Союз советских писателей, провозглашенный в 1934-м (его формирование заняло два года), был фактически наркоматом литературы. Руки до его создания дошли у Сталина нескоро — располагая уже в 1929 г. почти абсолютной властью, он еще не числил отлаженное управление литературой в своих первоочередных задачах. Сохранялась действовавшая система: Агитпроп ЦК ВКП(б) курировал литературные группы, выступая арбитром в спорных сюжетах, а политическая цензура, направляемая тем же ЦК, контролировала издательства и журналы (к тому времени в большинстве своем уже государственные). Между тем, попытка создать государственную структуру для поощрения и направления молодых авторов была предпринята в Советской России еще в 1922 г.
Записка Троцкого: основания и нереализуемость плана
30 июня 1922 г. председатель Реввоенсовета Республики Л. Д. Троцкий направил в Политбюро записку. К очередному заседанию Политбюро она была размножена для его членов сталинским рабочим аппаратом:
С<овершенно> Секретно.Л. Троцкий.
Бюро секретариата ЦК РКП(б).30 июня 1922 г. № 408 [127] .
30/ VI <1922> вх. № 7668/с.
В Политбюро.
О молодых писателях, художниках и пр.
Мы несомненно рискуем растерять молодых поэтов, художников и пр., тяготеющих к нам. Никакого или почти никакого внимания к ним нет, вернее сказать, внимание к отдельным лицам проявляется случайно отдельными советскими работниками или чисто кустарным путем. В материальном смысле мы даже наиболее даровитых и революционных толкаем к буржуазным или враждебным нам издательствам, где эти молодые поэты вынуждены равняться по фронту, т. е. скрывать свои симпатии к нам.
Необходимо поставить своей задачей внимательное, вполне индивидуализированное отношение к представителям молодого советского искусства. В этих целях необходимо:
1. Вести серьезный и внимательный учет поэтам, писателям, художникам и пр. Учет этот сосредоточить при Главном Цензурном Управлении [118] в Москве — Петрограде. Каждый поэт должен иметь свое досье, где собраны биографические сведения о нем, его нынешние связи, литературные, политические и пр. Данные должны быть таковы, чтобы
а) они могли ориентировать цензуру при пропуске надлежащих произведений
б) они могли помочь ориентировке партийных литературных критиков в направлении соответствующих поэтов, и
в) чтобы на основании этих данных можно было принимать те или другие меры материальной поддержки молодых писателей и пр.
2. Уже сейчас выделить небольшой список несомненно даровитых и несомненно сочувствующих нам писателей, которые борьбой за заработок толкаются в сторону буржуазии и могут завтра оказаться во враждебном нам лагере, подобно Пильняку [119] (как мне сообщил т. Ионов [120] ). Составление списка таких писателей и художников поручить в Москве т.т. Мещерякову [121] , Воронскому и Лебедеву-Полянскому [122] за тремя подписями, в Петербурге т.т. Ионову, Быстрянскому [123] (и может быть т. Зиновьев назовет кого-либо).
3. Дать редакциям важнейших партийных изданий (газет, журналов) указание в том смысле, чтобы отзывы об этих молодых писателях писались более «утилитарно», т. е. с целью добиться определенного воздействия и влияния на данного молодого литератора. С этой целью критик должен предварительно знакомиться со всеми данными о писателе, дабы яснее представить себе линию его развития. Очень важно также установить (через посредство редакций или другими путями) личные связи между отдельными партийными товарищами, интересующимися вопросами литературы, и этими молодыми поэтами и пр.
4. Цензура наша также должна иметь указанный выше педагогический уклон. Можно и должно проявлять строгость по отношению к изданиям со вполне оформившимися буржуазными художественными тенденциями литераторов. Необходимо проявлять беспощадность по отношению к таким художественно-литературным группировкам, которые являются фактическим центром сосредоточения меньшевистско-эсеровских элементов [124] . Необходимо в то же время внимательное, осторожное и мягкое отношение к таким произведениям и авторам, которые, хотя и несут в себе бездну всяких предрассудков, но явно развиваются в революционном направлении.
Поскольку дело идет о произведениях третьей категории [125] , запрещать их печатанье надлежит лишь в самом крайнем случае. Предварительно же нужно попытаться свести автора с товарищем, который действительно компетентно и убедительно сможет разъяснить ему реакционные элементы произведения, с тем, что если автор не убедится, то его произведение печатается (если нет действительно серьезных доводов против напечатания), но в то же время появляется под педагогическим углом зрения написанная критическая статья.
5. Вопрос о форме поддержки молодых поэтов подлежит особому рассмотрению. Лучше всего, разумеется, если бы эта поддержка выражалась в форме гонорара (индивидуализированного), но для этого нужно, чтобы молодым авторам было где печататься. «Красная Новь» [126] ввиду ее чисто партийного характера — недостаточное для них поле деятельности. Может быть, придется создать непартийный чисто художественный журнал под общим твердым руководством, но с достаточным простором для индивидуальных «уклонений».
6. Во всяком случае на это придется, очевидно, ассигновать некоторую сумму денег.
7. Те же меры нужно перенести и на молодых художников. Но здесь нужно особо обсудить вопрос о том, при каком учреждении завести указанные выше досье и на кого персонально возложить работу.
Каковы были объективные основания для тревоги Троцкого?
Посмотрим, как складывалось положение с изданием стихов в Советской России к 1922 г. и (для сравнения) в ближайшем будущем. В качестве выборки имен используем перечень 70 издававшихся современных (на тот момент) русских поэтов. Политически этот перечень достаточно широк — от Безыменского до Гумилева. Данные, необходимые для установления тенденции книгоиздания на 1929 г., взяты из справочника А. К. Тарасенкова; он же использован для коррекции в необходимых случаях информации Е. Ф. Никитиной.
Разобьем (с вынужденной мерой условности) всех поэтов на четыре группы по их политической благонадежности: 1) абсолютно советские (идеальный пример — Д. Бедный); 2) просоветские (Маяковский), 3) колеблющиеся (Пастернак), 4) чуждые (Гумилев).
Представим хронологическую таблицу количества выпущенных книг поэтов (стихи, поэмы, стихотворные драмы) данной политической категории. Три числа, указанные в одной клетке, дают количество книг, выпущенных: 1) государственными издательствами и издательствами советских литгрупп (Пролеткульт, ЛЕФ, Имажинисты, Кузница, Круг и т. д.), 2) частными, коммерческими российскими издательствами и 3) зарубежными (главным образом, берлинскими) издательствами (результаты приводятся последовательно именно в таком порядке); причем результаты трех авторов-рекордсменов покажем и отдельно:
Таблица показывает:
1) суммарное улучшение книгопечатания после 1919 г. и относительное ухудшение его к 1929 г.;
2) стабильный уровень господдержки сугубо советских авторов;
3) резкий рост выпуска книг поэтов 4-й группы частными издательствами в 1921–1923 гг.;
4) рост зарубежных изданий поэтов 2^1-й групп к 1922 г. и спад после 1922 г. (пик по группе 2 в 1923 г. вызван многократным посмертным изданием в Берлине сочинений Блока);
5) увеличение в 1922 г. доли частных издательств по сравнению с госсектором в выпуске книг молодых, просоветски настроенных авторов;
6) почти полное свертывание частного сектора в книгоиздании к 1929 г.;
7) ничтожную издательскую поддержку государством поэтов 3-й и 4-й групп в течение всего этого времени.
Независимо от того, получали ли члены Политбюро статистические данные о политическом и классовом характере издания современных российских авторов (возможно, такая статистика попадалась в материалах Агитпропа) или Троцкий установил соответствующую картину на глазок сам, его посылы, на которых строилась записка, соответствовали реальной ситуации.
Эта записка написана Л. Д. Троцким во время летнего отдыха и лечения, когда у него появилась возможность заняться чтением тогдашней литпродукции РСФСР и вернуться к столь любезной ему литературной работе. Не исключено, что Троцкому вспомнились его молодые годы в Вене, откуда он систематически посылал в «Киевскую мысль» обзоры литературной и вообще культурной жизни Запада и отклики на новинки российской литературы. Так или иначе, но помимо публикуемой здесь записки, Троцкий тем летом по ходу чтения набрасывал, надо думать, какие-то заметки, из которых выросли его литературно-критические статьи — их первый куст появился в «Правде» в сентябре-октябре 1922 г. Статьи содержали общую картину послеоктябрьской русской литературы; они были изданы (вместе с давними, венскими) в Москве отдельной книгой в 1923 г. и повторены в 24-м, а в 1991-м переизданы тиражом 100 тыс. экземпляров и быстро разошлись — чтение для достаточно массового читателя, воспитанного на ином представлении о Троцком, оказалось неожиданным и небезынтересным.
Предложения Троцкого, адресованные Политбюро, если их рассматривать вне конкретных обстоятельств российской ситуации того времени и вне исходной благой цели автора, представляют вариант организации тотального контроля в литературной сфере, причем административная природа и незакамуфлированная конкретность этих предложений поневоле обращают память к соответствующим страницам Замятина и Орвелла. Но, зная, что именно в итоге было осуществлено в СССР по части управления литературой, и обретя в последнее время привычку выбирать лишь из двух зол, грех не прокомментировать сделанные Троцким предложения, исходя из того, что являлось их первосутью.
Понятно желание навести порядок во всем, что было предварительно разрушено, включая и необходимую в рамках установленной политической системы издательскую политику государства. «Какую политику в искусстве предлагает партии тов. Троцкий? Коротко говоря: политику благожелательного нейтралитета (в отношении пролетарских поэтов и так называемых попутчиков). Политику невмешательства. Никакого выделения группировок, кроме явно враждебных. В одни скобки вводится все, что не идет очень открыто против нас политически» — это было сказано против Троцкого (нападки на него уже шли публично, в открытую, но вежливость еще соблюдалась). И, в общем, это была правда, хотя, конечно, все упиралось в определение «явно враждебных сил» в литературе, в меру расширительности этого определения. Адепты классового искусства требовали: поощряется только пролетарское искусство, никаких попутчиков (этот термин ввел Троцкий; термин пережил политическую смерть своего автора в СССР). Троцкий же в своей записке ставит вопрос о помощи именно попутчикам (как видно из приведенной выше таблицы, помощь государства пролетарским авторам все годы была стабильной). Дело, стало быть, в том, кого считать попутчиком и кто это будет определять.
Даже если бы предложенная Троцким схема обслуживала распределение амуниции, и тогда ее работа не была бы автоматически безупречной — все зависело бы от тех лиц, кто принимает решения. Предмет же ее настоящих забот столь тонок, что требовал на всех ключевых местах схемы образованных, интеллигентных, обладающих хорошим литературным вкусом, энергичных людей, свободных в рамках своих полномочий (надо ли говорить, что применительно к России эти пять свойств практически несочетаемы).
Троцкий понимал, как многое зависит от определяющего: попутчик или нет? Недаром он счел необходимым указать фамилии «узловых» исполнителей своего проекта. Правда, если среди знакомых ему московских работников издательского дела он нашел три имени (Мещеряков, Воронский и Лебедев-Полянский), то уже для Питера ему едва пришли на ум двое (Ионов и Быстрянский), и он вынужден отсылать за третьей кандидатурой к «лучшему другу» питерских литераторов Григорию Зиновьеву…
Очевидно, что, когда предлагаемые модели требуют для своего осуществления хороших людей, они проваливаются. И в этом смысле реализуемость схемы Троцкого была, мягко говоря, сомнительна.
С другой стороны, эта схема, едва ли не автоматически, в руках человека иной задачи превращалась в план организации заурядной слежки за политически ненадежными авторами, давления на них и подкупа, словом, в тот «кнут и пряник», которыми вплоть до 1991 г. орудовал КГБ. Правда, для этого план нуждался в камуфляже…
2. Реакция Сталина
Когда бумага Троцкого пришла в аппарат Сталина, до заседания Политбюро оставалась неделя. Сталин был не готов высказаться по существу вопросов, поднятых в записке Троцкого.
«Роль И. В. Сталина в вопросах руководства литературным процессом <…> до начала 1930-х годов представляется, в том числе и в силу закрытости до сих пор важных документальных свидетельств, минимальной. В этот период генеральный секретарь партии не принимал активного участия в борьбе за идеологическое формирование позиции ЦК по ключевым вопросам развития и состояния советской литературы, передоверяя это своим более образованным соратникам, прежде всего Н. И. Бухарину и А. В. Луначарскому», — утверждает знаток архивных документов Д. Бабиченко. Это подтверждают и участники событий, скажем, В. Полонский, в книге которого есть очерки о литературных взглядах Богданова, Ленина, Троцкого, Воронского, Бухарина и Луначарского, но имя Сталина вообще не встречается. Сие, однако, не означает, что Сталин не хотел заниматься вопросами литературной политики и не имел к ним интереса, и уж, конечно, он не мог оставить без внимания ни одну инициативу Троцкого (противостояние обоих вождей с болезнью Ленина стало фактически открытым).
Сталин поручил замзаву Агитпропом ЦК (потом генсек сделает его главным специалистом ЦК по сельскому хозяйству) Я. А. Яковлеву, в ведении которого находились вопросы литературы и искусства, представить соответствующую справку в связи с запиской Троцкого. Подробная справка (она должна была показать знание предмета и наличие конструктивных идей, а тем самым опровергнуть резкие обвинения ведомства в бездеятельности, как неоправданные) поступила через три дня:
3/VII Тов. Сталину.Я. Яковлев [134] .
В ответ на Ваш запрос сообщаю следующее:
1. В настоящее время уже выделили ряд писателей всех групп и литературных направлений, стоящих четко и определенно на нашей позиции. 21 год оказался годом бурного литературного расцвета, выдвинувшего десятки новых крупных литературных имен из молодежи. В настоящий момент борьба между нами и контр-революцией за завоевание значительной части этих литературных сил (вся эмигрантская печать стремится «купить» нашу литературную молодежь, «Утренники» — журнал Питерского Дома Литераторов — орган откровенной контрреволюции принужден оперировать теми же литературными именами что и мы. Основные организованные литературные центры — в руках белых (скрытых или явных) — Питерский Дом Литераторов, Всероссийский Союз Писателей. Наши организационные центры бездеятельны, немощны, не умеют привлечь нового писателя-революционера, советского человека, но не члена РКП (Московский Дом Печати в этом смысле безжизненнен (так! — Б.Ф.), Петроградская Ассоциация Пролетарских писателей исключает Всеволода Иванова по соображениям «пуританского» объективно вредного характера).
2. Основные группы, политически нам блиских (так! — Б.Ф.) в настоящий момент:
а) старые писатели, примкнувшие к нам в первый период революции — Валерий Брюсов, Сергей Городецкий, Горький и т. д.;
б) пролетарские писатели, Пролеткульт (питерский и московский), насчитывающий ряд несомненно талантливых людей
в) футуристы — Маяковский, Асеев, Бобров и т. д.;
г) имажинисты — Мариенгоф, Есенин, Шершеневич, Кусиков и т. д.;
д) Серапионовы-братья — Всеволод Иванов, Шагинян, Н. Никитин, Н. Тихонов, Полонская и т. д.; ряд колеблющихся политически неоформленных, за души которых идет настоящая война между лагерями эмиграции и нами (Борис Пильняк, Зощенко и т. д.);
е) идущие к нам через сменовеховство — Алексей Толстой, Эренбург, Дроздов и т. д.
3. Оформить настроение сочувствия нам, привлечь на свою сторону колеблющихся можно путем создания единого центра, объединяющего эти группы писателей. Объединение должно быть безусловно беспартийным. Коммунистическое меньшинство должно отрешиться от недопустимого, ничем не оправдываемого коммунистического чванства, мешающего коммунистическому влиянию на беспартийных, но политически или социально блиских (так! — Б.Ф.) нам писателей, особенно из молодежи.
4. Таким организационным центром может стать Всероссийский Союз писателей, имеющий некоторую материальную базу и который при некоторой работе (достаточно тактичной и осторожной) завоевать можно. Московский Дом Печати при его реорганизации мог бы стать Московской базой такого Всероссийского Союза.
Можно пойти и иным путем — путем организации «Общества развития русской культуры» — как беспартийного общества, объединяющего прежде всего литературную молодежь и имеющего некоторую материальную базу.
Можно пойти комбинированным путем — путем создания «Общества» с более строго ограниченным составом и одновременного завоевания Всероссийского Союза писателей, рамки которого могли быть в этом случае более широкими.
5. И той и другой организации должны быть представлены значительные издательские возможности
Справка Яковлева отвечает на критическую часть записки Троцкого, никак не комментируя и даже не упоминая ее. Троцкий писал главным образом о поэтах, исходя из априорно большего благополучия беллетристов. Яковлев ведет речь сразу о всех писателях. Справка содержит классификацию писательских сил, на сотрудничество которых в той или иной степени власть может рассчитывать; исчерпывающего списка писателей нет, только по нескольку знаковых имен в каждой группе (ошибок при этом немного: М. С. Шагинян была знакома со всеми «серапионами», но в их группу официально никогда не входила и, наоборот, М. М. Зощенко был членом группы Серапионовых братьев с самого ее основания; И. Г. Эренбург, выехав, стараниями Н. И. Бухарина, с советским паспортом в Париж в 1921 г. к сменовеховству никакого отношения не имел).
Литературный и коммерческий интерес берлинских издательств и читателей к книгам молодых советских авторов трактуется в справке как «борьба контрреволюции за завоевание литературных сил».
Предложения Троцкого о Главном цензурном управлении, его воспитательных задачах и методике их осуществления Яковлев не упоминает. Он предлагает два варианта объединения сочувствующих советской власти писателей: либо через подчинение Всероссийского Союза писателей, либо путем создания нового беспартийного «Общества развития русской культуры». Реплика о недопустимости комчванства со стороны комменьшинства в предполагаемом «Обществе» находится в явном русле антипролеткультовских соображений Ленина, известных Яковлеву по службе, при этом Пролеткульт назван в списке вторым по порядку, а его литераторы — «несомненно талантливыми». (Напомню, что Троцкий, в отличие, скажем, от Бухарина, не принимал всерьез мысли о возможности создания пролетарской культуры в данных исторических обстоятельствах, а наркомпрос Луначарский занимал не столь определенную позицию, не оспаривая Ленина, но и не забывая давней дружбы с изобретателем Пролеткульта Богдановым.)
Эта справка была Сталиным проанализирована, и в итоге он обратился к членам Политбюро в связи с запиской Троцкого со своими собственными предложениями, использовав, как он это и впоследствии делал, чужие мысли (а в данном случае — даже чужие грамматические ошибки, добавив к ним свои), не утаив, правда, от членов Политбюро текста скрыто полемизирующей с Троцким справки Яковлева.
Российская коммунистическая партия (большевиков).И. Сталин [136] .
Центральный Комитет.
№ 50181/с Москва, 3 июля 1922 г.
Тов. Молотову. [135]
Возбужденный тов. Троцким вопрос о завоевании блиских (так! — Б.Ф.) к нам молодых поэтов путем материальной и моральной их поддержки
является на мой взгляд вполне своевременным.
Я думаю, что формирование советской культуры (в уском (так! — Б.Ф.) смысле слова), о котором так много писали и говорили одно время некоторые «пролетарские идеологи» (Богданов и другие), теперь только началось. Культура эта, по-видимому, должна вырасти в ходе борьбы тяготеющих к советам молодых поэтов и литераторов с многообразными контр-революционными течениями и группами на новом поприще.
Сплотить советски настроенных поэтов в одно ядро и всячески поддерживать их в этой борьбе — в этом задача. Я думаю, что наиболее целесообразной формой этого сплочения молодых литераторов была бы организация самостоятельного, скажем, «Общества развития русской культуры» или чего-нибудь в этом роде. Пытаться пристегнуть молодых писателей к цензурному комитету или к какому-нибудь «казенному» учреждению — значит оттолкнуть молодых поэтов от себя и расстроить дело. Было бы хорошо во главе такого общества поставить обязательно беспартийного, по советски настроенного, вроде, скажем, Всеволода Иванова. Материальная поддержка вплоть до субсидий, облеченных в ту или иную приемлемую форму, абсолютно необходима.
Для ориентировки прилагаю ответ Замзавагитпропа т. Яковлева на мой соответствующий запрос.
По поручению Сталина его письмо, справка Яковлева и письмо Троцкого, как единый материал, были разосланы всем членам Политбюро с сопроводительной запиской, напечатанной на таком же бланке, как и письмо Сталина:
Российская Коммунистическая партия (большевиков).Пом. Секретаря ЦК Назаретян [137] .
Центральный Комитет.
№ 5018/с 3 июля 1922.
Всем членам Политбюро
Т.т. Ленину, Троцкому, Каменеву, Зиновьеву, Рыкову, Томскому, Молотову и тов. Цюрупе.
По поручению тов. Сталина препровождается для ознакомления к заседанию Политбюро (в четверг 6 VII) материал по вопросу о моральной и материальной поддержке молодых поэтов (на 3 лист.)
Заметим, что в перечне отсутствуют кандидаты в члены Политбюро Бухарин и Калинин (возможно, их не было в Москве), но есть кандидат в члены Политбюро Молотов, который одновременно являлся секретарем ЦК и членом подчиненного Сталину Оргбюро; Цюрупа приглашался, видимо, как зампред Совнаркома, в ведении которого находилось финансовое обеспечение культурных программ.
В письме Сталина присутствует его, ставший вскоре знаменитым, стиль «многозначительных трюизмов» (выражение Вяч. Вс. Иванова).
Для Сталина в борьбе с Троцким не было мелочей; каждый, даже малозначительный, сюжет тщательно обдумывался, любая инициатива Троцкого рассматривалась как вызов, требующий ответа.
Сталин признает вопрос, поднятый Троцким, своевременным. Но, как ему кажется, ставит вопрос шире — о создании советской культуры в борьбе с «контрреволюционными течениями» (именно советской, а не пролетарской — к идеологам Пролеткульта он не испытывает симпатии, отозвавшись о них с характерной иронической интонацией). Сталин пишет о сплочении «в одно ядро» молодых просоветских сил литературы, а не просто о материальной помощи им. Вообще, вслед за Яковлевым, Сталин делает упор на борьбе, причем не просто против «меньшевистско-эсеровских», как у Троцкого, сил в культуре, но с «многообразными течениями и группами»; задача практического содействия молодым литераторам в такой постановке вопроса перестает быть главной.
Что касается практического проекта Троцкого (в «уском» смысле), то Сталин решительно отвергает рабочее предложение сделать центром заботы о молодых поэтах Главное управление цензуры — он считает необходимым соответствующий камуфляж.
Взяв у Яковлева идею «Общества развития русской культуры» как возможный вариант решения вопроса, Сталин отверг план Троцкого, назвав его «попыткой пристегнуть молодых писателей к цензурному комитету». Но содержательную часть плана (досье на всех участников, контроль за всем написанным и за литературными контактами), Сталин, как и во многих аналогичных случаях, использовал для организации тотального контроля за литературой под вывеской созданного через 12 лет Союза советских писателей.
Наконец, предложение Сталина поставить во главе писателей Вс. Иванова возникло не только потому, что Яковлев сообщил об изгнании Иванова пролетарскими писателями (Сталин и потом, бывало, ставил гонимого над гонителями), но и потому, что генсек знал его лично и одобрял его прозу. А. К. Воронский показывал Сталину материалы «Красной нови» и в марте 1922 г. писал Вс. Иванову о реакции вождей на его «Бронепоезд»: «В восторге Сталин и прочая именитая публика». Сын писателя свидетельствует со слов своего отца, что Сталин пригласил в 1922 г. Вс. Иванова пожить с ним на даче и это было осуществлено, видимо, летом 1922 г.; он же объясняет последующее охлаждение отношений отца с вождем несогласием Вс. Иванова с намерением Сталина написать предисловие к сборнику его прозы.
3. Решение Политбюро
Политбюро рассмотрело поднятый Троцким вопрос 6 июля 1922 г. и приняло следующее постановление:
№ 16. п. 5 — О молодых писателях и художниках (Троцкий).
а) Принять предложение т. Троцкого со следующими поправками:
В п. 1а слово «цензуру» заменить словом «Госиздат».
В п. 2-м вставить: «в течение ближайших 2-х недель». Слова «подобно Пильняку (как сообщил т. Ионов)» — вычеркнуть. Тов. Лебедева-Полянского заменить тов. Яковлевым.
П. 5-ый заменить следующим: «В качестве формы организации и поддержки молодых поэтов наметить в предварительном порядке создание художественного издательства (при государственной субсидии), которое в общем и целом находилось бы под контролем Госиздата, но имело бы беспартийный характер и давало бы вполне достаточный простор для всяких художественных тенденций и школ, развивающихся в общесоветском направлении».
П. 6-ой: «Признать необходимым ассигновать для этого некоторую сумму денег».
б) Поручить комиссии в составе тт. Ионова, Яковлева и Мещерякова обсудить вопрос о целесообразности и способе организации молодых поэтов, сочувствующих советской власти, в самостоятельное общество во главе с беспартийным, но вполне надежным лицом. Созыв комиссии за т. Яковлевым.
в) Поручить т. Каменеву представить в Политбюро предварительный набросок плана, указанного п. 5-м издательства, и ознакомиться с Брюсовским институтом художественной культуры [140] , выяснив способ его укомплектования и т. д. [141]
Таким образом, на заседании Политбюро Сталин провел свой вариант: во-первых, Троцкий был устранен от дальнейшей разработки писательского вопроса, и от Политбюро докладчиком был назначен тогда абсолютно лояльный Сталину Каменев; вся реальная работа по созданию писательского сообщества была поручена специальной комиссии, во главе которой был поставлен сталинский человек Яковлев.
20 июля 1922 г. на заседании Политбюро Л. Б. Каменев доложил вопрос «О молодых поэтах» и по его сообщению было принято решение:
№ 18 п. 16 — О молодых поэтах (Каменев).
Не возражать против предложения комиссии т. Яковлева [142] .
Приложением к этому решению стал утвержденный Политбюро документ:
Постановление Комиссии, назначенной Политбюро от 6 VII с.г.:Зам. зав агитпропотделом Я. Яковлев [143] .
1. Об организации общества. Идти к организации общества через издательство. В инициативную группу издательства привлечь: Асеева, Вс. Иванова, Пильняка, Ляшко, Семенова, Брюсова, Воронского и одного из «Серапионовых братьев» по соглашению с Шагинян. Поручить т. Воронскому снестись с наиболее надежными из этой группы.
2. О формах субсидии. Признать основной формой субсидии субсидию издательству для повышенного гонорара и для удешевления издания; признать необходимым предоставление издательству (обществу) дома, в котором мог бы быть устроен клуб, общежитие с обстановкой человек на 40 и при котором смог бы организоваться фонд помощи писателям. Поручить т. Воронскому выделить из списка писателей, нуждающихся в немедленной субсидии. Субсидия необходима в размерах, которые дали бы возможность в ближайший месяц издать 10 томиков и развернуть клуб, общежитие и фонд.
Однако в ходе работы и, скорей всего, под воздействием авторитета и опыта Воронского, поддерживавшего нормальные отношения со Сталиным, но по вопросам культурной политики занимавшего позицию Троцкого, Комиссия решила использовать группу «Красной нови» в качестве ядра будущего беспартийного общества писателей. Таким образом Воронский становился во главе намечаемого процесса. Важно было и то, что Комиссия наметила привлечь к этой деятельности «широкие слои писательской общественности» от Брюсова до «серапионов». «Для того, чтобы придать этой ассоциации деловые формы и избежать возможной бюрократизации, и было решено „идти к организации общества через издательство“. 26 июля 1922 г. Комиссия, созданная Политбюро ЦК РКП(б), назначила Воронского ответственным за организацию нового издательства, названного по его предложению „Круг“». Оно возникло как кооперативное издательство артели писателей «Круг», которой надлежало стать центром будущего объединения всех просоветских писателей. 17 августа 1922 г. Л. Б. Каменев докладывал на Политбюро об издательстве молодых поэтов и по его сообщению было принято решение: «Одобрить предложение о вложении Госиздатом в смешанное издательское общество „Круг“ 150 миллиардов рублей 1921 г. при условии организации этого общества на акционерных началах и при наличии на руках Госиздата контрольного пакета акций», причем «определение основ существования общества, способов управления, расходов и т. д. поручить комиссии в составе тт. Каменева, Шмидта и Воронского»…
23 августа Троцкий отправил письмо Каменеву, посвященное реализации постановления Политбюро от 6 июля 1922 г. о создании единого союза писателей на базе «Круга». Литературные леваки из различных литгрупп не желали сотрудничать с «Кругом», настаивая на создании идеологически чистого объединения писателей (в декабре 1922 г. они образовали группу «Октябрь», прародительницу РАППа, и с 1923 г. начали издавать одиозный журнал «На посту»). Троцкий, которому суждено было стать лидером левой оппозиции в СССР (единственной массовой оппозиции режиму Сталина), в вопросах культуры не разделял напостовских взглядов. В его письме Каменеву — конструктивное стремление к объединению всех литературных сил, стоящих, если пользоваться тогдашней лексикой, на советских рельсах, проявляется вполне отчетливо:
№ 3359.23/VII 22 г.
Тов. Каменеву Л. Б.Л. Троцкий [146] .
Копия тов. Воронскому.
Наряду с «Кругом» делаются попытки объединения писателей коммунистов. Было уже организационное собрание. Вырабатываются тезисы (критику этих тезисов я тов. Каменеву послал). Цели этого объединения пока еще довольно смутны. Но мне кажется, что одним из мотивов является недоверие к «Кругу» — в том смысле, что он будет затирать молодых коммунистов в пользу «Сменовеховцев». Такой мотив объединения был бы наиболее болезненным и вредоносным. Мне кажется, что тут «Кругу» надо пойти навстречу коммунистической молодежи и предложить ей составить альманах, который мог бы быть издан в ближайшее время. Чисто идейное объединение писателей-коммунистов может принести известную пользу, но лучше всего, если они будут фракцией в рамках «Круга», а не конкурирующей с ним (особенно на почве издательства) организацией.
И еще одно письмо Каменеву на тему литературной политики Троцкий написал 12 сентября:
№ 3553.Л. Троцкий [149] .
Л. Б. Каменеву.
Разумеется, «Кузницу» [147] нужно поддержать, но я очень опасаюсь, чтобы не вышло новых недоразумений: есть ведь и другие пролетарские издательства в Петрограде и в Москве. Насколько я знаю, между ними борьба. В «Кузнице» тоже есть что-то вроде раскола [148] . Может оказаться, что мы поддерживаем одну группу против другой. Этого нужно во что бы то ни стало избежать.
Как известно, артель писателей и ее издательство «Круг» действительно были созданы, выпустили массу книг и несколько альманахов, но Союза писателей из артели «Круг» не получалось, как не могло получиться его и из группы «Перевал», созданной Воронским на базе «Красной нови» в 1924 г. Литературная деятельность Воронского вызывала оголтелые нападки напостовцев, а затем и Агитпропа ЦК. В 1927 г. Воронскому пришлось оставить работу и в «Красной нови», и в издательстве «Круг»; в 1928 г. по обвинению в принадлежности к троцкистской оппозиции его исключили из партии, а затем выслали в Липецк. Уход Воронского «Круг» не спас, и в 1929-м его слили с издательством «Федерация», из чего в итоге образовалось издательство художественной литературы (ГИХЛ), а не Союз писателей, как предполагалось в 1922 г.
Но мы забежали вперед, во времена, когда Троцкому уже давно было не до помощи советским поэтам, а Сталин еще не мог заняться вплотную руководством литературой…
4. Пастернак у Троцкого
Суть подлинных намерений авторов тех или иных проектов часто проясняется результатами и стилем их частных действий в сфере приложений.
Слова Троцкого (из его записки в Политбюро) о внимании, которое случайно проявляется к некоторым литераторам и художникам «отдельными советскими работниками», относятся и к нему самому. Получив с окончанием Гражданской войны и началом нэпа возможность заниматься не только тем, что составляло непосредственное содержание его официальных обязанностей председателя Реввоенсовета республики, Троцкий вернулся к своим давним литературным интересам — чтению и критическим статьям. Теперь его литературные выступления имели резонанс в огромной аудитории, а для литчиновников звучали как приказ (этому способствовал и мало изменившийся за 10 лет стиль Троцкого-критика — он оставался хлестким и безапелляционным). Как у всякого яркого литературного явления, у статей Троцкого были и поклонники, и противники (литературные, о политических здесь речи нет). Многие поэты видели в Троцком (наряду с Луначарским) — редкий случай большевистского вождя, искренне интересующегося литературой и способного воспринять не только ее содержание. Троцкому вручали и посылали свои книги с дарственными надписями (литературная часть библиотеки Троцкого, кажется, еще не описана, хотя в ней, несомненно, много интересного: есть указание на есенинские автографы; наверняка были автографы Маяковского, с которым председатель Реввоенсовета встречался и переписывался, или, скажем, автографы Сельвинского; известно, например, что Е. Полонская послала в 1921 г. Троцкому свой сборник «Знаменья» и получила в ответ его письмо…). Любопытное свидетельство о том, что Багрицкий читал Троцкому поэму «Дума про Опанаса», оставил в 1939 г. Бабель — он на этом чтении присутствовал. Понятно, что свидетельство получено на Лубянке, но оно сделано собственноручно и отличается от записи допроса следователем отсутствием некоторых деталей, которые, возможно, Бабель не хотел приводить в своем тексте: «На квартире Воронского (не то в 1924-м, не то в 1925 г.) было устроено чтение, на которое пришли Троцкий с Радеком. Читал Багрицкий поэму „Дума про Опанаса“, присутствовали Леонов, я и еще кто-то, не могу вспомнить точно, возможно Всев. Иванов. После чтения Троцкий расспрашивал нас о наших творческих планах, о наших биографиях, сказал несколько слов о новом французским романе; помню попытку Радека перевести разговор с чисто литературных тем на политические, но попытка эта была Троцким остановлена».
Троцкому посвящали книги и спектакли. Он встречался с писателями, личное общение способствовало взаимопониманию. Об этих встречах сохранилось очень мало свидетельств, так как публичная травля Троцкого, начавшаяся уже в 1923 г., быстро набрала такие обороты, что малейший намек на былые общения с заклятым врагом Сталина мог стоить жизни.
Есть два свидетельства о состоявшейся в августе 1922 г. (то есть в пору развития нашего сюжета) встрече Троцкого с Борисом Пастернаком.
Одно принадлежит известному литературоведу-германисту и переводчику, дальнему родственнику Пастернака (брат жены брата) Н. Н. Вильмонту и содержится в его неоконченных воспоминаниях. Они сочинялись в середине 80-х по памяти; дневников автор не вел и спустя 60 лет излагал свои и чужие разговоры в форме диалогов, то есть беллетризованно.
11 августа 1922 г., рассказывает Вильмонт, Пастернак с семьей выехал из Москвы в Питер, чтобы затем морем (так дешевле) отправиться в командировку в Германию. За день до этого он устроил прощальную вечеринку («ночную попойку», — как называет ее мемуарист), а утром ему доставили приглашение на аудиенцию к Троцкому. Вильмонт, после попойки заночевавший у Пастернаков и дождавшийся возвращения Бориса Леонидовича, рассказывает с его слов об этой встрече, предваряя рассказ собственным суждением: «Троцкий писал тогда очерки о советских писателях и поэтах, каковые им печатались в „Правде“ (по два подвала на каждого литератора, будь то Маяковский, Есенин или Безыменский). Ими принято было тогда восторгаться как очерками, будто бы отличавшимися независимостью мысли „большого человека“. На самом деле это были самоуверенные, щеголевато-фразистые „эссейи“, пустопорожние до тошноты. Теперь очередь дошла до Пастернака». Ярлык «фразера» Троцкому прилепили давно, и определенные основания для этого были; но, поскольку его очерки о советской литературе теперь всем доступны, нетрудно убедиться, что приведенная здесь характеристика их никак не исчерпывает.
Затем следует повествование собственно о встрече. Начав разговор с Троцким, Пастернак признался, что приехал после попойки: «Да, вид у вас действительно дикий, — безапелляционно отчеканил нарком, любезно оскалив свои челюсти. Предотъездная взбудораженность Пастернака при полном отсутствии привычного уже тогда подобострастия ему и впрямь должна была показаться неслыханной дикостью».
Далее приводится в том же стиле весь диалог, завершающийся взаимно выраженной надеждой на последующие встречи, и окончательный вывод: «Троцкий, видимо, так и не продрался сквозь „густой кустарник“ поэзии Пастернака. Очерка о Пастернаке нет в его книге (это правда. — Б.Ф.). И они больше не увиделись. Так оно и лучше, конечно!»
Отношение Вильмонта к Троцкому выражено определенно. Было ли оно следствием общего неприятия большевистского режима, к которому пожилой, интеллигентный автор мог прийти перед смертью в начальную пору горбачевской перестройки? Вот как он дальше восторгается «Высокой болезнью»: «Гениальная словесная живопись-лучше не скажешь! Писатель был покорен и восхищен этим историческим выступлением великого вождя Партии; не перестал говорить и восторгаться Лениным и его речью. Убеждал всех встречных и поперечных, что только Ленинским путем можно и должно идти навстречу будущему; все прочие (какие? — Б.Ф.) пути несостоятельны, ибо неисторичны». Особенно впечатляют здесь «партия» и «ленинским» с большой буквы и без какого-либо скрытого сарказма, а также следующее за этими словами сожаление, что Пастернак, прослушав речь вождя, не ушел со съезда «последовательным ленинцем». После этого уже не удивляет изложение телефонной беседы Пастернака со Сталиным (вообще Вильмонту везло оказываться свидетелем «судьбоносных» бесед Пастернака!), вставленное в рассказ об отношении Пастернака к акмеистам: «Кого он недолюбливал, так это Мандельштама. И все же, несмотря на свою нелюбовь к Мандельштаму, не кто другой, как Пастернак решился похлопотать за него перед высшей властью. Обратиться к самому Сталину он не решался. Немыслимо! Стихи, написанные Мандельштамом о Сталине, были невозможно, немыслимо резки и грубы. Он читал их ближайшим друзьям. Читал — увы! — и Борису Леонидовичу». Изложение телефонного разговора Пастернака со Сталиным в форме диалога заметно отличается от рассказанного со слов Пастернака А. А. Ахматовой и Н. Я. Мандельштам. Весь этот текст не содержит никаких суждений автора о Сталине и тем более осуждений.
Скорей всего Н. Н. Вильмонт не знал, что в 1977 г. в Турине было опубликовано письмо, написанное Б. Л. Пастернаком В. Я. Брюсову 15 августа 1922 г. в Петрограде перед самым отплытием в Германию (это — второе, а на самом деле первое и главное свидетельство о встрече Пастернака с Троцким). Это письмо нельзя было напечатать в СССР полностью из-за следующих строк: «Перед самым отъездом вызвал меня к себе Троцкий. Он более получаса беседовал со мною о предметах литературных, жалко, что пришлось говорить главным образом мне, хотелось больше его послушать, а надобность в такой декларативности явилась не только от двух-трех его вопросов, о которых — ниже; потребность в таких изъяснениях вытекала прямо из перспектив заграничных, чреватых кривотолками, искаженьями истины, разочарованьями в совести уехавшего. Он спросил меня (ссылаясь на „Сестру <мою жизнь>“ и еще кое-что, ему известное) — отчего я „воздерживаюсь“ от откликов на общественные темы. Вообще он меня очаровал и привел в восхищение, надо также сказать, что со своей точки зрения он совершенно прав, задавая мне такие вопросы. Ответы и разъясненья мои сводились к защите индивидуализма истинного, как новой социальной клеточки нового социального организма».
Далее Пастернак, чья книга «Сестра моя жизнь» только что вышла в России и принесла ему известность, значительно большую, нежели прежние публикации, передает содержание своего монолога Троцкому о поэзии и революции:
«Проще: я начал с предположительного утвержденья того, что я современен и что даже уже и французские символисты, как современники упадка буржуазии, тем самым принадлежат нашему времени, а не истории мещанства; если бы они с мещанством разделяли его упадок — они мирились бы с литературой периода Гюго и молчаливо-удовлетворенно погибали, а не остро чувствовали и творчески себя выражали. Я ограничился общими положеньями и предупрежденьями относительно будущих своих работ, задуманных еще более индивидуально. А вместо этого мне, может быть, надлежало сказать ему, что „Сестра“ — революционна в лучшем смысле этого слова. Что стадия революции, наиболее близкая сердцу и поэзии, — что, — утро революции и ее взрыв, когда она возвращает человека к природе человека и смотрит на государство глазами естественного права (америк. и французск. декларации прав), выражены этою книгою в самом духе ее, характером ее содержанья, темпом и последовательностью частей и т. д. и т. д.».
Тут нельзя не вспомнить для сравнения, что когда в июне 1934 г. Борис Леонидович, единственный раз в жизни и не по своей инициативе, говорил по телефону со Сталиным (об арестованном Мандельштаме) и под конец разговора заметил, что хотел бы встретиться с вождем и поговорить, а на его вопрос: «О чем?» — ответил: «О жизни и смерти…», Сталин повесил трубку (но, правда, жизнь поэту сохранил)…
5. Письма из архива Каменева
В архиве Л. Б. Каменева сохранилось несколько писем Л. Д. Троцкого 1922 г., которые иллюстрируют его подход к литературной политике.
Начнем с писем, связанных с запретом сборника Бориса Пильняка «Смертельное манит» (он вышел в 1922 г. в издательстве Гржебина). Главлит, как именовалась советская цензура, эту книгу Пильняка к изданию разрешил, но специальные политконтролеры ГПУ, читавшие независимо от цензуры всю печатную продукцию, оценили повесть Пильняка «Иван да Марья» (она входила в этот сборник) как «враждебную, возбуждающую в среде обывателей контрреволюционные чувства, дающую превратное представление о коммунистической партии». Об этом 31 июля 1922 г. они доложили заместителю начальника ОГПУ И. С. Уншлихту; предложение полит-контролеров оказалось простым: временно, до особых распоряжений, книгу запретить.
На другой день Уншлихт распорядился тираж книги конфисковать. Узнав об этом, Троцкий уже 2 августа 1922 г. написал записку членам Политбюро Каменеву и Сталину:
Тов. Каменеву и тов. Сталину.Л. Троцкий [162] .
По поводу записки т. Уншлихта № 81423 от 1 VIII.
В соответствии со всей нашей политикой по отношению к литераторам предлагаю арест книги Пильняка немедленно снять и объяснить его как недоразумение. 2 VIII 22 г.
Сталин, похоже, на обращение Троцкого не отреагировал. Тогда 4 августа Троцкий обратился официально в секретариат ЦК (не упоминая фамилии Сталина):
В<есьма> спешно. Совершенно секретно.Л. Троцкий [163] .
В секретариат ЦК. Копия Л. Б. Каменеву.
Предлагаю немедленно поставить на разрешение Политбюро вопрос о конфискации, наложенной на книгу Пильняка «Смертельное манит». Ни по содержанию, ни по форме эта книга ничем не отличается от других книг Пильняка, которые, однако, не запрещены и не конфискованы (и совершенно правильно). Обвинение в порнографии неправильно. У автора наблюдается несомненная склонность к натуралистической необузданности. За это надо его жестоко критиковать в печати. Но натуралистические излишества, хотя бы и грубые, несомненно, в художественном произведении не являются порнографией. В отношении автора к революции та же двойственность, что и в «Голом годе». После того автор явно приблизился к революции, а не отошел от нее. В согласии с уже состоявшимся решением ЦК по отношению к авторам, развивающимся в революционном направлении, требуется особая внимательность и снисходительность. Конфискация есть грубая ошибка, которую нужно отменить немедленно. 4. VIII — 22 г.
На письме помета: «Согласен. Л. Каменев».
10 августа 1922 г. на заседании Политбюро по сообщению Троцкого было принято решение, в котором легко ощутим почерк Сталина:
О конфискации книги Б. Пильняка «Смертельное манит» (Троцкий).
а) Отложить до следующего заседания, не отменяя конфискацию.
б) Обязать Рыкова, Калинина, Молотова и Каменева прочесть рассказ Пильняка «Иван да Марья», а всех членов ПБ — повесть <Пильняка. — Б.Ф.> «Метель» в сборнике «Пересвет» [164]
Через неделю, 17 августа 1922 г., Политбюро постановило:
Предложить ГПУ отменить конфискацию книги Пильняка «Смертельное манит»… [165]
Мотивированная позиция Троцкого по поводу книги Пильняка отнюдь не означала проявления с его стороны идеологического либерализма. 4 августа 1922 г., в тот же день, когда Троцкий писал в секретариат ЦК, протестуя против конфискации книги Пильняка, он направил Сталину и Каменеву и другое письмо:
т. Сталину,4/VIII 22 г.
т. Каменеву Л. Б.№ 440, Л. Троцкий [168] .
В Москве начал выходить альманах «Авангард» [166] с участием партийных товарищей под редакцией Оскара Блюма [167] . Что это значит? Неужели же он на свободе и имеет возможность даже редактировать сборники? Он неизбежно станет источником величайшей заразы. Полагаю, что тут нужно принять решительные меры.
9 августа Троцкий запрашивал Каменева (видимо, речь шла о списке литературы): «Включен ли в список Нестор Котляревский? Его речь „Пушкин и Россия“, изданная Академией наук (по распоряжению академика Ольденбурга) насквозь пропитана реакционно-крепостническим идеализмом».
Троцкий присылал Каменеву некоторые свои тексты; скажем — письмо поэту Городецкому по вопросу объединения писателей, которое считал важным (в этом письме критически обсуждался план Городецкого деления писателей на категории; конкретные варианты Троцкий оспаривал: «Почему Брюсов, коммунист и, если не ошибаюсь, член партии отнесен к одной группе с Бальмонтом и Сологубом? Стало быть у Вас допускается отвод по прошлой деятельности. Сомнительная постановка вопроса». Чувствительность Троцкого в этом вопросе понятна — он в некоторых большевиках чувствовал подобную «память на прошлое» и в отношении себя лично.
До осени 1922 г. помимо официальных бумаг в Политбюро, Троцкий еще мог по вопросам культуры обращаться к Каменеву, человеку, не чуждому литературных интересов и женатому на его сестре. Хотя уже с началом болезни Ленина (в мае 1922 г). Каменев вошел в претендующую на захват власти «тройку» Сталин — Зиновьев — Каменев, а летом в одном из писем больному Ленину попросту намекнул на целесообразность устранения Троцкого и получил от него в ответ: «Выкидывать за борт Троцкого — верх нелепости. Если Вы не считаете меня оглупевшим до безнадежности, то как Вы можете это думать???? Мальчики кровавые в глазах…».
С конца 1922 г. резкое ухудшение здоровья Ленина позволило участникам «тройки» действовать открыто, и переписка Троцкого с Каменевым прекратилась.
Троцкий продолжал печатать в «Правде» статьи по вопросам литературы, но атаки на него становились публичными; их ярость была монотонно возрастающей функцией времени. В 1923 г. Демьян Бедный в «Правде» писал о литературных статьях Троцкого так:
Через семь лет Д. Бедный мог уже не заботиться о вежливости. 14 марта 1930 г. «Правда» напечатала его поэму-фельетон «Плюнуть некогда»: «Про Троцкого нынче мне толковать, // Что дохлую крысу жевать…» и т. д. Дальше — больше.
А в январе 1937-го, когда было объявлено о приговорах по делу Радека — Пятакова — Сокольникова и других «троцкистско-зиновьевских извергов», писательница А. Караваева написала, что не может радоваться предстоящим казням, «пока матерый бешеный волк фашизма Иуда Троцкий еще жив».
Но к тому времени генеральный секретарь созданного заботами товарища Сталина Союза советских писателей, уже визировал не проскрипционные, а расстрельные списки его членов…