Арена. Небольшой песчаный круг, окружённый сплошной и прочной деревянной стеной. Над ней — бесчисленное множество человеческих лиц. В таких гигантских гроздьях ягоды не различимы: лица-бусинки, исторгающие крик. Бусинки складываются в мозаику, напоминающую венок, кольцо или нимб. Крики соединяются в рёв. Это РЁВ ТОЛПЫ — первое действующее лицо нашей повести.
Посреди арены стоит ЧЕЛОВЕК С МИКРОФОНОМ. Людей, подобных ему, называют по-разному: в зависимости от того, на каком клочке земли, ковра, паркета взращивают они хлеб свой насущный. Телевизионный и радиокомментатор, театральный ведущий, цирковой шпрехшталмейстер — эти люди везде, где происходит нечто, заслуживающее общественного внимания: событие, драма, представление. Они не живут, они существуют рядом — рядом с событием, рядом с драмой, рядом с представлением. Потому человека их клана не хочется называть действующим лицом. Он — лицо бездействующее. Его единственная задача — заполнять вакуум. Во времени, в мыслях, в явлениях. Ибо тысячи голов, если их представить самим себе, могут родить тысячи мыслей, разнообразных и не всегда сводимых к общему знаменателю. А это плохо. Искусство — предмет коллективного пользования. Что это за коллектив, где каждая голова — сама себе флюгер? Так появляется бездействующее — но крайне всем необходимое лицо. Мы назвали его ЧЕЛОВЕКОМ С МИКРОФОНОМ. Он во фраке. В руках, естественно, микрофон. Голос мужественный, лёгкий, приятный. Ему сорок лет. Он знает, что публика его любит.
ЧЕЛОВЕК С МИКРОФОНОМ. Дамы и господа! Соотечественники! Приходилось ли вам слышать, что вы — счастливейшие люди планеты? Я рад напомнить вам об этом. Посмотрите вокруг, дамы и господа. Самый солнечный день июля. Воздух благоухает, ровно в райских кущах. Такая голубизна неба выпадает раз в столетие. Соотечественники! Прекрасен мир, в котором мы живём. Я думаю, вы поймёте меня, если я поздравлю вас с этим!
РЁВ ТОЛПЫ, смешанный с аплодисментами.
ЧЕЛОВЕК С МИКРОФОНОМ. История человечества велика и разнообразна. Не каждому народу удаётся внести в неё свою скромную лепту. Тем более можем быть счастливы мы, дорогие мои соотечественники. Именно в недрах нашей нации возникло и вызрело, родилось на свет великое и вечно молодое искусство корриды. В этот необыкновенный день, в этот необыкновенный час я просто счастлив пригласить вас на наше представление. Приходится слышать иногда, что коррида — дешёвая бойня. С каких пор, позволю я себе спросить, в нашем демократическом государстве дешевизна — порок?! Только дешёвый товар может овладеть массовым покупателем. А потому я приветствую всех вас, дорогие единомышленники, и благодарю за посещение нашего праздника. Кроме нас, никто на земле не умеет смеяться. Говорить можно научить попугая, работать можно научить осла — смеяться дано только человеку. Возблагодарим же всевышнего за этот бесценный дар. (Молитвенно.) Господи! Что бы о тебе ни говорили! Есть ты или нет! Белый-чёрный-красный-жёлтый! Из дерева-мяса-воздуха-глины! Глупый и мудрый, щедрый и жадный! Спасибо тебе! За умение смеяться над собой и своими ближними!
РЁВ ТОЛПЫ, напоминающий молебен.
ЧЕЛОВЕК С МИКРОФОНОМ. Аминь! Труба! Финита! Баста! Теперь — парад-алле!!! Арена, выходи строиться!
Гремит марш. Это современный марш, под него так и хочется вышагивать взад-вперёд по какой-нибудь арене, выкидывая коленца или подпрыгивая синкопом.
ЧЕЛОВЕК С МИКРОФОНОМ начинает маршировать один, торжественно размахивая микрофоном, будто церемониалмейстерским жезлом. Но вскоре стремительные, как осенний ветер, на арену выбегают ЛЮДИ АРЕНЫ. Тоненькие, зеркально одинаковые человечки в трико с роскошными накидками-плащами. Плащи развеваются как знамёна. В эти плащи можно драпироваться, в них удобно прятаться, ими легко укрываться от солнца, дождя, ударов и слов. Это замечательные плащи ослепительно красного цвета — им предстоит много поработать в сегодняшнем представлении. Именно они — плащи — будут изображать на арене лошадей, коров и раны, мулеты и носилки, внутренности, волокущиеся по песку — словом всё, что понадобится по ходу действия.
ЛЮДИ АРЕНЫ пристраиваются к ЧЕЛОВЕКУ С МИКРОФОНОМ, и вот уже торжественноразвязная процессия шагает по арене. Движутся они необычно — смертные так не ходят. В их движениях пластичность, гибкость, вкрадчивость, и нервность одновременно. Будто мускулы лица и тела — при всей их наружной кажущейся развязности — внутренне скованы и напряжены (было бы ошибкой вспомнить в этой связи о марионетках. Движения марионеток внутренне бессмысленны, в то время как ЛЮДИ АРЕНЫ видят и ищут смысл всюду — даже там, где его заведомо нет. Возможно, именно это свойство характера и придаёт их лицам специфическое выражение). Это второе действующее лицо нашей повести — ЛЮДИ АРЕНЫ.
ЛЮДИ АРЕНЫ. Мы — люди арены. Тихие, незаметные, маленькие. О нас не пишут — нами дышат. Не говорят, не помнят, не дарят нам песен. Приходится петь с чужого голоса — мы не в обиде! Мы никогда ни на что не обижаемся. Разве можно обижаться на то, чего нет? А нас нет. Мы воздух. Которым дышат они. Герои! (Смешок.) Мы не трусы и не храбрецы. Не дураки и не мудрецы. Про нас нельзя сказать ничего определённого, потому что определённо нельзя ничего сказать. Мы — люди арены. Здесь мы живём. Но никогда не умираем! (Смешок.) Мы шлейф арены. Мы её уши и руки. Глаза и губы! И зубы! (Смешок.) Мы — люди арены. А вы?!
Музыка внезапно обрывается.
ЛЮДИ АРЕНЫ застывают сломанной подковой: кто где стоял.
Из глубины арены, из густой синей, скрытой заревом плащей темноты медленно возникает и идёт вперёд, к свету, юноша в чёрном трико. Лицо его покойно, шаг торжественен и прям. Огромные, серебристого цвета, рога вышиты на чёрной груди. Глаза светлы, взгляд добр и кроток. Третье действующее лицо нашей повести — БЫК.
Останавливается, медленно и удивлённо осматривается. Ему всё внове. Подходит к ЛЮДЯМ АРЕНЫ, смущённо здоровается с каждым. Ему насмешливо отвечают — кто как. Один — глубоким реверансом, другие — сдержанным книксеном, третьи — вежливым кивком головы.
Его зовут ПАНЧО.
ПАНЧО. Я — бык. Меня зовут ПАНЧО. В насмешку или шутки ради дали мне человеческое имя. Может быть, с этого всё и началось. Когда-то давно, в детстве, я думал, что я тоже человек. И долго плакал, когда узнал правду. Совсем не потому, что у меня другое лицо и другие конечности. Я любил их больше всего — и хотел быть им равным. Они познакомили меня со всем, что я любил; я живу, потому что им это нужно. Сейчас они осчастливили меня ареной. Я богач — сколько солнца, людей, красок, музыки. Какой здесь красивый песок, розовато-красный. Я самый счастливый бык на земле! Я ненавижу стадо! Их самодовольную сытость и подлость. Как они топчут друг друга ногами у кормушки. Как бьются в кровь из-за красивой самки. Если б люди не взяли меня к себе — я бы умер… Мне завидовали! Шептали, будто меня везут на смерть… будто люди убивают нас и едят… вместо травы и листьев…
ЧЕЛОВЕК С МИКРОФОНОМ. Восхитительный экземпляр, дамы и господа! Какая грудь — просто клубок мышц. А ноги? Тонкие, высокие, упругие. И глаза — нет, вы обратите внимание на его глаза: сколько в них ума! Редкостный экземпляр — поверьте мне, я не первый день на арене. Такого не проткнёшь как старую занавеску, нет. Нас ждёт упоительное зрелище. Воистину — сегодня день исполнения надежд! Спешите к нам все, кто ещё не потерял надежду!
ПАННО. Я понравился им. Они смотрят на меня с интересом. Это хороший признак.
Музыка, всё та же музыка! Продолжается церемониальный парад, маршируют ЛЮДИ АРЕНЫ.
Задумчиво бродит по арене ПАННО. Разглядывает деревянные стены, гладит их. Незаметно пытается подражать движениям ЛЮДЕЙ АРЕНЫ. Не получается, ПАННО спотыкается и падает. Смущённо встаёт и застывает в тени.
Смолкает музыка. Опять замирают сломанной подковой ЛЮДИ АРЕНЫ. Наступает тишина.
Всё это напоминает приход ПАННО, похоже и теперь кого-то ждут. Но никто не появляется. ЛЮДИ АРЕНЫ заметно волнуются.
ЧЕЛОВЕК С МИКРОФОНОМ хранит ледяное молчание. Деревянная улыбка манекена на лице.
ОРЛАНДО, или ПЕРВЫЙ ЧЕЛОВЕК АРЕНЫ. Где же он? Что случилось? Может, он умер?
ЧЕЛОВЕК С МИКРОФОНОМ (испуганно). Тс-с-с.
РЁВ ТОЛПЫ, выражающей смутное недовольство.
ОРЛАНДО. Его выход! В чём же дело? Я сбегаю?
ОРЛАНДО, или ПЕРВЫЙ ЧЕЛОВЕК АРЕНЫ, опрометью срывается с места. Через мгновение он возвращается и растерянно шепчет ЧЕЛОВЕКУ С МИКРОФОНОМ. Предательский микрофон разносит шёпот по трибунам.
ОРЛАНДО. Он не хочет!
ЧЕЛОВЕК С МИКРОФОНОМ. Что значит «не хочет»?
ОРЛАНДО. Ему надоело. Так он сказал.
ЧЕЛОВЕК С МИКРОФОНОМ. Что на это ответит народ?
ОРЛАНДО. Я спрашивал. Он сказал, ему наплевать.
ЧЕЛОВЕК С МИКРОФОНОМ (испуганно и громко). Это ты виноват! Он требует тонкости и деликатности в обращении. Ты оскорбил и расстроил его. Он вышел из образа. Ничтожество, я скажу об этом народу! (Подносит к губам микрофон).
ОРЛАНДО (виснет на руке с микрофоном, почти падая на колени). Нет, только не это!!! Я попробую ещё раз…
Он опять исчезает за деревянной стеной.
РЁВ ТОЛПЫ становится угрожающим.
ЧЕЛОВЕК С МИКРОФОНОМ (излишне невозмутимо). Дамы и господа! Разрешите напомнить вам несколько блистательных эпизодов из истории корриды. История корриды полна славных, героических страниц.
РЁВ ТОЛПЫ превращается в свист. В это же время перестаёт действовать микрофон.
ЧЕЛОВЕК С МИКРОФОНОМ (стучит ногтем по микрофону). Боже, не дай погибнуть… Дамы и господа, что вы делаете… здесь же иностранные гости…
И в это время… Вспыхивают прожекторы, гремят литавры, грохочут барабаны.
МАТАДОР!
Тот, которого все ждали. Четвёртое и последнее действующее лицо нашей повести. Он немолод, с животиком, прихрамывает. Лицо дряблое, отечное. Аплодисменты и крики «УРА» не любит, но прощает.
РЁВ ТОЛПЫ, переходящий в овацию.
МАТАДОР церемонно раскланивается во все четыре стороны. Летят на песок цветы. ЛЮДИ АРЕНЫ собирают их, подносят МАТАДОРУ. Небрежным движением руки он возвращает цветы публике.
Гремит парадный марш.
МАТАДОР подходит к ПАНЧО. ПАНЧО вскакивает, смущённо оправляет трико — солдат-новобранец перед генералом.
МАТАДОР покровительственно треплет ПАНЧО по щеке. Они стоят рядом: почти невидимый, затянутый в чёрное, ПАНЧО — и ослепительно сверкающий, расшитый золотом от туфель до шляпы, МАТАДОР.
ПАНЧО. Это… вы приказали привести меня сюда?
МАТАДОР. Предположим.
ПАНЧО. Спасибо.
МАТАДОР. Тебе здесь нравится?
ПАНЧО. Да. Я всю жизнь мечтал об этом.
МАТАДОР. Попасть на арену?
ПАНЧО. Жить среди людей.
МАТАДОР (с неподдельным интересом). Ты счастлив?
ПАНЧО. Бесконечно. Спасибо вам.
Звучит пронзительный сигнал трубы. Пустеет арена — шелестя плащами, покидают её ЛЮДИ АРЕНЫ. Вкрадчиво ускользает за деревянную стену ЧЕЛОВЕК С МИКРОФОНОМ. Шнур микрофона ползёт по песку, как хвост змеи.
МАТАДОР. Ну ладно. До встречи.
ПАНЧО. До встречи!
МАТАДОР резко поворачивается и уходит. ПАНЧО остаётся один. Тишина.
Негромко, будто в памяти ПАНЧО, начинает звучать парадный марш.
ПАНЧО осторожно пытается повторить движения человека — те, что ему не удались раньше. Странные непривычные это движения, опять у ПАНЧО ничего не выходит. Он падает, встаёт, начинает сначала, опять падает… Со временем что-то начинает получаться. Не совсем, конечно, но какое-то отдалённое сходство… сходство есть…
ПАНЧО устал, он тяжело дышит. Опускается на песок — отдохнуть. Смолкает музыка.
Слышны громкие неторопливые скребки веника. Выходит ТОНИНО, или ПОСЛЕДНИЙ ЧЕЛОВЕК АРЕНЫ. Мы так назвали его, потому что во время церемониального парада он всегда плёлся в конце процессии.
В правой его руке — огромный жёлтый соломенный веник. В левой — железный совок для мусора. ТОНИНО подметает арену.
Фактически он валяет дурака — вскоре это становится ясным. Он не работает, а создаёт видимость работы: размахивает веником, будто регулировщик на оживлённом перекрёстке. Совок в полиэтиленовом мешочке на армейский манер приторочен к поясу.
ТОНИНО, или ПОСЛЕДНИЙ ЧЕЛОВЕК АРЕНЫ, приближается к ПАННО. Похоже, ПАННО и есть цель его появления на арене. А уборка арены — всего-навсего повод.
ТОНИНО подобострастен, вертится вокруг ПАННО как слуга и хозяин одновременно. То смахнёт пылинку со спины, то просто ощупает спину — хорош ли товар. Ласково потреплет его по щеке — и не преминет заглянуть в зубы.
ПАННО стоит перед ним по стойке «смирно». Он привык, или его приучили, или этого требует его природа — стоять перед человеком навытяжку.
ТОНИНО, или ПОСЛЕДНИЙ ЧЕЛОВЕК АРЕНЫ. Устал? Дорога была длинной?
ПАННО. Нет, что вы! Я прекрасно себя чувствую.
ТОНИНО. Ты молодец… Слушай, я всё время думаю: ты дурак? Или идиот?
ПАННО. Я чем-нибудь обидел вас?
ТОНИНО. При чём тут я… Если ты не знаешь, что тебя ждёт — ты дурак. А если знаешь и без конца улыбаешься при этом — идиот.
ПАННО. Что вы такое говорите?
ТОНИНО. Значит, дурак.
ПАННО. Если вы пришли оскорблять меня… Арена велика, нам хватит места разойтись.
ТОНИНО. Ну-ну, это я так, красного словца ради… Ты мне нравишься, я хотел поговорить с тобой. Пока есть время. Только не могу долго стоять рядом с тобой — заподозрят. Я буду подметать, а ты плетись потихонечку сзади. Будто это не я к тебе подхожу, а ты ко мне. Услышишь много интересного.
ТОНИНО, или ПОСЛЕДНИЙ ЧЕЛОВЕК АРЕНЫ. Тебе осталось жить три часа. Потом тебя убьют.
ПАННО. За что?
ТОНИНО. Просто так. Уши обрежут, мясо отдадут мяснику.
ПАННО. Зачем… уши?..
ТОНИНО. На память. Вместо фотографии. Такой обычай.
ПАННО. Ты лжёшь! Зачем тебе это нужно?
ТОНИНО. Бойня — всё, что здесь видишь. Здесь всё превращают в котлеты: красоту, ум, свободу. Такое это место. Не ты первый. Видишь… какой красоты песок под ногами… Розо-вато-багровый. Такого нет нигде на земле. Это от крови. У вас, быков, красивая кровь… Густая, как масло.
ПАННО. Я не умру! Я не чувствую смерти. Ты врёшь всё. Зачем — я не знаю.
ТОНИНО. Ошибаешься. Тебя будет интересно убивать. Слабых убивать скучно. Агония сильных — вот театр для великих мира сего.
ПАННО. Я не верю тебе. Тебя просто подослали, чтоб испытать меня. Мою веру. И верность. Я верю — в этом моя сила.
ТОНИНО. Меня зовут просто. ПОСЛЕДНИЙ ЧЕЛОВЕК АРЕНЫ. Этим всё сказано. Я всегда последний, король последних. Метла — мой скипетр. Лопата — жезл. Нужник — мой трон. Я ненавижу арену. Я хочу вернуться домой. У меня есть дом и сад. Дом, который сгнил. И сад, который высох. Земля — она вернёт всё, и дом, и сад, — нужно только заплатить ей потом и мозолями. Одному мне это не под силу. Нужен ты… Никто не знает арену так, как я. Я уведу тебя и спрячу в горах мусора. Ночью мы исчезнем. Я спасу тебя, ты спасёшь меня. Одно движение — и ты свободен… Я жду…
ПАННО. Ты… хочешь надеть на меня ярмо… и называешь это свободой?
ТОНИНО. У тебя нет выбора!
ПАННО. Я знаю, что такое ярмо… Такая лёгкая и удобная штука… Не жмёт, не трёт… почти не затрудняет движений… А потом вдруг оказывается — вросло в тело. В мясо! В кости! Не оторвать. Мечешься, кричишь — не оторвать! И ярма не видно — нет его. Заросло! Твоей кожей заросло! Это ты, ты такой — скотина. Покорная, жалкая скотина…
ТОНИНО. Ты глуп… Ты никогда не был последним… Жизнь покажет тебе… в какое место сунуть твою веру.
ПАННО. Ты просто вор! Хотел украсть меня с арены. Если меня хотели убить — зачем было везти сюда, за тысячу километров? Я нужен здесь живой.
ТОНИНО. Странный мир… Никто не верит правде, она чересчур проста. Нужно обернуть её в саван лжи. Тогда хоть что-нибудь останется… Жизнь без ярма невозможна. Рай — не ярмо? Ведь его всё время страшишься потерять. А разве страх — не ярмо? Ты талантливый бык, глупость — привилегия таланта. Что сделать с твоими костями, когда их привезут ко мне? Вместе с дохлыми кошками и ржавыми консервными банками? Говори, не стесняйся. Я запомню.
ПАННО. Вы так просто и привычно говорите мерзости. Мне страшно с вами.
ТОНИНО. Главное в жизни — иметь свой стиль. Мой стиль — мерзость. Жизнь всегда лучше того, что я о ней думаю! Кстати. Я тебе всё врал: и о доме, и о саде, и о земле. Нет этого ничего. Никогда и не было. Я действительно хотел украсть тебя и продать мяснику. Но ты гениальный бык — тебе следовало родиться человеком. Может, ты станешь первым святым, у которого в графе «происхождение» будет записано: из быков! Ты действительно святой: веришь не потому, что веришь, а потому, что хочешь верить… А знаешь ли ты, что в Индии коровы священны? Мог бы там выгодно жениться — на какой-нибудь священной говядине первой категории — и прожить безбедно всю жизнь. Вместо этого зачем-то просишься на арену.
ТОНИНО, или ПОСЛЕДНИЙ ЧЕЛОВЕК АРЕНЫ, уходит, весело размахивая веником. У выхода с арены останавливается, развязно посылает ПАННО воздушный поцелуй.
ТОНИНО. Дуй в Индию, парень, пока не поздно! Не женишься, так хоть согреешься…
ПАННО долго смотрит вслед ТОНИНО. Тот исчезает за массивной деревянной дверью. ПАННО подходит к стене, осторожно ощупывает её. Пытается сдвинуть с места. Дверь надёжно заперта. ПАННО медленно идёт по кругу, пытаясь отыскать хотя бы щель в стене. Безуспешно. Возвращается на середину арены.
Вдалеке слышны последние аккорды парадного марша — похоже, парадный церемониал закончен.
Сдержанный РЁВ ТОЛПЫ, переходящий в шёпот.
ПАННО. Странное ощущение… Зыбкость какая-то… всё дрожит… колеблется… Пустота… только стены реальны… Дерево. Они были деревом — давно, ещё до меня. Живым, тёплым деревом… Может быть, отец и мать знали его… Для них живое дерево — для меня стена… Странное ощущение всё-таки. Или это не мир дрожит? А я? Что это, страх? Я боюсь? Мне нечего бояться. Страх — неизвестность. Мне известно всё. Я мыслю. Я существую. Эй, зачем вы здесь собрались?! Окружили и ждут. Они просто никогда в жизни не видели быка. Живут в городе — это естественно. Пришли, привели детишек — посмотреть, быки теперь большая редкость.
Красный песок арены исчезает, уходят куда-то деревянные стены. Из темноты медленно выплывает к свету МАРИЯ, или ВТОРОЙ ЧЕЛОВЕК АРЕНЫ.
ПАННО. Кто ты?
МАРИЯ. Я женщина. Ты мог бы полюбить женщину?
ПАННО. Это возможно?
МАРИЯ. Почему нет?
ПАННО. Ты пахнешь травой… и листьями детства.
МАРИЯ. Что ты сказал?
ПАННО. Не знаю. Голова кружится.
МАРИЯ. Начинаешь умничать? Этого совсем не нужно. Хочешь меня обнять?
ПАННО. Здесь? Сейчас?
МАРИЯ. А почему бы нет? Миленький мой, люди платили деньги. Должны же мы им что-то показать? Сколько тебе лет?
ПАННО. Четыре года.
МАРИЯ. Фантастика! Такого в моей жизни ещё не было! Иди сюда. Ты меня боишься?
ПАННО. Мне почему-то страшно.
МАРИЯ. Это пройдёт. Когда мне было четыре года, я тоже всего боялась. Я тебе нравлюсь?
ПАННО. Ты смеёшься надо мной. Зачем я тебе нужен…
МАРИЯ. Опять умничаешь. Мужчин нет, кругом одни философы. Боже, как трудно быть женщиной в наше время. Ладно. Умничай. Только не долго.
ПАННО. Ты когда-нибудь была в горах?
МАРИЯ. По-моему, ты слишком издалека заходишь. Давай поближе.
ПАННО. Я хотел рассказать тебе о моей родине…
МАРИЯ. Не понимаю. Кого из нас двоих ты собираешься любить — её или меня?
ПАННО. Если можно… Я бы хотел обеих…
МАРИЯ. А ты шалунишка! Я начинаю тебя бояться. Послушай, хватит умничать на расстоянии. Положи мне руку на спину. Так. Опусти её ниже. Ещё ниже. Ещё ниже. Прекрасно. Как ты себя чувствуешь? Тебе ещё хочется умничать?!
ПАННО. Я… не знаю. Кажется… нет…
МАРИЯ. А чего тебе хочется? Говори быстрей!
ПАННО. Хочется… петь.
МАРИЯ. Че-го?
ПАННО. Петь. Но я не умею.
МАРИЯ. А больше тебе ничего не хочется?
ПАННО. Хочется…
МАРИЯ. Чего?
ПАННО. Не скажу. Ты будешь смеяться.
МАРИЯ. Ну, скажи! Ну, будь лапочкой. Чего тебе хочется, миленький?
ПАННО. Летать. Стать птицей и летать.
МАРИЯ. Так. Так значит, современная молодёжь разговаривает с женщинами.
ПАННО. Я не хотел тебя обидеть. Ты мне очень нравишься. Что-то странное творится со мной. Мне хочется тебя погладить.
МАРИЯ. Наконец-то!
ПАННО. Я не сделаю тебе больно? Ты такая нежная, а я… что я видел в горах…
МАРИЯ. Поцелуй меня… (Панчо целует Марию) Ого! Если останешься жить, запиши мой телефон. По утрам я всегда дома…
Грохочет марш. Вспыхивает арена. Стремительно выбегает на неё ЧЕЛОВЕК С МИКРОФОНОМ. Он возбуждён — это возбуждение актёра. Глаза горят, на лбу бусинки пота. Вдохновение источают губы.
ЧЕЛОВЕК С МИКРОФОНОМ. Дамы и господа! Уважаемая публика! Это дитя природы не знает, что такое воля человека. Посмотрите, как он надменно, самоуверенно смотрит на нас. Он презирает нас всех! (Смех на трибунах, аплодисменты.) Благодарю вас… (Вытирает пот на шее и в подмышках.) Сегодня, впервые в жизни, ему предстоит столкнуться с человеческой волей. Нашей с вами волей, дамы и господа. Редкая возможность — сплотиться, почувствовать единое тело нации. Нации нужны простые, доступные, понятные и лёгкие уязвимые противники. Тяжело в учении — легко в бою, говорил один знаменитый иностранец! А поскольку в бою никогда легко не бывает, пусть хоть в учении будет легко и весело. Поприветствуем же его, господа, этого чёрного тигра арены, этого любимца альпийских лугов, эту чёрную жемчужину корриды!
РЁВ ТОЛПЫ.
Испуганный ПАННО шарахается прочь от ЧЕЛОВЕКА С МИКРОФОНОМ, скорчившись, забивается в угол между ареной и деревянной стеной.
ПАННО (шепчет). Что он такое говорит? Я презираю их? Я их противник? Что он такое говорит?
ЧЕЛОВЕК С МИКРОФОНОМ. Какой пугливый милашка. Ничего, пугливость не помеха (Игриво)… в кое-каких делишках… Даже напротив. Да, Мария?
РЁВ ТОЛПЫ, напоминающий смех.
ЧЕЛОВЕК С МИКРОФОНОМ. Мы начинаем. Начинаем! НАЧИНАЕМ!
Взрываются хлопушки и петарды. Волны света прокатываются над ареной. Грохочет музыка. Летят цветы.
ПАННО затравленно дрожит у деревянной стены.
ГАСНЕТ СОЛНЦЕ.
Когда через секунду оно зажигается вновь — ничего не меняется. Только посреди арены стоит МАРИЯ, или ВТОРОЙ ЧЕЛОВЕК АРЕНЫ. На сей раз она в своей роли — ЧЕЛОВЕКА АРЕНЫ. Плащ драпирован так, будто он лежит на боках лошади. И МАРИЯ ведёт себя, словно амазонка. В руке у неё копье. Длинное, деревянное копьё. Теперь МАРИЯ — ПИКАДОР.
ПАНЧО прислоняется к руке МАРИИ, замирает. Трепетное ожидание ласки.
А в руке копьё. Копьё должно ударить. Оно ударяет.
Тоскливо кричит ПАНЧО и навзничь падает на арену.
ПАНЧО. Меня ударили? Не может быть. За что? Показалось. Почудилось, просто почудилось. Да, но я упал? Судорога мышц. Случайная судорога мышц. Я сам упал — сам. Что же это? Разве так бывает? Разве можно бить только за то, что ты — бык?
Мгновенно возникают рядом с ПАНЧО ЛЮДИ АРЕНЫ. Все они — тоже верхом на лошадях. Вооружены длинными деревянными копьями. Движутся медленно, церемонно, будто представляют японскую пантомиму.
ПАНЧО мечется между ними, никого не касаясь. Но, странное дело, стоит ему приблизиться к ЧЕЛОВЕКУ АРЕНЫ на длину копья, как он (ПАНЧО) летит кубарем на песок, распластывается по поверхности арены и лежит, не в силах подняться. Встаёт. И опять всё повторяется сначала.
Танцуют ЛЮДИ АРЕНЫ. Танец их — медленный, странный, завораживающий — будто сон. И совершенно реально мечется между ними ПАНЧО. Ему больно. Он кричит.
ПАНЧО. Меня не бьют!.. Это только кажется! Иллюзия! Обман зрения! Меня не бьют! Судорога, временная судорога мышц! Мне не больно! Мне совсем не больно! Меня не бьют, мне это только кажется! Кажется… Кажется… (Удивлённо.) Кажется, бьют?..
Тотчас убегают ЛЮДИ АРЕНЫ. ПАНЧО остаётся один. Шатаясь, поднимается с песка. Ему плохо, болит тело, заплыл синяком глаз. Густой болезненный хрип льётся из лёгких.
Из-за стены вкрадчиво возникает ТОНИНО, или ПОСЛЕДНИЙ ЧЕЛОВЕК АРЕНЫ. Насмешливо наблюдает за ПАНЧО. Подтанцовывает поближе к нему. Метла и совок пляшут в руках.
РЁВ ТОЛПЫ, местами переходящий в свист.
ПАННО. Напрасно ждёшь… Напрасно… Может, я и глуп… но ярмо не по мне… нет, не по мне… Видишь… как всё просто. Живёшь… дышишь… любишь траву и небо, а потом приходит время превращаться в говядину первого сорта…
ТОНИНО. Что? Ты рассуждаешь? С твоими рогами и бицепсами? После такой взбучки? Ей-богу, интеллигент какой-то вшивый, а не бык. Да я бы их тут всех разнёс к чёртовой матери! Эй! Ты всё-таки идиот! Я сказал, ты идиот — что, не слышишь?
ПАННО. Помолчи немного… Я страшно устал… Мне кажется, это всё от усталости… И глупые мысли о смерти… И тоска… И противное ощущение боли… Надо отдохнуть…
ТОНИНО. Болван! Кто тебе даст отдохнуть?! Они сейчас будут здесь!
ПАННО. И опять… всё сначала?
ТОНИНО. Именно!! Есть определённые преимущества в ношении ярма. Как считаешь?
ПАННО. Да, это приятно… Быть одетым по моде…
ТОНИНО язвительно хохочет. Входит ОРЛАНДО, или ПЕРВЫЙ ЧЕЛОВЕК АРЕНЫ. ТОНИНО мгновенно перестаёт смеяться, съёживается, опускается на четвереньки и принимается яростно драить арену.
ОРЛАНДО (Панчо). С кем ты говорил? С ним?
ТОНИНО. Я только подметаю. О чём мне с ним говорить? Да и как говорить — полный рот этой паршивой пыли.
ОРЛАНДО. Заткнись. (Панчо) Я тебя спрашиваю?
ТОНИНО судорожно мнёт веник.
ПАНЧО. Нет, я говорил сам с собой.
ТОНИНО униженно скулит и пятится прочь с арены.
ОРЛАНДО. Вторая серия больнее первой.
ПАНЧО. Зачем вы мне это говорите?
ОРЛАНДО. Обычно хватает одной серии. Но ты слишком добр. Ты странно ведёшь себя.
ПАНЧО. Что я должен делать?
ОРЛАНДО. Пустить в дело рога.
ПАНЧО. Прольётся много крови.
ОРЛАНДО. Прекрасно. Публика любит это.
ПАНЧО. Почему?
ОРЛАНДО. Таковы правила игры.
ПАНЧО. Почему?
ОРЛАНДО. Слушай, ты мне надоел. (Хохочет.) Устроил пресс-конференцию. Твоё дело бодаться! Жить хочешь?
ПАНЧО. Хочу.
ОРЛАНДО. Так бодайся!
ПАНЧО. Противно…
ОРЛАНДО. Слушай, мне не нравится твоё настроение. Сегодня решающий день для тебя — первый бой. Или погибнешь — сразу. Или будешь убивать других — долго! Соберись, сосредоточься! Не будь тряпкой. Вспомни мать: зря она мучилась, что ли, пока тебя родила?!
ПАНЧО. Такое… ощущение… что вам нужна моя победа сегодня.
ОРЛАНДО. Ты явно умнее многих людей, которых я знаю.
ПАНЧО. Зачем?
ОРЛАНДО. Моё место там — в ложе матадоров. Оно занято! И будет занято, пока ты не убьёшь его.
ПАНЧО. Я не умею убивать.
ОРЛАНДО (кричит). Дурак! Зато он это прекрасно умеет делать! Вам двоим нет места на земле!
ПАННО. Такой добрый… Единственный из всех, он погладил меня.
ОРЛАНДО. Он не тебя ласкал! Он славу свою ласкал! Он убьёт тебя: все только играют, а он убьёт! Не пройдёт и двух часов. Единственный из всех! Но ты не бойся, я помогу тебе. Я знаю, как это сделать. У него есть уязвимое место.
ПАННО. Нет!
ОРЛАНДО. Не веришь мне?
ПАННО. Я никогда не говорил и не думал о смерти столько, сколько за этот час. Будто смерть — рождественский подарок. Её можно выбирать, она может нравиться или нет. Чудовищно.
ОРЛАНДО. Обыкновенно. Таковы правила игры.
ПАННО. Смерть — не игра.
ОРЛАНДО. Жизнь — игра. Игра со смертью. Здесь все ненавидят всех — таков закон арены. Он, который убьёт тебя — ПЕРВЫЙ МАТАДОР АРЕНЫ, преступник. Своему предшественнику он подсыпал в вино снотворное перед корридой. Мизерное количество. Тот, разумеется, не уснул. Но потерял реакцию. Бык растерзал его. Дрянной бычишка, во сто крат слабее тебя. Я бы с удовольствием воспользовался проверенным рецептом — у него личный врач и телохранитель. Он умён — его любимая фраза: на ошибках учатся дураки. Ему плевать на корриду. В первые годы он просто спаивал быков перед поединком, они дурели от воды и солнца. Уничтожил конкуренцию — оберегает себя от соперников. После его восшествия в матадоры ни один талантливый юноша не ступил на этот песок. Он холил бездарностей, выращивал их в теплицах — и сияет на их фоне. Я тоже бездарность — у меня хватило таланта понять это. Не думай, что меня заботит кресло в ложе матадоров. Убить его — значит спасти нацию.
ПАННО. Почему вы не убьёте его сами?
ОРЛАНДО. Как?
ПАННО. Просто. Здесь на арене. На виду у всех.
ОРЛАНДО. Они уничтожат меня.
ПАННО. Но нация будет спасена!
ОРЛАНДО. Нет. Его место займёт подобный ему. Я должен остаться жить. Только я могу спасти нацию. Пойми… ты — единственный, кому позволено безнаказанно убить его. Единственный. Боже, как я хотел бы оказаться на твоём месте!
ПАННО. Я покинул стадо… Я ушёл к вам, людям… Как страшно… всё, что ты говоришь…
ОРЛАНДО. Наоборот, весело. Я знаю, что он меня презирает: он знает, что я его ненавижу. Тем не менее, мы каждый день вместе — улыбаемся, кланяемся, пожимаем друг другу руки. Только люди на это способны, парень. Только люди. Так что человеческий разум не пропадает втуне. Идёт в дело.
ПАННО. Значит, ты — лучший из всех на арене?
ОРЛАНДО. Пожалуйста, я расскажу тебе об остальных. Этот… который с микрофоном. Остроумный, обаятельный, разговорчивый. Бескорыстен, честен, предан арене. Прекрасный представитель человеческой породы: человек будущего. А ненавидит всех больше, чем я. Он — неудачник. Мечтал быть матадором. И никаких шансов. Соловьиная бездарность. Даже у ТОНИНО, короля нужников — есть этот шанс. А у него нет. Плачет ночами, бьётся головой о стену. И дрожит день и ночь за свой микрофон — ведь ничего другого держать не умеет. Из него верёвки можно вить. Ничтожество, лишённое самолюбия и достоинства. Любимчик матадора. Матадор любит всех, из кого можно вить верёвки… Кого ещё ты знаешь? Короля нужников? Могу рассказать и про него…
ПАННО. Не надо… Значит, ты — лучший из всех.
ОРЛАНДО. Так получается…
ПАННО. И это… даёт тебе право убивать их?!
ОРЛАНДО. Ты преувеличиваешь.
ПАННО. Нет, теперь я понял… Вы переступили грань… Для вас жить — значит убивать. Что значит убить быка… если можно убивать человека?.. Наверно есть нюансы… Более вкусное убийство… менее вкусное убийство… Для еды вкуснее убивать жирных… А для удовольствия? Талантливых?
ОРЛАНДО. Они идут! Решайся! Убийство требует сноровки. Последнее убийство на арене! Ты станешь таким же актёром, как мы все! Ты будешь только изображать смерть, а мы — изображать убийство! Мы превратим корриду в настоящее искусство. Я говорю это тебе, потому что ты талантлив!!! Одно слово: да или нет. Да или нет? Думай, думай… Я приду за ответом!
Топот лошадиных копыт возникает за деревянной стеной. Их множество — эскадрон, дивизия, армия. Они приближаются, синхронно и звонко попирая землю. Заполняют пространство арены, выплёскиваются за её края.
ПИКАДОРЫ!
ОРЛАНДО никуда не уходит. Стоит здесь же, дожидаясь ЛЮДЕЙ АРЕНЫ. Небрежное движение руки превратило плащ в коня, взлетело с песка копьё — и вот уже ОРЛАНДО мчится впереди всех, ПЕРВЫЙ ЧЕЛОВЕК АРЕНЫ.
— Думай!! — кричит он, вонзая копьё в ПАННО. — Думай!!!
Голос его дробится эхом и снарядными осколками разлетается по арене.
ЛЮДИ АРЕНЫ лавиной движутся на ПАННО. Он медленно отступает к деревянной стене. Тупые наконечники копий дрожат у самого его лица.
Это мгновение не заметил никто. Просто что-то случилось. Странно — незаметно, молниеносно — шевельнулся ПАННО, и покатился по песку один из ЛЮДЕЙ АРЕНЫ. Он хрипит, судорожно сучит ногами. Лиловые внутренности, — в которые превратился плащ, — трепещут между ног, вываленные в песке.
Подбегают РОБЕРТО и ТОНИНО, ЛЮДИ АРЕНЫ, цепляют мёртвого за горло огромным крюком и, гарцуя, уволакивают его с арены.
РЁВ ТОЛПЫ, слышны крики «Браво»!
ПАННО. Я… убил его?.. Как отвратительно падал он на моё лицо… Как горячо и скользко было… Я убил его?
Гаснет солнце. Все исчезают. В лучах голубого света струится МАРИЯ. Теперь она — РУЧЕЙ, РУЧЕЙ-МАРИЯ.
Тихо звенят струйки, соскальзывая с камней.
ПАННО подползает к РУЧЬЮ МАРИИ, ложится у её ног. Пересохшие губы жадно раскрыты. Он почти бредит.
ПАННО. Пить… Пить… немного воды…
РУЧЕЙ-МАРИЯ нагибается к ПАННО, протягивает ладонь к его губам. ПАННО целует руку.
ПАННО. Спасибо… Как хорошо… Я — вода… Вечная, бессмертная вода… Меня превращают в лёд, жгут на огне, — а я всё равно вода. Я не хочу убивать! Я просто хочу быть свободным! Почему я должен убивать?! Разве нет иной платы за свободу?
Вспыхивает солнце. Падает на арену МАРИЯ, или ВТОРОЙ ЧЕЛОВЕК АРЕНЫ. Удара никто не видел, просто она летит, истошно крича.
РЁВ ТОЛПЫ, слышны возгласы «Браво»!
ПАННО. Она… утонула… Утонула… Во мне… Кто-нибудь, пить… глоток воды… Я изнемогаю от жажды… Тонино, где ты, Тонино?.. Где ярмо? Дай мне его в награду… Скажи, Тонино, оно может утолить жажду?.. Лёгкое… воздушное… и совсем не трёт спину… Купи мне его, Тонино. Раз их продают в магазинах, значит они кому-то нужны? Что ты медлишь? Неужели я не заслужил его?.. Оно так похоже на венок…
ТОНИНО. Откуда он знает моё имя? Это провокация. Враждебный выпад против представителя арены. Во всех четырёх ногах этого быка явно чувствуется рука одной иностранной державы. Отдайте мне этого бычка на три дня, и он во всём сознается. Говядину делим поровну. (Шёпот ПАННО.) Не пугайся — это конспирация. Конспирация всегда состоит втом, чтобы дурака называть умным, а умного превращать в говядину. Подожди немного — они все уйдут, и мы обсудим твоё предложение.
ОРЛАНДО (Тонино). Я вынужден буду доложить.
ТОНИНО. Подумаешь, испугал. Да я сам заявление подам, если хочешь. Посмотрим, кто вам будет чистить нужники. Сколько народу (обводит рукой трибуны). Без меня вы бы давно утонули в дерьме. Я — спаситель отечества! Все вы тут борцы за идеи. А единственная реальность, которая остаётся от вас и ваших идей — дерьмо! Ну? Кто из вас станет чистить нужники, кто? Тишина. Скромная благоговейная тишина. Ну-ка, извинитесь передо мной. Быстро! Считаю до трёх! Раз…
ОРЛАНДО. Я пошутил, Тонино…
ТОНИНО (грозно). Первый человек арены пошутил. Почему никто не смеётся?
ЛЮДИ АРЕНЫ. Ха-ха. Ха. Ха-ха-ха.
ТОНИНО. Спасибо.
ПАННО. Пить… кто-нибудь…
ТОНИНО. Вода-то по талонам! У вас есть талон?
Из-за деревянной стены неторопливо выходит МАТАДОР. Тотчас ЛЮДИ АРЕНЫ незаметно и бесшумно исчезают.
МАТАДОР по-прежнему ярко разодет. Он немолод, набрякшие мешки сереют под глазами; дряблый обвислый живот туго перетянут ремнями и неприятно содрогается при любом движении. МАТАДОР хромает — одна его нога заметно короче другой.
Парад кончился, началась работа, выглядеть красивым теперь ни к чему — надо работать.
МАТАДОР спокойно приближается к ПАННО. В руках МАТАДОРА нет никаких профессиональных инструментов — только небольшая бутылка из тёмно-зелёного стекла.
РЁВ ТОЛПЫ, приветствующей кумира.
МАТАДОР (протягивает бутылку Панчо). На, пей.
ПАННО. Что это?
МАТАДОР. Лимонад. Ты просил пить… Извини, что пришлось долго ждать. Пока у этих бездельников допросишься…
ПАНЧО приникает губами к бутылке, жадно глотает напиток. Вздрагивает. Выплёскивает жидкость на арену.
ПАНЧО. Я не буду пить.
МАТАДОР (искренне). Почему?
ПАНЧО. Не хочу, и всё. Расхотелось.
МАТАДОР (насмешливо). А-а-а… Уже слыхал про мои кошмарные преступления… Битое стекло, цианистый калий, яд кураре… Не бойся, ничего этого в бутылке нет. Свежий лимонад, только что из буфета. Как тебя запугали мои подлецы. И где только научились. Что, король нужников уже сманивал тебя в деревню?
ПАННО (возмущённо). Вы подслушивали?
МАТАДОР. Да. Один раз. Пятнадцать лет назад. С тех пор он повторяет этот трюк на каждой корриде. Абсолютный болван. Выдумал одну сносную шутку за пятнадцать лет, и считает себя спасителем национального духа. А впрочем, нужники чистить годится. Самое смешное — за все пятнадцать лет никто ему не поверил. Думают — сманит с арены и тут же продаст мяснику.
ПАННО. Я ненавижу вас. Вы — убийца.
МАТОДОР. Малыш! Кто сказал тебе эту глупость? Мои болваны?
ПАННО. Правда не становится ложью оттого, что её говорят болваны.
МАТАДОР. За всю свою жизнь я не убил ни одного живого существа. Ни одного!
ПАННО. А слава? Газеты? Афиши?
МАТОДОР. Легенды. Посмотри на меня. И на эти фотографии, которыми оклеены стены города. Всюду — мне двадцать четыре года. Я стал в два раза толще с тех пор. После автокатастрофы правая нога короче левой на четыре сантиметра. Зубы вставные. Руки дрожат — честное слово, я муху не могу прихлопнуть.
ПАННО. Ваш предшественник… Как он погиб?.. Это случилось здесь… на арене.
МАТАДОР (насмешливо). Нуда, конечно. Сонные порошки. Очень красивая легенда, популярная в массах. Стопроцентная чушь. Правда, как это ни парадоксально, состоит в том, что мне — единственному из всех — они дали право убивать безнаказанно. А я — не пользуюсь этим правом. Меня объявят святым, нисколько не сомневаюсь в этом. ЧЕЛОВЕК С ЧИСТЫМИ РУКАМИ — так меня назовут… А мой предшественник, малыш, умер сам. То есть, его убили, но без моего участия. Он рано постарел. Пришёл бык, который победил его — в те времена на корриде действительно убивали. Но матадор не может быть побеждён! Символ нации! Первая шпага отечества! Родник национального духа. Придумали порошки — он умер непобеждённым. Его убил не бык — жалкое, ничтожное животное, — а я, новый кумир. Гениальная брехня. Её придумал этот… Забыл имя… Почти поэт, почти художник… ну этот… с микрофоном. После моей смерти тоже выдумает что-нибудь похожее. Легендарному человеку — легендарную смерть! Молодец! Единственный из них — сумел меня полюбить. Искренне, от всей души. И будет любить всякого, кто придёт на моё место. Влюблён по должности — каково? Гениальное творение арены! Тонкий, даже изощрённый душевный аппарате дистанционными управлениями. А вообще тоска… Кругом или подлецы… или сволочи… Если хочешь знать правду — быки мои единственные друзья… С кем ещё я могу поговорить… так, как с тобой сейчас… Я не настолько глуп, чтоб убивать друзей…
ПАНЧО. Но меня избили. На мне живого места нет.
МАТАДОР. Они били тебя из ревности. Поверь, я не просил их об этом.
ПАНЧО. Я боюсь вас всех. Я хочу уйти отсюда.
МАТАДОР. Прекрасно, что ты боишься. Страх — это форма нашего существования. Страх наказания — утверждает закон. Закон создаёт государство. Страх одиночества рождает любовь. Закон и любовь — два кита, на которых держится мир. А плавают эти киты — в море страха. Я боюсь, значит я существую.
ПАНЧО. Я искал вас, потому что в вас есть душа. Вы умеете любить… и быть нежными… А вы построили арену. Вы не нас убиваете здесь. Вы себя убиваете.
МАТОДОР. Малыш… Ты обманываешься… Я понял тебя… Я понял… Ты видно решил, что человек… добр.
ПАНЧО. Да!!!
МАТАДОР. Человек жаден и ничтожен.
ПАНЧО. Нет!
МАТАДОР. Ты просто не знаешь человека, малыш. Сейчас я покажу тебе его. Сейчас…
ПАННО (кричит). Не показывайте мне ничего. Я презираю вашу арену.
МАТОДОР (шёпотом). А они все, которые вокруг арены… Их ты тоже презираешь?
ПАННО. Нет!
МАТАДОР. Очень хорошо. Сейчас ты увидишь всех нас одновременно. Только молчи. Будешь молчать? Что бы ни происходило.
ПАННО. Я буду кричать!
МАТАДОР. Как будет угодно. Уверяю — никто тебя не услышит. Небольшое представление… Мини-коррида номер один… Для тех, кто не спит… Развлекательная передача… Эй! (Три повелительных хлопка в ладоши.) Все ко мне!! Все — ко мне!!!
РЁВ ТОЛПЫ, близкий к удивлению.
ЛЮДИ АРЕНЫ, ЧЕЛОВЕК С МИКРОФОНОМ тотчас выбегают из-за деревянной стены. Невпопад начинает играть оркестр и растерянно умолкает посреди музыкальной фразы. Недоумение легко читается и на лицах ЛЮДЕЙ АРЕНЫ. Только ЧЕЛОВЕК С МИКРОФОНОМ как всегда весел, доброжелателен и делает вид, что всё понимает.
МАТАДОР. Подойдите поближе… Что изогнулись, как черви? Позвоночники не держат? Перестаньте улыбаться, как проститутки — вы же свободные люди! (Человеку с микрофоном.) Выбрось свой вонючий микрофон, прилип к нему, точно пиявка. Иди ко мне.
ЧЕЛОВЕК С МИКРОФОНОМ осторожно опускает микрофон на песок и медленно, бочком приближается к МАТАДОРУ. На лице — неописуемый ужас. Состояние шоковое. Улыбка мечется по лицу, словно раненый заяц в ловушке.
МАТАДОР. А впрочем… Пора сделать перерыв! Публика уже наверняка хочет прогуляться в кустики. Пойдёмте, облегчим душу, граждане, у кого она есть. А у кого нет — сходите в буфет: пиво прекрасно заменяет душу!
После перерыва ПАНЧО выходит на арену. У деревянной стены притаилась МАРИЯ. Похоже, она ждёт ПАНЧО. Арена пуста. Её желтый песок приглажен и вспрыснут водой.
МАРИЯ. Ты обиделся на меня?
ПАНЧО. За что?
МАРИЯ. Я тебя ударила.
ПАНЧО. Не насмерть же… Стоит ли переживать из-за пустяков?
МАРИЯ. Я не могла иначе. Они заставляют меня… делать всё это. (Плачет.) Я их ненавижу. Я ведь красивая… и нежная. Меня бы мог кто-нибудь любить по-настоящему. А я здесь… виляю бёдрами для этих кретинов.
ПАНЧО. Странная — эта ваша арена. Каждый сам по себе — добрый, честный, измученный человек… А все вместе — банда!
МАРИЯ. Тсс! Не говори так громко.
ПАНЧО. Чего мне бояться? Смерти?
МАРИЯ. Миленький мой. Есть штука пострашнее смерти. Это ожидание смерти. Иногда умирают очень долго. Ты мне нравишься. Очень. Есть в тебе что-то такое… что все они утеряли… ещё в детстве. Не кричи громко, миленький мой. И перестань их всех перевоспитывать. Их уже ничто не изменит. Даже смерть. Подумай о себе. Надо выжить, понимаешь меня? Выжить. Можно я тебя поцелую?
ПАНЧО. Не надо, пожалуйста. Твои руки делают меня слабым, будет трудно.
МАРИЯ. Ты не знаешь, что он задумал?
ПАНЧО. Разве ты не знаешь этого?
МАРИЯ. Он сумасшедший. Он обожает вас, быков. А нас всех — ни в грош не ставит. Каждый раз я не знаю, уйду ли живой с арены. И никто не знает. Сегодня он просто обезумел. Я его никогда таким не видела. Ты, правда, не знаешь? Обычно он рассказывает вам. ПАННО. Нет…
МАРИЯ. Боже, что будет с нами, что со всеми нами будет. Поцелуй меня, пожалуйста… Я буду ждать тебя…
РЕВЁТ ТОЛПА. Стремительный, как удар шпаги, на сцене появляется МАТАДОР, сопровождаемый свитой ЛЮДЕЙ АРЕНЫ.
МАТАДОР. Итак, я продолжаю! Ну-ка, встаньте, как стояли! (Человеку с микрофоном.) Разве ты здесь стоял? Вот, теперь правильно. И нижняя губа дрожала! Слава богу, память у меня ещё в порядке.
РЁВ ТОЛПЫ, полной восторга.
МАТАДОР. Люди. Я уже стар. Дни мои сочтены, как это ни грустно для вас и отечества. Я ухожу, ухожу в небытие. Надеюсь… вы пересилите свою любовь ко мне и останетесь жить? Но вот что мучит меня, друзья. Я, великий кормчий, уходя, не оставляю себе замены. Среди вас нет кумира. И хотя по закону место моё должен занять Орландо, я подумал сегодня утром, осенённый божественной просветлённостью разума: а верно ли это? (Торжественно.) Верно ли? (Буднично.) Как ты думаешь, Орландо?
ОРЛАНДО. Я думаю… что правильно, если это правильно.
МАТАДОР (после минутного замешательства). Я ценю твою преданность, Орландо. (Торжественно.) Так вот, я спрашиваю ещё раз: подобным ли образом должен рождаться кумир в демократическом государстве? И отвечаю себе: нет. В демократическом государстве кумир должен рождаться демократическим путём. И потому вопрос ставится на голосование. Выберите наидостойнейшего из вас, чтобы сделать его кумиром! Голосуем в порядке очерёдности. Вас шестеро. Победитель определяется простым большинством голосов. Кто за то, чтобы кумиром был признан Орландо, прошу поднять руки.
ТОНИНО. Пардон! В демократическом государстве голосование должно быть тайным!
МАТАДОР (пожав плечами). Нам нечего скрывать друг от друга.
ТОНИНО. А конституция?
МАТАДОР (морщится). Ладно. Сходи, принеси двенадцать шариков. Шесть красных и шесть синих.
ТОНИНО. Каких шариков?
МАТАДОР (раздражённо). Воздушных!
ТОНИНО выбегает с арены и тотчас возвращается с шариками в руках. МАТАДОР принимает у него резиновые стручки и торжественно раздаёт их ЛЮДЯМ АРЕНЫ. Каждый получает один красный и один синий шарик. По команде МАТАДОРА РАУЛЬ и РОБЕРТО снимают плащи и накрывают ими каркас из копий — получается кабина для голосования.
МАТАДОР. Надувайте шарики. (ЛЮДИ АРЕНЫ пыхтят с шариками на губах.) Больше, ещё больше. Нормально.
В руках у каждого ЧЕЛОВЕКА АРЕНЫ по два огромных шара. Они держат их под мышками: синий слева, красный справа.
МАТАДОР. Итак. Красный шар — «за». Синий — «против». Попрошу голосовать за ОРЛАНДО. Пожалуйста, ТОНИНО!
ТОНИНО покорно скрывается в кабине. Выходит из неё, растерянно смотрит на оставшийся в руках красный шар.
МАТАДОР. Опять недоволен? (Угрожающе). Тайное голосование тебя тоже не устраивает?
ТОНИНО. Что вы, что вы! Вполне!
ТОНИНО подходит к шеренге ЛЮДЕЙ АРЕНЫ, занимает своё место — крайнее справа. На секунду гаснет свет. Когда он зажигается снова — ЛЮДИ АРЕНЫ браво стоят на своих местах. У каждого под мышкой один шар — красный. Только Орландо обнимает синий шар.
МАТАДОР. Кто за то, чтобы кумиром была названа МАРИЯ?! Прошу голосовать!
Опять световая пауза — и знакомая картина повторяется. Только синий шар перемещается к МАРИИ.
МАТАДОР. Рауль! (Световая пауза.) Роберто?! (Световая пауза.) Тонино?! (Световая пауза.)
Синий шар завершил путешествие по рукам ЛЮДЕЙ АРЕНЫ.
Голосование закончилось. ТОНИНО и РОБЕРТО надевают плащи.
Шары в раздражении разбросаны по арене.
МАТАДОР. Я очень сожалею, господа. (Панчо) Выборы — образец демократизма. Тебе не кажется, что и результат — образцовый? Так вот, слушайте, что я решил. Поскольку никто из кандидатов не набрал большинства голосов, достойнейшим будет признан сильнейший. Я повторяю — в расчёт принимаются только деловые качества. Роберто, принеси шпаги.
РОБЕРТО торопливо уходит, приносит на вытянутых руках две сверкающие шпаги. Одну из них Матадор небрежно бросает Орландо — тот её почтительно ловит. Вторую отдаёт Человеку с микрофоном.
МАТАДОР. Начнём! Добрый человек, хочешь стать матадором?
ЧЕЛОВЕК С МИКРОФОНОМ. Я…
МАТАДОР. Быстро. Да или нет? Нечего глазеть по сторонам.
ЧЕЛОВЕК С МИКРОФОНОМ. Я был бы счастлив…
МАТАДОР. Прекрасно. Убей быка!
ЧЕЛОВЕК С МИКРОФОНОМ. Я… не умею.
МАТАДОР. Последний шанс. Сейчас — или никогда. Убей его! Ну?!
ЧЕЛОВЕК С МИКРОФОНОМ растерянно вертит в руках шпагу.
МАТАДОР. Сейчас или никогда! На тебя смотрит нация. Одно мгновение — и ты её кумир. Ну?!
ЧЕЛОВЕК С МИКРОФОНОМ медленно протягивает вперёд руку со шпагой. Рука дрожит, шпага ходуном ходит. Человек с микрофоном взмок от напряжения, лицо блестит от пота, глаза лихорадочно сверкают. Он поворачивается к ПАНЧО, осторожно начинает приближаться к нему. Ноги ступают вкрадчиво, будто танцуют: вперёд-назад, вперёд-назад.
Пляшут ноги. Мечется шпага. Насмешливо молчит МАТАДОР.
ПАНЧО покорно ждёт.
Три метра отделяют ПАНЧО от шпаги. Два. Один.
МАТАДОР. Бей!
ЧЕЛОВЕК С МИКРОФОНОМ выбрасывает вперёд руку со шпагой. Мимо! Он падает, не удержавшись на ногах.
РЁВ ТОЛПЫ, слышен свист.
МАТАДОР. Следующий! Давай ты, Тонино!
ТОНИНО опрометью бросается к шпаге, поднимает её с песка. Решительно становится напротив быка, принимая вполне убедительную боевую позу. Удар! Шпага вонзается в плечо у самой шеи и застревает в теле Панчо.
ПАННО неподвижен.
ТОНИНО испуганно пятится.
МАТАДОР (хохочет). Что, Тонино? Он жив? Только кожу проткнул, и всё? От этого не умирают? Какая жалость? Следующий. Давай, Роберто.
РОБЕРТО. Я не хочу.
МАТАДОР. В чём дело?
РОБЕРТО. Мне это не нужно. Не хочу быть первым. Прекрасно чувствую себя четвёртым. МАТАДОР. Испугался?
РОБЕРТО. Да.
МАТАДОР. Врёшь. После моей смерти ты становишься третьим. Автоматически. Ещё одна смерть — и ты первый! Мария не в счёт. Ты самый молодой из нас — можешь потерпеть, пока мы передохнем, да?
РОБЕРТО. Да. А что, это неразумно?
МАТАДОР (расхохотавшись). Вполне. Но ударить тебе придётся.
РОБЕРТО. Пожалуйста. (Небрежно тычет шпагой и промахивается).
РАУЛЬ. Мазила.
РОБЕРТО. Тебе-то что?
РАУЛЬ. Ничего. Моя очередь?
МАТАДОР. Валяй.
РАУЛЬ. Я убью его.
МАТАДОР. Ого. Откуда такая прыть?
РАУЛЬ. Я убью его, хотя никогда не стану матадором. И вы это прекрасно знаете. МАТАДОР. Почему?
РАУЛЬ. Анкета не позволит.
МАТАДОР. Хватил через край. Ты же на арене? Хотя мы вспоминаем про твою анкету. РАУЛЬ. Для того и взяли. Нужен был раб. Преданный. Безропотный. Благодарный. Гениально решённый кадровый вопрос!
МАТАДОР (не без удовлетворения). А ты без комплексов!
РАУЛЬ долго готовится. Бьёт. Промахивается. Молча уходит. Становится лицом к стене. МАТАДОР. Мария!
МАРИЯ берёт шпагу двумя пальчиками, словно авторучку, с наивной грацией тычет шпагой в живот ПАНЧО. Шпага падает на песок. Мария улыбается публике, игриво уходит в сторону, раскачивая бёдрами.
МАТАДОР. Стоп. Тебе не надо.
ОРЛАНДО. Почему?
МАТАДОР. Я… верю, что ты это сделаешь. И, кроме того, все вышли из игры. Ты остался. Ты и есть достойнейший — так получается.
ТОНИНО. Дискриминация. Он тоже может промахнуться. Я возражаю!
МАТАДОР. Что ты расшумелся сегодня!
ТОНИНО. Я… Я… Что вы, я… я просто позволил себе… в некотором смысле… отчасти… образно говоря, возразить! Ведь Орландо… может промахнуться? Не исключено? МАТАДОР. Исключено.
ПАНЧО. Пусть бьёт! Пусть от тоже ударит…
МАТАДОР (шёпотом). Дурак, он убьёт тебя. Я сам учил его этому.
ПАНЧО. Пусть… бьёт…
МАТАДОР. Ты что? Эй… не надо так расстраиваться, малыш… с кем не бывает. Тебе пойдёт на пользу этот урок…
ПАННО. Пусть бьёт.
ТОНИНО. Это очень справедливый бык, господа. Он понимает, что демократия — это равные возможности для всех. И жертвует собой ради идеи. Он великий, героический бык. Поклянёмся, что имя его навсегда останется в наших сердцах…
ЛЮДИ АРЕНЫ. Клянёмся!
ТОНИНО. Спасибо, господа. Имя этого быка войдёт в учебники истории.
МАТАДОР (Панчо). Ну и дурак ты, братец. (Орландо, поморщившись.) Иди…
ОРЛАНДО становится в боевую стойку. Короткое точное движение — шпага застревает в плече Панчо, рядом с первой. ПАНЧО недвижим.
МАТАДОР. Промахнулся? Ты?
ТОНИНО (торжествующе). Ну, что я говорил!!
МАТАДОР подходит к ПАНЧО, осматривает шпагу. Усмехается.
МАТАДОР. Чистая работа. Только кожу поранил. Голубчик ты мой… Наследник трона… (Кричит) Оставил его! Для меня! Думаешь, он меня укокошит?! Да?! Ждёшь, ждёшь моей смерти? Уже три года рассказываешь на каждом углу, как меня продырявить — думаешь, не знаю? (Смеётся) Ай да молодец. Дипломат. Политик. Интриган. Прекрасная мысль, прекрасный поступок — достойные Цезаря. Всё рассчитал, а? И бык гениальный. И я — как всегда — пьян. Только не досчитал ты чуть-чуть, голубчик. Не досчитал! Меня не учёл! Меня. Слушайте все! Все сюда!
РЁВ ТОЛПЫ, приветствующий голос кумира.
МАТАДОР. Дамы и господа! Посмотрите сюда! Вам не кажется противоестественным демоническое стремление этих людей убить ни в чём не повинное существо — моего друга, между прочим. И за что? Из-за чего? Чтобы возвыситься. Какая яркая… живописная беспринципность… Дамы и господа! У всех у них была эта возможность — убить быка. Они воспользовались ею кто как сумел. Дамы и господа! Я хочу задать вам вопрос. У нас демократическое государство?
РЕВ ТОЛПЫ
МАТАДОР. Не слышу!
РЁВ ТОЛПЫ. Выделяется один-единственный голос, крикнувший «Да!»
МАТАДОР. Спасибо. Тогда я хочу задать вам второй вопрос. Почему у них должна быть возможность заколоть быка, а лучший бык отечества и мой друг лишён такой возможности? Разве это справедливо? Мы люди — и справедливость наше знамя. И потому, властью, данной мне вами и господом богом, объявляю: мини-коррида номер два. Или антикоррида. Бык, если ему угодно, сможет убить любого из них! Так же свободно и независимо, как любой из них мог убить его. Давай, малыш. Выбирай! (Подходит к ПАНЧО, осторожно трогает рукой шпаги.) Больно?
ПАНЧО. Не очень.
МАТАДОР. Пусть постоят немного? Пока кровь свернётся. А я перевяжу.
МАТАДОР вынимает из кармана разноцветные ленты и обматывает ими шпаги — они начинают напоминать бандерильи.
ПАНЧО. Похожи на крылья…
МАТАДОР. Прекрасная мысль, малыш. С их помощью действительно можно взлететь… на небо. Так кого же ты выбрал? Скажи, не томи публику! Публика жаждет узнать, кто насолил тебе больше других?
ПАННО молчит.
ЧЕЛОВЕК С МИКРОФОНОМ. Простите, у меня предложение. Мини-коррида — великолепная идея. Новый шаг в развитии теории и практики корриды. Сегодня исторический день. Личность, убитая сегодня впервые свободным волеизъявлением быка, войдёт в историю. Это факт, господа, с ним надо считаться. Можем ли мы — перед лицом истории — позволить сегодня умереть кому-либо недостойному? Ведь он, наверное, будет похоронен в Пантеоне героев. Потому я предлагаю: достойного претендента для Пантеона надо выбрать научно и коллегиально. С горечью должен заметить: мои многочисленные пороки не позволяют мне даже мечтать о чести быть похороненным в Пантеоне. Если господа позволяет, об отдельных своих пороках я расскажу подробнее. Всего десять-пятнадцать минут…
ПАННО. Хватит…
МАТАДОР. Малыш, дай ему высказаться! Он прекрасно рассказывает анекдоты.
ЧЕЛОВЕК С МИКРОФОНОМ. Господа, какую хронологию моих пороков вы предпочитаете: прямую или обратную?
ТОНИНО. Почему это он должен говорить первым? Мы все равны перед историей! Требую жребий!
ЧЕЛОВЕК С МИКРОФОНОМ. Я возражаю. Заслуги перед ареной должны учитываться! Кто ты такой?!
ТОНИНО. А ты кто такой?!
РОБЕРТО. Победителя надо определять по росту. (Подмигивает Тонино; Роберто, Рауль и Тонино явно обладают преимуществом в росте.)
ЧЕЛОВЕК С МИКРОФОНОМ. Нет, по весу. Как в штанге!
РАУЛЬ. Ишь, нажрал брюхо — так уж и по весу!
МАРИЯ. Все вы дураки. Первой должна быть я. Женщину всегда пропускают вперёд!
ТОНИНО. Так иди. Иди к нему на рога первой. Мы тебя пропускаем!
МАРИЯ. Хам!
ТОНИНО. Шлюха!
МАРИЯ. От тебя воняет! Нужником!
ТОНИНО. Нужник закрывается на инвентаризацию! Посмотрим, как вы запоёте, господа!
Вдруг гаснет свет. В темноте слышен шелест листьев и журчание воды в ручье.
ПАНЧО. Эй… эй… Где ты?.. На небе? В земле… В воде. Слышишь меня?.. У всего на свете есть причина… Если тебя нет, значит, мир беспричинен? И тогда всё ложь — ложь вера, ложь добро, ложь разум?.. Эй… вселенская причина! Ты наслаждаешься при виде наших страданий? Ты садист?.. Мясники — апостолы твои на земле?..
Вспыхивает свет. Исчезают посторонние звуки.
ТОНИНО. Рехнулся!
ЧЕЛОВЕК С МИКРОФОНОМ. Надо отложить корриду. Бедный суслик…
РАУЛЬ, РОБЕРТО (хором). Доктора!
ОРЛАНДО. Че-пу-ха! (выбегает из круга, обнимает ПАНЧО за плечи.) Он здоров, как бык! Малыш, не давай себя в обиду. Они тебя в сумасшедший дом упекут. Посмотри на их рожи, разве можно им верить. (Шёпотом.) Помнишь, кто хотел тебя спасти? Я с тобой. Бери жирного, с МИКРОФОНОМ. В его брюхо легко попасть. Будет эффектно — поверь моему слову.
ЧЕЛОВЕК С МИКРОФОНОМ. Что он там шепчет! Он ему в лапу даёт! Смотрите все — предлагает взятку! Подлец! В нашем демократическом государстве! Бейте его!
ОРЛАНДО выдёргивает из тела ПАННО бандерилью, которую сам когда-то воткнул. Лихорадочно срывает с неё разноцветные ленты. Принимает боевую стойку. Шпага свирепо мечется по арене.
ОРЛАНДО. Бейте меня! Смелее! Чего ждём? Вас же просят! Ну? Кто первый? (Человеку с микрофоном.) Ты?!
ОРЛАНДО бросается к ЧЕЛОВЕКУ С МИКРОФОНОМ, хватает его за шиворот, выволакивает на середину арены. Тот, как утопающий за соломинку, держится за шнур микрофона. ОРЛАНДО быстро вращает его на месте так, что шнур обматывает ЧЕЛОВЕКА С МИКРОФОНОМ от головы до ног. Опутаны руки, торс, ноги. Короткий пинок, ЧЕЛОВЕК С МИКРОФОНОМ валится на песок, будто мешок с мукой. Облако пыли скрывает его.
ЧЕЛОВЕК С МИКРОФОНОМ. Полиция! Полиция! Сюда! Хулиганство на арене!
Весёлый РЁВ ТОЛПЫ.
МАТАДОР хохочет во всё горло.
ОРЛАНДО. Следующий! Что же вы не торопитесь, господа неудавшиеся матадоры? Вперёд, спасители отечества! Я просто изнемогаю от желания быть избитым!
МАРИЯ. Бандит! (Бросается к ЧЕЛОВЕКУ С МИКРОФОНОМ. Утирает ему лицо, причитает.) Бедный, бедный мой. Сейчас, сейчас я помогу тебе… Они все ничтожества… Ногтя твоего не стоят. (Пытается размотать шнур, запутывается в нём сама, падает, копошится в песке, всё время бормоча)… Сейчас, сейчас, родной, подожди секундочку, сейчас я тебя успокою…
МАТАДОР. Вот это новость! (Не переставая смеяться.) Ай да пузырь! Смотри, как он её обработал! В рабочее время! В его-то годы! Богатырь! Сексуальная надежда нации!
Под эти слова ТОНИНО с криком хватает валяющуюся неподалёку лопату и бросается на ОРЛАНДО, ПЕРВОГО ЧЕЛОВЕКА АРЕНЫ. Драка. ОРЛАНДО фехтует, ТОНИНО размахивает лопатой, как дубиной, норовя раскроить Орландо череп. До черепа дотянуться ему не удаётся, но в один из моментов поединка он ударяет Орландо по ноге. Разорвано трико, хлещет кровь, Тонино победно кричит, подняв к небу руки с лопатой.
ТОНИНО. Я последний? Ты первый? Тебя первым и закопают!
ТОНИНО едва успевает произнести последнее слово, шпага ОРЛАНДО впивается ему в грудь, ТОНИНО удивлённо пятится к стене, роняет лопату. ОРЛАНДО бросается к РОБЕРТО и РАУЛЮ. РОБЕРТО спасается бегством. ОРЛАНДО гонится за ним по арене.
РАУЛЬ поднимает лопату, тут же получает удар шпагой, так и остаётся лежать с лопатой в руках.
РОБЕРТО и ОРЛАНДО носятся по арене. Взрываются под их ногами воздушные шары, оставшиеся от тайного голосования.
ТОНИНО (шепчет). Ах ты… гад… Разве это честно… Честно… (Умолкает навсегда.)
ПАНЧО (бросается к МАТАДОРУ). Остановите их! Они перебьют друг друга!
МАТАДОР (хохочет). Они борются за жизнь — единственное достойное человека занятие. (Шёпотом.) Погоди, самая гениальная шутка ещё впереди! Сейчас он их всех прикончит, тогда-то я ему и напомню, что по уговору одного из них должен убить ты. Поскольку больше некого, придётся убивать его!
ОРЛАНДО укладывает, наконец, РОБЕРТО, вытирает плащом кровь со шпаги, поднимает с песка разноцветные ленты бандерилий, перевязывает раненую ногу. Разноцветные банты свисают с бедра.
МАТАДОР (вопросительно кивает на МАРИЮ и ЧЕЛОВЕКА С МИКРОФОНОМ). Эти?
ОРЛАНДО. Оставлю для Панчо. Я не забыл уговора.
МАТАДОР. Молодец. (Насмешливо.) Далеко пойдёшь. (Хромает навстречу ОРЛАНДО.) Шпагу погнул?
ОРЛАНДО (испуганно). Нет.
МАТОДОР (властно). Покажи. (Берёт шпагу)… Ты, оказывается, талант… Как я раньше не замечал.
ОРЛАНДО (кричит в ужасе). Нет! Я не талант! Нет!
МАТАДОР. Не хочешь быть талантом?
ОРЛАНДО. Нет!!!
МАТАДОР. Правильно… Правильно мыслишь…
МАТАДОР равнодушно вертит в руках шпагу, отворачивается от ОРЛАНДО, словно собираясь идти к ПАНЧО. ОРЛАНДО облегчённо вздыхает, расслабляется и в это мгновение получает мастерский и неожиданный удар шпагой.
ОРЛАНДО. За… что…
Это его последние слова. ОРЛАНДО опускается на песок и замирает. Подброшенный в момент падения плечом ОРЛАНДО, взлетает воздушный шар. Опускается. Медленно катится по арене. Рядом копошатся МАРИЯ и ЧЕЛОВЕК С МИКРОФОНОМ.
МАТАДОР (тихо и очень спокойно). Нации… не нужны таланты… Они её унижают. Что чувствует обыкновенный средний человек рядом с гением? Своё ничтожество. Больше гениев — больше людей ощущают свою неполноценность. Мне нужна крепкая, здоровая, уверенная в себе нация. Значит таланты вредны, я их уничтожаю. Это моё кредо.
ПАНЧО. Вы убийца!
МАТАДОР. Ты лучший из быков, которых я видел… Давай дружить с тобой… Моя дружба здорово облегчает жизнь — имей в виду. (В сторону МАРИИ и ЧЕЛОВЕКА С МИКРОФОНОМ.) Чего они там копошатся? Перепутали арену с кроватью? Смех… Кругом трупы, а им хоть бы что. Ну и арена у нас сегодня — морг. «Макбет», горы трупов. Измельчал народ, ох измельчал… Те за королевство дрались, а эти? Непонятые таланты. Если они подохли, а я жив, значит, я талантливее их, как ты считаешь, малыш?
ПАНЧО. Нации не нужны таланты…
МАТАДОР. Это верно. Кроме одного — меня… Ты меня презираешь? Ну, убей меня!!! Днём раньше, днём позже — какая разница… Все мы гости на этом празднике жизни. Не можешь? Дряблые вы все какие-то. Как старушечьи груди. Болтаетесь, а зачем — никому не понять.
ПАНЧО. Всего два часа назад я знал, зачем живу. Теперь не знаю… Я шёл к людям…
МАТАДОР. А пришёл на арену.
ПАНЧО. Я искал свободу…
МАТАДОР. Твоя свобода никому не нужна. И потом: свободный человек должен иметь право продавать свою свободу.
ПАНЧО. Так жить нельзя… Надо во что-то верить…
МАТАДОР. Придумай себе иллюзию. Например, любовь. Он любит её. Она любит его. (Кивает в сторону МАРИИ и ЧЕЛОВЕКА С МИКРОФОНОМ.) Они счастливы. Потом он перестаёт любить её, она перестаёт любить его — они несчастливы. И так далее. Ты любил когда-нибудь?
ПАНЧО. Да.
МАТАДОР. Кого?
ПАНЧО. Человека.
МАТАДОР. Твою корову так звали? Или ты опять мыслишь абстрактно? Я серьёзно спрашиваю. Ты… спал с кем-нибудь?
ПАННО. Быки не делают этого во сне.
МАТАДОР. Ты сведёшь меня с ума. Разве я непонятно спрашиваю?
ПАННО. Понятно. Что это меняет?
МАТАДОР. Отвечай на вопрос.
ПАННО. Нет. Я ни с кем и никогда не спаривался.
МАТАДОР. Значит, малыш, у тебя колоссальный резерв для поднятия настроения.
ПАННО. Издеваетесь…
МАТАДОР. Малыш… Просто всё это было уже до тебя. Все кончают одинаково. Телята, соски, пелёнки. Жить надо, значит, надо пахать. Чтоб пахать, надо тащить ярмо… Такая лёгкая удобная штука… Вроде шляпы. Надел и пошёл. И мысли как-то меняются… сами собой.
ПАННО. Отпустите меня…
МАТАДОР. Куда?
ПАННО. В горы. Я ужасно ошибался… Я искал счастья вне себя; а его надо искать в себе. В себе.
МАТАДОР (в смятении). Я ведь должен был убить тебя. Коррида есть коррида. Мертвы они, а ты жив… и будешь жить. Мне не простят этого. Ещё двадцать минут, кончится представление… И я всё потеряю… Всё, кроме твоей дружбы… Если и ты… покинешь меня… что мне останется в жизни. Шпага? Шпага… и одно мгновение страха…
ЧЕЛОВЕК С МИКРОФОНОМ (жалобно). Можно мне встать?
МАТАДОР (равнодушно). Вставай.
ЧЕЛОВЕК С МИКРОФОНОМ кряхтя, поднимается, подаёт руку МАРИИ. Встаёт и она. Оба растерянно смотрят вокруг — будто только сейчас поняли, что произошло на арене. ЧЕЛОВЕК С МИКРОФОНОМ не скрывает испуга. МАРИЯ равнодушно поправляет причёску.
ЧЕЛОВЕК С МИКРОФОНОМ. Уже вечер… песок холодный… у меня радикулит… Я не осмеливался вам мешать, но радикулит… (Корчится, держась за спину.)
МАТАДОР. Ладно…
ЧЕЛОВЕК С МИКРОФОНОМ. Что теперь будет?
МАТАДОР. Не знаю.
ЧЕЛОВЕК С МИКРОФОНОМ (в сторону публики). Они… молчат?
МАТАДОР. Молчат. И давно…
ЧЕЛОВЕК С МИКРОФОНОМ. Они что-то задумали?
МАТАДОР. Не знаю.
ЧЕЛОВЕК С МИКРОФОНОМ. Может, взять микрофон, отвлечь их немного… Сказать… что это несчастный случай… У Орландо инфаркт…
МАТАДОР. А Рауль и Роберто?
ЧЕЛОВЕК С МИКРОФОНОМ. У них… тоже инфаркт.
МАТАДОР. Какое редкое совпадение. Не поверят. Они всё видели.
ЧЕЛОВЕК С МИКРОФОНОМ. Ну… то, что они видели… можно как-нибудь… интерпретировать.
МАТАДОР (равнодушно). Попробуй.
ЧЕЛОВЕК С МИКРОФОНОМ (находит в песке микрофон, отряхивает песчинки с фрака). Дамы и господа! Сегодня на арене произошло печальное событие. Наш любимец Орландо, играя любимую роль ПЕРВОГО ЧЕЛОВЕКА АРЕНЫ, скончался от инфаркта. И, к тому же, падая, бедняга свалился прямо на шпагу. В принципе это уже не имело никакого значения, но несколько обезобразило такой молодой и красивый труп.
РЁВ ТОЛПЫ, свист.
ЧЕЛОВЕК С МИКРОФОНОМ. Вы мне верите, господа? Вы так далеко сидите, и некоторые подробности, не замеченные вами, естественно могли заронить в ваш мозг искру сомнения. Но я, господа, находясь в непосредственной близости…
РЁВ ТОЛПЫ, свист.
ЧЕЛОВЕК С МИКРОФОНОМ испуганно оглядывается на МАТАДОРА. Тот безучастно сидит на песке, опустив руки.
ПАНЧО растерянно следит за происходящим. В глазах его тоска.
ЧЕЛОВЕК С МИКРОФОНОМ. Дамы и господа, вы знаете меня немало лет… Впервые…
РЁВ ТОЛПЫ, нарастающий свист. (Заглушают голос ЧЕЛОВЕКА С МИКРОФОНОМ.)
ЧЕЛОВЕК С МИКРОФОНОМ (Матадору). Они не верят!
МАТАДОР. Я говорил…
ЧЕЛОВЕК С МИКРОФОНОМ. Что же делать? Они убьют нас. Слышите, какой крик!
МАТАДОР. Не знаю.
МАРИЯ. Может, устроить сеанс стриптиза? Секс — довольно сильный раздражитель.
МАТАДОР. Бессмысленно. Они жаждут крови.
МАРИЯ. Я не хочу умирать! Я такая молодая! Смотрите, какое у меня тело. Разве можно его убивать? Может, меня… они не тронут?
ЧЕЛОВЕК С МИКРОФОНОМ. Тебя-то как раз и тронут первой!
МАРИЯ. Придумайте что-нибудь! Я не хочу умирать. Вы мужчины! Я хочу выйти замуж, я ещё не была счастлива в любви.
МАТАДОР. Да заткнитесь, наконец!
РЁВ ТОЛПЫ, взрываются петарды, свист.
ПАНЧО. Они убьют… всех?
МАТАДОР. Ты же слышишь… С ними сейчас никто не справится. С ума посходили… Это они. Те, кого ты называешь добрыми.
ПАНЧО. Убейте меня. Это успокоит их?
МАТАДОР. Я не хочу тебя убить.
МАРИЯ. Почему? Разве это справедливо — трое должны умирать из-за одного? Разве это благородно с его стороны? И потом его всё равно убьют вместе с нами.
МАТАДОР. Он мой друг! Мы умрём вместе!
МАРИЯ. Ваш друг, вы и умирайте. При чём тут я? Я хочу выйти замуж!
МАТАДОР. Разговоры на эту тему закончены.
ПАНЧО. Я… Я прошу вас сделать это… Я всё равно не смогу жить… Я всё потерял сегодня, всё… Жизнь станет бессмысленной. Она уже бессмысленна… И разве нет в этом высшей свободы — свободы распорядиться жизнью?
МАТАДОР. Нет…
РЁВ ТОЛПЫ, грохот петард, свист.
МАРИЯ. Что же это? Они начали спускаться к арене! Смотрите, они идут, сейчас они войдут на арену!!! (Кричит.) Я не хочу умирать!!! Я хочу выйти замуж!!!
ПАНЧО. Я… я сделаю это сам.
МАТАДОР. Я запрещаю!
МАРИЯ (Панчо). Голубчик, к чему лишние разговоры, это совсем не больно — раз, и всё. Одна подруга мне рассказывала…
ПАННО подходит к лежащей на песке шпаге. Становится рядом с ней на колени. МАТАДОР отворачивается, закрывает глаза.
МАТАДОР. Я не могу запретить тебе распоряжаться твоей жизнью, но это глупость. Я, ничтожный старик, эта шлюха и этот пузатый оборотень — мы не достойны жизни. Мы должны умирать, слышишь! А такие, как ты — жить! Панчо, остановись!
ПАННО. Я ухожу… ухожу…
МАРИЯ. До свидания! До свидания, голубчик. Родина тебя не забудет.
ПАНЧО поднимает шпагу, упирает её рукояткой в песок, а остриём — в горло. Застывает.
МАТАДОР. Панчо… Я виноват перед тобой… Прости меня… Ты пришёл сюда молодым, уходишь стариком… Прости меня, Панчо…
ПАНЧО. Будь счастлива, Мария… Все мы гости на этом празднике жизни — так ты говорил. Я попал на чужой праздник… Бывают в жизни чужие праздники… Не хочу… пить чужое вино… за чужим столом… Чужие столы не приносят счастья… Я ухожу… Ухожу…
МАТАДОР. Панчо… ты был лучшим из всех, кого я знал на земле…
ПАНЧО. Спасибо…
ПАНЧО медленно, как вздох, опускается на шпагу. Замирает перед ней на коленях.
В тишине еле различимая плывёт музыка. Звон листьев на ДЕРЕВЕ и шелест РУЧЬЯ.
Тихо…
Сдавленный хрип вылетает из горла ПАНЧО…
И в тот же миг нечеловеческий, сатанинский визг оглашает арену. Это вопят ЛЮДИ АРЕНЫ — ОРЛАНДО, РАУЛЬ, РОБЕРТО. Они вскочили, мгновенно, как один, живые и невредимые.
Кричат: ОРЛАНДО, РАУЛЬ, РОБЕРТО. Кричат: МАРИЯ И ЧЕЛОВЕК С МИКРОФОНОМ.
РЕВЁТ ТОЛПА.
В кольце ЛЮДЕЙ АРЕНЫ — умирающий ПАНЧО и МАТАДОР, подчёркнуто скромно раскланивающийся с публикой.
ОРЛАНДО (Тонино). Ну, ты сегодня был великолепен! Я уже с жизнью прощался под твоей лопатой!
ОРЛАНДО стаскивает с себя трико, всё в пятнах бутафорской крови, небрежно бросает МАРИИ. Она ловко ловит его на лету, посылает в ответ воздушный поцелуй.
ОРЛАНДО (Марии). Постираешь?
ЧЕЛОВЕК С МИКРОФОНОМ (Марии). Слушай, это просто свинство, щекотать меня, когда он взялся за шпагу! Ты же знаешь, что я боюсь щекотки!
МАТАДОР (грубо). Чего расшумелись? Забыли где находитесь?
ЛЮДИ АРЕНЫ испуганно умолкают. МАТАДОР подходит к ПАНЧО, останавливается рядом, касается его плеча.
МАТАДОР. Умираешь? А я ничего… живу…
ЧЕЛОВЕК С МИКРОФОНОМ. Дамы и господа! Соотечественники! Я поздравляю вас всех, кому выпало счастье видеть это божественное незабываемое зрелище. Тысяча девятьсот сорок седьмой бык кончил жизнь самоубийством на нашей арене. Перед нами гениальнейший из гениальных матадоров, ни разу не обагривший своих рук чужой кровью. Потомки по праву назовут его легендарным именем ЧЕЛОВЕКА С ЧИСТЫМИ РУКАМИ. Это он — великий и непревзойдённый — поднял корриду до невиданных прежде высот искусства. Да здравствует искусство, которое улучшает, украшает и возвышает действительность! Слава ЧЕЛОВЕКУ С ЧИСТЫМИ РУКАМИ! Слава! Слава! Слава!
Последние слова ЧЕЛОВЕКА С МИКРОФОНОМ тонут в РЁВЕ ТОЛПЫ.
Гремит марш. Улыбающиеся ЛЮДИ АРЕНЫ маршируют к выходу.
МАТАДОР не устает кланяться.
На арену летят кошельки, цветы, разноцветные ленты.
МАТАДОР стоит рядом с ПАНЧО. Левая рука МАТАДОРА небрежно опирается на склонённую голову ПАНЧО.
…И вдруг! Какое короткое, неожиданное, нелепое, неуловимое мгновение! Последнее, предсмертное усилие взметнуло голову ПАНЧО с торчащим из шеи клинком, МАТАДОР валится на грязный окровавленный песок. Он кричит — беззвучно разодрав рот, прижимает к животу руки — знакомое движение, будто руки пытаются удержать внутренности, выпадающие из растерзанного тела.
МАТАДОР. Что это… Почему? Они никогда не встают с колен. Они никогда не встают с колен!!!
Он падает. Судорога скручивает ноги. Розовая пена на губах. Смертельный хрип рвётся из горла.
МАТАДОР. Занимайте очередь, дамы и господа. Только в нашем ресторане: суп с клёцками из первого матадора отечества. Счастливая возможность — сожрать последний талант нации. Счастливая нация — больше никто не обременит её своей гениальностью… Время жить, и время умирать; время жить мясникам и умирать талантам. Как долго мы умираем. Панчо, как долго мы умираем… Неужели завтра — это вчера? Ты здорово меня продырявил, малыш… С таким брюхом приятно встречать светлое будущее. Мне холодно, Панчо… Согрей меня… Пожалуйста…
Ослепший, полумёртвый ПАНЧО ползёт к МАТАДОРУ. Ощупью находит его… Обнимает… Так обнимают ребёнка, когда хотят согреть…
МАТАДОР. Ты так добр ко мне… Я всю жизнь любил и ждал тебя… Кто ты?.. Скажи… Открой своё имя?..
1976