Воскресенье (309)

Подполковник Антон Верещагин, являвшийся в настоящее время командиром имперской оперативной группы на Зейд-Африке, сидел на упавшем древовидном папоротнике и короткими и точными движениями срезал кору с ровного участка ствола. В лесной тени заброшенной фермы Эландслаагте ромбы на его воротнике, обозначающие воинское звание, лишь изредка отражали солнечный свет.

Время от времени Верещагин посматривал на небо.

Для него это был первый день 309-й недели после прибытия 1-го батальона 35-го имперского стрелкового. полка – батальона, который он привел на планету. Для африканерского большинства населения Зейд-Африки это был День Договора, 16 декабря по нестандартному местному календарю, праздник случившейся триста лет назад победы африканеров над зулусами, а так как африканеры по большей части исповедовали кальвинизм, праздников у них было не много.

Сегодняшний день знаменовал также пятую годовщину довольно плохо организованного мятежа против имперского правления, который Верещагин, как старший из оставшихся в живых офицеров, аккуратно разнес на мелкие кусочки, наполнив в этом. процессе изрядное количество могил. С тех пор он из вежливости старался не появляться на местных праздниках.

Постепенно превращающаяся в лес ферма Эландслаагте практически не обнаруживала признаков того, что некогда это место служило полем битвы. Павшие здесь африканеры были перезахоронены в своих редких городах и поселках; убитые подчиненные Верещагина были кремированы и либо отправлены домой, либо захоронены на батальонном кладбище, согласно их последней воле. Стремительно поднимавшиеся во влажном климате древовидные папоротники давно уже сомкнулись над останками деревьев, уничтоженных бронемашинами Верещагина.

Пот капал со щек поглощенного работой подполковника. Это был день воспоминаний. По мнению Верещагина, из-под мятежа опору выбили два человека: политик Альберт Бейрес, убедивший свой народ не поддаваться фанатизму, и генерал повстанцев Хендрик Пинаар, который, пожертвовав собой, остановил бойню, чего не смогли сделать ни винтовки, ни тридцатимиллиметровые снаряды.

Верещагин слегка нахмурился. Он не любил быть обязанным живым, а тем более мертвым.

Аккуратно придавая древесине нужную форму, подполковник услышал мягкое гудение на запястье. Вздохнув, он включил радио.

– Верещагин слушает. Это ты, Матти?

Когда Верещагин назначил сам себя командиром имперской оперативной группы, его заместитель, неугомонный майор Матти Харьяло, принял командование 1-м батальоном 35-го стрелкового полка.

– Привет, Антон, – ухмыльнулся Харьяло. – Наслаждаешься общением с природой?

Верещагин невольно улыбнулся.

– Допустим. Как успехи – потешили публику?

– У нас был очень недурной парад.

– А как насчет волынок? – Верещагин испытывал особый интерес к батальонному оркестру волынок, первоначально сформированному из оставшихся в живых солдат почти полностью уничтоженного батальона гуркхов, традиции которого включали музыку горной Шотландии.

– Туземцам они нравятся, – усмехнулся Харьяло. – По крайней мере, они аплодировали, и никто не стал стрелять, что, безусловно, сделал бы я, если бы кто-нибудь вздумал сыграть для меня на волынке.

– Еще бы, – хмыкнул Верещагин.

– После парада президент республики Альберт, Бейерс произнес приятную, но зажигательную речь. Затем спикер Ассамблеи Ханна Брувер-Санмартин выдала не менее яркую речь, после чего то же самое проделали еще четыре или пять политиков. Потом Христос Клаассен и еще кое-кто из лояльной оппозиции начали возбуждать толпу, поэтому Альберт и Ханна вернулись на трибуну, выражаясь фигурально, засучили рукава и ринулись в бой. Все было очень забавно.

– А как насчет откровенно враждебной деятельности?

– Девушка из семьи Шееперс с несколькими друзьями ходили вокруг да около, размахивая флагами и выкрикивая антиимперские призывы. Мой заместитель, майор Рауль Санмартин, вручил ей букет цветов и вежливо высказался в том смысле, что он купил их жене, но Шееперсы нуждаются в них больше. Однако у девушки не оказалось ни капли чувства юмора.

– Мы депортировали ее дядю и половину родственников за участие в мятеже, – тихо заметил Верещагин.

– Само собой, она вышла из себя и попыталась огреть букетом Рауля. Операторы засняли это для вечерних новостей, представив девушку вдвое глупее, чем ее одарили Бог и природа. Как я уже говорил, было очень забавно.

Верещагин расслышал пение, сопровождавшее слова Харьяло. Его батальон, первоначально набранный в Финляндии из русских и финнов, постепенно разбавлялся жителями полудюжины планет и сейчас почти на пятьдесят процентов состоял из африканеров – в том числе сыновей и братьев убитых во время мятежа. Несмотря на это, традиции батальона оставались незыблемыми. Делая вид, будто поступают по доброй воле, бойцы уже несколько лет подряд именно 16-го декабря праздновали «Pikkujoulu», или «маленькое Рождество». Судя по всему, вино и водка местного розлива лились рекой.

– Что слышно об Африканерском движении сопротивления? – поинтересовался Верещагин.

– Мы не ошиблись. Пара членов движения пыталась заложить в автомобиль бомбу, но мы их схватили. Аксу допросил пленных, и нам удалось ликвидировать одно из укрытий террористов. Пока мы об этом помалкиваем – знают только Альберт и Рауль.

– А этим двоим здорово досталось?

– Девушку взяли целой и невредимой, а ее дружка полиция легко ранила. Тебя это интересовало?

– Именно это. Пожалуйста, постарайся, чтобы они были в состоянии предстать перед судом. Как. насчет ковбоев?

– Жители южной части континента так и не простили африканерам ядерную бомбардировку во время мятежа, но батальон Уве Эбиля поддерживает там спокойствие. Альберт отправил своего министра финансов в защитном костюме возложить венок там, где раньше был город Ридинг. Я дам тебе знать, если что-то произойдет.

Штурмовой батальон Уве Эбиля был единственным крупным имперским боевым подразделением, помимо 1-го батальона, пережившим африканерский мятеж. В течение пяти лет Уве был некоронованным королем страны ковбоев. Он и Верещагин еще до большого африканерского восстания подавили незначительные выступления ковбоев, и те предпочитали не испытывать терпение Уве.

– Спасибо, Матти, – задумчиво произнес Верещагин. – Есть еще что-нибудь серьезное?

– Пока нет, так что наслаждайся выходными, Антон. Пока.

Верещагин вновь сосредоточился на резьбе, выбросив из головы зейд-африканские политические проблемы. Переживший все битвы старый папоротник раскинул прохладный зеленый балдахин на высоте пятидесяти метров у него над головой. Маленький амфитилий, похожий на того, которого он вырезал, медленно и осторожно высунул голову из-под покрытого плесенью ствола, наблюдая за его работой.

Снова услышав гудение радио, Верещагин коснулся кнопки приема.

– Это Харьяло.

– Думаю, на сей раз ты хочешь не просто поболтать.

– Угадал. – В голосе Харьяло исчезли веселые нотки. – Слушай, Антон, я только что выслал за тобой вертолет. В нашем небе имперский корабль. На Земле о нас не забыли.

Из-за далекого расстояния и временного сдвига с тех пор, как Антон Верещагин принял командование над имперской оперативной группой на Зейд-Африке, с Земли еще не поступало никаких приказов.

– Они приземляются?

– Не сегодня. Пока виден только один корабль, и не думаю, что на его борту всего лишь новый командир оперативной группы. Полагаю, в течение нескольких часов появятся и другие корабли. Я уже связался с Альбертом. Он хочет повидаться с тобой, когда избавится от президентского облачения. Пока.

Верещагин машинально кивнул. Накопившиеся сдвиги во времени после восьми колониальных кампаний на различных планетах поставили его в уникальное положение. На Земле за этот период люди успели родиться, вырасти, состариться и умереть. Вся имперская система подверглась немалым изменениям. А Верещагин оставался все тем же.

Сам он высоко оценивал свою работу на Зейд-Африке. Хотя ковбои и африканеры, составлявшие население планеты, были весьма далеки от образцовых имперских подданных, они в общем процветали и были счастливы. За шесть лет Верещагину удалось многое, но он сомневался, что имперское правительство будет удовлетворено результатами.

Верещагин окинул пристальным взглядом вечернее небо, ища на нем новую звезду. Воткнув нож в бревно, он взял винтовку и зашагал в направлении Претории, чтобы приветствовать посланцев империи и дать отчет о своей деятельности.

Дождь покроет нож ржавчиной, но резьба на дереве еще долго не пропадет.

Из комнаты выбежала маленькая девочка, гонйсь за котенком на своих коротких ножках. Зацепившись за край ковра, она растянулась на полу, громко смеясь, покуда котенок лез вверх по занавеске.

– Хендрика, ты что, гоняешь котенка?

– Да, тетя Бетье, – послушно отозвалась девочка.

– Перестань сейчас же, а то он тебя поцарапает, – велела ей из соседней комнаты жена Альберта Бейер-са на своем чудовищном английском который она не так давно выучила. – Пожалуйста, убери книги, прежде чем твоя мать вернется с работы.

– Нет, – заявила Хендрика.

– Ты говоришь «нет», а я говорю «да». Мое «да» больше, чем твое «нет», так что собери книги. Быстро – мама вот-вот вернется! – Вроу Бейерс оторвалась от своего занятия и вышла в прихожую.

Трехлетняя девочка серьезно кивнула, поднялась на ноги и отправилась убирать книги.

Бетье Бейерс подняла взгляд на котенка.

– Спускайся немедленно! – Котенок внезапно соскользнул вниз и ловко приземлился на лапки. Женщина наклонилась, чтобы поднять его. – Если меня слушается сам президент республики, то ты тоже должен слушаться, малыш, – шепнула она ему.

Кто-то постучал в дверь.

– Папа! – завизжала Хендрика, узнав отца по стуку.

Рауль Санмартин открыл дверь и шагнул в дом. На нем была военная форма. Дочка обняла его за колени, а он поднял малышку и закружил в воздухе. Потом Рауль посмотрел на вроу Бейерс, и его лицо омрачилось.

– Мама, прибыли имперцы. Не жди к обеду никого из нас.

Рауль Санмартин называл Бетье Бейерс «мама». Так же поступал ее муж и добрая половина планеты. Настоящая мать Санмартина умерла давным-давно. Он поцеловал девочку и сказал ей:

– Я буду работать допоздна, и мама тоже. Слушайся тетю Бетье. – Когда Рауль ушел, вроу Бейерс крепко прижала к себе приемную внучку.

В бункере казармы Блумфонтейна майор Пауль Хенке, командир 4-й роты из батальона Харьяло, уставился в моторное отделение своей бронемашины типа «97», еле-еле просунув голову позади маленького турбокомпрессора.

– Придется вытаскивать третий и четвертый роторы, – пробормотал он, вытирая испачканные маслом руки.

Все без исключения имперские солдаты, не являющиеся японцами, именовали тип «97» «кадиллаком». Хотя и добротно сработанный, «кадиллак» Хенке был очень старым.

Его стрелок, пожилой старший рядовой Чорновил, уже заполнил резервуар свежей смазкой. Громко насвистывая, он методично проверял тридцатимиллиметровые снаряды.

Шофер Хенке, молодой африканер из Боксбурга по имени Руди Гервиг, пнул ногой шестое колесо «кадиллака».

– Но согласно диагностическому обследованию, не годится только третий ротор.

Утомленное лицо Хенке исказила гримаса.

– Если четвертый тоже выйдет из строя, мы всегда сможем извлечь его, – продолжал Гервиг, не видя выражения лица командира.

Ветер, проникающий сквозь открытую дверь, пошевелил тонкие седеющие пряди на макушке Хенке. Der Henker – Палач – опустил голову.

Чорновил, хорошо его зная, коснулся пальцем маленькой белой виселицы, намалеванной на борту «кадиллака» (считалось, что это приносит удачу), и взялся вытаскивать оба злополучных ротора.

Палач посмотрел на небо, а потом на Гервига.

– Молодой человек, вы прослужили в этом батальоне почти год, но вы еще не солдат. Мы устраним этот дефект.

– Есть, сэр! – вздрогнув, отозвался Гервиг.

 

Понедельник (309)

На высоте девяти километров над поверхностью Зейд-Африки командир 2-й имперской оперативной зейд-африканской группы вице-адмирал Сабуру Хо-рии бесстрастно изучал пятую планету, стоя на мостике фрегата «Майя».

– Капитан Янагита, зайдите ко мне, – произнес он в микрофон.

Спустя несколько минут вошел явно нервничающий офицер разведки.

– Янагита, опишите мне старших офицеров батальона подполковника Верещагина.

– Сэр? – Офицер колебался. Обычно адмирала информировал начальник штаба и замполит оперативной группы полковник Суми, которому непосредственно и подчинялся Янагита.

– Пожалуйста, выполняйте, – приказал Хории, заложив руки за спину.

– Есть, сэр. В настоящее время батальоном подполковника Верещагина командует майор Матти Харьяло. Майор Харьяло родился в Куусамо, в Финляндии, закончил военную Академию в Саппоро. После выпуска был направлен на службу в колониях в составе 1-го батальона 35-го пехотного полка.

– Да-да, – рассеянно прервал его Хории. – Вам следует учиться сосредоточиваться на главном, Янагита.

– Конечно, сэр. Глупо с моей стороны. В его академической карточке сказано, что он был вторым в классе по тактике и трижды наказывался за неподчинение. В карьере майора Харьяло нет ничего особо выдающегося. Он на два дня принимал командование 1-м батальоном во время кампании по подавлению беспорядков на Новой Сибири, после странного инцидента, когда подполковник Верещагин был временно отстранен от командования, а сменивший его подполковник Хироюки случайно застрелился из пистолета.

– Как знать? Адмирал Исидзу умер несколько лет назад, поэтому сейчас никто полностью не осведомлен об этой истории, но не исключено, что именно Харьяло нажал на спуска пистолета, застрелившего Хироюки, – промолвил Хории.

Янагита уставился на него, выпучив глаза.

– По этому поводу не было принято никаких мер. В имперских колониях иногда происходят странные вещи, Янагита. Министерство обороны слишком далеко оттуда. Продолжайте.

– 1-й ротой в батальоне Верещагина командует майор Петр Коломейцев. Как и Верещагин, Коломейцев родом из русских, нашедших убежище в Финляндии после катастрофы. Он был ранен девять раз. Вроде бы офицеры штаба трижды представляли его к медали, но он отказывался принимать награды. Индекс его политической надежности крайне низок, а в своем классе он числился последним по тактике.

– Я бы так не сказал, – задумчиво проговорил Хории. – Коломейцев – блестящий, но весьма нетрадиционный тактик, а его низкая оценка по этому предмету указывает на упрямство, которого я не учел. Его прозвище – Полярник.

– Почему Полярник, сэр?

Хории скорчил гримасу.

– Поймете, когда сами поближе познакомитесь.

Жители планеты Ашкрофт божились, что у Коломейцева дурной глаз. Это подтверждало его способность превращать людей в трупы.

– Он очень хладнокровный и способный человек. Внимательно понаблюдайте за ним, Янагита.

– Есть, сэр. В последнем рапорте Верещагина сообщается, что он назначил капитана Тихару Ёсиду своим замполитом. Ёсида ранее был командиром 2-й роты. Он из довольно влиятельной семьи.

– Да, я знаком с семьей Ёсида.

– Он два года прослужил в 1-м гвардейском полку, после чего его просьба о службе в колониях была поддержана полковником Кано.

Хории улыбнулся.

– Должно быть, Ёсида здорово достал старика Кано.

– Он получил должность в штабе адмирала Накамуры, а затем был переведен в батальон Верещагина во время кампании на Ашкрофте, где его ранили в лицо. Удивляюсь, что он не вернулся домой.

– С какой целью? Его карьера уже сделана. Продолжайте.

– В последнем рапорте Верещагина также указано, что он назначил своим заместителем капитана Рауля Санмартина. По-моему, Санмартин для этого слишком молод. До этого он командовал 3-й ротой. Ранее Санмартин служил в 11-м имперском штурмовом батальоне и перевелся в 1-й батальон 35-го полка только на Ашкрофте, где был награжден адмиралом Накамурой.

– Он и в самом деле очень молод. Есть о нем какие-либо особые сведения?

– Очень мало. Индекс его политической благонадежности также низок. Один из бывших командиров Санмартина отмечал его страсть к зоологии и океанографии. Его родители были экологическими активистами, арестованными аргентинским правительством за незаконную политическую деятельность.

Хории кивнул.

– Узнайте о нем побольше.

– Есть, сэр. Наконец, командир 4-й роты, майор Пауль Хенке.

– Палач, – без всяких эмоций промолвил Хории. – О нем я все знаю. Достаточно, Янагита. В его послужном списке вы не найдете ничего, объясняющего, почему он считается таким опасным человеком.

– Тогда, сэр, каких объяснений или выводов вы от меня ждете?

Хории погладил подбородок.

– До тех пор, пока 2-й стрелковый батальон 35-го полка, расквартированный в Хельсинки, не расформировали, люди подполковника Верещагина, пользуясь своими связями, поддерживали самые тесные отношения с Национальной армией Финляндии – Суоми, как местные жители называют эту страну лесов, снега и русских беженцев.

Янагита почтительно засмеялся шутке адмирала.

– Благодаря лесам, снегу и древним национальным традициям, – продолжал адмирал Хории, – финны всегда предпочитали личную инициативу и нетрадиционную, близкую к партизанской тактику. Верещагин, несмотря на русскую фамилию, не исключение. Что, по-вашему, является ключевым фактом в известной вам информации?

Янагита втянул в себя воздух и вытянулся по стойке «смирно».

– Не знаю, достопочтенный адмирал, и стыжусь этого.

– Ключевой факт – то, что Верещагин, Харьяло, Коломейцев и Хенке участвовали в шести колониальных кампаниях: на Эсдраэлоне, Одаваре, Кик-ладе, Новой Сибири, Ашкрофте и Зейд-Африке, причем все выжили. Они повидали больше сражений, чем любая аналогичная группа офицеров имперских вооруженных сил. Они всегда достигали своих целей, необязательно совпадающих с целями, поставленными перед ними кем-то еще, и оставались в живых. Не забывайте об этом, Янагита.

– Понял, сэр. – Янагита заколебался. – Хотите, чтобы я подробнее занялся подполковником Верещагиным?

– В этом нет необходимости, Янагита. Я лично изучил карьеру Антона Верещагина. У него прозвище Варяг – это древнее слово означает «викинг». Адмирал Накамура также называл его Серторием – Квинт Сер-торий был мятежным римским генералом варварского происхождения, известным своей неподкупностью. – Хории улыбнулся. – Вы свободны, Янагита.

Вскоре после ухода Янагиты дверь за спиной Хории открылась, и командир «Майи» почтительно кашлянул. Хории повернулся.

– Сэр, планетарный директор «Юнайтед-стил стан-дард» и полковник имперской службы безопасности Суми ожидают, когда вы сможете их принять.

Хории отвернулся, чтобы скрыть раздражение. У директора «ЮСС» Мацудаиры начисто отсутствовали и терпение, и чувство приличия. Полковник Суми был еще хуже. К сожалению, никто из них не был подчиненным адмирала.

Адмирал снова посмотрел на планету, именуемую Зейд-Африкой, и погладил сморщенный подбородок. «Ситуация сложилась, – подумал он, – в высшей степени деликатная».

Полковник Суми присоединился к Хории, стоявшему перед экраном. Хотя макушка Соэму Суми едва доходила до адмиральского плеча, каждое из его запястий было толщиной с икру ноги Хории. Суми носил серые петлицы офицера политотдела, а черные лампасы на брюках свидетельствовали о принадлежности к имперской службе безопасности. К несчастью, помимо руководства политотделом экспедиции, Суми являлся также начальником ее штаба, что было очередной излишней уступкой министерства обороны министерству безопасности. Считалось, что это следствие нехватки «подходящих» строевых офицеров в соответствующем ранге, но Хории в этом сильно сомневался.

– Мы должны просто сразу же открыть огонь, – проворчал для начала Суми.

Хории заметил, как напрягся командир «Майи».

– Открыть огонь по дружественным городам, где находятся имперские войска? Странная идея, – вежливо, но с явной издевкой ответил адмирал полковнику службы безопасности.

– Мятежники должны почувствовать силу. Я читал рапорт Верещагина. Он и его люди либо трусы, либо предатели, – с намеренным вызовом провозгласил Суми, даже не глядя на Хории.

Если бы Суми был подчиненным адмирала, а не сторожевым псом, приставленным наблюдать за его действиями, Хории тут же подверг бы его наказанию. Вместо этого он всего лишь снова погладил подбородок.

– К счастью, здесь командую я.

– Пока что, – нагло заявил Суми.

Командир «Майи» отвернулся, предоставив им наблюдать, как в новом космопорту, сооруженном Антоном Верещагиным к западу от Претории, с первых приземлившихся челноков высаживаются войска. Хории решил при случае намекнуть командиру «Майи», что не стоит так явно выражать свою неприязнь к службе безопасности.

– Планета представляет собой сложную тактическую проблему, – заметил он. – Помните, адмирал Ли потерял здесь четыре военных корабля, два батальона и собственную жизнь вдобавок?

– Корейский адмирал пил слишком много содзу, – буркнул Суми. – Поэтому мы больше не производим корейцев в адмиралы.

Наконец-то появился и представитель «ЮСС» Дай-суке Мацудаира в сером костюме и узком галстуке, прикрепленном булавкой. Он небрежно кивнул адмиралу и полковнику, которые ответили тем же, и придвинул лицо поближе к экрану.

– Отличное приземление. Мне самому не терпится прибыть на планету и приступить к выполнению поручений компании. Быть может, завтра?

– Трудно сказать, хотя я уверен, что несколько опрометчивое решение подполковника Верещагина казнить вашего предшественника за измену оставило дела корпорации в некотором беспорядке, – отозвался адмирал, которому претила бесцеремонность собеседника. – Разумеется, я позволю вам спуститься на планету, как только обстоятельства будут этому благоприятствовать.

Когда Антон Верещагин символически переломил хребет африканерскому мятежу, казнив предшественника Мацудаиры за помощь повстанцам, кое-кто на Земле воспринял этот шаг с немалым удовлетворением. Во всяком случае, Хории прекрасно понимал двигавшие Верещагиным импульсы.

Мацудаира смотрел на адмирала с плохо скрываемой ненавистью.

«Полное отсутствие хороших манер», – подумал Хории.

Суми что-то буркнул себе под нос.

Стоя возле взлетной посадочной полосы, майор Рауль Санмартин наблюдал, как вновь прибывшие солдаты Хории выбираются из челноков и становятся в строй. Головные подразделения состояли из высоких и крепких маньчжуров в новеньких мундирах. Мысленно Санмартин сравнил их с поношенной формой взвода почетного караула, отобранного им в 3-й роте.

Командир 3-й роты, капитан Ханс Кольдеве, был заместителем Санмартина, когда он командовал этой ротой.

– Эти китайские верзилы выглядят впечатляюще, – шепнул Кольдеве.

Санмартин кивнул.

– Насколько я понимаю, на орбите ожидают спуска первоклассный японский штурмовой батальон и батальон императорской гвардии.

– Тогда жди неприятностей, – вздохнул Кольдеве. Войска непосредственно из Японии всегда означали неприятности.

Подобные войска никогда не расходовали на отправку в отдаленные колонии, если не предполагалось серьезных осложнений. Солдаты Верещагина служили в колониях уже почти двадцать шесть лет личного времени, на Земле же прошло верных полстолетия. Его офицеры не испытывали иллюзий относительно своего будущего, Рауль Санмартин – тем более.

Прежде чем Верещагин принял бразды правления на планете, здесь безраздельно властвовала «ЮСС». Расстрел планетарного директора «ЮСС» более, чем какое-либо другое действие, убедил африканеров, что Верещагин означает перемены к лучшему. Но теперь «ЮСС» вернулась в лице этих солдат, и Санмартин не сомневался, что миру скоро придет конец.

– Пора? – шепотом спросил Кольдеве.

Санмартин кивнул.

Кольдеве сделал быстрый жест за спиной, и волынки заревели «Свистящего свина» – любимую застольную песню батальона.

Музыка – если считать, что ансамбль волынок в состоянии сыграть хоть какую-то мелодию, – застала маньчжуров врасплох.

– Эк их перекосило, – довольно заметил Кольдеве.

Челноки с маньчжурами прибывали раздражающе медленно, и Санмартин украдкой взглянул на часы. Кольдеве шепнул уголком рта:

– Что, пообещал сегодня пообедать дома?

Санмартин глуповато усмехнулся. Его жена Ханна, спикер зейд-африканской Ассамблеи, приходила в настоящую ярость, если он опаздывал. Пять лет назад Санмартин пропустил один из их редких совместных обедов, когда какОй-то мальчишка с африканерской фермы всадил ему в бедро две пули, и с тех пор Ханна не знала покоя.

Верещагин наблюдал, как комната постепенно наполнялась людьми. Матти Харьяло и подполковник Уве Эбиль прибыли со своими офицерами, а президент Альберт Бейерс привел восьмерых «друзей закадычных», которые представляли все мало-мальски значимые кланы жителей планеты. Последней прибыла Ева Мур – своего рода мост между двумя мирами. Три года назад Мур вышла в отставку в чине подполковника, когда Верещагин отправил на землю ее 15-й резервный батальон, и вступила в должность администратора больницы Претории, которой ныне и управляла железной рукой на благо своим пациентам.

Бейерс официально открыл собрание.

– Насколько мы понимаем, Антон, – заговорил он по-английски с характерным акцентом, – прибыла новая имперская оперативная группа. Что нам это сулит?

– Вот именно. В кого они будут стрелять? – насмешливо осведомился Христос Клаассен, глаза оппозиционной партии Реформированных националистов. В его устах этот вопрос прозвучал особенно уместно. Банкир и бывший член полусекретного союза арфиканеров, Клаассен играл ведущую роль в провалившемся африканерском мятеже. Хотя он и не имел отношения к ядерным взрывам, уничтожившим космодром, два ковбойских города и три имперских военных корабля на орбите, его имя фигурировало в декларации независимости, а положение лидера оппозиции делало его еще более уязвимым.

Бейерс улыбнулся и похлопал Клаассена по запястью. Хотя во время выборов они забросали друг друга таким количеством грязи, что из нее запросто можно было бы построить немаленький дом, в личной жизни они оставались ближайшими друзьями. Только природный здравый смысл Клаассена удерживал демагогов из его партии от бескомпромиссной радикальной позиции.

– В кого они будут стрелять? Увидим, – вполне серьезно отозвался Верещагин. Он кивнул Матти Харьяло, и тот доложил:

– Мы тут немного поболтали с офицерами оперативной группы и убедились, что экспедиция очень большая – самая большая, какую я когда-либо знал. У них маньчжурский полк из трех батальонов, батальон императорской гвардии, японский штурмовой батальон, Бог знает сколько артиллерии и авиации, а также фрегат и три корвета. Новый командующий – вице-адмирал Сабуру Хории, и он снаряжен не хуже, чем для охоты на медведя. – Харьяло использовал выражение, которое подхватил на одной из колониальных планет. – С ними также около двух рот «черноногих», – добавил он, скривив губы. – Неплохо бы подкупить какую-нибудь из них, чтобы одна перестреляла другую.

«Черноногие» – имперская служба безопасности – были открыто презираемы и военными и штатскими за жестокость и продажность.

Принслоо Адриан Смит, мэр Претории, задал очевидный вопрос:

– Зачем им столько солдат, Матти? – Тощий светловолосый Смит постоянно носил один и тот же мятый костюм. Бывший журналист не утратил привычки задавать смущающие всех вопросы.

– Понятия не имею, – признался Харьяло. – Может быть, окрасить все здешние скалы в белый цвет. Могу найти и другие ответы, но они мне не слишком нравятся.

Майор Петр Коломейцев, командир 1-й роты, посмотрел на Верещагина, и тот ответил кивком. Светлые глаза Полярника блеснули.

– Думаю, все присутствующие здесь под подозрением. Либо имперское правительство не поверило нашему рапорту о подавлении мятежа, либо они хотят установить более жесткий контроль над планетой и ее обитателями. «ЮСС» присущи подобные желания.

Коломейцев редко скрывал свое глубокое презрение к имперскому правительству и его политике. Он получил свое звание до того, как правительство начало оценивать и степень политической благонадежности офицеров, поэтому шутя утверждал, что его индекс настолько низок, что его не повысили бы в чине даже в посмертных перевоплощениях.

Верещагин повернулся к своему замполиту.

– Тихару, у тебя есть что добавить?

Не нашедший себя в качестве боевого командира капитан Тихару Ёсида оказался незаменим в роли замполита и охотно помогал составлять правительство, навязанное Верещагиным Зейд-Африке. Но хотя Ёсида служил в батальоне уже шесть лет, Верещагин не знал, где пределы его лояльности, и сомневался, знает ли это сам Ёсида.

Замполит задумчиво нахмурился.

– Обычно правительство не склонно посылать куда-либо с Земли японские национальные подразделения. И никогда раньше два японских батальона одновременно не включались в одну оперативную группу. К тому же, насколько я помню, только в двух случаях батальоны имперской гвардии бросали на подавление колониальных беспорядков. Состав нынешней группы представляется мне весьма многозначительным, хотя я и не понимаю, что именно это означает, и потому не в силах разгадать намерения адмирала Хории.

Ёсиде понадобился не один год, чтобы вытравить из памяти окружающих крайне нелестную для него кличку «Консервный Оскал».

– Вещи, которых я не понимаю, действуют мне на нервы, – заметила матриарх ковбойского клана, заядлая курильщица Надин Чжоу. – Моей семье принадлежит немало земель, которые «ЮСС» привыкла считать своими. Им придется перестрелять всех нас, чтобы вновь прибрать их к рукам. Может, Хории собирается попробовать?

– Думаю, нам следует считать, что оперативную группу прислали сюда с целью положить конец сопротивлению имперскому правлению, что мы практически и сами уже сделали, – рассудительно вставил майор Пауль Хенке, прозванный Палачом. – Вопрос в том, как адмирал Хории понимает эту задачу.

Если Полярник выглядел спокойным, солидным и отличался суровым рассудительным разумом, то Палач излучал нервозность и энергию. И если лицо Коломейцева пересекал открытый любому взгляду длинный шрам, то лишь Верещагин знал, что душу Хенке исполосовало множество шрамов, которые никто и никогда не увидит.

– Итак, вы все считаете, что для столь отдаленной от Земли планеты прислали слишком много войск и слишком много японских солдат, – подытожил Бейерс. – Выглядит не очень обнадеживающе.

Обладающий невероятной популярностью Бейерс был одним из немногих по-настоящему честных людей, которых Верещагин когда-либо встречал. Он без устали протестовал против множества раздражающих деталей имперского правления, которые Верещагин время от времени хотя и с ядовитыми замечаниями, но все-таки отменял, к явной радости населения.

Фактически они заранее планировали, а иногда даже репетировали свои самые острые публичные дискуссии. Верещагин объяснял это. тем, что если вода будет слишком чистой, рыба не сможет в ней жить, а Бейерс еще более откровенно заявлял, что африканеры имеют право не только на хлеб, но и на зрелища.

– А что имперцы могут нам сделать? – осведомился еще один ковбойский лидер. «Малыш Джим» Макклосленд достаточно быстро вырос и возглавил один из крупнейших кланов, но иногда по-прежнему задавал обезоруживающе наивные вопросы.

– Выслать большинство из нас и установить военное правление, – жестко ответила Ева Мур.

– И что тогда будет с нашим народом? – тихо спросила Ханна Брувер.

– Лес рубят – щепки летят, – процитировал старую пословицу Верещагин.

– Мы знаем, что нужно «Юнайтед-стил стандард». Вопрос в том, насколько охотно адмирал Хории станет им подыгрывать, – нахмурилась Брувер. – Допустим, он не пожелает вмешиваться. Каков тогда худший вариант?

Верещагин кивнул, и Рауль Санмартин ответил за него:

– Я могу себе представить несколько сценариев. Если новый планетарный директор «ЮСС» не сможет убедить адмирала Хории отстранить правительство Альберта, он, возможно, попытается накачать деньгами Африканерское движение сопротивления. Деньги вкупе с репрессиями со стороны «черноногих» помогут ребятам из движения сделать невозможным функционирование гражданского правительства и вынудить Хории установить военное правление. Самое худшее во всем этом то, что многим из наших такое развитие событий может прийтись по вкусу.

– На планете в основном царит мир, а ее раны залечены лучше, чем я мог себе представить, – слишком громко заявил Клаассен. – Даже Африканерское движение сопротивления устало от борьбы. А не сказать ли нам адмиралу Хории, что если ему не нравится Альберт в качестве президента, то он всегда может поставить на его место меня.

– Тебе следовало бы помешать мне быть избранным, когда у тебя имелась такая возможность, но ты всегда был слишком мягкосердечен, – усмехнулся Бейерс.

– Огромное упущение с моей стороны, – покорно согласился с обвинением Клаассен.

Верещагин прекрасно знал, что Клаассен кривит душой. Клаассен нарочно позволил своему самому опасному сопернику в партии Реформированных националистов баллотироваться вместе с Бейерсом и, разумеется, с треском провалиться.

Верещагин видел, что нервозная обстановка не дает присутствующим сосредоточиться. Поймав взгляд Бейерса, он вернулся к основной теме.

– Очевидно, первым делом нам следует выяснить, каковы намерения адмирала Хории. Я постараюсь внушить ему, что Африканерское движение сопротивления представляет собой серьезную угрозу, и это должно побудить его действовать с осторожностью. Когда мы соберем больше информации, встретимся снова.

– А на чьей стороне окажешься ты, Антон, если дела пойдут скверно? – сделала прощальный выстрел Надин Чжоу.

– Антон будет нашим amicus usque ad aras, – продекламировала Брувер, избавляя Верещагина от ответа и поддразнивая мужа, привыкшего цитировать латинские изречения к месту и не к месту.

– Это переводится: «Он будет нашим другом до алтарей» – то есть насколько ему позволяет совесть, – объяснил Рауль Санмартин, невольно отождествляя себя с населением планеты.

 

Вторник (309)

Адмирал Хории мерил шагами пол недавно построенного административного здания космопорта, которое он распорядился предоставить ему в качестве штаб-квартиры.

– Капитан Янагита, – заговорил он, услышав, как вошел офицер разведки, не оборачиваясь и не меняя выражения лица, – сообщите, что вы узнали о здешней политической системе.

Большую часть– прошлой ночи Янагита провел за сбором информации, и под его глазами темнели круги.

– Есть, сэр. Местные жители весьма откровенны в том, что касается политики. – У них многопартийная система? – резко переспросил Хории, склонив голову набок.

– Да, сэр. Помимо Юнионистской партии Альберта Бейерса, которая включает в себя и африканеров и ковбоев и контролирует правительство, существует сильная и активная Африканерская традиционалистская партия, возглавляемая бывшим мятежником Христосом Клаассеном, и еще две маленькие, довольно рыхлые ковбойские традиционалистские партии. Есть также проимперская партия, организованная бывшим сотрудником «ЮСС». У нее нет мест в Ассамблее. – Янагита отвернулся, скрывая смущение. – Другие партии считают ее опереточной.

– Продолжайте, – приказал Хории, глядя в окно.

– Президент Альберт Бейерс возглавляет исполнительную власть. Он был недавно вторично избран на четырехлетний срок. Ассамблея однопалатная и состоит из шестидесяти членов – сорок от африканерских округов, восемнадцать от ковбойских и двое представляют последователей религиозных сект.

Хории кивнул.

– Припоминаю, что сектанты были первыми поселенцами планеты. Продолжайте.

– Доложить о судебных органах, сэр?

– Нет. – Хории впервые посмотрел на собеседника. – Насколько я понимаю, у Бейерса должен быть кабинет или министерства. Кому принадлежит власть там и в Ассамблее?

– В правительстве четыре министра непосредственно подчиняются президенту. Их увольняют только по его распоряжению.

– А в Ассамблее?

Янагита откашлялся.

– В настоящее время Юнионистской партии принадлежат тридцать девять из шестидесяти мест, партии Клаассена – тринадцать мест, а двум ковбойским партиям – пять. Прочие места принадлежат независимым. Ассамблея располагает четырьмя постоянными комитетами и четырьмя временными. Наибольшее влияние вроде бы имеют коммерческий, сельскохозяйственный и административный комитеты, так как у остальных слишком мало предметов для рассмотрения. Спикер избирается членами Ассамблеи. Теперешний спикер – женщина по имени Ханна Брувер; она замужем за одним из офицеров Верещагина. Она назначает председателей комитетов и сама возглавляет административный комитет.

– Интересно. Даже весьма интересно.

– Сэр?

– Для демократической системы, капитан Янагита, необычно, когда власть столь явно сконцентрирована. Антон Верещагин – очень проницательный человек.

– Сэр?

Хории проигнорировал вопрос.

– Я приказал подполковнику Верещагину, подполковнику Эбилю и майору Харьяло явиться ко мне с докладом. Сообщите, когда они прибудут. – Он снова посмотрел на Янагиту. – Странно, не так ли? Все высшие офицеры 1-й имперской оперативной группы не являются японцами. В живых остались только иностранцы.

– Пути Неба неисповедимы, сэр, – вежливо согласился Янагита.

Как раз в этот момент в воротах космопорта появилась машина, в которой ехали Верещагин, Харьяло и Эбиль.

Харьяло убрал руки с рулевого колеса и сердито буркнул:

– Ты, кажется, говорил, Уве, что я должен захватить какого-нибудь рядового в качестве шофера, дабы он мирно спал в машине в то время, когда мог бы работать? Теперь ты, наверное, скажешь, что нам следует устроить фейерверк, чтобы произвести должное впечатление на адмирала. Ты меня достал, Уве!

Эбиль усмехнулся. Он был худым, лысым как колено и обладал довольно вспыльчивым нравом. Как и многие офицеры, избравшие карьеру в колониях, Эбиль расценивался имперской службы безопасности как политически неблагонадежный. Его это не слишком заботило. Батальон Эбиля сражался в четырех колониальных кампаниях, и очень немногие из его личного состава родились на Земле, поэтому мнение службы безопасности их тоже не волновало. Эбиль сдержал зевок.

– Ну, Антон, так что ты намерен делать, если Хории нас не расстреляет?

– Если меня побудят уйти в отставку, то вряд ли будут побуждать остаться на Зейд-Африке. Ты же знаешь, многие из моего батальона давным-давно эмигрировали на Эсдраэлон.

– Очень и очень давно, – вставил Харьяло.

– Я мог бы отправиться туда сажать картофель и философствовать.

– Люди будут платить деньги, чтобы посмотреть, как ты мирно сажаешь картошку, – фыркнул Харьяло. – Значит, когда адмирал Хории уволит тебя, нам тоже следует подать в отставку?

Верещагин поморщился. Матти знал, куда уколоть.

– Пожалуйста, не впутывайте себя в мои неприятности.

– Старый ты мошенник, Антон! – вмешался Эбиль. – После того как ты разогнал «ЮСС», нас всех ждут неприятности, но я бы с ними смирился, если б меня произвели в вице-адмиралы.

Они молча припарковали машину и доложили о себе часовым у входа.

Когда они вошли в просторный конференц-зал космопорта, адмирал Хории и полковник Сумо стояли рядом со столом вместе с маньчжурским полковником и семью-восемью офицерами штаба. Верещагин остановился в нескольких шагах от адмирала и отдал честь.

– Подполковник Верещагин, исполняющий обязанности командующего оперативной группой, прибыл для дальнейших распоряжений.

Хории отсалютовал в ответ.

– Добро пожаловать, подполковник. Прошу садиться. – Он кивнул адъютанту, тот вынул из кармана дискету и вручил ее Верещагину. – Один из ваших бывших офицеров, лейтенант Мидзогути, просил меня передать это вам.

– Благодарю вас, сэр. – Верещагин слегка поклонился, прежде чем сесть. – Подполковник Эбиль, майор Харьяло, – представил Он своих спутников.

– Да, я узнал вас по фотографиям в личных делах, – сказал Хории. – А это полковник Суми, мой замполит и начальник штаба.

Суми сердито покосился на адмирала, но тот не обратил на это внимания.

– Подполковник Верещагин, – спросил он, – как вы оцениваете здешнюю военную ситуацию в настоящее время?

– Как я пытался дать понять в моем втором рапорте, активное сопротивление прекращено. Большая часть населения поддерживает местное правительство, однако в подполье все еще действуют несколько террористических организаций. Самая опасная из них – многотысячная организация, именующая себя Африканерским движением сопротивления. По-моему, это название использует уже третья по счету группировка. Она хорошо организована и вооружена. – Верещагин улыбнулся, глядя на бесстрастное лицо Суми. – Ее члены вчера пытались подложить бомбу в автомобиль.

– Ваши люди проникли в ее ряды? – осведомился Суми.

– В определенной степени, – ответил Верещагин.

– Мне нужны их имена.

– Это будет трудновато, – спокойно произнес Верещагин. – Никто из наших связных не знает, что работает на имперское правительство.

– Уверен, что мы сможем обсудить детали обеспечения безопасности несколько позже, – вмешался Хории. – Как насчет других террористических движений?

– Африканерский Орден был тайным обществом, фактически возбудившим мятеж. Мы нанесли им серьезный урон, и сейчас они перестраивают организацию, выжидая лучших времен. У них вполне может быть припрятано ядерное оружие.

Сидевший рядом с полковником Суми капитан Янагита заметно побледнел.

– Две небольшие антиимперские организации действуют на ковбойской территории, – продолжал Верещагин. – Так что тайная война здесь еще не выиграна, хотя и подходит, к концу.

– А как насчет политической ситуации? – вежливо поинтересовался Хории.

– В прошлом году как исполняющий обязанности командующего оперативной группой я одобрил полное самоуправление на планете в соответствии с резолюцией по этому поводу Опекунского совета. – Верещагин сохранял полное спокойствие, равнодушно игнорируя тот факт, что самоуправление никогда не гарантировалось планете с неяпонским населением.

Это было слишком для планетарного директора

«ЮСС» Мацудаиры.

– Поступая так, вы превысили свои полномочия! —

прошипел он.

– Возможно, будучи нашим гостем, Мацудаира-сан, вы бы хотели, чтобы мы сделали короткий перерыв? – осведомился Хории, явно наслаждаясь ситуацией.

– Нет, достопочтенный адмирал, – угрюмо отозвался Мацудаира.

– Я запросил мнение министерства колоний на этот счет, – сообщил Верещагин, – и жду ответа через три-четыре дня. В настоящее время Юнионистская партия доктора Альберта Бейерса надежно контролирует центральное правительство. Доктор Бейерс проявлял готовность к сотрудничеству в большинстве вопросов и смог побудить к этому свою партию. Прочие политические партии занимают хотя и вялую, но антиимперскую позицию.

– А как же партия Новых предзнаменований? – резко осведомился Суми.

– Эта партия существует только потому, что я продолжаю ее финансировать. Местные жители обычно именуют ее партией «Kafferboetie» – в переводе это означает «Черные братья» и не является комплиментом.

– А если бы я решил аннулировать ваши гарантии самоуправления и распустить местное правительство? – прямо спросил Хории, глядя на Суми.

– Тогда вам в лучшем случае придется установить прямое военное правление. Если доктор Бейерс отойдет от политики, то президентом почти наверняка будет избран Христос Клаассен, а его партия Реформированных националистов, возможно, получит большинство в Ассамблее. Хеэр Клаассен – бывший мятежник, хотя и реформированный, и куда более умеренный, чем многие его приверженцы. Я бы не рекомендовал вам восстанавливать привилегии «Юнайтед-Стил стандард». В этом случае и африканеры и ковбои резко усилят политическую активность.

– Вы согласны с этими заявлениями, майор Харьяло? – официальным тоном задал вопрос Хории.

– Да, – коротко ответил Харьяло; его ноздри слегка дрогнули.

– А вы, подполковник Эбиль?

– Наш прежний командир, адмирал Ли, хотя и был блестящим офицером, неважно разбирался в людях – это самое деликатное определение того, что из-за него всех нас едва не поубивали, – высказался Эбиль. – И африканеры и ковбои смертельно ненавидят «ЮСС». – Он указал на Верещагина. – Антон – чека, предохраняющая гранату от взрыва, так что лучше поберегите его.

– Разумеется, я подам в отставку, если вы этого желаете и если имперское правительство не одобряет мои действия, – вежливо добавил Верещагин.

Хории погладил подбородок, внимательно глядя на Эбиля и Харьяло.

– Мы должны изучить ситуацию и обдумать ваши советы, прежде чем предпринимать решительные действия. Я ценю вашу службу, подполковник Верещагин, и просил бы вас не подавать в отставку. Вы займете место в моем штабе.

– Благодарю вас, сэр. – Наблюдая краем глаза за Су-ми, Верещагин видел, что тот вот-вот выйдет из себя.

Обсуждая вопросы размещения прибывших войск, они проговорили еще несколько часов. И только перед самым уходом Верещагин спросил Хории:

– Как поживает лейтенант Мидзогути?

Хории подал знак Янагите, который ответил:

– Он был уволен из армии и ведет весьма деятельную жизнь в своем родном городе.

– А его глаза? – осведомился Верещагин.

– К сожалению, его зрительные нервы не поддались восстановительной терапии.

Верещагин кивнул. Вскоре он вышел из здания вместе с Эбилем и Харьяло.

– Мне на какой-то момент показалось, что ты знаешь этого адмирала, – заметил Харьяло, когда они шли к машине.

– Да, я узнал его почти сразу же. Он служил лейтенантом на Кикладе, в 3-м гвардейском батальоне. А сейчас он на верную дюжину лет старше меня из-за сдвига во времени.

Харьяло удивленно посмотрел на него.

– 3-й гвардейский… Разве его не полностью уничтожили?

– Фактически да. Хории был одним из немногих, кто выжил.

Харьяло бросил взгляд через плечо.

– С Хории, возможно, удастся поладить, но у Суми явно спеси больше, чем ума, – вздохнул он.

– Как у большинства «черноногих», – вставил Эбиль.

Когда они отъехали, Верещагин обратился к Харьяло:

– Матти, тебе ничего не показалось странным? Харьяло немного подумал.

– Кое-что показалось. Все офицеры, которых мы видели, были японцами.

– Черт возьми, а ведь ты прав! – воскликнул Эбиль.

– Еще десять лет назад сорок процентов офицеров, принятых в академии, не были японцами, – Медленно продолжил Верещагин, – а офицеры, отбираемые для службы в колониях, не были японцами в подавляющем большинстве. Любой имеющий связи не захотел бы отстать от своих сокурсников.

– Любой имеющий связи не захотел бы назначения в такую даль, – с горечью согласился Харьяло. – Что-то изменилось. Думаешь, они набрали японский контингент исключительно для нас?

– Матти, меня бы куда больше встревожило, если бы мы были здесь ни при чем. Это означало бы фундаментальные перемены в имперской системе.

– Если так, Антон, то меня еще больше удивляет, что они не приняли твою просьбу об отставке, – заметил Эбиль.

– Принятие отставки Антона выглядело бы компромиссом, спасающим наше лицо, – промолвил Харьяло.

– Не понимаю, – буркнул Эбиль.

– Это могло бы означать, что им не нравится придуманное нами политическое решение и что они хотят от нас помощи в каких-то весьма неприятных мерах, – объяснил Харьяло. – А может, и нечто худшее..

Верещагин вынул из кармана диск, присланный Мидзогути, и вставил его в автомобильную стереосистему. При первом же звуке голоса Мидзогути лицо его окаменело. Качество записи было плохим, а шипение лишало колорита рассказ Мидзо о неудачной операции глаз и о семейных неприятностях.

Изолированный от Земли временным сдвигом и огромным расстоянием, Верещагин хотел услышать от Мидзо беспристрастную оценку происходивших там политических событий. За все эти годы многое изменилось, а официальным источникам Варяг давно научился не доверять. Но если на диске что-то и отсутствовало, так это политические новости.

Верещагин извлек диск и сунул его в карман Матти Харьяло.

– Мидзо наверняка вложил сюда нечто большее, чем обычные банальности. Пусть над диском поработает Тимо Хярконнен – тогда мы, возможно, узнаем, что Мидзо не решился сообщить нам открыто.

Харьяло сжал губы. Остаток пути они проделали молча.

Как только офицеры штаба покинули комнату, полковник Суми тотчас же взорвался:

– Я протестую, вице-адмирал! Вы держали в кулаке этого пронырливого иностранца и позволили ему спокойно уйти!

– Искусство управления, Суми, заключается в умении ощипать гуся, не убивая его, а эффективного управления – в сохранении максимума перьев при минимуме шипения. Нам придется бороться с террористическими движениями. – Он сплел руки на груди. – Вам понадобились бы месяцы, чтобы повторить сделанное подполковником Верещагиным. На мой взгляд, здешняя ситуация требует «зимней кампании в Осаке». С вашего позволения, мы будем придерживаться этой стратегии.

Стиснув зубы, Суми холодно поклонился и вышел из комнаты.

В 1614 году между Иэясу Токугавой и властью над Японией стояли тяжелые орудия, рвы и частоколы, окружавшие замок в Осаке на восемь и три четверти мили. Осаждая крепость зимой, Иэясу вел переговоры с ее защитниками, одновременно держа их за горло. Добившись соглашения о снятии наружных укреплений, он легко захватил замок летом, а слова «зимняя кампания в Осаке» стали поговоркой.

– Хорошо, что у нас здесь имеется враг, – заметил Хории, обращаясь к стенам. – В противном случае нам пришлось бы его выдумать.

 

Среда (309)

Старший сержант службы связи Тимо Хярконнен тихо ругался, кляня на чем свет стоит отставного лейтенанта Хироси Мидзогути.

Второй сын в семействе и, стало быть, не претендующий на долю в наследстве, Мидзогути служил лейтенантом во 2-й роте, покуда не ослеп после взрыва мины. Верещагин отправил его домой на транспортном корабле «Сокаку» с дюжиной других тяжелораненых и ста пятьюдесятью африканерами, высланными за участие в мятеже.

Если только Мидзогути не набили во время операции голову соломой, на диске должно быть нечто большее, чем нудный рассказ об операции и семейных проблемах.

Хярконнен посмотрел на своего помощника.

– Возможно, Мидзо записал этот диск по принуждению, – размышлял тот, – или кто-то подменил ленту.

– Поговорим о возможностях, когда проверим каждый звук, – ответил Хярконнен.

Когда семья Бейерс села ужинать, Ханна Брувер ехидно заметила, что от выражения лица ее мужа может даже молоко скиснуть.

– Мне пришлось полдня препираться с фермерами по поводу налогов, так что у меня есть причины хмуриться, Рауль, – добавила она. – А что не так у тебя?

Санмартин улыбнулся и рассеянно погладил руку жены.

– Я заставил Шу просмотреть целую кипу газет, которую адмирал Хории переслал мне через компьютер.

Шу, некогда старший цензор, был самым опытным зейд-африканским политическим аналитиком.

– Мы на восемьдесят процентов убедились, что все читаемое японцами подвергается тщательной цензуре, и на все сто – что все доставленное нам оперативной группой прошло через особый фильтр. Единственное, чему я верю, это экономические показатели. Цены на бирже растут, заработки нет, а производство падает. Если ты спросишь трех профессоров экономики, что это означает, то получишь три разных ответа, но по моему скромному мнению, это означает, что земная экономическая система стала еще более порочной, и это меня пугает.

– Radix omnium malorum est cupiditas, – быстро вставила его жена. – Любовь к деньгам – корень всех зол.

Санмартин вздохнул. Во время службы на Земле, где требовались «самурайская доблесть и римская дисциплина», он усвоил привычку цитировать латинские изречения при каждом удобном случае. Брувер излечила его этой манеры, переняв ее от мужа.

– Вы оба думали о том, что нам делать, если адмирал Хории решит вновь передать правление «ЮСС»? – вмешался Альберт Бейерс, прежде чем успела войти его жена, чтобы запретить разговаривать за столом о делах.

– Как гласит испанская пословица, Viva el Rey, у muera el mal gobierno – да здравствует король, и смерть плохому правительству. – Санмартин коснулся пальцем обшарпанного стола вроу Бейерс, подумав, что когда-нибудь этот стол очутится в музее, так как за ним делалась большая часть истории.

Зейд-Африки.

– Насколько хороши войска, которые доставил Хории, сэр? – спросил Том Уинтерс, секретарь и телохранитель Брувер.

– Японцы хорошо обучены, но неопытны, – поморщился Санмартин. – Маньчжуры – крутые ребята; их стараются использовать для грязной работы. У нас шутят, что если дома хоть шаром покати, а собака беременна, значит, здесь побывали маньчжуры.

Ханна Брувер покачала головой и пнула мужа ногой под столом.

– Тебе никогда не сделать из него политика, Ханна, – усмехнулся Бейерс, – если он будет продолжать отпускать подобные шуточки.

– Это не совсем шутка, – возразил Санмартин. – Если им прикажут насиловать детей, они сделают это, и возможно, даже с удовольствием.

– Довольно! – свирепо рыкнула Ханна Брувер. —

Больше никакой политики!

В этот момент вошла Бетье Бейерс с полной супницей. Хендрика торжественно шагала рядом, держась за юбку приемной бабушки.

Прозванная друзьями и недругами «Снегурочкой», Брувер работала учительницей, когда ее наняли переводчицей в батальон Верещагина. Не являлось особой тайной, что именно она убедила Альберта Бейерса поддержать Верещагина во время мятежа, после чего Бейерс назначил ее министром внутренних дел своего временного правительства.

Уже замужняя и беременная, Брувер участвовала в первых зейд-африканских выборах и победила, несмотря на свою репутацию правой руки Бейерса, а быть может, благодаря ей. Ее противник хвастался тем, что по возрасту годится ей в дедушки, но как раз это замечание и помогло ей разнести соперника в пух и прах.

В первой Ассамблее Зейд-Африки Брувер была избрана спикером отчасти потому, что она являлась единственным кандидатом, которому можно доверить этот пост без всякого риска, а отчасти потому, что была внучкой Хендрика Пинаара. Пинаар был единственным способным генералом среди мятежников, и все помнили, за что его застрелили – ему хватило храбрости сказать, что восстание «провалилось и что пора подумать и о народе. Брувер была тверда в своих убеждениях и, как политик, ни у кого не просила снисхождения и никому не давала пощады.

– Теперь помолимся – главным образом о мире, – сказала она, взяв за руку вроу Бейерс.

 

Четверг (309)

В Комплексе, на северо-востоке от Претории, были сосредоточены основные промышленные предприятия Зейд-Африки. Здесь производилось все – от предметов домашнего хозяйства до дешевого топлива на спирте для транспорта планеты. Шагая по узким коридорам к центральному конференц-залу, Дайсуке Мацудаира испытывал гордость владельца огромного предприятия. Задержавшись у двери, чтобы поправить узкий галстук, он вошел в комнату, за ним последовали его помощники. Сидевшие вокруг стола руководители отделов – все поголовно африканеры – поднялись при появлении планетарного директора.

Мацудаира занял место во главе стола и взял бумаги у помощника, который нес его портфель.

– Садитесь, джентльмены. Меня зовут Дайсуке Мацудаира. Я ваш новый директор. Первым делом мы споем гимн компании. – После исполнения гимна он продолжил: – А теперь объясните мне нынешнее положение дел «ЮСС» на этой планете.

– Разрешите начать, хеэр планетарный директор, – отозвался высокий тощий человек с коротко стриженными каштановыми волосами.

– Кто вы такой? – осведомился Мацудаира.

– Йоосте Дейзелман. Директор горнопромышленных предприятий и исполняющий обязанности планетарного директора до вашего прибытия. Подполковник Верещагин четыре года назад вернул на Землю хеэра Хосагаву, моего предшественника на посту руководителя горной промышленности. Хеэр Хо-сагава допустил ошибку, слишком явно нарушив законы о местной предвыборной кампании.

– Понятно, – медленно произнес Мацудаира.

– Фактически, – пояснил мужчина, сидевший слева от него, – он пытался подкупить министра финансов. Грубая работа. Министру это не понравилось. Я Николас ван Реенен, директор легкой металлургии.

Игнорируя бесцеремонное вмешательство ван Ре-енена, Мацудаира формально поинтересовался:

– Хеэр Дейзелман, как вы оцениваете наши нынешние операции?

– В этом году впервые за семь лет у «ЮСС» появилась возможность сделать здесь деньги. Мы свернули наши окраинные предприятия и консолидировали операции в четырех директоратах вместо предыдущих девяти. Несмотря на тяжелое правительственное налогообложение за нанесение вреда окружающей среде, горнопромышленные и энергетические операции дадут в этом году небольшую прибыль, и я рассчитываю на прибыли в течение следующих трех лет, так как мы вскоре получим оборудование для контроля за загрязнением.

– А как насчет наших других операций? – спросил Мацудаира, тщательно изучая лежащие перед ним отчеты, дабы не встречаться взглядом с Дейзел-маном.

– Производственные операции дадут в этом году солидную прибыль, в основном обязанную нашим объединенным предприятиям и постоянно увеличивающейся продуктивности Комплекса. Однако строительные и транспортные операции прибылей не дадут, а сельскохозяйственные и лесопромышленные разработки даже принесут значительные убытки.

– Почему? – осведомился Мацудаира.

– Потому что взимаемые правительством налоги за пользование землей и загрязнение окружающей среды делают нерентабельным владение обширными и малоплодородными участками. Постоянного межпланетного рынка сельскохозяйственных продуктов не существует, а на местном рынке бешеная конкуренция. Хотя мы уже продали сорок шесть процентов земельной собственности, оставшейся у нас после правительственной инспекции, было бы разумно продать и остальные земельные угодья частным лицам, готовым их обрабатывать. Мы воздержались от этого шага до получения одобрения с Земли. С учетом строительных и транспортных операций этот сектор слишком громоздок и малоэффективен, чтобы развивать его, соревнуясь с мелкими производителями.

– Мы должны не сокращать, а расширять наши операции! – твердо заявил Мацудаира. – В данный момент от нас требуется увеличить нашу долю на рынке, а не демонстрировать трусость. Каким образом наши мелкие конкуренты добиваются финансирования?

– У правительства имеется фонд развития, и оно объявило о решении предоставлять ссуды по рыночным расценкам кредитоспособным компаниям, которые отказываются финансировать банки. – Дейзелман, сам того не замечая, начал барабанить по столу ручкой. – Банки пришли к выводу, что в их интересах снабжать кредитами наших конкурентов.

Мацудаира глотнул воды из стакана, протянутого ему внимательным помощником, и вкрадчиво поинтересовался:

– Каким образом вы позволили правительству сделать это?

Дейзелман впервые улыбнулся.

– После ошибок, допущенных покойным планетарным директором Тугом и хеэром Хосагавой, наши возможности влиять на правительство стали весьма ограниченными. Фактически правительство предприняло усилия поощрить конкуренцию с нами.

– Этому нельзя позволить продолжаться. Уменьшение рыночной доли – слабость, подвергающая опасности компанию! – почти выкрикнул Мацудаира. – Судьба корпорации Судзуки наглядно демонстрирует угрозу, с которой мы столкнулись. Когда у Судзуки наступили трудные времена, враги изъяли вклады из его банков и распространили по этому поводу грязные сплетни. Когда банкам пришлось приостановить выдачу ссуд, корпорация развалилась, а враги Йоне Судзуки сплясали на его останках.

Мацудаира ткнул вперед пальцем, словно мечом.

– Вы думаете, что наша компания вполне устойчива, но уверяю вас, у нее очень много врагов, а продолжающаяся на этой планете нестабильность послужит отличным поводом для дурных слухов. Бизнес – это война, а на войне много потерь. Надежное и постоянное снабжение зейд-африканскими металлами жизненно важно для нашей компании, а здешняя ситуация подтачивает твердость ее крепостных стен.

Сидящие за столом африканеры молча ждали окончания тирады.

Мацудаира внушительным жестом положил ладонь на пачку бумаг.

– Подобная нестабильность не может продолжаться. Я покончу с ней, чего бы это ни стоило. Наша первостепенная задача – увеличение контроля над индустриальной продукцией и строительными предприятиями, поэтому нам следует либо усилить давление на правительство и заставить его признать наши законные интересы, либо заменить это правительство более сговорчивым. Для этого нам придется вести упорную кампанию. Мой штаб начинает готовить подробный план. Нашим первым шагом будет атака на фирмы, вмешивающиеся в строительный бизнес. Мы должны сокрушить их любой ценой и для начала изъять наши вклады в посторонние строительные операции.

– Мы не можем этого сделать, хеэр Мацудаира, – запротестовал мужчина в очках. – Мы участвуем в нескольких крупных проектах, контракты на которые гарантированы муниципалитетом Йоханнесбурга. Если строительство застопорится, бургомистр аннулирует наши вклады.

Мацудаира бросил взгляд на схему размещения. участников совещания вокруг стола, приготовленную его помощниками.

– Вы заняли пораженческую позицию, хеэр Лангерман, – холодно произнес он. – С этого момента считайте себя уволенным. Пожалуйста, немедленно покиньте это здание. Ваши вещи будут присланы вам.

С оскорбительной неторопливостью Лангерман поднялся и вышел из комнаты.

– По-моему, я выразился достаточно ясно. Кто-нибудь еще занимает пораженческую позицию? – осведомился Мацудаира.

Ван Реенен сердито уставился на него.

– При всем уважении, Мацудаира-сан, вы осел! Вы только что уволили лучшего менеджера индустриальных и энергетических операций!

– Вот как, ван Реенен? Вы также уволены!

– Меня вы не можете уволить, – дерзко заявил ван Реенен. – Я не работаю на вас непосредственно.

Я руковожу одним из ваших многочисленных дочерних предприятий. На этой планете «ЮСС» нелегко сбывать продукцию под собственным именем. – Он ощерил зубы в неком подобии улыбки. – Меня может уволить только мой совет директоров. А человек, которого вы только что уволили, имеет право, согласно контракту, изъять в свою пользу прибыли, полученные его отделом за весь прошлый год.

– Хеэр ван Реенен прав, – мрачно добавил Дейзелман. – Более того, чтобы выполнить наш производственный график, нам, возможно, придется просить хеэра Лангермана вернуться в качестве консультанта. Если вы аннулируете его контракт, это будет означать, что мы не получим прибыли минимум в течение трех кварталов.

– Мы разорвем этот контракт в клочки! Где наш генеральный юрисконсульт? – Мацудаира окинул свирепым взглядом комнату.

– У нас нет генерального юрисконсульта. Эту должность упразднили, как и многое другое. – Ван Реенен усмехнулся. – Что касается разрыва в клочки контракта Лангермана, то вы не сможете этого сделать без подкупа всех юристов планеты. Уже несколько лет каждый контракт этой корпорации подписывается с массой предосторожностей. После того как вашего предшественника расстреляли за измену имперскому правительству, корпорация не имеет и десятой доли того могущества, какое вы, очевидно, ей приписываете. Здесь очень многое изменилось.

Дейзелман взмахнул двадцатирандовым банкнотом.

– Компании даже не разрешено пускать в обращение собственную валюту. Теперь наши деньги печатает правительственный Центральный банк.

Когда погасли последние угольки африканерского мятежа, Верещагин осуществил одну весьма любопытную меру. Он велел майору Коломейцеву, майору Хенке и еще паре дюжин его лучших офицеров, не имеющих специальный поручений, разобраться с корпорацией «ЮСС». Покуда Хенке сосредоточился на военных предприятиях Комплекса, Полярник систематически просеял администрацию и служащих, перераспределяя должности и изгоняя ленивых и бездарных в полном соответствии со своей философией, что пять процентов людей создают девяносто пять процентов проблем. Таким образом Полярник уничтожил последние остатки влияния «ЮСС» на своих служащих. Верещагин завершил этот процесс, отослав на Землю всех японских руководителей и заменив их африканерами.

– Здесь теперь чтят законы, хеэр Мацудаира, – вежливо, но твердо указал Дейзелман, – и «ЮСС» тоже должна им подчиняться. Иначе нас любезно об этом попросят.

 

Пятница (309)

Поздно вечером Харалд Брейтенбах рассеянно просматривал статью в профессиональном журнале, когда зазвонил телефон.

Он снял трубку.

– Алло.

– Свобода, – произнес голос на другом конце провода.

Брейтенбах затаил дыхание. Взяв себя в руки, он ответил на африкаанс:

– Хорошо. Что я могу для вас сделать?

– Ваша машина припаркована у вашего дома? – на том же языке осведомился голос.

– Да. А что?

– Не задавайте вопросов. Вам незачем это знать. Выйдите и убедитесь, что машина не заперта. Примерно через час сообщите полиции, что ее угнали. Мы оставим машину там, где ее будет легко найти.

– Господи! Почему я? – воскликнул Брейтенбах.

– Каждый должен играть в борьбе против угнетения ту роль, на которую он способен, – отозвался голос. – Ваши однокашники, ставшие нашими товарищами, говорили, что вы сыграете свою роль. Это так?

– В общем, да, – промямлил Брейтенбах. – Но в конце концов, это моя машина!

– Товарищи воспользуются ею и оставят в нужном месте. Новые имперцы не так бдительны, как люди Верещагина.

Почти за одну ночь жители Зейд-Африки стали именовать войска Хории «имперцами», а старый контингент солдат «людьми Верещагина».

– На вас не падет никаких подозрений, – продолжал голос. – Так вы сыграете вашу роль или нет?

– Моя машина будет возле дома незапертой, – пробормотал Брейтенбах, напуганный рассказами о том, как поступает с предателями Сопротивление.

– Свобода! Да здравствует Сопротивление! – воскликнул голос.

– Да здравствует Сопротивление, – тупо повторил Брейтенбах. Положив трубку, он буркнул: – Свобода! Какие только преступления не совершаются во имя тебя? – Выйдя из дома, он отпер свой маленький автомобиль.

Спустя час прямо посреди густонаселенного западного района Претории машина Брейтенбаха медленно подъехала к стоявшим на углу двум маньчжурским солдатам, и сидевший на пассажирском месте стрелок дал по ним автоматную очередь. Один маньчжур погиб, второй был серьезно ранен. Полиция обнаружила брошенную машину за дюжину кварталов от места преступления.

 

Суббота (309)

Полковник Суми подошел к дверям особняка правительства в сопровождении отряда «черноногих».

Полисмен у дверей остановил его.

– Прошу прощения, сэр, но вы не можете войти сюда вооруженным. – И никакие последующие угрозы не подействовали на него.

Суми неохотно передал свой пистолет помощнику и оставил у входа большую часть «черноногих».

– Президента Бейерса нет, но спикер Брувер-Санмартин у себя в офисе, и я уверен, что она найдет время принять вас. Это на первом этаже, – сообщил напоследок полисмен на ломаном английском.

Суми поднялся по ступенькам и чуть-чуть задержался наверху.

– Это вы, полковник Суми? – послышался голос Брувер. – Пожалуйста, входите.

Суми вошел в офис в сопровождении двух «черноногих». Он слегка поклонился.

– Вроу Брувер-Санмартин, я хочу немедленно видеть президента Бейерса.

Брувер сидела за металлическим письменным столом в простом темно-синем платье, весьма гармонирующем с ее светлыми коротко стриженными волосами. Единственным украшением, которое она себе позволяла, было стальное обручальное кольцо.

– Хеэр Бейерс в настоящее время отсутствует. Он уехал распекать нерадивых чиновников. Могу я его заменить? Я нахожу десять минут для любого избирателя, который умудрится отыскать мою дверь, так что по крайней мере столько же я могу уделить и вам, – вежливо сказала она, не поднимаясь из-за стола.

– Прошлой ночью стреляли в двух наших солдат. Один из них погиб, – резко заявил Суми.

– Я слышала об этом. Стрелки Африканерского движения сопротивления, – ответила Брувер, не скрывая презрения. – Мои искренние соболезнования товарищам и семьям этих двух солдат.

– Ваша полиция не нашла убийц. Такая ситуация нетерпима и требует срочных мер. Я посоветовал адмиралу Хории взять заложников, дабы удержать жителей города от дальнейших преступлений. Мне нужна ваша помощь в составлении списка имен. – В голосе Суми прозвучала открытая угроза.

– Поставьте первым мое имя, – фыркнула Брувер, глядя ему прямо в глаза.

Сбитый с толку Суми захлопал веками.

– Очевидно, вы не слышали, полковник Суми, что Африканерское движение сопротивления – всего лишь маленькая банда преступных фанатиков, практически не пользующаяся поддержкой населения. Их цель – дестабилизация системы управления, которую я имею честь представлять. Но здесь не Земля, и взятие заложников среди гражданского населения создаст куда большую дестабилизацию, чем все, на что способны террористы. Если вы возьмете заложников, последуют всеобщая забастовка и массовые демонстрации протеста.

– Откуда вы знаете? – резко осведомился Суми и тут же пожалел о вопросе.

– Знаю, потому что сама организую забастовку и возглавлю демонстрации, – спокойно ответила Брувер. – Если ребята из Сопротивления убедятся, что покушения на солдат провоцируют вас на глупые поступки, они будут убивать двух-трех каждую неделю, а я предпочитаю, чтобы ваши люди оставались живыми. Поймите, что только осел мог позволить этим двум беднягам бродить по городу ночью.

Зазвонил телефон, и Брувер взяла трубку.

– Одну минуту, дорогой, – выслушав говорившего, попросила она и посмотрела на Суми. – Это мой муж, майор Санмартин, Вас, конечно, заметили, когда вы входили сюда. Этим утром Рауль заключил со мной пари, что вы придете и предложите нечто подобное. Он хочет знать, арестуете ли вы меня.

Молчание Суми свидетельствовало об отрицательном ответе.

– Рауль, – заговорила в трубку Брувер, – думаю, что мы с полковником Суми достигли взаимопонимания. Чао!

Она положила трубку и холодно окинула взглядом Суми.

– Пожалуйста, не сомневайтесь, что мы сделаем все возможное, чтобы найти убийц ваших солдат. Коль скоро «ЮСС» контролирует все поставки на эту планету, вы можете поинтересоваться у мистера Мацудаи-ры, каким образом так много оружия с Земли попадает в руки здешних фанатиков. Как я уже говорила, меня очень расстроило это происшествие, и я выражаю глубокие соболезнования от имени моего народа.

– Они приняты, – угрюмо произнес Суми.

– Тогда, полковник, если вы не намерены меня арестовать, я должна вернуться к работе. Я уже ответила на одиннадцать звонков своих избирателей, жалующихся на девушек, которых привезла ваша группа. У нас есть законы, запрещающие проституцию, и мои богобоязненные единоверцы предельно шокированы. Я была бы вам крайне признательна, если бы вы сделали их присутствие менее навязчивым. Благодарю вас за визит. Надеюсь, вы получили не меньшее удовольствие.

– В некотором роде, мадам спикер, – промолвил Суми, кланяясь с невольным уважением.

– Кстати, полковник Суми, по местному календарю Рождество приходится на ближайший вторник. Так что счастливого вам Рождества.

– Счастливого Рождества, мадам спикер, – мрачно ответил Суми.

Когда дверь за ним и «черноногими» захлопнулась, Брувер облегченно вздохнула и закрыла глаза. Потом, заметно дрожа, она начала растирать виски.

Спустя несколько минут телефон зазвонил вновь. Брувер открыла глаза и взяла трубку, посматривая на видеоэкран.

– Алло, Ханс. Что тебе нужно?

– Просто проверить, все ли в порядке. Убедиться никогда не вредно, как в истории с танго.

– С танго? – переспросила Брувер.

– Неужели Рауль не рассказывал тебе про свои отношения с танго? У мужей не должно быть секретов от жен, – нарочито простодушно заметил Кольдеве.

Брувер задумчиво разглядывала его изображение на экране.

– Как тебе известно, – продолжал офицер, – финны самые застенчивые люди на Земле. Ты, конечно, слышала анекдот, как финские мужчина и женщина провели вместе на необитаемом острове пять лет, а когда за ними прибыл корабль, наперебой закричали: «Слава Богу, что вы приплыли! Пожалуйста, представьте нас друг другу. Нам так нужно поговорить!»

Чувство юмора Ханса Кольдеве развивалось среди боев, что, естественно, отразилось на его специфике.

– Тем не менее финны обоих полов ходят в танго-клубы знакомиться друг с другом, и, когда Рауль только-только прибыл на Ашкрофт, вся 3-я рота ожидала, что уж в танго-то он эксперт. Поэтому все были изрядно разочарованы, узнав правду.

Патронессы зейд-африканских благотворительных организаций давно убедились на своих многочисленных балах, что в танцах Рауль Санмартин обладает грацией балаганной марионетки.

– Как много из. всего этого вы выдумали? – устало спросила Брувер.

– Меньше половины. – Кольдеве деликатно кашлянул. – Я слышал свидетельства из нескольких надежных источников.

Брувер улыбнулась – она уже успела расслабиться после визита Суми.

– Так где там Рауль? Это ведь он подговорил тебя позвонить, верно?

Кольдеве начал было энергично жестикулировать, но на экране появился Санмартин.

– Не уверен, что кто-нибудь в Аргентине моложе девяноста лет умеет танцевать танго.

Брувер окинула взглядом обоих.

– Это было лучшее, что мы успели придумать за такой короткий срок, – признался Кольдеве.

Три хорошо организованных полицейских рейда на дома сочувствующих АДС закончились задержанием двух подозреваемых, а также добычей в виде десяти килограммов листовок и трех компьютеров. Более крупной дичи обнаружено не было.

 

Воскресенье (310)

Старший рядовой Босман вздрогнул, расслышав гул вертолета. Сидя на корточках в густых кустах, он посмотрел на сержанта Ниило Лейколу.

– Кто бы это мог быть?

Лейкола также уже услышал посторонний звук.

– Посмотрим. – Поднеся к глазам бинокль, он стал методично изучать небо над их укрытием.

Через несколько минут маленький вертолет коснулся травы, и на землю выпрыгнули три человека в имперской форме, вооруженные винтовками. Они замахали руками, вертолет взлетел и скрылся за деревьями. Разобрав снаряжение, прибывшие двинулись к опушке леса.

– Охотнички, – с отвращением хмыкнул Лейко-ла. – Спустимся по склону и перейдем овраг. Поглядим, насколько нам удастся к ним приблизиться.

Спустя двадцать минут лейтенант Иса Миядзато услышал шепот из-за кустов:

– Пожалуйста, остановитесь, сэр. – Он подчинился, и оба его спутника едва не налетели на него.

Лейкола вышел из-за древовидного папоротника.

– Я сержант Ниило Лейкола, 3-й взвод 1-й роты 1-го батальона 35-го имперского стрелкового полка. Пожалуйста, назовите себя и объясните ваше присутствие здесь. – Лейкола слегка наклонил автомат, не давая трем японским офицерам усомниться, что в случае чего он просто разрежет их очередью пополам.

Миядзато неприятно усмехнулся.

– Я лейтенант Миядзато из 6-го императорского гвардейского батальона. Мои спутники – лейтенант Акамине и младший лейтенант Кудокава, офицеры 1-го батальона маньчжурского полка. Мы прилетели поохотиться.

– Это природный заповедник, сэр. Пожалуйста, положите винтовки на землю и сядьте, – попросил Лейкола.

– Что это значит? – с раздражением бросил Акамине. – Разве вы не видите, что мы имперские офицеры?

– Вижу, сэр. Но в этом районе охота запрещена. Я вынужден задержать вас до прибытия старшего офицера, который поместит вас под арест. Майор Коломейцев скоро здесь будет. Пожалуйста, положите ружья на землю и ждите его прибытия. – Словно подчеркивая это распоряжение, Босман также вышел из-за кустов, наклонив винтовку.

Миядзато посмотрел на своих спутников. Все трое положили ружья и сели.

Спустя десять минут Лейкола снова услышал гул вертолета и ощутил легкий толчок на запястье. Включив рацию, он отозвался:

– Лейкола слушает.

– Это Коломейцев. Я спускаюсь.

На образовавшееся в результате падения древовидного папоротника свободное место спустился канат, вниз по которому ловко соскользнул Петр Коломейцев. Он быстро освободился от каната, и вертолет отлетел, чтобы приземлиться на поляне. Три молодых офицера тут же вскочили, Миядзато отдал честь.

Коломейцев ответил на салют.

– Я майор Коломейцев. Вы прибыли сюда охотиться на амфитилий?

– Да, сэр, – отозвался Миядзато.

– Тогда считайте себя арестованными. Здесь охота запрещена. На всех картах, выпущенных за последние пять лет, заповедник четко обозначен. Местное правительство очень серьезно относится к дикой природе, и мы их поддерживаем. Наша основная обязанность – охота на террористов. Охота на амфитилий лично мне не кажется особо увлекательной – они не научились бояться людей и тем более не в состоянии отстреливаться. Вы знали, что это заповедник?

Миядзато отвел взгляд.

– Нет, сэр.

– Невежество не может служить оправданием. Более того, километрах в пятидесяти отсюда находится база Африканерского движения сопротивления. Так как они еще не настолько напрактиковались, как сержант Лейкола и рядовой Босман, то могут для разнообразия устроить засаду. Если бы вы наткнулись на них, прежде чем вас обнаружили, то нам пришлось бы докладывать адмиралу Хории о трех новых трупах.

Лейкола подавил улыбку. Люди Коломейцева, несомненно, куда больше симпатизировавшие амфити-лиям, нежели японским офицерам, называли себя «ночными оборотнями» и обладали солидным опытом в выслеживании противника. Во время гражданской войны на Новой Сибири насмерть перепуганные местные жители прозвали их «dukhi», что по-русски означает «призраки». Ребята из АДС хорошо это знали.

– Любых террористов, с которыми мы могли столкнуться, ожидали бы крупные неприятности, сэр! Хай! – Миядзато внезапно выхватил из кобуры пистолет, скорчил свирепую гримасу и принял угрожающую позу. Дуло пистолета остановилось в тревожной близости от Босмана.

– Что означает ваше поведение, лейтенант? – вскинулся Полярник.

– Ничего, сэр, – несколько растерянно ответил молодой офицер, опуская пистолет.

– Почему ваш пистолет не на предохранителе? – обманчиво мягким голосом осведомился Коломейцев.

– Он не заряжен, сэр.

– Пожалуйста, лейтенант, поставьте пистолет на предохранитель и передайте его мне.

Молодой офицер с недоверием посмотрел на Полярника, но повиновался.

Коломейцев взвесил в руке пистолет.

– Неплохое оружие.

Лейтенант не уловил иронии в его голосе.

– Так точно, сэр! – с гордостью заявил он. – Это «Накамура». Сделан по специальному заказу. Спусковой механизм отшлифован для спортивной стрельбы.

– А вы уверены, что он в самом деле не заряжен? – неожиданно резко поинтересовался Полярник.

Лейтенант весь напрягся.

– Да, сэр!

Коломейцев прицелился в переносицу молодого офицера и освободил предохранитель. После этого он спокойно передвинул дуло на несколько сантиметров вправо и плавно нажал на спуск. Пистолет подпрыгнул в его руке.

Коломейцев повернул оружие дулом к себе, принюхиваясь к дыму.

– Вы правы. Спуск очень легкий. – Кудокава и Акамине испуганно смотрели на него. Полярник вынул магазин, извлек из камеры патрон и защелкнул предохранитель. И только после этого вернул оружие владельцу. – Не спускайте пистолет с предохранителя, пока не вернетесь в ваше подразделение, – приказал Коломейцев и зашагал к опушке леса, где стоял его вертолет.

Лейкола подобрал винтовки всех троих офицеров и передал их Босману.

– Пожалуйста, следуйте за нами, – распорядился он и ехидно добавил: – В будущем, лейтенант, постарайтесь быть поосторожнее. Майор Коломейцев не любит случайных смертей.

Адмирал Хории, разумеется, пришел в бешенство, услышав о происшедшем, но это оставило Коломейцева полностью равнодушным. Даже ребята из АДС не решались охотиться на амфитилий в лесу, охраняемом людьми Полярника.

 

Понедельник (310)

Йопи ван Нейс склонился над столом и хлопнул ладонью по крышке.

– Единственный способ очистить эту планету от имперской заразы – убивать как можно больше им-перцев!

– Попей-ка лучше пива, пока мы совещаемся, Йопи, – крайне оскорбительным тоном бросил Филлипбон.

– Кончай, Филлипбон. А ты успокойся, ван Нейс, – приказал Геррит Тербланш. – Мы все должны быть заодно. – Он осмотрел лица людей, собравшихся в подвале.» – Никто не сомневается в преданности делу кого бы то ни было из присутствующих здесь.

Оставшиеся в живых лидеры Африканерского движения сопротивления были молоды, но тверды духом. Самый старший из них, Тербланш, всего несколько лет назад закончил учебу. В отличие от товарищей, изучавших в большинстве своем философию или общественные науки, он был инженером и легко успокаивал не в меру экспансивных деятелей. К тому же, будучи одним из немногих лидеров движения, не загнанных в подполье, Тербланш не намеревался тратить на политику весь Сочельник.

Съежившись под его взглядом, Филлипбон уставился в стол.

– Верещагин дышит нам в затылок, – буркнул он. – Казнь нескольких имперских солдат на улицах нам не поможет, а только убедит народ в том, что мы – шайка гангстеров.

Ван Нейс снова ударил ладонью по столу.

– Значит, народ нужно просветить!

Движение уже открыло нескольких предателей в своих рядах. Пятна их крови еще виднелись на столе.

– Уймись, Йопи, – вздохнул Тербланш.

– Мы должны так планировать наши операции, чтобу с их помощью достигать намеченных целей, а не привлекать любителей острых ощущений, – заметил Филлипбон. – Если мы хотим казнить имперцев, то должны начать с нового адмирала.

– А почему не с Верещагина? – захотел узнать ван Нейс.

– Потому что мы уже дважды пытались его убить и оба раза потерпели неудачу. А новый адмирал пока не настолько бдителен. – Филлипбон усмехнулся. – Кроме того, новые имперцы не любят Верещагина.

Несколько голов утвердительно кивнули.

– Хорошая идея, – одобрил кто-то.

– Ты согласен, Йопи? – осведомился Тербланш.

Ван Нейс вздохнул.

– Думаю, нам следует продолжить уличные казни, но я согласен, что первым делом мы должны расправиться с фашистским адмиралом. Прошу о чести осуществить эту операцию.

Филлипбон кивнул.

– Согласен, – сказал и Тербланш. – Составишь план и доложишь.

Ван Нейс с гордостью поклонился.

Во. время мятежа он служил рядовым милиции в Кругерсдорпе и случайно остался ночевать у девушки, когда люди Верещагина сожгли бараки отряда «Гармония». Той ночью погибли все двадцать девять его товарищей, и зрелище их трупов неустанно преследовало ван Нейса в кошмарных снах.

Позднее в тот же день какой-то террорист, обстреляв из угнанного хлебного фургона двух японских офицеров на улице Претории, серьезно ранил одного из них, а также случайно попавшего под огонь пожилого горожанина.

 

Вторник (310)

В середине длинной и витиеватой рождественской проповеди молодого либерального священника Брувер ткнула мужа в ребра, отлично зная, что он еще в Академии научился спать с открытыми глазами.

После же церкви, пока Хендрика и ее котенок заполняли дом разноцветными клочками подарочных оберток, а Рауль и Бетье Бейерс готовили рождественский ужин, Ханна занялась ежегодным ритуалом возвращения нераспакованных подарков лицам, пытавшимся заручиться ее благосклонностью. Сопроводительные записки сообщали, что мадам» спикер принимает подарки только от ближайших родственников, что муж мадам спикер не принимает подарки вообще ни от кого, включая ближайших родственников, и что дочь мадам спикер сегодня получила слишком много игрушек.

Наблюдая во время обеда за мужем, Брувер склонилась к его плечу и шепнула:

– Ты опять нервничаешь. Надеюсь, ты не собираешься работать?

– У нас ночные учения, – смущенно признался Санмартин.

– Что еще за выдумки, Рауль? Сейчас Рождество, идет дождь, а после празднования прошлой ночью половина твоего батальона наверняка мучается похмельем. Это идея Петра?

Санмартин кивнул. Полярник хотел избавить солдат от избытка энергии, дабы у них не возникло искушение провести всю неделю в барах в поисках стычек с «черноногими».

Брувер вздохнула.

– Хорошо. Только подожди, пока Хендрика не ляжет спать. – Убедившись, что никто не обращает на них внимания, она тихо добавила: – Вчерашними выстрелами дело не кончится – будут и другие теракты, верно?

– Мы приглядываем за ними, – ответил ее муж.

Старший рядовой Ян де Беерс с беспокойством вглядывался в темноту. Хотя глаза его ничего не видели, слух и инстинкт подсказывали, что в лесу что-то движется.

Спустя восемьдесят четыре секунды он был «убит».

Де Беерс плюхнулся в грязь, глядя на красные пятнышки на своей форме, которые изображали пулевые ранения, превратившие его в «труп».

– Вот дерьмо! – с искренним чувством воскликнул он.

«Разделавшись» с де Беерсом, солдаты 3-й роты, кстати его друзья, без труда покончили с 1-м взводом. Межротные маневры, воспринимались солдатами вполне серьезно, и «убитого» де Беерса терзали неприятные предчувствия, что он утратил былое уважение у товарищей.

Его опасения целиком оправдались, когда сержант Кирилл Орлов сел рядом и стянул с себя маску. Спина и правый бок Орлова были испещрены пятнышками, почти такими же красными, как его щеки.

– Привет, Ян. Неужели ты не слышал, как приближаются ребята Кольдеве, прежде чем они тебя «подстрелили»? – любезно осведомился Орлов. – Или ты был слеп и глух?

– Слеп и туп, – поправил его де Беерс. – Это были ребята де Канцова. Теперь я понимаю, что они проделали. Пока один из них отвлекал внимание, Еленов подкрался сзади и дал по мне очередь из автомата с глушителем. Мне и впрямь почудилось, что там кто-то есть, но ведь Палач говорил, что в лес вход воспрещен.

– Ты и впрямь тупица, Ян! Да, Палач это говорил. Но ведь я предупреждал тебя, что он врет, чтобы сделать маневры поинтересней. И на кой черт мне понадобилось становиться сержантом? – привычно заныл Орлов. – Наверняка я тогда был пьян!

Никто не был так щедр на похвалы, как Кирилл Орлов, – когда все шло хорошо. Впрочем, он не утрачивал общительности и при противоположном варианте.

– Знаешь, сколько пройдет месяцев, прежде чем де Канцов и Береговой перестанут меня изводить? – задал он риторический вопрос.

– Много, – вздохнул де Беерс. – И каждый раз, когда они будут напоминать тебе об этом, ты не преминешь отыграться на мне.

– Тоже верно, – мрачно согласился Орлов.

Де Беерс ощущал себя полнейшей посредственностью, но, как однажды заметил Карл фон Клаузевиц, на войне даже посредственность достижение.

Прислонившись к древовидному папоротнику в ожидании конца маневров, де Беерс позволил себе отвлечься.

– Правда, здесь какая-то призрачная атмосфера? Что бы ты сделал, если бы из-за кустов вдруг появилось чудовище Франкенштейн?

– Что ты несешь? Неудивительно, что Грязный Дэ-Ка смог тебя одурачить! Чудовище Франкенштейн? Я видел этоГ фильм. У нас во 2-м взводе есть такой парень. На поверку он не такой уж крутой.

Де Беерс решил не рассказывать Орлову, что его внимание было отвлечено тихими стонами и звяканьем цепей в кустах.

Три стрелковые роты 1-го батальона значительно отличались друг от друга. 1-я рота, сформированная Полярником, славилась устрашающей эффективностью, 2-я рота – уверенной компетентностью, а 3-я рота – безумной решительностью. Причин такого расклада никто не знал.

Верещагин, Харьяло и Санмартин издали следили за маневрами.

– Ханс не менее ловок, чем Рауль, – заметил Харьяло.

– Даже более, – подтвердил Санмартин.

– Ты видел прошлой ночью Юрия Малинина? – спросил у Харьяло Верещагин.

– Наш достойный сержант шлет тебе свои комплименты и хочет знать, может ли он расстрелять старшего рядового Пригала?

– А что натворил Пригал на сей раз? – осведомился Верещагин с бледным подобием улыбки.

– Наш старший рядовой добрался до старого бака с запасом топливного спирта и решил, что это поможет ему весело провести Рождество. К несчастью, он орудовал паяльной лампой с большим рвением, нежели опытом, и у него ничего не вышло.

Старший рядовой Пригал был водителем бронемашины в штурмовой роте Палача. За свою четырнадцатилетнюю военную карьеру он десять раз получал звание старшего рядового и девять раз его лишался. Причиной последнего, как правило, были поступки, которые не стал бы совершать даже последний придурок, однако некоторые из них требовали немалой изобретательности.

Если командир взвода Пригала, лейтенант Муравьев, считал его своим личным крестом, который ему придется нести до конца дней, то Палач смог значительно улучшить показатели своей роты, донимая нерадивых и тупых солдат вопросом, сколько они платят Пригалу за уроки. Многие подозревали – и не без оснований, – что Хенке держит Пригала при себе из чистого любопытства, стремясь увидеть, что тот выкинет в следующий раз. Справедливости ради следует отметить, что по крайней мере в двух сражениях Пригал сработал именно так, как от него требовалось, хотя и по абсолютно неверным причинам.

Верещагин закрыл глаза.

– Попробую угадать, чем это кончилось. Пока Пригал размышлял, почему спирт не выливается, бак взорвался.

– Очевидно, ты лучше Пригала разбираешься в физике. Как ни странно, с ним все в порядке, если не считать полностью выгоревших бровей, – закончил Харьяло.

– Пожалуйста, передай батальонному сержанту, что он не может расстрелять рядового Пригала, если только тот не повторит свою попытку. Что еще говорил Юрий?

– Просил передать, что «chizhiki» опять не дают ему покоя.

Верещагин усмехнулся. «Чижиками» называли бюрократов в мундирах. Не говорящие по-русски солдаты утверждали, что это самое страшное ругательство в устах батальонного сержанта Малинина. Вполне возможно, так оно и было. Улыбка исчезла с лица Верещагина.

– Что сказал онколог? – спросил он.

Харьяло нахмурился.

– То же, что и в прошлый раз. С применением химиотерапии, облучения и замены клеток он дает Юрию максимум двенадцать месяцев.

– И как это воспринял Юрий? – настаивал Верещагин. Санмартин отвел взгляд.

– Как и прежде. Вежливо сообщил врачу, что умрет только когда ему заблагорассудится – а именно: спустя четыре минуты после того, как я удостоверю его негодность к строевой службе. – Лицо Харьяло исказила гримаса боли. – Антон, Юрий научид меня, как быть солдатом. Он знает об этой профессии больше, чем Господь Бог. Как я могу приказать ему собирать вещи и отправляться умирать, потому что он больше не в состоянии выполнять свою работу?

– Ты не можешь, Матти, и я тоже не могу. Мне приходилось делать много малоприятных вещей, но всему есть границы. – Верещагин приложил ухо к радио и заметил: – Петр вставляет фитиль взводу Мигера. Что ты думаешь об АДС?

– Аксу, Рауль, Петр и я сошлись на том, что они что-то замышляют. Петр считает, что у них полно мальчишек, желающих самоутвердиться. В лесу с ними не будет особых неприятностей – они голодны и сбиты с толку. А вот городские ребята могут попытаться спровоцировать адмирала Хории.

– Да, хотел бы я знать, сможем ли мы их нейтрализовать, прежде чем они осуществят достаточно бессмысленных актов насилия, чтобы побудить Хории ответить столь же бессмысленными репрессиями. Пожалуйста, напомни Петру, что террористов лучше брать живыми – от них может быть польза.

Харьяло кивнул, понимая, что Полярник по-философски воспримет подобные требования. Хотя Коломейцев искренне полагал, что брать в плен определенные категории личностей – в частности, студентов-террористов – пустая трата сил, он привык к своеобразному взгляду Верещагина на эту проблему.

Верещагин посмотрел на часы.

– Мне нужно возвращаться в штаб-квартиру Хории. Дашь знать, как здесь идут дела.

Харьяло снова кивнул.

– Если хочешь, попрошу Ханса выбрать для тебя книжку поинтересней.

– Спасибо, Матти, но может показаться немного вызывающим, если я в такой момент буду слоняться с книжкой по штаб-квартире адмирала Хории.

– А еще все-таки чисто теоретически существует опасность, что ребята из АДС, мерзнущие в своих промокших палатках, могут попробовать затеять с нами свару, пока мы тут палим друг в друга холостыми патронами. Что ты собираешься сообщить адмиралу?

– Откровенно говоря, – признался Верещагин, – я не собираюсь обсуждать с ним эти вопросы.

Харьяло объявил об окончании учений спустя девять часов, когда значительные части обеих рот оказались «выведенными из строя». По пути назад Санмартин заглянул в казарму 3-й роты на окраине Йоханнесбурга.

В ротной столовой дородная Каша Владимировна прервала свои хореографические этюды у плиты, чтобы поприветствовать его. Не слушая возражений, она усадила Санмартина всего в нескольких футах от рояля, на котором играл Летсуков, сунув ему в одну руку полную тарелку, а в другую чашку чая, которого офицер терпеть не мог. Вспомнив об этом, кухарка забрала чай и вылила его в цветочный горшок, избавив Санмартина от необходимости дожидаться, пока она повернется к нему спиной.

Летсуков играл «Героическую» симфонию Бетховена, которую именовал «корабельной музыкой» – капитаны боевых транспортов часто включали ее запись во время десантных операций. Зейд-Африка была третьей планетой, на которую со всеми предосторожностями доставили рояль Летсукова.

На стене столовой висела надпись: «Торговцам и кошкам вход воспрещен!» Санмартин усмехнулся. С тех пор, как он сдал командование 3-й ротой, здесь мало что изменилось.

Наблюдая за трапезой солдат, он узнавал среди них русских по тому, как они малюсенькими кусочками ели черный хлеб. Самые старшие среди них были детьми во время последовавшего за катастрофой голода, когда один ломтик хлеба был обедом, а другой – ужином. Сейчас им было лет тридцать пять – тридцать семь, но это являлось результатом временного сдвига, когда батальон перебрасывали из одной колонии в другую. На Земле их помнили только глубокие старики. Эти люди знали, что такое голод, и знали це. ну хлебу.

После того как Санмартин размешал ложкой пищу в тарелке, чтобы выглядело так, будто он ел, к нему подошли Кольдеве и Исаак Ваньяу – высокий негр, сержант 10-го взвода.

– Ханс, Матти просил меня зайти поздравить тебя и твоих ребят. Вы задали Петру работу.

– Я тоже так думаю, – рассмеялся Кольдеве, – хотя держу пари, что Петр считает, будто задал работу мне. Как бы то ни было, ты как раз вовремя! – Он довольно потер руки. – Мы решили провести поэтический конкурс.

Хотя Санмартин хорошо знал традиции 3-й роты и наклонности Кольдеве, сообщение застало его врасплох.

– Поэтический конкурс? – переспросил он, отодвинув тарелку. 3-я рота охотно участвовала в наблюдениях за животным миром, в полном составе посещала лекции по морской биологии и, что еще более невероятно, поставила оперу в содружестве с любительской труппой в Йоханнесбурге. Однако поэтический конкурс выглядел несколько эксцентрично даже по стандартам этой роты.

Исаак Ваньяу пожал плечами.

– Капитан Ханс думает, что мы должны провести его, прежде чем штабные вертушки найдут для нас другое занятие.

Санмартин усмехнулся. Слово vertushka означало болтливую легкомысленную женщину. Ваньяу, завербованный в армию из мятежников, разгромленных батальоном Верещагина на Ашкрофте, был неиссякаемым источником русско-финского сленга, который старательно копировали у него африканер-ские новобранцы.

– Возможно, Ханс прав, – заметил Санмартин. – Нам будет полезно устроить шоу перед началом действий против АДС.

Ваньяу задумчиво кивнул.

– Это куда лучше, чем торчать без дела в гарнизоне.

– Вот именно, – вмешалась бессовестно подслушивавшая Каша. – А то уже говорят, что в гарнизоне женщины могут делать все, а мужчины – остальное.

– Главным образом, не обижать кухарку, – подмигнул Ваньяу.

– Поэтический конкурс? – вновь, повторил Санмартин. – Придется задать тебе вопрос, Ханс, что ты читал на этой неделе.

Кольдеве любил литературу еще больше, чем грубые шутки.

– «Дон-Кихота» Сервантеса, – снисходительно ответил он, – хотя это никак не связано с тем, почему мы решили провести поэтический конкурс.

– Правильно, а сэр Вальтер Скотт никак не связан со словесным поединком, в который ты пытаешься нас втянуть. А «Юргена» тоже написал Сервантес?

– Нет, его написал Кэбелл.

– Слава Богу! А то когда ты начал цитировать «Юргена» женщинам, я подумал, что твоя подружка собирается поставить тебе фонарь под глазом.

– Моя бывшая подружка, – поправил Кольдеве, – и она действительно поставила мне фонарь, хотя это не имело ничего общего с «Юргеном». Тебе нравилась Элиза, верно?

– Она была симпатична, но не такая, как Марта. А что это за «Дон-Кихот»? – поинтересовался Санмартин, зная, что Кольдеве всегда готов поделиться информацией. – Очередной вестерн?

– Нет, это вечная история – горькая сатира, показывающая, что только дураки и безумцы продолжают верить в такие вышедшие из моды понятия, как рыцарство и душевное благородство.

– Дураки и безумцы, – повторил Исаак Ваньяу. – Точь-в-точь наш портрет.

В качестве старшего по званию Санмартин должен был выбрать тему для конкурса и выбрал «дураков и безумцев». Это пришлось по вкусу лейтенанту Дэнни Мигеру, командиру 11-го взвода. Бывший наемник, Мигер был ирландцем до мозга костей и заявил, что это обусловливает его особый интерес к поэзии, дуракам и безумцам. В итоге победителями конкурса единодушно были признаны Мигер и младший капрал Толя Полежаев из 10-го взвода.

По пути домой Санмартин думал, что вечер был очень интересным – даже по стандартам 3-й роты.

 

Среда (310)

Рано утром водитель древнего седана заметил двух «черноногих», патрулирующих улицу Йоханнесбурга. Он дал знак пассажиру, который извлек из-под сиденья винтовку.

Когда машина медленно подъехала к намеченным жертвам, стрелок прицелился сквозь открытое окошко в ничего не подозревающего патрульного, прижимая к щеке приклад, и нажал на спуск. В результате произошел взрыв магазина, содержащего сорок пятимиллиметровых патронов.

Взрывом оторвало руки и нижнюю челюсть стрелка. Один из осколков пластикового магазина угодил в череп водителя чуть ниже височной кости. Шофер умер, не приходя в сознание. Стрелку повезло куда меньше. Утренние издания поместили несколько жутких фотографий.

Тербланш созвал экстренное совещание исполнительного комитета АДС. К несчастью, подготовка операции оставляла желать лучшего, поэтому никто не мог сказать, откуда взялся злосчастный магазин. Тербланш справедливо подозревал, что это не единственный магазин среди боеприпасов АДС, над которым поработали люди Верещагина.

В результате навязчивого внимания ко всем машинам многочисленных полицейских в штатском, среди которых, возможно, были бойцы разведывательного взвода Верещагина, уличные убийства были на неопределенное время приостановлены.

 

Четверг (310)

Прибыв в здание муниципалитета Йоханнесбурга, причудливо именуемое Форт-Зиндернеф, чтобы встретиться с Ханной Брувер, капитан Янагита был изрядно удивлен, когда его направили в маленький тир в подвале.

Спустившись вниз, офицер разведки неуверенно пожал руку спикеру Ассамблеи.

– Я… э-э… несколько удивлен, увидев вас здесь.

Брувер подвела его к линии огня.

– Стрельба помогает мне сосредоточиться и в то же время расслабиться. К тому же очень немногие из моих коллег будут приставать ко мне с неприятными вопросами, когда у меня в руке пистолет. Не беспокойтесь насчет наушников – я пользуюсь глушителем.

Брувер стреляла по мишеням-силуэтам. Янагита заметил, что следы от пуль кучно лежали на груди фигурок.

– Вы отличный стрелок, – похвалил он. – Вас учил муж?

– По моему настоянию, – улыбнулась она. – Это довольно занятная история. Когда я впервые пришла работать в батальон подполковника Верещагина, Рауль одолжил мне пистолет на случай нападения. После того, как я таскала его два месяца, он сознался, что оружие незаряжено. Насколько мне известно, Рауль дважды был ранен, но не думаю, что он когда-нибудь находился ближе к смерти, чем в тот момент. – Она посмотрела на Янагиту. – Если адмирал Хории послал вас узнать, какова моя цена, пожалуйста, передайте ему, что мои требования абсолютно непомерны – муж уверяет меня в этом время от времени.

– Нет-нет, мадам спикер, – поспешно возразил Янагита. – Адмирал Хории прислал меня передать вам извинения за чрезмерное рвение и неподобающее поведение полковника Суми. Он очень расстроился, услышав об этом.

– Надеюсь, это означает и заверения адмирала, что подобное никогда не повторится, – промолвила Брувер с притворным легкомыслием. – Уверена, что вы пришли узнать обо мне побольше.

Она улыбнулась при виде явного смущения Яна-гиты. Тщательно прицелившись, Брувер выстрелила тремя последними пулями, которые проделали аккуратные дырочки над изрешеченной грудью человечка.

– Муж упоминал, что адмирала Хории расстроила одна из песен, которую стали петь его солдаты. Это, часом, не был «Маленький оловянный солдатик»?

– Нет, это другая песня – по-моему, она называется «Свистящий свин». Адмирал опасается, что она может вызвать недовольство у местного населения.

Хории особенно расстроил один из самых вызывающих куплетов, связанных с кампанией на Новой Сибири.

– Насколько мне известно, – объяснила Брувер, – солдаты Антона пели эту песню еще до появления адмирала на свет. Пожалуйста, заверьте адмирала Хории, что местное население к ней давно привыкло. Сейчас уже существуют семь или восемь куплетов на африкаанс.

– Но эта песня такая… мрачная.

– Как и сама война. Батальон моего мужа множество раз отправляли на бойню, как свиней, понятно, что людей это возмущает.

– Понимаю, – протянул Янагита, хотя он явно ничего не понимал.

– Уверена, что адмирал тоже поймет. Мне также показалось, что его беспокоит сельскохозяйственный закон?

– Со стороны выглядит довольно странной мерой требование, чтобы семьи поддерживали годовой продуктовый запас.

– Сушеный горох, бобы, чечевица, картофель, фрукты, рыба, мясо, кукуруза, топливный спирт, мука, сахар, соль, яйца и молоко, – процитировала Брувер текст закона. – С помощью церкви приходские объединения отчитываются о пополнении запасов ежеквартально.

– Адмирала интересует, насколько необходима эта мера, – с сомнением промолвил Янагита. В действительности адмирал сказал, что у голодных людей нет времени для политики, а избыток пищи сделал население Зейд-Африки вполне пригодным для мятежей.

– Мы были вынуждены пойти на это. Вам следует расспросить моего мужа о военных преимуществах закона, но с экономической точки зрения он имел огромный смысл. «ЮСС» изначально ориентировала Зейд-Африку на производство сельскохозяйственных излишков для экспорта на другие планеты, поэтому решение компании девять лет назад сократить межпланетные перевозки породило самый настоящий экономический хаос, явившийся одной из причин мятежа. Так что создание продуктовых запасов обеспечило нас рынком для торговли сельскохозяйственными излишками, а хранение запасов в частных домах куда дешевле, чем строительство силосных башен. Отмена закона приведет к резкому скачку инфляции.

– Понимаю, – вежливо вставил Янагита.

– Я в этом не уверена, – спокойно заметила Брувер. – Во время мятежа тысячи людей погибли или лишились крова, а после его окончания многих выслали, хотя немало моих соотечественников предпочли бы увидеть высланных убитыми за все, что они натворили. Если бы за дело взялась имперская служба безопасности, убитых и депортированных было бы гораздо больше. Все это результат экономических просчетов «ЮСС», капитан Янагита. Мы не хотим, чтобы такое повторилось.

– Понимаю, – в третий раз произнес Янагита.

– Могу я еще чем-нибудь вам помочь?

– Адмирала беспокоит, что наши досье на вас и вашего мужа кажутся неполными, – откровенно признался Янагита. – Вы оба очень молоды, и выглядит необычным, когда таких молодых людей, как ваш муж, повышают в звании в обход старших коллег. Нам бы хотелось знать побольше о вас.

– Уверена, что у вас нет никаких порочащих сведений обо мне и Рауле, хотя командир соединения, в котором он служил на Земле, несомненно, оставил в его характеристике несколько нелестных замечаний.

Янагита отвел взгляд.

– Командир 11-го ударного батальона говорил, что ваш муж не совсем серьезно относится как к роли имперского правительства, так и к профессии военного.

Брувер кивнула и заменила обойму в пистолете.

– Да, он говорил об этом и Раулю. Мой муж совершенно не любит чай и как-то заявил в офицерской столовой, что некоторое превосходство зеленого чая обязано сравнительному отсутствию в нем мышиного помета. Его просьба о переводе в колонии была удовлетворена вскоре после этого. – Она снова прицелилась. – Дайте вспомнить… Мой муж написал семь монографий о классификации морских моллюсков и сейчас преподает в университете. К тому же он анархист.

– Анархист? – удивленно переспросил Янагита.

– В некотором роде. Рауль не любит любые правительства. Он согласен, что люди вели бы себя куда хуже, если бы их не сдерживали, но все эти организации ему не нравятся. Конечно, вам известно, что его родители умерли в аргентинских тюрьмах.

Янагита кивнул.

– Тогда вы должны понимать, что он пришел к подобным убеждениям отнюдь не легким путем. – Она быстро произвела три выстрела по мишени. – Рауль считает, что в основе любого правительства, как бы хороши ни были его намерения, лежит принуждение – то есть готовность к использованию насилия. А самое важное, по мнению Рауля, это соответствует ли степень принуждения, применяемого правительством, пользе, которую получает население в результате этих действий, и поощряет это принуждение или сводит на нет иные, более тяжкие формы насилия и нетерпимости. – Брувер сделала еще три выстрела. – Таким образом, перед Раулем открылась довольно необычная перспектива карьеры одного из консультантов моего правительства.

– Перспектива и впрямь необычная, – согласился Янагита.

– А что касается меня, то я пацифистка.

Янагита быстро заморгал.

Брувер расстреляла последние три патрона второй обоймы.

– Я противница использования насилия, хотя достаточно хорошо знаю историю, чтобы понимать его необходимость в некоторых случаях.

Янагита не сразу нашелся, что сказать.

– Но разве вы только что не говорили, что в основе деятельности любого правительства лежит принуждение?

– Говорила, и так оно и есть. У Рауля и у меня много достоинств, но постоянство к ним не принадлежит.

– А вам с вашими убеждениями не кажется затруднительным быть женой военного? – осведомился сбитый с толку Янагита.

Брувер загадочно улыбнулась.

– Это дает Раулю небольшое моральное преимущество. Я готова умереть за принципы, в которые верю, а Рауль готов не только умереть, но и убивать. Он солдат, который не любит войну, а я политикан, который не любит политику.

Янагита сложил руки молитвенным жестом и низко поклонился.

– Могу я взять вашу мишень? Она послужит для меня подарком на память.

Брувер кивнула. «Очаровательно», – подумала она, наблюдая за Янагитой. Слегка дрожащей рукой она подобрала обойму, которую уронила на пол.

– Я должен упомянуть о еще одном деле, – вспомнил Янагита, вернувшись с мишенью в кармане. – Когда я говорил с адмиралом Хории, он выразил определенное беспокойство по поводу земельного налога.

– Нет.

– Нет? – озадаченно переспросил Янагита.

До мятежа «ЮСС» владела большей частью зейд-африканских земель; права на остальные пребывали в хаотичном состоянии. Юристы, специально нанятые компанией, еще сильнее запутывали дела, принимая взятки у обеих сторон в каждом процессе.

После подготовки земельного кадастра, подтверждающего права большинства землевладельцев, Бейерс обложил умеренным налогом возделанные земли и крайне высоким – невозделанные. Таким образом многие алчные земельные бароны и «ЮСС» оказались заживо съеденными налогами. Впрочем, сочувствия к ним не испытывал никто.

Налог поощрял возвращение правительству земель в природном состоянии и интенсивное развитие небольших участков. С помощью университета землевладельцы огораживали свои плантации, засевали их различными культурами и тщательно удобряли, по очереди выпасая стада между участками. Налог поставил «ЮСС», как крупнейшего земельного магната планеты, в крайне невыгодное положение.

Брувер устремила на Янагиту ледяной взгляд своих зеленых глаз.

– Хеэр Мацудаира приходил вчера к президенту Бейерсу. Говоря без обиняков, он потребовал отмены налога, и вы намекаете, что мы должны ему уступить. Ответ – нет.

– Я не осмеливаюсь говорить за адмирала Хории, но если людям удается достичь соглашения по небольшим проблемам, это идет на пользу решительно всем.

Брувер улыбнулась плотно сжатыми губами.

– Я совсем недавно говорила вам, что мои требования абсолютно непомерны. Земельный налог – вовсе не небольшая проблема, но даже если бы она была таковой, слышали вы когда-нибудь о гвозде Гохи?

– О гвозде Гохи? Нет, не слышал.

– Это исламский фольклор. Мой муж слышал эту историю на острове Калимантан. Однажды человек по имени Гоха продал свой дом, но попросил покупателя разрешения пользоваться гвоздем в стене. Это казалось такой мелочью, что новый владелец согласился. С тех пор Гоха каждый день вешал на гвоздь что-нибудь новое – корзину, куртку, трость – пока дом не стал выглядеть так, будто Гоха все еще живет в нем.

Она в упор посмотрела на Янагиту.

– Задача хеэра Мацудаиры – воскресить гегемонию «Юнайтед-Стил стандард» на всей планете. Он поступил достаточно глупо, немедленно раструбив об этом на каждом углу, но мы в любом случае ожидали от него нечто подобное. Он наверняка намерен использовать любую нашу уступку, которую мы ему пообещаем, как основу для дальнейших требований, и я уверена, что адмирал Хории прекрасно это понимает. По этой причине мы ничего не станем ему обещать.

– Это может привести к неприятным последствиям, – печально пробормотал Янагита.

– Мы понимаем, что адмирал Хории может решить распустить наше правительство. Но это ничего не изменит. – Она закрыла глаза. – Когда вы будете передавать адмиралу наш разговор, капитан, пожалуйста, объясните ему, что я в высшей степени упряма, как и во многих отношениях вся наша планета. Если он этого не поймет, то рискует сделать серьезные ошибки. Можете добавить, что я очень хорошо стреляю – для женщины.

– Не то чтобы японцы считали ваш пол стоящим на более низкой ступени, – смущенно признался Янагита, – но у нас женщины редко достигают столь высокого общественного положения.

Брувер оставила без внимания это немного непоследовательное замечание. Она поставила разряженный пистолет на предохранитель и спрятала его в кобуру.

– Между прочим, я стреляю куда лучше, чем мой муж. Он скажет вам, что причиной тому лучшие, чем у него, глазомер и координация, но правда состоит в том, что Рауль предпочитает более разрушительное оружие. Кстати, у Рауля есть основания полагать, что АДС попытается убить адмирала Хории. Он говорил мне, что именно так бы поступил на их месте. До сих пор ему не удалось убедить полковника Суми принять меры предосторожности. Я бы попросила вас сообщить о его страхах адмиралу.

Янагита удалился с поклоном и вскоре уже докладывал о состоявшемся разговоре адмиралу Хории, который слушал закрыв глаза.

– Она тверда в своем решении насчет земельного. налога? – спросил он.

– Думаю, да, сэр, – кивнул Янагита.

– Мацудаира-сан будет взбешен, когда поймет это, – заметил адмирал. – С его стороны это детская выходка. Вообще жизнь начинает мне казаться все более походящей на иллюзию. Любовь и ненависть, богатство и слава – все кажется мимолетным, словно утренняя дымка.

– Вы согласны с майором Санмартином, что Африканерское движение сопротивления попытается вас убить?

– Это не так уж важно. Я знаю, что никогда не вернусь домой, – печально отозвался Хории. – Мы забрались слишком далеко. Временной сдвиг все меняет. Я рассчитываю остаться здесь на своем посту до конца дней. Здесь нет ни любви, ни ненависти – только долг. Так что не имеет большого значения, когда я умру, хотя, разумеется, важно не позволить АДС добиться успеха.

– Полковник Суми думает так же? – рискнул спросить Янагита.

– Конечно нет, – ответил Хории, неверно Поняв вопрос. – Суми, как и многие другие, твердый последователь учения Го-Нитиры. Он верит, что спустя определенное количество лет после смерти Будды Япония будет призвана взять всех людей мира под свое правление, при котором все пять рас будут жить в согласии вплоть до последней войны, которая завершится всеобщим катаклизмом. Некоторые последователи Го-Нитиры верят, что речь идет уже о прошедшей войне, которая закончилась катастрофой; другие, как Суми, полагают, что эта война произойдет при нашей жизни и что им суждено ее приблизить. Суми считает, что нынешний жизненный уклад должен быть очищен с целью осуществления своего полного потенциала. Ответьте сами, почему он решил присоединиться к этой экспедиции.

– А Мацудаира-сан тоже последователь Го-Нитиры?

– Мацудаира? – Хории презрительно скривил губы. – Мацудаира – ничто. Он верит только в самого себя и в деньги. Ведь Мацудаира всего лишь богатый бизнесмен, усыновленный обедневшей ветвью знатного семейства. – Адмирал встал. – Пора начать прослушивание телефонов Бейерса и Брувер.

– Уверен, сэр, что полковник Суми уже сделал это.

– Знаю. Я хочу знать то, что слышит полковник Суми. А вы заведите дискуссию с замполитом подполковника Верещагина, капитаном Ёсидой. Важно знать его позицию.

– Каковы ваши планы, сэр? – спросил озадаченный Янагита.

– Прежде всего я намерен нейтрализовать АДС. Остальное вам незачем знать. Атакуя врага, нужно сосредоточиться на его уничтожении, но не заранее подготовленным оружием, а теми средствами, которые окажутся пригодными в данной ситуации. Сейчас Мацудаира-сан должен запастись терпением. Мне доставит удовольствие сообщить ему это. – Он переменил тему. – Скажите, эта женщина действительно настолько упряма, как она утверждает?

– В высшей степени упряма, – твердо заявил Янагита.

– Тогда это будет весьма интересно. – Хории вновь закрыл глаза.

– Сэр, мне нужно сообщить вам еще кое-что.

– А именно?

– Я заметил, что африканеры воздвигли в нескольких кварталах от муниципалитета Претории военный мемориал с именами погибших во время мятежа.

– Со стороны Верещагина было слабостью разрешить им это, однако, по-моему, этот факт не так уж важен, чтобы специально о нем докладывать.

– Там перечислены имена всех погибших, сэр, – объяснил Янагита, – включая имперских солдат.

– Любопытно, – заметил Хории. – Весьма любопытно.

После работы Полковник Суми устроил вечеринку в таверне в районе Западной Претории для офицеров штаба адмирала Хории. Хотя английский являлся международным языком Империи, Суми, учитывая присутствие исключительно японцев, поставил в середине стола чашу и штрафовал каждого, кто произносил хоть слово по-английски, на пятьдесят сен.

Снаружи двое полицейских в штатском старались сделать свое присутствие как можно более явным. Йопи ван Нейс потихоньку удалился.

Той же ночью Хории записал в своем дневнике стихотворение:

 

Пятница (310)

Котенок взбежал по ступенькам, толкнул головой дверь и ворвался в комнату, готовясь к финальному прыжку на кровать.

К несчастью, паркет был скользким, и котенок с разбегу проехался по полу вплоть до противоположной стены. Послышался глухой удар, за которым последовало жалобное мяуканье.

– Опять? – осведомился Санмартин, высунувшись из-под одеяла.

– Третий раз за неделю, – сонным голосом отозвалась его жена. – И зачем только мы завели котенка? Другие же обходятся без кошек!

– Он такой славный!

– Кошка есть кошка, – сердито буркнула Брувер.

В углу снова послышалось мяуканье.

– Вроу Бейерс говорила тебе, что котенок научился забираться в ящик с твоим нижним бельем? Сидит там, а как услышит, что кто-то идет, зарывается в белье и прячется. Разумные кошки не любят людей по той же причине, что разумные люди не любят кошек.

– Меня он любит!

– Потому что еще не разобрался, что ты за тип! Ой, отпусти меня! Убийства прекратились?

– Пока что да.

– Я говорила с родителями тех двух парнишек. Они в ужасе от того, что натворили их сыновья.

– Как ты часто напоминаешь, пришедший с мечом от меча и погибнет.

– Должен существовать какой-то другой способ борьбы с этим злом. – Брувер закрыла глаза. – Ты должен рассказать мне о ваших планах.

Санмартин раздраженно покачал головой.

– Первое правило разведки, которому научил нас Симадзу, это не позволять левой руке знать, что делает правая.

– Не собираюсь спорить. Ты уже решил, что делать с твоей работой в университете?

– Придется отказаться. – Санмартин улыбнулся. – Помнишь, как мы начинали? Горы шлака и вредных отбросов, которые «ЮСС» предоставила разносить во все стороны ветру и воде. Там все выглядело как одна, большая пустыня – даже после войны вид был бы лучше.

Брувер рассмеялась.

– Помнишь, как ты отправил свою роту заделывать дыры от пуль в домах на Бургерстраат в самый разгар мятежа? В Йоханнесбурге все подумали, что ты спятил.

– Однако тебе удалось поднять мне на помощь половину города.

– Люди гордятся тем, что сделали они сами, а не тем, что сделали за них другие. – Брувер села в кровати, опираясь на локти. – Хеэр Мацудаира оказывает на нас давление с целью отмены земельного налога, выплачиваемого его компанией, чтобы хоть как-то компенсировать катастрофу, которую «ЮСС» навлекла на планету.

– Не забывай, что земельный налог имеет и другие цели. Пять лет назад едва ли четверть фермеров имела законное право на собственные земли – всем остальным распоряжались скваттеры и арендаторы, при этом налоги не платил никто. Теперь все получили документы на право владения и закладные, а налоги они платят так охотно, как бывает только в плохих книжках.

– Потому что они знают, что «ЮСС» платит еще больше. Рауль, мы полностью владеем ситуацией, за исключением «ЮСС». Когда Мацудаира разберется со счетами, что мы ему выписали, его кондрашка хватит.

– Борьба с земельным налогом и мерами по очистке окружающей среды станет первостепенной задачей Мацудаиры. Нас поддержат?

– Хочешь знать правду? Если это будет все, что он потребует, то вряд ли. Мои коллеги по Ассамблее не понимают важности проблемы. Несколько рукотворных пустынь не имеют для них большого значения. Сейчас они знают, что если поддержат меня в вопросах очистки окружающей среды, то я буду более сговорчивой в других интересующих их делах. Но если завтра мне придется уйти, то они будут заниматься любой ерундой, пока положение не станет катастрофическим.

Хендрика заглянула в комнату в поисках котенка.

– Да, он здесь, Хендрика. Забери его, чтобы мы с папой могли спокойно заснуть!

Хендрика подобрала котенка и прыгнула на кровать.

– Мамочка, разве он не прелесть? Послушай, как он мурлычет!

– Хендрика, я никогда не слушаю, что говорят люди или кошки, а только наблюдаю за ними. Если твой котенок еще раз меня поцарапает, он превратится в пару варежек. Чего ты смеешься, Рауль?

– По-моему, ты позволила Хендрике завести котенка только ради удовольствия, которое получаешь от нелюбви к нему. Это напоминает формулу счастливого брака, выведенную Марциалом.

Брувер больно ткнула его в ребра. Марциал говорил: «Sit non doctis – sima coniux», что означало: «Пусть моя жена не будет слишком ученой».

Многим казалось странным, что они так и продолжают жить в двух комнатах дома Бейерсов. Санмартин часто объяснял это тем, что такое проживание облегчает проблему обеспечения безопасности, но его было слишком трудно принимать всерьез.

За исключением кровати Хендрики, их комнаты были меблированы только тем, что Брувер привезла из своей маленькой квартирки, а стены оставались абсолютно голыми. У Санмартина были пара брюк, костюм, свитер, несколько рубашек и личных вещей, помещавшихся в одном рюкзаке, а у Брувер – любимое зеленое платье, которое она надевала по официальным поводам, и склеенная кили-кийская ваза. Конечно, друзья надарили им немало вещей, но они не возражали, когда те оказывались у нуждавшихся людей.

Санмартин погладил дочь по голове.

– Ну-ка расскажи, что ты делала вчера, пока мы не ушли работать?

– Тебя Бетье водила меня в приготовительный класс, – прошепелявила Хендрика. – Нас учили считать, и я сказала Питеру, что хочу стать солдатом, когда вырасту.

Рауль Санмартин отвернулся, чтобы не видеть выражения боли на лице жены.

 

Суббота (З10)

Харьяло нашел Пауля Хенке сидящим под древовидным папоротником возле омута, замаскированного песчаной отмелью, которую нанесла река. В одной руке Палач держал длинную складную удочку, а в другой – плеть.

– Как рыбалка? – поинтересовался Харьяло.

Хенке был в полном полевом обмундировании. Сорвав с лица маску, он повернулся к Харьяло.

– Приемлемо – не более. Здешней рыбе недостает хитрости. Смотри.

Вытащив удочку, он прицепил к крючку свежую наживку, снова закинул снасть в пруд и хлестнул плетью по воде пару раз. Местный эквивалент рыбы моментально попался на крючок. После короткой борьбы Палач вытянул добычу, поразившую Харьяло своими размерами.

Хенке одним ударом оглушил рыбу, снял ее с крючка и вновь забросил удочку в воду.

– Понимаешь? – сказал он. – Они едят стручки, которые падают с деревьев, и принимают удары плетью за знаки долгожданной пищи.

– Неплохой трюк. Никогда не видел такого раньше.

– Рыба невкусная, поэтому никто ее не ловит. Я не хотел, чтобы меня нашли. Как тебе это удалось?

Харьяло пожал плечами.

– Поговорил с парочкой ковбоев, хорошо знающих реку, и они приблизительно указали место, где ты должен быть. А почему ты в маске?

– Поляризованные линзы обостряют контрасты, и я могу видеть, где прячется рыба. Жизнь и смерть, – добавил Хенке по непонятной для Харьяло причине. Он натянул было маску и снова снял ее. – Я бы хотел после смерти перевоплотиться в рыбу.

– Почему именно в рыбу?

– Полагаю, чтобы искупить вину. – Палач возобновил ловлю.

– Почему ты не сказал, что тебе нужен выходной? – мягко осведомился Харьяло.

– Мне казалось, я это сделал. Очевидно, я перепутал. У меня все перемешалось в голове, потому что я плохо спал.

– Из – за чего, Пауль? – Харьяло постарался скрыть беспокойство.

– У меня бывают ночные кошмары. Мне снится, будто в меня летит снаряд и я не могу его остановить. Потом я вижу потоки крови. Я боюсь крови – даже во сне, – поэтому иногда стараюсь не засыпать. И все же только во сне я могу снова стать ребенком, а дети не боятся крови, так как думают, что это просто красная вода. – Говоря, Палач продолжал орудовать удочкой и плетью. Лицо его было лишено всякого выражения.

Именно тогда Матти Харьяло начал сознавать, что один из лучших офицеров, каких он когда-либо знал, постепенно сходит с ума.

 

Воскресенье (311)

Услышав звонок телефона, Геррит Тербланш выругался и запустил в него подушкой. Потом все-таки протянул руку и снял трубку!

– Алло.

– Оборотень? Свобода!

Инженер узнал голос Йопи ван Нейса.

– Это Тербланш. Свобода. Ты знаешь, сколько сейчас времени?

– Тебе следует использовать кодовое имя, Геррит. Что, если нас подслушивают? – упрекнул его ван Нейс.

Тербланш потер лоб.

– Это мой телефон. Если нас подслушивают, они и так знают, кто я. Что тебе понадобилось среди ночи? В отличие от некоторых, я завтра работаю.

Понедельник приходился на 32 декабря – как и многие колониальные планетыг Зейд-Африка имела лишние дни в календаре, дабы он соответствовал ее периоду обращения.

– Слушай, Геррит, – быстро заговорил ван Нейс, не давая Тербланшу повесить трубку. – Я могу сделать работу.

Тербланш тотчас же стряхнул сонливость.

– Большую?

– Очень большую. Нам понадобятся две печки и полдюжины отопительных установок. – Ван Нейс имел в виду два гранатомета и шесть снарядов.

– А ты уверен, что знаешь, как их зажигать? – фыркнул Тербланш.

– Уверен. Не забывай, что я прошел военную подготовку.

– Хорошо. Посмотрю, что могу сделать. И будь осторожен – никто не может быть уверен, что над этими штуками не поработали. Когда и где они тебе нужны? – Прижав плечом трубку, Тербланш взял с ночного столика ручку и блокнот.

– Мне будет необходим помощник, – добавил ван Нейс, с неохотой признавая, что не в состоянии все сделать сам.

– Кого ты имеешь в виду? – спросил Тербланш.

– Грифона.

– Хороший выбор. Ханнес один из немногих, с кем ты не успел поссориться.

Ханнес ван дер Мерве, чье кодовое имя было Грифон, спокойно и без лишних разговоров выйолнял все поручения. К тому же он прошел хорошую диверсионную подготовку. Его использовали для шпионажа за Kafferboetie, поэтому он умел держать язык за зубами. Короче говоря, Ханнес был одним из немногих участников движения, которым Тербланш доверял «крутую» работу.

Что касается Йопи ван Нейса, то хотя мальчики из хора не в состоянии делать революцию, приходилось использовать все доступные средства.

– Пошли Ханнеса встретиться со мной завтра на квартиру моей сестры. Позже я сообщу тебе, куда прислать печи. – Ван Нейс повесил трубку.

Тербланш сделал то же самое и повернулся лицом к стене. Убийство адмирала Хории было на мази.

 

Понедельник (311)

Капитан Тихару Ёсида, замполит Верещагина, неторопливо шел по Йоханнесбургу, пока не добрался до маленького дома на Бургерстраат ровно в девять. Постучав, он подождал ответа. Вскоре загудел сигнал, и Ёсида открыл дверь. Сняв ботинки, он поклонился и поздоровался:

– Мистер Сниман.

Луи Сниман смотрел в окно. Исполняя общий ритуал, он повернул инвалидное кресло к гостю и кивнул в ответ.

– Капитан Ёсида.

Бывший священник Луис Сниман был одним из организаторов мятежа. Если бы его не парализовало после ранения, то он был бы выслан Верещагиным вместе с другими заговорщиками, оставшимися в живых. По иронии судьбы сын Снимана, Ян, служил санитаром в одиннадцатом взводе, и, когда солдаты означенного взвода продырявили отца, сын вынес его из Кругерсдорпа на собственной спине.

Ёсида начал посещать Луи вскоре после того, как восстановительная терапия вернула двигательные способности его рукам и верхней части тела, с целью рекомендовать высылку бывшего мятежника, если тот снова возьмется за старое. Однако с годами между фанатичным христианским священником и кадровым офицером-буддистом, равнодушным к религии, возникла странная дружба.

Сниман знаком указал гостю место на диване.

– Я слышал, – заговорил он, – что корабли доставили нового директора «ЮСС». Этот подхалим Бейерс еще не пристрелил его?

Ёсида с трудом скрыл улыбку.

– Пока что нет.

– Очень жаль. От этого типа не стоит ожидать ничего хорошего. «ЮСС» ничему не учится и ничего не забывает, а сюда они присылают только законченных идиотов. – Сниман погрозил толстым пальцем. – Знаю, что вы хотите оставаться вежливым и охарактеризовать этого Мацудаиру с лучшей стороны, даже если он полный идиот. Но в Библии сказано: «Не лжесвидетельствуй».

После того как Сниман уговорил Ёсиду почитать Библию, тот часто цитировал восьмую заповедь, когда Луис жаловался на своего недавно произведенного в младшие лейтенанты сына Яна, которым он втайне гордился, или на свою невестку Наташу. Их новые взаимоотношения в служебной иерархии доставили Сниману огромное удовлетворение.

– Я встречался с Мацудаирой-сан и склонен с вами согласиться, – дружелюбно отозвался Ёсида, удивляясь, что он открыто критикует соотечественника, говоря с иностранцем – хотя и со своим другом. – Не думаю, что Мацудаира-сан понимает здешние условия.

– Если ваш Мацудаира похож на предшественника, то он даже не станет стараться что-нибудь понять. Лучшее, что Антон Верещагин сделал за всю свою жизнь, так это расстрелял негодяя Туга. Жаль, что Верещагин потом не отправился на Землю и не довел работу до конца.

Сниман ненавидел «ЮСС» почти так же сильно, как любил Бога, и большинство на планете согласилось бы, что его ненависть вполне заслужена. Ёсиде пришло в голову, что слова, прозвучавшие бы гиперболой в устах других людей, были всего лишь констатацией факта в устах Луи Снимана. Для Луи Зейд-Африка была домом, который Господь даровал его народу и который «ЮСС» пыталась захватить и разрушить, чего он никогда не мог простить корпорации.

– Что сказала доктор Солчава во время последнего визита? – спросил Ёсида, меняя тему.

– Моя же невестка изругала меня за то, что я не делаю упражнений. Ну я ей выдал, можете не сомневаться! – Сниман внезапно смягчился. – Правда, говоря откровенно, я не уверен, что она это заметила. Никогда не мог понять, почему Ян на ней женился. Впрочем, то же самое произошло, когда мой сын взял меня в плен. Дома я ему высказал все, что думаю, а с него как с гуся вода.

– Брак самым странным образом воздействует на людей, – вполне искренне согласился Ёсида.

Младший лейтенант Ян Сниман, высокий красивый атлет, вырос на двенадцать сантиметров и прибавил пятнадцать килограммов с тех пор, как поступил в батальон Верещагина, несмотря на горячие протесты отца. Его жена, Наташа Алевтиновна Солчава-Сниман – врач верещагинского батальона, была довольна невзрачной особой, с высокомерием относящейся к солдатам и постоянно раздраженной необходимостью исцелять последствия чужих глупостей. К тому же она была на двенадцать лет старше Яна – еще одно доказательство того, что любовь слепа.

Из-за своего характера Солчава трижды увольнялась из батальона, где все были готовы биться об заклад, что не пройдет и года, как она, разведется с Яном, а в течение следующих двух выйдет за него снова. Однако Ян был на хорошем счету, поэтому в 10-м взводе смотрели сквозь пальцы на все его причуды, да и Солчаву брак смягчил достаточно, чтобы мириться с таким капризным пациентом, как ее свекор.

– Не знаю, что он в ней нашел, – проворчал Сниман.

– Такое случается сплошь и рядом. Что вы нашли в вашей жене?

– Было бы правильнее спросить, что она нашла во мне. – Сниман развернул кресло и направился в кухню. – Посидите здесь минутку. У меня есть бутылочка пива, и так как моя невестка запретила мне пить, то я, по крайней мере, получу удовольствие, глядя, как вы это делаете. Кстати, я говорил вам, что отправил письмо этой Брувер? Пожаловался ей на обычные безобразия и указал заодно, где следует находиться женщине. Она мне ответила – ее письмо где-то здесь.

Подъехав к серванту, Сниман выдвинул ящик и вытащил письмо Брувер.

– «Хеэр Сниман, я получила ваше последнее послание. Жаль, что во время мятежа ни у моего мужа, ни у моего деда не нашлось времени пристрелить вас. Надеюсь, что вы и впредь будете пребывать в добром здравии и продолжать беспокоить меня время от времени».

Сниман хлопнул по бумаге свободной рукой.

– Вот это письмо! – И добавил с ворчливым профессиональным одобрением: – Шайка воров – вот кто они такие! А ваш подполковник Верещагин – самый большой вор из всех!

Сниман был последним нераскаявшимся «героем» мятежа, и лидеры Африканерского движения сопротивления дали понять, что намерены сделать его президентом «реформированной» республики, если им удастся захватить власть, хотя на деле собирались предоставить ему не больше полномочий, чем тот же Верещагин. Самое мягкое определение, какое Луис Сниман давал АД С, было «глупые щенки».

Когда спустя час Тихару Ёсида вышел из дома Снимана, его остановил капитан Янагита из штаба адмирала Хории, желавший обсудить политическую ситуацию на Зейд-Африке и ту роль в ее эволюции, которую в будущем предстояло сыграть Ёсиде.

Одетый в мятый свитер и брюки Рауль Санмартин махнул рукой ночному сторожу, направляясь вместе с Христосом Клаассеном к маленькому зданию на территории Зейд-африканского университета на окраине Претории.

– Мы выбрали для нашего университета не слишком оригинальное название, – с улыбкой заметил Клаассен. – Возможно, мне следует предложить другим членам совета попечителей изменить его?

– После чего нас обоих, по всей вероятности, обмажут дегтем и вываляют в перьях.

Клаассен указал на ночного сторожа.

– Он вас знает?

– Корнелиус Бота в действительности студент инженерного факультета – он славный парень. Мы часто болтаем, так как я больше бываю здесь ночью, чем днем. – Санмартин нахмурился. – Большинство моих коллег думает, что когда Корнелиус надевает эту форму, то становится невидимым. И уже очень скоро нашим попечителям может захотеться проделать то же самое.

– Если бы только у нас было хоть пятьдесят лет, – вздохнул Клаассен.

Факультет зейд-африканской экологии занимал небольшое здание на самом краю территории в соответствии с его скромным статусом недавно введенной дисциплины.

– Симон! Мария! Карел! – окликнул Санмартин, когда они вошли. – Иди сюда, я хочу познакомить тебя кое с кем. – Он обернулся к Клаассену. – Когда Симон работает, нужно поджечь дом, чтобы привлечь его внимание.

Едва заглянув в лабораторию, Санмартин чуть ли не вытолкал оттуда высокого и тощего Симона Бетье. Когда к ним присоединились Мария Вилджунс и Карел Кукумер, Санмартин представил их.

– Хеэр Клаассен, позвольте познакомить вас с Симоном Бетье – моим ближайшим помощником на факультете и нашими двумя лекторами – Марией Вилджунс и Карелом Кукемуром.

Вилджунс была низенькой, веселой на вид женщиной. Кукемур, самый молодой из всех и заметно робевший, отращивал первые усы, походившие пока на грязное пятно над губой.

В первую очередь политик и в последнюю – банкир, Клаассен обменялся со всеми рукопожатиями.

– Пожалуйста, называйте меня Христос. Рауль много рассказывал мне о вас троих.

Маленький амфитилий высунул голову из-за угла, попробовал воздух языком и снова скрылся.

– Это Саллюст – четвертый член нашего постоянного штата. Мы назвали этот вид Xenoambystoma hendricka, – пояснил Санмартин. – Мы отловили Саллюста, чтобы изучить его эктопаразитов, а он решил навсегда остаться здесь. Саллюст до сих пор боится чужих, которые не приносят ему еду.

– Карел научил Саллюста пользоваться мусорным ведром, что не такое уж большое достижение, учитывая интеллект животного, – гордо сообщил Бетье, подталкивая вперед покрасневшего Кукемура.

– Я не поверил Раулю, когда он сказал, что вы работаете даже по ночам, – заметил Клаассен. – Удивлен подобным усердием.

– Я не устаю Твердить, что они еще слишком молоды, чтобы тратить себя на вино, и пока что они мне верят. – Санмартин обернулся к коллегам. – Христос – член совета попечителей университета.

Клаассен рассмеялся.

– Вдобавок глава лояльной оппозиции, а это означает, что я ежедневно критикую Рауля и его жену, но когда речь идет об университете, наши мнения совпадают. Я познакомился с Раулем во время мятежа – так сказать, на профессиональной основе, – а дедушка Ханны был одним из моих лучших друзей.

– С тех пор университет немного изменился, – сухо заметил Санмартин.

Ректор университета, девять из двенадцати попечителей и даже дюжина преподавателей были либо убиты во время мятежа, либо депортированы за участие в нем. Некогда одно из самых реакционных учреждений планеты, университет после чистки персонала стал одним из самых прогрессивных.

– Я очень признателен вам, хеэр Клаассен, – снова заговорил Симон. – Профессор Санмартин упоминал о вашей огромной помощи в организации факультета зейд-африканской экологии. Не знаю, Что бы мы без вас делали.

– О, моя помощь не так уж велика, – просиял Клаассен. – Думаю, в прошлом году профессору Адаму Блоку приходилось ходить по лезвию бритвы, чтобы держать Рауля подальше от бюджета биологического факультета.

– Расскажи им все, Христос, – рассмеялся Санмартин. – Симон знает правду, а остальные готовы ее услышать.

– Бедному старому доктору Блоку пришлось здорово выкручивать руки, хотя с тех пор он научился признавать свои ошибки. Этот факультет необходим нашему народу. Сомневаюсь, что у Адама за двадцать лет возникла хоть одна оригинальная идея, а то, как его факультет избегал изучения и преподавания зейд-африканской биологии, было просто преступно. Мы не раз вгоняли его в краску, говоря, что Рауль намерен стать профессором, несмотря на…

– Несмотря на мои несуществующие рекомендации, – закончил за него Санмартин.

Клаассен невесело усмехнулся.

– Помню выражение его лица, когда ты сказал, что не собираешься принимать жалованье.

– А я помню первые лекции профессора Сан-мартина, – улыбнулась Мария Вилджунс. – Ваша одежда едва на вас налезала. И где только вы ее взяли?

– Позаимствовал, – ответил Санмартин. – Через десять минут после начала лекции до студентов дошло, что я всерьез ожидаю от них устных ответов по-английски и усердных практических занятий. В первый же перерыв половина из них побежала в канцелярию менять курс.

Вилджунс покосилась на своих товарищей.

– Мы трое остались.

– И с тех пор отлично поработали, – галантно продолжил Клаассен. – Рауль показывал мне ваш диплом «Генетический анализ формирования видов амфитилий Драконовых гор». Признаюсь, я не понял ни слова.

– Почему бы тебе не изложить хеэру Клаассену смысл твоей работы без специальных терминов, Мария? Это займет всего десять минут. – Санмартин, всегда дремавший на скучных лекциях и ожидавший того же от всех нормальных людей, научил своих студентов технике устного и письменного изложения кратких военных сводок.

Вилджунс набрала воздух в легкие и принялась за дело. Вся процедура заняла девять минут одиннадцать секунд.

– Невероятно! – с удивлением воскликнул Клаассен. – Большинство наших профессоров не в состоянии объяснить то, чем они занимаются, на языке, понятном простому банкиру, и используют десять слов там, где можно обойтись одним – разумеется, за исключением Рауля, но он не в счет. Скажите, Мария, вы уже представляли свою работу таким образом?

– Да, студентам-первокурсникам несколько недель назад. – Она сердито покосилась на Санмар-тина. – Профессор Санмартин дал мне тогда пятнадцать минут.

– И ты оба раза отлично справилась. – Санмартин легонько похлопал по плечу Бетье. – Теперь твоя очередь взойти на пьедестал, Симон. Я сознательно не показывал Христосу твою последнюю работу об устранении последствий ущерба, причиненного горнорудными операциями «ЮСС» земле и водному пространству.

Бетье рассмеялся.

– Сэр, он практически все мне продиктовал. – Симон снова стал серьезным. – Хотя экологически вредные предприятия на Земле остановлены, никто не обдумывал ту же проблему в отношении Зейд-Аф-рики. Сначала мне это казалось чисто инженерной, механической работой. Я хотел просто внести вклад в сокровищницу человеческих знаний – скажем, применить теорию относительности Эйнштейна к вопросам генетики. Но он меня отговорил. – Бетье кивнул на Санмартина. – Он сказал: «Старайся принести конкретную пользу».

Мария Вилджунс сжала руку Бетье.

– Это потребовало массы работы. Только двенадцатый опытный проект оказался частично успешным.

– И как только Симон показал мне результаты, я спросил его, как осуществить все это на практике, – вмешался Санмартин.

– Об этой части работы я не подумал, и это заняло еще три месяца, – вздохнул Бетье. – Когда я снова ползал результаты профессору Санмартину, он спросил, все ли там верно. Я ответил, что не стал бы показывать ему работу, если бы думал, будто там что-то не так. Но он улыбнулся и заметил: «Мне не интересно, что ты думаешь; я хочу знать, действительно ли там все как надо». Поэтому я потратил еще два месяца на проверку, и, когда вернул работу профессору, он сказал: «О'кей, завтра приступаем».

– И этот план помог нам очистить районы, загрязненные «ЮСС»! – радостно подхватил Клаассен.

– В некотором роде да, сэр. У нас появился научный проект, но каждую деталь нужно было отработать. Некоторые из них отрабатываются и теперь.

– О, Симон! Как ты можешь говорить такое? – воскликнула Мария Вилджунс, притягивая его к себе.

– Все сработало достаточно хорошо, чтобы обеспечить ему должность, – заметил Санмартин.

– Которую профессор Блок выдирал себе когтями и зубами. – Клаассен посмотрел на Санмартина. – Старина Адам напрасно считает себя таким крутым и безжалостным.

– Я прошел более крутую школу, – мягко произнес Санмартин. – До Адама постепенно дошло, что то, чего мы пытаемся достичь, очень важно и что, если он будет создавать мне проблемы, я вырву у него сердце и буду скармливать ему же по кусочкам. После этого он стал крайне любезен.

– Процесс шел нелегко, – заполнил Бетье неловкую паузу. – Мне не хватало необходимых знаний. Приходилось работать с химиками, биохимиками, агрономами, факультетами горнопромышленности и металлургии, даже с профессором Блоком. Сначала я даже не знал, как задавать им вопросы. Потом профессор Санмартин заставил меня провести две недели на руднике, чтобы понять, как можно все осуществить, не доводя до банкротства всех участников.

– Одна вещь, которую я никогда не мог вытянуть из Рауля, это сколько времени займет полное восстановление земель, отравленных «ЮСС», – сказал Клаассен. – Возможно, вы сообщите мне это.

– Если финансирование не прервется, нам, быть может, удастся завершить большую часть работ лет за двадцать пять, – уверенно заявил Бетье.

Клаассен выпучил глаза.

– Так долго? Я этого не ожидал.

– Многие не понимают, сколько требуется времени, чтобы залечить тяжелые раны окружающей среды, хеэр Клаассен, – заметила Вилджунс.

– Ну, что скажешь, Христос? – спросил Санмартин.

– Если эти двое смогут так же бойко говорить в присутствии попечительского совета, проблем не возникнет, несмотря на их молодость, – твердо ответил Клаассен. – Надеюсь, хеэр Кукемур не уступает своим коллегам.

– На всей планете не найти больше людей, которые бы лучше справились с этой работой, – заявил Санмартин. – Хорошо, план таков. В ближайший четверг я ухожу с поста главы факультета и ожидаю, Симон, что на мое место назначат тебя. Христос и ректор уже в курсе, а если профессор Влок попробует пикнуть, то пожалеет об этом.

Симон Бетье провел пальцем по губам и посмотрел на Марию Вилджунс.

– Так скоро?

– Ничего не поделаешь – политика. Ты и так выполняешь мои обязанности, Симон. Ты ведь уже набросал бюджет и расписание на ближайшие шесть месяцев. Так что теперь эта миссия твоя. – Санмартин умолчал лишь о том, что людям в возрасте Симона никогда не поручали пост главнокомандующего, не ожидая, что они в состоянии выиграть войну. – У тебя есть что добавить, Христос?

Клаассен кивнул.

– В эту миссию, конечно, входит не только обучение студентов и изучение зейд-африканской флоры и фауны, но и предостережение нашему народу, чтобы он не уничтожал природные богатства нашей планеты, которые к тому времени, как вы трое достигнете моего теперешнего возраста, сделают ее единственной в своем роде во всей Вселенной. В этом мы с Раулем едины, несмотря на наши политические разногласия.

– Надеюсь, вы понимаете, сэр, что я не буду осуществлять свою миссию, в точности копируя профессора Санмартина. Хотя я его ученик и глубоко его уважаю, у меня есть своя точка зрения, – вставил Бетье.

– Симон! – ахнула Мария Вилджунс.

– Нет-нет, наш молодой Симон абсолютно прав, вроу Вилджунс, – успокоил ее Клаассен. – Рауль и я не ожидаем ничего другого.

– У меня в машине две коробки с результатами пяти лет моей практической деятельности плюс кое-какие материалы с Земли, – сообщил напоследок Санмартин. – Почему бы вам троим не забрать их оттуда?

Осознав, что Санмартин полностью разрывает связи с университетом, Бетье почувствовал, как по его щекам текут слезы. Рауль обнял по очереди всех троих учеников.

Когда они вышли, Клаассен сказал Санмартину:

– Я бы хотел, чтобы ты позволил нам оставить тебя на факультете. Мы бы могли организовать тебе годовой отпуск.

– Я ведь не настоящий профессор, Христос. Мы оба отлично знаем, что единственная причина, по которой я так долго этим занимался, – то, что все профессора, политически достаточно благонадежные для того, чтобы их допускать в университет, были законченной посредственностью. Я тянул эту лямку пять лет, но так и не научился быть профессором и вряд ли когда-нибудь научусь.

Христос Клаассен понимал его, благодаря объяснениям Ханны Брувер. Мать Санмартина была профессором экономики в университете Буэнос-Айреса. Когда Раулю исполнилось шестнадцать, она заявила на его дне рождения о нарушениях гражданских прав, в результате чего ее приговорили к двадцати годам тюрьмы. Она сумела обмануть правительство на шестнадцать лет с помощью преждевременной смерти.

Санмартин шагнул с дорожки, осторожно затолкав ботинком в землю семена папоротника.

– Симон и Карел уже знают о зейд-африканской экологии куда больше меня. Кстати, ты знаешь, что год или два назад Симон высказал пожелание стать солдатом в нашем батальоне?

– Ну и как ты на это отреагировал? – осведомился Клаассен.

– Сказал, что он нужен мне здесь.

– Разве быть солдатом так уж плохо?

– Нет, быть солдатом прекрасно. Это учит дисциплине во всех областях жизни. Но война предназначена для профессионалов – она делает тебя непригодным для чего-либо другого. – Санмартин огляделся вокруг. – Мне будет недоставать этого места. Да, забыл тебе сказать. Завтра маньчжуры займут наши казармы в Претории и Йоханнесбурге – по одному батальону в каждую казарму. Можешь считать это новогодним подарком.

– Что-что? – ошеломленно переспросил Клаассен.

– Приказ пришел сегодня утром. Очевидно, мы должны собрать весь наш батальон в Блумфонтейне, дабы умножить усилия по выкорчевыванию из лесов ребят АДС. Мы этого ожидали – адмирал Хории спросил у Антона, когда мы будем готовы выехать, и Антон ответил, что завтра. Это означает, что полковник Суми возглавит борьбу с терроризмом в городах.

– А что это означает для нас? – пробормотал Клаассен, чье хорошее настроение тотчас же улетучилось.

– По-моему, Суми добивается согласия на какие-то крутые меры. Думаю, нам придется заставить АДС исчезнуть нашими способами, прежде чем Суми позволят осуществить это своими, – рассеянно произнес Санмартин.

 

Вторник (311)

Временные квартиры 1-го маньчжурского батальона возле взлетной площадки челноков в космопорте были полны кипучей деятельности, словно батальон готовился разместиться там навсегда. Пробиваясь сквозь толпу локтями, взводный сержант Ма окликнул солдата:

– Эй, Утконос! Лейтенант Акамине хочет тебя видеть!

Меткие и далеко не лестные прозвища, которые давали друг другу маньчжурские солдаты, ужаснули бы японских офицеров, если бы они их услышали.

Рядовой Гу по кличке «Утконос» поднял голову.

– Что нужно Свиному Рылу? – осведомился он.

Его товарищ Вонг по прозвищу «Одноглазый» захихикал в углу палатки.

– Похрюкать на тебя – что ж еще? Когда адмирал был здесь, ему попался на глаза твой участок. Неужели тебя не научили свертывать койку? – спросил «Саблезубый» Ма у своего подчиненного.

– Ох! – простонал Гу, хватаясь за голову. – Все эти чертовы японские карлики друг друга стоят! – Он покосился на сержанта. – И чем можно задобрить Свиное Рыло?

– Твоей поджаренной задницей, – с удовольствием сообщил Ма. – Конечно, я мог бы замолвить за тебя словечко.

– Сержанты ничуть не лучше чертовых карликов! – снова застонал Гу. – Сколько?

– Много. – Ма довольно потер руки. – И еще прибавь за то, что ты так отзываешься о твоем старом сержанте, который еле-еле удерживает лейтенанта Свиное Рыло от того, чтобы сделать твою жалкую жизнь и вовсе невыносимой. А кроме того, почему тебя заботит сколько? Ты отберешь кучу денег у туземцев, когда они начнут бунтовать.

– А я думал, этот длинноносый варвар полковник приручил туземцев, – заметил Го, неохотно доставая бумажник.

– Все туземцы бунтуют. Неужели ты недостаточно прослужил в Императорской армии, чтобы понять это? – ухмыльнулся Ма. – Ты же не думаешь, что карликов и «черноногих» прислали сюда ковырять в носу, верно? А теперь шевелись и не забудь полизать пятки Свиному Рылу – он без этого жить не может! И быстро назад – мы отбываем через двадцать минут.

Такой же бедлам творился и в казарме Кольдеве на окраине Йоханнесбурга, где 3-я рота готовилась уступить привычное место жительства 1-му маньчжурскому батальону.

– Полярник отлично поддерживал порядок в Блумфонтейне – я не желаю туда перебираться! – не переставая жаловался капрал Уборевич. – Всех адмиралов, Вослоо, следует топить еще при рождении!

Рядовой Вослоо и командир взвода, младший лейтенант Сниман, улыбнулись, заканчивая упаковку личных вещей.

– Ничего, капрал, – весело подмигнул его Вослоо. – У меня в Блумфонтейне кузина. Девушки там не такие разборчивые, как в больших городах, так что вам может повезти. Хотя кто знает – я слыхал, что они бреют ноги и носят туфли.

Уборевич презрительно фыркнул, а несколько солдат из его взвода тайком ухмыльнулись. Истории Уборевича о его свиданиях с женщинами с каждым повторением выглядели все более невероятными.

– Мне всегда нравилась байка, в которой женщина пришла к Бори во время его ночного дежурства, подняла юбку и скомандовала «смирно!» – припомнил Вослоо, глядя на прибывающие грузовики с маньчжурами.

Когда сержант Ма и рядовой Вонг спрыгнули с кузова, Уборевич вытер слезы, выступившие на глазах.

– Это хорошая казарма. Обращайтесь с ней получше.

Бросив угрюмый взгляд на своего сержанта, Вонг спросил Уборевича на ломаном английском:

– Что такое амфитилии? Они опасны?

Судьба поместила Уборевича в нужное место и в подходящий момент.

– Вообще-то нет, – серьезно заверил он Вонга. – Они опасны только в темноте, а против пулемета им не устоять. Мы потеряли из-за них всего несколько человек. Конечно, если они вас укусят, то дело дрянь. – Капрал щелкнул пальцами. – От их яда нет противоядия. Три шага – и ты труп.

Когда несколько солдат поблизости утвердительно кивнули, маньчжуры убедились, что их дело и вправду дрянь. В действительности кивки означали лишь признание факта, что Уборевич умеет сочинять невероятные истории, связанные не только с женщинами.

Взвод бронемашин из 9-го штурмового батальона подполковника Окуды, сопровождавший маньчжуров, подъехал следом за грузовиками. Лейтенант Дэн-ни Мигер ткнул локтем Ханса Кольдеве.

– Ханс, в ихних «кадиллаках» есть что-то странное. В меня достаточно часто стреляли из таких штуковин, чтобы заметить неладное.

Бывший наемник, Мигер поначалу работал на «ЮСС», но когда компания бросила своих охранников без жалованья и большей частью мертвыми, он перешел к мятежникам. После подавления мятежа Мигер записался в батальон Верещагина под звучным афри-канерским псевдонимом «Даниэл ван Мигер».

– «Кадиллаки» с 30-миллиметровыми орудиями выглядят нормально, – медленно отозвался Кольдеве, – а вот с 90-миллиметровыми что-то не так.

– Если бы я все еще был на стороне противника, то не возражал бы выяснить, что именно, – заметил Мигер.

В тот же вечер в Блумфонтейне весь батальон собрался в одной казарме, чтобы скромно встретить Новый год. Обычай требовал налить ковш расплавленного свинца в ведро с холодной водой, чтобы узнать будущее.

– Черные пятна означают печали, – объяснял молодым солдатам Исаак Ваньяу на правах хранителя традиций 3-й роты, покуда Юрий Малинин наливал свинец.

После легкого колебания Тимо Хярконнен официально объявил:

– Выглядит как корабль. Лучше приготовиться к путешествию.

– Мне это кажется больше похожим на пулю, – шепнул Мигер Кольдеве.

 

Среда (311)

Подвесив койки всюду, где оставалось место, Матти Харьяло решил проблемы, вызванные прибытием солдат из казарм Претории и Йоханнесбурга, отправив половину батальона в леса, чтобы вытеснить оттуда боевиков АДС. Впервые после того, как батальон Верещагина высадился на Зейд-Африке, все четыре роты находились вместе, и свободное пространство было в большом дефиците. Клетушку Харьяло разделила пополам новая перегородка, едва оставив ему место для койки и стола.

В данный момент койка использовалась по назначению, и Харьяло с трудом приоткрыл один глаз, услышав негромкий стук в дверь.

В добавление к прочим обязанностям старший сержант службы связи Тимо Хярконнен действовал в качестве весьма эффективного амортизатора между Харьяло и всеми остальными компонентами мироздания.

– Сэр, пришел майор Санмартин, – доложил Хярконнен. – Я впущу его.

– В чем дело, Рауль? – буркнул Харьяло, спустив ноги на пол и протирая глаза.

– Снова неприятности, – вздохнул Санмартин. – Местная полиция обнаружила труп одного из известных радикалов. Никто не видел его день или два. Кто-то всадил ему пулю в затылок и запихнул в мусорный ящик. Он выглядит так, словно его пытали перед смертью.

– АДС снова очищает свои ряды от несогласных?

– Возможно, – уклончиво ответил Санмартин.

– В трупе было что-нибудь необычное?

– Только одно – кто-то запихнул ему в правый ботинок несколько новых банкнотов.

– Черт! – воскликнул Харьяло. – Значит, это сделали проклятые маньчжуры – возможно, по приказу. Это очень старое китайское суеверие – оставлять деньги в башмаке того, кого ты убил, чтобы ему были обеспечены достойные похороны и его дух не тревожил тебя. Не знаю, верят ли в это китайские «черноногие», но они поступают так, чтобы люди понимали, чьих рук это дело. Должно быть, они вытянули из бедняги все, что он знал, – хотя я сомневаюсь, что он знал многое, – и потом прикончили его. Таким образом Суми дает понять местным радикалам, что он не намерен шутить.

– 2-й взвод разведроты маньчжурского полка предназначен для борьбы с «подрывными элементами», – медленно произнес Санмартин, – но я думаю, что Суми предупреждает не столько АДС, сколько нас. Мы. уже начали получать от городских торговцев жалобы на маньчжуров и императорских гвардейцев. Такие случаи не улучшат положения.

Через несколько минут, пока Санмартин сбрасывал с себя амуницию, Тимо Хярконнен подозвал его к телефону.

– Алло. Это Санмартин.

– Рауль?

Ему понадобилось несколько секунд, чтобы узнать голос Аннеке Бринк с музыкального факультета – приятной женщины, хотя и слишком хорошенькой и слишком осведомленной об этом.

– Здравствуй, Аннеке. Как поживаешь? – Во время мятежа Бринк потеряла своего деверя, футболиста по имени ле Гранж, и ей понадобилось время, чтобы избавиться от неприязни к Санмартину.

– Спасибо, хорошо. Рада, что ты не забыл меня после нашей жуткой работы в комитете.

Хярконнен кивнул и скромно удалился.

– Ханна утверждает, что мне следовало бы заняться политикой, – улыбнулся Санмартин.

– Пожалуйста, передай от меня привет рядовому Эрикссону, – продолжала Бринк. – Хорошо, если бы ты смог убедить его заняться музыкой профессионально.

У капеллана Эрикссона был на редкость красивый баритон, и Бринк аккомпанировала ему, когда Лет-суков и 3-я рота участвовали в постановке «Бориса Годунова».

– Передам, но подозреваю, что он вполне удовлетворен двумя теперешними профессиями. Чем я могу тебе помочь, Аннеке?

Нотки кокетства исчезли из голоса женщины.

– Я очень волнуюсь, Рауль. Что происходит?

– Хотел бы я знать. Слушай, Аннеке, у тебя есть в деревне дом, дача или что-нибудь, где ты бы могла остановиться?

– У моей сестры есть домик под Боксбургом.

– Тогда прихвати что-нибудь из еды и одежды и немедленно отправляйся туда.

– Но я не смогу уехать сейчас! У меня полный класс студентов!

– Возьми отпуск. Придумай, что хочешь, только уезжай! – Санмартин закрыл глаза.

Он ощущал покалывание в кончиках пальцев – Кольдеве утверждал, что это к беде. У немцев имелось для этого длинное, с трудом произносимое обозначение. Дважды попав в засаду, Санмартин перестал игнорировать это чувство.

– Но, Рауль… – начала Бринк.

– Аннеке, – прервал ее Санмартин; трубка дрогнула в его руке, – найди любой предлог, чтобы на время уехать из Йоханнесбурга.

– Спасибо, Рауль, – поблагодарила она совсем другим тоном.

– Рад был тебя услышать, – машинально произнес офицер и положил трубку.

 

Четверг (311)

В одной из комнат йоханнесбургского отеля собралась дюжина политиканов, чтобы обсудить ситуацию.

– Красть фрукты с прилавка это одно, – прогремел Вейнард Гробелаар, сверкнув глазами из-под густых седых бровей, – а убивать людей – совсем другое!

Франц Вилхофер взглянул на часы. Гробелаар, управляющий кооператива, дважды безуспешно выставлял свою кандидатуру против Ханны Брувер.

– Вы не можете быть уверены, что в этом повинны новые имперцы, – терпеливо заметил Андрис Стеен.

– Все же это подходящее орудие против Бейерса, – вмешался член Ассамблеи Мартин Хаттинг. – Стоит поднять об этом шум.

Гробелаар окинул взглядом комнату.

– Мы уже битый час ходим вокруг да около. Обе партии должны занять более твердую позицию в деле защиты нашего народа. – Ободренный молчанием, он добавил: – Если мы сейчас создадим третью партию, то сможем заставить их сделать это.

– Скажу тебе прямо, Вейнард, – заговорил Вилхофер. – Бейерс в состоянии справиться с любым из присутствующих здесь, так что, если ты хочешь его ударить, постарайся нокаутировать сразу, иначе он даст сдачи. – Сняв ногу с ноги, он поднялся. – Если вы считаете, что можете лучше него справиться с ситуацией, меня прошу исключить. По-моему, все, что мы сделаем для подрыва позиций правительства, будет только на руку новым имперцам. Если хотите поднять бессмысленный шум, на здоровье, но только без меня. – Он встал и вышел. Стеен и еще трое последовали за ним.

– Если мы будем ссориться между собой, – заметил Юриаан Юберт, – то новые имперцы проглотят нас всех целиком. Франц прав. Если имперцы начнут репрессии и если Бейерс ничего не сделает, чтобы это прекратить, мы должны бросить ему вызов. Но до тех пор нам лучше сидеть тихо.

– Не собираюсь, – отрезал Хаттинг. – Пора показать народу, что есть политики, готовые встать на его защиту. – И, взяв шляпу, он отправился готовить речь на ближайшее заседание парламента.

Но когда Ассамблея собралась и Хаттинг поднялся, желая бросить свои обвинения перед камерами корреспондентов, – он был тут же лишен слова Ханной Брувер. Весь следующий час он корчился от бессильной злобы. Через несколько минут после ухода корреспондентов Брувер объявила перерыв.

По пути в комнату отдыха она заметила:

– Тебе следовало бы подождать, пока машина не замедлит ход, Мартин, прежде чем хвататься за руль.

– Нехе! – прошипел Хаттинг достаточно громко, чтобы все в зале его услышали. – Ведьма!

Брувер обернулась и спокойно заметила:

– Насколько я помню, Мартин, Альберт и я поддерживали твою кандидатуру, так что ты нам кое-чем обязан. По-моему, я оставила свою щетку снаружи. Пожалуйста, почисти мой коврик.

Вернувшись в зал после перерыва, Хаттинг обнаружил на своем столе с дюжину пыльных ковриков от своих коллег.

Вернувшись домой после заседания, Брувер застала у двери Аннеке Бринк.

– О, вроу Брувер! – покраснев, поздоровалась Бринк. – Не ожидала вас встретить. Меня зовут Аннеке Бринк, я преподаю в университете и жду вашего мужа.

– Бог знает, когда он вернется. Лучше войдите. – Она кивнула своему охраннику. – Все в порядке, Том. Вроу Бринк, это мой секретарь, Том Уинтерс.

Уже дома Брувер приветствовала вроу Бейерс и сгребла в охапку Хендрику.

– Могу я поинтересоваться, чем мой муж обидел вас? – спросила она гостью.

– Что вы, ничего такого не было! – Бринк замялась. – Вчера я задала ему вопрос, ожидаются ли у нас неприятности, и он посоветовал мне взять отпуск и уехать в деревню. – Она старалась скрыть тревогу. – Я подумала, что лучше обсудить это поподробнее, а утром узнала, что он уволился из университета.

– Придется расспросить Рауля при следующей встрече. Я сама вижу его не так уж часто, – заметила Брувер, холодно разглядывая Бринк.

Аннеке покраснела еще сильнее.

– Я не хотела причинять беспокойство. Пожалуйста, не думайте, что…

Брувер внезапно рассмеялась.

– Извините, – сказала она, вытирая глаза. – Просто мне почудилось, будто вы считаете меня ревнивой женой.

– По-вашему, это очень забавно? – осведомилась Бринк.

– Вы бы меня поняли, если бы лучше знали Рауля.

– Никому из мужчин нельзя доверять, – с горечью промолвила Бринк, имевшая за плечами опыт двух неудачных браков.

– Раулю можно, – спокойно возразила Брувер. – У него много недостатков, но я сомневаюсь, что ему когда-нибудь приходило в голову даже посмотреть на другую женщину. – Война многое убила в Рауле Санмартине, но оставила невредимой совесть, чего нельзя сказать о значительной части других людей. Брувер переменила тему. – Если Рауль сказал, что вам стоит уехать в деревню, думаю, это хороший совет.

– Это легче сказать, чем сделать. Мне хотелось бы быть такой же уверенной, как вы.

Висевшая на шее у матери Хендрика улыбнулась Аннеке.

– Какая у вас очаровательная дочурка, – искренне произнесла Бринк.

– Хендрика в большей степени дочь вроу Бейерс, чем моя. Неужели вы совсем не следите за политической жизнью? Я думала, мои враги уже годы назад постарались сделать ситуацию общеизвестной. – Брувер внимательно изучала лицо Бринк. – В батальоне Рауля есть несколько суровых и нерушимых правил, так как он в любое время может покинуть планету и больше никогда не вернуться. В некотором роде я тоже солдат, хотя и очень недисциплинированный. Одно из этих правил гласит, что женатые пары в составе батальона должны находить своим детям приемных родителей.

Хотя Брувер поведала все это без явных усилий, Бринк ощутила боль в ее голосе.

– Рауль, возможно, рассказывал вам, что когда Хендрика спутала все дела, появившись на свет за месяц перед моими первыми выборами, я три дня держала ее в своей постели и плакала, прежде чем смогла передать ее вроу Бейерс. А потом я с отчаяния разгромила в пух и прах напыщенного писаку, которого напустил на меня Христос Клаассен в качестве конкурента. Я часто слышу, что обо мне говорят, думая, что меня нет поблизости.

Брувер подняла взгляд на настенные часы.

– Хотя Бетье Бейерс стала хорошей матерью для нас обоих, мне было очень тяжело. И я знаю, что Раулю пришлось еще тяжелее. Повторяю: если он посоветовал вам уехать, лучше послушайтесь его.

– Спасибо, что поговорили со мной, вроу спикер, – робко поблагодарила Бринк, когда Уинтерс проводил ее к двери.

Через час пришел Санмартин.

– Ты не спишь? – спросил он у жены.

– Не сплю. Пыталась читать, но не смогла. Ты что-нибудь поел?

Санмартин щелкнул выключателем.

– Каша приготовила мне нечто русское, а может, финское. По-моему, это был рыбный пудинг.

– Ты просто невозможен, – вздохнула Ханна. – Ты уже знаешь о Хаттинге? А вроу Бейерс говорит, что Хендрика уже целую неделю сама читает, на что никто из нас даже не обратил внимания. Хотела бы я иметь волшебную палочку, которой можно взмахнуть и разом избавиться от всех огорчений.

– Я бы тоже не возражал, – признался Санмартин, снимая форму.

– Сюда приходила Аннеке Бринк. Я уговаривала ее ехать в деревню, узнав о твоем совете. Что тебя так беспокоит?

– АДС готовятся к очередной акции, и я не уверен, что Мацудаира и Суми не натворят глупостей.

– Я имела в виду не это. Что-то не так на Земле, поэтому сюда и присылают людей вроде Суми и Мацудаиры, а капитан Янагита завуалированно угрожает, что если я не гарантирую уступок «ЮСС», то могут начаться неприятности. Объясни мне это-так, чтобы я смогла понять.

Санмартин тяжело опустился на край кровати.

– Что тебе известно о политическом устройстве на Земле?

– Очевидно, меньше, чем ты думаешь. Там сосуществует имперское правительство, японское правительство и правительства присоединенных наций.

– И да и нет. Примерно десять лет назад имперские министерства переехали в те же здания, что и их японские коллеги, оба правительства стали взаимозаменяемыми. Правительства присоединенных стран, напротив, оказались зажатыми в тисках, так как они не в силах облагать налогом или регулировать международную коммерцию. Вопросы, связанные с международной коммерцией, решает Опекунский совет, руководствуясь указаниями японского министерства международной торговли и индустрии.

Брувер молча ожидала продолжения.

– Правительство в Японии издавна формирует Объединенная демократическая партия, но в действительности она представляет собой группу фракций — хайбацу, – которые делят между собой доступные министерства. Крупные корпорации подпитывают деньгами лидеров хайбацу, а те в свою очередь распределяют средства среди своих приверженцев, в результате чего коррупция превышает пределы возможного. Формальные лидеры – премьер-министр Японии, император, имперский сенат – не решают ровным счетом ничего. Японцы называют их микоси — ходячие усыпальницы. Когда разражается очередной скандал – а это происходит довольно регулярно, – несколько министров уходят в отставку, а лидеры хайбацу передают их портфели другим. – Он кисло улыбнулся. – Японцы строго различают татамае – то, что должно быть в принципе, – и хонне – то, что существует в действительности.

– А парламент? – спросила Брувер, думая о своей склочной Ассамблее.

– Баллотироваться в парламент стоит чудовищных денег. Каждый избирательный округ в Японии делегирует во власть трех-четырех человек, собравших большинство голосов. Но кандидат, не принадлежащий к хайбацу, не получает денег на избирательную кампанию, а если каким-то чудом попадает в парламент, то его округ не получает ни дорог, ни туннелей, ничего, на что рассчитывали избиратели в обмен за свои голоса. Поэтому большинство депутатов куплены с потрохами и автоматически утверждают законы, состряпанные бюрократами из министерств. Все стало наследственным – новые министры происходят из семей своих предшественников и ходят в те же самые школы.

– А есть возможность проникнуть сквозь эту паутину?

– Да, женившись на дочери важной шишки или будучи усыновленным кем-нибудь из подобных шишек.

Брувер прижала ладони к вискам; свет звезд за окном поблескивал на ее волосах.

– Но ведь имперское правительство провело человечество через все страшные годы после катастрофы!

– Дела не всегда обстояли настолько скверно, – согласился Санмартин. – Если корпорации получали больше положенного, то достаточно было небольшого ручейка золота, чтобы облагодетельствовать и – всех остальных. Имперская система всегда была несовершенной, но в течение многих лет она помогала людям.

– Что же заставило ее измениться?

Санмартин задумался.

– Очевидно, все дело в увеличении присоединенных наций и колоний. Их индустрия вступает в конкуренцию, и корпорациям приходится заботиться о росте экономического могущества. Как Черная Королева в книге, которую показывал мне Ханс, они вынуждены бежать быстрее и быстрее, чтобы оставаться на том же месте. Им не достаточно доминировать на японском рынке и конкурировать на внешнем – они должны властвовать везде.

Подумав, он припомнил одну историю:

– Швейцарец, с которым я познакомился на Ашкрофте, рассказывал, как его компания попыталась организовать производство микрокораблей. Однако никто в министерстве международной торговли и индустрии не смог выписать им лицензию, а через несколько дней один из чиновников министерства сообщил швейцарскому правительству, что возникли проблемы с сертификатом на швейцарские молочные продукты. Швейцарцы, не являясь экономически самостоятельными, быстро поняли намек. Когда мне было пять лет, новое правительство Аргентины, придя к власти, обещало покончить с зависимостью от японской продукции. Через год оно было свергнуто военной хунтой.

– Значит, корпорации используют имперское правительство, чтобы держать в узде присоединенные нации? Да, так оно и есть. Именно это происходит и у нас.

– Поэтому меня и пугает, что корпорации могут предпочесть экономическому давлению военную силу в качестве более легкого способа поддержания порядка в присоединенных странах и колониях. Корпорации использовали имперское правительство с целью разорения непокорных наций. Теперь я опасаюсь, что они начнут уничтожать тех, кого не в состоянии контролировать.

– Господи! – Брувер уставилась на мужа. – Ты хочешь сказать, что если мы не уступим Мацудаире, адмирал Хории может попытаться уничтожить наш народ? По-твоему, мы должны уступить?

Санмартин кивнул.

– Но мы не можем этого сделать! – воскликнула Брувер. – Не можем! Какое право они имеют так поступать?

Он посмотрел на нее, чувствуя, что коснулся больного места.

– Японцы, дорогая, так долго уверяли себя, что они отличаются от всех остальных народов, что некоторые из них и вовсе не считают нас за людей.

 

Пятница (311)

Около полуночи Хярконнену наконец удалось расшифровать присланное Мидзогути сообщение, перевернув пленку на другую сторону, увеличив скорость в сто раз и повысив звучание на четыре октавы.

Доклад подтверждал худшие подозрения Верещагина. Империя все чаще применяла силовые методы контроля над Землей и колониями на других планетах. Министерство безопасности расширяло властные полномочия. Национальные батальоны распускались, а офицеры неяпонского происхождения увольнялись. Хуже всего было то, что колонию на Эсдраэлоне довели до мятежа. Восстание подавили ценой гибели двух третей населения планеты.

Когда Мидзогути умолк, Харьяло покосился на Верещагина. Варяг сидел неподвижно; на его лице отсутствовало всякое выражение.

– Так вот к чему нас готовят, – промолвил Харьяло.

– Этого я и боялся, – откликнулся Верещагин. – Правда, я надеялся… – Он не договорил.

– Что же нам делать? – вздохнул Харьяло.

– Не знаю, Матти, – ответил Верещагий. – Немедленно сообщи Петру и Раулю. Они оба подозревали нечто подобное. – Вынув из кармана трубку, он покрутил ее в руках. – Пожалуйста, возьми на себя командование хотя бы на денек. Мне нужно все обдумать. В любом случае, мы должны подождать, пока АДС что-нибудь не предпримет. Сейчас мне надо возвращаться. Адмирал Хории ожидает меня в штабе. – Верещагин встал, собираясь уходить.

– Антон, – окликнул его Харьяло. Верещагин обернулся. – Помнишь, что говорил римский центурион?

– Марк Флавиний? Он говорил: «Если от нас хотят, чтобы наши кости без всякой пользы гнили на пустынной дороге, пусть поберегутся гнева легионов!»

 

Суббота (311)

Во время следующего визита в штаб Верещагин, не имея специальных поручений, читал в отведенном ему помещении, когда туда вошли адмирал Хории и его адъютант, капитан Ватанабе.

– Доброе утро, адмирал. – Отложив книгу, Верещагин встал и поклонился.

– Доброе утро, подполковник. – Так как в комнате, кроме койки, стола и одного стула не было никакой другой мебели, Хории остался стоять. – Что за книгу вы читаете?

– Биографию Авраама Линкольна, написанную Сэндбергом. Книга очень старая, но превосходная. – При виде непонимающего выражения лица Ватанабе, Верещагин добавил: – Линкольн был президентом Соединенных Штатов Америки во время Гражданской войны.

– Да, конечно, – кивнул Ватанабе. – Он освободил рабов.

– Он чувствовал себя обязанным сделать это, – отозвался Верещагин.

– И как же вы оцениваете президента Линкольна? – спросил Хории.

Верещагин немного помедлил перед ответом.

– Линкольн был великим и гуманным человеком, понимающим слабости других людей не менее, чем свои собственные. Меня удивляет его проницательность не менее, чем отвага и юмор.

– Да, очень интересный человек. И очень интересный коврик. – Хории указал на яркий шерстяной коврик, частично вышитый, частично связанный, который лежал на полу. – Настоящее искусство.

– Это мой риидзи. Подарок солдат 1-й роты.

– Жаль, что я не смог найти время поговорить с вами как следует.

– Я все понимаю.

Какое-то время они продолжали бессодержательный разговор. Верещагин терпеливо ожидал, пока Хории не даст понять истинную цель своего визита.

– Как продвигаются операции майора Харьяло по уничтожению АДС? – наконец осведомился адмирал.

– Я как раз собирался навестить его, если, конечно, у вас нет для меня других поручений. Одна из его рот проводит состязание по бегу по пересеченной местности с картой и компасом, и они хотят, чтобы я был судьей. – Верещагин осторожно добавил: – Что до операций, то партизанское движение крайне трудно уничтожить, пока условия благоприятствуют его существованию.

– Война – это диалектика воли, подполковник Верещагин, – назидательно произнес Хории. – Важно произвести на противника такое психологическое воздействие, чтобы убедить его в бессмысленности дальнейшего сопротивления. Именно такой эффект мы и должны произвести на членов АДС и их пассивных сторонников. – Он улыбнулся. – Судя по вашему досье, вы должны это отлично понимать. Мне говорили, что адмирал Накамура прозвал вас Серторием.

– Адмирал Накамура был очень любезен, – слегка поклонился Верещагин.

– Вы по происхождению русский, не так ли?

Верещагин кивнул.

– Моя мать была финка, а отец – из Санкт-Петербурга.

– Люди не понимают, как много пользы принесла России катастрофа, – заметил Хории. – У народа не осталось ни пищи, ни надежды. Хотя многие российские города были уничтожены, а масса людей

погибла от чумы, оставшиеся в живых вправе гордиться собой. СПИД и многие другие заболевания, ведущие к вырождению, исчезли почти полностью. После катастрофы русские стали куда более здоровой нацией, верно?

– Может быть. Но страшной ценой, – ответил Верещагин.

– Иногда экстраординарные ситуации требуют суровых мер, – словно извиняясь, вздохнул Хории. Помолчав, он добавил: – Я прочитал в вашем досье, что вы можете цитировать «Калевалу»?

– Только фрагменты. – Верещагин заговорил нараспев: – «Знаю тайны я железа. Знаю я истоки стали. Воздух – мать всего живого. А вода – сынок ей старший. Средний сын – огонь горячий. Младший сын ее – железо». «Калевала» в основном состоит из подобных заклинаний. Впрочем, там немало увлекательных историй.

– Не сомневаюсь, – согласился Хории, – в этом отношении она напоминает наши древнейшие летописи – «Кодзики» и «Нихон-соки».

– Да, до некоторой степени, – кивнул Верещагин.

– Конечно, культурное наследие очень и очень важно. Батальон майора Харьяло был сформирован в Финляндии и уже много лет оторван от Земли. Вам не кажется, что его стоило бы вернуть на родину, если здесь все пойдет хорошо?

– Уверен, что многие из людей майора Харьяло приветствовали бы такую возможность, – осторожно одобрил Верещагин.

– Это трудная задача, но мы как-нибудь обсудим ее подробно. Пожалуйста, держите меня в курсе относительно операций майора Харьяло.

– Разумеется. Надеюсь, его старания увенчаются успехом.

– Посмотрим. Я пессимист, Верещагин. Всегда им был и очень этому рад. Пессимизм – вид искусства. Военные события непредсказуемы, но мы посмотрим.

Выйдя в коридор, Хории обратился к Ватанабе:

– Разумеется, упоминание о Сертории озадачило вас.

– Так точно, достопочтенный адмирал.

– Плутарх сравнивал Сертория с Филиппом Македонским, Антигоном и Ганнибалом, считая, что последние были хотя и удачливее, но Не умнее его. Он родился в Нурсии и служил Риму в войсках с кимврами и кельтскими племенами, где потерял один глаз. Во время Первой гражданской войны Серторий завоевал для Цинны Италию, а впоследствии, не найдя поддержки в своих выступлениях против роскоши, удалился в Испанию. Серторий не был удачливым человеком, как и Антон Верещагин.

– Не понимаю, достопочтенный адмирал.

– Если бы Сераторий родился римлянином, то мог бы достигнуть самых высоких должностей. А так ему приходилось оставаться простым служакой, невзирая на все его таланты. Он был человеком огромной честности, но жил в эпоху, когда честность была презираема.

– Теперь мне понятна параллель. Благодарю вас за объяснения.

– Верещагин, несомненно, осведомлен, что иностранные офицеры более нежелательны на императорской службе. Первой его заботой будет благополучие своих офицеров и солдат. Я подал ему надежду в форме репатриации на Землю. Это побудит его усердно осуществлять наши интересы.

Ватанабе задумался.

– Могу я спросить, сэр, что дальше произошло с Серторием?

– Конечно, можете. Лузитане призвали его к себе военачальником, и несколько лет он успешно защищал их от римских полчищ диктатора Суллы. Серторий нанес поражение многим римским армиям, включая армии Метелла и Помпея Великого. Но все кончилось, когда боги оставили его своей милостью. Его предавали, он становился все более озлобленным, терял осторожность и в конце концов был убит изгнанниками, которых сам приютил, а его государство распалось.

– Каждый человек должен повиноваться своей судьбе.

– Разумеется, Ватанабе. Я внимательно прочел то, что написал Плутарх. Серторий, безусловно, знал, что его собираются, убить, и подчинился воле рока.

– То, что вы намеревались сообщить Верещагину, было уж очень завуалированно. Простите мою нескромность, но сможет ли иностранец это понять?

Хории улыбнулся, продемонстрировав острые зубы.

– Когда я узнал, что здешним батальоном командует подполковник Верещагин, то первым делом прочитал все его письменные работы. Его диссертация была озаглавлена «Сражение в применении к теории турбулентности». Эта теория – один из аспектов динамики. Она пытается объяснить взаимодействие элементов как контролируемый хаос.

– В самом деле? Я не уверен, что понял, достопочтенный адмирал. Разве сражение – не упорядоченное применение силы с целью одержать верх над противником?

– Получается, что и да и нет. Эта работа многое ставит с ног на голову, Ватанабе. Вам следует внимательно прочитать ее. Хотя подполковник Верещагин и иностранец, он очень сложный и неоднозначный человек.

Когда они подошли к адмиральским апартаментам, Хории пригласил адъютанта:

– Пожалуйста, Ватанабе, зайдите на минутку.

Ватанабе удивленно кивнул.

– Разумеется, адмирал.

Когда дверь за ними закрылась, Хории указал на шкаф.

– Там есть бутылка хорошего виски и несколько стаканов. Налейте себе и мне, а бутылку принесите сюда. – Он присел за низкий стол.

Ватанабе повиновался, по-прежнему ничего не понимая.

– Кампай! – произнес адмирал, когда Ватанабе сел, и осушил свой стакан, вынуждая капитана последовать его примеру.

– Вы пытаетесь понять то, что подполковник Верещагин говорил о Линкольне, не так ли, Ватанабе?

– Пытаюсь, достопочтенный адмирал. Сожалею о своей тупости.

– Линкольн был поистине великим человеком, Ватанабе. Вам известно, что он родился в бедности? Я видел фотографию его родного дома в Кентукки – в то время наша страна тоже была бедной, но таких лачуг было не много даже в Японии. Однако это не помешало ему к концу своих дней стать победителем в борьбе за свободу.

– Но ведь Линкольн допустил немало ошибок, не так ли? Разве назначенные им генералы не были никуда не годными?

– Человек, одержимый благородной целью, Ватанабе, всегда верит в себя. Иногда Линкольн даже отказывался положиться на Божью волю. Поэтому он время от времени совершал ошибки. Однако это не уменьшает его величия. Человек – это не Бог. Линкольну не было чуждо ничто человеческое – он часто признавал свои промахи, что заставляло его быть снисходительным к промахам других. Это вызывало восхищение и преданность. Только такие люди способны прощать ошибки и помогать друг другу. Но не забывайте, Ватанабе, – добавил он, – что каждый человек должен подчиняться своей судьбе. В одиночку нельзя все изменить.

– Конечно, адмирал.

– Выпейте еще, Ватанабе. – Капитан повиновался. После третьего тоста адмирал наконец заговорил о том, что было у него на уме: – Ватанабе, вы иногда слышите, что говорят другие молодые офицеры?

– Разумеется. Человек всегда слышит то, что говорят другие.

– Ну и что именно они говорят?

– Уверяю вас, ничего особенного, – смущенно ответил Ватанабе.

– Я скажу вам, что они говорят, Ватанабе. Вчера вечером ко мне приходила их делегация, как будто я и так не знал, о чем они думают. – Хории протянул стакан, и Ватанабе снова налил виски адмиралу и себе. – Они жалуются на отсутствие боевых действий – верно, Ватанабе?

Капитан не ответил.

– Вот именно, они прибыли сюда воевать, а никакой войны нет. – Хории осушил стакан, словно забыв о Ватанабе. – Офицеры боятся, что без войны им не видать повышения.

– Возможно, некоторые испытывают подобные чувства, – признал Ватанабе.

– Важно видеть как бы вблизи то, что находится вдалеке, и наоборот. Приходивших ко мне офицеров беспокоило то, что с африканерами, участвовавшими в мятеже, не поступили «по заслугам». Они хотят очистить планету от «антиимперского влияния». Вам ясно, что они подразумевают под словом «очистить», не так ли, Ватанабе?

– Я слышал нечто подобное, но молодые офицеры, когда слишком много выпьют, часто говорят не то, что думают.

– А кто жалуется больше всех? Офицеры гвардейского батальона?

– Возможно, они в числе самых недовольных, – согласился Ватанабе.

– И члены моего штаба тоже? – Хории внимательно изучал лицо капитана.

Ватанабе попытался увернуться.

– Я уверен, они разочарованы, что им не позволили принять меры против Африканерского движения сопротивления.

– АДС – ничто. Кучка дураков. – Хории забрал у Ватанабе бутылку и налил себе еще один стакан. – Так кто платит этим офицерам за выпивку и жалобы – Суми или Мацудаира?

Ватанабе молча уставился в пол.

– Оба, верно? – продолжал Хории, самостоятельно выдавая правильный ответ. – Весьма неосторожно с их стороны. Уж слишком это очевидно. Хотя никого, возможно, не заботит, знаю ли я об этом. Вы согласны с этими молодыми офицерами, Ватанабе?

Капитан не поднимал взгляд.

– Мне кажется, что они высказывают искреннее мнение, которое заслуживает внимания, достопочтенный адмирал.

– Короче говоря, Ватанабе, сколько времени дадут мне мои молодые офицеры, прежде чем они начнут предпринимать действия против африканеров, не дожидаясь приказа?

– О, я уверен, что они никогда не проявят нелояльность в отношении вас, – с жалким видом промямлил Ватанабе, разглядывая стакан, который держал в руке.

– Ха, делегация чуть ли не хором уверяла меня в полнейшей преданности. Они всего лишь не согласны с «дурными советами», которые якобы мне дали. Итак, Ватанабе, когда именно они начнут убивать людей без моего приказа? Через два месяца? Через месяц? – Хории всем своим видом излучал презрение.

– Они кажутся весьма нетерпеливыми, – признал Ватанабе.

– А кто же, по их мнению, дает мне «дурные советы»? – осведомился Хории.

– Разумеется, иностранные офицеры, – с удивлением отозвался Ватанабе. – Кто же еще на это способен?

Несколько минут Хории бесстрастно созерцал стену.

– Ни один человек не в силах избежать своей судьбы, – наконец сказал он.

– Разве полковник Суми не упоминал, что его техники смогли осуществить подслушивание информации, получаемой подполковником Верещагиным? Он похвалялся этим, – рискнул сообщить Ватанабе, желая восстановить себя в глазах адмирала.

– Нет, но для нас представляется вполне разумным стремиться знать то, что знает подполковник Верещагин, – заметил Хории.

Поприветствовав Верещагина, Абрам ван Зейл протянул ему стакан вина.

– Спасибо, не надо, – машинально отказался Верещагин.

Но ван Зейл небрежно отмахнулся от возражения.

– Я ведь пью, а старику вредно пить одному. Кроме того, – он проницательно улыбнулся, – ты выглядишь так, что немного выпивки пойдет тебе на пользу. Садись и расскажи, что происходит.

Ближайший сподвижник Альберта Бейерса, Абрам ван Зейл был очень толковым адвокатом – по крайней мере, так утверждали его друзья. Проигравшие ван Зейлу в суде именовали его старым пронырой, что доставляло тому невыразимое удовольствие. Верещагин назначил его бригадным адвокатом и с удовольствием консультировался со стариком по поводу любых дел, в том числе и имеющих весьма отдаленное отношение к закону.

Верещагин удобно устроился на диванчике.

– Очевидно, ты уже вытянул все, что мог, из Альберта.

– Он молчал, но я слишком долго знаю вас обоих, чтобы кто-то из вас мог меня одурачить, – самодовольно заявил адвокат.

– Возможно, – согласился Верещагин.

– Насколько я понимаю, новости скверные. Я не прошу выдавать секреты. Расскажи мне о новых бронемашинах, которые я сам видел.

– Странно, что ты это заметил.

– Как я мог не заметить причудливые новые орудия? Они словно позаимствованы из научно-фантастического фильма.

– Электромагнитные орудия. У них очень высокая начальная скорость снаряда при выстреле, – рассеянно произнес Верещагин.

– Значит, это и в самом деле новшество?

– В некотором роде. Технология применяется добрую сотню лет, но ее никогда не использовали на типе «97».

– А почему? У вас было бы меньше возни с порохом, хотя вы и используете для орудий не порох, а какую-то жидкость. – Бригадный адвокат гордился своими военными познаниями.

– Как всегда, все дело в деньгах. Замена орудий обходится в чудовищную сумму. Кроме того, электромагнитное орудие требует куда больше внутреннего пространства, чем обычное. Приходится заново перестраивать башню и большую часть внутренних секций. На самом деле куда дешевле сконструировать и построить новую бронемашину. – Верещагин задумался. – Изменения коснулись и оперативного радиуса действия машины. Насколько я понимаю, им пришлось переделывать и два передних бака для топлива. С добавочным весом брони на переднем скате радиус действия уменьшается процентов на пятнадцать. Помимо прочего, установка электромагнитных орудий должна увеличить расходы на ремонт и обслуживание. Я знаю, что у них добавлено по специально обученному механику на каждую пару машин. И, несмотря на все это, модифицированный тип «97» до сих пор много дешевле и легче в обслуживании, чем танк.

Ван Зейл усмехнулся.

– А теперь серьезно. Учитывая, что новый адмирал держит рот на замке, Антон, откуда тебе известно об этих дополнительных механиках?

Верещагин откинулся на спинку стула.

– Наш старший сержант разведслужбы Аксу – заядлый фотограф-любитель, и он уговорил ротную команду техобслуживания сняться для группового фото.

– Иногда, Антон, я забываю, насколько ты хитер.

– Честно говоря, это была идея Рауля Санмартина.

– Все равно Рауль научился этому у тебя, а Ханна – выйдя замуж за Рауля. – Ван Зейл затянулся сигарой. – Объясни, пожалуйста, почему тебе не нравится это нововведение? По-моему, тебе и самому нужны орудия, которые стреляют быстрее. Чем быстрее, тем лучше – разве не так?

– Не обязательно, – покачал головой Верещагин. – Скорость снарядов наших орудий вполне подходит для целей, которые мы стремимся поразить. Для новых орудий, очевидно, понадобятся более дорогие боеприпасы, так как в новых условиях снаряды испытывают гораздо большие напряжения и могут еще в полете саморазрушиться. Плюс высокая стоимость обслуживания и малый радиус действия. Увеличение скорострельности дает лишь одно серьезное преимущество.

– А именно? – Ван Зейл склонился вперед и отложил сигару, надеясь услышать нечто многозначительное.

– Противоброневое действие. Электромагнитные орудия куда эффективнее уничтожают другие бронемашины, которые на этой планете имеются только у Уве Эбиля и меня.

– Ты имеешь в виду, что эти пушки предназначены для нас?

– Нет-нет. Чтобы внести все изменения, потребовались годы. – Верещагин сделал паузу. – Меня больше беспокоит мысль, что причиной этого могут быть политические перемены на Земле. Ведь многие из присоединенных стран до сих пор располагают танками.

– Господи! – воскликнул ван Зейл. – Неужели все так скверно?

– Да, – просто ответил Верещагий.

– Вижу, Антон, что ты борешься со своей совестью. Вспомни о привилегированных отношениях адвоката и его клиента и расскажи мне, что у тебя на уме. Позволь помочь тебе.

– Ты мой бригадный адвокат. Я не могу втягивать тебя в личные дела, – полушутя бросил Верещагин.

– Антон, я старый, сварливый и упрямый африканер. Я работаю не на имперское правительство, а на тебя и могу, если надо, притворяться глухим и слабоумным. Ты и я отлично знаем, что я скорее твой придворный философ, нежели адвокат. – Ван Зейл подобрал окурок сигары и начал перетирать в кисет невыкуренный табак. – Я бы хотел считать себя твоим другом.

– Тогда, философ, позволь задать тебе философский вопрос. В каких обстоятельствах мятеж имеет юридические и моральные оправдания? – спросил Верещагин, глядя в потолок.

– Юридические – никогда. Если, конечно, мятеж не увенчается успехом.

– Я серьезно, Абрам. Когда мятеж допустим с точки зрения морали? – Помолчав, он добавил: – Более того, когда он становится морально необходимым?

– Дай мне подумать… Применение насилия обычно увязывают с взаимосвязанными принципами необходимости и пропорциональности. Вывернув их наизнанку, я могу допустить, что бунт морально оправдан, когда страдание, которого ты стремишься избежать, больше того, которое тебе придется причинить. Ты большой идеалист, Антон?

– Боюсь, что очень большой. – Верещагин вынул из кармана трубку. – Этим утром муниципальная полиция обнаружила труп некоего Брейтенбаха, который скончался от пыток. Его грузовик использовали для убийства двух маньчжурских солдат, и полковник Суми, очевидно, знает об этом инциденте больше, чем сообщил полиции.

– Господи! Адмирал Хории показался мне интеллигентным и культурным человеком. Как он может допускать подобные вещи?

– Японский политический курс можно охарактеризовать как упорядоченную безответственность, – улыбнулся Верещагин. – Начальство должно действовать в согласии с подчиненными. Адмирал Хории игнорирует большую часть весьма неприятных рекомендаций, которые ему приходится выслушивать, и его подчиненные начинают действовать самостоятельно, дабы заставить адмирала делать то, что «нужно». Если он сейчас решит отдать разумные, но непопулярные приказы, служба безопасности и гвардейцы попросту пропустят их мимо ушей. Адмирал не может подвергать свой авторитет подобному надругательству, поэтому он соглашается.

– Ну и система!

– Этой системе я служил всю свою жизнь, Абрам, но она становится все хуже и хуже.

– Я не могу так далеко заглядывать в будущее, как ты, Антон, но какие люди способны выполнять подобные приказы и еще более чудовищные, которых ты опасаешься?

– Фанатики, разумеется. Для фанатиков цель оправдывает средства. Суми один из них. А карьеристы ничем не лучше фанатиков. Я знал людей, способных на самые аморальные действия, если только они пойдут им на пользу. А кроме того, существуют циники, потерявшие всякую надежду, которые выполняют любые приказы неохотно, но вполне эффективно. – Он снова спрятал трубку в карман. – Но больше других, Абрам, можно пожалеть так называемых реформаторов, которые сознательно служат коррумпированному режиму. Если взвесить грехи всего человечества, их доля окажется самой тяжелой. Таким душам прямая дорога в ад.

Ты долго думал над этим, верно? – спросил ван Зейл.

– Возможно, даже слишком долго. Но я очень боюсь погибнуть ни за что, Абрам.

Ван Зейл погрозил ему пальцем.

– Никогда не пытайся одурачить своего адвоката, Антон. Больше всего ты боишься утащить за собой других.

– Ты прав, – признался Верещагин.

 

Воскресенье (312)

После молитвы Санмартин направился из церкви домой вместе со своей семьей. Он нес Хендрику, которая в свою очередь держала в руках куклу.

– Позвонить Хансу? – спросил он у жены.

– Позвони, – согласилась Брувер.

Лицо Кольдеве появилось на маленьком экране видеотелефона.

– Как проходят выходные, Рауль? Ты хоть осознал, что твой отдых впервые выпал на уик-энд?

– Почему ты задержался прошлой ночью, Ханс? – поинтересовалась Брувер.

– У нас было небольшое плавание при луне.

– Переправа через реку на катерах-амфибиях, – объяснил Санмартин.

– Проще, чем спуск с холма на лыжах, – добавил Кольдеве.

– Что ты можешь знать о лыжах, Ханс? – ехидно спросила Брувер.

– Ты, конечно, шутишь. Я вырос в Тюбингене, который, как-никак, расположен в тени Альп. – Кольдеве кашлянул. – Ну, выражаясь фигурально.

Брувер и Санмартин посмотрели друг на друга, ожидая продолжения в том же духе.

– Я твердо знаю, что, когда снег стает, подножие склона для начинающих – лучшее место, где можно насобирать хоть мешок растерянной за сезон мелочи.

– Это напоминает мне разговоры Хендрики с ее котенком, – заметила Брувер. – Ханс, где ты был вчера вечером? Нам тебя не хватало.

– Было много дел, и я не мог оторваться. Конечно, нужно было позвонить…

– Безусловно, – подтвердила Ханна.

– Приношу свои извинения. – Кольдеве опустил голову в притворном раскаянии. – Как прошло шоу?

Санмартин покосился на жену.

– Ну, университетский джаз…

– Университетский оркестр, – поправила мужа Ханна.

– Один черт. В их команде «Голубая ночь» и в самом деле собрались одни голубые. А так как я сопровождал саму мадам спикера, пришлось облачиться в костюм.

– Ты в нем отлично выглядишь. Что они играли?

– Главным образом американские классические пьесы. Как называлась та, которая мне особенно понравилась? Не Гершвин, другая?

– Она называлась «Турецкое рондо в стиле блюз», и ее написал Дэйв Брубек. Откровенно говоря, Ханс, с ним невозможно никуда ходить. Ни с того ни с сего он вдруг начал возиться с карманным компьютером.

– Мне понадобилось произвести подсчет боеприпасов, – объяснил Санмартин.

– Подсчет боеприпасов! Я чуть сквозь землю не провалилась! Мне казалось, что пара рядом с нами умрет на месте, – фыркнула Брувер.

– Мне тоже казалось, что я умру, пока ты не прекратила тыкать мне в ребра, и не начала смеяться, – заметил ее супруг. – Серьезно, Ханс, сначала оркестр, а потом? Рано или поздно кому-нибудь на этой планете придет в голову поставить балет!

– Только не это! – с искренним ужасом воскликнул Кольдеве.

– Он делает это нарочно, Ханс! – снова начала жаловаться Брувер. – Ему кажется, что я мало улыбаюсь! Я хочу…

– А я хочу, – твердо прервал ее Санмартин, – чтобы мы больше времени проводили вместе.

– Ну, если ты сам не смог прийти, то прислал бы по крайней мере свою подругу Марту, чтобы не пропали оба билета, – упрекнула Ханна Кольдеве, чтобы сменить тему.

– Я больше не вижусь с Мартой, – притворно опечалился Кольдеве.

– Что? – воскликнула Брувер. – Ханс, что случилось?

Кольдеве отвел взгляд.

– У нас все разладилось, и я сказал, что нам лучше прекратить встречаться. Марте это не слишком понравилось.

– Могу себе представить. Я бы дала тебе по физиономии, – хмыкнула Брувер..

– Так она и поступила.

Санмартин положил ладонь на руку жены.

– Поговорим завтра, Ханс.

– Простите, что пропустил шоу. – Кольдеве прервал связь.

– Как он мог так поступить? Девушка любит его по-настоящему! – «Девушка» была одного возраста с Брувер, но она смотрела сквозь пальцы на такие вещи. – Марта должна была позвонить мне. Я бы всыпала Хансу по первое число, будь уверен!

– Вряд ли Марта сочла бы удобным звонить тебе. Это ведь не государственное дело.

– Я и забыла, что у нас нет личной жизни, – усмехнулась Брувер. – Думаешь, на сей раз Ханс бросил бедную Марту по серьезной причине?

Санмартин вздохнул.

– Я надеялся, что мы сможем отложить дела до понедельника. – Он подошел к своему компьютеру и отпечатал две копии с одного файла. – Вот. Для тебя и Альберта. Ханс уже видел это.

– А что это такое? – спросила Брувер, подозрительно глядя на верхнюю страницу.

– Верхний документ – расшифровка пленки, присланной Хироси Мидзогути. Хироси – слепой лейтенант, которого мы отправили на Землю. Мы просили его сообщать о тамошней ситуации. А на нижнем листе – копия инструкций, выданных Опекунским советом адмиралу Хории. Нам удалось вытянуть сведения из его компьютера – пожалуйста, не спрашивай, каким образом. Тут на целых четыре слоя эвфемизмов, но зловещий смысл достаточно ясен. И наконец, отрывки рабочих записей Мацудаиры. Очевидно, он ведет нечто вроде компьютерного дневника. Один из его подчиненных встревожен не меньше нашего, и он допустил Тимо Хярконнена к компьютеру Мацудаиры. Тимо понадобилось два часа, чтобы проникнуть в файлы. Мацудаира не слишком заботится о секретности – он предельно откровенен.

– Что все это значит? – осведомилась Брувер.

– Ты и Альберт прочитаете все, а потом мы это обсудим. По-моему, я понял, что это значит, но хочу, чтобы ты самостоятельно сделала выводы. – Он печально улыбнулся. – Большинство правителей расстреляли бы вестника, принесшего такие плохие новости.

– О Боже! – вздохнула Брувер, прижимая к себе пакет. – Бедная Марта!

 

Понедельник (312)

Африканерское движение сопротивления началось с группы студентов философского факультета Зейд-африканского университета. Впрочем, лишь немногие из них продержались там хоть сколько-то долго – философский факультет не обучал правилам политической борьбы, а им больше нравилось до хрипоты спорить друг с другом и со всеми остальными, пренебрегая всеми правилами осторожности. Однако их места заняли более молодые и энергичные студенты других факультетов. Они-то и образовали ядро движения.

Иопи ван Нейс был еще студентом, когда Ханнес ван дер Мерве познакомился с ним, хотя ван Нейса исключили за неуспеваемость задолго до того, как его ¦ политическая активность стала препятствовать учебе. Ван дер Мерве уже собирался уходить на работу, когда ван Нейс подъехал к нему в фургоне, позаимствованном у шурина, и бросил напарнику комбинезон.

– Одевайся, – приказал ван Нейс. – Это произойдет сегодня.

– Что? Почему ты меня не предупредил? – воскликнул ван дер Мерве и бессмысленно добавил: – Я же опоздаю на работу.

– Чем меньше знаешь, тем меньше имперцы смогут из тебя вытянуть, если поймают. Скажешь хозяину, что заболел. А теперь быстро переодевайся. – Ван Нейс сильно подтолкнул ван дер Мерве и слушал по параллельному телефону, когда тот звонил начальнику.

Ван дер Мерве быстро переоделся, что слегка умиротворило ван Нейса.

– Я не хотел толкать тебя так сильно, Ханнес, – извинился он.

– Ничего, Йопи, – успокоил его ван дер Мерве. – Это у тебя от волнения. Я и внимания не обратил. Движение важнее личных чувств.

Уже в пути ван Нейс вспомнил:

– Ты взял контракт?

Ван дер Мерве хлопнул себя по карману.

– Он здесь. Так каков наш план? Я знаю его только частично.

– Ты ведь знаешь, как выпустить ракету, верно? Несколько штук спрятаны в коврах сзади, где их трудно отыскать. Ты высадишь меня в километре от космопорта и проедешь мимо охраны. Припаркуешь машину у знака А-32, не слишком близко к другим автомобилям. Это в стороне, так что у тебя не должно быть неприятностей. Я встречу тебя там.

– А как насчет охранников?

– Можешь не беспокоиться. Я же сказал, что снаряды невозможно найти. Только не нервничай. У нас контракт на декорирование помещений коврами, а твоя анкета чистенькая, так что тебе нечего волноваться. Я бы сделал все сам, но у них есть мои отпечатки пальцев, и они бы меня прищучили, как только сунули мою руку в сканер. – Голос ван Нейса удержал ван дер Мерве от дальнейшего обсуждения их предприятия.

Для ремонтных и отделочных работ, которые не могла осуществить «ЮСС», офицер интендантской службы адмирала Хории обратился к компаниям, принадлежащим членам проимперской партии Новых предзнаменований. В качестве шпиона АДС в рядах этой партии ван дер Мерве смог заполучить этот контракт, пообещав отстегнуть часть заработка в партийную кассу.

Он принял руль, когда ван Нейс остановил машину и вышел. У главного пропускного пункта группа охранников заставила его затормозить.

– Контракт на декорирование помещений. – Ван дер Мерве показал им документ. Адмирал Хории явно намеревался сделать космопорт своей основной базой, и ван дер Мерве видел множество штатских, работавших на различных участках.

– Вы все сделали сами? – осведомился младший капрал. – Где остальные?

– Приедут помогать после обеда, – объяснил ван дер Мерве. – Я подремлю до их прибытия.

Он послушно показал удостоверение и партийный билет. Младший капрал проверил сканером удостоверение и пальцы ван дер Мерве, дабы убедиться в идентичности отпечатков и в отсутствии порочащих сведений в его досье. Другой охранник открыл заднюю дверь фургона, отодвинул занавеску и немного порылся в свернутых коврах, вглядываясь в дырки посредине. Они не заметили пленку, заклеивающую маленькие дырки в правом борту фургона, и пустоты, которые ван Нейс вырезал во внутренних слоях ковров, чтобы спрятать два бронебойных снаряда и разборную пусковую установку.

Позвонив офицеру интендантской службы, чтобы проверить номер контракта, младший капрал взмахом руки велел ван дер Мерве проезжать. В «списке известных террористов, полученном полковником Суми у Антона Верещагина, значился только Йопи ван Нейс, Ханнес ван дер Мерве там отсутствовал.

Ван дер Мерве припарковал машину на дальней стороне стоянки, напротив офиса адмирала Хории, и стал ждать.

Рабочие, ремонтирующие здания, маленькими группами шли по дорожкам на обеденный перерыв. Одетый в такую же спецодежду ван Нейс смешался с ними и подошел к фургону ван дер Мерве.

– Проезжай вперед на десять метров, – шепнул он водителю.

Когда ван дер Мерве остановил машину, оба залезли в фургон.

– Неплохая, работа, Ханнес, – заметил ван Нейс.

Они развернули ковры, извлекли снаряды и начали собирать пусковую установку.

– Ты не боишься, что они проследят фургон и это приведет их к твоему шурину? – нарушил молчание ван дер Мерве.

– Черт с ним, с этим фашистом, – усмехнулся ван Нейс. – Он думает, что фургон нужен мне для перевозки краденого, и ожидает, что я поделюсь с ним прибылью. Вот он и получит свою долю. А тебе повезло, что я убедил наших отправить тебя к «Черным братьям».

– Это одна из причин, которая не позволяет мне напрямую присоединиться к движению, – отозвался ван дер Мерве.

– Нет, причина в том, что Тролль – это кличка Филлипбона – тебе не доверяет. Но после сегодняшнего дня никто не сможет отрицать, что ты один из наших. Оборотень – наш генеральный секретарь – уже высоко тебя ценит.

– Рад слышать, но я не знаю Оборотня.

– Конечно знаешь. Это Геррит Тербланш. Ты должен помнить его по университету.

– Ах да, инженер.

– Если нам сегодня повезет, ты сможешь познакомиться с ним поближе. – Голос ван Нейса посуровел. – Что касается Филлипбона, то он правый уклонист, и я думаю, что еще и шпион. Мы умеем расправляться с уклонистами и шпионами.

Ван дер Мерве отвел взгляд. Члены АДС стремились собственноручно расправляться с «уклонистами и шпионами», дабы лишний раз продемонстрировать свою преданность движению.

Спокойно работая, они зарядили снарядами установку. Затем ван Нейс сорвал пленку с борта и аккуратно прицелился в офис адмирала Хории. В стене фургона были проделаны две дырки для прицела и еще две для пропуска снарядов. Хотя дыры были значительно меньше диаметра снарядов, на чем настаивал Тербланш, снаряды все равно шутя прошли бы сквозь стенку, как будто она сделана из картона. Чтобы снаряды сдетонировали, им нужно налететь на сопротивление бронированного стекла, защищающего офис Хории.

– А что будет после того, как мы убьем адмирала, Йопи? – спросил ван дер Мерве. – Я ведь пропустил все последние собрания, – добавил он, еле выдавив из себя слабый смешок.

– После гибели Хории полковник Суми станет командиром имперцев. Почти наверняка он предпримет действия против Верещагина. – Эту фамилию ван Нейс произнес с нескрываемой злобой. – И против правительства, где засели предатели народа. Все они должны понести наказание за свою измену. Придет время, и мы покараем каждого из них.

Ван дер Мерве подумал о друзьях, с которыми он порвал, когда те присоединились к людям Верещагина.

– Интересно, что именно предпримет Суми?

– Разгонит правительство, что облегчит наш успех, – ответил ван Нейс, увлеченный задачей формирования правильных убеждений у своего коллеги. – Наше правительство не пользуется любовью народа, потому что не служит интересам национальной политики. Но когда имперцы их свергнут в попытке уничтожить нас, народ поймет свой долг. – Он весь раздулся от гордости. – Наши сегодняшние действия заставят людей понять, что движение работает в их интересах.

– Конечно.

– Можешь не сомневаться, Ханнес, что после сегодняшнего дня произойдут важные перемены. Предатели в рядах движения падут вместе с Верещагиным, Бейерсом и их прихлебателями. Ведь люди Верещагина однажды схватили тебя, верно?

– Было такое. Люди капитана Санмартина избили меня и угрожали прикончить, – покраснев, подтвердил ван дер Мерве. – А потом капитан Сан-мартин накачал меня наркотиками и стал допрашивать.

– Брувер и ее фашист муженек будут казнены первыми, – пообещал ван Нейс.

Вскоре он закончил возиться с наводкой и возбужденно воскликнул:

– Я вижу людей в офисе адмирала Хории!

Включив радиоустройство, по которому должен был быть произведен выстрел, ван Нейс и ван дер Мерве вышли из фургона, заперли его и не спеша двинулись по дорожке.

– Ты уверен, что адмирал у себя в офисе? – шепнул ван дер Мерве.

– У Оборотня есть человек, который за ним наблюдает. Адмирал все еще в штаб-квартире и почти наверняка в своем офисе. Я выпущу снаряды, когда мы доберемся до конца дорожки. Смотри, он выглядывает в окно! – Ван Нейс кипел от возбуждения. – Я почти уверен в этом! Ханнес, сегодня мы нанесем сильнейший удар во имя свободы Зейд-Африки, и я постараюсь, чтобы имперцы поняли, кто его нанес!

– Полковник Суми, возможно, казнит заложников. Надеюсь, он не возьмет их среди членов твоей семьи.

– Даже наверняка возьмет. Но подобные мелочи не должны сбивать с пути истинного революционера, Ханнес. Кроме того, члены моей семьи – обычные буржуа. Моя истинная семья – товарищи по делу революции. Тебе нужно понять такие вещи, Ханнес, прежде чем ты станешь членом нашей группы. Даже выражая подобные сомнения, ты можешь быть обвиненным в уклонизме.

– Да, конечно, – поспешно согласился ван дер Мерве. – Иди дальше. Кажется, у меня в ботинке камень. Я сейчас тебя догоню.

Шагнув вбок к валуну, он вытащил из-под него пистолет, который спрятал там прошлой ночью, и, подбежав к ван Нейсу, выстрелил ему в спину.

Во время мятежа Рауль Санмартин действительно выжал из Ханнеса ван дер Мерве всю имеющуюся у него информацию. Однако взамен он пообещал сохранить жизнь некоторым из друзей ван дер Мерве, а после восстания извинился перед ним и объяснил свои действия.

– За всю свою жизнь, Йопи, ты никогда ни перед кем не извинился и не спас ни одного друга, – спокойно отметил ван дер Мерве.

Вынув аппарат радиоуправления пусковой установкой из кармана ван Нейса, ван дер Мерве добрался до телефонной будки и позвонил старшему сержанту разведслужбы Резиту Аксу, одному из самых опытных оперативников Санмартина.

– Резит, – виновато сообщил он, – думаю, я мог считать себя раскрытым.

На холме, возвышавшемся в восьмистах метрах от стоянки, лейтенант Томас, командир разведвзвода Верещагина, отложил винтовку и облегченно вздохнул. После первого сообщения от ван дер Мерве Томас в течение четырех дней по шесть часов торчал на холме. Лучший стрелок в батальоне Верещагина, он мог бы отстрелить пуговицы на рубашке ван Нейса, хотя разрывные пули, которыми была заряжена его винтовка, произвели бы куда более разрушительный эффект.

Однако случившееся принесло Томасу огромное облегчение. Для него выстрел был бы вынужденным, в том случае, если бы ван дер Мерве передумал и прошел мимо спрятанного пистолета.

Через несколько минут Рауль Санмартин уже звонил по телефону адъютанту адмирала Хории – Ватанабе.

– Капитан Ватанабе, это капитан Санмартин, старший помощник майора Харьяло. Пожалуйста, удалите всех из офиса адмирала Хории на несколько часов. На всякий случай можете очистить и соседние офисы… Слишком долго объяснять. Просто передайте адмиралу, что я и мой сапер Рытов едем к вам, чтобы разрядить ситуацию. Скоро увидимся.

Адмирал Хории с интересом выслушал объяснения Санмартина.

– И эти ракеты предназначались для нас? Полковник Суми придет в бешенство, а, Ватанабе?

– Вас могли убить! – в ужасе воскликнул адъютант.

– Вы были бы рядом со мной, Ватанабе, так что у вас не возникло бы никаких хлопот. – Хории обернулся к Санмартину. – Этот инцидент скверно подействует на полковника Суми. Он захочет предпринять немедленные действия против АДС.

– Мы уже их предприняли, – улыбнулся Санмартин. – Поймали человека по имени Тербланш – члена их исполнительного комитета. Мы не хотели публичного ареста, поэтому просто послали группу в окно его офиса. Насколько я понял, он был крайне удивлен.

– Полковник Суми пожелает его допросить.

– Я бы этого не рекомендовал. Если я пообещаю Тербланшу передать его людей гражданским властям, а не полковнику Суми, то возможно, мне удастся воспользоваться им для поимки других террористов из АДС. Конечно, если я дам такое обещание, то должен быть уверен, что его будут соблюдать. – Санмартин говорил нарочито бесстрастным тоном, наблюдая за лицом Хории.

– Это будет нелегко, – заметил адмирал.

– Просто невозможно, – подхватил возмущенный Ватанабе. – Эти люди убили имперских солдат.

Санмартин бросил на него насмешливый взгляд. -

– Каким образом вы собираетесь убедить Тербланша сотрудничать, капитан Санмартин? – спросил Хории.

– У нас есть три-четыре часа до того, как люди Тербланша поймут, что мы его схватили. Тербланш думает, что я арестовал Йопи ван Нейса и убедил его работать на нас, так что разгром АДС – всего лишь вопрос времени. Тербланш понимает, что с ним произойдет, если я передам его полковнику Суми, поэтому я думаю, что он согласится на сделку.

Чтобы принудить противника к сотрудничеству, требуются три элемента: кнут, пряник и веская причина полагать, что в этом нет ничего бесчестного. У Санмартина имелось в запасе достаточное количество кнутов и пряников, включая «сестру-рево-люционерку» – приятельницу дореволюционных дней Тербланша, к которой тот явно питал более чем братские Чувства. Однако без убедительного аргумента, что сотрудничество избавит собратьев Тербланша по «революционной борьбе» от страшной участи пленников Суми, Санмартин не смог бы ничего с ним поделать, даже разрезав его на кусочки; а к таким методам он прибегать не собирался. Во-первых, Санмартин дал определенные обещания тем членам АДС, которых ему и Аксу удалось завербовать, включая Ханнеса ван дер Мерве, а во-вторых, подруга Тербланша была двоюродной сестрой Марии Вилд-жунс.

Хории задумался.

– Мне кажется, полковник Суми мог бы убедить хеэра Тербланша сотрудничать с нами и без предварительных условий, что явно не по вкусу даже капитану Ватанабе, – заметил он.

– В таком случае полковника Суми может ожидать большое разочарование, – холодно отозвался Санмартин. – К тому же моя жена научила меня испытывать угрызения совести.

Несколько секунд адмирал внимательно изучал Санмартина.

– Хорошо, – сказал он наконец. – Можете попробовать ваши методы. Конечно, полковник Суми будет очень сердит. Но если вы потерпите неудачу, мы предоставим действовать ему.

Санмартин улыбнулся.

– Я намерен заставить Тербланша созвать экстренное собрание исполнительного комитета АДС. Было бы неплохо, если бы они думали, что им удалось убить вас. – Санмартин вынул из кармана аппарат радиоуправления и протянул его адмиралу.

– В самом деле. – Бросив взгляд на Ватанабе, Хории нажал кнопку. Спустя пару секунд громкий взрыв сотряс здание. Коридор снаружи наполнился криками и топотом ног.

Санмартин встал и поклонился.

– С вашего позволения, достопочтенный адмирал, я уйду, пока ваши люди не слишком разволновались. Забыл упомянуть, что мне вчера звонили из полиции. Кто-то оставил пачку банкнотов на пороге дома известного сторонника АДС вместе с отпечатанной запиской со словами «для общего дела». Он заподозрил ловушку – возможно, ошибочно – и передал деньги в полицию. Интересно, кто их там оставил и почему.

– Действительно, странный способ доставки, – пробормотал Хории.

– Достопочтенный адмирал, – спросил Ватанабе, когда дверь за Санмартином закрылась, – неужели вы позволите капитану Санмартину передать этих убийц гражданским властям?

– Капитан Санмартин прав. Приблизившись к врагу, нужно нанести удар быстро и точно. Я буду держать слово, Ватанабе, до изменения обстоятельств. – И он добавил мечтательным тоном: – Полковник Суми будет вне себя.

Ночью Бейерс проснулся от резкого стука в дверь. Прикрыв жену одеялом, он вышел в холл в одном халате. Том Уинтерс был уже там и подал знак, что все в порядке.

На тротуаре его ждал майор Петр Коломейцев.

– Сожалею, что побеспокоил вас, хеэр президент, но дело срочное. У меня два грузовика с сорока семью студентами-террористами из «Отряда битвы за свободу» – отдела АДС, – которые несколько месяцев скрывались (не хочу сказать «действовали») в лесах. Рауль заключил сделку с адмиралом Хории с целью передать их вашим судебным властям, и было бы разумно свершить правосудие прежде чем полковник Суми узнает, что они у нас в руках. Мэра Блумфонтейна в собственной постели не нашлось, и я понятия не имею, в чьей постели он сейчас пребывает.

– Я пойду позвоню, – сказал Уинтерс и направился к телефону.

– Хорошо. Несколько часов назад Рауль тоже передал девять террористов из АДС, – медленно произнес Бейрес. – Может, зайдете, майор? Я мог бы угостить вас чашкой чая.

Коломейцев с сожалением покачал головой.

– Вынужден отказаться, хеэр президент. Я знаю, что мои люди не лягут спать раньше меня, поэтому чем скорее я вернусь, тем лучше.

– Это все партизаны, которые были в лесу?

– Нет, еще девять в брезентовых мешках, – ответил Коломейцев. – Всего их было пятьдесят шесть.

– Бедняги, – вздохнул Бейерс, когда к нему присоединилась Ханна Брувер. – Среди них есть лидеры?

Полярник улыбнулся.

– Нет, только рядовые участники. Когда находившиеся в палатке руководители «Отряда битвы за свободу» стали побуждать своих подчиненных сопротивляться, мы их тут же, уничтожили, что произвело весьма благотворный эффект на остальных.

– Надеюсь, мы сможем вернуть их нашему обществу, когда они выйдут из тюрьмы, – промолвил Бейерс, проведя рукой по редким волосам.

– Этих? Запросто, – равнодушно отозвался Коломейцев. – За шесть месяцев я смогу сделать из них все, что пожелаете. Благонамеренных граждан, пацифистов, фашистов, коммунистов, священников – кого угодно. Спросите Антона.

– И солдат тоже? – осведомилась Брувер.

Полярник пожал плечами.

– Разумеется. Правда, боюсь, не слишком хороших. – Он холодно добавил: – Это покончит с АДС. Правда, в городах у них еще остались сочувствующие, но в любой гражданской войне наступает время смотреть сквозь пальцы на подобные вещи.

– Я прикажу, чтобы мэр выдал вам квитанцию о передаче арестованных для показа полковнику Суми, – подытожил Бейерс.

– Один вопрос. – Брувер положила ладонь на руку Бейерса. – Петр, информация об этом «Отряде битвы за свободу» поступила к тебе не от Тербланша и других арестованных лидеров АДС?

Коломейцев улыбнулся и покачал головой.

– Нет. Мы и сами знали, где они прячутся. В конце концов, это мой лес. Но, как говорил Антон, им хватало собственных забот и они не причиняли подлинного вреда, а выглядели не менее жалко, чем будут выглядеть в тюрьме. Вместе со схваченными в городе зачистка может оказаться полной. Антон считает, что карты АДС биты окончательно.

– Спасибо, майор, – поблагодарил его Бейерс, посмотрев на Брувер. – Пожалуйста, передайте мою благодарность вашим людям.

– Обязательно. Доброй ночи, хеэр президент, мадам спикер. – Коломейцев отдал честь и удалился.

 

Среда (312)

– Я осмотрел йоханнесбургскую тюрьму по вашему приказу, достопочтенный полковник, – сообщил Янагита, вытянувшись по стойке смирно. – Она вполне подходит для безопасного содержания террористов из АДС.

Суми поднял взгляд.

– Садитесь.

Янагита нервно опустился на стул. До сих пор ему удавалось быть слугой двух господ, не вызывая гнева ни у кого из них.

В своих апартаментах Суми носил традиционную японскую домашнюю одежду. Мундир полковника висел там, куда поместил его денщик. Глотнув саке из фляги, Суми продолжил полировать абсолютно не нуждавшийся в этом самурайский меч.

– У вас есть меч, Янагита? – спросил он, любовно поглаживая сверкающий металл.

– Только оставшийся со времен Академии, достопочтенный полковник.

– Вам следует приобрести что-нибудь получше. Взгляните. – Суми протянул меч Янагите.

– Просто великолепно! – воскликнул Янагита, осторожно прикасаясь к клинку. – Никогда не видел столь изысканного мастерства.

– Это работа Сукесады, – с гордостью сообщил Суми. – Закаленная сталь выдержала не меньше десяти тысяч ударов молотом.

Янагита почтительно склонил голову.

– Прекрасное оружие, достопочтенный полковник.

Суми осушил флягу и бросил ее в угол.

– Нынешние халтурные изделия гнутся, едва попытаешься отрубить чью-нибудь голову, но этот мастер знал толк в клинках.

Он встал и сделал несколько взмахов.

– Поработав таким оружием, вы научитесь понимать с первого взгляда, легко перерубается шея у этого человека или нет. Самые лучшие шеи – не слишком тощие и не слишком толстые. Вы наносите один удар – и голова падает, как срезанный цветок.

Янагита в панике осознал, что полковник службы безопасности рассуждает абсолютно серьезно и руководствуется личным опытом.

– Наши воинские силы стали никудышными, Янагита. У офицеров отсутствует истинный дух Ямато. А у адмирала Хории, – с презрением добавил Суми, – даже нет своего меча. – Он возобновил полировку клинка. – Мацудаира-сан говорил с вами насчет земельного налога?

– Говорил, достопочтенный полковник. До определенной степени.

– Позор, что подобной ситуации позволяют продолжаться! – горячо воскликнул Суми. Адмирал Хории проявлял до обидного мало интереса к этой проблеме, и Дайсуке Мацудаира был вне себя. – Просто позор! – продолжал Суми, обращаясь наполовину к самому себе, наполовину к собеседнику. – Пожалуйста, доведите это до сведения других молодых офицеров!

Следующие восемь дней прошли сравнительно спокойно. Как остроумно заметил Кольдеве, Ассамблея не заседала, и потому кошельки населения были в безопасности.