатиков цель оправдывает средства. Суми один из них. А карьеристы ничем не лучше фанатиков. Я знал людей, способных на самые аморальные действия, если только они пойдут им на пользу. А кроме того, существуют циники, потерявшие всякую надежду, которые выполняют любые приказы неохотно, но вполне эффективно. – Он снова спрятал трубку в карман. – Но больше других, Абрам, можно пожалеть так называемых реформаторов, которые сознательно служат коррумпированному режиму. Если взвесить грехи всего человечества, их доля окажется самой тяжелой. Таким душам прямая дорога в ад.

Ты долго думал над этим, верно? – спросил ван Зейл.

– Возможно, даже слишком долго. Но я очень боюсь погибнуть ни за что, Абрам.

Ван Зейл погрозил ему пальцем.

– Никогда не пытайся одурачить своего адвоката, Антон. Больше всего ты боишься утащить за собой других.

– Ты прав, – признался Верещагин.

 

Воскресенье (312)

После молитвы Санмартин направился из церкви домой вместе со своей семьей. Он нес Хендрику, которая в свою очередь держала в руках куклу.

– Позвонить Хансу? – спросил он у жены.

– Позвони, – согласилась Брувер.

Лицо Кольдеве появилось на маленьком экране видеотелефона.

– Как проходят выходные, Рауль? Ты хоть осознал, что твой отдых впервые выпал на уик-энд?

– Почему ты задержался прошлой ночью, Ханс? – поинтересовалась Брувер.

– У нас было небольшое плавание при луне.

– Переправа через реку на катерах-амфибиях, – объяснил Санмартин.

– Проще, чем спуск с холма на лыжах, – добавил Кольдеве.

– Что ты можешь знать о лыжах, Ханс? – ехидно спросила Брувер.

– Ты, конечно, шутишь. Я вырос в Тюбингене, который, как-никак, расположен в тени Альп. – Кольдеве кашлянул. – Ну, выражаясь фигурально.

Брувер и Санмартин посмотрели друг на друга, ожидая продолжения в том же духе.

– Я твердо знаю, что, когда снег стает, подножие склона для начинающих – лучшее место, где можно насобирать хоть мешок растерянной за сезон мелочи.

– Это напоминает мне разговоры Хендрики с ее котенком, – заметила Брувер. – Ханс, где ты был вчера вечером? Нам тебя не хватало.

– Было много дел, и я не мог оторваться. Конечно, нужно было позвонить…

– Безусловно, – подтвердила Ханна.

– Приношу свои извинения. – Кольдеве опустил голову в притворном раскаянии. – Как прошло шоу?

Санмартин покосился на жену.

– Ну, университетский джаз…

– Университетский оркестр, – поправила мужа Ханна.

– Один черт. В их команде «Голубая ночь» и в самом деле собрались одни голубые. А так как я сопровождал саму мадам спикера, пришлось облачиться в костюм.

– Ты в нем отлично выглядишь. Что они играли?

– Главным образом американские классические пьесы. Как называлась та, которая мне особенно понравилась? Не Гершвин, другая?

– Она называлась «Турецкое рондо в стиле блюз», и ее написал Дэйв Брубек. Откровенно говоря, Ханс, с ним невозможно никуда ходить. Ни с того ни с сего он вдруг начал возиться с карманным компьютером.

– Мне понадобилось произвести подсчет боеприпасов, – объяснил Санмартин.

– Подсчет боеприпасов! Я чуть сквозь землю не провалилась! Мне казалось, что пара рядом с нами умрет на месте, – фыркнула Брувер.

– Мне тоже казалось, что я умру, пока ты не прекратила тыкать мне в ребра, и не начала смеяться, – заметил ее супруг. – Серьезно, Ханс, сначала оркестр, а потом? Рано или поздно кому-нибудь на этой планете придет в голову поставить балет!

– Только не это! – с искренним ужасом воскликнул Кольдеве.

– Он делает это нарочно, Ханс! – снова начала жаловаться Брувер. – Ему кажется, что я мало улыбаюсь! Я хочу…

– А я хочу, – твердо прервал ее Санмартин, – чтобы мы больше времени проводили вместе.

– Ну, если ты сам не смог прийти, то прислал бы по крайней мере свою подругу Марту, чтобы не пропали оба билета, – упрекнула Ханна Кольдеве, чтобы сменить тему.

– Я больше не вижусь с Мартой, – притворно опечалился Кольдеве.

– Что? – воскликнула Брувер. – Ханс, что случилось?

Кольдеве отвел взгляд.

– У нас все разладилось, и я сказал, что нам лучше прекратить встречаться. Марте это не слишком понравилось.

– Могу себе представить. Я бы дала тебе по физиономии, – хмыкнула Брувер..

– Так она и поступила.

Санмартин положил ладонь на руку жены.

– Поговорим завтра, Ханс.

– Простите, что пропустил шоу. – Кольдеве прервал связь.

– Как он мог так поступить? Девушка любит его по-настоящему! – «Девушка» была одного возраста с Брувер, но она смотрела сквозь пальцы на такие вещи. – Марта должна была позвонить мне. Я бы всыпала Хансу по первое число, будь уверен!

– Вряд ли Марта сочла бы удобным звонить тебе. Это ведь не государственное дело.

– Я и забыла, что у нас нет личной жизни, – усмехнулась Брувер. – Думаешь, на сей раз Ханс бросил бедную Марту по серьезной причине?

Санмартин вздохнул.

– Я надеялся, что мы сможем отложить дела до понедельника. – Он подошел к своему компьютеру и отпечатал две копии с одного файла. – Вот. Для тебя и Альберта. Ханс уже видел это.

– А что это такое? – спросила Брувер, подозрительно глядя на верхнюю страницу.

– Верхний документ – расшифровка пленки, присланной Хироси Мидзогути. Хироси – слепой лейтенант, которого мы отправили на Землю. Мы просили его сообщать о тамошней ситуации. А на нижнем листе – копия инструкций, выданных Опекунским советом адмиралу Хории. Нам удалось вытянуть сведения из его компьютера – пожалуйста, не спрашивай, каким образом. Тут на целых четыре слоя эвфемизмов, но зловещий смысл достаточно ясен. И наконец, отрывки рабочих записей Мацудаиры. Очевидно, он ведет нечто вроде компьютерного дневника. Один из его подчиненных встревожен не меньше нашего, и он допустил Тимо Хярконнена к компьютеру Мацудаиры. Тимо понадобилось два часа, чтобы проникнуть в файлы. Мацудаира не слишком заботится о секретности – он предельно откровенен.

– Что все это значит? – осведомилась Брувер.

– Ты и Альберт прочитаете все, а потом мы это обсудим. По-моему, я понял, что это значит, но хочу, чтобы ты самостоятельно сделала выводы. – Он печально улыбнулся. – Большинство правителей расстреляли бы вестника, принесшего такие плохие новости.

– О Боже! – вздохнула Брувер, прижимая к себе пакет. – Бедная Марта!

 

Понедельник (312)

Африканерское движение сопротивления началось с группы студентов философского факультета Зейд-африканского университета. Впрочем, лишь немногие из них продержались там хоть сколько-то долго – философский факультет не обучал правилам политической борьбы, а им больше нравилось до хрипоты спорить друг с другом и со всеми остальными, пренебрегая всеми правилами осторожности. Однако их места заняли более молодые и энергичные студенты других факультетов. Они-то и образовали ядро движения.

Иопи ван Нейс был еще студентом, когда Ханнес ван дер Мерве познакомился с ним, хотя ван Нейса исключили за неуспеваемость задолго до того, как его ¦ политическая активность стала препятствовать учебе. Ван дер Мерве уже собирался уходить на работу, когда ван Нейс подъехал к нему в фургоне, позаимствованном у шурина, и бросил напарнику комбинезон.

– Одевайся, – приказал ван Нейс. – Это произойдет сегодня.

– Что? Почему ты меня не предупредил? – воскликнул ван дер Мерве и бессмысленно добавил: – Я же опоздаю на работу.

– Чем меньше знаешь, тем меньше имперцы смогут из тебя вытянуть, если поймают. Скажешь хозяину, что заболел. А теперь быстро переодевайся. – Ван Нейс сильно подтолкнул ван дер Мерве и слушал по параллельному телефону, когда тот звонил начальнику.

Ван дер Мерве быстро переоделся, что слегка умиротворило ван Нейса.

– Я не хотел толкать тебя так сильно, Ханнес, – извинился он.

– Ничего, Йопи, – успокоил его ван дер Мерве. – Это у тебя от волнения. Я и внимания не обратил. Движение важнее личных чувств.

Уже в пути ван Нейс вспомнил:

– Ты взял контракт?

Ван дер Мерве хлопнул себя по карману.

– Он здесь. Так каков наш план? Я знаю его только частично.

– Ты ведь знаешь, как выпустить ракету, верно? Несколько штук спрятаны в коврах сзади, где их трудно отыскать. Ты высадишь меня в километре от космопорта и проедешь мимо охраны. Припаркуешь машину у знака А-32, не слишком близко к другим автомобилям. Это в стороне, так что у тебя не должно быть неприятностей. Я встречу тебя там.

– А как насчет охранников?

– Можешь не беспокоиться. Я же сказал, что снаряды невозможно найти. Только не нервничай. У нас контракт на декорирование помещений коврами, а твоя анкета чистенькая, так что тебе нечего волноваться. Я бы сделал все сам, но у них есть мои отпечатки пальцев, и они бы меня прищучили, как только сунули мою руку в сканер. – Голос ван Нейса удержал ван дер Мерве от дальнейшего обсуждения их предприятия.

Для ремонтных и отделочных работ, которые не могла осуществить «ЮСС», офицер интендантской службы адмирала Хории обратился к компаниям, принадлежащим членам проимперской партии Новых предзнаменований. В качестве шпиона АДС в рядах этой партии ван дер Мерве смог заполучить этот контракт, пообещав отстегнуть часть заработка в партийную кассу.

Он принял руль, когда ван Нейс остановил машину и вышел. У главного пропускного пункта группа охранников заставила его затормозить.

– Контракт на декорирование помещений. – Ван дер Мерве показал им документ. Адмирал Хории явно намеревался сделать космопорт своей основной базой, и ван дер Мерве видел множество штатских, работавших на различных участках.

– Вы все сделали сами? – осведомился младший капрал. – Где остальные?

– Приедут помогать после обеда, – объяснил ван дер Мерве. – Я подремлю до их прибытия.

Он послушно показал удостоверение и партийный билет. Младший капрал проверил сканером удостоверение и пальцы ван дер Мерве, дабы убедиться в идентичности отпечатков и в отсутствии порочащих сведений в его досье. Другой охранник открыл заднюю дверь фургона, отодвинул занавеску и немного порылся в свернутых коврах, вглядываясь в дырки посредине. Они не заметили пленку, заклеивающую маленькие дырки в правом борту фургона, и пустоты, которые ван Нейс вырезал во внутренних слоях ковров, чтобы спрятать два бронебойных снаряда и разборную пусковую установку.

Позвонив офицеру интендантской службы, чтобы проверить номер контракта, младший капрал взмахом руки велел ван дер Мерве проезжать. В «списке известных террористов, полученном полковником Суми у Антона Верещагина, значился только Йопи ван Нейс, Ханнес ван дер Мерве там отсутствовал.

Ван дер Мерве припарковал машину на дальней стороне стоянки, напротив офиса адмирала Хории, и стал ждать.

Рабочие, ремонтирующие здания, маленькими группами шли по дорожкам на обеденный перерыв. Одетый в такую же спецодежду ван Нейс смешался с ними и подошел к фургону ван дер Мерве.

– Проезжай вперед на десять метров, – шепнул он водителю.

Когда ван дер Мерве остановил машину, оба залезли в фургон.

– Неплохая, работа, Ханнес, – заметил ван Нейс.

Они развернули ковры, извлекли снаряды и начали собирать пусковую установку.

– Ты не боишься, что они проследят фургон и это приведет их к твоему шурину? – нарушил молчание ван дер Мерве.

– Черт с ним, с этим фашистом, – усмехнулся ван Нейс. – Он думает, что фургон нужен мне для перевозки краденого, и ожидает, что я поделюсь с ним прибылью. Вот он и получит свою долю. А тебе повезло, что я убедил наших отправить тебя к «Черным братьям».

– Это одна из причин, которая не позволяет мне напрямую присоединиться к движению, – отозвался ван дер Мерве.

– Нет, причина в том, что Тролль – это кличка Филлипбона – тебе не доверяет. Но после сегодняшнего дня никто не сможет отрицать, что ты один из наших. Оборотень – наш генеральный секретарь – уже высоко тебя ценит.

– Рад слышать, но я не знаю Оборотня.

– Конечно знаешь. Это Геррит Тербланш. Ты должен помнить его по университету.

– Ах да, инженер.

– Если нам сегодня повезет, ты сможешь познакомиться с ним поближе. – Голос ван Нейса посуровел. – Что касается Филлипбона, то он правый уклонист, и я думаю, что еще и шпион. Мы умеем расправляться с уклонистами и шпионами.

Ван дер Мерве отвел взгляд. Члены АДС стремились собственноручно расправляться с «уклонистами и шпионами», дабы лишний раз продемонстрировать свою преданность движению.

Спокойно работая, они зарядили снарядами установку. Затем ван Нейс сорвал пленку с борта и аккуратно прицелился в офис адмирала Хории. В стене фургона были проделаны две дырки для прицела и еще две для пропуска снарядов. Хотя дыры были значительно меньше диаметра снарядов, на чем настаивал Тербланш, снаряды все равно шутя прошли бы сквозь стенку, как будто она сделана из картона. Чтобы снаряды сдетонировали, им нужно налететь на сопротивление бронированного стекла, защищающего офис Хории.

– А что будет после того, как мы убьем адмирала, Йопи? – спросил ван дер Мерве. – Я ведь пропустил все последние собрания, – добавил он, еле выдавив из себя слабый смешок.

– После гибели Хории полковник Суми станет командиром имперцев. Почти наверняка он предпримет действия против Верещагина. – Эту фамилию ван Нейс произнес с нескрываемой злобой. – И против правительства, где засели предатели народа. Все они должны понести наказание за свою измену. Придет время, и мы покараем каждого из них.

Ван дер Мерве подумал о друзьях, с которыми он порвал, когда те присоединились к людям Верещагина.

– Интересно, что именно предпримет Суми?

– Разгонит правительство, что облегчит наш успех, – ответил ван Нейс, увлеченный задачей формирования правильных убеждений у своего коллеги. – Наше правительство не пользуется любовью народа, потому что не служит интересам национальной политики. Но когда имперцы их свергнут в попытке уничтожить нас, народ поймет свой долг. – Он весь раздулся от гордости. – Наши сегодняшние действия заставят людей понять, что движение работает в их интересах.

– Конечно.

– Можешь не сомневаться, Ханнес, что после сегодняшнего дня произойдут важные перемены. Предатели в рядах движения падут вместе с Верещагиным, Бейерсом и их прихлебателями. Ведь люди Верещагина однажды схватили тебя, верно?

– Было такое. Люди капитана Санмартина избили меня и угрожали прикончить, – покраснев, подтвердил ван дер Мерве. – А потом капитан Сан-мартин накачал меня наркотиками и стал допрашивать.

– Брувер и ее фашист муженек будут казнены первыми, – пообещал ван Нейс.

Вскоре он закончил возиться с наводкой и возбужденно воскликнул:

– Я вижу людей в офисе адмирала Хории!

Включив радиоустройство, по которому должен был быть произведен выстрел, ван Нейс и ван дер Мерве вышли из фургона, заперли его и не спеша двинулись по дорожке.

– Ты уверен, что адмирал у себя в офисе? – шепнул ван дер Мерве.

– У Оборотня есть человек, который за ним наблюдает. Адмирал все еще в штаб-квартире и почти наверняка в своем офисе. Я выпущу снаряды, когда мы доберемся до конца дорожки. Смотри, он выглядывает в окно! – Ван Нейс кипел от возбуждения. – Я почти уверен в этом! Ханнес, сегодня мы нанесем сильнейший удар во имя свободы Зейд-Африки, и я постараюсь, чтобы имперцы поняли, кто его нанес!

– Полковник Суми, возможно, казнит заложников. Надеюсь, он не возьмет их среди членов твоей семьи.

– Даже наверняка возьмет. Но подобные мелочи не должны сбивать с пути истинного революционера, Ханнес. Кроме того, члены моей семьи – обычные буржуа. Моя истинная семья – товарищи по делу революции. Тебе нужно понять такие вещи, Ханнес, прежде чем ты станешь членом нашей группы. Даже выражая подобные сомнения, ты можешь быть обвиненным в уклонизме.

– Да, конечно, – поспешно согласился ван дер Мерве. – Иди дальше. Кажется, у меня в ботинке камень. Я сейчас тебя догоню.

Шагнув вбок к валуну, он вытащил из-под него пистолет, который спрятал там прошлой ночью, и, подбежав к ван Нейсу, выстрелил ему в спину.

Во время мятежа Рауль Санмартин действительно выжал из Ханнеса ван дер Мерве всю имеющуюся у него информацию. Однако взамен он пообещал сохранить жизнь некоторым из друзей ван дер Мерве, а после восстания извинился перед ним и объяснил свои действия.

– За всю свою жизнь, Йопи, ты никогда ни перед кем не извинился и не спас ни одного друга, – спокойно отметил ван дер Мерве.

Вынув аппарат радиоуправления пусковой установкой из кармана ван Нейса, ван дер Мерве добрался до телефонной будки и позвонил старшему сержанту разведслужбы Резиту Аксу, одному из самых опытных оперативников Санмартина.

– Резит, – виновато сообщил он, – думаю, я мог считать себя раскрытым.

На холме, возвышавшемся в восьмистах метрах от стоянки, лейтенант Томас, командир разведвзвода Верещагина, отложил винтовку и облегченно вздохнул. После первого сообщения от ван дер Мерве Томас в течение четырех дней по шесть часов торчал на холме. Лучший стрелок в батальоне Верещагина, он мог бы отстрелить пуговицы на рубашке ван Нейса, хотя разрывные пули, которыми была заряжена его винтовка, произвели бы куда более разрушительный эффект.

Однако случившееся принесло Томасу огромное облегчение. Для него выстрел был бы вынужденным, в том случае, если бы ван дер Мерве передумал и прошел мимо спрятанного пистолета.

Через несколько минут Рауль Санмартин уже звонил по телефону адъютанту адмирала Хории – Ватанабе.

– Капитан Ватанабе, это капитан Санмартин, старший помощник майора Харьяло. Пожалуйста, удалите всех из офиса адмирала Хории на несколько часов. На всякий случай можете очистить и соседние офисы… Слишком долго объяснять. Просто передайте адмиралу, что я и мой сапер Рытов едем к вам, чтобы разрядить ситуацию. Скоро увидимся.

Адмирал Хории с интересом выслушал объяснения Санмартина.

– И эти ракеты предназначались для нас? Полковник Суми придет в бешенство, а, Ватанабе?

– Вас могли убить! – в ужасе воскликнул адъютант.

– Вы были бы рядом со мной, Ватанабе, так что у вас не возникло бы никаких хлопот. – Хории обернулся к Санмартину. – Этот инцидент скверно подействует на полковника Суми. Он захочет предпринять немедленные действия против АДС.

– Мы уже их предприняли, – улыбнулся Санмартин. – Поймали человека по имени Тербланш – члена их исполнительного комитета. Мы не хотели публичного ареста, поэтому просто послали группу в окно его офиса. Насколько я понял, он был крайне удивлен.

– Полковник Суми пожелает его допросить.

– Я бы этого не рекомендовал. Если я пообещаю Тербланшу передать его людей гражданским властям, а не полковнику Суми, то возможно, мне удастся воспользоваться им для поимки других террористов из АДС. Конечно, если я дам такое обещание, то должен быть уверен, что его будут соблюдать. – Санмартин говорил нарочито бесстрастным тоном, наблюдая за лицом Хории.

– Это будет нелегко, – заметил адмирал.

– Просто невозможно, – подхватил возмущенный Ватанабе. – Эти люди убили имперских солдат.

Санмартин бросил на него насмешливый взгляд. -

– Каким образом вы собираетесь убедить Тербланша сотрудничать, капитан Санмартин? – спросил Хории.

– У нас есть три-четыре часа до того, как люди Тербланша поймут, что мы его схватили. Тербланш думает, что я арестовал Йопи ван Нейса и убедил его работать на нас, так что разгром АДС – всего лишь вопрос времени. Тербланш понимает, что с ним произойдет, если я передам его полковнику Суми, поэтому я думаю, что он согласится на сделку.

Чтобы принудить противника к сотрудничеству, требуются три элемента: кнут, пряник и веская причина полагать, что в этом нет ничего бесчестного. У Санмартина имелось в запасе достаточное количество кнутов и пряников, включая «сестру-рево-люционерку» – приятельницу дореволюционных дней Тербланша, к которой тот явно питал более чем братские Чувства. Однако без убедительного аргумента, что сотрудничество избавит собратьев Тербланша по «революционной борьбе» от страшной участи пленников Суми, Санмартин не смог бы ничего с ним поделать, даже разрезав его на кусочки; а к таким методам он прибегать не собирался. Во-первых, Санмартин дал определенные обещания тем членам АДС, которых ему и Аксу удалось завербовать, включая Ханнеса ван дер Мерве, а во-вторых, подруга Тербланша была двоюродной сестрой Марии Вилд-жунс.

Хории задумался.

– Мне кажется, полковник Суми мог бы убедить хеэра Тербланша сотрудничать с нами и без предварительных условий, что явно не по вкусу даже капитану Ватанабе, – заметил он.

– В таком случае полковника Суми может ожидать большое разочарование, – холодно отозвался Санмартин. – К тому же моя жена научила меня испытывать угрызения совести.

Несколько секунд адмирал внимательно изучал Санмартина.

– Хорошо, – сказал он наконец. – Можете попробовать ваши методы. Конечно, полковник Суми будет очень сердит. Но если вы потерпите неудачу, мы предоставим действовать ему.

Санмартин улыбнулся.

– Я намерен заставить Тербланша созвать экстренное собрание исполнительного комитета АДС. Было бы неплохо, если бы они думали, что им удалось убить вас. – Санмартин вынул из кармана аппарат радиоуправления и протянул его адмиралу.

– В самом деле. – Бросив взгляд на Ватанабе, Хории нажал кнопку. Спустя пару секунд громкий взрыв сотряс здание. Коридор снаружи наполнился криками и топотом ног.

Санмартин встал и поклонился.

– С вашего позволения, достопочтенный адмирал, я уйду, пока ваши люди не слишком разволновались. Забыл упомянуть, что мне вчера звонили из полиции. Кто-то оставил пачку банкнотов на пороге дома известного сторонника АДС вместе с отпечатанной запиской со словами «для общего дела». Он заподозрил ловушку – возможно, ошибочно – и передал деньги в полицию. Интересно, кто их там оставил и почему.

– Действительно, странный способ доставки, – пробормотал Хории.

– Достопочтенный адмирал, – спросил Ватанабе, когда дверь за Санмартином закрылась, – неужели вы позволите капитану Санмартину передать этих убийц гражданским властям?

– Капитан Санмартин прав. Приблизившись к врагу, нужно нанести удар быстро и точно. Я буду держать слово, Ватанабе, до изменения обстоятельств. – И он добавил мечтательным тоном: – Полковник Суми будет вне себя.

Ночью Бейерс проснулся от резкого стука в дверь. Прикрыв жену одеялом, он вышел в холл в одном халате. Том Уинтерс был уже там и подал знак, что все в порядке.

На тротуаре его ждал майор Петр Коломейцев.

– Сожалею, что побеспокоил вас, хеэр президент, но дело срочное. У меня два грузовика с сорока семью студентами-террористами из «Отряда битвы за свободу» – отдела АДС, – которые несколько месяцев скрывались (не хочу сказать «действовали») в лесах. Рауль заключил сделку с адмиралом Хории с целью передать их вашим судебным властям, и было бы разумно свершить правосудие прежде чем полковник Суми узнает, что они у нас в руках. Мэра Блумфонтейна в собственной постели не нашлось, и я понятия не имею, в чьей постели он сейчас пребывает.

– Я пойду позвоню, – сказал Уинтерс и направился к телефону.

– Хорошо. Несколько часов назад Рауль тоже передал девять террористов из АДС, – медленно произнес Бейрес. – Может, зайдете, майор? Я мог бы угостить вас чашкой чая.

Коломейцев с сожалением покачал головой.

– Вынужден отказаться, хеэр президент. Я знаю, что мои люди не лягут спать раньше меня, поэтому чем скорее я вернусь, тем лучше.

– Это все партизаны, которые были в лесу?

– Нет, еще девять в брезентовых мешках, – ответил Коломейцев. – Всего их было пятьдесят шесть.

– Бедняги, – вздохнул Бейерс, когда к нему присоединилась Ханна Брувер. – Среди них есть лидеры?

Полярник улыбнулся.

– Нет, только рядовые участники. Когда находившиеся в палатке руководители «Отряда битвы за свободу» стали побуждать своих подчиненных сопротивляться, мы их тут же, уничтожили, что произвело весьма благотворный эффект на остальных.

– Надеюсь, мы сможем вернуть их нашему обществу, когда они выйдут из тюрьмы, – промолвил Бейерс, проведя рукой по редким волосам.

– Этих? Запросто, – равнодушно отозвался Коломейцев. – За шесть месяцев я смогу сделать из них все, что пожелаете. Благонамеренных граждан, пацифистов, фашистов, коммунистов, священников – кого угодно. Спросите Антона.

– И солдат тоже? – осведомилась Брувер.

Полярник пожал плечами.

– Разумеется. Правда, боюсь, не слишком хороших. – Он холодно добавил: – Это покончит с АДС. Правда, в городах у них еще остались сочувствующие, но в любой гражданской войне наступает время смотреть сквозь пальцы на подобные вещи.

– Я прикажу, чтобы мэр выдал вам квитанцию о передаче арестованных для показа полковнику Суми, – подытожил Бейерс.

– Один вопрос. – Брувер положила ладонь на руку Бейерса. – Петр, информация об этом «Отряде битвы за свободу» поступила к тебе не от Тербланша и других арестованных лидеров АДС?

Коломейцев улыбнулся и покачал головой.

– Нет. Мы и сами знали, где они прячутся. В конце концов, это мой лес. Но, как говорил Антон, им хватало собственных забот и они не причиняли подлинного вреда, а выглядели не менее жалко, чем будут выглядеть в тюрьме. Вместе со схваченными в городе зачистка может оказаться полной. Антон считает, что карты АДС биты окончательно.

– Спасибо, майор, – поблагодарил его Бейерс, посмотрев на Брувер. – Пожалуйста, передайте мою благодарность вашим людям.

– Обязательно. Доброй ночи, хеэр президент, мадам спикер. – Коломейцев отдал честь и удалился.

 

Среда (312)

– Я осмотрел йоханнесбургскую тюрьму по вашему приказу, достопочтенный полковник, – сообщил Янагита, вытянувшись по стойке смирно. – Она вполне подходит для безопасного содержания террористов из АДС.

Суми поднял взгляд.

– Садитесь.

Янагита нервно опустился на стул. До сих пор ему удавалось быть слугой двух господ, не вызывая гнева ни у кого из них.

В своих апартаментах Суми носил традиционную японскую домашнюю одежду. Мундир полковника висел там, куда поместил его денщик. Глотнув саке из фляги, Суми продолжил полировать абсолютно не нуждавшийся в этом самурайский меч.

– У вас есть меч, Янагита? – спросил он, любовно поглаживая сверкающий металл.

– Только оставшийся со времен Академии, достопочтенный полковник.

– Вам следует приобрести что-нибудь получше. Взгляните. – Суми протянул меч Янагите.

– Просто великолепно! – воскликнул Янагита, осторожно прикасаясь к клинку. – Никогда не видел столь изысканного мастерства.

– Это работа Сукесады, – с гордостью сообщил Суми. – Закаленная сталь выдержала не меньше десяти тысяч ударов молотом.

Янагита почтительно склонил голову.

– Прекрасное оружие, достопочтенный полковник.

Суми осушил флягу и бросил ее в угол.

– Нынешние халтурные изделия гнутся, едва попытаешься отрубить чью-нибудь голову, но этот мастер знал толк в клинках.

Он встал и сделал несколько взмахов.

– Поработав таким оружием, вы научитесь понимать с первого взгляда, легко перерубается шея у этого человека или нет. Самые лучшие шеи – не слишком тощие и не слишком толстые. Вы наносите один удар – и голова падает, как срезанный цветок.

Янагита в панике осознал, что полковник службы безопасности рассуждает абсолютно серьезно и руководствуется личным опытом.

– Наши воинские силы стали никудышными, Янагита. У офицеров отсутствует истинный дух Ямато. А у адмирала Хории, – с презрением добавил Суми, – даже нет своего меча. – Он возобновил полировку клинка. – Мацудаира-сан говорил с вами насчет земельного налога?

– Говорил, достопочтенный полковник. До определенной степени.

– Позор, что подобной ситуации позволяют продолжаться! – горячо воскликнул Суми. Адмирал Хории проявлял до обидного мало интереса к этой проблеме, и Дайсуке Мацудаира был вне себя. – Просто позор! – продолжал Суми, обращаясь наполовину к самому себе, наполовину к собеседнику. – Пожалуйста, доведите это до сведения других молодых офицеров!

Следующие восемь дней прошли сравнительно спокойно. Как остроумно заметил Кольдеве, Ассамблея не заседала, и потому кошельки населения были в безопасности.

 

Пятница (313)

Явившись на утреннее собрание своего штаба, адмирал Хории заметил, что подполковник Верещагин отсутствует. Быстро пробежав взглядом по лицам офицеров, он шепнул Ватанабе:

– Сегодня?

– Да, достопочтенный адмирал, – шепнул в ответ капитан Ватанабе.

– Акирамемаса, – произнес Хории. Это означало, что он подчиняется необходимости.

После обсуждения нескольких рутинных дел под-нялся полковник Суми.

– Достопочтенный адмирал, ваш штаб предлагает рекомендацию по решению проблемы здешней политической ситуации. – Он подошел к Хории и положил перед ним ринги.

Взглянув на печати, Хории понял, что его штаб и старшие офицеры согласны с содержанием документа.

– Учитывая то, что это политическое дело, я прошу вас тщательно обдумать ответ, – добавил Суми с вежливо завуалированным презрением.

Хотя ринги полковника Суми был составлен в весьма неопределенных выражениях, Хории ясно видел, что в нем предлагается роспуск гражданского правительства и принятие «мер предосторожности», дабы решить проблему, которую представляют собой иностранные офицеры.

– Надеюсь, что все аспекты этого дела были как следует рассмотрены, – заметил адмирал.

– Должны ли мы зажимать уши, прежде чем зазвонит колокол? – осведомился Суми, имея в виду инцидент из «весенне-осеннего» периода китайской истории. – Неудача с роспуском гражданского правительства не одурачит никого и только даст понять, что мы не способны на решительные действия.

Хории нашел спасение от единого мнения своих офицеров в мокусацу – высокомерном молчании. Он не был согласен с предложенным советом, но мог избежать неприятностей, по крайней мере сейчас.

Полковник Эномото, командир гвардейского батальона, заметил его неудовольствие.

– Наше самое большое желание, достопочтенный адмирал, – дать вам хороший и полезный совет. После того как вам представится возможность его обдумать, мы обсудим конкретные меры.

– Согласен, – кивнул Хории.

Чуть позже, вернувшись в апартаменты, занятые им на время ремонта пострадавшего офиса, адмирал печально сказал своему адъютанту:

– Ах, Ватанабе, какое может иметь значение так далеко от Земли то, что хочет Мацудаира?

– Достопочтенный адмирал, – ответил Ватанабе, стремясь облегчить сомнения Хории, – здешние жители — танин, поэтому, возможно, не стоит считать эту проблему слишком важной. – Он имел в виду, что обитатели Зейд-Африки не вовлечены в сложную паутину социальных, деловых и семейных взаимоотношений, связывающую японцев в одно целое.

– В глазах Неба все люди равны, Ватанабе, – упрекнул его Хории.

– Не понимаю, достопочтенный адмирал. Какая тут может быть опасность? Сопротивление было подавлено уже дважды! – Ватанабе был искренне озадачен.

Хории сдержал улыбку.

– Вы когда-нибудь слышали о генерале фон Мольтке, Ватанабе?

– Нет, достопочтенный адмирал.

– Вы должны были читать о нем. Он был очень проницательным человеком.

– Пожалуйста, достопочтенный адмирал, укажите, что именно я должен прочитать.

– Очевидно, мне придется это сделать, – заметил Хории. В голове у него мелькнула мысль о верности старинного изречения, что вдали от дома человеку нечего стыдиться – в том числе и своего невежества. – Мольтке говорил, что умные и ленивые офицеры становятся хорошими командирами, умные и энергичные – хорошими штабными офицерами, глупые и ленивые могут исполнять скучные повседневные обязанности, поэтому ими тоже не следует пренебрегать, а вот от глупых и энергичных следует избавляться как можно скорее, так как от них исходит величайшая опасность. Полковник Суми, – добавил он, делая явными свои мысли, – очень энергичный офицер. Он уверен, что если птичка не поет, нам следует ее убить.

– Возможно, мы сумеем заставить птичку петь, достопочтенный адмирал.

– Или, возможно, ей вовсе не будет необходимости петь, если мы прождем достаточно долго. Но никому не удастся избежать своей судьбы, Ватанабе. Ни одному человеку.

 

Суббота (313)

Проснувшись, Брувер повернулась и обнаружила рядом с собой мужа.

– Когда ты пришел, Рауль? – позвала она, постучав по его плечу. – Я не слышала тебя.

– Около полуночи. – Он чихнул и вытер нос. – Я сказал Матти, что заслуживаю хоть одну ночь в неделю провести дома в настоящей постели.

– Возможно, Хендрика уже проснулась, и если она услышит твой голос, то прилетит сюда, как ракета. Что произошло вчера?

– У нашего батальона снова неприятности. Один из маньчжуров, который замучил до смерти сочувствующего АДС по имени Брейтенбах, имел неосторожность похвастаться этим в присутствии пары ребят Сиверского. Они улыбнулись, купили ему пару порций выпивки, а потом вывели наружу и…

– О нет! – воскликнула Брувер.

– Полковник Суми угрожал казнить подлецов для примера, если их смогут найти. Думаю, адмирала это позабавило. Хорошо, что тот парень отделался переломами обеих рук и нескольких ребер.

– В городах положение тоже становится все хуже и хуже. Вчера компания японских солдат напала на женщину в Претории. Когда двое полисменов попытались их остановить, они были атакованы и избиты отрядом «черноногих» во главе с офицером. Оба все еще в больнице, причем один рискует лишиться глаза. Женщина – совсем молодая девушка – естественно, в ужасном состоянии. Адмирал Хории обещал «сделать все возможное, чтобы разобраться в этом деле». – Она посмотрела на свои руки. – Я несколько раз прочитала донесения, которые ты мне дал.

В области военной разведки Ханна Брувер была подкована не хуже мужа.

– Ну и в какое положение это нас ставит? – мягко осведомился Санмартин.

– Альберт и я прошлой ночью проспорили об этом несколько часов. Наконец я сказала, чтобы он посоветовался с Антоном, и я соглашусь с любым решением, которое они примут. Не могу поверить, что Антон опасается нового мятежа.

– Тише! Я уже начинаю бояться, что и у стен есть уши.

– Этого бояться уже поздно. – Ханна посмотрела мужу в глаза. – Рауль, если мы это сделаем… сколько людей погибнет?

. – Много. Начиная с нас самих.

– О Боже!

– Но если мы этого не сделаем, может погибнуть еще больше. И снова начиная с нас. Антон опасался этого несколько лет.

Брувер отвернулась и заплакала.

– Все будет в порядке, – неловко попытался утешить ее Санмартин.

– Нет, не будет! А перед кем еще я могу поплакать? Ты ведь знаешь, что политики никогда не плачут. – Она встряхнула, мужа. – Ты говорил об этом с Хансом? Знаю, что говорил.

Санмартин нахмурился.

– Ханс был вдребезги пьян, поэтому ответил чем-то вроде стихов. Я заставил его повторить, чтобы лучше запомнить. «Век топора, век меча, век бури, век волка. Волки проглотят Солнце и Луну, земные узы треснут, и горы обвалятся. Карлики заплачут, а Игдрасил задрожит. Радуга треснет под весом гигантов, и никому не удастся улететь с поля последней битвы. Солнце померкнет, звезды падут с неба, море хлынет на сушу, и пламя поглотит все». Думаю, я запомнил большую часть.

– Сегодня моему дедушке исполнилось бы шестьдесят восемь. Я стараюсь не вспоминать о его смерти, но сейчас у меня ничего не получается.

– Подавлять горе вредно для психики.

– Вы выслали пять лет назад единственного достойного психиатра, который у нас был. Остались полные идиоты. К тому же как будет выглядеть, если мадам спикер обратится к психиатру? – Она горько усмехнулась. – Но тебе следует знать, что и ты не в лучшем состоянии. Иногда я замечаю, как ты читаешь или слушаешь песню, а по щекам у тебя текут слезы. Ты о чем-то вспоминаешь?

– Об отце и матери. Или о Руди Шееле, Ретте Ретталье, Эдмунде Мусларе и многих других. Все они умерли не своей смертью.

Брувер встала, подошла к книжной полке, взяла Библию, открыла ее и прочитала:

– «Если тебя ударят по правой щеке, подставь левую». – Она закрыла книгу. – Каждый раз, когда наш гордый и упрямый народ берется за оружие, мы страдаем из-за этого.

Услышав шаги Хендрики, Ханна вышла из комнаты, оставив мужа в глубоком раздумье.

 

Воскресенье (314)

– Итак, дружище, я просмотрел бумаги, которые ты мне прислал, и долго размышлял о сути того, что в них написано, – смущенно сказал Бейерс.

– Ну и? – осведомился Верещагин.

– Антон, у меня, как и у тебя, есть свои источники информации. Ночью, когда люди Мацудаиры навеселе, они не обращают внимания на тех, кто их обслуживает. Они говорили о списках.

– Проскрипционных списках?

– Вот именно. Длинных перечнях казней и депортаций. Они намерены вырвать сердце моего народа.

Верещагин утвердительно кивнул.

– Но такая политика аморальна! – воскликнул Бейерс.

– Хуже. Она глупа.

– Хеэр Мацудаира намерен полностью подчинить нас. Те из нас, кого Суми не собирается «удалить», как оказывающих вредное влияние, должны стать кем-то немногим лучше рабов!

Верещагин устремил взгляд на закопченный потолок.

– Думаю, через несколько дней они распустят ваше правительство. Мой батальон также расформируют. Вероятно, мне предъявят обвинения в измене.

Бейерс молчал, и Верещагин, опустив голову, заговорил вновь:

– Финляндия много лет назад перестала быть нашей родиной. Ты слышал, как я рассказывал о планете Эсдраэлон. Это холодная и голая пустыня, но она стала для нас домом. Четыре года назад на Эсдраэлоне был мятеж. Жители планеты заплатили за это страшную цену. А у моего батальона снова нет дома.

– Выходит, что миру, который я купил у тебя, теперь грош цена. – Бейерс положил ладонь на руку Верещагина. – И мятежники были правы, утверждая, что я только посеял семена куда худшего угнетения. Почему, Антон? Почему они это делают?

– Учитывая временной сдвиг, на Земле прошло почти полстолетия с тех пор, как я начал службу. Полагаю, что мне легче понять происходящее там. Уже двести лет Японией управляет одна и та же партия, и ее политика полностью утратила всякую полезность. Однако партийные боссы, поощряемые имперской системой, убеждены, что они вправе требовать каждый год все больше полномочий, и никто из японских политиков не рискует им возражать. В результате в ткани всей системы образуются дыры, а укрепляющие ее экономические связи подменяются силой и принуждением.

– Неужели люди, управляющие Японией, ничего не замечают?

– Некоторые замечают. Большинство нет. Несмотря на постоянную японскую ксенофобию, изменения к худшему происходили очень медленно. Правительства убеждаются в собственной непогрешимости, а это стимулирует коррупцию. Афиняне превращали своих союзников в данников, и римляне поступали так же. Японцы – по крайней мере большинство из них – начали рассматривать свое господствующее положение как принадлежащее им по праву. Рауль говорил тебе, что когда он служил на Земле в 11-м ударном батальоне, их лозунг был: «Римская дисциплина и самурайская доблесть»?

– Говорил, – отозвался Бейерс. – Потому он и выучил эту дурацкую латынь. ¦.

– Меня тревожит, когда нация начинает оценивать себя в рамках собственных добродетелей. Революционер по имени Максимилиан Робеспьер как-то сказал, что при управлении людьми террор и добродетель взаимосвязаны и что террор без добродетели вреден, а добродетель без террора бессильна.

– Уверен, что он убил много людей из самых благородных побуждений, – с горечью произнес Бейерс.

– Ты прав.

Бейерс уронил руки на стол и посмотрел на друга.

– Скажу тебе откровенно, Антон: мой народ будет драться. Люди не станут спокойно сидеть и смотреть, как их лишают всего, что они создали своими руками, как арестовывают и убивают их родных и друзей. Они решат, что это никогда не прекратится, и будут правы. Что мне делать, Антон?

– Я имперский офицер, Альберт. Не мне решать и советовать.

– Но ты еще и честный человек.

Верещагин заставил себя улыбнуться.

– Ты слишком мелодраматичен, Альберт. У нас здесь четыре имперских батальона,> а в небе военные корабли. Ты предлагаешь, чтобы мы совершили измену, притом абсолютно бесполезную?

Бейерс развел руками.

– Тогда скажи мне, как имперский офицер, какой выбор есть у моего народа? Мы будем драться, Антон. Пускай мои слова звучат по-книжному, но если ты скажешь, что у нас есть хоть один шанс, мы поднимемся на борьбу, чтобы надежда на свободу осталась хотя бы у будущего поколения. К тому же ты не прав, говоря, что не тебе решать и советовать. Ты тоже сделал нас такими, какие мы есть, и не можешь попросту умыть руки. Я знаю, что и ты уже начал приготовления.

– Да, начал, надеясь, что этот день никогда не наступит. Бог даст, дело ограничится приготовлениями. – И он добавил шутливым тоном, скрывая свои истинные чувства: – Земля ведь регулярно проходит циклы насилия, ведущие к катастрофе. А чем мы лучше? – Вынув из нагрудного кармана лист бумаги, Верещагин бросил его на стол. – Вот список людей. Поговори с каждым из них. Мне нужно знать, поддержат ли они восстание, если мы его возглавим, и готовы ли они к тому, что их ожидает в случае поражения. Если каждый ответит «да», я призову моих людей следовать за мной. Я не религиозный человек, но думаю, что мы погубим наши души, если повернемся спиной к этой планете.

Бейерс просмотрел список и постучал по нему пальцем.

– А если кто-то из них предаст нас?

– Тогда полковник Суми казнит нас обоих и проблему будут решать другие. Разумеется, ты понимаешь, что, если наша попытка потерпит неудачу, африканерская нация заплатит такую страшную цену, какую ты даже представить не в состоянии.

Бейерс кивнул, сложил бумагу вдвое и спрятал ее.

– Допустим, мы получим согласие этих людей. А как нам убедить всех остальных?

– Полковник Суми уже делает это за нас, – мрачно улыбнулся Верещагин. – Надеюсь, директор Мацудаира ему поможет.

 

Понедельник (314)

Сидя в своем офисе и изучая лицо Ханны Брувер, Хории обошелся без обычных вежливых банальностей.

– Почему вы пришли ко мне, мадам спикер?

– Произошли инциденты, намеренно раздутые вашей тайной полицией, – дерзко заявила Брувер. – Люди Мацудаиры открыто похваляются, что распустят наше правительство и поработят наш народ. Мой дед погиб, чтобы остановить прошлый мятеж. Я пришла к вам, чтобы узнать, есть ли какая-нибудь надежда избежать следующего?

На лице капитана Ватанабе был написан откровенный ужас.

– Могу только обещать, – сдержанно отозвался Хории, – что сделаю все от меня зависящее, дабы разобраться в упомянутых вами инцидентах.

– Я надеялась получить другой ответ на прямой вопрос. – Брувер поднялась и направилась к двери, но задержалась на пороге, чтобы задать последний вопрос: – Почему ваши люди так ненавидят нас?

– Дело не в ненависти, – терпеливо объяснил Хории, продолжая сидеть. – Мастер фехтования, придерживающийся учения дзен, не ненавидит своего противника и не испытывает желания убить его. Он делает нужные движения, а если его противник убит, значит, тот оказался в неправильном месте. Западный психоаналитик может сказать, что фехтовальщик движим подсознательной ненавистью, но он лишь продемонстрирует непонимание сущности дзен. – Адмирал сделал паузу. – К сожалению, если ваш народ пострадает, это произойдет потому, что он оказался в неправильном месте.

Когда Брувер ушла, Хории обернулся к Ватанабе.

– Интересный обмен мнениями. Хотя то, что необходимо сделать, должно быть сделано как можно правильнее, верно? Поэтому узнайте, пожалуйста, у капитана Янагиты, напомнил ли он капитану Ёсиде, замполиту подполковника Верещагина, о его долге и священном наследии предков.

– Слушаюсь, достопочтенный адмирал, – поклонился Ватанабе.

 

Вторник (314)

Работая за столом, Харьяло услышал гудение радио и знакомый голос.

– Это Верещагин.

– В чем дело, Антон? Я думал, ты на заседании штаба. Откуда ты говоришь?

– Я вышел пройтись, оставив вместо себя Томаса. Меня неспроста не пригласили на заседание.

– Неприятности начались? – в лоб спросил Харьяло.

– Вот именно, – подтвердил. Верещагин. – Пришло время, Матти. Начинай потихоньку распускать нестроевой контингент.

За пять лет люди Верещагина пустили крепкие корни в зейд-африканскую землю. Даже у неафриканеров появились стойкие привязанности, и члены солдатских семей были именно тем слабым местом, по которому полковник Суми не замедлит нанести удар. Жен, частично устроенных в службах батальона, следовало отправить в пещеры, пробитые в Драконовых и Урманных горах, а других членов семей – родителей, сестер, братьев и более дальних родственников – потихоньку удалить из городов, где они были наиболее уязвимы.

Харьяло кивнул.

– Что мы им скажем?

– Скажешь, что это всего лишь мера предосторожности.

– Они не поверят ни одному слову и сразу все поймут.

– Тогда они поймут и то, что чем меньше мы будем об этом говорить, тем лучше, – ответил Верещагин.

– Ладно. – Харьяло ударил ладонью по столу. – Что дальше?

– Подождем, пока адмирал Хории сделает первый шаг и пока люди Альберта решат, как им поступить, – просто сказал Верещагин. – Я встречаюсь с ними вечером и хотел бы, чтобы ты тоже присутствовал.

– Дай мне знать, где и когда. Что случилось прошлой ночью? Я слышал о какой-то политической активности.

– Думаю, адмирал Хории предложил Суми и Мацудаире предпринять скромные усилия по дискредитации зейд-африканской политической системы, прежде чем он распустит правительство, поэтому Суми предложил Христосу Клаассену представить в Ассамблею законопроект, объявляющий африкаанс единственным официальным языком планеты. Суми не зашел так далеко, чтобы открыто предложить финансовую поддержку, но Христос утверждает, что запах денег витал в комнате.

– Разделяй и властвуй. Такой законопроект наверняка взбесил бы ковбоев. Ну и как отреагировал Христос?

– Горячо поблагодарил Суми, потом отвел своих людей в заднюю комнату и предупредил их, что это провокация с целью помочь Мацудаире и что он лично распнет любого политика из партии Реформированных националистов, который попадется на эту удочку.

– Молодец! Что еще?

– Суми на этом не остановился. Он поручил капитану Янагите сообщить двум лидерам ковбойских кланов, что адмирал готов признать страну ковбоев независимым государством. Но они предупредили Уве Эбиля.

– Значит, симпатичное маленькое марионеточное государство. Ну и что дальше?

– Моя догадка состоит в том, что Суми и Мацудаира предпримут скромную попытку подкупа. Надеюсь, что наши самые продажные политиканы потребуют деньги вперед.

– С ними не соскучишься, – заметил Харьяло. – Есть что-нибудь еще?

– Нет. – И Верещагин прервал связь.

Капитан Тихару Ёсида вошел в маленькое кафе в Блумфонтейне. Заметив у столика в углу капитана Янагиту, он подошел и отдал честь.

– Капитан Ёсида прибыл с докладом.

– Как хорошо, что вы так быстро пришли, Ёсида. Пожалуйста, садитесь.

Когда Ёсида сел, Янагита отодвинул в сторону чашку с чаем.

– Мой визит к вам абсолютно неофициальный. – Он взмахнул рукой. – Официант, пару бутылок вашего лучшего пива!

Официант, занятый с другими клиентами, не обратил на него никакого внимания.

– Приношу самые искренние извинения за ошибку в оценке вашего приглашения, – вежливо вставил Ёсида. – К сожалению, мне пришлось отложить несколько неотложных дел, и я получил строгий приказ вернуться как можно скорее.

– Но существуют еще более важные приказы, не так ли? – улыбнулся Янагита.

– Майор Коломейцев очень строг в таких делах, и если я вернусь вовремя, то сумею избежать многих неприятностей, – пояснил Ёсида, стремясь сократить поток любезностей Янагиты.

– Понимаю ваше беспокойство. – Янагита выпрямился на стуле и приступил к делу. – Адмирал Хории и полковник Суми уверены, что вы, будучи замполитом Верещагина, обладаете несравненным объемом знаний местной политической ситуации. Адмирал сожалеет о необходимости вашего столь длительного пребывания на этом посту, но считает, что теперь наступило время предоставить вам место в его штабе.

Ёсида поклонился.

– Я не достоин такого доверия.

– Адмирал с этим не согласен. Он полагает, что перед вами открыты самые широкие перспективы, если вы не забудете о вашем наследии и займете правильную позицию.

– Не чувствую себя достойным подобной чести, – почтительно отозвался Ёсида.

– Уверен, что это порадует вашу семью. Они проживают в Осаке?

– В Киото. Боюсь, что моя семья считает меня погибшим.

– Тем не менее адмирал Хории и полковник Суми думают, что ваш перевод может послужить национальным интересам, – настаивал Янагита, явно не собираясь принимать отрицательный ответ.

Ёсида вновь склонил голову.

– Я высоко ценю ваше доверие, однако должен попросить несколько дней, чтобы привести в порядок свои дела.

– Я передам вашу просьбу адмиралу. Но некоторые вопросы не могут ждать, и мне поручили узнать у вас ответы.

– Разумеется, я постараюсь дать исчерпывающие ответы, но, пожалуйста, поймите, что я, к сожалению, осведомлен не о всех аспектах ситуации.

– Уверен, что с вашим опытом вы сумеете нам помочь. Например, кто из законодателей не отказался бы от финансовой поддержки? – Янагита вынул маленький блокнот,

– Это мне неизвестно.

– Но вы, конечно, знаете, что из них живет не по средствам? – упорствовал Янагита.

– Возможно, хеэр Ханнеман, – с явной неохотой ответил Ёсида.

Янагита записал информацию.

– А если возникнет необходимость акта негативной отваги, кто был бы наилучшим кандидатом? – «Негативная отвага» была старым эвфемизмом, означавшим политическое убийство.

– Право, не знаю. Сожалею о своей беспомощности. Возможно, один из ковбойских лидеров, чтобы открыть старые раны. – Ёсида густо покраснел.

Янагита снова записал ответ, не обращая внимания на смущение собеседника.

– Остальные вопросы могут подождать, – закончил он, расслабившись, словно после завершения трудной миссии. – Вам, должно быть, казалось диким служить под командованием иностранных офицеров.

– Привыкнуть можно ко всему, – вежливо отозвался Ёсида.

Тем же вечером более сотни зейд-африканских лидеров заполнили маленькую церковь, охраняемую разведчиками лейтенанта Томаса. В качестве предлога для вызова законодателей в Йоханнесбург Ханна Брувер назначила специальную сессию якобы для срочного обсуждения нового финансового законопроекта.

– Вечерняя служба, – проворчал Харьяло, сидя на ступеньке рядом с Верещагиным в ожидании, пока собравшиеся внутри закончат совещание.

– Видит Бог, Матти, молитвы нам понадобятся. А может, и небесное вмешательство. – Набрав в руку горсть земли, Верещагин пропустил ее сквозь пальцы.

– Сколько они уже там торчат? Часа три-четыре! Ведь большинство из них уже знакомо со всей информацией, которую нам удалось добыть.

– Терпение, Матти. На карту поставлены их жизни и жизни их семей. Чтобы у нас появился хотя бы один шанс на успех, нам нужно, чтобы все эти люди поддержали нас целиком и полностью.

Через несколько минут к ним присоединился Альберт Бейерс. Очевидно, внутри было жарко – в прямом и переносном смысле. Бейерс даже снял пиджак и засучил рукава белой рубашки.

– Они готовы говорить с тобой, Антон.

Верещагин и Харьяло последовали за президентом в церковь, и Верещагин поднялся на кафедру, чтобы отвечать на вопросы.

Христос Клаассен встал первым.

– Последний час мы говорили о мятеже и революции, Антон. Альберт, я и несколько будущих генералов обсуждали эту проблему, но у многих присутствующих сохранились горькие воспоминания о прошлом восстании. Скажи откровенно: есть ли у нас шанс победить?

– Христос, мы с тобой, как и многие другие из собравшихся здесь, знаем, что на войне любая мелочь может опровергнуть все прогнозы, – осторожно начал Верещагин.

– Что вы имеете в виду? – вмешался Вейнард Гробелаар.

– Постараюсь ответить на ваш вопрос, прежде чем закончу отвечать хеэру Клаассену. Стрессы, которым подвергаются на войне каждый человек и каждое воинское подразделение – философ Клаузевиц называл их «трения», – поистине колоссальны. Подумайте о военной кампании как о мосте. Если мы восстанем, наш мост будет наспех сшит из соломы. Но и у адмирала Хории возникнут Свои трудности, поэтому я верю, что мы можем победить, хотя это будет очень нелегко.

– И сколько же у нас шансов? – мрачно осведомился Андрис Стеен.

– Я бы не стал их подсчитывать, – улыбнулся Верещагин. – По-моему., это занятие чересчур утомительно.

– Антон, – заговорил Принслоо Адриан Смит, – некоторые из нас никогда не брали в руки оружие. Сколько у противника солдат и танков и что мы можем им противопоставить?

– Матти? – обратился Верещагин к Харьяло.

– Хорошо, давайте подсчитывать Количество бойцов, когда стрельба вот-вот начнется. – Харьяло окинул взглядом ряды устремленных на него лиц. – У нас три пехотные роты, штурмовая рота, авиарота, инженерный взвод и разведвзвод. Если мы созовем десантников, которых раскидали по всем подразделениям, то добавим к каждой роте по еще одному взводу плюс резервная пехотная рота, которой командует Кристиан де Ветте. Кристиан, покажись!

Де Ветте, высокий бородатый мужчина, поднялся и кивнул.

– Мы можем также рассчитывать на три сотни частично обученных резервистов для выполнения обязанностей наблюдения на местах и службы безопасности. Все вместе дает нам около тысячи обученных пехотинцев, шестнадцать бронированных «кадиллаков», четыре 160-миллиметровых миномета, восемь штурмовых вертолетов и четыре бомбардировщика «Шайден». – Он пожал плечами. – У нас есть еще несколько бронемашин и «Шайденов» для замены потерь.

– А как насчет батальона полковника Эбиля? – спросила Надин Чжоу.

– Речь идет о мятеже и измене, Надин, и хотя люди Уве будут нам сочувствовать, не думаю, что они захотят в этом участвовать. Скорее всего они попытаются отсидеться.

Верещагин кивнул, и Харьяло продолжил:

– С другой стороны, у адмирала Хории есть пять батальонов… – Он поднял три пальца. – Во-первых, маньчжурский полк, включающий двенадцать пехотных рот, а также штурмовую, артиллерийскую, авиационную, инженерную и разведывательную роты. Эти подразделения организованы по новой системе и меньше наших рот, но маньчжуры прибыли сюда оснащенными на сто два процента и могут выставить полторы тысячи пехотинцев, двенадцать бронемашин, двенадцать 210-миллиметровых гаубиц – поясняю непосвященным, что это очень большие орудия, – и двенадцать штурмовых вертолетов.

Он поднял четвертый палец.

– Далее, 9-й императорский штурмовой батальон. Он японский, а потому усиленный, с четырьмя ротами по четыре взвода в каждой плюс минометная рота, авиарота и разведвзвод. В батальоне пятьдесят «кадиллаков» весьма своеобразной конструкции, шестнадцать 160-миллиметровых минометов – больших и подвижных орудий – и двенадцать штурмовых вертолетов.

Харьяло поднял большой палец.

– Наконец, 6-й императорский гвардейский батальон, также усиленный, с четырьмя пехотными ротами по полтораста человек в каждой, штурмовой ротой, авиавзводом, саперным взводом и разведвзводом. Они могут выставить около семисот пятидесяти пехотинцев, двенадцать «кадиллаков» и четыре вертолета. Хории также располагает двумя оборонительными ротами с двенадцатью «Шайденами», артиллерийской ротой с двенадцатью гаубицами, двумя ротами «черноногих» и четырьмя военными кораблями над нашими головами.

– Прошу не забывать, – вмешался Верещагин, – что с этих кораблей могут наблюдать почти все наши передвижения и, определив дислокацию наших сил, обрушить на них сокрушительный огонь.

– Как же нам сбить эти корабли? – воскликнул Бейерс.

– Мы все еще это обдумываем, – признался Харьяло. – Не сказал бы, что это будет очень легко.

– Итак, Антон, что произойдет, если наш мост рухнет? – задал вопрос Христос Клаассен, уже зная ответ. Во время восстания он руководил обеспечением тыла мятежников и едва не был убит людьми Верещагина.

– Мы умрем вместе со всеми нашими сторонниками, – печально улыбнулся Верещагин.

Чтобы ободрить присутствующих, Клаассен задал последний вопрос:

– А если Бог нам поможет и мы победим, то какой ценой?

Верещагин ответил, тщательно подбирая слова:

– Могу сказать лишь, что цена победы – кровь и тяжелая борьба. Конечно, часть этой цены заплатят солдаты – профессионалы и резервисты, – но не забывайте, что на передовых линиях этой войны будет находиться гражданское население, на которое придется примерно такая же доля смертей и лишений. Скажу откровенно: вы должны с этим согласиться или же отказаться от борьбы. И как я уже дал понять, в случае поражения цена будет куда более высокой.

– Антон прав, говоря, что гражданскому населению придется уплатить свою долю, – во весь голос заявила Надин Чжоу, – но помните, что нам придется платить в любом случае. Не думайте, что «ЮСС» позабыла о нас.

– Но если мы решим драться, какова будет наша стратегия? – спросил кто-то.

Верещагин холодно посмотрел на него.

– Пожалуйста, не ждите, что я позволю вам ставить этот вопрос на голосование. Если вы попросите меня сражаться за вас, то вам придется подчиняться моим решениям. В 168 году до Рождества Христова это отлично выразил римский генерал и консул Луций Эмилий Павл: «Давать советы командирам должны лица, обладающие выдающимися дарованиями, глубоко изучившие военное искусство, имеющие знания, основанные на личном опыте, побывавшие на поле боя и смотревшие в лицо врагу. Если кто-нибудь считает себя достаточно опытным, чтобы давать мне советы, пусть отправляется со мной в Македонию».

– Короче говоря, – промолвил Бейерс, – ты ожидаешь, что наше собрание предоставит тебе право осуществлять полный контроль над боевыми действиями.

– Вот именно, или найдите на мое место кого-то другого. Третьего не дано, – равнодушно произнес Верещагин. – Мы не располагаем временем для споров. Я приму всю ответственность за поражение – это вежливая формулировка того, что в случае неудачи вы можете плюнуть на мою могилу.

Спустя несколько часов Верещагин и Харьяло вновь ожидали снаружи, покуда Бейерс и все собрание не примут решение.

– Матти, я чувствую себя Гамельнским крысоловом, – признался Верещагин.

– Я ничего не смыслю в политике, Антон, – отозвался Харьяло (это была настолько явная ложь, что Верещагин не удержался от улыбки), – но думаю, они согласятся на все твои требования.

– Альберт и я можем убедить собравшихся, – согласился Верещагин, – но как быть со всем народом? С теми, к кому я не могу обратиться напрямую и кому придется страдать больше всех?

Харьяло пожал плечами.

– Антон, в последние месяцы я разговаривал на улицах со многими людьми и могу сказать тебе вот что. Люди верят Альберту и Ханне, и если те скажут им, что нужно драться, то они будут драться. Но ты? Ты ведь волшебник. Великий полководец – Эрвин Роммель и Роберт Ли в одном лице. Африканеры знают, что без тебя мы бы не справились с ними, имея за душой всего лишь один вшивый батальон. Они не считают себя такими уж дрянными солдатами и думают, что так как Хендрик Пинаар был хорошим командиром, значит, ты оказался еще лучшим. Каждый из них говорит одно и то же: «Мятеж был ошибкой, и хорошо, что он закончился, но если бы Верещагин был на нашей стороне, мы бы вам показали!»

Верещагин уставился на него.

– Не знаю, смеяться мне или плакать.

– Ты ведь не думаешь, что та чепуха, которую состряпали вы с Альбертом, кого-то одурачила? Помимо банкиров и политиканов, все знают, что если ты и Альберт что-то решили, значит, так тому и быть. Черт возьми, половина населения подозревает, что речи, которые вы с Альбертом так забавно произносите, пишет для вас старший цензор Шу, отправленный в почетную отставку, с помощью своего пропагандистского аппарата. Но большинству нравится, как вы избавляетесь от тех, кто становится невыносимым. Люди работают, делают деньги и начинают понемногу верить в будущее, о котором так любят рассуждать Рауль и Ханна.

– Но, Матти, ты же знаешь, на какой страшный риск мы идем. Против нас четыре военных корабля в небе, более пяти батальонов на планете и вся Земля впридачу. Я веду этих людей на верную смерть.

– Умирать не так уж страшно – нужно только к этому привыкнуть. Плохо, когда умираешь ни за что. – Харьяло сделал паузу. – Как ты думаешь, стоит умереть за то, что мы здесь делали?

– Да, Матти, стоит. – Верещагин вздохнул и посмотрел на мерцающие в небе звезды.

– Странно готовиться к войне в церкви, – заметил Харьяло через несколько минут.

– Только не для африканеров. К тому же им есть о чем помолиться.

– Это верно. Скольких законодателей Альберт не смог пригласить на это маленькое собрание?

– Восьмерых, – ответил погруженный в раздумье Верещагин.

– Значит, только восьмерым нельзя доверить ничего важного? – фыркнул Харьяло. – Думаю, пройдет порядочно лет, прежде чем здешняя политическая ситуация станет более сложной. – Он усмехнулся. – Знаешь, я всегда думал, что погибну на какой-нибудь маленькой войне далеко от дома.

Верещагин посмотрел на него.

– Эта война не будет маленькой, Матти.

Харьяло казался удивленным. Потом он молча кивнул.

Хотя Бейерс имел все шансы добиться нужного результата при голосовании, на сей раз он обошелся без крайностей, желая, чтобы его коллеги за ночь обдумали услышанное. Бейерс дал им совет помолиться.

 

Среда (314)

Вернувшись домой под самое утро и даже не успев заснуть, Рауль, Санмартин обнаружил, что Альберту не удалось заручиться голосом его жены. Хотя на совещании Брувер ничем не обнаружила своих чувств, она в полной мере дала волю гневу в спальне.

Оторвавшись от подушки, Санмартин попытался ее успокоить со вполне предсказуемым результатом.

Ханна сердито стряхнула руку мужа.

– Не понимаю, почему Антон сказал, что мы можем победить? Объясни, каким образом это возможно.

– Конечно, риск очень велик…

– Я потеряла деда и сводного брата во время прошлой войны, так неужели я должна лишиться всей моей семьи во время этой? Не лучше ли предоставить Мацудаире все, что он требует?

– Тише! Не кричи, – успокаивающе попросил Санмартин. Он стиснул запястья жены и не отпускал их, пока она не пришла в себя.

– Ладно, со мной все в порядке. – Ханна нахмурилась. – Но как может Антон говорить такое, когда даже теперь мы не в состоянии объединиться? Гробе-лаар постоянно твердит делегатом о том, какой стыд, что ты заставляешь африканеров повиноваться приказам черных – он имеет в виду солдат вроде Исаака, которых вы завербовали на Ашкрофте, – и что мы не должны предоставлять им гражданство. Мне уже двое говорили об этом. Почему вы с Альбертом настояли на приглашении этого крикуна?

– Не волнуйся, Гробелаар вполне предсказуем. Ему все равно придется уйти. Мы просто хотим посмотреть, не выманит ли он перед этим кое-кого из кустов.

– Что-что? – Брувер прищурилась. – Что значит «ему придется уйти»?

– Школьная медсестра и районный психолог побеседовали с его приемной дочерью и сейчас устраивают ее в детский, дом. Оказывается, Вейнард имеет определенное пристрастие к девочкам. – Санмартин постарался произнести это как можно более спокойно. Он слышал, как котенок скребется в дверь спальни, и надеялся, что рядом с ним нет Хендрики.

– Боже, какая мерзость!

– Думаю, вроу Гробелаар об этом знала. Я еще мог бы понять, если бы она торговала дочерью, чтобы заработать на хлеб, но эта женщина никак не выглядит голодной.

Брувер стиснула зубы.

– И давно тебе об этом известно? – свирепо осведомилась она.

– Два-три дня. Очевидно, это продолжалось шесть или семь лет.

– Бедная девочка! Но зачем тогда вы вообще связались с ним? Зачем? – Она с силой встряхнула мужа.

– Потому что мы знали, что кто-нибудь поднимет вопрос о наших черных солдатах, и решили, что пусть это лучше сделает такая мразь, как Гробелаар.

– И очевидно, вы решили заодно, что несчастная девочка может потерпеть еще несколько дней?

– Ну, вообще-то да. Полковнику Суми скоро понадобится замена своей «группы развлечений» – эта категория персонала быстро изнашивается, а с Земли никого не присылают. Приемная дочь Гробелаара как раз подходящего возраста, и я хочу избавить ее от этого.

– О Господи!

– К тому же не забывай, что африканеры перебили множество ковбоев во время мятежа, а до того проделали такую же работу с сектантами. И те и другие доверяют только немногим из твоих соплеменников. Гробелаар – наша приманка, которая позволит разоблачить других расистов и шовинистов.

– Ну и грязное же дело вы затеяли!

– Чжоу и другие нуждаются в уверенности. Думаю, они считают, что если подонок и расист вроде Вейнарда сможет заручиться солидной поддержкой, то африканерский народ и вся планета не стоят того, чтобы их спасали. Боюсь, что они правы.

– Но мы ведь все равно не можем победить! – вернулась Брувер к прежней теме. – Во время прошлого восстания мы не могли устоять против одного батальона и одного военного корабля.

Санмартин поцеловал кулак, которым она жестикулировала.

– Потому что этот батальон был наш. Ханс часто приводит цитату из Вольтера, что БоГ на стороне не больших батальонов, а тех, которые лучше стреляют. Если кто-нибудь и способен справиться с этой задачей, так это Антон. Suaviter in modo, fortiter in re, – добавил он.

– Мягок в поведении, решителен в делах, – перевела Брувер. – Сидит и решает, кому жить, а кому умереть! Почему ты так ему доверяешь? Конечно, у Антона хорошая голова, но сейчас от него зависит вся наша планета, и я не понимаю почему!

– Большую часть времени Антон держится на заднем плане, откуда всем управляет и позволяет действовать другим, – спокойно отметил Санмартин, вынуждая жену волей-неволей прислушаться к его словам. – Но мне приходилось видеть его и выполняющим работу простого командира взвода. На Ашкрофте, когда я был старшим помощником командира 3-й роты и мы гонялись за так называемыми «борцами за свободу»…

Он сделал небольшую паузу.

– Джебел д'Окюн представлял собой огромное плато с кратером посередине и почти, вертикальными склонами по краям, и мы точно знали, что там укрылись мятежники. Капитан Самизда, командовавший ротой, думал, что сможет застигнуть их врасплох в темноте. Это была единственная ошибка, которую он совершил на моих глазах.

– Ну и что произошло? – машинально спросила Брувер.

– Мы угодили в засаду на полпути к гребню. Самизда не знал, что там укрылась добрая половина мятежников со всего Ашкрофта. Нас атаковали с трех сторон, и за несколько секунд мы потеряли одиннадцать человек. Когда Самизда получил пулю в горло, я принял командование.

Брувер зажмурила глаза.

– Когда командир падает замертво, солдаты ждут, как поступит его преемник, – продолжал Санмартин. – Мятежники сбрасывали камни нам на голову и обстреливали нас из-за скал. Честно говоря, я не думал, что кому-то из нас удастся спуститься, и в первую очередь мне.

Брувер молча кивнула.

– Понятия не имею, каким образом Варяг узнал о нашем положении, но внезапно Лев Евтушенко прилетел в своем «Воробье», приземлился носом кверху и высадил Антона, хладнокровного, как слон. Мятежники остолбенели от удивления и на миг даже прекратили стрелять. Конечно, «Воробей» способен на многое, но я никогда не видел ничего подобного. Вместе с Варягом и Руди Шеелем нам удалось впихнуть в самолет раненых и избежать полного разгрома. Потом Антон выколотил трубку и сообщил: «Петр на пути сюда. Посмотрим, удастся ли нам подняться на плато через дыру в скале слева».

Пульсирующие вены на руке Рауля, обнимавшего Ханну за плечи, говорили не меньше слов.

– Утес был таким крутым, что, пока мы лезли по этой дурацкой трещине, мятежники не могли стрелять в нас, не обнаруживая себя; к тому же я сомневаюсь, что они верили, будто мы можем решиться на такую безумную попытку. Я следовал за Антоном, и мы выползли на плато как раз в тот момент, когда два взвода Петра Коломейцева спустились на парашютах прямо на головы мятежникам. Потом мы до посинения гнали их вниз по склону и еще километров десять по долине. – Он снова умолк. – Официальные отчеты говорят совсем другое, но именно этот случай сломил дух мятежников на Ашкрофте. До тех пор они дрались кулаками и зубами, когда у них кончались боеприпасы. Но на Джебел д'Окюн партизаны думали, что мы у них в руках, а вышло наоборот. Они стали верить, будто мы умеем летать.

Увлекшись, Санмартин ударил кулаком по открытой ладони.

– После этого 3-я рота готова следовать за мной хоть в пекло. И я поведу их туда, если Антон Верещагин скажет мне, по какой расщелине нужно лезть!

– Я этого не знала, – просто сказала Брувер."

– Ты видишь Антона только в роли доброго дедушки, но нам приходилось видеть и его другие стороны. После того случая на Ашкрофте я считаю даром каждый миг жизни. – Помолчав, он добавил: – Единственный человек на этой планете, который еще меньше тебя хочет войны, навязываемой нам Суми и Мацудаирой, это Антон. Но он не видит иного пути, как его не найти ни мне, ни тебе. Что говорят твои ученики?

Брувер утверждала – и не без оснований, – что самые лучшие советы дают ей ее же бывшие ученики, самым старшим из которых только что исполнилось тринадцать. Они делали это абсолютно „серьезно.

– Они в принципе не одобряют войну, но думаю, что на сей раз сделают исключение, – ответила Брувер, улыбаясь сквозь слезы.

– Значит, ты все поняла и больше на меня не сердишься?

– Amantium irae amoris integretio est, – процитировала Ханна. – Ссоры влюбленных обновляют любовь.

– Ладно, давай поищем Хендрику. Трехлетнюю девочку отыскать труднее, чем пятьдесят девять законодателей.

Когда Бейерс вновь собрал свою. «Божью Ассамблею», как окрестили ее остряки, пастор Наас ван дер Мерве обратился к присутствующим, как если бы его слышали все жители Зейд-Африки, взяв за основу стих из послания святого Павла к Ефсеянам: «Ибо Он есть мир наш, соделавший из обоих одно и разрушивший стоявшую посреди преграду».

После первого голосования Ханна Брувер предложила второе, чтобы добиться полного единодушия, и действительно на сей раз все проголосовали «за». Как заметил Принслоо Адриан Смит: «Нам лучше держаться вместе, иначе нас повесят порознь».

Вейнард Гробелаар отсутствовал по причине срочного вызова к прокурору. После того как Христос Клаассен, которому иногда была не чужда мстительность, отказался обслуживать семейство Гробелаар в качестве банкира, объяснив причину, у Вей-нарда хватило стыда, чтобы покончить с собой. Для него, как, впрочем, и для всех, это был наилучший выход.

 

Четверг (314)

– Необходимо, чтобы местное население признало всю тщетность любого сопротивления имперской власти, – заявил полковник Суми, обращаясь к офицерам и солдатам службы безопасности. – Крайне опасными формами подобного сопротивления являются беспорядки на производстве и политическое диссидентство. На этой планете более ста тысяч африканеров, и каждый из вас должен знать, что горнопромышленные предприятия должны эффективно функционировать, даже если количество африканеров уменьшится вдвое.

Майор Нисияма, командующий 303-й ротой, робко осведомился:

– Достопочтенный полковник, когда можно ожидать твердого решения адмирала Хории относительно… подобных мер?

Суми хищно осклабился.

– Уже через несколько дней адмирал Хории поймет всю разумность такого образа действий.

Впредь он решил пристально наблюдать за Нисия-мой на случай, если тот вновь проявит отсутствие должной решительности.

 

Пятница (314)

В начале первого перерыва специального заседания Ассамблеи Ханна Брувер поднялась с места председателя и направилась к задним скамьям.

– Хеэр Ханнеман, я хочу поговорить с вами.

Поглощенный обдумыванием речи, которую он собирался произнести, Яапи Ханнеман, депутат от Нел-спрейта из партии Реформированных националистов, кивнул и смущенно поднял взгляд. Он не входил в число приглашенных на «Божью Ассамблею».

Минутой позже к ним присоединился Христос Клаассен.

– Хеэр Ханнеман, – снова заговорила Брувер, – я слышала, что здоровье более не позволяет вам представлять ваш округ, и готова принять вашу отставку.

Ханнеман кисло улыбнулся.

– Вас ввели в заблуждение, мадам спикер. Мое здоровье в отличном состоянии.

Брувер продолжала тихим голосом, который, однако, был слышен в каждом углу помещения:

– Хеэр Мацудаира купил ваш голос для своей компании. – Когда бормотание в комнате стихло, она вынула из сумочки лист бумаги и положила перед ним. – Мацудаира хорошо платит.

– Но это ошибка, мадам спикер! – запротестовал Ханнеман гулким басом, являвшимся его величайшим достижением на политическом поприще. – Хеэр Мацудаира всего лишь уплатил мне за консультацию. Не забывайте, что я был другом вашего деда!

– Вы уже говорили мне, что были другом моего деда, – прервала Брувер его разглагольствования. – Я не поверила вам тогда и не верю сейчас. Вы приняли взятку. – Она выложила перед ним еще один лист. – Мой секретарь отпечатал за вас просьбу об отставке. Я хочу, чтобы вы поставили свою подпись до окончания перерыва.

– Это было всего лишь… э-э… пожертвование, – съежившись, пробормотал Ханнеман.

– Хеэр Ханнеман, как спикер Ассамблеи я огорчена вашим поступком, а как внучку Хендрика Пи-наара меня от вас тошнит.

Подойдя к председательскому креслу, Брувер взяла шамбок – длинный хлыст, принадлежавший еще ее деду, – и вернулась назад.

– Если вы не подпишете прошение об отставке, я сделаю то, что сделал бы мой дед, – выгоню вас хлыстом на улицу.

– Мы бросили жребий, чтобы решить, кому вас отхлестать, – добавил Клаассен, стараясь говорить так тихо, чтобы его не услышали остальные депутаты. – Передайте полковнику Суми, что после долгого раздумья вы решили отойти от политики. А если я услышу хотя бы один писк от вас после того, как вы вернетесь в Нелспрейт, то клянусь Богом, я в течение часа обеспечу вам вызов к прокурору.

Ханнеман со слезами на глазах поставил свою подпись. Двое бывших коллег проводили его к выходу.

Брувер спокойно направилась в женский туалет, где ее тотчас же вырвало.

Когда она вернулась и призвала сессию к порядку, на ее столе лежали два прошения об отставке – одно из них было написано от руки…

Планетарный директор «ЮСС» Мацудаира решил упомянуть об этом инциденте во время своего теледебюта в вечерней передаче новостей.

Подстрекаемый молодыми помощниками и уверенный в своей способности ясно изложить позицию компании враждебной аудитории, Мацудаира провел большую часть утра, сочиняя ответы на вопросы, подготовленные репортером, который, как заверил его Дейзелман, принадлежал к «сочувствующим». Мацудаире льстили постоянные уверения, что ни один оратор не сможет столь адекватно изложить точку зрения корпорации.

В процессе длительного интервью ведущая журналистка осведомилась до приторности слащавым голосом, почему в администрации его компании процветает внутренняя конкуренция. Поджав губы, Мацудаира сделал вид, что глубоко задумался над ответом.

– Простите, но вы должны понять, что администрация нашей компании целиком и полностью японская, а дух конкуренции составляет важнейшую часть японского менталитета. Это национальная черта – продукт этнологических, климатических и исторических условий, и от нее нелегко избавиться.

В качестве политического консультанта Бейерса бывший старший цензор Шу тщательно подобрал вопросы, которые следует задать Мацудаире, и как следует натаскал интервьюера. Благодаря утечке информации из службы безопасности Мацудаиры он был знаком с его ответами еще до выхода в эфир. Как Шу потом неоднократно подчеркивал, предварительная подготовка к интервью имела целью внушить Мацудаире обманчивое ощущение уверенности.

– Некоторые полагают, что подобная чрезмерная конкуренция может обернуться злом, – «сочувственно» заметила журналистка.

– Такие люди ошибаются. Это не столько вопрос добра или зла, сколько проблема национального характера, – выпалил Мацудаира, не зная, что камеры фиксируют капли пота, выступавшие на его лице, и вены, вздувавшиеся на шее, каждый раз, когда он лгал.

Журналистка отлично справилась с предназначенной ей ролью, как в определенном смысле и Мацудаира. Судя по валу звонков шокированных телезрителей, обрушившихся на студию, Мацудаира не смог бы больше навредить своей задаче, даже если бы нарочно постарался это сделать.

Адмирал Хории от души хохотал, случайно поймав вторую половину передачи.

– «ЮСС», очевидно, долго разыскивала подходящего представителя для этой планеты, – заметил он, вытирая слезы.

В последний раз Антон Верещагин обращался ко всему составу своего батальона на корабле за день до приземления на Зейд-Африке. Сейчас он снова говорил с ними, как всегда спокойным голосом, сидя на ящике с боеприпасами.

– Как уже известно многим из вас, адмирал Хории планирует, хотя и без особой охоты, подчинить Зейд-Африку «ЮСС», распустить этот батальон и уволить всех офицеров, которым нет места в теперешней имперской системе.

Верещагин выглядел смущенным и тщательно подбирал слова.

– Существует старая казахская легенда о манкуртах – рабах, которых специально лишали памяти при помощи пыток, чтобы они не могли вспомнить свое прошлое. Люди, не знающие истории, лишенные своего прошлого, не в состоянии соображать.

Благодаря временному сдвигу мы вышли из прошлого и своими глазами видели, как искажалась история.

Даже зейд-африканцы – африканеры и ковбои, – которых теперь было немало в рядах солдат, молча кивнули. Прежние курсы истории Зейд-Африки представляли собой тонкую паутину лжи. В качестве учительницы Ханна Брувер наняла некоторых своих бывших коллег для составления новых учебников и поручила старшему сержанту службы связи Тимо Хярконнену спрограммировать опросы, позволяющие идентифицировать учащихся, чтобы таким образом избавиться от преподавателей, продолжающих вдалбливать в головы ребят явную ложь.

– До катастрофы Россия была многонациональной империей, и русские ковали цепи для себя, удерживая и другие народы. Россия никогда не желала никого отпустить и только когда на нее обрушились ракеты и чума, поняла, что сама посеяла семена холокоста, но было уже слишком поздно. Цена катастрофы была ужасающей. Из ее пепла Япония смогла выстроить имперскую систему для всего человечества, но японцы также начали ковать цепи для других народов и, следовательно, для самих себя.

Верещагин говорил почти целый час и добавил в заключение:

– Для многих из вас – тех, кто родился здесь и кто прибыл сюда позднее, – эта планета – родной дом. Остальным тоже некуда идти. Еще совсем недавно Эсдраэлон ожидало блестящее будущее, но теперь он разорен и вовсе не имеет будущего. Я не намерен позволить, чтобы Зейд-Африку постигла та же участь.

Верещагин сделал паузу, и Санмартин услышал, как он барабанит по ноге своей трубкой.

– Если не случится чуда, большинство из нас не переживет грядущих событий, но я считаю, что мы в любом случае должны предпринять попытку. В конце концов, можно раскрошить киноварь, не лишая ее цвета, и сжечь душистую траву, оставив в неприкосновенности аромат. Прежде всего я никого не принуждаю. Те, кто не желают принимать в этом участие, могут уйти, получив мое благословение.

Он замолчал, скрестив руки на груди.

Рауль Санмартин изучал лица стоящих вокруг людей.

– Что не так, Дьякон? – спросил он Роя де Канцова.

Хотя батальон Верещагин был уникальным в том смысле, что здесь не одобряли сквернословия, как водится, не обошлось без исключения в лице Роя де Канцова по прозвищу Грязный Дэ-Ка, который с двенадцати лет был не в состоянии произнести ни одной фразы без непристойной брани.

– Это отмороженная планета, – начал он. – Сначала мы стреляли в отмороженных ковбоев, потому что те стреляли в имперцев и буров, потом мы стреляли в отмороженных буров, так как те стреляли в имперцев и ковбоев, а теперь мы собираемся стрелять в отмороженных имперцев. От всего этого голова идет кругом.

– Хочешь отсидеться в стороне, Дэ-Ка? – не без удивления осведомился Санмартин.

– И упустить возможность рассчитаться с отмороженными «черноногими»? – возмущенно воскликнул де Канцов. – Хотя если бы мы сразу начали с отмороженных имперцев, то избавили бы себя от многих хлопот.

Санмартин похлопал бойца по плечу, чувствуя, как восстанавливается его вера в человечество.

– Политика часто заставляет выбирать странных партнеров, Дьякон.

Де Канцов кивнул, поняв фразу по-своему.

– Большинство политиков отмороженные педики.

Никого не удивило, кроме, возможно, Верещагина, что батальон остался на месте в полном составе, включая капитана Тихару Ёсиду, родившегося в Киото в семье, поставляющей влиятельной корпорации надежных слуг.

 

Суббота (314)

– Никак не скажешь, что здесь хватит припасов на пять батальонов, – заметил старший рядовой Динкерс, окидывая взглядом главный склад имперских войск. Молодой разведчик вытянул шею, стараясь разглядеть, что лежит на верхних полках.

– Ещё бы! – с раздражением прошептал лейтенант Томас. – Адмирал Хории – хитрый старый лис. Он держит на планете только три или четыре подразделения. Остальные все еще на орбите.

– По-моему, они должны были установить снаружи охрану и сенсоры, – решил проявить сообразительность Динкерс.

– Можешь в этом не сомневаться, – заверил его Томас. – Почему, ты думаешь, мы ползли сюда на собственном брюхе?

– Для практики, – печально промолвил Динкерс, руководствуясь богатым опытом.

Томас указал на два связанных вместе пластиковых ящика.

– Сейчас я покажу тебе кое-что забавное. Это трубки для мочеиспускания, чтобы люди в бронемашинах могли писать, не останавливаясь и не выходя наружу. – Он зажег фонарь и начал нагревать металлическую ленту вокруг одного из ящиков. – В каждом ящике около двадцати тысяч трубок. Если мы заберем ящики, это нам не поможет, так как новые прибудут уже через несколько дней. А вот нагревая их таким образом, мы не повредим наружную оболочку, но размягчим внутреннюю осмотическую втулку. Половина трубок закупорится посредине, и моча хлынет прямо в штаны, стоит стрелкам в «кадиллаках» воспользоваться ими. А если интендантская служба адмирала не отличается от прочих, то они будут продолжать выдавать испорченные трубки, не обращая внимания на жалобы.

Через несколько секунд металлическая лента раскалилась, и Томас перенес внимание на другой ящик.

– После того как ребята в японских «кадиллаках» пару раз описаются, им придется останавливать машины и облегчаться за бортом. – Он посмотрел на. молодого солдата. – Если у нас есть время, я бы хотел поработать и над боеприпасами.

– А почему бы просто не подложить бомбу и не взорвать все это? – спросил Динкерс.

– Может быть, чуть позже, но сейчас все подразделения Хории получают амуницию, и мне хочется позабавиться с тем, что они получат через пару дней.

Динкерс почесал затылок.

– А откуда нам знать, что они получат?

Томас проигнорировал вопрос. омас проигнорировал вопрос.

– Я привел тебя работать, а не болтать. Нам здесь тоже кое-что пригодится. Доставай свой «список покупок». Мне нужно по одной коробке всего, что там обозначено. Постарайся ни о чем не забыть.

Прихватив с собой тележку, Динкерс взялся за дело. Он заметил, что сержант Тимо Хярконнен, третий член их группы, терпеливо копается в сумке с принадлежностями для полевого ремонта бронемашин.

– А что делает Тимо? – поинтересовался Динкерс.

– Это маленький секрет, – буркнул Томас.

Другая группа в ту же ночь нанесла неофициальный визит в седан Дайсуке Мацудаиры. На следующее утро, когда водитель включил зажигание, кондиционер за шестьдесят семь секунд наполнил салон мыльной пеной.

 

Воскресенье (315)

– Ассамблея исключила двух законодателей за проимперские симпатии. Все офицеры это обсуждают. По-моему, это нестерпимое оскорбление, – заявил капитан Ватанабе.

Хории улыбнулся, глядя в зеркало, так как знал истинное положение дел лучше Ватанабе.

– Где сегодня подполковник Верещагин? – спросил он.

– Я не видел его два или три дня. С тех пор, как полковник Суми попросил его более не посещать заседания штаба. Его койка выглядит так, будто в ней спали. Мне навести справки? – осведомился адъютант.

– В этом нет необходимости, Ватанабе.

– Хорошо бы поскорее закончить ремонт в вашем офисе, – с тоской протянул капитан.

Хории издал звук, выражающий согласие. Чуть позже он поинтересовался:

– Что еще говорят молодые офицеры, Ватанабе?

– Адмирал, – нервно отозвался Ватанабе, – они озабочены тем, что мы не распустили гражданское правительство. Со всем почтением должен заметить, что дальнейшее промедление может привести к непредсказуемым последствиям. Я… разделяю их мнение.

Хории внимательно посмотрел на своего адъютанта.

– Мы всегда недоплачивали нашим офицерам, – сказал он наконец. – Особенно теперь, учитывая инфляцию. Весьма недальновидно с нашей стороны. – Адмирал закрыл глаза.

Не получающие ни возмещения части расходов, ни ежегодных премий, гарантированных большинству японских рабочих, молодые офицеры испытывали постоянную нехватку денег, что, возможно, делалось вполне умышленно.

– Сколько заплатил вам Мацудаира-сан, Ватанабе?

Пристыженный Ватанабе продемонстрировал пачку банкнотов.

– Опять-таки недальновидно с нашей стороны, – вздохнул Хории, снова закрывая глаза. – Один человек не в состоянии все изменить. Чему быть, того не миновать. Пожалуйста, сообщите майору Харьяло, что сегодня я хочу проинспектировать его батальон.

– Слушаюсь, достопочтенный адмирал! – Озадаченный Ватанабе поспешно ретировался.

Когда адмирал Хории прибыл в Блумфонтейн, майор Харьяло встретил его на взлетной площадке с почетным караулом.

– Я ожидал увидеть вместе с вами подполковника Верещагина, – заметил Хории, пока они ехали в направлении большого холма, где были расположены блумфонтейнские казармы.

– А я думал, что Антон с вами, – отозвался Харьяло. – Может быть, он лег на обследование в госпиталь. Несколько дней назад он жаловался, что неважно себя чувствует.

– Конечно, ему не мешает позаботиться о своем здоровье, – вежливо согласился Хории.

Харьяло показал ему бункер, который использовался в качестве штаб-квартиры, а потом провел его по казарме 1-й роты.

– Ваши люди выглядят довольно мрачными, майор Харьяло, – отметил адмирал.

– Это рота Полярника. Суровые финны и суровые русские, – бодро объяснил Харьяло. – Наш национальный символ – медведь, metsan omena – лесное яблоко.

Хории поинтересовался про себя, какую долю в открытом жизнерадостном поведении Харьяло составляло притворство.

– А где остальные ваши люди? – спросил он.

– Больше двух рот находится в лесах. У нас не хватает для них мест, и я хочу быть твердо уверенным, что поблизости больше не осталось боевиков «Отряда борьбы за свободу», – поведал Харьяло, провожая Хории к казарме 3-й роты.

Большая часть батальонных африканеров была отправлена в лес, на случай, если Хории или кто-нибудь из его офицеров окажется в состоянии отличить одну европеоидную нацию от другой. Харьяло не хотелось, чтобы адмирал знал, сколько местных жителей было завербовано в батальон.

– Уверены, что всех ваших людей заботит их будущее, – промолвил Хории.

Харьяло усмехнулся.

– Как и большинство людей вообще, достопочтенный адмирал.

У казарм 3-й роты их ждали Кольдеве и ротный сержант Береговой.

– Капитан Ханс Кольдеве, командир 3-й роты, – представил его Харьяло.

Кольдеве вежливо поклонился.

– Добро пожаловать в наше скромное жилище. Мы все еще в процессе обустройства, – пояснил он, приглашая адмирала внутрь.

У самого входа Хории обратил внимание на закрытый аквариум, наполовину набитый листками бумаги. Надпись сверху гласила: «В случае необходимости разбить стекло».

– Что это такое, капитан?

Кольдеве пожал плечами.

– Сэр, эта штука принадлежит капралу Уборевичу. Он получил специальное разрешение хранить ее здесь.

Адмирал молча приподнял брови.

Кольдеве неожиданно усмехнулся.

– Бори из кожи вон лезет, чтобы понравиться местным женщинам, но он слишком похож на обезьяну и особого успеха не имеет. Когда какая-нибудь из женщин соглашается с ним прогуляться, он бросает в аквариум бумажку с ее телефонным номером.

Хории улыбнулся. Направляясь к следующему зданию, Кольдеве сообщил с нескрываемой гордостью:

– Это наша сауна. Нам понадобилась почти целая, неделя, чтобы перевезти ее сюда и установить.

Адмирал Хории вновь поднял брови.

– Сауна?

– Финский солдат не может быть счастлив без сауны, – провозгласил Кольдеве. – Мне и самому без бани жизнь не мила. Конечно, нам пришлось изменить конструкцию, приспосабливаясь к здешнему жаркому климату.

Он провел адмирала внутрь и постучал по дверям.

– Это душевая, а это парилка.

– Весьма изобретательно. Вероятно, вам было нелегко раздобыть хорошую древесину. – Хории глянул сквозь стеклянную перегородку; выпрямился и коснулся лежащих на табурете веток. – А это что?

– Березовые vihtas – веники. – Кольдеве взял один из них и со свистом рассек воздух в качестве демонстрации. – Финские ребята говорят, что сауна без веника – все равно что пища без соли. У некоторых фермеров есть теплицы, и мы убедили одного из них вырастить для нас несколько берез.

Кольдеве давно уже понял, что отец рядового Криглера готов вырастить все, что угодно, если вы согласитесь послушать его рассказы о том, как это трудно.

– Весьма изобретательно, – вежливо повторил Хории.

– А рядом – прохладительная, – указал Кольдеве. Пол комнаты покрывал десятисантиметровый слой снега; в дальнем углу темнел бассейн.

– Замечательно, – одобрил Хории, вглядываясь в помутневшее от мороза стекло.

– Лейтенант Рейникка, командир инженерного взвода, придумал, как изготовить снег. Чтобы сэкономить энергию, мы используем тепло, которое вытягиваем из прохладительной, для нагревания пара.

– А не является ли снег излишеством? – заметил Хории. – Разве не достаточно просто холодного душа?

– Достаточно, но на этой планете совсем мало снега, а он так помогает ощутить себя дома. Рейникка разработал конструкцию сауны на планете Ашкрофт, которая представляла собой мрачную пустыню. Сауна помогла нашим бойцам не сойти с ума.

– Понятно. А то здание – ваш арсенал, капитан Кольдеве?

– Позвольте показать его вам. – Кольдеве проводил адмирала в старый фермерский дом, вниз по лестнице и в помещение за стальной дверью. – Сержант Рытов – заведующий ротным оружейным складом.

Помещение было наполовину заполнено различных размеров ящиками с боеприпасами. На полках у дальней стены лежало оружие. Рытов сидел за длинным столом, возясь со спусковым крючком винтовки. Седые волосы придавали его лицу почти что ангельское выражение. Рытов был одним из детей, эвакуированных из Санкт-Петербурга и переживших катастрофу. При виде адмирала он кивнул, но не сделал даже попытки подняться.

– Мы уже встречались со старшим сержантом Рытовым, – сказал Хории. – Майор Санмартин приводил его обезвредить снаряды, которые были нацелены на меня.

– Не хотите икры? – Рытов подвинул в сторону адмирала тарелку с закуской.

– Оранжевая? – улыбаясь, спросил Хории.

– Это икра форели. Фермеры разводят ее в прудах.

– А красная?

– Фальшивка. Ее окрашивают морковным соком.

– Нам не хватает боеприпасов, сэр, и мы бы с благодарностью приняли все, что вы смогли бы предоставить нам, – отметил Кольдеве. – До сих пор у нас возникали затруднения с удовлетворением наших запросов.

Хории кивнул, отлично осведомленный о причине этих затруднений. Он прошелся по комнате, окидывая взглядом полки.

– Да, да, согласен с вами. Вам действительно не хватает боеприпасов. Я передам начальнику интендантской службы, чтобы он за этим проследил. Однако, как я погляжу, у вас необычайно много жидкой взрывчатки.

– Мы сами себя ею обеспечиваем, – объяснил Харьяло. – Нитратная фабрика на окраине Йоханнесбурга в вечернюю смену работает на нас.

– Вот как? – Адмирал указал на странный предмет в углу. – А это что такое?

– Насос. На случай, если придется откачивать воду, – спокойно солгал Рытов. – В сезон дождей такое бывает.

– В самом деле? Надо будет упомянуть об этом моим интендантам. Это поможет другим подразделениям избежать подобных неприятностей. – Хории склонил голову набок. – Вы служили на Кикладе, не так ли? Я бывал там.

– На Кикладе было скверно, – с видом знатока промолвил Рытов. – Но на Ашкрофте куда хуже. Там был сущий ад. Когда один наш парень умер, мы шутили, что теперь он спрашивает у дьявола, а не должен ли он вернуться на эту планету. Его звали Максаков – Унто Максимович Максаков.

Хории задумчиво посмотрел на Рытова.

– Майор Харьяло, пожалуйста, подготовьте подробные планы передачи вашего тяжелого вооружения и погрузки вашего батальона на штурмовой корабль «Тиёда» для возвращения на Землю.

– Есть, сэр.

– Тогда это все, майор. К среде планы должны быть представлены мне лично. Дальше меня проводит капитан Кольдеве.

Когда Харьяло с поклоном удалился, Хории промолвил:

– Думаю, капитан Кольдеве, что ваша рота обрадуется возможности снова увидеть Землю.

– Прошло слишком много времени. Нас перебрасывали с места на место. Полагаю, многим из нас захотелось бы эмигрировать в другую колонию.

– Все возможно, – добродушно заметил Хории. – Будь я помоложе, то также хотел бы этого. Скажите, капитан Кольдеве, как, по-вашему, будет развиваться здешняя политическая ситуация?

– По-моему, директор «ЮСС» Мацудаира собирается предпринять шаги, которые возмутят местное население, – откровенно ответил Кольдеве. – Очень сильно возмутят.

– Но у населения должно хватить ума не бросать вызов имперскому правительству, – возразил Хории. – Финны много раз воевали с русскими и знают, что муравьям не следует задирать слонов, не так ли, старший сержант Рытов?

Рытов кивнул, поглощенный своей работой:

– Вы сами хотели бы вернуться домой, старший сержант?

– Домой? – Рытов поднял взгляд и горячо отозвался: – Еще как!

Адмирал позволил Кольдеве проводить его к самолету. Хории не понимал, что под «домом» Рытов подразумевал давно уничтоженный Санкт-Петербург. В действительности он не намеревался покидать арсенал 3-й роты до конца своих дней.

Куда более интересующийся оружием, чем людьми, Рытов вспомнил то, что хотел сказать насчет муравьев и слонов, только спустя несколько минут после ухода адмирала.

– Sosialististen Neuvostotasavaltojen Liito voitti hyvana kakkosena tuli maalin pieni sisukas Suomi, – пробормотал он себе под нос, не отрываясь от работы. Это была знаменитая строка из романа о войне СССР против финнов. – Советский Союз победил, но маленькая мужественная Финляндия заняла почетное второе место.

 

Понедельник (315)

Утреннее заседание штаба адмирала Хории ошеломило бы любого иностранца. Считая себя «унитарной нацией с гомогенным типом существования», многие японцы полагали, что они обладают «предупредительным восприятием», позволяющим им безошибочно определять, что думают их соплеменники. Поэтому у них и прижился довольно странный способ достижения компромисса между двумя различными точками зрения – при помощи не столько аргументов в пользу того или иного мнения, сколько «силы личности». Харагей, как именовали подобные дискуссии, в лучшем случае выглядели несколько двусмысленно, а в худшем представляли собой своего рода немую сцену.

Так как и адмирал Хории, и сторонники решительных мер стремились избежать открытого столкновения, сама сущность спора осталась невысказанной, а все прочее звучало предельно расплывчато. Как говорил потом Хории Ватанабе: «Неразумное использование такого несовершенного средства общения, как слова, могло окончиться выливанием ушата холодной воды на с таким трудом достигнутое взаимопонимание».

К сожалению, адмирал Хории покинул совещание под впечатлением, будто полковник Суми согласен с необходимостью отложить принятие крутых мер, в то время как Суми удалился уверенным, что Хории молчаливо одобрил немедленный арест Верещагина и Бейерса, покуда его можно произвести, не создавая лишнего шума.

Немногие из присутствующих офицеров, которые считали подобную меру глупой и ненужной, независимо от того, осуществить ее сейчас или позже, предпочли оставить свое мнение при себе.

 

Вторник (315)

Убедившись в отсутствии в помещении подслушивающих устройств, полковник Суми обратился к офицерам двух рот службы безопасности:

– Копии приказов на столе перед вами. Пожалуйста, ознакомьтесь с задачей каждого из вас. Наша цель – арест подполковника Антона Верещагина, Альберта Бейерса и их наиболее видных подчиненных. Мне сообщили, что этим вечером Верещагин встречается с Бейерсом в резиденции президента, где мы их и арестуем. Батальон маньчжурского полка окружит казармы в Блумфонтейне, обеспечив невмешательство людей Верещагина.

– Мы охотно выполним ваши приказы, – не очень-то уверенно заявил майор Нисияма. – Убежден, что вы и адмирал Хории предусмотрели все возможные последствия подобной операции.

На этот раз Суми сделал про себя заметку при первой же возможности избавиться от Нисиямы.

– Я беру на себя полную ответственность! – рявкнул он. – Эти люди вынашивают изменнические планы! Мы находимся в одном из переломных моментов истории! Миссия нации Ямато – предотвратить демонизацию человечества! Вы должны арестовать этих людей, не возбуждая беспокойства, дабы оппозиция могла быть сокрушена в один миг! – Суми сердито уставился на подчиненных.

– Повторяйте за мной: «Ради самосохранения наша нация вынуждена прибегать к силе оружия и уничтожать все препятствия на своем пути».

Офицеры безропотно подчинились.

– «Мы пожертвуем всем во имя нашей нации, – нараспев продолжал Суми. – Мы решили посвятить себя нации душой и телом. Ключ к победе – вера в нее».

Офицеры твердили текст, словно молитву.

Подняв меч, Суми завершил свои заклинания:

– «Мы клянемся ничем не запятнать славное наследие наших предков и идти вперед, покуда восемь углов мира не окажутся под одной крышей».

Спустя два часа «черноногие» и маньчжуры выступили на выполнение задания.

В одной из искусственных пещер Ураганных гор Тимо Хярконнен сбросил на пол свое снаряжение и бесцеремонно распахнул дверь Матти Харьяло.

– Сэр, лейтенант Томас сообщает, что пять рот маньчжуров движутся в направлении Блумфонтейна, а несколько грузовиков с «черноногими» выехали из казарм в город.

Растянувшийся на койке, но полностью одетый Харьяло открыл глаза.

– Они используют радиотелефоны и забили все частоты минут пять назад, – добавил Хярконнен.

Харьяло быстро оценил ситуацию.

– Значит, началось. Передай всем, чтобы приступали к выполнению плана «А», Антон сейчас с Раулем и Альбертом. Как у них дела?

– Они ничего не сообщали. Лейтенант Томас пытается с ними связаться.

Харьяло спрыгнул с койки.

– Ладно, Тимо. Поднимай всех.

Верещагин, Брувер, Санмартин и Альберт Бейерс сидели в кабинете Бейерса, когда вошел Том Уинтерс. В руках у секретаря был автомат с глушителем, еще два висели у него на плече.

– На улице полно «черноногих»!

Ханна Брувер с беспокойством посмотрела на мужа. В дверях появилась вроу Бейерс с Хендрикой на руках.

– Через черный ход? – спросил Верещагин, забирая один из автоматов.

Уинтерс покачал головой.

– Люди на крыше заметили «черноногих» и там.

– Тогда через туннель, – заключил Санмартин, вооружаясь и подталкивая вперед Альберта и Бетье Бейерс. Верещагин похлопал Брувер по плечу, давая понять, что пора двигаться.

Хендрика зашевелилась на руках у Бетье Бейерс.

– Мой котенок! – захныкала она, понимая, что что-то не так.

– Ты должна быть спокойной и храброй, – шепнула ей на ухо «мама» Бетье, когда они спускались в подвал.

Тусклый голубоватый свет в туннеле позволял видеть на расстоянии всего нескольких метров. Верещагин закрыл дверь на засов.

– Пожалуйста, наденьте куртки и ботинки.

Санмартин дал дочери снотворную таблетку, завернул ее в одеяло и уложил в сетку, которую мог нести на спине.

– Я не могу проглотить это без воды, – пожаловалась девочка.

С улицы наверху донеслись звуки выстрелов и рев миномета.

– Это очень важно, малышка. Просто разжуй ее. Тогда ты сможешь заснуть, – упрашивал дочь Санмартин.

– Пожалуйста, сделай это, Хендрика, – вмешалась в разговор Ханна, натягивая доходящие до лодыжек башмаки.

Через минуту девочка заснула. Санмартин двинулся вперед, предоставив Верещагину замыкать процессию.

Туннель был проложен одновременно с канализацией, и Бетье Бейерс держалась за канализационную трубу, чтобы не упасть.

– Том здесь? – спросила она.

– Пожалуйста, говори шепотом. Наши голоса могут услышать по трубам, – предупредил Верещагин. – Мины означают, что Тому не понравилось то, что сообщили «черноногие». Боюсь, что он уже мертв.

– Он был паршивым секретарем, но хорошим солдатом. Надеюсь, ребята на крыше успели смыться, – добавил Санмартин, отлично зная, что те остались на крыше, чтобы позволить беглецам выиграть время.

– Интересно, знает ли об этом адмирал, – промолвил Альберт Бейерс.

– Не уверен, что это имеет значение, – отозвался Санмартин. – Думаю, что мы так или иначе приговорены.

Спустя минуту Бетье Бейерс обернулась назад.

– А где Антон? Мы должны его подождать!

– Он нас догонит, – улыбнулся Санмартин. – Антон устанавливает мины-ловушки – просто на всякий случай.

Вскоре они выбрались в заранее приготовленное убежище на расстоянии девятнадцати кварталов.

– Здесь есть машина? – спросил Бейерс.

– Да, но лучше ею не пользоваться, – ответил Санмартин. – А вдруг у них хватило ума расставить кордоны на дорогах и проверять пассажиров? Мы передохнем здесь, а потом отправимся туда, где нас смогут подобрать. – Он обнял Бетье Бейерс и вытер слезы, выступившие у нее на глазах. – Все будет в порядке, мама.

С нелегким чувством лейтенант Лангерман подошел к воротам завода. Трое из его шестнадцати резервистов не прибыли в условленное время, и он все еще надеялся, что они появятся. Завод был ярко освещен, и Лангерман слышал шум машин, свидетельствующий, что третья смена приступила к работе.

Ночной сторож читал порнографический роман и не замечал Лангермана, пока тот не постучал по стеклу.

– Все в порядке. Мы хорошие ребята. У нас есть письменный приказ президента Бейерса, – заверил Лангерман сторожа, указывая на четырехцветный флажок и верещагинскую эмблему саламандры, наспех вышитые на его форме. Лангерман и его люди сменили старые, поношенные мундиры на новые, которые лучше предохраняли от сенсоров. Теряя терпение, Лангерман бросил: – Проводи меня к вашему начальнику.

Косясь на винтовку под мышкой у Лангермана, сторож, не теряя времени, отпер ворота и проводил лейтенанта к начальнику смены. Войдя на территорию фабрики, люди Лангермана разошлись выполнять свои задания.

– Хеэр Кемп, этот человек хочет вас видеть, – робко доложил сторож своему боссу.

– Хеэр Кемп, – вмешался Лангерман, – я офицер армии Зейд-Африканской республики. Забыл – это наша третья или четвертая республика? Как бы то ни было, у меня имеется письменное распоряжение президента Бейерса изъять определенные компоненты вашего оборудования и воззвание, которое нужно прочитать вам и вашим рабочим. – Лангерман протянул ему бумаги.

– Все в порядке, Ян. Возвращайся на свое место и пока никому ничего не сообщай, – приказал сторожу Кемп, изучая документы и пробегая пальцем по размашистой подписи Бейерса. – Но ведь это мятеж! – воскликнул он.

– Боюсь, что у нас не осталось иного выхода. Несколько часов назад имперцы попытались арестовать правительство. Но на сей раз полковник Верещагин на нашей стороне. – Лангерман улыбнулся под щитком, прикрывающим его лицо. – Нам нужно остановить ваше производство, изъяв микрочипы из оборудования. Если мы победим, то вернем все назад. А если проиграем, то у народа будут другие поводы для беспокойства.

Кемп удивленно посмотрел на него.

– Хеэр Лангерман? Это вы?

– Черт побери, Кемп! – Лангерман отбросил с лица щиток. – Вы не должны были узнавать меня. Если об этом пронюхают имперцы, к вам могут применить репрессии.

– Простите, сэр. Я не упомяну об этом. – Кемп встал и пожал Лангерману руку. – Все равно я рад видеть вас снова. Лучше бы вы позволили мне прочитать прокламацию рабочим. Ваш голос слишком знакомый. Как ваша семья, сэр?

– На прошлой неделе я отправил ее в деревню. А ваша?

– Превосходно, сэр. – Кемп потянулся к ящику стола. – Если старина Альберт говорит, что нужно поднимать восстание, то полагаю, нам следует выпить за его успех.

– Спасибо, но мы спешим. А этот щенок, которого прислал вместо меня Мацудаира, еще здесь? Я послал двоих ребят в свой бывший офис.

– Наверное, сэр. Ему нравится работать допоздна. – Кемп выглянул в коридор и увидел солдата, катившего перед собой электрокар, в котором сидел связанный японец с повязкой на глазах и кляпом во рту. – Сейчас с ним вроде бы один из ваших людей.

Расслышав голос Кемпа, японец начал извиваться и попискивать сквозь кляп. Солдат покатил тележку дальше, не обращая на него внимания. Кемп помахал им вслед.

Лангерман снова прикрепил щиток.

– Когда прочитаете воззвание, Кемп, попросите рабочих помочь моим ребятам. Некоторые из них простые фермеры, и они знакомы с изъятием микрочипов больше в теории, чем на практике, хотя в прошлое воскресенье, когда завод не работал, мы пробрались сюда на несколько часов, чтобы потренироваться. – Он вздохнул. – Странно. Мне понадобилось несколько дней, чтобы привыкнуть к мысли об участии в мятеже.

– Удачи вам, сэр.

– Удача не помешает всем нам, Кемп.

Спустя час после того, как Лангерман и его люди скрылись в темноте, Кемп, бродя по заводу наткнулся на тарахтящую литейную машину, которую, очевидно, проглядели солдаты. Он отключил машину, извлек микрочип и задумчиво уставился на него; потом пожал плечами, бросил его на пол и придавил ногой.

Еще одна группа из четырех резервистов заявилась в тюрьму Претории и вручила перепуганным надзирателям пачку постановлений о помиловании.

– Бывшие террористы, выходите из камер! – скомандовал капрал – молодой бородатый африканер, – когда тюремщики отделили членов АДС от воров.

– Что происходит? – Геррит Тербланш схватил за руку капрала, едва открылась дверь его камеры.

– Зейд-Африка и полковник Верещагин подняли восстание против имперцев, и президент Бейерс считает, что если мы оставим вас в тюрьме, то вас тут же расстреляют. Я бы против этого не возражал, но Альберт против, поэтому мы приглашаем вас добровольцами в пехоту. Всех, кто в состоянии собраться за пять минут, милости просим к нам.

– А что случится, если нам не понравится в вашей армии? – осведомился один из членов АДС.

– Не знаю. А вот если вы нам не подойдете, то мы вышвырнем вас пинком под зад. – Капрал пошарил в карманах и вытащил пару банкнотов: – Вашим обучением займется Палач, поэтому ставлю двадцать рандов, что никто из вас не продержится и неделю.

– Ну? – Тербланш окинул взглядом бывших товарищей. – Кто еще хочет участвовать в пари?

Около одиннадцати часов, когда не поступило никаких известий от двух отрядов «черноногих, блокировавших дороги из Претории, полковник Суми решил разбудить адмирала Хории. Моментально разобравшись в ситуации, адмирал впал в бешеный гнев и холодно приказал маньчжурам полковника Уно прощупать оборону казарм в Блумфонтейне.

Уже через час дисциплинированный полковник Уно отрапортовал, что люди Верещагина покинули казармы буквально под их носом. Головомойка, заданная несчастному полковнику Суми, не улучшила настроения адмирала.

Хории официально объявил осадное положение и о прекращении полномочий избранного правительства за его тесные связи с мятежниками Верещагина. Суми погнал измученных «черноногих». брать под контроль газеты, телевидение и радио. Адмирал, прекрасно понимая тщетность своей просьбы, призвал провинциальных зейд-африканских чиновников убедить народ сохранять спокойствие и ожидать распоряжений имперских властей.

 

Среда (315)

– Насколько я понимаю, лейтенант Акамине, – промолвил Хории, – люди Верещагина ночью абсолютно незаметно ушли из казарм. Пожалуйста, доложите, какие потери мы понесли, занимая эти казармы.

Лейтенант Акамине был первым из офицеров полковника Уно, ступившим в покинутые блумфонтейнские казармы, и Уно отправил его в штаб-квартиру Хории в качестве козла отпущения.

Акамине испуганно посматривал на полковника Суми и капитана Янагиту, уже, очевидно, испытавших на себе гнев адмирала.

– Мы понесли совсем небольшие потери, достопочтенный адмирал. По-видимому, люди Верещагина отбыли в спешке, и саперы без особого труда смогли обезвредить большую часть оставленных ими мин-ловушек.

– Слабое утешение. Пожалуйста, объясните, каким образом была осуществлена эта эвакуация.

Акамине помедлил, подыскивая нужные слова.

– Полковник Уно считает, что это был хорошо продуманный план. Мы обнаружили туннель, ведущий к безлюдному району почти в полукилометре от периметра казарм.

– Это неудивительно, учитывая, что вся планета давным-давно битком забита горно-промышленными предприятиями. – Хории бросил на Суми злобный взгляд. – Полковник Суми уже заверил меня, что у Верещагина имелись тщательно продуманные планы, и я искренне надеюсь, что это правда. Было бы крайне тревожно узнать, что столь быстрое исчезновение – следствие мгновенной импровизации. А как насчет его машин и авиации?

– На территории казарм остались несколько грузовиков, два вертолета и четыре бронемашины типа «97». – Акамине заколебался. – Грузовики приведены в негодность, а вертолеты и бронемашины лишены ряда компонентов.

– Каких именно компонентов? Снарядов?

Акамине уныло кивнул.

– Они попросту ободраны сверху донизу, достопочтенный адмирал.

– Потемкинская деревня, – неожиданно усмехнулся Хории.

Акамине вручил Ватанабе для передачи адмиралу листовку с текстом на обеих сторонах.

– Ребятишки разбрасывали эти листовки по всему Блумфонтейну. Полковник Уно просит указаний, что с ними делать?

По мнению Хории, Уно был слабохарактерным человеком, тратившим слишком много времени на выслушивания своего начальника штаба – подполковника «черноногих».

– Их распространяли повсюду, – фыркнул он, не притрагиваясь к листовке. – С обращением президента Бейерса незнакомы лишь те, кто одновременно слепы и глухи, не так ли, полковник Суми? Пожалуйста, передайте полковнику Уно, чтобы он не обращал на это внимания. А что с арсеналом, Акамине?

– Он был пуст, за исключением небольшого количества жидкой взрывчатки. Боеприпасы и оружие исчезли.

Хории обернулся к адъютанту.

– Что вы об этом думаете, капитан Янагита?

– По-моему, сэр, – с Чопорным видом ответил Янагита, – подполковник Верещагин незаметно удалил из казарм людей и боеприпасы где-то вчера вечером.

– Согласен. – Хории вновь обратился к Акамине: – Передайте полковнику Уно, что я ни в чем его не обвиняю.

– Благодарю вас, достопочтенный адмирал. – Акамине низко поклонился.

– Последний вопрос, Акамине. Как насчет сауны?

– Сауны? – Акамине выглядел озадаченным.

– Ладно, это не имеет значения. Вы свободны. Пожалуйста, передайте полковнику Уно, что я хочу его немедленно видеть.

– Слушаюсь, достопочтенный адмирал. – Акамине отсалютовал и вышел.

Хории скрестил руки на груди.

– Итак, птички улетели. Сомневаюсь, что полковнику Уно удастся их отыскать. Что еще произошло за эту ночь, капитан Янагита?

– По-видимому, сэр, запущена в действие заранее подготовленная программа саботажа. На всех заводах техника выведена из строя путем изъятия маленьких, но жизненно важных деталей. Управляющие заводами «ЮСС» единодушно заявляют, что не в состоянии продолжать работу предприятий. Мацудаира-сан сообщил, что трое его помощников похищены.

На огромном Мариентальском прииске к северо-востоку от Блумфонтейна сотрудники «ЮСС» показали Янагите стотонные экскаваторы и тридцатитонные тягачи, способные сровнять с землей горы, но лишенные компьютерных деталей, которые управляли всеми их действиями. Главный инженер с усмешкой заметил, что если бы его снабдили тачками и увеличили рабочий день, то он теперь мог бы выполнить то, что раньше делал за день, лет за четырнадцать, при условии, что кто-нибудь за это время сможет заставить работать плавильни.

– Подполковник Верещагин – очень проницательный человек. Он смог нащупать жизненно важную точку нашего конфликта.

– Не понимаю, сэр.

– Моя цель – покончить с сопротивлением и обеспечить бесперебойные поставки металлических сплавов. Даже если мы сохраним контроль над местным населением, Верещагин устроил дела таким образом, что мы не в состоянии обеспечить поставки, не нанеся ему полного поражения – а быть может, даже тогда. Какой изобретательный штрих! Что-нибудь еще, Янагита?

– Да, достопочтенный адмирал. Мы заняли все стратегически важные пункты, кроме океанской вышки и двух рудников, захваченных небольшими группами мятежных солдат. Полковник Суми почтительно рекомендует атаковать эти позиции.

Суми хранил весьма несвойственное ему молчание.

– Верещагин намеренно перекрыл нам доступ к океанской вышке и глубоким рудникам. Он знает, что если мы вынудим его людей взорвать их, то понадобятся годы, чтобы вновь привести сооружения в рабочее состояние. Я обдумаю рекомендацию полковника Суми. Пока я не приму решение, не предпринимайте никаких действий против этих людей.

Янагита судорожно глотнул.

– Позвольте заметить, сэр, что эти солдаты не японцы и не могут спастись бегством. По-моему, молниеносная атака вынудит их сдаться и передать предприятия в наши руки с минимальными повреждениями.

– А если вы ошибаетесь, Янагита, и они взорвут себя вместе с предприятиями? – саркастически осведомился Хории. – Вы лично отстроите их заново?

Хории прошелся по комнате.

– Верещагин оставил там солдат только из расчета, что я испытаю их решимость и они погибнут, но не сдадутся. Он сделал это, чтобы напомнить мне, что его не следует недооценивать. Вы знакомы с историей России, Янагита?

– Очень мало, сэр. Она потерпела поражение в Первой тихоокеанской войне.

– Россия перенесла татарское иго, коммунизм и страшную катастрофу. Десятки миллионов ее жителей погибли. Верещагин напоминает мне об этом. Издайте строгий приказ оставить этих солдат в покое.

Хории снова начал мерить шагами комнату.

– Фактически Верещагин вызывает, нас на дуэль. Оставленные им солдаты должны дать нам это понять. Все очень просто. Если нам удастся их сломить, мятеж будет окончен. Вы передали мои приказы подполковнику Эбилю?

– Да, сэр. К сожалению, он заявил, что не может их выполнить, – с еще большим смущением ответил Янагита.

– Так я и думал. Это пчелиный укус в заплаканное лицо, – процитировал Хории старую поговорку. – Эбиль имеет в виду, что его люди не будут ни помогать, ни препятствовать нам. Он, несомненно, знает, что поплатится за это, когда мы получим голову Верещагина.

Хории сел и откинулся на спинку стула, глядя в потолок.

– Мы не должны позволить Верещагину диктовать условия. Имея такой численный перевес, нужно раздавить врага, не давая ему времени перевести дух. Нам необходимо установить местонахождение основных сил Верещагина, прежде чем он успеет подробно разработать свои планы.

– Это я могу вам гарантировать, сэр, – заявил Янагита.

– Пожалуйста, сделайте это в течение недели. Вы свободны.

Когда дверь за Янагитой закрылась, Суми самым воинственным тоном выпалил:

– Я придерживаюсь другого мнения, адмирал. Поспешные удары часто приходятся мимо цели. Уверен, что мои действия помогли разоблачить заговор.

– Учитывая, что Верещагин предугадал все действия, которые вы пытались предпринять против него, я содрогаюсь при одной лишь мысли, насколько он стал бы опаснее, если бы вы дали ему еще больше времени на подготовку. Ваше неподчинение и невнимание к деталям мы обсудим в другой раз. А до тех пор я еще могу вами воспользоваться. У вас есть какие-нибудь просьбы? – осведомился он, зная ответ, но желая услышать его от Суми.

Полковник неимоверным усилием сдержал гнев.

– Я хочу возглавить атаку на мятежников.

– Хорошо. Разумеется, я рассчитываю, что в будущем вы обеспечите большую степень повиновения со стороны моих офицеров.

– Так точно, достопочтенный адмирал, – с трудом вымолвил Суми.

Через несколько минут здание содрогнулось от громкого взрыва, почти полностью уничтожившего склад, который люди Томаса посетили несколькими днями раньше.

Хории улыбнулся.

– Достойный противник, – пробормотал он.

В каждой армии находится человек, который умудряется не услышать вовремя приказ. В 1-м батальоне 35-го стрелкового полка таким человеком почти всегда оказывался рядовой Пригал.

Как раз в это утро Пригал ехал в блумфонтейнские казармы, сидя за рулем пикапа с грузом растительного масла, купленного в Верхнем Мальборо. Используя личную инициативу и изобретательность, благодаря чему он который уже год оставался рядовым, Пригал умудрился настроить радио не на батальонную станцию, а на программу «50 хитов».

Поэтому только подъехав к воротам и просигналив, он обратил внимание, что на часах стоят маньчжуры. Те, в свою очередь, заметили, что Пригал таковым не является, и схватились за винтовки. Когда Пригал разворачивал пикап, то самое Провидение, которое охраняет детей и пьяных, направило одну пулю десятью сантиметрами правее его тела, а другую – двадцатью сантиметрами левее.

Оставляя за собой широкий след пролившегося масла, пикап на трех целых шинах затарахтел по улице. Двое маньчжуров, попытавшиеся пуститься в погоню, минут пять кувыркались в пролившемся масле. Испуганный африканер, наблюдавший за происходящим из аптеки, потом долго жалел, что не захватил с собой видеокамеру.

Спустив пикап в канаву, Пригал скрылся в заранее условленном убежище. После того как сержант обрушил на него порцию отборной ругани под громогласный хохот остальных, Матти Харьяло поздравил Пригала с тем, что он выполнил приказ там, где спасовал бы любой другой.

Обеспечивший себе еще одно скромное упоминание в истории батальона Пригал сделал справедливый вывод, что лучше бы ему было угодить под пули.

Ответ Зейд-Африки на объявление адмиралом Хории осадного положения и отмену деятельности гражданского правительства был моментальным и превосходно скоординированным. За одну ночь повсюду исчезли таблички с названиями улиц и номерами домов. Правительства округов перестали функционировать, отказываясь посылать доклады и отвечать на телефонные звонки. Полиция уволилась вплоть до последнего человека.

Население поголовно позабыло английский и соглашалось общаться исключительно на африкаанс. Впрочем, японские офицеры с помощью переводчиков обнаружили, что никто не склонен общаться и на этом языке. Африканеры всегда владели даром безмолвного оскорбления. Как сказал один старик: «Мы можем поступать с имперцами так, как черные поступали с нашими предками».

Люди Верещагина охотно давали населению практические советы. Еще Мохандас Ганди извлек уроки из кампании гражданского неповиновения, которую вели финны против царского правительства в начале XX века. Ханс Кольдеве справедливо заметил, что «это у них в крови».

 

Четверг (315)

В глубокой пещере у подножия Драконовых гор, ставшей местопребыванием зейд-африканского правительства, Ханна Брувер и кворум эвакуированных парламентариев в первый же день приняли пакет законов, легализовывавших нынешнее положение дел. Уже спустя несколько минут все законы были подписаны Альбертом Бейерсом. Одному из законодателей, который вздумал высказывать нелепые идеи о необходимости сначала изменить конституцию, бесцеремонно велели сесть и заткнуться.

Одним из законов, который Брувер и Бейерс с превеликим трудом вбили в коллективную глотку Ассамблеи, был Акт о народном ополчении, который обеспечивал воинскими званиями, жалованьем, пенсией и всем прочим людей Верещагина, по взводно разбросанных в лесном массиве, тянущемся с западной части Драконовых гор к долинам рек Вааль и Оранжевая.

Наименее опытные из солдат Верещагина в течение первых двадцати четырех часов просто изнывали от скуки.

– Как ты думаешь, сколько еще пройдет времени, прежде чем мы выступим? – спросил рядовой Вос-лоо у своего приятеля Криглера, прислонившись к древовидному папоротнику.

– Ты слышал капитана Кольдеве так же, как и я, – хмыкнул Криглер. – По-твоему, я умею читать мысли?

– И то верно. Я мог бы и сам догадаться, что ты ничего такого не умеешь. – Промолчав, Вослоо вновь подал голос: – А сколько у тебя в заначке?

Криглер похлопал по вещмешку.

– Триста шестьдесят патронов. Этого достаточно?

– Не знаю. Сержант Орлов дал понять, что нам понадобится больше.

– Слушай, они ведь всучили нам по две патронные сумки с четырьмя магазинами в каждой плюс еще один в моей винтовке. Сорок патронов умножить на девять получается триста шестьдесят. Если бы они посчитали, что этого мало, то дали бы нам больше сумок, верно? По-твоему, мы тащим мало поклажи? – буркнул Криглер, думая об однозарядных ракетницах, гранатах и запасных рожках для автоматов, не говоря уже о пайке и воде.

– Вроде бы даже чересчур, но кто его знает?

– Почему бы тебе не спросить Бори, сколько у него боеприпасов? Держу пари, что не больше трехсот шестидесяти патронов.

– Идет. Ставлю пять рандов, что у него не меньше четырехсот.

– Ну и дурень же ты! – фыркнул Криглер. – На прошлой неделе он обругал меня за то, что я несу полный тюбик зубной пасты. Эй, Бори! Сколько у тебя патронов?

Капрал Уборевич с удивлением посмотрел на солдат.

– Мы побились об заклад, – пояснил Криглер.

– Давайте посчитаем. Одна обойма в ружье. – Задумавшись на момент о такой мелочи, как древнее различие между ружьем и винтовкой, Уборевич открыл две патронные сумки на бедрах. – В каждой по восьми, и еще восемь здесь. – Он хлопнул по нагрудным карманам куртки.

Вослоо заметил, что Уборевич зашил петельки карманов, чтобы не потерять ни обоймы.

– Всего шестьсот восемьдесят патронов.

– Ты выиграл, – недовольно буркнул Криглер.

– Погодите. – Уборевич начал ощупывать себя и обнаружил еще три магазина в боковом кармане. Он задумчиво нахмурился. – Не могу вспомнить, куда я дел остальные. Может, оставил их в рюкзаке. Ну, это не имеет значения. У Орлова всегда найдутся излишки, которые можно позаимствовать.

– Понял? – поддел друга Вослоо.

Уборевич подмигнул Криглеру и свистнул, в точности имитируя звук снаряда.

Вослоо тут же нырнул в ближайшую яму, которая, как большинство ям в верхней долине Вааля, была наполовину заполнена водой. Через несколько секунд он понял, что его разыграли.

– Черт бы тебя побрал, Бори, ну и шуточки!

– Зато хорошая практика, – усмехнулся Уборевич и тотчас же услышал голос по радио:

– Это Ваньяу. Бори, не стыдно тебе дурачиться?

– Стыдно, сержант, – вздохнул Уборевич.

– Так я и думал.

– Что было нужно сержанту? – поинтересовался Криглер.

Уборевич снова вздохнул.

– Основываясь на опыте, ребята, я думаю, сержант хотел, чтобы я показал вам лучший способ вырыть отхожее место. Может даже несколько.

Рауль Санмартин собрал в пещере эвакуированных политиков и обратился к ним, стоя на ящике с боеприпасами:

– Прошу внимания, – Он сделал паузу, ожидая, пока не утихнет бормотание. – Моя жена говорит, что некоторые из вас жалуются на здешнее меню, состоящее исключительно из тушенки. Сожалею, но это не отель. Уверяю вас, что вы едите то же, что ем я и что едят солдаты, когда им удается поесть. – Он снова сделал паузу. – Несколько лет назад подполковник Верещагин спросил у солдат, что они предпочитают – разные деликатесы вроде пива в поле или пятьдесят пар свободных рук, могущих держать винтовки. Голосование было единодушным. Потом мы проводили подобную процедуру еще два-три раза. Если хотите помочь нам с обслуживанием, то милости просим.

Санмартин передал добровольцев Бетье Бейерс, которая выбрала себе в помощницы Еву Мур.

Конечно, Санмартин понимал, что они могли бы захватить с собой еще нескольких штатских в качестве прислуги, но казалось неразумным оставлять несколько сот политиканов без общественно-полезного труда.

 

Пятница (315)

Работая всю ночь, штаб адмирала Хории выработал план высадки к северу от Блумфонтейна, у подножия Драконовых гор, понимая, что люди Верещагина не могли уйти слишком далеко. План был принят на утреннем совещании без лишних споров. Миссия была поручена 1-му батальону маньчжурского полка полковника Уно при полном руководстве полковника Суми. Батальону дали двадцать четыре часа на подготовку.

– Мы уничтожим их! – возбужденно выкрикнул Уно, покидая собрание.

Когда комната опустела, Хории с усмешкой посмотрел на адъютанта.

– Первый удар барабана придает смелости, а, Ватанабе?

– Не понимаю, достопочтенный адмирал, – признался Ватанабе.

– Наша стратегия заключается в том, чтобы казаться медлительными, а потом внезапно атаковать Верещагина, когда он этого не ожидает. Вам следует подумать над этим, Ватанабе, – безмятежно промолвил Хории.

Пока выходить в народ еще было сравнительно безопасно, Ханна Брувер и ее коллеги организовали живую цепь от Верхнего Мальборо на юге до Боксбурга на севере в знак мирного протеста.

Пренебрегая советами полковника Суми, адмирал Хории предпочел проигнорировать демонстрацию, разрешив маньчжурам и «черноногим» всего лишь поиграть дубинками. В результате среди гражданских лиц погибли только двое.

 

Суббота (315)

Потягивая чай из кружки, старший сержант службы связи Тимо Хярконнен наблюдал за майором Харьяло, раскладывающим пасьянс на маленьком столике.

– Ненавижу сидеть и ждать, пока что-нибудь не произойдет, – проворчал Харьяло.

– Терпение, сэр, – вздохнул сержант, отлично понимая причину недовольства командира.

Харьяло уставился на карты и с отвращением отшвырнул их.

– Антон говорит, что сегодня или завтра они пришлют в горы несколько рот. Как по-твоему, Тимо?

– Пришлют сегодня, если они не слишком толковы, и завтра, если они вовсе бестолковы.

– По-видимому, все-таки завтра, но простой разведкой дело не ограничится. Хории захочет побыстрее положить этому конец, поэтому я думаю, он попытается в один присест обнаружить нас и разделаться. – Харьяло снова взялся за карты.

Щит связи, обслуживаемый посменно Хярконненом и его помощником, сержантом Эско Пойколайненом, был нервным центром батальона, особенно сейчас. Служба связи адмирала Хории обладала самым лучшим оборудованием для детектирования и перехвата, каким только могла снабдить ее Земля, поэтому Верещагину пришлось усеять всю страну коротковолновыми релейными узлами – примитивным эквивалентом полевой телефонной связи, – так как обычно переговоры по радио противник мог заглушить или, что еще хуже, использовать для определения местонахождения переговаривающихся.

Пойколайнен постучал по плечу Хярконнена.

– Что-то пробивается сквозь помехи.

Крутнувшись на стуле, Хярконнен ковырнул что-

то в коробке реле. Харьяло подошел и стал за спиной обоих связистов. Послышался треск.

– Чертовы помехи! – выругался Хярконнен. – О'кей, мы их поймали. Это Хярконнен. Говорите.

Послышался голос командира разведвзвода лейтенанта Томаса:

– Это Томас. Очень трудно с вами связаться. С космодрома поднимаются самолеты. Только что взлетела группа из четырех «Шайденов», четырех вертолетов, двух «Воробьев» и двенадцати – повторяю, двенадцати – транспортных самолетов курсом 348 градусов. Две такие же группы готовятся к взлету.

– Четыре «Шайдена», четыре вертолета, два «Воробья», двенадцать транспортов – первая из трех групп, – курс 348 градусов, – повторил Хярконнен.

– Правильно. Похоже, «Шайдены» в первой группе снабжены обычным грузом. Конец связи.

Верещагин каким-то образом ощутил необходимость своего присутствия и появился из бокового прохода, служившего ему спальней.

– К нам летит около трех рот. Думаешь, в центр хребта? – спросил Харьяло.

Верещагин постучал по ноге незажженной трубкой.

– Скорее всего. Очевидно, они намерены выбрать пару посадочных площадок, несколько раз изменив курс, чтобы сбить нас с толку. – Подобрав электронную указку, начал чертить рисунки на карте. – У «Шайденов» нет снаряжения для оборудования посадочной зоны, так что им придется подобрать около дюжины площадок.

Вскоре пришло еще одно сообщение.

– Это Минтье Цилли. Колонна бронемашин вышла из гаражей космопорта и движется на север по дороге в Преторию. Похоже, там не меньше батальона.

Харьяло посмотрел на Верещагина.

Призванная несколько дней назад экономистка Цилли была членом резервного разведвзвода Верещагина – «добровольцев с Бейкер-стрит», в чьи обязанности входил сбор информации о противнике. Как и ее товарищи по взводу, Цилли не была обучена сражаться, как солдат. Зато она была готова умереть, как солдат, если в этом будет необходимость.

– Это Харьяло. Сколько там машин? – спросил ее Матти.

– Пока прошли шесть вездеходов и семь «кадиллаков». Они держатся на расстоянии около ста метров друг от друга, но дальше идет еще очень много машин.

– Хорошо. Сообщи, когда сосчитаешь всех. Конец связи.

Дороги через Драконовы горы были очень скверными, и появление колонны бронемашин озадачило Верещагина.

– Авиация приземлится здесь или здесь, – пробормотал он, указывая на две сравнительно открытые пустоши к северу от деревни Валкенсваард, обозначенные на электронной карте. Там находилась часть 2-й роты под командованием Ивана Сиверского. Посмотрев на Харьяло, Верещагин задал самый важный вопрос:

– Где военные корабли?

– На высоте около тридцати пяти километров. Минут десять назад они двинулись к северу, – ответил Харьяло.

Несколько десятков человек, снабженных астрономическими приборами, держали военные корабли адмирала Хории под постоянным наблюдением, сообщая о каждом изменении в их позиции.

Военные корабли и геосинхронизированые искусственные спутники, используемые для стрельбы в цель, обладали превосходным визуальным и термическим оборудованием для осмотра планеты, от которого можно было укрыться только под густой растительностью. Верещагин постарался спрятать в лесах людей и машины. Однако орудийный огонь из космоса засекут моментально – мятежники со многих планет испытали это на себе.

– Адмирал Хории использует маньчжуров в транспортных самолетах и бронемашинах, чтобы они завязали с нами перестрелку и указали цель его Кораблям, – заметил Верещагин.

– Нам нужно отвлечь корабли куда-нибудь еще, если мы собираемся затеять свару с маньчжурами, – отозвался Харьяло. – Тимо, передай Томасу, чтобы он приступал к трюку, о котором мы говорили, а потом соедини меня с Сиверским.

Одна из групп разведвзвода Томаса терпеливо ожидала приказа у восточного конца взлетно-посадочной полосы космопорта, где находился аванпост императорского гвардейского батальона. Люди Томаса должны были обрушить на злополучных гвардейцев шквальный огонь, а затем исчезнуть, оставив за собой взрывающиеся хлопушки, дабы имитировать продолжение атаки. Если адмирал Хории будет введен в заблуждение, то бросит на помощь гвардейцам военные корабли.

И если корабли развернутся, а маньчжурские штурмовые силы нет, то отряду Сиверского представится удобная возможность…

Открытый участок около двух третей километра в диаметре, избранный в качестве посадочной зоны и произвольно названный Гифу-Тиба, с трех сторон окружал лес, а на севере вырисовывались вершины гор. Сидя в двухместном «Воробье», полковник Суми кружил над поляной. Миниатюрный самолет, изготовленный из недоступных для радаров материалов и отделанный панелями, приобретающими краски окружающей среды, был практически невидим.

Суми наблюдал, как два «Шайдена», следующие за беспилотными разведывательными «Колибри», забрасывали площадку маленькими бомбами и поливали лес на севере орудийным огнем. Когда замер грохот взрывов, еще пара «Шайденов» сбросила несколько канистр жидкого топлива, растекающегося клейкой пеленой и взрывающегося на расстоянии нескольких метров от земли, чтобы выжечь кустарник и мощной ударной волной сдетонировать заложенные мины.

Огонь быстро выгорел, и вертолеты заняли наблюдательную позицию над четырьмя углами зоны, обеспечивая безопасную высадку войск.

– Мы не заметили вторичных взрывов и ответного огня, – доложил Суми командир группы «Шайденов». – Выдвигаемся в сторону долины.

Суми связался с полковником Уно и велел ему приступать к высадке.

Вскоре на площадку один за другим приземлились и снова взлетели три транспортных самолета, выбросив несколько десятков нервных маньчжуров, первым делом грохнувшихся ничком на землю. Осмотревшись, солдаты маньчжурского разведвзвода осторожно двинулись, в разные стороны среди почерневших от огня папоротников.

Тем временем далеко на юге люди Томаса внезапно атаковали взвод сонных гвардейцев. Спрятавшись в укрытия и паля оттуда по невидимому противнику, бедняги отчаянно призывали на помощь артиллерию и военные корабли.

Снаряды 210-миллиметровых гаубиц космопорта обрушились на участок вокруг аванпоста гвардейцев, а четыре военных корабля адмирала Хории развернулись и двинулись на юг. Несмотря на весьма подозрительное время, избранное для атаки на гвардейцев, «реальная» угроза японским войскам в космопорте оказалась для командования важнее потенциальной угрозы маньчжурам.

Тем временем солдаты маньчжурского разведвзвода благополучно добрались до края леса на севере и востоке выжженной площадки и потому слегка расслабились. Суми нетерпеливо приказал полковнику Уно продолжать высадку.

Вскоре в небе появились еще девять транспортных самолетов, доставивших 4-ю маньчжурскую роту «Дате» и часть минометного взвода. Самолеты один за другим планировали, и маньчжуры россыпью разбегались в разных направлениях под бдительными взорами полковника Суми и полковника Уно, следивших за высадкой с помощью мониторов и готовых в случае необходимости отменить или пересмотреть отданные распоряжения.

– Не забудьте раздобыть сувениры для вашего старого сержанта, – благодушно напутствовал солдат сержант Ма по прозвищу Саблезубый, когда их самолет коснулся земли. Как и другие маньчжурские разведчики, Ма не заметил сенсоры, размещенные ротой капитана Сиверского на вершинах деревьев.

Надежно укрытые в заранее подготовленных местах в лесу к юго-западу от площадки, восемь человек из 7-го взвода Сиверского наблюдали с расстояния нескольких километров за передвижениями маньчжуров и докладывали обо всем своему командиру.

– Это Пихкала. Пока высадились один взвод и одна рота. Рота еще не закончила выгрузку. Мы готовы открыть огонь.

Иван Сиверский обменялся взглядом с сержантом Родейлом.

– Приступайте. Конец связи.

Через несколько секунд два семимиллиметровых пулемета открыли огонь по маньчжурам с восточной стороны зоны высадки, проделывая аккуратные дыры – в приземлившемся транспорте и сея ужас среди маньчжурских пехотинцев.

Осыпаемые лавиной приказов командиров четырех взводов, командира роты, полковника Уно и полковника Суми, маньчжуры определили источник огня и приготовились к атаке, пока орудия вертолета, ближайшего к этому источнику, обстреливали восточный край леса.

К несчастью, врага в буквальном смысле слова там не было. Оружейные мастера Верещагина установили неподалеку от опушки несколько пулеметов на бетонных постаментах, после чего укрыли их пуленепробиваемыми чехлами, снабдили объективами, электронными спусками и нацелили на наиболее подходящие для приземления участки. Нисколько не напуганные огнем, солдаты Пихкалы на юго-запад – ной стороне приводили замаскированные пулеметы в действие с помощью специальных рычагов.

Хотя пулеметная стрельба и не повлекла за собой особых потерь, ошеломленные внезапной атакой маньчжуры пришли к естественному, но ошибочному выводу, что стрельба из миномета, которую сверху и почти по вертикали вел по их позициям Пихкала, также исходит с восточной стороны площадки.

Удары с вертолета: вывели из строя одну из установок Пихкалы, когда, наконец-то придя к согласию, полковник Суми и полковник Уно приказали двум отделениям 16-го маньчжурского пехотного взвода выдвинуться к северной опушке и постараться обойти Пихкалу с фланга. Но их тут же осыпали перекрестным огнем два пулемета в северо-восточном и юго-восточном углах поляны.

Со своего наблюдательного пункта над полем битвы полковник Суми пересчитал пулеметы, обстреливающие маньчжурскую роту, и, приняв вполне понятное и предсказуемое решение, обратился по радио к своим старшим офицерам:

– Говорит полковник Суми. Внимание! 4-я рота определит источник огня и местонахождение противника. 2-я и 3-я роты высадятся на площадке Гифу-Беппу и предпримут марш-бросок с целью окружить врага. Любое сопротивление должно быть подавлено. Конец связи.

Зона высадки Гифу-Беппу находилась на расстоянии добрых четырех километров – двум ротам потребуется по меньшей мере два или три часа похода по изрытому оврагами лесу, чтобы «окружить» людей Пихкалы. Хотя сам Верещагин не Стал бы использовать маневр Суми, он ожидал чего-нибудь подобного, так как именно такую тактику предписывали учебные пособия.

Поэтому когда Суми еще отдавал свои приказы, лейтенант Пер Киритинитис переводил часть 7-го взвода в район площадки Гифу-Беппу.

– Это Киритинитис, – докладывал он, с трудом пробиваясь сквозь помехи. – Иван, мы здесь вместе с двумя «кадиллаками». Они порядком набрали воды, но в общем в хорошей форме. Маньчжуры собираются приземляться – минометы готовы?

Сиверский с трудом удерживался, сидя в люке маленькой бронемашины, снабженной 105-миллиметровым минометом и пробиравшейся по узкой лесной тропе.

– Говорит Сиверский. Мы поспеем вовремя. Я веду отделение 6-го взвода тебе в подкрепление.

С этого момента бойцы из 8-го минометного взвода Сиверского начали расчищать сектор огня перед машинами с четырьмя орудиями.

Пока Киритинитис наблюдал из-за папоротников за высадкой, отделение 6-го взвода занимало боевую позицию. Впереди на поляне распускались, словно цветы, клубы красного, зеленого, желтого и фиолетового дыма, сопровождая приближение маньчжуров к лесным опушкам со всех сторон площадки.

– Говорит Киритинитис. 6-й взвод занял позицию. Вторая очередь идет на посадку. Маньчжуры бросают цветные дымовые шашки – не понимаю зачем.

– Пугают на всякий случай, чтобы мы не мешали вертолетам держать строй, – отозвался Сиверский. – Должно быть, они считают нас шайкой дикарей. Можешь приступить.

Когда самые проворные маньчжуры оказались на расстоянии не более шестидесяти метров от опушки, Киритинитис быстро щелкнул радиопередатчиком на запястье и шепнул:

– Это Киритинитис. Огонь по моему сигналу. Они устанавливают в центре зоны артиллерийский радар. Займись этим, Тойво. Бейте из гранатометов по вертолетам, которые ведут наблюдение, – 1-е отделение 7-го взвода с юго-востока, 2-е отделение 7-го взвода с юго-запада, 2-е отделение 6-го с северо-востока. «Кадиллаки» пусть займутся транспортными самолетами. Каждый уничтожает живую силу противника в своем секторе. Готовы?

7-й взвод, 2-е отделение 6-го взвода, минометчики и «кадиллаки» сообщили о своей готовности, и Киритинитис произнес про себя старую солдатскую молитву: «Призови нас к себе, Господи, но не сейчас!» Как только вторая группа из восьми самолетов зашла на посадку, Киритинитис отдал приказ:

– 7-й взвод, огонь!

Три ракеты «земля – воздух» сбили три из четырех наблюдающих вертолетов. Четвертый, открыв огонь, уложил трех стрелков и команду минометчиков, но еще две ракеты разнесли его на куски.

В нескольких метрах от Киритинитиса взревел миномет, паля по радару, пока пулеметные очереди сеяли смерть среди маньчжурских взводов. В течение сорока секунд шестнадцать 105-миллимеровых снарядов, выпущенных минометами 2-й роты, угодили в самую гущу маньчжуров.

Вторая волна транспортных самолетов, на борту которых находилась большая часть солдат, делала бешеные попытки набрать высоту. С холма на расстоянии двух километров пара «кадиллаков» дала по ним залп. Четыре самолета рухнули наземь, пятый полетел над самыми верхушками деревьев, оставляя за собой хвост дыма, остальные поспешили скрыться.

Маньчжурские офицеры вразнобой отдавали противоречащие друг другу приказы, но смертоносная ловушка неумолимо захлопывалась. В клубах разноцветного дыма внезапно открылась пятидесятиметровая брешь, в которой виднелись убитые и раненые маньчжуры.

Заметив эту брешь, Киритинитис обратился к Сиверскому:

– Говорит Киритинитис. Я могу выдвинуть отделение в самую гущу маньчжуров и добить их.

– Давай, но не больше пяти минут! – согласился Сиверский.

За шесть километров от засады ротный сержант Родейл тщетно пытался связаться с ними сквозь усилившиеся помехи, чтобы передать сообщение от Верещагина.

– Ничего не получается! – в отчаянии бросил Родейл Харьяло. – Отправляю машину.

– Передашь, чтобы немедленно убирал всех! – велел Харьяло, понимая, что к тому времени, как Родейл доберется до Сиверского, будет уже слишком поздно. Адмирал Хории почуял неладное, и военные корабли в любую минуту могут оказаться у них над головой. – Отключив передатчик, он посмотрел на Верещагина. – Вот когда приходится платить за скверные привычки.

– В самом деле, – мрачно кивнул Верещагин.

Как только смолкли минометы 2-й роты, Киритинитис направил 1-е отделение в брешь в рядах маньчжуров. Мастерски воспользовавшись «мертвым пространством», солдаты прорвались в самый центр периметра, образованного группой противника, и открыли ураганный огонь. Через несколько секунд зенитный миномет сбил «Воробья» с командиром маньчжурского батальона. И только когда 1-е отделение поспешно ретировалось, оставшиеся в живых маньчжуры по краям периметра начали палить друг в друга.

Однако через десять минут с неба обрушилась расплата. Сердито жужжащие вертолеты нанесли удар по вершине холма, где укрылись в засаде «кадиллаки», а еще выше над землей появились военные корабли. Два корвета рассеяли строй 7-го взвода на краю леса, методично расстреливая каждую огневую точку. С расстояния пятидесяти километров дальнобойная артиллерия йоханнесбургских казарм ударила по минометным позициям, установленным военными кораблями, и уничтожила два экипажа минометов Сиверского.

Большая часть 7-го взвода погибла в моментально вспыхнувшем лесу. Оставшихся в живых увел Киритинитис.

А-на юге 9-й штурмовой батальон подполковника Окуды двигался в северном направлении, чтобы перекрыть фермерские дороги и воспрепятствовать отступлению 2-й роты, пока разведывательные «Воробьи» и. беспилотные «Колибри» прочесывали весь район сверху. Когда маньчжурские солдаты в зоне высадки Гифу-Тиба наконец заставили замолчать последние из дистанционно управляемых пулеметов Пихкалы, Суми направил туда оставшиеся транспорты, и 4-я маньчжурская рота с опозданием, но все-таки осуществила высадку.

Один из имперских «Колибри» засек 3-е отделение 5-го взвода Сиверского, скрывшееся в лесу. Появившийся через несколько минут «Шайден» выпустил серию самонаводящихся снарядов, оставив за собой пятнадцать убитых и раненых солдат.

Пока 2-я рота продолжала отступление, «Воробьи» из разведвзвода Томаса, выныривая из облаков и вновь скрываясь в них, вывозили тяжелораненых. Помня об угрозе со стороны 9-го штурмового батальона, Сиверский, блокировав дорогу с шестнадцатью солдатами 6-го взвода, задержал противника на два часа и лишил его четырех бронемашин. Сам Сиверский и 1-е отделение 6-го взвода погибли все до единого.

С приближением вечера 4-я маньчжурская рота все еще пробиралась через болота. Одноглазый рядовой Вонг, слушая приказы лейтенанта Акамине, мечтал перенестись на несколько световых лет назад. Измученный Вонг уже выбросил большую часть драгоценностей, которыми совсем недавно разжился в Йоханнесбурге.

– Еще чуть-чуть, и мы перережем им путь и уничтожим всех их, – увещевал своих солдат Акамине.

Вонг надеялся, что Свиное Рыло прав.

Лес пугал его. Уже десять человек были застрелены снайперами, а еще дюжина, включая его товарища по палатке Утконоса Гу, свалилась от теплового удара. К тому же кругом скрывались страшные амфитилии, о которых он столько слышал.

Но едва они выбрались на долгожданную поляну, как раздался воющий звук миномета, и несколько солдат как косой скосило. Акамине застыл как вкопанный.

– Окапывайтесь! – услышал Вонг бешеный вопль сержанта Ма.

Вонг выхватил лопатку и начал быстро разбрасывать землю. Однако на глубине всего нескольких сантиметров он наткнулся на воду и сразу понял, почему враг устроил засаду именно здесь. Вонг прошипел фразу на мандаринском наречии, понятную любому солдату, и. вскоре стал последней жертвой этого страшного дня, даже не испытав утешения от того, что лейтенант Акамине опередил его.

Позднее в тот же вечер один из товарищей Вонга вспомнил о просьбе Ма насчет сувениров для их старого сержанта и оставил возле ранца Ма обожженный сапог, изнутри которого торчала почерневшая оторванная нога.

Поглаживая раненый палец и ноющие плечи, Пер Киритинитис вывел из леса остатки 2-й роты. Примерно половина его людей смогла добраться до безопасного убежища в горах, включая троих из шестнадцати зенитчиков. Они притащили с собой раненых, оставив позади большую часть убитых.

Харьяло, Верещагин и батальонный сержант Юрий Малинин. молча выслушали их рапорты, еле пробившиеся через помехи.

Облучение и химиотерапия стоили Малинину шевелюры и превратили его в ходячий скелет. Малинин хорошо знал большинство солдат 2-й роты, а лучше всех – ротного сержанта Родейла.

– Надеюсь, Родейл выберется живым, – заметил он. – Я одолжил ему деньги.

Верещагин знал, что Малинин не имел никакой пользы от своего жалованья и, возможно, свернул бы Родейлу челюсть, если бы тот попытался вернуть ему долг.

– Еще такая победа – и с нами покончено, – промолвил Харьяло.

Через несколько минут появился Пауль Хенке. Его рота потеряла два «кадиллака» и два вездехода, приписанные ко 2-й роте.

– Что ты здесь делаешь, Пауль? – осведомился Харьяло.

Голос Палача был спокойным, а лицо – бесстрастным, но Верещагин был поражен при виде слез, струившихся по его щекам.

– Нам нужно обучить несколько новых экипажей, – сказал Хенке, не обращая внимания на капли, падающие на форму.

Адмирал Хории, собрав совет после полуночи, пригласил сесть офицеров.

– Полковник Уно, чему вас научила сегодняшняя операция? – спросил он, явно наслаждаясь смущением полковника Суми.

– Это походило на сражение с тучей, – пробормотал Уно.

Официально маньчжурский полк занес в свою воинскую летопись, что они потеряли «немалое, хотя и не слишком большое количество людей, вполне естественное при сложной наступательной операции, поэтому ее никак нельзя считать Неудачной».

Уно подал знак капитану Аояме, командиру маньчжурской саперной роты.

– Должен привлечь внимание адмирала к одному трофею. – Аояма продемонстрировал предмет, напоминающий два склеенных колеса, который он поднял на кончике пальца. – Мы сняли много таких штук с трупов мятежных солдат. Каждая весит около полутора килограммов и, как видите, снабжена моторчиком на спиртовом топливе.

– Что это такое? – спросил Суми.

– Складной мопед, – ответил Аояма, показывая, как тот раскладывается.

– Поразительно! – воскликнул адмирал Хории. «-При таком маленьком весе! Из чего он сделан?

– Сплав никеля, хрома и молибдена, укрепленный металлокерамикой, – ответил Аояма. Увидев непонимающие лица слушателей, он добавил: – Это полностью идентично составу брони на машинах типа «97».

– Это невозможно! – взорвался Суми. – Вы ошибаетесь! Состав брони типа «97» полностью засекречен!

– Искренне сожалею, что представил эту информацию вашему вниманию, – заявил Аояма с легким намеком на злорадство.

– Нет, вы поступили абсолютно правильно, – вмешался Хории. – Мог этот материал быть позаимствован с уничтоженных бронемашин?

– Мне не хотелось бы делать столь важные заявления без достаточного количества доказательств, – отозвался Аояма, – но собранные сведения указывают, что подполковник Верещагин смог наладить производство. Хорошо бы узнать, получил ли он помощь от персонала промышленного комплекса, но это, очевидно, входит в обязанности службы безопасности.

– Необитаемые области Зейд-Африки в основном не имеют дорог. Передвигаться в бронемашинах там весьма затруднительно. Такие мопеды усиливают маневренность пехотинцев Верещагина, – заметил Хории.

– В этом нет ничего нового, – возразил Суми. – Японские солдаты широко использовали велосипеды в кампаниях на южных морях во время Великой тихоокеанской войны, так что обладание подобными игрушками не является свидетельством превосходства над истинно японским духом.

– Разумеется, – согласился адмирал. – Однако это не значит, что нам следует игнорировать такое достижение. Мы должны изменить нашу авиационную тактику, чтобы компенсировать усиление мобильности солдат Верещагина. Пулеметы, управляемые на расстоянии, тоже недурное изобретение. Интересно, приготовил ли для нас Верещагин и другие сюрпризы. Капитан Янагита?

– Солдаты, с которыми мы имели дело, принадлежали ко 2-й вражеской роте, уничтоженной в ходе боевых действий. К сожалению, мы смогли захватить живым только одного солдата и не получили от него особо важных сведений, так как он вскоре скончался от ран. Тем не менее благодаря пути, по которому отступали оставшиеся в живых солдаты роты, у нас есть общее представление о том, где сосредоточена остальная часть батальона Верещагина. – Янагита постучал по карте для пущей важности. – Это крайне важная информация.

Адмирал Хории молча усмехнулся.

Под конец совещания выступил Суми, но уже только со следами былой самоуверенности:

– Достопочтенный адмирал, силы безопасности готовы атаковать два рудника и океанскую вышку. Мои офицеры уверены, что могут захватить эти объекты без особого риска.

Участие в боевых операциях не обескуражило Суми, и Хории интересовало, сознательно или нет полковник хватается за соломинку в надежде смыть пятно со своей репутации.

– Я не могу этого позволить, полковник Суми. Люди, оставленные Верещагиным на этих объектах, ясно дали понять, что скорее умрут, чем сдадут их.

– Уверен, что у иностранцев больше хвастовства, чем подлинной решимости, – надменно произнес Суми. – Мои офицеры подготовили отличные планы, которые, несомненно, увенчаются успехом.

– Но если вы неправильно оцениваете боевой дух этих людей, полковник Суми, то наиболее вероятным исходом операции будет уничтожение этих объектов. Готов ли Мацудаира-сан пойти на такой риск? – с раздражением осведомился Хории. Изучив рапорты офицеров маньчжурского полка, он со своим колоссальным опытом хорошо понял мрачный смысл, скрытый за цветистыми фразами, и сильно подозревал, что для Суми этот смысл остался недоступен.

– Я обсудил этот вопрос с планетарным директором Мацудаирой. Он готов пойти на риск.

Подобно большинству крупных японских компаний, «ЮСС» имела давнее соглашение с правительством о военной подготовке выпускников университета, принимаемых на службу в корпорацию, с целью при-вить им чувство дисциплины. Плачевным результатом этого явилась уверенность многих служащих, что они стали экспертами в военных вопросах.

В свои двадцать пять лет Мацудаира успел преисполниться необычной гордости, обладая почетным дипломом за военную подготовку, и Хории предвидел, что планетарный директор сочтет себя достаточно квалифицированным, чтобы давать ему стратегические и тактические советы. Однако адмирал Хории редко выслушивал советы от рядовых, а квалификация Мацудаиры соответствовала именно этому званию.

– Надеюсь, Мацудаира-сан понимает, что военная операция менее предсказуема, нежели церемония чаепития. – Этой фразой Хории нанес планетарному директору весьма изощренное двойное оскорбление. Как штатский, Мацудаира не мог разбираться в военных операциях, а как усыновленный парвеню – в церемониях чаепития. – Я разрешу атаку только на один из захваченных рудников. Если эта операция увенчается успехом, то мы обсудим другие. А если люди Верещагина обнаружат неожиданную силу духа, то уничтожение одного рудника не принесет нам такого ущерба, как уничтожение океанской вышки, поэтому такой план представляется наиболее благоразумным. Вы со мной согласны?

– Так точно, адмирал. – Суми удалился, отдав честь.

 

Воскресенье (316)

«Черноногие» Суми начали атаку на рудник Кальвиния, заставив шахтеров пустить в дело единственную на планете работающую машину, чтобы пробить новый туннель в основание горы, под которой находился рудник.

Глубоко под землей старший рядовой Дирки Руссо вздрогнул, глядя на сейсмограф. Ему пришлось немало поработать на рудниках, и он знал, что это означает.

– Проснитесь, сержант. Они пробивают дыру.

Сержант Федор Еленов по прозвищу «Мама Лена»

вскочил, протирая глаза.

– Должно быть, мы упустили одну туннельную машину.

– Похоже, они собираются пробраться к проходу «В» – в некоторых местах он залегает всего на сотню метров под землей, – объяснил Руссо.

– Там сейчас Мииналайнен. – Еленов включил передатчик на запястье. – Пункт два. Это Еленов. Юко, они сверлят туннель, чтобы выйти в проход «В»… – Он посмотрел на план рудника, который держал Руссо, – где-то между отметками 3535 и 3545. Захвати камеру и пару-тройку мин направленного действия, а также кого-нибудь из ребят и спускайся сюда. Конец связи. – Еленов обернулся к Руссо. – Пошли, Дирки.

Спустя три часа майор Нисияма обратился к полковнику Суми:

– Мы готовы приступать, достопочтенный полковник. – Ему не удалось скрыть дрожь в голосе.

– Приступайте, майор. – Суми холодно посмотрел на Нисияму. – Чтобы быть уверенным в успехе, постарайтесь войти в рудник первым.

Нисияма кивнул. Прежде чем отдать последние приказы, он вручил заместителю локон своих волос.

Через несколько минут «черноногие» запустили в рудник газ и целую стаю маленьких самонаводящихся снарядов, а затем вошли туда с двух сторон – с главного входа и из нового туннеля, толкая перед собой шахтеров.

В случае необходимости Еленову пришлось бы приказать своим людям стрелять в шахтеров, чтобы добраться до «черноногих». Но Еленов и не собирался здесь задерживаться. Не пострадав от газа и снарядов, проникших в верхние ярусы, он, дождавшись, пока пройдут шахтеры, привел в действие пулемет с дистанционным управлением и взорвал одну из мин. Результат был вполне удовлетворительный.

Включив взрыватель, Еленов вывел своих семерых бойцов из «черного хода» – узкого коридора, пробитого несколько дней назад к заросшему кустарником оврагу на дальней стороне горы. Спустя десять минут все подпорки на нижних ярусах рудника были взорваны, и потолки с грохотом обрушились, наполнив галереи камнями и пылью.

«Черноногие» потеряли всего несколько человек, но среди них был майор Нисияма.

Когда они выбрались в овраг, Руссо шепнул Еленову:

– Не понимаю, сержант.

– Имперцы думают, что мы взорвали сами себя, Дирки. Они поймут, что ребята, удерживающие океанскую вышку, в случае атаки также взорвут к чертям и себя и вышку, а этого не хотят ни Варяг, ни имперцы. В итоге они не станут атаковать вышку, и все будут счастливы. Теперь тебе все ясно?

– Да, сержант, – не слишком уверенно ответил Руссо.

– Вот и хорошо. А теперь отдохни дотемна. Назад ехать далеко.

– С этими складными мопедами, – заметил Мииналайнен, уже начиная подремывать, – чувствуешь себя, как на велогонках по Франции.

 

Понедельник (316)

Небо запестрело парашютами – это один из челноков адмирала Хории начал операцию по снабжению. Опустившись на нужную высоту над континентом Акаси, челнок сбросил груз над казармами адмирала.

Два корвета держались настороже, готовые в любой момент пресечь любую попытку сорвать операцию. Группа «Шайденов», вооруженная ракетами, которые реагировали на радарные сигналы, не позволила людям Верещагина обнаружить цель на большой высоте.

Операция продолжалась беспрепятственно, пока челнок не добрался до Блумфонтейна. Когда маньчжуры собрались внизу встретить посылки, одиночная зенитная ракета с модифицированной бронебойной боеголовкой взвилась вверх и угодила прямо в контейнер с минометными снарядами. Боеголовка взорвалась, и поток осколков хлестнул по минам.

Последующая серия взрывов уничтожила несколько парашютов, и ящики весом в тонну посыпались на головы перепуганных маньчжуров. Один из них разрушил целый блиндаж.

– Отличный выстрел, – заметил Хории, когда ему сообщили о происшедшем.

– Итак, нам удалось сбить несколько самолетов и вертолетов и уничтожить большую часть двух маньчжурских рот, но и наша 2-я рота не в лучшем состоянии. Возможно, адмирал Хории считает это недурным обменом, – подытожил Матти Харьяло, когда Верещагин собрал своих офицеров. – Рауль, что нам известно о новых маленьких бомбах, которые они используют?

– Я поручил Рытову и Рейникке обследовать осколки, которые нам удалось собрать, но думаю, они специально предназначены для уничтожения живой силы противника, – ответил Санмартин.

– Точно, мы испытывали нечто похожее во время кампании на Кикладе, – подтвердил Полярник. – Очевидно, они научились пользоваться этими штуками на практике.

– Приплюсуй на их счет и то, что Хории теперь знает о складных мопедах и трюке с пулеметами, – вставил Санмартин. – Постепенно до них дойдет, что мы готовились ко всему этому задолго, и, если они разгадают другие сюрпризы, которые мы для них припасли, нам несдобровать.

– А где военные корабли? – поинтересовался Харьяло.

– Не знаю. Мы потеряли их из виду прошлой ночью, когда пошел дождь, и с тех пор никто не докладывал об их позиции, – признался Санмартин. – Хории понял, что мы наблюдаем за их передвижениями, и начал пускаться на хитрости.

Он посмотрел на дрожащие руки Киритинитиса. Для Пера день и ночь выдались очень длинными.

– Таким образом, до сих пор их использование разведывательной авиации было довольно небрежным, – заметил Полярник.

– Тимо говорит, что они направили большинство «Колибри» прочесывать центральную часть Драконовых гор, что при данных обстоятельствах непростительная небрежность, – отозвался Харьяло. – Как вы думаете, не пора ли ими заняться?

– Пожалуй, – согласился Верещагин. – Через несколько дней Хории обнаружит, что информация, которую он вытянул из нашего компьютера, фальсифицирована, и тогда им уже не составит труда докопаться до всего остального. – Все кивнули, кроме Пера Киритинитиса, который не понимал, о чем они говорят.

Совещание прервал Тимо Хярконнен.

– Подполковник Эбиль сообщает, что его казармы атакованы. Военные корабли уже уничтожили несколько бункеров, и его батальон понес тяжелые потери. Резервный разведвзвод докладывает, что с космопорта взлетели и направляются на юг несколько самолетов. Вроде бы там восемь «Шайденов» и три роты.

Адмирал Хории использовал военные корабли, чтобы удержать на месте батальон Эбиля, покуда он будет маневрировать остальными силами.

– Ну вот, это избавляет нас от вопросов, каков будет следующий шаг Хории, – с притворной беспечностью произнес Харьяло.

Никто не стал оспаривать очевидное. Ковбойская страна после потерь в ходе прошлого мятежа лишилась значительной части населения. Жалкая горстка рекрутов никак не могла компенсировать потери, которые понес батальон Эбиля. И так как военные корабли не дадут ему вывести из укрытия бронетехнику, авиация и пехота, посланные адмиралом Хории, легко сломят его сопротивление.

– Очевидно, они не приняли всерьез заявления Уве о лояльности, – хмыкнул Полярник.

– Говорил я Уве, чтобы он уезжал, когда мы отправили остатки солдат-гуркхов, – с болью в голосе промолвил Верещагин.

– Думаю, Уве устал от колониальных войн, – заметил Харьяло.

– Но зачем им атаковать его? Для адмирала должно быть очевидным, что хотя Уве и сочувствует нам, он не собирается нам помогать. Стратегически это не имеет смысла, – вмешался Киритинитис.

– С чисто логической точки зрения адмирал Хории может воспользоваться успешной операцией для поднятия духа своих войск, который изрядно упал после вчерашних потерь, – предположил Пауль Хенке. – Как бы то ни было, я не думаю, что он оставит гарнизон в Верхнем Мальборо. Это был бы бесполезный расход ресурсов.

Замечание Палача прозвучало тревожной нотой. Санмартин попытался разрядить напряжение.

– Назовем это упражнением в запугивании, Пер. Он пытается внушить нам страх.

– Ну так ему это здорово удалось, – прокомментировал Харьяло.

Через несколько часов шестьдесят человек из двухсот пятидесяти, составлявших батальон Эбиля, смогли вырваться из ловушки. Капитан Ульрих Ольрогге принял командование над оставшимися в живых. Маньчжуры больше всего людей потеряли при взрыве бункера с боеприпасами. Пленных они не брали.

Хории велел своему штабу разбудить его в случае каких-либо контрмер со стороны Верещагина. Спустя полчаса тридцать семь беспилотных разведывательных самолетов, которых адмирал отправил обшаривать джунгли, практически одновременно рухнули на землю.

 

Вторник (316)

Хории дремал в своем офисе, который наконец-то отремонтировали, когда в коридоре раздались шаги. Адмирал резко выпрямился.

– Ватанабе?

Вошел возбужденный адъютант.

– Адмирал, в Ураганных горах, примерно в сорока километрах к северу от Стеенфонтейна, был сбит вертолет. Наша авиация устремилась в атаку и была встречена ответным огнем. Похоже, там завязывается сражение.

Хории тут же поднялся, позволив Ватанабе помочь ему одеться. Включив электронную карту, он высветил долину, где был сбит вертолет, и тщательно изучил ее контуры.

– Капитан Янагита разобрался в проблеме с нашими беспилотными разведчиками?

– К сожалению; он все еще занимается этим, достопочтенный адмирал. – Ватанабе указал на карту. – Мы перехватили радиосигналы людей, передвигающихся по долине. Две роты полковника Уно ждут погрузки на транспорт. Мы можем легко блокировать оба выхода из долины и высадить туда солдат, но если мы промедлим, люди Верещагина ускользнут.

– У нас есть пилоты, наблюдающие за долиной?

– Да, адмирал.

– Дайте-ка мне взглянуть на нее поближе.

Несколько удивленный Ватанабе быстро договорился с командиром авиаподразделения. Через несколько минут он продемонстрировал адмиралу участок долины, наблюдаемый с вертолета.

– Сплошной лес, – пробормотал Хории.

– Но вдоль хребта и в самой долине есть хорошие посадочные площадки, достопочтенный адмирал, – показал Ватанабе. – Могу я передать ваш приказ полковнику Уно?

– Хороший фехтовальщик интуитивно ощущает цель каждого выпада противника, Ватанабе, – промолвил Хории. Он указал на карту. – Что находится с той стороны гор?

– Не знаю, достопочтенный адмирал.

– Это застывшая лава, стекавшая по склону вулкана, Ватанабе. Возможно, не такая уж старая. Некоторые вулканы постоянно испытывают внутреннее давление, пока в слабом месте не происходит прорыв, откуда вырываются газы и лава. Такие потоки могут двигаться со скоростью до ста двадцати километров в час – человеку их не обогнать. Передайте полковнику Уно, чтобы он оставался на месте. Вместо этого используйте военные корабли.

– Достопочтенный адмирал?

– Это ловушка. Если на континенте есть вулкан, который Верещагин может заставить извергаться с помощью взрыва, так он именно там, Ватанабе. Вот вам и причина его действий.

Ватанабе низко поклонился.

– Слушаюсь, адмирал.

– И трусость и отвага имеют свои слабости, Ватанабе. Не следует при первом же движении противника ни бросаться на него, ни спасаться бегством. Нанести поражение врагу можно только зная его расчеты и опровергая их в тот момент, когда он этого не ожидает. Вам следует запомнить этот урок.

– Так точно, адмирал.

– Передайте полковнику Уно, что он может через несколько дней послать инспекционную группу с датчиками, чтобы проверить состояние вулкана.

Когда наступил вечер, Ватанабе перед уходом снова заглянул к Хории и застал адмирала в созерцательном расположении духа.

– Взгляните на звезды, Ватанабе! Разве они не прекрасны? Какие причудливые созвездия!

– Достопочтенный адмирал, полковник Суми все еще ждет, чтобы увидеть вас. Он хочет обсудить вопрос взятия заложников среди населения.

– Я повидаюсь с ним через несколько минут.

– Так точно, я передам ему. Можно, я включу свет?

– Нет.

– Достопочтенный адмирал, вам не следует сидеть здесь в темноте, – настаивал Ватанабе тем же тоном, каким уговаривал Хории поесть, когда тот был в мрачном настроении.

– Меня едва не убили в этой комнате, – усмехнулся адмирал. – Что, если снаружи снова кто-то наблюдает?

Ватанабе выглянул в окно.

– На том холме два взвода гвардейцев, – сказал он. – Но если вы считаете, что здесь опасно, то должны немедленно переехать!

– Никакой опасности нет. Если бы меня убили, мое место занял бы полковник Суми. Если бы убили Суми, его заменил бы полковник Уно, а Уно – полковник Эномото. Верещагин отлично знает, что все они без колебаний предпримут против гражданского населения меры, которых он желает избежать.

– Не уверен, что понял вас. Гражданское население, выражаясь фигурально, поставляет Верещагину воду, в которой он плавает. Разве такие меры – неудачная идея?

– Пословица гласит, что если уничтожить губы, то погибнут и зубы, но я так не считаю, Ватанабе. Меры, о которых вы говорите, нанесут лишь поверхностный вред, но не сломят волю людей к сопротивлению. Нам следует подорвать их дух.

Хории медленно поднялся и подошел к окну.

– Очевидно, полковника Суми ослепляет бешеная ненависть к этой планете и ее населению. Но испытывая ненависть, нельзя быть хорошим солдатом, Ватанабе. Ненависть ослабляет дух – она присуща живым людям, а на войне постоянно имеешь дело со смертью. Только привыкнув к смерти, вы можете укрепить свой дух и идти по жизни, не опасаясь поражений.

– Признаю, что меня беспокоят разногласия между вами и полковником Суми, – высказал наконец Ватанабе то, что чувствовали, но не осмеливались выразить вслух большинство офицеров Хории.

– Если плотник знает сильные и слабые стороны своих подмастерьев и снабжает их хорошими инструментами, то он может использовать их на благо работе. То же и с солдатами. Командир должен знать сильные и слабые стороны своих подчиненных. Мне известны достоинства и слабости полковника Суми, и я намерен воспользоваться ими. – Хории отвернулся от окна. – Что говорят наши техники об упавших «Колибри»?

– Они до сих пор озадачены, адмирал. Копаются в таких же самолетах в поисках дефектов производства.

– Все это чушь, Ватанабе. Скажите им, что мне нужен точный ответ.

– Слушаюсь, достопочтенный адмирал. Полковник Эномото докладывает, что опознал тело подполковника Эбиля.

– Пожалуйста, передайте полковнику Эномото мое горячее желание похоронить тело со всеми подобающими почестями. – Тон адмирала давал понять, что судьба трупа Эбиля не подлежит дальнейшему обсуждению. – Есть еще что-нибудь?

– Только одно, достопочтенный адмирал. – Порывшись в папке, Ватанабе извлек документ. – Мацудаира-сан допросил своих служащих и располагает информацией, которую считает важной, а также планом операции, который он хотел бы представить на ваше рассмотрение.

– Мацудаира-сан верит всему, что сообщают его служащие. Я нахожу это довольно забавным. – В комнате, было слишком темно, чтобы читать послание Мацудаиры, поэтому Хории не раздумывая швырнул его в мусорную корзину. – Завтра напомните мне сочинить ответ с выражением благодарности.

– Могу я пригласить полковника Суми?

– Зовите.

Повернувшись к выходу, Ватанабе заметил стоящий в углу рулон и не смог сдержать любопытство.

– Что это, достопочтенный адмирал?

– Ковер риидзи подполковника Верещагина. Я должен вернуть его хозяину. Он имеет для него сугубо сентиментальную ценность.

– Но ведь Верещагин – враг, достопочтенный адмирал! – запротестовал Ватанабе.

– Конечно, Ватанабе, но достойный. – Адмирал Хории снова глянул во тьму за окном, едва нарушаемую туманными отсветами огней космодрома. – Он был имперским офицером еще до вашего появления на свет и помнит совсем другую имперскую систему. Уверен, что в иной жизни он был японцем. Более чем кто-либо другой, Верещагин понимает, что эта планета слишком далеко от Земли, чтобы здешние события имели для нее большое значение. Несколько недель назад он вежливо спросил у меня, что изменится на Земле, если Мацудаира получит то, что требует. Те же корабли будут доставлять на Землю те же металлы, а сюда – те же готовые изделия. Единственная разница состоит в том, во сколько это обойдется людям, живущим здесь. К несчастью, Мацудаире-сан недоступен подобный образ мыслей. Доблесть врага следует уважать, Ватанабе. Риидзи — всего лишь маленькое проявление такого уважения.

– Не уверен, что понимаю, – промолвил Ватанабе, озадаченный своеобразным юмором адмирала.

– Не забывайте, Ватанабе, что я– хорошо знаю Антона Верещагина. Я был лейтенантом 3-го гвардейского батальона на Кикладе, а Верещагин – майором. Временной сдвиг, как видите, изменил разницу в наших званиях. Так вот, на Кикладе некоторые гвардейские офицеры вели себя довольно легкомысленно. – Хории сделал паузу, чтобы Ватанабе мог оценить сравнение с подчиненными ему молодыми офицерами. – Эти офицеры не воспринимали войну всерьез. Мятежники отлично это понимали. Не обладая реальной мощью, они уничтожили одну гвардейскую роту и часть другой. Майору Верещагину пришлось объяснять нам сущность войны. Таким образом наши судьбы переплелись. – Он повернулся. – Вы свободны, Ватанабе.

И не успел Суми войти в кабинет, как Хории обратился к нему:

– Насколько я понимаю, полковник Суми, вы хотите обсудить взятие в заложники крупных деятелей африканерской культуры?

– Так точно, достопочтенный адмирал, – вежливо ответил Суми, которому не терпелось приступить к дискуссии.

– Я согласен с вашим предложением. Пожалуйста, издайте необходимые приказы о превентивном аресте двух-трех сотен отобранных вами людей с целью обеспечить подобающее поведение местного населения.

Когда Суми удалился, Хории вновь погрузился в созерцание ночного неба.

Не медля ни минуты, «черноногие» полковника Суми отправились задерживать лидеров общин и других выдающихся африканеров, пользуясь списками, изъятыми из компьютерных файлов Верещагина. Однако им не удалось обнаружить ни одного из этих лиц по указанным адресам, а в некоторых случаях и сами адреса.

Новые списки и ожесточенные споры не решили проблему. Патрули «черноногих» задерживали кого попало, но среди арестованных практически не оказалось мало-мальски значимых персон, кого так жаждал схватить Суми.

Кое-что прояснилось, когда один обладающий острым зрением капрал заметил, что какой-то адрес, отпечатанный на принтере, не совпал с тем же адресом, отпечатанным несколько часов назад. После ряда тестов компьютерные спецы адмирала Хории убедились, что сведения буквально на глазах перемещались от файла к файлу. Смущение программистов только усилилось, когда оказалось, что эти сведения и вовсе не имели ничего общего с компьютерными данными Верещагина.

 

Среда (316)

Хории узнал о компьютерных махинациях за завтраком. Это повергло его в угрюмое состояние, в котором и застал его пришедший с докладом Янагита.

Адъютант отсалютовал и поклонился.

– Достопочтенный адмирал, мы разобрались с причиной падения наших «Колибри». Все дело в компьютерном вирусе.

Вид у Янагиты был бледный – ночь в обществе компьютерных техников не пошла ему на пользу.

– Возможно, та же причина побудила людей полковника Суми задержать прошлой ночью двух шестнадцатилетних мальчишек в качестве видных граждан? – осведомился Хории.

«Черноногие» никогда не отличались высоким интеллектом, поэтому патрули Суми предпочитали верить компьютерным спискам, а не своим глазам.

– Как это произошло, Янагита? – рявкнул Хории, прежде чем адъютант успел ответить.

Янагита смущенно переступал с ноги на ногу.

– Копируя сведения из компьютеров подполковника Верещагина, мы заодно скопировали и вирус, перекочевавший в наши файлы и перепутавший всю информацию. Это слишком сложно. Кто бы это ни проделал, он знал нашу систему достаточно хорошо, чтобы избежать контроля.

– Конечно знал. Верещагин пользуется более ранней версией той же самой программы. – Хории повернулся спиной к офицеру.

– К сожалению, вирус позволил Верещагину войти в наши системы и даже отдавать приказы вроде тех, из-за которых рухнули «Колибри». Нам еще повезло, что мы смогли это обнаружить, прежде чем он успел причинить гораздо больший вред. – Янагита страстно желал, чтобы задача докладывать обо всем этом адмиралу была возложена на кого-нибудь другого.

– Значит, все наши файлы испорчены?

– Возможно, многие из них, – признал Янагита.

– В итоге Верещагин знает наши силы лучше, чем мы сами?

– Наши техники обнаружили вражескую программу, достопочтенный адмирал. В данный момент они удаляют ее из системы.

– Вы болван! – прошипел Хории.

– Достопочтенный адмирал?!

– Немедленно позвоните им!

Офицер разведки повиновался. Через минуту его лицо приобрело пепельно-серый оттенок, и он прикрыл ладонью микрофон.

– Адмирал, все наши данные стерты.

– Этого и следовало ожидать, – холодно произнес Хории. – Прошу вас, Янагита, соблюдать крайнюю осторожность с резервными файлами, учитывая опыт, обнаруженный персоналом подполковника Верещагина.

Потрясенный молодой офицер вышел, отдав честь.

Когда дверь за ним закрылась, Хории повернулся к своему адъютанту.

– Существует греческий миф о деревянном коне. Кажется, мы попались в такую же ловушку. Может, побеседуем о поэзии?

Через несколько минут зазвонил телефон. Ватанабе снял трубку и повернулся к Хории.

– Адмирал, 3-й маньчжурский батальон докладывает, что их минные поля стали взрываться сами по себе и обезвредить их невозможно. Они потеряли двух человек.

– А вот это не приходило мне в голову! – удивленно воскликнул Хории. – Какая изобретательность! Какой тонкий штрих!

Адъютант ошеломленно уставился на него.

– Когда мы открыли вирус подполковника Верещагина, – пояснил Хории, – он тут же активизировал наши минные поля одновременно с уничтожением наших компьютерных данных. Пожалуйста, передайте полковнику Суми, чтобы он прекратил свои усилия в поисках влиятельных африканеров и воздержался от других операций. Сообщите капитану Янагите, что я хочу знать в течение часа, какой еще вред может причинить этот вирус. А потом проследите, чтобы меня не беспокоили.

Под тяжелым взглядом адмирала Ватанабе поспешил выполнить приказания.

 

Четверг (316)

Действуя в районе Йоханнесбурга, взвод младшего лейтенанта Яна Снимана осуществил классическую дневную засаду против маньчжурской автоколонны, которую в штабе Хории оказались не в состоянии предвидеть. Менее чем за пять минут они уничтожили дюжину грузовиков и большую часть сопровождавшего их штурмового взвода.

После того как тщательное прочесывание и сенсорное сканирование района не помогло обнаружить людей Снимана, полковник Суми приказал маньчжурам сжечь десять домов, ближайших к месту засады.

Хории сидел в своем офисе, а его подчиненные не знали, что им делать. Пища, оставленная у дверей кабинета адмирала, стояла нетронутой. Уже в сумерках штаб Хории послал на разведку Ватанабе.

Робко войдя в комнату, адъютант обнаружил Хории сидящим закинув ногу на ногу и погруженным в раздумья. Через несколько минут адмирал заметил его присутствие.

– А, это вы, Ватанабе. Садитесь.

– Достопочтенный адмирал, преданный вам штаб хотел бы…

– Я приказал «садитесь», Ватанабе, а не «говорите».

Ватанабе сел. Хории наконец соизволил заговорить:

– Передвижения большого числа людей легко предвидеть, но мысли одного человека – нет. Верещагин не склонен к донкихотским жестам. Он наносит меткие удары, которые на первый взгляд бессистемны, но в действительности у него, несомненно, имеется хорошо продуманный план. А вот у меня такого плана нет. – Он склонил голову набок. – Чем занимался Суми в мое отсутствие?

– Полковник Суми, повинуясь вашим приказаниям, воздержался от проведения новых операций. Он только попытался наладить контакт с партией Новых предзнаменований.

– С проимперской организацией? Ну и что у него получилось?

– Он сожалеет, что его усилия увенчались меньшим успехом, чем можно было рассчитывать. Очевидно, Верещагин обнародовал подробности выплат, которые его администрация делала партийным лидерам. Соседи рядовых членов партии убедили большую их часть покинуть ряды этой организации. Только некоторые из них нашли убежище в наших казармах. Полковник. Суми хотел использовать их в качестве агентов, но пришел к выводу, что Верещагин легко сумеет их разоблачить.

– Они бесполезны, – проворчал Хории. – Вся ирония судьбы в том, что все, на что оказалась способна так называемая «партия», это помочь врагу идентифицировать и нейтрализовать имперских агентов. – Он снова погрузился в размышления.

Ватанабе тяжко вздохнул.

– Возможно, достопочтенный адмирал, что подполковник Верещагин заранее спланировал подобный результат.

– Хм! Это весьма тревожное предположение.

– Вспомните, достопочтенный адмирал, что он продолжал финансировать партию и после того, как ее бесполезность стала очевидной, – настаивал Ватанабе.

– Может быть, вы правы. Интересно, когда Верещагин впервые задумался о том, чтобы поднять мятеж? – промолвил Хории, поглаживая подбородок. – Не получал ли он каким-то образом сведения о положении на Земле?

– Он мог также разузнать об инциденте на Эсдраэлоне. У его батальона обширные связи с этой планетой.

– Следовательно, Верещагин мог вынашивать планы восстания на протяжении длительного периода времени. Но даже если так, каким образом он рассчитывает победить? – Подумав, Хории воскликнул: – А что, если?..

– Да, сэр? – с интересом спросил Ватанабе.

– Пусть капитан Янагита немедленно явится ко мне с докладом. Я хочу знать, возможно ли, что какой-нибудь из корветов пережил уничтожение фрегата «Граф Шпее»?

Часом позже Янагита нашел ответ в досье персонала, возвращенного на Землю грузовыми кораблями «ЮСС», и сообщил его Хории.

– Достопочтенный адмирал, похоже, что уничтожение фрегата пережил корвет «Аякс», – доложил Янагита, косясь на полковника Суми.

– Где же он? – осведомился Хории, но тут же махнул рукой. – Это не имеет значения. Он может скрываться где угодно.

– Но, достопочтенный адмирал, откуда там мог взяться экипаж? – воскликнул Янагита.

– Корвет не на орбите. Следовательно, нашлись люди, способные убрать его оттуда. Обратите внимание, Янагита, как тщательно продуманы планы подполковника Верещагина.

– Я стыжусь своей неспособности понять ваши слова, – низко поклонился Янагита.

– А я и не ожидал, что вы поймете, – отозвался Хории, явно наслаждаясь замешательством Янагиты и Суми. – За свою карьеру подполковник Верещагин не раз обнаруживал склонность к быстрым решительным действиям. У него есть корвет, но даже используя фактор внезапности, один корвет не сможет устоять против трех корветов и фрегата. Даже если африканеры снабдили его ядерным оружием, Верещагин не имеет систем доставки, способных нанести удар по военному кораблю. Как же он может надеяться на успех?

Янагита беспомощно покосился на Суми.

– Если наши военные корабли заметят вражеский корвет, что они сделают? Сгруппируются для взаимной поддержки и атакуют противника. Помните, Янагита, что некоторые действия африканеров во время прошлого мятежа были по сути своей самоубийственными. Полагаю, Верещагин мог найти таких же африканеров.

– О Боже! – воскликнул пораженный ужасом Янагита.

– Вот именно. К несчастью для него, подполковник Верещагин допустил ошибку, оставив солдат на двух рудниках и океанской вышке и позволив мне разгадать детали его плана, – продолжал Хории, меряя шагами пол. – Когда наши военные корабли соберутся в кучу, чтобы вынудить корвет Верещагина подчиниться превосходящей силе, он протаранит фрегат «Майя» с одной или несколькими атомными бомбами, готовыми к взрыву. В результате все наши корабли будут уничтожены. Неплохое применение теории хаоса, как вы думаете, Янагита?

– Но у нас останется преимущество в сухопутных силах, – возразил Янагита.

– Как не повезло подполковнику Верещагину, что не вы являетесь его основным противником, Янагита, – поддразнил Хории злополучного офицера. – Авиация Верещагина при каждом удобном случае атакует нашу. Его стратегия – побудить меня распылить имперские силы в разные стороны в погоне за призраками, поэтому когда корвет Верещагина нанесет удар, его авиация может внезапно захватить господство в воздухе. И тогда Верещагин сумеет по очереди уничтожить наши разбросанные силы. Конечно, разгадав его планы, мы можем помешать их осуществлению, но это не делает их менее блестящими.

– Какие же контрмеры мы примем, достопочтенный адмирал? – спросил Янагита.

– Объем пространства, где может скрываться корвет Верещагина, слишком велик, чтобы мы могли заняться поисками, не оставляя наши силы открытыми для удара из космоса. Я, конечно, отдам приказ, чтобы наши военные корабли держались на расстоянии друг от друга и были готовы уничтожить противника при первом же его появлении. Что касается Верещагина, то мы можем легко помешать ему, быстро обнаружив его тайную штаб-квартиру и нанеся по ней удар.

– Понимаю, достопочтенный адмирал, – с поклоном сказал Янагита.

– Будьте внимательны, Янагита. Работайте совместно со службой безопасности полковника Суми. Я хочу, чтобы Верещагина обнаружили как можно скорее, – распорядился адмирал. – Вы свободны.

Янагита удалился с низким поклоном.

– Полковник Суми, – снова заговорил Хории.

– Слушаю, достопочтенный адмирал? – отозвался Суми, впервые открыв рот.

– Когда вы сражаетесь и не можете добраться до противника, вам следует изловчиться и нанести ему удар в самое сердце, собрав все силы, – продолжил Хории. – Подполковник Верещагин намеренно занял такую позицию, при которой добраться до него крайне сложно. Мне нужна информация. Вы хотели взять заложников. Возьмите три-четыре сотни любых мужчин и женщин, но не более одного человека из каждой семьи.

Суми проглотил подразумевавшийся в этих словах упрек.

– Я допрошу заложников, как только их доставят, достопочтенный адмирал. Все, что они знают, станет известно и мне.

Хории предупреждающе поднял руку.

– Ценю ваше усердие, полковник, но у меня другие намерения. Пожалуйста, не допрашивайте заложников и доведите до сведения ваших офицеров мое желание, чтобы с ними обращались предельно вежливо.

Хории объяснил свой план до конца, и угрюмое выражение на лице Суми сменилось довольным.

К полуночи «черноногие» отловили несколько сотен заложников. Суми начал составлять их списки по пятьдесят имен в каждом.

 

Пятница (316)

Ханна Брувер внимательно изучала лицо мужа, покрытое морщинами от длительного напряжения и бессонницы.

– Что-то не так, – сказала она, как будто прочитав его мысли. – В чем дело?

– Адмирал Хории обнаружил червя, которого мы вчера запустили в его компьютер.

– Червя?

– Мы знали, что Хории захочет скопировать наши компьютерные данные, поэтому приготовили сюрприз – это была идея Тимо Хярконнена. Один Бог знает, почему Тимо остается с нами, когда он легко мог бы зарабатывать кучу денег. Я как-то спросил его, и он ответил, что ему нравится армейский паек.

Санмартин отнюдь не военным жестом сунул руки в карманы.

– Хории проявляет себя отличным шахматистом. Он намерен уничтожать наши пешки, ожидая, пока мы не сделаем ошибку. И стоит нам сделать хоть одну, то нам тут же крышка. – Он невесело усмехнулся. – Я надеялся, что мы сможем заставить его действовать, прежде чем он вычистит свои компьютерные системы, но он терпелив. Начинаю думать, что нам следовало попытаться убить его, но тогда командование перешло бы к Суми, а я уверен, что он с удовольствием устроит здесь второй Нанкин.

Брувер непонимающе покачала головой,

– Что такое Нанкин?

– Суми немедленно отправит в Преторию и Йоханнесбург пару батальонов убивать и насиловать в надежде, что мы либо погибнем, пытаясь им помешать, либо сдадимся и будем расстреляны.

Брувер закрыла глаза.

– Что он за человек?

– Фанатик самого худшего сорта. Разумеется, если бы Хории посчитал, что подобные действия могут сработать против Антона, он бы также без колебаний решился на них. Но разница в том, что Суми поступил бы так, даже не считая, что это поможет нас разгромить. – Санмартин пожал плечами. – Солдаты Хории пока еще неопытны, но опыт приобретается быстро. Если мы продержимся хоть несколько недель, то конечно же применим кое-какие трюки, и если они сработают, то мы победим. В противном случае победит тот, кто сумеет уберечь свои людские ресурсы.

– То есть война на истощение?

– Вот именно. Мы должны быть готовы к долгой войне. – Санмартин продолжал, словно обращаясь к самому себе: – Если ты не Полярник и не псих из 2-го взвода, которым недоступно такое сложное понятие, как страх, то ты рано или поздно говоришь себе: «Все мои друзья собираются умереть» – и хочешь остаться с ними, чтобы помочь им спастись, так как понимаешь, что смерть неизбежна и тебе самому тоже придется рано или поздно умереть.

Брувер взяла его за руку.

– Что произошло сегодня утром, Рауль?

– Фрегат «Майя» обнаружил отделение одного из наших резервных взводов. Корабли Хории уничтожили полкилометра леса, чтобы добраться до них. Очевидно, кто-то из резервистов допустил ошибку, а может, разведка Хории смогла собрать одну из наших картинок-загадок…

– Кто погиб? – спросила Брувер, поняв, в чем дело.

– Два отставника из 3-й роты, которые вернулись повоевать еще разок, и один из моих бывших студентов.

– Почему люди вытворяют такое друг с другом? Какую ответственность берет на себя человек, отнимающий чужую жизнь? Ведь Бог велел нам любить друг друга.

Санмартин попытался обратить это в шутку.

– Как сказал бы Ханс, «самое великое, что есть на свете, это женщины, лошади, власть и война».

Брувер сдвинула брови.

– Ханс ни разу в жизни не видел лошадь.

– Знаю. И с женщинами ему тоже не везет. – Собственная шутка показалась Санмартину крайне забавной, и он усмехнулся, но тут же мрачно добавил: – Положение становится все хуже и хуже.

– Почему? – испуганно вскинула брови Брувер.

– Прошлой ночью «черноногие» начали брать заложников без разбору. Суми опубликовал списки по пятьдесят имен в каждом, кого он собирается казнить ежедневно в течение недели. Чтобы исключить чье-нибудь имя из списка, нужно сообщить имперской разведке любую полезную информацию… Если она подтвердится, Суми уберет этого человека из списка и вставит вместо него кого-нибудь другого. Мерзкая выдумка. Интересно, кому она пришла в голову.

– Пятьдесят человек каждый день? Боже мой!

– Вопрос в том, какие именно пятьдесят человек. Люди уже начинают задумываться, как им выкупить членов своих семей. Если на это клюнет много народу, то имена в списках начнут меняться по нескольку раз в день, и постепенно Хории соберет достаточно сведений, чтобы уничтожить нас. – Санмартин нахмурился. – Я говорил с Альбертом. Он готов предъявить обвинение каждому, кто сообщит что-либо имперцам, хотя я сомневаюсь, что адмирал Хории окажется настолько любезным, что назовет ему нужные имена.

– Как мы можем запретить испуганным людям пытаться спасти своих близких?

– Тем более что люди адмирала Хории наверняка постараются убедить их, что сообщенная ими информация абсолютно безобидна. Достаточно собрать воедино самые незначительные факты – что мы покупали, кто из нас выполнял какую-то работу, имена наших солдат, – и Хории изжарит нас заживо.

Санмартин стиснул руку жены.

– Мы говорим каждому новому рекруту, что для успеха военных операций необходима маскировка, что обман должен быть убедительный, правдоподобный и разнообразный, чтобы враг получал одни и те же ложные сведения из разных источников. Наконец, требуются непрерывность и своевременность, чтобы достичь кульминационной точки в нужный момент. Мы не готовы. Нам не хватает людей и оружия, и я уже чувствую, что наша маска начинает соскальзывать.

– Ты боишься, что эти списки нас погубят, – поняла его Брувер. – Как же нам этого избежать?

– Не знаю. И Альберт с Антоном тоже не знают. На нас обрушатся репрессии, но Хории знает, что мы избавимся от японских наемников «ЮСС» гораздо раньше, чем ему удастся избавиться от африканеров. – Он отпустил запястье Ханны, прежде чем его пальцы оставили бы на нем следы.

Одно из имен в первом списке принадлежало пресс-секретарю члена Ассамблеи Мартина Хаттинга Никколине де Клерк, которая также была его любовницей. Хаттинг был одним из новых депутатов, которого не удалось эвакуировать, так как никто не смог разыскать его в ночь, когда Суми пытался арестовать Бейерса.

После нескольких часов борьбы с собственной совестью Хаттинг набрал телефонный номер и поговорил несколько минут с весьма любезным сержантом разведки, назвавшись вымышленным именем. Едва Хаттинг успел поздравить себя с тем, что вычеркнул Никколину из списка в обмен на информацию, не имеющую никакой ценности, как у двери дома, где он скрывался, появились капитан Янагита и несколько «черноногих».

– Разрешите войти, хеэр Хаттинг? – льстивым тоном осведомился Янагита.

– Как вы меня нашли? – с трудом выдавил из себя Хаттинг.

– Вчера мы организовали маленькую фонотеку голосов с помощью записей на телестудии. Когда компьютер сообщил, кто это звонит, мы проследили ваш звонок. Адмирал Хории слышал несколько ваших речей.

Последнее замечание было вежливой ложью, но Янагита не сомневался, что Хории превратит ее в правду к моменту их возвращения. Он похлопал Хаттинга по плечу.

– Адмирал Хории с нетерпением ожидает встречи с вами.

Хаттинг послушно дал себя увести.

К вечеру, после разговора с Хории и Никколиной де Клерк, он позволил убедить себя стать президентом проимперской Зейд-Африканской республики. Адмирал сумел заверить Хаттинга, что для его народа лучше всего примириться с неизбежным.

В своем первом телеобращении «президент» Хаттинг сделал акцент на «гомогенное культурное и расовое наследие», присущее как африканерам, так и японцам.

 

Суббота (316)

В течение дня одна отчаявшаяся мать назвала одного из членов резервного разведвзвода Верещагина, а школьный учитель указал расположение блиндажного комплекса под Йоханнесбургом. Правда, испытывавший чувство вины учитель связался с женой одного из солдат разведвзвода и предупредил, чтобы они больше не пользовались этим комплексом.

Штаб разведслужбы капитана Янагиты побеседовал с двумя людьми, которые участвовали в работах по пробиванию искусственных горных пещер для Верещагина. Но бригады ежемесячно перебрасывались с места на место, поэтому они смогли сообщить сведения только о плане пещер, но не об их местонахождении.

Хотя первые результаты операции с заложниками были весьма скромными, они вполне удовлетворили адмирала Хории.

 

Воскресенье (317)

Скрестив руки на груди, капитан Тихару Ёсида наблюдал, как Матти Харьяло читает его рапорт об эффекте, произведенном мерами Хории-на африканеров.

– Хорошая работа, Тихару. – Харьяло отложил рапорт. Его забавляло то, что Ёсида после стольких лет по-прежнему настаивал на представлении докладов в письменном виде.

– Сэр, – задал Ёсида беспокоивший его вопрос, – я слышал, что адмирал Хории утвердил новый строй для своих кораблей?

Харьяло кивнул.

– Да, он развел их в разные стороны. Адмирал построил грузовые и транспортные корабли свободным ромбом вокруг «Майи», а сверху разместил треугольником три корвета.

– Это означает, что он что-то заподозрил?

– Да, теперь ему известно, что у нас есть корабль.

– Это многое затрудняет, – заметил Ёсида, внешне оставаясь спокойным.

– Попал в самую точку. Жалеешь, что связался с нами?

– Долг никогда не бывает легким.

– Насколько я понимаю, Луи Снимана сегодня взяли в заложники. Сочувствую – я знаю, что он твой друг.

– Благодарю вас. Да, очень жаль, хотя его неизбежно должны были включить в число заложников. – За внешней невозмутимостью Ёсиды скрывалась глубокая печаль. – Несколько недель назад он предложил окрестить меня. Я сожалею, что отказался. Это доставило бы ему большую радость.

– Ты был бы хорошим христианином, Тихару. – Харьяло постучал пальцем по рапорту Ёсиды. – Это означает именно то, что я думаю?

– Именно. Моральные устои африканеров рушатся с каждым часом.

Хории, прищурившись, разглядывал Жюля Афану. Несмотря на то, что сухопарый, смуглый лидер секты и его последователи вели предельно простой образ жизни в средних пределах реки де Витте, он был отнюдь не простаком. Хории казалось, что Афану владеет искусством языка знаков не хуже любого японца.

Сектанты были первыми поселенцами на Зейд-Африке. С годами первые пять сект распались на более дюжины. Их воинские силы были незначительны, но они лучше других обитателей планеты знали малонаселенные сельские районы между Драконовыми горами и северным побережьем, и эти знания представляли определенного рода силу. Один из немногих сектантов, готовых иметь дело с «белоручками», Жюль Афану возглавлял крайне ортодоксальную секту и имел тесные связи с лидерами еще нескольких, что делало его весьма достойным внимания. -

– У нас есть много самолетов – таких, как тот, который мы послали за вами, – промолвил Хории, пытаясь произвести впечатление на визитера.

Афану пренебрежительно махнул рукой.

– В глазах Создателя это мелочи. Только люди и благочестие в их сердцах имеют значение.

– Разумеется. В вопросах Духа японцы всегда были сильны.

– Неужели японцы искренне верят в Дух? Я этого не знал! – воскликнул Афану.

Хории тут же ринулся в открывшуюся брешь.

– Не сомневайтесь, – ответил он.

– Внутри Духа все мы братья. Африканеры не принадлежат к народам Духа, но и среди них есть люди доброй воли. Мое сердце было бы опечалено, если бы на них опустился мрак, – осторожно выразил свое мнение Афану.

– Мы бы хотели лелеять подобных людей, – рискнул Хории, зная, что Суми завлек в свою паутину несколько человек, которых Афану хотел бы освободить.

Афану опустил голову.

– Быть может, Дух снизойдет на них.

– К несчастью, нам не хватает знаний, коими располагают те, кто провел здесь всю жизнь.

– Возможно, Дух дарует вам разум, – благочестивым тоном произнес Афану.

– Я слыхал, что иногда африканеры поднимали оружие против вашего народа, – продолжал свою игру Хории. – И о деревне Новый Сион.

В те годы, когда власть «ЮСС» сменилась анархией, тайные общества африканеров уничтожали посевы, которые кормили сектантов, и подбивали африканерских коммандос совершать рейды на сектантские деревни. В Новом Сионе отряд из Ботавилля загнал жителей в сарай и сжег их заживо.

Глаза Афану сверкнули.

– Хотя все мы – братья и сестры в Духе, один из сыновей моего отца погиб в Новом Сионе, а несколько его дочерей умерли от голода. Пусть Дух свершит правосудие над их убийцами!

Его народ называл путь, которым они шли через Ураганные горы, «Дорогой тысячи слез».

Хории глотнул саке, от которого Афану вежливо отказался.

– Я хотел бы лучше узнать эту страну, ее народ, ее дороги. – Адмирал сделал паузу. – Говорят, вы хорошо знаете здешние дороги.

– Знаю. Я много лет бродил по стране.

– Не могли бы вы указать их на карте?

– На карте? Я не разбираюсь в таких вещах, – спокойно ответил лидер секты. – Линии на листке бумаги ничего для меня не значат. Дороги в горах изменяются по воле Духа – когда с гор текут потоки воды или грязи, они становятся непроходимыми. Да и сами горы имеют много названий – мой народ называет их по-одному, а жители низин по-другому. Да, когда-то я хорошо знал горные тропы. Если вы хотите что-то найти, возможно, мои ноги сумеют вам помочь. Но кто может по-настоящему знать землю, принадлежащую другим людям?

Хории улыбнулся кошачьей улыбкой и склонился вперед.

– Кто в силах обладать землей? Ведь Дух, который проникает во все, в любой момент может передать ее другому владельцу. Но если мы договоримся, как мы можем быть уверены, что ваши ноги не обманут вас и не приведут нас в руки злых людей?

Афану скрестил руки на груди.

– Мой сын пришел со мной. Если мои ноги направят ваших людей по ложному пути, ему придется умереть.

Сын Афану ждал снаружи так же терпеливо, как туземцы, которых Хории видел на холмах Лузона. Худой юноша с густыми волосами, совсем непохожими на волосы Афану, был облачен в чистую, хотя и рваную одежду. За ухом у него нелепо торчал металлический карандаш.

Настал момент для серьезной сделки. По мнению Хории, африканерам следовало в полной мере пожать то, что они посеяли, тем более что любое его обещание, данное Афану, несомненно, вызовет очередную порцию хныканья Мацудаиры.

Спустя несколько часов Пауль Хенке потерял сознание и, как стемнело, был вывезен с Драконовых гор в маленьком «Воробье».

 

Понедельник (317)

Верещагин приветствовал Харьяло за утренним чаем, поданным, как обычно, за час до рассвета, хотя в Ураганных пещерах рассвет не имел значения. Заметив опущенные плечи Харьяло, он спросил:

– Что не так, Матти?

– Сейчас неподходящее время об этом говорить, но я беспокоюсь о Пауле.

– Ты знаешь, почему он свалился в обморок?

– Наташа думает, что главным образом из-за недостатка пищи и сна. Сам Пауль ничего не сказал.

– Я позабочусь о нем, Матти, – успокоил его Верещагин.

– Что слышно нового?

– Я получил записку от женщины, которая утверждает, что Бог посылает ей сообщения и хочет, чтобы одно из них она передала нам, – с бесстрастным видом произнес Верещагин. – Я объяснил ей, что мы можем получать инструкции только от вышестоящих властей, и посоветовал ей написать Альберту.

Харьяло провел ладонью по волосам, пытаясь сдержать усмешку.

– Как мы распорядились новыми людьми? – спросил его Верещагин.

– Я отдал три из четырех наших резервных «кадиллаков» капитану Ольрогге из батальона Эбиля – ты его знаешь. Ребята Ольрогге будут работать на трех машинах, а четвертую я передал Михаилу Реммару.

Реммар был отставным солдатом с протезированным коленом.

– А где ты нашел экипаж для Михаила? – машинально поинтересовался Верещагин, продолжая думать о своем.

– Он сам его нашел. Это его жена и ее кузина. Мария водит машину лучше, чем Михаил, а кузина – настоящий снайпер. Посмотрел бы ты на нее за видеоигрой.

– Я не собираюсь критиковать твои действия, Матти. Если у них есть необходимый опыт, то, в конце концов, это ведь их планета.

Музыка отзывалась гулким эхом в естественном амфитеатре, образованном пещерой 3-й роты, где Летсуков играл на фортепиано, пока его поклонники толпились в боковом проходе.

– Что ты играешь? – заинтересовался Ханс Кольдеве, проходя мимо.

– То, что просят ребята. Помните? – Летсуков лихо исполнил быстрое глиссандо вверх и вниз. – Вы как-то сказали: «Кто платит скрипачу, тот и заказывает музыку».

– Думаю, я что-то процитировал, – признался смущенный Кольдеве.

– Все в порядке, сэр, – улыбнулся Летсуков.

– Это твоя третья война, Дмитрий?

Летсуков коснулся клавиш.

– Четвертая. – Он покосился на Кольдеве. – Знаете, сэр, война похожа на Вагнера. Много шуму, слишком долго тянется, а в перерывах успеваешь только покурить.

На момент в пещере стихла даже обычная деловая суета.

– Матти прав, – промолвил Кольдеве, наполовину обращаясь к самому себе. – Мы обезумели.

Несколько солдат уже соорудили стену из папье-маше, чтобы спрятать за ней фортепиано в случае, если Драконовым пещерам будет грозить опасность. Кольдеве ободрила их уверенность в том, что они смогут вернуть инструмент назад.

В качестве выдающегося пациента Паулю Хенке предоставили настоящую кровать, на край которой и присел Верещагин, стараясь удержать в руках тарелку и чашку с блюдцем.

– Не вставай, Пауль. Я просто принес тебе чай и сандвич.

Палач кивнул; в уголках его рта четко обозначились морщины.

– Я просто отдыхаю – выйду отсюда через несколько часов.

– Поешь, иначе тебе никуда не выйти, – возразил Верещагин, наблюдая за Хенке. Когда Палач взял блюдце, его руки задрожали, расплескивая чай.

– Прости, Антон, – смущенно извинился он.

Оставив чашку в руке Хенке, Верещагин забрал блюдце и вложил сандвич в его свободную руку.

– Пауль, мы знаем, в чем твоя проблема.

– Нет никакой проблемы, Антон, – с притворной бодростью отозвался Хенке. – Просто немного сдали нервы. Меня осмотрел врач.

– Пауль, – спокойно продолжал Верещагин, – в этом батальоне мы не обманываем друг друга и даже самих себя. Я говорил с врачом. Ты не ешь, не спишь и слишком много пьешь…

– Совсем мало! – запротестовал Хенке.

– Возможно, мало в абстрактном смысле слова, но слишком много для тебя. – Он положил руку на плечо Хенке. – Пауль, мы с тобой прошли через многое, но есть предел для каждого из нас. Возможно, ты лучший офицер, какого я когда-либо знал, и к тому же ты мой друг, но ты не можешь командовать ротой, если не внушаешь доверия ни мне, ни своим подчиненным. – Верещагин почувствовал, как Хенке снова задрожал под его ладонью. – Мне отчаянно необходимы командиры, а лучше тебя я никого не знаю.

– Возможно, несколько дней я и вправду недоедал.

– Дело не в этом, Пауль. Это всего лишь симптомы, – промолвил Верещагин, стараясь говорить как можно мягче.

Минуты через две Хенке перестал дрожать.

– Значит, я в самом деле свихнулся? – с тоской протянул он. – Я бы возмутился, услышав такое от кого-нибудь другого.

– Знаю, Пауль, – кивнул Верещагин. – Мы все, наверное, немного чокнутые, но нужно соблюдать меру. Как по-твоему, Сергей Окладников готов к командованию ротой?

– Готов. – Палач задумался. – Я должен показаться психиатру?

– Очевидно. Кроме того, доктор Солчава обещала научить меня снимать стрессы. Можем попробовать вместе.

– Что скажут люди, узнав, что один из твоих командиров – псих? – спросил Хенке.

– Это всего лишь подтвердит то, в чем они не сомневались уже много лет.

Через несколько минут, когда Хенке заснул, Верещагин пригладил растрепанные седеющие волосы друга и оставил его на попечение Солчавы.

Проследив, чтобы Хенке как следует поужинал, Солчава разрешила ему выполнять легкую работу. Вместе с батальонным сержантом Юрием Малининым, который мог работать без сильных болей пять-шесть часов подряд, Хенке начал обдумывать детали плана, созданного Верещагиным.

Блуждающий под покровом дождливой ночи взвод бронемашин 9-го императорского штурмового батальона столкнулся с двумя «кадиллаками» 4-й роты, вооруженными один 90-миллиметровым, а другой 30-миллиметровым орудием, которые направлялись в новое место укрытия. В темноте более мобильная артиллерия мятежников позволила бронемашинам 4-й роты сделать первые выстрелы. 30-миллиметровые снаряды не причинили вреда противнику, но один из 90-миллиметровых, угодив в передний имперский броневик под острым углом, начисто срезал его орудийную башню.

Снаряды, выпущенные из электромагнитных пушек двух задних имперских бронемашин, вдребезги разнесли машины 4-й роты за несколько следующих секунд.

 

Вторник (317)

Ханна Брувер нашла Рауля Санмартина в маленькой кухоньке, прибавленной к их «апартаментам» – единственной роскоши, на которой она настояла.

– Рауль, это ты слопал мой пирог?

– Не уверен, твой ли это. – Санмартин облизал кончики пальцев. – Он был слишком хорош.

– А я-то хотела покрыть его глазурью. – Протянув руку, она стряхнула крошки с его формы. – Теперь сознавайся.

– Пока ты занимаешься политикой, я, пожалуй, сам начну печь пироги.

– Это заняло столько времени – как бы я хотела, чтобы здесь была конвекционная печь. – Брувер с тоской посмотрела на свое обглоданное изделие. – Надеюсь, он не разочарует Хендрику.

– Конечно нет. Если пирог покрыть глазурью, она ничего не заметит.

– Не будь так наивен. Вчера Хендрика спросила меня, попадают ли хорошие котята на небо. Я не смогла ей солгать – сказала, что собаки, может, и попадают, но кошки никогда.

Будучи не в состоянии поверить, что их добыча ускользнула, «черноногие» Суми провели в доме Бейерса чуть ли не полдня, проверив его сенсорами от подвала до чердака. Позднее люди Томаса, пробравшись в дом, обнаружили котенка Хендрики в ящике комода с размозженной головой.

Санмартин бросил на жену странный взгляд.

– Почему ты испекла пирог? Разве я забыл о чьем-то дне рождения?

– Нет, не забыл, – вздохнула Брувер, избегая встречаться с ним глазами. – Скажи, наши радиопередачи смогли остановить эти торговлю информацией за жизнь заложников?

– Нет, не смогли, – прямо ответил Санмартин, внезапно почувствовав страх.

Ханна обняла его за шею.

– Возможно, я могла бы это прекратить.

– Нет, – прошептал он, отлично ее поняв. – Никто не просит тебя это делать. Ты нужна нам здесь.

– Там я нужна еще больше. Люди не понимают, что происходит. Они считают, что солдаты заняты войной и бросили их на произвол судьбы.

– Нет! – выкрикнул Санмартин, внезапно утратив всю свою сдержанность.

– Да, Рауль, – мягко возразила Брувер. – Если я предложу себя в заложники, то люди, возможно, поймут.

– Да пропади они все пропадом!

– Есть вещи, которые не можете сделать ни ты, ни Палач, ни Полярник. Это мой народ, а я такова, какой меня сделали Альберт, Антон, мой дед и ты тоже. Я солдат, хотя и не ношу оружия. Мы не можем этого избежать. – Она погладила Мужа по щеке. – Пожалуйста, Рауль, не делай все хуже, чем есть. Я и так очень боюсь.

Санмартин закрыл глаза. Благодаря урокам старшего сержанта разведслужбы Шимацу они оба знали, что такое подвергаться допросу.

– Я понимаю, Рауль, что мой способ борьбы – без насилия – никогда не подействует на людей вроде Суми и Мацудаиры, но и ваш способ ни к чему не приведет, если мой народ – весь до единого человека – не поймет вас. Я должна им объяснить.

– Я их всех ненавижу!

– Пожалуйста, пойми, Рауль. Кто-то должен это сделать. А если нам каким-то образом удастся пережить плен, – продолжила она, – я хочу только одного. Я устала быть внучкой Хендрика Пинаара, мадам спикер, правой рукой хеэра президента и женой заместителя командира батальона. Некоторое время я хочу пробыть просто Ханной – женой Рауля и матерью Хендрики. И если это потребует сверхособого разрешения Антона Верещагина, Альберта Бейерса и даже самого Господа Всемогущего, то мы должны заплатить за него любую цену.

– Прости. – Голос Санмартина смягчился. – Понимаю, что наш брак был не из удачных.

– Он удачнее большинства других, – отозвалась Брувер, щелкнув мужа по носу. – Помни только хорошее. Например, ресторан, куда ты однажды меня повел.

– Die Koffiehuis?

– Потом меня спросили, правду ли ты говорил, пригрозив, что сожжешь заведение, если еда будет скверной.

– Может, и правду. Я так нервничал.

– И ты и я. А сейчас мы оба нервничаем снова. Обними меня.

Санмартин повиновался.

– С кем ты об этом говорила? – спросил он.

– С Альбертом и Антоном. – Она прижала пальцы к его рту. – Они оба согласились, что это единственный выход. Я знаю, что если бы сначала обратилась к тебе, то никогда не смогла бы повторить. Антон считает, что чем скорее я отправлюсь туда, тем больше у нас будет шансов. Я не успела повидать Ханса, Катерину и Исаака, поэтому расскажи им все сам.

Хотя Брувер и потрясла первая встреча с чернокожим, потом она очень привязалась к Исааку Ваньяу и была единственным человеком, называвшим Кашу Владимировну ее настоящим именем Катерина.

Санмартин попытался что-то сказать, но Брувер остановила его.

– Тише! Тимо знает, что мы не будем отвечать на вызовы. Я предупредила его, что следующие пять часов у нас выходной.

Ожидая самолет, который должен был вывезти ее с гор, Брувер внесла в свою записную книжку два стиха из Евангелия: «Иисус был раздет донага пред врагами Его, пытан и умерщвлен» и «Отче Мой, если возможно, да минует Меня чаша сия; впрочем, не как Я хочу, но как Ты».

У Рауля Санмартина за всю жизнь была только одна подружка – в Аргентине, когда ему было пятнадцать. После того как мать отправила его учиться в Императорскую военную академию и была арестована за подстрекательство к мятежу, он несколько раз писал этой девушке, но никогда не получал ответа.

Услышав новость в тот же вечер, адмирал Хории немедленно вызвал Суми.

– Насколько я понял, полковник Суми, вы захватили спикера Ассамблеи Брувер-Санмартин?

– Да, она явилась протестовать против нашей операции с заложниками. Глупо, не так ли? Я уже начал лично ее допрашивать. – Суми отодвинул от себя чашку с рисом. – Она утверждает, что приняла яд, который позволит ей умереть, если мы будем обходиться с ней слишком сурово, но это явная ложь.

– Пожалуйста, прекратите ее допрашивать. Вы не узнаете от нее ничего полезного.

– Пока я был с ней очень мягок. Еще несколько часов…

– Она необычайно упряма.

– Это верно, – согласился Суми.

– С нашей стороны было бы разумно освободить ее, – настаивал Хории. – Пожалуйста, сделайте это.

Суми встретился глазами с адмиралом.

– Сожалею, но не могу выполнить ваше пожелание. Она враг нации, и это дело службы безопасности, а не военных.

Хории пришлось уступить.

 

Среда (317)

Сидя на металлическом стуле в помещении склада, превращенном в тюремную камеру, Луи Сниман наблюдал за Ханной Брувер, которая переходила от одного заключенного к другому, говоря со всеми по очереди. Сниман разглядел кровоподтеки на ее лице.

Заметив взгляд священника, она подошла к нему.

– Хеэр Сниман.

– Вроу Брувер, – кивнул Сниман. – Пожалуйста, простите, что я не могу встать.

Брувер улыбнулась одним уголком рта.

– Вообще-то когда мы с вами обсуждали роль женщины в обществе, то, очевидно, имели в виду нечто совсем другое.

– Как мой сын? – спросил Сниман, будучи не в силах скрыть тревогу.

– У Яна и Наташи все прекрасно. Рауль говорит, что Ян – превосходный молодой офицер, и вам будет приятно услышать, что он порядком досаждает маньчжурам.

– Слава Богу. – Сниман обратил внимание, что остальные заложники прислушиваются к их разговору. Он с довольным видом откинулся на спинку стула. – Благодарю вас, вроу Брувер. Как вы себя чувствуете?

Брувер скорчила гримасу.

– Полковник Суми старался не оставлять следов. К тому же он спешил. Подозреваю, что этим я обязана адмиралу Хории. – Самой худшей пыткой был электрошок, и ее руки конвульсивно дернулись. – Могу я что-нибудь для вас сделать, хеэр Сниман?

– Да. Пожалуйста, убедите этих дикарей вернуть мне инвалидное кресло.

– Посмотрю, что мне удастся.

Любопытство все-таки одержало верх в Снимане.

– Почему вы здесь?

– Адмиралу Хории нужны заложники.

– Интересно, ценой какой информации можно купить вашу свободу?

Брувер села, смахнув с пола пыль.

– Даже если бы они спрашивали меня только о втором имени моего мужа, и то эта цена была бы слишком высокой. Нам нужно остановить торговлю информацией.

– Это торговля с дьяволом.

– Если ее не прекратить, мы потеряем последние шансы на свободу. Для этого я и прибыла сюда. Конечно, это звучит немного мелодраматично в устах женщины, сидящей на бетонном полу.

– Понимаю, – промолвил Сниман.

– Возможно, вы и в самом деле понимаете, хеэр Сниман. Полагаю, они расстреляют нас через несколько дней.

– Все в руках Божьих.

– Как всегда.

Сниман внимательно посмотрел на нее.

– Вы серьезно? Не знал, что вы верующая.

Брувер хитро улыбнулась.

– Разве святой Павел не говорил, что женщинам в храме следует помалкивать?

– Напомню об этом в следующем письме к вам. Вы очень похожи на вашего деда. Почему вы так добры ко мне?

– Ну, в Писании сказано…

– «Если твой враг голоден, накорми его; если он испытывает жажду, напои его; сделав так, ты посыплешь раскаленным пеплом его голову», – закончил за нее Сниман. – Знаете, в течение долгих лет я ненавидел вас, Бейерса и Верещагина и не мог понять, почему Бог позволил существовать такой жалкой развалине, как я.

Сниман, подняв одеяло, прикрывавшее его высохшие ноги, показал их Брувер.

– Я забыл, что глупость Бога во сто крат разумнее людского ума. Теперь я знаю, что Он спас меня для того, чтобы хоть один африканер был избавлен от того места, которое сейчас занимаю я. Хочу сказать вам, что я вас простил и молю простить меня.

Брувер отвернулась, чтобы не видеть слез в глазах Снимана.

– В послании к Ефесянам сказано: «Всякое раздражение и ярость, и гнев и крик, и злоречие со всякой злобою да будут удалены от вас; но будьте друг ко другу добры, сострадательны, прощайте друг друга, как и Бог во Христе простил вас». – Брувер посмотрела на других заключенных. – Возможно, нам всем следует помолиться.

Некоторые из заложников, слышавших их разговор, были освобождены тем же вечером. Двое нашли в себе смелость отказаться от помилования и были уведены из склада. Известия о Ханне Брувер быстро распространялись, как и было задумано.

 

Четверг (317)

Хенке и Малинин представили на рассмотрение обдуманный ими план действий.

– Мы с Юрием работали изо всех сил, – признался Хенке, – но одну проблему нам решить не удалось. Я говорю о 9-м штурмовом батальоне.

– В поле их электромагнитные орудия могут стереть нас в порошок, – заметил Харьяло, просматривая план. – Но если мы не выйдем из убежища и не бросим им вызов, они возьмут в заложники уже сотню тысяч. В лучшем случае мы попадем в безвыходное положение, в худшем получим бойню.

–. Может, они оставят нас в покое, если их вежливо попросить? – предложил Ханс Кольдеве.

Но настроение у всех было мрачное, и никто не улыбнулся.

– Вы уверены, старший сержант? – строго спросил командир службы связи адмирала Хории своего подчиненного.

– Взгляните на карту, достопочтенный майор. Сигналы, которые мы перехватываем, длятся около двух секунд и повторяются четыре раза в день.

Карта была соединена с сетью геосинхронизированных наблюдательных спутников. Каждый сигнал, зафиксированный имперцами, появлялся на ней в виде белого креста.

– Было бы печально, если бы это оказалось еще одной приманкой, Моги, – заметил майор.

Старший сержант Моги был вне себя от радости из-за сигналов, перехваченных в «долине вулкана», пока кто-то не напомнил, что до сих пор все проявления активности людей Верещагина оказывались ловкими трюками.

– На сей раз мы абсолютно уверены, достопочтенный майор. Мы отмечали передвижения отдельных лиц из войск противника последние полтора дня.

– Странно, что Верещагин приказывает своим людям давать сигналы с такими регулярными интервалами. Вы смогли их расшифровать?

– Нет, достопочтенный майор. Верещагин, по-видимому, модифицировал персональную радиоаппаратуру. Мы перехватываем последовательности чисел, но не можем в них разобраться. Тем не менее нам удается каждый день четырежды фиксировать местонахождение свыше двухсот персональных радио.

Внезапно на карте появились вспышки света. Моги уставился на верхний участок долины Оранжевой реки, усеянный белыми крестиками.

 

Пятница (317)

Как было условлено заранее, корвет «Аякс» лениво выполнял маневр скрытного возвращения на Зейд-Африку на полушарие, противоположное континенту Акаси.

Командир корабля, лейтенант Детлеф Янковски, возился с сенсорами.

– Должно быть, за время нашего отсутствия произошло немало интересного. На орбите полно кораблей.

– Надеюсь, что все в порядке. Не знаю, как вы, а я собираюсь первым делом заказать обед из пяти блюд в горячей ванне, – отозвался первый артиллерист, младший капрал Николай Серый.

Во время мятежа, когда фрегат «Граф Шпее» был вынужден принять на борт большой платиновый куб, содержащий ядерное устройство, фрегат и два корвета – «Ахилл» и «Эксетер» – были уничтожены в мгновение ока.

«Аякс» остался цел, но попал в довольно трудное положение.

Корвет – корабль, предназначенный для полетов на относительно короткие расстояния. Хотя теоретически термоядерный двигатель мог бы доставить корвет куда угодно, на нем отсутствует навигационное оборудование и помещения для хранения запасов, необходимых для межзвездных перелетов. В обычных условиях три корвета сопровождают фрегат.

Уничтожение «Графа Шпее» поставило «Аякс» и его экипаж, состоящий из восьми техников и четырех офицеров, в весьма затруднительную ситуацию. Хотя корвет может проникать в атмосферу планеты глубже, чем фрегат, и располагает значительной огневой мощью в виде двух ракетных установок на нижней стороне корпуса и мощным лазерным устройством под носом, он не предназначен для длительных независимых операций.

Стремясь воспользоваться создавшимся положением, Верещагин сформировал второй экипаж из Детлефа Янковски и низкорослых семерых пехотинцев. Имеющий ученую степень в роботехнике Янковски более других офицеров Верещагина подходил для этой цели. Командир корабля пытался возражать, но Верещагин объяснил, что имперский флот впервые потерял фрегат во время колониальной операции и новая ситуация требует большей степени ответственности.

Спустя три года, когда Янковски и его «семь гномов» приобрели достаточный опыт, Верещагин позволил первому экипажу вернуться на Землю.

Янковски даже не пытался изображать удивление, когда Верещагин предложил отправить «Аякс» в исследовательский круиз вокруг остальных планет системы с грузовым буксиром для хранения воды и продуктов. Про себя Янковски решил, что Варяг сошел с ума, а когда он сообщил о путешествии своим «гномам», те решили, что спятил их командир. Тем не менее, как отметил Янковски в одном из своих редких рапортов, хотя удобства на корабле и не достигали флотских стандартов, бывшие пехотинцы чувствовали себя там не так уж плохо.

– Хотел бы я знать, что здесь произошло. Мушегян поспорил со мной, что в этом году «Инженеры» разделали «Газелей» под орех. Мы уже достаточно близко, чтобы связаться с нашими на планете, – обратился Янковски к Серому, который дежурил у коммуникационного щита, покуда связист спал. Янковски настоял, чтобы его люди были обучены любой работе на корабле и могли заменять друг друга.

– Я с вами в доле, – отозвался Серый, налаживая контакт с обслуживаемым четырьмя связистами центром связи, который Верещагин установил на острове в необитаемом уголке планеты.

Ответ последовал очень быстро.

– Варяг говорит, что приготовил по дюжине бутылок пива для каждого из нас.

– Что это означает? – спросил Серый у Янковски.

Тот громко присвистнул.

– Это означает, что ад разверзся. Имперская оперативная группа прибыла на планету, чтобы подавить беспорядки, причем на сей раз мы на стороне мятежников.

– Что?!

– Погоди, они сообщают что-то еще.

– Восемьдесят девять, восемьдесят девять, восемьдесят девять. Двадцать девять, двадцать девять, двадцать девять. – Серый почесал в затылке. – А это что значит?

Янковски вынул кодовую книжечку из кармана тенниски и начал перелистывать ее..

– Это значит: четыре имперских военных корабля, два грузовых и два транспортных. Они хотят знать, можем ли мы их выручить. Ответь «одиннадцать» – «кто знает?». Еще никто не устраивал битву военных кораблей в космосе. Наши орудия не готовы к подобным действиям, и их тоже. Но у них четыре корабля, а у нас один.

– Хорошо, передаю «одиннадцать».

Вскоре станция отозвалась.

– Сто сорок семь, сто сорок семь, сто сорок семь. Два, два, два. А зачем повторения? – удивился Серый.

– Потому что трудно пробиться через помехи, – рассеянно ответил Янковски, листая книжечку. Он снова присвистнул.

– Что там такое?

– Сто сорок семь – это план, притом очень заковыристый. – Янковски посмотрел на Серого. – Лучше привести всех сюда, чтобы сразу обсудить, почему нужно бунтовать против имперского правительства. – Помолчав, он добавил: – «Два» означает «мы ужасно рады вас видеть».

За месяц до африканерского мятежа Детлеф Янковски случайно направил реактивный снаряд во второй по величине склад боеприпасов на планете. Он искренне надеялся, что на этот раз дело обойдется без столь эффектных зрелищ.

 

Суббота (317)

Рано утром с адмиралом Хории связался по радио капитан Тихару Ёсида, жалобно поинтересовавшийся, нет ли возможности найти компромисс, который позволит уладить разногласия между Хории и Верещагиным.

Через несколько минут после окончания разговора в дверях офиса Хории появился полковник Суми.

– Насколько я понял, достопочтенный адмирал, вы говорили с предателем Ёсидой. С точки зрения службы безопасности это создает неопределенную ситуацию.

Хории заметил, что Суми явился при мече, и усмехнулся про себя.

– Ёсида разрывается между преданностью Верещагину и своим долгом. Он хочет знать, не осталось ли возможности для компромисса. Конечно, такой возможности нет, но этим можно воспользоваться. К несчастью для Верещагина, мы смогли определить район в Центральных Ураганных горах, откуда был сделан радиовызов. Пожалуйста, прикажите капитану Янагите связаться с хеэром Афану. Пришло время действовать.

Успокоенный Суми поклонился и вышел.

Вытянув тяжелый ящик с боеприпасами из грузового буксира в открытый космос, где их с нетерпением поджидал Янковски, Серый и Мушегян закрепили его на обшивке корабля и начали извлекать содержимое.

Один из двухметровых цилиндров вывернулся из рук Мушегяна и поплыл в направлении Арктура, которого в случае большой удачи мог достичь через десять – двенадцать миллиардов лет. Выругавшись, Янковски оторвался от обшивки корвета и подцепил снаряд крюком.

Смертельно перепуганные Серый и Мушегян облегченно вздохнули и продолжили работу.

– Почему боеголовки на этих хлопушках выглядят так, будто они на девятом месяце беременности? – спросил Серый Мушегяна по радио.

– Потому что они снабжены модным бронебойным зарядом, Николай, – вмешался Янковски. —

Пожалуйста, прибереги свои дурацкие вопросы до тех пор, пока мы не вернемся на борт.

– Простите.

Когда работа была закончена, и остальные «гномы» Янковски выбрались наружу поглядеть на дело рук своих.

– Похоже на рождественскую елку, – пожаловался Мушегян.

На каждом из четырех пилонов корвета торчал теперь пятнадцатиметровый стержень, несущий по четыре снаряда, направленные назад. Проходящая через пилоны проводка соединялась с неуклюжим щитом управления, водруженным перед сиденьем первого артиллериста.

– Опробуем? – предложил Янковски.

Вернувшись на корабль, экипаж занял свои позиции. Снаружи остался один Мушегян со связкой магниевых «вспышек». По команде Янковски он дернул петельку и швырнул шипящую связку в пространство.

Включив главный двигатель, Янковски двинул корвет вперед. Серый манипулировал похожим на хлебную доску пультом управления.

– Мимо, – с отвращением поморщился он.

Мушегян просунул голову внутрь.

– Вообще-то у нас хватит стержней, чтобы увеличить длину на пять-шесть метров, но если и это не сработает… – Он пожал плечами.

– Как по-вашему, лейтенант Детлеф?

Янковски запустил в него кусок космического пайка, который методично жевал.

Второй учебный снаряд, к счастью, попал в цель. Пачка «вспышек» превратилась в ослепительно яркий каскад искр.

– Для первого раза куда ни шло, – облегченно вздохнул Янковски. Заметив, что Серый, который вроде бы не курил, вынул из кармана строго запрещенную на имперских военных кораблях сигарету, он добавил: – Как прикуришь, Николай, дашь затянуться.

Прежде чем их увели из служившего тюрьмой склада к месту казни, Сниман, Брувер и другие заложники написали в пыли, покрывавшей стены: «Если я говорю на человеческом и ангельском языках, но не чувствую любви, то я всего лишь гонг или озвученный символ. Если я владею даром пророчества, знаю все тайны и обладаю верой, способной сдвинуть горы, но лишен чувства любви, то я ничто. Если я жертвую всем, что имею, вплоть до своего тела, но не испытывают при этом любви, то не приобретаю ничего. Любовь включает в себя все – и веру, и надежду, и терпение. Любовь нельзя победить».

 

Воскресенье (318)

– Мы готовы нанести удар, достопочтенный адмирал? – спросил капитан Ватанабе, представляя адмиралу Хории ночные рапорты.

– Всегда нужно быть готовым действовать быстро, Ватанабе, – ответил Хории, изучая рапорты.

На утреннем заседании штаба адмирал осведомился:

– Капитан Янагита, вы связались с хеэром Афану? Он готов сопровождать нас в горы?

– Так точно, достопочтенный адмирал.

– Тогда мы должны атаковать немедленно.

На какой-то момент офицеры застыли от неожиданности, за исключением интендантов, которым заранее велели начать приготовления. Затем Суми вскочил и подал знак прокричать: «Банзай!»

Хории один остался сидеть. Когда крики стихли, он заговорил снова:

– Эта хитрая лиса Верещагин выдвинет арьергард и быстро исчезнет, стоит ему узнать, что мы атакуем, поэтому наш шанс на успех – использование превосходящих сил.

Подполковник Окуда, командир 9-го штурмового батальона, поднялся со стула.

– Достопочтенный адмирал, прошу для своего батальона чести быть впереди. С туземными проводниками мы можем пересечь Драконовы горы за несколько часов.

Хории кивнул. Даже если Верещагин направил в тот район разведчиков и попытался устроить засады, Окуда, поддерживаемый военными кораблями, обладает достаточной огневой мощью, чтобы сокрушить все препятствия. Он обернулся к полковнику Уно.

– Когда подполковник Окуда доберется до реки Оранжевой, мы перебросим туда по воздуху маньчжурскую саперную роту, чтобы помочь ему переправиться, если вы считаете преемника капитана Аоямы способным выполнить эту задачу.

Капитана Аояму случайно застрелил излишне нервный часовой. Сражаясь с невидимым врагом, как правило носившим ту же форму, солдаты Хории ежедневно убивали кого-нибудь из своих. Увеличению числа подобных потерь препятствовало только отсутствие должной меткости при стрельбе.

– Слушаюсь, достопочтенный адмирал, – вытянулся как струна Уно.

– И наконец, как только подполковник Окуда установит местонахождение Верещагина, мы обезопасим зону с воздуха и высадим ему в поддержку гвардейский батальон. В начале операции мы нанесем воздушные удары по подразделениям, чье местонахождение определено благодаря неустанным усилиям нашей службы связи. Пожалуйста, подготовьте нужные приказы.

Капитану Янагите поручили составить обращение, завершающееся словами: «Не посрамите наши славные традиции, чтобы передать их потомкам».

Заметив, что поток информации от родственников заложников начал иссякать, адмирал рассудил, что эта мера уже сослужила, свою службу. После казни последней группы из пятидесяти человек он велел Суми прекратить брать заложников и освободить всех оставшихся.

 

Понедельник (318)

– А полковник Верещагин не услышит вас, когда мы воспользуетесь этим ящиком? У него много ушей, – предупредил Жюль Афану.

Капитан Итая, командир 1-й роты батальона подполковника Окуды, улыбнулся наивности старика.

– Коротковолновые радиопередачи из одной бронемашины в другую подслушать практически невозможно. А для длинноволновых мы используем глушители. Так что Верещагин ничего не услышит.

– А, понимаю! Сыны Дай Ниппон очень искусны во всем, что касается войны, – промолвил Афану.

Итая не очень-то хотел делить свою бронемашину с «дикарем из джунглей». В свою очередь, лидер секты горячо возражал против «машинного запаха», и понадобилось все красноречие капитана Янагиты, чтобы убедить его залезть внутрь.

Из передней машины колонны поступило сообщение:

– Говорит бронемашина «Тайко». Достопочтенный капитан, еще одно упавшее дерево преграждает дорогу.

– Говорит капитан Итая. Можете убрать его в сторону?

– Простите, достопочтенный капитан, но оно еще больше предыдущего – около полутора метров в диаметре. – В голосе лейтенанта слышался суеверный ужас.

Сидящий рядом с Итаей Афану утвердительно кивнул.

– Это случается по воле Бога. У самых больших деревьев узкие корни, поэтому они часто падают. Чтобы убрать такое дерево, нужно работать топорами несколько часов.

– Принято. Конец связи, – резко произнес Итая и нажал кнопку радио. – Саперный пункт три? Остановка? Это Итая. Еще одно упавшее дерево блокирует дорогу. Пожалуйста, расчистите путь. Конец связи.

– Мы снова задерживаемся. Лес сражается за Верещагина, – заметил Афану.

– Он сражается плохо, – улыбнулся Итая. – Командный пункт один? Это Итая. Достопочтенный командир батальона, нас временно задерживает еще одно препятствие на дороге. Мои саперы устранят его за несколько минут. Рекомендую построиться «елочкой» на тот невероятный случай, если нас атакуют.

Подполковник Окуда отдал необходимые распоряжения, и все машины колонны слегка развернулись вправо и влево, остановившись посреди леса, пока саперы разрезали электропилами ствол упавшего дерева.

Проехав сквозь проделанную дыру, Итая заметил:

– Мы опаздываем, но не намного. Эти дороги в джунглях похожи на лабиринт.

– Мы прокладываем их для спуска по склонам, а не для гостей, – буркнул Афану.

– Ничего, наши бронемашины быстро с ними справятся.

– Хеэр Янагита предложил вашему адмиралу дать мне радио, чтобы я подал вам сигнал, когда подберусь к логову Верещагина. Но я возразил, что на это уйдет много дней, и к тому же люди Верещагина наверняка задержат меня по пути и станут допрашивать.

– Действительно, нелепая идея, – улыбнулся Янагита.

Как раз во время этого разговора четыре имперских военных корабля и более двадцати самолетов наносили удары по лесам в долинах верхнего Вааля и верхней Оранжевой, убив или ранив около полутора сотен амфитилий, на которых были надеты телеметрические воротники, переделанные из бракованных полевых раций.

Насколько мог заметить Санмартин, фрегат «Майя» сделал только одну ошибку – маленькую и вполне предсказуемую.

Находиться во время длительных операций на фрегате, не говоря уже о корвете, не слишком удобно.

Поэтому командир «Майи» договорился, чтобы челноки, присылаемые на грузовые корабли, по дороге состыковывались с фрегатом, доставляя свежую пищу.

Учитывая то, что адмирал Хории готовился нанести очередной удар, офицеры интендантской службы на кораблях, несомненно, хотели пополнить запасы продовольствия, которые значительно уменьшились за последнюю неделю – последняя партия продуктов прибыла на «Майю» более недели назад.

Конечно, многие человеческие жизни, а может, и судьба всей Зейд-Африки висели на тоненькой ниточке. Но никто в здравом уме не мог ожидать, что враг вылезет из дыры в земле и незаметно похитит челнок при свете дня. Именно на это и рассчитывал Санмартин.

Когда он сидел на корточках в потайном ходе под взлетно-посадочной полосой, Томас побарабанил ему по плечу и шепнул:

– Они грузят ящики с яйцами!

Люди Томаса предусмотрительно снабдили потайной ход телефонным проводом. Санмартин снял трубку и произнес:

– Это Санмартин. Приступаем к операции. Передай Матти, чтобы он сообщил Детлефу. Конец связи.

Как только наземная команда начала уходить, почти невидимая за небольшим откосом, Томас пополз к челноку. Когда он добрался до края полосы, челнок приступил к пробному пуску двигателей. Пробравшись под крыло, Томас воткнул нож с длинным лезвием в пространство за левым четвертым шасси.

Конструкция челноков имперского флота была давно проверена в деле, но она имела некоторые недостатки, в том числе тенденцию к всасыванию веток и прочего мусора во время приземления в подколесные впадины, которые потом приходилось прочищать наземной команде.

Через две минуты нож Томаса должен был обнаружить себя в виде сигнала о небольшой неисправности. В этом случае пилот обязан либо заглушить двигатели и вызвать ремонтную группу, либо обругать наземную команду последними словами и послать своих людей извлечь застрявшую ветку.

Санмартин рассчитывал на последнее. Это была единственная возможность пробраться на борт без лишнего шума.

«Если они выключат моторы, нам придется удирать со всех ног», – повторил про себя Томас, прислонившись к посадочной стойке и держа на коленях автомат с глушителем. Защищенный корпусом челнока, он ждал, откроется ли дверь.

Две минуты были на исходе. Санмартин прислушивался, не выключат ли двигатель. Если да, то у Томаса будет максимум двенадцать секунд, чтобы извлечь свой нож и скрыться под землей.

Внезапно дверь открылась, и командир экипажа спустил трап. Прежде чем он успел шагнуть вниз, Томас, дважды нажав на спуск автомата, всадил ему в грудь шесть пуль.

Частично скрытый поднятой турбинами пылью Санмартин молнией выпрыгнул из своего укрытия. За ним последовали три человека из разведвзвода Томаса и пилот вертолета Иван Цукерник, который клялся, что может справиться с любым летательным аппаратом, и наконец получил возможность это доказать. Очутившись внутри челнока, двое солдат Томаса направились в сторону кормы проверить, есть ли пассажиры в верхней кабине, а третий вместе с Томасом и Санмартином занялись экипажем.

Минуты через две Томас вернулся к двери и махнул рукой. Из подземного хода выбрались и взошли на борт шесть специально отобранных специалистов, включая взводного сержанта Лю, который разбирался в челноках еще меньше, чем в игре на скрипке, зато безупречно владел японским и мандаринским наречиями китайского языка. Последний в группе нес ведро с белым песком, которым тщательно присыпал кровь командира экипажа.

Трап подняли. Челнок взлетел по расписанию, о чем немедленно сообщили на «Аякс».

– Говорит бронемашина «Тайко», – затарахтело радио капитана Итаи. – Сэр, мы добрались до развилки. Обе дороги ведут на северо-запад. Нам ехать по левой или по правой?

Итая посмотрел на Афану.

– Ваши указания мало что для меня значат, – отозвался старик. – Мы должны посмотреть сами, и тогда я укажу вам путь.

– Это капитан Итая. Я лично обследую развилку. Конец связи. Командный пункт один? Говорит Итая. Достопочтенный командир батальона, пожалуйста, остановите колонну на несколько минут, чтобы мы могли уточнить маршрут. Конец связи.

Бронемашина подъехала к развилке и остановилась. Итая смотрел, как Афану открывает крышку связи.

– Ваш экран – Божье чудо, достопочтенный капитан, но он бесполезен для моих старых глаз. Я должен выйти и посмотреть. – Проворный как обезьяна старик выскользнул из люка и спрыгнул на землю. Итая последовал за ним.

– Я думал… – начал он, но автоматная очередь с обочины прошила ему горло, а Афану словно испарился в подлеске.

В нескольких километрах позади Мииналайнен, сидя на дереве, легко поднял ручной 88-миллиметровый гранатомет и тщательно прицелился сквозь брешь в густой листве упавшего дерева.

– Их так много, а нас так мало, – пошутил он в сугубо финском духе. – Как же мы сможем их всех похоронить?

В рации Мииналайнена послышался голос Кольдеве:

– Говорит Кольдеве. Огонь!

Первый снаряд Мииналайнена угодил в цистерну с топливом, которую тянул на буксире маленький вездеход-амфибия. Цистерна взорвалась, взметнув вверх пятидесятиметровый огненный столб. С обеих сторон дороги снаряды без разбору осыпали бронемашины и трейлеры.

9-й штурмовой батальон не замедлил ответить. Уцелевшие бронемашины открыли шквальный огонь по лесу. 30– и 90-миллиметровые снаряды в щепки крошили деревья.

Игнорируя приказ, Мииналайнен перезарядил свой ручной гранатомет и выпустил снаряд в трейлер, шедший впереди того, который он только что уничтожил, превратив в столб пламени очередные пять тысяч литров жидкого спирта. И только после этого он спрыгнул с дерева, нырнул в яму у основания ствола и накрыл ее тщательно замаскированной стальной крышкой. Скорчившись в темноте и сырости и прислушиваясь к разрывам снарядов, Мииналайнен пробормотал:

– Пожалуй, я уже староват для подобных трюков.

Тем временем четыре разведывательных беспилотных «Колибри», воспользовавшись неразберихой, осторожно коснулись лазерными указателями бронемашин по обеим сторонам дороги. По приказу Кольдеве 13-й взвод Пущина выкатил на просеку четыре 160-миллиметровых орудия и выпустил сорок бронебойных снарядов – все, чем располагал Верещагин, – по вражеским «кадиллакам», руководствуясь указаниями лазерной наводки. Двадцать пять «кадиллаков» 9-го батальона, две самоходные гаубицы и оставшиеся топливные цистерны были выведены из строя всего за пару минут.

Ответный огонь уцелевших орудий 9-го батальона уничтожил один из броневиков 13-го взвода и повредил другой. Однако это не изменило того факта, что, потеряв половину бронемашин и все резервное топливо, 9-й штурмовой батальон перестал существовать как боевое подразделение.

Сосредоточенные в арьергарде колонны вездеходы 9-го батальона угодили под огонь 12-го минометного взвода, повредивший пять из них. Сидящие в бронемашинах солдаты слышали, как орудия взвода Мехлиса рассыпают мины на дороге позади. Блокированный спереди и сзади, подполковник Окуда оказался в незавидном положении.

– Опорный пункт один? Это Окуда. Наша миссия потерпела неудачу. Проводник предал нас, и мы несем тяжелые потери. По этим причинам я не считаю нашу цель достижимой. Прошу срочной воздушной и космической поддержки, а также разрешения вернуться в Блумфонтейн через Лейденский проход. Свяжусь с вами снова, когда мы уточним наше положение. – Взглянув на измерительные приборы, он добавил: – Предвижу возможность нехватки топлива. Прошу обеспечить доставку топлива по воздуху.

Вскоре Мииналайнен услышал, как на крышку его убежища грохнулось дерево, поваленное 90-милли-метровым снарядом.

– Я слишком стар для подобных трюков, – повторил он.

В то время, как адмирал Хории принимал сообщение Окуды, в соседней комнате предполагаемый сын Афану выхватил из-за уха карандаш, в действительности оказавшийся раскрашенным стальным стержнем с острым наконечником, и вонзил его в сердце охранника, стоявшего в нескольких метрах от него. Подобрав автомат охранника, он осыпал связистов адмирала Хории 5-миллиметровыми пулями.

Когда он сделал перерыв, чтобы достать свежую обойму из патронной сумки мертвого охранника, раненый офицер штаба, упавший за письменный стол, поднял пистолет и всадил ему в грудь три пули. Несмотря на смертельные раны, молодой сектант спокойно перезарядил автомат и прикончил офицера.

– Отлично, – произнес он, когда текущая по полу струйка крови коснулась его ботинка.

Прорываясь через лес к верхнему участку долины реки Оранжевой, подполковник Окуда вновь передал просьбу о поддержке авиации и военных кораблей, а особенно о снабжении топливом. Коль скоро засекреченность операции оказалась несостоявшейся, Хории с легкостью обещал выполнить просьбу,

и интендантская служба поспешно направила на помощь 9-му батальону штурмовую авиацию и пару грузовых самолетов, нагруженных баками с топливом.

Однако поддержки космических кораблей Окуда ожидал тщетно.

Обдумывая предстоящие действия, Детлеф Янковски столкнулся с главной из проблем военных действий в космосе, а именно – что его корвету придется сбавить скорость и подойти к имперским кораблям почти на самоубийственно близкое расстояние, дабы сделать свое оружие достаточно эффективным.

Пятисоткилограммовые снаряды, которыми стреляли его ракетные установки, были практически бесполезны против объектов, движущихся со скоростью космического корабля, а лазерное орудие, способное воспламенить обширные участки поверхности планеты, было почти бессильным против хорошо защищенных от огня целей. Даже распылитель частиц – «цыплячьего корма», – способный каждую секунду сбрасывать сотни двухграммовых капсул, заряженных ядерным топливом, мог действовать лишь на относительно близком расстоянии. Шансы Янковски нанести значительный урон врагу были недалеки от нуля.

Первой проблемой космического сражения было добиться сближения с противником. Учитывая, что у имперцев четыре корабля, а у Янковски только один, эта задача – к счастью или к сожалению – не представляла особой сложности.

Наконец Янковски получил еще одно сообщение с планеты, оканчивающееся ясным и незакодированным пожеланием удачи.

– Все готовы? – спросил Янковски. Получив утвердительные ответы, он постучал по колену Мушегяна, чье прозвище было «Снайпер». – Поехали, Снайп.

Используя планету в качестве исполинского щита, «Аякс» сделал разворот и двинулся над морем в направлении континента Акаси.

Его появление почти застало врасплох корабли адмирала Хории – почти, но не совсем.

Увеличив расстояние между своими кораблями, Хории сделал невозможным для «Аякса» проникнуть в центр их строя и протаранить «Майю», вызвав тем самым двойной ядерный взрыв, который должен был опустошить значительные участки космического пространства во всех направлениях. Однако это же действие обрекло грузовые и транспортные корабли, окружавшие «Майю», на неминуемую гибель.

Первым Янковски попался грузовой корабль «Лос-Анджелес Мару» на «солнечной» оконечности ромбовидного строя вокруг «Майи». Хотя ядерный двигатель грузовика был надежно защищен броней, корабль, до краев нагруженный топливом и боеприпасами в незащищенных отсеках, не мог быстро двигаться и открывать ответный огонь.

Сбросив примерно половину скорости, Янковски приблизился к грузовику и обрушил на него четырнадцатисекундный поток заряженных капсул и две ракеты. Хотя оба снаряда пролетели мимо, девять из почти четырех тысяч капсул «цыплячьего корма» сделали свое дело, угодив в ящики с 210-миллиметровыми артиллерийскими снарядами.

Когда «Лос-Анджелес Мару» разлетелся на куски, Янковски развернул свой корабль, чтобы атаковать транспорт «Тиёда» на правой стороне ромба, который двигался ему навстречу, очевидно, считая, что Янковски позволит ему остаться сторонним наблюдателем.

Приблизившись к транспорту, Янковски быстро избавил его от этой уверенности. Пораженный почти двумя дюжинами капсул и лазерным лучом, «Тиёда» потерял управление, а его обшивка начала расползаться, как бумажная.

– Два! – возбужденно выкрикнул Серый с места артиллериста.

Янковски не обратил на него внимания. Корветы «Яхаги», «Касуми» и «Асасимо» образовывали летающую «крышу» над «Майей» со стороны планеты. Три корабля располагались в форме перевернутой буквы «V».

– Пора убираться отсюда, Снайп, – приказал Янковски.

– У нас неприятности, – заметил Мушегян, и Янковски сразу же понял почему. Три корвета быстро сближались друг с другом, в то время как «Аяксу», находившемуся ближе к атмосферным слоям Зейд-Африки, приходилось преодолевать большее сопротивление. В случае погони корабли адмирала Хории быстро настигли бы его.

– Корветы меняют курс, собираясь вмешаться, командир. До контакта, возможно, не более двух минут, – мрачно сообщил Мушегян.

– Пришло время для рождественской елки, Николай, – решил Янковски.

– Есть, сэр, – отозвался Серый. Предвидя приказ, он уже возился с рычагами управления пусковым устройством.

Все стандартное вооружение корвета было рассчитано на стрельбу вперед, и единственной целью такого эксцентричного расположения четырех ракетных установок, подвешенных Янковски и его экипажем, было позволить «Аяксу» пускать «парфянские стрелы» в преследующие его корабли. При большой удаче они могли хотя бы сбить с курса догоняющих.

– Снаряды один, два, семь, одиннадцать и пятнадцать наведены на цели, – сообщил Серый. – Двенадцать, – добавил он, когда на щитке управления загорелась еще одна лампочка.

– Средний корвет открыл огонь, – предупредил Мушегян.

Серый выстрелил, потом прокричал «три» и выстрелил снова. Один снаряд сразу же потерял управление. Другие шесть понеслись в направлении двух из трех имперских корветов, которые двигались навстречу снарядам с восьмикратно большей скоростью.

Янковски затаил дыхание, не зная, смогут ли сенсоры корветов засечь крошечные снаряды, а если да, то сможет ли экипаж понять, в чем дело. Прошло полминуты.

За несколько секунд перед столкновением «Касуми» и «Яхаги» почуяли опасность. Командир «Яхаги» успел чуть-чуть повернуть нос корабля, избежав удара нацеленных на него снарядов. Поглощенный погоней командир «Касуми» слегка замешкался. Его паническая реакция в последний момент позволила увернуться от трех снарядов, но не помогла избежать удара четвертого.

Двадцатикилограммовый противотанковый заряд, которым Рытов набил боеголовку ракеты, угодил в корпус корабля и взорвался. Раскаленный металл прожег обшивку ядерного реактора, занимавшего значительную часть внутренности корвета, и корабль исчез в облаке яркой вспышки.

Уничтожив «Касуми» и сбив с курса преследования «Яхаги», Янковски благоразумно постарался избежать сближения с «Асасимо», который отделался несколькими незначительными ударами капсул с «цыплячьим кормом», прежде чем добыча ускользнула от него.

Через несколько секунд Серый, осознав, что у него появился шанс дожить до следующего дня рождения, с радостным воплем ткнул Янковски кулаком в спину. Янковски, все еще поглощенный своими приборами, стукнулся головой о дисплей и расшиб себе нос.

– Простите, сэр, – виновато произнес Серый, увидев капли крови и свирепое выражение на лице командира.

Спустя несколько минут «Асасимо» и «Яхаги» были вынуждены прекратить преследование, так как с планеты начали поступать призывы о помощи.

Во время битвы «Майя» оставался на месте, но теперь, слегка изменив положение, передал по радио на обеспокоенный «Яхаги»:

– Получили повреждения в результате саботажа. Немедленно окажите помощь.

Когда «Яхаги» и «Асасимо», приняв сообщение, приблизились, чтобы состыковаться с «Майей», тяжеловооруженный фрегат, обрушив на них ракетные снаряды и капсулы с частицами, быстро уничтожил оба корвета.

Рауль Санмартин сидел на капитанском мостике «Майи». Рядом валялись трупы членов экипажа фрегата.

Вооруженным автоматами с глушителями, минами для уничтожения дверей между отсеками и восемнадцатью газовыми гранатами людям Томаса – ветеранам рукопашных схваток в Кругерсдорпе и Нелспрейте во время прошлого мятежа – понадобилось менее семи минут, чтобы пробраться на мостик «Майи», и менее двадцати, чтобы очистить весь корабль.

Санмартин повернулся к своему помощнику – смышленому молодому африканеру, прошедшему тренировку на боевых кораблях.

– Все в порядке. Передай на грузовик и транспорт, чтобы сдавались, иначе мы вскроем их, как консервные банки.

Разумеется, оба корабля попытались ускользнуть. Грузовик «Занзибар Мару», находившийся слишком близко, был сожжен за несколько минут. Но транспорту «Хийо» удалось набрать скорость и скрыться.

– Черт с ним, – махнул рукой Санмартин, косясь на кусочки человеческого мозга, забрызгавшие ему рукав.

– Значит, вот это и есть сражение в космосе? – удивленно протянул Томас.

– Только первое, – ответил Санмартин, пытаясь вытереть рукав. – Кто-то должен был внушить этим ребятам, что люди иногда открывают ответный огонь.

Еще через несколько минут, изучив панель управления фрегата, он начал систематически уничтожать сеть разведывательных спутников, служивших глазами адмиралу Хории.

Внизу на планете битва разгоралась все сильнее.

Матти Харьяло подошел к замаскированному папоротниками «кадиллаку» лейтенанта Муравьева. Муравьев, сидя на крышке люка, подал Харьяло руку.

– Сюда пробивается 9-й штурмовой батальон, – предупредил Харьяло, присев за орудийной башней. – Твои люди готовы?

У Муравьева было четыре «кадиллака» и четыре разведывательных двухместных вездехода из его же 15-го взвода плюс два «кадиллака» из того, что осталось от 16-го взвода Савичева. Он утвердительно кивнул.

– Отлично. – Харьяло похлопал его по плечу и потянул воздух носом. – Что это за запах?

На лице Муравьева отразилось отвращение.

– Обед рядового Пригала. – Он грозно зыркнул на своего водителя. – Мы с Пригалом как раз это обсуждали.

– Цыпленок! – воскликнул Харьяло. – Откуда он мог взяться?

Артиллерист Муравьева отвернулся и громко прыснул в кулак.

– Я нашел его, когда был на разведке, сэр, – отозвался Пригал с водительского сиденья, вытянув шею, как черепаха.

– Вот как? – Харьяло посмотрел на часы. – Ну, у нас еще есть десять – пятнадцать минут. Призываю трибунал к порядку. Рядовой Пригал, что вы можете сказать в свое оправдание?

Пригал задумался.

– Сэр, цыпленок отказался назвать себя, когда я его окликнул.

– Весьма изобретательно. Ферма находится впереди по дороге?

Пригал кивнул с виноватым видом.

– Голосую за то, чтобы сварить его в масле, если мы выберемся из этой передряги живыми, – предложил Муравьев, устремив на Пригала суровый взгляд.

– Так как вы все еще рядовой, я не могу понизить вас в звании, – продолжал Харьяло. – Я только что говорил с фермером – он славный человек и вроде бы кузен Яна Снимана. На следующей неделе вы придете к нему и скажете, что я велел вам заплатить за цыпленка вдвое больше той цены, которую он назовет.

– Есть, сэр, – буркнул Пригал, стиснув голову ладонями.

Харьяло посмотрел на Муравьева.

– Готовы?

– Да, сэр.

– Помните, ваша задача заманить их для Сташа Войцека.

– Есть, – улыбнулся Муравьев, закрывая за собой крышку люка.

Спустя несколько минут Муравьев обратился по радио к своим экипажам с боевым призывом, как это уже сделал Харьяло:

– Слушайте меня, братья. Дуют райские ветры. Где вы – те, кто жаждут попасть в рай?

Поймав это обращение, подполковник Окуда тут же отложил операцию по заправке топливом и устремился навстречу врагу, бросив по взводу на каждый фланг Муравьева, чтобы отвлечь прикрывающие вездеходы и дать возможность своему батальону сокрушить вражеские «кадиллаки». Радостно предвкушая использование электромагнитных пушек против бронемашин противника, Окуда намеренно не стал дожидаться поддержки с воздуха.

Как только Окуда попался на приманку, четыре вертолета капитана Сташа Войцека материализовались из бункеров, оборудованных на дальней стороне Драконовых гор. За несколько секунд они уничтожили два транспортных самолета с топливом и сопровождавшие их два вертолета. Затем два вертолета Войцека намеренно привлекли внимание имперских «Шайденов», которыми тут же занялись замаскированные зенитные орудия, пока два других нанесли быстрый, но сокрушительный удар по фланговым взводам Окуды.

Один из пилотов, Коковцев, задел левым шасси орудийную башню имперского «кадиллака» через пару секунд после того, как его артиллерист превратил бронемашину в решето.

Три уцелевших вертолета Войцека направились к северу, то сближаясь, то отдаляясь друг от друга, чтобы сбить с толку преследователей.

– Эй, Кокос, – ухмыльнулся артиллерист Коковцева. – А я уже подумал, что ты собрался перейти в пехоту.

Коковцев улыбнулся одними уголками губ.

– Чтобы я заделался «сурком»? Рожденный ползать летать не может и наоборот. – Это были самые длинные фразы, которые артиллерист слышал от него за семь лет.

Взводный сержант Константин Савичев, принявший командование после взрыва «кадиллака» Муравьева, использовал передышку для отхода. Подполковника Окуду буквально за руки удержал от преследования его батальонный сержант. На полпути к Лейденскому проходу имперские машины начали глохнуть без топлива. Менее дюжины из них смогли добраться до Блумфонтейна.

Когда «Шайдены», вылетевшие на помощь Окуде, возвращались в космопорт, «Майя» засек восемь из них и уничтожил или повредил шесть штук.

Серьезность ситуации стала полностью очевидной для штаба адмирала Хории спустя девять минут, когда снайперы подстрелили двух зенитчиков гвардейского батальона, а радар космопорта был уничтожен выстрелом 88-миллиметрового орудия. Это расчистило путь четырем «Шайденам» Верещагина.

Тяжелогруженые самолеты летели низко, чуть не цепляясь за верхушки папоротников, и, оказавшись над космопортом, сбросили бомбы на позиции войск, стоящие на площадке самолеты и склады боеприпасов. Специальные приспособления, прикрепленные к бомбам, задерживали взрыв, давая возможность бомбардировщикам отлететь от опасного места, прежде чем разверзнется ад.

Когда полковник Эномото смог наконец организовать ответный огонь, адмирал Хории, наблюдая за происходящим из окна, заметил Ватанабе:

– Положение крайне серьезно, не так ли?

Через несколько минут появились имперские «Шайдены», спасшиеся от ударов с «Майи», и тут же угодили под огонь зенитчиков Эномото. Пока звено делало круг, пытаясь идентифицировать себя, один самолет, проливая топливо из пробитого бака, попытался приземлиться, но был поражен несколькими снарядами и взорвался, едва коснувшись земли.

– Опять бьем по своим, – констатировал Хории.

В почерневшей от копоти форме полковник Суми готовил приказ, собираясь представить его на подпись адмиралу Хории. Текст приказа гласил: «Несмотря на ряд неожиданных потерь, солдаты должны твердо удерживать все занятые позиции. Это состязание в силе духа. Исполняйте свой долг, пока не истощатся последние боеприпасы. Потом деритесь руками, ногами и зубами. Если вы потеряете и то, и другое, и третье и у вашего тела больше не будет сил сражаться, пусть сражается ваш дух».

Более-менее повторяя свой первый визит в Блумфонтейн, Петр Коломейцев ехал в город в фургоне хлебного грузовика. На Вентерстадтской дороге он заметил группу около ста мужчин и мальчишек, вооруженных чем попало. Они просигналили водителю остановиться.

Старик с ветхим дробовиком отдал честь.

– Мы ждали вас, майор Коломейцев. Почти у всех нас есть оружие.

Полярник окинул их внимательным взглядом и ответил тоном, который, учитывая его обычные манеры, мог сойти за любезный:

– Пожалуйста, вернитесь домой.

– Мы хотим отомстить! – крикнул один из мужчин, размахивая ружьем.

– Многие из нас потеряли близких, – печально добавил старик.

Когда Полярник хотел, его голос мог резать не хуже ножа.

– Мертвые мертвы. Ханна Брувер не хотела бы этого. Прошу вас, возвращайтесь по домам. Мы, профессионалы, обратимся за помощью, если будем в ней нуждаться. – И он улыбнулся своей ледяной улыбкой.

Матти Харьяло поджидал Коломейцева у фонтана на Кругерплейн, вновь «оккупировав» город вместе с пилотом своего «Воробья» под беспорядочным минометным огнем засевших в казарме нервных маньчжуров.

Увидев Коломейцева, Харьяло хлопнул его по плечу.

– Петр, сколько тебе нужно времени, чтобы собрать своих людей?

– Дай мне четверть часа, и я выдвину на позиции два взвода. Какова ситуация?

– Маньчжуры торчат в здешней казарме, а также в казармах Претории и Йоханнесбурга. Нам повезло – один из взводов де Ветте обратил в бегство гарнизонную роту из промышленного Комплекса, так что мы захватили его целым и невредимым. Скажи своим ребятам, чтобы они соблюдали осторожность, – какой-то фермер уже принял Томаса за имперца и едва не разрядил в него дробовик. Пилоты транспортов стараются изо всех сил, так что Кольдеве и де Ветте смогут перебросить своих людей в течение часа.

Полярник кивнул и начал расставлять своих солдат. В действительности прошло целых три часа, прежде чем Кольдеве и де Ветте смогли окружить две другие маньчжурские казармы.

Когда Харьяло доложил, что его люди готовы, Верещагин кивнул Тимо Хярконнену и взял у него микрофон.

– Полковник Уно, говорит подполковник Верещагин. Как вам известно, ваши военные корабли захвачены или уничтожены. Продолжение военных действий с вашей стороны бессмысленно. Я хочу организовать мирную репатриацию войск под вашим командованием. Пожалуйста, ответьте. – Верещагин трижды повторил свое сообщение, намеренно избегая слова «капитуляция».

Хярконнен покачал головой.

– Ответа нет, сэр.

– Просигналь Раулю.

Получив радиосигнал, «Аякс» спустился чуть ниже и осыпал «цыплячьим кормом» йоханнесбургскую казарму, пока «Майя» проделывал то же самое с казармой Претории.

– Полковник Уно, пожалуйста, ответьте, – повторил Верещагин.

– Нам отвечают из Блумфонтейна, сэр, – доложил Хярконнен.

Верещагин узнал пронзительный голос подполковника Букити, начальника штаба «черноногих» Уно.

– Имперские солдаты не сдают свои позиции.

– Подполковник Букити, пожалуйста, позвольте мне поговорить с полковником Уно или подполковником Окудой. Если маньчжурский полк согласится на репатриацию, я верну на Землю его солдат и офицеров. Если он откажется, то, к моему сожалению, будет уничтожен, – неумолимо заявил Верещагин.

Тайком от Букити Тимо Хярконнен подключился к радиосети маньчжурского полка, чтобы солдаты в трех казармах слышали их разговор.

– Мы будем сражаться до конца, как подобает солдатам Империи! – взвизгнул Букити. – А при первых же признаках атаки мы подвергнем артиллерийскому огню Блумфонтейн, Преторию и Йоханнесбург. Дискуссия окончена.

– Передай Матти, – спокойно приказал Хярконнену Верещагин. – Начнем с Блумфонтейна.

Йоханнесбургская и блумфонтейнская казармы были построены на изрытых трещинами известняковых холмах. Оружейный мастер 3-й роты Рытов, прежде чем люди Верещагина покинули обе казармы, залил тонкие трещины под их фундаментами жидкой артиллерийской взрывчаткой. В результате соседские фермеры обнаружили, что вода, которой они орошали свои поля, стала непригодной для полива, и Санмартину потребовалось немало усилий, чтобы их успокоить.

Но куда важнее было то, что взрывчатка превратила оба холма в исполинские бомбы. Это был весьма оригинальный вариант обычной подготовки Рытовым взрыва его арсенала, чтобы тот не достался врагу.

По команде Харьяло Рытов послал радиосигнал, воспламеняющий взрывчатку возле блумфонтейнской казармы, и начиненный нитратом холм взорвался, сдетонировав боеприпасы, хранившиеся в арсенале. В результате появился неправильной формы кратер глубиной в восемнадцать метров и диаметром в четыреста метров. От сотрясения пришли в действия минные поля, вследствие чего разбились почти все окна в городских домах. Даже в Верхнем Мальборо почувствовали, как дрогнула земля.

Один из маньчжуров, лишившийся одежды, но оставшийся невредимым, приземлился на крыше соседней фермы. Прошло четыре часа, прежде чем он смог связно говорить и назвать себя.

1-й роте пришлось повозиться, очищая территорию от уцелевших и оглушенных солдат противника.

–. Не думал, что это сработает, – признался Рытов.

Объяснив, каким образом был уничтожен блумфонтейнский гарнизон, Верещагин снова призвал гарнизоны Претории и Йоханнесбурга согласиться на репатриацию.

– Жаль, что нам не удалось оставить взрывчатку в казарме Претории, – заметил Хярконнен.

– Она нам может и не понадобиться, – отозвался Верещагин.

Японский майор, командующий йоханнесбургским гарнизоном, ответил отказом. Сержант Ма и его отделение, находившееся в одном из бункеров, построенных солдатами Кольдеве, внимательно слушали.

При взрыве блумфонтейнской казармы с потолка бункера посыпался цемент.

– Следующими будем мы, – прошептал Малыш Цзя.

Облизывая пересохшие губы, Ма окинул взглядом бледные лица солдат и осторожно приблизился к лейтенанту Акамине.

– Достопочтенный лейтенант…

Акамине оторвался от наблюдательной щели.

– Может быть…

Прочитав мысли Ма на его лице, Акамине ударил его по щеке.

– Молчать! Мы умрем как мужчины, а не как собаки! – И он с презрением обернулся, возобновив изучение территории снаружи бункера.

С покрасневшей щекой Ма посмотрел по очереди на каждого из солдат своего отделения. Утконос Гу вынул бумажник и бросил на пол пачку банкнотов.

Взяв винтовку, Ма спокойно выстрелил три раза в спинку Акамине. Его солдаты быстро привязали к куску трубы пару белых подштанников и подняли их над бункером. Через несколько минут дюжина других бункеров также подняла белые флаги.

Японский майор приказал своим подчиненным стрелять в Ма. Они колебались, и майор, выхватив у одного из солдат ручной гранатомет, сам открыл огонь. Ответный выстрел уложил его наповал. Внутри периметра обороны маньчжуров завязалась полномасштабная перестрелка.

Спустя двадцать минут, когда сержант маньчжурского батальона и последние два японских офицера подорвали себя гранатами, оставшиеся защитники казармы сдались Кольдеве.

Подполковник, командующий гарнизоном Претории, понял, что произошло. Правильно оценив настроение своих людей, он спустился в арсенал и взорвал его вместе с собой. Солдаты де Ветте быстро завладели казармой.

В Блумфонтейне Матти Харьяло разложил карту на крыле своего «Воробья», выслушивая поступающие рапорты. Минтье Цилли подошла к нему сзади и постучала его по плечу.

– Майор… извините, полковник Харьяло. – Она неловко попыталась отсалютовать.

Харьяло обернулся.

– А, привет, Цилли. Чем могу служить?

Минтье вынула маленький блокнот.

– Пожалуйста, сэр, не могла бы я взять у вас автограф?

Харьяло как будто собственной кожей ощутил взлетевшие в воздух кусочки тел защитников блумфонтейнской казармы.

– Вы выбрали неудачный момент. Это не та битва, которую мы хотели бы запомнить.

– Прошу вас, сэр, это для моего младшего брата. Он помешан на футболе. Просто напишите: «Для Яна Питера».

Харьяло присоединился к саперному взводу, когда они проводили ежегодные матчи с местными клубами, и ему повезло забить несколько эффектных голов в ворота блумфонтейнской команды. Ему удалось изобразить смущение, когда он брал у девушки блокнот.

– Из-за того, что Верещагину помогает сам дьявол, мы очутились в непредвиденной ситуации, адмирал, – холодно заявил Суми.

Хории улыбнулся.

– Если под этим вы подразумеваете, что наши военные корабли повернули оружие против нас, а наши солдаты потерпели позорное поражение, то я вполне с вами согласен. Подполковник Верещагин, несомненно, весьма серьезный противник. Он понимает, что когда враг начинает падать, его нужно срочно добить.

– У нас есть только один способ исправить положение. Я приказал ротам службы безопасности занять позиции в Претории и Йоханнесбурге. Я убежден, что они отобьют у Верещагина охоту пользоваться приобретенными преимуществами, – заявил Суми, поигрывая рукояткой меча.

Хории повернулся к капитану Янагите, вошедшему следом за Суми.

– Дух подобен воде, Янагита. Он принимает форму своего вместилища. Иногда это ручеек, а иногда бурный поток. Мы подняли крышку чайника и выпустили наружу тайфун. – Он повысил голос. – А если вы не правы, полковник Суми? Что тогда? Подполковник Верещагин – профессионал; его нелегко обескуражить несколькими диверсиями. Прошу вас отменить последние распоряжения. – Адмирал повернулся к Суми спиной.

– Я не сделаю этого! – рявкнул Суми.

Хории улыбнулся Янагите.

– Вы тоже готовы отказать мне в повиновении?

Янагита проверил, свободно ли вынимается из кобуры пистолет.

– Никак нет, адмирал.

Суми, казалось, не знал, как ему поступить. Хории направился к окну. Суми последовал за ним, бесшумно вынимая из ножен меч. В этот момент чья-то пуля пробила армированное стекло и угодила Суми под правый глаз.

Янагита бросился на пол и выхватил пистолет.

– Ложитесь, адмирал!

– Несомненно, стреляли из крупнокалиберной снайперской винтовки. Поразительно меткий выстрел для такого расстояния, не так ли, Янагита? – спокойно заметил Хории. Улыбнувшись, он отошел от окна. – Если бы подполковник Верещагин хотел убить меня, он вполне мог сделать это раньше.

Дрожащий Янагита спрятал пистолет в кобуру.

– Достопочтенный адмирал, каким же образом…

Хории указал на маленький холм метрах в восьмистах от офиса.

– Мне не хватает людей, чтобы создать широкий периметр обороны, и я убрал оттуда солдат полчаса назад, что, безусловно, заметили наблюдатели Beрещагина. По-видимому, они воспользовались этим преимуществом.

В дверях появились два офицера с пистолетами в руках.

– Полковник Суми застрелен снайпером. Пожалуйста, унесите его тело, – велел Хории, не обращая внимания на их изумленные лица.

Когда офицеры вышли, волоча труп Суми, адмирал коснулся носком ботинка меча, выпавшего из руки полковника.

– Если бы это был подлинный клинок Сукесады, то он бы являлся национальным достоянием, Янагита, и я приказал бы вам подобрать его. Но коль скоро это не так, пускай он лежит на прежнем месте. Время пришло. Пожалуйста, начинайте уничтожать наши документы и компьютерные информационные файлы.

С трудом взяв себя в руки, Янагита подошел к двери и остановился.

– Адмирал, должен ли я уничтожить деньги в сейфе? Мы ведь ответственны за. них.

Хории усмехнулся.

– Оставьте их в сейфе. Они могут нам понадобиться для платы паромщику за переправу через Стикс.

Как только Янагита удалился, адмирал задернул оконные занавески и прошептал:

– Есть ли во вселенной что-нибудь, кроме снов и иллюзий? Те, кто родились утром, умирают до ночи, а те, кто родились вечером, умирают до рассвета. Есть ли хоть один, кто родился и не умрет?

Перед тем как сжечь свой дневник, он записал в него последнее стихотворение — дзисей:

Рота «черноногих» в Претории неосторожно использовала в качестве штаб-квартиры двухэтажное кирпичное здание банка. «Майя» сбросил на них четыре тысячекилограммовые бомбы, пробившие тонкую крышу и полностью уничтожившие здание и всех, кто в нем находился. Часть другой роты «черноногих», пытаясь пробраться к космопорту, попала в засаду, устроенную разведвзводом противника. Оставшиеся в живых были вскоре схвачены.

 

Неделя 318

6-й гвардейский батальон все еще удерживал космопорт по периметру, образованному административным комплексом и низкими холмами на юге и востоке. Хории поместил у каждого холма по гвардейской роте, сформировав из служебных и интендантских войск временные пехотные роты для охраны низины на западе. Оставшиеся две гвардейские и артиллерийскую роту он оставил для защиты района вокруг административного комплекса.

Занятые наступательными операциями гвардейцы полковника Эномото не успели укрепить космопорт. Это обошлось им очень дорого.

Верещагин не намеревался дать им время обернуть свои ошибки себе на пользу. Он разбросал вокруг космопорта резервную роту, комбинированный взвод 2-й роты и разведвзвод, которые беспрерывно беспокоили гвардейцев перемежающимся, но интенсивным снайперским и минометным огнем, мешая тем окапываться. Используя «Аякс» и «Майю» для изоляции административных зданий, Верещагин начал систематические двухдневные действия по подрыву обороны противника с помощью артиллерии и саперов.

Полудюжине бывших членов АДС поручили помогать минометным командам вместе с остатками наполовину обученных рекрутов Хенке. Потери были с обеих сторон: рядовой Геррит Тербланш погиб одним из первых.

После того как саперы Рейникки расчистили подходы, а прямой огонь «кадиллаков» Окладникова продырявил стены, 1-я и 3-я роты осторожно двинулись вперед. Когда переменился ветер, бойцы обеих рот, увешанные гранатами и взрывчаткой, произвели хорошо подготовленную атаку под личным командованием Полярника и прикрытием облаков фосфорного дыма.

Атаку возглавлял 2-й взвод Полярника. Его командиром был лейтенант Тихон Дегтярев – один из двух офицеров роты, носивших эту фамилию. Дегтярев родился на Эсдраэлоне, и среди его людей большинство составляли верещагинские солдаты с Кадмуса, которые больше любили сражение, чем подготовку к нему. Они были единственными бойцами батальона, носившими штыки и всегда готовыми их использовать. Самолеты и вертолеты капитана Сташа Войцека, самоубийственно низко проносясь над имперцами, обеспечивали необходимое превосходство в огневой мощи.

В развалинах административного здания сержант отделения Ниило Лейкола из 3-го взвода Полярника заметил рядом с обезглавленным трупом лейтенанта Исы Миядзато пистолет «Накамура».

– Хорошо пострелял? – осведомился Лейкола, потерявший в последних боях нескольких хороших друзей. Он оставил пистолет лежать на прежнем месте.

Из трех имперских рот, оборонявших территорию вокруг административного комплекса, в живых остались два человека – оба тяжело ранены.

Верещагин, разглядев сквозь просвет в дыму догорающего вертолета Войцека развевающийся четырехцветный флаг, водруженный солдатами Кольдеве, вспомнил стихотворение Басё, наверняка известное Хории.

Прежде чем солдаты Полярника завершили зачистку зданий, Хории отдал по радио последний приказ, предписывающий его бойцам, скорчившимся в окопах на востоке, юге и западе, «обратиться к подполковнику Верещагину с просьбой оказать содействие в возвращении на родину останков павших товарищей, так как продолжать наши действия на этой планете стало крайне затруднительным». Тело адмирала, как и многих других, так и не было опознано.

Оставшись без боеприпасов, имперцы сдались, и Пауль Хенке взял на себя заботу о них.

Отделив офицеров и сержантов, Хенке поручил японцам откапывать и кремировать мертвых, а маньчжурам – заниматься необходимым ремонтом. Смешение этих групп, несомненно, повлекло бы за собой новые потери.

Офицеров и сержантов Хенке поместил в отдельные камеры, дабы имеющиеся среди них фанатики не подтолкнули других к самоубийству, и Тихару Ёсида провел немало часов, беседуя с ними. Спустя неделю их перевели в лагерь, названный «Возрождение», предоставив им заниматься самокритикой. Самые непримиримые предпочли наиболее легкий исход.

Ева Мур взяла на свое попечение таиландских и филиппинских проституток из «группы развлечений» полковника Суми. Подобно многим колониальным планетам, в стране ковбоев приходилось примерно по трое мужчин на каждые две женщины. С одобрения Бейрса Мур отобрала нескольких проституток, не наркоманок и не дошедших до животного состояния, и предложила им остаться. Прочим предстояло вернуться на Землю вместе с пленными солдатами и подчиненными Мацудаиры.

На «Майе», застывшем на орбите над континентом Акаси, все еще находилось более ста мертвецов, отравленных газом в отсеках для экипажа. Не имея достаточно людей, чтобы перенести их, Санмартин просто отключил систему жизнеобеспечения экипажных отсеков, предоставив трупам самозамораживаться. Но при первой же возможности он принял на борт группу гражданских добровольцев, чтобы они очистили корабль от мертвецов и их личных вещей. Это была мрачная работа.

Не дожидаясь просьбы, вроу Бейерс купила несколько сотен керамических ваз, подходивших для использования в качестве урн.

Уступая общественному мнению, Альберт Бейерс организовал парады победы в Йоханнесбурге, Претории, Блумфонтейне и Верхнем Мальборо. В рядах марширующих бойцов Верещагина зияли пустые места убитых и тяжелораненых солдат и офицеров.

 

Суббота (318)

Шесть полисменов взяли Дайсуке Мацудаиру в его офисе, где он забаррикадировался, надменно заказывая себе горячую пищу в кафетерии промышленного Комплекса. Они надели на него наручники и образовали живую стену, проводя его мимо служащих, которые забрасывали планетарного директора чем попало.

У самого выхода Мацудаира выхватил спрятанную в поясе капсулу с ядом и попытался бросить ее в рот. Один из полисменов изо всех сил хлопнул его по спине, заставив выплюнуть капсулу.

– Если вы на самом деле хотели отравиться, то нужно было сделать это раньше. А сейчас ведите себя как следует. Нам и так будет нелегко доставить вас в тюрьму целым и невредимым.

– Пожалуйста, дайте мне умереть! – взмолился осыпаемый насмешками Мацудаира.

– Ну уж нет, – ухмыльнулся полисмен, хватая его за плечо. – Все вас слишком любят, чтобы так быстро с вами расстаться.

Судьба Мартина Хаттинга по-своему оказалась самой жестокой. Он прятался в сарае за домом, опасаясь ареста, но полиция так и не пришла за ним. Зато его друзья и соседи единогласно приняли вид, как будто его и вовсе не существует. Были назначены дополнительные выборы на его место в Ассамблее. Вместо жалованья его жена начала получать пенсию, полагающуюся вдове. Постепенно она тоже стала вести себя так, словно он умер.

Хаттинг подал жалобу в суд, но ее вернули с пометкой: «Истец скончался».

Для честолюбивого политикана вроде Хаттинга пуля была бы более милосердным выходом.

Альберт Бейерс организовал похороны Ханны Брувер. Раздавленного горем Рауля Санмартина с трудом убедили посетить церемонию. Как уже давно понял Антон Верещагин, победа – самая большая трагедия после поражения.

 

Воскресенье (319)

Несмотря на веселье, царившее на улицах, настроение солдат, которых собрал Верещагин, чтобы поговорить о будущем, было довольно мрачным.

Капитан Ульрих Ольрогге заговорил от имени уцелевших бойцов батальона Эбиля.

– Мои люди провели голосование. Мы сохраним наш флаг и прочие атрибуты, но хотим преобразоваться в штурмовую роту вашего батальона. 3-я штурмовая рота – такое название будет наиболее близким к предыдущему.

– Кто-нибудь не согласен? – спросил Верещагин. – Значит, принято. Может, перейдем к стратегическим вопросам?

– Как скажешь, Антон-сан, – отозвался после небольшой паузы Матти Харьяло. – Давай перейдем к стратегическим вопросам.

– Если мы объявили войну всей вселенной, – насмешливо осведомился Полярник, – то каким образом мы собираемся ее выиграть?

– Транспортный корабль, который только что взлетел, отправился на большой скорости в неверном направлении. Это даст нам пару лишних месяцев передышки. Всего может набраться лет шесть-семь, – заметил Хенке.

Харьяло покачал головой.

– Нам повезет, если передышка продлится больше пяти лет. К тому же на сей раз они будут знать, что у нас есть военные корабли.

– Как по-твоему, Тихару, какова вероятность, что имперское правительство сочтет Зейд-Африку не стоящей затрат на умиротворение? – спросил Верещагин.

– К сожалению, очень мала. – Не желая делать операцию корректировки зрения, Ёсида носил очки в стальной оправе. Он снял их и стал протирать стекла. – «Юнайтед-Стил стандард», несомненно, сочтет крайне важным делом восстановление здесь своих позиций и предпримет все усилия, чтобы заставить правительство действовать. В своем нынешнем составе имперское правительство, очевидно, придет к выводу, что его престиж не позволяет избежать конфронтации. Министерства обороны и безопасности сочтут умиротворение Зейд-Африки вопросом чести, а экспансионистские элементы с пеной у рта будут доказывать, что импорт металлов с Зейд-Африки жизненно важен для национальной безопасности и что успех мятежников подорвет основы империи.

– Им следовало бы понять, что мы твердо намерены не допускать сюда «ЮСС», – заметил Кристиан де Ветте.

– А как насчет японского народа? – осведомился Пер Киритинитис, недавно произведенный в капитаны.

– Сомнительно, что японский народ обратит Внимание на эту проблему, – ответил Ёсида. – Информация о колониальных войнах не подлежит свободному распространению – ее получают главным образом люди, связанные с военными кругами и службой безопасности. К сожалению, лица, управляющие Японией, не осознают того, как их воспринимают представители иных культур. Хотя я надеюсь, что реформы исправят положение, может потребоваться шок, аналогичный тому, какой испытала Япония от поражения в Великой тихоокеанской войне, чтобы избавиться от культурной и психологической ограниченности, приведшей к нынешней имперской политике.

– На бумаге завоевание этой планеты выглядит не требующим особых затрат, – добавил Матти Харьяло. – Имперское правительство уже посылало сюда две оперативные группы, и чем большие усилия они будут вкладывать в покорение Зейд-Африки, тем меньше шансов на то, что они оставят эту затею. Думаю, они станут наносить удары с интервалом в пять-шесть лет, пока наконец не похоронят нас.

– Но у нас остается надежда, что имперское правительство пойдет на реформы, – сказал Ёсида.

– Тихару, – с необычной для него мягкостью промолвил Коломейцев, – тираническая система не может сама себя реформировать – она может быть только свергнута. Четыре поколения моего народа прожили при коммунизме и еще четыре – при сменившей его системе, поэтому скажу тебе откровенно, нельзя реформировать то, что прогнило до корней.

– А мы сможем за пять-шесть лет укрепить планету так, чтобы они не смогли ее захватить? – поинтересовался Ольрогге.

Хенке утвердительно кивнул.

– Я начал разрабатывать план по образцу швейцарской стратегии. За первые два года мы должны вырыть целый комплекс пещер и подготовить население психологически, за следующую пару лет – эвакуировать в пещеры промышленные предприятия и обеспечить запасы пищи, а еще за два года – провести переселение населения, уничтожая все производство, оставленное за пределами Комплекса. Все взрослые мужчины должны быть записаны в ополчение, а значительная часть юношей и женщин – в группы поддержки.

– Вся беда в том, – возразил Харьяло, – что имперское правительство будет либо осыпать пещерный комплекс ядерными бомбами вплоть до его полного уничтожения, либо, что еще хуже и еще более вероятно, решит использовать различные биологические факторы, пока не найдут тот, которому мы не сможем противостоять. Мы не в состоянии заменять уничтоженные военные корабли и не можем рассчитывать на захват очередной пары фрегатов, которые пришлют имперцы. Возможно, нам удастся уничтожить одну или даже две оперативные группы, но рано или поздно мы проиграем.

– Как твое мнение, Ханс? – спросил Верещагин. – Вижу, тебе не терпится высказаться.

– «Вы можете разбить врагов на полях Пеленнора, но этим не одержишь победу над стоящей за ними силой», – напыщенно процитировал Кольдеве.

Харьяло подавил улыбку.

– Ханс прав. Мы не в состоянии уничтожать все экспедиции, которые Земля будет направлять сюда каждые шесть лет.

– Мне тут пришло в голову, что мы могли бы экспортировать революцию на другие колониальные планеты и таким образом вынудить имперцев распылить свои силы, – предложил Хенке.

– Не выйдет, – покачал головой Харьяло. – К тому времени, когда имперское правительство узнает, что мы подняли мятеж еще на трех или четырех планетах, оперативная группа будет уже у нашего порога.

– Пришло время и тебе предложить какую-нибудь идею, Рауль, – обратился Верещагин к молчащему Санмартину.

– Во-первых, – начал тот, – я думаю, Тихару прав, говоря, что «ЮСС» и токийские заправилы сочтут наш успех угрожающим примером дурных намерений для других планет и наций. Во-вторых, если имперское правительство воспримет нас всерьез, то им не составит особого труда нас похоронить. Так как я не сомневаюсь в их серьезных намерениях, то считаю единственным выходом отправиться на Землю и убедить их отказаться от желания покорить нас.

Ольрогге едва не свалился со стула.

– Атаковать Землю с одним батальоном?

Глаза Полярника блеснули. Он потрепал Ольрогге по плечу.

– С нами ты быстро привыкнешь к таким вещам, Ульрих.

На лице Санмартина мелькнуло подобие улыбки.

– В связи со скромным неравенством сил позволю себе процитировать Вергилия: «Pussunt quia posse videntur», что означает «Они могут сделать это, потому что думают так». – Заметив скептический взгляд де Ветте, он продолжил: – Когда я только поступил в этот батальон, «Стальной» Руди Шеель как-то обронил, что в моем новом подразделении более чем достаточно суси. Мне пришлось спросить, что такое «суси», и он ответил, что это означает быть настолько невежественным, чтобы не знать, когда тебе наносят поражение. Наши ребята уверены, что могут бросить вызов всей вселенной и победить. Возможно, они правы.

– Есть комментарии? – осведомился Верещагин, оглядываясь вокруг.

– Рауль прав, – отозвался Коломейцев. – Выпустив джинна из бутылки, мы должны отправиться на Землю. Здесь мы не можем победить, а если проиграем, то не имеет значения, каким образом. У нас есть три достижения: фактор внезапности, военные корабли и небольшой состав отличных ребят. Как кто-то говорил, «дайте мне точку опоры, и я смогу перевернуть мир».

– Согласен, что это выглядит весьма рискованно, – спокойно произнес Ёсида. – Но есть такая пословица: «Чтобы поймать тигренка, нужно войти в логово тигрицы».

– Если мы преуспеем, то дадим человечеству время созреть, – добавил Верещагин. – А для того, кто стремится к великой цели, время – величайшая ценность.

– Кто это сказал? – поинтересовался Харьяло.

Варяг подмигнул ему.

– Согласно Плутарху, Квинт Серторий. – Он снова окинул взглядом комнату. – Прежде всего, кто конкретно наш враг и какова наша цель?

– Насколько я помню, последний раз я стрелял в имперцев, – ответил де Ветте. – Разве мы сражаемся не с имперским правительством? Думаю, они примут нас всерьез, если мы сожжем Токио.

– Семья моей сестры живет в Токио, – холодно сказал Ёсида. – Имперское правительство – перчатка, которую носят многие руки. Нужно уничтожить руки, а не перчатку. Наш враг – «Юнайтет-Стил стандард».

– «ЮСС» – часть кейрецу ДКУ и финансируется банком «Дайкити Санва», – заметил Полярник. – Не вижу оснований сбрасывать их со счетов.

– Что такое кейрецу? – растерянно спросил де Ветте.

Капитан Саки Буханов, батальонный гений тылового обеспечения, в свое время занимался сравнительным изучением банковских систем на двух различных планетах и знал, что Верещагин пригласил его отвечать именно на такие вопросы.

– Кейрецу – это группа компаний, финансируемая, одним банком, которому принадлежит основная часть акций. Банк имеет право назначать руководство, и высшие чины перемещаются из одной компании в другую. Фактически «ЮСС» – щупальце гигантского спрута.

– Выходит, мы объявляем войну нескольким корпорациям, – заметил Хенке. – Как же мы будем с ними сражаться, если у них нет ни тела, ни души? Стоит нам взорвать какой-нибудь завод, его стоимость тут же компенсирует страховая компания.

– Страховые компании не оплачивают военные потери, – усмехнулся4 Кольдеве.

– Группа ДКУ очень велика, – промолвил Санмартин. – Мы даже не в состоянии представить себе ее объем. Для таких компаний уничтожение завода – булавочный укол.

– Капитан Санмартин прав, – подтвердил Ёсида. – «Дайкити Санва» – крупнейший банк Японии. В его распоряжении более триллиона иен, не считая дочерних компаний.

– Можете добавить еще несколько нулей, – прокомментировал Буханов. – Валовой национальный продукт группы ДКУ больше, чем у некоторых земных континентов.

– Все ясно, – подытожил Харьяло, – но я простой солдат, и меня интересует, каким образом мы можем причинить им вред.

– Корпорации не истекают кровью, в отличие от людей, – вздохнул Санмартин. – Используя аналогию Тихару, нам нужно сорвать перчатку и обрубить пальцы. Эти объединения больше любой армии, но решения там принимают только несколько человек. И если мы уничтожим их и определенное количество политиканов и министерских бюрократов, поддерживающих их могущество, они по-настоящему почувствуют боль.

– Я желаю Японии уцелеть, – просто сказал Ёсида, – и не верю, что это может произойти, если министерские чиновники и главы корпораций, контролирующие имперское правительство, не изменят образ мыслей.

– Если мы перебьем некоторых из них, они быстренько его изменят, – усмехнулся Харьяло. – Думаю, нам нужно предпринять молниеносный рейд на Токио.

– Да, там сосредоточено большинство бюрократов и глав корпораций. Но Токио – огромный город, около ста километров в диаметре. Думаю, нам удастся взять под контроль только несколько важных точек, – с сомнением промолвил Хенке. – В городе находится всего несколько армейских батальонов, но к ним впридачу не менее ста тысяч кидотай – полицейских для борьбы с беспорядками – и, вероятно, тысяч десять полицейских из службы безопасности. И те и другие прошли боевую подготовку, а первые регулярно тренируются на случай землетрясения. Полагаю, что Национальная полиция в состоянии эвакуировать и оцепить центр Токио за два-три часа.

– А разве нам понадобится направлять людей в город? – впервые заговорил Янковски – младший из присутствующих офицеров. – Почему не ограничиться ударами из космоса?

– Хороший вопрос, но я не сомневаюсь, что город надежно защищен от атак из космоса, – хмыкнул Коломейцев.

Ёсида кивнул.

– На станции Ямато всегда дежурят несколько военных кораблей, и, хотя японцы демобилизовали противоракетные космические базы несколько десятилетий назад, Токио до сих пор окружен кольцом перехватчиков ракет. Они предназначены для уничтожения межконтинентальных баллистических ракет, но могут быть использованы и против орбитальных военных кораблей. Эти перехватчики будут держать нас на расстоянии, и нам придется уничтожить немало гражданского населения, пытаясь нанести удары по министерствам и зданию «ЮСС».

– Нам может и не понадобиться наносить по ним удары, – настаивал Янковски. – Если мы выведем из строя станцию Ямато, то сможем угрожать им уничтожить защитное кольцо или подвергнуть удару какой-нибудь другой город – менее защищенный, чем Токио.

– Детлеф, я твердо убежден, что они не поверят в нашу способность обстрелять Токио ядерными ракетами, если мы не продемонстрируем, что в состоянии это сделать. А я ни при каких обстоятельствах не подвергну город ядерному удару, – резко заявил Верещагин. – Я всегда говорил, что мы должны убивать только тех, кого не в состоянии переделать. Более того, война является ограниченным применением насилия для достижения политических целей, а я не верю, что у нас есть хоть один шанс из тысячи изменить политику имперского правительства, не уничтожив несколько персон, держащих в настоящее время это правительство в своих руках.

Он рассеянно постучал трубкой о колено.

– Военные корабли не имеют лица. Если мы просто обстреляем город, из сравнительно безопасного космического пространства, то окончательно скомпрометируем себя в глазах японцев. В конце концов, мы ведь хотим, чтобы японский народ понял наши намерения.

– Да, сэр, – согласился Янковски.

Последовала пауза, которую нарушил де Ветте:

– Все это выглядит просто невозможным, Антон. А если и не так, то атака на Токио, по-моему, только даст им лишний повод раздавить нас.

– Как правильно отметил Рауль, мы воюем не с японским народом и даже не с имперским правительством, а с определенными людьми, которые сделали эту войну неизбежной, – заметил Ёсида.

Де Ветте покачал головой.

– Очевидно, я все еще чего-то недопонимаю.

– Наша цель – убедить тех, кто вертит имперским правительством, не предпринимать новых попыток втоптать нас в грязь, не так ли? – осведомился Харьяло.

Де Ветте утвердительно кивнул.

– Но никакая победа, одержанная нами здесь, не изменит положения дел в Токио. Даже если мы победим, пройдут годы, прежде чем об этом узнают на Земле, и в лучшем случае это приведет к отставке какого-нибудь незначительного лица вроде премьер-министра. Если мы будем просто сидеть и ждать прихода имперцев, то нам останется только принять наказание, которому нас подвергнут. Эсдраэлон – пример того, что случается, когда имперцам надоедает драться честно. Со временем их желание подвергнуть нас наказанию будет только увеличиваться пропорционально нашему желанию примириться с ним. Согласен?

– Согласен, – неохотно отозвался де Ветте.

– В любом случае, – продолжал Харьяло, – все, что бы мы ни предприняли, рискует окончиться неудачей. Но если мы отправимся на Землю и не сможем добиться своего, то по крайней мере сумеем достойно умереть, чтобы здешнее гражданское население имело возможность капитулировать на разумных условиях.

– Оперируя фактами истории твоего народа, Кристиан, – напомнил Верещагин, – можно предположить, что если бы кто-нибудь убил Роудса и Чемберлена в 1898 году, то Британия не начала бы войну с Трансваалем и Оранжевой республикой. Что ты можешь добавить, Рауль?

Санмартин положил руки на стол.

– Мы победим, если убедим японский народ, что побеждать нас не в его интересах. Иногда японцы ведут себя, как косяк рыбы, – внезапно все вместе поворачиваются и плывут в обратном направлении. Если некоторые из них уже убеждены наполовину, то может быть, нам удастся повернуть назад всех остальных.

– Психологический эффект атаки на «ЮСС» и министерства в Токио должен значительно перевесить эффект военный, – кивнул Ёсида. – Я уверен, что нам необходимо убедить японский народ в искренности и чистоте наших побуждений и что, сделав это, мы помешаем тем, кто способен вынудить имперское правительство направить на Зейд-Африку третью оперативную группу.

Янковски лукаво посмотрел на него.

– Не уверен, что понял твои слова насчет нашей искренности.

– С точки зрения японцев, искренность людей измеряется их готовностью отстаивать свои принципы перед лицом всеобщего неодобрения и даже умереть за них.

– Сорок семь слуг, – вставил Коломейцев.

Ёсида снова кивнул.

– «Тусингуру» – «Сокровищница преданных слуг» – история сорока семи слуг Ако, превосходно иллюстрирует эту мысль. Когда молодой помещик Ако отказался платить продажному курьеру правительства сёгуна, то этот курьер, Цунаёси, навлек на него позор, и Ако попытался убить его. Ако приговорили к совершению сеппуку. Но его слуги тайно поклялись отомстить за него.

Санмартин подхватил нить повествования.

– Они выждали три года, чтобы отвести от себя подозрения, а потом сорок семь из них, подписавших клятву своей кровью, скормили псам курьера и его охранников, отдали себя в руки сёгуна и были казнены. Их гробница стала святыней японского народа. Правы были слуги или нет, японцы считают, что они действовали из искренних побуждений, и уже пять столетий пишут рассказы, песни и пьесы о сорока семи слугах Ако.

Ёсида кивнул в очередной раз.

– Если бы мы смогли представить наше нападение как месть «ЮСС» и его ставленникам, наша искренность, подтвержденная атакой на врагов в самом центре Токио, сделает почти невозможным для имперского правительства доказать необходимость экспедиции против нас. Возможно, это также поселит страх в сердцах министров, которые должны будут отдать распоряжение о такой экспедиции.

– Ваш способ кажется весьма необычным, но меня вы убедили, – признал наконец де Ветте.

– А ты что скажешь, Матти? – спросил Верещагин.

– Если ни у кого нет лучших предложений, то я согласен. Давайте вернемся к разговору, кого нам понадобится уничтожить, когда мы выберемся на Землю, – отозвался Харьяло.

– По-моему, всех в административных зданиях управления «ЮСС», «Дайкити Санва», а также министерстве международной торговли и промышленности и министерстве безопасности, – перечислил Палач, загибая пальцы.

– Не будет недостатка в добровольцах, желающих свести счеты с «черноногими», – заметил Коломейцев. – Вдобавок предлагаю уничтожить бюрократов из министерства финансов, определяющих банковскую политику, а также сотрудников министерства просвещения, пропагандирующих омерзительную историю кокугаку, которая оправдывает любые злодеяния. Следует также убрать несколько политических боссов – это завоюет сочувствие определенной части населения, да и лично мне кажется весьма привлекательным.

– Как насчет министерства обороны?

– Это крепкий орешек – возможно, крепче, чем министерство безопасности. Там мощная защита, глубокие бомбоубежища, система фильтрации, и честно говоря, – признал Харьяло, – при нынешней системе его сотрудники всего лишь выполняют приказы министерств, обладающих реальной властью.

– Согласен, – кивнул Верещагин. – Как ни парадоксально, я не вижу причин рассматривать министерство обороны в качестве объекта атаки. К тому же, если мы добьемся успеха, они будут полностью заняты поисками оправданий. Есть другие предложения?

– Возможно, нам следует атаковать и министерство строительства, – подсказал Ёсида. – Это крупнейший источник сделок, используемых для подкупа политиков.

– Не думаю, Тихару. Чтобы наши действия были понятны японскому народу, они должны носить характер мер против центров власти, непосредственно побуждающих имперское правительство поработить Зейд-Африку, – возразил Верещагин. – Проблема министерства строительства как источника подкупа должна решаться японцами, а не нами.

– Остается «Денцу-Хакухадо», – добавил Санмартин. – Думаю, им мы также должны заняться.

– Что это еще за «Денцу-Хакухадо», Рауль? – поморщился Хенке.

– Крупнейшее в мире рекламное агентство. У них практически монополия на рекламу на телевидении и в популярных журналах, обеспечивающая им связи с крупными корпорациями и колоссальное влияние на средства массовой информации. Помимо всего, «Денцу-Хакухадо» принуждает газеты и журналы не печатать статьи, которые могут смутить их клиентов.

– В моей стране на практике действуют две системы цензуры, – пояснил Ёсида. – Государственная, осуществляемая министерством безопасности, и частная, которую проводит «Денцу-Хакухадо». Так как мы хотим, чтобы народ четко понял нашу позицию, Рауль прав, советуя нам заняться этим агентством.

– Hakkaa Paalle! – усмехнулся Матти Харьяло. Это был старинный финский боевой клич, означающий «Руби их!» – «ЮСС» и другие крупные корпорации устраивали множество грязных маленьких войн. Настало время показать им, как воюют по-настоящему.

– Детлеф, мы можем быстро отремонтировать транспорт «Тиёду»? – спросил Верещагин.

– Не уверен, – хмуро отозвался Янковски, – Рауль изувечил ее мостик; правда, остальные повреждения, в общем, поверхностные.

– Таким образом, у нас есть фрегат, корвет и, возможно, транспорт, – подытожил Верещагин. – У кого-нибудь имеются другие предложения?

Никто не откликнулся, и он одобрительно кивнул.

– Так я и думал. Рауль, Петр и Тихару, пожалуйста, останьтесь, чтобы мы могли обсудить план, который предоставим президенту Бейерсу и правительству. Благодарю всех за участие, – подвел Черту Верещагин, закрывая собрание.

 

Понедельник (319)

Рота Кольдеве разместилась в деревне Платкопс. Как весело пояснил Кольдеве, последние обитатели йоханнесбургской казармы оставили помещения в некотором беспорядке. Утверждая, что сауна и кухня слишком важные вещи, чтобы доверить их организацию офицерам, он поручил эту задачу Ваньяу и Каше.

Кольдеве был удивлен и обеспокоен, увидев Рауля Санмартина с подвесной койкой под мышкой.

– Рауль, что ты тут забыл?

– Переезжаю вместе с тобой. Поможешь найти мне комнату? – Санмартин вошел в дом. – Исаак сказал, что есть симпатичная комнатушка на первом этаже, на которую никто не претендует.

– Ага, соседняя с моей. – Кольдеве перешагнул порог следом за ним. – Почему ты не остался дома с Альбертом? Только не говори, что хочешь перевезти сюда Хендрику. Она же не даст нам работать!

– Я оставил ее с мамой – тетей Бетье. Сам я не могу там находиться, Ханс. – Санмартин вошел в комнату, указанную Кольдеве, бросил на пол койку и прислонил винтовку к стене!

– А где твои личные вещи? – спросил Кольдеве.

Санмартин улыбнулся.

– Костюм я отдал Альберту, трость оставил Хендрике, а все остальное сжег.

– Где же мы подберем здесь для тебя одежду впору?

– Мне она не понадобится. Если Варяг одобрит план, через месяц нас здесь уже не будет.

– А как же Хендрика?

– Альберт и Бетье заменят ей родителей. Так будет лучше.

– Слушай, Рауль, я понимаю, что у тебя большое горе, но ты не можешь…

– Nascentes morimur – каждый день я понемногу умираю, – деревянным голосом отозвался Санмартин. – Теперь для меня ничто не имеет смысла, кроме военной службы. Здесь слишком много призраков, Ханс, – Руди, Ретт, Эдмунд, не говоря уже о Ханне.

Кольдеве потихоньку закрыл дверь.

Санмартин прислонился спиной к стене.

– На этот раз боль не утихнет, Ханс. Что-то сломалось внутри. Ну, давай, процитируй какое-нибудь стихотворение или скажи что-нибудь смешное.

– В таком состоянии, Рауль, Земля – последнее место, куда бы тебе следовало отправиться.

– Мозг все еще функционирует, а это самое главное. Все, что мне нужно, – это пережить тридцать дней до вылета.

– А Хендрика? Сколько ей будет лет, когда ты вернешься? И сколько будет тебе? Если ты сейчас исчезнешь из ее жизни, она никогда не впустит тебя назад.

– А как же тогда Марта?

Кольдеве сердито нахмурился.

– Это несправедливо, Рауль, и не одно и то же. Хендрика – твоя дочь.

– Я пытался объяснить Хендрике, куда ушла ее мать, но трехлетнему ребенку это трудно понять. К тому же не забывай, что ее официально удочерили Альберт и Бетье.

– Но если ты останешься, то не обязан быть солдатом. Почему бы тебе не вернуться в университет?

– Ты имеешь в виду, жить нормальной жизнью? – Санмартин усмехнулся и закрыл глаза. – В холодной камере теряешь чувство времени. Пребывание там стирает все грани, хотя и оставляет невидимые следы. – Он сделал паузу. – Кроме того, я понадоблюсь тебе и Антону. Для военных дел нет лучших мозгов, чем у Пауля и Петра, да и у тебя тоже, но наша проблема не военная, а политическая, и тут я незаменим. Конечно, то, что мы пытаемся совершить, чистое безумие, но это как раз по мне.

– Слушай, Рауль, никто не заменит тебе Ханну, но в твоей жизни может появиться и другая женщина. Еще не все кончено. Как насчет той, которая так висла на тебе во время похорон?

– Аннеке Бринк? Мне хотелось ее ударить.

– Ну, не она, так еще кто-нибудь. Что ты скажешь о Даниэле Котце? Она потеряла дружка во время прошлого мятежа и мужа во время этого. Попытайтесь утешить друг друга за чашкой кофе.

– Нет, Ханс.

– Здесь полным-полно прекрасных женщин. Видит Бог, Марта заслуживает кого-нибудь получше меня.

– Ты не понимаешь, Ханс, – с обманчивой мягкостью промолвил Санмартин, – Это было бы нечестно.

– По отношению к кому?

– Ко всем. Еще слишком рано. И так будет всегда. У меня внутри все перегорело. Я не могу притворяться, будто ничего не случилось. Помнишь, я говорил тебе много лет назад, что хотел бы оставить эту планету и начать жить заново? Сейчас я чувствую себя примерно так же. – Его взгляд застыл. – Кроме того, я понимаю, что, если я не поеду с вами, Хендрика, как и другие дети на этой планете, может лишиться шанса вырасти.

Кольдеве сделал последнюю попытку.

– Но если ты уедешь, с кем останется Альберт? Кто будет бороться за чистоту окружающей среды?

– Симон, или Мария, или вообще никто. Во всяком случае не я. – Санмартин тряхнул головой. – Ты не понимаешь, Ханс. Альберт продержится еще несколько лет, но рано или поздно потеряет контроль над законодателями, а Клаассен – над Реформированными националистами. Люди начнут грызться из-за должностей. – Он печально улыбнулся. – Пять лет мы лелеяли мечту, с которой просыпались каждое утро. А теперь мне остается надеяться только на то, что наши преемники не слишком испортят дело. Но я не хочу на это смотреть.

Исаак Ваньяу постучал в дверь.

– Капитан Кольдеве, – сказал он спокойным голосом, но с глубоким сочувствием во взгляде, – думаю, вы нам понадобитесь, чтобы помочь решить, как устанавливать сауну.

– Хорошо, Исаак, – машинально отозвался Кольдеве.

 

Вторник (319)

Христос Клаассен, спешно избранный спикером Ассамблеи, созвал специальную сессию, чтобы обсудить план экспедиции на Землю, одобренный Бейерсом в качестве верховного главнокомандующего.

Между собой Бейерс и Клаассен договорились, что экспедиция состоится так или иначе, а если кому-нибудь захочется затеять дебаты, то он должен получить решительный отпор.

На заседание вызвали Верещагина и Санмартина. Депутат от Линдена спросила, почему нельзя просто вести оборонительную войну. Ей тут же задали встречный вопрос, согласна ли она предоставить свой дом и двор в качестве очередного поля битвы. Депутат от Аннаполиса осведомился, почему экспедиция не может ограничиться атакой на военные объекты, на что ему вежливо указали, что это определение не имеет четких границ.

Санмартин обосновал цели экспедиции «теорией мула». Мул отлично отзывается на вежливые уговоры после того, как его один раз как следует огреют палкой.

Он сохранял ледяное спокойствие, пока один из депутатов не произнес длинную речь в форме вопроса, радостно предвкушая перспективу удара по Токио, который заставит «маленьких желтых обезьян заплатить за их грехи».

– Если наша экспедиция не достигнет своей цели, – сердито ответил Санмартин, – то надеюсь, что японцы поджарят вас первым.

Этот обмен любезностями не был включен в официальный протокол.

 

Среда (319)

Пока Полярник занимался осмотром посадочных площадок, Санмартин взял на себя технические вопросы экспедиции. Но прежде чем он приступил к работе, в комнату заглянула доктор Наташа Солчава.

– Привету Наташа. Я как раз хотел поговорить с тобой о Юрии Малинине.

– Я выжгла три злокачественные опухоли в позвоночнике Юрия и еще две в мозгу, но это чересчур даже для его железного организма. Он умирает.

– Как долго он еще сможет оставаться дееспособным?

– Это зависит от того, как ему удастся справиться с болью. Месяца три, возможно – шесть.

– А если его поместить в холодильную камеру?

– Охлаждение задержит рост опухолей и даже может слегка их уменьшить. – Врач бросила на него резкий взгляд. – Вчера Юрий задавал мне те же вопросы, но не объяснил почему. Что у вас обоих на уме?

– Через двадцать девять дней мы отправляемся на Землю. Я хочу взять с собой Юрия. Путешествие займет девять месяцев, и семь из них я могу продержать Юрия в холодильнике. Мне нужно, чтобы кто-то обслуживал системы вооружения «Аякса», когда мы достигнем Земли. Все, что придется делать Юрию, это стрелять, и если ты сможешь обеспечить ему дееспособное состояние в течение трех часов сражения, то это все, в чем я нуждаюсь.

– Вопрос не в том, смогу ли я продержать Юрия в дееспособном состоянии, а в том, сможет ли он продержаться сам. Конечно, я сумею притупить боль. Но почему вы не можете дать ему спокойно умереть? – спросила Солчава.

– Юрий был солдатом двадцать четыре года. Он и раньше не слишком жаловал имперское правительство, а теперь жалует и того меньше.

– Да, знаю, – смягчилась Солчава. – Сомневаюсь, что хоть что-нибудь способно доставить ему большую радость, чем путешествие с вами на Землю. Но Ханс прислал меня сюда не обсуждать Юрия Малинина. Он беспокоится из-за тебя.

Санмартин посмотрел на нее.

– Наташа, ты можешь себе представить, что бы ты чувствовала, потеряв Яна?

– Могу. Я знаю, что надо мной подшучивают за моей спиной, но им не найти слов, которые могли бы описать, что бы я почувствовала в таком случае.

– Тогда сделай для меня то же, что ты делаешь для Юрия. Доставь меня к месту сражения и дай мне продержаться три часа.

– Ян говорил, что ты хочешь взять его в эту экспедицию. Он просит отпустить его. Но ведь тебе понадобится и врач, верно?

– Да, мне понадобитесь вы оба.

Она горько усмехнулась.

– Очень любезно с твоей стороны.

Когда Солчава ушла, Санмартин вызвал турка Резита Аксу – старшего сержанта разведслужбы – и группу, занимавшуюся допросами пленных относительно недавних изменений в топографии Токио. Потом он отправился искать Алексея Берегового, замещавшего Малинина на посту батальонного сержанта, и лейтенанта Мери Рейникку, командира саперного взвода.

Санмартин нашел Берегового в коридоре и взял его за руку.

– Бори, можешь найти для меня девять человек, которые выглядят похожими на японцев и умеют говорить по-японски?

Береговой почесал в затылке.

– Включая Аксу, Лю и капитана Ёсиду, наверное, наберется восемь.

– Лучше бы девять.

– Возможно, подойдет Соэ.

– Да, он похож на японца. Пусть Аксу поработает над его поведением и речью, чтобы в нем сразу не опознали иностранца.

Похлопав Берегового по плечу, Санмартин вошел в комнату Мери Рейникки и осторожно присел на его койку. Рейникка притащил откуда-то компьютеризованный чертежный стол и работал за его пультом. Наблюдать за ним было весьма интересно.

– У меня к тебе несколько технических вопросов, Мери. Если бы мы захотели использовать наши корабли для полного разрушения некоторых зданий сверху донизу, что бы для этого потребовалось?

Как большинству саперов, Мери больше нравилось разрушать, чем созидать. Он задумчиво наморщил лоб.

– Пробить дом. до фундамента с помощью распылителя «цыплячьего корма» заняло бы чертовски много времени.

– Нам это не понадобится. Токио охраняет кольцо из шести противоракетных центров. Если нам повезет, мы сможем захватить пару из них при помощи штурмовых групп и расчистим путь в город, но если мы будем бесцельно кружить над Токио, пытаясь разрушить здания, центры, которые мы не захватим, обрушат на нас лавину ракет. К тому же нам понадобится уничтожить командный пункт противовоздушной обороны, а это наверняка будет нелегко сделать.

– Но ведь «Майя» снабжен устройствами точного прицела, не так ли?

Санмартин скорчил гримасу:

– «Майя» уже расстрелял большую часть снарядов из своего арсенала. То, что осталось, в основном годно только для уничтожения живой силы.

– А как насчет ядерного оружия?

– У нас есть один ядерный артиллерийский снаряд, который мы унаследовали от наших противников во время прошлого мятежа и могли бы приладить к ракете, но я предпочел бы не использовать ядерное оружие против зданий в центре города. Это немного чересчур.

– Возможно, – согласился Рейникка.

– Если мы направим штурмовые группы в город, смогут они захватить с собой что-нибудь, способное проделать эту работу? Как насчет взрывателя для пылевой завесы?

– Чтобы уничтожить большое здание? – Рейникка покачал головой и проконсультировался со своим компьютером. – Вряд ли. Кило взрывчатки, кило зажигательной смеси и восемьдесят кило того, что поднимется при взрыве – угольная пыль, мука, кофейный порошок, тапиока и так далее, – покроют около тысячи шестисот кубических метров. Этого может хватить всего на один этаж огромного здания. Я мог бы смастерить что-нибудь для накачивания пыли, но такое устройство будет очень много весить. Понадобится слишком много людей, чтобы тащить подобную установку, и слишком много времени, чтобы ее запустить.

Он снова задумался..

– Ну конечно! Может, мне удастся изготовить ракету класса «воздух – земля», которая и выполнит работу.

– У нас нет времени на организацию производства.

– Я могу соорудить ее за пару недель из имеющегося под рукой материала. Слушай, для корпуса мы используем дуло одной из захваченных 210-миллиметровых гаубиц – они сделаны из очень твердого сплава. В почти семиметровый корпус можно поместить очень много взрывчатки. – Рейникка заметно увлекся своей задачей. – Ты вставляешь взрыватель замедленного действия, присобачиваешь двигатель и систему лазерной наводки, прилаживаешь крылья и. носовую головку и получаешь штуковину, которая проникнет в фундамент любого здания! Конечно, наружные стены могут остаться целыми, но внутри такая вещица разнесет абсолютно все. Я мог бы изготовить пробный экземпляр и испытать его на какой-нибудь скале. Конечно, такая ракета будет не слишком шустрой, поэтому вам придется запускать ее оттуда, где ее не смогут сбить.

– Если ты сумеешь установить пару таких штук на корвете, мы бы смогли запустить их с близкого расстояния.

– На корвете? – В базе данных Рейникки имелась самая разная информация, которой он тут же не преминул воспользоваться. – Не думаю, что нам удастся установить снаряды на броне – жар и давление при входе корабля в атмосферу запросто их сорвут. А внутри на корвете не так уж много места. Может, я и сумел бы втиснуть куда-нибудь парочку. Разве на корвете нет катера для близких перелетов? Мы могли бы извлечь его и воспользоваться платформой для пусковой установки.

– Поговори с Янковски и спецами в промышленном комплексе и составь план работы. А теперь главный вопрос. Самая трудная цель, по которой Мы намерены ударить, – министерство безопасности. Может одна из ракет, о которых ты говорил, добраться до него?

– Ты хочешь сказать, до фундамента? – Рейникка снова посоветовался с компьютером. – Вряд ли, – хмыкнул он после паузы.

– Почему?

– Министерство безопасности построено еще до катастрофы. Тогда управляемые ракеты имели полдюжины стран. Я могу сконструировать для тебя снаряд, который пробьет шесть метров крепкого бетона, но не сомневаюсь, что они обеспечили фундамент двумя бронированными слоями, способными выдержать любой удар, кроме мощного ядерного взрыва. 210-миллиметровый снаряд выгонит мышей с верхних этажей, но крысы будут отсиживаться в подвалах, пока их оттуда не выкопают.

– Тогда, может быть, стоит изготовить нечто более мощное?

Рейникка покачал головой.

– Нет, если только мы не установим туда ядерную боеголовку. Нам бы понадобились вдвое более твердый корпус и мощный двигатель, которыми мы располагаем, но даже в этом случае мы не смогли бы обеспечить достаточное количество кинетической энергии, чтобы снаряд пробил два бронированных слоя. Я мог бы соорудить штуку, способную пробить фундамент, но не такую, которая могла бы туда проникнуть и только потом взорваться.

– Ну что ж, придется бросить в атаку на министерство безопасности штурмовые группы.

– Жаль, что не смог быть для тебя полезным. – Рейникка наморщил нос. – У меня есть для тебя еще одна плохая новость. Я говорил со служащими промышленного Комплекса…

– Ну? – Санмартин приподнялся с койки.

– Здание «ЮСС» построено сразу после катастрофы. Оно также может иметь бронированный слой в фундаменте.

Санмартин откинулся назад и задумался.

– Ладно, – сказал он через минуту. – Спасибо, Мери. Прикажу Рытову начать подыскивать для тебя дула 210-миллиметровок.

После того как Каша заставила его поесть, Санмартин вместе с Тихару Ёсидой отправились к Верещагину обсудить наиболее деликатную часть их плана.

Верещагин не стал тянуть резину.

– Каких именно политиков вы предлагаете убрать? – напрямик осведомился он.

– Тихару и я остановились на этих двух. – Санмартин положил на стол две фотографии, скопированные из журналов.

Верещагин подобрал фотографию толстяка с седеющими волосами.

– Стунити Гётен – лидер самой экспансионистской фракции Объединенной демократической партии. Интересно, что он никогда не был избран на государственный пост, хотя уже дважды удостоился поста генерального секретаря ОДП. Гётен поддерживает тесную дружбу с лидерами двух правоэкстремистских группировок – это означает, что он их финансирует и использует во время выборов. Его называют Денежным Мешком.

Верещагин взял другую фотографию.

– А второй?

– Осати Абе. Он возглавляет третью или четвертую по величине фракцию ОДП. Был министром в четырех из пяти последних составов правительства. Уже пятое поколение его семьи избирают в парламент от Ниигаты. – Санмартин пожал плечами. – Большинство теперешних членов парламента – сыновья и внуки бывших депутатов, но в семействе Абе принцип наследования доведен до крайности.

– А почему нам нужно его убрать? – спросил Верещагин.

– За последние двадцать семь лет в Японии сменились двадцать семь премьер-министров, но только семь генсеков ОДП, – объяснил Ёсида. – Если до нашего прибытия какой-нибудь скандал не сметет только что сформированное правительство, Абе будет единственным фракционным лидером своего поколения, не побывавшим в роли генсека ОДП, и наверняка уж займет пост премьер-министра.

– Иными словами, – добавил Санмартин, – он ближайший кандидат на место у кормушки.

– Если наша атака увенчается успехом, теперешнее правительство окажется дискредитированным и будет вынуждено уйти в отставку, – продолжал Ёсида. – Нынешнее поколение лидеров фракций находится у власти почти тридцать лет, и молодые политики открыто этим возмущаются. Гибель Абе почти наверняка приведет к кризису в преемственности постов в ОДП, так как более молодые и менее запятнанные политики попытаются занять место стареющих лидеров фракций.

– Это может нам помочь, – заметил Верещагин, откладывая фотографии.

– Значит, решено, – подытожил Санмартин, пряча их в карман.

Последним в его списке был Тимо Хярконнен, с которым он хотел поговорить о системе компьютерного моделирования, которая помогла бы им урегулировать самые трудные детали плана.

Хярконнен был настоящим гением во всем, что касалось связи и компьютерных систем, но больше его не интересовало абсолютно ничего. Однако, просмотрев наметки плана, он тут же обнаружил слабое место.

– Получается, сэр, что мы охотимся за людьми, которые руководят «ЮСС» и «Дайкити», но не трогаем людей, которым принадлежат эти компании.

– Что ты имеешь в виду?

– То, что компании вроде «Дайкити» десятилетиями манипулируют японской фондовой биржей. Мы могли бы тоже этим заняться, проникнув в их информационные системы. – Хярконнен криво усмехнулся. – У меня есть кое-какие идеи. Вспомните обо мне, когда дело дойдет до подбора кадров, сэр.

Санмартин кивнул.

– Я где-то читал, что на каждом корабле должен находиться финн, чтобы успокаивать бури и заклинать ветры. Пожалуй, ты больше всех подходишь на роль чародея.

Когда Хярконнен дважды повторил свою идею, Санмартин тут же повел его к Верещагину, который только улыбнулся и поручил Хярконнену и Саки Буханову – единственному финансовому эксперту в батальоне – найти в университете профессора экономики, который понимал бы толк в компьютерном моделировании биржевых операций.

 

Четверг (319)

Санмартин с трудом оторвался от стола, за которым работал, когда Исаак Ваньяу привел Питера Оливье.

– Майор Санмартин, у вас есть время поговорить со мной? – робко спросил Оливье.

– Есть. Берите стул. – Санмартин окинул взглядом комнатушку.

Ваньяу просунул руку за дверь и втащил в комнату стул.

– Хеэр Санмартин, – присев к столу, начал Оливье, – я глубоко сожалею о смерти вашей жены.

– Благодарю вас. Чем могу служить?

– Уверен, вам известно от ваших шпионов, что я нынешний глава Африканерского союза.

Африканерский союз был полусекретной, крайне националистической организацией. Одна из его фракций – Африканерский Орден – и спровоцировала прошлый мятеж. Оливье погряз в этом по горло, и Рауль Санмартин лично принимал его капитуляцию.

Санмартин кивнул, не подтверждая и не опровергая заявление Оливье.

– Что привело вас сюда?

– Я обязан вам тем, что вы оставили меня в живых и не депортировали, и, хотя мне очень не нравится подполковник Верещагин, я подумал, что нахожусь в долгу и у него за спасение моего народа, – чопорно проговорил Оливье, чье мрачное выражение лица свидетельствовало о смешанных чувствах.

– Ну?

– Христос Клаассен говорил мне, что вы готовите экспедицию на Землю. Наши интересы совпадают. Я могу предложить вам нашу помощь. – Он открыл портфель. – В свое время мы депонировали несколько миллионов франков в банках Цюриха. Это остатки золотого запаса и иностранной валюты прежней Южно-Африканской республики. Частично их используют для помощи африканерам, остающимся на Земле, но основной фонд сохраняется в неприкосновенности. Хеэр Клаассен считает, что вы могли бы воспользоваться этими деньгами.

– А вы уверены, что люди, которых мы депортировали, не очистили все ваши счета? – осведомился Санмартин.

Оливье улыбнулся.

– Чтобы предохранить эти деньги от использования в неподобающих целях, счета были распределены между казначеем Союза и его помощником. После мятежа помощник отказался перевести средства со своего счета на кого-либо из депортируемых.

– Да, помню. Они убили его шурина. – Санмартин немного подумал. – У Тимо Хярконнена возник один план. Возможно, нам удастся даже извлечь прибыль из этих вкладов. В вашей организации есть человек, которому вы могли бы поручить отправиться на Землю?

– Да, – кивнул Оливье. – Это я.

– Хм-м…

– Мои дети уже выросли, а жена оставила меня несколько лет назад.

Санмартин внимательно посмотрел на него. Несмотря на дряблые щеки и появившееся брюшко, в нем еще много оставалось от прежнего Оливье.

– Добро пожаловать в нашу экспедицию. – Санмартин крепко пожал ему руку.

 

Пятница (319)

Разработав план атаки в целом, Санмартин перешел к другим проблемам. Во второй половине дня он привел к Хансу Кольдеве университетского профессора в как будто твидовом пиджаке.

– Ханс, это доктор Якоб ван дер Вурте. Он читает лекции по астрофизике, и я попросил его помочь нам с проблемой незаметного спуска твоего челнока на японскую землю. Як, Ханс будет командовать штурмовой группой.

Кольдеве обменялся рукопожатиями с ван дер Вурте, при этом с явным отвращением разглядывая его косматую шевелюру.

Профессор с энтузиазмом водрузил на стол портативный компьютер, который захватил с собой.

– Думаю, моя идея станет для вас приятным сюрпризом, когда я вам ее изложу, хеэр Кольдеве. Солнечная система замусорена куда больше других, и вокруг Земли вращается множество хлама, являющегося делом рук человека. Хотя корабль все равно будет выделяться…

– Как клоун на похоронах, – вставил Кольдеве.

– … челнок заметен гораздо меньше. Поэтому, если вы отделитесь от вашего фрегата где-нибудь внутри внешнего пояса ван Аллена с большой скоростью и спланируете к Земле в направлении ледяного континента у южного пояса, вас наверняка примут за очередной кусок камня.

– А как же астрономы?

– Конечно, приборы могут вас засечь, но ведь их хозяева никак не ожидают челноков, появившихся из ниоткуда, – с апломбом истинного ученого заявил ван дер Вурте.

– Мы выкрасим челнок черной силиконовой краской, и тебе не придется включать моторы большую часть полета, – заверил Ханса Санмартин.

– Краска выгорит, когда вы войдете в атмосферу, что сделает челнок еще больше похожим на метеорит. – Ван дер Вурте указал на свой дисплей. – Достигнув вот этого пункта на северо-востоке от острова… э-э… Новая Зеландия, вы перелетите на остров… как его?.. Гуам, высадите хеэра Оливье и направитесь в Японию.

Кольдеве изобразил очаровательную улыбку.

– Доктор, вы родились здесь, на Зейд-Африке, не так ли?

– Да, – просиял ван дер Вурте. – Откуда вы знаете?

– Просто удачная догадка. – Кольдеве посмотрел в окно. – Просто из любопытства, доктор, какое максимальное количество пищи, воды и кислорода мы можем иметь на борту?

– Ну, вообще-то не очень большое. Конечно, если что-нибудь пойдет не так, придется сесть на одном из островов, – признал ван дер Вурте.

– И сколько времени должно занять это путешествие? – с подозрением осведомился Кольдеве.

Ван дер Вурте стряхнул с пиджака соломинку.

– Около трехсот сорока часов.

– Рауль, нам придется провести эти триста часов внутри челнока?

– Это лучше, чем идти пешком.

– Майор Санмартин и я обсуждали установку душа, агрегата для регенерации воды, дополнительного бака с жидким кислородом… – начал ван дер Вурте.

Кольдеве страдальчески закатил глаза.

– Это будет нечто вроде Черной ямы в Калькутте, верно?

– После того, как вы подвесите койки, там будет трудновато, но терпимо, – твердо заявил Санмартин. – Держу пари, что ребята до самого конца путешествия будут резаться в тарок.

– Все это походит на историю про психов, руководящих сумасшедшим домом, – простонал Кольдеве.

 

Суббота (319)

Верещагин просмотрел проект плана и внес в него ряд изменений. Самым важным было уменьшение количества людей до ста сорока.

– Этого хватит. Взять больше – не означает обязательно увеличить шансы на успех, но, безусловно, приумножить потери в случае неудачи.

– Не слишком большая армия для вторжения в страну с населением в сто семьдесят пять миллионов, – пожаловался Кольдеве.

– «Мадианитяне же и Амалекитяне, и все жители востока, расположились на долине в таком множестве, как саранча; «верблюдам их не было числа, много было их, как песку на берегу моря», – процитировал Санмартин.

– Хорошо. Антон – Моисей, а ты – Гедеон. Признаю свою ошибку.

– Пока я все обдумывал, – ухмыльнулся Санмартин, – леди из Йоханнесбурга вышили для нас боевое знамя из настоящего шелка. Получилось совсем неплохо – саламандра даже похожа на настоящую.

Эмблемой батальона была белая саламандра с тремя черными пятнами и изумрудно-зелеными глазами на черном фоне.

– Как любезно с их стороны, – заметил Верещагин.

Малинин мрачно усмехнулся.

– Надеюсь, ты спросил у них, почему они дождались окончания войны? – осведомился Харьяло. – Что нам делать с этим знаменем? Мы – стрелковый батальон. У нас есть эмблема – а флагов у стрелковых батальонов не бывает. По-моему, это очередной серебряный самовар. – Вышеупомянутый самовар в необарочном стиле был прощальным даром жителей города Оренбурга на планете Новая Сибирь. Его извлекали из хранилища только раз в год – на праздник Первого мая. Понадобились годы, чтобы полностью оценить эстетические качества этого изделия.

– Поблагодари, этих леди, Рауль, – посоветовал Верещагин. – Возможно, когда-нибудь построят музей, куда мы, сможем сдать этот флаг.

 

Воскресенье (320)

Когда Харьяло объявил батальону об экспедиции на Землю, последовала пауза, сменившаяся громким «ура», которое звучало около минуты, пока Матти не топнул ногой.

– Ребята заинтересованы, – заметил Кольдеве.

Потом Матти объявил, что полетят только сто сорок человек.

Батальон тотчас же начал свистеть – свист заменял русским неодобрительные возгласы – и скандировать «у Матти клопы в кровати», что было традиционной и довольно глупой реакцией на любой непопулярный приказ.

Потом Верещагин вызвал добровольцев. Половина батальона хорошо знала, что такое холодильная камера, и Верещагин не сомневался, что всем известно о действии временного сдвига на родственные и иные связи и что добровольцы понимают, как немного у них шансов на успех.

Для некоторых это было трудным решением, и Верещагин велел тем, кто вызвался сразу, обдумать все до следующего утра.

В конце концов осталось более трехсот добровольцев на сто сорок мест. Из резервной роты де Ветте вызвались только пятеро, зато пережившие недавние сражения солдаты 2-го взвода Дегтярева все до единого выразили желание участвовать в экспедиции. Верещагин отобрал нужное ему количество людей и поблагодарил тех, кому пришлось остаться. Он также включил в состав нескольких африканеров и ковбоев, но большую часть отряда образовали ветераны, проведшие с ним около шести лет. Никто его за это не упрекнул.

Мигер, Сниман, Караев и Томас должны были командовать штурмовыми отрядами под общим руководством Ханса Кольдеве, Дегтярев и Савичев – группами поддержки под руководством Полярника, Янковски – фрегатом, а Санмартин – корветом.

В качестве ядра штурмовых групп Верещагин отобрал людей из 1-го отделения 1-го взвода, 1-го отделения 2-го взвода, 2-го отделения 9-го взвода и разведвзвода. Он также взял минометную команду из 4-го взвода и некоторое количество бойцов из других стрелковых, саперного и авиационного взводов. Некоторых Верещагин выбрал, потому что они могли сойти за японцев, а других – из-за их опыта.

Матти Харьяло должен был остаться на Зейд-Африке, чтобы сформировать боеспособные силы из тех, кто не был включен в состав экспедиции.

 

Понедельник (320)

Незадолго до отправления экспедиции в Ассамблее подняли вопрос о переименовании военных кораблей. Предложения переименовать фрегат «Майя» в «Ханну Брувер», а корвет «Аякс» – в «Луи Преториуса Снимана» были отклонены.

После продолжительной дискуссии «Майю» переименовали в «Генерала Хендрика Пинаара», а «Аякс» – в «Капрала Лайтуэлла Гомани» в честь покойного бойца 1-й роты с Ашкрофта. Люди Верещагина уже окрестили 210-миллиметровые ракеты, которые Рейникка погрузил на корвет, «карандашами Лайтуэлла».

Когда бойцы команды Янковски нанесли на корпус кораблей новые названия и изобразили четырехцветные флажки, они пририсовали также, маленькие белые виселицы на счастье.

 

Четверг (323)

Провожаемый огромной толпой, которая включала отпущенных из школ детей, последний челнок покинул космопорт под завывание волынок батальонного оркестра. В суматохе законодатели позабыли утвердить национальный гимн, поэтому оркестр исполнил «Маленького оловянного солдатика», «Свистящего свина» и наконец финский гимн «Наша земля».

Наблюдая за исчезающим в небе челноком, Матти Харьяло попросил Пера Киритинитиса:

– Ладно, скажи волынщикам, чтобы перестали, а то ребятишки уже затыкают уши.

 

Дальний путь

Фрегат вроде «Хендрика Пинаара» не предназначен ни для перевозки войск, ни для восемнадцатимесячного путешествия – девять месяцев туда и, в случае удачи, девять обратно – без дополнительного снабжения припасами по пути. Тем не менее это отнюдь не маленький корабль. Еще будучи «Майей», «Хендрик Пинаар» имел на борту экипаж из ста тридцати человек для осуществления текущих операций плюс тридцать шесть человек для укомплектования трех корветов.

Вместо отсутствующих двух корветов Верещагин смог захватить два из последних трех челноков с Зейд-Африки, нагруженные снаряжением, и пару грузовых буксиров. Поместив в холодильные камеры коломейцевскую группу поддержки и часть других подразделений, в том числе Юрия Малинина, Верещагин сохранил достаточно пространства для штурмовой группы Кольдеве и их тренировок в выполнении предназначенной им миссии.

Прозвище Лайтуэлла Гомани – «Шустрик» – вскоре перешло и на корвет. «Хендрика Пинаара» экипаж прозвал «Дедушкой».

Санмартин и Коломейцев все свои силы тратили на дальнейшее усовершенствование их плана. Четыре раза прогнав через компьютер все мыслимые ситуации, они добились весьма сомнительного успеха, при котором практически не оставалось уцелевших. Приходилось вносить соответствующие изменения.

Принеся Хярконнену третью порцию таких изменений, Санмартин задал ему вопрос:

– Тимо, я заметил, что, когда мы моделировали атаку на здание министерства безопасности, на экране появился маленький срез с надписью: «Нажмите кнопку N для выбора варианта G». Что это значит?

– Давай посмотрим, – ответил Хярконнен, предлагая ему свой компьютер.

Санмартин запустил последний, пятый вариант моделирования. Хярконнен заимствовал графическое изображение зданий из архитектурной компьютерной программы, и министерство безопасности выглядело на экране поразительно реалистично.

– Архитектора, которые все это построил, следовало засадить в тюрьму, – заметил он, нажимая кнопку.

Здание куда-то провалилось, и перед Санмартином предстало изображение порта Токио. Внезапно из вод гавани вылезло ящерообразное чудовище и мерными угрожающими шагами направилось по Кайгандори-авеню в сторону министерства безопасности.

Санмартин скрестил руки на груди и посмотрел на Хярконнена.

– Это предложил капитан Кольдеве, – весело отозвался Тимо, когда компьютер начал подсчитывать, сколько понадобится времени, чтобы завладеть само. летом на одном из военных аэродромов в окрестностях Токио.

Спустя месяц после начала путешествия капитан Тихару Ёсида попросил старшего рядового Эрикссона, взявшего на себя обязанности неофициального лютеранского священника, а заодно и капеллана участников экспедиции, принадлежащих к голландской реформаторской церкви, приобщить его к голландскому реформаторскому вероисповеданию. Эрикссон, в равной степени хорошо знакомый с пулеметом и Библией, согласился без колебаний.

Возможно, самой жуткой деталью долгого путешествия был так называемый «фонд потерь». Внеся заклад в пять рандов, бойцы вытягивали числа от нуля до ста процентов. По возвращении половина фонда должна была отойти тому, чье число окажется наиболее близким к проценту потерь, понесенных во время операции; остальное предназначалось на благотворительные цели.

Старший рядовой Кобус Никодемус – неуклюжий сын фермера из коломейцевской группы поддержки – вытянул билетик со ста процентами и заметил:

– Теперь я понимаю, что подразумевается под «смешанными чувствами».

Когда челнок Кольдеве отправился в путь, предсказание Рауля Санмартина насчет безостановочной игры в тарок полностью воплотилось в жизнь.

 

Тихий океан. Земля

Всасывая кислород по большей степени из атмосферы, нежели из почти опустошенных баков, челнок летел на высоте нескольких метров над бурным морем, в темноте задевая гребешки самых высоких волн. Хотя свет в кабине был потушен, а приборы были едва освещены, нос челнока красновато поблескивал после прохода сквозь обжигающие верхние слои атмосферы.

Когда пилот Коковцев корректировал курс, направляя челнок на северо-запад, Ханс Кольдеве заметил с командного пункта:

– Никогда бы не подумал, что ты сможешь вести челнок так близко от воды.

– Неудивительно, что вы не думали, – огрызнулся обычно молчаливый Коковцев.

– Не беспокойтесь, сэр, – заверил командира группы второй пилот Жеребцов из разведвзвода Томаса. – Если что-нибудь пойдет не так, все будет кончено, прежде чем вы успеете заметить.

– Благодарю за утешение, – проворчал Кольдеве, ощупывая под формой гражданскую одежду.

Спустя час девять минут Коковцев предупредил:

– Готовьте штатского.

Жеребцов отправился будить Питера Оливье.

Лицо Оливье, сидящего рядом с правым аварийным выходом, казалось серым при тусклом неоновом освещении кабины. Он посмотрел на спящих бойцов Кольдеве.

– И куда же вы меня выкинете?

– Через одиннадцать минут мы пройдем над островом Гуам. Замедлять ход не будем, поэтому я вытолкну вас через девять минут, – ответил Жеребцов. – Только не угодите мимо острова.

– Постараюсь, – буркнул Оливье.

– Один вопрос. Вы уверены, что раньше никогда не играли в тарок?

Оливье усмехнулся. Оказавшись через несколько минут в воздухе, он раскрыл парашют и плавно приземлился на широкий белый пляж, в то время как челнок в один миг растворился в ночной тьме.

Освободившись от парашюта, Оливье сложил его и запихнул в большой зеленый ящик для мусора. Пройдя по пляжу несколько сот метров, он снял комбинезон и засунул его в другой ящик, потом поправил галстук и поднялся на холм к спасательной станции, где и сориентировался по карте, как его учили Томас и другие разведчики. Найдя нужную монету, Оливье позвонил в ночной таксопарк, чтобы его подобрали на дороге.

Через час он зарегистрировался в небольшом отеле и, рассчитав в уме разницу во времени, позвонил в маленький женевский банк «Беранже и компания».

– Алло. У меня есть инструкция относительно счета 0110-7342-8119.

– Да, мсье. – Клерк набрал номер счета на компьютере. – Пожалуйста, назовите первую часть шифра.

Безразличная физиономия клерка с тоненькими усиками раздражала Оливье, внимательно смотревшего на видеоэкран.

– Первая часть – 734-0021-7622-0912.

– Совершенно верно, мсье. А вторая?

– 482-9093-6550-3218.

– Минутку, мсье. Да, тоже правильно. Что мы можем для вас сделать?

– Сообщите состояние текущего счета.

– Согласно нынешнему курсу, триста сорок пять миллиардов шестьсот тридцать два миллиона восемьдесят семьдесят три тысячи тридцать семь экю. – Заметив легкое замешательство Оливье, клерк добавил: – Экю – это европейский валютный стандарт.

– Отлично. Я хочу продать под гарантию акции следующих компаний… – Оливье стал перечислять названия начиная с «ЮСС». – Продайте акции «ЮСС» на сто миллионов франков, а другие сто миллионов распределите между акциями других компаний с датой возврата через тридцать дней.

«Продажа под гарантию» означала, что Оливье оплачивает «заимствование» акций с целью их продажи по текущим ценам, гарантируя возврат такого же количества акций через тридцать дней.

Клерк слегка изменился в лице.

– В настоящий момент, мсье, эти акции котируются очень высоко. Вы уверены, что они так скоро упадут в цене?

– Таковы мои инструкции. У меня есть свои причины. Ваш банк готов выполнить указания? – терпеливо спросил Оливье.

– Одну минутку, мсье. Я должен переговорить с директором. Могу я узнать ваше имя?

– Пожалуйста, передайте ему, что меня зовут Йопи Фурье. – Фамилию он назвал по буквам.

Через несколько минут клерк вновь появился на экране.

– Мы немедленно выполним ваши пожелания, мсье.

– Далее, пожалуйста, продайте на сто миллионов акции будущих контрактов группы ДКУ с гарантией на шестьдесят дней и вложите еще двадцать пять миллионов в гарантийную продажу японских иен. – Оливье мрачно усмехнулся. – Оставшиеся деньги можете сохранить, чтобы ваш директор чувствовал себя спокойно.

Клерк судорожно глотнул.

– Как пожелаете, мсье.

– Благодарю вас. Рассчитываю на быстрое исполнение. Свяжусь с вами через несколько дней, чтобы узнать, как идут дела. Если у вас есть собственные деньги, советую подумать о продаже под гарантию акций «ЮСС».

– Нет-нет, мсье. Мой директор этого не одобрит.

– Надеюсь, вы записали нашу беседу. Покажите ее вашему директору и передайте ему мой совет. – Оливье повесил трубку.

Отель старался удовлетворить любые запросы своих постояльцев. Выведя на экран монитора котировки фондовой биржи, Оливье стал неторопливо выбирать газеты, которые он хотел бы купить через несколько дней, недель и даже лет.

 

Запив Аго, тихоокеанское побережье Японии

Челнок продолжал свой путь, пока в ночном мраке не замаячила темная масса Хонсю – самого большого острова Японии. Его окружали маленькие островки, поросшие соснами. Впереди виднелись белые полоски прибоя, разбивающегося о крутые утесы.

– Проходим залив Аго, сэр, – доложил Жеребцов. Он указал на огни на горизонте. – Курорты Касикодзимы.

Коковцев изменил курс на несколько градусов и приподнял нос челнока, чтобы перелететь прибрежные горы. Ему удалось выровнять челнок почти рядом с верхушками деревьев.

– Слава Богу, – пробормотал Коковцев, ныряя в долину, – что мы идем не с полным грузом.

Кольдеве кивнул. Шли минуты, и он уже начал подремывать, когда второй пилот постучал по его колену.

– Гора Асама, сэр. Мы почти прибыли.

– Да-да. Скажите, чтобы все были готовы. – Стряхнув дремоту, Кольдеве выглянул в окно, изучая местность через приборы ночного видения. Вскоре он разглядел первую из предполагаемых посадочных площадок, которые они выбрали по картам – обрамленную деревьями лужайку возле горного озера, которое поблескивало серебром в лунном свете. Грунтовая дорога вела к шоссе Изе-Сима, тянущемуся вдоль хребта впереди.

Они дважды описали круг над лужайкой в поисках возможных неприятных сюрпризов. Наконец Кольдеве кивнул.

– Ну, ребята, постарайтесь не посадить нас на головы, каким-нибудь туристам. – И он двинулся к задним дверям.

Коковцев развернул челнок и поднялся на достаточную высоту для развертывания парашютов. Потом он сильно замедлил скорость, открыл задние двери и включил лампочку, подавая сигнал прыгать. Пока челнок описывал третий круг, на землю выбросились пятьдесят четыре человека и различное снаряжение.

Когда челнок развернулся в последний раз, Коковцев закрыл двери, вставил в компьютер автопилота запрограммированный курс и шагнул следом за Жеребцовым в боковую дверь.

Челнок направился в сторону моря, где ему предстояло вонзиться в воду на заранее установленном месте.

Кольдеве смотрел ему вслед. Удачный рейд требовал трех важнейших элементов: проникновения на вражескую территорию, нанесения ущерба противнику и отхода с территории с минимумом потерь.

– Надеюсь, когда придет время, мы найдем другой челнок, – пробормотал он себе под нос. Когда он высвобождался от парашюта на опушке леса, на землю с приглушенным стуком опустился первый тюк со снаряжением.

Поручив организацию разгрузки лейтенантам, Кольдеве выбрался через лес к дороге и присел на камень. Вскоре к нему присоединилась группа обеспечения безопасности. Прошло почти полчаса, и на дороге сверкнули фары приближающегося автомобиля.

Машина остановилась на солидном расстоянии. Оттуда вышел мужчина в форме и двинулся по тропинке, освещая себе путь фонариком. Затаив дыхание, Кольдеве подал знак своим людям. Когда человек приблизился, перед ним внезапно вырос один из бойцов разведвзвода.

Сторож парка направил на него луч фонарика.

– Кто вы? Что вы здесь делаете? – резко выпалил он по-японски.

Солдат умоляющим жестом сложил вместе ладони, потом поднял палец, призывая сторожа подождать, и поманил кого-то из темноты.

Когда сторож попытался заговорить, из тени шагнул старший сержант разведслужбы Аксу с прикрытым щитком лицом. Солдат скрылся в темноте.

– Я майор Ёсухиро из особого отдела имперской службы безопасности, – представился Аксу, говоря по-японски с тяжеловесным кагосимским акцентом. – В чем дело? – Он специально повернулся так, чтобы луч фонаря осветил черную полоску у него на штанине.

– Вы не должны здесь находиться! Меня никто не предупреждал… – неуверенно промямлил сторож.

– Прошу прощения, но где именно «здесь»? – мягко поинтересовался Аксу. – Наш пилот мог немного ошибиться, и я точно не знаю, где мы.

– Это национальный парк Изе-Сима.

– Симата! – Аксу хлопнул себя по лбу. – Оказывается, мы даже не в той префектуре! Знаете, это очень серьезно. Вам не следует в это впутываться.

– Но… – попытался возразить сторож.

– Прошу вас, дайте мне подумать, – внушительно произнес Аксу и притворился погруженным в размышления. – Могу я довериться вашей скромности? Дело в высшей степени секретное!

Сторож кивнул, как марионетка.

– В течение ближайших десяти дней никому об этом не рассказывайте – даже вашей жене. Беда в том, что мы в данный момент должны находиться совсем в другом месте. – Аксу вынул из кармана бумагу и карандаш. – Сообщите мне ваше имя и адрес, и я вышлю вам благодарность за помощь.

Поболтав со сторожем еще несколько минут, чтобы выяснить, не заметил ли тот чего-нибудь лишнего, Аксу отпустил его. Как только сторож скрылся из виду, Аксу отправил следом за ним двух разведчиков.

– Неплохая работа, – заметил Кольдеве, подойдя к Аксу.

– Он думает, что видел четырех парашютистов, достопочтенный сэр. Ручаюсь, что это нам не повредит.

– А если он все-таки что-то почуял?

Аксу похлопал по своему автомату.

– Лучше проверить. – Кольдеве присел на корточки и раскрыл блокнот.

Аксу не смог сдержать любопытство.

– Достопочтенный сэр, что вы делаете?

– Пишу ему благодарственное письмо. Потом найду где-нибудь конверт и брошу в почтовый ящик.

– Хотите записать его имя и адрес?

– Пока нет. Если нам не повезет и при мне найдут имя и адрес сторожа, у бедняги могут быть неприятности.

Аксу задумчиво кивнул и начал стягивать с себя форму.

К ним присоединился лейтенант Дэнни Мигер.

– Мы закончили разгрузку. Большая часть снаряжения в порядке. Один «Воробей» пришел в негодность, и еще мы потеряли два пузыря с жидким топливом.

– Это еще куда ни шло. – Кольдеве кивнул в сторону озера. – А люди не пострадали?

– Два растяжения – ничего серьезного, – заверил его Мигер.

– Тоже неплохо, – отозвался Кольдеве, стягивая с лица маску. – Переодень водителей в штатское. Мы с Аксу должны найти телефонную будку. Пора звонить Мидзогути.

Аксу посмотрел на него.

– Признаюсь, эта часть плана мне не по душе.

– Знаю. – Кольдеве указал на швы, подтягивающие кожу вокруг глаз. – Похож я на японца?

– К счастью, сейчас совсем темно.

Они нашли телефонную будку возле какой-то забегаловки, полной запоздалых обедающих с окраины города Удзи. В сопровождении нервного Аксу Кольдеве вошел в будку и начал листать справочник.

– Смотри, – сказал он, указывая на имя. – Это легче, чем пива выпить.

– Будем надеяться, что это тот самый Хироси Мидзогути. В конце концов, прошло восемь лет, – заметил Аксу.

– Есть только один способ это узнать, – отозвался Кольдеве, бросая монеты в щель и набирая номер. Он нажал кнопку таким образом, чтобы связь была только звуковой.

В трубке послышался сонный гортанный голос.

– Алло, Мидзо? – заговорил Кольдеве. – Это Ханс. Давно не виделись. Как насчет того, чтобы встретиться? – Внезапно он посмотрел на Аксу и воскликнул: – Черт! Мидзо уронил телефон.

Мидзогути жил в Нагое, примерно в часе езды по железной дороге. Он договорился встретиться с Кольдеве через пять часов в городке Изе-Си в кабинете ресторана «Набемоне». Еще от входа Кольдеве увидел Мидзогути сидящим за столом. Рядом с ним стояли две чашки с кабе-набе и бутылка саке амакуси. На экране телевизора демонстрировался мультфильм о семействе морских выдр. Чувствуя себя неловко в штатском, Кольдеве сел на татами напротив слепого друга, просунув ноги под стол.

– Привет, Мидзо.

– Привет, Ханс, – отозвался Мидзогути. Он сильно постарел, его лицо прорезали глубокие морщины. – Это заведение принадлежит моему кузену. Ему можно доверять. Жена отвезла меня на вокзал. Я сказал ей, что должен встретиться с бывшим коллегой, который может предложить мне хорошую работу. Назад я вернусь поездом, и жена приедет за мной, когда я позвоню. – Бывший лейтенант устремил на Кольдеве незрячие глаза. – Как ты здесь оказался? Вот уж не ожидал такой встречи!

Кольдеве взял бутылку амакуси, налил себе немного и окинул взглядом стол, рассчитывая, что кузен Мидзогути оставил какую-нибудь приличную закуску.

– Официально меня здесь нет. – Он сделал паузу, давая Мидзогути возможность переварить это заявление. – Во-первых, Варяг прислал меня поблагодарить тебя. Мы очень многим тебе обязаны. Если бы ты не предупредил нас о происходящем, мы бы имели бледный вид.

– Выходит, экспедиция адмирала Хории прибыла на Зейд-Африку, когда ты еще был там?

– Хорошая выпивка, – громко похвалил Кольдеве, прислушиваясь к звукам из кухни, дабы убедиться, что кузен Мидзогути не подслушивает. – Мидзо, – зашептал он. – Помнишь, когда мы в последний раз выпивали и говорили о политике? Как ты живешь?

– Я пенсионер, – с горечью произнес Мидзогути по-английски. Он почти забыл, что знает этот язык. – А в общем я живу неплохо.

– Забавно! Обычно можно узнать, что твой собеседник лжет, когда у него начинают бегать глаза. Но ты слепой, так что с тобой этот номер не пройдет. Тем не менее я так понимаю, что живешь ты паршиво. Насколько паршиво?

Мидзогути ответил не сразу.

– Я кое-как приспособился, Ханс, – наконец сказал он. – Еду готовлю я – жена говорит, что у меня это получается лучше, чем у нее. Я не вижу жену, но знаю, как она выглядит – ее видят мои руки и мое тело. В конце концов, глаза мне не так уж и нужны – ведь их все равно закрывают, когда в жизни происходит самое важное. Если бы я был художником – другое дело, а так мне достаточно и других органов чувств. Ведь столько зрячих ничего не видят. Пожалуй, я был более слеп, когда обладал зрением. Так что, Ханс, со мной все в порядке.

Кольдеве глубоко вздохнул.

– Мидзо, я не зря напомнил тебе о политике. Как ты относишься к тому, чтобы кое-что здесь перетряхнуть?

Мидзогути раскрыл рот от изумления.

– Мидзо, – шепотом продолжал Кольдеве, – ты можешь забыть, что встретился со мной. У меня для тебя конверт с деньгами – если хочешь, считай его подарком от друзей. Но ты можешь и принять в этом участие. Тогда позвони жене и сообщи, что тебя не будет дня три-четыре. – Он усмехнулся. – Скажи ей, что такая возможность представляется раз в жизни.

– А потом? – также шепотом осведомился Мидзогути.

– Честно говоря, Хироси, если ты согласишься, то возможно, что уже не будет никакого «потом». Мы прибыли сюда с безумным предприятием. Я сказал Раулю и Варягу, что нам незачем привлекать к этому тебя, что ты можешь оказаться неблагонадежным. Тогда Варяг посмотрел на меня и сказал: «Но ведь он один из нас». А Рауль добавил, что ты не мог измениться ни за шесть, ни за шестьдесят лет. У тебя есть дети?

– Нет, но моя жена… Не каждая женщина вышла бы замуж за слепого. – Мидзогути немного помолчал. – Конечно, дела не слишком хороши. Из-за временного сдвига мои родные и друзья состарились куда больше, чем я. Они сильно изменились, и им не нравится, что я не так постарел, как они. Многие возмущены, что я подрабатываю там, где это мог бы делать зрячий. Работу трудно найти, хотя теперь молодежь начали призывать на военную службу. Это вызывает недовольство. Людям вообще многое не нравится. – Мидзогути повернулся к Кольдеве. – Многие утверждают, что видели, как Осио Хейхатиро бродил у подножия горы Фудзи. Это нелепо – большинство даже не помнит, кто такой был Осио Хейхатиро, но люди все больше и больше думают, что их нужды никого не заботят. Налоги очень высоки. Все требуют понижения налогов на малый бизнес и физических лиц, но правительство ничего не делает в этом направлении. Считается, что чиновники должны работать на благо людей и служить им примером, но повсюду говорят, что чиновники возвышены, а народ унижен. – Он стиснул кулаки. – Но я не сомневаюсь, что если здесь так плохо, то в других местах еще хуже. Мы, японцы, слишком поглощены сами собой. Я ведь знаю, как живут в других странах и на колониальных планетах. Уверен, что их жители доведены до отчаяния. Это пугает меня, Ханс. Политики, компании, бюрократы из министерств соблазняют нас подачками. Японцы утратили силу духа. – Мидзогути вздохнул, пытаясь получше выразить свои мысли. – О таких вещах стараются не говорить. Это слишком опасно – повсюду полиция. Мы можем только обсуждать это с близкими друзьями после хорошей выпивки, но в такие минуты слова необязательны. Однако, мне кажется, большинство считает, что все это нужно остановить.

– Ну? – подбодрил его Кольдеве.

– Думаю, подполковник Верещагин знает меня лучше, чем я сам. Я позвоню жене. – Он сделал паузу. – Если мы уцелеем и нам представится такая возможность, я бы хотел, чтобы ты познакомился с моей женой. Мне интересно, сочтешь ли ты ее красивой. Я часто чувствую ее лицо, но все же хотел бы знать.

– Договорились, – пообещал Кольдеве. – Только скажи ей, что тебе сделали хорошее предложение и ты будешь вне досягаемости три-четыре дня. Чем меньше она будет знать, тем лучше для нее.

– Да, понимаю.

– Я постараюсь, чтобы у тебя еще была возможность все ей объяснить.

– Это необязательно, но все равно спасибо, Ханс.

– Антон говорит, что просил тебя зарегистрировать компанию и дать об этом знать репортерам.

– Это было столько лет назад… Да, компания все еще существует, и деньги, которые он присылал мне все эти годы, помещены в банк. Я знаю двух подходящих репортеров. Правда, они не друзья, а просто знакомые.

– Отлично. Большие суммы наличными заставляют людей нервничать, и нам понадобятся репортеры. Вот твои деловые карточки. – Кольдеве вложил стопочку пластиковых прямоугольников в руку Мидзогути.

Слепой пробежал пальцами по выпуклому шрифту.

– Старший исполнительный директор?

– Звучит впечатляюще, верно? Когда взойдет солнце, мы купим несколько машин и позвоним твоему репортеру. – Кольдеве взглянул на часы. – Пора возвращаться. Аксу ждет на окраине.

– Где вы расположились? – с внезапным подозрением спросил Мидзогути.

Кольдеве небрежно взмахнул рукой, чтобы слепой ощутил движение воздуха.

– В горах. Не слишком далеко отсюда.

– Что?! Вы остановились в парке Изе? – хрипло спросил Мидзогути.

– Мы искали место побезлюднее. На тихоокеанском побережье Хонсю таких не слишком много.

– Но ведь это… святыня, – смущенно пробормотал Мидзогути.

– Знаю. Согласно путеводителю, там семьдесят пять мест поклонения. По пути я заглянул в одно из них и внес пожертвование от имени батальона.

Мидзогути растерянно потер себе виски.

– Я также прихватил тряпичный амулет с присоской, который прикрепляют к ветровому стеклу, – добавил Кольдеве. – Учитывая то, как Пригал водит машину – помнишь Пригала? – я подумал, что амулет нам не помешает.

Когда они встали, кузен Мидзогути робко просунул голову в дверь.

– Все в порядке?

– Более чем в порядке, – успокоил его Мидзогути.

 

День прибытия плюс следующие сутки

Мидзогути позаимствовал у своего кузена старенькую «тойоту». Утром они с Аксу отправились в банк в Изе и добавили денег на счет, который Мидзогути открыл для Верещагина. Потом, взяв с собой трех похожих на японцев водителей, присланных Кольдеве, они пошли к местному торговцу автомобилями и приобрели у него три микроавтобуса разных цветов.

Микроавтобусы с обычными откидными сиденьями и матовыми стеклами в боковых и задних окошках вмещали по семь пассажиров. Мидзогути попросил торговца установить стеклянную перегородку между сиденьем водителя и пассажирским отделением и добавить задние сиденья в двух фургонах.

Однако тот отказался, объяснив, что сейчас лишних сидений у него нет, но он может гарантировать доставку через три дня. Аксу незаметно подтолкнул локтем Мидзогути; тот все понял, выразил торговцу искреннюю благодарность за его старания и с сожалением сообщил, что в таком случае они вынуждены отказаться от покупки.

Торговец тотчас же извлек сиденья из последнего оставшегося у него микроавтобуса. Они сбили цену на двадцать пять процентов и вежливо отклонили предложение установить единую эмблему на всех машинах за чисто номинальную стоимость.

Аксу велел своим водителям вывести микроавтобусы со стоянки. Рядовой Пригал, загримированный и надушенный, чтобы походить на уроженца Хоккайдо, вскарабкался на пассажирское сиденье и стал старательно искать руль, забыв, что на японских дорогах левостороннее движение.

– К счастью, Будда заботится о слабоумных, – спас положение Аксу.

Торговец понимающе подмигнул и отпустил пару замечаний относительно деревенских дурачков. Пригал, разумеется, был дурачком, хотя из совсем другой деревни, но обиженная мина, которую он скорчил, перелезая на место шофера, заставляла забыть о национальных различиях.

Приобретя трейлер для третьего микроавтобуса, Аксу и Мидзогути отправили все три машины к Кольдеве вместе с дорожными картами и сухими пайками.

– Что дальше? – спросил Мидзогути.

Аксу улыбнулся.

– Мы купим себе подписку на вечернее издание «Нихон Кейдзай Симбун» и радио для связи с Тимо Хярконненом. Потом позвоним в пару мест и отправимся в библиотеку уточнить информацию о кое-каких личностях и зданиях.

Просмотрев несколько книг о токийской архитектуре и членах нынешнего правительства, он засел за телефон, потом связался по радио с Кольдеве и сказал, чтобы тот приводил в действие план два по запасам топлива. После этого поручил Мидзогути договориться о встрече с знакомыми журналистами в вестибюле токийского отеля «Нью-Акасаки Принс».

Очередная проблема возникла, когда Аксу узнал, что Осати Абе пребывает в отпуске в своем родном городе на побережье Японского моря.

– Ниигата расположен в сотне километров к северу от Токио, – сказал Кольдеве. – Ладно, Резит, что-нибудь придумаем. Конец связи.

Поразмышляв немного, он обратился к Ёсиде:

– Если мы откажемся от атаки на министерство просвещения, можем отправить в Ниигату Жеребцо-ва в «Воробье», но ему придется где-то добыть топливо для возвращения назад. Мне это не нравится. Может, займемся каким-нибудь другим политиком?

Ёсиде поручили организовать встречу с репортерами и объяснить причины, побудившие Зейд-Африку поднять восстание.

– Никто для этого так не подходит, – отозвался Ёсида. – Из сообщения Аксу ясно, что Абе единственный из нынешних политиков, не потерявший возможности стать генсеком ОДП, а его предвыборная кампания предусматривает постоянный контакт с электоратом.

– Хм! Интересно, какую политику он намерен проводить, – задумчиво произнес Кольдеве.

Ёсида озадаченно посмотрел на него.

– А зачем Абе вообще проводить какую-то политику?

– Ты прав. Черт возьми, надо добраться до него, но не могу придумать как.

– Разреши мне попробовать, Ханс.

– Что? – Кольдеве с удивлением уставился на Ёсиду.

– Я ведь не командую ротой и отвечаю только за себя. У меня есть японский паспорт, который изготовил Тимо, чтобы одурачить центральную базу данных министерства безопасности. Из Ниигаты я могу вернуться поездом.

– А как же мы тебя подберем?

Ёсида взял Кольдеве под руку не слишком японским жестом.

– Это не проблема. В конце концов, здесь моя родина. – Он улыбнулся, и его лицо неожиданно стало совсем молодым. – Я бы хотел взять ручное 88-миллиметровое орудие. По его виду не догадаешься, для чего эта штука предназначена.

– Хорошо, – согласился Кольдеве. – У нас где-то есть лишнее. Мидзо и я сможем заняться репортерами. Скажи Томасу, чтобы он выдал тебе пушку, а так как ты уже давно не держал такую в руках, то попроси Мииналайнена тебя потренировать.

Когда Ёсида ушел, Кольдеве обратился к взводному сержанту Соэ, который слышал разговор:

– Мидзо никогда не любил Тихару. Конечно, с тех пор он изменился, и надо надеяться, что к лучшему. Но на всякий случай напомни мне сказать Мидзо, что если он назовет Тихару Консервным Оскалом, то слепой он или нет, но я его как следует вздую. И свяжись с Томасом – в плане появились изменения относительно министерства финансов.

– Почему? – поинтересовался Соэ.

Кольдеве усмехнулся.

– Аксу говорит, что министерства уже нет на прежнем месте.

Пока Кольдеве и Аксу занимались этой проблемой, в лесистом районе Изе-Симы, менее чем в полукилометре от дороги для туристов, штурмовая группа Дэн-ни Мигера приступила к переделке микроавтобусов. Быстро и ловко они снабдили две машины занавесками и матовыми стеклами, дабы скрыть вооруженных солдат, которые должны были разместиться на задних сиденьях. В качестве дополнительного штриха они изготовили голографические изображения пустой кабины и прикрепили их к боковым и задним окошкам. Им понадобились две недели, чтобы отшлифовать эту технику на Зейд-Африке, и они горько сожалели, что Кольдеве выбросил фотооборудование в озеро.

Затем люди Мигера прикрепили защитное покрытие к внутренним панелям и снабдили переднюю часть двух микроавтобусов стальными стержнями, чтобы избежать фронтального столкновения.

Загрузив трейлер третьей машины водой, коробками с пищей, оборудованием связи и канистрами с горючим для «Воробья», Кольдеве отправил шифровку Верещагину, сообщив, что все идет по графику. Затем он и сержант Соэ, минометчик-индонезиец из 8-го взвода, спрятали оружие и обмундирование и позвали водителей к крытым грузовикам, взятым напрокат Мидзогути и Аксу.

Кольдеве считал эти машины слишком заметными, поэтому Сниман, Караев и их штурмовые группы по тринадцать человек каждая проехали через лес на велосипедах, чтобы пересесть в них на окраине Удзи. Понимая, что солдатам придется долгое время трястись в грузовиках, Сниман и Караев проследили, чтобы их подчиненные воспользовались выкопанными уборными и тщательно их замаскировали.

Незадолго до вечернего закрытия парка Мидзогути вернул своему кузену «тойоту», и пять машин двинулись по шоссе к Токио. Десять человек и пять «Воробьев» остались в лесу под командованием лейтенанта Виктора Томаса.

Соэ вывел машину Кольдеве на шоссе с автоматизированной регулировкой движения.

– Сколько нам понадобится времени, чтобы добраться до Токио? – спросил Кольдеве.

– Несколько часов до Нагой, а оттуда еще пять часов по автостраде, – отозвался Мидзогути.

– Отлично. Примерно так я и думал. Считая пару остановок для отдыха, нам останется полночи для осмотра достопримечательностей, прежде чем начнется забава.

– Мне это кажется чересчур оптимистичным.

– Конечно, мы можем притаиться до наступления дня, но это уж очень скучно.

– Жаль, что я слепой и не могу вести машину. – Мидзогути указал на Аксу, дремавшего на переднем сиденье. – Я чувствую себя бесполезным.

– Вот уж нет. Конечно, Аксу выглядит и ведет себя как японец, но он явно не местный. Без твоей помощи кто-нибудь запросто может его разоблачить. Как тебе только в голову пришло считать себя бесполезным?

Мидзогути тяжко вздохнул.

– Иногда мои бывшие товарищи по Академии спрашивают, почему я не покончил с собой, чтобы не быть бесполезным. – Он с горечью добавил: – Некоторые из моих соседей задают тот же вопрос.

– Мне очень жаль, Мидзо, – печально произнес Кольдеве. – В Академии учились хорошие ребята. Хотя, увы, при мне существовали раздельные классы для японцев и нас, гайдзин, но все к лучшему! В противном случае я бы обязательно расквасил парочку носов у сиятельных особ, меня бы вышибли и ты бы не смог наслаждаться общением со мной. Как говорил Шиллер: «Mit der Dummheit kampfen Gotter seibst vergebens», что означает: «Против глупости даже боги бороться бессильны».

– Так ты стал читать Шиллера? А я думал, ты предпочитаешь вестерны.

Кольдеве бросил на Мидзогути обиженный взгляд; впрочем, демонстрация уязвленной гордости была напрасной, поскольку слепой собеседник не мог ее оценить.

– Я заполнил некоторые пробелы в моем образовании.

– Не думаю, что наша система образования так уж хороша, – фыркнул Мидзогути. – Все высокие посты и престижные места достаются выпускникам Тодай, а если ты не учился в привилегированной школе, тебе не позволят воспользоваться твоими талантами. Мы избираем наших лидеров в зависимости от того, где они в отроческие годы сдавали экзамены.

– А как ты стал солдатом, Хироси?

– Провалился на экзаменах в высшую школу, – угрюмо отозвался тот. – Отец был очень разочарован.

Чтобы сменить тему, Кольдеве заметил:

– Мне всегда казалось, что девочки учатся лучше мальчиков.

– Для женщин здесь еще сложнее. Практически никто из них больше не занимает высокие должности на гражданской службе. – Взгляд невидящих глаз был направлен в непроглядную тьму. – Моя жена этого не понимала. Она считала, что ее должны принять в Тодай, и открыто об этом заявляла. Когда ее родители пытались-устроить выгодный брак, подобное поведение создавало немалые трудности.

– Вот как?

– Она очень несчастна, поэтому я думаю, ей будут понятны наши действия. Хотел бы я сказать ей, каковы наши шансы на успех.

– Подумай сам, – сказал. Кольдеве. – Если мы будем болтаться по Токио достаточно долго, чтобы все как следует разведать, то, вероятно, привлечем к себе нежелательное внимание. Придется положиться в основном на удачу и опыт. В целом наш план в высшей степени авантюрный. – Он усмехнулся.. – В нашу пользу говорит только одно. Лет двадцать назад Варяг посещал здесь штабной колледж, и один из учеников предложил поспорить, что Токио неуязвим для атаки. Антон походил вокруг некоторых зданий, куда мы намерены нанести визит, и признал себя побежденным, однако кое-какие идеи у него с тех пор остались в памяти. Поэтому можно сказать, что имперское правительство пригрело на груди змею.

Мидзогути прислонился головой к окну.

– Интересно, почему вы не взяли машины?

– Модели и форма резко отличаются, не говоря уже о том, что в зейд-африканских машинах руль слева. Мы бы выглядели белыми воронами. К тому же нам бы не удалось зарегистрировать их, не вызывая подозрений. Не хватало еще, чтобы какой-нибудь полицейский пропустил наши номера через компьютер и задержал за угон.

– Притом возникли бы проблемы с местом в челноке, – добавил Соэ с шоферского сиденья.

Мидзогути кивнул и потянулся.

– Где мы остановимся на ночь?

– В отеле «Нью-Акасаки Принс».

– Что? – встрепенулся Мидзогути. – Это ведь очень дорогой отель.

– Зато он прекрасно расположен, – объяснил Кольдеве. – Варяг Обедал там около двадцати лет назад. Отель стоит на холме справа от Хандзоманской линии метро, и с верхних этажей открывается превосходный вид на город.

– Мы снимем две комнаты и воспользуемся салоном «Крыша Акасаки», когда его закроют на ночь, – заговорил проснувшийся Аксу. – Я объяснил, что компания совсем недавно образовалась, нам необходимо устроить на рассвете очень важную для бизнеса демонстрацию. Они с легкостью согласились – клиентов мало – и обещали, что к трем часам ночи салон освободят, уберут всю мебель. – Он внимательно посмотрел на Мидзогути. – Положитесь на меня, сэр. Вам нечего беспокоиться о цене.

– Не волнуйся, – усмехнулся Кольдеве. – Они отработают каждый полученный сен. Хотя вообще-то мне нравится альтернативный план пять. Кладбище Аояма – такое тихое и спокойное место! Вот где надо бы провести ночь.

Аксу не ответил на невысказанный вопрос Мидзогути.

– Нет, сэр. Он не передумал.

Тем временем в Изе-Симе Тимо Хярконнен и сержант интендантской службы Вулко Редзап читали в вечерней газете сведения о последних биржевых ценах.

Вскоре после наступления сумерек оба улетели на север в «Воробье». Спустя несколько часов за ними последовали еще четыре машины Томаса.

 

Центральный Токио. Земля

Токио-то – огромный столичный район, население которого превосходит по количеству все соседние префектуры. При ярком свете городских огней Вулко Редзап нашел устье реки Сумидагава и принялся искать наружный сад императорского дворца.

Определив его местонахождение, он быстро обнаружил ров Бабасаки, затем широкие тротуары района Маруноути – финансового центра Японии – и довольно безобразное здание из стекла и камня с плоской крышей – банк «Дайкити Санва». Направив «Воробья» по ветру, Редзап ловко приземлился на крыше. Покинув машину, они накрыли ее легким серым брезентом.

Хярконнен наблюдал, как Редзап с помощью сенсоров проверяет систему безопасности.

– Знаешь, Вулко, я всегда мечтал ограбить баше.

– Это всего лишь административный корпус. Здесь нет никаких денег – и всего парочка охранников.

Хярконнен покачал головой.

– Банк гораздо легче обчистить, вооружившись портфелем, а не пистолетом. Как здесь все расположено?

Прежде чем год назад перейти в интендантскую службу, Редзап служил сначала разведчиком, а потом сапером. Он постучал по крыше резцом.

– Здесь большая вентиляционная труба, по которой мы можем выбраться в один из главных коридоров. – Сержант взглянул на дисплей. – Там все чисто, но в коридоре, похоже, установлены сенсоры.

– Ты можешь их убрать?

– Запросто, – отозвался Редзап, вынимая оснащенную батарейками пилу, чтобы проникнуть сквозь крышу.

Вскоре после полуночи, отправив сообщения Верещагину и заглянув в храм Сенгакудзи, чтобы оставить «долговое обязательство» в музее, посвященном сорока семи слугам, Соэ оставил фургон Кольдеве в гараже отеля «Нью-Акасаки Принс», где они зарегистрировались.

Отказавшись от помощи, крепыш Соэ тщательно проверил оборудование для связи и баки с топливом, упакованные в картонных коробках. Потом сам отнес их наверх.

– Приборы очень хрупкие и чувствительные, – объяснил Аксу. Кольдеве и Соэ распаковали свою форму и плюхнулись на диваны, а Аксу взял у администратора ключ от салона на крыше отеля и поднялся, чтобы обследовать его.

– Танцевальная площадка послужит отличной взлетно-посадочной полосой, – удовлетворенно заметил он, вернувшись.

Кольдеве лениво приоткрыл глаз.

– Тут есть что-нибудь еще, достойное внимания?

– Бар караоке. – Кольдеве скривился, и Аксу добавил: – Очевидно, это снова стало популярным.

– Большинство людей поют скверно в трезвом виде и еще хуже, когда напьются, – произнес Кольдеве и обернулся к Мидзогути: – У нас есть еще около двух часов, так что можно поспать.

– Я слишком нервничаю, – покачал головой Мидзогути.

Кольдеве подмигнул ему.

– Ты меня шокируешь, Мидзо. Солдат способен спать, где угодно и когда угодно. – Негромкий храп Соэ подтвердил правоту его слов.

Остальные «Воробьи» добрались до Токио через два часа, стараясь не задеть провода.

– Это и есть императорский дворец? – спросил капрал Маркус Аларисто с заднего сиденья головного самолета. Аларисто провел восемь лет в разведвзводе Томаса. Хотя он сознавал, что заметить крошечный полупрозрачный самолет практически невозможно, он чувствовал себя словно обнаженным при ярком свете огней города, когда они пролетали над недавно восстановленной Токийской башней.

Его пилот Коковцев кивнул и продолжал полет в направлении здания «ЮСС». Грохот транспорта и стрелой вылетающих из туннелей поездов полностью заглушай слабое гудение мотора самолета и шум, издаваемый вращением похожего на саблю пропеллера.

Лейтенант Томас летел следом за Коковцевым во втором «Воробье». Лучший стрелок в батальоне Верещагина, он был еще и одним из лучших пилотов. Ориентируясь по комплексу зданий императорского дворца и высокому треугольному Главному управлению национальной полиции с его причудливой маленькой башенкой, Томас обнаружил широкую, переполненную людьми Сакура-Дори и полетел вдоль нее. Справа раскинулся парк Хибая, слева – здание имперского парламента. Лейтенант нашел поперечную улицу Касумигасеки – сердце официального Токио – и направился прямо к цели. Третий и четвертый «Воробьи» следовали за ним.

На северо-востоке вырисовывался Центральный вокзал, полускрытый двумя высокими домами. Томас заметил, как с одной из отдаленных площадок поднялся вертолет.

Замедлив скорость и развернувшись над министерством международной торговли и индустрии, он заставил самолет лететь буквально в нескольких сантиметрах над крышами трехэтажных домов. Позади старший рядовой Абдулла Салчов осторожно отодвинул панель под ногами, опустил на крышу рюкзак с прикрепленным к нему цилиндром, а после высадился туда сам.

Стараниями Томаса «Воробей» завис над зданием. Когда Салчов оказался на крыше, Томас поднял машину и направил ее параллельно Касумигасеки в сторону «Нью-Акасаки Принс».

На другой стороне улицы аналогичная операция была проделана на перемычке между двумя пристроенными флигелями нового здания министерства финансов. Спустя несколько минут четвертый «Воробей» за несколько кварталов от него высадил солдата разведвзвода на крышу министерства просвещения.

На крыше министерства международной торговли Салчов установил сенсорную сеть и, не найдя сигнализации, быстро обнаружил трубу системы усиленного воздушного пресса для защиты здания от химической и биологической атаки. Он тщательно проделал алмазным резцом отверстие и проник в здание, таща за собой объемистый газовый цилиндр.

Работая почти в полной темноте с помощью прибора ночного видения, Салчов залатал дыру в крыше. Потом открыл одну из вентиляционных труб, вставил туда цилиндр, установил на нем таймер и вновь заделал проход.

Найдя маленькую кладовую, Салчов устроился в ней на ночь, защелкнув замок, чтобы никто не мог войти.

В полутора километрах к северо-востоку, возле вокзала, Коковцев высадил Аларисто на покатой гранитной крыше здания «ЮСС». Здесь, однако, все оказалось не так просто. Поверхность была непроницаемой для инструментов, а дверь сбоку крепко заперта и снабжена сигнализацией. Ближайшие окна находились десятью метрами ниже. Аларисто подумал о том, чтобы спуститься на веревке, прикрепленной к его поясу, но одна мысль, что придется болтаться в воздухе, вызвала дрожь.

– Вызываю пункт два, – заговорил он в ручное радио. – Это Аларисто. Кокос, у меня проблемы. Будь готов забрать меня, если что-то пойдет не так.

– Ладно. Конец связи.

Он наклонился и направил заряд энергии в дверь, пытаясь нейтрализовать систему безопасности. Затем начал водить резцом по панели. Внезапно зажглись установленные им сенсоры.

– Пункт два. Кокос, неприятности! Забирай меня.

– Хорошо. Конец связи.

Аларисто тщательно сложил свои сенсоры и спрятал их в пояс. Хотя он мог бы перебить всех охранников в здании, их исчезновение утром вызвало бы подозрения.

Однако выбраться тоже оказалось непростым делом. Посадка миниатюрного самолета на покатую крышу и взлет с нее – страшный риск, к тому же незапланированный.

«Надеюсь, что ветер не переменится», – подумал Коковцев, разворачивая «Воробья». Изменив угол винта, он осторожно посадил машину в нескольких метрах от Аларисто.

Надев на спину рюкзак и цилиндр с газом, тот ухватился руками в перчатках с альпинистскими шипами за конек крыши и подполз к Коковцеву. Когда он открыл входную панель снизу, внезапный порыв ветра качнул самолет, и Коковцев с трудом удержал его.

Аларисто залез внутрь, рассказывая о происшедшем, в то время как пилот приспосабливался к изменению веса. Самолет клонился влево, пока Коковцев не взялся за штурвал. Аларисто задвинул за собой панель, пилот снова изменил угол крыльев; самолет поднялся и скрылся в темноте.

Через несколько минут два охранника высунули головы наружу, чтобы проверить крышу. Поддерживаемый за ноги, самый высокий огляделся по сторонам. Когда он вернулся, напарник усмехнулся и заметил:

– Ночные птицы.

Отлетев на несколько кварталов; Аларисто обратился по радио к Кольдеве:

– Штурмовой пункт один? Это Аларисто. Капитан Ханс, я не смог проникнуть в здание «ЮСС». Мешает сигнализация. Прошу разрешения заправиться и попробовать снова.

– Говорит Кольдеве. Ты задел сигнал тревоги, Маркус?

– Да, сэр. Но охранники уже проверили крышу, и, даже если я снова включу сигнал, они подумают, что это неполадка в цепи.

– Что скажешь, Коковцев?

– Ветер начинает стихать. Если мне придется забирать Маркуса снова, возникнут проблемы.

– К тому же до рассвета осталось мало времени. Просьба отклонена, Маркус. Пусть Санмартин проделает это в «Шустрике». Конец связи.

Последний из четырех «Воробьев» приземлился на танцплощадку отеля «Нью-Акасаки Принс» и замер возле бара, где Кольдеве незаметно установил коммуникационное оборудование. Соэ уже помогал другим пилотам заправляться топливом из баков и закрывать самолеты брезентом.

– Мы разместились в номерах 3440 и 3442 на верхнем этаже, – сообщил Кольдеве. – Входите, располагайтесь как дома. Маркус, ты завтра будешь помогать Соэ, поэтому он тебя проинструктирует.

Прежде чем лечь спать, Кольдеве и Соэ повесили на дверях таблички с надписью «Не беспокоить» на семи языках.

 

Район Сото, Токио

У отряда де Канцова, едущего в одном из восьмиместных микроавтобусов, было две задачи в Сото – привилегированном районе Токио, застроенном величественными старыми домами. В половине четвертого утра микроавтобус остановился у дома на 1-23-15, и сапер Кетлинский выскользнул через заднюю дверцу.

Глядя на массивное здание, Кетлинский задумчиво почесал нос. Потом вывел из строя сенсоры дома и скрылся в кустах возле входной двери. Через несколько минут его подобрал вернувшийся микроавтобус.

В четыре часа де Канцов остановил машину перед еще большим домом на 1-16-32, где он и еще пять человек, переодетые сотрудниками службы безопасности, выскользнули наружу и проникли на территорию. Обезвредив четыре системы против проникновения непрошеных гостей и выведя из строя двух охранников, они обнаружили свою добычу спящей в постели с любовницей.

Рядовой Дирки Руссо направил в лицо мужчины луч фонарика и приставил к его груди автомат. С лицом, прикрытым щитком, Дирки заговорил на безупречном японском:

– Я майор Ёсухиро из имперской полиции безопасности. Сато Содзи, вы арестованы за то, что подвергли угрозе безопасность империи.

– Что?! – Содзи, единственный владелец одной из крупнейших в Японии финансовых компаний, попытался отодвинуться от дула, вдавившегося в тело. Девушка рядом с ним захныкала и спряталась под одеялом.

Как и следовало ожидать, Руссо пришлось дважды повторить свое заявление, прежде чем он убедился, что Содзи его понял.

– Ваша компания сознательно ссужала миллионы мошенникам, стремившимся манипулировать фондовой биржей. Вы это отрицаете? – прошипел Руссо. – Чтобы обогатиться самому и осчастливить ваших коррумпированных друзей, вы посягаете на имперский образ жизни!

– Но сам премьер-министр… – начал Содзи.

– Премьер-министр не имеет значения. Важна только безопасность империи, – прервал Руссо, окруженный людьми в форме «черноногих». – Вам придется ответить за экономические преступления. Вы должны исчезнуть! – Он подал знак остальным.

Де Канцов, чей словарь японского языка состоял в основном из непристойностей, поколебался пару секунд, потом грубо вытащил из постели любовницу Содзи и завернул ее в простыню.

– Йоросику онегай итасимасу! – вскрикнул Содзи. Точно перевести это выражение невозможно, но приблизительно оно означало: «Прошу относиться ко мне с уважением!»

– Молчать! – рявкнул Руссо.

Стоящий рядом с Руссо сержант Каарло Кивела, играя свою роль, властно произнес:

– Подождите. Дайте ему слово.

– Я абсолютно лоялен! Никто не может быть более лояльным, чем я! – Дуло автомата Руссо больно ткнуло его в живот, и Содзи взвизгнул.

– Но, господин, – возразил Руссо, – он должен заплатить за свои преступления.

– Я принял решение, – остановил его Кивела. – Сато Содзи, если вы в самом деле лояльны, вам предоставят возможность исправить причиненный вред. Но вы должны безоговорочно выполнять все указания.

– Я протестую, достопочтенный господин! – воскликнул Руссо, изображая возмущение.

– Я принял решение, – твердо повторил Кивела.

– Что я должен делать? – с облегчением спросил Содзи.

– Немедленно позвоните в ваш офис, – сказал Кивела, передавая ему телефон. – Распорядитесь отозвать ссуды, которые вы предоставили, и продать все ваши акции, как только откроется биржа. Это притормозит спекуляции. Если ваши служащие повинуются, вы будете освобождены. Вы даже получите солидную прибыль. Только убедитесь, что вас не ослушаются.

– Наруходо, со десу не? (Разумеется, как я об этом не подумал?) – сказал Содзи. Он торопливо продиктовал инструкции на автоответчик, указав двум ассистентам, что все должно быть выполнено неукоснительно, так как речь идет о безопасности империи.

Конечно, в истории Руссо имелось несколько крупных пробелов, которые Содзи наверняка бы заметил, если бы не сидел голым на краю кровати в четыре часа ночи под дулами автоматов. Покуда шоу продолжалось, солдаты де Канцева успели по очереди воспользоваться туалетом.

Как только Содзи положил трубку, ему и его любовнице сделали укол. Они будут спать двенадцать часов.

Когда микроавтобус отъехал от дома, Грязный Дэ-Ка обернулся к Дирки.

– Ты хорошо поимел этих засранцев, парень из колледжа. И ты тоже, Кивела.

Дирки Руссо – еще один ветеран среди исполнителей «Бориса Годунова», правда, благодаря скорее актерским способностям, чем голосу. Во время африканерского мятежа он служил ополченцем и был взят в плен Раулем Санмартином.

А в это время губернатор Токио, живущий на расстоянии шести кварталов, мирно спал в своей кровати.

 

Район Гиндза, Токио

Группа лейтенанта Дэнни Мигера, сидящая в другом микроавтобусе, имела более прозаическую задачу – проехать по городу, оставляя бумажные сумки в мусорных ящиках. В каждом пакете находились дымовые шашки с таймером и фейерверки, способные имитировать огонь из стрелкового оружия. Шофер Мигера, Пригал, остановил машину между Гиндзой и портом, возле двух заведений с массивными неоновыми вывесками: «Храм любви» и «Мотель «Романтика».

– Ты заметил большой мусорный ящик? – спросил Мигер. – Я бы хотел оставить хоть один пакет в таком ящике ради эффекта реверберации. – Остальные пять человек в кабине крепко спали.

– Да, сэр. Боюсь, что мы заблудились.

Мигер отодвинул непрозрачное стекло.

– Это не выглядит фешенебельным районом.

Пригал начал консультироваться с компьютером.

– Ну, нам нужно убить время, а микроавтобус, стоящий на улице в такое время, здесь вряд ли вызовет подозрения. Сверься по карте, запри дверцы и поспи. – Мигер толчком разбудил Еленова. – Твоя очередь, Мама Лена. Разбудишь нас без нескольких минут семь.

Еленов потянулся, протирая глаза. Потом он выглянул в окошко и увидел неоновые вывески.

– Пригал привез нас сюда?

– Он заблудился.

– Нашел, где заблудиться – в районе борделей. Должно быть, это инстинкт.

– Пути Господни неисповедимы, – произнес Мигер, устраиваясь поудобнее. – Иногда мне кажется, что у Бога весьма своеобразное чувство юмора.

 

Центральный Токио

В здании банка «Дайкити Санва» Тимо Хярконнен прекратил тщетные попытки в четыре сорок утра.

– Я не могу туда проникнуть, не зная кода, – сказал он, отсоединяя свой компьютер от терминала на одиннадцатом этаже банка.

– Ты уверен? – спросил Редзап.

– Я был уверен уже пятнадцать минут назад. Учитывая, сколько триллионов иен контролирует банк, я не слишком удивлен, что они стараются держать посторонних подальше от их базы данных.

Редзап пожал плечами.

– Хорошо, давай вернемся и скажем Кольдеве, что пора переходить ко второму плану.

Кольдеве не особенно удивился. В пять часов, когда другие группы доложили о своих успехах, он подал в. космос шифрованный сигнал Верещагину, повторяя его через нерегулярные промежутки, пока оттуда не подтвердили получение.

В шесть утра Аксу позвонил в комнату обслуживания и заказал четыре «европейских» завтрака, которые все обитатели двух номеров разделили по-братски.

– Зачем всем говорить о том, сколько нас здесь на самом деле, – объяснил он.

Изучив завтрак, состоящий из яичницы и овсянки, Аларисто заметил:

– Европа здорово изменилась.

В половине седьмого Аксу облачился в серый костюм безукоризненного покроя, взял портфель и приготовился проехать на метро от «Нью-Акасаки Принс» к Центральному вокзалу.

– Когда будешь переходить улицы, смотри в обе стороны, – предупредил его Кольдеве. – Водители здесь совершенно бешеные, тем более что сейчас среди них есть и наши.

Прибыв на Центральный вокзал, – Аксу предъявил мастерски подделанный японский паспорт и купил в кассе вертолетной площадки билет на рейс в 9.16 до международного аэропорта Нарита. После этого он провел несколько минут, наблюдая за процедурой посадки и проверяя фильтры в своих ноздрях, потом закусил лапшой и прошелся по магазинам.

В 6.45 Мидзогути и Соэ отправились на встречу с репортерами в вестибюле. Первый из журналистов прибыл почти сразу же и какое-то время дружески болтал с Мидзогути. Второй репортер опоздал на две минуты и явился в сопровождении двух коллег, один из которых представлял ведущую японскую газету «Асахи Симбун».

После представлений и краткой беседы репортер «Асахи» заявил с обезоруживающей прямотой:

– Мидзогути-сан, вы сказали, что сможете сообщить важную информацию, которая смутит многих значительных лиц. Надеюсь, что вы правы.

Мидзогути низко поклонился.

– Думаю, вы будете удивлены. Пожалуйста, следуйте за мной. – Они поднялись на лифте к номеру 3440, куда Мидзогути вошел, дважды постучав в дверь.

Вооруженные и одетые в форму Кольдеве и Аларисто поднялись им навстречу.

– Добро пожаловать. Я капитан Ханс Кольдеве из Тюбингена, командир 3-й роты 1-го стрелкового батальона, ранее входившего в состав 35-го имперского пехотного полка. Вы все говорите по-английски?

– Да, – поспешно ответил Мидзогути, вспомнив японскую речь Кольдеве.

Четверо журналистов выглядели несколько неуверенно.

– Хорошо, будем говорить по-английски, – сказал наконец один из них. – Мидзогути-сан сообщил нам, что у него имеются новости, которые нам следует осветить. Вы его представитель?

– В некотором роде, – ответил Кольдеве.

– Что же это за новости? – спросил репортер «Асахи».

– В последний раз Япония подвергалась вторжению в 1274 году. Сейчас мы осуществляем это снова. Отнюдь не второразрядная новость, поэтому мы решили, что людям следует о ней знать.

– Вторжение?! – Один из репортеров уронил свой диктофон..

– Да. Я один из участников экспедиционных сил – Мидзо, тебе лучше это перевести, дабы не сомневаться, что они правильно поняли, – с планеты Зейд-Африка, которая недавно провозгласила себя независимой от Империи. Мы глубоко обеспокоены действиями компании, именуемой «Юнайтед-Стил стандард», а также ее дочерних предприятий и сторонников. – Кольдеве посмотрел на часы. – Через два часа мы можем позволить вам передать сообщение по телевидению и радио, так что разрешите посвятить вас в детали. – Он добавил, лишь слегка отклонившись от истины: – Наши экспедиционные силы состоят из сорока семи человек – этот факт может заинтересовать ваших читателей.

 

Земная орбита

Далеко наверху фрегат «Хендрик Пинаар» начал приближаться к станции Ямато, уже передающей сигналы тревоги.

– Это и называется делать историю? – осведомился Хенке, глядя на экран.

– Только подталкивать ее локтем, – отозвался Верещагин.

Детлеф Янковски улыбнулся, осуществляя маневр корабля.

– Следующая остановка – станция Ямато. Прибываем примерно в 8.50 по токийсrjму времени. – Янковски уже мог различить тонкие трубки лазеров, начавших выслеживать их.

 

Район Сото, Токио

В 7.5 °Cтунити Гётен вышел из своего дома на 1-23-15 в Сото в сопровождении двух помощников и телохранителя. Толстого весельчака и одновременно безжалостно жестокого политика погубили его размеры.

Кетлинский приготовил свой сенсор к реакции на двух или более передвигающихся людей, один из которых должен иметь рост около метра восьмидесяти и вес более ста десяти килограммов. Гётен и его сопровождающие соответствовали этим параметрам.

Когда они сели в ожидающий их лимузин, две мины, установленные в кустах с каждой стороны двери, взорвались, поразив всех троих. Один из помощников, шедший впереди, скончался прямо перед тем, как прибыла «скорая помощь».

 

Отель «Нью-Икасаки Принс», Токио

Закончив объяснять, что плохого сделали Зейд-Африке «ЮСС» и имперское правительство, Кольдеве выразил готовность ответить на вопросы.

Один из журналистов робко поднял руку.

– Но если все это правда, вы бы достигли ваших целей, просто сообщив о происшедшем японскому народу. Какой же смысл устраивать бесполезные атаки, которые приведут только к ненужным жертвам?

Кольдеве наморщил нос.

– Если бы мы хотели передать сообщение, то воспользовались бы телефоном. Но подобные вещи уже происходили как на колониальных планетах вроде Эсдраэлона, так и во многих местах на Земле. В армии есть старинная поговорка: «Мы не можем удержать вас от определенных поступков, но можем внушить желание к ним не прибегать». Мы сожалеем о всех случайных жертвах, которые могут повлечь за собой наши действия.

– Если мы, японцы, будем и дальше придерживаться порочного курса, – вежливо добавил Мидзогути, – нынешнее поколение детей ожидает весьма печальное будущее.

Все поняли значение его слов.

По окончании вопросов Мидзогути поклонился и надел пальто, собираясь уходить.

– Куда вы? – спросил репортер.

– До сих пор я сделал очень мало, чтобы приостановить развитие событий. Я задал себе вопрос: какова должна быть ответственность людей, внесших вклад в создание ситуации, когда слова становятся бессильными?

– Но вы же слепой! – запротестовал репортер «Асахи».

– Капитан Кольдеве уверяет, что я по-прежнему хороший солдат, а многие другие, кажется, еще бо-» лее слепы, чем я, – отозвался Мидзогути. – Надеюсь, вы все позаботитесь о своем здоровье.

– Надеюсь, вы тоже, – пробормотал журналист, когда Мидзогути вышел.

– Куда он отправился? – спросил репортер «Май-нити».

– К сожалению, в Японии нередко убивают людей, которые задают трудные вопросы. Я говорил Хироси, что уничтожить одного из ваших крайне правых суперпатриотов – все равно что раздавить таракана, но Хироси сказал, что эту проблему должны решать сами японцы и он хочет к этому приступить.

 

Центральный Токио

Первая серьезная проблема возникла в 8.20. Относительно небольшой процент населения ежедневно ездит по Токио на автомобилях, однако они образуют чудовищный поток машин. Автомобили мчатся на расстоянии нескольких сантиметров друг от друга, приводя в ужас приезжих. Корабельный компьютер мог лишь приблизительно смоделировать реальную обстановку.

Когда Пригал ехал к северу по Сакура-Дори, плотно зажатый между машин, на связь с де Канцовым, на него устремился водитель-«камикадзе». Пригал рванул в сторону и толкнул уличную тележку ятай, с которой продавали легкие завтраки. Он сразу же остановился, задержав следующий за ним транспорт.

– Высунься в окошко и извинись! – прошипел сидящий за перегородкой Мигер.

– Сицурей симадзи, – запинаясь произнес Пригал. – Сумимасен.

Владелец ятай пробормотал вежливый ответ, обследуя вмятину в тележке.

– Дай ему деньги! – шепнул Мигер, слегка отодвинув панель и бросив на сиденье банкноты.

Пригал опустил оконное стекло и сунул деньги в руки торговцу, повторяя: «Сумимасен».

Владелец ятай пробормотал «Додзо» и стал протестовать, что Пригал дал ему слишком много.

Пригал, вымученно улыбаясь, бешено замахал руками, подавая торговцу знак взять деньги.

Тот улыбнулся в ответ и просунул в микроавтобус дюжину вертелов с тарояки.

– Я вижу де Канцова. Трогай, придурок! – свирепо прошипел Мигер.

Пригал поехал дальше, стараясь не задеть кучу школьников в голубой форме. Миновав полквартала, он выпрямился и прошептал, указывая на зеркальце:

– Только не это!

К ним направлялся маленький полицейский в белом, который видел инцидент с тележкой. Крича «Орай, орай!», он размахивал руками, давая знак остановиться у обочины.

– Спроси его, где можно достать билеты на «Такарадзуке», – прошептал через перегородку Мигер.

– Сэр, он захочет посмотреть мои права, – захныкал Пригал.

– Скажи, что они в твоей сумке, и приведи его к задней дверце, – велел Мигер и подал знак Мииналайнену и Кирпоносу быть готовыми.

Когда Пригал медленно открыл заднюю дверцу, Мигер, дождавшись, пока в поле зрения появится пряжка пояса полицейского, выстрелил в него из лазерного пистолета. Схватив уже мертвого беднягу за мундир, он втащил его в салон и опустил на пол.

– Пригал, – зашипел Мигер, – закрой дверцу и веди себя как ни в чем не бывало! Езжай дальше, но не слишком быстро!

Тот поспешно захлопнул заднюю дверцу, заставив себя не торопясь вернуться на водительское сиденье. Мигер обернулся назад.

– Мама Лена, сообщи по рации Дэ-Ка и капитану Хансу, что нас задержали, но мы выкрутились и через десять минут войдем в график.

На улице прохожие уставились друг на друга, изумленные увиденным.

Когда микроавтобус пристроился в поток транспорта, Дэнни Мигер посмотрел на смертельно-бледные лица сидящих напротив солдат.

– Между прочим, вон там находится Главное управление национальной полиции, и, если не повезет, нас могут задержать еще на двадцать минут.

Сержант Еленов мрачно кивнул.

– Знаешь, – обратился Мигер к бывшему наемнику, – последний раз я оказался в таком положении, когда ты и твои ребята стреляли в меня. Надеюсь, сейчас все сработает лучше. – Он крикнул Пригалу: – Чего ты ждешь? Передай сюда жратву!

Держа руль одной рукой, Пригал передал назад вертелы, оставив один для себя.

– Вкусно, заметил он, попробовав кусок.

– Это щупальца осьминога, запеченные в тесте, – сказал Мигер, с удовольствием наблюдая, как Пригал едва не проглотил свой вертел. – Не забывай, – добавил он, – что ты ведешь не бронемашину, и, если тебе так необходимо в течение ближайших десяти минут врезаться во что-нибудь еще, постарайся, чтобы это была тележка с чем-нибудь не менее вкусным.

Еленов закатил глаза.

– Держу пари, если Пригал упадет головой в отхожее место…

– Это он уже проделывал! – хором откликнулись Мииналайнен и Кирпонос.

– … то вынырнет оттуда с золотым кольцом в зубах. Но почему я должен находиться с ним в одной машине? – со стоном закончил Мама Лена.

Мигер положил деньги в карман мертвого полицейского и начал писать на оборотной стороне записку с извинениями его семье.

– Прости, приятель, – сказал он, рассеянно похлопав труп по плечу. – Ты оказался не в том месте. Конечно, я веду себя так, словно уже двадцать пять лет отделываюсь подобным способом от назойливых уличных регулировщиков.

 

Пункт противовоздушной обороны Дцуги, пригород Токио

В 8.35, сидя в фургоне грузовика вне поля зрения с одного из шести пунктов противовоздушной обороны вокруг Токио, лейтенант Караев окинул взглядом своих людей.

– Ну, пора. Когда составляли план, я говорил Раулю, что его часть абсолютно бессмысленна.

Старший сержант Пааво Хейсканен бросил на него насмешливый взгляд.

– Я объяснил Раулю, что большинство гордых орлов типа вас осведомлены о рутине на учебном плацу примерно так же, как птицы в небе и звери в лесу, поэтому нелепо предполагать, что среди вас можно найти дюжину умеющих маршировать.

Лица бойцов исказили волчьи усмешки.

Караев указал на каждого своим старым черным зонтом.

– Вам всем ясно, в чем заключается наше задание?

– Если нам не удастся вывести из строя пусковые установки и лазеры, Полярник не сможет приземлиться и никого не подберет, – ответил Тюленев.

– В общем верно. На самом деле, если у нас все получится, мне можно будет прекратить учить японский и есть рис, чем я занимался последние девять месяцев. Но если мы потерпим неудачу, как ты сказал, нас никто не подберет. Поэтому, пожалуйста, постарайтесь не слишком мне мешать.

Солдаты улыбались, хорошо знакомые со своеобразным юмором Караева.

Сунув под мышку зонтик с тщательно залатанными дырками от пуль, Караев жестом велел Тюлене-ву открыть дверь.

Построившись, три группы двинулись к воротам в ограде, окружающей центр противовоздушной обороны. Два человека несли автоматы, а третий – ручной миномет, единственное тяжелое оружие, которое, по мнению Караева, можно было пронести за ворота, не вызывая подозрений.

Заметив знаки отличия Караева и черные полоски на его брюках, два рядовых у ворот вытянулись по стойке «смирно».

– Мы можем быть вам полезны, господин? – спросил старший.

Караев медленно откинул с лица щиток. Его бабушка была из хантов – одной из многих сибирских народностей, давным-давно растворившихся среди русских переселенцев, – и Караев унаследовал от нее прямые черные волосы и раскосые глаза. Косметическая хирургия довершила дело.

– Я Накаяма, подполковник имперской службы безопасности. – Караев небрежно продемонстрировал искусно подделанное удостоверение в кожаной обложке и тут же захлопнул его. – Стоять смирно, когда я к вам обращаюсь! Немедленно пропустите меня к вашему командиру! У нас есть причины полагать, что здесь находятся политически неблагонадежные лица, занимающиеся антиправительственной деятельностью.

– Но, достопочтенный господин, мои инструкции не…

– Молчать! Мои приказы важнее любых инструкций! Начинаю подозревать, что вы сообщник изменников! Сержант, задержите обоих, пока мы разберемся в этом деле.

Тюленев пролез в окно, выхватил винтовку у несчастного рядового и защелкнул наручники у него на запястьях. С его ошеломленным товарищем обошлись таким же образом.

– Теперь откройте ворота!

Двое рядовых повиновались. Караев поместил их в середине маленькой колонны. Они молча маршировали к входу в командный бункер. Дежурный офицер и капрал выбежали им навстречу. Увидев нашивки Караева, офицер остановился и отдал честь. Караев с холодным презрением отсалютовал в ответ.

– Господин… – начал офицер.

– Молчать! – рявкнул Караев. – Я не разрешал вам говорить! Немедленно проводите меня к командиру. Это дело не терпит отлагательств! Пока мы разговариваем, преступники могут уничтожить документы.

Пройдя мимо молодого офицера, Караев вошел в бункер. Возле первой бронированной двери он повернулся к своим людям.

– Вы двое! Стойте здесь и не пропускайте никого!

Тейс Мейринг и Тойво Виркки с лицами, скрытыми щитками, отсалютовали и стали у дверей в угрожающих позах.

Показав молодому офицеру поддельное удостоверение, Караев ткнул его зонтом.

– Вы пойдете со мной, лейтенант. Эти два рядовых подозреваются в сообщничестве. Вы лично отвечаете за них, пока мы не выясним, виновны они или нет.

– Есть, сэр! – отозвался лейтенант, убежденный, что имеет дело с безумцем.

Заметив, что сержант звонит по телефону на контрольном пункте, Караев взял у него трубку.

– Лейтенант, предупредите вашего командира, чтобы он ждал меня. Сообщите ему, что это секретное дело чрезвычайной важности.

Лейтенант повиновался с остекленевшими от страха глазами и последовал за Караевым и его людьми в лифт. Когда они спустились на четыре этажа, Караев одним взглядом пересек вялые попытки лейтенанта завязать беседу.

Внизу их ждал командующий центром, кипящий от злости подполковник. Тем не менее, увидев «черноногого», он слегка поклонился.

Не обратив на него внимания, Караев прошел мимо, подав знак лейтенанту следовать за ним. Как только они миновали последнюю бронированную дверь, Хейсканен подал знак. В течение двух минут люди Караева очистили операционный центр газовыми гранатами и завладели арсеналом.

Воспользовавшись слухами, несомненно предшествовавшими его появлению, Караев сообщил по внутреннему телефону, что командир арестован за участие в заговоре и пункт находится под контролем службы безопасности. Он велел персоналу собраться в столовой, после чего запер их и бросил внутрь пару гранат с усыпляющим газом, покуда сапер Мушегян обезвредил лазеры и подготовил операционный центр к взрыву.

Поднявшись наверх, они уничтожили лифт и оставили записку, сообщающую, что около полутораста человек нуждаются в спасении. Выходя, они забрали с собой Тюленева, сторожившего озадаченных охранников.

Хотя сами по себе лазеры и ракетные установки остались практически нетронутыми, требовалась минимум неделя, чтобы вновь подготовить их к использованию.

Когда группа Караева садилась в грузовик, Хейсканен заметил:

– Держу пари, охранники не поймут, что произошло, пока не придет их смена.

– Нет, – возразил Караев. – Через десять – пятнадцать минут каждый второй офицер противовоздушной обороны будет в курсе. Этот пункт не отвечает на вызовы, и кто-нибудь догадается, что у них проблемы.

Когда грузовик тронулся, он огляделся вокруг и холодно улыбнулся:

– Ловушка не захлопнулась бы, если бы солдаты не были убеждены, что обычные законы и правила не распространяются на «черноногих». Посмотрим, сможем ли мы добраться до Татикавы, прежде чем на дорогах возникнут пробки.

 

Пункт противовоздушной обороны Хатедзи, пригород Токио

Штурмовой группе Яна Снимана удалось беспрепятственно добраться только до входа в командный бункер пункта Хатёдзи. Играя роль «подполковника Накаямы», взводный сержант Лю легко одурачил охрану у ворот, но дежурный офицер оказался куда более крепким орешком, чем тот, с кем имел дело Караев. Хотя он вышел им навстречу, но оставил запертой бронированную дверь и упорно не позволял Лю войти, пока в министерстве безопасности не объяснят его присутствие.

Так как у чиновников было полным-полно других дел, офицер терпеливо ждал ответа, вежливо игнорируя угрозы Лю.

Наконец Сниман принял решение и хлопнул рукой по бедру, подавая Лю сигнал.

Лю повернулся к Полежаеву и Сварту.

– Вы двое! Возвращайтесь и доложите о ситуации. Остальные вольно!

Они сразу побежали. Другие люди Снимана начали отходить, освобождая пространство для боя. Уборевич с ручным минометом рассчитывал ширину прорези над входом в командный бункер; пулемет внутри мог за несколько секунд уложить большую часть группы. Он несколько раз кивнул сам себе.

Когда Полежаев шепотом сообщил по рации, что он занял позицию, Сниман вытер нос белым носовым платком. По счету «три» Уборевич всадил три минометных снаряда в прорезь бункера, Исаак Ваньяу застрелил задерживающего их бравого лейтенанта, а остальные бойцы Снимана начали уничтожать охрану.

Венедиктов, находясь возле караульной будки с ручным пулеметом, застрелил двух солдат и открыл огонь по баракам. Покуда Полежаев и Сварт вели стрельбу по ближайшему из двух массивных противовоздушных лазеров, Ваньяу с четырьмя бойцами начал обходить бункер, чтобы избавиться от часовых на дальней стороне. Захваченные врасплох защитники Хатёдзи были не в состоянии дать эффективный отпор.

Сниман взял под контроль наземную часть пункта, но люди внутри бункера благоразумно оставили бронированную дверь запертой.

Воспользовавшись суматохой, сапер Никоскелайнен захватил с собой Лю и бросился к грузовику. Они вернулись оттуда, таща рюкзаки со взрывчаткой.

– Скоро здесь будет полиция, – сказал Сниман Никоскелайнену, пока Сварт и Полежаев занимались последним лазером. – Взрывай бункер с ракетами и давай убираться отсюда. – Он включил ручную рацию. – Штурмовой пункт три. Это Сниман. Готовьтесь атаковать с флангов, как только мы взорвем бункер.

Никоскелайнен поместил взрывчатку на плоскую крышу и отпрыгнул в сторону, закрыв голову руками. После взрыва он подполз к бункеру, чтобы обследовать результаты работы, направил луч фонаря в образовавшуюся дыру и сразу же вскочил, громко чертыхаясь.

Сниман подбежал к нему, пригибаясь, чтобы избежать шальной пули.

– Посмотри-ка на это! Всего лишь вмятина! – Никоскелайнен преувеличивал, но не слишком. – Этот заряд должен был проделать дыру в броненосце!

– А если мы используем по два заряда на каждый бункер? – спросил Сниман.

– Получим две вмятины вместо одной. Ах ты, черт!

– Ну, если они попытаются пустить ракету, пока мы здесь, нам останется только швырнуть взрывчатку, когда они откроют крышку. – Ян снова включил радио. – Пункт три. Говорит Сниман. Изменение в плане. Похоже, нам придется задержаться.

 

Земная орбита

На борту «Хендрика Пинаара» Янковски громко свистнул.

– Не знал, что эта штука такая здоровенная.

Держась на постоянной орбите на высоте четырехсот пятидесяти пяти километров над центральным Хонсю, станция Ямато располагала огромными площадками для стыковки с космическим транспортом.

– Сколько там у ни

х кораблей? – спросил Верещагин.

– Два корвета, один фрегат и крейсер «Микаса». Кроме того, несколько торговых кораблей, но не думаю, что мы должны о них беспокоиться.

– А есть поблизости другие военные корабли?

– Два корвета летают над Восточной Сибирью. Все остальные минимум в трех-четырех часах полета отсюда.

Сидящий рядом старший сержант службы связи Пойколайнен поднял голову.

– Они подают нам сигналы, сэр.

На станции, очевидно, признали в приближающемся корабле «Майю». К сожалению, Янковски не мог передать по радио идентификационный код, который был скрыт в той части базы данных, куда не смог проникнуть даже Тимо Хярконнен.

Ответив на звуковые и визуальные сигналы со станции, они были бы вынуждены продолжать маскарад. Тем не менее стоило попробовать.

– Включите огни стыковки, – распорядился Янковски. Он начал нетерпеливо передавать азбукой Морзе, что корабль практически лишился основных средств связи и просит разрешения состыковаться для необходимого ремонта. Тем временем станция сигналила все настойчивее.

– Продолжай притворяться, что мы их не слышим, – велел Верещагин. – Следующие несколько минут обещают быть интересными.

Дежурному офицеру на станции действительно оставалось всего несколько минут, чтобы принять решение. Чем ближе подходил корабль, тем меньше времени для отражения его атаки.

– Сэр, они просят нас сохранять дистанцию, – доложил Эско Пойколайнен.

– Продолжай сближение. Сообщи, что у нас на борту раненые, – приказал Верещагин.

Минуты тянулись, как часы.

– Сообщение принято, сэр, – сказал Пойколайнен. – Они говорят, чтобы мы состыковались у второй площадки.

Янковски облегченно вздохнул, Верещагин невозмутимо кивнул.

– Когда мы окажемся. на расстоянии двадцати восьми километров, увеличивай скорость, а с двадцати пяти километров открывай огонь. Передай Раулю, что он одновременно может заняться наземными целями. Думаю, мы сумеем справиться с корветами.

– Японцы называют неожиданные удары «шока-ми». Как, по-твоему, они назовут этот? – осведомился Пауль Хенке.

– Шок Верещагина, – предположил Янковски.

– Они не смогут произнести мою фамилию, – возразил Верещагин. – Скорее «зейд-африканский шок».

На расстоянии пятнадцати километров «Хендрик Пинаар» одновременно выпустил поток заряженных частиц, чтобы разрушить лазерные батареи станции, и целую тучу ракетных снарядов, в том числе один с ядерной боеголовкой. Изменив направление, фрегат начал удаляться от станции на большой скорости, в та время как отделившийся от него корвет «Лайтуэлл Гомани» стал входить в земную атмосферу.

Ядерная ракета достигла цели через две минуты девятнадцать секунд. Взрыв реактора довершил уничтожение станции.

– Тем, что мы все еще живы, – заметил Верещагин, – мы обязаны расчетам лейтенанта Рейникки.

– Однако мы получили серьезные повреждения, – сказал Янковски, глядя на экраны. – Особенно сенсоры.

– Мы можем что-нибудь отремонтировать?

Янковски покачал головой.

– Тогда нужно сразу же заняться этими двумя корветами.

По пути Детлеф не забыл сжечь семь спутников связи.

 

Отель «Нью-Икасаки Принс», Токио

В половине девятого Кольдеве привел журналистов на крышу отеля и предложил им посмотреть на небо.

– Что мы должны там найти? – спросил один из репортеров, вытянув шею.

– Поймете сами, когда увидите.

Кольдеве продолжал рассматривать со всех точек зрения причины экспедиции на Землю, а журналисты записывали его слова на пленку, снабжая их комментариями. Попутно он обучил их нескольким куплетам «Свистящего свина». Как несколько лет назад узнал Верещагин, Хансу удалось составить почти полную коллекцию этих миниатюрных шедевров.

– Смотрите! – внезапно воскликнул один из четырех репортеров. Безоблачное небо на мгновение озарила яркая вспышка.

– Раньше там находилась станция Ямато, – объяснил Кольдеве, слушая вполуха радиосигналы.

– Но ведь там были сотни техников! – воскликнул репортер «Асахи».

– В Академии меня учили, что уроки следует вколачивать людям в головы. Сейчас осуществляются другие операции. Через пятнадцать минут вы можете начинать передавать информацию, если хотите.

В комнате внизу капрал Жеребцов был занят тем, что звонил в банки и правительственные учреждения, сообщая хриплым голосом о приближающихся взрывах. – Свои усилия он увенчал звонком в полицию, сообщив, что шестеро вооруженных террористов намерены захватить Мейдзи Дзингу. Эта национальная святыня, воздвигнутая в память императора Мейдзи – последнего представителя сёгунской династии Токугава, который открыл Японию для окружающего мира, – всегда была переполнена туристами. Разумеется, она находилась в нескольких километрах от реального объекта атаки.

Пока Жеребцов сидел на телефоне, бомбы, установленные Мигером и Пригалом в различных районах города, начали взрываться с десятиминутными промежутками. Полицейские доложили о шестнадцати взрывах, за которыми следовали зловещие звуки выстрелов.

В то же самое время в аэропорту Нарита, расположенном примерно в тридцати километрах к востоку от Токио, сработали взрывные устройства, которые Лебедев ночью сбросил со своего «Воробья» возле взлетно-посадочных полос. Хотя взрывы не причинили никакого вреда, грохот и клубы дыма вызвали панику. Все это по плану Верещагина должно было отвлечь внимание полиции, и без того поглощенной расследованием убийства Гётена.

 

Банк «Дайкити-Санва», Токио

Без двадцати девять ядовитый газ хлынул в вентиляционную систему гигантского банка. Выбравшись из-под брезента на крыше, Хярконнен и Редзап осторожно вошли в здание.

– Запри двери, – приказал Хярконнен. – Встретимся у биржевого стола.

Редзап спустился в лифте на первый этаж. Не обращая внимания на неподвижные тела вокруг, включая несчастного мальчишку-посыльного, он снял с пояса охранника ключи и запер переднюю и заднюю двери, прикрепив к каждой табличку с надписью: «Временно закрыто по распоряжению министерства здравоохранения. Приносим извинения за неудобства».

Когда он добрался до биржевого стола, Хярконнен уже колдовал над компьютером.

– Эврика! – Его голос был приглушенным из-за противогаза. – Мы проникли в систему. Ну-ка, финансовый чародей, помоги мне.

Редзап улыбнулся и придвинул стул.

– Прежде всего нам нужно добраться до предохранительных устройств, которые они установили, чтобы служащим не пришло в голову вмешиваться в триллионные сделки.

– Я как раз над этим работаю, – отозвался Хярконнен и подмигнул. – Просто, как кусок пирога.

 

Центральный Токио

В 8.49 зашипели, словно проснувшись, цилиндры с газом, спрятанные в министерствах просвещения, финансов и международной торговли– и индустрии.

Через несколько минут вентиляционная система разнесла газ во все уголки трех зданий.

В 8.52 микроавтобусы Мигера и де Канцова второй раз объехали вокруг массивного здания министерства безопасности.

– Надеюсь, эта штука подействует как надо, – пробормотал Пригал, завидев двух вооруженных охранников у входа. Свободной рукой он откинул с лица щиток и прикрыл грудь плотной циновкой.

В последний раз проверив снаряжение и убедившись, что тело полицейского надежно прикреплено к перегородке, Мигер посмотрел на пятерых бойцов.

– Держитесь крепче, ребята! Поехали! – Он нагнулся, обхватив колени.

Повернув микроавтобус, Пригал на полной скорости направил его в дверь министерства. Замешкавшийся охранник получил страшный удар и уже мертвым влетел внутрь здания.

Пригал промчался сквозь контрольно-пропускной пункт, раздавив еще двух охранников, прежде чем остановился в центре холла. В этот момент через дыру в двери в здание ворвался микроавтобус де Канцова. Солдаты высыпали из машин и методично перебили всех «черноногих», находившихся в поле зрения. Эту операцию они тщательно отрепетировали на корабле.

Отбросив в сторону циновку вместе с осколками ветрового стекла, Пригал разрядил пол-обоймы в ошеломленного майора службы безопасности. В течение нескольких секунд люди Мигера очистили холл и взяли под охрану все выходы.

Задержавшись у покоробившейся дверцы водителя, Мииналайнен просунул руку в разбитое окошко, ухватил водителя за воротник и вытащил наружу.

Верещагин специально поручил Пригалу эту часть операции, так как она требовала бесчувственности и железных нервов, причем работать головой не требовалось, да и времени на это не было.

Пока группа де Канцова держала под прицелом главный вход и центральную лестницу, люди Каарло Тёрнвенена забрасывали газовыми гранатами пожарные проходы, а группа Еленова зачищала комнаты на первом этаже. Не тратя времени на любезности, Мииналайнен давал через дверь автоматную очередь, а Кирпонос бросал полукилограммовую гранату, на случай, если там еще оставался кто-нибудь живой. «Черноногий», пытавшийся воспрепятствовать операции, получил полную порцию из миномета Еленова.

Спустился лифт, и оттуда выбежал майор, размахивая двумя пистолетами. Столкнувшись с Мигером, он ранил его в руку, но Дэнни тут же разделался с ним четырьмя выстрелами в грудь и двумя в лицо.

Через несколько секунд целый взвод «черноногих» появился из первого яруса подвала. Де Канцов встретил их гранатами и автоматным огнем, ругаясь при этом на трех языках, Мигер сразу же отправил людей очистить ярус.

Выхватив из ранца маленького Кетлинского двадцатикилограммовую взрывчатку, де Канцов, стоя у лестницы в подвал, швырнул ее вниз. Взрыв заставил дрогнуть укрепленное на случай землетрясения здание. После этого люди Дэ-Ка очистили второй и третий ярусы.

Когда газ с лестницы стал проникать на верхние этажи здания, бойцы начали расстреливать убегавших. Дирки Руссо прикончил трех человек с мокрыми полотенцами на лицах.

Кетлинский, на мгновение отвлекшийся от своего основного задания, наконец обнаружил кабели, уходящие под пол. Принеся из фургона рюкзак с тридцатикилограммовой взрывчаткой, он установил ее, и вскоре здание вновь сотряслось от взрыва, пробившего бетонированный пол. Свет погас, а сигнал тревоги, звонивший с тех пор, как Пригал сокрушил дверь, наконец умолк.

Через несколько секунд загудели вспомогательные генераторы, и свет зажегся вновь. Кетлинский оттащил мертвого «черноногого» от распределительного щита и, обнажив отрезок провода, прикрепил к нему электронное устройство. Вскоре здание опять погрузилось во тьму.

– Внизу засела целая рота, – крикнул де Канцов, – и некоторые из них в противогазах! Мне нужна поддержка!

– О'кей, Дэ-Ка. – Мигер огляделся. Пока что единственной потерей был Кирпонос. Мииналайнен использовал краткую передышку, чтобы перевязать Мигеру руку.

– Каарло, оставляю тебе четверых бойцов для охраны этого яруса. Следи, не появятся ли Коковцев и Томас. Остальные за мной. – Накинув на плечо рюкзак с взрывчаткой, он устремился вниз по лестнице. – Помните, самые крупные крысы прячутся в глубоких норах.

Тем временем на верхнем этаже министерства международной торговли и индустрии Абдулла Салчов, выждав пару минут, чтобы успел подействовать газ, спустился на десятый этаж, пристрелив по пути двоих, еще способных передвигаться. Даже не посмотрев на трупы, Салчов вынул из рюкзака зажигательные бомбы замедленного действия и разбросал их по углам. Взбежав на верхний этаж, он заминировал четыре лестничные клетки и установил взрывные устройства над дверями лифтов, чтобы оборвать канаты.

Когда кабины начали одна за другой падать в подвал и на десятом этаже вспыхнуло пламя, Салчов извлек из кладовой зенитную установку и поднялся на крышу, чтобы прикрыть Мигера от нападения с воздуха.

Заметив полицейский вертолет, он подождал, пока двое его товарищей на крышах министерства просвещения и финансов подадут знак, что они готовы, и включил ручную рацию.

– Вызываю пункты сорок два и пятьдесят два. Это Абдулла. Мы на месте. Первый вертолет мой.

Передав сообщение, Салчов метким выстрелом сбил вертолет. Через несколько секунд зенитчик на крыше министерства просвещения проделал то же со второй машиной.

Впервые за время операции Салчов позволил себе расслабиться. Учитывая ограниченный доступ на крыши, три бойца разведвзвода были в состоянии минут пятнадцать портить жизнь полицейским.

– Пункты сорок два и пятьдесят два. Это снова Абдулла. Я слышу сирены. Держите меня под прикрытием. Я собираюсь открыть огонь по копам на улице, чтобы усекли, что они здесь лишние.

 

Центральный вокзал, Токио

В 9.01 Резит Аксу стоял первым в очереди у эскалатора, поднимающегося к первой вертолетной площадке. Вертолет, лишь слегка отличающийся от своего военного собрата, высаживал двадцать пассажиров, доставленных из аэропорта Нарита, и готовился к обратному полету.

Аксу прошел через детектор. Охранники и контролер, проверяющий билеты, беспрепятственно пропустили его. Поднявшись на эскалаторе, Резит нажал кнопку прибора, прикрепленного к левому запястью, и сунул руку во внутренний карман. Проходя мимо служащего, который встречал пассажиров, садившихся на борт, он бросил на пол гранату с усыпляющим газом. Люди, шедшие за ним, сразу свалились. Когда голубой дым начал расползаться по всем направлениям, перепуганный охранник внизу остановил эскалатор: пассажиры начали падать, как кегли.

Через пару секунд в двух вестибюлях произошли маленькие взрывы. Дым и слезоточивый газ, просачивающиеся из треснувших мусорных урн, моментально создали панику.

Бросившись на пол вертолета и притворившись потерявшим сознание, Аксу метнул вторую гранату, чтобы вывести из строя экипаж. Пилот рухнул на пульт управления; второй пилот, шагнувший назад посмотреть, что происходит, свалился на сиденье.

Вскоре над площадкой появился «Воробей», вызванный сигналом Аксу, и легко приземлился рядом с вертолетом. Спрыгнув на землю, Томас и Коковцев двумя выстрелами уложили пару охранников, выбежавших на площадку. Пока Аксу деликатно убирал из вертолета пилота и его помощника, Коковцев готовился к взлету. Томас бросил дымовую шашку, чтобы скрыть их отлет. Через две минуты одиннадцать секунд после того, как Аксу бросил первую газовую гранату, вертолет, управляемый Коковцевым; поднялся с площадки. По прошествии двадцати минут полиция и медперсонал все еще разбирались с суматохой в здании вокзала.

Полиция допросила семнадцать свидетелей и получила четырнадцать заявлений, имеющих отношение к случившемуся в действительности. Прежде чем их внимание отвлекли другие события, полицейские позвонили в министерства обороны и безопасности узнать, почему люди в форме захватили вертолет и оставили на площадке свой самолет.

Чиновники министерства обороны отнеслись к сообщению с явным недоверием. В министерстве безопасности на звонки никто не откликался.

 

Район Сетагая, Токио

В 9.03 Хироси Мидзогути вышел из такси возле витиевато украшенного дома в Сетагае – районе на западной окраине Токио. С плохо скрытым отвращением водитель проводил пассажира до двери. Мидзогути вежливо поблагодарил его.

Дверь открыла горничная, которая проводила посетителя в кабинет.

– Кодзо-сан, ваш гость здесь, – доложила она.

Мидзогути отвесил низкий поклон.

– Считаю великой честью, что такой великий ученый согласился принять меня по столь ничтожному поводу.

– Я польщен, – не без самодовольства кивнул Кодзо. – Надеюсь, ваша поездка была приятной?

– Когда человек упорно стремится к цели, мелкие неудобства не имеют значения, – ответил Мидзогути, прислушиваясь, чтобы определить, где находятся другие обитатели профессорского дома.

– Да, упорным стремлением можно добиться всего. Жизнь всего лишь цепь сменяющих друг друга моментов, и самое важное – какова ваша цель в данный момент, – довольно непоследовательно заметил Кодзо, усаживая гостя. – Вы сказали, что хотели бы обсудить «восемь направлений под одной крышей»?

– Да, эта концепция представляется мне важной.

– Прояснение фундаментальных принципов национальной политики неизбежно приводит к выводу, что восемь направлений должны встретиться под одной крышей с помощью процесса духовной мобилизации.

– Естественно.

– Хотя всегда возможны непредвиденные препятствия, целеустремленность поможет их преодолеть.

– Конечно, профессор. Но меня тревожат опасности, возникающие при подобном курсе, и то, что они могут помешать некоторым людям увидеть приносимые им блага.

– Пути Неба не всегда понятны низшим созданиям, – наставительно произнес Кодзо. – Но, как я объяснил в своих книгах, нам следует стремиться к прогрессу, даже если невежественные и злонамеренные лиц$ будут ему противодействовать. Каким образом вы заинтересовались этой темой?

– Пребывание на колониальных планетах убедило меня, что ситуация там становится все более серьезной.

– Рад, что вы осведомлены о трудностях, с которыми мы сталкиваемся, и о необходимости неуклонного стремления к цели; – заметил профессор.

– К сожалению, хотя я и понимаю эту необходимость, мой опыт заставляет меня чувствовать, что некоторые люди в стремлении привести все народы под одну крышу имперского правления проявляют излишнюю суровость, вызывающую протесты. Не многие книги печатаются с выпуклым шрифтом для слепых, но я недавно прочитал одну, которая произвела на меня глубокое впечатление. В ней говорится о животных в зоопарке Уэно во время Великой тихоокеанской войны.

– Ее следует называть Великой войной за процветание Восточной Азии, – с раздражением поправил профессор. – И что же сказано в этой книге?

– Там упоминается, что в конце войны, когда американцы разбили наши военно-морские и военно-воздушные силы, было принято решение уничтожить животных, которые могли представлять опасность, если бы им удалось убежать во время воздушного налета. Среди них были и слоны. – Тон Мидзогути смягчился. – Сначала смотрители решили подмешать им яд в пищу, но слоны очень сообразительны и отказались есть отраву. Смотрители слишком их любили, чтобы просто застрелить, поэтому им ничего не оставалось, как позволить животным умереть от голода. Оставшимся двум слонам приходилось из последних сил показывать трюки в надежде, что посетители сжалятся и покормят их.

– Действительно, печальная история. – Кодзо прищурился. – Но какое она имеет отношение к делу? Что значат какие-то слоны в сравнении с великой. задачей приведения восьми направлений под одну крышу, которой мы поглощены?

– Могу я узнать, сколько сейчас времени, достопочтенный профессор?

– Самое начало десятого. – В голосе профессора послышались резкие нотки. – Вы говорили, что хотите видеть меня по делу чрезвычайной важности, вопросу жизни и смерти, поэтому я и согласился вас принять.

– Я считаю, что люди должны более внимательно относиться к слонам. И к другим людям тоже. – Определив местоположение Кодзо по звуку голоса, Мидзогути швырнул ему на колени газовую гранату, прежде чем она обожгла ему пальцы в результате внутренней реакции химикалий.

Через несколько секунд он встал и вышел из комнаты, пока газ еще не успел проникнуть сквозь фильтры в его ноздрях. Уходя, тщательно закрыл за собой дверь, чтобы не пострадала семья профессора. Остановившись у телефонной будки, Мидзогути воспользовался монетами, которые дал ему Кольдеве, чтобы позвонить жене.

 

Отель «Нью-Якасаки Принс», Токио

В 9.11 Жеребцов поднял все лифты отеля на верхний этаж и оставил их там с открытыми дверями. Потом он бросил вниз в одну из лестничных клеток дымовую шашку и нажал кнопку пожарной тревоги.

Постучав в двери, Жеребцов, Соэ и Аларисто приказали людям немедленно эвакуироваться с верхнего этажа, похлопав по автоматам для пущей убедительности. Когда все разбежались, они закрепили на лестничных клетках газовые гранаты с прикрепленными к ним тонкими проводами и швырнули вниз еще несколько дымовых шашек.

Когда репортеры начали вести передачи из «Нью-Акасаки Принс», Жеребцов стал ожидать появления полиции. Он был хорошим разведчиком и не собирался облегчать ей работу.

 

Авиабаза Ирума, пригород Токио

В 9.09 «Лайтуэлл Гомани» вошел в верхние слои атмосферы над штаб-квартирой центральной базы противовоздушной обороны в Ируме, к северо-западу от Токио. База уже сто лет не сталкивалась с серьезной угрозой нападения, и Санмартин с Малининым убедились, что противник абсолютно не готов к отражению их атаки.

Пробужденная от многолетней летаргии ядерным взрывом на станции, база потеряла драгоценные минуты на то, чтобы убедиться, что Ямата действительно уничтожена, а взрыв не был несчастным случаем. В отсутствие старшего офицера, обладающего полномочиями отдать приказ об ответном ударе, на Ируме начали действовать на свой страх и риск с вполне предсказуемым результатом.

С высоты десяти километров Малинин осыпал территорию «цыплячьим кормом», выводя из строя самолеты и, радары.

Наконец база отдала приказ открыть огонь по противнику с собственной территории и с пунктов Ацуги и Хатёдзи. Ацуги не отозвался: занявшие его люди Караева не отвечали на звонки. Хатёдзи, прежде чем прервалась связь, сообщил, что сам подвергся наземной атаке. Собственных сил базы оказалось недостаточно.

Получив незначительные повреждения от лазерной батареи, «Шустрик» отметил оперативный центр базы лазерным указателем и выпустил в него один из 210-миллиметровых проникающих снарядов Рейникки. Он пробил одну из дверей бетонированного сооружения и взорвался на глубине двадцати метров. Снаряды меньшего калибра уничтожали ангары и мобильные ракетные установки.

Нейтрализовав Ируму, Санмартин и Малинин выровняли «Гомани» и направились на юго-восток в сторону командного пункта противовоздушной обороны в Футё, осыпав здания «цыплячьим кормом». В результате через несколько минут после удара по станции Ямато противовоздушная система Токио была обезглавлена.

– Тора, тора, тора, – сообщил Малинин по радио Верещагину и Кольдеве, докладывая таким образом об успехе. Санмартин направил корвет в сторону Центрального Токио.

– Ты взял свой носовой платок? – спросил Малинин.

Рауль продемонстрировал клочок ткани, который много лет назад вышила его жена и который он носил у себя на груди.

– Мой кусочек Зейд-Африки.

 

Авиабаза Татикава, пригород Токио

В то время как Ирума находилась под огнем, к 3-й взлетно-посадочной полосе базы перехвата в Татикаве, в двадцати пяти километрах к северо-западу от Токио, подлетел челнок. Передав сигнал тревоги, он приземлился, игнорируя указания с башни, и открыл задние люки.

Из башни вышла группа полицейских. После краткой, но оживленной дискуссии они сели в микроавтобус и направились к челноку.

Но через несколько секунд контрольная башня, получив сигналы с базы в Ируме, превратилась в подобие растревоженного улья. Пилоты и штурманы начали спешно готовить к вылету два истребителя на первой полосе, а из здания появился настоящий рой полицейских.

Внезапно из корабля словно вылетела молния, пронзившая микроавтобус с «черноногими». Два «кадиллака» и два вездехода под командой Даниила Савичева выбралась из брюха челнока. Первый «кадиллак» располагал тысячью двумястами 30-миллиметровыми снарядами, а у Савичева – были сто пятьдесят 90-миллйметровых, и он не собирался их экономить.

Следом появились пехотный взвод и минометное звено, которые сразу же открыли огонь. Развернувшись веером, машины Савичева нанесли удар по противовоздушным лазерам и начали методично крушить авиабазу. Одно звено стрелков Полярника образовало защиту по периметру, а два других держали под контролем здания, разрушенные бронемашинами. Миномет, установленный в маленькой впадине возле взлетной полосы, тоже вносил свой вклад.

Несколько стрелков выкатили из задних люков челнока вертолет, который вскоре поднялся, скрытый дымом, чтобы забрать людей Снимана и Караева.

Петр Коломейцев наблюдал за операцией из челнока, время от времени передавая приказы. В его распоряжении находилось шестьдесят семь человек, и больше для успеха не требовалось. Хотя на базе располагалось несколько тысяч солдат войск ПВО, только немногие из них были обучены приемам наземного боя, и менее половины вооружены.

Людям Полярника понадобилось четырнадцать минут, чтобы уничтожить все самолеты и превратить в горящие руины большую часть зданий, а также навесы, под которыми стояла артиллерия. Трое имперских солдат из группы техобслуживания, соорудившие противотанковое орудие, поместив на грузовик пусковую установку, погибли, как и храбрый пилот, попытавшийся превратить свой самолет в опорный пункт обороны. Почти треть персонала базы была уничтожена, а оставшиеся в живых – полностью деморализованы.

Даниил Савичев, вернув свою машину в челнок, сразу же загрузил его свежей порцией 90-миллиметровых боеприпасов. Его глаза сверкали гневом – интенсивный огонь деформировал орудийное дуло.

 

Интермедия

После недолгого возбуждения, вызванного заморскими сделками Оливье и продажей акций Содзи, на токийской фондовой бирже шла обычная суета.

Настоящее волнение началось вскоре после того, как полиция эвакуировала биржу, отреагировав на угрозу взрыва, которую, в числе прочих, передал Жеребцов. Так как наиболее крупные вкладчики торговали друг с другом при помощи электронных устройств, эвакуация не приостановила торговлю акциями. Она даже активизировалась через шесть минут, когда Хярконнен приступил к операциям с терминала «Дайкити».

Первая фаза программы, внедренной Тимо в банковскую электронную торговую программу, выглядела довольно забавно. Следуя полученным инструкциям, «Дайкити Санва» перехватывал тысячи сделок с премиями, превращая их в акции группы ДКУ. Такие сделки должны были позволить «Дайкити» продавать акции ДКУ по твердым ценам в течение следующих тридцати дней, заставляя следивших за биржевыми операциями думать, что банк уверен в скором падении цен на эти акции. Так как банк искусственно взвинчивал стоимость акций ДКУ, по образному выражению Редзапа, «с тех пор, как Иисус был младшим капралом», это слегка будоражило финансовый мир.

Несмотря на падение доверия к биржевому рынку в целом, большинство акционеров ДКУ ожидало, что «Дайкити Санва» продолжит поддерживать высокие цены на эти акции. Лишь немногие из них застраховались на случай возможного понижения стоимости.

Недавно рынок потрясли новости, что Банк Японии не смог достичь консенсуса относительно повышения процентов скидки и правительство намерено выкупить у банков рискованные ссуды, чтобы обеспечить их очередной субсидией. Хотя целью этой меры было укрепление доверия к банковской системе, оно произвело непредвиденный эффект, убедив вкладчиков, что банки пустятся в еще более сомнительные спекуляции, раз правительство собирается защищать их от последствий неверных решений.

В таких обстоятельствах гамбит Хярконнена показался наблюдателям первым залпом в какой-то невероятно дерзкой кампании с целью быстрого получения сверхприбылей. Очевидно, «Дайкити» намеревался спровоцировать резкое падение стоимости акций ДКУ. Инвесторы стали спешно их продавать.

Вторая фаза программы Хярконнена основывалась на страхах, вызванных первой. «Дайкити» с невероятной скоростью начал ликвидировать свои колоссальные холдинги ценных бумаг группы ДКУ.

Акционеры считают фондовую биржу эффективной, когда они обладают информацией, позволяющей хотя бы относительно рассчитывать степень риска. Японская налоговая структура и постоянные банковские махинации сделали здешний биржевой рынок неэффективным, но даже в этом случае цена акций не изменялась, когда кто-нибудь избавлялся от крупной их порции, если только это не означало поступление новой информации, на которую реагирует биржа. К сожалению, сам факт продажи основным банком группы ДКУ огромного количества ее акций был именно такой информацией.

В ответ на подобные новости цены меняются очень быстро, и те инвесторы, которые реагируют первыми, приобретают преимущества. Так как рыночная теория подразумевает, что каждый биржевой игрок стремится делать деньги, никому и в голову не пришло, что действия «Дайкити» рассчитаны на то, чтобы потерять как можно больше денег в максимально короткий срок. Инвесторы решили, что самая большая акула в игре получила какие-то очень скверные сведения, которые им неизвестны, и попытались прореагировать вовремя.

Несмотря на это, в течение первых одиннадцати минут «пожарной» продажи акций ДКУ, спровоцированной Хярконненом, компьютеризованные биржевые программы автоматически продолжали покупку крупных порций ценных бумаг, хотя цены на них и упали ниже обычного уровня. К сожалению, никто не располагал таким количеством акций, как «Дайкити», и тем более не пытался продать их единовременно. Так как стоимость ликвидированных акций превысила долговые лимиты, вмонтированные в торговые программы, автоматическая покупка прекратилась и цены рухнули.

Тем не менее охотники за прибылями быстро заключали сделки, и цены, возможно, стабилизировались бы на очень низком уровне, если бы средства массовой информации не сообщили новые сведения.

Биржевые цены куда больше отражают людские надежды и страхи, чем реальную стоимость пользующихся спросом авуаров компании. Тот факт, что военные корабли в небе над Токио и солдаты на его улицах вознамерились уничтожить «ЮСС» и другие компании ДКУ, сразу всем объяснил, почему «Дайкити Санва» устроил спешную распродажу. Сидя за компьютерами, инвесторы принимали за чистую монету оценку «Дайкити» будущего группы ДКУ и впадали в истерику.

За паникой всегда интересно наблюдать. Хотя изощренные математические формулы в целом точно описывают поведение рынка и цен, паника на фондовой бирже требует скорее психологических, чем математических характеристик. Она выглядит как игра в «музыкальные стулья», когда несколько человек маршируют под музыку вокруг стульев. Как только музыка внезапно прекращается, участники забавы устраивают свалку, стремясь сесть первыми, потому что стульев меньше на один, чем игроков. Так и на бирже во время паники никто не хочет остаться с обесцененными акциями на руках. После длившихся десятилетиями манипуляций «Дайкити Санва» группа ДКУ получила по заслугам.

Акции, которые биржевые спекулянты скупали в надежде на скорую прибыль, упали в цене с невероятной быстротой. В течение пятнадцати минут самые дальновидные инвесторы избавились и от других акций, чья стоимость должна была снизиться из-за краха группы ДКУ.

Чтобы усилить эффект, третья фаза программы Хярконнена начала ликвидацию общего фонда, который создал «Дайкити», продавая как ценные бумаги корпорации, так и акции других компаний.

– Ну, мистер финансовый гений, – сказал Хярконнен Редзапу, – программа запущена и действует. Пожалуй, нам пора подумать, как выбираться отсюда… Что ты там ищешь?

– В телефонном справочнике, который мы скопировали, есть очень интересные номера. – Редзап начал набирать номер.

– Кому звонишь, Вулко?

– Это президент «Додзан Кемикал»? – по-японски осведомился Редзап. – Не важно, как я узнал ваш номер. Вы осведомлены о сегодняшней панике на бирже?.. Прошу прощения, но я только что скупил большую часть акций вашей компании. Вы избавите себя и нас от лишних затруднений, если не явитесь завтра на работу. – И он положил трубку.

Хярконнен скрестил руки на груди.

– Ты понимаешь, Вулко, какой ад сейчас разверзся за двенадцать кварталов отсюда? Тебе не кажется…

– Еще только один звонок, – прервал тот, вновь набирая номер.

Осознав приближение финансовой катастрофы, инвесторы надеялись, что японская банковская система осуществит дополнительное вливание капитала, дабы смягчить радикальное изменение цен, как она поступала в течение двух столетий. К несчастью, чиновники в министерстве финансов были не в состоянии это осуществить, поскольку стали трупами, а когда банкиры начали звонить друг другу и обсуждать кризис, Ханс Кольдеве вышел в эфир с сообщением, что корвет «Лайтуэлл Гомани» намерен открыть огонь по Банку Японии и административным зданиям еще трех крупнейших японских банков, а людям, находящимся внутри, предоставляется десять минут, чтобы покинуть опасные места. Банковская система обеспечения безопасности перестала функционировать.

Уже целых два века брокеры в каждом банке и универсаме уговаривали доверчивых людей приобретать акции в огромных количествах. Периодически биржевые цены достигали невероятной высоты, но их колебания, ловко организованные крупными корпорациями, разоряли целые поколения держателей акций, чьи деньги шли на благо Постоянно расширяющейся японской экономической экспансии. Акционеры, надеявшиеся, что подъем цен никогда не прекратится, и низменно играющие на повышение стоимости, чувствовали себя, как бабочки в огне, как только цены начинали падать.

Когда полиция позволила маклерам вернуться в здание биржи, они обнаружили в своих компьютерах множество невыполненных распоряжений о продаже акций по ценам, в которые было трудно поверить. В отчаянии они начали звонить инвесторам, которые скупали их про запас, чтобы в подходящий момент выставить на рынок. Через час акции «ЮСС» и некоторых других компаний было» уже невозможно сбыть даже по самой низкой цене. Биржевой рынок начал разваливаться.

Десятилетиями колеса японского рынка заставляла вращаться только надежда, что кровосмесительные связи между корпорациями, банками и политиканами не позволят ценам упасть слишком низко. Но эта надежда рухнула под мощной волной массовых распродаж акций.

Без четверти одиннадцать рынок рассчитывал только на вмешательства крупных залоговых объединений, которые часто смягчали последствия краха, выплачивая потери пользующимся доверием клиентам. Но, к сожалению, банки уже десять лет назад без лишнего шума проглотили львиную долю этих объединений, а оставшиеся, посовещавшись, предпочли не рисковать.

Как и рассчитывали Хярконнен и Редзап, акции на токийской бирже снизились за пятьдесят девять минут на девятнадцать процентов. К концу дня, после двух непродолжительных периодов оживления, потеря достигла тридцати семи процентов, и большинство маклеров вышли из игры.

Эффект должен был сказаться и в будущем. Многие более мелкие японские компании выпускали множество краткосрочных и дешевых гарантированных акций, дающих покупателю права, конвертировать их в облигации компании по истечении срока действия, предоставляя возможность получать не подлежащий налогообложению годовой доход вместо дивидендов. Предполагая, что большинство этих акций будут конвертированы, компании спокойно тратили полученные за них деньги. Но когда биржевые цены начали падать, они превратились в бомбы с часовым механизмом в японской финансовой системе.

Довершило беду то, что пятьдесят лет назад министерство финансов разрешило банкам учитывать полную текущую рыночную стоимость их акционерного капитала и недвижимого имущества при определении потерь резервных фондов. Большая часть мелких банков не имела других средств смягчения последствий неудачных ссуд. В течение нескольких минут эти банки оказались практически лишенными капитала, так как осуществленные ими сомнительные ссуды всплыли на поверхность. И без того нестабильная японская финансовая система взлетела на воздух.

Говоря образно, крошечная иголка заставила лопнуть гигантский пузырь.

Ко второй половине дня обезглавленный банк «Дайкити» остался лишь с весьма большой суммой наличных денег и юридическими проблемами, для решения которых потребовались бы годы. Никто не знал, кому именно принадлежали компании, с которыми был связан банк.

Прошли часы, прежде чем кто-то сообразил сообщить о вторжении двум корветам над Сибирью. Понадобилось еще определенное время для того, чтобы корветы сблизились и начали совместные действия.

 

Ниигата, префектура Ниигата

В 9.35 Тихару Ёсида, стоя у окна на верхнем этаже отеля, выстрелил из ручного 88-миллиметрового противопехотного орудия по трибуне, на которой Осати Абе и пятеро его главных сторонников готовились к церемонии открытия нового здания муниципалитета. Оставив деньги владельцу отеля за стены, поврежденные взрывной волной, Ёсида спокойно вышел на улицу, где сразу же был арестован. Впоследствии медицинский эксперт насчитал пятьдесят пять маленьких стреловидных осколков, застрявших в теле Абе или прошивших его насквозь.

 

Центральный Токио

Токийские власти сразу отреагировали на происходящее. В различных районах города завыли сирены, и силы гражданской обороны начали эвакуировать население в соседние префектуры по заранее подготовленным маршрутам.

Солдаты из военной Академии были выдвинуты на защиту императорского дворца. Три гвардейских батальона, размещенные в Сибауре, неподалеку от Токийского залива, получили боеприпасы и были готовы выступить в очаги беспорядков, как только прояснится ситуация.

Токийская полиция откликнулась на путаные сообщения о взрывах и вспышке террористической деятельности. Через несколько минут после первого звонка семь рот и четыре самостоятельных взвода, предназначенные для подавления беспорядков, выехали на бронемашинах из различных мест дислокации вокруг города.

Одна из рот, прибыв на Касумигасеки, обнаружила два полицейских вертолета, упавшие прямо на улицы.

К сожалению, их металлические щитки, шлемы и нагрудники были предназначены для защиты от камней и палок, а не стрелкового оружия. В течение нескольких минут Салчов и его соотечественники на крышах зданий министерств прикончили пятерых полицейских и уничтожили бронемашину противотанковой ракетой. Отчаянно вопя о помощи, полиция отступила, чтобы перегруппироваться и обзавестись тяжелым вооружением. Разведгруппа из трех человек попыталась проникнуть в министерство безопасности. Ни один из них не вернулся.

В здании министерства безопасности люди Мигера, очистив от «черноногих» первые два подвальных яруса, очутились перед бронированной дверью.

– Что ты об этом думаешь, Кетлинский? – осведомился Мигер.

Маленький сапер почесал подбородок.

– Должно быть, эта дверь весит целую тонну. С отключенным электричеством ее не открыть ни снаружи, ни изнутри.

– Ладно, – кивнул Мигер. – Дэ-Ка, ты и мама Лена оставьте мне Мииналайнена и Кетлинского. Возьмите остальных, чтобы помочь Каарло наблюдать за дверью и расчистить нам путь на крышу. Не хочу опоздать к отлету.

Де Канцов и Еленов забрали с собой большую часть бойцов Мигера.

– Есть какие-нибудь идеи? – осведомился Дэнни, роясь в переполненном рюкзаке.

– Сначала проделать в двери дыру 30-миллиметровым снарядом, затем пустить в нее 88-миллиметровый, чтобы припугнуть тех, кто там прячется, а потом бросить газовые гранаты, – без колебаний ответил Кетлинский.

– Все хорошо, но если у них есть противогазы, гранаты не подействуют, – заметил Мигер.

– Вместе с гранатами нужно бросить дымовые шашки, – вмещался Мииналайнен. – Там нет циркуляции воздуха, и они поглотят весь кислород.

– Ты гений! – Мигер хлопнул его по спине. – Так мы и сделаем.

Через пять минут они уже поднимались на крышу, где их поджидали в украденном вертолете Коковцев и Томас. По дороге Мииналайнен бросил свое противопехотное орудие, чтобы нести тело Дирки Руссо.

 

Пункт противовоздушной обороны Хатёдзи, пригород Токио

Вцепившись рукой в плечо Исаака, Ян Сниман спросил:

– Какие будут предложения?

Бойцы Снимана проникли в командный бункер пункта, взорвали лифты, чтобы изолировать находившийся внизу персонал, и отразили атаку небольшого отряда полиции. Пуленепробиваемый жилет Яна защитил его от автоматной очереди полицейского, но в результате он заработал перелом ключицы.

Командующий пунктом выпустил пару снарядов, образовавших две большие ямы в земле.

– Майор Коломейцев высылает за нами транспорт, но как только мы уберемся, полиция обезвредит взрывчатку, и кроты смогут палить в нас из своих нор, – возбужденно произнес Ваньяу. – Кажется, у нас проблемы!

– Лю водит бронемашину, а Никоскелайнен – сапер, поэтому мы отправим их вместе с ранеными. Остальные засядут здесь и будут удерживать пункт, сколько смогут, – задумчиво произнес Сниман. – Полагаю, назад нам уже не вернуться. Боже, помоги Лю, когда ему придется объяснять это моей жене.

Ваньяу улыбнулся, на черном лице блеснули ослепительно белые зубы.

– Сказать по правде, Ян, мне твоя планета не слишком нравится. Население держится недружелюбно, а в Нигерии у меня до сих пор еще есть родственники. Пожалуй, я возьму отпуск и съезжу их повидать.

– Через час можешь считать себя в отпуске. – Сниман покачал головой. – Интересно, где сейчас Орлов? – Кирилл был первым наставником Снимана на военной службе.

– Кирилл? – переспросил Ваньяу. – Он совсем рядом, в Татикаве, и жалуется всем, что был идиотом, напросившись в эту экспедицию.

– Может, он и прав. – Сниман сделал паузу. – Я никогда не спрашивал тебя, почему ты вызвался лететь на Землю, Исаак.

– Ты забыл об Ашкрофте. Мы помним, во что превратили эту планету корпорации. Все те, кого Варяг там завербовал, вызвались участвовать. Слушай, что ты сделал со своей маской?

Сниман откинул с лица щиток и осмотрел его.

– По-моему, с ней все в порядке.

Ваньяу хлопнул прямо у него под носом гранату с усыпляющим газом.

– Забыл сказать тебе, Ян: ты тоже один из раненых! Кроме того, я не могу допустить, чтобы бедняга Лю что-то объяснял твоей жене.

Когда прибыл вертолет, присланный Полярником, Ваньяу отправил на нем в Татикаву четверых раненых и один труп, оставив при себе семь человек.

 

Район Сибуя, Токио

– Здесь маловато посадочных площадок, – сказал Малинин, когда корвет «Лайтуэлл Гомани» летел к центру города. – Надо бы помочь им соорудить парочку.

– Когда я отпускаю замечания вроде этого, – усмехнулся Санмартин, – Ханс говорит, что я слишком много времени потратил на жуков и слизняков.

– Он прав.

Санмартин одним ухом слушал сообщения Янковски.

– Цели приближаются. – В районе Сибуя Малинин выпустил полдюжины пятисоткилограммовых снарядов по имперскому управлению цензуры и еще пару в окна офисов «Денцу-Хакухадо».

Санмартин сбросил скорость и повернул на севе-ро-восток.

– Фармацевтическая компания «О-Тан»? – спросил Малинин.

– Она в нашем списке. У председателя совета директоров наверняка самое большое окно.

Малинин сбросил пятисоткилограммовую бомбу в окно председателя. Полицейские открыли огонь из сада Мейдзи, но достать «Воробья» не могли. Малинин усмирил самых упорных лазером.

– Имперские самолеты собираются нас перехватить. Корветы все еще не поняли, что к чему. Сбрось что-нибудь на офисы патриотических организаций и будь готов выпустить пар.

Малинин усмехнулся, собираясь сбросить «цыплячий корм» во рвы вокруг императорского дворца. Лишившийся волос, с кожей как у мумии, обтягивающей лицо, он выглядел ужасно. Операция «Гомани» заключалась в поражении достаточно большого количества целей, чтобы привлечь к ним внимание и дать возможность Полярнику забрать штурмовые группы. Юрий Малинин наслаждался каждой минутой операции.

 

Земная орбита

– Сэр, – сообщил Янковски на борту «Хендрика Пинаара», – имперские корветы сбавили высоту и направляются к югу в обход нас.

Не обращая внимания на угрозы, корветы над Сибирью двинулись к центру Токио, чтобы перехватить Санмартина и Малинина.

– Оставь их, – распорядился Верещагин. – А нам обеспечь такую позицию, чтобы мы могли прикрыть отход Петра.

 

Отель «Нью-Икасаки Принс», Токио

– Коковцев подобрал людей Мигера, – доложил Жеребцов Кольдеве, – а копы ломятся в дверь внизу.

Кольдеве уже отправил своих бойцов.

– Расставаться всегда тяжело, – сказал он репортерам, – но я вынужден с вами проститься. Советую вам остаться здесь еще на десять минут и посматривать в сторону здания «ЮСС». На корвете «Лайтуэлл Гомани» остался еще один 210-миллиметровый снаряд, и это зрелище может вас заинтересовать. Только ложитесь и натяните на головы брезент.

– Вы уходите? – устало осведомился репортер «Асахи». /

– Да, и в случае удачи уже не вернусь. Помните, «Будда прощает злых, если они обращают к нему свои взоры».

Жеребцов уже завел мотор маленького «Воробья». Помахав на прощание журналистам, Кольдеве прыгнул в самолет и сказал Жеребцову:

– Домой, Джеймс.

 

Авиабаза Татикава, пригород Токио

Коковцев посадил краденый вертолет рядом с вертолетом Полярника, и группа Мигера стала пересаживаться на челнок. Через несколько минут приземлился «Воробей» с Жеребцовым и Кольдеве; Коломейцев встретил их у дверей челнока.

– Я уже начал посадку своих людей, – сказал он, – и отправил один из ваших «воробышков» за ребятами Ваньяу. Кого еще не хватает?

– Мидзо остается, а Тихару все еще не вернулся.

– Не думаю, что он намерен возвращаться, – заметил Коломейцев. – Однако неустрашимый дуэт Хярконнен – Редзап по-прежнему отсутствует.

– Черт! – выругался Кольдеве. – Они уже должны быть здесь. – Он попытался связаться с ними по радио. – Ничего не получается!

Внезапно небо осветила яркая вспышка.

– Должно быть, это Рауль. Пора разворачивать челнок и убираться отсюда, – твердо заявил Полярник. Два его «кадиллака» уже завершили последнюю операцию, и их экипажи пересаживались в челнок. Через несколько секунд за ними последовали оставшиеся стрелки Коломейцева. Бронемашины, самолеты и вертолеты оставили начиненными взрывчаткой.

Когда заработали двигатели челнока, появился «Воробей» Редзапа. Не желая рисковать, он посадил его прямо на скат челнока. Маленький самолет быстро закрепили, люки закрылись, челнок взлетел.

Глядя на постепенно отдаляющуюся поверхность Земли, Коломейцев сказал Кольдеве:

– Надо спросить у Тимо, почему он то и дело упрекает Вулко: «Ты же сказал, что сделаешь еще только один звонок».

 

Центральный Токио

– У нас осталось две минуты до прибытия истребителей-перехватчиков и около девяти до появления корветов, – предупредил Малинина Санмартин.

Малинин бросил взгляд на свои приборы.

– Скажи это им. Перехватчики пускают ракеты издалека. – Он бросил на колени Санмартину маленькую плоскую бутылку.

– Что это?

– Поддельный арак для третьего тоста. Настоящий прожег бы бутылку.

– Вам отлично известно, батальонный сержант, что пить на борту строжайше запрещено, – рассмеялся Санмартин. – Лучше угости еще раз призраков внизу.

– В министерстве безопасности?

– Да.

Малинин выпустил последний 210-миллиметровый снаряд в разрушенное здание для пущей уверенности, что внутри никого не осталось. Санмартин направил корвет вверх над императорским дворцом, и скрытые за горизонтом батареи на севере и востоке тут же выпустили вслед кораблю полдюжины ракет.

Повернув «Гомани» под самым острым углом, какой позволяла его конструкция, автопилот направил нос корабля в сторону Земли.

Ракеты, пущенные с перехватчиков, пролетели мимо. Пилоты истребителей дружно разинули рты при виде того, что показывали экраны. Корабли не были рассчитаны на подобные стрессы, не говоря уже об экипажах.

На высоте полутораста километров корвет выбросил ядерный реактор. Корабль продолжал падать, устремляя в небо испепеляющий жар, подобно исполинскому лазеру. Ослепительная вспышка озарила небосвод.

Корвет на полной скорости врезался в третий этаж здания «Юнайтед-Стил стандард», похоронив себя в фундаменте. Здание развалилось, рассыпав обломки в радиусе полукилометра. Две ракеты, пущенные, ему вслед с батарей противовоздушной обороны, врезались в огромную яму. На расстоянии десяти кварталов в домах вылетели все стекла.

Сила взрыва отбросила приближающиеся истребители, но пилоты понимали, что, не выброси «Гомани» реактор, их самолеты и четверть города разделили бы судьбу корвета. Теперь же последствия ограничились кратером на том месте, где высилось здание «ЮСС».

Не потеряв надежду атаковать противника, два корвета, патрулировавшие Сибирь, устремились в космос, пытаясь настигнуть «Хендрика Пинаара».

 

Земная орбита

Верещагин и Хенке бесстрастно наблюдали за происходящим в городе.

– Из праха мы возникаем и в прах обращаемся, – тихо произнес Верещагин; а Эско Пойколайнен стал зачитывать по радио объявление о причинах показной гибели корвета.

Уничтожение штаб-квартиры «ЮСС» должно было нанести компании смертельный удар, однако Рауль Санмартин настаивал с самого начала, что экспедиции необходимо продемонстрировать самопожертвование во имя долга, красной нитью проходящее через японскую культуру из поколения в поколение.

Стоя перед экраном, Верещагин вспоминал доводы, приводимые Санмартином. Для японцев не имело особого значения, была ли морально оправдана цель, ради которой Малинин и Рауль отдали свои жизни. Важно было то, что, умирая, они доказали свою «искренность». Если самопожертвование как таковое действительно завораживало японцев, то сейчас они получили возможность восхититься таковым.

Верещагин понимал, что без этого жеста японский народ не смирился бы с жертвами, которые принесла их экспедиция, но от этого легче не становилось.

Кольдеве отправил информацию во все газеты Японии, и в ближайшие дни японцы должны осоз-. нать> что представляла собой эта война. Такую цель и преследовал Рауль Санмартин. Оставалось лишь надеяться, что она будет достигнута.

Верещагин припомнил слова Рауля, что временной парадокс по сути маленькая смерть. Они покинули Зейд-Африку на два года, а вернувшись, обнаружат, что прошло семь лет. Антон осознал, что Санмартин выбрал большую смерть, дабы избежать маленькой.

К нему подошел Янковски.

– Сэр, челнок готов к стыковке.

– Отлично, Детлеф.

– Сэр, – неуверенно продолжал Янковски, – наша экспедиция причинила страшные разрушения. – Он видел, как потерявшие управление ракеты токийской ПВО угодили в густонаселенные районы, а участок вокруг здания «ЮСС» превратился в развалины. Полицейские и пожарники, походившие на экранах на крошечных муравьев, старались, чтобы огонь не перекинулся со зданий министерств на соседние дома.

– Есть одна причина, по которой они не станут нас преследовать, Детлеф, – произнес Верещагин. – Помня историю военного правления в Японии, элита боится предоставить армии сколько-нибудь значительную роль в руководстве страной. Мы продемонстрировали, что они не могут продолжать свою нынешнюю политику с помощью военных полумер, и предоставили им выбор между наделением армии властью, в которой они нуждаются для обеспечения безопасности Японии, и согласием на то, чтобы народы Земли и колонии шли своим путем. По-моему, они выберут второй вариант.

– А тебе не кажется, что они предложат Зейд-Африке независимость в обмен на твою шкуру? – спросил Хенке.

– Я бы охотно на это согласился, – невесело усмехнулся Верещагин. – Но тогда они должны были бы осудить меня. Не думаю, чтобы им этого хотелось.

– Стыковка завершена, – доложил Эско Пойколайнен.

– Пора отправляться домой, – объявил Антон.

Когда Хансу Кольдеве растолковали, что произошло с «Лайтуэллом Гомани», он с трудом пришел в себя и отправился в корабельную библиотеку перечитывать великолепное описание низвержения Люцифера в ад в «Потерянном рае» Мильтона.

 

Япония, Земля

Взятый под стражу капитан Тихару Ёсида был тайно осужден трибуналом и казнен. Спустя несколько месяцев Хироси Мидзогути предстал перед гражданским судом, и его приговорили к семи годам тюремного заключения. При выходе из зала он был убит членом ультраправой организации. Его вдова обратилась с просьбой разрешить эмигрировать на одну из колониальных планет.

Некоторые из соучеников Верещагина по штабному колледжу получили от него послания, отправленные Кольдеве. В разгар полемики после отставки правительства и столкновений между национал-патриотическими и антимилитаристскими организациями хранитель тайной печати – один из однокашников Антона – опубликовал ответ на полученное письмо и переслал его императору.

Как объяснил некий комментатор, «хорошая война могла бы объединить нацию, но, – к сожалению, Зейд-Африка для этого слишком мала и далека».

 

Зейд-африканская орбита, Зейд-Африка

Вторник (789)

Сидя за приборами на борту «Хендрика Пинаара», Николай Серый возбужденно взмахнул рукой.

– Капитан Янковски, к нам приближается корабль!

– Хорошо. Все по местам, – скомандовал Детлеф. Когда приказ был выполнен, он спросил у Серого: – Что там?

– Грузовой.

Янковски облегченно вздохнул.

– Отлично. Пустите его на орбиту для стыковки, чтобы мы могли убедиться, что это не замаскированный военный корабль, и сообщите Матти и Варягу.

– Они приветствуют нас, сэр, – сказал Серый. – Сообщают, что у них на борту посланник.

Альберт Бейерс поднялся, чтобы приветствовать худощавого японского чиновника, вошедшего в его офис.

– Добро пожаловать на Зейд-Африку, хеэр Маэда.

– Благодарю вас, – отозвался Маэда, вручая свои верительные грамоты.

– Пожалуйста, присаживайтесь, – продолжал Бейерс, не привыкший к дипломатическим хитростям.

– Спасибо. – Маэда сел. – Простите мое любопытство, но я в самом деле видел ребенка, работающего в вашей приемной, или ошибся?

– Да, это моя приемная дочь. Она говорит, что станет президентом, когда вырастет.

– Она выглядит весьма целеустремленной молодой особой, – заметил Маэда.

– Прошу извинить за прямой вопрос, хеэр Маэда, но какова позиция имперского правительства относительно моей страны?

– Вопрос не из легких, – улыбнулся Маэда. – В прошлом произошло слишком много неприятных эпизодов, и теперь необходимо решить целый ряд проблем.

– Если имперское правительство отказывается признать наше право на самоуправление, то, боюсь, неприятностей будет еще больше, – напрямик заявил Бейерс.

Заметив его беспокойство, Маэда слегка расслабился.

– Я искренне заверяю вас, что имперское правительство стремится к согласию и сотрудничеству.

– Надеюсь, мы сможем сбывать наши металлические сплавы с большей выгодой для обеих сторон.

Маэда улыбнулся.

– Вам придется обсудить это непосредственно с компанией, которая унаследовала интересы «ЮСС», но для народов всегда предпочтительнее сотрудничать на взаимовыгодной основе. Возможно, мне удастся навести необходимые справки.

– Я также прозондирую почву. – Бейерс поднялся. – Мне не хотелось поднимать этот вопрос, но какова позиция имперского правительства относительно подполковника Верещагина и других участников военной операции?

Улыбка Маэды стала шире.

– Подполковник Верещагин? Он и его солдаты погибли во время атаки на здание «ЮСС» в Токио, не так ли? Во всяком случае, так утверждали газеты. Трагическое следствие непонимания. Что ж, любые военные операции приводят к потерям. В японской конституции имеется весьма разумный пункт, запрещающий использование военной силы, если этого не требуют интересы обороны. Тем не менее искренность и цели Верещагина вызывают восхищение.

– Да, конечно, – промямлил сбитый с толку Бейерс.

Слушавший беседу по радио Харьяло с усмешкой заметил:

– Словно ничего и не произошло.

Верещагин постучал трубкой по бедру, рассеянно извлек пакетик с табаком, вскрыл его и начал набивать трубку.

– Иногда это к лучшему.

Антон похлопал себя по карманам в поисках огня. Харьяло улыбнулся и протянул ему зажигалку.

Пока высыпавшие на улицы люди праздновали, Бейерсу удалось заставить Ассамблею принять «Свистящего евина» в качестве национального гимна. Эта процедура откладывалась несколько лет, дабы не раздражать ковбоев и сектантов, но Альберту удалось убедить депутатов, что «Свин» все же лучше, чем волынки.

Один из бывших учеников Ханны Брувер написал заключительный куплет:

Несколько анонимных куплетов «Свистящего свина»