Берлускони. История человека, на двадцать лет завладевшего Италией

Фридман Алан

Алан Фридман рассказывает историю жизни миллиардера, магната, политика, который двадцать лет практически руководил Италией. Собирая материал для биографии Берлускони, Фридман полтора года тесно общался со своим героем, сделал серию видеоинтервью. О чем-то Берлускони умалчивает, что-то пытается представить в более выгодном для себя свете, однако факты часто говорят сами за себя. Начинал певцом на круизных лайнерах, стал риелтором, потом медиамагнатом, а затем человеком, двадцать лет определявшим политику Италии. В книге описываются и сложные отношения с Меркель и Саркози, и дружба с Каддафи и Путиным, и приятельские отношения с Бушем-младшим и Блэром. Рискованные сделки, обвинения в коррупции и в сексуальных связях с несовершеннолетними, расследования и суды – об всем этом можно прочитать в книге “Берлускони. История человека, на двадцать лет завоевавшего Италию”.

Published by arrangement with Rizzoli Libri S.p.A., Milan

Издательство CORPUS ®

* * *

От автора

Я американский журналист, рос в 1970-е годы, и меня всегда восхищали интервью Фроста с президентом Никсоном. Британский журналист Дэвид Фрост провел эту знаменитую серию телевизионных интервью с Ричардом Никсоном весной 1977 года, года через два с половиной после скандальной отставки президента.

Я, тогда еще подросток, был одержим Уотергейтским скандалом, как современные дети одержимы видеоиграми и сетью Facebook. Драма. Интрига. Записи из Белого дома. Замалчивание. Сенсационные статьи в The Washington Post от журналистов Боба Вудворда и Карла Бернстейна. Публичное унижение президента Соединенных Штатов Америки! Известное заявление Никсона: “Люди должны знать, является ли их президент мошенником. Что ж, я не мошенник”.

Мне было мало. Я не мог дождаться очередного эпизода Уотергейтской саги. Как с конфетами – невозможно насытиться.

Летом 1974 года мы с семьей отдыхали в нашем летнем домике на озере к северу от Нью-Йорка. Я уговорил свою 13-летнюю сестру следить за развитием Уотергейта вместе со мной, и мы каждый день смотрели телетрансляции слушаний об импичменте, в результате которых в августе 1974 года президент Никсон ушел в отставку. Мы видели, как он снимал с себя полномочия и прощался с бывшими коллегами из Белого дома. Затем он в последний раз взмахнул рукой, изобразив указательным и средним пальцами букву V, символ победы, и сел в вертолет, который доставил его из Белого дома на авиабазу ВВС США “Эндрюс”, откуда покрытый позором Никсон полетел в Калифорнию.

Все эти воспоминания нахлынули на меня в начале 2014 года, когда мой миланский издатель из Rizzoli впервые предложил мне попробовать связаться с Сильвио Берлускони, самым ярким и неоднозначным политиком в современной итальянской истории. Я должен был уговорить его рассказать историю своей жизни. Впервые я услышал о Берлускони лет тридцать назад, в 1980-х, когда работал иностранным корреспондентом лондонской газеты The Financial Times в Милане. Время от времени я беспощадно критиковал Берлускони, а затем очень заинтересовался его жизнью. Дело было не только в коррупционных скандалах и вечеринках “бунга-бунга”, которые он якобы устраивал. У него была удивительная, потрясающая жизнь. Я внимательно следил за его судьбой. Я наблюдал за его политическим провалом 2011 года, за тем, как в 2013 году он был осужден за налоговое мошенничество Верховным судом Италии, а позднее – изгнан из сената. Несмотря на эти события Берлускони остался очень влиятельным в Италии человеком, и мой интерес к нему не угас.

Когда ехал поговорить с Берлускони о его биографии, я не очень верил в успех. Наша беседа состоялась 12 марта 2014 года, около полудня, в его богато обставленной римской резиденции, которая располагалась на третьем этаже особняка XVII века. Великолепные фрески на потолках, на стенах гобелены. На тот момент Берлускони было семьдесят семь лет. Мне показалось, что я ему понравился. Во-первых, я американец (а следовательно, не так предвзят, как итальянские журналисты). Во-вторых, у него сложилось впечатление, что я защищал его в другой своей книге об итальянской политике, хотя такой цели у меня не было.

Я рассказал Берлускони, что собираюсь написать книгу о его жизни и надеюсь на его помощь, а также на неограниченный доступ к его архивам. Также я попросил контакты членов его семьи, его друзей, деловых партнеров и политических союзников. Сперва он очень долго смотрел мне в глаза, а затем сказал, что за последние 10 лет отверг по крайней мере пятнадцать подобных предложений. Я рассказал ему, что хочу не только написать книгу, но и снять 10–15 телеинтервью, по образцу знаменитых интервью Фроста – Никсона 1977 года. Он что-то сказал о том, что все в нашем мире должно быть мультимедийным. Затем внезапно протянул мне руку: “Я верю, что вы расскажете мою историю правдиво и беспристрастно”. Поблагодарив его за доверие, я заявил напрямую: “Я не планирую писать жития святых. Я не буду изображать вас жертвой или праведником, не буду вас критиковать или превозносить. Я постараюсь быть справедливым и рассудительным и опишу вашу необыкновенную жизнь так, как сам ее вижу. Однако вы должны будете ответить на мои вопросы о каждой главе своей жизни, и все интервью будут записаны на видео”.

Сильвио Берлускони согласился на мои условия. В тот же день один из его помощников предположил причину, по которой Берлускони согласился: “Его мир рушится, он мечтает вновь вернуться в политику. Книгу он считает своим наследием, а вас – очевидцем своей жизни. Вы первый и последний журналист, которому он сам расскажет свою историю”.

Следующие 17 месяцев я близко общался с Берлускони, в основном у него дома. Я встречался с ним много раз и записал серию интервью в промежутке между беспокойной весной 2014 года и летом 2015 года. Для Берлускони это было тяжелое время, полное неприятных переживаний, неудач и проигрышей, при этом он постоянно планировал, как вернуться в политику. В некотором смысле я смотрел реалити-шоу, настоящую психологическую драму. Мне посчастливилось, мне многое было позволено, и я смог по-настоящему хорошо узнать Берлускони, увидеть, каковы его характер, образ мышления, больные места и даже любимые анекдоты и шутки.

Иногда мы встречались в его римской резиденции, иногда – в садах его шикарной виллы в Аркоре под Миланом. На протяжении некоторого времени каждое наше интервью проходило на фоне какого-либо печального события. Порой он сильно волновался, поскольку готовился к очередному судебному заседанию по одному из многочисленных уголовных дел, заведенных против него. Часто после интервью он просил меня о личной беседе и изливал мне душу, рассказывая о своих врагах или о своих опасениях, надеждах и амбициях.

Я никогда не скрывал от Берлускони, что ориентируюсь на интервью Фроста с Никсоном. Я многократно это озвучивал. Я повторил это, когда он подписывал разрешения на публикацию этой книги и выпуск документального фильма и серий видеоинтервью. При этом присутствовало три свидетеля, включая девушку Берлускони Франческу Паскале и его пресс-секретаря Дебору Бергамини.

Когда Берлускони подписал все необходимые официальные бумаги и разрешения на публикацию, я почему-то вспомнил самые известные слова президента Никсона, сказанные Дэвиду Фросту: “Я сам погубил себя. Я дал им меч, они вонзили его в меня и с удовольствием провернули…”

Интересно, как сам Сильвио Берлускони описал бы свою роль в грандиозном и невероятном путешествии. После нескольких месяцев тесного общения с Берлускони я знал, что его ответ меня бы не разочаровал.

Пролог

Конец июля, в Москве стоит жара. Красная площадь оккупирована армией туристов, среди гостей столицы много китайцев и японцев, которые делают селфи на фоне храма Василия Блаженного.

Утром в Москве дул штормовой ветер, небо было затянуто черными тучами, но к обеду погода наладилась, и теперь величественные стены Кремля купаются в тусклых солнечных лучах. Однако продолжает дуть сильный западный ветер, и во второй половине дня синоптики обещают ливень. Всем известно, погода в Москве переменчива.

Сотрудники Администрации президента Путина ожидают меня в Спасской башне, а чтобы попасть туда, необходимо пересечь огромную Красную площадь. У восточной стены Кремля расположен Мавзолей с телом Ленина, большое сооружение из черного мрамора, где покоится первый вождь большевиков. Мавзолей выглядит несколько заброшенным, как будто время его давно ушло.

Высоко на Спасской башне установлены часы – кремлевские куранты. Они показывают 16 часов 20 минут. Воздух неподвижен, и от этого немного не по себе. От башни видна большая часть Красной площади, и кажется, что все туристы движутся очень медленно.

На вершине башни сияет красная звезда из рубинового стекла – главный символ советской власти. Огромная крепость, именуемая Кремлем, окружена стенами длиной 2235 метров. И повсюду, вокруг всего Кремля, туристы.

Главные ворота Спасской башни охраняются двумя солдатами почетного караула с винтовками с примкнутым штыком в положении “на плечо”. Видно, что им тяжело стоять – слишком жарко и влажно. Из башни выходит довольно молодая женщина, которая работает на пресс-секретаря президента, знакомится со мной. Мы перебрасываемся общими фразами, затем к нам присоединяются переводчики и гример. Мы входим в недоступную туристам часть Кремля и вдруг погружаемся в странную и всеобъемлющую тишину.

Сотрудники администрации президента молча идут впереди. Повсюду охранники с серьезными лицами. От них буквально веет секретностью и преданностью, что часто бывает с людьми их профессии. Мы идем по внутреннему двору Кремля, проходим мимо длинного здания и оказываемся у больших черных ворот – это вход в президентскую администрацию. Мы собираемся войти в главное в России здание. Из этого дворца, расположенного внутри несколько мрачной и зловещей крепости, страной управляли Ленин и Сталин.

Мы пересекаем двор Сенатского дворца, который был построен в XVIII веке по приказу Екатерины Великой. Это желтое с белым здание в стиле классицизма. После Октябрьской революции 1917 года здесь заседало первое советское правительство. Дворец буквально пропитан историей, в воздухе как будто чувствуется тяжесть веков.

Мы входим в здание через боковую дверь, дверь № 7, которая настолько мала, что с улицы ее практически не видно. В крошечной темной комнатке наши сумки проверяют металлодетектором. Через пять минут мы уже идем по белому длинному и узкому коридору с высокими потолками, который чем-то напоминает бункер, только красиво оформленный. Он давит на психику. Здесь царит атмосфера холодной войны. По крайней мере, когда смотришь боевики о том времени, ожидаешь чего-то подобного. Легко представляешь себе, как в этом коридоре что-то тихо шепчет шпион Джордж Смайли из романов Ле Карре или как тебе хитро подмигивает Джеймс Бонд, словно в фильме “Из России с любовью”. Реальность правдивее вымысла, своей некачественной копии. Мы сейчас в Кремле, и все вокруг до ужаса настоящее.

Все по-прежнему молчат. Мы садимся в лифт, через стеклянную стену которого виден пустынный внутренний двор. Лифт останавливается на третьем этаже. Прибыли. Мы находимся в самом сердце Кремля, в святая святых путинской России, в штаб-квартире российской власти, на третьем этаже Сенатского дворца Кремля.

В этой части дворца можно увидеть самые роскошные интерьеры Кремля – великолепные парадные залы, оформленные в стиле классицизма. Все отполировано до блеска. На белоснежных стенах висят исторические изображения Кремля и Красной площади. Направо уходит анфилада залов – одна из-за другой выглядывают белые двери с позолоченным декором. Каждый элемент интерьера продуман и идеально выполнен, вплоть до позолоченных резных дверных ручек. В общую картину не вписываются лишь бежевые советские телефоны – они выглядят анахронизмом.

Наша встреча с Владимиром Путиным должна состояться в Каминном зале, который расположен в северо-восточной части дворца. Обычным людям доступ сюда закрыт. В этом крыле находится рабочий кабинет Владимира Путина. Именно здесь он принимает решения, которые определяют судьбу целой страны и геополитику половины нашей планеты.

Всего четыре зала отделяют Каминный зал от кабинета Путина, попасть в который могут лишь единицы. В этом меня заверяет сотрудник его администрации. В 1940-е годы в этих же комнатах работал Иосиф Сталин. Изменился только дизайн: на смену строгому советскому стилю пришли позолота и лепнина, популярные в европейском классицизме.

К кабинету президента примыкает большой и элегантно оформленный зал. Он имеет форму вытянутого овала, поскольку над ним расположен купол Сенатского дворца. Изысканный паркетный пол выполнен в стиле XVIII века: из светлых и темных пород дерева набраны геометрические фигуры и цветочные орнаменты. В центре зала висит великолепная хрустальная люстра, а лепнина на потолке напоминает о Версале. Окна украшены роскошными шторами в барочном стиле, а стены покрыты шикарными гобеленами. Всего в нескольких метрах от нас Владимир Путин проводит встречу с кабинетом министров, на которой также присутствует премьер-министр России Дмитрий Медведев.

Кабинет Путина находится за большой двустворчатой белой дверью с золотыми элементами по краям панелей. К кабинету прилегает зал для аудиенций, где президент России принимает зарубежных лидеров и их помощников. Соседний зал дворца знаком многим телезрителям, поскольку в нем обычно снимают встречи Владимира Путина с мировыми лидерами. Стены этого зала украшены красными гобеленами, на которых повторяется изображение двуглавого орла, государственного символа России. В разное время двуглавый орел появлялся на гербах византийских императоров, династий Габсбургов и Романовых, а сейчас красуется на гербе России. Мы проходим в светло-голубой зал с большим белым столом, напоминающий приемную. Здесь за чашкой чая мы долго общаемся с сотрудниками администрации президента. Главная тема беседы – перспективы Хиллари Клинтон, Дональда Трампа и Джеба Буша в гонке за пост президента США. Кажется, Москва слишком оптимистично оценивает шансы Трампа.

На столе расставлено несколько подносов с канапе, в основном с рыбой и морепродуктами. Гостям также предлагаются пирожки с капустой или яблоками – все согласно традициям русской кухни. Мы сидим в нескольких метрах от кабинета Владимира Путина, за беседой проходит половина дня. Атмосфера холодной войны рассеялась, осталось только бесконечное ожидание. У меня предостаточно времени, чтобы погулять по президентскому крылу, все сфотографировать и рассмотреть предметы интерьера и картины. Охранники в темных костюмах и наушниках следят за каждым твоим шагом. Они явно привыкли к гостям президента и во многом напоминают агентов Секретной службы США, работающих в Белом доме.

Ближе к семи вечера мы перемещаемся в Каминный зал. Оператор подготовил всю аппаратуру, переводчики проверили свое оборудование, остается дождаться президента. По комнате прогуливается несколько человек, и некоторые из них кажутся знакомыми, в частности один подчиненный пресс-секретаря президента Дмитрия Пескова, разговорчивый молодой человек, который с удовольствием обсуждает международную политику. Грозным взглядом на него смотрит генерал Александр Суворов, чей портрет висит над нами на стене. Суворов – один из немногих российских полководцев, не проигравших ни одной битвы. Он одержал более 60 крупных побед и написал книгу “Наука побеждать”. Суворов – последний генералиссимус Российской империи. Сотрудники администрации президента спокойно ждут появления Владимира Путина, они привыкли к его рабочему ритму.

Примерно в 19 часов 45 минут нам официально объявляют, что президент освободится в ближайшее время. Все занимают свои места в Каминном зале, оператор готов начать видеозапись. Охранники выстраиваются в линии, практически как спецназ, образуя 40-метровый коридор безопасности, по которому предстоит пройти президенту, чтобы попасть в Каминный зал.

Ровно в восемь часов вечера распахиваются двойные двери кабинета Президента Российской Федерации и к нам выходит Владимир Владимирович Путин. За президентом следует Дмитрий Песков, несколько помощников и охранников. Через несколько секунд Владимир Путин пересекает порог Каминного зала.

Появляется президент. Он выглядит напряженным и осунувшимся, однако в зал он входит уверенной походкой. Язык тела Владимира Путина впечатляет: в каждом его шаге и жесте чувствуется сила и власть. Несложно себе представить, как он уединяется в этих залах и обдумывает сложные вопросы, которые могут повлиять на судьбы многих стран. С приходом Путина воздух в Каминном зале электризуется. Все вытягиваются по стойке “смирно”. За окном темнота поглотила последние лучи солнца, и сильный дождь барабанит по стеклам огромных окон. Операторы готовы записывать, микрофоны включены.

Владимир Путин приветствует своего собеседника улыбкой и рукопожатием. Менее чем через 10 секунд он садится на один из двух стульев у камина – традиционно так проходят переговоры с мировыми лидерами. Пока мы обмениваемся общими фразами с одним из самых влиятельных людей на планете, в комнате стоит тишина. Ее нарушают только щелчки затвора фотоаппарата – нашу встречу снимает официальный фотограф президента.

На Владимире Путине строгий темно-синий костюм, белая рубашка и голубой галстук. На ногах – черные кожаные ботинки, начищенные до блеска. Президент безупречен во всем. Кажется, он не способен на ошибку, его внутренняя сила впечатляет. Первое время его взгляд непроницаем. Президент Буш, должно быть, обладает сверхъестественными способностями, ведь он утверждает, что посмотрел в глаза Владимира Путина и увидел в них его душу.

Однако затем речь заходит о Сильвио Берлускони, и за считаные минуты настроение Владимира Путина кардинально меняется. Человек с ледяными глазами, охотник на медведей, мастер боевых искусств и президент Российской Федерации – он немного смягчается, его серьезность отступает. Владимир Путин вежливо слушает приветственные слова своего друга Берлускони. В наушниках звучит перевод, и поначалу переводчик едва справляется с эмоциями. Владимир Путин начинает рассказ о своем друге, и голос его становится более непринужденным. При этом он всегда говорит “Сильвио”, а не “Берлускони”. Так он его называет. Просто Сильвио. Президент России чувствует себя более раскованно и все больше оживляется. Он вертит в руках провод своего наушника и методично притопывает ногами. Несложно заметить, что между Сильвио и Владимиром существует взаимная симпатия. “Нам удалось установить хорошие отношения, по-настоящему дружеские”, – рассказывает Владимир Путин.

Президент России подбирает слова с большой осторожностью, однако он четко и уверенно выражает свое мнение о жизни Сильвио Берлускони.

“Вы ведь знаете, – говорит Путин, – что в послевоенной Италии Берлускони продержался у власти дольше остальных политиков. Это означает, что ему удалось не только обратить на себя внимание, но и убедить итальянцев, что он действует в их интересах. К тому же он прямолинейный, удивительный и очень интересный человек. Все это вместе взятое позволяет мне предположить, что Сильвио Берлускони, как политик и как человек, займет в истории Италии свое заслуженное место”.

Так говорит Владимир Путин.

Однако каков Сильвио Берлускони в реальности? Какой путь он прошел? Попробуем рассказать настоящую историю его жизни.

Глава 1

Прирожденный обольститель

Сильвио Берлускони один на своей вилле. Он прогуливается по саду, который расположен недалеко от конюшни и вертолетной площадки, в самом центре поместья площадью 73 гектара.

Лето в самом разгаре. Берлускони не торопясь идет по аллее в сторону своего особняка XVIII века, в котором 70 комнат. Ближе к дому по обеим сторонам дорожки высажены подстриженные кустарники и расставлены глиняные вазы с геранью. Поросшая травой тропа ныряет под каменную арку и приводит нас в просторный ухоженный сад. Газоны, клумбы с красной азалией, лимонные деревья, живые изгороди – здесь все безупречно.

Не доходя до виллы, 79-летний миллиардер останавливается. Он улыбается. Улыбается будто бы слегка застенчиво и немного самокритично, при этом очаровательно и любезно, что нередко обескураживает его гостей, особенно тех, кто ожидает встретить эксцентричного прожигателя жизни. Широкая и участливая улыбка помогла Берлускони взобраться на вершину власти. Путь наверх занял у него 25 лет. Берлускони стал медиамагнатом, затем одним из богатейших людей планеты и, наконец, премьер-министром Италии, который дольше всех продержался на своем посту и получил самые противоречивые оценки современников.

– Это дом всей моей жизни, – говорит человек, который несколько десятилетий вершил судьбу Италии.

На улице тепло, однако на Берлускони синий свитер, темно-синий пиджак и хлопчатобумажные спортивные брюки. На ногах – синие спортивные ботинки Hogan. Мы гуляем по саду, и под нашими ногами шуршит гравий. Берлускони рассказывает мне об особой роли этого дома в его жизни – именно здесь он принимал все судьбоносные решения. До самого горизонта видны статуи в стиле классицизма на мраморных постаментах. Кажется, будто они заглядывают за ограду сада.

Сказать, что сад идеально ухожен, – не сказать ничего. Это царство порядка и образец совершенства. Все даже слишком безупречно. Огромная вилла Сан-Мартино расположена в Ломбардии, поблизости от Милана, в городке Аркоре. Особняк был построен в начале 1700-х годов на фундаменте разрушенного бенедиктинского монастыря XII века. В 1970‑х его приобрел Берлускони. Он роскошно обставил комнаты и наводнил дом техническими новинками, каких не было даже в фильмах про Джеймса Бонда. Берлускони также оборудовал конюшню, приобрел скаковых лошадей, построил посадочную площадку для личного вертолета и ни много ни мало – футбольное поле. Интерьеры виллы были оформлены со вкусом, разве что гобеленов и картин XVIII века слегка в избытке. Следуя эстетике 1980-х, дизайнеры смело сочетали классическое и современное, и буквально в каждой комнате особняка царила эклектика. В то время в домах новоявленных итальянских миллиардеров картины эпохи Ренессанса нередко соседствовали с работами постмодернистов, а многие миланские архитекторы и художники по интерьеру довольно быстро богатели.

Берлускони неспешно и гордо идет к своей роскошной вилле. По его словам, один из лучших видов на поместье открывается издалека, когда взору предстает вся панорама местности.

– Это дом всей моей жизни, – повторяет он, улыбаясь.

Берлускони никогда не разделял публичное и личное. Нередко эти две стороны его жизни переплетались очень тесно, что иногда оборачивалось громкими скандалами. Однако любая история заканчивалась возвращением на эту виллу.

Берлускони хорошо помнит, как в 1993 году его поместье впервые посетил Михаил Горбачев и как они провели в разговорах несколько часов: “Беседовать с ним было очень интересно, наша встреча меня воодушевила. Горбачев приехал с женой Раисой, мы оставили ее с моей женой Вероникой. Горбачев приехал к успешному итальянскому бизнесмену, чтобы поговорить об экономике, он меня долго расспрашивал об экономических системах и финансовых рынках. В пять часов вечера мы выпили по чашке чая, и Горбачев должен был отбыть. Мы уже направлялись к выходу, и тут он сказал: «Сильвио, одного я все же не понимаю. Какое министерство или учреждение устанавливает цены на продукты и товары?»”

Берлускони попросил повторить вопрос, Горбачев повторил: “Какое учреждение контролирует цены?” Тогда Берлускони настоял, чтобы Горбачев остался на ужин: им еще столько необходимо было обсудить. Они проговорили много часов, прекрасное вино Rosso di Montepulciano оживляло беседу. Берлускони разъяснил, что на Западе цены регулируются рынком и конкуренцией, а не государством. “Мне льстило, что я объяснял Михаилу Горбачеву устройство рыночного капитализма, – признается Берлускони. – Кажется, он остался доволен нашим разговором”.

Затем бывший премьер вспоминает, как в Аркоре приезжал его друг Владимир Путин, и показывает мне комнату, где российский президент ночевал в свой последний приезд. Хозяин дома, возможно, не сочтет за преступление, если в этот момент гость полюбопытствует, в каких комнатах проходили вечеринки “бунга-бунга”, те самые бесшабашные и якобы развратные вечеринки, которые обернулись большим скандалом, опозорили Берлускони и сделали Италию объектом насмешек. При этом крайне невовремя, в 2010–2011 годах, в разгар самого тяжелого для Европы финансового кризиса.

Аркоре. Для Сильвио Берлускони это не просто загородный дом, в котором он принимает гостей, Михаила Горбачева, Владимира Путина или небезызвестную танцовщицу Руби, “похитительницу сердец”. Сан-Мартино – его загородная резиденция, убежище, штаб-квартира и центр управления всей его империей. Именно отсюда он руководил строительством жилых кварталов и городов-спутников, что позволило ему заработать миллиарды. Эта вилла видела, как Берлускони становился медиамагнатом. Здесь он создал свою телесеть, покрывшую половину Европы, и здесь же придумал итальянское коммерческое телевидение. В 1980-х его телеканалы стали первыми итальянскими каналами, которые транслировались в Европе. Именно здесь, на этой вилле, он решил купить футбольный клуб “Милан”. Здесь же он принял решение пойти в политику и основать новую национальную партию. В 1994 году он меньше чем за три месяца превратился из богатого бизнесмена в премьер-министра Италии.

Вилла в Аркоре стала итальянским аналогом Кэмп-Дэвида. В этих стенах Берлускони проводил долгие вечера со своими адвокатами, юристами, экспертами и советниками, которые помогли ему выстоять против урагана из 60 судебных дел и обвинений по всевозможным статьям: коррупция, взяточничество, уклонение от налогов и даже связь с несовершеннолетними проститутками.

Вилла Сан-Мартино – его святилище, его оазис и островок безопасности. Отсюда ведется отсчет всех его побед и поражений, в бизнесе ли, в политике или в делах сердечных. В этих стенах распался его первый брак, здесь он проводил “бунга-бунга”-вечеринки, если они действительно имели место. Когда его обвинили в налоговых махинациях и суд конфисковал его паспорт и приговорил к общественным работам в доме престарелых для страдающих болезнью Альцгеймера, Берлускони жил на вилле в Аркоре целый год, что походило на домашний арест или жизнь при комендантском часе. В этих стенах он спланировал, как вернется в политику в 2015 году. В часовне при вилле захоронен прах его родителей и сестры. В поместье до сих пор живут его сын со своей женой и внуки. Именно здесь в возрасте 76 лет он завел себе новую девушку, которая младше его примерно на пятьдесят лет. Все это произошло в Аркоре.

Я помню, как познакомился с Берлускони. В 1980-х Тина Браун поручила мне написать статью для журнала Vanity Fair о том, как “новые принцы” итальянского капитализма наступают на пятки “некоронованному королю Италии” Джанни Аньелли. Тогда я впервые посетил виллу в Аркоре. Шли сумасшедшие восьмидесятые. Люди богатели, и половина мира упивалась благополучием и сытой жизнью, от яппи с Уолл-стрит до финансистов лондонского Сити. Экономика многих стран была на подъеме, средний класс обогащался, люди жили в атмосфере постоянного праздника. В 1980-е в Америке правил Рональд Рейган, в Великобритании – Маргарет Тэтчер, а в Италии стремительно богател новоиспеченный медиамагнат и миллиардер Сильвио Берлускони. “Один в поле воин”, человек, который пришел из ниоткуда, всего добился сам и готовился стать одним из самых обеспеченных людей планеты. Он взбудоражил финансовые элиты Италии, поскольку его фамильярный стиль ведения дел стал очень популярным, а его телеканалы сделали его богаче самого Джанни Аньелли, учтивого и открытого всему миру плейбоя, который занялся бизнесом и возглавил компанию Fiat, основанную его предком.

В Аркоре я чувствовал себя, как в личном Диснейленде богача. Все было автоматизировано. Везде царил идеальный порядок. Во главе угла стояли красота, совершенство и да, гедонизм.

“А это мой крытый бассейн”, – сказал мне Берлускони в 1989 году, когда показывал свой дом. Загорелый и подтянутый, в фирменном двубортном костюме Brioni, он хорошо выглядел и заражал всех вокруг своей мальчишеской энергией и энтузиазмом. Он указал на двухметровый экран, подвешенный высоко над бассейном: “Так я могу смотреть свои телеканалы, даже когда плаваю”.

Берлускони буквально светился, когда демонстрировал мне зону отдыха. Рядом с бассейном располагались сауна, парная, джакузи и тренажерный зал. С особой гордостью он показал мне пространство, отделанное светлой скандинавской сосной, с мягкими диванами и целой стеной из телеэкранов. Там показывали прямую трансляцию его трех основных телеканалов. Затем хозяин особняка показал мне раздвижную панель с кнопками, которые позволяли регулировать громкость музыки, яркость и тип подсветки, а также вызывать прислугу. Даже в ванной комнате не обошлось без сюрпризов. По бокам от зеркала были встроены двухдюймовые телеэкраны, что по меркам 1980-х считалось настоящим хай-тек-решением. Тогда еще не существовало технологии Wi-Fi, светодиодов и компьютеров Apple. Довольный Берлускони пояснил, что перед таким зеркалом он может смотреть свои телеканалы, когда бреется.

Вилла в Аркоре практически не меняется, чего не скажешь о ее хозяине, которому скоро исполнится 80 лет. Он прожил невероятно яркую и насыщенную жизнь, и сегодня в родной Италии его одновременно ненавидят и обожают.

“Вот уже 30 лет эта вилла – моя главная резиденция”, – Берлускони идет к выходу с веранды по светло-серому каменному полу и останавливается у ворот.

На стене красуется каменный медальон с семейным гербом, на котором изображен святой Мартин, епископ Турский, живший в IV веке. Его могила во Франции – популярное место среди паломников, направляющихся в испанский город Сантьяго-де-Компостела. Около тысячи лет назад монахи-бенедиктинцы начали строить в Аркоре монастырь и назвали его в честь известного христианского святого. Фамильная часовня Берлускони – единственная сохранившаяся с XII века постройка.

Хозяин поместья рассказывает мне о каменном барельефе. Епископ Турский изображен верхом на лошади. Он разрезает мечом свой плащ и отдает половину нищему, замерзающему от холода. Согласно легенде, когда святого Мартина призвали на службу в римскую армию, он осознал, что христианская вера несовместима с выполнением воинского долга, и стал первым в мире человеком, отказавшимся от военной службы по религиозным убеждениям.

Пересказывая историю о святом Мартине, Берлускони улыбается, на этот раз без тени иронии. Засыпанный гравием двор перед виллой Сан-Мартино освещают тусклые лучи заходящего солнца. Однако неутомимый Берлускони вошел во вкус и рвется продолжать нашу прогулку. Мы идем в одну из неисчислимых комнат со всяческими памятными вещицами. Берлускони что-то ищет. Вертя в руках изображающую его самого пластиковую фигурку с головой на пружинке, он показывает мне полки со стопками фотографий: Берлускони со своей матерью Розой, Берлускони и Барак Обама, Берлускони и Джордж Буш-старший, Берлускони и Джордж Буш-младший, Берлускони и Тони Блэр, Берлускони и Билл Клинтон, Берлускони и Хиллари Клинтон, Берлускони и королева Елизавета, Берлускони и папа римский Бенедикт XVI.

На стене висит фотография из совсем другой эпохи, блеклая и пожелтевшая. На ней изображен молодой Берлускони. Симпатичный молодой человек в элегантном пиджаке, галстуке и соломенной шляпе страстно и увлеченно поет в микрофон образца 1950-х. Когда-то Берлускони зарабатывал тем, что пел на круизных лайнерах.

“Это я, – заявляет неутомимый Берлускони. – Здесь мне шестнадцать лет. Как говаривала моя мама, я был главным красавчиком на любом пляже”. На вилле Сан-Мартино внезапно воцаряется атмосфера ностальгии. Берлускони всегда рад показать свое поместье, всегда приветлив с гостями и старается, чтобы все остались довольны. Для него крайне важно произвести впечатление, ведь он по природе своей артист, шоумен, невозмутимый торговец, продающий мечты. Долгие годы Берлускони был итальянским Рональдом Рейганом. Американский президент славился добродушием и не стеснялся показывать свои слабости, например страсть к жевательным конфеткам. При этом Берлускони претендовал и на лавры итальянской Маргарет Тэтчер, правда, провести либеральную революцию ему так и не удалось. Он покорял избирателей чарующим обаянием, обещал им снижение налогов, обещал им весь мир, дружески похлопывал всех по спине и брал на руки детей. Популист до мозга костей в жизни и политике. Казалось, что его слоган – “Главное, чтобы клиенты были довольны”. Берлускони также стал европейским лидером, который дольше всех оставался на своем посту. Он был свидетелем многих великих политических событий и катаклизмов, таких как окончание холодной войны, война в Персидском заливе, “арабская весна”, уничтожение Муаммара Каддафи и европейский финансовый кризис 2011 года, который чуть было не потопил его родную Италию. Может звучать странно, но история часто оправдывала спорные взгляды Берлускони на международную политику.

Как ему это удалось? Как человек из рабочего квартала Милана, которому приходилось всего добиваться самому, стал миллиардером и медиамагнатом и трижды избирался на пост премьер-министра Италии? Как получилось, что певец на круизных кораблях двадцать лет вершил судьбы целой нации?

Берлускони без каких-либо затруднений называет секрет своего успеха, ни секунды не колеблется:

“Я прирожденный обольститель”, – говорит он, подмигивая и улыбаясь своей фирменной голливудской улыбкой.

Мы сидим в его любимой гостиной с эркером. Из распахнутых окон виден фонтан из белого мрамора. Берлускони рассказывает, как добился всего, чего хотел.

“Мои враги думают, что обижают меня, называя прирожденным обольстителем, – объясняет Берлускони. – А я просто всегда со всеми открыт. Я уважаю других людей и всегда стараюсь поставить себя на их место. Если я встречаюсь с чем-то выгнутым, то принимаю вогнутую форму. Если с чем-то вогнутым, сам становлюсь выпуклым. Таким образом я всегда достигаю с людьми взаимопонимания, устанавливаю контакт, настраиваюсь на одну волну. Кто-то называет это эмпатией, отзывчивостью. Я часто пользуюсь этим инструментом для достижения своих целей, для поддержания хороших рабочих отношений”.

В характере Берлускони заложена необходимость угождать людям, заставлять их улыбаться – впрочем, от этого растет самооценка любого человека. В каких же условиях рос и вырос этот молодой охотник за удовольствием? Берлускони умеет перенаправлять энергию своего обаяния в нужное русло: на работу, бизнес или строительство своей империи. Возможно, это защитный механизм, а возможно, способ достичь своих целей. Если учесть то, как Берлускони пробивался к лучшей жизни, становится понятнее, откуда его тяга угождать людям, изобретать победоносные стратегии и очаровывать всех и каждого ради нужного результата. Его история довольно обычна: он поднялся наверх из низов среднего класса, пережив лишения и нужду в опустошенной войной Италии.

Берлускони родился 29 сентября 1936 года. Его отец Луиджи работал в банке, где дослужился до руководящих постов. Мать Роза была домохозяйкой, а затем устроилась секретарем в компанию Pirelli. Семья Берлускони жила в не самой приятной части Милана – в квартале Изола, что означает “остров”. Этот грязный и, можно сказать, заброшенный район находился у пешеходного моста через железнодорожные пути и был заперт между двумя крупнейшими вокзалами города – “Порта Гарибальди” и Центральным вокзалом Милана, аналогом Центрального вокзала Нью-Йорка. В 1943 году у Берлускони родилась сестра Антониетта, а после Второй мировой войны, в 1949 году, брат Паоло.

“Жизнь в нашем квартале била ключом. Тогда там жили и рабочие люди, и бедный средний класс, и бездомные, – вспоминает Феделе Конфалоньери, друг детства Берлускони. – Не то чтобы у нас бушевала организованная преступность, но сомнительных типов хватало. Опасный был райончик. Я отлично это помню, потому что родился на той же улице, что и Берлускони, на улице Волтурно. Забавно, но я до сих пор помню, что квартира его семьи находилась в доме, напротив которого располагалось отделение Коммунистической партии”.

“В целом все тогда жили бедно, – продолжает Конфалоньери. – Особенно тяжело стало после 1940 года, когда Муссолини объявил войну Франции и Великобритании и Италия вступила во Вторую мировую войну в качестве союзника Гитлера. Берлускони и Конфалоньери оба помнят ковровые бомбардировки Милана – бомбы союзников падали на заводы, церкви, школы, офисы и жилые дома. Многие жители покидали город и искали убежище в его окрестностях”.

“Никогда не забуду, как союзники бомбили Милан в 1943 году, – рассказывает Берлускони. – Мне было шесть с половиной лет. Однажды бомба упала прямо на нашу улицу Волтурно. После этого мои родители решили переехать в небольшую деревню на север от Милана. Деревня находилась в часе езды от города, недалеко от озера Комо, на пути к Варезе. Там жило не больше тысячи человек, вокруг – фермы да поля, поэтому бомбить там было нечего и мы были в безопасности. В этой деревне жили родственники моей матери, которые выделили нам две комнаты в своем доме”.

Семья Берлускони была эвакуирована из Милана весной 1943 года, а вскоре после этого Муссолини был свергнут, американцы заняли Сицилию, а Италии пришлось секретно подписать перемирие, перейти на сторону союзников и отказаться от фашизма. В ответ Германия вторглась в Италию и быстро оккупировала ее, после чего союзники продолжили бомбить занятый немцами Милан.

“В 1943 году все произошло очень быстро, – вспоминает Берлускони. – Мой отец был против фашизма, поэтому друзья посоветовали ему скрыться в Швейцарии. Он перешел границу, и мы остались совсем одни в крошечной деревушке, во всеми забытой глуши. Все заботы свалились на мою мать. Она работала секретарем генерального директора Pirelli и каждый день ездила в Милан, а из-за бомбардировок находиться в городе было очень опасно. Я помню те дни, как будто это было вчера. Каждое утро она вставала в пять часов утра, пешком шла три километра до трамвайной остановки, ехала до железнодорожной станции и садилась на поезд в Милан, а затем еще ехала на трамвае до работы. В пять часов вечера она заканчивала работу и возвращалась в деревню, и я каждый день встречал ее. Каждое утро ее отъезды очень расстраивали меня, и она всегда целовала меня на прощанье”.

Вспоминая об этом, Сильвио Берлускони начал нервно притопывать левой ногой. Он также рассказал, что во время войны жил не только с матерью. Когда они переехали в деревню Ольтрона-ди-Сан-Маметте, что примерно в 35 километрах к северо-западу от Милана, с ними также жили бабушка и дедушка, отец его матери и мать его отца. “Так что маме приходилось кормить пятерых, и еды часто не хватало”, – говорит он.

Нетрудно предположить, что война сильно повлияла на характер Берлускони. По-другому и быть не могло. В течение трех лет жить в чужом доме, когда твой родной город бомбят… Когда семью эвакуировали, ему еще не было и семи лет. Денег было мало. Отец ушел в Швейцарию, а мать, которая только что родила Антониетту, стала кормильцем всей семьи и единственным островком стабильности в мире маленького Сильвио. Без нее его мир погрузился бы в неопределенность.

Как и многие дети, росшие в истерзанной войной Италии, молодой Сильвио помогал семье как мог. После школы он за гроши собирал картофель, не пренебрегал и другими случайными подработками. Иногда ему удавалось накормить ужином всю семью. Ломбардия – молочный регион, и жители там часто ужинали простоквашей или молоком, в которые добавляли поленту (блюдо из кукурузной муки) или кусочки хлеба.

“Каждый вечер я помогал доить коров на ближайшей ферме, – рассказывает Берлускони. – Я доил час-полтора, иногда два, а в качестве оплаты мне давали небольшое металлическое ведерко с чем-то вроде густого йогурта, это называлось cajada. По пути домой я любил раскручивать ведерко так, чтобы оно описывало целый круг, оказываясь вверх дном в верхней точке. Из-за действия силы тяжести йогурт не проливался. Но однажды я встретил своих друзей и захотел покрасоваться перед ними, показав свой фокус. В самый неподходящий момент кто-то схватил меня за локоть, и йогурт оказался на земле. В тот вечер мама задала мне знатную взбучку, потому что ужинать нам больше было нечем”.

По ночам Берлускони мог видеть полыхающий Милан, хотя между ним и городом было более 35 километров. После бомбежек горели целые районы города, и зарево было хорошо видно из не освещенной огнями сельской местности.

Было очевидно, что находиться в городе по-настоящему опасно, и все члены семьи Берлускони очень переживали за Розу, которая каждый день ездила в Милан на работу. Однако Роза, судя по всему, была сильной и настойчивой женщиной – эти качества она передаст своему сыну. Иногда Роза совершала смелые поступки. Об одном таком эпизоде премьер-министр Израиля Биньямин Нетаньяху рассказал в кнессете в 2010 году, когда Берлускони находился в Израиле с официальным визитом.

В последние два года войны, когда печально известные “расовые законы” Муссолини 1938 года еще действовали, а нацисты контролировали бóльшую часть Италии, евреев тысячами арестовывали и отправляли в Германию, в концентрационные лагеря.

“Каждое утро моя мать ездила на одном и том же поезде, как и многие другие пассажиры, поэтому по большей части все знали друг друга в лицо, – вспоминает Берлускони. – Как-то раз на одной из остановок в вагон зашел немецкий полицейский, вооруженный пистолетом. Он подошел к одной девушке со словами: «Вот ты где! А я тебя давно ищу. Ты идешь со мной». Девушка была еврейкой, и пойди она с ним, наверняка оказалась бы в концентрационном лагере. Моя мать возразила полицейскому: «Нет! Оставьте ее в покое и забудьте, что ее видели!» Он грубо приказал моей матери замолчать и пригрозил застрелить. Она осталась стоять и сказала: «Давайте, убейте меня, но сначала оглянитесь вокруг и посмотрите в лица этих людей. Вы можете убить меня, но я вам гарантирую, что живым вы с этого поезда не сойдете». Остальные пассажиры встали и окружили полицейского. Он посмотрел вокруг и понял, что даже если застрелит мою маму, преимущество будет не на его стороне и живым он не выберется, – он просто ушел. Девушка была спасена”.

Пересказывая это в израильском парламенте, Нетаньяху подытожил: “Твердость этой итальянской женщины спасла жизнь еврейской девушки. Пусть даже на одно мгновение, но она зажгла огонь гуманизма в погруженной во тьму Европе. Эту смелую женщину звали Роза, а одного из ее сыновей зовут Сильвио Берлускони”.

Закончив свой рассказ, Берлускони замолчал и глубоко вздохнул. Эти воспоминания времен военной Италии как будто успокаивали его. И, словно набравшись сил, он продолжил: “Мать стала для меня образцом для подражания, но я сильно скучал по отцу. Во время войны нам всем его не хватало, а его не было все три года, что мы жили в той деревне. По воскресеньям бабушка водила меня в маленькую церковь на утреннюю мессу, и однажды я увидел там мужчину, который был очень похож на отца. Он сидел передо мной, примерно на две скамейки ближе к алтарю, и сзади его шея и воротник рубашки выглядели точь-в-точь как отцовские. Целый месяц я каждое воскресенье сидел сзади этого человека и тихонько плакал – так тяжело мне было без отца. Война закончилась, и многие итальянцы, которые прятались в Швейцарии, возвращались домой. Мой отец приехал одним из последних. Каждый вечер я брел на ближайшую автобусную остановку примерно к шести часам и смотрел на выходящих из автобуса людей, но отца среди них никогда не было, поэтому я шел домой один и плакал. Так прошло много недель, но в конце концов я его дождался. Он вышел из автобуса и обнял меня, а затем мы всей семьей здорово отпраздновали его возвращение. Отец снова был с нами, наконец-то! Тогда мне едва исполнилось десять лет, а вы можете себе представить, каково ребенку жить без отца три военных года”.

Шел 1946 год, война закончилась, подходил к концу тот тяжелый период, когда членам семьи Берлускони приходилось ютиться в чужом доме, жить впроголодь и обходиться без сильного мужского плеча. Эти несколько лет научили Сильвио Берлускони выживать в любых условиях и, несомненно, повлияли на его характер.

“По правде говоря, меня не особо любили в той маленькой деревенской школе, – вспоминает Берлускони. – Сельские школьники не были рады миланским детям, так как мы занимали места в школе, постоянно искали еду и тому подобное. Среди местных была расхожа довольно грубая фразочка про нас – Milanesi mangia fistun va fora di cujun, что в переводе с их диалекта примерно означало: «Миланцы, катитесь отсюда». А меня постоянно доводил один задира. Однажды он вывалял меня в снегу, в другой раз натравил на меня собаку и так далее. Тогда я ходил во второй класс начальной школы. Как-то в июне была страшная гроза, лило как из ведра. Большая часть домов и церковь располагались у подножия холма, школа – чуть выше по склону. Наверх вели всего две мощеные дороги, никакой канализации и водостоков не существовало, поэтому в сильный дождь через деревню неслись бурные потоки воды, а на площади образовывалось небольшое озеро. В тот день, как и в любой другой, задира много обзывался и всячески мне досаждал. И тот день я никогда не забуду, потому что тогда я впервые решил дать ему сдачи, и очень скоро вокруг нас собралась половина школы. То есть мы устроили настоящую «разборку». Мы дрались, а ребята из школы нас подначивали. Наконец мне удалось схватить противника и опустить его голову под воду. Я прокричал: «Больше никогда не смей говорить мне: «Отвали!» Даже и не думай! Понял? А теперь сдавайся!» Он выкрикнул «Сдаюсь!», признал свое поражение, и я его отпустил”.

При этом Берлускони выразительно показывал, как держал голову нахала под водой. Когда он говорил о той победе, впервые за весь рассказ о детстве его лицо просияло фирменной улыбкой яркостью в тысячу ватт: “С того самого дня и в течение всей моей жизни во мне видели лидера”.

Когда семья Берлускони вернулась в Милан, родители решили отправить Сильвио в католическую школу, что находилась неподалеку. Это была салезианская школа. В послевоенной Италии многие семьи отдавали мальчиков 11–12 лет монахам-салезианцам. Богатые аристократические семьи могли себе позволить отправлять сыновей на обучение к иезуитам, но люди без соответствующего социального статуса и жители бедных районов должны были идти к салезианцам.

Итак, с 11 до 18 лет Сильвио Берлускони ходил в салезианскую школу Дона Боско, которая была расположена менее чем в двух километрах от их дома на улице Волтурно.

Священник римско-католической церкви Иоанн Мельхиор Боско, известный как Дон Боско, жил в XIX веке. Большую часть своей жизни он провел в промышленном городе Турин, где преподавал и писал книги. Дон Боско посвятил свою жизнь воспитанию трудных подростков, в том числе беспризорных детей и несовершеннолетних преступников. В основе его методов обучения лежали строгая дисциплина и классическое образование: латынь, командные виды спорта и молитва.

Дон Боско был последователем святого Франциска Сальского, дворянина XVI века, который обучался у иезуитов и стал известен как “святой джентльмен”. В 1859 году Дон Боско основал салезианскую конгрегацию, чтобы помогать детям и подросткам из бедных семей, которых после промышленной революции в Европе было немало. Устав салезианцев так определяет задачи их общества: “Достижение христианского совершенства своих последователей путем моральной и материальной помощи детям и подросткам, особенно бедным, а также воспитание в мальчиках будущих священников”.

В XX веке в школах-пансионах салезианцев учились такие известные люди, как режиссер Альфред Хичкок, Бенито Муссолини и нынешний папа римский Франциск.

Новых учеников салезианских школ первое время воспитывали в особой строгости и дисциплине, также им было уготовано изрядное количество телесных наказаний.

Оригинал во всем, Альфред Хичкок отходил к салезианцам всего неделю. В 1908 году, когда Альфреду было девять лет, отец отдал его в салезианскую школу в Баттерси, районе на юге Лондона. В то время строгие наставники школы верили, что сильная доза слабительного в еде может помочь их ученикам избавиться от всех физических и душевных недугов. Когда отец Хичкока узнал об этом, он сразу же забрал сына из школы.

Жесткие методы воспитания, которые практиковали отцы-салезианцы, сильно повлияли на молодого Муссолини, учившегося в их итальянской школе. Он был дерзким и непокорным бунтарем, и строгая салезианская дисциплина тяготила и угнетала его. Учителя постоянно к нему придирались – на уроках, во время приемов пищи и даже перед отходом ко сну. Муссолини не продержался у салезианцев и двух лет. Когда ему было десять, он сильно подрался с другим учеником и ранил тому руку ножом. Наставники признали Муссолини агрессивным и неуправляемым и вскоре исключили из школы. Совершенно другие отношения сложились с салезианцами у аргентинского мальчика Хорхе Марио Бергольо, который поступил к ним в 1949 году, а через 64 года стал папой римским Франциском. В шестом классе Бергольо ходил в “Уилфрид бэрон”, салезианскую школу в Рамос-Мехия, западном районе Буэнос-Айреса. Через десять лет он посещал занятия в иезуитской семинарии, что довольно необычно, поскольку семьи, как правило, выбирали либо иезуитов, либо салезианцев, а Бергольо познакомился с обоими учениями.

Позднее папа римский Франциск рассказывал, что в то время учеба в салезианской школе была центром его вселенной: “Мы усердно готовились ко взрослой жизни. Дни пролетали незаметно, бездельничать было совершенно некогда”. По словам понтифика, каждое утро они ходили на мессу, а затем целый день шли занятия с коротким перерывом на обед. После уроков они общались со священниками и делали домашние задания, а перед отбоем один из монахов рассказывал историю тем ученикам, кто постоянно жил в школе (это было своеобразное ритуальное “спокойной ночи”). Папа отдельно отметил, что учеба в салезианской школе показала ему, как совместная жизнь с другими людьми учит многим полезным и важным вещам.

Берлускони описывает схожие ощущения: “У салезианцев Дона Боско я осознал, насколько важно уметь взаимодействовать с людьми и находить общий язык с любым человеком”.

Папа Франциск и Берлускони совершенно не похожи характерами, и очень по-разному сложились их жизни и карьеры, однако нельзя не заметить и чего-то общего. Они практически одного возраста – оба родились в 1936 году, оба в возрасте 12 лет ходили в салезианскую школу.

“Те восемь лет у салезианцев в значительной степени сформировали мой характер, – признается Берлускони. – Порядки в школе были строгие. Занятия длились с половины девятого утра до пяти вечера. Каждое утро мы посещали мессу, где я прислуживал в алтаре. Затем шли уроки: латынь, древнегреческий, математика или литература, днем был часовой перерыв на обед и вновь уроки. Домой мы уходили в пять или полшестого и остаток дня тратили на домашние задания. Даже мне приходилось нелегко – обычно я вставал из-за стола только к девяти вечера. Как раз в это время домой возвращался отец, который часто работал сверхурочно. Мне так не хватало его те три военных года, что я всегда ждал его с большим нетерпением, а сейчас с удовольствием вспоминаю те вечера, потому что отец всегда приходил в хорошем настроении, независимо ни от чего. Было неважно, как прошел его рабочий день, беспокоило его что-то или нет. Стоило ему переступить порог нашей квартиры, и он тут же находил в себе силы как-нибудь нас порадовать. Тогда я любил говорить, что мой отец ходит с маленьким солнцем в кармане”.

Одноклассники Берлускони помнят его как одаренного ученика, который уже тогда обладал предпринимательской жилкой, как умника, который мог быстро сделать свое домашнее задание и помочь другим в обмен на сладости или мелочь.

В салезианской школе Берлускони встретил своего друга детства Феделе Конфалоньери. Берлускони было 12 лет, Конфалоньери – на год меньше. Следующие семь лет они учились вместе и остались лучшими друзьями на всю жизнь. Конфалоньери стал не только близким другом Берлускони, но и его главным советником, а затем Берлускони поставил его во главе своей империи коммерческого телевидения и назначил президентом холдинговой компании Fininvest.

В конце 1940-х годов они начали вместе ходить из школы домой, как-никак они жили на одной улице, в нескольких домах друг от друга.

Берлускони помнит, что впервые увидел Конфалоньери в школе на мессе: “Было восемь тридцать утра, и я уже играл на органе и дирижировал детским хором, как вдруг вошел Феделе. С самого начала стало ясно, что с органом он управляется лучше меня, поскольку учился в консерватории. Это дело я оставил ему”.

Рассказывая о Берлускони, Конфалоньери первым делом отмечает его врожденный артистизм: “Он всегда развлекал нас и мог очаровать всех и каждого. Он играл в школьных спектаклях и писал для нашей газеты. Естественно, что в салезианской школе каждый день была месса, и каждый день мы с Берлускони туда ходили, что было некоторым перебором, учитывая наш подростковый возраст. Мне кажется, что нас сблизила именно музыка. Иногда мы устраивали джем-сейшены: я играл на органе или пианино, а он пел, обычно американские песни. Он всегда стремился доставить людям удовольствие, развлечь их”.

Берлускони задумчиво смотрит вдаль. Кажется, его захлестнули воспоминания. “Да, орган остался за Феделе, – сказал он наконец, – это стало его зоной ответственности. А я начал писать приветственные речи для важных гостей школы. К нам то епископ заедет, то кардинал. Я стал конферансье, распорядителем церемоний, который произносил все официальные речи, и учителя были очень мной довольны. Иногда я писал речи на латыни, ведь мы учили ее восемь лет и пять лет – древнегреческий. Вот где приходилось по-настоящему трудиться! И если у тебя не получалось, тебя выгоняли из школы, так что учиться нам приходилось много”.

Берлускони вновь игриво улыбается.

“У меня очень много родственников, – продолжает он. – И восемь моих тетушек и двоюродных сестер стали монахинями. Восемь монахинь в семье! Некоторые из них жили в обители недалеко от моей салезианской школы и часто приходили меня послушать, когда я произносил речь по случаю приезда кардинала или епископа. Однажды одна из них отвела меня в сторону и воскликнула: «Какой прекрасный кардинал из тебя бы получился!» Эту фразу она будет повторять в течение многих лет”.

Берлускони так хохочет над этой историей, что с трудом продолжает свой рассказ.

“Много лет спустя моя единственная оставшаяся в живых кузина, тоже монахиня, подошла ко мне после очередной моей речи и сказала: «Каким бы ты стал замечательным папой римским!» И должен признать, что нынешний понтифик делает свою работу именно так, как делал бы ее я. Но согласитесь, хотя мы с ним почти одного возраста, я выгляжу моложе”.

Сильвио Берлускони неисправим. Просто безнадежен.

На момент окончания салезианской школы Конфалоньери и Берлускони уже выступали на сцене: в выпускном классе они собрали музыкальную группу и позвали в нее троих друзей.

“Конфалоньери был главным и играл на пианино, а я пел и играл на контрабасе и гитаре, – рассказывает Берлускони. – Обычно мы давали концерты вечером в субботу и днем в воскресенье. Мы давали действительно хорошие концерты и получали за это хорошие деньги. У нас по-настоящему неплохо получалось”.

Всегда в погоне за победой. Всегда лучший. Всегда Numero Uno.

Два друга создали новую группу, что было ожидаемо и естественно, ведь они могли обаять и уболтать любого. На этот раз Берлускони играл на бас-гитаре, а Конфалоньери – на клавишных. И старый друг детства подтверждает, что молодой Берлускони действительно был отличным вокалистом.

“Да, у Берлускони был хороший голос. И он довольно рано стал хорошим певцом, – вспоминает Конфалоньери. – Мы с ним прошлись по всем итальянским романтическим песням, он и сам писал песни о любви. Еще он довольно неплохо пел на французском и знал песни на английском, что было очень современно по меркам 1950-х. Берлускони всегда шел в ногу со временем. Как правило, мы выступали в танцевальных залах, сейчас мы бы сказали – на дискотеках. Но если раньше к полуночи мы уже лежали в постелях, то теперь к полуночи люди только появляются в клубе, в лучшем случае. Из танцевальных залов мы перебрались в миланские ночные клубы и подрабатывали на частных вечеринках и свадьбах. И да, в то время мы немало зарабатывали. Берлускони великолепно исполнял свою версию «My Funny Valentine» и многие хиты Гершвина, например «Embraceable You» и «Lady, Be Good», «I Got Rhythm» и «The Man I Love». В его арсенале также была целая программа из шлягеров Фрэнка Синатры и Джерома Керна, а также Роджерса и Хаммерстайна, которые сочинили множество великих хитов, звучащих в бродвейских мюзиклах. Годам к восемнадцати мы зарабатывали достаточно, чтобы покупать большое количество музыкальных записей. А сейчас все те песни можно скачать бесплатно – подумать только!”

После окончания школы друзья поступили на юридический факультет Миланского университета и продолжали петь в клубах.

Вопреки распространенному в Италии мифу, Конфалоньери никогда не выступал на круизных лайнерах с Берлускони – он страдал от морской болезни. Однако не только корабельная качка разлучила близких друзей, которые до этого рука об руку покоряли музыкальный олимп в течение двух университетских лет.

“Мы всегда оставались друзьями, – говорит Берлускони, – но он был довольно категоричен, иногда резковато высказывался, поэтому мы спорили часто и обо всем подряд: о футболе, о музыке. Когда нам было лет по двадцать и мы уже учились в университете, он руководил нашей небольшой музыкальной группой и, представьте себе, уволил меня”.

Причина, по которой Берлускони выгнали, лишний раз доказывает, что предпринимательская жилка заложена у него в генах.

“Конфалоньери выставил меня, потому что считал, что я слишком много времени провожу с людьми, которые пришли нас послушать или потанцевать под нашу музыку. Якобы я слишком мало бывал на сцене. Я пытался объяснить ему, что занимаюсь чистым маркетингом и налаживаю контакт с публикой, чтобы люди в следующий раз пришли на наш концерт, а не на чей-то еще. Но он хотел, чтобы я играл на контрабасе, потому что ему нравилось, как я играю на контрабасе. А я, между прочим, был знаком и с барабанами, и с гитарой, время от времени садился за пианино. Но нет, он сказал: «Сильвио, ты мне нужен на контрабасе». Как-то раз мы долго ругались, он обвинял меня в том, что я очень много времени трачу на общение с людьми и мало играю на контрабасе. И уволил меня. Просто взял и уволил! Естественно, я начал выступать в другом месте, и уже через три недели все люди ходили слушать меня, а он в итоге ездил с концертами в Бейрут, то есть в Ливан!”

Рассорившись с другом, Берлускони решил провести лето на круизных лайнерах и устроился в компанию Costa Cruise Lines. Сначала он только пел, а затем стал выполнять самую разную работу. До этого он уже пробовал подрабатывать свадебным фотографом и продавцом пылесосов, однако настоящая школа жизни ждала его в морских круизах. Берлускони, называющий себя “прирожденным обольстителем”, отточил свое умение очаровывать людей, исполняя незамысловатые песенки для пассажиров гигантских океанских лайнеров, круживших по морям. Обычной публикой там были обеспеченные пенсионерки и молодожены, празднующие свой медовый месяц.

“Сначала я играл на контрабасе в группе Lambro Jazz Band, названной так в честь реки Ламбро, которая течет через Милан. У нас было пять музыкантов, а я вскоре стал ведущим вокалистом. А каждый день в полночь на главной палубе корабля шел концерт, который в программке круиза значился как Une Voix et Une Guitare – «один голос и одна гитара» по-французски. Это был я! Я отлично развлекал публику. Я знал 150 песен и принимал заказы из зала. Иногда я даже сочинял песни на ходу, например для какой-нибудь приятной особы, просто чтобы понравиться слушателям. У меня всегда хорошо получалось писать тексты песен и рифмовать слова. В общем, я отменно проводил время”.

Берлускони смеется, вспоминая свои выступления на круизных лайнерах.

“При этом я не только пел, у меня была масса других обязанностей. Мой день начинался на палубе с игровыми площадками, где я организовывал все игры. Днем корабль пришвартовывался в каком-нибудь порту, и люди сходили на берег, чтобы осмотреть местные достопримечательности, а я проводил для них экскурсии, хотя в большинстве случаев сам видел город впервые. Но я готовил свои туры заранее и лишь потом преображался в гида. Затем с девяти вечера до полуночи я играл с группой в танцевальном зале, а с полуночи до трех часов утра пел в Une Voix et Une Guitare. График у меня был очень плотный”.

Берлускони признается, что исполнял достаточно много песен Фрэнка Синатры, однако его настоящей страстью были французские песни о любви.

“Сначала я больше внимания уделял итальянским песням. Порой я сам писал слова, а Феделе – музыку. Но французские композиции нравились мне больше, я просто обожал французские песни о любви. Думаю, что именно поэтому я решил пожить в Париже. На тот момент я еще учился на юридическом в Милане, диплома у меня не было. Я начал слушать курс по сравнительному правоведению в Сорбонне. А по вечерам я подрабатывал, пел в кабаре. Было здорово, мне это нравилось. Но мой отец очень расстроился, когда после окончания курса в Сорбонне я не поехал в Милан. Он умолял меня вернуться”.

Берлускони подается вперед для усиления драматического эффекта.

“Однажды вечером я пел в кабаре, а он зашел в зал. Он просто стоял в дальнем конце зала и смотрел на меня. Я закончил, занавес опустился, и я пошел в гримерную. Отец зашел в комнату и спросил: «То есть ты собираешься всю жизнь петь по кабакам?» Я знал, что мне придется бросить эту работу. Мы обнялись и на следующий день вместе уехали из Парижа. В Милане мне предстояло закончить юридический, а моя эстрадная карьера была окончена”.

Затем произошло именно то, на что, вероятно, и рассчитывал отец Берлускони, возвращая сына в Милан. В 25 лет Сильвио Берлускони получил диплом юриста и дал волю своим предпринимательским способностям. Молодой артист стал делать первые шаги в бизнесе. Его сценические навыки перекочевали в деловую сферу: умение подать себя трансформировалось в умение продавать. В двадцать с лишним лет он начал организовывать коммерческие сделки, а в случае с Берлускони можно было не надеяться, что он станет довольствоваться скромными результатами.

Певец с круизных лайнеров собирался стать юным королем миланского бизнеса.

Глава 2

Неутомимый предприниматель

Берлускони было 25 лет, когда он заключил свою первую сделку по продаже недвижимости. Он только окончил Миланский университет и получил диплом в области коммерческого права. Шел 1961 год. Певец с океанских лайнеров обосновался в офисе и научился одинаково хорошо делать самую разную работу. Он устроился на неполный рабочий день в небольшую миланскую строительную фирму.

Строительная отрасль в Милане процветала. После войны город стал финансовой столицей Италии, которая в начале 1960-х годов переживала настоящий экономический бум, названный “итальянским чудом”. По всей стране открывались предприятия, итальянцы богатели, зарождалось общество потребления. Италия стремительно индустриализировалась и урбанизировалась, и жители аграрного бедного юга переезжали в Милан, где было много рабочих мест, но мало жилья. Благосостояние нации росло, и представители нового среднего класса уже могли себе позволить свой первый маленький “фиат 500” и скромный дом или квартиру.

Экономический бум 1961 года означал для молодого Берлускони только одно: возможности. Ему нужно было придумать бизнес-идею, найти свою нишу, посмотреть на рынок под другим углом. В его ДНК были встроены особые бизнес-хромосомы – Берлускони был прирожденным продавцом. Неслучайно его дипломная работа была посвящена маркетингу. Он получил за нее высший балл и окончил университет с отличием, а затем выиграл конкурс одного миланского рекламного агентства, которое искало молодые таланты, и получил 500 тысяч лир. Ему было 25 лет.

После окончания университета Берлускони отклонил предложение о работе, которое ему сделал Карло Разини, владелец небольшого миланского банка Rasini. Отец Берлускони Луиджи долгие годы работал в этом банке и смог выслужиться до поста топ-менеджера.

Вчерашнему выпускнику Сильвио предложили пост кассира, но он отказался. Он метил выше. Берлускони мечтал о своей первой сделке и уже нашел перспективный участок земли в оживленном квартале Милана к западу от центра, на улице Альчиати. Он верил, что у проекта есть потенциал.

“Я помню, что только получил диплом в области коммерческого права”, – вспоминает Берлускони. Он смотрит на галерею из больших черно-белых снимков, которые висят на стене в его рабочем кабинете на вилле Сан-Мартино. Домашний двухэтажный офис – это его личное убежище на случай любой экстренной ситуации. В кабинете стоит громоздкий деревянный стол, в который встроен устаревший стереопроигрыватель для грампластинок. Наверху спальня с ванной комнатой, джакузи и сауной. Рассматривая фотографии в рамках, Берлускони радостно жестикулирует. Он любит вспоминать свои первые шаги на рынке жилья, ведь первые миллионы он заработал именно на недвижимости.

Изначальный бизнес-план Берлускони был до невозможного прост. Карло Разини познакомил его с клиентом своего банка Пьетро Канали. Канали фактически не был предпринимателем, он выполнял подрядные работы в рамках скромных строительных проектов. Собственные проекты он никогда раньше не запускал. И тут появился Сильвио Берлускони.

Берлускони предложил Канали стать компаньонами и купить землю на улице Альчиати площадью практически с целый городской квартал. Специально для этого партнеры основали фирму и получили банковские кредиты на строительство четырех жилых объектов на этой земле. Берлускони не тушевался. Он хотел, чтобы у него и Канали были равные пакеты акций. Плюсом такого партнерства являлось то, что Канали был клиентом банка Rasini, где работал отец Берлускони, что давало молодому Берлускони возможность потянуть за нужные ниточки. К тому же Карло Разини уже выказал ему свою симпатию, предложив работу в банке. Так Берлускони старательно собирал в голове мозаику: как лучше применить свои пока скромные связи для продвижения своего бизнес-плана.

“Я обсудил все с отцом и предложил Канали открыть совместную компанию. Я и название уже придумал, довольно удачное: Cantieri Riuniti Milanesi, то есть «Союз застройщиков Милана»”, – вспоминает Берлускони.

Канали с пренебрежением отнесся к его идее.

“В начале он предложил мне пять процентов, – рассказывает Берлускони. – Я ответил ему, что предпочел бы приписать к пятерке ноль, то есть хотел бы 50 процентов. Я рассчитывал владеть с ним компанией пополам. Он заявил, что это абсурд и что вообще я слишком молод, и спросил, где я собираюсь достать денег на проект. Я ответил, что сам найду землю и договорюсь о покупке, он запустит строительство, мои друзья-архитекторы все спроектируют, а я буду заниматься продажами. Я также добавил, что строительство не потребует больших инвестиций, если получить кредиты в банках и взять с покупателей жилья аванс. В конце концов он согласился. Он заявил, что, наверное, сошел с ума, но что я еще более безумен, если осмелился просить 50 %, и что двое сумасшедших могут-таки чего-то добиться.

Мы организовали встречу с банком, и основная проблема оказалась в том, что Канали раньше ничем таким не занимался. Зато я отлично подготовился: проверил все – от рыночных условий до стоимости того участка земли. Я даже связался с продавцом, которому в тот момент, видимо, очень нужны были деньги. Я все посчитал и отправился в Национальный трудовой банк, где попросил кредит на 500 миллионов итальянских лир. Мне предложили очень высокие процентные ставки, а директор банка посоветовал мне обсудить все с отцом и прийти с ответом на следующий день. А я не мог этого сделать. Отец упал бы в обморок, если бы услышал, что я пытался взять кредит на 500 миллионов лир”.

В итоге отец помог: “Отец дал мне тридцать миллионов лир, обналичив свои пенсионные накопления. Стартовый капитал нашего «Союза застройщиков Милана» составлял 50 миллионов лир. Благодаря отцу я внес половину, а вторую внес Канали”.

Карло Разини также помог их начинанию. Его банк предоставил компаньонам ипотечные кредиты и гарантии на 190 миллионов лир в виде инвестиций. Это покрыло расходы на покупку земельного участка.

К счастью для молодого Берлускони, его нового партнера Пьетро Канали и его отца Луиджи экономика страны крепла. Строительство недвижимости оказалось крайне удачной сферой для финансовых вложений. Ключом к успеху был выбор правильного момента. Милан был процветающей столицей преуспевающей Италии. Белый дом возглавлял Джон Кеннеди, в Германии возводили Берлинскую стену, Софи Лорен была самой яркой звездой итальянского кино, Феллини считался лучшим в мире режиссером, доходы людей росли, и многие итальянцы жили в сытости и достатке.

Получив начальное финансирование от банка Rasini, Берлускони стал готовиться к запуску строительства жилых домов на улице Альчиати. Бюджет у него был крошечный, поэтому к работе он привлекал университетских друзей и членов своей семьи. Ему помогали отец, дядя со стороны матери и двоюродный брат. Позднее, в начале 1970-х, он убедил своего друга детства Феделе Конфалоньери занять пост в его компании.

Берлускони умел не только очаровывать и уговаривать людей, он также знал, что такое работать днями напролет. Какой бы бизнес он ни запустил, он всегда брался выполнять самые разнообразные задачи. Он мог одновременно быть предпринимателем, организатором сделок, архитектором, декоратором, финансовым директором, прорабом, садовником и начальником отдела продаж, главным продавцом и промоутером. Однако больше всего Сильвио Берлускони любил продавать – это был его конек, его истинное призвание.

“Наша жизнь была полна приключений”, – Берлускони расплывается в широкой улыбке, как будто только что нашел золото. Он вспоминает жаркий июльский день 1961 года. Ему было 25 лет, и он красил свой офис продаж. Обнаженный по пояс, он стоял на приставной лестнице с кистью в руке.

“Итак, я начал строить дома на улице Альчиати. На площадке нужно было соорудить что-то вроде офиса продаж со стороны улицы, чтобы к нам могли заходить люди. Бюджет уже был пуст, поэтому по моей просьбе Канали привез нам древний вагончик с другой строительной площадки – фактически это была деревянная будка. Мы сделали, что смогли: я принес мебель из дома, чтобы внутри все выглядело поприличнее, а снаружи ее, конечно же, пришлось покрасить. Я выбрал свой любимый цвет – синий”.

Берлускони делает паузу, чтобы произвести больший эффект, и вновь широко улыбается.

“И вот я стоял на лестнице с кистью в руке в жаркий июльский день, раздетый по пояс в надежде немного загореть, пока крашу, и тут ко мне подошла пожилая пара. Они сказали, что их дочь выходит замуж и что было бы здорово ей поселиться здесь, поскольку они живут недалеко, немного вверх по улице. Они попросили рассказать им о будущих домах или дать нужные контакты. Но я же не мог признаться, что парень с кистью в руке – один из директоров фирмы, поэтому я сделал забавный голос и попросил их подождать, пока позову главного. Я быстро зашел в наш небольшой офис, привел себя в порядок, надел рубашку и галстук, затем вернулся и представился менеджером по продажам. Так я продал свою первую квартиру. Позднее мы с этой парой познакомились поближе, поскольку они были моими первыми клиентами, и мужчина сказал: «Знаете, когда я впервые пришел к вам на стройку, я там видел паренька, который был невероятно на вас похож. Он красил ваш офис»”.

Берлускони с большим оживлением пересказывает свой ответ озадаченному покупателю: “Я сказал ему, что, должно быть, он встретил моего двоюродного брата, который очень похож на меня, но не такой сообразительный. Так или иначе, но первая квартира была продана. Моим вторым клиентом стала мать моего друга Феделе Конфалоньери. Она пришла посмотреть, что мы строим”. Жестами и мимикой Берлускони изображает, как прогуливается с матерью Конфалоньери по пустой строительной площадке.

“Я устроил ей экскурсию по всему участку, показал, где будет находиться каждый из домов и где мы разобьем сад, шагами отмерил расстояние до места, где будут расположены внутренний дворик и гараж. Иными словами, показал ей все до последней мелочи. Ей понравилось все, кроме гаража. В конце концов она выкупила четыре квартиры, то есть целый этаж”.

В домах на улице Альчиати Берлускони продал около 100 квартир, это был успех. Он решил двигаться дальше. У него был деловой партнер Пьетро Канали и надежный источник кредитов банк Rasini, его бизнес-план оправдал себя. Он был готов покуситься на большее.

Берлускони построил четыре жилых дома, а в 1963 году взялся застроить целый городской квартал, создать небольшой “новый город” на 4–5 тысяч жителей. Его смелый план можно было осуществить на северной окраине Милана в городке Бругерио, расположенном по дороге к городу Монца, известному своей трассой “Формулы-1”. Для человека, которому не было и 30 лет, это был большой шаг наверх. В Берлускони уже видели стремительно восходящую звезду миланского рынка недвижимости, напористого и амбициозного молодого бизнесмена.

“Я задумался о более масштабном проекте. Мне хотелось, чтобы на стройплощадке был не только офис продаж, но и демонстрационная модель будущей квартиры. Мы планировали построить в четыре раза больше квартир, чем на Альчиати. Я мечтал создать что-то новое, разработать новые принципы городского планирования. Я вновь предложил Пьетро Канали стать моим компаньоном, и он согласился. Мы пригласили еще несколько акционеров и основали компанию Edilnord, а будущий жилой комплекс назвали «Центро Эдилнорд». По правде говоря, мне не очень нравилось название Edilnord, но мои старомодные партнеры на нем настаивали”. С итальянского языка Edilnord примерно переводится как “Северное строительство”.

Канали стал держателем миноритарного пакета акций, а банк Rasini вновь взялся помочь с финансированием. Однако основная часть капитала для первого объекта Edilnord поступила от швейцарского доверительного фонда, который был расположен в тихом и живописном городке Лугано. Тот же фонд предоставил часть средств для строительства домов на улице Альчиати. У проектов Edilnord был сложный состав акционеров, часто речь шла о запутанной сети из холдингов, владеющих акциями друг друга, а акционерами холдингов нередко выступали члены семьи Берлускони. Позднее, уже будучи миллиардером, Берлускони будет отбиваться от неприятных вопросов судебных следователей относительно швейцарского стартового капитала Edilnord. Он будет категорически настаивать на том, что никаких правонарушений не было.

Другая часть неудобных вопросов будет касаться того, как Берлускони получал от местных властей различные разрешения и лицензии для своих строительных проектов. Однажды он лично упомянет, что в то время Милан был в руках коррумпированных чиновников.

“Проект Edilnord дался мне тяжело, зато мы строились за пределами Милана. До этого я поклялся себе, что никогда больше не возьмусь ничего строить в Милане, потому что из-за политических и бюрократических сложностей моя работа превращалась в кошмар”.

Вспоминая те времена, Берлускони со смущением и неприязнью смотрит на свои руки. “Чтобы получить все разрешения для строительства дома в Милане, нужно было обойти множество инстанций. И как я тогда говорил, обходить их надо было с конвертом наличности в зубах. Платить приходилось за каждый шаг, будь то сооружение канализации, установка новых уличных знаков или светофоров. Этому не было ни конца ни края. После такого мне очень нравилось вести дела в Бругерио, там можно было найти честных людей”.

Однако впереди Берлускони ожидали другие трудности. Пока шло строительство домов в Бругерио, рухнул рынок недвижимости. В 1960-е годы итальянская экономика росла вовсе не поступательно и плавно – периоды расцвета сменялись застоями. В конце 1963 года строительный сектор вошел во временную стагнацию.

“Мы столкнулись с большими проблемами, едва запустив проект. Нам пришлось очень туго, – рассказывает Берлускони. – Мне с трудом удавалось продавать квартиры, а мои партнеры хотели остановить строительство”.

В 1964 году Берлускони пришлось повоевать с нетерпеливыми инвесторами.

“Мои компаньоны предложили заморозить проект, поскольку на рынке недвижимости был застой. Они говорили, что продолжать бессмысленно. Но я был молод, для меня это было важно. Я не хотел выбрасывать белый флаг, едва запустив свой второй проект, – признается Берлускони. – Я попросил их подождать три месяца. Я задумал продать весь квартал одному покупателю, и мне не терпелось попробовать это осуществить. Было невозможно продать квартиры по одной на розничном рынке, но крупный пенсионный фонд мог бы выкупить весь жилой комплекс и потом сдавать жилье семьям. Я хотел попробовать вариант с пенсионным фондом и вариант продажи нашего бизнеса. Мои партнеры согласились дать мне три месяца, и в случае моей неудачи они бы ликвидировали компанию”.

Берлускони явно с большим удовольствием рассказывает, как он выкрутился.

На момент получения ультиматума от компаньонов он уже знал, в какой фонд и к кому конкретно он обратится. Не так давно президентом одного корпоративного пенсионного фонда был избран управляющий миланского рекламного агентства Manzoni. Именно это агентство за два года до этого выдало Сильвио приз в размере 500 тысяч лир за его дипломную работу о договорном регулировании вопросов, касающихся рекламных блоков. Фирменная черта стиля Берлускони – разветвленная сеть друзей и знакомых, благодаря которым он решает свои проблемы.

“Я встретился с президентом пенсионного фонда в его офисе в Manzoni и поделился с ним своей идеей, – вспоминает Берлускони. – Я произвел на него хорошее впечатление, к тому же он принимал у меня устные экзамены перед защитой диплома, так что мы без труда нашли общий язык. Он подтвердил, что его пенсионный фонд покупает жилые дома, но только в Риме, а не в Милане. Я начал его уговаривать, упирая на то, что Милан стал престижным городом и что фонду было бы полезно перераспределить свои инвестиции. Он ответил, что это практически невозможно, что он совсем недавно стал президентом и пока его голос значит не так много, что совет директоров заседает в Риме и члены правления довольно тесно общаются с римскими застройщиками, что это жесткие люди и можно даже не пытаться их переубедить. Но я продолжил настаивать на своем. Я попросил его отправить одного из тех менеджеров в Милан, на мою стройку. Он пробормотал что-то про бесполезную трату времени, но в итоге сдался и свел меня с их генеральным директором. Тот парень и правда был очень несговорчивым, а еще он был просто огромного роста”.

Берлускони театрально съеживается и прикрывает голову рукой, как будто в страхе прячется от воображаемого гиганта.

“Его звали Додет. Он действительно приехал на мою строительную площадку, и ему все понравилось. Он похвалил нашу работу, но предупредил, что будет трудно уговорить членов правления инвестировать в недвижимость в Милане, а не в Риме. При этом Додет вел себя довольно агрессивно. Я умолял его привезти римских директоров на нашу стройку, и через неделю он передал мне, что они готовы приехать в Милан месяца через полтора. А затем мне сообщили, что делегация прибудет через три недели. Это был конец. Мне нужно было показать частично готовую строительную площадку. Мне кажется, я никогда в жизни не работал больше – те три недели я практически не спал”.

Берлускони привлек к работе знакомых архитекторов и приятелей из университета, всех своих строительных рабочих и, конечно же, родственников. Тети, дяди, двоюродные братья и сестры – помогали все. Работа кипела буквально днем и ночью, в три смены, круглые сутки.

“В течение тех трех недель никто из моих работников особо не спал, мы трудились в три смены по восемь часов, – Берлускони довольно улыбается. – Зато когда двенадцать членов правления фонда и тот великан Додет увидели нашу стройку, они не поверили своим глазам. Перед ними лежала огромная зеленая лужайка – для этого я купил у отцов-салезианцев целое футбольное поле. Мы вынули землю вместе с травой, словно это был искусственный газон, привезли на стройплощадку и просто посадили заново. Революционное решение по тем временам. Из Голландии мне привезли березы, а другие деревья и кустарники я взял в саду у друга, некоторые 12–13 метров высотой. Их мы высадили вдоль дорожек. Повсюду были расставлены горшки с цветами и проложены новые дорожки. Дома мы облицевали лучшей плиткой, а демонстрационные квартиры обставили мебелью и оформили в разных стилях: одну в классическом английском стиле, другую – в современном. Они были все разные, на любой вкус. Мебель мы одолжили у моих архитекторов, часть перевезли из дома родителей, часть – из тетиного дома. На кроватях в спальнях мы постелили простыни и разложили одеяла, в ванных комнатах повесили полотенца, в столовых расставили тарелки и стаканы – все, что душе угодно”.

Распаленный Берлускони руками описывает круги над головой. Когда он рассказывает о своей маленькой хитрости, о своей “магии Берлускони”, то в его голосе появляются заговорщические нотки.

“Я даже подговорил своего друга из Флоренции, настоящего барона из Флоренции, изобразить консьержа, – признается Берлускони. – Вроде такого, который встречает вас у дверей в элитных старомодных отелях. И наших гостей из Рима ждал швейцар в униформе и фуражке с козырьком. У входа на участок я разместил табличку, на которой была выгравирована надпись на латыни: «Сегодня мы будем развлекаться. Работать мы будем завтра. Добро пожаловать». Все было сделано безупречно, абсолютно безупречно”.

Берлускони нужна была та сделка. На кону стояли его карьера и будущее компании Edilnord. Было крайне важно произвести хорошее впечатление на суровых членов правления, которые столь неожиданно нагрянули на стройплощадку. Итак, выполняя настойчивую просьбу президента фонда, двенадцать директоров против своей воли прибыли из Рима в Милан. Экскурсия по объектам Edilnord началась с напитков и канапе, однако завоевать сердца гостей было не так просто. Берлускони помнит свой разговор с заместителем председателя совета, который был настроен враждебнее остальных. Заместитель прогуливался по террасе одного из домов и остановился, чтобы выкурить сигарету “Астор” – тогда эта марка была популярна у изысканной римской публики.

“Мы беседовали на террасе, которую я лично спроектировал, – вспоминает Берлускони. – Там был стол для пинг-понга, датчики движения и даже современная инфракрасная система отопления, которая позволяла людям сидеть на террасе хоть зимой. Заместитель председателя стоял и курил сигареты «Астор», зажигая каждую следующую сигарету об окурок предыдущей. Он подозвал меня к себе и спросил: «Как ты мог заметить, я люблю эти сигареты. А теперь скажи-ка мне, парень, сколько миль мне придется пройти до ближайшей табачной лавки, чтобы купить себе пачку?» И залился смехом. Он был просто беспощаден. Но я быстро нашелся: «Если вы посмотрите вот туда, – сказал я, показывая рукой вдаль, – то вот на том углу мы планируем построить бар, где также будут продаваться табачные изделия». Он как-то неодобрительно хмыкнул, но в итоге отстал от меня, потому что я вовремя ввернул довольно смешную шутку про Неаполь”.

Берлускони был артистом и шоуменом от природы, однако даже ему было непросто реализовать одну свою задумку: показать боссам из Рима, что местные жители очень заинтересованы будущими домами. Так Берлускони надеялся убедить скептически настроенных членов правления приобрести недостроенную недвижимость во время кризиса.

“Я перфекционист по жизни, – заявляет Берлускони с гордостью. – Мне было мало произвести хорошее впечатление на директоров, я хотел показать им, что у нас в Милане неплохой спрос на жилье. Мне нужна была толпа заинтересованных покупателей. Я обзвонил всю родню, начиная с мамы, и попросил всех прийти на стройку Edilnord на следующее утро посмотреть на наши квартиры. И мои родственники пришли. Много родственников. Они прохаживались по территории, восхищались демонстрационными квартирами и в какой-то момент все оказались на террасе, где я общался с тем неприятным заместителем председателя, что курил «Астор». Он повернулся ко мне и сказал: «Здесь что-то не так. Я как будто на похоронах или на свадьбе. Только что пришла симпатичная девушка, которая как будто бы лично знакома со всеми покупателями. Она со всеми целуется и обнимается, как будто это ее родственники»”.

Берлускони хохотал.

“Дальше притворяться было невозможно. Я попался, – признал Берлускони с улыбкой. – Пришла единственная кузина, которой я забыл позвонить. Другая кузина передала ей, что я устраиваю «семейную встречу» на строительной площадке Edilnord. И конечно же, та пришла и принялась целовать и обнимать родню”.

На лице Берлускони притворное огорчение.

“У меня не оставалось выбора. Пришлось рассказать заместителю председателя и остальным директорам, что я позвал своих родных. Естественно, я подчеркнул, что все они действительно хотели посмотреть на дома, и здесь я не врал. После экскурсии члены правления выглядели довольными, а некоторые даже похвалили наш проект. Однако через несколько дней президент пенсионного фонда рассказал мне, что один очень важный человек, некто сеньор Манкузо, по-прежнему против. Возможно, он так упорствовал, потому что в Риме у него было все схвачено и он хотел вести дела только со своими приятелями. Этот Манкузо мог сорвать мне сделку”.

Берлускони никогда бы не остановился перед последним препятствием, тем более когда он уже очаровал весь совет директоров (умолчим о том инциденте с “семейной встречей”). Его новый план не уступал сюжетам Агаты Кристи. Он являлся ярким примером того, насколько Берлускони настойчив, предан делу и амбициозен и как при помощи стратегии и тактики он может заключить любую сделку. Берлускони всегда верил, что может решить практически любую проблему, если встретится с противником лично и пустит в ход свое оружие – очарование, лесть, угодливость и подвешенный язык. Так он мог договориться о чем угодно.

“Первым делом я отправился в Рим и попросил своих друзей найти секретаршу Манкузо и узнать ее телефон. Потом я приехал в Рим, «случайно» с ней познакомился и покорил ее сердце. Можно даже сказать, что некоторое время я за ней ухаживал”.

Берлускони лукаво улыбается.

“Когда она поддалась моим чарам, я признался, что мне на самом деле нужно, и уговорил ее забронировать мне билет на поезд, которым ее босс ездил из Рима в Милан каждые две недели. В пять часов вечера поезд отправлялся из Рима и к полуночи прибывал в Милан. Я поручил секретарше достать мне билет на следующий поезд Манкузо и отзвониться мне. Она позвонила. На следующий день я сел на самолет до Рима и как раз успел на нужный поезд. В вагоне-ресторане я сел так, чтобы потом оказаться прямо перед Манкузо. Я заметил его еще издалека, и выглядел он сердитым, это я хорошо помню. Слегка испугавшись, я спрятался за свою газету Corriere della Sera, чтобы Манкузо меня не заметил. Через несколько минут после отправления поезда я опустил газету и изобразил удивление: «О, уважаемый сеньор, какое совпадение!» Он посмотрел на меня: «О, мой враг!» Так началась наша беседа. Сначала разговор не клеился, но ехали мы долго, целых семь часов, и судя по всему, мне удалось его очаровать и склонить на свою сторону. В Милан мы приехали лучшими друзьями. Он рассказал мне историю своей жизни, и мы обсудили все на свете, включая мой строительный проект. Теперь Манкузо всецело поддерживал сделку и впоследствии ревностно ее защищал. Вскоре после той поездки пенсионный фонд купил весь мой проект. Сделка состоялась”.

Берлускони изображает вздох облегчения, чтобы акцентировать последнюю фразу: “Фуф!”

Без везения миллионы не заработать. В 1968 году, когда дома Edilnord в Бругерио были практически достроены, рынок недвижимости ожил и все квартиры, купленные пенсионным фондом, были сданы в аренду. Авантюра Берлускони дала плоды. Его имя становилось узнаваемым. Однако он, как водится, хотел большего.

Берлускони вынашивал грандиозные планы и мечтал строить города-сады и спальные пригороды вокруг Милана. Он доказал, что способен реализовать строительный проект среднего размера и даже продать его крупному инвестору во время кризиса. Совсем неплохо для молодого человека, которому не было и тридцати лет. Неисправимый ловелас, он начал ухаживать за скромной девушкой из пригорода, Карлой Эльвирой даль Ольо. В 1965 году они поженились, а затем родили двоих детей: дочь Марину в 1966 году и сына Пьера Сильвио три года спустя. Дела у Берлускони шли в гору, и как истинный сын миланской буржуазии, он завел свою первую семью.

В 1968 году жилой комплекс “Центро Эдилнорд” был достроен, и Берлускони основал новую компанию, Edilnord Centri Residenziali Sas. Владельцем фирмы значилась Лидия Борзани, 31-летняя кузина Берлускони, дочь сестры его матери Розы. Компания, которой она владела только на бумаге, получала финансирование от различных итальянских и международных инвесторов, включая тот швейцарский доверительный фонд из Лугано. В документах Берлускони среди владельцев не значился. Он с самого начала создавал эту компанию для осуществления иного проекта и уже заключил другую сделку. Берлускони купил внушительный участок земли на восточной окраине Милана, недалеко от аэропорта Линате, за три миллиарда лир (около двух миллионов долларов по тогдашнему курсу). Именно на этом участке Берлускони реализовал свой следующий проект. Если раньше он был просто застройщиком, который возводил жилые комплексы в Милане и его пригородах, то теперь он стал инноватором. Он познакомил Италию с концепцией городов-спутников, родившейся в Северной Европе и стремительно набиравшей популярность в Великобритании, Нидерландах, Германии и Франции в конце 1960-х годов. Берлускони планировал построить небольшой спальный микрорайон на несколько тысяч человек и оборудовать все дома по последнему слову техники, в духе Берлускони. И на этот раз его компания должна была стать и застройщиком, и владельцем, и впоследствии эксплуататором зданий.

“Я хотел строить новые города, претворять свои мечты в жизнь, – заявляет Берлускони. – В 1968 году опять начался период благополучия, спрос на недвижимость вырос. Благодаря проекту Edilnord я уже знал, что сначала необходимо оформить разрешение на строительство всего объекта. А это должен был быть целый новый автономный город со своими школами и торговыми центрами, парками и садами, площадями, церквями и больницами. Я собирался применить самые современные методы городского планирования, которые предполагали обустройство большого количества зеленых зон, дорог, велосипедных и пешеходных дорожек. Нашей задачей было построить место, где молодая мама могла бы отправлять своих детей в школу без опаски, где люди могли бы жить, работать, покупать еду и вещи, молиться, ходить в спортклубы, на теннисные корты и в бассейны, где было бы абсолютно все, что нужно любой семье. Согласно моему замыслу, в Милано-Дуэ можно было жить, не покидая его”.

Строительство Милано-Дуэ (или Милана-2) потребовало огромных финансовых вложений, начиная с трех миллиардов лир, потраченных на покупку земли. Однако для Италии этот инновационный проект ознаменовал начало новой эпохи. В 1973 году была сдана первая очередь Милано-Дуэ, и имя Берлускони прогремело на всю страну. Отныне итальянцы знали его как человека, который построил ультрасовременный и роскошный город-сад для десяти тысяч миланцев. Через несколько лет он получил итальянский эквивалент рыцарского титула за вклад в процветание нации, за строительство Милано-Дуэ. О прежнем Сильвио можно было забыть. Миру явился Кавальере Берлускони. Титул прочно прирос к его имени, поскольку итальянцы очень любят титулы. Так, Джанни Аньелли, в прошлом плейбой, а затем глава автоконцерна Fiat, принадлежащего его семье, носил звание “некоронованного короля Италии”. За Аньелли также закрепилось прозвище Адвокат, поскольку он имел степень юриста. Берлускони же стали повсеместно называть Кавальере.

С коммерческой точки зрения Милано-Дуэ стал крайне выгодным проектом. Каждые выходные десятки семей приезжали в отдел продаж с вопросами и хотели взглянуть на самые современные дома Италии. Люди стояли в очереди, чтобы посмотреть квартиры, и Берлускони без труда распродал все готовое жилье. Он наживал состояние. Он богател.

Для завершения проекта оставалось решить проблему, которая одновременно касалась и политики, и финансов. Из-за особого зонирования территории вокруг Милана городок Милано-Дуэ оказался под воздушным коридором аэропорта Линате. В часы пик самолеты вылетали из аэропорта каждые 90 секунд, что известным образом сказывалось на стоимости квартир. Цены на жилье в Милано-Дуэ могли бы сами взлететь в небеса, если бы Берлускони удалось слегка скорректировать траекторию полета самолетов.

Берлускони невероятно повезло. Он познакомился с бизнесменом, который в прошлом был священником. Одни считали его провидцем, другие – мошенником. Как и Берлускони, этот священник попал в строительную индустрию и продавал мечты. Мечты и дома. Как и Берлускони, он умел очаровывать своих покупателей и крушить своих врагов.

На сцену выходит дон Луиджи Верзе.

Он был священником и обладал даром убеждения. Говорили, что дон Верзе был инициатором множества сделок и генератором множества идей в конце 1960-х и начале 1970-х, когда он сотрудничал с Берлускони, он практически был местной легендой. Он говорил от лица Бога, однако свои сделки с недвижимостью тоже любил. Два бизнесмена моментально нашли общий язык. Люди видели в доне Верзе щедрого филантропа, который строил больницы. Оппоненты считали его вероломным кардиналом Ришелье, коварным и влиятельным человеком, эго которого разрослось до размеров кафедрального собора.

В начале 1970-х дон Верзе намеревался построить инновационную некоммерческую больницу рядом с Милано-Дуэ и уже приобрел 4,5 гектара земли рядом с теми 72 гектарами, что Берлускони купил под свой город. Дон Верзе собирался назвать больницу “Сан-Рафаэль” в честь покровителя здоровья и медицины архангела Рафаила.

В первый же день знакомства Берлускони и дон Верзе поняли, что их объединяет общая задача: над их жилыми домами и госпиталем не должны летать самолеты. Обсудив ситуацию, они пришли к единому мнению, и компания Edilnord присоединилась к проекту “Сан-Рафаэль”. Через некоторое время Министерство транспорта Италии получило петицию с просьбой переместить воздушные коридоры Линате, подписанную пациентами Сан-Рафаэль и жителями Милано-Дуэ. Берлускони и дон Верзе неоднократно ездили в Рим, где встречались с представителями Управления гражданской авиации, ВВС Италии и авиакомпании Alitalia. В Милане они много общались с городскими и областными чиновниками, губернатором региона, с сотрудниками органов здравоохранения и городского планирования. Они объединили свои силы, чтобы пролоббировать нужное им решение, и в конце концов добились своего. 30 августа 1973 года правительство выпустило директиву, которая предписывала, что новые траектории полетов не должны проходить над землей Берлускони и дона Верзе.

Берлускони помнит, как они с доном Верзе встретились и как сразу пришли к взаимопониманию.

“Мы познакомились, потому что я искал человека, который был готов построить больницу рядом с Милано-Дуэ, – объясняет Берлускони. – Мы друг другу понравились и стали друзьями. Вместе нам удалось многое сделать для больницы, например установить систему очистки воды. За долгие годы мы сделали много вещей и всегда оставались друзьями”.

Внезапно Берлускони помрачнел.

“Мы много лет работали над одним проектом, однако из-за смерти дона Верзе завершить его не получилось. Мы собирались открыть исследовательский центр, где ученые должны были придумать, как жить до 120 лет и при этом с хорошим качеством жизни. Мы все спланировали. Мы купили землю под Вероной и запустили проект. Мы привлекли к работе лучших геронтологов, самых известных и самых талантливых. И тут дон Верзе умер”.

В 1973 году, когда дон Верзе был еще жив, империя недвижимости Берлускони росла и крепла не по дням, а по часам. В апреле того года он убедил своего друга детства Феделе Конфалоньери начать работать на него. Конфалоньери держал небольшую текстильную компанию, и дела его шли не очень хорошо, поэтому он согласился скооперироваться со старым приятелем. Ближайший единомышленник Берлускони вернулся домой.

Берлускони стал известным на всю страну застройщиком, строительным магнатом. Архитекторы и городские планировщики осыпали его похвалами за Милано-Дуэ. Однако и споров вокруг проекта было немало. К изменению воздушных коридоров Линате не очень хорошо отнеслись в местном городском совете, и жители соседнего города Сеграте тоже были не в большом восторге. Обвинения во взяточничестве и ненадлежащем лоббировании своих интересов будут преследовать Берлускони в течение многих лет.

“Я не давал взятки, – твердо стоит на своем Сильвио Берлускони. – Я потратил очень много сил, чтобы получить все разрешения. Я непрестанно беседовал и спорил с представителями городского совета Сеграте. Я много встречался с местными жителями. На меня даже как-то напали участники митинга, которые выступали против моего проекта. Но я не дал ни одной взятки”.

Со взятками или без, но благодаря Милано-Дуэ Берлускони стал настоящим богачом. Его дела шли неплохо и в 1960-х годах, но в 1973 году он заработал целое состояние на продаже квартир первой очереди Милано-Дуэ. С того момента он зажил красивой жизнью богатых и знаменитых. В 1973 году адвокат Чезаре Превити, еще один друг Берлускони с сомнительной репутацией, помог ему приобрести роскошную 70-комнатную виллу Сан-Мартино в деревне Аркоре. Берлускони становился видным человеком, итальянским Дональдом Трампом, немного экстравагантным, но это было неотъемлемой частью его личности.

В 1974 году Берлускони переехал на виллу Сан-Мартино, прекрасно обставленный особняк, щедро украшенный произведениями искусства. Дом он зарегистрировал на имя специальной компании, на которую было записано немало других домов. К тому моменту Берлускони уже помогали его друг детства Феделе Конфалоньери и его младший брат Паоло, который взял на себя часть административных функций в Милано-Дуэ, а затем подключился к проекту по строительству Милано-Трэ, а также занимался несколькими торговыми центрами и офисными зданиями.

По словам Конфалоньери, Берлускони заскучал. Он не мог спокойно сидеть на одном месте, постоянно жаждал чего-то нового и начал расширять свои инвестиционные горизонты. Он стал владельцем театра “Манзони”, расположенного в центре Милана, и купил долю в национальной газете, редактором которой был легендарный итальянский журналист – ироничный Индро Монтанелли. Берлускони основал несколько компаний, чтобы осуществить очередные проекты в сфере недвижимости.

Из специалиста по переговорам и сделкам он превратился в короля недвижимости, итальянского Дональда Трампа. Однако приобретенные деньги и слава не доставляли ему радости. Берлускони искал новую труднодостижимую цель и нашел ее. Он взялся создать внутреннюю систему видеонаблюдения для жителей Милано-Дуэ.

“С этого началась моя телевизионная империя, – говорит Берлускони. – Сначала мы организовали автономную систему видеонаблюдения, которая позволяла родителям, не выходя из дома, присматривать за детьми. При помощи телевизора можно было следить, что дети делают в школе, на игровой площадке или в бассейне. Мы даже транслировали мессы из местной церкви. Людям это очень нравилось. И мне тоже. Я окунулся в индустрию телевещания, разобрался с тем, как работают студии, какое нужно оборудование, и стал присматриваться к рынку местного телевидения, изучать перспективы его развития”.

Итальянское телевидение было государственным, однако в 1974 году Конституционный суд Италии вынес историческое решение по противоречивому судебному делу о небольшом кабельном телеканале городка Бьелла. Город располагался в регионе Пьемонт и был известен производством текстиля. Суд разрешил каналу продолжить вещание независимо от государства – этот случай всколыхнул всю страну. Не стоит забывать, что даже в 1970-е итальянские телеканалы находились под контролем огромной государственной телекорпорации RAI.

“Берлускони пристально следил за ходом судебного разбирательства, – вспоминает Феделе Конфалоньери, – и впервые в истории все выглядело так, будто государство можно было лишить монополии на телевещание. Интуиция не подвела Берлускони: он моментально увидел возможность открыть новый бизнес. Он использовал внутреннюю кабельную сеть Милано-Дуэ и частоту небольшого телеканала, купленную им в 1978 году. В результате появился местный коммерческий телеканал Telemilano 58. Вы даже не можете себе представить, как революционно это было тогда. Законодательство все еще запрещало частным каналам вещать в прямом эфире или выпускать новостные передачи. Однако к 1979 году Берлускони был готов объявить войну государственному телевидению, что подразумевало и политическую борьбу. На это мог пойти только очень смелый человек – смелый, но безумный”.

Планы Берлускони были традиционно амбициозны. На этот раз он собирался переиграть всю государственную систему.

“У нас в Италии, как и везде в Европе, существовало только государственное телевидение, – рассказывает Берлускони. – Правительство обладало монополией, и никто никогда даже не думал это изменить. Что еще хуже, телеканалы контролировались политическими партиями, каждый сотрудник любого канала обязательно был братом, кузеном, родственником или близким другом какого-нибудь политика. Казалось невозможным покорить Эверест, то есть потеснить государственную вещательную компанию. Думаю, последующие события можно было назвать битвой титанов”.

Битва действительно получилась эпохальной и весьма неоднозначной, а Берлускони тем временем заработал миллиарды. Он фанатично скупал небольшие телеканалы по всей стране. После покупки достаточного количества каналов он был готов сделать следующий шаг – отнять у государства монополию на телевидение и превратиться из короля недвижимости в медиамагната.

В процессе он создал первую крупную сеть коммерческого телевидения в Европе.

Глава 3

Медиамагнат

Пока мы не запустили свою телесеть, в Италии, как и во многих других европейских странах, существовало только государственное телевидение, – рассказывает Сильвио Берлускони, сидя на шикарном диване в великолепной барочной гостиной виллы Сан-Мартино. – В полночь телевещание прекращалось, а по утрам домохозяйкам было совершенно нечего посмотреть. Скучные были времена”.

Он намеревался сыграть на том судебном деле 1976 года, когда Конституционный суд Италии позволил частной коммерческой телестанции транслировать свои передачи. В те времена телевидение было по большей части черно-белым. Итальянская экономика активно развивалась только последние десять лет, страна находилась в процессе индустриализации. До появления цветного телевидения оставалось еще несколько лет. Существующие каналы показывали преимущественно образовательные передачи, консервативные и назидательные. Одна известная программа компании RAI называлась “Никогда не поздно”. Ее ведущий, учитель начальной школы Альберто Манци, учил зрителей читать и писать. Многие рабочие из аграрных районов страны, которые приезжали в города на заработки, были неграмотными. Такие телепередачи выполняли социальную функцию и помогали большому количеству необразованных людей. Италия все еще оставалась страной рабочих и их господ-феодалов. Как и по всей Европе, здесь набирал популярность еврокоммунизм. Кремль финансировал Итальянскую коммунистическую партию, в то время как американское ЦРУ, в противовес Советам, тайно помогало Христианско-демократической партии Италии. В стране орудовали “Красные бригады”, леворадикальные вооруженные образования, которые были итальянским аналогом немецких террористических группировок Баадера – Майнхоф и французской организации “Прямое действие”.

Католическая церковь активно участвовала в политической жизни страны. Ватикан боролся против легализации разводов, пропагандировал семейные ценности, сотрудничал с христианскими демократами и постоянно вмешивался в дела государства, словно церковь была отдельной политической партией. Целомудренное черно-белое телевидение как нельзя лучше вписывалось в христианскую мораль, которая во главу всего ставила семью. Итальянцы – натуры страстные, они любят покутить и часто ведут себя шумно и вызывающе. Однако их верховные владыки из Рима предпочитали умеренность во всем, а именно они контролировали итальянского телемонополиста RAI.

В полночь телевещание прекращалось и по всем каналам начинала звучать увертюра из оперы “Вильгельм Телль” Россини, после этого на экране на всю ночь замирала испытательная таблица RAI. Изредка можно было услышать шум помех или пронзительный звуковой сигнал, который напоминал сонным зрителям, что пора выключить телевизор.

Телевидение практически всех европейских стран было таким же пресным и консервативным. Только в Великобритании и Люксембурге некоторые коммерческие каналы пытались конкурировать с государственными.

В 1970-е годы европейцы считали телевидение коммунальной услугой, такой, как, например, водо– и энергоснабжение или стационарная телефонная сеть. В Италии, Франции и Германии оно входило в стандартный пакет товаров и услуг, который от имени государства формировали компании, подконтрольные правительству. Телевидение, в частности ежедневные вечерние новости, служило ораторской трибуной для правящих политиков.

Все это означало, что в итальянской телеиндустрии практически не было рекламы. Не существовало коротких 30–60-секундных видеороликов, и рекламу показывали раз в день. Сейчас это кажется необычным. Около девяти часов вечера Rai Uno, главный телеканал Италии, показывал рекламный блок “Карусель”, который длился около 12 минут и состоял из 2–3 роликов, где играли известные актеры и певцы. Знаменитости представляли продукт и рассказывали о его достоинствах – достаточно примитивная форма рекламы. Например, всем надолго запомнилась реклама ликера “Чинар” со вкусом артишоков. Актер сидел за столиком на улице у переполненного бара и расхваливал тонизирующие свойства ликера, а затем заказывал свой любимый аперитив, то есть название напитка упоминалось только один раз. Вот и весь ролик.

“Реклама на государственных каналах не увеличивала продажи рекламируемых продуктов. А все потому, что ролики часто были безликими и скучными, а название бренда показывалось всего один-два раза. Тогда мы говорили, что смотреть ту рекламу было как писать в штаны, – невозмутимо заявляет Берлускони. – Жить вроде как стало приятнее, но никто ничего не заметил”.

Сильвио Берлускони, отец коммерческого телевидения Италии, никогда не пытался скрыть свое презрение к государственным каналам.

В 1977 году эфир кабельного телеканала в Милано-Дуэ был заполнен музыкальными конкурсами и телевикторинами. Берлускони решил расширить территорию охвата своего канала, для чего купил местную ТВ-частоту и установил антенну на крыше миланского небоскреба Пирелли. Его канал, получивший название Telemilano 58, начал вещать на весь город и пригороды.

В 1978 году, когда Берлускони запустил Telemilano 58, его старшей дочери Марине было 12 лет. Она помнит, как в восемь часов вечера села смотреть мультфильм “Бетти Буп”, которым открывался эфир нового канала. Вместе с ней мультик смотрел ее девятилетний брат Пьер Сильвио по прозвищу Дуди.

“Мы с братом сидели на диване в гостиной на вилле в Аркоре, – рассказывает Марина. – Отец был на деловом ужине, поэтому «Бетти Буп» мы смотрели вдвоем. Помню, он звонил нам раз тридцать. Перезванивал каждые пять минут, чтобы удостовериться, что мы сидим на диване и смотрим мультик, и каждый раз задавал нам очередной вопрос: не прерывается ли сигнал, какого качества картинка, хороший ли звук. Он очень волновался. Он действительно верил, что совершает прорыв, и весь вечер очень нервничал”.

Марина помнит, как ее отец самостоятельно изучал рынок, опрашивая близких родственников и друзей.

“Когда Сильвио Берлускони только окунулся в мир телевидения, он не доверял ни маркетинговым агентствам, ни различным исследованиям рынка. Программу канала он обсуждал с нами, со своими детьми. Он интересовался, что нам нравится, общался с друзьями и семьей, расспрашивал всех вокруг”.

Марина вспомнила что-то еще и усмехнулась.

“Что мне особенно запомнилось, – она уже смеется в полный голос, – отец был, наверное, единственным родителем, который был счастлив, когда его дети сидели перед телевизором! Возвращаясь домой по вечерам, обычно около восьми часов, он надеялся, что мы смотрим телевизор. Он даже уговорил маму разрешить нам ужинать перед экраном. На нас он проводил свои исследования, расспрашивал, какие каналы мы смотрели и какие программы”.

Берлускони не доверял системе. Так часто поступают люди, которые всего добились сами, начав с нуля, которые создали целые новые отрасли и возглавили их. Он игнорировал мнение своих ближайших советников и консультантов. Берлускони любил все делать по-своему. Эффектно и с размахом.

В 1979 году он переманил к себе известного ведущего RAI Майка Бонджорно и сделал его звездой своего нового канала. Родившийся в Америке весельчак с забавным именем вел телевикторины со знаменитостями, что увеличивало зрительскую аудиторию Telemilano 58. Напористый и амбициозный Берлускони стал надоедать телемонополисту из Рима, поскольку был твердо намерен поколебать позиции государственного ТВ и вывести частные телеканалы на рынок. С самого начала он вел дела жестко и уверенно. Исход их противостояния решался в битве за деньги рекламодателей.

“После запуска Telemilano 58 мы начали искать местных рекламодателей, – вспоминает Берлускони. – Мы предлагали потенциальным клиентам совершенно новые схемы сотрудничества, компания RAI работала иначе. Без знакомств и связей нельзя было купить эфирное время государственного канала и показывать свою рекламу. Лишь несколько компаний имело доступ к RAI, и чтобы попасть в особый список, нужны были связи, главным образом политические”.

Берлускони садится на край дивана и делает заговорщическое лицо.

“Во главе рекламного комитета RAI, который назывался Sipra, стоял один полковник. Его звали Джованни Фьоре. Он единолично принимал все решения по рекламе. Мой друг как-то встретился с ним, чтобы купить эфирное время в вечерней «Карусели». Фьоре велел ему вернуться через месяц. Когда мой друг вернулся в назначенное время, Фьоре заявил: «Я прошу прощенья, но мы собрали о вас некоторую информацию, и похоже, вы не добропорядочный католик». Мой друг попросил разъяснений. Не моргнув глазом, Фьоре сказал, что со слов его информаторов, указанный бизнесмен не посещает воскресные церковные мессы. Мой друг подождал еще месяц и вновь пришел к Фьоре. На этот раз Фьоре заявил: «Да, могу подтвердить, что вы действительно ходили на мессы, но, кажется, ни разу не причастились». После этого мой друг еще раз сходил в церковь, съел облатку и, наконец, смог купить 15 показов своей рекламы в «Карусели» на RAI”.

Берлускони всем своим видом показывает, что сказал достаточно. Однако на этом его претензии к RAI не исчерпаны.

“RAI, как и любая европейская государственная вещательная компания, – продолжает Берлускони, – считалась собственностью политиков. В телеиндустрию могли попасть только друзья журналистов, приятели политиков и бизнесмены, которые с этими политиками тесно общались”.

В Милане открытие первого коммерческого канала в 1979 году стало настоящим событием, и Берлускони начал скупать телестанции по всей Италии. Он не собирался играть по правилам системы. Он собирался установить свои правила и сделать все по-своему.

“Когда суд вынес то решение, интуиция Берлускони подсказала ему, что государственную монополию на телевещание можно пошатнуть, – вспоминает Феделе Конфалоньери. – Он верил, что либерализация рынка несет уникальные бизнес-возможности. Однако в 1979 году, когда Берлускони задумал потягаться с RAI, кардинально что-либо изменить мог только очень и очень смелый человек. Он понимал, что демонополизация ТВ дает ему шансы достичь определенного успеха в отдельных регионах, однако этого было недостаточно, чтобы построить по-настоящему крупный бизнес и получать высокие доходы. Тогда Берлускони объединил несколько региональных телестанций. Закон запрещал частным телеканалам вещать в прямом эфире и делать выпуски новостей, однако показывать предварительно записанные передачи разрешалось. Берлускони предстояло решить, как заработать на рекламе, имея в распоряжении только небольшие региональные каналы, где эфирное время стоило недорого”.

Для получения заветных рекламных доходов Берлускони необходимо было выйти на общенациональный уровень, поэтому он унифицировал программу передач на своих региональных каналах. Со стороны казалось, что он действительно создал единую национальную телесеть.

Записи с мыльными операми и телепередачами своевременно доставлялись на местные телеканалы и везде транслировались одновременно. Для перевозки записей приходилось использовать мотоциклы, грузовики, поезда, а иногда даже частные самолеты. Так Берлускони удавалось синхронизировать эфир всех своих каналов, чтобы казалось, будто его телесеть действительно охватывает всю Италию. Зрители с противоположных концов страны как будто бы смотрели один и тот же телеканал, хотя на самом деле региональные каналы просто показывали одни и те же программы.

“Мы заранее записывали передачи и развозили пленки на местные каналы, и все выглядело так, будто мы создали национальную телесеть. Отныне мы могли предлагать эфирное время таким крупным рекламодателям, как Coca-Cola, – рассказывает Берлускони. – Я собирался покуситься на часть тех огромных денег, что крутились в итальянском рекламном бизнесе, и ради этого мне пришлось изобрести искусственный прямой эфир. Мы записывали передачи так, будто они шли в прямом эфире, и когда региональные телестанции одновременно проигрывали наши пленки, зрители верили, что смотрят прямую трансляцию”.

Имитация прямого эфира и синхронизированное вещание позволили Берлускони делать выгодные предложения рекламным агентствам. Однако те не спешили соглашаться, поскольку привыкли играть по своим правилам и самостоятельно командовать парадом. Условия Берлускони их не устраивали. Тогда ему вновь пришлось изменить правила игры. В 1979 году он основал компанию Rete Italia и начал скупать телевизионные права на голливудские блокбастеры, мыльные оперы, телеигры и комедии. Берлускони приобретал развлекательный контент, при помощи которого планировал воевать с RAI. Затем он создал собственное рекламное агентство Publitalia и в услугах других подобных агентств больше не нуждался. Отныне он общался напрямую с рекламодателями. И ему было что предложить своим клиентам. Эфир каналов Берлускони был заполнен интересными передачами и фильмами, а его команда умела снимать современные рекламные ролики.

“Рекламные агентства обычно снимали с клиентов баснословные суммы, а телеканалам перепадали жалкие гроши, – вспоминает Берлускони. – Все было в руках этих агентств, и я решил перевернуть схему с ног на голову. Сделать это было довольно сложно, и сначала дела шли медленно. По-настоящему мы развернулись только года через три. Новым клиентам я предлагал стартовые пакеты услуг. Например, крупные компании могли воспользоваться пакетом «Коммерческие риски». Все риски мы брали на себя, клиент получал скидку 80 %, а мы давали обязательство вернуть деньги, если после запуска рекламы на наших каналах продажи клиента не увеличивались”.

Телесеть Берлускони охватывала всю страну. При помощи рейтинга Нильсена можно было подсчитать количество зрителей, были инструменты и для оценки прочих рыночных показателей. Агентство Берлускони предоставляло рекламодателям комплексные услуги, начиная с производства рекламных роликов и заканчивая выбором самого удачного времени для их показа. Берлускони совершил тройную революцию на рынке рекламы: развернул национальное телевещание, начал подбирать время для показа роликов и кардинально изменил характер и стиль телеконтента. Прошли времена черно-белой рекламы и видеороликов с известными актерами. В моду вошел стиль Мэдисон-авеню, и новая итальянская реклама стала походить на американскую – эффектную и напористую, полную красивых женщин, фанфар и мишуры. Берлускони работал с крупнейшими брендами и снимал для них броские и убедительные рекламные ролики. Итальянцы были в восторге.

Берлускони знал, что делает. Певец с круизных лайнеров покорил сферу недвижимости, а затем органично и успешно влился в мир шоу-бизнеса и телевидения. Он хорошо понимал вкусы своих зрителей, хотя порой речь шла скорее об отсутствии вкуса. В 1979 году он отправил в Голливуд своих бывших одноклассников и ветеранов проекта Милано-Дуэ – покупать права на американские фильмы. Берлускони боролся с RAI за право транслировать футбольные матчи в прямом эфире, и ему даже удалось опередить RAI в гонке за популярный телесериал “Даллас”, а главным спонсором показа стала Coca-Cola. Позднее на его телеканалах также шли сериалы “Династия” и “Дерзкие и красивые”, а субботними вечерами зрителям предлагалось претенциозное телешоу с полуобнаженными артистками варьете и доступным рабочему классу юмором. Это работало.

К 1979 году в ведении Берлускони было несколько региональных телестанций, которые он зарегистрировал под новой торговой маркой, которая станет самым дорогим его брендом: Canale 5, то есть “Пятый канал”. Довольно скоро на всех телеканалах Берлускони в углу экрана появился небольшой логотип Canale 5, который также сопровождал все новые эпизоды популярных сериалов. В будущем Берлускони будет использовать этот логотип во всех своих проектах и компаниях. Основой для логотипа, изображавшего змея, поедающего цветок, послужил герб миланского аристократического рода Висконти, известного с XI века. Схожий сюжет присутствовал на гербе Милана и даже на значке Alfa Romeo, который украшал решетку каждого автомобиля концерна. Змей станет символом медиаимперии Берлускони.

В конце 1970-х он основал новую семейную холдинговую компанию Fininvest, которая занималась всеми его проектами в сфере телевидения. Главными компаньонами Берлускони по-прежнему оставались его друзья Феделе Конфалоньери и Марчелло Дель Утри. С Конфалоньери Берлускони встретился в салезианской школе в возрасте 12 лет, и с тех пор они практически постоянно работали вместе. Дель Утри учился вместе с Берлускони в университете, а в 1980-е управлял его новым семейным рекламным агентством Publitalia’80, которое переняло эстафету от Rete Italia. Однако мечта Берлускони о национальной телесети стала реальностью благодаря еще одному человеку. В наши дни он больше известен как бессменный вице-президент футбольного клуба “Милан”, однако тогда он был мелким предпринимателем из Брианцы, сельского района Ломбардии. Он занимался поставками оборудования для телевещания, а также строительством и обслуживанием телевизионных передатчиков и ретрансляторов. Его главным клиентом была небольшая телекомпания TeleMontecarlo из Монако. Человека, который реализовал мечту Берлускони, звали Адриано Галлиани.

“Я впервые встретился с Галлиани прямо здесь, в этой комнате, в ноябре 1979 года, – Берлускони поудобнее усаживается на диване. – Его компания называлась Elettronica Industriale и поставляла промышленное оборудование. Он приехал, чтобы предложить мне свои услуги. Мне кажется, что мы сошлись характерами и быстро стали понимать друг друга с полуслова. Адриано Галлиани был настоящим бизнесменом и брианцем, незаурядным и очень талантливым. Мы точно были на одной волне”.

Галлиани, общительный лысый мужчина в изысканном синем костюме и желтом галстуке, рассказывает мне об их первой встрече с Берлускони, которая состоялась во второй половине дня в четверг 1 ноября 1979 года, то есть в День всех святых. На улице было холодно и мрачно, вдоль дороги к вилле Сан-Мартино плотной стеной висел туман.

“Тот день навсегда отпечатался в моей памяти, – признается Галлиани. – Я поставлял высоковольтную аппаратуру для TeleMilano, и однажды Берлускони предложил мне встретиться на его вилле в Аркоре. Хотя он был моим клиентом и я что-то читал о нем, лично мы не были знакомы. Я не знал, чего он хочет. Феделе Конфалоньери тоже присутствовал при разговоре. Накануне я вернулся из Токио, где проходила конференция по электронике, и еще не приспособился к местному времени. Берлускони предложил мне сесть и тут же напрямую спросил, могу ли я построить систему телевизионного вещания для трех национальных каналов. Согласно его логике, раз у RAI было три канала, а он хотел конкурировать с RAI, то и ему нужно было действовать с тем же размахом. Я заверил Берлускони, что могу создать такую систему, и он моментально заявил, что хочет купить 50 % моей компании. Он был готов заплатить любую сумму. Я смотрел на него с минуту, а затем почему-то назвал цену в миллиард лир. «Отлично!» – сказал он. Сделка состоялась. Мы пожали друг другу руки, и я уехал. Так и началось мое приключение. Вскоре после этого мы запустили первый национальный коммерческий канал Canale 5”.

На самом деле Галлиани не строил три канала с нуля. Два из них Берлускони купил, а Галлиани их расширил. Однако именно он сыграл ключевую роль в создании национальной телесети Берлускони. В 1982 году издательская группа Rusconi, которая без особого успеха издавала журналы в Милане, продала Берлускони канал Italia 1, его второй канал. Берлускони, как обычно, не собирался останавливаться на достигнутом. Следующим он купил канал Rete 4. Канал ему за бесценок отдало легендарное издательство Mondadori, которое нуждалось в деньгах, а конкурировать со спецэффектами помпезного Canale 5 им было не под силу. Старомодные миланские издатели умели выпускать бестселлеры, но совершенно не знали, что делать с коммерческими телеканалами. Поэтому они их продавали. А Берлускони покупал.

Не прошло и пяти лет с их первой встречи, как Галлиани претворил мечту Берлускони в жизнь. Осенью 1984 года Берлускони стал гордым владельцем трех национальных каналов – столько же было у RAI. Флагманом молодой телеимперии считался Canale 5, однако вульгарная смесь из комедий, полуобнаженных танцовщиц и мыльных опер делала свое дело – каналы Italia 1 и Rete 4 улучшали свои позиции на рынке.

В 1980 году телеканалы Берлускони смотрело 13 % итальянцев, а государственные каналы RAI – более 80 %. За два года количество зрителей RAI упало до 63 %. К 1984 году предпочтения аудитории разделялись практически поровну, вдобавок Берлускони мог похвастаться тем, что его каналы вещали на всю страну. Доходы от рекламы взлетели к небесам, Publitalia преуспевала. В начале 1980-х годов Берлускони каждый последующий год зарабатывал на рекламе на 48 % больше, чем в предыдущий. С 1980 по 1984-й эта сумма выросла с 6 миллионов евро до 455 миллионов. За следующие 4 года эта сумма удвоилась.

К середине 1980-х в Италии, Америке, Великобритании и большинстве стран Западной Европы значительно улучшился уровень жизни. Развивалась культура потребления – люди охотно покупали мечту, которую им навязывала телереклама. Берлускони продавал альтернативную реальность, образ жизни богачей из “Далласа”, которые жили среди роскоши и китча и наслаждались обществом красивых женщин. Он заработал целое состояние. Реклама, рассчитанная на широкого потребителя, появилась как раз тогда, когда подросшее поколение “беби-бумеров” разбогатело и стало готово платить за товары, рекламируемые на Canale 5, Italia 1 и Rete 4. Берлускони предлагал красочную альтернативу итальянскому государственному телевидению, а в это время в Великобритании коммерческие телесети London Weekend Television и ITV пытались пошатнуть позиции BBC.

В 1984 году Берлускони все еще не был вхож в круги итальянской элиты и считался авантюристом-одиночкой, хотя уже заработал репутацию влиятельного бизнесмена. Коммерческим каналам запрещалось вещать в прямом эфире и выпускать новости, однако Берлускони удалось потеснить государственного монополиста RAI и отвоевать себе долю рынка. С юридической точки зрения Берлускони закон не нарушал. Однако он шел в обход закона, который наделял RAI исключительным правом на национальное телевещание.

Берлускони сделал вклад в итальянскую культуру, подарив стране цветное телевидение. Миллионы итальянцев увидели на экранах всю палитру пастельных оттенков и узнали о технологии цветного кино “Техниколор”. Берлускони скопировал стиль американской рекламы и привез его в Италию, привыкшую к пресному и целомудренному государственному телевидению. Он навлек на себя гнев утонченных интеллектуалов и любителей “радикального шика”, поскольку неустанно скупал права на развлекательные фильмы. Он создал моду на телевикторины. Классическим примером телевикторины считалась игра “Колесо Фортуны”, которую Майк Бонджорно создал на основе аналогичной американской передачи Мерва Гриффина. Итальянцы жаждали зрелищ, а Берлускони каждый день дарил им праздник – красивых девушек, музыку, песни и танцы.

Конфалоньери признает, что некоторые ранние передачи Берлускони были сделаны немного топорно, зато в том бледном и скучном мире это выглядело неординарно и прогрессивно.

“Вы должны понять, что тогда все было иначе, – поясняет Конфалоньери. – До 1980-х итальянская экономика была на спаде, итальянцы жили бедно и аскетично, террористы из «Красных бригад» держали страну в страхе, большое влияние на общество оказывала Итальянская коммунистическая партия. В таком контексте Сильвио Берлускони выглядел революционером. Он запустил коммерческое телевидение, то есть объявил войну RAI и пошел против господствующей культуры и идеологии правящих элит. Он предлагал альтернативный образ жизни, что само по себе было политическим шагом”.

Конфалоньери считает, что именно тогда началась политическая карьера Берлускони. Его эпатажное и неприкрыто коммерческое телевидение покоряло Италию и бросало вызов консервативному христианско-демократическому мировоззрению.

“Телевидение Берлускони воспевало потребительство. Это было телевидение ярких и эффектных рекламных роликов. Телевидение жизнеутверждающее, праздничное и проамериканское, пропитанное неуемным и напористым американским оптимизмом. Это была полная противоположность мрачной идеологии того времени, при всем моем уважении к коммунистам и католикам. Иными словами, революция началась именно с телевидения, не только культурная, но и настоящая политическая революция”.

Далеко не все были согласны с мнением Конфалоньери. Снобы из итальянской деловой и финансовой элиты продолжали считать Берлускони карьеристом, выскочкой и чужаком. Да, он стал миллиардером и медиамагнатом, но его родители не принадлежали к состоятельному классу. Берлускони был объектом насмешек со стороны уважаемых миланских семей, ему отказывали в такте и вкусе.

Однако в 1984 году Берлускони поддерживал близкие отношения с одним очень влиятельным представителем итальянской элиты – социалистом Беттино Кракси, свежеизбранным премьер-министром Италии. Они с Берлускони достаточно тесно общались.

Широкоплечий и лысый Кракси носил очки. Он был упрям и уверенно председательствовал в несговорчивом правительстве, которое состояло из пяти коалиций – отсюда название Pentapartito. Кракси был социалистом, который поддерживал бизнес-инициативы, в этом он на десять лет опередил Тони Блэра, будущего премьер-министра Великобритании.

Некоторое время Берлускони и новый премьер-министр были довольно хорошими друзьями. Берлускони считался чем-то вроде спонсора или мецената Кракси, и члены их семей также очень много общались. Летом 1984 года премьер-министр стал крестным отцом внебрачной дочери Берлускони Барбары, которую ему в Швейцарии родила его пассия, актриса Вероника Ларио. Когда Берлускони развелся с первой женой и женился на Ларио, ведущим на его свадьбе был Паоло Пилитери, муж сестры Кракси, который долгое время являлся мэром Милана. Свадьбу сыграли в здании городского совета Милана. Шафером Берлускони был сам Кракси, а его жена Анна стала подружкой невесты.

В 1983 году Кракси сел в кресло премьер-министра, уже будучи на ножах с коммунистами из-за того, что собирался поддержать частный бизнес и тем самым создать высокую конкуренцию государству, которое контролировало бóльшую часть итальянской экономики. К тому моменту у Берлускони было немало коммерческих интересов, которые сильно зависели от политики правительства, например от законов о телевещании. Когда настало время защищать и продвигать эти интересы, его дружба с Кракси оказала решающее действие.

Берлускони нужна была помощь. За ним тянулась дурная слава человека, который завез в Италию низкосортные американские комедии и мыльные оперы, за что над ним посмеивалась итальянская интеллигенция. Против него также было настроено немало политиков и общественных деятелей. Государственная вещательная компания и конкурирующие с Берлускони издательства опасались, что его телеканалы отнимут у них слишком много рекламных денег. Однако, что хуже всего, его враги постоянно твердили, что Берлускони развернул свою национальную телесеть незаконно и что право на это имел только государственный монополист RAI.

“RAI и итальянские политики были сильно возмущены, – вспоминает Берлускони. – Помню, в начале 1980-х у меня состоялся крайне неприятный телефонный разговор с главой RAI Вилли де Лукой. Он был в ярости, поскольку мы вторглись на рынок и отняли у RAI зрителей. Он говорил, что я сошел с ума, что политики меня раздавят. Он даже угрожал мне: «Со дня на день к вам придут из налоговой». Помню, что после того звонка у меня дрожали колени”.

В Италии следственные судьи и сотрудники прокуратуры нередко объединяли свои силы против политического врага или неугодного им человека. В октябре 1984 года в Риме, Турине и Пескаре в течение трех дней вышли судебные приказы о приостановке вещания трех каналов Берлускони. В качестве причины закрытия каналов называлась незаконность ведения телевещания на всю страну. Это было спланированное нападение, которое едва не привело к краху телеимперии Берлускони. Он очень хорошо помнит те события.

“Так в 1984 году началась долгая война, жестокая и беспощадная, – рассказывает Берлускони с негодованием. – Развязали ее судебные органы, которые приказали арестовать наши телепередатчики. Они нас закрыли из-за жалобы RAI. В ней заявлялось, что наши каналы нарушают Конституцию, согласно которой только общественные телеканалы имеют право на национальное телевещание”.

Последовало длительное правовое и политическое противостояние между Берлускони и компанией RAI, которую поддерживали опытные вожди Христианско-демократической партии и Коммунистической партии Италии. В схватку был немедленно втянут премьер-министр Кракси, социалист, который сотрудничал с христианскими демократами, чтобы удержать свое коалиционное правительство от развала. Берлускони попросил его о помощи, и он ее получил. Через четыре дня после закрытия каналов Кракси подписал экстренный указ о возобновлении трансляции. Закон породил множество споров и быстро стал известен как “Закон Берлускони”.

Возможно, самым удивительным эпизодом той осенней войны стало не само закрытие каналов, а последовавшие за этим массовые народные протесты. Берлускони задел итальянцев за живое. Его каналы дарили мечту о богатстве и красивой, лучшей жизни, его передачи нравились миллионам людей, особенно матерям и детям. Стоило это отнять, и нация встала на дыбы. Было достаточно уже того, что с экранов пропал любимый многими детьми мультфильм “Смурфы”. Исчезли “Даллас”, “Династия” и “Колесо Фортуны”. Италия была в смятении. Сервисов Facebook и Twitter тогда не существовало, поэтому народный гнев выражался через звонки – телефонные линии газет не выдерживали тысяч звонков. Все увидели истинную мощь телеимперии Берлускони, когда он приказал своим каналам разместить на экране телефонные номера офисов следственных судей в Турине, Риме и Пескаре, номер головного офиса RAI в Риме и даже номер приемной премьер-министра. Зрители обрушили шквал звонков на все эти номера. Преданная аудитория Берлускони была в гневе и бунтовала по всей стране. Он понял, чего хотят массы. Он дал им хлеба и зрелищ. И они хотели еще. Они хотели получить свою ежедневную дозу.

“Когда нас закрыли, мы были на краю пропасти, – рассказывает Берлускони. – И тогда возмутилась общественность. Протестовали даже дети. Они выходили на улицу с плакатами «Верните нам “Смурфов!”». Мы пришли в дома миллионов итальянцев, стали частью их семейной жизни. На государственных телеканалах программы выходили в эфир только по вечерам, а мы показывали передачи и ранним утром, и в обед, и поздним вечером. Так мы сильно поменяли привычки многих итальянцев, особенно домохозяек, которые впервые получили шанс смотреть телевизор утром и днем, что было очень удобно. Однако нашими главными защитниками стали бизнес-ассоциации и компании, которые рекламировали свои товары и услуги на наших каналах. Они давили на политиков и Кракси и требовали отменить запрет, утверждая, что без рекламы на коммерческом телевидении снизятся их продажи и объемы производства. Пожалуй, это был самый сильный аргумент в нашу пользу”.

Вмешался Кракси. Однако его крайне спорный указ о восстановлении вещания каналов Берлускони был признан противоречащим Конституции и в ноябре 1984 года провалился на слушаниях в парламенте. Кракси не сдавался. Он издал второй “Закон Берлускони”, который был утвержден в феврале 1985 года. Однако срок действия этого закона истекал в конце года, и в июне 1985 года Кракси пришлось выпустить третий “Закон Берлускони”. Он был одобрен парламентом, но с условием, что впоследствии будет разработана полновесная нормативная база, регулирующая сферу телевещания и рекламы. На это ушло еще пять лет. В 1990 году правительство издало соответствующие законы, однако и они оказались довольно противоречивыми. В знак протеста против принятия данных законов пять министров правительства подали в отставку. Среди них был министр образования Серджо Маттарелла, нынешний президент Италии. Все депутаты левого крыла правящей Христианско-демократической партии, которую возглавлял премьер-министр Джулио Андреотти, демонстративно покинули правительство, поскольку были возмущены легализацией частной телеимперии Берлускони. К 1990 году Кракси сложил полномочия премьер-министра, однако оставался влиятельным лидером Социалистической партии. Он стойко защищал своего друга.

Нет никаких сомнений, что Кракси сыграл решающую роль в спасении и легализации телеимперии Берлускони. У дружбы есть свои плюсы!

“Да, я бы сказал, что наша дружба с Кракси действительно сильно повлияла на его решение, – говорит Берлускони, – но при этом я подробно ему разъяснил, почему коммерческое телевидение важно для экономики и почему политикам нечего бояться. Ведь частным каналам даже нельзя было новости показывать. Я безусловно благодарен Кракси за помощь, но хочу отметить, что его поддержало немало соратников по коалиции”.

Не все поверили, что Кракси подписал череду спорных законов, потому что дружил с Берлускони или потому что поддерживал инновации и частный бизнес. Берлускони подозревали в подкупе Кракси, в том, что он якобы переводил свои деньги на его офшорные банковские счета. Итальянские судьи провели расследования и обвинили Берлускони в том, что со счетов его компаний на офшорные счета Кракси были переведены суммы, эквивалентные 11 миллионам евро. Помимо этого, Берлускони и Кракси были признаны виновными в незаконном финансировании политических партий, однако приговор был отменен за истечением срока давности дела. Берлускони неустанно все отрицал и называл все обвинения выдумкой судей, поддерживающих левые партии.

Говоря о взятках, Берлускони хмурится.

“Ни с одним политиком я никогда не вступал в такого рода отношения”, – заявляет он серьезно.

Затем он руками чертит в воздухе большую полусферу, изображая необъятное количество обвинений в коррупции, выдвинутых против его друга Кракси. Бывший премьер был заочно осужден и умер в изгнании в своем доме в Тунисе.

“Про Кракси могу только одно добавить… Его ведь обвиняли в том, что на посту премьера он сколотил себе состояние, но после смерти Кракси его жена и семья нищенствовали. Его жена осталась совершенно без денег, с двумя ипотеками – за дом в Тунисе и за квартиру в Милане. И поверьте, я об этом знаю не понаслышке, потому что…” – Берлускони на мгновение замолкает, как будто решая, что дальше сказать. Он переводит взгляд на ковер, на микросекунду прикрывает глаза, и его лицо освещается благочестием, являя миру Берлускони-священника.

“Скажем так, – добавляет он очень тихо. – Кое-то вмешался и помог семье Кракси удержаться на плаву, больше им неоткуда было взять денег”.

Берлускони не теряет самообладания и смотрит куда-то вдаль, в одну точку.

“Однажды Кракси пожаловался мне, что ему очень трудно найти финансирование для партии. Я сказал, что всегда готов помочь, если нужно. Он застыл, посмотрел мне в глаза и сказал: «Ты мой друг. Больше никогда мне такого не предлагай, иначе нашей дружбе конец». Это был настоящий Беттино Кракси. По-настоящему оскорбленный Беттино Кракси. Конечно, как он и сам говорил в парламенте, его Социалистической партии нужны были деньги. Так же как христианским демократам. Так же как любой другой партии. Всем приходилось конкурировать с сильной Коммунистической партией, которую финансировала Москва. Когда были обнародованы документы КГБ, то оказалось, что из тех средств, что Советский Союз тратил на поддержку европейских коммунистов, 63 % получала Италия. Остальным партиям постоянно не хватало денег, и совершенно логично, что они обращались за поддержкой к частным предпринимателям”.

В 1980-х годах итальянские политические партии нередко принимали финансовую помощь от различных лоббистов и бизнесменов. Это могли быть переводы на офшорные счета или конверты с наличностью. Через несколько лет были приняты законы, которые ужесточили контроль за методами финансирования политических партий, и по всей Италии разразились коррупционные скандалы. Половина политиков страны оказалась под следствием по подозрению в коррупции, а тотальная продажность итальянских политиков получила название “Тангентополи” (“Город взяток”). Берлускони задумался о собственной политической карьере в самый разгар скандалов вокруг “Тангентополи”, когда суды объявили войну крупнейшим политическим партиям. Однако на тот момент он был счастлив и удовлетворен тем, что имел. Он состоялся. Король недвижимости превратился в медиамагната-миллиардера. Что касается его связей с Кракси и другими политиками… Это пришло само собой, вместе с успехом.

Критики Берлускони презирали его и считали продавцом мусора, человеком, который своим коммерческим телевидением убил итальянский кинематограф, человеком, которому удалось сохранить свою медиаимперию только благодаря дружбе с премьер-министром Беттино Кракси. Сторонники Берлускони видели в нем инноватора, прекрасного организатора и гения маркетинга с превосходной интуицией и необычно сильной способностью сопереживать простым людям. Он продавал амбиции и надежду на лучшую жизнь, он предлагал чистое, бесстыдное и одурманивающее веселье изголодавшимся по развлечениям итальянцам. Он продавал мечты.

Когда-то в 1980-е он сказал своему другу: “Я продаю дым”.

Берлускони с самого начала понимал, что необходимо для создания первоклассного развлекательного телевидения в Италии. Фильмы, мыльные оперы, шоу-варьете… и спорт. Он покупал права на трансляцию футбольных матчей, огромного числа футбольных матчей. Итальянцы, будучи безумными фанатами футбола, были благодарны, а руководство RAI было в ярости, как никогда прежде. Берлускони постоянно уводил у них из-под носа права на матчи. Когда телеимперия Берлускони – три коммерческих национальных канала – была легализована, то он задумался о покупке футбольного клуба, и в этом не было ничего удивительного. Он видел взаимосвязь между спортом и телевидением. На примете у него был ФК “Милан” – клуб, за который он с детства болел вместе с отцом.

Берлускони не мог купить только права на трансляции.

Он остался верен себе. Он купил футбольную команду.

Глава 4

Апокалипсис сегодня

АТАКУЙ! АТАКУЙ!

Сильвио Берлускони кричит во все горло. Он стоит в углу раздевалки знаменитого футбольного клуба “Милан”, рядом с ним – главный тренер команды, который явно волнуется, весь как будто на иголках.

Уступчивый и мягкий Филиппо Индзаги – бывший футболист, а последние несколько месяцев, довольно тяжелых для него месяцев, он занимает пост тренера “Милана”. Берлускони слегка толкает его в руку.

“Скажи-ка мне, что кричит тренер со своей скамейки? – деспотично требует Сильвио Берлускони. – Давай, скажи! Я не слышу! Громче!”

В прошлом Индзаги был нападающим “Ювентуса” и “Милана”, одним из самых успешных бомбардиров всех времен. Он жил в свое удовольствие, был завсегдатаем дорогих клубов и ресторанов и пользовался популярностью у женщин. Однако сегодня он как будто сошел с картины XIX века и напоминает чахоточного больного, направляющегося в швейцарский санаторий в горах. Он весь съежился и практически дрожит под напором Берлускони.

“Атакуй!” – говорит он еле слышно. Кажется, что голос его не слушается, а недовольный Берлускони меж тем обводит взглядом игроков, сидящих на скамейках в полном изумлении.

“Трижды нет! – не унимается Берлускони. – Это лучшее, что ты можешь? Мы же на стадионе. Давай я тебе покажу, как это делается. – Он набирает воздуха в грудь, как моряк Попай, и во всю силу ревет: – АТАКУЙ!”

Прибавьте громкости.

А-ТА-КА-РЭ!

Так это звучит по-итальянски. В мелодичном вое, исходящем из глотки Берлускони, воедино сливаются рев мегафона и самая прекрасная низкая нота, какую может взять оперный певец.

Тренер “Милана” уставился в пол, а Сильвио Берлускони продолжает его изводить.

“Вот так вот! – ядовито ухмыляется он и победоносно жмет бедному Индзаги руку. – Кто лучше всех знает, как это делается? Я! Я всегда Numero Uno!”

Numero Uno прибыл на “Миланелло” час назад. Как и всегда, он прилетел на знаменитую тренировочную базу “Милана” на вертолете.

“Миланелло” находится примерно в 50 километрах от Милана, в сельском районе Ломбардии, густо покрытом зеленью. Берлускони сделал успешную политическую карьеру со своей партией “Вперед, Италия!”, что звучит как футбольная кричалка. Неудивительно, что еженедельные встречи с любимой командой стали для него важной и неотъемлемой частью жизни. Так он поддерживал душевное равновесие и повышал самооценку.

Летать на базу на вертолете было очень в духе Берлускони.

В начале октября 2014 года еще вовсю цвели кусты. В ту пятницу дул теплый ветерок, который раскачивал макушки деревьев. Ветви начали колыхаться и шуметь еще сильнее, когда после обеда над базой показался 12-местный вертолет Берлускони AgustaWestland с эмблемой компании Mediaset на хвосте.

Вертолет приземляется на бывшую баскетбольную площадку. Адриано Галлиани, вице-президент клуба, ловко выскакивает из роскошного белого 16-местного микроавтобуса Volkswagen с тонированными стеклами, который припаркован у самого вертолета, но так, чтобы до него не доставал все еще крутящийся винт. Следом за Галлиани появляется тренер клуба Индзаги, явно на нервах. Когда из вертолета выходит Берлускони с телохранителями, мужчины спешат поприветствовать босса.

Как и всегда, Берлускони, его люди, вице-президент и тренер садятся в микроавтобус и через несколько минут оказываются в главном здании базы. Берлускони неторопливо входит на кухню, улыбается и жмет руки персоналу, непринужденно со всеми беседуя. Пока Берлускони в уборной, Индзаги и Галлиани усаживаются за небольшой стол, покрытый белой скатертью. Стол сервирован просто: бутылки с оливковым маслом и бальзамическим уксусом, соль и перец, две серебряные корзины с булочками и гриссини, а также минеральная вода, газированная и обычная.

Когда Берлускони возвращается, все немедленно принимаются за прошутто с дыней, Галлиани же выбирает прошутто с инжиром. Следующее блюдо в меню – нежное ризотто с шафраном, от которого Берлускони просто не может отказаться, хотя и рассказывает всем, что ризотто не входит в его диету.

Индзаги сидит во главе небольшого стола, робко вертит закуски в руках, потягивает минеральную воду и не спускает глаз с Берлускони. Галлиани ест с удовольствием и справляется с обедом за минуты. Обычно он приветлив и много шутит, однако периодически позволяет себе колкости о “высокомерии” “Ювентуса”. Неудивительно, что это одна из излюбленных тем Галлиани, ведь он сделал из “Милана” клуб с мировым именем, а команде все равно приходилось жить в тени “Ювентуса”. Иными словами, когда заходит речь о “Ювентусе” Джанни Аньелли, члены “Милана” испытывают комплекс неполноценности.

Берлускони чувствует себя как рыба в воде. Едва закончив ризотто, он начинает сверлить тренера взглядом и забрасывать его вопросами. Он говорит Индзаги, что посмотрел последнюю игру, внимательно изучил действия игроков и хочет обсудить игровую схему, стартовый состав и список запасных игроков для матча, который состоится на следующий день. Он также хочет, чтобы Индзаги продумал более агрессивную тактику нападения.

Берлускони задает Индзаги первый вопрос.

– Кого бы нам выпустить в начале игры?

– Я думал о Мунтари, нам нужна его сила, – отвечает Индзаги.

– А почему не Поли? – мгновенно наносит ответный удар Берлускони.

Индзаги прекрасно понимает, что сидит за тем самым столом, который был свидетелем множества подобных бесед между Берлускони, Галлиани и тренером “Милана”. Здесь обсуждались предстоящая игра, тактика игры для полузащитников, защитников и нападающих, здоровье отдельных футболистов, план игры. В этой самой комнате Берлускони определял расстановку игроков с Сакки, Капелло и Анчелотти. Эти легендарные тренеры выиграли с “Миланом” не менее 26 международных кубков. Одним словом, Индзаги очень осторожно подбирал слова.

Тренер не согласен с президентом клуба:

“Поли хороший игрок, но он не продержится 90 минут. Я бы не ставил его в самом начале”.

Берлускони моментально меняет тему. Он справляется о здоровье Маттия де Шильо, а затем спрашивает:

“А каких полузащитников мы завтра поставим? Начнем с де Йонга?”

Кажется, что Индзаги эта идея не особо нравится, но он кивает головой в знак согласия и бормочет что-то о важности де Йонга для команды. Галлиани видит, что тренер попал в затруднительное положение, и отпускает пару шуток о его любовных похождениях. Он также заявляет, что у дамского угодника Индзаги нет иных пороков, кроме слабости к красивым женщинам. Тренер смущенно улыбается, и кажется, что напряжение спало. Однако всем очевидно, что сейчас произошло. Берлускони совершенно не церемонится с тренером: он не просто предложил стартовый состав команды, он открыто настоял на своем решении.

“Берлускони нравится быть главным”, – так однажды выразился его старый друг Конфалоньери.

Благодаря шуткам Галлиани тучи рассеиваются, разговор возвращается в мирное русло. После обеда все идут в раздевалки и спортзал, чтобы пообщаться с командой и персоналом.

Берлускони, Галлиани и Индзаги медленно идут по траве, пересекая одно из семи футбольных полей огромного комплекса “Миланелло”. За полем виднеется несколько бежевых зданий, в которых расположены клубная раздевалка с индивидуальными шкафчиками игроков, кабинет физиотерапевта, большой тренажерный зал и бассейн.

Внутри раздевалки их ждет вся команда. Игроки сидят на железных раскладных стульях, к дверям шкафчиков прикреплены белые бумажки с эмблемой клуба, на которых одинаковым черным шрифтом напечатаны имена игроков. Сверху на шкафчиках лежат черные спортивные сумки с белыми логотипами спонсоров – Adidas и Emirates. В комнату важно заходит Берлускони, и все футболисты встают. Президент клуба лично приветствует каждого игрока.

“А вот и мы! Как дела? Все хорошо?” – спрашивает Берлускони у нападающего “Милана” Эль-Шаарави, который явно этого не ожидал.

“Вам стало лучше? – интересуется он у французского форварда Жереми Менеза. – Газеты писали, что вы не очень хорошо себя чувствуете”.

“Как ваша жена? – вопрос предназначен центральному нападающему Фернандо Торресу. – Как дети? А новый дом? Обживаетесь? Все хорошо? Отлично”.

“Кстати, еще раз с днем рождения!” – поздравляет он Кристиана Сапату, колумбийского защитника, который обычно играет в центре.

“Вы полностью поправились? – спрашивает он бразильского защитника Алекса. – Возвращаетесь на поле на этой неделе, да?”

Алекс утвердительно кивает: да, он в порядке и будет играть.

Пришло время полководцу вдохновить свои войска. Вместе с Индзаги Берлускони встает у дальней стены раздевалки и принимает несколько менторскую позу.

“Я наблюдал за вами два последних матча, – начинает Берлускони. – Вам удалось показать слаженную игру, следить за матчами было интересно, вы выглядели достойно, как великая команда. У вас неплохо получались угловые. Я бы хотел напомнить, что вы должны все быть в штрафной, когда мяч в воздухе, чтобы защитники соперника инстинктивно закрывали вас на передней линии, а не следили за мячом, за всем сразу им же не уследить. С такой тактикой я получал немало пенальти, но просто нужно хорошо все сделать. И еще хочу напомнить, что за 15–20 минут до конца матча вы должны постоянно держать мяч у себя. Не забывайте об этом!”

Футболисты удивлены, но с уважением слушают проповедь босса, некоторые игроки улыбаются. В углу раздевалки Адриано Галлиани изумленно и сосредоточенно смотрит на Берлускони. Индзаги кивает головой в знак согласия с президентом.

Берлускони вновь принимается за Индзаги и начинает толкать его в плечо: “Итак, тренер, что же ты должен кричать со скамейки?”

“Атакуй”, – практически шепотом говорит Индзаги, и Берлускони закатывает глаза.

“Нужно кричать громче, – не унимается Берлускони. – Атакуй! Вот так. Это означает, что игрок должен забрать мяч, не отдавать его, развернуться спиной и сделать пас. А теперь, тренер, попробуй-ка еще раз. Посмотрим, кто тебя услышит”.

Индзаги делает очередную попытку.

“Атакуй!” – кричит он еле слышно.

“Громче!” – настаивает Берлускони.

“Громче я физически не могу”, – стонет несчастный тренер.

“Громче! Мы же на стадионе!” – не отстает от него Берлускони.

Индзаги выглядит растерянным, но продолжает пробовать: “Атакуй! Атакуй!” Все так же беспомощно.

“Я тебя не слышу. Громче!” – командует Берлускони.

“Атакуй!” – кричит тренер. По-прежнему вяло, по-прежнему тенор.

“Ну нет, – язвит Берлускони. – Давай я покажу, как это делается”.

Он издает свой боевой клич так звучно, таким глубоким басом, как будто мы слышим того прежнего Сильвио, эстрадного певца, игравшего на контрабасе с Конфалоньери.

А-ТА-КА-РЭ!

“И кто справляется лучше? – с улыбкой спрашивает Берлускони и берет руку Индзаги, чтобы то ли обменяться с ним рукопожатиями, то ли отдать честь. И подводит итог: – Конечно, я! Я всегда Numero Uno”.

Берлускони собирается уходить, и футболисты встают. Он прощается с каждым и продолжает задавать вопросы.

“Всем спасибо и до свидания”, – Берлускони пожимает игрокам руки.

“Мои поздравления, прекрасный был гол на прошлой неделе”, – говорит он японцу Кейсуке Хонде. Именно Хонда забьет решающий гол в матче на следующий день.

Последним в линейке стоит Салли Мунтари, сильный полузащитник из Ганы.

“А когда ты меня познакомишь со своей женой? – спрашивает Берлускони у ошеломленного Мунтари. – Я хотел бы с ней встретиться, просто взглянуть на нее. Я уже немолод и на большее не способен, но познакомиться очень бы хотел, все говорят, что она самая красивая женщина на свете”.

Мунтари улыбается. Берлускони улыбается. Индзаги тоже улыбается и провожает Берлускони до двери.

Распаленный Берлускони вновь машет всем на прощанье, вихрем вылетает из раздевалки и направляется в тренажерный зал, чтобы поприветствовать персонал команды. Игроки идут на поле и готовятся к тренировке.

В тот день один из посетителей базы “Милана” спросит Берлускони, не настаивал ли он когда-либо на определенной расстановке игроков на поле. Берлускони расплывается в улыбке.

“Настаивал ли я? Нет. Предлагал ли? Конечно. Много раз. Перед каждой игрой мы с тренером обсуждаем стартовые позиции команды, говорим об отдельных игроках. Иногда я не согласен с тренером, но последнее слово всегда за ним. Я ни на минуту не забываю, что я всего лишь владелец и президент клуба. Я стараюсь не давить на тренера. В конце концов, он ответственен за результаты команды. Например, вместе с Сакки мы придумали игровую схему, которая позволяет «Милану» постоянно контролировать происходящее на поле. Мы вырастили команду, которой нравится играть и которая уважает соперников. Мне кажется, что это прочно закрепилось в ДНК «Милана», за это болельщики устраивают нам овации”.

Галлиани, который уже долгие годы наблюдает, как Берлускони общается с тренерами, многозначительно улыбается.

“Возможно, Сильвио Берлускони и не диктует тренерам, как расставить игроков, – говорит Галлиани, – но он, конечно, любит поговорить об игре, как о технических, так и о тактических ее аспектах. Он любит общаться с тренерами, как, например, владелец газеты любит общаться с главным редактором. Владелец назначает редактора, который волен выбирать редакционную политику газеты. Однако владелец вправе заменить редактора в любой момент. Такие же отношения между владельцем клуба и его тренером”.

Дело идет к закату. Берлускони и Галлиани сидят на удобных белых диванах в гостиной главного здания комплекса. Лучи заходящего солнца пробиваются сквозь белые кружевные занавески, висящие по краям высоких стеклянных окон, которые выходят на футбольное поле. Вдалеке за полем виднеются клубные раздевалки и тренажерный зал.

Галлиани известен своим веселым характером и имеет репутацию дамского угодника, как и тренер Индзаги, над которым он недавно за это подшучивал. У него всегда есть пара историй и анекдотов в запасе. Он всегда принимает сторону Берлускони и является его искренним поклонником, настоящим другом, надежным деловым партнером и правой рукой во всем, что касается ФК “Милан”. В прошлом Галлиани активно помогал Берлускони развивать его коммерческие телеканалы. Галлиани – один из самых близких Берлускони людей, он практически так же важен в его жизни, как и Феделе Конфалоньери. Он пристально смотрит на друга, пока тот рассказывает, почему решил купить ФК “Милан” в 1986 году и что клуб значит в его жизни.

“Знаете, – начинает Берлускони, – когда я впервые приехал на «Миланелло» в качестве президента клуба, я решил, что грежу наяву. Сбылось все, о чем мы с отцом мечтали. Вы и представить себе не можете, сколько раз мы ходили с ним на матчи, и каждый раз, когда «Милан» проигрывал, я плакал, а отец меня утешал и говорил: «Вот увидишь, в следующий раз мы выиграем. Просто нужно постоянно стремиться к победе»”.

Берлускони смотрит куда-то вдаль. Великий Обольститель о чем-то глубоко задумался.

“Место «Милана» в моей жизни… «Милан» напоминает мне о детстве и об отце. Практически каждый вечер, когда он возвращался домой с работы, мы обсуждали любимый клуб. Сначала он спрашивал, сделал ли я домашние задания, а затем я всегда переводил разговор на футбол. В то время «Милан» не был выдающейся командой и не имел громких титулов. Но я представлял себя частью этого клуба, я воображал себя тем или иным футболистом, я много фантазировал. Когда в 1986 году у меня появилась возможность купить «Милан», я сразу вспомнил об отце и решился на сделку. Это одна из причин, по которой я приобрел клуб. А надо сказать, что «Милан» в то время был довольно посредственной командой со слабыми результатами и длинной чередой поражений”.

Другой близкий друг Берлускони, Феделе Конфалоньери, помнит переговоры о покупке клуба, которые они вели в конце 1970-х. Некоторые люди предвзято относились к Берлускони. Он считался человеком пришлым, новичком итальянского бизнеса, возникшим из ниоткуда.

“Мы с Сильвио с детства болели за «Милан», – вспоминает Конфалоньери, – и постоянно посещали его матчи. Часто мы ходили с его отцом, который был страстным поклонником клуба. Берлускони впервые задумался о покупке команды в конце 1970-х годов. Тогда дела у «Милана» шли не очень хорошо. Капитан команды Джанни Ривера очень не любил Берлускони и делал все, чтобы сделка не состоялась. Как вы догадываетесь, работать под начальством Берлускони не так просто. Он берется командовать всегда и везде. Помню, что в начале 1980-х «Милан» по-прежнему играл очень плохо, постоянно проигрывал и даже дважды попал в серию B, просто катастрофа. И когда осенью 1985 года Берлускони вновь заговорил о покупке клуба, некоторые из нас были против. Даже Галлиани сомневался, а он уже не первый день был в этом бизнесе. Он являлся вице-президентом ФК «Монца» и говорил, что финансы «Милана» – темная история. Мы боялись, что после покупки клуба обнаружим какой-нибудь невыплаченный банковский кредит или другой неприятный сюрприз. Но Берлускони стоял на своем и был твердо намерен купить «Милан». Мне кажется, это был зов его сердца”.

Галлиани помнит, что окончательное решение было принято в конце 1985 года, в период между католическим Рождеством и Новым годом.

“Мы были в Санкт-Морице, в доме Берлускони, который раньше принадлежал иранскому шаху Резе Пехлеви, – рассказывает Галлиани. – Именно там Берлускони решил купить «Милан». Я знал, сколько может стоить содержание футбольного клуба, и пытался отговорить его, сказал, что затея хороша, но обойдется ему в целое состояние. Берлускони не ответил. Мы летели из Санкт-Морица в Милан на его личном самолете, и всю дорогу он молчал. Нас было трое: я, он и Конфалоньери. За 40–50 минут полета Сильвио Берлускони не проронил ни слова, и вот мы садимся в миланском аэропорту Линате, и он внезапно выдает нам свое решение. Всю дорогу из Санкт-Морица он размышлял о моем предостережении и о том, с каким воодушевлением Феделе Конфалоньери, его друг детства и большой поклонник «Милана», относится к заключению сделки. И вот мы приземлились, самолет катится к зданию аэропорта, и тут Берлускони заявляет: «Мы купим «Милан»”.

В тот же день Берлускони приказал своей команде подготовить все документы для оформления сделки. Двадцатого февраля 1986 года все было подписано. Сильвио Берлускони, король недвижимости и медиамагнат, стал владельцем футбольного клуба “Милан”. Однако этого ему как будто было недостаточно, и вечером того же дня он, Галлиани и Конфалоньери полетели на частном самолете из Милана в Париж, чтобы поприсутствовать на открытии первого французского коммерческого телеканала Берлускони La Cinq.

“Тот день я никогда не забуду, – признается Галлиани. – Мы полетели в Париж, чтобы запустить в эфир первую передачу нового французского канала La Cinq. Это была первая коммерческая телесеть во Франции. Невероятный выдался день: утром Берлускони приобрел «Милан», а вечером завоевал Францию. Мы отпраздновали эти события в ресторане Le Jules Verne в Эйфелевой башне – шампанское лилось рекой. Мы также пили бордо от винодельческого хозяйства Château Mouton-Rothschild, до сих пор помню его вкус. Вино было превосходное”.

Берлускони намеревался эффектно преподнести свою команду футбольному миру. Как водится, он хотел всем показать, кто здесь Numero Uno.

“Поскольку я занимался шоу-бизнесом и телевидением, то решил устроить настоящее зрелище, нечто особенное, то, что попадет в новости, – поясняет Берлускони. – Когда мы придумывали, как нам представить клуб на миланском стадионе «Арена Цивика», я вспомнил сцену из фильма «Апокалипсис сегодня», где вертолеты летят в атаку. Так и родилась идея доставить футболистов на стадион на вертолетах – элегантное решение. Затем игроки должны были стоять и приветствовать болельщиков, пока я произношу речь о том, как горжусь своим клубом”.

Галлиани прекрасно помнит, как три вертолета садились на футбольное поле под “Полет валькирий” Вагнера – величественная музыка раскатами грома разносилась по стадиону.

“Мы хотели, чтобы люди ахнули, – рассказывает Галлиани. – Вертолеты приземлились в центре, и на поле вышла вся команда. Небольшой стадион был до отказа забит болельщиками «Милана», собралось почти десять тысяч человек”.

Берлускони тщательно спланировал свое неповторимое шоу, однако представление оказалось на грани срыва из-за непогоды. Утром 18 июля 1986 года Милан накрыло мощным летним циклоном, дождь шел плотной стеной, и болельщики вымокли насквозь. Казалось, они этого не замечали и неистово приветствовали выходящих из вертолетов игроков: Массаро, Тассотти, Мальдини и капитана команды Франко Барези. “Милан” Сильвио Берлускони прибыл в самое сердце Милана, на стадион, где команда начинала свой путь. Представление получилось очень в духе Берлускони: “Апокалипсис сегодня” с легкими нотками Canale 5 или La Cinq, то есть с танцовщицами варьете и популярными телезвездами. Все это было добротно приправлено напускным лоском и мишурой. Стоит ли говорить, что главная роль в шоу отводилась новому владельцу клуба, восходящей звезде Италии, человеку дня, бизнесмену и полководцу – Сильвио Берлускони.

В тот день 49-летний Берлускони исполнил еще одну свою мечту. После презентации обновленного “Милана” в июле 1986 года итальянский футбол изменился навсегда.

Рецепт возрождения “Милана” был несложен: нужны были баснословные суммы денег на новых игроков, тренеров и менеджеров, чтобы повысить узнаваемость и стоимость бренда ФК “Милан”, а главное, чтобы собрать команду, которая играла бы агрессивнее и чаще нападала. Стратегия была понятна. Затраты были астрономические.

“На фондовых биржах не указывается стоимость «Милана», – говорит Галлиани, – и мы тоже не разглашаем эту информацию, однако я почти уверен, что с 1986 года Берлускони потратил на «Милан» более миллиарда евро. Зов сердца – очень дорогое удовольствие”.

Берлускони действительно мог потратить на клуб целое состояние, однако он создал команду, которая это состояние и стоит. Интуиция редко подводила Берлускони и Галлиани – они не ошибались при выборе игроков и умели привести команду к победе. С Берлускони “Милан” завоевал не менее 28 кубков и званий и стал вторым самым титулованным клубом планеты. Одним из ключей к успеху был подбор тренеров. Все предшественники Индзаги, казалось, пришли из ниоткуда, однако часто показывали себя профессионалами мирового уровня. Первым удачным выбором Берлускони стал Арриго Сакки, который ранее тренировал ничем не примечательный клуб “Парма”, игравший в сериях C и B. Итальянская спортивная пресса не очень лестно отзывалась о Сакки. Однако в 1987 году Берлускони назначил его тренером “Милана”. Незадолго до этого “Милан” проиграл “Парме” в матче группового этапа Кубка Италии.

“Я был уверен, что Сакки подойдет «Милану», потому что наблюдал за его предыдущей командой и его игроки не сидели в защите, как футболисты других клубов, – рассказывает Берлускони. – Долгие годы итальянский футбол отсиживался в обороне, как будто всех устраивала ничья. Сакки внушал своим футболистам, что нужно играть активнее, нужно не бояться атаковать, нужно выигрывать. Помню наш с ним первый обед, с ним и с Галлиани. Сакки мне понравился, хотя было видно, что характер у него непростой”.

Сакки пришел в “Милан” 1 июля 1987 года и моментально проявил себя. В этом ему помогли его сила воли, стратегическое мышление и рациональное использование денег Берлускони. В течение следующих нескольких сезонов за “Милан” выступали легендарные голландские нападающие Рууд Гуллит, Марко ван Бастен и Франк Райкард. Звездное трио сделало игру “Милана” острее и агрессивнее, что и требовалось. Наравне с ними в клубе блистали игроки национальной итальянской сборной Паоло Мальдини, Франко Барези, Алессандро Костакурта и Роберто Донадони.

С сильными футболистами и менеджерами клуб начал побеждать. “Милан” стал чемпионом страны в сезоне 1987/1988 годов и выиграл Кубок европейских чемпионов (в настоящее время Лига чемпионов УЕФА) в сезоне 1988/1989, а затем повторил этот успех в следующем году. Судя по всему, Берлускони редко удавалось навязать Сакки свое мнение о расстановке игроков на поле.

“Сакки был человеком твердым и решительным, – дипломатично говорит Берлускони. – Его трудно было в чем-то переубедить. Он был гордым и настойчивым. Однако для клуба он оказался отличным вариантом. Мы вместе запустили кампанию по покупке новых игроков и сумели изменить стиль игры «Милана». Команда стала больше атаковать, играть ярче и смелее”.

Галлиани соглашается.

“Арриго Сакки тренировал «Милан» четыре сезона, мы стали чемпионами страны и выиграли немало кубков. Все было прекрасно, пока Сакки не захотел тренировать сборную Италии. Но нам повезло. Благодаря интуиции Берлускони у нас появился Фабио Капелло, который также стал легендарным тренером «Милана». Он сам был хорошим игроком, но после работал телевизионным комментатором и занимал должность менеджера в наших командах по волейболу и регби. Что происходит, когда вы нанимаете уже далекого от футбола менеджера в качестве тренера футбольного клуба? Под руководством Фабио Капелло «Милан» выиграл чемпионат Италии в сезоне 1991/1992, а затем и в сезоне 1992/1993, и в сезоне 1993/1994. Затем три года подряд «Милан» доходил до финала Лиги чемпионов УЕФА, с 1993 по 1995 год, а в 1994 году выиграл этот кубок. В 1996 году клуб вновь стал чемпионом Италии. «Милан» времен Фабио Капелло действительно показывал всему миру «Полет валькирий»”.

“Я познакомился с Капелло, еще когда он был игроком, – вспоминает Берлускони, – и мне всегда казалось, что из него получится хороший менеджер клуба. Я предложил ему пройти курс в школе управления, и он согласился, а затем я поставил его курировать несколько наших команд: по хоккею, регби, волейболу и бейсболу. Капелло хорошо справлялся, и поэтому я подумал о нем, когда «Милану» понадобился новый тренер. На нас набросилась пресса, газеты писали, что я сам хочу быть тренером, а Капелло нанимаю просто как своего maggiordomo, распорядителя. Однако все было не так. Многочисленные победы «Милана» показали, чего стоит Капелло. Он был хорошим и толковым парнем и никогда не унывал. Работать с ним было очень приятно”.

После ухода Капелло Берлускони и Галлиани вновь не прогадали с выбором и пригласили Карло Анчелотти, в будущем третьего легендарного тренера “Милана”. В начале 2000-х годов под его руководством клуб добился своих величайших успехов.

“Анчелотти очень много работал и всегда был открыт новым идеям, – вспоминает Берлускони. – Мы с ним прекрасно ладили и всегда совпадали во мнении по поводу расстановки игроков. Он также достиг отличного взаимопонимания с командой. Великий тренер не только разбирается в технических тонкостях, но и становится отцом своим футболистам. Великий тренер вдохновляет игроков, вызывает у них чувство уважения, симпатии и даже привязанности. У Анчелотти это очень хорошо получалось. Я называл его отцом нашей команды. И когда я думаю о том трио легендарных тренеров «Милана» – Сакки, Капелло и Анчелотти, то понимаю, что найти таких же будет достаточно трудно”.

После ухода Анчелотти в 2009 году “Милан” действительно изменился навсегда. Победный дух, навеянный “Полетом валькирий”, испарился. В “Милан” один за другим приходили малоопытные тренеры, и с некоторыми клуб прощался довольно быстро. Анчелотти сменил бразилец Леонардо, который при Анчелотти был полузащитником “Милана”. Он продержался 12 месяцев. Затем на пост главного тренера был назначен Массимилиано Аллегри, с которым клуб выиграл серию A в 2011 году, однако следующие два года “Милан” преследовали проигрыши. На смену Аллегри пришел Кларенс Зеедорф из Нидерландов, которого уволили через 6 месяцев. В 2014 году Берлускони заменил его молодым Филиппо Индзаги, бывшим нападающим “Милана”. Некоторые из этих тренеров не имели тренерского опыта в клубах высших дивизионов, как и Фабио Капелло. Все выглядело так, будто Берлускони специально выбирал для “Милана” начинающих и не очень опытных специалистов. Что бы он ни говорил, он явно хочет работать с людьми, которые к нему прислушиваются.

“Мне не столь важно, какую стратегию или концепцию игры тренер предпочитает, главное – его личные качества, с ним должно быть приятно работать. Если вы приглашаете более взрослого тренера, то, конечно, получаете весь его опыт. Молодым тренерам может не хватать практики, зато они чаще готовы рисковать, полны энтузиазма и более открыты советам, предложениям и указаниям руководства клуба”.

К сожалению для Берлускони, его решение нанять молодого Индзаги было не самым удачным. В конечном итоге Индзаги заменят на жесткого и более опытного тренера из Сербии Синишу Михайловича.

Берлускони мог бесконечно рассуждать о тактике и стратегии игры, о необходимости играть элегантно, о стиле команды. Он действительно покупал и продавал самых дорогих звезд футбола, включая самых экстравагантных и своенравных игроков, однако в душе он оставался консерватором со старомодным пониманием красивой игры. Он даже придумал собственный бренд – “стиль «Милана»”, желая подчеркнуть, что не так важно следовать моде, сколько выглядеть достойно и вести себя достойно.

“Стиль «Милана» заключается в примерном поведении как на поле, так и за его пределами, – заявляет человек, которого в будущем будут сильно критиковать за поведение «за пределами поля». – Речь о том, чтобы уважительно относиться к соперникам и сохранять спокойствие независимо ни от чего. Немаловажно и то, как игроки выглядят внешне. Сегодня, например, многие футболисты делают себе татуировки и странные прически. В прежние времена, простите, что я так это подаю, я всегда лично проверял игроков перед выступлением на телевидении – следил, чтобы галстуки у них были завязаны правильно”.

Берлускони любит порядок и опрятность. Ему не нравятся татуировки и Марио Балотелли.

“Увы, я из предыдущего поколения, – говорит он, тяжело вздыхая. – Мне действительно совершенно не нравятся ни татуировки, ни пирсинг, ни странные прически, например, как у Балотелли. Я хотел бы, чтобы мой «Милан» вновь стал иконой элегантности и стиля, это часть истории клуба”.

День подходит к концу, и солнечный свет уже не освещает комнаты главного здания базы. Берлускони увлеченно рассказывает о клубе, периодически называя его “мой «Милан»”. В его памяти запечатлено несметное количество историй, связанных с командой, самые волнительные моменты и игры. Вспоминая величайшие победы и страшнейшие поражения, Берлускони как будто мысленно уносится на стадион. Он описывает один из самых счастливых эпизодов в жизни клуба – историческую победу над командой “Стяуа” из Бухареста. В тот вечер, 24 мая 1989 года, на стадионе в Барселоне собралось 80 тысяч болельщиков “Милана”.

Миллионы поклонников “Милана” считают игру со “Стяуа” настоящим моментом истины, переломной точкой в эволюции “Милана”.

“Тем вечером в Барселоне мы впервые выиграли международный кубок. «Милан» играл на высочайшем уровне, как сильнейшая команда планеты, к технической составляющей было не придраться. Днем улицы Барселоны были буквально оккупированы многотысячной армией болельщиков клуба, повсюду развевались наши флаги. Трибуны выглядели очень красиво, а особенно здорово было, когда в конце матча все фанаты «Милана» одновременно зажгли свечи. На всю ночь Барселона как будто погрузилась в волшебное царство звезд”.

Берлускони рассказывает о дальнейших событиях того триумфального вечера без тени иронии.

“Мы пошли в гостиницу, где я даже выступил с балкона. Я чувствовал себя молодым Муссолини, – смущенно усмехается он. – Болельщики «Милана» приглашали меня вместе отпраздновать победу. Так или иначе, мы впервые выиграли Кубок европейских чемпионов, и тот день навсегда останется в моем сердце и в сердцах всех поклонников клуба”.

Берлускони с большой радостью вспоминает о матче в Барселоне, однако другая история заставляет его нахмуриться. Речь идет о четвертьфинальном матче Лиги чемпионов УЕФА, который прошел 20 марта 1991 в Марселе. “Милан” играл против марсельского “Олимпика” на их домашнем стадионе “Велодром”. В тот день для “Милана” во всех смыслах погас свет.

“Милан” играл ответный матч против “Олимпика”, их первая встреча прошла за две недели до этого и закончилась со счетом 1:1. В том четвертьфинале “Милан” защищал чемпионский титул. Игра была жесткая и спорная, судьи выдали пять желтых карточек, три “Милану” и две “Олимпику”. В первом тайме не было забито ни одного гола, однако на 75-й минуте матча “Олимпик” повел в счете благодаря голу полузащитника Криса Уоддла. За две с небольшим минуты до конца, на 87-й минуте матча, при счете 1:0 в пользу “Марселя” игра была остановлена из-за проблем с освещением. Прожекторы стадиона в буквальном смысле погасли. Примерно через 15 минут проблему исправили, однако “Милан” отказался доигрывать матч, утверждая, что освещение недостаточно яркое и что игра была сорвана работниками телевидения и болельщиками “Олимпика”, которые выходили на поле в промежутке. Галлиани лично остановил матч. Он вышел на поле и приказал команде вернуться в раздевалки. Он увел “Милан” с поля.

УЕФА назначило “Олимпику” техническую победу со счетом 3:0, что разрушило надежды “Милана” выиграть Еврокубок в третий раз подряд. За отказ завершить четвертьфинальный матч клубу запретили участвовать в играх Лиги чемпионов следующего сезона. Больше всех пострадал лично Галлиани. Союз европейских футбольных ассоциаций запретил ему занимать какие-либо официальные должности в футболе в течение двух лет.

Берлускони мрачнеет, ему крайне неприятно об этом вспоминать. Он открыто обвиняет во всем друга.

“Идея целиком принадлежала Галлиани, хотя к такому решению его подтолкнула череда издевок и провокаций со стороны марсельских болельщиков, а также судей и игроков «Олимпика». Напряжение достигло предела, все очень нервничали. Галлиани больше не мог терпеть беспорядок, который творился на поле, не сдержался и принял решение, которое дорого нам обошлось. Но это было решение Галлиани, и он никогда этого не отрицал и не отказывался нести ответственность за свои действия”, – кратко комментирует Берлускони.

Галлиани выглядит напряженным, он немного подается вперед. Матч с “Марселем” – его личный Вьетнам. О своем решении он вспоминает с серьезным и мученическим выражением лица.

“До конца матча оставалось три, четыре, может быть, пять минут, и вдруг прожекторы погасли, – рассказывает Галлиани, силясь сохранять улыбку. – Стало совсем темно, игрокам толком ничего не было видно. Некоторые болельщики выбежали на поле, решив, что игра закончилась. Мне удалось попасть на поле и поговорить с судьей. Я сказал ему, что налицо нарушение всех правил, что неприемлемо, когда зрители стоят вдоль внутренней границы поля, а половина прожекторов стадиона не горит. Судья ответил, что мы должны играть. Я стоял на своем и просил его убрать болельщиков с поля. Судья повторил, что мы должны играть. Я вновь сказал, что это противоречит правилам, и продолжил с ним спорить. И тогда я принял решение, которое, безусловно, было ошибкой. Признаю, я не совладал с нервами, но тогда я действительно считал, что невозможно играть при таком освещении и при таких условиях: болельщики «Олимпика» стояли на игровом поле, кричали и поддразнивали наших игроков. На том все и закончилось. То решение принял я, это правда. В итоге «Милан» дисквалифицировали на год, а меня – на два, но это распространялось только на международные матчи, не на итальянские. Сильвио Берлускони оставил меня на посту, а сразу после инцидента, в 1992 году, мы стали чемпионами Италии, а в 1994 году выиграли кубок УЕФА”.

То есть никаких сожалений?

Галлиани снимает очки и обнажает улыбку.

“Сожаления, конечно же, есть, потому что поступил я не очень красиво и мое поведение не соответствовало «стилю “Милана”». Но прошло уже 25 лет, и мне кажется, что у моего преступления давно истек срок давности”.

Для Галлиани и “Милана” эта история, возможно, и осталась в прошлом, однако футбол с тех пор стал другим. Рынок глобализировался. В спорт пришли новые инвесторы с пачками нефтедолларов, которые забавы ради начали покупать футбольные клубы и делать из них дорогие бренды.

Берлускони описывает мир футбола, который изменился практически до неузнаваемости, как единый общемировой рынок, где на сильнейших игроков установлены запредельно высокие цены. При этом не имеет значения, в каком клубе они играют: мадридском “Реале”, “Челси” или “Милане”. Берлускони говорит о том, что в футбол пришло немало шейхов и азиатских и арабских миллиардеров, которые приобретают клубы по всей Европе. Ему все труднее тягаться с шейхами и баснословно богатыми клубами вроде “Реала” и “Барселоны”, и это его тревожит.

“Такие почтенные клубы, как «Реал Мадрид» и «Барселона», существуют много лет и хранят свои традиции. Они представляют собой настоящие кооперативы, где акциями клуба владеют в том числе и болельщики, и могут похвастаться увесистыми бюджетами. Что касается инвесторов из Азии и с Ближнего Востока… Трудно конкурировать с людьми, у которых нефть бьет из-под земли”.

Берлускони вновь поудобнее усаживается на белом диване. На часах больше шести вечера, и ему пора уходить. Вскоре он сядет в вертолет и через 15 минут приземлится на родной вилле в Аркоре. День в “Миланелло”, кажется, придал ему сил. Он говорил о футболе, о своей страсти. Негаснущая любовь к футболу – одна из определяющих черт его личности. Она формирует его взгляд на бизнес, отдых, политику и жизнь в целом.

“Я считаю футбол универсальной метафорой жизни, – поясняет Берлускони. – Он невероятно популярен не только в Италии, но и по всему миру. Он представляет собой конфликт между добром и злом, между друзьями и врагами, и в нем есть судья, который должен оставаться беспристрастным. Совсем как в жизни. У вас есть противник, и вы должны с ним бороться, должны стремиться быть лучше, должны победить его элегантно и со вкусом, должны играть красиво, небрежность губительна. Вы должны убедить зрителей, что вы лучше всех. Именно это нам приходится делать в жизни”.

Всем известно, что итальянцы сходят с ума по футболу, поэтому неожиданный и романтический взгляд Берлускони на футбол и “Милан” вполне вписывается в итальянскую картину мира.

Став президентом “Милана”, Берлускони не просто осуществил детскую мечту. В начале своего пути он был миланским застройщиком, который появился из ниоткуда и стремительно разбогател. Затем он стал королем недвижимости, который создал коммерческое телевидение и на этом заработал свое второе состояние. Наконец, он купил уважаемый футбольный клуб и стал Игроком с большой буквы. Он стал народным героем. Берлускони заполучил несколько влиятельных брендов в сфере культуры и спорта, а также эффективные инструменты влияния в виде популярных СМИ. В руках медиамагната-миллиардера оказались права на футбольный боевой клич “Вперед, Милан”, который звучал жизнеутверждающе, вселял радость и надежду в болельщиков “Милана”, и не только “Милана”, который мог объединить миллионы итальянцев. Сильвио Берлускони решил переделать фразу “Вперед, Милан” в девиз своей новой политической партии – “Вперед, Италия!”. Он задумал сделать карьеру в итальянской политике и переродиться один последний раз: превратиться из бизнесмена-миллиардера в лидера политической партии. Футбол окажет на эту метаморфозу большое влияние, поскольку в политике Берлускони будет опираться в том числе на славу и скандальную известность, которые он приобрел в статусе президента “Милана”. Сильвио Берлускони решил “вступить в игру” в начале 1990-х годов, в самый разгар борьбы с коррупцией, когда политический мир Италии рушился, охваченный скандалами и судебными делами, когда опозоренные политики заканчивали жизнь самоубийством. Он создал новую политическую партию, назвал ее в духе футбольной кричалки и подключил к работе маркетологов со своих телеканалов. На кону стояло намного больше, чем в любом матче Лиги чемпионов. Берлускони начинал главную битву своей жизни.

Глава 5

Премьер-миллиардер

Все меня отговаривали. Все говорили мне не идти в политику. Мои лучшие друзья, советники и родные – все были против. Моей маме эта идея категорически не нравилась. Она говорила, если я пойду в политику, в итоге причиню боль себе, семье и детям и мой бизнес тоже пострадает”.

Сильвио Берлускони сидит в саду виллы Сан-Мартино за полированным тиковым столом. Он заново переживает события весны и лета 1993 года, вспоминает, как в начале 1994 года записывал на видео речь, в которой объявлял о своем намерении баллотироваться в правительство. Будучи настоящим футбольным болельщиком, он общался с нацией на языке футбола и заявлял, что “вступает в игру”. Берлускони смело и дерзко ворвался в политику, вооруженный хорошо продуманным маркетинговым планом, достойным Мэдисон-авеню. Итальянской общественности предлагался сам Берлускони и его новая политическая партия “Вперед, Италия!”, название которой происходило от футбольной кричалки.

В начале 1990-х Берлускони хорошо знали в Италии. Его имя также было знакомо некоторым европейским политикам и бизнесменам. Берлускони запустил коммерческие телеканалы во Франции, Германии и Испании, надеясь, что они повторят успех его итальянской телесети и Canale 5. Ради расширения своей телеимперии ему пришлось изрядно повоевать с политиками и законодателями половины европейских стран.

Новоиспеченный миллиардер Берлускони стал практически самым обеспеченным человеком Италии и уверенно держался в седле. Он стал европейским Рупертом Мердоком. Он попал в список богатейших людей планеты по версии журнала Forbes, в список миллиардеров. Однако репутацию он имел сомнительную.

Берлускони провел ребрендинг своей телеимперии, объединив все ее ветви под маркой Mediaset. Стартовая цена компании на фондовой бирже составила более 4 миллиардов евро. В то же время он диверсифицировал свои инвестиции, в конечном счете став владельцем акций и активов в таких областях, как медиа, страхование, управление личными финансами, недвижимость, строительство, розничная торговля и издательское дело. При невыясненных обстоятельствах Берлускони купил издательство Mondadori и таким образом заполучил 40 % итальянского рынка журналов. Он также приобрел правоцентристскую газету Il Giornale, которую основал известный журналист, интеллектуал и противник “агрессивного насилия” Индро Монтанелли. Помимо этого, Берлускони получил поддержку миллионов итальянцев благодаря успехам ФК “Милан”.

К 1993 году он стал довольно известным, а по мнению его оппонентов, скандально известным. Бескомпромиссный антикоммунист и предприниматель, имеющий большое влияние в СМИ, Берлускони был ночным кошмаром левых.

Культурные обозреватели, политики и общественные деятели левого толка не уставали нападать на Берлускони, утверждая, что его телевидение пропагандирует вульгарность и пошлость, а сам он получает слишком много итальянских рекламных долларов. Легализация медиаимперии Берлускони началась в 1980-е благодаря законам Кракси и была завершена в 1990 году, когда новый закон установил дуополию на итальянском рынке СМИ. Отныне трем каналам Берлускони разрешалось вещать наравне с общественными каналами компании RAI. Однако взамен Берлускони должен был отказаться от акций своей газеты. Это было несложно: он передал свой пакет младшему брату Паоло, который долгие годы являлся одним из акционеров Fininvest наряду с двоюродными братьями и другими членами семьи Берлускони.

В 1993 году в своей родной Италии Берлускони был известен не только как медиамагнат-миллиардер. Он владел акциями самых различных компаний, что означало политическое влияние. Он имел вес. Однако не все шло гладко, империя Берлускони несла большие потери из-за экономического спада начала 1990-х и снижения рекламных доходов. Его телесеть росла одновременно с его долгами, которые превышали размер чистого капитала Берлускони более чем в четыре раза. Банки-кредиторы, принадлежавшие финансовой элите Милана, настояли, чтобы компания Fininvest наняла профессионального управляющего, Франко Тато. Его задачей было сократить расходы и уменьшить долг компании. Тато настолько хорошо справился с задачей, что через 24 месяца медиаимперия Берлускони с большим успехом дебютировала на миланской фондовой бирже. К концу 1990-х ее стоимость оценивалась более чем в 30 миллиардов евро.

Берлускони преследовали не только финансовые проблемы. В 1992–1993 годах к нему начали присматриваться правоохранительные органы, а несколько следственных судей Милана плотно занялись его бизнесом. Чуть более чем за год они запустили около десятка отдельных расследований, касающихся деятельности миланских и римских компаний Берлускони в сферах недвижимости, строительства и СМИ.

Берлускони хорошо помнит те времена. Тогда разразились первые крупные коррупционные скандалы, которые всколыхнули итальянские политические элиты и дискредитировали его друга Беттино Кракси. В итоге Кракси был признан виновным и был вынужден уехать из страны. На Италию надвигался настоящий ураган из уголовных дел против итальянской коррупции, которую итальянцы называют Tangenopoli (“Город взяток”). Группа миланских судей вела расследования более двух лет. Было арестовано большое количество бухгалтеров и людей, занимавшихся сбором денег для политических партий. Их держали в тюрьме, пока они не называли нужные имена в обмен на смягчение приговора или сделку о признании вины. Судьи также получали информацию, проводя неожиданные обыски и налоговые проверки. Они арестовали десятки людей, включая некоторых предпринимателей и директоров крупных миланских компаний. Практически все они обвинялись в незаконном финансировании политических партий или даче взяток с целью получения выгодных контрактов. Оказалось, что практически все итальянские бизнесмены и политики были вовлечены в огромную коррупционную сеть.

Масштабные финансовые проверки назвали операцией “Чистые руки”. В одночасье было уничтожено целое поколение партийных лидеров и свержены многие влиятельные политики Италии. Некоторые арестованные предприниматели и бизнесмены кончали жизнь самоубийством. Миланский воздух был пропитан интригой, люди пересказывали сплетни о конвертах с купюрами для подкупа политиков и делились слухами о том, кого из известных людей арестуют следующим. Газеты изобиловали рассказами об офшорных банковских счетах и отмывании денег. Сотрудники восставали против начальников, следователи закручивали гайки, арестованные предоставляли полиции нужную информацию в обмен на сделки о признании вины, из-за чего начинались новые коррупционные скандалы.

Берлускони говорит, что те годы были для него временем “ужаса” и “страданий”.

В 1992 году было запущено несколько судебных расследований против его брата Паоло. Суды в Риме и Милане предъявили ему обвинения во взяточничестве и коррупции. В апреле 1993 года Джанни Летта, главный лоббист Берлускони в Риме и вице-президент Fininvest, признался, что лично положил в конверт 35 тысяч евро наличными и с посыльным отправил их лидеру небольшой политической партии. Той весной налоговики вновь нагрянули в главный миланский офис Берлускони и его офисы в Милано-Дуэ. В июне 1993 года руководство Fininvest официально отказалось признавать свою виновность в каких-либо правонарушениях, а также сообщило, что налоговая полиция наведывалась в офисы компании не менее 57 раз. Следствие интересовал не только телебизнес и операции с недвижимостью. Инспекторы заявили, что обнаружили несколько теневых денежных фондов, которые компаньоны Берлускони якобы использовали для покупки игроков в его любимый футбольный клуб “Милан”.

Антикоррупционная кампания миланских судей сильно повлияла на итальянскую политику и общество. Налоговые проверки как будто катком проехались по давно заведенным порядкам и уничтожили карьеры десятков политиков и бизнесменов. В уютных гостиных миланских богачей царили параноидальные настроения, а в Риме лидеры каждой из пяти правящих партий один за другим получали повестки в суд. Навсегда потеряв репутацию, они падали под натиском прокуроров, как кегли в боулинге.

“Скандалы «Тангентополи» загубили все пять правящих итальянских партий, – вспоминает Берлускони. – Расследования показали, что все политические лидеры якобы лично обогащались за счет бюджетов своих партий, что в некоторых случаях было правдой. Но вскоре стало понятно, что большая часть денег таки шла на нужды партий, а не в карманы руководителей, так было и в случае с Беттино Кракси”.

Берлускони утверждает, что принимать финансовую помощь частного сектора было нормой для итальянских политиков, поскольку альтернативных источников дохода у партий не существовало и государство их никак не поддерживало.

Иными словами, так делали все. Или, как говорят в Италии, cosi fan tutti.

Беттино Кракси, символ старого порядка, впоследствии направил судьям письменное признание, в котором рассказал о том, что его политическая партия, как и другие партии, регулярно получала деньги от крупнейших итальянских корпораций, в том числе от компаний Fiat, Olivetti и Fininvest.

“В то время у партий просто не было иного источника финансирования, – утверждает Берлускони. – Никаких других вариантов. Правда, это не относилось к Коммунистической партии, у которой всегда было море денег. Советский Союз тайно и незаконно спонсировал итальянских коммунистов, которые при помощи этих денег контролировали кооперативы по всей стране и издавали собственную газету. В те годы Итальянская коммунистическая партия была очень сильной и очень хорошо финансировалась. Поэтому, когда коррупционные скандалы потопили все умеренные партии, я начал искать альтернативу коммунистам. Я пытался объединить оставшиеся партии в коалицию, которая могла бы противостоять левым. Меня беспокоило, что в Италии нет другой влиятельной партии или умеренных политиков и что за отсутствием конкурентов коммунисты победят на следующих выборах”.

Именно страх и неприязнь к коммунистам подтолкнули Берлускони пойти в политику летом 1993 года. Маркетологи его телекомпании стали набирать фокус-группы и проводить социальные опросы среди потенциальных избирателей. Они изучали общественное мнение и политические предпочтения граждан теми же методами, какими обычно оценивается популярность безалкогольных напитков. В июле 1993 года Берлускони заявил в интервью одной газете, что не планирует идти в политику, а команда тщательно проанализировала реакцию общественности. В это время он встретился с политическими лидерами левого крыла, чтобы убедить их выступить единым фронтом, то есть сформировать коалицию. Однако летом 1993 года итальянская политическая арена напоминала выжженную солнцем пустыню.

Большинство итальянцев согласится с тем, что Берлускони пошел в политику, чтобы сохранить свой бизнес, получить депутатскую неприкосновенность и не попасть под следствие. Это очень распространенное мнение. Однако Берлускони видит вещи совсем в ином свете. Он настаивает на том, что у него не было выбора и что он решился стать политиком после того, как операция “Чистые руки” опустошила итальянскую политическую арену.

За четыре года до этого, в 1989 году, пала Берлинская стена, а в 1991 году Коммунистическая партия Италии переименовалась в Демократическую партию левых сил, однако Берлускони все еще видел в коммунистах главную угрозу для себя, своего бизнеса и страны. Несмотря на новое название партии, это были все те же практически отжившие свое итальянские коммунисты. Дело в том, что Берлускони всю свою жизнь люто ненавидел крайних левых, испытывал к ним практически физическое отвращение. Они платили ему тем же.

Берлускони буквально оживает на глазах, когда слышит о падении старого общественного порядка и скандалах начала 1990-х. Он увлеченно рассказывает о политических настроениях, царивших в Италии в 1993 году, угрожающе бросаясь словом “коммунист”, словно размахивая пистолетом. В мире Берлускони это слово является собирательным термином для всего, что он презирает.

“«Левые» прокуроры сходили с ума, а миланская прокуратура так просто помешалась, – с волнением говорит Берлускони, нервно притопывая левой ногой. – По их вине с лица земли исчезло пять политических партий, что давало левым большой простор для действий. Впервые за пятьдесят лет дело шло к тому, что они могли выиграть и продержаться у власти много лет, кто знает сколько. Для меня это стало бы трагедией, и не для меня одного. Возможность прихода коммунистов к власти пугала многих бизнесменов, потому что мы все знали, к чему призывала коммунистическая идеология. Скажем так: мы не ждали, что победа коммунистов подарит нам рай на земле”.

В том же 1993 году миланские судьи, которые вели расследования вокруг “Тангентополи”, начали присматриваться к Берлускони. Они сфокусировались на топ-менеджерах и на счетах его компаний. В то время во главе телевизионной империи Берлускони стоял его давний друг Феделе Конфалоньери. Он одним из первых ближайших соратников Берлускони был вызван на допрос в рамках операции “Чистые руки”.

“В апреле 1993 года налоговая полиция обыскала наши офисы, а мы с помощником были вызваны на допрос, – вспоминает Конфалоньери. – Следователи обвиняли нас в незаконном финансировании Социалистической партии, потому что летом мы посещали мероприятия в рамках ежегодного съезда этой партии и ставили там стенд нашей компании. Когда я сказал, что наши стенды также стояли на ежегодном летнем съезде Коммунистической партии Festa dell’Unità, они ответили, что проведут по этому поводу отдельное расследование”.

Конфалоньери мрачно улыбнулся.

“В конечном итоге меня признали невиновным, точнее, даже уголовного дела на меня не завели, – рассказывает Конфалоньери с легкой ухмылкой. – Я пытался объяснить, что таким образом мы себя рекламировали, что нам нужно было дружить с политическими партиями, поскольку они продвигали законы, от которых зависел успех нашего телебизнеса. Большинство наших компаний-рекламодателей тоже посещало эти съезды. Просто так было принято”.

Берлускони не отрицает, что в 1993 году он стал объектом особого интереса миланской прокуратуры. Он с некоторой горечью рассказывает об обвинениях, которые ему предъявляли на протяжении всей его карьеры, а затем опровергает их с гордой улыбкой. Он категорически отрицает, что был вынужден пойти в политику, чтобы получить парламентский иммунитет и избежать судов или чтобы спасти свою медиаимперию, которая якобы тонула в долгах и находилась на краю банкротства.

“Все это – абсолютная ложь, – заявляет он с едва заметным беспокойством. – Это не соответствует действительности. Я бы оказал большую услугу своим компаниям, если бы продолжил работать, а не ушел в политику. В итоге я получил разве что рекордное количество судебных расследований, которые тянулись долгие годы”.

Конфалоньери высказывается еще более резко, чего и следует ожидать от самого ярого защитника Берлускони.

“Да, долги у нас были большие, но и компания была огромная. Мы работали в самых разных сферах, от телевидения и издательского бизнеса до розничной торговли и страхования. У нас были финансовые активы, у нас было имущество – за нами была сила. Доказательством тому можно считать то, что на фондовой бирже нас оценили в 5 миллиардов долларов всего два года спустя, в 1996 году, когда мы стали открытой акционерной компанией. Поэтому совершенно некорректно говорить, что Берлускони был вынужден пойти в политику из-за расследований или якобы неминуемого краха нашего бизнеса. Это вранье, это выдумки, это первый кирпич огромного замка лжи о Берлускони”.

До конца не ясно, почему Берлускони решил пойти в политику. Согласно одному источнику, 4 апреля 1993 года в Аркоре состоялся “военный совет”: Берлускони переговорил с бывшим премьер-министром Италии Беттино Кракси. Якобы тогда впервые зашел разговор о политической карьере Берлускони. Такую версию озвучил Эцио Картотто, бывший сотрудник Fininvest и один из первых политических советников Берлускони, который впоследствии затаил на босса обиду. По его словам, два лидера обсуждали идею создания новой политической партии, которая могла бы заменить побежденных христианских демократов и социалистов. В конце разговора Берлускони якобы заявил, что знает, что нужно делать.

Берлускони не согласен с этой версией событий. Он помнит, что обсуждал свою возможную политическую карьеру с Кракси, однако не 4 апреля 1993 года. Он также настаивает, что Кракси занял противоположную позицию.

“Он советовал мне не идти в политику, – вспоминает Берлускони. – Он сказал, что политика – самое отвратительное, что я могу себе представить, и что в Италии все еще хуже, потому что упрямые следственные судьи постоянно во все вмешиваются. Он был категоричен: «Даже и не думай! Не делай этого!»”

Конфалоньери помнит дискуссии с Кракси. Он также помнит, как все опасались, что если Берлускони пойдет в политику, то станет мишенью для следственных судей.

“В 1993 году таким людям, как Берлускони, было очень опасно начинать политическую карьеру. Следователи изучали вас под микроскопом, пока что-нибудь не находили. Многие из них придерживались левых взглядов и поддерживали Коммунистическую партию, – с уверенностью заявляет Конфалоньери. – Я был категорически против плана Сильвио идти в политику. Начать с того, что я не верил, что у него получится основать партию и сразу же победить на выборах. Я говорил, что мы заплатим за ужин, а еды не дождемся. Помню, как в последний раз разговаривал с Кракси перед его ссылкой. Я поинтересовался его мнением, и он сказал, что Сильвио может получить 6 % голосов, 8 % в лучшем случае, не более того”.

Берлускони был одержим социологическими опросами. В июле 1993 года произошло знаковое событие, которое подтолкнуло Берлускони “вступить в игру”. Аркоре посетил малоизвестный профессор политологии Джулиано Урбани.

“Профессор Урбани приехал по моей просьбе, – рассказывает Берлускони. – Я попросил его привезти результаты последних опросов, которые провел его университет. Из них было ясно, что на следующих выборах левые могут победить, и притом с большим преимуществом, поскольку коррупционные скандалы практически уничтожили правоцентристские партии. Согласно результатам, переименованная Коммунистическая партия могла получить почти 40 % голосов, а согласно нашей избирательной системе, это дало бы им 74 % мест в парламенте”.

Берлускони сделал паузу. Он как будто видел перед собой эти цифры.

“И тогда я решился. Результаты опросов окончательно убедили меня, что настало время искать политическую альтернативу коммунистам. Вначале я попытался собрать коалицию из правоцентристских партий, а когда это оказалось невозможным, решил создать собственную партию”.

Тем жарким для итальянской политики летом Берлускони съездил в Турин, чтобы засвидетельствовать свое почтение Джанни Аньелли, потомственному владельцу корпорации Fiat и “некоронованному королю Италии”.

“Я обедал с Джанни Аньелли, и я показал ему варианты предвыборных программ и другие материалы, – вспоминает Берлускони. – Мы обсудили возможность объединения различных партий для борьбы с коммунистами. Я даже продемонстрировал ему несколько раскадровок для рекламных роликов, которые подготовил наш отдел рекламы. Он был под впечатлением и сказал: «Надеюсь, вам удастся склеить осколки того, что осталось от предыдущих правящих партий». После того обеда мы много общались с Аньелли все лето. Как-то раз я ему сообщил, что буду вынужден создать свою политическую партию, так как другого решения я не вижу. Он заявил, что я не должен этого делать, что это слишком опасно, что менталитет бизнесменов и политиков различается. Он пытался меня отговорить”.

Через несколько месяцев, когда Берлускони запустил свою кампанию, Аньелли с присущим ему цинизмом произнес в будущем известную фразу: “Если он победит, выиграем мы все. Если он проиграет, проиграет он один”. Аньелли говорил от лица всего итальянского бизнеса.

Осенью 1993 года десятки менеджеров по продажам и маркетологов, которые продвигали телеканалы и рекламные агентства Берлускони, получили новое задание: создать политическую партию. Марчелло дель Утри, глава рекламного отдела Mediaset, и Чезаре Превити, самый доверенный адвокат и друг Берлускони, особенно горячо приветствовали создание новой партии. Они вызвались готовить кандидатов от партии для участия в будущих выборах и проводили недельные курсы по организации политической деятельности для специалистов по продажам и рекламе. Дель Утри и Превити набрали будущих партийных представителей и организаторов из сотрудников дочерней финансовой компании Берлускони Programma Italia. В сентябре 1993 года Берлускони сказал дель Утри, который должен был организовать новое политическое движение, что на следующие выборы хотел бы пойти во главе полноценной национальной партией.

Благодаря усилиям маркетологов, специалистов по рекламе и финансовых консультантов к концу 1993 года филиалы партии “Вперед, Италия!” были открыты по всей стране. Так был заложен костяк будущей национальной партии. Люди Берлускони тщательно проанализировали настроения избирателей, подготовили агитационные материалы и телевизионные рекламные ролики, разработали для партии маркетинговый план и были готовы атаковать по первому слову. Все было сделано по схеме Mediaset. Впервые в истории Запада национальная политическая партия была целиком и полностью создана и профинансирована крупной корпорацией.

“Берлускони всегда оставался предпринимателем, – поясняет Конфалоньери, – и политическая партия была для него очередным бизнес-проектом. Он проанализировал рынок, обнаружил, чего людям не хватает, и создал продукт, который заполнил пробел. Помню, как он сказал мне: «На современном политическом рынке предлагается только один продукт – “коммунисты”. Давайте представим, что “левые” – это безалкогольный напиток и это горький напиток. Чего рынку не хватает, так это альтернативы, сладкого напитка». По логике Берлускони, если на рынке не существовало этого альтернативного продукта, то мы должны были его создать и предложить итальянцам. Так он относился к политике. Он видел себя предпринимателем, который должен разработать маркетинговый план и запустить новый бренд на рынок”.

Берлускони был гениальным продавцом, теперь он готовился попробовать свои легендарные таланты обольстителя в итальянской политике.

Ближе к концу 1993 года появились первые сигналы того, что Берлускони планирует заняться политикой. Неожиданно для всех медиамагнат-миллиардер открыто поддержал правого кандидата в мэры Рима Джанфранко Фини, который проповедовал постфашизм и восхищался Муссолини. Берлускони заявил, что просто отвечал на вопрос журналиста, однако итальянцы увидели в этом некое предзнаменование.

Помимо этого, он послал своих помощников прощупывать почву вокруг другой правой партии – Lega. Эта партия была создана на трудолюбивом итальянском севере, славилась своими ксенофобскими настроениями и выступала за сокращение налогов, являясь своего рода итальянским Движением чаепития. Lega призывала северные регионы Италии отделиться от страны. Берлускони присматривался к этой маргинальной партии, поскольку понимал, что для создания сильной правоцентристской коалиции ему понадобится больше союзников.

“Я всеми силами пытался объединиться с остальными партиями. Существовала также партия MSI, с которой никто не хотел иметь дело, потому что она образовалась на осколках итальянской фашистской партии. Вначале мои успехи были незначительными, однако со временем мне удалось убедить людей в том, что остановить коммунистов можно только одним способом. Нужно было создать новую политическую силу – консервативную, умеренно правую партию или коалицию таких партий, которая бы выступала за свободный рынок, за права и свободы человека. Нас бы поддержало большинство итальянцев. Мне удалось оформить избирательный союз с партией Lega, которая больше не призывала разделить Италию, и с неофашистской партией MSI, которая начала придерживаться более умеренных и демократических взглядов”.

Берлускони вновь устало потягивается. Его взгляд скользит наверх, в сторону спальни на третьем этаже. Он рассказывает, как в середине января 1994 года собрал на вилле своих друзей и родственников, включая 83-летнюю мать, а также менеджеров Джанни Летту, Феделе Конфалоньери и Марчелло дель Утри. Тем вечером он сообщил семье и друзьям, что собирается основать партию “Вперед, Италия!”.

“Я пригласил их всех на ужин и описал, как вижу ситуацию. Я объяснил, что не смог найти альтернативное решение, как ни старался, и что чувствую острую необходимость сделать это, – вспоминает Берлускони. – Они восприняли новость в штыки. Все меня отговаривали. Все говорили мне не идти в политику. Мои лучшие друзья, советники и родные – все были против. Маме эта идея категорически не нравилась. Она говорила, если я пойду в политику, в итоге причиню боль себе, семье и детям и мой бизнес тоже пострадает”.

Описывая события того вечера, Берлускони делает паузу.

“Они были категорически против, – продолжает он. – Я пообещал обдумать все утром на свежую голову и заново их всех собрать. Моя мать села в машину и поехала домой в Милан. Проезжая мимо нашей старой квартиры, она попросила водителя остановиться, вышла из машины и долго смотрела на дом, где вырастила троих детей. Затем сказала водителю отвезти ее обратно в Аркоре”.

Берлускони замолк и рукой показал на окна третьего этажа виллы Сан-Мартино.

“Она пришла ко мне в спальню, вот в ту, наверху. К счастью, я еще не спал, просто лежал и смотрел в потолок. Я был очень расстроен и думал о реакции близких. Мать подошла к моей кровати и сказала то, что я никогда не забуду: «Я обдумала твои слова. Я все еще против твоего решения. Они найдут тысячу способов, как навредить тебе, твоей семье и твоим компаниям. Но я понимаю твое желание сделать это. Ты не был бы моим сыном, если бы не нашел в себе мужества сделать то, что велит твое сердце, сделать то, что необходимо для твоей собственной свободы и свободы твоей страны». Потом она обняла меня, села в машину и поехала домой в Милан. После этого я оставил все посты в своих компаниях и несколько дней спустя основал политическую партию «Вперед, Италия!»”.

Когда Берлускони решил вступить в политическую игру, его армия кандидатов в парламент – бывших маркетологов – была в полной боевой готовности. Однако итальянцам оказался непривычен стиль агитации “по Берлускони”: интенсивная и полномасштабная атака со стороны СМИ, прямолинейные речи, оптимистический подход. Кампания была пропитана духом демократии, изобиловала популистскими обещаниями и копировала стиль реклам Мэдисон-авеню. Она была американской. Она была жизнеутверждающей. Как и телеканалы Берлускони, она пробуждала в людях мечты и амбиции, предлагала идиллические картинки красивой жизни, к которой хотелось стремиться. То же можно сказать и о футбольном клубе Берлускони. Очень активно использовался девиз партии “Вперед, Италия!”. Хорошим подспорьем также было то, что семье Берлускони принадлежала половина главных телеканалов страны и большое количество печатных СМИ.

Берлускони создал свою партию в январе 1994 года и всего через 60 дней выиграл с ней парламентские выборы. Перед нами случай из области политической фантастики, который вполне можно разбирать на лекциях по брендингу и маркетингу в Гарвардской школе бизнеса.

Берлускони не только атаковал нацию эффектными рекламными приемами, он также изобрел новый политический язык и символы. Его кампания была обращена к тем, кого в американской политике когда-то назвали “молчаливым большинством”. Много лет назад этот термин использовал президент Ричард Никсон, говоря о том, что большинство американских избирателей на самом деле консервативно и выступает за развитие бизнеса, но не озвучивает этого. Представляя свою политическую программу в 1994 году, Берлускони открытым текстом заявил о своем намерении укрепить позиции бизнеса и свободного рынка, сократить вмешательство государства в экономику, снизить налоги и озолотить каждого итальянца. Нация смертельно устала от скандалов и бедности, а Берлускони обещал ей то же самое, что Барак Обама обещал американцам перед тем, как сесть в президентское кресло. Они оба предлагали отчаявшимся людям надежду.

“Помню, как мы разрабатывали кампанию прямо здесь, в гостиной и на кухне этого дома, – говорит преисполненный ностальгией Берлускони. – Нас было всего несколько человек”.

Он обвел взглядом свою просторную виллу:

“Здесь была наша штаб-квартира. Именно в Аркоре команда из четырех-пяти человек придумала стратегию продвижения моей партии. Именно здесь мы за несколько недель написали политическую программу будущего правительства, в том числе проработали экономический курс. Я ставил на то, что большинство итальянцев находится в замешательстве и не знает, за кого голосовать. «Вперед, Италия!» заполняла пробел на политическом рынке и удовлетворяла запросам тех итальянцев, кто не хотел голосовать за коммунистов, а таких было большинство”.

Команда Берлускони максимально эффективно воспользовалась ресурсами его медиаимперии: были созданы красочные плакаты, партийные печатные материалы, телевизионные рекламные ролики и многое другое. У партии “Вперед, Италия!” появился свой фирменный цвет – глубокий синий. Однако окружение Берлускони может подтвердить, что он продолжал во всем полагаться только на себя, выполняя роль человека-оркестра. Он проверял каждую мельчайшую деталь с необычайной тщательностью. Он придумал, как преподнести стране свою партию, а затем с предвыборным туром исколесил весь Апеннинский полуостров, который простирается более чем на тысячу километров. Он посещал город за городом, везде обещал людям светлое будущее и устраивал эффектные партийные митинги, которые во многом напоминали его зрелищные телешоу.

Берлускони лично проверял каждую мелочь. Он нередко приходил проконтролировать настройку звукоаппаратуры, а иногда следил, чтобы плотники правильно собрали сценические декорации для его мероприятий. По его приказу декорации были покрашены в яркий белый цвет, они практически светились. Это выглядело дорого. Это выглядело жизнеутверждающе.

“Я всегда очень внимательно относился к тому, как мы подаем себя. Я фактически ввел новые стандарты общения между политиками и общественностью. Например, раньше, когда партийный лидер выступал с речью, члены партийной верхушки стояли на сцене позади него единой стеной, плечом к плечу. Вместо этих старомодных построений я выбрал вариант «один микрофон – один человек»”.

Шоумен во всем.

“Я лично участвовал в создании декораций для всех наших главных телешоу, – с гордостью заявляет улыбающийся Берлускони. – Я утверждал архитектурные проекты домов, что мы строили. И для меня было вполне естественным следить за тем, как мы подаем себя избирателям, что и как говорим. Я сам выбирал дизайн всех партийных брошюр и плакатов и лично написал большинство сценариев к рекламным роликам и большинство своих речей. Во время предвыборной кампании я сам проверял каждую мелочь. Мне кажется, что в течение тех шестидесяти дней я спал не более трех часов в сутки”.

Берлускони с маниакальной одержимостью беспокоился не только о правильной подаче своей партии и о создании “красивой картинки”. Он также придумал необычный способ рассказать итальянцам о своей партии. Он снял превосходный девятиминутный видеоролик, в котором обращался к нации из рабочего кабинета своей виллы, по-царски сидя за большим столом. На полках позади него стояли книги и семейные фотографии. Костюм Берлускони подчеркивал торжественность момента: стильный синий галстук, накрахмаленная белая рубашка и двубортный пиджак Brioni в тонкую полоску. Он был больше похож на состоявшегося миланского бизнесмена, нежели на политика, и это сослужило ему хорошую службу. Вначале видеоролик транслировался на телеканалах Берлускони, а затем и на государственных каналах RAI, где на него выделили значительно меньше эфирного времени и показывали в вечерних новостных выпусках.

Видеообращение стало очень известным. Берлускони сказал, что любит Италию всем сердцем, а после торжественно заявил о своем намерении “вступить в игру”. Видеоролик дал старт кампании, которая подарила Берлускони голоса миллионов избирателей. Итальянская политика изменилась раз и навсегда. Берлускони пытался создать две противоборствующие партии из старых раздробленных партий и нестабильных политических коалиций. Успешный предприниматель-миллиардер предлагал нации свои услуги и свой опыт. Главным врагом он называл коммунистов, несмотря на то что они изменили название партии и отказались от серпа и молота.

“Сироты коммунизма не только не готовы управлять страной, они несут с собой идеологический багаж, который является настоящим наказанием для тех, кто верит в свободный рынок”, – декларировал Берлускони, изредка заглядывая в листки с напечатанной речью, которые лежали перед ним на столе.

Берлускони смотрел прямо в камеру и улыбался строго и решительно. Видеоролик напоминал обращения американских президентов, записанные в Овальном кабинете, однако речь Берлускони была пропитана злобой.

“Левые утверждают, что изменились, – заявлял он укоризненно. – Они говорят, что стали демократами. Но это не так. Они остались прежними. Они мыслят по-старому, живут по-старому, они не изменили своим убеждениям. Они не верят в свободный рынок. Они не верят в частный бизнес. Они не верят в заработок. Они не верят в силу личности. Они не верят в многообразие. На самом деле они не изменились. Они ни во что по-настоящему не верят. Они просто хотят превратить нашу страну в один большой шумный базар, где разнородная толпа будет выкрикивать упреки и обвинения”.

Берлускони на секунду заглянул в листки на столе и продолжил с уверенностью и сознанием собственной правоты.

“Именно поэтому мы должны с ними бороться. Потому что мы верим в сильного человека, мы верим в семью, мы верим в бизнес, в конкуренцию, в прогресс, в эффективное производство, в свободный рынок и социальное равенство, которое основано на правосудии и свободе. Я вступаю в игру во главе нового политического движения и приглашаю вас всех присоединиться ко мне, пока не стало слишком поздно. Я делаю это, потому что мечтаю о свободном обществе. Об обществе, где мужчины и женщины не будут ничего бояться, где не будет межклассовых распрей и войн, где будут править щедрость, трудолюбие, солидарность, терпимость и взаимоуважение. Я предлагаю вам поддержать мою новую партию «Вперед, Италия!»”.

Далее следовало несметное число обещаний и общих фраз о свободе, модернизации, прозрачной власти, создании новых рабочих мест, благополучии, борьбе с преступностью, свободе вероисповедания, помощи беднякам и пенсионерам и даже о защите окружающей среды.

Затем настало время вспомнить Мартина Лютера Кинга.

“У меня есть мечта. Большая мечта, которую вместе мы сможем претворить в жизнь. Я мечтаю, чтобы в Италии было больше справедливости, чтобы мы были щедрее к тем, кто в этом нуждается, чтобы мы жили богаче и спокойнее, чтобы мы жили в прогрессивной стране с эффективной экономикой. Я мечтаю о том, чтобы Италия заняла в мире свое законное место и стала активным игроком на европейской и мировой политических аренах”.

Финал речи Берлускони был пропитан высокопарной риторикой и мог встать в один ряд с лозунгом Барака Обамы “Да, мы можем!”. Сам Обама будет впервые баллотироваться в президенты США десятью годами позже.

“Мы можем сделать это, – Берлускони замедлил свою речь и теперь произносил каждое слово отчетливо и с оптимизмом в голосе. – Мы можем и мы должны создать новое итальянское чудо для нас и для наших детей!”

Конец речи, черный экран.

Речь Берлускони была очень злободневной, и это сработало. Через 60 дней партия “Вперед, Италия!” победила на выборах. Берлускони правильно использовал народную неприязнь к прошлому и дал людям смутную надежду на светлое будущее. Одиннадцатого мая 1994 года он был приведен к присяге в качестве премьер-министра Италии, а через неделю Беттино Кракси, против которого велось несколько уголовных дел по подозрению в коррупции, бежал из страны и укрылся в своей резиденции в Тунисе.

У Берлускони получилось. Он отлично все спланировал, создал новую политическую партию и был избран премьер-министром. Он получил более 8 миллионов голосов избирателей, сумел создать коалицию правоцентристских партий и таким образом получил большинство голосов в парламенте. Берлускони стал первым в Европе премьер-министром с многомиллиардным состоянием. Однако предпринимательское прошлое не подготовило его к трудностям и опасностям, поджидавшим его в итальянской политике. В конце концов, Берлускони привык полагаться только на себя и добиваться успеха своей настойчивостью. Он привык играть по своим правилам. Он привык командовать. Главной проблемой для него стало то, что в Риме дела делались немного по-другому.

“Это была катастрофа. Я очень переживал, – вспоминает он. – Оказалось, что у премьер-министра меньше власти, чем можно было подумать. Из-за фашистского прошлого наша Конституция практически всю власть отдавала законодательным органам, а не премьеру. При этом парламент напоминал королевский двор, где полно сплетен и тайн. Лишь немногие члены парламента, человек сто, умели хорошо работать. Для бизнесмена, который привык трудиться с утра до ночи, это было очень тяжело, поначалу все было просто ужасно”.

“Берлускони не хватало терпения, его очень раздражало, что правительство работает медленно, – вспоминает Конфалоньери. – Он думал, что можно просто прийти и все там изменить, но его затянуло в трясину римской политики. За две тысячи лет римляне видели все. Они видели все и переварили всех, кто приходил править Римом. Теперь они медленно переваривали Берлускони. Его сместили с поста премьера всего через шесть месяцев”.

Берлускони-миллиардеру, возможно, и удалось стать Берлускони-премьером, однако в первый раз он продержался не очень долго.

Конфалоньери наблюдал за битвой из первого ряда.

“Нельзя забывать, что Италия – страна Макиавелли, – заявляет Конфалоньери с интонацией заговорщика. – Все в Риме читали «Государя», а если и не читали, то все равно следовали принципам Макиавелли на практике. У итальянских политиков они в крови, как в красных, так и в белых кровяных тельцах”.

Трудно сказать, был ли прав Берлускони, утверждая, что левые политики и судьи сговорились против него, или во всем виноваты совпадения. В любом случае в конце 1994 года Берлускони отстранили от власти, и довольно необычным способом, если не сказать больше.

Утром во вторник 22 ноября 1994 года, всего через шесть месяцев после вступления в должность, премьер-миллиардер должен был вести саммит ООН в Неаполе, посвященный борьбе с организованной преступностью. Принимать такое мероприятие было очень престижно, хотя оппоненты Берлускони некоторое время иронизировали по поводу темы саммита. Для Берлускони это был момент славы и признания: он вставал на одну ступеньку с мировыми лидерами, и к тому же во второй раз за последние месяцы. В июле того же года в Неаполе прошла ежегодная встреча “Большой семерки”, где Берлускони общался с Биллом Клинтоном, Борисом Ельциным, Тони Блэром, Франсуа Миттераном и Гельмутом Колем. Встреча имела историческое значение, поскольку на заседание G7 впервые была приглашена Россия.

На ноябрьском саммите Берлускони должен был встретиться с Генеральным секретарем ООН и принять делегации из 140 стран. 22 ноября его разбудили в 5:40 утра. Звонил Джанни Летта, который ранее работал в Fininvest, а затем стал секретарем в офисе премьер-министра. У Летты были плохие новости. Он по телефону зачитал премьеру сенсационный заголовок с первой страницы газеты Corriere della Sera. Заголовок говорил сам за себя: “Берлускони под следствием в Милане”. Ниже разъяснялось, что премьер-министр стал объектом судебного расследования из-за подкупа налоговых инспекторов, которые якобы с ведома Берлускони получали денежные суммы от его компаний.

Скандальная новость потрясла правительство. Вскоре выяснилось, что речь идет не только о расследовании – Берлускони должен был явиться на допрос в суд к следственным судьям, которые проводили операцию “Чистые руки” в Милане. Его собирались расспросить о компании Fininvest, руководство которой подозревалось во взяточничестве и коррупции. Представители компании пытались доказать, что не предлагали взятки налоговикам, а переводили средства на их счета, поскольку в начале 1990-х годов те вымогали у Fininvest деньги.

Пресс-служба премьера подтвердила, что судебная повестка действительно получена и Берлускони обязан явиться в Милан на допрос. Премьер заявил, что он чист: “Как я говорил уже много раз, я не сделал ничего противозаконного”. Однако встреча в Неаполе была сорвана, и недолгое премьерство Берлускони подходило к концу. Его публично унизили, на глазах у всего мира. Его правительству оставался месяц.

Оказалось, что повестка была подписана Франческо Борелли, окружным прокурором Милана. Для многих итальянцев Борелли был героем, поскольку участвовал в операции “Чистые руки”, в крестовом походе против политических и финансовых элит. Считалось, что он придерживался левых взглядов. Что касается повестки, то Борелли сделал несколько предупредительных выстрелов менее чем за год до скандала на неапольском саммите. В конце декабря 1993 года, когда Берлускони только готовился “вступить в игру” и основать партию “Вперед, Италия!”, Борелли завуалированно его предостерег.

В интервью Corriere della Sera окружной прокурор угрожающе рассуждал о том, что некоторые совпадения могут привести к трагедии: “Тем, кто хочет баллотироваться на какие-либо политические посты, необходимо заглянуть внутрь себя. Если они чисты, то могут со спокойной душой строить карьеру. Но если у них есть скелеты в шкафу, какие-либо старые темные истории, то они должны разобраться со своими проблемами и не ввязываться в политику, иначе их секретами займемся мы”.

В Италии все понимали, что слова прокурора могут быть адресованы кому угодно, но что главным образом они обращены к Сильвио Берлускони.

“Стоило мне занять пост премьер-министра, как мной вовсю занялись непримиримые судьи, поддерживающие левых, – резко комментирует Берлускони. – Они устраивали скандал за скандалом. Они прислали мне повестку в суд прямо во время важной встречи ООН в Неаполе. На самом деле они делали то, что любого вынудило бы уйти из политики, – топтали мою репутацию”.

Такая трактовка событий в Неаполе противоречит версии левых, которые позднее заявили, что Берлускони действительно признали виновным в подкупе налоговых инспекторов в первом уголовном деле против него, хотя впоследствии он был оправдан по апелляции. Несколько слов об этой истории появилось в газете Corriere della Sera, главным редактором которой являлся легендарный Паоло Мьели, известный своей беспристрастностью. Повестка в суд была названа кульминацией затяжной войны между миланскими судьями и Берлускони.

В газете писали, что последнее расследование проводилось в рамках крупной серии налоговых проверок, которые уже больше года грозили разрушить империю Берлускони. “Судьи несколько месяцев атаковали премьера и наконец нанесли решающий удар”, – писал автор статьи. Первое правительство Берлускони пало. “Как это часто случалось в ходе операции «Чистые руки», прокуроры сперва дожидались окончания выборов, а затем шли в наступление”, – утверждала газета.

В самой мрачной части статьи проницательный журналист удивительно точно описывал происходящее: “Буквально за один день положение премьер-министра кардинально изменилось – настало смутное время. Никто не может предсказать, что в ближайшее время произойдет в политике и чем закончатся судебные расследования против премьера”.

Иначе говоря, политическое будущее Берлускони находилось под вопросом, это в лучшем случае.

“Судьи специально сделали так, чтобы все попало в прессу, – утверждает Сильвио Берлускони. – Вместо того чтобы тихо отправить мне повестку по официальным каналам, они слили материалы в СМИ, и все появилось на первых полосах. После этого президент Италии, который сам был из левых, позвал к себе моего главного партнера по коалиции и сказал: «С Берлускони покончено. Если не хотите закончить так же, то уходите из правительства, чтобы у него не осталось власти». Так все и произошло. Это был настоящий государственный переворот”.

Берлускони возмущается не в последний раз, он будет многократно обвинять своих оппонентов из левого крыла в попытках его свергнуть. Долгие годы итальянские политики будут общаться на языке заговоров и конспирологических теорий. Однажды подозрения Берлускони окажутся обоснованными, однако случится это через много лет. Дело не будет касаться ни внутренней политики Италии, ни судебных разбирательств. В самый разгар европейского долгового кризиса на международной политической арене произойдет небольшой скандал с участием мировых лидеров уровня Николя Саркози и Ангелы Меркель, а также Барака Обамы, который неожиданно станет союзником Берлускони.

Когда Берлускони попал под следствие по обвинению в коррупции, его правительство продержалось недолго – в конце 1994 года ему пришлось уйти с поста премьер-министра. Шесть долгих лет о Берлускони никто ничего не слышал, сам он назвал тот период “моими годами в пустыне”. В 1995 году многие думали, что время Берлускони прошло. В 1996 году он вновь участвовал в выборах, но проиграл. В 2001 году он с помпой вернулся в политику после нескольких лет затворничества, вновь стал премьером и пошел на рекорд: Берлускони дольше всех итальянских политиков продержался в кресле премьер-министра. За время своего правления он стал участником или свидетелем многих исторически важных событий XXI века. Он видел последствия трагедии 11 сентября 2001 года и войну в Афганистане, европейский долговой кризис и свержение Каддафи в Ливии. Он лично налаживал сотрудничество между Владимиром Путиным и Западом. Берлускони нравилось играть в большие политические игры, хотя нехватка дипломатического такта и его неуместные выходки время от времени всех обескураживали. Его самый малоизвестный и, пожалуй, самый большой международный провал – тайные попытки отговорить Джорджа Буша и Тони Блэра от войны против Саддама Хусейна.

Глава 6

Джордж Буш и война в Ираке

Яникогда не забуду, как познакомился с Джорджем Бушем-младшим. Мы моментально друг другу понравились, почувствовали что-то вроде взаимной симпатии. Можно даже сказать, нас тянуло друг к другу. Мне кажется, он меня очаровал, он и его взгляд на мир”.

На долю секунды взор Берлускони затуманивается. Он задумчиво смотрит куда-то вдаль, а затем начинает рассказ о своей дружбе с 43-м президентом Соединенных Штатов. Судя по тому, как он об этом говорит, это была любовь с первого взгляда.

Берлускони сидит в саду у виллы Сан-Мартино за своим любимым столом со столешницей из тика. На нем темно-синяя рубашка, блейзер и слегка поношенные темно-синие кроссовки. Говоря о своих отношениях с Бушем, он подносит правую руку к сердцу. Непонятно, это жест от души или для усиления драматического эффекта. Когда Берлускони рассказывает какую-либо историю или анекдот, он как будто разыгрывает полную страстей шекспировскую пьесу. Он прирожденный шоумен и актер. А еще он очевидец важных исторических событий.

Берлускони хорошо помнит, как началась его дружба с президентом США Джорджем Бушем-младшим. Они познакомились 13 июня 2001 года в Брюсселе на саммите НАТО, который прошел достаточно сумбурно. На тот момент ни Берлускони, ни Буш не могли похвастаться большим опытом участия в мероприятиях подобного уровня. Буш был избран президентом за пять месяцев до встречи и впервые посещал Европу в новой должности. Берлускони принял присягу в качестве премьер-министра менее суток назад. В мае 2001 года он триумфально вернулся в итальянскую политику, выиграв парламентские выборы. Участие в престижном саммите стало его первым шагом на международной сцене. Бывший губернатор Техаса понимал, что его отношения с европейскими лидерами можно назвать в лучшем случае прохладными и что только Сильвио Берлускони готов стать его другом.

Отношения между Европой и администрацией Буша не заладились с самого начала. Германия и Франция были в обиде на США за то, что президент Клинтон отказался ратифицировать знаменитый Киотский протокол, касающийся глобального потепления. Париж и Берлин также негодовали из-за того, что Буш-младший настаивал на скорейшем утверждении нового дорогостоящего плана противоракетной обороны, который некоторые окрестили “сыном программы «Звездные войны»”. Президенту Бушу не хватало хитрости. Тони Блэр поддерживал его предложение, хотя стоит сказать, что он поддерживал Буша практически во всем. Блэр не скрывал, что американский президент ему очень нравится. Однако французы и немцы были с Вашингтоном на ножах. Ни Жак Ширак, ни Герхард Шредер не симпатизировали Бушу-младшему.

Тем временем во внешней политике Италии назревали большие перемены. Берлускони был первым премьер-министром, который настолько открыто пропагандировал все американское. То, что он принял сторону Буша и США, воспринималось как данность. Берлускони дал понять, что готов одобрить новый план ПРО, еще до вступления в должность премьер-министра. Что он и сделал.

Берлускони и Буш-младший вели себя в Брюсселе так, что ни у кого не оставалось никаких иллюзий. Они шутили и по-дружески переговаривались, когда позировали для традиционного “семейного портрета” лидеров стран НАТО. Две родственные души, два единомышленника – они, казалось, нашли друг друга. Они оба активно поддерживали бизнес и строили свои предвыборные компании на обещаниях снизить налоги. Их обоих неустанно критиковала европейская пресса, хотя и по разным причинам.

На Буша рисовали карикатуры, изображая его в виде высокомерного техасского ковбоя. Фотография Берлускони появилась на обложке журнала The Economist в сопровождении заголовка “Почему Сильвио Берлускони не годится в премьер-министры Италии?”. Статья в The Economist всецело отражала настроения многих европейских СМИ.

Буш и Берлускони были сильными, но неоднозначными политиками. Миллионы сторонников их любили и обожали. Оппоненты их не только критиковали, но и по-настоящему ненавидели.

Познакомившись с Бушем на саммите НАТО в Бельгии, Берлускони в тот же вечер поднялся на борт премьерского Airbus 300 и вылетел в шведский город Гетеборг – на следующий день ему предстояло принять участие в саммите Европейского союза и вновь встретиться с Бушем. Между тем американский президент заговорил в более жестких тонах. Буш не только утверждал, что необходимо развернуть противоракетный щит, он также предлагал расширить НАТО и сдвинуть границы Европы на восток. Его призывы были встречены в штыки и вызвали много разногласий. По европейским столицам прокатилась волна акций протеста, в том числе массовые демонстрации прошли в центре Гетеборга.

Антиглобалисты показали свою реальную силу. В тот день на улицах Гетеборга их было больше, чем полицейских.

Буш и Берлускони сидели в безопасности и вели переговоры с более чем десятком европейских лидеров, включая Герхарда Шредера, Жака Ширака и Тони Блэра, а в это время полиция сдерживала обозленных протестующих при помощи всадников, собак и водяных пушек. За несколько месяцев президентства Буш настроил против себя огромное число людей, и на время саммита в Гетеборг приехали итальянские и шведские анархисты, а также антиглобалисты из половины европейских стран. Шведская полиция не смогла усмирить демонстрантов и была вынуждена открыть огонь, ранив троих человек.

Однако Берлускони считал важным только то, что происходило за столом саммита.

Когда спецподразделения полиции воевали с протестующими на улицах, лидеры ЕС потягивали свои коктейли в ожидании ужина. Переводчик Берлускони утверждает, что настоящая дружба между Бушем и итальянским премьером завязалась именно тем пятничным вечером. Сначала лидеры вместе пили аперитивы, а затем остались побеседовать после ужина, который прошел в рамках саммита в конференц-центре Гетеборга.

“Буш вошел в комнату своей походкой техасского ковбоя, а стоит сказать, что из собравшихся в той комнате европейских лидеров многие его недолюбливали, – вспоминает Валентино Валентини, ближайший помощник Берлускони на саммите. – И вот президент Буш вошел туда и увидел улыбающегося ему Берлускони, одного из немногих людей, кто действительно был рад его видеть. Буш громко поздоровался с ним: «Привет, Сильвио! Привет, Сильвио Берлускони!» Он старался расположить его к себе. Можно было видеть, что они друг другу симпатизировали, позднее они общались за напитками и шутили. Во время ужина Буш осознал, что Берлускони – единственный участник саммита, готовый принять сторону США, единственный европейский премьер-министр, готовый открыто поддержать Вашингтон. Буш был очень рад повстречаться с Берлускони. В конце концов Берлускони был магнатом. Он любил Америку. Он развивал бизнес. Он был естественным союзником США. Понятно, почему они быстро поладили”.

Берлускони утверждает, что больше всего его поразила прямолинейность американского президента.

“Таких политиков довольно мало, – говорит Берлускони с ностальгической улыбкой. – В Буше мне особенно нравилось то, что его «да» означало да, а его «нет» означало нет, я совершенно такой же, мы во многом похожи”.

Нет ничего удивительного в том, что внешняя политика Италии сильно зависела от личных отношений Берлускони с мировыми лидерами, с Бушем-младшим, а затем и с Владимиром Путиным. “Он ведь бизнесмен, предприниматель, магнат. Его мир построен на сети знакомств, ему свойственно добиваться своего, обольщая и очаровывая людей, – рассказывает Валентини. – Благодаря дружбе с Бушем Берлускони поднял авторитет Италии, сделал ее основным союзником Америки наряду с Великобританией. Это было важно не только лично для Берлускони, но и для всей страны”.

Должно быть, Берлускони был очень рад подружиться с Бушем на саммите в Гетеборге. Берлускони на шесть лет исчез из политики, а после возвращения в один миг стал другом и союзником лидера свободного мира. Это было не просто приятно. Это был час искупления.

Саммит пришелся на начало премьерского срока Берлускони. Премьер-миллиардер продержался на своем посту пять лет – настоящее достижение по меркам итальянской политики, где правительства находились у власти в среднем 10–11 месяцев.

Прошло более шести лет после унизительного случая на неапольском саммите ООН по организованной преступности. Тогда, в ноябре 1994 года, во время саммита СМИ сообщили, что Берлускони находится под следствием по обвинению во взяточничестве и коррупции.

В 2001 году Берлускони одержал впечатляющую победу на выборах, в буквальном смысле восстал из политической могилы.

После саммита в Неаполе его судьба была предрешена. Через несколько дней Берлускони приехал в Милан на допрос к следственным судьям и стал первым премьер-министром Италии, подвергшимся допросу. Существовала большая вероятность того, что против него были готовы обвинения во взяточничестве и коррупции.

В Италии судьи охотно делились тайнами следствия с прессой. Добычей СМИ становилась практически любая внутренняя информация, каждый шепоток и любые догадки, обоснованные или нет. Нередко газеты публиковали подробности расследований задолго до их официального представления в суде.

Для Берлускони такие утечки были настоящей пыткой. Действующего премьер-министра прилюдно унижали, и это приводило его в ярость. Его коалиционное правительство было на грани распада, а самого Берлускони допрашивала группа миланских следователей.

Берлускони в последний раз обратился к нации с телеэкранов. Как и прежде, его речь была заранее записана на видеопленку в Аркоре, а затем передана СМИ. Он поклялся жизнью своих детей, что не совершал никаких незаконных действий, и торжественно пообещал, что не уйдет в отставку. Он продержался на посту чуть более недели.

Берлускони покинул премьерское кресло зимой 1994 года, за три дня до Рождества. Союзники обратились против него. Его соратник по коалиции, лидер одной североитальянской партии Умберто Босси, начал осыпать Берлускони обвинениями как на заседаниях парламента, так и на встречах своей партии. Он сравнивал премьера с Муссолини, критиковал его за захват половины итальянского телерынка и утверждал, что компании группы Fininvest и их дочерние компании связаны с мафией. Босси также нападал на Джанфранко Фини, партнера Берлускони по коалиции, который придерживался ультраправых взглядов. Он называл его фашистом.

Когда правительство Берлускони ушло в отставку, он попросил провести досрочные выборы, однако президент Италии Оскар Скальфаро решил иначе. Он воспользовался исключительным правом, данным ему Конституцией, и лично выбрал премьера, назначив на эту должность министра финансов. Берлускони остался ни с чем. Предполагается, что президент Италии беспристрастен и не вмешивается в межпартийную борьбу. В действительности это довольно редкое явление, поскольку любой итальянский президент приходит либо из левых партий, либо из правых. После смены правительства Скальфаро и Берлускони долго обменивались оскорблениями, что не красило их обоих.

В 1994 году Италия увидела взлет и падение своего первого премьера-миллиардера. В течение 1995 года против него выдвигалось одно обвинение за другим.

За год с небольшим общее число арестов и уголовных дел, касающихся Берлускони и его соратников, достигло двадцати семи. Его брат Паоло был обвинен во взяточничестве, как вскоре и сам магнат.

Имя Берлускони было покрыто позором. Он был очень зол на судей, потому что судебные разбирательства будут всю оставшуюся жизнь отвлекать его от политики и от управления партией “Вперед, Италия!”.

Берлускони был не в состоянии склеить осколки своего политического успеха и терял друзей и союзников. Практически каждую неделю газеты писали о новых расследованиях, обвинениях, допросах свидетелей и судебных заседаниях. Между Берлускони и судьями разгорелась настоящая война.

Весной 1995 года Берлускони начал опасаться ареста. Против него велось несколько судебных расследований. Всё новые обвинения выдвигались против его брата Паоло, двоюродного брата, адвоката и некоторых самых близких друзей.

Центристы и левые начали объединять усилия, чтобы противостоять Берлускони. Романо Проди, жизнерадостный экономист из Болоньи, объявил о создании социально-демократической коалиции под названием “Оливковое дерево”. По сути это была новая политическая партия, в которую вошли бывшие коммунисты, убежденные марксисты и христианские демократы. Это был странный и неуклюжий союз левых либералов и консерваторов, который держался только на неприязни к Берлускони. Тем не менее подобный альянс представлял опасность для него и его расколотой правоцентристской коалиции. Рождение такого союза было недобрым знаком для медиамагната-политика.

Разумеется, Берлускони утверждает, что прокуроры намеренно вредили ему, что они задались целью его дискредитировать и сообщали СМИ самые скандальные подробности расследований. Нет сомнений в том, что некоторая информация просочилась в прессу в преддверии выборов не без посторонней помощи, и для Берлускони те выборы оказались не очень удачными. Партия “Вперед, Италия!” проиграла на муниципальных и областных выборах 1995 года, а незадолго до этого Берлускони оказался под следствием по обвинению в подделке финансовых документов и махинациях с банковскими счетами. Утверждалось, что он сделал это ради покупки знаменитого футболиста для “Милана”.

В октябре 1995 года миланская прокуратура нанесла Берлускони сокрушительный удар, выдвинув официальные обвинения во взяточничестве и коррупции ему, его брату Паоло, четырем менеджерам Fininvest и пяти налоговым инспекторам. Берлускони помнит, что тогда он в первый (но не в последний) раз сказал: “Мы живем в полицейском государстве”.

Через несколько дней тучи сгустились еще больше. СМИ сообщили, что следователи операции “Чистые руки” обнаружили несколько швейцарских банковских счетов, при помощи которых компания Fininvest якобы незаконно переводила деньги давнему другу Берлускони – бывшему премьер-министру Италии Беттино Кракси. И хотя официальные обвинения были предъявлены только следующим летом, итальянские газеты уже осенью смаковали эту новость на первых полосах. Отныне Берлускони находился под следствием за подкуп Кракси.

Берлускони был также обвинен в даче взяток налоговым инспекторам, и в январе 1996 года его вызвали в миланский суд на слушания. Затем плохие новости пришли из Палермо: Берлускони и его ближайший соратник по Mediaset Марчелло дель Утри подозревались в связях с мафией. Дело Берлускони было отложено до конца года, а дель Утри подвергся многочисленным проверкам и в конечном счете был осужден за посредничество между Берлускони и мафией. Прокурор из Палермо, который изначально начал расследование против Берлускони и дель Утри, позднее стал политиком и принял сторону левых.

В апреле 1996 года Берлускони проиграл левоцентристу Романо Проди на общенациональных итальянских выборах. Его поражению предшествовала очередная серия скандалов и расследований, начатых миланскими судьями, и на этот раз обвинители активизировались подозрительно “вовремя”. Однако основной причиной провала Берлускони было нежелание правоцентристских партий сотрудничать с ним.

“На тех выборах мне удалось получить практически 8 миллионов голосов из тех 15,8 миллиона, что были отданы за правоцентристов, – вспоминает Берлускони. – Однако прежние союзники отказывались объединяться со мной, поэтому мы не могли выиграть физически”.

Берлускони был повержен и раздавлен. Против него заводилось все больше уголовных дел, и некоторые ближайшие советники стали настаивать, чтобы он ушел из политики. Его бывший пресс-секретарь написал статью, в которой призывал Берлускони уйти с достоинством. Статья была напечатана на первой странице газеты, принадлежащей семье Берлускони.

Поражение на выборах – это одно. Деньги – совсем другое.

Летом 1996 года Берлускони вспомнил о своей медиаимперии. Он нашел время, чтобы провести переговоры со своим другом, австралийским медиамагнатом Рупертом Мердоком. Речь шла о продаже Mediaset, однако приятели не смогли договориться об условиях сделки. Бывший премьер предпочел выставить акции Mediaset на Миланской бирже и тем самым смог сократить свои долги и приумножить свое состояние. Помимо этого, он продал крупные пакеты акций Mediaset принцу Саудовской Аравии аль-Валиду, немецкому телемагнату Лео Кирху и южноафриканскому миллиардеру Иоганну Руперту.

Стоимость компании Mediaset составляла более 5 миллиардов евро, а к концу десятилетия эта цифра увеличилась до 30 миллиардов. Левоцентристские политики называли Берлускони “ходячим конфликтом интересов”, поскольку он одновременно являлся главой политической партии, самым богатым человеком Италии и медиамагнатом.

К счастью для Берлускони, новое правительство не занималось укреплением своих позиций, а, наоборот, погрязло в междоусобных войнах и внутрипартийных распрях. Бывший лидер коммунистов Массимо д'Алема мечтал сесть в кресло премьер-министра вместо Проди, и хитрому д'Алеме это удалось – подробности той истории до сих пор окутаны туманом. Однако перед этим д'Алема совершил один очень загадочный поступок. В 1997 году глава крупнейшей левой партии Италии предложил Берлускони, лидеру правоцентристской оппозиции, вместе разработать поправки к итальянской Конституции. Он пригласил своего соперника на обед и тем самым реабилитировал Берлускони в глазах общественности и подготовил почву для его возвращения в политику.

Не так важно, чем руководствовался д'Алема. Возможно, он думал лишь о себе и хотел находиться в центре событий, возможно, он искренне верил, что его новая инициатива необходима для страны. Результат от этого не менялся. Берлускони внезапно предстал перед нацией не как вышедший из игры политик и фигурант уголовных дел, а как новый итальянский “отец-основатель”, соавтор поправок к Конституции. Он вернулся в политику после нескольких лет “в пустыне” благодаря просчету своего злейшего врага. Возможно, не последнюю роль сыграло его умение околдовать и расположить к себе любого человека, даже своего конкурента.

Д'Алема был убежденным левым и совершенно не намеревался помогать Берлускони, однако предложил ему участвовать в написании поправок к Конституции. Благодаря этому Берлускони улучшил свою репутацию и вернул себе звание неизменного лидера правоцентристов. В 1999 году “Вперед, Италия!” одержала крупную победу на выборах в Европейский парламент. Через год Берлускони удалось вновь объединить своих своенравных союзников в коалицию, и вместе они смогли победить д'Алему и правящие партии на муниципальных и областных выборах. В рамках предвыборной кампании Берлускони отправился в особый тур по стране – на круизном лайнере, который плыл вдоль средиземноморского побережья Италии и останавливался в различных городах. Он назвал лайнер “Кораблем свободы”. Тур пришелся итальянцам по душе и обеспечил Берлускони победу на следующих муниципальных выборах, что привело к скорому падению правительства д'Алемы.

К удивлению многих, в мае 2001 года Берлускони успешно вернулся в политику. Для этого он провел блестящую предвыборную кампанию, которая изобиловала телерекламой и роликами со знаменитостями каналов Mediaset. Не обошлось и без классических трюков. Помимо этого, 10 миллионов итальянских семей получили по почте 125-страничный цветной рекламный проспект о Сильвио Берлускони. Он обещал снизить налоги и создать миллион новых рабочих мест. Будучи истинным шоуменом, он предрешил исход голосования за пять дней до выборов: Берлускони пошел на государственный телеканал и принял участие в ток-шоу с популярным телеведущим, который поддерживал его политику. С большой помпой Берлускони письменно закрепил свое обещание снизить налоги и создать новые рабочие места, подписав “Контракт с итальянцами”, вариант знаменитого “Контракта с Америкой” Ньюта Гингрича.

Берлускони принял присягу в качестве премьер-министра и первым делом отправился на саммит НАТО в Брюссель, где ему предстояло повстречать своего нового лучшего друга – Джорджа Буша-младшего.

Берлускони считает, что его дружба с Бушем началась после брюссельской встречи, на саммите в Гетеборге, который был омрачен беспорядками на улицах города. Через месяц у двух лидеров появился шанс познакомиться поближе – в июле 2001 года в Генуе состоялся саммит G8, который также сопровождался протестами и кровопролитием.

Берлускони был счастлив вновь встретиться с мировыми лидерами. В Генуе он принимал глав стран “Большой восьмерки” – самых влиятельных политиков на планете. Среди них был и Владимир Путин, который впервые присутствовал на встрече G8. Однако это событие отойдет на второй план, поскольку во время саммита пройдут массовые протесты антиглобалистов, а один из демонстрантов будет убит.

Утром в пятницу 20 июля участники G8 начали съезжаться в Геную. Премьер-министр Канады Жан Кретьен прибыл первым, чтобы успеть на двустороннюю встречу с премьер-министром Японии Дзюнъитиро Коидзуми, который накануне прилетел из Токио. Канцлер Германии Герхард Шредер уже находился в Италии, где проводил свой ежегодный летний отпуск. Берлускони распорядился, чтобы его забрали с аэродрома у города Пезаро на самолете ВВС Италии. Приблизительно в 11 часов утра под Генуей, в крошечном аэропорту на морском побережье, приземлился президент Франции Жак Ширак. Премьер-министр Великобритании Тони Блэр прибыл из своей резиденции Чекерс, где у него весь предыдущий день гостил президент США Джордж Буш-младший. Ближе к полудню в Геную прилетел американский “борт номер один”, и президента Буша, как и других лидеров, на автомобильном кортеже доставили во Дворец дожей XIII века. Там их ждал Берлускони. Саммит открывался завтраком и аперитивами. Владимир Путин должен был присоединиться к встрече ближе к вечеру.

С напитками в руках Блэр и Ширак восхищались роскошными фресками Дворца дожей. Когда лидеры сели за стол, Берлускони обратил их внимание на великолепные потолки дворца. К этому времени на улицы Генуи вышли десятки тысяч демонстрантов, наиболее агрессивные из них начали беспорядки, из-за которых центр города превратился в зону военных действий. Во дворце еще не успели подать второе блюдо, а полиция уже стала применять гранаты со слезоточивым газом.

Анархисты в черных масках бросали в полицейских камни и “коктейли Молотова”. Когда Берлускони и его гости заканчивали трапезу, некоторые демонстранты начали провоцировать полицию – они перепрыгивали через заграждения и пытались проникнуть в главную, “красную” зону безопасности, огороженную железобетонными блоками.

В конце послеобеденной сессии, когда самолет Владимира Путина заходил на посадку, Берлускони говорил о помощи африканским странам и обещал выделить 1,2 миллиарда долларов на борьбу со СПИДом и другими эпидемическими заболеваниями. К тому моменту на улицах Генуи плотной пеленой висел слезоточивый газ. Протестующих пытались усмирить около 20 тысяч полицейских.

Открывая заседание саммита, Берлускони напомнил всем участникам – президенту Бушу и лидерам Германии, Франции, Великобритании, Японии и Канады, – что в последнее время подобные мероприятия часто сопровождаются массовыми протестами и иногда заканчиваются кровопролитием, как было в 1999 году во время саммита ВТО в Сиэтле. Берлускони предположил, что крупные политические встречи следует проводить вдали от больших городов.

Берлускони критиковали за жестокие действия полиции. В свою защиту он рассказывал, как его молодое правительство – он стал премьером всего месяц назад – попробовало заранее решить вопрос с демонстрациями. За несколько месяцев до саммита депутаты связались с представителями протестного движения. Однако небольшая группа убежденных и агрессивно настроенных анархистов и антиглобалистов отказалась сотрудничать, и они победили. Берлускони был очень зол.

“Противники G8 борются не против лидеров, которых демократическим путем избрали граждане их стран, – заявил он. – Они борются против всего Запада, против философии свободного мира”.

Буш поспешил вступиться за нового коллегу. Он обратился к журналистам из пресс-корпуса Белого дома, которые столпились в импровизированном павильоне на одной из набережных Генуи. Буш заявил, что сожалеет, что полиции пришлось действовать так жестко, но при этом подчеркнул, что подобные протесты окажут медвежью услугу малоимущим жителям планеты.

Затем произошла трагедия.

Берлускони общался со своими ближайшими помощниками в библиотеке Дворца дожей. Около шести часов вечера ему сообщили, что 20-летний демонстрант был застрелен выстрелом в голову. Молодой человек бросил огнетушитель в полицейский фургон и был убит одной из двух пуль, выпущенных в него полицией. Вместо репортажей о саммите СМИ всего мира показывали человека в луже крови под белой простыней. Берлускони ударил кулаком по стене и издал гневный рык.

Один демонстрант убит и около двухсот ранены – это разрушило все, чего Берлускони надеялся добиться на саммите.

“Все шло так хорошо, – вспоминает он. – Я принимал саммит, и мы ужинали с самыми влиятельными мировыми лидерами, справа от меня Джордж Буш общался с Владимиром Путиным. Но, конечно, смерть молодого человека – это общечеловеческая трагедия. Хотя позднее и было доказано, что стрелявший полицейский действовал в целях самообороны. И разумеется, каждый лидер подошел ко мне и выразил свое сочувствие, больше всех мне сопереживал президент Буш-младший”.

Саммит в Генуе продлился два выходных дня, а затем американский президент и его жена Лора полетели в Рим с коротким государственным визитом, во время которого им также предстояло встретиться с папой римским. Берлускони принял чету Бушей на барочной вилле XVII века, где им подали роскошный итальянский обед и местные вина. Одним из блюд были макароны в цветах итальянского флага – красные, белые и зеленые. Два лидера достигли согласия практически по всем вопросам. Они долго гуляли по садам виллы Дория Памфили и едва не заблудились в зеленом лабиринте. Это необычное маленькое приключение не значилось в повестке дня ни американского президента, ни итальянского премьера. Казалось, им по-настоящему нравилось проводить время вместе. Во Франции и в Германии Буша принимали холодно, зато в Сильвио Берлускони он нашел верного союзника.

Премьер-миллиардер с самого начала относился к коммунистам враждебно. Возглавив правительство, он выбрал открыто проамериканский курс, чем настроил против себя практически все левые партии. Половина итальянцев ненавидела Берлускони, а другая половина обожала. Он выставлял напоказ свою дружбу с ненавистным Бушем, что давало левым еще больше поводов его не любить. Берлускони это ни капли не беспокоило.

“Я объяснил Джорджу, за что люблю Америку и почему считаю ее величайшей демократией в мире, – сияя от гордости, вспоминает Берлускони. – Я сказал ему, что все итальянцы должны быть благодарны Америке, потому что именно американские солдаты освободили Италию во время Второй мировой войны. Я также признался, что для моего поколения Соединенные Штаты по-прежнему являются маяком свободы. Благодаря американскому плану Маршалла моя страна поднялась из нищеты после войны. Жители разбогатели, итальянская экономика окрепла. Когда мы впервые встретились, я рассказал Бушу ту же историю о своем отце, которую позднее пересказал, выступая на совместном заседании Конгресса. Та история сильно повлияла на мое мировоззрение”.

Берлускони для усиления эффекта делает паузу.

“Когда я окончил школу, отец свозил меня на американское кладбище в Анцио. Он сказал мне прочесть даты жизни на могилах американских солдат”.

Берлускони указывает пальцем на что-то в воздухе. Он явно видит перед собой отца и кладбище. Активно жестикулируя, он воспроизводит всю сцену.

“Мы смотрели на надгробия. Многие из похороненных на том кладбище были практически детьми, им было по 22, 23, 24 года. Отец показал на могилы и сказал: «Эти дети пересекли океан, прилетели из далекой-далекой демократической страны, и отдали свои жизни за твою свободу. Я хочу, чтобы ты прямо сейчас выразил им вечную благодарность, им, их демократии и их стране». Он заставил меня поклясться на могилах американских солдат, что я никогда не забуду их жертву. И я никогда этого не сделаю”.

Берлускони вновь прикладывает руку к глазам. Циник бы сказал, что итальянский премьер лучше всех в мире овладел системой Станиславского, выучил и многократно повторил одну и ту же историю. Однако в данном случае кажется, что он говорит от чистого сердца и с неподдельной искренностью.

Берлускони делает паузу. Он смотрит на ухоженный газон, берет себя в руки, а затем показывает на свою виллу.

“Когда пришли известия о теракте 11 сентября, я был здесь. В сентябре 2001 года, в тот самый день я был здесь, в Аркоре, – говорит он, глядя на особняк. – У меня была встреча с помощниками, и вдруг они начали кричать, чтобы я включил телевизор”.

События 11 сентября сблизили Берлускони и Буша еще сильнее. Летом они вместе прошли боевое крещение на кровопролитных европейских саммитах, однако атака на Всемирный торговый центр заметно укрепила их дружбу.

“Я включил телевизор и не поверил собственным глазам, – вспоминает Берлускони. – Мне казалось, я смотрел какой-то фильм-катастрофу. Это было просто невероятно, невообразимо. Прежде чем позвонить президенту Бушу, я подождал несколько часов. Помню, как подумал, что волшебные чары рассеялись. До того момента я действительно верил, что мы живем в мирное время, а потом как будто была попрана невинность нашей цивилизации. Все развивалось в правильном направлении, мир прогрессировал, экономика росла. Но мы были совершенно не готовы противостоять этой новой силе – международному терроризму, который представлял угрозу для западных демократий. После тех ужасных терактов последовало и все остальное: война в Афганистане, война в Ираке, борьба с «Аль-Каидой», появление ИГИЛа. Все это началось после 11 сентября. В тот день мировая история изменилась навсегда”.

Берлускони вновь делает паузу. Он секунду смотрит на свои руки, а затем рассказывает, что после тех событий он начал часто общаться с Бушем-младшим и Тони Блэром.

“Мы постоянно обсуждали происходящее, просто беспрерывно. Одна за одной приходили плохие новости, и мы регулярно связывались друг с другом, я и президент Буш или я и Тони Блэр, иногда один из них рассказывал мне о действиях другого. Мы много общались и координировали наши шаги. В конце концов, это была самая серьезная проблема, проблема из проблем, и все мы на некоторое время отложили вопросы внутренней политики в дальний ящик. Это был вызов для всего человечества, не только для Запада. Мы вели долгие дискуссии о том, как бороться с терроризмом. По одному из вопросов наши мнения сильно разошлись. Это касалось решения США начать войну в Ираке”.

В январе 2003 года, спустя шестнадцать месяцев после атаки на Всемирный торговый центр, барабаны войны звучали особенно громко. В начале февраля незадачливый Колин Пауэлл выступил в Совете Безопасности ООН и показал стеклянный пузырек, якобы содержащий чайную ложку сибирской язвы. Стало понятно, что президент США собирался воевать с Саддамом Хусейном.

“Честно говоря, я забеспокоился, и довольно сильно, – признается Берлускони. – Я хотел попробовать переубедить Буша и найти альтернативу вторжению в Ирак. Я искал место, куда можно было бы сослать Саддама и избежать войны. Так, я связался с Каддафи и постарался уговорить его вывезти Саддама в Ливию. В конце 2002 и начале 2003 года мы обсуждали этот вопрос не менее пяти раз, и Каддафи практически согласился принять Саддама”.

Встреча Берлускони и Буша в Белом доме была запланирована на 30 января. В течение нескольких недель до визита в Вашингтон Берлускони судорожно пытался все уладить, показывая чудеса телефонной дипломатии.

“Для Берлускони это было сумасшедшее время, он несколько раз общался с Каддафи, – вспоминает один из его ближайших помощников. – Буш был согласен сослать Хусейна, если это гарантировало смену режима в Ираке, однако не верил, что нам удастся все провернуть. К тому же Каддафи был неуправляемым и непредсказуемым человеком. Он мог позвонить Берлускони посреди ночи, а мы должны были извернуться и быстро найти переводчика. В итоге мы говорили Каддафи, что сами ему перезвоним. Безумное было время”.

Сильвио Берлускони готовился к визиту в Вашингтон и давил на Муаммара Каддафи, чтобы тот принял Саддама Хусейна в Ливии, а в это время Тони Блэр снискал себе славу благого вестника между Белым домом и континентальной Европой, поскольку постоянно летал через Атлантику. Большинство европейских лидеров и не собиралось слушать Блэра. Главы Франции и Германии наотрез отказывались санкционировать войну против Саддама Хусейна. Сторону Буша принял правоцентристский премьер-министр Испании Хосе Мария Аснар и лидеры некоторых восточноевропейских стран из числа новых членов НАТО, которые наслаждались своим новым статусом и мечтали присоединиться к Европейскому союзу. И Берлускони. Открыто поддерживая Буша, он ходил по лезвию ножа, так как около 75 % итальянского электората было против вступления Италии в Коалицию доброй воли. К тому же, согласно Конституции, Италия не могла вести наступательные военные действия.

В тот момент итальянская общественность не знала, что Берлускони продолжал отговаривать своего друга Буша-младшего от безрассудной войны.

“Я действительно хотел предотвратить эту войну”, – произнося эти слова, Берлускони пристально смотрит на своего интервьюера, как будто измеряя силу воздействия своих слов.

“Я полетел на встречу с Бушем, чтобы объяснить ему мое видение ситуации вокруг Ирака, – рассказывает Берлускони. – Моя точка зрения была довольно проста. Границы этой страны очень условны. Три этнические группы Ирака издавна конфликтуют между собой. Около 65 % жителей страны неграмотны. В Ираке невозможно построить демократию и избирать правительство на всенародных выборах. Такой стране нужен режим, и желательно, чтобы во главе стоял не диктатор или хотя бы не кровавый диктатор. Ирак и демократия несовместимы, поэтому я старался не допустить войны и поэтому я так настойчиво уговаривал Каддафи принять Саддама. На самом деле Буш был не против моего плана. Он бы согласился его реализовать, будь у нас больше времени”.

По пути из Рима в Вашингтон Берлускони задержался в Лондоне.

“Берлускони несколько часов общался с Тони Блэром на Даунинг-стрит, однако британский премьер был поглощен другими мыслями. Палата общин была не согласна с его решениями по Ираку, Блэру приходилось тяжко, – вспоминает Валентини, помощник Берлускони. – Блэр и Берлускони сошлись во мнении, что любые военные действия США должны иметь под собой правовое основание как на национальном, так и на международном уровне”.

В тот день, 29 января 2003 года, Берлускони вылетел на своем самолете в Вашингтон, а Тони Блэр сделал одно из самых спорных своих заявлений о Саддаме Хусейне. Он сказал парламенту, что, согласно данным разведки, между “Аль-Каидой” и Ираком существует связь.

Утром 30 января Берлускони прибыл в Овальный кабинет для беседы с Бушем. Лидеры традиционно улыбались друг другу и, казалось, были искренне рады встрече. Берлускони сказал журналистам несколько слов по-английски. Тем утром речь шла исключительно о Саддаме Хусейне, оружии массового поражения и Хансе Бликсе из ООН, который занимался контролем за вооружениями в Ираке. Берлускони попытался заинтересовать Буша своим планом отправки Саддама в Ливию.

“Я помню, как рассказал президенту о своих переговорах с Каддафи, – рассказывает премьер. – Буш слушал меня очень внимательно”.

“Берлускони пытался помочь, – утверждает бывший посол США в Италии Мэл Сэмблер, который присутствовал на встрече в Овальном кабинете. – Он был очень хорошим союзником, он искал альтернативу войне. Президент его выслушал. Буша устраивал вариант, при котором Саддам отправился бы в ссылку. Главное, чтобы он покинул Ирак”.

После 45-минутной встречи в Овальном кабинете Буш и Берлускони поднялись наверх. Двух лидеров и их ближайших помощников ждал неформальный обед. За стол были приглашены советник Буша по национальной безопасности Кондолиза Райс, государственный секретарь США Колин Пауэлл, посол Сэмблер и глава администрации президента Энди Кард. Берлускони сопровождали его пресс-секретарь, дипломатический советник и посол Италии в США. Берлускони и Буш продолжили разговор об Ираке и Саддаме за легким обедом. Им подали окуня с грибами и диким рисом, а также калифорнийское шардоне.

В конце обеда ожидался традиционный американский яблочный пирог. Перед десертом Берлускони обратился к Бушу и заговорил о том, что любые военные операции должны проводиться в соответствии с международным правом. Они сошлись во мнении, что силовое вмешательство в Ирак может быть признано правомерным только в случае принятия новой резолюции ООН. Именно в тот момент Берлускони начал рассказывать свою пространную аллегорическую историю. При помощи своей сказки про джунгли он надеялся объяснить Бушу, почему его настораживает идея развязывать войну без соответствующего правового основания и без доказательств того, что у Ирака действительно есть оружие массового поражения. Дело в том, что инспекторы ООН вернулись с пустыми руками, а Франция и половина европейских стран были категорически против вторжения. Берлускони смотрел на собеседников, сидящих напротив него с ледяными лицами. Он набрался храбрости и выпятил грудь.

“Я хотел найти наиболее безболезненный способ донести до них свою точку зрения, – поясняет он. – Я ведь фактически сообщал президенту Соединенных Штатов, что не поддерживаю его желание начинать войну. В самолете из Лондона в Вашингтон мы с Валентино Валентини потратили несколько часов, чтобы придумать симпатичную историю, что-то вроде басни с аллегоричными образами”.

Берлускони рассказывал свою историю более десяти минут. Она была очень длинной и запутанной. При этом плоской и заурядной. Берлускони с большим воодушевлением играл роли различных животных и изображал сцены из жизни в вымышленном лесу. Происходящее в тот момент в Белом доме могло показаться довольно сюрреалистичным.

“Я рассказал им историю про льва и волка, – вспоминает Берлускони. – В этой истории Буш был львом, то есть царем леса. Лев не любил волка, то есть Саддама Хусейна. Но каждый день по пути домой волку приходилось проходить мимо дома льва, и каждый раз лев на него рычал или бил его. Тогда волк пожаловался на льва лисе, председателю Генеральной ассамблеи всех зверей. Это был Кофи Аннан. Лиса сказала льву прекратить издеваться над волком, но лев заявил, что волк плохой. «Что сделал волк?» – спросила льва лиса. «Он съел трех маленьких поросят», – ответил лев. Однако лиса (Кофи Аннан) потребовала доказательств этого преступления и послала шведского орла (инспектора ООН по вооружениям Ханса Бликса) расследовать это дело. Однако орел вернулся без каких-либо доказательств. Лиса сказала льву, что если он действительно хочет продолжать избивать волка, то он должен найти для этого повод, какой-нибудь хороший предлог. Тогда лев попросил волка сходить и купить ему пачку сигарет Marlboro, а когда волк вернулся с Marlboro, лев все равно его ударил, сказав, что волк купил не тот вид сигарет”.

“Другими словами, – говорит Берлускони, смеясь над своей историей, – я пытался сказать ему, что для свержения Саддама Хусейна ему придется найти причину напасть на Ирак, правдоподобную и вескую причину”.

Когда Берлускони закончил свой затянутый и путаный рассказ о животных, изобилующий смешанными метафорами, все за столом вежливо засмеялись. Затем все посмотрели на президента и оцепенели.

“В конце моего рассказа смеялись все, – вспоминает Берлускони. – Все, кроме Джорджа…”

Буш был человеком немногословным.

“Да, – ответил Сильвио Берлускони президент Соединенных Штатов Америки, – я надеру ему зад!”

По словам Берлускони, после такого “заявления о намерениях” Буш рассказал свою длинную историю, но не аллегорическую сказку про джунгли, а историю о том, как Саддам Хусейн покушался на жизнь его отца.

“Президент Буш всей душой, можно сказать, неистово, фанатично верил, что Саддам Хусейн – смертельная угроза для всего человечества и что он должен быть уничтожен”, – поясняет Берлускони без доли иронии.

Выходя из Белого дома, Берлускони сказал своим помощникам, что Буш, по всей видимости, не передумает. Он выглядел подавленным.

После поездки в Вашингтон Берлускони собрал волю в кулак и продолжил поддерживать позицию США, по крайней мере в официальных заявлениях. Тони Блэр, посетивший Белый дом на следующий день, также остался верным союзником Буша.

Вечером после встречи Берлускони и его команда сели на премьерский Airbus и вернулись в Рим. Несмотря на сильную усталость и кардинальную смену часовых поясов, Берлускони оставил несколько заметок в своем дневнике. Он писал о провале своей миссии и о том, что все прошло не так, как он надеялся.

Через несколько дней Колин Пауэлл выступил со своим противоречивым заявлением в Совете Безопасности ООН. Стало понятно, что Буш действительно намерен свергнуть Саддама. В рамках операции “Несокрушимая свобода”, начавшейся в марте, Италия оказывала западным войскам материально-техническую и прочую невоенную поддержку, хотя Берлускони был твердо убежден, что вторжение в Ирак являлось большой ошибкой. Он поддерживал Буша на протяжении долгой войны в Ираке и оставался его преданным союзником вплоть до 2008 года, когда пост президента США занял Барак Обама. Берлускони также сохранил теплые отношения с Тони Блэром, который вместе с женой Шери приезжал на его роскошную виллу с несколькими бассейнами и озером. Любимая вилла итальянского миллиардера находилась на побережье Коста-Смеральда на острове Сардиния, и Блэр с удовольствием катался на яхтах.

Однако дружба с Блэром, которого Берлускони считал законным преемником Маргарет Тэтчер, никогда не была такой крепкой и глубокой, каким был союз Берлускони и Буша. И с Блэром он никогда не был так по-настоящему близок, как с другим своим хорошим другом, главой государства, который любил представать общественности в образе мачо. Итальянский премьер-миллиардер и Буш действительно сошлись “с первого взгляда”. Однако с другим президентом Берлускони будет поддерживать тесный контакт на протяжении многих лет после того, как Буш покинет Белый дом и вернется в Техас. Кто же этот человек?

Кто из мировых лидеров стал близким другом Берлускони?

“Я имею в виду своего друга Владимира”, – говорит Сильвио Берлускони с улыбкой. Речь идет о Владимире Путине.

Глава 7

Друг в Кремле

Яуже много раз это говорил, и не только касательно Сильвио, но и касательно других моих коллег: люди, которые занимаются политикой, в первую очередь люди, и они должны оставаться людьми, иначе они не смогут быть хорошими политиками, как мне кажется. Плохой человек не может быть хорошим политиком”.

Владимир Путин делает паузу. Он сидит в барочном зале на третьем этаже Сенатского дворца, который известен как Каминный зал, поскольку в нем располагается мраморный камин с классицистическими золотыми часами в маленьких ангелах.

“А что значит быть хорошим человеком, порядочным человеком? – спрашивает Путин. – Это значит сохранять хорошие личные отношения со своими друзьями, со своими коллегами. Знаете, нельзя просто раз – и нажать на переключатель, – Путин щелкает пальцами, – как когда выключаешь свет, выходя из комнаты. Нельзя забывать о людях, с которыми ты работал, от которых раньше что-то зависело. Иными словами, нельзя переставать здороваться с человеком, который больше не принимает решения, понимаете? Такие люди есть в любой сфере, в том числе и в политике, но я им не завидую, потому что они живут скучно”.

Владимир Путин, очевидно, верит в важность личных взаимоотношений и ценность крепкой дружбы, которая продолжается после того, как один из коллег покидает свой высокий пост. В случае с Сильвио Берлускони Путин следует своему правилу – их дружба пройдет испытание на прочность.

Владимир Путин сидит в святая святых Кремля, среди золотого великолепия Каминного зала. Он выглядит довольным. Несмотря на напряженный график, он смог улучить время, чтобы поговорить о “своем друге Сильвио”, о его личности, об их взаимоотношениях и дружбе.

Берлускони рассыпается в ответных комплиментах, давая интервью в Аркоре.

“Владимир – полная противоположность того образа, что создают западные СМИ, – утверждает Берлускони. – Он по-настоящему чуткий человек, глубоко чувствующая натура. Он ко всем относится с уважением. Он человек очень приятный и тактичный”.

Сильвио Берлускони и президент России Владимир Путин не скрывали своей крепкой дружбы. На международной политической арене их союз вызывал много опасений, любопытства и споров, больше, чем какой-либо другой. Они познакомились в начале 2000-х годов, когда Берлускони вызвался быть посредником между Путиным и президентом Бушем-младшим.

Тридцатого января 2003 года Берлускони нанес визит в Вашингтон и не смог отговорить Буша от войны против Саддама Хусейна. Через четыре дня он прилетел в Россию, чтобы встретиться с Владимиром Путиным.

“Я надеру ему зад!” – сказал Буш о Саддаме Хусейне, обедая с Берлускони в Белом доме. В Москву итальянский премьер летел на российско-итальянские переговоры. Буш знал, что в Кремле будет обсуждаться грядущее военное столкновение с Саддамом и что Берлускони применит всю свою дипломатическую сноровку.

Одна из государственных загородных резиденций президента России расположена в национальном парке “Завидово”, примерно в 110 километрах к северо-западу от Москвы. На территории просторной “дачи Путина” находится в том числе и охотничья база. Зимой здесь бывают страшные морозы, как например, 3 февраля 2003 года, когда в Завидово приземлился российский военный вертолет с Сильвио Берлускони и двумя его помощниками на борту. В тот день столбик термометра показывал –21 °C.

Вспоминая те морозные дни, Владимир Путин оживляется и смеется.

“Наша встреча проходила в национальном заповеднике, который был основан еще в советское время. Это действительно огромный парк, его площадь примерно 124 тысячи гектаров. Я предложил ему поужинать в лесу, и он согласился. Мы прогулялись, поели и немного посидели у костра. Я хотел, чтобы он хорошо провел время, и мне кажется, ему понравилось”.

Президент России действительно стремился похвастаться зимними чудесами России-матушки. Он распорядился обустроить место для ужина на открытом воздухе, заверяя немного напуганного Берлускони, что рядом с большим костром они не замерзнут. Путин подарил Берлускони меховую шапку-ушанку. От главного входа особняка их забрали четыре полноприводных внедорожника, и лидеры отправились вглубь леса. Дипломатический советник Берлускони помнит, что было очень холодно и что Путин пообещал им показать, как настоящие русские живут среди дикой природы.

“Путин был невероятно гостеприимным хозяином, – вспоминает Джованни Кастелланета, который тем вечером сопровождал Берлускони. – Он отвез нас на поляну в лесу, где полыхал огромный костер, но мы все равно мерзли. Путин хотел показать нам красоту российской природы, уходящие за горизонт степи, хотел, чтобы мы испытали на себе, как русские охотники ужинают по вечерам вокруг костра. Мы были укутаны в теплую одежду, на головах – меховые шапки, так мы сидели даже за столом. Ужин состоял из великолепной ухи и жаренной на гриле осетрины. На столе также было немало водки, хотя сам Путин много не пьет. Единственная неприятность заключалась в том, что при температуре воздуха –21 °C рыба успевала остынуть, пока официанты несли ее от гриля до стола”.

Берлускони чувствовал себя в своей стихии. Бесспорно, он уважал президента, который умел устроить хорошее шоу. К счастью, Путин не слишком долго морозил своих гостей, и вскоре дрожащие от холода итальянцы вновь оказались на президентской даче. В тот же вечер состоялся официальный ужин.

“Внутри хотя бы было тепло”, – говорит Кастелланета. Обстановка на даче также больше располагала к продуктивному обсуждению грядущей войны в Ираке. Оба лидера были против военного вмешательства. Берлускони разъяснил Путину точку зрения Буша, стараясь сохранить верность Вашингтону и в то же время не испортить отношения с Путиным. Бывшие американские дипломаты утверждают, что Берлускони действительно сыграл важную роль в качестве посредника между Бушем и Путиным, особенно в 2002–2003 годах, в период после трагедии 11 сентября.

С Бушем у Берлускони была любовь с первого взгляда. Итальянский премьер питал слабость ко всему американскому, поэтому лидерам было легко общаться. К тому же они явно испытывали друг к другу взаимную симпатию. Как и Берлускони с Путиным. К тому же Берлускони никогда не забывал применять свои таланты продавца и артиста. Он всегда оставался бизнесменом и обольстителем, что отражалось и на международной политике Италии.

По словам очевидцев, Берлускони и Путин моментально прониклись уважением и симпатией друг к другу, хотя их дружба удивила многих. Один из них был медиамагнатом-миллиардером, который своими силами пробился из среднего класса на кресло премьер-министра Италии и стал главным европейским союзником Буша (после Тони Блэра). Другой – невозмутимым и решительным мачо, бывшим сотрудником КГБ. Оба были исключительными мужчинами, альфа-самцами, которые без колебания говорят то, что думают.

Может показаться странным, что Путин и Берлускони подружились, хотя на самом деле это не так и удивительно. Они побили все рекорды по количеству двусторонних встреч. За первые 19 месяцев знакомства, с июля 2001 года (саммит G8 в Генуе) по начало 2003 года (зимний ужин в Завидово), они нанесли друг другу восемь визитов. К этому числу следует прибавить летний приезд Путина с дочерьми на великолепную виллу Берлускони на Сардинии, а также ежегодные октябрьские поездки Берлускони в Россию – на дни рождения Путина. В течение следующих десяти лет они будут видеться два раза в год как минимум.

В своей речи Путин часто использует слово “стратегический” и явно уважает мировых лидеров, которые просчитывают свои действия на много шагов вперед. Он называет Берлускони “последним из могикан” среди глав европейских стран. Однако что он под этим подразумевает?

“Я могу ошибаться, – поясняет Путин, – но мне кажется, что господин Берлускони думает не только об избирательных кампаниях и планирует не на один избирательный цикл вперед. Он учитывает долгосрочную перспективу и живет не от выборов до выборов. Он – стратег. На встречах мы обсуждаем не только текущие вопросы. Конечно, им мы тоже уделяем время, но господин Берлускони больше любит поговорить о далеко идущих планах, о будущем Италии, Европы и международной политики в целом. Он человек дальновидный и умеет мыслить масштабно”.

Валентино Валентини, помощник Берлускони, который долгие годы сопровождал своего премьера и присутствовал практически на каждой его встрече с российским президентом, считает, что знает, на чем основана их дружба. По его словам, Путину импонирует, что Берлускони первым делом старается наладить личный контакт с человеком и лишь затем переходит к рабочим вопросам.

“Не забывайте, что Берлускони – бизнесмен, он предприниматель, – напоминает Валентини. – Возможно, он не знает дипломатического протокола и часто ведет себя неподобающим образом, однако у него собственный подход к международной политике. Вначале он пытается понять, что за человек перед ним, пробует найти с ним общий язык и только после этого переходит к делу. У американцев принята совершенно иная схема: вы решаете все вопросы повестки, а затем определяетесь, понравился вам человек или нет. В общении с Путиным Берлускони многое ставит на человеческую составляющую”.

Таланты в сфере продаж и маркетинга весьма пригодились Берлускони, когда их дружба с Владимиром Путиным окрепла. Рассказывая о Берлускони в интервью в Кремле, российский президент подчеркнул, что за время его премьерства торговые связи между Россией и Италией улучшились.

“В 1994 году, когда он впервые стал премьер-министром, товарооборот между Россией и Италией составлял 4,4 миллиарда долларов, а сегодня он составляет 46 миллиардов долларов, то есть вырос более чем в десять раз, – отмечает Путин. – Это означает, что появляются новые рабочие места, страна получает больше налоговых поступлений, экономика растет”.

Дружба Берлускони и Путина благотворно повлияла и на итальянскую экономику. В родной Италии к премьеру относились противоречиво, а с Владимиром Путиным ему удалось наладить теплые отношения, возможно, даже более близкие отношения, чем с Бушем-младшим. Неким странным образом, благодаря нетрадиционному подходу к политике и широкой душе Берлускони, Италия, пусть даже и на короткий срок, смогла достичь высокого положения на международной политической арене. Временами Рим исполнял роль посредника между Вашингтоном и Москвой. В этом плане дружба Берлускони с Бушем и Путиным шла Италии на пользу.

Весной 2002 года Берлускони очень ярко продемонстрировал, насколько полезен миру в качестве трансатлантического посланца. Он помог ускорить переговоры, в результате которых было подписано соглашение между Россией и НАТО и фактически поставлена символическая точка в холодной войне. По словам Путина, Берлускони сыграл в переговорах важнейшую роль, в частности добился снижения напряженности и укрепления доверия между бывшими противниками.

“В начале 2000-х годов и особенно в 2002 году, – рассказывает Путин, – он многое сделал для подписания соглашения между Россией и НАТО и тем самым поспособствовал улучшению политической ситуации в Европе не только в плане отношений между Италией и Россией, но и в более широком политическом контексте”.

Второго апреля 2002 года Берлускони прибыл на дачу Путина в Сочи, продолжив длинную череду их встреч. Лидеры с удовольствием позировали для камер, распивая в перерыве между переговорами традиционный чай. Перед ужином Берлускони и Путин побеседовали в небольшой комнате на третьем этаже резиденции в присутствии только близких помощников и переводчика.

Во время встречи Берлускони сообщил Путину, что Вашингтон подозревает Россию в передаче Ирану важных технологий для создания ядерного оружия. Он также призвал Путина ускорить переговоры по поводу нового соглашения о сотрудничестве между Россией и НАТО. После его подписания бывшие соперники должны были создать единый координационный совет. Для Владимира Путина данный вопрос был достаточно щекотливым, поскольку семь бывших коммунистических стран собирались присоединиться к НАТО. Он сказал Берлускони, что по политическим причинам не может посетить саммит НАТО, на котором часть бывших стран Варшавского договора вступит в альянс. Путин добавил, что основной приоритет должны получить вопросы партнерства между Россией и НАТО и что для этого необходимо проведение отдельного саммита. Путин объяснил, что только так можно будет показать, что для НАТО сотрудничество с Россией не менее важно, чем расширение своей географии. На таких условиях он был готов работать. Берлускони согласился и моментально взял быка за рога. Он предложил подписать соглашение в Италии, чтобы создать “соответствующую историческую атмосферу”. Путину идея понравилась.

Через несколько минут в присутствии помощников Берлускони лидеры позвонили в Белый дом из комнатки в сочинской резиденции. Пока российский президент при помощи переводчиков общался с Бушем-младшим, Берлускони находился рядом. Путин призвал Буша ускорить переговоры по новому соглашению Россия – НАТО. Он также рассказал ему о предложении Берлускони провести саммит и подписать договор в Риме примерно через два месяца, в конце мая 2002 года. Буш не стал сразу соглашаться и сказал, что обдумает этот вопрос. Берлускони старался наладить отношения между США и Россией начиная с июльского саммита 2001 года в Генуе, и звонок Путина в Вашингтон сильно его воодушевил. Он почувствовал, что лед начал таять, и намеревался устроить грандиозное шоу. Он хотел стать хозяином саммита, на котором два самых влиятельных мировых лидера, главы в прошлом враждебных друг другу стран, “зароют топор войны” и договорятся о сотрудничестве.

Берлускони вернулся в Рим и 4 апреля вызвал к себе американского посла Мэла Сэмблера. В своем кабинете он изложил ему суть встречи с Путиным. В конфиденциальной депеше в Белый дом Сэмблер сообщал, что в конце встречи Берлускони отвел его в сторону и попросил отдельно напомнить президенту Бушу об их разговоре касательно НАТО и России.

Берлускони просил посла передать Бушу, что Путину нужна их помощь. Необходимо было сформировать у российской общественности определенное мнение о расширении НАТО и показать Россию частью семьи НАТО. Берлускони также вновь предлагал Бушу быстрее подписать соглашение между Россией и альянсом, которое пылилось на столах у чиновников и дипломатов. Он также напоминал о большом саммите в Риме в конце мая, на котором Путин и Буш должны были встретиться лично. Берлускони попросил Сэмблера сделать все, что в его силах.

Сэмблер запросил у Вашингтона указания к действию. Он не был уверен, кому было выгоднее провести саммит в Риме, Италии или России. Однако через несколько дней из Белого дома пришел ответ по саммиту, положительный ответ. Буш позвонил Берлускони и сказал, что все обдумал и готов ускорить решение вопроса с Россией и НАТО, приехать в Рим в мае и подписать договор вместе с Путиным.

Буш позвонил поздно вечером 12 апреля. На следующий день Берлускони переговорил с Путиным и генеральным секретарем НАТО Джорджем Робертсоном, а затем официально объявил о проведении саммита в Италии. После этого, будучи Берлускони, он связался не со специалистами НАТО, а со своими лучшими телепродюсерами, художниками-декораторами, архитекторами и светотехниками. Он подключил к работе первоклассных специалистов Mediaset, в том числе создателей телевикторин и декораторов шоу-варьете. Берлускони нужны были максимальная безопасность, а также впечатляющий закат, поэтому саммит было решено провести на военной базе “Пратика-ди-Маре” недалеко от Рима.

“Как только Буш согласился на встречу, – вспоминает Валентини, – Берлускони начал продумывать, как наилучшим образом представить саммит в СМИ, как обыграть конец холодной войны, как создать вокруг Буша и Путина наиболее эффектный антураж. Да, Берлускони – шоумен. И конечно, некоторые американские журналисты высмеяли то, как он оформил саммит, назвали это безвкусицей. Но вы должны понимать, что до премьерства Берлускони работал в сфере маркетинга и медиа, поэтому знал, что делает”.

В кратчайшие сроки были возведены декорации, в которых можно было снимать самые зрелищные и колоритные телепрограммы. Вокруг места проведения саммита были выстроены зенитно-ракетные комплексы, а во время встречи в небе кружили реактивные истребители. Аэропорты Рима были закрыты на 48 часов, поскольку после событий 11 сентября прошло меньше года и Европа с США опасались новых терактов. Именно после атак 11 сентября появился план по созданию Совета Россия – НАТО, а Владимир Путин выразил готовность Москвы присоединиться к международным усилиям по борьбе с терроризмом.

Безопасность на мероприятии обеспечивали 15 тысяч полицейских, военнослужащих и сотрудников других силовых структур, а воды Средиземного моря у военной базы патрулировали корабли ВМФ Италии. Лидеры стран НАТО встретились и подписали договор внутри специального сооружения: на территории базы плотники возвели фанерную конструкцию из арок, которая была покрашена под мрамор и напоминала Колизей. Из археологического музея в Неаполе привезли древнеримские статуи, чтобы импровизированный Колизей стал больше походить на оригинал. Корреспондент The New York Times в Риме назвал декорации саммита своего рода “Чинечиттой” для мировых лидеров.

К прибытию Путина и Буша авиабаза была полностью оцеплена и напоминала крепость, внутри которой располагались декорации к телевикторине “Кто хочет стать миллионером?”.

Самым важным для Берлускони было то, что он находился в центре событий и из первого ряда смотрел, как творится история. Он тщательно спланировал мероприятие, учел все протоколы и правила. В конце пятичасовой встречи Буш и Путин, сидевшие с разных сторон от Берлускони, подписали соглашение, Тони Блэр и Жак Ширак следили за происходящим с другой стороны стола. Дело было сделано.

“Пожалуй, из всего, что я сделал в жизни, этим моментом я горжусь больше всего”, – признается Берлускони.

Он ищет что-то в своем кабинете в Аркоре и находит фотографию себя с Бушем-младшим и Путиным. Он широко улыбается:

“Как-никак мы поставили точку в холодной войне. Это было по-настоящему важным эпизодом новейшей истории”.

Подписание так называемой Римской декларации действительно стало значимым событием в политике в период после окончания холодной войны. Соглашение, заключенное Владимиром Путиным и главами стран НАТО в мае 2002 года на военной базе “Пратика-ди-Маре”, явилось промежуточной точкой между трагедией 11 сентября 2001 года и войной против Саддама Хусейна, начатой в марте 2003 года.

Текст декларации гласит: “В начале XXI века мы живем в новом, тесно взаимосвязанном мире, в котором беспрецедентные новые угрозы и вызовы требуют все больше совместных ответов. Исходя из этого, мы, Российская Федерация и государства-члены Организации Североатлантического договора, сегодня открываем новую страницу в наших отношениях с целью укрепить нашу способность работать вместе в областях, представляющих общий интерес, и совместно противостоять общим угрозам и рискам нашей безопасности”.

В ходе саммита был основан Совет Россия – НАТО, возможно, не самое известное объединение, однако в начале XXI века он являлся важным дипломатическим инструментом. Владимир Путин казался Вашингтону перспективным союзником и прагматичным партнером, который сможет модернизировать политику Кремля. Президент Буш-младший даже заявил, что посмотрел Путину в глаза и увидел в них его душу.

Совет, начавший работу после саммита, на протяжении многих лет справлялся с поставленными задачами, обеспечивая координацию действий НАТО и России в Афганистане и в войне против терроризма. После войны России с Грузией в 2008 году члены НАТО приостановили деятельность Совета, желая наказать Путина. Однако в начале 2009 года новый государственный секретарь США Хиллари Клинтон запустила обреченную на провал программу по “реанимированию” отношений с Кремлем. Возрождение Совета Россия – НАТО стало ключевым пунктом ее повестки и должно было наладить эффективное сотрудничество между администрацией Обамы и Москвой. Клинтон уже покинула Госдепартамент, когда Вашингтон и остальные страны НАТО вновь заморозили работу Совета, на этот раз из-за захвата Россией части украинской территории и аннексии Крыма.

По словам Путина, создание Совета Россия – НАТО было благоприятным шагом на пути к долгосрочному партнерству между Россией и НАТО и обеспечило условия для многолетнего сотрудничества. “Однако, к сожалению, мы (и я имею в виду всех, не хочу обвинять кого-то одного) не смогли в полной мере воспользоваться теми возможностями, которые перед нами открыло соглашение, подписанное в Италии, – продолжил Путин. – Несомненно, договор между Россией и НАТО являлся хорошей платформой для построения отношений, но помимо этого, были необходимы изменения во внешней политике наших стран, а этого, к сожалению, не произошло”.

Защищая своего друга Владимира Путина, Берлускони предупреждал об угрозе новой холодной войны. Однако российский президент заявил, что не допустит, чтобы между Западом и Россией вновь началось подобное противостояние из-за несогласия по вопросу Украины.

“Определенные люди пытаются вбить клин между Европой и Россией или Украиной и Россией. Мы это очень хорошо понимаем. И время от времени эти люди достигают своих целей. Но это говорит лишь о том, что мы недостаточно эффективно работаем. Мы никому не позволим втянуть нас в новую какую бы то ни было холодную войну. Мы этого не допустим”, – сказал Владимир Путин.

Берлускони настойчиво оправдывал действия России в Крыму и на Украине, за что оппоненты прозвали его рупором Путина. Однако те, кто слышали выступления двух лидеров насчет Украины и других вопросов, понимали, что их взгляды действительно совпадают.

“В том, что касается Украины, – утверждает Берлускони, – я совершенно не согласен с политикой Европейского союза и Соединенных Штатов, а также с мерами, принятыми НАТО. Жители Крыма разговаривают на русском языке, и они проголосовали на референдуме за присоединение к родной матушке России. Вводить санкции против некоторых российских лиц – неверное политическое решение. Изгнание России из «Большой восьмерки» не решает проблему. К сожалению, как мне кажется, поведение западных лидеров относительно ситуации вокруг Украины может привести к повторной изоляции России, в которой она находилась до саммита в «Пратика-ди-Маре». Честно говоря, сейчас я абсолютно не вижу сильных лидеров на Западе”.

Так или иначе, но Путин считает Берлускони не только своим другом и союзником. Вероятно, он видит в нем человека, который больше всех помогал России налаживать отношения с Западом начиная с 1990-х, когда у власти был Борис Ельцин.

“В отношениях между нашими странами многое изменилось к лучшему. В 1994 году он пригласил президента Ельцина на встречу «Большой восьмерки», которая тогда была «семеркой». Во время своего первого и довольно короткого срока, своего первого срока на посту премьера, он приехал в Москву, чтобы подписать с президентом Ельциным договор о дружбе и сотрудничестве между Россией и Италией. Именно Берлускони инициировал подписание соглашения между Россией и НАТО в начале первого десятилетия XXI века. В этом смысле он сыграл очень важную роль в улучшении политической ситуации в Европе. Речь идет не только об отношениях между Италией и Россия, но и о более широком политическом контексте”.

На протяжении долгих лет Берлускони и Путин поддерживали тесный контакт. Путин с большим сочувствием относился к политическим неудачам своего друга, которого в течение последних двадцати лет преследовали многочисленные обвинения, уголовные дела и скандалы. Справедливы ли западные СМИ по отношению к Берлускони?

Путин пожимает плечами.

“Мне не кажется, что я вправе судить западных журналистов. Ошибаться могут все, в том числе политики и пресса. Я только хотел бы обратить ваше внимание на следующий факт. Если мне не изменяет память, господин Берлускони пришел в политику в 1994 году. Точнее, свою политическую карьеру он начал в 1993 году, а в 1994-м занял пост премьер-министра. До этого момента он более тридцати лет занимался бизнесом, и у правоохранительных органов никогда не было к нему никаких вопросов. Но стоило ему окунуться в политику, как против него возбудили тридцать уголовных дел за три года. К сожалению, такое происходит не только в Италии, но и во всем мире”, – заявляет Путин.

Президент России говорит о Берлускони с неподдельной симпатией, за последние полчаса он десять раз назвал его по имени: “Сильвио – человек прямолинейный, иногда, возможно, слишком. Он может кого-то обидеть и за это получает соответствующую реакцию от коллег и прессы. Но как вы знаете, это просто часть открытой политической борьбы. Обычно все не выходит за рамки приличия, а иногда выходит. Честно говоря, у меня нет времени анализировать, что говорят зарубежные СМИ”.

В ноябре 2010 года в мире разразился огромный политический скандал, и пресса вновь стала писать о дружбе Берлускони и Путина. На сайте WikiLeaks было опубликовано более 250 тысяч секретных и конфиденциальных американских дипломатических депеш, в том числе несколько депеш, отправленных из Рима в Вашингтон американскими послами в Италии. Одна из них называлась “Итальянско-российские отношения: взгляд из Рима” и имела гриф “секретно”. Она была написана послом Рональдом Спогли и отправлена Хиллари Клинтон в конце января 2009 года, через несколько дней после того, как Клинтон возглавила Государственный департамент США.

Калифорниец Спогли был инвестиционным банкиром и помогал Бушу-младшему собирать средства на политические нужды. В депеше он пробовал анализировать отношения Берлускони и Путина: “Берлускони считает Путина своим близким другом и продолжает общаться с ним больше, чем с кем-либо из мировых лидеров. Во время войны в Грузии Берлускони и Путин разговаривали каждый день на протяжении практически целой недели. Трудно определить, на чем основана их дружба, однако нам многократно сообщали, что, по мнению Берлускони, его друг-магнат Путин доверяет ему больше, чем кому-либо из европейских лидеров. Берлускони восхищает образ мачо, а также жесткий и авторитарный стиль управления Путина. Итальянский премьер видит себя в таком же свете. Судя по всему, Москва приложила много усилий, чтобы заполучить доверие Берлускони”.

Самую скандальную часть депеши цитировали заголовки всех СМИ. В ней речь шла о предполагаемых деловых связях между Берлускони и Путиным. Всем было хорошо известно, что лидеры расширили российско-итальянское партнерство в области энергетики и что итальянская государственная нефтяная компания ENI и российский “Газпром” заключили серию сделок. В своем сообщении Спогли пересказывал слухи о том, что Берлускони лично нажился на контрактах. По словам Спогли, оба лидера были замешаны в каких-то темных делах.

Ссылаясь на своих информаторов, Спогли утверждал, что Берлускони и его приспешники обогащаются на солидные суммы за счет сделок между нефтегазовыми гигантами Италии и России. Он отдельно рассматривал фигуру Валентино Валентини, которого описал как члена парламента и несколько сомнительную личность: “Он ведет дела Берлускони в России, при этом у него нет ни помощников, ни даже секретаря. Валентини разговаривает по-русски, ездит в Россию несколько раз в месяц и часто сопровождает Берлускони на встречах с мировыми лидерами. Неясно, что он делает в Москве во время своих поездок, но ходит много слухов, что он защищает бизнес-интересы Берлускони в России”.

Бывший помощник Берлускони категорически отрицает, что замешан в незаконной деятельности. Валентини заявляет, что американский посол начитался газет или наслушался римских сплетен.

“Та депеша – просто абсурд, потому что у Берлускони нет никаких бизнес-интересов в России, – настаивает Валентини. – У меня немало русских друзей, и я пытался увеличить итальянский экспорт в Россию, но остальные заявления посла Спогли – это чистый вымысел, плод его воображения”.

После публикации депеш на WikiLeaks на Берлускони посыпались всевозможные обвинения – он был в ярости. Особенно его раздосадовало, что оппозиционные левые политики использовали эти обвинения против него и устроили в итальянской политике настоящий переполох. Ему также были крайне неприятны слова американских дипломатов, которые называли его беспомощным, тщеславным и неумелым.

В свою очередь Владимир Путин гордится “впечатляющими экономическими выгодами”, которые Россия и Италия получили благодаря его многолетней дружбе с Берлускони, особенно в области двусторонней торговли и создания рабочих мест.

Дружба Берлускони и Путина упоминалась в еще одной депеше, размещенной на WikiLeaks. Данный текст был составлен в 2009 году послом Дэвидом Торном, ставленником Обамы. Опираясь на свои источники, Торн писал о том, что Берлускони часто ложится спать очень поздно и любит ночные вечеринки, а соответственно, мало отдыхает.

“Секс-скандалы, уголовные расследования, проблемы в семье и финансовые сложности – все это тяжело сказывается на здоровье Берлускони, на его политической карьере и способности принимать решения”, – писал американский посол.

Дипломатические депеши были размещены на сайте WikiLeaks 28 ноября 2010 года. По иронии судьбы Государственный департамент США поручил послу Торну предупредить офис Берлускони о надвигающемся скандале. Менее чем через три дня после публикации депеш, 1 декабря, раздосадованная Хиллари Клинтон должна была лично встретиться с Берлускони на встрече ОБСЕ в далеком Казахстане. Берлускони пытался публично отшутиться и опровергнуть данные WikiLeaks, но его активно критиковала итальянская пресса и политические противники. Представители парламентской оппозиции потребовали провести специальное расследование и проверить наличие деловых связей между Берлускони и Путиным. Хиллари Клинтон и итальянский премьер обсудили ситуацию вокруг WikiLeaks в частной беседе, когда прибыли на саммит ОБСЕ в Астану.

“Я достаточно хорошо знал госпожу Клинтон и мог быть с ней откровенным, поэтому я попросил ее объяснить, почему американские дипломаты говорят обо мне такие вещи. Я напомнил ей, что в Европе у США нет второго такого друга, как Италия, что мы самый преданный их союзник и что Италия всегда будет благодарна Америке за то, что она для нас сделала, – вспоминает Берлускони. – После этого она извинилась, и мы пошли к журналистам. Перед камерами она заявила о важности сотрудничества с Италией и лично со мной. Она все исправила, и я благодарен ей за это”.

Хиллари Клинтон принесла необходимые извинения, произнесла нужные слова о теплых отношениях Америки и Италии, и все наладилось. Берлускони поблагодарил госсекретаря США за оказанную поддержку. К тому же Клинтон выступила вовремя: в тот же день ее заявление показали в вечерних новостях в Италии. Берлускони сел в свой Aerobus и покинул Казахстан. Следующим пунктом его программы было посещение дачи Владимира Путина на Черном море в Сочи. Там он мог обрести внутренний покой.

Берлускони до сих пор отрицает, что когда-либо имел деловые отношения с Владимиром Путиным, и продолжает называть коллегу из Кремля хорошим стратегом, сильным руководителем и своим близким другом.

Да, Берлускони и Путин иногда отдыхали вместе, однако создается впечатление, что время они проводили не так увлекательно, как это описано в депешах посла Торна, и никаких “угарных” вечеринок на даче Путина не было. Берлускони отрицает, что подобные вечеринки имели место, однако признает, что долгие годы выстраивал отношения с Путиным, поскольку личное взаимопонимание является для него отправной точкой при выборе внешней политики.

“Я всегда стараюсь быть открытым, когда общаюсь с моим другом Владимиром и другими мировыми лидерами. Я пытаюсь наладить личный контакт с людьми и добиться взаимной симпатии. Это помогает решать проблемы. Можно позвонить друг другу в любой момент и быстрее урегулировать все вопросы. При этом важно не забывать про личное общение. Путин, Блэр и другие европейские лидеры отдыхали на моей вилле в Сардинии. Думаю, это хорошо, потому что отношения между мировыми лидерами строятся так же, как и любые человеческие отношения. Главное – это взаимопонимание, основанное на уважении, дружбе и доверии. Мне кажется, что важно руководствоваться сердцем, а не головой”.

Во время интервью в Каминном зале Кремля Владимир Путин рассказывает о своих поездках на виллу Берлускони на Сардинии и отмечает, что итальянский премьер вкладывает душу во все, что делает. Затем российский президент позволяет себе немного ребячливый и самый короткий в мире сдержанный смешок и вспоминает один вечер у Берлускони. Однажды премьер собрал друзей на своей шикарной вилле Чертоза, расположенной на побережье Коста-Смеральда на острове Сардиния. Среди гостей был певец Андреа Бочелли с невестой. Берлускони решил порадовать “своего друга Владимира” и организовал фейерверк.

“Не уверен, что Сильвио понравится то, что я вам сейчас расскажу, – говорит Путин с озорной искоркой в глазах. – Первые несколько залпов его фейерверка полетели прямо в сторону балкона, где мы все сидели. Он очень расстроился, хотя тот инцидент совершенно не испортил вечер. Он всей душой переживает за все, что делает”.

Бочелли, Путину и другим зрителям пришлось спешно покинуть террасу, когда фейерверк полетел в их сторону. Белые брюки российского президента местами были засыпаны пеплом, а невеста Бочелли получила легкий ожог ноги. По словам двоих гостей, ей пришлось быстро уйти со своего места, чтобы не испортить платье.

Владимир Путин широко улыбается, когда слышит вопрос о его немного необычных встречах с “другом Сильвио”. Например, в октябре 2014 года он приехал в миланский особняк Берлускони в два часа ночи, чтобы поесть с хозяином пасты. У российского президента выдался долгий день. Он прилетел в Милан на саммит Азия – Европа и на четыре часа опоздал на встречу с канцлером Германии Ангелой Меркель, поскольку по пути в Италию задержался в Сербии, чтобы поприсутствовать на военном параде в Белграде. Когда он вышел из отеля Меркель, было практически два часа ночи. Несмотря на это, он направился домой к Берлускони, где его ожидали чудеса итальянской кухни. На Сардинии Путин попробовал местный традиционный хлеб толщиной с вафлю, который на острове называют “музыкальной бумагой”. В октябре же в Северной Италии сезон трюфелей, поэтому Берлускони потчевал “своего друга Владимира” макаронами тальолини с соусом из сливочного масла и белых трюфелей. Путин покинул миланский дом Берлускони счастливым человеком, часы показывали 3 часа 45 минут утра.

“Как вы знаете, – говорит Путин, комментируя ночную трапезу у Берлускони, – итальянская кухня, классическая итальянская кухня очень хороша. Это очень полезно и невероятно вкусно, а повара Берлускони отменно готовят. На столе было много блюд, самых простых и самых обычных блюд, и все они были восхитительно приготовлены. Мы прекрасно поужинали и приятно побеседовали. Он умеет создать душевную атмосферу, практически домашний уют. Он познакомил меня со своими детьми, и мы обсуждали самые разные вещи и прекрасно провели время вместе”.

Владимир Путин и Сильвио Берлускони непрестанно обменивались похвалами и во всем поддерживали друг друга. Лидеров также объединяло общее стратегическое видение, однако их взгляды на мировую политику часто не совпадали с позицией Вашингтона или откровенно противоречили ей. Тем не менее, анализируя современную историю и говоря о Ближнем Востоке, “арабской весне” и борьбе с террористами-джихадистами, Путин подчеркивает, что Берлускони всегда оставался на стороне Европы и НАТО, даже когда он не был согласен с позицией Запада.

По словам Берлускони, российский президент всегда понимал, что борьба с терроризмом – это сложный процесс и что для урегулирования ситуаций в Ираке, Сирии и Ливии необходимы сложные многоуровневые решения. Когда в 2003 году Буш-младший начинал войну против Саддама Хусейна, Берлускони и Путин были против. Они также не одобряли действия Николя Саркози, когда он беспорядочно бомбил войска Каддафи во время “арабской весны” и в Ливии весной 2011 года. Берлускони предупреждал, что смена режима в Ливии приведет к распаду страны и увеличению числа народных ополченцев и джихадистов-террористов. Путин и Берлускони были обеспокоены, что падение режима в Ливии усилит влияние террористических организаций. Оба лидера также считали, что Вашингтон не видел всех нюансов вокруг ситуации в Сирии. Однако Путин подчеркивает, что несмотря на это, Берлускони продолжал играть по правилам НАТО и соблюдать все договоренности с Вашингтоном.

“Не знаю, понравятся ли Сильвио мои слова, но мне кажется, что Сильвио является частью системы, он сторонник евроатлантизма, в этом нет никаких сомнений. Он итальянец и одновременно европеец, и он из тех людей, кто придерживается системного подхода. Он следует определенным правилам. Правилам, которые разрабатывались в течение многих десятилетий. И в этом смысле он очень надежный партнер и очень надежный союзник для своих коллег из НАТО и Европейского союза. Во время наших бесед я видел, что он не всецело одобряет действия Запада на Востоке, но даже если ему что-то не нравится, он предпочитает действовать осторожно и не вставать на пути у своих коллег из НАТО или ЕС. Что касается борьбы с терроризмом, то в этом вопросе он, вне всяких сомнений, всегда был последователен и абсолютно честен. Это видно по тому, как он поддерживал США во время войны в Афганистане, а затем и в Ираке. Он всегда открыто помогал России бороться с террористами на Кавказе и никогда не боялся высказать свое мнение. Он очень порядочный человек, и он всегда очень последовательно проводил свою политику, я уважаю его за это”.

Президент России садится в кресле поудобнее, его ноги широко расставлены, руки лежат свободно. Он улыбается и с удовольствием рассказывает о “своем друге Сильвио”. Он подводит итог нашего разговора, пробуя провести параллели между собой и Берлускони, найти какие-либо черты сходства.

“Знаете, – начинает Путин, – чтобы сравнить себя с Сильвио, я должен вынести оценку самому себе, а мне кажется, что я нахожусь не в том положении, чтобы это делать. Я могу только сказать, что отношусь к своим коллегам с большой теплотой и уважением, особенно к тем коллегам, с которыми у меня давние дружеские отношения. С Сильвио Берлускони у меня именно такие отношения”.

Он делает небольшую паузу.

“Позвольте мне ни с кем себя не сравнивать”, – подводит черту Владимир Путин.

Подходит к концу наша беседа, мне пора покидать главное здание Кремля, сердце российской власти со времен правления Ленина. Президент Российской Федерации либо по-настоящему спокоен, либо мастерски притворяется. Он вновь делает паузу, последнюю в нашем интервью. На вопрос о роли Берлускони в истории он отвечает очень аккуратно, с уважением отзываясь о своем друге. Владимир Путин тщательно подбирает слова, взвешивает каждое слово, его русский неожиданно звучит мягко и мелодично.

“Знаете, – говорит Путин, – он четыре срока продержался на посту премьер-министра Италии. Это значит, что люди голосовали за него, что простые итальянцы нашли что-то очень привлекательное как в его политической программе, так и в его персоне. Я полагаю, что большое число итальянских граждан относится к нему с неподдельной симпатией. Он прямолинейный, удивительный и очень интересный человек. Все это вместе взятое позволяет мне предположить, что Сильвио Берлускони, как политик и как человек, займет в истории Италии свое заслуженное место”.

Однако вопрос не в том, попадет Сильвио Берлускони в учебники по истории или нет. Вопрос в том, каким человеком история его представит.

Глава 8

Женщины

„Хотите посмотреть знаменитую комнату «бунга-бунга»? Хватит вам смелости? Вы действительно отважитесь?”

Сильвио Берлускони дьявольски улыбается, бросая эти слова. Слоги вибрируют, в воздух летят искры, и кажется, что кто-то бьет по струнам бас-гитары: “Бунн-га! Бунн-га!” Глубокие звуки, рождаемые в гортани Берлускони, заставляют улыбнуться или даже рассмеяться – настолько неприкрыто эротично они звучат.

Берлускони улыбается, как шаловливый школьник, но совершенно не как человек, который готовится отпраздновать свое восьмидесятилетие. Мы находимся в его любимой гостиной. Он удобно устроился в мягком кресле перед мраморным камином, на нем “домашние” темно-синий кашемировый свитер и пиджак. Справа позади него на каминной полке черно-белая фотография в золотой рамке, на которой Берлускони, счастливый отец, со своей дочерью Мариной. Перед камином стоит деревянный рождественский вертеп. В яслях на сене лежит младенец Иисус, рядом Мария, Иосиф и другие персонажи подобных вертепов: пастухи и овцы, маленькие ангелы, вол, осел и волхвы с верблюдами.

Зима. В Аркоре весь день идут дожди, на улице свежо и сыро, ближе к вечеру из окрестных лесов начинает тянуть декабрьским холодом. Стремительно темнеет. Фасад виллы XVIII века окутан светом праздничных гирлянд. В гостиной у камина тепло и хорошо, можно сказать, уютно.

Берлускони решается открыть мне душу. В зале расставлены семейные фотографии, рядом с ними барельеф Луки делла Роббиа, на дальней стене картина Каналетто, а на длинном столе представлена изысканная коллекция белого фарфора. В этой гостиной он отваживается рассказать о самом большом скандале своей жизни – печально известных ужинах “бунга-бунга”, его безумных вечеринках. Берлускони также готов поговорить об обвинениях в сексуальной связи с несовершеннолетней девушкой – красавицей-марокканкой Каримой Рашид эль-Маруг, юной танцовщицей ночных клубов, которую таблоиды окрестили “Руби – похитительница сердец”.

Берлускони судили за секс с молодой особой и устроили из этого настоящее шоу. В конечном итоге его признали виновным и приговорили к семи годам заключения, а затем оправдали по апелляции. Несмотря на это, он горит желанием показать мне комнату “бунга-бунга”. Он поднимается из кресла, преисполняется напускной смелостью, эффектно поворачивается влево и говорит: “Следуйте за мной!”

Мы проходим сквозь еще одну великолепную гостиную, увешанную картинами старых мастеров в резных позолоченных рамах. Он бросает быстрый взгляд на улицу – за портиком особняка виднеются зеленые лужайки. Наконец мы оказываемся у белой двери. Берлускони торжественно, словно он ведущий телешоу или средневековый рыцарь, ее распахивает, находит на стене выключатель. В один миг в зале вспыхивают люстры на многие тысячи ватт и заливают светом зал с фресками на потолке. В реальности комната “бунга-бунга” – это изысканно обставленный банкетный зал с высоким потолком, роскошно оформленная столовая площадью минимум 20 на 5 метров. Неожиданно от застенчивости и осторожности Берлускони не остается и следа. Армия адвокатов больше не следит за каждым его словом. Он один, он у себя дома. Он главный на арене и сам исполняет все роли в моноспектакле, полном зажигательной энергии и юмора. Он важно и гордо входит в великолепный зал с фресками.

Это и есть комната “бунга-бунга”? Это не спальня? В зале стоит большой обеденный стол, довольно вычурно украшенный, на стенах развешены картины классиков мировой живописи, зеркала и фрески.

“Мы пришли!” – заявляет Берлускони, указывая на длинный стол на 36 персон, который сервирован воистину по-королевски. Стол оформлен в рождественском стиле: среди тарелок расставлены замысловатые декоративные композиции, крошечные карусели и ледовые катки, пластиковые миниатюры горных пейзажей и фигурки разъяренных быков. Набор, достойный Тима Бертона.

Зал для вечеринок “бунга-бунга” оказался просторной столовой.

“Так и есть, это столовая. Именно здесь проходили наши особые званые мероприятия, – объясняет Берлускони, широко улыбаясь. – Вот там сидел я, а там – оркестр. Стол был накрыт так же изысканно, как и сейчас, ничего не изменилось. На самом деле я никогда и не прекращал эти вечеринки, я по сей день их провожу в этой самой комнате и приглашаю самых разных людей”.

Когда здесь в первый раз оказалась Руби?

“В тот вечер у меня собралось немало красивых девушек из кино– и телебизнеса. Я ведь продюсирую фильмы и телепередачи, и мои гостьи весьма охотно пришли на вечеринку, ведь когда приглашает премьер-министр страны, президент ФК «Милан», киномагнат… Мне кажется, каждый согласится, что я не самый скучный человек и не самый обычный премьер…”

Где сидела Руби?

“Хм, точно не помню”.

Она была среди приглашенных гостей?

“Да”.

И никакого секса не было? Только ужины с живой музыкой? Несмотря на тот факт, что она была в этом доме около десяти раз?

Берлускони приготовился к обороне. Однако тут же вновь расплывается в голливудской улыбке: “Я хотел бы добавить, что даже если секс и был, то заниматься любовью в частном доме не преступление, – невозмутимо заявляет он с ноткой оскорбленного самолюбия в голосе. – В чем же тогда преступление? Какое преступление здесь было совершено?”

Берлускони судили за сексуальную связь с несовершеннолетней и за то, что он ей за это платил, однако он продолжал утверждать, что не знал настоящего возраста Руби.

“Что ж, во‑первых, она всех заверяла, что ей 24 года, – комментирует ситуацию Берлускони. – Это было крайне похоже на правду, потому что она многое повидала в жизни и во время ужина показала себя умной и рассудительной особой. Но о сексе даже речи не было”.

Никакого секса?

Внезапно в голосе Берлускони слышится легкое возмущение и некоторый вызов: “Послушайте, я всегда говорил, что не прикасался к Руби, даже пальцем ее не тронул, она всегда утверждала то же самое, и никто ничего не видел. Ведь для доказательства нужна фотография, видео или надежный свидетель. Но ничего этого нет. Это все вымысел”.

Берлускони расслаблен и невозмутим, он улыбается. Бизнесмен-миллиардер, ставший политиком, он хочет, чтобы его любили, чтобы им восхищались. Он хочет хорошо проводить время сам и доставлять удовольствие другим, хочет очаровывать всех вокруг. Возможно, перед нами все тот же Сильвио Берлускони из начала 1980-х, свежеиспеченный телемагнат, который заражал миллионы итальянцев своей любовью к стройным длинноногим сексуальным девушкам, приглашая их на свои коммерческие каналы для участия в популярных варьете и красочных шоу. В 1980-х он любил устраивать званые ужины с развлекательной программой “от Берлускони”. Он любит эти вечеринки и сейчас. Вкус – вопрос субъективный, да и под развлечениями каждый понимает свое.

Судебные разбирательства вокруг Берлускони и Руби походили на театральное представление, однако миллиардеру пришлось несладко. Эта история сильно тяготила его и ставила под удар его политическую карьеру. Дело было предано огласке в октябре 2010 года, когда миланские судьи сообщили журналистам о некоторых подробностях следствия. Берлускони моментально стал посмешищем. Над ним насмехалась половина европейских политиков, а по всему миру открывались “бунга-бунга”-бары, от Москвы до Манчестера, от Берлина до Бали. Слова “бунга-бунга” крепко пристали к его имени, выставляя его кем-то средним между шутом и сексуальным маньяком. Дома в Италии ликовали левые – парламентская оппозиция Берлускони. Им было на руку, что премьера вновь обвиняли в злоупотреблении служебными полномочиями и судили за секс с марокканской танцовщицей ночного клуба, предположительно несовершеннолетней.

Берлускони узнал, что является объектом судебного расследования, в конце 2010 года, и первое время всем казалось, что ему придется покинуть премьерский пост, после чего в стране пройдут досрочные парламентские выборы.

Судьи бесцеремонно передавали итальянской прессе показания свидетелей и записи телефонных разговоров, сделанные при помощи прослушивающих устройств. Они также раскрыли информацию о том, что Берлускони щедро одаривал юных особ, мечтавших стать актрисами и моделями. Речь шла о десятке девушек с “бунга-бунга”-вечеринок. Берлускони загоняли в угол.

Мировая пресса писала только о Руби, о том, что действующего премьер-министра Италии подозревают в сексуальной связи с марокканкой и злоупотреблении служебными полномочиями. Судьи утверждали, что в мае 2010 года Берлускони позвонил в миланский полицейский участок, где держали Руби, и потребовал освободить ее. Он хотел, чтобы ее передали Николь Минетти, очередной красавице, некогда танцевавшей в телешоу на каналах Берлускони. Стоматолог-гигиенист по образованию, Минетти в итоге была избрана в муниципалитет Ломбардии от партии Берлускони “Вперед, Италия!”.

Авантюристку Руби арестовали по подозрению в краже денег и драгоценностей. Судя по всему, Берлускони позвонил в участок и сказал дежурному полицейскому, что Руби – родственница египетского президента Хосни Мубарака. Он посоветовал отпустить девушку под опеку мисс Минетти, которая была готова заехать и забрать Руби. Позднее Берлускони говорил, что ничего подобного не помнит, что он не звонил в полицию и не злоупотреблял служебным положением.

Берлускони признал, что помог Руби финансово, когда девушка оказалась в трудном положении. Сексуальную связь они оба отрицали. Однако пресса упорно утверждала обратное, и вскоре вся Италия обсуждала, действительно ли их премьер держит гарем из 33 молодых девушек. По слухам, некоторые из них жили в миланском пригороде Милано-Дуэ, построенном Берлускони. Премьер традиционно отшучивался и иронизировал над собой: “Мне 74 года. Я, конечно, известный проказник, но 33 девушки за два месяца – это, пожалуй, перебор. Даже для тридцатилетнего мужчины”.

Миланские судьи были настроены более консервативно и, к несчастью для Берлускони, не оценили его чувство юмора. Однажды ему пришлось публично извиниться за шутку в адрес бывшей фотомодели Мары Карфаньи, а ныне – члена итальянской палаты депутатов. Во время одной церемонии награждения, которая транслировалась по телевидению, Берлускони сказал Карфанье: “Если бы я не был женат, я бы женился на тебе прямо сейчас!”

Некоторые итальянские женщины находят подобные высказывания оскорбительными. Годы спустя на очередную шутку Берлускони обидится его вторая жена. Она подаст на развод в суд и обяжет мужа выплачивать ей ежемесячные алименты в размере 1,4 миллиона евро. Однако Берлускони – это Берлускони. Мастер острот, гений иронии. “Я не святой”, – любил говорить он, самодовольно улыбаясь. Однажды он пошутил: “Я был верен ей. По большей части”.

В августе 2010 года новость об итальянских сексуальных скандалах появилась на первых страницах половины европейских изданий, и Берлускони мгновенно стал предметом всеобщих насмешек. Над ним потешались даже главы государств. Дэвид Кэмерон, который лишь недавно обосновался на Даунинг-стрит, должен был лететь в Рим с официальным визитом и ужинать с Берлускони. Перед вылетом Кэмерон пил чай с женой Самантой и Беном Эйном, известным британским художником-граффитистом. Эйн помнит, что премьеру пришлось уйти в середине чаепития.

“Мы сидели и оживленно беседовали, – рассказывает Эйн, – а затем к нам подошел кто-то из его сотрудников или помощников и сказал: «Дэвид, нам пора». Премьер быстро встал и обратился к жене: «Саманта, мне нужно лететь в Италию – ужин с Берлускони. Не волнуйся, я поручу своим людям вытащить меня из джакузи до появления проституток»”.

В апреле 2011 года Берлускони было уже не до смеха: начался так называемый судебный процесс “бунга-бунга”.

“Сильвио, скажи, что это не так!” – гласил заголовок The New York Daily News. Таблоид сообщал, что Берлускони будут судить за то, что он заплатил за секс с несовершеннолетней танцовщицей ночного клуба и попытался это скрыть. Швейцарская газета Le Temps писала о моральном упадке итальянских политиков. Журналисты The New York Times выражались аккуратнее и рассказывали, что Берлускони решил пропустить заседание миланского суда и остаться в Риме для обсуждения кризиса в Ливии. Когда начался процесс, СМИ всего мира сошли с ума. Лондонская газета The Observer писала, что Италия замерла в ожидании, поскольку процесс “бунга-бунга” должен пролить свет на сомнительные выходки Берлускони.

Заседание проходило в самом большом судебном зале Милана, куда было допущено 110 иностранных журналистов. Канал CNN вел прямую трансляцию, Al Jazeera и BBC также освещали ход процесса. Помимо этого, в зале суда присутствовали представители The New York Times, The Washington Post, Le Monde, Der Spiegel, Die Zeit, Libération, El País и многих других изданий. Десятки вооруженных карабинеров в шлемах, с дубинками и щитами, дежурили у здания суда, чтобы не допустить столкновения сторонников и противников Берлускони. Настроенные против премьера люди скандировали: “Бунга, бунга”, а его приверженцы пели свой неофициальный гимн “Спасибо небесам за Сильвио”. Суд присяжных выслушал 200 свидетелей, включая 33 предполагаемых секс-работниц. Свои показания также дал известный голливудский актер Джордж Клуни, который переговорил с юристами Берлускони и заявил, что рад выступить в суде. Клуни рассказал, что однажды был в доме Берлускони в Риме и считает тот вечер “одним из самых удивительных” в своей жизни. Берлускони показал актеру свою спальню и кровать, подаренную ему Владимиром Путиным, и предложил остаться на ужин.

Мы находимся в комнате “бунга-бунга” на вилле в Аркоре. Берлускони довольно улыбается, вспоминая о визите Клуни.

“Джордж Клуни ужинал у меня в Риме, а после сказал, что прекрасно провел время, что хозяин виллы его очаровал, но «бунга-бунга» у него не было. Конечно, не было, ведь «бунга-бунга» – это сам ужин”.

Берлускони любит произносить слова “бунга-бунга” несколько наигранно, низким грудным голосом: “Буннг-га! Буннг-га!” Его глубокий бас заставляет вспомнить о Луи Армстронге. Берлускони утверждает, что это выражение появилось благодаря старой шутке, связанной с ныне покойным ливийским диктатором Муаммаром Каддафи.

“Каддафи хотел, чтобы я каждый год приезжал в Ливию на церемонию присуждения ему титула «Король королей». Однажды я не смог поехать, поскольку должен был участвовать в одном очень важном мероприятии, поэтому он попросил послать на церемонию двух моих дипломатических представителей, что я и сделал”.

“Дальше начинается сама история, – продолжает Берлускони. – Мои два посланника попали в плен к самому агрессивному ливийскому племени. Аборигены привязали их к столбу в центре деревни и начали вокруг них танцевать, издавая какие-то гортанные звуки. Разобрать можно было только одно слово: «бунга-бунга».

После окончания танца к Чичито, одному из моих людей, подошел шаман и спросил, что тот предпочитает: смерть или «бунга-бунга». Чичито выбрал «бунга-бунга», что сделал бы каждый на его месте. И после этого все воины деревни им овладели”.

Берлускони не жестикулирует, он вполне спокоен. Не прибегая к иносказаниям и эвфемизмам, на простом итальянском он объясняет мне, что мужчины ливийского племени содомировали его посланника.

“Шаман подошел к другому моему человеку, Бонди, и также предложил ему выбрать между смертью и «бунга-бунга». Бонди видел, что сделали с его другом, и предпочел умереть, на что шаман ответил: «Хорошо, смерть так смерть. Но сначала немножко “бунга-бунга”!» С этой шутки все и началось”, – заканчивает свой рассказ Берлускони, от души смеясь. Плавной походкой, практически вальсируя, он идет вдоль длинного обеденного стола, показывает мне разные замысловатые рождественские украшения и объясняет, что на следующий день здесь будет ужинать по меньшей мере 36 гостей.

Берлускони останавливается перед прекрасной картиной эпохи Высокого Возрождения, которая стоит на подставке в богатой раме из позолоченного дерева. Шедевр выполнен в стиле да Винчи. Учитывая сомнительную славу этой комнаты, первым делом замечаешь, что девушка на картине полуобнажена – ее груди представлены зрителям во всей красе.

“Это Мона Лиза школы Леонардо, – говорит Берлускони и не может обойтись без шутки: – Меня обвиняли в том, что я сам ее раздел”.

Берлускони обращает мое внимание на вторую картину эпохи Ренессанса, которая стоит в противоположном конце комнаты “бунга-бунга”. Это портрет девушки Антеи, написанный итальянским художником-маньеристом Пармиджанино в XVI веке. Возможно, это только качественная копия. Серьезная и красивая молодая женщина, то ли куртизанка, то ли аристократка, плотно укутана в одежды.

Две картины, стоящие в комнате, известной непристойными вечеринками, как будто олицетворяют контраст между духовным и порочным началами, которые являются частью жизни Берлускони: чувственность обнаженной Моны Лизы против строгой красоты Пармиджанино.

“Девушку Пармиджанино я тоже раздел, – заявляет Берлускони с напускной серьезностью, – но потом я посмотрел ей в глаза и сказал: «Надеюсь, что ты не как Руби, которая выглядит на двадцать с лишним, а потом оказывается, что восемнадцать ей исполнится только через семь месяцев». В итоге я одел ее обратно”.

Мы общаемся с Берлускони в его любимой гостиной, в перерывах беседуем с его советниками и пресс-атташе. Берлускони признается, что ему трудно говорить о своих чувствах и эмоциях. На этот раз он действительно смущен. У него мастерски получается отпускать шутки о красивых женщинах, стоя с прохладительным напитком в руке, а посмотреть внутрь себя и рассказать о своих эмоциях – нелегкая для него задача. Первая любовь настигает каждого человека. Даже Берлускони. С ним это случилось задолго до ужинов “бунга-бунга”, в глубоком детстве.

“Мне было семь лет, когда мы с семьей поехали в прекрасный город Комо у большого озера. Мы пошли в старинный замок Бараделло и поднялись на его башню. На самом верху была смотровая площадка, откуда открывался великолепный вид на окрестности. Там было несколько человек, а среди них – девочка немногим старше меня. Должно быть, ей было лет восемь или девять, и у нее были очень красивые волосы. Я посмотрел на нее и моментально почувствовал к ней симпатию. Мы просто обменялись парой слов, но она надолго осталась в моей памяти, я до сих пор ее помню. Тогда я впервые обратил внимание на прекрасный пол”.

Весь мир оживленно обсуждает его тягу к сексуальным женщинам, однако до сих пор Берлускони очень мало рассказывал о своем понимании любви, о том, что ему нравится в женщинах, как он встретил и полюбил свою первую жену или что он чувствовал во время унизительного развода со второй женой.

Как Сильвио Берлускони понимает любовь?

“Мне кажется, я никогда об этом глубоко не задумывался, а в последнее время мне было совсем не до этого – приходилось решать массу других вопросов… Любовь – это сильное влечение к человеку, которое приводит к отрицанию собственного я. Ты готов на все ради счастья другого человека, любишь всей душой и в такой любви находишь отражение самого себя”.

Какие качества ищут мужчины, какие качества Сильвио Берлускони ищет в женщине, каков его идеал?

Берлускони застенчиво улыбается.

“Простите, если покажусь поверхностным, – говорит он, – однако прежде всего вы должны очень ее любить. Она должна быть красивой, должна быть объектом вашего вожделения. Могу сказать, что… Возможно, я сейчас слишком откровенен, но могу вас заверить, что каждый раз, когда я ложился в постель со своей женой (в периоды, когда мы с ней по-настоящему любили друг друга), я всегда желал ее и всегда занимался с ней именно любовью. Думаю, это самое важное, это основа всего. Спустя время приходит дружба и все остальное, но пока есть любовь, ваше влечение друг к другу абсолютно. И второе: вы должны чувствовать то же самое с ее стороны, она должна по-настоящему вас любить. Между вами должно быть полное взаимопонимание и бесконечное доверие, это ключевой момент”.

Берлускони называет себя “прирожденным обольстителем”, и он действительно предоставил прессе массу поводов писать статьи о его эротических похождениях. Итальянские СМИ не уставали смаковать подробности сексуальной жизни Берлускони, не обходя стороной все шокирующие детали и выдвигая самые разнообразные теории о том, что происходило на вечеринках “бунга-бунга”. Пресса писала и об анальном сексе, и о садомазохизме, и о стриптизершах, переодетых в монашек и медсестер. Однако во время интервью Берлускони уверяет меня, что он не такой большой затейник, как многие считают.

“Общепринятые представления обо мне далеки от правды. Я, скорее, трудоголик, моя жизнь прошла вовсе не в погоне за прекрасным полом. Я жил правильно, у меня было два брака, двое детей от первой жены и трое от второй, и я всегда был хорошим семьянином и старался проводить все свободное время с детьми, особенно по выходным. А все эти истории обо мне – просто фантазии, которые активно тиражируются для того, чтобы меня унизить и погубить мою репутацию. Когда я был ребенком и затем подростком, мама действительно говорила, что я первый красавец на любом пляже. Я пел, играл на гитаре, занимался спортом и поэтому очень нравился девушкам. Но я бы сказал, что чаще охотились на меня, а не я сам”.

В 1965 году Берлускони заключил брак со своей первой женой Карлой Эльвирой даль Ольо. У них было двое детей: Мария Эльвира, известная как Марина, и Пьер Сильвио, которого домочадцы звали Дуди. Карла Эльвира не была публичной персоной и происходила из обычной провинциальной семьи. В 1959 году, после смерти отца, вместе с двумя братьями она переехала из региона Эмилия-Романья в Милан.

В то время Берлускони закончил петь на круизных лайнерах и делал свои первые шаги на рынке недвижимости. Он был молод, и все его победы были еще впереди, однако он был находчив и продумывал каждый свой шаг как в бизнесе, так и в личной жизни. Он познакомился с даль Ольо в 1960 году, когда ему было 24 года, а ей 20. Неудивительно, что его первое воспоминание о Карле Эльвире – ее изящный силуэт.

Общественность долгие годы строила догадки относительно того, как Берлускони познакомился со своей первой женой и как получил ее телефонный номер. По словам самого Берлускони, он увидел ее на железнодорожном вокзале и тут же влюбился. Он провел сложную спецоперацию с элементами импровизации и фарса, чтобы завоевать внимание своей будущей жены.

“До этого я ведь пел на круизном корабле, вел концерты и различные мероприятия, организовывал игры, водил экскурсии по портовым городам – в общем, делал много разных вещей, а параллельно крутил романчик с дочерью владельца корабля. И однажды она приехала из Рима в Милан, чтобы увидеться со мной. Когда ей было пора возвращаться в Рим, я отвез ее на вокзал, посадил в вагон и дождался отправления поезда. Затем я повернулся и внезапно прямо перед собой увидел изящный женский силуэт. Девушка тоже провожала знакомого, вероятно своего молодого человека, то есть она тоже оставалась одна, как и я. Тогда я подумал: «Что ж, похоже, мы теперь оба одни, и, возможно, она будет рада компании»”.

“Я с минуту помедлил и пошел купить себе газету. Я спустился по лестнице и направился к выходу из вокзала, как вдруг заметил, что она идет впереди меня. Я вновь восхитился ее фигурой. Я вышел на улицу и сел в свою машину. Проезжая мимо автобусной остановки, я вновь увидел манящие изгибы ее тела. Все в ней как будто просило забрать ее с собой. Автобус шел в нужном мне направлении, в сторону моего дома, и я решил, что прослежу, где она сойдет”.

“Я ехал за автобусом, остановку за остановкой, а она все не выходила. К тому моменту я уже серьезно задался целью выследить ее. Я пересек полгорода и оказался на другом конце Милана. Когда она вышла, я быстро припарковал машину и пошел ей навстречу. Очутившись с ней лицом к лицу, я сказал: «Надо же, это просто невероятно! Извините, это не вы были на вокзале полчаса назад, прощались с кем-то?» Она подозрительно посмотрела на меня и подтвердила, что это была она. Я попросил ее телефонный номер, но она мне отказала, посоветовав не питать ложных надежд, а затем все-таки дала его. Таким необычным образом началась наша история любви, а в итоге эта женщина подарила мне двоих детей”.

Заканчивая свой рассказ, Берлускони широко улыбается, как будто подчеркивая успешное окончание безрассудной погони за Карлой даль Ольо.

Первая жена Берлускони оказалась не просто “изящным силуэтом”, но замкнутой и несколько застенчивой женщиной. Она вела себя сдержанно и во главу всего ставила интересы семьи. Берлускони и Карла познакомились в 1960 году, затем пять долгих лет он за ней ухаживал, пока в марте 1965 года они не поженились.

Следующие двадцать лет Берлускони жил относительно спокойной семейной жизнью, обретал славу и зарабатывал свое состояние. В 1960-е годы он начал уверенно покорять рынок недвижимости, а в 1980-х переродился в медиамагната-миллиардера. Однако Берлускони всегда было мало. И он всегда был падок на красивых женщин.

В 1985 году, после 20 лет супружества, Берлускони и даль Ольо встретились в миланском суде и по обоюдному согласию подали на развод, заранее оговорив условия раздела имущества. Развод был окончательно оформлен спустя пять лет, в 1990 году. К тому моменту Берлускони уже пять лет состоял в новых отношениях и воспитывал троих детей от своей новой пассии, обольстительной актрисы с соблазнительными формами. Ее звали Мириам Бартолини, однако в итальянской театральной среде ее знали под псевдонимом Вероника Ларио. Бартолини выбрала себе такое сценическое имя, поскольку в Голливуде 1940-х годов иконой женственности считалась актриса Вероника Лейк.

Роман Берлускони и Ларио начался в 1980 году в театре Мандзони, расположенном на одном из главных проспектов Милана. Ей было 24 года, ему 44. Незадолго до этого Берлускони стал владельцем театра. Это был тот период его жизни, когда он заскучал от проектов в сфере недвижимости и начал вкладывать свои финансы в телевидение, театр и кино. В день знакомства Ларио и Берлускони в театре Мандзони показывали коммерческую комедийную пьесу с любопытным названием “Великолепный рогоносец”, написанную фламандским драматургом Фернаном Кроммелинком. Вероника Ларио играла жену болезненно ревнивого мужа, во время спектакля она стягивала вниз кофту и обнажала грудь.

По легенде, в минуту окончания пьесы Берлускони вскочил со своего места и устремился за кулисы в гримерную Ларио. Он ворвался к ней с букетом роз и при помощи своих чар уговорил вступить с ним в серьезные отношения, но сохранять их в тайне, ведь на тот момент он был еще женат и воспитывал двоих детей. Начинающая актриса понимала, какие возможности ей может открыть роман с человеком, который в ближайшем будущем станет самым влиятельным медиамагнатом Италии. Ларио согласилась, затем снялась в паре фильмов, закончила актерскую карьеру и за несколько лет родила Берлускони троих детей. Официально они оформили свои отношения только в 1990 году. Церемония состоялась в здании городского совета Милана, а провел ее мэр города Паоло Пиллиттери. Социалист Пиллиттери был близким другом Берлускони, а его сестра была замужем за Беттино Кракси, бывшим премьер-министром Италии. Сам Кракси выполнял роль шафера Берлускони.

Вероника Ларио редко появлялась на публике. Иногда она выходила в свет как “улыбающаяся спутница миллиардера Берлускони” или как “улыбающаяся жена премьер-министра Берлускони”, однако по большей части оставалась невидимой. Все начало меняться в 2004 году, когда она создала себе новый общественный имидж, дав интервью одной итальянской журналистке, охотнице за сплетнями. Ларио поведала ей историю своей жизни и изложила свои взгляды на мир, благодаря чему в ней стали видеть независимую и современную женщину, а не только бывшую актрису и жену Сильвио Берлускони. Выбор Ларио пал на Марию Лателлу. Журналистка очень серьезно подошла к написанию биографии Ларио, и книга получилась достаточно нейтральной и безобидной.

Однако в 2007 году все изменилось. Ларио неожиданно очень остро прореагировала на новость о том, что ее муж на публике флиртует с женщинами. Миссис Берлускони заявила, что шокирована поведением мужа, хотя трудно поверить, что после 27 лет брака он все еще оставался для нее загадкой.

Скандал разразился в конце января 2007 года, через несколько дней после того, как Берлускони поучаствовал в церемонии вручения наград Telegatti (“Телекошки”), что является итальянским аналогом премии “Эмми”. На вечеринке после вручения собралось немало звезд шоу-бизнеса, в том числе моделей, актрис и танцовщиц. Берлускони прекрасно проводил время, прохаживаясь между гостями. Дважды премьер-министр Италии и действующий лидер парламентской оппозиции, он не смог обойтись без фривольных замечаний в адрес некоторых девушек.

По словам гостей, Берлускони сказал стройной венесуэльской модели Аиде Йеспике: “С тобой – хоть на край света”. Он открыто заигрывал и с другими женщинами, а телекамеры снимали это во всех подробностях.

На чем бы ни держалось семейное благополучие Берлускони, этот стержень внезапно сломался. Ларио повела себя классическим для брошенных женщин образом: ударила по самому больному месту своего мужа. Она отправила полное желчи письмо редактору газеты La Repubblica, которая разделяла левые взгляды и неустанно критиковала Берлускони. Письмо Ларио стало главной темой следующего выпуска газеты. Ларио заявила, что муж унизил ее достоинство, и потребовала от него публичного извинения за то, что он открыто флиртовал с двумя женщинами на общественном мероприятии. В обычном мире такое письмо осталось бы незамеченным, однако, учитывая статус действующих лиц, эта пьеса закончилась национальным скандалом. Италия была в смятении. Берлускони был публично оскорблен.

В свое письмо Ларио добавила мелодраматический штрих: сравнила себя с персонажем малоизвестной ирландской писательницы Кэтрин Данн. В одном ее произведении муж неожиданно бросает жену после долгого брака. “Я спрашиваю себя, должна ли я, как персонаж Кэтрин Данн, считать себя «половиной от ничего»”, – задавалась вопросом Ларио в своем длинном письме.

Вероника Ларио потребовала, чтобы муж ответил ей публично, и он не заставил ее долго ждать. Все итальянские газеты спешили рассказать, как рушится брак Берлускони, поэтому он немедленно извинился перед женой. В это же время один из адвокатов Берлускони позвонил Ларио и спросил, что ее надоумило разыграть такую драму, когда они только начали конфиденциально обсуждать потенциальный развод. Ларио не стала его слушать. Ей было нечего добавить. В отличие от первой жены Берлускони она не собиралась уходить тихо.

Благодаря выпаду миссис Берлускони книги ирландской писательницы стали лучше продаваться в Италии. Когда в 2007 году было напечатано письмо Ларио, Данн позвонил итальянский друг и рассказал, что ее цитируют все газеты страны. Позднее в интервью одному лондонскому таблоиду Данн сказала: “Следующие восемь часов я провела на телефоне. Он не переставал звонить. Интервью на радиостанциях, интервью печатным СМИ… Меня спрашивали, должен ли Берлускони просить у жены прощения. Я отвечала, что он обязан это сделать! Ведь он публично обидел и унизил Веронику Ларио, ранил ее чувства”.

Позднее Данн, которая стала регулярно общаться с итальянской прессой, заявила: “Берлускони извинился, однако это было не слишком похоже на извинение. Тогда мне показалось, что это был первый боевой залп в довольно дорогой бракоразводной кампании, так и получилось”.

Кэтрин Данн, возможно, была права, однако прошло два долгих года, прежде чем Ларио сделала следующий ход. Помимо прочего, она сообщила прессе о своем твердом намерении развестись с Берлускони.

В течение нескольких лет Ларио всевозможными способами атаковала мужа: публично его критиковала, выпускала пресс-релизы для новостных агентств, давала интервью своему биографу, которые затем печатались в газетах. Над семьей Берлускони сгущались тучи. Открыто унижать мужа было ее любимой пыткой, хотя, возможно, она считала это самозащитой.

В 2009 году Ларио нанесла Берлускони самый болезненный удар. В Неаполе премьер-министр посетил вечеринку по случаю дня рождения красивой и изящной 18-летней модели нижнего белья Ноэми Летиции, которая мечтала стать актрисой. На праздновании присутствовали даже ее родители, однако пресса поспешила написать о том, что Берлускони знал девушку до ее восемнадцатилетия. Жена премьера воспользовалась случаем и в очередной раз выстрелила из всех орудий.

На этот раз Ларио не стала слать открытое письмо редактору газеты, а без лишних слов перешла к крайним мерам – ядерному вооружению. Казалось, она искала повод развязать с мужем войну, найти casus belli. Итальянская пресса смаковала тот факт, что восемнадцатилетняя именинница ласково называла Берлускони “папочкой”, а через два дня после вечеринки в Неаполе Вероника Ларио передала пресс-релиз итальянскому информационному агентству Ansa.

Достаточно неординарный ход, если не сказать большего. СМИ пестрили сообщениями, которые не давали Ларио покоя. По слухам, ее муж набирал красивых девушек, в прошлом танцовщиц ночных клубов, для участия в выборах в Европарламент от его партии “Вперед, Италия!”.

Ларио фактически сообщила, что ее брак окончен, и сообщила это с по-настоящему национальным размахом.

“Я не могу оставаться с человеком, который постоянно общается с несовершеннолетними, – заявила Ларио. – Я ставлю крест на нашем браке”.

Ларио продолжила воевать с Берлускони в прессе, покрывая позором имя человека, который когда-то принес ей в гримерную букет роз. Это возымело должный эффект. Она подала на развод и получила денежную компенсацию, поистине достойную жены миллиардера, а также пожизненные ежемесячные алименты в размере 1,4 миллиона евро. После этого Вероника Ларио успокоилась и, окруженная роскошью, зажила тихой и размеренной жизнью.

Берлускони до сих пор неловко говорить о своих бывших женах.

“Мне кажется, что наши отношения с первой женой, матерью двоих моих детей, всегда основывались на уважении, дружбе и взаимной симпатии. Мы сберегли эти чувства, несмотря ни на что. Со второй женой мы не по всем вопросам сходились во мнениях. Она заняла позицию, которую ей, возможно, навязали. Я допускаю, что сейчас она бы приняла другие решения. Однако все это позади. В конце концов, она подарила мне троих детей, и мы сохранили близкие и уважительные отношения”.

В прессе многократно выдвигались предположения о том, как Берлускони разделит свои миллиарды между пятью детьми. Сам он заверяет, что проблемы здесь нет.

“Нас объединяют самые теплые чувства, взаимная любовь и уважение, дети всегда рядом со мной. Они пишут и говорят мне очень трогательные вещи, и я изо всех сил стараюсь быть им достойным отцом. У нас все хорошо, ничего искусственного в наших отношениях нет, все очень органично”.

Беседа о женщинах, кажется, отнимает у Берлускони много сил. Мы проговорили немногим более часа, и он проголодался. Он идет в семейную столовой и через небольшое смежное помещение попадает на кухню, где подходит к деревянному столу и устало садится за него. Его личный шеф-повар знает о строгой диете, которую Берлускони заставляет соблюдать его 29-летняя девушка Франческа Паскале, живущая с ним в Аркоре. Берлускони получает овощную смесь, которая кажется очень полезной для здоровья, однако он по-прежнему выглядит голодным, и тогда на столе появляется небольшая тарелка с крекерами и кусочками острой горгонзолы.

Берлускони вертит в руках крекер и слушает своего помощника, который предлагает ему неожиданно появиться на предвыборном митинге в соседнем городке. Бывший премьер-министр одобрительно кивает и вновь принимается за крекеры и сыр. На улице темно, по гравию стучит дождь. У ворот виллы курит охрана.

Берлускони заводит речь о национальной политике, о своих незакрытых судебных делах и о том, что он подозревает судей в политической предвзятости. Все, кто много с ним общается, привыкли к этому набору тем. “Дело «бунга-бунга» – всего лишь одно из 61 отдельного расследования, начатого против меня за последние двадцать лет, – рассказывает Берлускони. – На адвокатов и судебные издержки ушли буквально сотни миллионов евро”. Он сокрушается, что потратил очень много времени, финансов и сил на выступления в судах и дачу показаний, на расследования, обвинения, апелляции, оправдательные приговоры и очередные апелляции. Дело о Руби и вечеринках “бунга-бунга” едва не обернулось 30 новыми уголовными делами. В рамках одного из них миланские судьи, несогласные с приговорами по первому и второму рассмотрению дела, обвинили Берлускони в подкупе 33 свидетелей. Он якобы просил их дать ложные показания.

“Мог ли Берлускони вести себя осторожнее, когда был премьер-министром? – задается вопросом его старый друг Феделе Конфалоньери. – Несомненно, мог бы. Мы бы с вами прекрасно обошлись без нескольких историй. Это так. Но если разобраться, то что Берлускони сделал? Вот что важно. В чем его обвиняют? В том, что он склонил несовершеннолетнюю к сексу за деньги? Да бросьте, я вас умоляю… В том, что устраивал ужины «бунга-бунга»? Мы все знаем, что Берлускони любит петь, развлекать людей и собирать большие компании. Но давайте будем откровенными: он был одинок, он больше не был женат, и все происходило в его частном доме, за закрытыми дверями”.

Конфалоньери подчеркивает, что больше всего нам следует беспокоиться вовсе не о вечеринках.

“Самое поразительное во всем этом то, что на протяжении очень долгого времени телефоны каждого человека, посещавшего виллу в Аркоре, прослушивались. Благодаря судьям и следователям все наши телефонные разговоры записывались, как будто мы мафиози. Речь идет о 250 тысячах страниц с расшифровками звонков. С этой страной явно что-то не так. Я сейчас говорю не о том, что Берлускони приглашает девушек на ужины и делает все, что ему хочется. Я говорю о том, что в наше время прокуратура может шпионить за кем угодно, вмешиваться во все наши личные дела, как будто мы все преступники”.

Конфалоньери откровенно возмущен методами, которые используются против Берлускони. Это наводит на мысль о том, что если влечение Берлускони к женщинам зашло сильно дальше случая с Руби и ужинов “бунга-бунга”, то и следователи позволили себе сильно больше, чем обычная прослушка телефонов. Берлускони и миланские судьи с самого начала не могли найти общий язык. Их противостояние началось еще до прихода Берлускони в политику, и с тех пор против него было начато больше уголовных дел, чем против любого бизнесмена-миллиардера из списков Forbes Rich List или Fortune 500. Он держит мировой рекорд по количеству предъявленных обвинений среди миллиардеров и бывших премьер-министров. Достоверно известно, что с 1994 года, когда он впервые возглавил правительство, он потратил на адвокатов сотни миллионов евро. В Италии его бесконечные битвы со следователями и прокурорами называют “Войной судей”. При этом виновность Берлускони практически не обсуждается, для итальянцев во главе угла стоит доверие. Как в религии.

Война Берлускони с судьями началась в ноябре 1994 года, когда он принимал саммит ООН в Неаполе. На первой странице газеты Corriere della Sera появился ошеломляющий заголовок, гласящий, что против Берлускони начато судебное расследование: он подозревался в коррупции. Новость привела к краху его молодого шестимесячного правительства и ознаменовала начало грандиозной политической войны, которая на протяжении следующих двадцати лет будет определять судьбу Берлускони и всей итальянской нации. Судебный процесс 1994 года стал первым в бесконечной череде расследований и уголовных дел, каждое из которых можно будет озаглавить так: “Народ Италии против Сильвио Берлускони”.

Глава 9

Взятки, коррупция, мафия

Не знаю, заметили вы или нет, но мне достаточно трудно об этом говорить”.

Действительно, не похоже, чтобы Берлускони приятно проводил здесь время. Он выглядит усталым и напряженным. Он жалуется, что прошлой ночью не мог заснуть. На часах почти три часа дня. Последние два часа он сидит за тиковым столом в саду виллы Сан-Мартино и терпеливо отвечает на мои вопросы о судебных расследованиях и уголовных делах, начатых против него в Италии. Всего таких шестьдесят одно. Он рассказывает о невероятном списке обвинений, которые ему предъявлялись и с которыми мы уже хорошо знакомы: взяточничество, коррупция, отмывание денег, незаконное финансирование политических партий, подделка финансовых документов, налоговое мошенничество, давление на свидетелей, секс с несовершеннолетней проституткой и даже подозрения в связях с мафией.

Берлускони очень хорошо знает, как работает итальянская судебная система. Он считает, что стал экспертом в этом вопросе.

В Италии все намного сложнее, чем в США. Федеральные и областные прокуроры в обеих странах имеют одинаковые функции, однако со времен Кодекса Наполеона в Италии существует несколько видов судей. Следственные судьи имеют право проводить расследования, оформлять повестки в суд, прослушивать телефонные разговоры и вызывать людей для дачи показаний. Эти же судьи могут выступать в качестве прокуроров и запрашивать у вышестоящего лица (в США это был бы прокурор округа или штата) разрешение на заведение уголовного дела. В Италии не предусмотрены суды присяжных и решения по каждому делу принимаются несколькими судьями: теми, кто ведет следствие, и теми, кто затем ведет уголовное дело. Суды присяжных созываются в случае рассмотрения тяжких преступлений, например убийств. В остальных случаях приговор, оправдательный или обвинительный, выносит один судья. При повторном рассмотрении дела по апелляции созывается коллегия из трех судей. В Италии также действует Верховный суд, как и в Соединенных Штатах.

Порядок судебного делопроизводства в двух странах также разнится. В Соединенных Штатах прокурор штата, который выдвигает обвинения против политика или видного деятеля с Уолл-стрит, как правило, организует пресс-конференцию и четко излагает все детали дела. В Италии же принято тайно передавать информацию прессе, особенно если расследование касается политика. СМИ получают смесь фактов и слухов, показаний свидетелей и транскрипций записей перехваченных телефонных разговоров – все это затем публикуется в газетах, причем обычно во время расследования, задолго до официального предъявления обвинений. Большинство политиков, включая Берлускони, не признают свою вину даже после оглашения обвинительного приговора, поскольку в рамках итальянской судебной системы человек не считается виновным, пока не будут удовлетворены все апелляции. Вследствие этого многие подают апелляции или требуют рассмотрения дела в Верховном суде, из-за чего судебные процессы могут тянуться десятилетиями. Для некоторых преступлений истекает срок давности, и дело закрывают, что многократно случалось с Берлускони.

Берлускони старается спокойно пересказывать события, говорить о которых любому другому человеку было бы очень трудно. Как ему удается сохранять обольстительную улыбку и лишь время от времени глубоко вздыхать, выдавая усталость и раздражение? Как он выдерживает шквал вопросов, на которые никогда прежде не брался отвечать и которые вынуждают его в хронологическом порядке вспоминать самые страшные обвинения в адрес его самого и его ближайших друзей и соратников – обвинения в сотрудничестве с сицилийской мафией Cosa Nostra? Как Берлускони справляется с эмоциональным грузом и практически безупречно скрывает напряжение, когда ему приходится заново переживать самые мрачные периоды своей 25-летней битвы с итальянскими судьями? Практика. Ответ на этот вопрос: практика. На протяжении долгих лет он тренировался отвечать на вопросы следователей и судей, и очевидно, что он искренне верит в свою версию событий.

Берлускони клянется, что ему нечего скрывать, однако выглядит довольно напряженно. Вдали щебечут птицы. Время от времени он проявляет нетерпение, иногда кажется угрюмым, иногда – усталым. Он отпивает немного воды из пластикового стаканчика, принимает более удобную позу и готовится начать разговор. Едва выслушав первый вопрос, Берлускони вытягивается по струнке. Он ослепляет меня своей улыбкой миллиардера. Возможно, это маска? Его щеки как будто автоматически принимают отработанное положение. Лучезарная улыбка словно говорит нам, что все эти уголовные обвинения – ерунда.

У Берлускони имеется несколько заготовленных речей. Одна из его ключевых мантр гласит, что все судебные процессы, с которыми столкнулись он, его компания, семья, советники, менеджеры, адвокаты и друзья, – абсолютно все эти дела являются частью долгоиграющего заговора, в который вступили воинственные и непреклонные судьи левых взглядов. Их цель – уничтожить Берлускони. Не приходится сомневаться, что в мире Берлускони это единственная правда, одна-единственная возможная истина. Оставаясь наедине с друзьями, он рассказывает им, какие следователи и судьи в каких делах являются левыми или находятся под влиянием левых. Он помнит, какой итальянский президент и в каком году назначил того или иного судью вести то или иное дело. Он знает, каким образом судьи получают сигналы от вышестоящих судей или политической элиты о том, какие выдвинуть обвинения или какой вынести приговор. Долгие годы Берлускони наблюдал за десятками судей и за их предполагаемыми политическими покровителями. Он знает про это все.

На его лице красуется слегка натянутая улыбка. Вероятно, это защитный механизм, который стареющий миллиардер использует, когда вспоминает самые болезненные моменты своей жизни – судебные тяжбы, которым, кажется, нет конца.

Согласно легенде, все неприятности Берлускони начались в 1994 году во время саммита ООН в Неаполе. Однако Берлускони, откинувшись в кресле и демонстрируя улыбку Рональда Рейгана, с нездоровой гордостью заявляет, что впервые попал под следствие в далекие 1960-е годы, задолго до своего дебюта в политике. Создается впечатление, что Берлускони даже кичится своей многовековой враждой с судьями.

“Если мы вернемся во времена Берлускони-предпринимателя, – говорит он, – то обнаружим, что судебные процессы против меня начались фактически лет пятьдесят назад, в 1960-е. Примерно в 1965 году я стал постоянным предметом интереса судей. Они были болезненно внимательны ко мне и когда я только набирал бизнес-популярность в Милане, и когда стал премьер-министром”.

Позднее, в 1979 году, когда Берлускони поднимался на олимп богатства и получал свои первые миллиарды от строительства города-сада Милано-Дуэ, некоторые его миланские компании попали под подозрение в уклонении от уплаты налогов. Тогда Берлускони впервые оказался на допросе в налоговой полиции Италии, где имел разговор с капитаном Массимо Беррути. Следователь Guardia di Finanza занимался финансовой деятельностью компании Edilnord и достаточно быстро завершил свое расследование, не выдвинув никаких обвинений. Вскоре после этого, в 1980 году, Беррути оставил свой пост и занял позицию адвоката в компании Fininvest, принадлежавшей Берлускони. Их сотрудничество крепло, и в 1990-х годах Берлускони помог Беррути получить место в итальянском парламенте в качестве кандидата партии “Вперед, Италия!”.

Берлускони отрицает, что в 1979 году подкупил Беррути, а затем предложил ему пост в своей компании в знак благодарности за прекращение инспекции. Берлускони негодует и настаивает, что никакой взаимосвязи здесь нет.

“Беррути? Он проводил у нас налоговую проверку и абсолютно ничего не нашел, так же как и сотни других инспекторов, изучавших финансы моих компаний. Абсолютно ничего. Я познакомился с ним поближе, и он мне понравился. Сначала он ушел из Guardia di Finanza, чтобы начать карьеру адвоката, а затем заинтересовался политикой. Мы сделали его кандидатом от нашей партии, он был избран в парламент и долгие годы прекрасно справлялся со своими обязанностями”.

Итальянским следователям показалось подозрительным, что с момента ухода Беррути из налоговой полиции до его появления у Берлускони прошло меньше года. Здесь возможны были разные интерпретации, однако Берлускони хотел, чтобы все интерпретировали ситуацию только в одном ключе.

“Все эти подозрения далеки от реальности, – говорит довольный Берлускони. – Они совершенно беспочвенны”. Он смотрит на фигуру, возникшую вдалеке.

Из-за колонны портика выглядывает девушка Берлускони, Франческа Паскале. Она краем глаза наблюдает за своим Presidente, разговаривая с подругой и время от времени бросая на газон теннисный мяч, а ее белый пудель Дуду приносит его обратно.

Берлускони делает короткую паузу и вновь улыбается. При слове “мафия” он едва заметно хмурится, однако более не выдает себя и стоически сохраняет довольное и невозмутимое лицо. Он проливает свет на темную историю с Витторио Мангано, убийцей и мафиози, которого Берлускони нанял в качестве управляющего своего поместья Сан-Мартино в 1970-е годы.

Имя Мангано упоминалось в самом страшном из всех обвинений, выдвинутых против Берлускони. Миллиардеру вменяли многолетнее сотрудничество с сицилийской мафией Cosa Nostra.

По мнению итальянских следователей, посредником между мафией и Берлускони выступал его старый университетский друг Марчелло дель Утри, его преданный сторонник и правая рука. Дель Утри родился в Палермо, а в Милане изучал право вместе с Берлускони, тогда они и подружились. С 1970-х годов он работал личным помощником Берлускони, затем занимал высокие посты в компаниях Edilnord, Fininvest и Mediaset и, наконец, избрался в палату депутатов от партии “Вперед, Италия!”, а после – в сенат. Дель Утри был самым близким Берлускони человеком, за исключением, возможно, его школьного друга Феделе Конфалоньери.

Стоило дель Утри пойти в политику, как на него посыпались обвинения в связях с мафией. Прокуратура Палермо сообщила итальянским СМИ некоторые детали следствия, и враги Берлускони мгновенно сочли, что дель Утри выполняет роль медиатора между ним и мафиози. За этим последовала серия уголовных дел о клевете. Однако итальянцев нельзя было удивить подобными новостями. Премьер-министра Италии Джулио Андреотти также обвиняли в сотрудничестве с мафией, однако благодаря юридической формальности он выиграл дело.

Во время выборов “Вперед, Италия!” набрала внушительное количество голосов на Сицилии, и итальянские аналитики со стороны левых отметили, что партия Берлускони заняла место Христианско-демократической партии, которая ранее получала большинство голосов сицилийских мафиози. Дель Утри стал объектом многочисленных расследований, касающихся мафии. Его обвиняли в том, что он сотрудничает с бандитами, благодаря чему может устранить любую проблему, обеспечить защиту кому угодно и даже обеспечить поддержку другим политикам взамен на голоса избирателей. Он все отрицал.

В конечном счете Верховный суд Италии осудил дель Утри за сговор с мафией. Согласно приговору, в 1974 году дель Утри организовал сделку между Cosa Nostra и Сильвио Берлускони, который якобы заплатил большие суммы мафиози из Палермо, чтобы получить их защиту.

Дель Утри впервые инкриминировали связь с мафией в интересах Берлускони в 1996 году, а восемь лет спустя, в 2004 году, суд признал его вину. Согласно итальянским законам, человек не считается виновным, пока не удовлетворены все апелляции по делу. Дель Утри подал апелляцию, однако в 2010 году суд второй инстанции подтвердил первый вердикт. Это решение суда также не являлось финальным, хотя к тому моменту судебный процесс тянулся около 14 лет. Только в 2014 году Верховный суд Италии вынес окончательный обвинительный приговор: дель Утри был осужден за сотрудничество с мафиози.

В результате восемнадцатилетнего судебного разбирательства дель Утри был приговорен к семи годам тюремного заключения, однако весной 2014 года, когда было вынесено обвинение, он оказался в Бейруте. Позднее он заявил, что был вынужден отправиться туда на лечение из-за проблем с сердцем. Интерпол оформил ордер на его арест, и Италия попросила Ливан выдать дель Утри. В апреле 2014 года ливанские полицейские арестовали его в роскошном отеле в Бейруте, а в июне он был отправлен обратно в Италию, где начал отбывать наказание.

Для Берлускони самой неприятной частью судебного дела Дель Утри было то, как суд описывал появление Витторио Мангано в Аркоре. На тот момент Мангано уже имел судимости, однако еще не был осужден за убийство – это случится через 20 лет, в 1990-е годы. По словам Берлускони, Мангано и дель Утри познакомились в Палермо и Мангано был менеджером небольшого футбольного клуба, который дель Утри спонсировал на деньги Берлускони.

Постановление Верховного суда Италии гласило, что в 1974 году Берлускони встретился со Стефано Бонтате, главным боссом Cosa Nostra, доном Корлеоне 1970-х. Встречу, которая прошла в офисе в центре Милана, организовал Марчелло дель Утри, он же представил собеседников друг другу. Дель Утри отрицал, что знаком с Бонтате, однако Верховный суд настаивал, что Берлускони действительно общался с крестным отцом мафии и что после этого Мангано переехал на виллу в Аркоре, чтобы заниматься поместьем, лошадьми и конюшнями, а также обеспечивать безопасность семьи Берлускони. Мангано часто отвозил детей в школу и со временем стал другом семьи и доверенным помощником Берлускони.

Берлускони отрицает знакомство с главным мафиози страны. Несмотря на внутреннее возмущение, он выдавливает на лице улыбку. Он не признает постановление Верховного суда и утверждает, что пошел на контакт с мафией лишь однажды.

“Правда состоит в том, что в 1970-е я был самым видным бизнесменом Италии, – заявляет Берлускони, – а в то время мафия часто похищала детей из богатых семей. У меня как-то гостил принц Луиджи д'Агерио ди Сант-Агата, и его едва не похитили после нашего ужина”.

Берлускони понижает голос.

“Я начал получать письма с угрозами, о которых мы сообщили в полицию, – вспоминает Берлускони. – Некто обещал похитить моего пятилетнего сына Пьера Сильвио. Тогда я на несколько месяцев отвез жену и детей в Испанию, куда мы добирались окольными путями через разные европейские страны, чтобы пустить угрожавших по ложному следу. На выходных я обычно летал к семье, но всегда через Франкфурт или Лондон, чтобы сбросить возможную слежку. Через некоторое время моя семья вернулась в Аркоре, и мы наняли большое количество охранников и купили бронированные автомобили. Но моя жена все равно волновалась, и мы решили, что дети будут учиться на дому, а не в школе. После этого учителя стали приезжать к нам на виллу”.

Берлускони поднимает одну бровь и расширяет глаза, как будто желая подчеркнуть свою следующую мысль.

“Мои дети учились дома до окончания школы, – Берлускони с сожалением вздыхает. – Они совершенно не имели возможности общаться со своими сверстниками, а это важная часть нормального взросления любого мальчика или девочки”.

Нет, утверждает Берлускони, дель Утри не привозил Мангано в Аркоре для защиты семьи Берлускони, никакой сделки с мафией не было. Это все ложь. Вранье. Даже если так утверждает Верховный суд. Берлускони все равно. Он уверен, что все было иначе. Тогда почему он нанял на работу Мангано, который был тесно связан с известными мафиозными кланами Сицилии?

На лице Берлускони становится заметно раздражение, которое расползается подобно сыпи и проступает сквозь улыбку. Его голос звучит дружелюбно, но пресно.

“Тогда мы этого не знали, – говорит Берлускони с улыбкой. – Когда мы нанимали Витторио Мангано на работу, то и представить себе не могли, что он общается с мафией. В этом все дело. Я купил это поместье и искал управляющего с опытом ухода за лошадьми, потому что у нас в конюшне стояло десять или двенадцать скакунов. Мы разместили объявление в газете, но не смогли никого найти. Тогда мой личный помощник и друг Марчелло дель Утри вспомнил о знакомом из Палермо, у которого был необходимый опыт. Они были знакомы, потому что тот человек работал с его футбольным клубом, набирал в команду детей, чтобы они не болтались на улице. Дель Утри позвонил ему и попросил помочь с поиском. Мангано ответил: «Если это вилла Берлускони, то я сам готов поработать». Вот и вся история”.

Берлускони обнажает широкую улыбку. Он говорит о своем управляющем с теплотой, симпатией и уважением.

“Он переехал на виллу, привез свою жену, двоих детей и даже пожилую мать. Наши дети были одного возраста, и он каждый день возил их в детский сад, – с ностальгией вспоминает Берлускони. – Он безупречно выполнял все свои обязанности. Однажды у него случилось несчастье, банкротство, и он навсегда покинул Аркоре. Но они остались друзьями с Марчелло дель Утри”.

Берлускони вновь серьезен и вдумчив.

“Было очевидно, что он попал под чье-то дурное влияния, затем против него стали выдвигать все те обвинения. Но о своей жизни в Аркоре он всегда отзывался как о самом спокойном периоде в жизни. Я расскажу вам, чем все закончилось. Его признали виновным, а в тюрьме у него обнаружили рак. Я слышал, что следователи приходили к нему каждую неделю и говорили: «Если вы расскажете нам о связях между Берлускони и мафией или дель Утри и мафией, то отправитесь домой сегодня же после обеда»”.

Берлускони делает паузу и принимает строгий вид. Очевидно, что Мангано для него – образец мужества.

“Он всегда говорил своим адвокатам и детям, что провел в Аркоре шесть самых счастливых месяцев своей жизни и не может сочинять ложь обо мне ради выхода на волю. И знаете, когда они его выпустили?”

Берлускони наклоняется вперед: “Его отпустили домой всего за несколько дней до смерти, буквально перед самой смертью”.

Берлускони произносит последние слова с некоторой грустью. В его душе восхищение Мангано переплетается с сожалением о том, что судьи не оставляли мафиози в покое, даже когда он боролся с раком в тюрьме. Берлускони вздыхает. Для правосудия Мангано был убийцей, бандитом и наркоторговцем. Для Берлускони – верным другом. Он остался им до самого конца.

По выражению лица Берлускони можно понять, что он действительно считал Мангано хорошим человеком. Он клянется, что никогда не знал о связях Мангано с криминалитетом. Что касается Марчелло дель Утри и мафии… Берлускони благодушно смеется, являет свою лучезарную улыбку и пускает в ход свои чары.

“Это самый замечательный человек, которого вы можете себе представить”, – Берлускони как будто говорит об ангеле и продолжает живописать достоинства дель Утри.

“Он очень образованный и начитанный, он знает наизусть «Божественную комедию». У него прекрасная семья и четверо чудесных детей. Он состоял в Opus Dei и всегда был примерным католиком. Все подчиненные очень его любили и уважали. Я убежден, что его посадили в тюрьму исключительно потому, что он мой друг”.

Сильвио Берлускони продолжает улыбаться, однако в его душе зарождается возмущение. Ему непросто отстаивать свое понимание дружбы и защищать друзей. На следующий вопрос он реагирует заметно спокойнее. Берлускони даже немного забавляет то, что люди не перестают интересоваться происхождением его состояния. Десятилетиями итальянская пресса и следователи строили самые разные предположения, пытаясь понять, как первые строительные проекты Берлускони получили мистический швейцарский стартовый капитал. Из “налогового рая” в Лугано деньги рекой текли на юг и через Альпы попадали в Милан. Пресса многократно задавалась вопросами: были ли это деньги мафии? Почему Швейцария? Кто тайно помогал Берлускони?

“Да, мы действительно получили начальное финансирование от некоторых трастовых фондов в Лугано, поскольку у нас были инвесторы, например господин Разини, который владел банком Rasini, где работал мой отец. У наших инвесторов имелись собственные законные депозиты в швейцарских банках, оттуда они и переслали нам свои деньги. И знаете, – Берлускони делает паузу и слегка укоризненно качает головой, – знаете, судьи и журналисты провели ооочень много расследований, несметное число расследований, и не обнаружили ничего незаконного”.

Берлускони быстро поднимает глаза, как будто желая удостовериться, что он ясно донес свою мысль, и продолжает.

“С нашими счетами все было в порядке, – уверяет он. – В то время налоговые консультанты рекомендовали нам создавать компании с иностранным капиталом. У этого были исключительно финансовые причины. Мы последовали советам юристов, учли мнение инвесторов и получили деньги из соседней Швейцарии”.

Берлускони с почтением говорит о Разини, директоре банка Rasini, начальнике своего отца. Следователи из Палермо и Милана потратили годы, пытаясь доказать, что банк Rasini проводил денежные операции между компаниями Берлускони и мафией. В 1980-е и 1990-е годы в расследованиях фигурировали имена крупных мафиози, которые держали счета в этом банке, однако к тому моменту отец Берлускони уже оттуда уволился.

“Жалкое вранье, – говорит Берлускони, пренебрежительно выплевывая слова. – Полная чепуха, выдуманная моими врагами и завистниками”.

Противники Берлускони, к которым можно причислить целую армию судей, прокуроров и журналистов, не смогли доказать прямую связь между мафией и банком Rasini. Один амбициозный сицилийский судья в течение года пытался обнаружить эту связь и довольно быстро прекратил свое расследование. Впоследствии он присоединился к левым и стал одним из основных критиков Берлускони.

Иначе обстоят дела с обвинениями во взяточничестве и коррупции, которые были предъявлены еще одному близкому другу Берлускони. Речь идет о Чезаре Превити, его личном адвокате и сооснователе партии “Вперед, Италия!”, члене парламента от этой партии и члене первого правительства Берлускони.

Чезаре Превити обвиняли в подкупе римского судьи, который вел дело о Mondadori. Берлускони оспаривал право на владение издательским домом Mondadori с предпринимателем Карло де Бенедетти. Судебное расследование началось в 1995 году, когда светская львица графиня Стефания Ариосто, девушка одного из адвокатов Берлускони и близкая подруга Превити, обратилась в миланскую прокуратуру. Она заявила, что слышала, как Превити говорил о подкупе римских судей по делу Mondadori. Последующие 12 лет Превити преследовали всевозможные проверки, обвинения и уголовные процессы. В 2007 году Верховный суд признал его виновным в даче взятки размером 200 тысяч евро римскому судье, который также был осужден и получил тюремный срок.

Берлускони слушает длинный перечень обвинительных приговоров за взяточничество и коррупцию, вынесенных Превити, однако сохраняет самообладание. Он тихонько смеется, расплывается в широкой улыбке и начинает характерно качать головой из стороны в сторону, как Рональд Рейган, как будто бы говоря “ай-ай-ай”.

“С итальянскими судами вечно одна и та же история. Сплошная ложь”, – Берлускони немногословен. В воздухе повисает тишина. Он видит, что его поняли и вновь говорить о политической ангажированности судей нужды нет.

Однако означает ли это, что все доказательства, использованные судом против Превити, выдуманы или подделаны? Абсолютно все?

“Даже не знаю, какое слово здесь употребить, – признается Берлускони, вздыхая, и секунду или две не скрывает своего раздражения. Остальное время он старательно подавляет свои эмоции. – Я совершенно не против обсудить этот вопрос, – неожиданно говорит он и разводит руки в стороны, как будто показывая, что ему нечего скрывать. – Я уверен в своих поступках, – говорит он с видом оскорбленного достоинства. – Они завели против меня 60 уголовных дел, а доказать мою вину смогли только в одном случае. Но до этого мы еще дойдем”.

“Я подсчитал, что за двадцать лет в рамках 61 процесса состоялось более трех тысяч судебных заседаний. Начиная с 1994 года, когда я занялся политикой, я тратил все выходные и часто утро понедельника на общение с адвокатами. Мы составляли необходимые бумаги и готовились к слушаниям. За последние двадцать лет я отдал почти 700 миллионов долларов на юридические услуги, и поверьте мне, это очень большие деньги!”

Семьсот миллионов долларов на адвокатов – поистине внушительная сумма. Личные юристы Берлускони утверждают, что он действительно мог потратить такие деньги за те двадцать лет, что воюет с итальянскими прокурорами. Тем не менее, что бы судьи ни предъявляли Берлускони, он всегда выходил сухим из воды. Мафия. Взяточничество. Коррупция. Только один раз Берлускони признали виновным. Он якобы незаконно перевел 6 миллионов евро на счет своего старого друга социалиста Кракси, премьер-министра Италии, чья карьера закончилась позором и ссылкой. В ходе судебного расследования была обнаружена сложная сеть офшорных финансовых компаний, и в июле 1998 года Берлускони приговорили к двум годам и четырем месяцам лишения свободы. Следователи доказали, что он пересылал финансовые средства через свою группу компаний Fininvest на счета офшорной компании All Iberian, расположенной на острове Джерси, налоговой гавани на Нормандских островах, что между Англией и Францией. С Джерси деньги шли в Швейцарию на счет Беттино Кракси. Однако в 2000 году обвинительный приговор был аннулирован, поскольку истек срок исковой давности: с момента заведения уголовного дела прошло семь с половиной лет.

Так Берлускони удалось избежать правосудия благодаря неторопливости итальянских судов. После повторного избрания на пост премьер-министра в 2001 году он смог закрыть несколько дел также по причине истечения срока давности преступлений, а не потому, что доказал свою невиновность. В общей сложности Берлускони был осужден семь раз, при этом окончательный приговор был вынесен только однажды. Все приговоры были отменены из-за истечения срока исковой давности или по иным причинам. Девять раз Берлускони был объявлен невиновным. В других 35 случаях обвинения были сняты до передачи уголовных дел в суд. На сегодняшний день на Берлускони заведено еще несколько дел.

Неповоротливая итальянская судебная система представляет собой причудливую паутину из повторных рассмотрений дел, бесконечных слушаний, первых и вторых апелляций и постановлений Верховного суда. Одно судебное дело может тянуться в общей сложности от десяти до двадцати лет. Нередко адвокаты затягивают судебный процесс, чтобы у преступления истек срок давности. Так было и с делом о переводе денег Кракси.

“Ах, вы про тот процесс? – Берлускони невозмутимо пожимает плечами. – Тот обвинительный приговор вынесли при первом рассмотрении дела. Такого рода приговоры являются обычным элементом политической пропаганды, направленной против меня”.

Случай с Беттино Кракси был частью серии дел, названной All Iberian, поскольку для незаконного перевода денег якобы использовалась эта офшорная компания. Она была зарегистрирована на острове Джерси, самом крупном из Нормандских островов, известных низкими налоговыми ставками. Построить хитрую систему холдингов и офшорных банковских счетов Берлускони помог известный лондонский юрист Дэвид Маккензи Миллс. Он специализировался на работе с итальянскими компаниями и был женат на приятной даме Тессе Джоуэлл, занимавшей пост министра культуры при правительстве Тони Блэра.

Окружение Блэра и лондонский высший свет были потрясены тем, что Миллс подозревался в получении взятки размером 600 тысяч долларов. Следователи заявили, что Сильвио Берлускони заплатил Миллсу, чтобы тот солгал при даче показаний и не раскрыл детали сети офшорных компаний, которую он создал. Берлускони был обвинен в подкупе свидетеля. Энергичная и предприимчивая Джоуэлл, верный соратник Блэра, должна была организовывать лондонскую Олимпиаду 2012 года. В 2006 году она развелась с мужем из-за скандала вокруг All Iberian. Она утверждала, что ничего не знала о взятке в 600 тысяч долларов, которую она называла “подарком” от Берлускони. Британская пресса пестрила сообщениями о том, что Джоуэлл ушла от мужа только из приличия и ради своей политической карьеры. Пресс-секретарю Тони Блэра пришлось выступить с заявлением, что премьер всецело доверяет (ныне разведенной) жене Дэвида Миллса. Шесть лет спустя, когда итальянский судебный процесс был завершен, миссис Миллс воссоединилась со своим мужем.

В начале 2009 года миланский суд признал Дэвида Миллса виновным и приговорил к четырем с половиной годам лишения свободы за получение взятки от Сильвио Берлускони для дачи ложных показаний в антикоррупционных расследованиях 1997 и 1998 годов. Джоуэлл, сохранившая пост министра, заявила, что верит в невиновность мужа, несмотря на их развод. В том же 2009 году суд второй инстанции рассмотрел апелляцию Миллса и оставил в силе первый приговор, после чего Миллс обратился в Верховный суд. В начале следующего года истек срок давности преступления. Иными словами, согласно итальянским законам, за Миллсом больше не значилось никаких судимостей. Джоуэлл, которая планировала баллотироваться на пост мэра Лондона в 2016 году, сообщила прессе, что итальянский суд снял с ее мужа все обвинения.

Между тем Берлускони избежал скамьи подсудимых, хотя его начали судить одновременно с Миллсом. В 2008 году четвертое правительство Берлускони провело закон, который освобождал премьера и троих других высокопоставленных чиновников от судебных расследований, пока правительство находится у власти. Через год Верховный суд постановил, что закон противоречит Конституции, однако в начале 2012 года истек срок давности преступления Берлускони. Так подкупал Берлускони Миллса или нет?

Берлускони улыбается так, будто ведет церемонию вручения “Оскар”. В его глазах читается смех, однако за веселостью скрывается враждебность.

“Это одна большая выдумка, – настаивает он. – На самом деле Миллс когда-то давал показания против нас. Почему кто-то думает, что компания Fininvest заплатила своему недоброжелателю? Это абсолютная ерунда, как и все остальное”.

Берлускони некоторое время размышляет и высказывает смелое предложение.

“Возможно, моя репутация сильнее пострадала за пределами Италии, чем дома, – предполагает Берлускони, – поскольку люди там не знают, что итальянские судьи политически предвзяты. В Италии все было иначе: никто не придал этому делу большого значения”.

В то же время итальянцы придали немалое значение ряду законов, которые правительство Берлускони, как казалось, приняло для решения его проблем с правосудием. Одни законы отменяли уголовную ответственность за фальсификацию финансовых отчетных документов. Другие – сокращали сроки давности для преступлений. Был также принят закон, который давал премьер-министру иммунитет от судебного преследования. Часть законов дозволяла премьеру и другим высокопоставленным чиновникам не являться в суд ввиду плотного графика работы и своего высокого поста. Итальянские противники Берлускони называли эти законы ad personam, что в переводе с латыни означает: персонифицированный или созданный по заказу. Его критики утверждали, что медиамагнат-миллиардер являет собой конфликт интересов во плоти, что он использует политику для защиты своего бизнеса и закрытия своих уголовных дел. Ему ставили в вину то, что он больше заботился о принятии законов, оберегавших его от правосудия или спасавших его медиаимперию, чем о снижении налогов по примеру Рейгана и экономических реформах, позволивших бы создать новые рабочие места. Хотя все это он обещал итальянским избирателям.

Что Сильвио Берлускони говорит о 13 подобных законах, принятых в течение 20 лет? Как он это объясняет? Никак. Он нараспев повторяет одни и те же слова.

“Чушь. Просто чушь. Несусветная, полная чушь”.

Последние слова Берлускони говорит с широкой улыбкой на лице, пытаясь сдержать смех. Он ведет себя вызывающе, но беззлобно. Возможно, дело в том, что перед нами Берлускони-политик, а не Берлускони-подсудимый. Он охотно рассказывает, почему декриминализовал подделку финансовой отчетности.

“Это нужно было сделать, – настаивает Берлускони, – чтобы помочь защитить итальянские компании от какого-нибудь старого прокурора, который решит ополчиться на них без видимых причин”.

Что насчет законов, которые сокращали сроки исковой давности? Эти законы позволили Берлускони закрыть несколько дел.

“В Италии судебные дела могут тянуться до бесконечности и дальше, – заявляет он. – Это нелепо. И все из-за чересчур сложного делопроизводства”.

Берлускони делает паузу. Он трет веко, повышает голос и впервые позволяет себе пожаловаться. В его шутливом тоне чувствуется неприкрытое раздражение.

“Не знаю, заметили вы или нет, но мне достаточно трудно об этом говорить”.

Внезапно Берлускони оживляется, как будто выступает на предвыборном митинге. Его тенор повышается, он говорит размеренно и ритмично, его итальянский звучит особенно певуче и мелодично. Берлускони рассыпается в извинениях и говорит о недоразумении.

“Я не хотел жаловаться или обвинять вас в чем-либо, – спешит объясниться он. – Поверьте. Я только хотел немного пошутить. Я хотел сказать, что наш разговор мне неприятен исключительно потому, что мне приходится вспоминать, как я защищался на протяжении многих лет, стольких долгих лет”.

Берлускони помрачнел, так как его шутка не удалась. Ему остается только одно. Он добродушно улыбается и вновь извиняется. Он выглядит усталым. Мы беседуем на протяжении последних двух часов, его помощники стоят возле стола и ждут указаний. Франческа Паскале гуляет по лужайке недалеко от портика особняка, играет с Дуду и его новой подругой – белым пуделем по кличке Дудина. Услужливый ассистент подает Берлускони пластиковый стаканчик с минеральной водой. Берлускони делает глоток, возвращает стаканчик и разминает шею.

После бесконечных судов и расследований, многомиллионных издержек на адвокатов, после всех обвинений, приговоров и законов ad personam почему он надеется, что люди будут считать его невиновным человеком, жертвой политических преследований? Как он может утверждать, что никогда не делал ничего противозаконного? Ему определенно есть в чем признаться.

Сильвио Берлускони улыбается, как будто только что вошел на съемочную площадку вечернего ток-шоу. Мои вопросы совершенно его не смущают, его ничем не возьмешь. В глазах миллиардера загорается веселый огонек, он как будто бы рад высказаться и готов раскрыть все свои тайны. В саду стоит тишина, слышен только голос Берлускони и редкий щебет ласточек. Подводя итог многолетней войны с итальянскими судьями, он излагает собственную рафинированную версию произошедшего. Как он может утверждать, что никогда не делал ничего незаконного?

Берлускони как будто зачитывает стих Ветхого Завета.

“Правда заключается в том, – заявляет Берлускони, – что все обвинения в мой адрес появились лишь по одной причине: внутри итальянской судебной системы существует раскол. Наши судьи стремятся построить социализм и в качестве инструмента используют правосудие. Это означает, что все, кто встает на пути у левых, подлежат ликвидации. Судьи ополчились на меня, когда я решил пойти в политику. Они до сих пор не могут успокоиться и делают все возможное, чтобы устранить меня. Они пытались это сделать несметное количество раз”.

Противник политики Берлускони может назвать это его личной пропагандой. Однако Берлускони верит в то, что говорит, в этом нет сомнения. Миллиардер встает, он устал от битвы, но сохраняет самообладание. Он делает знак своим помощникам, коротко беседует по телефону, идет поздороваться с Франческой Паскале и отправляется в дом, где у него запланирована встреча. Его ждут в столовой, которая напоминает импровизированный дата-центр, поскольку повсюду лежат распечатки Excel-файлов. На встречу приехало более десяти человек: консультанты, переводчики, юристы и инвестиционные банкиры, которые представляют таинственного азиатского джентльмена, заинтересованного в покупке футбольного клуба “Милан”. Для Сильвио Берлускони это просто очередной день жизни.

Глава 10

Ливийская авантюра

Яне хочу повторить судьбу Саддама Хусейна”.

Полковник Муаммар Каддафи пил чай в пустыне и открывал душу своему другу Сильвио Берлускони.

На полковнике был его самый живописный наряд – галабея ярко-горчичного цвета. Он угощал премьер-министра Берлускони экстравагантным, как обычно, завтраком в просторном бедуинском шатре с кондиционером. Происходило это на территории дорогостоящей военной базы неподалеку от ливийской столицы – одной из множества подобных баз, которые стали уже приметами фирменного стиля Каддафи.

Стоял теплый зимний день – 10 февраля 2004 года, и Берлускони только что – первым из крупных западных лидеров – нанес Каддафи визит после того, как тот “вернулся с холода”.

“Когда я увидел, как Саддам выбирается из этой паучьей норы, – так Каддафи рассказывал Берлускони, – то решил, что не хочу кончить, как он”.

Тем, кто находился поблизости и слышал его слова, показалось, что ливийский правитель говорит серьезно. Еще минуту назад Берлускони хвалил Каддафи за его недавний отказ от терроризма и за то, что в декабре прошлого года он остановил программу создания ядерного оружия. После чего спросил с грубоватой прямотой: почему ливийский диктатор вдруг изменил тактику? И вот теперь он услышал ответ.

На камеру оба лидера улыбались, но в действительности Берлускони было нелегко беседовать с говорливым ливийским лидером. Всякий раз, когда Берлускони приносил извинения за злодеяния Италии в Ливии в годы муссолиниевской колониальной оккупации, полковник просил какой-нибудь материальной компенсации. Во взаимодействии Каддафи с Западом деньги имели не меньший вес, чем самолюбие.

Берлускони силился выжать из текущей ситуации все, что только можно. Он лоббировал Каддафи, чтобы добиться согласия на спорный план – создание в Северной Африке приемных пунктов, где бы вели учет мигрантов и препятствовали потоку людей, стремившихся незаконно добраться на лодках до берегов Сицилии. От имени Италии он вызывался построить в Триполи больницу стоимостью 60 миллионов долларов. Но Каддафи этого было мало. Он хотел, чтобы итальянцы построили за свой счет современную автостраду высшего класса – шоссе длиной 1700 км вдоль морского побережья, которое связало бы Египет с Тунисом. Он всячески убеждал Берлускони согласиться на это, чтобы на деле доказать дружеское расположение Италии к Ливии, и долго разглагольствовал о том, как именно Италия должна загладить вину за грехи своего колониального прошлого: подарить Ливии автостраду, а потом застроить средиземноморское побережье курортами для туристов. Берлускони артачился. Автострада обошлась бы в двадцать раз дороже, чем больница, которую он предлагал построить. Каддафи вечно занимался перетягиванием каната, однако в лице Берлускони он, пожалуй, встретил достойного противника. Берлускони-трепач пустил в ход все свои чары, и в итоге дело пошло на лад. Такая постоянная коммерческая дипломатия между Италией и Ливией – как и многочисленные нефтегазовые сделки, которые впоследствии “пробивали” Британия и Франция, – была частью общей атмосферы того времени, между 2001 и 2006 годами, когда Каддафи постепенно преображался из Врага Человечества № 1 в друга и союзника. Контракты и денежные вливания стали главными средствами, способствовавшими процессу примирения между Италией и Ливии. После долгих десятилетий вражды начался лихорадочный период сближения двух стран. По тому же пути предстояло пойти Британии с ее энергичным провашингтонским премьером Тони Блэром: он посетил Ливию месяцем позже.

Каддафи подавал все верные сигналы, причем подавал их напрямую тем трем лидерам западного мира, которые могли сделать для него больше всего, – Бушу, Блэру и Берлускони. Сын Каддафи, Саиф аль-Ислам Каддафи, и чиновники из ливийского правительства в течение многих месяцев вели секретные переговоры с агентами как ЦРУ, так и британской службы внешней разведки MI6. Каддафи осудил террористическое нападение “Аль-Каиды” на Всемирный торговый центр в Нью-Йорке. В декабре 2003 года Каддафи согласился подписать договор, согласно которому Ливия сворачивала все свои программы по разработке ядерного оружия и оружия массового поражения. Ливийцы повели себя как реалисты. Для Запада это обернулось неожиданной большой удачей – такие перемены благоприятствовали и пропаганде, и развитию бизнеса. Накануне Рождества 2003 года и Буш, и Блэр объявили о капитуляции Каддафи, отказавшегося от продолжения ядерной программы. Их торжественные обращения к народу показали по всем национальным телеканалам, причем оба лидера выступали в один и тот же день. При Блэре Лондон всегда шагал в ногу с Вашингтоном.

“Безусловно, для Ливии наступил поворотный момент”, – вспоминает Джованни Кастелланета, который в тот февральский день 2004 года сидел рядом с Берлускони на званом завтраке в шатре Каддафи. Бывший дипломатический советник вспоминает, каким напуганным и уставшим казался ливийский правитель, когда говорил о поимке Саддама в Тикрите в ходе операции “Красный восход”. Саддам вышел из своего логова всего за восемь недель до того дня – в середине декабря 2003-го.

“Каддафи действительно не хотел повторить судьбу Саддама Хусейна, и именно об этом он сообщил Берлускони, – вспоминает его бывший помощник. – Нас привезли в шатер посреди пустыни и стали потчевать жуткой мясной похлебкой. Это было варево из баранины с жидким томатным соусом и кучей пряностей. Приходилось есть через силу. Берлускони сидел рядом с Каддафи и был сама вежливость. Он наводил мосты между Италией и Ливией, склонял Каддафи к большей умеренности и благоразумию. Во время того завтрака нам стало ясно: Каддафи готов пойти на сотрудничество с Западом и забыть прошлое”.

Действительно, благодаря закулисным дипломатическим стараниям Блэра и Берлускони к 2004 году полковник Каддафи уже не представлял угрозы для Запада. Было заметно, что он готов идти на дальнейшие уступки. Ливийский диктатор имел возможность наблюдать, по какой длинной дуге движется история после окончания холодной войны. На его глазах распался Советский Союз. Он видел, как палестинцы и израильтяне садятся за стол переговоров. Он наблюдал за расползанием исламского экстремизма и сознавал, какую угрозу это явление представляет и для его жизни. Вполне понятно, что он желал избежать той участи, которая постигла Саддама Хусейна. Поэтому теперь он вовсю подписывал контракты с американскими и европейскими нефтяными компаниями, начиная с итальянской Eni и заканчивая англо-голландской компанией Royal Dutch Shell и американской Exxon-Mobil. С его разрешения представители США демонтировали и организовали перевозку в Соединенные Штаты центрифуг и других составных частей его ядерной установки. Он начал сотрудничество с западными спецслужбами для борьбы с “Аль-Каидой”. Он даже пожал руку президенту Бараку Обаме.

Человека, которого Рональд Рейган назвал когда-то “бешеным псом Ближнего Востока”, удалось перевербовать, приручить и обезвредить. Бывший революционер счел, что сотрудничество с Западом в его же собственных интересах, хотя он сам раньше Запад демонизировал, – пускай даже исключительно в целях самосохранения.

Буш и Блэр сообща работали над переговорами с Каддафи. Берлускони, ввиду колониального прошлого Италии, играл в них самостоятельную роль, а Блэр часто выступал посредником между Бушем и Каддафи. Блэр сделал важный шаг, открыв дорогу к улаживанию конфликта из-за теракта, в глазах многих людей являвшегося самым ужасным злодеянием ливийского диктатора: в 1988 году над шотландским городом Локерби был взорван самолет Pan American, катастрофа унесла жизни 270 человек, большинство которых были американцами. После того как Блэр простил Каддафи за Локерби, британские компании получили огромную выгоду. Но Берлускони считает, что сам он сыграл не менее важную роль в налаживании более теплых отношений с Каддафи, чем Блэр.

“Помню, однажды я сказал Бушу, что мы приручаем Каддафи: мы просветили его, очаровали, а потом заманили в капкан, – вспоминает Берлускони. – Каждый из нас сыграл определенную роль. Помню, как мы изо всех сил стремились предать забвению колониальное прошлое Италии: я предложил Каддафи перелистнуть эту страницу истории, простить прошлые грехи. Я принес публичные извинения народу Ливии и предложил Каддафи преобразовать государственный праздник, День вендетты, увековечивающий память жертв итальянского колониализма в Ливии, в день дружбы между нашими странами. На одно только это ушла куча времени и энергии”.

Пока Блэр то и дело летал в Триполи и обратно, а Жак Ширак и затем Николя Саркози быстро подхватывали инициативу, подольщаясь к полковнику и проталкивая выгодные контракты для французских компаний, Берлускони по-своему пестовал ливийского властителя-сумасброда: пускал в ход личное обаяние, делал широкие жесты, проявлял человеческую чуткость, вел добродушный треп профессионального коммерсанта. Словом, вел себя по-берлускониевски.

“Чтобы склонить Каддафи к более разумным действиям, нужно было прежде всего с ним подружиться, – с ностальгией вспоминает Берлускони. – Каждый раз, когда я приезжал к нему в Ливию, он осыпал меня своими щедротами и подарками. Однажды он подарил мне целую верблюжью семью – папу, маму и верблюжонка. Он ни на что не скупился, мы всегда обменивались подарками, и его подарки выглядели действительно богато. За несколько лет мне удалось установить по-настоящему тесный контакт с Каддафи, и я даже заставил его пересмотреть кое-какие взгляды. Не все, разумеется, – он, как-никак, был очень непредсказуемый. Но, по-моему, с годами нам удалось перетянуть его на свою сторону”.

После снятия санкций и после того, как администрация Буша исключила Ливию из списка стран – спонсоров терроризма, в Ливию вернулась “большая нефть”. Летом 2008 года, на очередном помпезном саммите с полковником в Триполи, Берлускони тоже сделал большой шаг вперед: он объявил о своем намерении в течение ближайших двадцати лет выплатить пять миллиардов евро в качестве компенсации за жестокости колониального периода и нанесенный Ливии ущерб. В ответ ставший прагматиком полковник пообещал Берлускони остановить поток десятков тысяч нелегальных иммигрантов из Ливии в Италию. Кроме того, он пообещал поставлять больше ливийской нефти. За следующие два года количество мигрантов, пересекающих Средиземное море из Ливии, и вправду резко снизилось: Каддафи сдержал слово.

После такого обязательства выплатить пять миллиардов евро День дружбы наконец стал реальностью. Между тем и другие страны Европы тоже открывали свои двери. Каддафи уже появлялся в Брюсселе по приглашению Европейской комиссии. В июне 2009 года он нанес свой первый государственный визит в Италию. Разумеется, вместе с ним в Рим доставили его любимый громоздкий шатер, который горделиво раскинулся в просторных садах виллы Дориа-Памфили. В дни его визита в Риме случился настоящий транспортный коллапс, какого римляне не могли припомнить – а уж они-то наблюдали за мощными потоками уличного движения уже больше двух тысяч лет. Улыбающийся Каддафи и жизнерадостный Берлускони – все еще яркие образы на потускневших официальных фотоснимках того времени. Как это уже было с Джорджем У. Бушем, а затем с добрым другом Владимиром Путиным, Берлускони сумел завязать с Каддафи личную дружбу. Они угадали друг в друге родственные души и быстро спелись. Оба были совершенно непредсказуемы. Оба безоговорочно доверяли внутреннему чутью. В случаях с Блэром и с Саркози речь шла исключительно о деле – о компенсации за взорванные ливийскими спецслужбами самолеты и о пробивании контрактов для британских и французских компаний. В случае Берлускони затрагивались еще и мощные финансовые интересы: среди ввозимых Италией энергоносителей доля Ливии составляла более 20 %. Каддафи сделался крупным акционером одного ведущего итальянского банка – Unicredit и даже совладельцем прославленной футбольной команды “Ювентус”. Каддафи вложил в итальянские компании миллиарды долларов. Ему принадлежал пакет акций итальянского оборонного предприятия Finmeccanica, а еще он купил долю в государственной итальянской нефтегазовой компании Eni – той самой, которая оставалась крупнейшим партнером Ливии в нефтеперерабатывающей отрасли на протяжении четырех с лишним десятилетий правления Каддафи. Бесспорно, Берлускони защищал экономические интересы Италии, но все-таки главным в его отношениях с Каддафи оставалось возникшее между ними личное взаимопонимание. Конечно, Берлускони продвигал бизнес, однако он вкладывал в это душу и сердце, пуская в ход все свое обаяние. И бессменный правитель Ливии находил, что Берлускони – большой симпатяга.

Звездный час Каддафи был еще впереди, и пробить ему предстояло на итальянской земле – спустя несколько недель после визита в Рим. Вечером 9 июля 2009 года исправившийся и отныне не безумный, а всего лишь чудаковатый бывший “бешеный пес Ближнего Востока” появился в качестве гостя на обеде “Большой восьмерки” в южном итальянском городе Л’Акуила. Саммит “Большой восьмерки” проходил в Италии, и Каддафи оказался в числе приглашенных.

В тот вечер Берлускони поднял страшную суматоху из-за того, кого с кем следует посадить за столом, едва не свел с ума специалистов по дипломатическому протоколу и в итоге настоял на том, чтобы справа от себя усадить президента США, а слева – Каддафи.

“Мне хотелось, чтобы они сидели рядом или хотя бы недалеко друг от друга, чтобы у них была возможность поговорить”, – поясняет Берлускони, в очередной раз показывая, насколько важное место в международной политике он уделяет налаживанию личного контакта.

Перед обедом консультанты из Белого дома вежливо попросили команду Берлускони ни в коем случае не сажать двух лидеров за стол рядом и категорически не ставить Каддафи близко к Обаме, когда все участники саммита традиционно выстроятся для официального фотоснимка на память. Однако, как только обед завершился, Берлускони выскочил из-за стола и крепко схватил за руки обоих лидеров, буквально подтащил их друг к другу и заставил их обменяться рукопожатием и парой слов. Консультанты из Белого дома скривились. Итальянские дипломатические работники смутились. И все-таки именно на этом обеде для участников саммита стараниями Берлускони Каддафи наконец удостоился исторического рукопожатия с президентом Бараком Обамой, хотя последний при этом явно чувствовал себя несколько неловко. Ливийский диктатор, десятилетиями остававшийся в глазах американского общества психопатом и террористом, получил теперь своего рода “отпущение грехов”.

В тот же вечер на обеде для саммита “Большой восьмерки” в Л’Акуиле присутствовал и новый президент Франции – человек, который в ту пору находился в чрезвычайно хороших отношениях с Каддафи.

Николя Саркози был энергичным французским политиком, вырос в пригороде Парижа, пробил себе дорогу наверх под бдительным взглядом своего наставника Шарля Паскуа – политика правого крыла, чью карьеру со временем запятнали многочисленные обвинения в коррупции. Саркози, отличавшийся проворным умом и резким темпераментом, являл собой наполеоновскую фигуру. В ту пору в парижском отделе новостей газеты International Herald Tribune за ним закрепилось не слишком-то ласковое прозвище Sharky – “Акулка”. Занимая должности министра финансов и министра внутренних дел при правоцентристских правительствах, он уже заработал репутацию кипучего политика с непомерным самолюбием. Он был порывист, часто вел себя непредсказуемо. Он не боялся полемики и, похоже, не очень-то заботился о протоколе. Саркози куда больше занимала “великосветская” жизнь: он любил вращаться среди парижской элиты, кататься на яхтах с богатыми и знаменитыми. В качестве свидетелей на свое второе бракосочетание он пригласил миллиардеров Бернара Арно и Мартена Буйга.

Вторая жена Саркози Сесилия, политическая активистка, разделяла президентские амбиции мужа, и вдвоем они являли собой французский вариант политического союза Клинтонов – Билла и Хиллари. Она играла роль бесплатного советника Саркози, когда тот занимал пост министра финансов, а также возглавляла его личный кабинет в партии “Союз за народное движение” (Union pour un mouvement populaire, UMP). Они были настоящей супружеской парой властных политиков. Критики во Франции считали обоих Саркози нахрапистыми и циничными, мужа – в большей степени, чем жену. По рассказу самой Сесилии, хотя в 2005 году она и бросила Николя ради другого мужчины и перебралась в Нью-Йорк, позднее она вернулась в Париж, чтобы быть рядом с Николя во время предвыборной кампании и в день его победы в мае 2007 года. А пять месяцев спустя, в октябре 2007-го, Сесилия окончательно ушла от него, и пресс-секретарь президента в Елисейском дворце официально объявил о расставании супругов. Всего через несколько дней, в ноябре, Саркози был замечен на одной парижской вечеринке, где он открыто ухаживал за эффектной итальянской певицей и бывшей фотомоделью Карлой Бруни. Вскоре после Нового года они поженились.

Сесилия Саркози впоследствии напишет в своей автобиографии, что, став президентом в 2007 году, Саркози сделался “дерганым” и в президентском дворце с ним нередко случались “припадки ярости”. Похоже, она была довольна тем, что с резкими перепадами настроения нового президента приходится иметь дело уже не ей, а Карле Бруни.

Бесспорно, Саркози занимался беззастенчивой саморекламой и очень любил находиться в центре внимания. По мнению критиков, он был слеп в этой любви и проявлял неразборчивость в дружеских связях. Когда дело дошло до контактов с Муаммаром Каддафи, нового президента, похоже, абсолютно ничто не смущало. Au contraire. Это у Берлускони и Блэра ушли целые годы на установление отношений с ливийским диктатором, а Саркози прямо-таки рвался наладить с ним собственную президентскую связь. Лично он знал Каддафи уже много лет, так как встречался с ним во время визитов в Триполи в должности министра внутренних дел Франции. Теперь же он стал Le Président, поэтому неудивительно, что в декабре 2007 года, пробыв на президентском посту менее полугода и в самый разгар своего нового романа с Карлой Бруни, Саркози пригласил Каддафи в Париж и осыпал его всеми мыслимыми почестями, какие только имеются в распоряжении французской республики. У французских журналистов буквально глаза разбежались. С одной стороны, вот кровожадный диктатор Ливии раскинул свой шатер напротив Елисейского дворца. С другой стороны, весь Париж только и говорит, что о “любовной интрижке” с Карлой Бруни.

Не обращая внимания на сплетников, Саркози оказывал Каддафи самый радушный прием в течение его чрезвычайно экстравагантного пятидневного государственного визита во Францию, вызвавшего громкую полемику. Каддафи влетел в город в своих бедуинских одеяниях, в сопровождении 400 слуг, пяти самолетов, верблюда и 30 телохранительниц, а затем распорядился развернуть свой шатер с подогревом на территории, прилегающей к дворцу Отель де Мариньи, – прямо напротив Елисейского дворца, по другую сторону улицы. Тем временем президент Франции был заинтересован в том, чтобы продать как можно больше товаров Ливии. В итоге он объявил о заключении новых контрактов для французских компаний на общую сумму 10 миллиардов евро, а также соглашения о развитии “мирной атомной энергии” в Ливии.

Раскатав красную ковровую дорожку перед Каддафи, Саркози подвергся шквалу критики – даже со стороны собственных соратников. Назначенный им же самим уполномоченный по правам человека заявил, что Каддафи “должен понять: наша страна – не половик, о который чужим лидерам – в том числе и террористическим – позволено вытирать кровь от совершенных ими преступлений”.

Потом оказалось, что Каддафи купил у Франции не так уж много. Впрочем, Саркози еще не один год продолжал заигрывать с ливийским правителем. Он ставил Каддафи в один ряд с Хосни Мубараком, президентом Египта, и другими авторитарными вождями арабского мира: пускай связи с ними порой и ставили политика в неловкое положение, зато на них можно было опереться, когда Франции требовалось заключить крупные сделки о продаже вооружения, о покупке нефти и тому подобные многомиллиардные контракты.

В течение всего этого периода французской оборонной промышленности и энергетическим компаниям – Dassault и Total – приходилось конкурировать из-за сделок с каддафиевской Ливией с итальянскими оборонными предприятиями и энергетическими компаниями – с Finmeccanica и Eni соответственно. Время от времени обоих соперников опережала путинская Россия, которой Каддафи отдавал предпочтение, памятуя о старых добрых днях дружбы с СССР.

Все переменилось, когда в начале 2011 года вспыхнула “арабская весна”. Первый всплеск насилия произошел в Тунисе. Затем к делу подключилось “фейсбучное поколение”. Впервые социальные сети сделались орудием политической революции, послужив крепким подспорьем для более традиционных методов борьбы вроде демонстраций и ожесточенных акций протеста на каирской площади Тахрир. В итоге Мубарака смела мощная волна народного гнева. Над ближневосточными пустынями пронесся сокрушительный яростный смерч, хамсин глобального масштаба, который поначалу маскировался под требования демократии, а затем перерос в разгул анархии и разрушения, в вакханалию межплеменных и межэтнических войн. Это привело к появлению “несостоявшихся государств”, полугосударственных образований и повстанческих вооруженных формирований, которые, наряду с террористами, стремились свергнуть диктаторов. “Арабская весна”, рождавшаяся на фоне невинных чаяний людей, со временем дала самые зловещие метастазы. Она позволила прорасти средневековому культу поклонников Халифата – самых гнусных и бесноватых варваров, какие только появлялись на памяти человечества. И полчище этих варваров затмило самого Усаму бен Ладена.

Саркози медленно реагировал на “арабскую весну”. Его политика в отношении Туниса оказалась крайне нелепой: он предложил помощь Франции тунисскому диктатору Бен Али как раз за несколько дней до его свержения. Позиция Саркози в отношении Мубарака тоже оставалась неоднозначной. Он отнюдь не был поклонником идеи, выдвинутой администрацией Буша, – о необходимости насаждать демократию по всему Ближнему Востоку. Не был он и особым поклонником Барака Обамы, чья ближневосточная политика пробуксовывала, застряв в разногласиях между простодушием идеалистов из Белого дома и осторожными, но переменчивыми взглядами Хиллари Клинтон на то, какой должна быть политика США. Саркози слишком медлил, не делая никаких внятных публичных заявлений о своем отношении к “арабской весне”. Он катастрофически быстро терял популярность – его рейтинг в ту пору упал до 29 %. До очередных президентских выборов в апреле 2012 года оставалось не так уж много времени, а внешняя политика Саркози подвергалась суровым нападкам критиков. Группа французских дипломатов опубликовала в Le Monde статью, где внешняя политика президента называлась “непрофессиональной, импровизированной и импульсивной”. Николя Саркози отчаянно нуждался в выигрышном ходе.

Сразу же после свержения Мубарака французский президент принял сторону его победителей. К концу февраля он уже во весь голос поддерживал мятежников, в том числе тех, кто действовал в Тунисе и Ливии. Внезапно, как будто забыв о контрактах с Ливией, которые он сам “пробивал” в течение трех последних лет, президент Франции заговорил о свержении Каддафи. Несколько дней кряду в конце февраля 2011 года Саркози сварливо убеждал участников саммита Европейского союза в необходимости принять экономические санкции против Ливии, твердил о том, что ливийское восстание должно стать важнейшим приоритетом, а затем 25 февраля торжественно объявил: “Каддафи должен уйти”.

Вот тогда-то стало ясно, что Саркози больше не намерен продавать Каддафи истребители Dassault Rafale и Mirage. Он решил, что гораздо лучше использовать эти бомбардировщики иначе – а именно бомбить ими самого Каддафи.

Пока мир взирал на это с изумлением, по Ливии быстро прокатилась волна протестов, возвещая наступление “арабской весны”. Каддафи отдал силовикам приказ открывать огонь по протестующим в Бенгази, и вскоре мятеж перерос в вооруженный конфликт, в который втянулись и местные племенные ополчения, и повстанцы, искренне ратовавшие за демократию, и исламские экстремисты всех родов и мастей. Когда Каддафи приказал начать по мятежникам удары с воздуха, даже его былые сторонники вроде Берлускони испытали шок. Когда он поклялся воевать до последней капли крови, и очищать Ливию от мятежников дом за домом, и убивать протестующих, “как крыс”, общественное мнение начало склоняться в пользу военного вмешательства в дела Ливии. Саркози громче других призывал объявить в Ливии бесполетную зону, чтобы помешать Каддафи бомбить собственный народ.

10 марта Саркози встретился с лидерами повстанцев, которые сформировали Переходный национальный совет, и немедленно признал их законным правительством Ливийской Республики. На следующий день, вновь выступая на саммите Европейского союза, он присоединился к мнению нового премьер-министра Британии Дэвида Кэмерона и опять призвал начать военные действия и объявить Ливию бесполетной зоной.

Ливия уже погрузилась в полномасштабную гражданскую войну, и Хиллари Клинтон открыла неделю челночной дипломатии, прилетев 14 марта в Париж на встречу министров иностранных дел стран “Большой восьмерки” и для разговора с Саркози с глазу на глаз. Президент Франции, приободренный тем, что Лига арабских государств тоже примкнула к призывам объявить бесполетную зону в Ливии, изо всех сил лоббировал Клинтон. Он просил Вашингтон поддержать военное вмешательство, которое остановит продвижение армии Каддафи к оплоту повстанцев в Бенгази. Но Хиллари Клинтон не поддалась на эти уговоры. Америка и так еще не оправилась от целого десятилетия войн в Афганистане и Ираке, и страх перед новой войной мгновенно парализовал внешнюю политику США. Впрочем, Клинтон все равно вскоре станет “ястребом”, игнорируя сильные возражения со стороны Пентагона и ЦРУ, которые предупреждали: военная интервенция в Ливию приведет к катастрофе.

В Париже, как вспоминала миссис Клинтон, ей пришлось “вволю наслушаться речей о военном вмешательстве” от Саркози, который “обожал находиться в центре внимания” и, похоже, рассматривал хаос в Ливии как “повод влезть в драку и поддержать «арабскую весну»”.

А днем позже, 15 марта, Совет Безопасности ООН начал рассмотрение резолюции, которой предстояло санкционировать бесполетную зону и использование “всех необходимых средств” для защиты гражданского населения Ливии от полковника Каддафи, становившегося все менее вменяемым. Госсекретарь США вылетела в Каир, чтобы проявить солидарность с протестующими на площади Тахрир, а заодно нашла время для того, чтобы легонько “шлепнуть по рукам” правителя Бахрейна (стратегически важного государства в Персидском заливе), который тоже применял силу для подавления протестов. Саркози продолжал ворчать в Париже, слегка нерешительный Дэвид Кэмерон начал подавать правильные сигналы одобрения из Лондона, ну а в Риме Сильвио Берлускони не находил себе места от волнения. Ему не хотелось поддерживать военное вмешательство в Ливии. Он считал, что у власти должен оставаться его друг Муаммар Каддафи: прочие варианты только заведут в тупик.

17 марта Совет Безопасности ООН одобрил резолюцию об объявлении бесполетной зоны над Ливией и предоставил Саркози, Кэмерону и даже не проявлявшей особой охоты администрации Обамы достаточное политическое прикрытие для развязывания военных действий против семьи Каддафи.

Сын Каддафи, Саиф аль-Ислам, уже угрожал раскрыть “важный секрет”, если Франция решится признать правительство мятежников и протолкнет решение о бесполетной зоне. Дойдя, по-видимому, до крайнего отчаяния, Саиф аль-Ислам утверждал, что разглашение этой информации приведет к отставке Саркози. И вот теперь он выполнил свою угрозу.

16 марта в интервью телеканалу Euronews сын Каддафи заявил, что предвыборную президентскую кампанию Саркози в 2007 году финансировала Ливия и что теперь он требует вернуть эти деньги.

“Саркози, – говорил Саиф аль-Ислам, – должен отдать те деньги, которые он взял у Ливии на проведение своей предвыборной кампании. Это мы профинансировали ее, нам известны все подробности дела, и мы готовы их раскрыть. Прежде всего мы хотим, чтобы этот шут вернул деньги ливийскому народу. Ему предоставили помощь с тем, чтобы затем он помог нам. Но он подвел нас – так что пусть возвращает нам деньги. У нас есть все банковские реквизиты и документы, подтверждающие перевод денег, и скоро мы все это обнародуем”.

Это “разоблачение” показалось таким же сюрреалистичным, как и все прочие стороны творившегося в Ливии кошмара. Саркози немедленно поручил своему пресс-секретарю выступить с опровержением, однако телевизионные откровения Саифа аль-Ислама положили начало продолжительному политическому и судебному кошмару во Франции. Бывший премьер-министр Ливии подтвердил правдивость заявления Саифа. Французская прокуратура открыла дело. В прессе появились документы, указывавшие на существование тайного соглашения. Саркози уверял, что все это сфабриковано. Саркози упорно все отрицал, однако голословные обличения продолжали преследовать его, когда он пытался переизбраться в апреле 2012 года: его обвиняли в том, что он взял у семьи Каддафи ни много ни мало 50 миллионов евро.

В марте 2011 года Николя Саркози захотел показать всему миру, что он твердо вознамерился свергнуть Каддафи. Он приготовился выказать себя лидером мирового масштаба. Он решил убедить всех в величии Франции, собрав у себя в Елисейском дворце в субботу 19 марта новый военный совет – международный саммит по Ливии, который всех сплотит. В списке приглашенных оказалось 30 мировых лидеров и европейских чиновников, в том числе канцлер Германии Ангела Меркель, британский премьер Кэмерон, Сильвио Берлускони, премьер Испании Хосе Луис Родригес Сапатеро, генеральный секретарь Лиги арабских государств Амр Муса, генеральный секретарь ООН Пан Ги Мун, премьер-министр Катара шейх Хамад бен Джасим бен Джабер аль-Тани и шейх Абдула бен Заед аль-Нахаян из Объединенных Арабских Эмиратов.

Еще до встречи гостей Саркози устроил приватный мини-саммит с Дэвидом Кэмероном и Хиллари Клинтон. Поскольку президент Барак Обама счел разумным не отменять официальный визит в Бразилию, то в качестве представителя США в Париж прилетела госпожа Клинтон. В любом случае она переменила мнение еще за два дня до этого и теперь изо всех сил продвигала планы военного вмешательства, в котором роль авангарда должны играть Франция и Британия. По-видимому, Обама отказался от роли лидера, и некоторые остряки из CNN уже называли Хиллари “действующим президентом”. Политика США состояла в том, чтобы обеспечивать поддержку, устраняясь от лидерства. Мантра, которую твердили в Вашингтоне, гласила: “Никаких сухопутных операций!” Но европейские лидеры прочитывали в ней другой смысл: “Мы тут не заводилы”.

Когда зашла речь об устранении Каддафи, Берлускони оказался в гораздо более сложном положении, чем Саркози. Ведь Берлускони потратил гораздо больше сил на налаживание контакта с ливийским правителем, чем французский президент. Берлускони думал не только о защите нефтяных интересов. Он куда лучше, чем Саркози, знал Ливию и был убежден, что затевать там войну – сущее безумие.

Как рассказывает Берлускони сегодня, он подчинялся тогда президенту Италии, циничному бывшему коммунисту Джорджо Наполитано, которому принадлежало конституционное право распоряжаться вооруженными силами. По словам Берлускони, Наполитано заставил его предоставить итальянские военные базы и содействовать запланированному военному вторжению в Ливию.

Вечером 17 марта Берлускони находился в Римском оперном театре на опере “Набукко”. С ним вместе были Наполитано и несколько старших помощников.

“Мы сидели в опере, а Совет Безопасности ООН как раз одобрил резолюцию о введении бесполетной зоны, – вспоминает Берлускони. – И в антракте я спорил по поводу Ливии с президентом Наполитано. Он уже принял решение и собирался поддержать вторжение. У него уже прошли встречи с министром обороны, он поспешно собирал заседания комитетов по обороне в парламенте, чтобы принять резолюции о поддержке военной миссии. Помню, в тот вечер я очень горячо спорил с Наполитано. Он твердил, что мы обязаны «не отставать от других товарищей» в Европе. После того разговора, еще до поездки на парижский саммит, я уже всерьез задумался – а не уйти ли мне с поста премьер-министра? И я вам объясню почему”.

Берлускони подается вперед и начинает рассказывать, постепенно повышая голос и время от времени стуча кулаком по столу, как бы расставляя акценты.

“Я подружился с Каддафи, я был очень доволен тем, что мне удалось наладить с ним тесные отношения. Мы много сделали вместе, мы многого достигли. Мы договорились о том, что шесть тысяч ливийских солдат будут охранять африканские берега, не пуская нелегальных мигрантов в море. Я понимал, что свергать сейчас Каддафи и неразумно, и очень опасно, потому что страна, где живет сто пять племен, уже готова развалиться на части. Я чувствовал, что дружба с Каддафи связывает меня. Как-никак мне удалось превратить его из врага в друга. Поэтому я был категорически против этого нападения. В итоге мне пришлось ехать в Париж с буквально связанными руками – из-за президента республики Джорджо Наполитано и из-за совместного голосования парламентских комитетов по обороне. И вот я отправился в Париж с намерением хотя бы свести к минимуму участие нашей страны: Италия предлагала только использовать наши базы, но не собиралась участвовать ни в вооруженном вторжении, ни в бомбардировках”.

В таком умонастроении пребывал Берлускони в субботу 19 марта, в начале первого пополудни, садясь в свой бронированный серебристый Audi A8 и направляясь к военному аэродрому Чампино под Римом. Вместе с помощниками он взошел на борт правительственного самолета и вылетел в Париж. У него было очень скверное настроение в тот день, он постоянно повторял своим помощникам, что все это – большая ошибка, что это опасный прыжок в темноту и что никто по-настоящему не знает, как после свержения Каддафи сохранить единство страны.

Как только самолет приземлился, Берлускони со спутниками поехали прямо в Елисейский дворец, где уже собрались остальные лидеры. Они расхаживали туда-сюда по вестибюлю, примыкающему к Праздничному залу на втором этаже дворца, вели светские беседы и угощались закусками.

“Первое, что мы узнали, когда прибыли в Елисейский дворец, – вспоминал помощник Берлускони, – это то, что французы уже проинформировали о чем-то некоторых лидеров и что Саркози провел отдельную встречу с Хиллари Клинтон и Дэвидом Кэмероном. И Берлускони сразу понял: все, что будет происходить дальше, уже практически обстряпано, а его к процессу стряпни не подпустили”.

Услышав об этом, Берлускони сразу же подошел к Ангеле Меркель, которая жевала печенье.

“Ангела, что здесь происходит? – спросил Берлускони, и фрау Меркель слегка попятилась. – Это же фарс! Нас всех позвали в Париж, но все уже решено без нас!”

По словам очевидцев этого разговора, Меркель только пожала плечами и отделалась парой ничего не значащих слов. Она вела себя довольно холодно, и тогда Берлускони понял, что уже не в силах ничего изменить.

Премьер-министр Испании Луис Сапатеро, напротив, вспоминает, что в ту субботу его обо всем оповестили сразу же по прибытии.

“Когда я приехал на встречу, помощники Саркози уже сообщили моим помощникам, что все приготовлено и что французские военные самолеты то ли на пути в Ливию, то ли вот-вот взлетят”, – вспоминает Сапатеро.

Пока Берлускони вел светские разговоры с остальными, Саркози завершал свой маленький “досаммитный саммит” с Кэмероном и Клинтон. Он сообщил им, что французские Rafale уже вылетели в сторону Ливии. Британские и американские военные самолеты должны были совершить вылеты этим вечером, попозже, но Франция уже выскочила вперед, готовясь наносить удары еще до того, как участники саммита усядутся для обсуждения скоординированных действий. Саркози выпустил эскадрилью из 25 воздушных судов, среди которых были и перехватчики, и самолеты-разведчики, и другие суда, оснащенные ракетами класса “воздух-земля”. У них имелся приказ бомбить танковые колонны, направлявшиеся из Триполи в Бенгази по прибрежному шоссе.

Клинтон рассказывала, как перекосилось от злости лицо Берлускони и как остальные мировые лидеры оцепенели, услышав признание Саркози. “Когда все участники саммита узнали, что Франция дала фальстарт, раздался недовольный гул”, – вспоминала она.

Один европейский чиновник, присутствовавший на той встрече, вспоминает, как 30 мировых лидеров и важных чиновников сидели за огромным столом на фоне по-французски пышного Праздничного зала. По его словам, Саркози явно торопился.

“Саркози сразу приступил к делу, сообщив, что Каддафи уже приближается к Бенгази и что мы обязаны остановить его, иначе произойдет массовое убийство, – передавал участник саммита. – Потом Саркози объявил о том, что его самолеты уже завели моторы. Я никогда не забуду, как он сказал: «Мои самолеты уже завели моторы. Так что предлагаю как можно скорее завершить наше собрание»”.

Когда Саркози закончил речь, начался традиционный tour de table – дипломатический ритуал, в ходе которого все мировые лидеры, сидящие за столом, по очереди произносят краткие заявления.

“Это заседание носило очень официальный характер, – вспоминает Сапатеро. – Все заявления были выдержаны в строгой дипломатической форме. Цель саммита заключалась в том, чтобы показать нашу сплоченность с арабским миром. Нужно было сказать вслух о том, что падение режима Каддафи уже началось и что Европа останется верна духу «арабской весны». Но когда саммит созвали, большинство главных приготовлений были уже сделаны”.

Сапатеро вспоминает тот момент, который Клинтон назвала “недовольным гулом”, и вспоминает, что Берлускони сильно разозлился на Саркози.

“Берлускони расстроился, – говорит Сапатеро. – Он же оказался в сложном положении: он осуждал Каддафи за жестокое подавление оппозиции, но категорически не желал сам участвовать в его свержении”.

Что касается недовольства, то Сапатеро заметил, что единственным человеком, которого удивило страстное проявление разногласий между Саркози и Берлускони, была сама госсекретарь США. “Меня это не удивило. И Берлускони, и Саркози всегда очень эмоционально себя держат. Да, они жарко спорили, я это наблюдал и на других европейских саммитах. Просто Хиллари не привыкла к заседаниям Европейского совета”.

Услышав, что Саркози уже отдал приказ о начале наступления, Берлускони обвел взглядом зал Елисейского дворца. Все остальные собравшиеся там лидеры или высказывались в пользу военного вмешательства, или не слишком возражали против него. Берлускони оказался в одиночестве.

“Итак, мы все съехались на этот важный саммит в Париже, чтобы вместе разработать общую позицию по Ливии, – а нам сообщают, что Саркози уже выслал свои боевые самолеты на операцию”, – говорит Берлускони.

Заново переживая ту горькую минуту, Берлускони крепко сжимает пальцы в кулак – наверное, бессознательно.

Клинтон попыталась выступить посредником, но было слишком поздно. Берлускони впал в ярость. Он заявил Клинтон и остальным участникам парижского саммита, что пускай Каддафи и диктатор, зато он – единственный человек, способный удержать свою страну от распада. Но потом он пообещал, что Италия тоже внесет свой вклад.

“Я открыто вступил в противостояние с Саркози”, – вспоминает Берлускони и, что с ним бывает редко, не улыбается.

Спустя несколько лет Берлускони во всеуслышание говорил, что Саркози так поспешно признал правительство ливийской оппозиции и возглавил кампанию против Каддафи, потому что “преследовал коммерческие интересы Франции, а еще потому, что он завидовал моим хорошим отношениям с Каддафи и понимал, что ему никогда не угнаться за мной по части новых нефтегазовых контрактов”.

Попросите Берлускони подытожить последствия того решения Саркози о низвержении Каддафи – он и сегодня так же твердо скажет, что это была ошибка, что в Ливии оставалось бы больше стабильности при сильном вожде вроде Каддафи и что вся эта авантюра провалилась: западное вмешательство принесло только кровопролитие и страдания, способствовало появлению “Аль-Каиды”, ИГИЛа и других террористических группировок по всей Ливии.

Берлускони вовсе не рвется обсуждать, пожалуй, самые спорные и скандальные слухи о непростых отношениях Саркози с Муаммаром Каддафи – а именно заявление о том, что расправу над ливийским диктатором в итоге учинил не кто-нибудь, а французский тайный агент, имевший лицензию на убийство. Во всяком случае, именно такие слухи муссировались позднее во французской прессе: якобы смерть Каддафи была каким-то образом спланирована французской службой наподобие американского ЦРУ, а командовал всей операцией лично французский президент.

20 октября 2011 мира все телеканалы мира обошли кадры хроники, показывавшие окровавленного и потрясенного Муаммара Каддафи в его родном городе Сирте. После бомбардировки истребителей Каддафи прятался в дренажной трубе, откуда его и вытащили на рассвете.

“Я не хочу повторить судьбу Саддама Хусейна”, – говорил он Берлускони за семь с лишним лет до этого.

На любительском видео, снятом в то утро, видно, как израненного и ошеломленного Каддафи вытаскивают из багажника машины и, схватив за волосы, бросают на землю. Кто-то кричит: “Оставьте его в живых! Оставьте его в живых!” Затем Каддафи исчезает из кадра, и слышна автоматная очередь.

В тот день, когда Каддафи убили, Саркози ликовал в Париже. Берлускони говорит, что потерял в тот день друга. По его словами, пускай Каддафи и был диктатором, но все равно прирученный Каддафи – это лучше, чем хаос и анархия, в которые погрузилась сегодняшняя Ливия, кишащая племенными ополчениями и террористами из “Аль-Каиды” и ИГИЛа.

Реакция Хиллари Клинтон на известие о смерти Каддафи со временем вызвала некоторые споры и недоумение. В тот день она находилась в Кабуле и готовилась к интервью с CBS News, и вдруг помощник поднес ей смартфон со свежей новостью об убийстве Каддафи.

Прочитав новость, она победно откинула голову и разразилась каркающим смехом. “Пришли, увидели, убили”, – пошутила она, обращаясь к ошеломленному телерепортеру.

Саркози неоднократно отвергал все обвинения в том, будто он отдал приказ о ликвидации Каддафи, и вскоре эту тему оставили в покое. Но в марте 2012 года, всего за несколько недель до президентских выборов, которые он проиграл социалисту Франсуа Олланду, на Саркози вновь посыпались обвинения в том, будто он тайно принимал деньги от Каддафи в ходе первой предвыборной кампании. Документы, имевшие к этому отношение, были опубликованы в интернете и переданы на рассмотрение французского суда. Если верить этим документам, Ливия отстегнула на президентскую гонку Саркози 50 миллионов евро, “отмыв” их через панамские и швейцарские банковские счета. Саркози раз за разом называл все это фальшивками, но уже ясно, что эти обвинения будут преследовать его еще много лет. В глазах его парижских противников над фигурой Николя Саркози и по сей день нависает зловещая тень Каддафи.

Не было видно конца и вражде Саркози с Берлускони. Отношения между ними пропитались такой взаимной неприязнью, что она уже граничила с отвращением. Проходила неделя за неделей, а они снова яростно схлестывались – уже на другом европейском саммите, уже по другому поводу. Это повторялось снова и снова, на каждой из полудюжины встреч на высшем уровне в течение 2011 года. Наконец, той же осенью Саркози (причем, если верить его коллегам, совершенно намеренно) вошел в небольшую “банду” европейских чиновников, которые попытались втянуть Белый дом в свой заговор, чтобы отстранить Берлускони от власти – буквально вышибить его из кресла.

Рассказы о французском шпионе, у которого имелся личный приказ Саркози убить Каддафи, возможно, просто придумали любители теорий заговора. Однако заговор с целью сместить Берлускони, как ни странно, действительно существовал, причем являл собой международную интригу старомодного свойства.

Глава 11

Международная интрига

Саркози? Он был очень враждебно ко мне настроен”.

Берлускони сидит на своем любимом диване в гостиной, примыкающей к столовой на его вилле, и с видимым отвращением качает головой. Он воссоздает события последних нескольких месяцев своего премьерства перед отставкой осенью 2011 года. В Брюсселе сгустилась атмосфера предательства и коварства, насыщенная упреками, обвинениями и оскорблениями. Все это политическое европейское лицедейство происходило на бурном фоне финансового кризиса в Европе.

“Я никогда не забуду, как поступил со мной Саркози, – мрачно говорит Берлускони. – Это случилось в конце октября, мы тогда собирались начать саммит в Брюсселе по европейскому долговому кризису. Саркози выходил из одного из вестибюлей, где мы все общались на ходу, пока дожидались начала официального заседания. И хотя между нами были всякие трения, я в своей всегдашней дружеской манере подхожу к нему поздороваться: «Чао, Николя!» И протягиваю руку. А он смотрит на меня как-то странно и руки не подает. Мало того! Он еще и мою руку отталкивает – буквально отпихивает в сторону”.

Берлускони кривляется, передразнивая человека, который отпихивает в сторону чужую руку, а на лице у него написано недоверие с насмешкой пополам.

“Тут я думаю про себя: вот подонок! Какая наглость! Со мной еще никто никогда так себя не вел. Саркози – единственный, кто посмел не пожать мне руку, а оттолкнуть ее”, – с недоброй ухмылкой говорит Берлускони.

“Как будто этого было мало, – продолжает он, – через несколько часов мой помощник сообщил мне, что Саркози обходит всех участников саммита и каждому заявляет, что больше никогда не пожмет руку Берлускони. С ума сойти! Я, конечно, не уверен в том, что он действительно буквально всех обходил и именно это им говорил, но все равно я никогда не забуду эту сцену – как я к нему подхожу, чтобы пожать руку, а он просто разворачивается и уходит”.

Сказать, что Берлускони и Саркози находились не в лучших отношениях, – значит ничего не сказать. С того самого скандала в Париже, когда Саркози преждевременно начал бомбить Ливию, они постоянно были на ножах.

За полгода до этого, в апреле 2011 года, то есть через месяц после нелицеприятного обмена мнениями в присутствии Хиллари Клинтон, у Саркози с Берлускони состоялась еще одна встреча – на этот раз на двустороннем франко-итальянском саммите в Риме. Встреча эта прошла не очень гладко. По правде говоря, у обоих лидеров дела в целом шли не слишком хорошо. Рейтинг одобрения Саркози французскими гражданами упал до рекордно низких показателей. Французам оказалась не по душе его дутая политика балансирования на грани войны и взятая им на себя роль военачальника в ливийской операции. Ему, как и Берлускони, грозили всякого рода судебные расследования: судьи рассматривали крайне неудобные обвинения, согласно которым пиарщики из предвыборной команды Саркози получали конверты с наличностью от агентов Лилиан Бетанкур – богатейшей женщины Франции, наследницы парфюмерной империи L’Oréal. Наряду с давними откровениями сына Каддафи, утверждавшего, что Ливия финансировала президентскую кампанию Саркози в 2007 году, свежее “дело Бетанкур” становилось новой проблемой, чреватой проигрышем на выборах.

Разумеется, у Берлускони имелись свои трудности. Совсем недавно предпринимались попытки сместить его правительство, а еще он находился в открытом противостоянии со своим главным политическим союзником – бывшим неофашистским политиком, который теперь являлся председателем нижней палаты парламента. Хуже того, против него завели дело по обвинению в сексуальной связи с несовершеннолетней проституткой. Пресса обрушивала на него беспощадный шквал издевок, вызванных скандалом из-за вечеринок “бунга-бунга”. Первые полосы газет, от New York Times до Le Monde, пестрели материалами о Руби – “похитительнице сердец” и слухами о том, что в Аркоре Берлускони ублажали целые гаремы женщин. Все это просто бесило медиамагната-миллиардера. Недавно он даже выступил по радио и поведал изумленным слушателям: “Я никогда в жизни не платил женщинам за секс!” Чем-то это напоминало скандал с Биллом Клинтоном, только на итальянский лад.

К тому же оба продолжали злиться друг на друга, не в силах успокоиться после той ссоры из-за войны с Каддафи. У Саркози были и другие счеты. 26 апреля французский президент явился на римский саммит и, по словам итальянских чиновников-очевидцев, почти сразу же набросился с нападками на Берлускони. Он говорил все громче и громче, один раз даже перешел на крик. Саркози возмущался негативными статьями о нем, появлявшимися в итальянской прессе, – особенно его разозлила обложка одного из принадлежавших Берлускони журналов, где его изобразили в виде Наполеона, покоряющего Ливию. Саркози был не из тех, кто хладнокровно переносит подобные насмешки.

Тем временем Берлускони пенял Саркози за тысячи нелегальных мигрантов из Ливии: они пускались в плавание по Средиземному морю, а потом их шлюпки прибивало к берегам Италии, причем многие мигранты гибли. Саркози хотел, чтобы Берлускони оказывал более существенную поддержку военным действиям союзников в Ливии. Он хотел, чтобы итальянские самолеты тоже начали бомбардировки. Берлускони же по-прежнему считал, что развязывать войну против Каддафи было колоссальной ошибкой, которая в будущем лишь породит хаос и нестабильность и усилит позиции джихадистов в Ливии. Однако в итоге он дал свое согласие на то, чтобы итальянские истребители присоединились к натовским бомбардировкам, – в обмен на содействие Саркози в разрешении миграционного кризиса.

На другом фронте Берлускони хотел, чтобы Саркози поддержал назначение итальянца на должность нового председателя Европейского центрального банка. Его кандидатом был пользовавшийся всеобщим уважением Марио Драги. Саркози сказал Берлускони, что поддержит его кандидатуру, но только при условии, что вначале уйдет в отставку другой итальянец, занимающий место в правлении ЕЦБ: он освободит свое место для француза. Как-никак человеком, которого сменит Драги на посту главы центрального банка Европы, является Жан-Клод Трише, самый настоящий француз и бывший председатель Банка Франции. Итальянца, сидевшего в правлении ЕЦБ, звали Лоренцо Бини Смаги. Берлускони пообещал, что вынудит Бини Смаги уйти, даже не подозревая о том, что сдержать свое обещание ему не удастся.

Между тем на саммите Берлускони попытался в своем фирменном стиле завязать с Саркози более непринужденные отношения: он решил рассказать Саркози непристойный анекдот, объединявший огнеопасную тему Каддафи с его, Берлускони, ролью в сексуальных скандалах, причастностью к которым его попрекали в судах и в СМИ, – а именно историю о якобы ливийском происхождении термина “бунга-бунга”. При этом он, по своему обыкновению, лучился улыбками. Саркози же явно сконфузился. Рассказывали, что находившаяся при нем министр финансов Франции и верная соратница Саркози по партии Кристин Лагард вообще отвернулась, пока Берлускони рассказывал свой анекдот.

Через две недели выяснилось, что перед Францией и Италией выросла новая проблема. Бини Смаги наотрез отказался уходить в отставку. Идея назначить итальянца Марио Драги на пост главы ЕЦБ уже получила у всех восторженные отзывы и в Европе, и на Уолл-стрит. Однако другой чиновник из Италии, уже входивший в исполнительный комитет Центробанка, чопорный итальянский аристократ Лоренцо Бини Смаги, неожиданно заявил, что не собирается никуда уходить. Пресса пустилась в домыслы: наверное, он просто напрашивается на “утешительный приз”. Может быть, он надеется получить назначение на должность председателя Банка Италии – место, которое теперь освобождает Драги? Поскольку Бини Смаги твердо стоял на своем, Саркози в очередной раз разозлился на Берлускони.

Саркози отправил в бой свою седовласую соратницу Кристин Лагард. Франция желала получить кресло за столом ЕЦБ.

Лагард встретилась с журналистами и рассказала им об обещании Берлускони разрешить неувязку с Бини Смаги, процитировав некоторые замечания, сделанные им во время римского саммита двумя неделями ранее. “Тогда, – сказала Лагард, – мы договорились о французском участии в правлении банка – возможно, о замене итальянского сотрудника. Нелогично, если одна страна будет занимать сразу два кресла”.

На тот случай, если до кого-то ее мысль все еще не дошла, Лагард выразилась еще яснее. “Логично будет, – объяснила она, – если один из итальянских членов правления, но не новоназначенный председатель, оставит свой пост с достоинством”.

Несмотря на прозвучавшее предупреждение, Берлускони ничего не мог поделать с упрямцем Бини Смаги: тот еще много месяцев отказывался уходить, дожидаясь, когда в ЕЦБ появится Драги. В свою защиту Бини Смаги говорил, что не уходит из принципа. “Если итальянский член правления уйдет в отставку просто потому, что об этом его попросил итальянский премьер-министр, это означало бы, что итальянцы, сидящие в Центробанке, лишены независимости”, – заявлял позднее Бини Смаги.

Берлускони вспоминает об этом несколько иначе.

“Бини Смаги пришел ко мне, – говорит Берлускони. – До этого он всем твердил о своем независимом положении и о том, что его нельзя силой сместить. А у меня в кабинете он заявил, что согласен уйти из Центробанка, но только если я назначу его председателем Банка Италии. Я, конечно, сразу решил, что не стану этого делать, потому что поддаваться на шантаж – это неправильно. Я сказал ему: «Вы что, не понимаете, что вредите дружбе между Италией и Францией? Успокойтесь, и мы найдем решение, которое вас устроит». Нет, Бини Смаги поступил очень некрасиво, – говорит Берлускони и снова качает головой. – Ну а реакция Саркози на всю эту историю оказалась чрезмерной – мягко выражаясь”.

Конфликт из-за назначений в Центробанке стал лишь одним из многих факторов, из-за которых в мае того года положение на мировых финансовых рынках ухудшалось. Кредитоспособность США впервые рисковала получить более низкую оценку. Французская экономика балансировала на грани падения. Долговой кризис Греции обострялся, и уже пошли разговоры о том, что Афины могут вообще выдавить из еврозоны. Италия тоже погрязла в долгах. Ходили слухи, будто долг Италии могут снизить из-за опасений, что греческий кризис поползет дальше и вызовет эффект “домино”. Над Европой сгущались грозовые тучи. Все ждали, что над мировыми финансовыми рынками вот-вот пронесется ураган небывалой мощи.

Тем временем в Италии продолжалось следствие по делу “бунга-бунга”, и всплывали все более неприглядные подробности. Берлускони становился предметом глумления не только в СМИ, но и в правительственных кругах в половине Европе. И сам он нисколько не улучшал положения, рассказывая на публичных встречах в верхах скабрезные анекдоты про “бунга-бунга”.

Пока Берлускони оставался в центре скандалов, на Николя Саркози и Кристин Лагард тоже посыпались обвинения в коррупции.

11 мая имя Лагард прозвучало из уст парижских следователей, занимавшихся так называемым “делом Тапи”. Речь шла о типично французском скандале, где финансы тесно переплетались с политикой. В дело были замешаны банки вроде Crédit Lyonnais, политики, близкие к Саркози, якобы незаконные взносы в пользу избирательной кампании и продажа акций спортивного концерна Adidas Бернаром Тапи – бизнесменом-миллиардером, поддерживавшим Саркози в ходе президентской гонки 2007 года. Лагард обвиняли в том, что она, будучи членом кабинета министров, незаконно вмешалась в судебный процесс и приказала комитету арбитражных судей вынести постановление, по которому Тапи получил 285 миллионов евро в качестве компенсации.

В Париже прокурор предлагал провести полное судебное расследование той роли, которую сыграла Лагард: по его словам, существовало “несколько оснований усомниться в правомерности и даже законности” решения о выплате компенсации и речь могла идти о “злоупотреблении властью”.

Лагард опровергла все обвинения, заявив в интервью Le Figaro: “Это попытка меня очернить”. Еще она сказала, что не волнуется, чувствует себя “спокойной, как всегда”, и добавила, что у нее имеется “полная поддержка правительства”.

Эта “полная поддержка правительства” могла означать только одно: Николя Саркози. Бывший судья из антикоррупционного комитета заявил, что Лагард получала “инструкции” по делу Тапи прямо из Елисейского дворца. Другие политики задавали вопросы о дружбе Саркози с Тапи.

Даниэль Кон-Бендит – легендарный бунтарь 1970-х, а теперь депутат парламента от Партии зеленых – сказал французскому телевидению: “Я знаю, что действиями Лагард руководил Николя Саркози. Поэтому ответственность лежит на Саркози, и здесь возникает вопрос о его дружбе с Бернаром Тапи”.

В мае 2011 года “дело Лагард” было не единственной головной болью Саркози. Он изо всех сил пытался поднять свой рейтинг ввиду предстоящих президентских выборов. По счастью, во Франции должны были состояться два крупнейших мировых саммита того года – встречи “Большой восьмерки” и “Большой двадцатки”. Безусловно, это была большая удача: Саркози получал возможность показать себя во всей президентской мощи и собирался блеснуть на мировой сцене. Саммит “Большой восьмерки” намечался на конец мая в Довиле – симпатичном французском курортном городке на берегу моря. А пышную встречу лидеров “Большой двадцатки” Саркози планировал провести ближе к концу года в Каннах, причем в том же дворцовом здании, где традиционно проходит ежегодный Каннский кинофестиваль. Саркози жил этими большими планами, ему уже рисовались сцены предстоящего триумфа.

После мартовских пререканий из-за Ливии и апрельских трений из-за Европейского центрального банка Довильский саммит мог бы стать подходящим моментом для примирения итальянского и французского лидеров. Но надежда на это не сбылась. Разногласия из-за агрессивного ведения Саркози войны в Ливии никуда не делись, как и неразрешенный вопрос о французских притязаниях на кресло в правлении ЕЦБ. Все эти взаимные обиды остались за кадром, и в ходе пресс-конференций камеры засняли улыбчивого Берлускони, который обменивался дежурными любезностями с Саркози. Но некоторые эмоции невозможно утаить.

Оскорбление Карлы Бруни

На открытии саммита “Большой восьмерки” бывшая топ-модель Карла Бруни и ее супруг Николя Саркози приветствовали гостей, прибывавших на рабочий ужин в модный довильский ресторан Le Ciro’s Barrièrre. Жена Саркози, профессиональная модель, актриса и певица, уже три года исполняла звездную роль первой леди Франции, хотя французская публика взирала на нее скорее с сарказмом, чем с восхищением. Похоже, она не меньше самого Саркози любила погреться в лучах славы: она только что вернулась с Каннского кинофестиваля, где появилась лишь на премьере нового фильма Вуди Аллена “Полночь в Париже”, в котором сама же сыграла эпизодическую роль. Еще она готовилась выпустить новый альбом, куда вошла посвященная Саркози песня (не вызвавшая особого восторга у французов). В эту пору Карла была беременна. Хотя она и не спешила прилюдно объявлять, что у них с Саркози будет ребенок, когда элегантно одетая первая леди стояла рядом с мужем, принимая званных к ужину гостей, под ее просторным черным платьем явно обозначался животик.

В числе первых в ресторан пришел Барак Обама. Саркози широко улыбался, глядя, как Карла Бруни по-дружески поцеловала президента США в щеку, а потом еще и крепко обняла его. Дэвид Кэмерон удостоился двойного – по французскому обычаю – быстрого поцелуя в обе щеки; то же самое ожидало Ангелу Меркель и российского президента Дмитрия Медведева. Так продолжалось и дальше – все прибывавшие лидеры получали теплый прием. Все – кроме Сильвио Берлускони. Снимки, сделанные в тот вечер в Довиле, запечатлели застывший на лице Карлы Бруни оскал вежливости и сконфуженное лицо стоящего рядом Саркози. Она подала Берлускони руку – и только. По сути, она как бы отгородилась воображаемой стеной, создала невидимое противоберлускониевское силовое поле. Бросалось в глаза, что, приветствуя итальянского премьера-миллиардера, она держит огромную дистанцию.

На самом деле Бруни уже давно питала к Сильвио Берлускони неприязнь. Она не провела в Елисейском дворце и года, когда впервые выступила с публичной критикой в его адрес. Это случилось в ноябре 2008 года, когда Барака Обаму только-только избрали президентом. Берлускони совершил тогда одну из своих характерных оплошностей – на сей раз довольно оскорбительную для американцев, потому что в его словах усмотрели расистский выпад в сторону Обамы. “Новый американский президент – молодой, симпатичный и вечно загорелый”, – пошутил Берлускони на пресс-конференции в Москве. После того как Берлускони осыпали градом упреков, он заявил, что отпустил “большой комплимент” и, вообще, просто пошутил. Разумеется, можно поверить в искренность такого объяснения: пожалуй, ему самому и впрямь такая шутка показалась остроумной. Беда в том, что все остальные его юмора не оценили.

Бруни, как первой леди Франции, не полагалось обрушиваться с нападками на лидеров других европейских правительств. Однако она, отбросив дипломатическую учтивость, открыто обратила гнев на Берлускони. “Когда я слышу, как Сильвио называет Обаму «вечно загорелым», мне кажется это очень странным”, – заявила она французским журналистам. Бруни, уроженка Северной Италии, добавила, что очень рада тому, что теперь она гражданка Франции, а не Италии. Тут уже обиделись итальянцы – даже те, кто был настроен против Берлускони. Бывший президент Италии заявил, что рад тому, что Карла Бруни – уже не итальянская гражданка, и добавил: “Пускай там, во Франции, и остается”. Итальянская пресса тоже подключилась к делу и принялась смаковать хорошо известные сведения о том, как Бруни оказывала поддержку террористке из итальянских “Красных бригад”, которой Франция много лет предоставляла убежище – несмотря на то, что в Италии ее разыскивали по обвинению в многочисленных убийствах.

Еще через несколько месяцев, на очередном саммите в начале 2009 года, объектом очередной бестактности Берлускони стала сама Бруни: на этот раз Берлускони шепнул Саркози, что это он “подарил” ему жену-итальянку. Таким образом, он шутливо намекал на то, что мадам Саркози родилась в Италии. Но его юмор опять не оценили, и на пресс-конференции Саркози сидел с кислой физиономией. Прознав о новом промахе Берлускони, французские журналисты “премировали” его “«Оскаром» за самую плоскую шутку”.

После такой предыстории уже неудивительно, что Карла Бруни демонстративно отказалась целовать Берлускони, когда тот явился в ресторан в Довиле. Первая леди Франции испытывала явную неприязнь к Сильвио Берлускони, и в ближайшее время вряд ли что-то могло заставить ее переменить свое отношение. Возможно, антипатия была взаимной.

Берлускони понимал, что это еще не все. “Саркози был крайне враждебно ко мне настроен в силу самых разных причин, – говорит он. – Одна из причин – это его зацикленность на богатстве. Он был просто помешан на этом и вечно завидовал людям с деньгами. Он завидовал мне, потому что я богат, а он – нет”.

Он вспоминает одну встречу с Саркози вскоре после его женитьбы на Бруни: “Саркози тогда заявил мне: «Ну вот, Сильвио! Теперь я тоже богач, как и ты!»”

И при этом воспоминании Берлускони разражается хохотом.

Заигрывание с Обамой

Впрочем, на довильском саммите “Большой восьмерки” Берлускони не выиграл никаких призов – ни за дипломатию, ни за элегантность и стиль. На этой встрече Берлускони показался Бараку Обаме какой-то загадкой. Президент США был явно озадачен, даже ошарашен нелепыми выходками Берлускони.

В ходе первого рабочего заседания саммита, когда все лидеры уселись за стол и приготовились взяться за дело, а фотографы и операторы уже вошли в зал, у Обамы вытянулось лицо от растерянности, когда Берлускони что-то прошептал итальянскому телеоператору, а потом приблизился к Обаме, положил руку ему на плечо и поздоровался. “Как поживаете?” – машинально отозвался вежливый Обама. “Спасибо, отлично”, – ответил Берлускони, а потом принялся пространно рассказывать сконфуженному Обаме о том, как его преследуют в Италии. Президент даже встал из-за стола, чтобы оказаться лицом к лицу с Берлускони, и к ним подвели переводчика, потому что Берлускони все говорил и говорил. В течение двух минут, пока Ангела Меркель и Саркози возмущенно сверлили его глазами, Берлускони жаловался Обаме на “диктатуру левых судей” в Италии и объяснял, почему он хочет реформировать судебную систему в своей стране. Обама все это вежливо выслушивал, но по другую сторону стола Меркель выказывала все большее нетерпение и раздражение, а Саркози строил недовольные гримасы. Неужели все это настолько важно, что Берлускони понадобилось нарушать протокол и устраивать у всех на глазах этот личный “междусобойчик” с американским президентом? Наконец, Саркози не выдержал и призвал участников саммита к порядку. Берлускони пришлось завершить свою маленькую обличительную речь.

Рядом с Саркози оставалась его верная соратница Кристин Лагард. Она все еще занимала пост министра финансов, но за день до саммита с подачи Саркози уже объявила о том, что выставляет свою кандидатуру на пост главы Международного валютного фонда (МВФ) в Вашингтоне. Это заявление последовало за отставкой другого французского политика – предыдущего главы МВФ Доминика Стросс-Кана, чрезмерно сексуально озабоченного мужчины, недавно арестованного в Нью-Йорке. В то время социалист Стросс-Кан являлся единственным серьезным соперником Саркози в борьбе за президентское кресло. Его рейтинги были даже выше, чем у Саркози, – но внезапно его карьера потерпела крушение, достойное трагического пера Шекспира. Две недели назад, когда он собирался вылететь в Париж из аэропорта имени Кеннеди, его сняли с самолета. Теперь его обвиняли в попытке изнасилования и сексуальных домогательствах в отношении горничной в номере отеля. Любители теорий заговора, пожалуй, могли бы заявить, что это Саркози каким-то образом устроил провокацию, подослав соблазнительницу к своему политическому сопернику, которого часто называли просто инициалами – ДСК. Но такое обвинение – как и утверждение, будто предвыборную кампанию Саркози финансировал Каддафи, – доказать невозможно.

Лагард возглавляет МВФ

Несмотря на то, что в Париже саму Лагард допекали судебными расследованиями, международное сообщество сочло ее безупречным кандидатом на освободившийся после отставки ДСК пост главы МВФ. Она подходила по всем параметрам. Лагард пользовалась уважением как французская феминистка и полиглот, как бывшая чемпионка по синхронному плаванию, как успешный юрист. Она успешно пробивала тот “стеклянный потолок”, что мешал женщинам подниматься слишком высоко по карьерной лестнице, и в светских гостиных Джорджтауна и Парк-авеню чувствовала себя так же уверенно, как у себя дома в Париже. Она подолгу жила и работала в США и прекрасно понимала обычаи и устройство этой страны, так что о лучшем главе МВФ Вашингтону даже мечтать не приходилось. Кроме того, она была в прекрасных отношениях с госсекретарем США Хиллари Клинтон, а также не раз появлялась в качестве почетной и обаятельной гостьи на телевидении, в непринужденной обстановке давая интервью ведущей CNN Кристиан Аманпур.

По части таланта и опыта Лагард оказалась отличной заменой ДСК. Во Франции ее назначение стало большим политическим плюсом для Саркози. Его соперник-социалист ДСК исчез с поля зрения, а его правая рука и бывший министр финансов возглавила МВФ. Председателем “Большой восьмерки” и “Большой двадцатки” в течение этого года оставалась Франция, и Саркози был этим очень доволен; ему казалось, что, пожалуй, он сумеет реализовать свой истинный потенциал и сделаться настоящим лидером всей Европы. Как отмечала Хиллари Клинтон, он “обожал находиться в центре действия”. Всем, кто встречался в тот год с Саркози, становилось ясно, что ему непременно хочется самолично разделаться с рыночными спекулянтами, повысить кредитоспособность Франции, подняв ее до рейтинга “трех А”, разрешить греческий долговой кризис, спасти евро, возглавить войну против Каддафи, посодействовать “арабской весне” и, наконец, добиться собственного переизбрания в 2012 году. По словам одного бывшего европейского премьер-министра, встречавшегося с Саркози более десяти раз в течение года, Саркози “опьянел от амбиций и власти, а потому видел себя в роли абсолютной звезды на мировой арене”. Почти весь год, говорил этот бывший премьер, Саркози развивал лихорадочную деятельность: “Он всех подавлял, всех запугивал, он делал что хотел”.

К июню кризис еврозоны начал расшатывать финансовую систему Европы. Это было расценено как угроза для мировой экономики. Белый дом выразил обеспокоенность по поводу падения евро – единой европейской валюты. Европейцы и МВФ готовили новый спасительный заем для Греции в размере 110–120 миллиардов евро. Португальцы только что согласились на заем в 78 миллиардов евро. Примерно такую же финансовую помощь уже получила Ирландия. Газета Financial Times запустила в обиход новый термин – PIGS (англ. “свиньи”) – для обозначения ряда стран (Portugal, Ireland, Greece, Spain – Португалия, Ирландия, Греция и Испания), глубже всего увязших в долговом кризисе и привлекавших рыночных спекулянтов. Правда, вскоре эта аббревиатура претерпела изменения, превратившись в PIIGS: в зону риска входила теперь и Италия. В конце июня Берлускони и Саркози встретятся на очередном европейском саммите, чтобы вновь вступить в перепалку: Берлускони по-прежнему ничего не мог поделать с Бини Смаги, упорно не желавшим покидать свой пост в ЕЦБ. Тем не менее европейцам удалось официально назначить Драги новым главой Центробанка. Между тем в Вашингтоне назначение Лагард на пост директора-распорядителя МВФ тоже получило одобрение. Саркози немедленно объявил это “победой Франции”.

МВФ, который Лагард унаследовала от ДСК, поучал теперь подавленных кризисом европейцев, что жить следует как можно скромнее. В июне того года Греция получила предписание выработать новые меры строгой экономии: в противном случае страна может больше не рассчитывать на спасительные займы от валютного фонда. Биржевые игроки заговорили о “риске заражения” и поэтому бросились избавляться от итальянских (и прочих) долговых обязательств. Это обернулось ростом прибыли, а заодно – повышением стоимости кредитов для правительства Берлускони.

Берлускони оказался лицом к лицу с враждебно настроенной коалицией и ослабленным правительством, которое к тому же раздирали внутренние склоки. Он практически перестал разговаривать с собственным министром финансов. На него каждый день обрушивалась с упреками оппозиция. На него сыпалось все больше новых обвинений из-за скандала “бунга-бунга”. И все же он оставался действующим премьер-министром, законно избранным главой правительства. Его позиции ослабли, но он все еще оставался на посту.

Римские козни

Пока что, в середине 2011 года, еще рано было говорить о международном заговоре с целью сместить Берлускони. Заговор сложился позже – уже осенью. Но можно не сомневаться в том, что некие мощные силы на внутреннем фронте уже готовили почву для досрочного ухода Берлускони. Именно в том роковом месяце – июне 2011 года – в Риме и Милане произошел ряд событий, которым суждено было изменить ход итальянской истории и едва не попрать Конституцию страны. Президент Италии, Джорджо Наполитано, вступил в тайный контакт с человеком, чью кандидатуру он позже выдвинет на пост премьер-министра взамен Берлускони. Это был Марио Монти, человек с учтивыми манерами из академической среды, бывший европейский комиссар.

Монти был технократом до мозга костей. Амбициозный экономист, проложивший себе путь наверх из провинциального Туринского университета до поста главы престижной бизнес-школы при университете Боккони в Милане, Монти поначалу воспринимался миланским обществом как типичный выскочка. По-видимому, социальная роль представителя истеблишмента чрезвычайно привлекала Монти, как и его не менее честолюбивую жену. Вскоре его послужной список расширился: он вошел в совет директоров престижных корпораций и банков, например “Фиата” и Итальянского коммерческого банка. В 1994 году Берлускони направил его в Европейскую комиссию на должность комиссара по вопросам конкуренции. Там его прозвали “Супер-Марио”: он отличился тем, что бросил вызов компании Microsoft и взыскал с Билла Гейтса штраф в размере 500 миллионов евро за монополистическую практику в Европе.

К 2011 году Монти вернулся в свою альма-матер, университет Боккони, – но уже в качестве президента бизнес-школы. И вот тогда президент Италии Джорджо Наполитано впервые вышел с ним на связь, чтобы узнать, не согласится ли он (если потребуется) занять премьерское кресло вместо Берлускони. Монти, услышав такой вопрос, конечно, затрепетал от возбуждения. Он принялся выбалтывать секрет направо и налево, делясь им с самыми влиятельными друзьями. К их числу принадлежали бывший глава Olivetti и заклятый враг Берлускони Карло Бенедетти и бывший премьер-министр Романо Проди, когда-то выступавший главным политическим противником Берлускони. По словам обоих, в то лето Монти обратился к ним за советом. И оба, по их словам, сказали Монти ровно то, что он сам желал услышать: а именно, что раз президент республики предлагает ему пост премьер-министра, ему следует соглашаться, причем как можно скорее.

Сам Монти долгое время не заводил разговоров обо всей этой истории, но когда все-таки заговорил, то в итальянском парламенте она вызвала громкий скандал. Раздавались даже призывы устроить президенту Наполитано импичмент. 86-летнего политика, бывшего коммуниста, обвиняли в попрании итальянской Конституции, которая позволяла ему назначать нового премьер-министра только после роспуска правительства или потери им большинства в парламенте. В Конституции ни слова не было сказано о том, допустимо ли втайне предлагать премьерское кресло неизбранному гражданину, пока Берлускони еще остается законным главой демократически избранного правительства.

Но Берлускони и итальянское общество еще ничего об этом не знали. Не знал Берлускони и о том, что Наполитано вовсю разрабатывает с исполнительным директором ведущего банка Италии полномасштабный план экономической политики для постберлускониевского правительства. На протяжении нескольких месяцев Коррадо Пассера, бывший консультант компании McKinsey, ныне управлявший группой Banca Intesa в Милане, разработал четыре черновых проекта документа, готовивших всеохватную “шоковую терапию” для итальянской экономики.

В дальнейшем Монти сознался в секретных встречах с президентом. Он подтвердил, что в июне 2011 года Наполитано связался с ним и спросил, готов ли он занять должность премьера. Он также подтвердил, что ему известно о существовании документа Пассеры и что он сам обсуждал с Наполитано этот черновик плана экономического развития. Но тогда, в знойное лето 2011 года, ни Берлускони, ни кто-либо ничего об этом не знал. Зато всем было известно, что игроки на финансовых рынках теряют веру в способность Италии противостоять кризису евро и боятся эффекта “заражения” в связи с греческим кризисом, который уже начал возмущать обстановку на рынках по всему миру.

Атака спекулянтов

В конце июля, после того как на очередном европейском саммите, посвященном долговому кризису, был решен вопрос о кредите для Греции, выяснилось, что Deutsche Bank избавился от 88 % итальянских облигаций: если ранее он вложил в них 8 миллиардов евро, то теперь их осталось меньше чем на 1 миллиард евро. Многие расценили это как вотум недоверия правительству Берлускони. В действительности крупнейший германский банк просто снижал риски, грозившие ему со стороны всех стран группы PIIGS – от Ирландии до обремененных тяжелыми долгами южноевропейских стран еврозоны.

В начале августа на финансовых рынках уже бушевала буря. Разница между спросом на итальянские долговые обязательства и предложением стремительно выросла, когда хедж-фонды и другие спекулянты, поглядев на долг Италии в 2 триллиона евро, решили, что пришел подходящий момент для продажи фьючерсных контрактов, то есть для спекуляции на итальянской задолженности. Даже рядовые читатели газет внезапно узнали об этой новой степени риска для Италии, Испании и Греции, о разнице между процентами, которые выплачивают за долгосрочные казначейские облигации Германии, и процентными ставками для всех остальных стран. В июне 2011 года Италия выплачивала на 1,5 % больше, чем Германия, то есть спред составлял 150 пунктов. К началу августа спред для Италии подскочил уже до 500 пунктов с лишним (выше 5 %), и сигнал тревоги разнесся по всей еврозоне.

Европейский центральный банк начал скупать итальянские и испанские казначейские обязательства, пытаясь прекратить распродажу этих ценных бумаг, тем самым показав, что эти страны вовсе не следует отсекать от финансовых рынков. Именно в этот момент ЕЦБ начал использовать свое право скупать долговые обязательства как оружие, нацеленное против правительства Берлускони.

Пока на рынке царил хаос, Наполитано продолжал тайные встречи с Монти, расширив предмет разговоров до обсуждения возможных вариантов экономической политики; в частности, они вместе с Монти рассматривали проекты, подготовленные в тайном документе банкиром Коррадо Пассерой. Затем, 5 августа, Берлускони подвергся новому унижению. Глава ЕЦБ Жан-Клод Трише отправил конфиденциальные письма Берлускони и премьер-министру Испании Хосе Луису Родригесу Сапатеро. Под письмом из ЕЦБ стояла еще вторая подпись – Марио Драги, который все еще оставался председателем Банка Италии, но уже был утвержден в должности следующего главы ЕЦБ. Содержание письма было суровым: оно призывало немедленно принять в Италии целый ряд экономических мер и провести множество реформ. Большинство требований представляли собой почти буквальный пересмотр тех мер, которые совсем недавно анонсировал сам Берлускони. Это наводило на мысль, что тайными авторами этого письма были его политические соперники, сидевшие в Риме. Подозрение Берлускони пало на его собственного министра финансов Джулио Тремонти, а позднее в разговоре с друзьями он высказал догадку о том, что идею письма подбросил ЕЦБ не кто иной, как сам Наполитано.

От Берлускони требовали добиться сбалансированного бюджета за двадцать четыре месяца. Ни один человек в здравом рассудке не поверил бы в возможность подобного подвига.

Письмо из ЕЦБ было выдержано в непривычно грубом тоне. Там даже обозначался крайний срок (конец сентября), к которому Берлускони должен был провести через парламент новые законы. Трише и Драги заканчивали письмо угрожающей фразой: “Надеемся, что правительство предпримет все надлежащие действия”.

Хотя в письме и не говорилось этого явно, тем не менее нетрудно было понять: ЕЦБ велел Берлускони неукоснительно выполнить предписанные требования, если он хочет, чтобы Центробанк продолжал покупать итальянские долговые обязательства.

В Мадриде испанский премьер-министр Сапатеро никому не рассказывал о полученном письме и вообще вел себя тихо; все раскрылось лишь несколько лет спустя. В Риме же не прошло и суток, как информация о письме утекла в прессу.

Берлускони назвал это письмо началом переворота, затеянного против его правительства. Было ясно как день, что нынешний и будущий главы ЕЦБ, по сути, диктуют детально разработанный план экономической политики премьер-министру Италии. Посыл был прозрачен: делай, как мы велим, иначе Европейский центробанк перестанет покупать итальянские казначейские обязательства и цена кредитов для вашей страны пойдет вверх. Вот какой звериный оскал капитализма все увидели, когда разразился долговой кризис и застиг врасплох европейский континент. На фондовой бирже наблюдалось падение, еврозона погружалась в хаос. Похоже, европейские лидеры еще не видели необходимости в неотложных мерах, несмотря на панику на рынках. Призывы создать большой денежный резерв звучали напрасно – в прижимистом Берлине их как будто никто не слышал. Ангела Меркель была крупнейшим сторонником жесткого курса и твердо противилась идее увеличивать фонды для спасения Европы. Саркози пытался убедить ее в том, что фонды ЕЦБ следует использовать для борьбы с кризисом суверенного долга еврозоны, приобретавшего огромные масштабы. Но она даже слышать не желала об этом. К делу подключился Белый дом, обеспокоенный тем, что Европа почти бездействует. Европейцы ошибочно сочли, что у них хватает денег, чтобы справиться с кризисом в Греции, но кризис только обострялся. Чиновники проводили бесконечные заседания, но Меркель упорно продолжала твердить об одном – о необходимости строгой экономии. Для Греции нашлось частичное решение проблемы, но факт оставался фактом: Греция фактически сделалась банкротом, но Европа не хотела объявлять об этом официально, иначе пришлось бы просто списать сотни миллиардов долларов греческого долга. Меркель хотела защитить немецкие банки, которые выступали крупными кредиторами Греции, и спасти евро, а заодно преподать Греции урок. Пускай в европейской кубышке и оставалось достаточно, чтобы ссудить деньгами и Грецию, и небольшие страны вроде Португалии и Ирландии, но не было никакой гарантии от потерь, если вдруг что-то пойдет не так в Италии и Испании. Бескомпромиссность Меркель и сбивчивая, меняющаяся по ходу дела политика Саркози практически парализовали еврозону – причем в самый разгар финансового кризиса. Все это уже сейчас ясно говорило о том, что евро, единая валюта Европы, плохо подходит южноевропейским странам с их более слабой экономикой.

На фоне обострения долгового кризиса в то лето председатель Европейской комиссии, бодрый бывший премьер-министр Португалии Жозе Мануэл Баррозу, публично выразил озабоченность тем, что лидерам Европы не удается справиться с кризисом суверенного долга и помешать ему расползтись дальше. Такое заявление не способствовало разрешению кризиса, зато ясно давало понять, что у многих в Европе вызывает досаду взятая Меркель линия на меры жесткой экономии. Саркози, у которого и без того хватало проблем из-за слабеющей экономики Франции, при любом удобном случае был рад выступать верным партнером Меркель. Как-никак он играл роль второй скрипки в этом партнерстве. Приверженность Меркель курсу жесткой экономии и позиция суровой учительницы, которую она заняла по отношению к Греции, в итоге приведут лишь к обострению кризиса евро и обрекут Европу на долгие годы неуверенности и более глубоких политических разногласий из-за болезненной задолженности Греции.

Подводные камни для Меркель и Саркози

16 августа Меркель встретилась с Саркози в Париже на очередном заседании по поводу кризиса евро. На этот раз встреча была двусторонней, и в течение двух часов они беседовали в Елисейском дворце с глазу на глаз. Мировые финансовые рынки замерли в надежде на то, что Меркель с Саркози наконец-то согласятся на выделение более крупного займа для спасения еврозоны. Но эти надежды не оправдались.

Меркель, горевшая какой-то прусской верой в эффективность строгой дисциплины, отказывалась даже думать о том, чтобы увеличить фонд срочной помощи. Биржевые игроки отреагировали на эту новость раздражением, и рынки снова рухнули, когда Меркель и Саркози вышли со своего совещания. Они говорили всякие правильные слова об “абсолютной готовности защищать евро”, однако отказывались поддерживать подорванную валюту при помощи серьезных финансовых ресурсов.

Стало совершенно ясно: надвигается буря, а Европа выпускает из рук руль.

Вместо того чтобы принять конкретные меры, Меркель с Саркози придумывали амбициозные планы о более тесной интеграции стран еврозоны и предлагали создать новое экономическое правительство в Европе. Они снова читали наставления о необходимости строжайших мер экономии и предупреждали, что никто больше не будет мириться с отступлениями от стандартов и финансовых задач еврозоны. Они проповедовали пресловутую “суровую любовь” – принцип, применяемый для излечения наркоманов от зависимости. Пожалуй, самым опрометчивым их шагом стало требование к каждой из 17 стран еврозоны внести поправку о сбалансированном бюджете в конституцию, причем как можно быстрее. Они провозгласили, что это станет частью нового “золотого правила”, которое еще сильнее сплотит Европу.

Берлускони начал бороться за внедрение мер экономии и обещал следовать “золотому правилу”. Его коалиционное правительство отреагировало яростными спорами и раздорами. Тем временем в другой части Рима, в Квиринальском дворце, президент Наполитано продолжал тайком совещаться с Монти и Пассерой.

К середине сентября, то есть в рекордные сроки, Италия и Испания внесли в свои конституции требуемые поправки о сбалансированном бюджете, хотя окончательная итальянская формулировка – в лучших итальянских традициях – все же оставляла некоторую свободу для интерпретации.

Теперь Берлускони ждали массовые протесты: люди выходили на улицы Рима, выступая против мер экономии. Ситуация в Греции продолжала ухудшаться, и итальянские долговые обязательства снова попали под удар. К середине месяца, когда кредитный рейтинг Италии снизился, биржевые игроки вновь пошли в атаку. МФВ объявил о том, что мировая экономика вступила “в новый опасный этап” резко замедлившегося роста. Вялая реакция Европы, неспособной совладать с кризисом, стала ключевым фактором неутихающей неразберихи на рынках.

Казалось, Меркель и Саркози еле волокут ноги, не в силах сделать никаких смелых шагов.

В публичных заявлениях главного экономиста МВФ Оливье Бланшара слышались все более отчаянные нотки. “Широко распространено мнение, что люди, определяющие политику, не поспевают за происходящей ситуацией. Европа должна сообща выработать план действий”, – говорил Бланшар.

Тимоти Гайтнер, министр финансов США, вскоре тоже примкнул к хору голосов, призывавших Меркель и Саркози действовать быстро и доказать, что у них действительно имеется стратегия урегулирования долгового кризиса. Он призывал европейцев создать “противопожарную стену” резервных денежных фондов и ни в коем случае не дожидаться, “когда кризис примет более тяжелую форму”. Вскоре Белый дом дал понять, что президент Обама тоже выступает за создание “противопожарной стены”. Но Меркель не желала прислушиваться к таким советам.

Вместо того чтобы выводить Европу из штормовой зоны, Меркель, похоже, решила разбить ее о твердые скалы собственной веры в успех “экономной экономики” и дисциплины. Саркози же по-прежнему стремился выглядеть лидером – ну, или хотя бы первым соратником лидера всей Европы. У него бывали разногласия с Меркель, его бесило то, что она почти всегда выходила победительницей из любых споров. Саркози, конечно, была невыносима мысль о том, что он – всего лишь младший партнер Меркель, но – что делать! – его радовала уже сама возможность купаться в лучах ее славы. Для Саркози было очень важно все время оставаться на виду. Любой ценой нужно было торчать перед камерами – рядом с канцлером Германии. Сама же фрау канцлер, дама прагматичная и привыкшая говорить без обиняков, наверняка находила Саркози назойливым: ведь он часто пытался перетянуть все внимание на себя. Ну что ж, зато с этим человеком можно иметь дело.

Чего никак нельзя было сказать о ее отношениях с Сильвио Берлускони.

Ангела Меркель начинает сердиться

“Думаю, все мои беды с Меркель начались с публикации тех слов, которые я якобы сказал о ней. Меня обвиняли в том, что я обозвал ее «жирножопой стервой» [una culona inchiavabile]”.

Сильвио Берлускони не выказывает никаких эмоций, рассказывая о своем разладе в отношениях с канцлером Германии во время той кризисной осени. Пока Меркель с Саркози носились по всем европейским столицам, как Бэтмен и Робин, одна итальянская газета опубликовала цитату из якобы подслушанного телефонного разговора между Берлускони и человеком, находившимся под следствием по обвинению в том, что он поставлял проституток для вечеринок “бунга-бунга” у Берлускони. Именно в этом разговоре Берлускони как будто и употребил нелицеприятную характеристику Меркель. Германская пресса быстро откликнулась, и Der Spiegel назвал Берлускони “хамом и мужланом”.

Берлускони немедленно выступил с опровержением, но удар по его репутации был уже нанесен. Меркель решила, что на одной рождественской открытке она теперь точно сэкономит.

“У нас были и другие трения, но обычно мы ладили, – с улыбкой вспоминает Берлускони. – Наверное, единственный раз она не на шутку рассердилась из-за той якобы цитаты. Но я-то никогда такого не говорил! Все от начала до конца сфабриковала итальянская газетенка – просто кто-то захотел сделать мне гадость и рассорить меня с Ангелой”.

Возможно, одиозная цитата и была фальшивкой, сфабрикованной журналистами, но все же она вызвала целый шквал насмешек и издевок в остальных странах Европы. Берлускони за много лет успел наговорить столько возмутительных вещей, что на сей раз кое-кто из мировых лидеров даже готов был поверить, что это правда. Позже он рассказывал друзьям об одной сценке, которая произошла в начале октября на дне рождения у кого-то из друзей, через несколько недель после того, как та фраза про Меркель ушла в народ. Войдя в комнату, Берлускони заметил бывшего канцлера Германии Герхарда Шредера с бокалом в руке. “Сильвиооооо!” – приветственно прокричал он приближавшемуся Берлускони, а тот завопил в ответ Шредеру: “Я этого не говорил!” На что Шредер будто бы ответил: “Отлично сказано! Это чистая правда”.

Сегодня Берлускони признает, что та история сильно ему повредила.

“Думаю, она страшно разозлилась на меня, – говорит Берлускони. – Она очень обиделась”.

Меркель затаила обиду на Берлускони. Об этом ясно говорил и ее язык жестов, и ее риторика. Впрочем, она, как и Саркози, испытывала жесткое давление, пытаясь найти решение для кризиса евро, который в конце октября входил в самую опасную фазу. Европейские чиновники уже открыто высказывали опасения, что за Грецией может последовать Италия, погрязшая в собственном долговом кризисе. Громадный долг Италии – 2 триллиона долларов – внезапно оказался в фокусе внимания беспощадных рыночных спекулянтов и обернулся той дубинкой, которой Саркози с Меркель принялись колотить Берлускони.

23 октября, на саммите Евросоюза в Брюсселе, они подвергли его очередному унижению. А до саммита Меркель произнесла в Германии речь, где отдельно попрекнула Италию ее долговым бременем и сказала, что инвесторы правы в том, что требуют от правительства Берлускони более высокой процентной ставки по долгам. На финансовые рынки подобная риторика оказала предсказуемое действие: с таким же успехом можно было бы плеснуть бензина в огонь. Саркози тоже усилил давление, потребовав ответа на вопрос: почему Берлускони так и не заставил Лоренцо Бини Смаги уйти в отставку и освободить место для француза в правлении Европейского центрального банка? Рассказывают, что Берлускони ответил Саркози вопросом: “Мне что – убить его, что ли?”

Теперь уже и Меркель, и Саркози поняли, что ответственность за всю еврозону можно взвалить на Берлускони. В то долгое воскресенье в Брюсселе они принялись читать ему нотации. По свидетельствам очевидцев, выглядело это так, словно отчитывали провинившегося школьника. Ему велели немедленно приступать к проведению экономических реформ, чтобы что-то сделать с итальянским долгом. Ему велели явиться на следующий антикризисный саммит, намеченный на ближайшую среду, с документом, где будет изложен план: как урезать расходы и провести реформы. Они буквально насели на Берлускони, однако под конец этого беспокойного саммита никто так и не пришел к соглашению о том, как же разрешить растущий долговой кризис и вернуть доверие рынков. А рынки снова “проголосовали ногами”. И снова из Вашингтона прозвучали жалобы на то, что Европа никак не может разработать убедительный план, который покончит с кризисом.

Сегодня Берлускони говорит, что не помнит, как Меркель с Саркози распекали его на брюссельском саммите 23 октября, хотя в прессе тогда писали о том, какую ему задали взбучку. Зато он припоминает, как сам однажды заявил на собственной пресс-конференции, что “никто в Европейском союзе не имеет права назначать себя комиссаром и учить другие правительства, что им делать”. Однако лидеры Франции и Германии еще не до конца разделались с Берлускони. Только в следующий раз они унизили его на телевидении, в прямом эфире.

Усмешка

В тот же день, строго наказав Берлускони навести у себя дома порядок, Саркози и Меркель провели совместную пресс-конференцию, на которой опозорили и высмеяли Берлускони перед всем миром. Французский репортер спросил Меркель и Саркози, есть ли у них уверенность в том, что Берлускони действительно проведет обещанные реформы. В ответ оба как-то многозначительно промолчали. Саркози повернулся к Меркель, они переглянулись с понимающей улыбочкой, которая затем превратилась в хулиганскую усмешку. Потом фрау канцлер позволила себе тихонько хихикнуть, а французский президент многозначительно покачал головой. Когда пресс-конференция закончилась и лидеры покинули сцену, Меркель повернулась к Саркози, и все услышали ее язвительное замечание. “Впервые мы добились такого успеха, всего-то лишь разыграв немое кино!” – сказала канцлер Германии.

Для Берлускони эта усмешка стала сокрушительным ударом. Отныне он стал официальным посмешищем для европейских лидеров: ведь Саркози с Меркель публично унизили его, и теперь эти позорные кадры крутили снова и снова.

По словам Берлускони, тот саммит в Брюсселе походил на какой-то кошмар.

“Они посмеялись надо мной на пресс-конференции в тот же день, когда Саркози отказался пожать мне руку. Он очень злился на меня, – вспоминает Берлускони и подается вперед, чтобы поделиться еще одним воспоминанием. – После той пресс-конференции, в тот же вечер, мы с Ангелой Меркель опять увиделись. И знаете, она подошла ко мне и извинилась. «Прошу прощения, – сказала она. – Теперь, наверное, вы даже разговаривать со мной не захотите». Я сказал ей, что не стоит беспокоиться. Попытался изобразить добродушие. Я сказал ей: «Ну, видите, я же все-таки с вами разговариваю. Прямо сейчас». Вот и все. Это я очень хорошо помню”.

Несмотря на всю эту историю, Берлускони явно грустит, когда вспоминает, что когда-то его отношения с Меркель складывались совсем иначе.

“Я всегда дарил Меркель кучу подарков, – говорит он. – Всякий раз, приезжая в Германию, я привозил ей дорогие ожерелья и браслеты. Я просто не мог дарить ей какую-нибудь дешевку! И я всегда сам платил за все эти подарки, из собственного кармана! А она принимала все мои подарки, причем с большим удовольствием”.

К тому же Берлускони знает, что Меркель поддерживала связь с президентом Джорджо Наполитано в те роковые дни в конце октября 2011 года. “Наполитано регулярно названивал Меркель”, – говорит он и слегка кривится, произнося имя итальянского президента.

На самом деле, Берлускони – не единственный, кто подозревал, что Ангела Меркель участвует в каком-то заговоре против него.

“Меркель и Наполитано часто общались в ту осень, но я точно не знаю, о чем у них шла речь”, – говорил Жозе Мануэл Баррозу, который в 2011 году, занимая пост председателя Европейской комиссии, присутствовал на всех саммитах Евросоюза.

Если верить The Wall Street Journal, особенно важный звонок Наполитано Меркель сделала вечером 20 октября. Ей не давал покоя кризис еврозоны, и в частности, она сомневалась в способности Берлускони совладать с итальянской экономикой и провести обещанные реформы. Наполитано от имени Италии заверил Меркель в том, что все будет сделано как надо, и канцлер Германии заранее поблагодарила итальянского президента за содействие продвижению реформ. Впоследствии команда Наполитано отрицала, что он обсуждал с Меркель смещение Берлускони, однако не отрицала самого факта того телефонного разговора.

Пока мир Берлускони медленно рушился, а сам он носился с одного европейского саммита на другой, получая сыпавшиеся на него удары, будто оглушенный боксер, в Вашингтоне усиливались опасения, что кризис евро вызовет еще большее экономическое потрясение и в Европе может начаться депрессия, которая навредит экспорту США и нанесет урон всей мировой экономике. А главное, все это происходило в преддверии 2012 года – года, когда Бараку Обаме необходимо было переизбираться на новый срок.

Администрация Обамы наблюдала за европейским кризисом, разворачивавшимся уже много месяцев. И в Белом доме, и в министерстве финансов многие ужасались тому, что видели. Тим Гайтнер, министр финансов США, громче других высказывался за создание “противопожарной стены” – резервного фонда в 1–2 триллиона долларов, который позволил бы Европе защитить и себя, и свою единую валюту. В течение всей осени 2011 года он поддерживал тесную связь с главой МВФ Лагард, с Европейской комиссией, со своими коллегами – министрами финансов из главных европейских столиц и с большинством европейских лидеров. Про саму же Меркель говорили, что она всегда недолюбливала Гайтнера. Ей очень не нравилось, что он призывает использовать Европейский центральный банк как печатный станок для денег и настойчиво советует европейским правительствам вносить колоссальные взносы в резервный фонд, чтобы создать мощный заслон для европейской экономики.

Заговор

Неприязнь Меркель к Гайтнеру не предотвратила очень странных событий, которые произошли осенью 2011 года. События эти куда больше подходили для сюжета какого-нибудь триллера, чем для скучноватой истории политических или экономических отношений между США и Евросоюзом. Речь идет о крайне провокационном предложении, с которым Франция и Германия обратились к Гайтнеру и к Белому дому. Все это началось накануне саммита “Большой двадцатки”, который должен был состояться в начале ноября в Каннах. Вот что рассказывал сам Гайтнер команде литераторов, помогавших ему готовить к печати мемуары: “Готовится встреча «Большой двадцатки», хозяин саммита – Саркози. Все это невероятно интересно, захватывающе – и для нас, и для президента. И вот перед началом саммита к нам подходят европейцы и как-то деликатно, намеками, говорят: «Нам бы, в общем, хотелось, чтобы вы помогли нам прогнать Берлускони». В общем, они хотели, чтобы мы сказали, что не станем выделять деньги МВФ или оказывать еще какую-то помощь Италии, если она в ней нуждается, пока премьер-министром остается Берлускони. Вот какое интересное предложение мне поступило. Но я ответил отказом”, – рассказывал Гайтнер.

“Мне показалось, что Саркози с Меркель, в общем-то, правы: все это не даст результатов. Германия, граждане Германии не собирались поддерживать идею большой противопожарной стены, выделять больше денег для Европы, если премьером Италии по-прежнему будет Берлускони. В тот момент он оставался в центре скандалов – его судили за секс с несовершеннолетними и тому подобное”.

План сместить Берлускони, возможно, и показался Гайтнеру привлекательным (на первый взгляд), однако сигнализировал сразу о многом. Пускай Гайтнеру как американцу и понравились эти европейские происки, все же речь шла о самой настоящей международной интриге, нацеленной на свержение правительства в Италии. К тому же в случае успеха фактически произошло бы принижение роли МВФ: ведь фонд собирались использовать просто как политическое орудие для свержения Берлускони. Гайтнер решил информировать обо всем Обаму.

Позднее Гайтнер рассказывал в своих мемуарах: “Мы сообщили президенту о поступившем удивительном предложении и добавили, что, хотя такой план и помог бы руководству Европы получить нового лидера, получше, нам все-таки нельзя ввязываться в подобные происки. «Нельзя пятнать руки в его крови», – сказал я”.

“Европейцы успели намучиться с Берлускони, – говорил один американский чиновник, входивший в состав делегации США на том каннском саммите. – Они пытались придумать какой-нибудь план, чтобы он перестал быть главой государства. Поэтому они носились с кучей разных идей. А что, если заставить его взять кредит у МВФ? Может, втянуть его в какую-нибудь программу МВФ?”

Логика за этим стояла такая: как только Берлускони заставят взять кредит у МВФ или присоединиться к какой-либо другой программе помощи МВФ, он лишится политического доверия и будет вынужден уйти в отставку.

Другие вашингтонские чиновники на условиях анонимности тоже подтвердили слухи об этой интриге. Бывший чиновник Белого дома, работавший бок о бок с Гайтнером, сообщил, что схема по выдавливанию Берлускони обсуждалась “на самом высшем уровне”. “Меркель терпеть не могла Берлускони, – сказал этот чиновник. – Да, они разработали эту безумную схему. Но президент решил не вмешиваться. Для европейцев с их политическими междоусобицами это обычное дело”.

На вопрос о так называемой “превентивной” программе помощи МВФ, которую предполагали навязать Берлускони, чиновник из администрации Обамы ответил без околичностей: “Саркози и Меркель не нужна была никакая превентивная программа. Они просто хотели избавиться от Берлускони”.

Конечно, не одни только американцы были осведомлены о том, что затевалось. Бывший председатель Европейской комиссии Жозе Мануэл Баррозу вспоминал в одном интервью: “Мне было ясно, что Саркози жаждет крови. Он мечтал снять скальп с Италии”.

Внутри подчиненного Лагард МВФ высшие чиновники тоже прекрасно понимали (в чем сами позднее признавались), что Берлускони станет политическим трупом, если подпишет программу МВФ. “По-моему, все это было очень неделикатно, – сказал один человек, близкий к МВФ. – Можно назвать это заговором или как-то иначе. Но мне кажется, люди видели, что Берлускони уже потерял всякое доверие – и внутри страны, и за ее пределами. А значит, оставался единственный способ вернуть себе доверие – присоединиться к какой-нибудь программе МВФ. Ну, и не нужно быть нобелевским лауреатом, чтобы догадаться, что все в итоге сорвется. Его европейские партнеры были бы безмерно счастливы, если бы Берлускони вдруг куда-нибудь испарился”.

Вот на каком фоне разворачивался один из самых драматичных мировых саммитов в недавней истории – встреча лидеров “Большой двадцатки” в Каннах 3 и 4 ноября 2011 года.

Греческая трагедия в Каннах

Проснувшись утром 2 ноября, еще в Париже, Саркози прочел полные паники заголовки на первых полосах французских газет. “Евро в опасности!” – кричал один заголовок. “Раскат грома доносится из Греции” – оповещал другой. Имелся в виду эпизод, который ранее вызвал приступ злости у Саркози и Меркель: несколько дней назад они завершили тянувшиеся много месяцев мучительные переговоры и выработали очередное решение греческого долгового кризиса – а именно согласились предоставить Греции колоссальный заем в размере 130 миллиардов евро. И вот теперь премьер-министр Йоргос Папандреу выбил почву у них из-под ног: внезапно он объявил, что собирается устроить всенародный референдум по новому европейскому плану помощи Греции. Если греки проголосуют против кредита и жестко привязанного к нему плана экономии, тогда Греция выйдет из зоны евро. Возможную грядущую катастрофу уже окрестили словцом Grexit – от английских Greece и exit, “Греция” и “выход”. Такой исход был чреват финансовыми катаклизмами – глубокой рецессией по всей Европе и большой угрозой для мировой экономики.

В тот же день измотанного греческого премьера срочно вызвали в Канны, на ужин с Меркель и Саркози. В итоге ужин вылился в показательную порку. Лидеры Германии и Франции прибыли в Канны для предварительной встречи в половине шестого вечера. Меркель хотелось ясности, а Саркози хотелось уладить греческую проблему до начала завтрашнего саммита “Большой двадцатки”. К заседанию, устроенному Меркель и Саркози, присоединились Лагард, Баррозу и другие чиновники Евросоюза, а также представитель ЕЦБ.

“Они все страшно разозлились на Папандреу – ведь он объявил о референдуме, ни с кем не проконсультировавшись, – вспоминает Баррозу. – Наша задача заключалась в том, чтобы проявить твердость и дать ему понять: до этого референдума Греция не получит ни цента”.

Новость о референдуме привела Саркози и Меркель в ярость. Канцлер Германии решила, что если и нужен референдум, так только по вопросу о том, останется ли Греция в еврозоне или покинет ее. Она заняла самую воинственную позицию, и под конец этого долгого дня она выскажет ее вслух.

В тот вечер, по воспоминаниям разных участников встречи, Саркози держался агрессивнее обычного. Он прибыл в зал заседаний Дворца фестивалей – того самого, где всегда проводится Каннский кинофестиваль. Современный конференц-центр, торчащий на знаменитой набережной Круазет, представляет собой уродливое здание из бетона, стекла и стали, типичный образец дрянной французской архитектуры 1970-х. За окном моросил холодный дождик.

Выбрав местом проведения саммита Канны, Саркози в очередной раз попытался поразить публику элегантностью и пышностью фона. Но для встречи “Большой двадцатки” этот фон не очень-то подходил: здесь гораздо привычнее смотрелись Николь Кидман или Джордж Клуни, позирующие на красной дорожке перед папарацци.

В половине девятого вечера 2 ноября, завершив официальную встречу с президентом Китая Ху Цзиньтао, Саркози отправился на ужин с Меркель и другими. Что было довольно неприятно для Саркози, в это же самое время китайцы объявили, что отклоняют просьбу европейцев о том, чтобы Пекин помог инвестициями новому европейскому денежному резерву. Словом, китайцы не собирались помогать Европе разрешить долговой кризис. Пусть Европа сама решает свою проблему.

Первым в зал вошел Баррозу, а за ним последовала команда из Европейской комиссии. Папандреу, с папкой под мышкой, входил во дворец в полном одиночестве. Лагард, как всегда, была образцом элегантности и спокойствия.

Стол был накрыт для ужина, но в тот вечер еда мало кого интересовала. Сидя перед хрустальными бокалами, над изящным французским фарфором, Меркель и Саркози сверлили глазами двух гостей, сидевших по другую сторону стола, – греческого премьера и его министра финансов, Эвангелоса Венизелоса.

Саркози не стал долго ждать. Он с ходу набросился на Папандреу, а Меркель одобрительно поглядывала. По словам участников встречи, Саркози буквально орал и бесновался. Один из очевидцев назвал это представление “Саркози во всей своей красе”.

“За все годы моей службы я ни разу не видел такого недипломатичного поведения, – вспоминал позднее Венизелос. – Саркози был крайне раздражен. Никто не мог даже слова вставить – он говорил безостановочно. Меркель держала себя спокойнее, но ее позиция тоже была ясна: или вы отказываетесь от идеи референдума, или проводите, но по другому вопросу – «за или против евро»”.

“Встреча прошла напряженно, президент Саркози очень давил на Папандреу, – вспоминает Баррозу. – По сути, он говорил ему вот что: «Ты нас предал, но мы хотим тебе помочь». Так что на референдуме должен стоять такой вопрос – за или против того, чтобы остаться в зоне евро”.

“Меркель сказала, что, если Греция выйдет из Евросоюза, нам придется отнестись с уважением к такому решению. В будущем – скажем, лет через десять – Греция может вернуться”.

Папандреу оказался загнан в угол. Если раньше тема выхода Греции из еврозоны оставалась табу, теперь об этом заговорили прямо. Греческий премьер упорно твердил о референдуме, но складывалось ощущение, что время истекает.

Однако ни Папандреу, ни другие еще не знали о том, что председатель Европейской комиссии сегодня уже успел поговорить по телефону с лидером греческой оппозиции. Разговор у них шел о том, как воспрепятствовать проведению референдума и, возможно, сформировать правительство национального единства. А сейчас, пока Саркози и Меркель с каменными лицами сидели за столом, а Лагард периодически поддерживала их доводы недовольными замечаниями и упреками, греческий премьер-министр, казалось, готов был вот-вот рухнуть под стол от усталости. Застоявшийся воздух. Столько хмурых физиономий. Тогда Баррозу подошел к Венизелосу, греческому министру финансов, и что-то шепнул ему. Папандреу не слышал – что именно.

“Я сказал ему, что нужно отменить этот референдум, иначе Грецию действительно вышвырнут из еврозоны”, – вспоминает Баррозу.

Через несколько часов – после того как греческий премьер-министр и его представитель приземлились в Афинах без четверти пять утра – Венизелос выступил с кратким заявлением, в котором отверг идею референдума и вступил в публичное противостояние с премьер-министром. Через несколько часов Папандреу покинет свой пост. Между тем Баррозу и его советники в Каннах уже вовсю обсуждали кандидатуру его преемника – технократа Лукаса Пападимоса, бывшего сотрудника ЕЦБ.

В разгар кризиса евро в Каннах узкий круг европейских лидеров – при одобрительной поддержке МВФ во главе с Кристин Лагард – предпочел временно забыть о некоторых широко распространенных принципах демократии, чтобы предпринять для спасения евро те меры, которые они сами считали наилучшими. История не оправдала их действий.

На сцену входит Сильвио Берлускони

В ту же среду вечером, пока Меркель и Саркози наседали на греков в Каннах, в Риме обессиленный Сильвио Берлускони уже глядел в глаза собственной беде. Его неуправляемая правоцентристская коалиция разваливалась на глазах, и в тот вечер он проводил срочное заседание своего кабинета. Беда в том, что ему никак не удавалось получить одобрение того проекта экономических реформ, который он хотел завтра же представить на саммите “Большой двадцатки”. Берлускони надеялся приехать в Канны уже с готовым законом, чтобы, объявив о нем, успокоить рынки и умиротворить Меркель с Саркози. Однако он не мог добиться от собственного кабинета одобрения предлагаемых мер – главным образом по причине разногласий с министром финансов Джулио Тремонти, который (точь-в-точь как его афинский коллега) решил восстать против своего босса. Тремонти превратился в министра-бунтаря, в потенциального соперника или даже в вероятного преемника на посту премьера.

Утром 3 ноября Берлускони и Тремонти взошли на борт правительственного самолета, чтобы совершить короткий перелет из Рима на юг Франции. Только тогда Берлускони услышал о некоторых вчерашних событиях и узнал, какую трепку Саркози задал Папандреу. Впрочем, его больше занимали собственные проблемы. Неудачная попытка протолкнуть пакет реформ и трения с Тремонти существенно подрывали его доверие в глазах игроков на финансовых рынках, а также в глазах Саркози и Меркель. В довершение неприятностей, накануне каннского саммита европейские СМИ все еще пестрели материалами о вечеринках “бунга-бунга” и скабрезными фотографиями южноамериканских моделей, которые входили в якобы созданный “клуб проституток”. Пресса и социальные сети полоскали слухи о том, будто бы Берлускони собрал фактически гарем из тридцати с лишним таких женщин, поселил их у себя и полностью содержал.

Когда Берлускони прилетел в Канны, у него был вид совершенно измученного человека.

“Я увидел страшно измотанного Берлускони, – вспоминает Баррозу. – Он как будто потух”.

“Выглядел он ужасно, – говорил один высокопоставленный европейский чиновник, присутствовавший тогда в Каннах. – Он отказывался проводить какие-либо структурные реформы. Вдобавок вокруг его персоны не утихали все эти грязные скандалы. Я бы сказал, что в те дни в Каннах он произвел на меня впечатление очень старого и усталого человека. Он потерял и энергию, и всякое доверие в глазах остальных лидеров”.

Один из главных помощников самого 75-летнего Берлускони тоже отмечал, что на саммит “Большой двадцатки” премьер прибыл “усталым и подавленным”.

Эта подавленность только росла. Берлускони оказался застигнут врасплох, когда другие премьер-министры начали задавать ему неудобные вопросы. “Там, в Каннах, ко мне подходили мои друзья из разных стран и спрашивали, решил ли я уходить. Оказывается, все они уже слышали в течение недели, будто готовится новое правительство во главе с Монти, – вспоминает Берлускони и добавляет: – Я понял, что что-то затевается”.

Среди тех, до кого дошли слухи о Монти, был и испанский премьер-министр Хосе Луис Родригес Сапатеро, приглашенный в то утро на особое заседание, хотя Испания и не входила в число стран “Большой двадцатки”. Саркози созвал это заседание до официального начала саммита, чтобы уделить специальное внимание Италии и Испании, и Сапатеро явился туда с некоторым трепетом.

“Когда я приехал в Канны, положение было нестабильное, очень нестабильное, – вспоминает Сапатеро. – Мы уже приступили к реформам в Испании, мы начали лучше контролировать дефицит, более эффективно, более надежно. В Каннах же звучала главная мысль – что Италии доверять нельзя. И что реформы, которые обещает провести Берлускони, не сработают: ему не удастся уменьшить дефицит. Вот эта мысль преобладала. И я наблюдал это в течение всего кризиса – постоянно. Когда рынки падали, какой-то стране нужно было за это отвечать. И вот тогда этой виновной страной была назначена Италия”.

Сапатеро с самого утра, как только он прилетел в Канны, слышал разговоры о том, будто место Берлускони скоро займет Монти, но самый большой сюрприз преподнесла ему Ангела Меркель. Поздоровавшись с испанским премьером, она сразу же спросила его, не желает ли он присоединиться к программе превентивного кредитования МВФ – то есть принять финансовую помощь для Испании в виде займа в размере 50 миллиардов евро, которые предоставит МВФ. Меркель поспешно добавила, что Италия, конечно же, тоже получит деньги: ей МВФ выделит 85 миллиардов. Сапатеро догадался, что Меркель что-то задумала, но ему совсем не хотелось ввязываться в чужие планы. Поэтому Сапатеро вежливо отклонил ее предложение, сказав, что Испания не нуждается ни в каких “превентивных” займах от МВФ.

“У Испании тогда не было проблем, – вспоминает Сапатеро. – Нет, конечно, у нас были проблемы, но не такие серьезные. Когда Меркель задала мне тот вопрос, я сразу вспомнил, чтó мне говорили мои помощники про Марио Монти. И когда Меркель заговорила о кредитной помощи для Испании и Италии, я понял, что на самом деле ее интересует исключительно Италия. Такой вывод я сделал – тем более что после моего отказа Ангела Меркель не пыталась настаивать. Поэтому я сразу же решил, что их интересует прежде всего Италия. И то, что я потом увидел на заседаниях, подтвердило мою догадку”.

3 ноября в половине одиннадцатого утра, до начала основного саммита, Саркози созвал особое заседание для лидеров Франции, Германии, Италии, Испании и представителей МВФ и некоторых чиновников Евросоюза. Войдя в умиротворяющий конференц-зал Дворца фестивалей, Берлускони оказался за столом прямо напротив Шойбле и Саркози – бойкой парочки, которая считаные часы назад свела Йоргоса Папандреу в политическую могилу.

Для Саркози рабочий день начался на час раньше: он приветствовал Барака Обаму в конференц-центре и улыбался на фотокамеры. Затем Обама, сказав, что Соединенные Штаты хотят помочь Европе в разрешении кризиса евро, отправился в отель “Карлтон” – встретиться с глазу на глаз с Ангелой Меркель. А та, в свою очередь, отправила своего верного министра финансов Вольфганга Шойбле на заседание с Саркози и другими, сидевшими теперь перед Берлускони в конференц-зале. Шойбле был прикован к инвалидному креслу и очень сварлив. Много лет назад германский министр пережил покушение на свою жизнь, а сейчас его знали во всей Европе как “ястреба из ястребов”: он только и ждал, когда же Греция выйдет из еврозоны, и со средневековым пылом религиозного фанатика верил в целительную силу строгой экономии.

Шойбле сидел рядом с Саркози, недалеко от Кристин Лагард с ее стальными глазами, а Берлускони сидел прямо напротив них.

Саркози с ходу бросился в атаку.

“Со стороны Саркози шло огромное давление при активной поддержке Шойбле, – вспоминает Баррозу. – Он заявил Берлускони следующее: «Италия должна попросить МВФ о выделении превентивного кредита. Иначе случится трагедия, потому что на рынках грянет буря. Необходимо, чтобы Италия действовала немедленно». А Берлускони ответил: «Нет, в Италии неплохая экономическая ситуация. Не существует никакой итальянской проблемы. Мы уже посылали на европейский саммит в октябре документ с перечнем мер, которые мы собираемся принять по рекомендации Еврокомиссии». Но Шойбле продолжал напирать. Он сказал, что итальянцы должны принять меры, в противном случае им грозит катастрофа”.

Баррозу вспоминает следующий шаг Николя Саркози. “В своей очень настойчивой и даже назойливой манере он почти прокричал Берлускони: «Сильвио! До встречи «Большой двадцатки» осталось только два часа. Пожалуйста, попросите МВФ о займе! Иначе случится беда!» Он вел себя очень эмоционально, изо всех сил драматизировал положение дел”.

Берлускони, совсем измотанный после такой массированной атаки на него, пытался сохранить хотя бы остатки достоинства. Он повторял, что Италия и так уже согласилась с планом Европейской комиссии о внедрении целого ряда реформ. Он обещал, что его кабинет быстро одобрит все необходимые решения. Он даже сказал, что готов работать с МВФ над совместным мониторингом программы Европейской комиссии, но ни в коем случае он не станет просить о займе в 80 миллиардов евро, который будет выглядеть как помощь. Это только напугает рынки, а главное, взяв эти деньги, Италия лишится суверенитета.

“Когда мне предложили взять кредит у МВФ, я очень твердо сказал, что понятия не имею, о чем идет речь. Сказал, что мы не нуждаемся в помощи, – словом, «Спасибо, не надо!» – вспоминает Берлускони. – Все это кончилось бы колонизацией Италии. Нам, суверенной стране, просто навязали бы тройку кредиторов [МВФ, ЕЦБ и ЕК], как уже случилось с Грецией. В общем, я ответил очень твердым отказом”.

Но Саркози тоже не сдавался.

“Саркози изо всех сил давил на Берлускони, а когда Саркози на кого-нибудь давит, он не просто давит – он прет напролом!” – рассказывал Баррозу.

Тем временем, поскольку всеобщее внимание сосредоточилось на Италии, испанский премьер-министр старался держаться тише воды ниже травы. “А Сапатеро даже рта не раскрывал, – говорит Баррозу. – Ни единого слова не произнес”.

Во время своего выступления Саркози то и дело посматривал на Кристин Лагард, которая, едва прибыв в Канны, с ходу объявила: “Италия вышла из доверия”. По воспоминаниям Баррозу, Лагард и здесь, прямо перед Сильвио Берлускони, повторяла свою смертоубийственную оценку.

“Кристин Лагард была беспощадна. Она сказала, что никто больше не доверяет Италии”, – вспоминает Баррозу. Зато она разглагольствовала о том, как все будет чудесно, если Италия попросит у МВФ предварительную финансовую помощь, и уверяла, что это сразу же успокоит рынки.

Баррозу вспоминает, что и он сам, и председатель Европейского совета Херман ван Ромпей предупреждали на том утреннем заседании 3 ноября, что план МВФ о предоставлении Италии кредита в 80 миллиардов евро вызовет совсем не ту реакцию, о которой говорили лидеры двух стран, а ровно противоположную. А именно, для финансовых рынков такая новость сработает как сигнал тревоги, а вовсе не успокоит их. Поскольку у Италии и так имелось долгов на 2 триллиона долларов, выделение ей каких-то 80 миллиардов евро будет просто каплей в море, пояснял Баррозу.

Сапатеро, набравший в рот воды и буквально загипнотизированный драмой, которая разворачивалась у него на глазах, с облегчением понял, что на Испанию сейчас никто набрасываться не собирается. Позже в тот же день он пил кофе с итальянским министром финансов Джулио Тремонти и рассказал ему о том, какой жесткий прессинг устроили Берлускони лидеры Франции и Германии, вынуждая его взять кредит у МВФ.

“У нас был перерыв. И наши две команды, итальянская и испанская, вместе с дипработниками, с помощниками, – мы все вместе пили кофе в кафе. Берлускони с нами не было. Но я помню, как Тремонти сказал: «Я знаю более красивые способы покончить с собой, чем попросить о помощи МВФ». Наверное, в тот день он повторил эту самую фразу раз двадцать – с типично итальянским юмором. Он был человек умный и тонкий”.

После того утреннего заседания внимание участников саммита снова переключилось на греческий кризис и на всеобщие опасения – как отреагируют рынки на итоги саммита. Саркози был, пожалуй, слишком зациклен на финансовых рынках и на СМИ, но для крупнейших мировых лидеров это не было чем-то необычным.

“Публика всегда видит лидеров, которые все решают, со стороны. Но когда ты внутри этой кухни, ты видишь, как все происходит на самом деле, – задумчиво говорит Сапатеро, размышляя о бункерном менталитете, который преобладал в тот день во Дворце фестивалей в Каннах, и вообще о поведении премьер-министров и президентов, вознесенных на вершину мировой власти. – Да, лидеры принимают решения, – продолжает бывший премьер-министр Испании, – но они всегда действуют с оглядкой на то, что напишут в Financial Times и как поведет себя рынок. Вот так все обстоит на деле. Политика – это продолжение жизни. Со стороны кажется, что правительства наделены особой властью, но в нашем глобальном мире это уже не так. И политические лидеры, и ведущие рыночные игроки, и самые важные чиновники – все они читают Financial Times. Главная беда Financial Times – в том, что она похожа на Библию. А Библия, хоть и великая книга, допускает только одно толкование”.

Краткий курс для Обамы

В тот вечер, пока давление на Берлускони возрастало, а кризис евро продолжал бушевать, после официального ужина для представителей “Большой двадцатки” собралась еще одна встреча на высшем уровне. Позже Баррозу назовет тот вечер “кратким курсом европейской политики для Барака Обамы”.

В маленький конференц-зал набились все те же игроки с утреннего заседания – Саркози, Лагард, Шойбле, только на этот раз явилась еще и Меркель. Еще в зале присутствовали Баррозу и ван Ромпей, а также Марио Драги, впервые публично показавшийся в должности главы Европейского центрального банка. Еще за стол сели Сапатеро со своим министром финансов и Берлускони с Тремонти. Но на этот раз, когда Саркози готовился приступить к очередному раунду переговоров о кризисе, к европейцам присоединился президент США.

“В присутствии Барака Обамы все слушали очень внимательно”, – вспоминал один из европейских участников того заседания.

Обама, рядом с которым сидел Тимоти Гайтнер, хотел поговорить о том, как положить конец хаосу на финансовых рынках. Президент США, обдумав то, что посоветовал ему Гайтнер, решил нейтрализовать спекулянтов на финансовых рынках, создав достаточно крепкую “противопожарную стену” для защиты европейцев от долгового кризиса и обезопасив всю мировую финансовую систему от угрозы. Для создания такой стены он просил Германию сделать колоссальные денежные взносы, а это явно огорчало Меркель. Саркози идея “противопожарной стены” пришлась по душе, но он по-прежнему думал лишь о том, как до окончания саммита всучить Италии пакет помощи от МВФ: так будет достигнут хотя бы один видимый результат.

Встреча началась примерно без двадцати десять вечера и продолжалась почти до одиннадцати часов. То, что происходило в этом зале, так и не помогло разрешить кризис еврозоны, однако эти полтора часа, несомненно, стали ярким моментом истины в острейшей фазе всего кризиса.

“Обама начал заседание с заявления о том, что нам нужно найти решение для Италии и договориться о создании защитной стены для всей Европы. Такие две темы он обозначил”, – вспоминает Баррозу. Он добавляет, что и Обама, и Саркози очень нажимали на Меркель, чтобы она согласилась выделить новые финансовые средства на “противопожарную стену” стоимостью более триллиона долларов.

И Баррозу, и Сапатеро наблюдали за длительной атакой на Берлускони со стороны Саркози, а затем Лагард. Меркель одобрительно качала головой.

“Это был настоящий штурм – с моря, с суши и с воздуха, – рассказывает Сапатеро, живо вспоминая тот незабываемый вечер. – Я навсегда запомнил, какие выражения лиц были у этих людей и как они твердили: «Италия больше не заслуживает доверия, вам не удалось провести никаких реформ». Они повторяли это в лицо Берлускони снова и снова”.

“Обама, – вспоминает Сапатеро, – вел себя очень вежливо. Он всегда очень вежливый и утонченный”.

Обама не начинал заседание в качестве арбитра. Он как бы постепенно вжился в эту роль. Судя по рассказам трех бывших премьер-министров, изначально Обама неплохо отнесся к идее предоставить Италии заем от МВФ. Но пока длилось заседание, он передумал.

“Президент Саркози считает, что это хорошая идея”, – сказал вначале Обама, не проявляя излишней настойчивости.

Берлускони вспоминает, как он вновь отвечал объединенным силам Обамы, Меркель и Саркози, что Италия не нуждается в займах от МВФ и не согласится их брать.

“Италия – богатая страна, – уверял Берлускони. – Мы справимся с выплатой высоких процентов – если нужно, то в течение года”.

Обама попробовал изменить подход и сказал: “Нам нужно сломать существующий цикл, чтобы внушить доверие рынкам”.

Однако Берлускони твердо стоял на своем, хотя его почти никто не поддерживал, кроме Баррозу.

“Когда я увидел, что на этом заседании на итальянцев оказывается такое мощное давление, – вспоминает Баррозу, – мне стало ясно, что Саркози просто хочет хоть какого-то результата. У Николя, конечно, много ценных качеств – сильная воля и так далее. Но иногда в него словно бес вселяется. Вот и тогда ему хотелось непременно объявить под конец каннского саммита: «Ну вот! Мы разрешили кризис евро, потому что Италия теперь приняла программу МВФ». Поэтому я сказал Берлускони: «Ни в коем случае не поддавайся, стой на своем»”.

“Тремонти и Берлускони проявили необычайную стойкость, – вспоминает Сапатеро. – Их сопротивление впечатляло – ведь атаку на них вели много часов подряд”.

И вот на этом этапе, когда Берлускони ясно давал понять, что не сдвинется с места, в дело вступила Лагард и разразилась собственной тирадой. Ее выступление звучало менее эмоционально, чем у Саркози, однако в каком-то смысле оказалось еще убийственнее.

Сапатеро вспоминает: “Лагард очень резко высказывалась об Италии и Испании. Поэтому я так хорошо это запомнил. Она говорила резко, но это было как-то несправедливо. Удивительно было наблюдать, как МВФ играет эту роль – роль опоры для позиции крупных держав, но при этом явно не имеет собственного мнения”.

Бывший консультант Берлускони выразился еще откровеннее. “Я присутствовал на том каннском заседании и могу вам сказать, что Кристин Лагард вела себя в точности как кукла чревовещателя, а за веревочки дергал Саркози. Говорила она как дрессированный попугай”.

Сапатеро охотно соглашается с этим довольно сочным сравнением итальянца. “Да-да-да”, – подтверждает он и кивает. Рассказ Сапатеро о том решающем вечере каннского саммита кажется ярким и убедительным. У него сложилось впечатление, что МВФ в лице Лагард вел себя тогда скорее как “политический рычаг” некоторых правительств, чем как независимая международная организация. “Да, именно так это и выглядело”, – говорит он.

Сапатеро был не единственным человеком в зале, вышедшим оттуда с ощущением, что Лагард действует в итальянском вопросе заодно с Саркози. Она выступала просто типичным партнером комика в сомнительном политическом кабаре Саркози. Он начинал разглагольствовать, а потом выжидательно глядел на Лагард. А она всегда подхватывала его реплики, всегда имела наготове рациональные, взвешенные доводы, всегда высказывалась за то, чтобы Италия обратилась к МВФ за кредитом.

Наверняка необычайная слаженность действий Кристин Лагард и Николя Саркози не удивила никого из участников каннского саммита. То, что последние четыре или пять месяцев Лагард занимала пост главы МВФ, не отменяло общеизвестного факта ее биографии: ведь все последнее десятилетие она оставалась верной политической соратницей и союзницей Николя Саркози. В политическом отношении их можно было считать сиамскими близнецами.

К большому смущению Лагард, примерно полтора года спустя во время полицейского обыска ее парижской квартиры было обнаружено письмо довольно личного характера, которое затем опубликовали газеты по всему миру. Это письмо, адресованное Саркози и подписанное Кристин Лагард, всплыло в связи с расследованием по делу магната Бернара Тапи, владевшего львиной долей акций Adidas. И вот теперь мировая пресса сделала общим достоянием ее письмо, где Лагард клялась Саркози в вечной преданности. В частности, там были такие слова: “Я буду рядом с вами, чтобы служить вам… Используйте меня, когда вам это необходимо, когда это пойдет на пользу вашим действиям и вашим планам. Если вы решите использовать меня, мне нужны ваше руководство и ваша поддержка: без вашего руководства я не принесу пользы, без вашей поддержки у меня не будет доверия”. От прощальной фразы письма и вовсе делается неловко: “С безграничным восхищением, Кристин Л.”

Но вернемся назад в Канны. Заседание уже входило в свою самую драматичную стадию. Саркози в последний раз обрушивал на Берлускони потоки своего красноречия, когда Обама вдруг обратился к Баррозу с вопросом: а что он думает об идее предоставить Италии кредит МВФ?

“Обама все понял по моему тону и выражению лица, – говорит Баррозу. – Я резко отрицательно относился к этой идее. Я ответил, что комиссия, конечно, должна отслеживать ход итальянских реформ, но решение должна принимать Европа. Я сказал, что МВФ ни в коем случае нельзя передавать роль Европейской комиссии. Этот вопрос – европейское дело. И я заявил с полной откровенностью, что пресловутые восемьдесят миллиардов евро – просто гроши по сравнению с тем, что мы выделяли другим странам. Это даже меньше, чем получила Греция. Если появится новость о том, что Италия берет у МВФ кредит размером восемьдесят миллиардов евро, то произойдет катастрофа”.

Берлускони кивал головой в знак согласия. Саркози молча кипятился. Меркель таращила глаза. Лагард сохраняла полную невозмутимость. Обама снова встрял в перебранку европейцев.

“Насколько я понимаю, Италии следует допустить, чтобы МВФ контролировал ход реформ, но не принимать полностью его программу”, – изрек Обама, взяв на себя роль официального арбитра.

Затем он сказал, что согласен с Берлускони в том, что план займа у МВФ – плохая идея. “По-моему, Сильвио прав”, – сказал он.

На этом все и кончилось. Италия соглашалась на некую форму мониторинга, но не брала у МВФ никаких займов. Саркози так и не добыл вожделенный скальп врага. Теперь ему оставалось вместе с Обамой нажимать на Меркель, продавливая идею “противопожарной стены”. И многословный французский президент перебросил силы на канцлера Германии. Они вдвоем насели на нее, наперебой восхваляя плюсы огромного финансового щита, который непременно спасет и Европу, и мировую экономику.

Меркель пыталась объяснить, что она вовсе не против самой этой идеи, но по германским законам она просто не может диктовать свою волю мощному центральному банку Германии, Бундесбанку. Обама с Саркози продолжали настаивать, говоря, что уж какой-нибудь способ она может придумать. Берлускони теперь мог вздохнуть с облегчением и расслабиться. Сапатеро помалкивал.

И вот тогда-то Меркель – то ли потому, что ее вымотали предыдущие двадцать четыре часа непрерывного напряжения, то ли потому, что ей не хотелось, чтобы история обвинила ее в нежелании спасать Европу, – расплакалась.

“Под конец вечера настал момент, – вспоминает Сапатеро, – когда мы увидели, как Меркель взволнована. У нее были слезы на глазах. Ей очень не хотелось, чтобы думали, будто Германия не желает помогать или будто Германии жалко денег. Она заговорила об исторических событиях. Все затихли. Помню, мы переглянулись с моим министром экономики. Это был очень напряженный момент. Здесь, на наших глазах, вся история двадцатого века уместилась в несколько секунд. И, на мой взгляд, атмосфера как-то сразу изменилась. Это было любопытно. И очень важно”, – заключает Сапатеро.

Берлускони – помятый и потрепанный после схватки – тем не менее мог вернуться в Рим человеком, который посмел сказать “нет” плану Меркель и Саркози, хотя большинству участников саммита он показался не столько смелым бунтарем, сколько доходягой. А в Риме его возвращения уже дожидались противники, вооруженные длинными ножами. То, что президент Италии Джорджо Наполитано держал в голове запасной план действий, Баррозу стало “совершенно ясно” еще за несколько часов до того драматичного вечернего заседания с Обамой.

“В тот день, во время саммита, мне позвонил Наполитано, – вспоминает Баррозу. – Я не конспектировал наш разговор, и никто больше его не слушал, но помню, что он сообщил мне очень официальным тоном: «Господин президент, хочу заверить вас от имени Италии, что не возникнет никаких проблем и правительство с уважением отнесется ко всем экономическим реформам и линиям политики, о которых говорится в письме, направленном вам премьер-министром Берлускони». Я ясно понял, что говорит он все это так, как будто уже рассчитывает, что решения будут приниматься без участия Берлускони. Это стало мне совершенно ясно”.

Баррозу понял, что Наполитано собирается силой отправить Берлускони в отставку, во всяком случае, готов предпринять какие-то решительные действия.

Каннский саммит завершился на следующий день без особых успехов. Он послужил лишь очередным примером неспособности Европы к четким и смелым действиям. Рынки отреагировали яростным возмущением, и издержки Италии на уплату процентов по долгам снова взлетели, пробив потолок. К той минуте, когда Берлускони приземлялся в Риме, его судьба была уже решена. Он отбился от займа МВФ, но затем во время пресс-конференции признал, что МВФ давал-таки ему такой совет. Это только ухудшило ситуацию на финансовых рынках.

Международный заговор с целью смещения Берлускони явно провалился: в Каннах ему помешало упрямство самого Берлускони, наотрез отказавшегося принимать программу МВФ. Но провалился ли? По мнению некоторых наблюдателей, действия Саркози, Лагард и Меркель в Каннах помогли вышибить Берлускони из седла, так что Наполитано оставалось лишь нанести последний удар. А подходящую замену в лице Марио Монти он готовил еще с лета.

Тим Гайтнер, делясь своими личными соображениями с командой литераторов, помогавших ему писать мемуары, утверждал, что тайная операция по смещению Берлускони завершилась успехом. Когда один из соавторов спросил его, удалось ли команде Меркель и Саркози избавиться от Берлускони, Гайтнер уверенно ответил: да, удалось.

“Они добились своего, – сказал Гайтнер, – причем сделали это очень ловко. Мы сидели тогда поздним вечером, почти ночью, за столом и пытались внушить итальянцам, что им нужно снова завоевать доверие других стран… Споры тогда шли вокруг вопроса: согласятся ли они на то, чтобы МВФ… даже не то что одолжит им денег, а будет как бы контролировать, или отслеживать, или как-то публично оценивать ход реформ в Италии. Ну, понятно, что для любой страны МВФ – это часто «поцелуй смерти», поэтому обычно никто на это не идет, если только им не грозит полный крах, и Берлускони, конечно, изо всех сил пытался выиграть время”.

Когда каннский саммит закончился, Берлускони избежал “поцелуя смерти” в виде займа МВФ, но от смертоносных медвежьих объятий Лагард и МВФ ему все-таки не удалось уклониться: он угодил в них, согласившись в порядке компромисса на то, чтобы представители МВФ каждые три месяца наведывались в Рим и проверяли, как у Италии идут дела.

Международное унижение, которому Берлускони подвергся в Каннах, продолжало работать против него: теперь оно играло на руку его врагам в Риме. У дипломатических советников президента Наполитано имелись свои уши и глаза в Каннах. А на родине Макиавелли тайный план президента сместить Берлускони и поставить на его место Марио Монти уже созрел и близился к воплощению в жизнь. Джорджо Наполитано не терял времени даром.

9 ноября, всего через пять дней после каннского саммита, Наполитано назначил Монти пожизненным сенатором, чтобы обеспечить ему место в парламенте. Затем, 12 ноября, Берлускони получил приглашение зайти к Наполитано в президентский дворец в Риме. Наполитано назвал целый ряд причин, в силу которых Берлускони следовало подать в отставку, и премьер-миллиардер наконец уступил. Передают, будто президент заявил Берлускони, что, по его мнению, премьер лишился поддержки парламентского большинства. По словам самого Берлускони, Наполитано чудовищно давил на него, добиваясь отставки. В других обстоятельствах он бы сопротивлялся гораздо упорнее, но тут сдался. Затем президент поспешил покончить с положенными формальностями, проведя ряд политических консультаций, и менее чем через сутки он уже назначил новым премьер-министром Италии Марио Монти.

“Считайте меня простаком, если угодно, – говорит Берлускони, – но в тот день, когда я отправился к президенту, я понятия не имел о том, что назначение Монти – это часть давнего плана свалить мое правительство и что этот план вынашивался под руководством самого Наполитано”.

После того как Берлускони покинул должность в конце 2011 года, дела у него пошли только хуже. В ближайшие двадцать месяцев ему предстоял собственный Ватерлоо – по крайней мере, если говорить о его затяжной войне в судах. 1 августа 2013 года, в жаркий летний день в Риме, Верховный суд вынес первое для Берлускони окончательное обвинительное осуждение в уголовном порядке. Берлускони был признан виновным в совершении преступления и приговорен к четырем годам тюрьмы. Приговор этот не подлежал отмене. Так, во всяком случае, тогда казалось.

Глава 12

Виновен

В Риме стоял знойный летний день – первый день августа 2013 года.

Прошло уже больше двадцати месяцев после унижения Берлускони в Каннах и после того, как в результате международной интриги с участием Меркель, Саркози и Наполитано пост премьер-министра получил Марио Монти. Дела у Берлускони все это время шли все хуже и хуже, особенно на фронте судебных тяжб.

В палаццо Грациоли – римской штаб-квартире Берлускони – атмосфера стояла похоронная. Все постоянно несли что-то вроде дежурства: длилось тягостное ожидание – ждали приговора, судебного постановления. Помощники постоянно сновали в кабинет и из кабинета Берлускони на втором этаже грандиозного палаццо Грациоли – барочного дворца совсем неподалеку от прославленной римской площади Венеции. Слуги в ливреях разносили серебряные подносы с чашечками эспрессо и минеральной водой для каждого из многочисленных гостей. Берлускони принимал непрерывную вереницу посетителей: с визитами к нему являлись нескончаемые делегации политиков, высокопоставленных помощников, советников, адвокатов, а также друзья и родственники.

Берлускони уже много дней оставался забаррикадированным в своем по-президентски пышном головном офисе, где на стенах, обитых золотым дамасским шелком, на позолоченных кронштейнах висели всякие памятные сувениры и фотографии Берлускони с его друзьями Бушем и Путиным. Там он и сидел, принимая одного гостя за другим. Персонал находился во взвинченном состоянии, опасаясь худшего, но Берлускони выглядел меланхоличным и задумчивым, даже на удивление спокойным. Если он и нервничал при мысли о грядущем приговоре, то ему очень хорошо удавалось скрывать это.

Но в этот четверг, в первый день августа 2013 года, что-то изменилось. Возможно, окружающим Сильвио Берлускони и казался необыкновенно спокойным, и все же сегодня он был крайне взвинчен. Ведь сегодня вся его жизнь повисла на волоске.

В этот день Верховный суд должен был огласить окончательный приговор по длившемуся очень давно делу о налоговом мошенничестве. Все в Италии ждали, что Верховный суд поддержит два обвинительных заключения судов нижних инстанций и таким образом Берлускони официально превратится в глазах закона в осужденного преступника, виновного в налоговом мошенничестве, приговоренного к тюремному сроку, после чего путь к выборным должностям для него навсегда закроется. Вот чего все ждали. Для Берлускони это был последний рубеж, последняя остановка, решающий миг: пан или пропал. На протяжении двадцати лет ему неизменно удавалось избежать окончательного обвинительного заключения, но на сей раз удача, похоже, отворачивалась от него.

На улице перед дворцом расхаживала туда-сюда толпа сторонников Берлускони. Кто-то держал плакаты, кто-то приколол к одежде значки с портретом Берлускони в знак солидарности. Целая фаланга репортеров и операторов CNN, Fox и BBC, а также местных итальянских телеканалов, выстроились чуть дальше, за оцеплением. Карабинеры и полицейские препятствовали движению, превратив эту оживленную обычно улицу в центре Рима в зону повышенной опасности: проезд дальше площади Венеции был заблокирован.

В тот день около трех часов дня в палаццо Грациоли прибыла Марина Берлускони, прилетевшая из Милана, где она управляла издательским домом Mondadori, принадлежавшим семье Берлускони. Старшая дочь Берлускони от его первой жены Карлы даль Ольо, Марина воспринималась всеми как бесспорная наследница Берлускони. Из аэропорта она отправилась прямиком в штаб-квартиру отца и застала его в обществе адвоката Никколо Гедини, чьими услугами Берлускони пользовался уже много лет.

Подруга Берлускони, неаполитанка Франческа Паскале, решила по-своему справиться со стрессом: не сидеть все время во дворце, а иногда заниматься шопингом или просто выгуливать собаку. Выходя, она каждый раз устраивала небольшой показ мод для скопившихся на улице фотографов и операторов. В тот день бывшая танцовщица выходила из дворца и возвращалась несколько раз: утром на ней был наряд в прохладных светло-желтых тонах, балетные тапочки такого же цвета и огромные солнцезащитные очки Fendi, а во второй половине дня – что-то зеленовато-голубое. Каждый раз она держала на руках своего симпатичного белого пуделя Дуду.

Комната на втором этаже напоминала командный пункт. Политические “лейтенанты” Берлускони пытались просчитать возможный ущерб в том случае, если суд вынесет вердикт о виновности. Возможный негативный исход грозил расколоть партию Берлускони и развалить правительство. Для Берлускони не существовало никакого запасного плана. Никто не планировать подыскивать ему преемника. У Берлускони был закадычный приятель – бывший христианский демократ, сицилиец Анджелино Альфано. Его можно было бы назвать “номером два” в партии, но этому человеку недоставало харизмы. В ходе дебатов о том, кто мог бы возглавить партию в преддверии следующих выборов, если Берлускони все-таки получит тюремный срок, несколько верных партийцев назвали имя Марины Берлускони.

“Альтернатива Берлускони – это Берлускони” – такие твиты публиковали стойкие приверженцы партии.

Такая атмосфера царила во дворце, когда туда прибыла дочь Берлускони Марина. К четырем часам главный политический советник Берлускони, давний бывший лоббист и вице-президент компании Fininvest Джанни Летта покинул палаццо Грациоли. Уходя, Летта сильно хмурился, но потом принял вид покорности перед неизбежным. Правая рука Берлускони в Mediaset Феделе Конфалоньери и сын Берлускони Пьер Сильвио все еще находились в штаб-квартире этой телевизионной сети на окраине Милана и следили за ситуацией с расстояния.

В течение часа с лишним Берлускони просидел у себя в кабинете наедине с дочерью Мариной. Вначале они говорили о двух различных сценариях, которые возможны в зависимости от заключения суда – оправдательного или обвинительного. Параллельно Берлускони работал над текстом выступления. Он писал по старинке: от руки, на бумаге. Когда Марина поняла, что Берлускони составляет черновик видеообращения, которое затем будет показано по его телеканалам в случае признания его виновным, она попросила отца бросить это занятие, отказаться от идеи обращаться к народу. Но Берлускони продолжал писать.

По словам тех, кто находился в тот день рядом с Берлускони, видно было, что он приготовился к худшему, но держался при этом невозмутимо. Его родственники и помощники вспоминали, что он демонстрировал почти такое же (и почти невероятное) спокойствие и несколькими неделями ранее, в середине июня, когда миланский суд вынес обвинительный приговор по делу “бунга-бунга”. В тот день, когда был объявлен приговор, он тоже заранее подготовил видеообращение, в котором поклялся, что невиновен и что секса ни с какой несовершеннолетней проституткой у него не было.

В начале шестого Марина увидела, что отец заканчивает писать текст выступления. Приговор Верховного суда еще не был оглашен – до этого события оставалось два часа. Берлускони вызвал своего главного имиджмейкера – ветерана телевидения Роберто Гаспаротти. Как это уже бывало не раз, Гаспаротти распорядился обеспечить правильное освещение и расставить камеры. Под его наблюдением гримерша поправила волосы на лбу у Берлускони. К его пиджаку прикрепили микрофон, и он уселся в кресло за письменным столом, а позади него виднелись флаги Италии и партии “Вперед, Италия!”, без которых никогда не обходились важные публичные заявления. Все было приготовлено для настоящего “президентского” обращения Берлускони, а сам он смотрел прямо в камеру.

Берлускони закончил свое девятиминутное выступление на камеру и, покинув кабинет, вместе с дочерью перешел в гостиную. В роскошном бельэтаже палаццо Грациоли, служившем одновременно штаб-квартирой политической партии Берлускони и его римской резиденцией, располагалась гостиная, где перед телевизором с 60-дюймовым ЖК-экраном стояли полукругом бежевые диваны, а буфет ломился от редких коньяков и виски. Был там и шкафчик в стиле Наполеона III на мраморных ножках, и обои из парчовых гобеленов, и множество памятных вещиц, а в одном углу, словно там продолжалось вечное Рождество, красовалась большая хрустальная елка от Swarovski. В этот раз огни на ней не горели.

В 7:40 вечера отец с дочерью уселись на диван и включили телевизор. В прямом эфире по национальному телеканалу показывали Верховный суд: судьи уже поднялись, чтобы зачитать приговор. Для итальянцев наступил поистине исторический момент. Политические соратники Берлускони и юристы собрались в соседней комнате, чтобы посмотреть оглашение приговора. После растянувшегося почти на двадцать лет судебного разбирательства главный судья решил судьбу подсудимого всего за одну минуту пятьдесят пять секунд. Эти две минуты запомнились Берлускони как худшие мгновенья его жизни. По всему Риму на улицы высыпали толпы противников Берлускони, чтобы отпраздновать решение суда. Они радостно хлопали пробками шампанского и бурно веселились: впервые суд вынес окончательное и обязательное к исполнению обвинительное заключение по делу бывшего премьера-миллиардера.

Пьер Сильвио и Конфалоньери покинули миланский офис, направились в зону гражданской авиации аэропорта Линате и сели в принадлежавший Mediaset частный самолет, чтобы совершить короткий перелет в Рим. Теперь в палаццо Грациоли собирались и другие члены семьи – в том числе двое детей от второго брака Берлускони Барбара и Луиджи. Стекалась туда и длинная череда “паломников” из партии Берлускони, министров, членов парламента, а также старых партийцев и политических интриганов разных мастей. Все они пришли отдать дань уважения бывшему премьеру, и Берлускони продолжал принимать посетителей далеко за полночь. Обвинительный приговор предвещал политическое цунами, от последствий которого Берлускони вряд ли когда-нибудь оправится. Этот приговор ставил решающую точку в политической карьере Берлускони: отныне его должны были изгнать из сената и провозгласить лишенным права занимать выборные должности. Только сейчас до людей начал доходить весь ужас его положения. И осознание этого ужаса явственно читалось на лицах множества просителей и соглашателей из партии Берлускони, входивших к нему и выходивших от него под неусыпным взглядом папарацци и телерепортеров, которые продолжали дежурить под дворцом.

На следующий день рано утром, проспав меньше четырех часов, Берлускони обнаружил, что в гостиной его пробуждения уже дожидается парочка смущенных карабинеров в полном облачении. Принеся Берлускони извинения, они сообщили ему, что явились конфисковать у него паспорт. Этого требовала судебная процедура после оглашения приговора и до назначения наказания. Мало того, что по всей Италии у врагов Берлускони наступил праздник, – его настигло и личное унижение. Да, это был настоящий позор.

Виновен. В конце концов Сильвио Берлускони был признан виновным в совершении преступления. Человека, который оставался главной фигурой в итальянской политике с 1994 года, высший суд этой страны объявил преступником.

Что почувствовал Берлускони, когда услышал обвинительный приговор? Какие эмоции охватили его в ту минуту?

“Не могу сказать, что я испытывал тогда какие-то сильные чувства. Скорее, я удивлялся: как это судьям удалось так подтасовать карты против меня? Тот приговор – просто позор всей судебной системе Италии. Это зияющая рана – оскорбление, которое нанесли не только мне, но и всему судоустройству”.

Тут Берлускони умолкает и на секунду опускает глаза. Когда он снова их поднимает, лицевые мышцы слегка подергиваются. Он начинает нервно двигать вверх-вниз левой ногой под столом, словно ему не терпится поделиться каким-то секретом. Похоже, он хочет раскрыть какую-то тайну. Потом он снова заговаривает – уже понизив голос, немного заговорщическим тоном.

“Я точно знаю, – дрожащим голосом говорит Берлускони, – что один из судей, выносивших приговор, сейчас раскаивается в своем решении. Он сам говорил, что у них там была не судейский состав, а расстрельная команда. Все дула были нацелены на политического противника – Берлускони. Эти слова сказал один из тех самых судей”.

Раздраженно хлопнув кулаком по столу, он подытоживает тему одним очень простым высказыванием.

“Закон, по которому меня осудили, гласит: для того чтобы быть осужденным в данном преступлении, нужно было лично подписать налоговую декларацию. Такой человек должен иметь право подписывать счета компании, а значит, нужно являться или руководителем компании, или членом ее правления. Я же не подписал ни одного счета в Mediaset. Я – владелец финансовой холдинг-компании, которая контролирует шестьдесят процентов другого финансового холдинга, а тому, в свою очередь, принадлежит тридцать четыре процента акций Mediaset. Я никогда в жизни не подписывал никаких документов Mediaset”, – возмущается Берлускони.

Действительно, когда произошло мошенничество – в 2001 и 2002 годах, согласно судебному заключению, – Берлускони занимал пост премьер-министра и опровергал нападки своих политических соперников, обвинявших его в масштабном злоупотреблении полномочиями в частных интересах. С другой стороны, отказавшись от должностей в Mediaset еще в 1994 году, Берлускони никогда не превращал эту медиаимперию в слепой траст, не передавал в доверительную собственность. Поэтому большинство его политических противников, а также многие судьи в основном исходили не столько из документальных доказательств состава преступления, сколько из простого тезиса, что Берлускони не мог не знать о том, что творится в Mediaset: ведь управлял компанией его лучший друг, а высшим руководством являлись его родные дети. Любопытно, что Конфалоньери – напротив, обладавший правом подписывать документы как президент компании Mediaset, – был оправдан судом. А вот Берлускони, в сотый раз уверявший, что он, будучи премьер-министром, никогда не подписывал в Mediaset ни налоговых деклараций, ни счетов компании, – был обвинен в мошенничестве и осужден. Как такое может быть? – вопрошает Берлускони, и его голос звучит уже громогласным тенором.

В глазах судей Верховного суда доводы Берлускони не выдерживали никакой критики: ведь “мозгом”, стоявшим за сомнительной операцией, был он сам. Суд утверждал, что именно он и придумал всю эту мошенническую схему. Адвокаты Берлускони подали апелляцию в Европейский суд по правам человека во французском Страсбурге, надеясь перебороть итальянский закон и сохранить за Берлускони право впредь избираться в качестве политического кандидата, и в последовавшие за этим беспокойные месяцы Берлускони продолжал цепляться за надежду на это спасительное решение, как утопающий за соломинку.

“Мне хочется одного, – мечтательно говорит Берлускони, словно обращаясь к некой высшей силе, – чтобы мою невиновность полностью признал суд, который стоит выше всяких подозрений, – Европейский суд по правам человека”.

Пускай критики Берлускони позднее и смеялись над его обращением в ЕСПЧ, это был единственный для него способ не лишаться надежды на то, что запрет избираться на государственные должности еще можно пересмотреть. Теперь он сталкивался с большой проблемой. Как он мог возглавлять политическую партию, если его вот-вот изгонят из сената и запретят участвовать в выборах в течение следующих шести лет? Ведь Берлускони стукнуло уже семьдесят семь, а шесть лет – немалый срок.

Действительно, летом 2013 года, после вынесения Верховным судом решения, Берлускони грозила политическая кончина. Он называл этот приговор “судебным переворотом” и разражался филиппиками против судей-леваков – и на публике, и в тесном кругу. Все было бесполезно. Его личные и политические проблемы начали переплетаться в опасный клубок, грозя разрушить все то, что он выстраивал годами. Он жаловался друзьям, что у него отнимают “личную свободу”. Он сетовал на то, что если его выгонят из парламента, то он лишится иммунитета и может быть арестован; а он боялся, что какой-нибудь не в меру ретивый судья выдаст ордер на его арест. “От них всего можно ждать. За мной просто явятся и уведут, – уверял он друзей. – Они не успокоятся до тех пор, пока не увидят меня за решеткой”.

Берлускони теперь боялся периодически накатывавших приступов депрессии – во всяком случае, такое впечатление складывалось у людей, которые часто его навещали. Он тяжело переносил унижение – ведь судебное решение подразумевало, что его должны лишить почетного итальянского титула, которого он удостоился за вклад в промышленность страны еще в 1977 году, на пике строительной деятельности. Он гордился тем, что внимательные к титулам и прозвищам итальянские СМИ уже много лет именовали его в печати не иначе как с прибавлением “Cav.” – сокращенной формы титула “Il Cavaliere” (“рыцарь”). Ну, а теперь наиболее враждебно настроенные итальянские газеты насмехались над ним, величая его “Ex-Cav.”

В то лето у Берлускони хватало и других неприятностей, особенно на политическом фронте. Если он целый год не будет заниматься политической деятельностью из-за домашнего ареста и ему запретят выступать кандидатом от правоцентристов, как ему удастся сохранить целостность своей партии? С тех пор как он ушел с поста премьер-министра, прошел двадцать один месяц, и все это время экономика Италии продолжала трястись по ухабам и ямам. В стране сохранялась глубокая рецессия и высокая безработица. Уже казалось, что то правительство, которым президент Наполитано заменил прежнее правительство Берлускони, вот-вот рухнет.

Экономист с кротким нравом Марио Монти, которого Наполитано посадил в премьерское кресло, не оправдал надежд. Назначение Монти на этот пост на некоторое время помогло стабилизировать экономику, и он даже провел довольно значительные пенсионные реформы, но вскоре он как-то выдохся, и в феврале 2013 года прошли новые выборы. Пока Берлускони еще имел возможность проводить кампанию, его правоцентристская коалиция заняла второе место с ничтожным отрывом от демократов-левоцентристов. Это была почти ничья – такого в Италии еще не случалось. Берлускони удалось набрать 29,4 % голосов избирателей по всей стране, а возглавляемая демократами коалиция победила, набрав 29,8 %. Новая третья партия, которую возглавлял, как это ни смешно, бывший эстрадный артист-комик, ярко проявивший себя в социальных сетях, оттянула на себя львиную долю – 25 % – “протестных” голосов, став, таким образом, третьей по значимости партией в стране. Уже это одно сотрясало итальянскую политику. Затем, в соответствии с итальянским законом о выборах, который вскоре должны были объявить неконституционным, возглавляемая демократами коалиция получила бонус в виде 150 мест в нижней палате парламента. Проблема была в том, что демократы недобрали нескольких голосов для того, чтобы попасть в сенат. Между тем срок президентских полномочий Джорджо Наполитано уже истекал, а самому ему вот-вот должно было исполниться 88 лет.

Результаты февральских выборов 2013 года и пререкания из-за возможного преемника Наполитано породили такой хаос, что Италия фактически целых два месяца оставалась без нового правительства. В конце концов Наполитано попросили остаться президентом на второй срок, на его условиях. Тогда по настоянию президента была сформирована Большая коалиция из левых и правых – практически из всех партий, кроме последователей бывшего комика. Берлускони поддержал новое правительство, поэтому к августу 2013 года, когда суд вынес ему приговор, он возглавлял правоцентристскую коалицию, которой принадлежало пять кресел в кабинете министров. Голоса этих министров играли важную роль в правительстве, без них оно бы развалилось. К сожалению, правительство снова оказалось в руках политического легковеса; к тому же так совпало, что новый премьер-министр был племянником главного политического лоббиста Берлускони, Джанни Летты.

Премьер-министр Энрико Летта, известный также как “Летта-младший”, уже и так еле держался в своем кресле в конце лета, когда суд вынес Берлускони обвинительный приговор. Как только Берлускони был осужден, фундамент под правительством зашатался еще сильнее. Не перекроет ли теперь Берлускони кислород правительственной коалиции в отместку за обвинительный приговор? Или, может быть, он еще питает надежду, что президент Наполитано его простит?

Престарелый бывший коммунист сразу же занял твердую позицию. Правительство продолжит работу, заявил он, а проблемы Берлускони с законом – это его личное дело. Вот и весь разговор.

Той осенью, когда казалось, что положение Берлускони уже не может стать хуже, выяснилось, что все-таки может. Верховный суд вынес еще одно решение по открытому против него делу – еще один обвинительный приговор. Так аукнулась еще одна давняя проблема. На сей раз речь шла о гражданском иске, который рассматривался в различных итальянских судах уже больше 20 лет. Новое судебное постановление практически ставило на колени всю империю Берлускони. Его семейную компанию Fininvest обязывали выплатить главному деловому конкуренту Берлускони, Карло де Бенедетти, ни много ни мало 494 миллиона евро в порядке возмещения ущерба – на том основании, что Fininvest еще в 1991 году противозаконно получил контроль над издательским домом Mondadori, дав взятку судье для принятия важного решения. По делу о преступном подкупе Берлускони был оправдан уже много лет назад, однако открытый против него гражданский судебный процесс обернулся колоссальными издержками. На уплату суммы, определенной судом, ушли в то время почти все наличные средства компании: таким образом, помимо юридических и политических неприятностей, на Берлускони обрушились еще и серьезные финансовые трудности.

Решение явилось в середине сентября, в тот самый день, когда Берлускони готовился заново представить свою партию “Вперед, Италия!”: он решил представить миру новую политическую программу, то есть отказаться от существующей правоцентристской коалиции, которую сам нарек “Il Popolo della Libertà” (“Народ Свободы”), и вернуться к основам. Его старая партия находилась в замешательстве. Стоял вопрос о грядущем изгнании Берлускони из итальянского сената и о его будущем в качестве политического лидера. Премьер-министр Энрико Летта твердо стоял на своем, заявляя, что судебные перипетии Берлускони ни в коем случае не должны угрожать долговечности его правительственной коалиции, и без того находящейся в трудном положении. Президент Наполитано присоединился к такому мнению, дав понять в самых недвусмысленных выражениях, что не одобрит никаких новых выборов и попыток возложить ответственность на Берлускони. Таким образом, он просил Берлускони не разваливать правительство в знак протеста против обвинительного приговора в свой адрес. Между тем сам Берлускони вслух задавал вопрос о том, может ли он надеяться, что Наполитано простит его, и как будто колебался: подтолкнуть правительство к краху или нет?

Весь сентябрь Берлускони вместе с Франческой Паскале метался между Аркоре и палаццо Грациоли, пытаясь удержать привычный мир от распада, но наталкиваясь на стену сопротивления – особенно в рядах собственной партии. Партийные “ястребы” требовали, чтобы он выдернул своих людей из правительства и тем самым сделал новые выборы неизбежными. “Голуби” хотели и дальше поддерживать правительство; они уже примирились с тем, что Берлускони скоро вышвырнут из сената. В числе тех, кто взбунтовался против Берлускони, оказался и его главный помощник – заместитель премьер-министра Анджелино Альфано. Он был вполне доволен своей должностью заместителя премьер-министра, и ему нисколько не хотелось разваливать существующее правительство.

В конце сентября, когда вопрос об изгнании Берлускони рассматривался на заседании главного сенатского комитета, миллиардер наконец-то дал волю своему гневу. Он велел пяти министрам, состоявшим в его коалиции (в том числе и Альфано), выйти из состава правительства. Некоторое время министры мялись и жались, и казалось, что они вот-вот взбрыкнут и не послушаются Берлускони. Они все-таки подали заявления об отставке, открывая дорогу правительственному кризису. Теперь казалось, что Берлускони все-таки развалил правительство, но в итоге он только потерял влияние на Альфано и на других кабинетных министров (все они очень любили свою работу и связанные с ней привилегии), а также почти на 30 членов парламента. Через несколько дней “бунтари” просто забрали свои заявления об уходе и остались в составе правительства. В ноябре, когда до решающего голосования в сенате об изгнании Берлускони оставалось всего несколько дней, Берлускони отпраздновал “перезапуск” своей партии “Вперед, Италия!”. В тот же день Альфано и другие “голуби” навсегда расстались с Берлускони. Они сформировали свою новую микропартию, которая немедленно поклялась в неизменной преданности левоцентристскому правительству премьер-министра Летты – в знак благодарности за сохранение всех пяти мест в кабинете.

Измена произошла быстро и даже не застала Берлускони врасплох. Он еще несколько недель назад говорил друзьям, что Альфано – предатель, что он неблагодарный блудный сын и что он превратится в политическое ничтожество, если покинет партию, которая дала ему все. К тому моменту, на который было назначено голосование о его изгнании из итальянского сената, то есть к концу ноября 2013 года, Берлускони уже потерял треть представителей своей партии в парламенте. Он решил голосовать против правительства, и впервые за многие годы его партия снова оказалась на скамьях оппозиции. Его выдавили из парламента и из власти.

Над Берлускони нависало еще одно официальное обвинение – на сей раз в том, что в конце 2006 года он будто бы выплатил миллионы долларов одному сенатору из Неаполя в обмен на его голос в парламенте; эта взятка якобы являлась частью махинаций с целью свалить тогдашнее левоцентристское правительство. Разумеется, Берлускони начисто все отрицал – даже после того, как сам сенатор признался в получении денег. У Берлускони все тяжелее становилось на душе. Удача, похоже, решила окончательно отвернуться от него.

В день, когда в Риме состоялось голосование об изгнании Берлускони из сената, во флорентийском Палаццо Веккьо на площади Синьории давал интервью другой, менее известный политик. Молодой мэр Флоренции, 39-летний Маттео Ренци, восхвалял экономическую политику Билла Клинтона и Тони Блэра и объяснял, почему он сам хочет возглавить Демократическую партию Италии. Он говорил все правильные вещи, обещая провести реформы по модернизации и в целом обрисовывая картины постберлускониевской Италии, которую он хочет построить. Ренци был известен как самый честолюбивый человек в Италии. Он уже становился самым популярным политиком. Через несколько дней он выиграет предварительные выборы в собственной партии и попытается встряхнуть впавшего в летаргическое оцепенение премьера Энрико Летту и взбодрить правительство, в очередной раз оказавшееся на грани распада. Ренци был настоящим тосканцем, а любому итальянцу ясно, что это значит: упрямство, сильный характер и острый язык. Впрочем, пока что Ренци подавал лишь утешительные сигналы незадачливому Летте, заверяя его в своей поддержке и обещая партийное единство. Таково было положение дел в начале 2014 года, когда Ренци оставался партийным лидером, а Летта – премьер-министром. Если Летта олицетворял ветхий и окостенелый дух “старых левых” в Италии, то Ренци явно воплощал будущее.

Напористый Ренци, набравший популярность в социальных сетях, ворвался на политическую арену страны, как ураган. Возглавив левоцентристов, он чуть ли не сразу же устроил необычные “посиделки” с Сильвио Берлускони, пригласив своего заклятого врага в штаб-квартиру Демократической партии. 18 января, когда Audi A8 Берлускони пронесся по узким булыжным улочкам Рима и остановился перед зданием, где располагался штаб партии Ренци, у многих просто отвисли челюсти. Что это Ренци задумал? Зачем ему понадобилось встречаться с Берлускони – делать больше нечего? И неужели это Сильвио Берлускони собственной персоной направляется в штаб той самой партии, которую двадцать лет подряд призывал уничтожить? Ответ оказался несложным. Берлускони уже много месяцев прозябал в ничтожестве и позоре, и вот теперь приглашение от Ренци на эту встречу стало для него своего рода политической реабилитацией. То, что прозвучало в ходе этой полуторачасовой беседы, впервые за многие месяцы вселило в Берлускони надежду. Наконец-то он встретил политика, который, похоже, готов был договариваться. Он встретил среди левых центристов политика, положительно относившегося к бизнесу, что было для Италии абсолютным новшеством, человека, такого же открытого и обаятельного, как он сам, – настоящего соблазнителя, болтуна, славного парня. То, что сейчас предлагал ему Ренци, возвращало Берлускони некоторую надежду на президентское прощение. Ренци предлагал ему снова сесть за стол, вернуться в политику, предлагал двухпартийное соглашение по вопросу ключевых реформ.

18 января 2014 года Ренци и Берлускони согласились сообща разработать в парламенте ряд конституционных реформ и новый избирательный закон – взамен существующего и ставшего уже неконституционным закона, по-прежнему записанного в книгах. Это соглашение получило название “пакт Надзарено” – по названию улицы Ларго Надзарено в Риме, где располагалась штаб-квартира Демократической партии. В последнее время ничто так не радовало Берлускони, как эта встреча с Ренци, который потом, стоя перед камерами, говорил о достигнутом “глубоком взаимопонимании” с Берлускони. Удивительно, что Берлускони, похоже, проникся неподдельной симпатией к Ренци. Итальянская пресса не дремала и сразу начала комментировать отношения этой странной парочки; отмечалось, что 39-летний политик-левоцентрист, вероятно, больше всего подходит на роль естественного преемника Берлускони.

“Ренци – безусловно, новый протагонист на политической сцене, – говорил Берлускони спустя несколько дней после их встречи. – Он пытается модернизировать и реформировать Демократическую партию, и он уже заявил, немножко смело и немножко дерзко, что намерен избавиться от «старой гвардии» в партийных рядах. И он уже этим занимается. Так что, надеюсь, он продолжит в том же духе”.

Таким образом, он оказал большую поддержку человеку, который по своим взглядам находился на совершенно противоположном крае политического диапазона. Ренци очаровал Берлускони – во всяком случае, поначалу. Это позднее у Берлускони будет немало времени для того, чтобы раскаяться и заявить, что Ренци его просто обманул и сбил с толку. Пока же было важно другое: он вернулся в игру, он снова участвует в заседаниях в президентском дворце, он снова игрок. Для Берлускони самое большое значение имела возможность вернуть себе хотя бы видимость достоинства, хотя многие из его врагов уже начали списывать его со счетов как политический труп. Поэтому, отбросив всякую осторожность, Берлускони радостно устремился навстречу новому союзу-дружбе с Ренци, и в течение года они встречались с глазу на глаз восемь раз и часто разговаривали по телефону. Их помощники встречались десятки раз, расчищая путь, улаживая разногласия, заново обговаривая детали соглашения. Ряд соратников Берлускони, сохранивших ему верность, уже начали ставить под вопрос правильность его стратегии: какой смысл заключать сделку с Ренци, чтобы голосовать вместе за некоторые реформы, если, по идее, они находятся в оппозиции? Берлускони отмахивался от подобных жалоб и говорил, что поступает ответственно, вступая в сотрудничество по вопросу таких важных реформ. По словам тех, кто был с ним рядом в ту весну 2014 года, в глубине души он все еще надеялся на прощение.

Результат поддержки реформ Ренци со стороны Берлускони оказался катастрофичным. Самому Берлускони по-прежнему запрещалось участвовать в каких-либо выборах. Опросы общественного мнения показывали, что популярность партии “Вперед, Италия!” резко падает, а стойкие партийцы, сохранившие верность Берлускони, опасались, что с позором проиграют на близящихся выборах в Европарламент.

И вот, посреди этого распада и отчаяния, 15 апреля 2014 года Берлускони наконец был извещен о том, когда ему следует приступить к отбыванию наказания. Верховный суд приговорил его к четырем годам тюремного заключения, однако три года из этого срока ему “скостили” в порядке частичной амнистии, объявленной в Италии в связи с переполненностью тюрем. А теперь миланский трибунал постановил, что оставшиеся 12 месяцев Берлускони будет выполнять общественные работы в католическом доме престарелых в пригороде Милана – Fondazione Sacra Famiglia (фонд “Святое семейство”). Там раз в неделю, по пятницам утром, бывший премьер-министр должен был ухаживать за больными, страдавшими слабоумием и болезнью Альцгеймера.

Назначенное наказание было не из самых обременительных, однако мир Берлускони продолжал рушиться. Следующим по списку оказался приговор апелляционного суда по делу “бунга-бунга”: Берлускони был признан виновным в злоупотреблении служебным положением и в сексуальных отношениях с несовершеннолетней проституткой. Тем временем в Неаполе его обвиняли в покупке голосов в итальянском парламенте, и его допрашивали уже новые судьи. А другие судьи рассматривали новые обвинения в связи с давним делом: речь шла о том, будто он выплатил миллионы долларов некоторым девушкам с вечеринок “бунга-бунга” с тем, чтобы они лжесвидетельствовали и давали ложные показания. В довершение неприятностей, результаты европейских выборов этой весной вскоре должны были вызвать открытый бунт в рядах его только что обновленной партии “Вперед, Италия!”.

Для Берлускони этот обвинительный приговор стал не просто поражением человека, привыкшего вечно побеждать. Для Сильвио Берлускони он ознаменовал начало конца.

Глава 13

Конец игры

В гостиной Берлускони в Аркоре свет приглушенный, словно его огромная вилла погружена в траур. В полумраке по обе стороны мраморного камина ложатся зловещие тени, и темный вечер в окрестностях Милана, и так довольно унылый, кажется еще мрачнее. В дверях возникает фигура строгого человека в измятой белой рубашке. Человек принес серебряный поднос с бутылками минеральной воды на выбор – газированной и без газа. Это старый дворецкий Джузеппе, преданно служащий у Берлускони уже много лет; он улыбается цинично и понимающе – мол, “всякого я тут навидался”. Мажордом виллы Сан-Мартино извиняющимся шепотом объясняет, что такой полумрак здесь всегда, так любит хозяин. Наливает шипучую воду в хрустальный бокал и беззвучно удаляется.

Из столовой, смежной с гостиной, доносятся громкие голоса. Там, похоже, идут жаркие споры. Сразу безошибочно узнаются пронзительный тенор самого Берлускони и голоса некоторых из его ближайших советников – неаполитанки Мариарозарии Росси, недавно поступившей на работу, и Деборы Бергамини – опытного пресс-секретаря, которую Берлускони переманил к себе с телеканала Bloomberg Television. Дверь распахивается, и показывается Джованни Тоти, последний протеже Берлускони. Вид у него слегка ошарашенный. Бывший телеведущий ток-шоу из Mediaset только что согласился на просьбу Берлускони баллотироваться на должность губернатора на предстоящих местных выборах кандидатом от партии “Вперед, Италия!”.

Сейчас вечер пятницы, и Берлускони обсуждает политические подробности предстоящих выборов со своим ближним кругом, с теми, кого итальянская пресса насмешливо именует “Магическим кругом”. Главным человеком в этом узком кругу была подруга Берлускони Франческа Паскале. Если верить репортажам в итальянских газетах, она и весь “Магический круг” загипнотизировали Берлускони и отрезали его от мира, а из-за их неопытности, неверных суждений и личных амбиций и бывший премьер, и партия “Вперед, Италия!” понесли непоправимый ущерб (так, во всяком случае, уверяли журналисты). Впрочем, на сегодняшнем стратегическом собрании Паскале даже не присутствует. Она на верхнем этаже семейной резиденции – наряжается. Сегодня вечером она появится в дизайнерском бежевом наряде, а не в своей всегдашней домашней одежде – тренировочном костюме или джинсовой куртке. Вскоре начнут накрывать к ужину, а Берлускони с товарищами засиживается на совещании.

В этот вечер, 27 марта 2015 года, на вилле Сан-Мартино ощущается какая-то зловещая атмосфера. Может быть, все дело в тусклом освещении, или в том, что огромная вилла утопает в тенях, или просто в мрачном настрое собравшихся здесь людей. Возможно, это оттого, что сегодня – годовщина первой победы Берлускони на выборах 1994 года. В этот самый день двадцать один год назад он превратился из скандального медиамагната-миллиардера в скандального премьера-миллиардера. В 1994 году он изменил облик всей итальянской политики удачной и ловкой кампанией, благодаря которой покорил сердца и умы миллионов итальянских избирателей. А теперь, 21 год спустя, его партия оказалась на грани распада и боролась лишь за выживание. Многие из главных соратников Берлускони просто отвернулись от него, некоторые требовали провести предварительные выборы, чтобы определить преемника Берлускони, другие громко возмущаются тем, что Паскале и “Магический круг” не дают им даже подступиться к Берлускони, а еще кое-кто говорит, что Берлускони навредил собственной партии, отказавшись рассматривать кандидатуры преемников. Потому-то на вилле Сан-Мартино было теперь так мрачно.

Советник Берлускони доверительно сообщает, что сегодня за обедом босс впервые заговорил о признании своего поражения. Правда, несколько недель назад суды наконец-то отменили обвинение по делу Руби. Да, Берлускони теперь полностью оправдан – на сей раз по делу о сексуальных преступлениях, связанных с малолетними проститутками, да и о злоупотреблении должностью премьер-министра говорить перестали. Казалось бы, он должен был ликовать. Но он не ликовал. Вместо этого он рассказывал родным и друзьям о том, что, наверное, скоро снова явятся следователи – на этот раз в связи с обвинениями в подкупе свидетелей по делу Руби. В прессу стали просачиваться выдержки из подслушанных телефонных разговоров девушек из предполагаемого гарема, который Берлускони якобы держал в особой квартире. Сегодня вечером Берлускони сетует: “Судьи развернули против меня кампанию в СМИ, они публикуют все эти подслушанные телефонные разговоры и прочие конфиденциальные материалы, которые каждый день просачиваются в прессу”. Он очень расстроен.

В этот вечер 27 марта Берлускони производит впечатление человека, которого обложили со всех сторон. Ему не дают покоя и судебные преследования, и судьба его бизнеса, и растущие убытки от принадлежащего ему футбольного клуба “Милан”, и его собственное политическое будущее. Но больше всего его тревожит отчаянное состояние финансов в его партии “Вперед, Италия!”. Долги партии перевалили уже за 130 миллионов евро, сообщает он одному посетителю, а новый закон о взносах в пользу избирательных кампаний ограничивает отдельные взносы суммой в 100 тысяч евро. “Мне придется все накопившиеся долги из собственного кармана выплачивать”, – говорит он, скорчив гримасу. Хуже того, в рядах его собственной партии все еще продолжаются разброд и шатания после междоусобиц и попыток бунта, длившихся почти целый год. Многие из стойких приверженцев партии огорчены тем, что Берлускони назначил партийным казначеем Мариарозарию Росси, это политическое ничтожество из Неаполя. Росси – сенатор от “Вперед, Италия!”, однако, по мнению ее критиков из числа однопартийцев, ее величайшая заслуга пока что состоит лишь в том, что она – подружка Паскале. Итальянская пресса живописует мрачную картину, в которой Росси и Паскале выступают главными злодейками: засев среди меркнущей роскоши уже слегка страшноватой виллы Сан-Мартино, они нещадно манипулируют Берлускони. Так фантазируют журналисты. Многих это убеждает, хотя в действительности помыкать таким человеком, как Берлускони, очень нелегко. Как бы то ни было, Берлускони уже довольно давно остается в уединении своей виллы в Аркоре, в течение большей части года строго соблюдая “комендантский час” и придерживаясь других ограничений на передвижение: ведь он отбывает наказание и находится на исправительных работах. Его не видно ни на телевидении, ни на политической арене. Его партия стремительно теряет популярность – это видно по опросам. В политическом смысле он, похоже, пребывает в свободном падении. Хозяин большой старой виллы – человек, разъяренный всем тем, что на него обрушилось; человек, давно кипящий гневом и раздражением на то, что его движения ограничены, что ему нельзя публично высказывать свои мысли из страха перед судьями, что ему нельзя ездить по Италии; человек, который с нетерпением дожидается, когда же ему снова дадут вернуться на сцену, и с ужасом наблюдает за падением своей популярности.

Однако в тот период, когда Берлускони отбывал общественные работы, и вплоть до начала 2015 года самый значительный политический урон он потерпел отнюдь не из-за дурных советов от “Магического круга”. Дело совсем в другом: новым премьер-министром Италии стал Маттео Ренци. Вооружившись хладнокровием “поколения Twitter” и экономической политикой в духе Билла Клинтона, нацеленной прежде всего на рост, Ренци заполучил премьерскую должность еще год назад, в 2014-м. Он выказывал себя хладнокровным сторонником свободного рынка, либералом с чувством ответственности за общество, демократом-консерватором по американским меркам. Пока Берлускони отбывал наказание в доме престарелых и с расстояния наблюдал за раздорами внутри собственной партии, Ренци бульдозером проехался по левоцентристской Демократической партии Италии, уничтожив всех своих противников на крайнем левом фланге и приведя их в ярость своей политикой, поощряющей бизнес, и реформами на рынке труда. Но так как речь шла об итальянской политике, одной из главных причин, почему Ренци все-таки удавалось продвигать свои реформы, был тот самый “пакт Надзарено”, который он заключил с Берлускони.

В обмен на кресло лидера парламентской оппозиции, где Берлускони сидел бы за столом на равных, и на политическое доверие и вес в придачу, Берлускони пообещал Ренци голоса сенаторов от своей партии “Вперед, Италия!” по вопросам ключевых реформ. Имея эти голоса, Ренци мог угрожать крайним левым в рядах собственной партии и проталкивать законопроекты по реформам, даже если либералы голосовали против них. Это была очень эффективная угроза, и некоторое время она действовала. Многие несогласные проявляли послушность, оппозиционные силы Берлускони голосовали за реформы, и все получали свою выгоду.

Для Берлускони диалог с новым премьер-министром был чем-то вроде системы политического жизнеобеспечения. Благодаря этому взаимодействию он снова ощущал свою значимость – ведь он много месяцев чувствовал лишь тяжесть обвинительного приговора, который выбрасывал его на обочину политической жизни, в какое-то постыдное чистилище. Берлускони ощущал, что Ренци реабилитировал его. К тому же Ренци пытался протолкнуть некоторые из тех самых реформ, затрагивавших рынок труда и экономику, которые сам Берлускони безуспешно продвигал последние двадцать лет.

Ренци счел благоразумным сохранить Берлускони жизнь в политике, предложив ему участвовать в разработке конституционных реформ на двухпартийной основе. Однако, сместившись в центр, Ренци затеял политический маскарад наподобие американского, только на итальянский манер. Он стал рядиться в украденные у Берлускони политические одежды – совсем как Билл Клинтон, который в свое время украл политику у умеренных республиканцев. Но, что было еще хуже (с точки зрения Берлускони), Ренци оказался таким же талантливым и телегеничным деятелем, каким в былые годы был сам маэстро. Ренци вовсю использовал новые средства коммуникации, вроде блогов Facebook и Twitter, для распространения сообщений, не стесняясь при необходимости заимствовать кое-какие приемы и лозунги из репертуара самого Берлускони. Умеренная экономическая политика Ренци, благоприятствовавшая бизнесу, привлекала сторонников Берлускони, отчего часть традиционного электората Берлускони просто отпала. Весной 2014 года на выборах в Европарламент партия Берлускони – пока он сам отбывал общественные работы – потерпела поражение. За него отдали голоса всего 16,8 % избирателей – исторический минимум. Ренци же удалось удержать голоса левых и одновременно переманить к себе немалую долю прежнего электората Берлускони.

Берлускони, хотя и не желал раздувать проблему, беспомощно наблюдал, как от него один за другим уходят важнейшие члены партии. Он подвергался яростным нападкам однопартийцев за то, что позволил втянуть себя в альянс с Ренци. Даже ближний круг Берлускони с мучительной ясностью понимал, что его двухпартийная поддержка Ренци сбила с толку избирателей, голосовавших за “Вперед, Италия!”, и в итоге их голоса были потеряны. Накануне очередного раунда выборов весной 2015 года – гонки за губернаторские места в главных областях – доля избирателей, голосовавших за партию Берлускони, упала примерно до 10 %.

“Дело совсем не в наших внутрипартийных распрях, – сказала в тот вечер на вилле Сан-Мартино советница Берлускони. – Главная проблема – это Ренци. Он очень нравится умеренному ядру нашего исконного электората, а потому крадет голоса наших сторонников”.

В половине восьмого Берлускони сел ужинать. За столом справа от него сидели Росси и Паскале, напротив – Дебора Бергамини. Сегодня Берлускони уже жаловался на то, что новый премьер, по сути, предает его, хотя поначалу так обнадеживал. Сейчас он снова заговорил об этом, только еще более жалобным тоном.

“Вначале Ренци казался мне таким симпатягой. Но он оказался совсем не симпатягой. Он просто рвался к власти, а теперь держится за нее”.

Сильвио Берлускони явно уязвлен до глубины души.

Паскале принесли ее всегдашнюю большую миску с зеленым салатом. Сегодня вечером она позволяет себе бокал красного. Берлускони недовольно глядит на свою тарелку с бульоном и жалуется на суровую диету. Теперь, когда срок отбывания наказания подходит к концу, он планирует появиться на публике, а потому хочет привести себя в форму. В каком-то смысле диета Берлускони меняется так же резко, как и его настроение. Он способен довольно быстро сбросить пару-тройку лишних килограммов, но потом заново набирает их, если вдруг не выдерживает и набрасывается на калорийную еду.

Сейчас Берлускони просто отодвигает тарелку с постылым супом и пускается в импровизированные рассуждения о том, как его новый заклятый враг Ренци губит Италию.

“Ситуация в Италии ухудшается с каждым днем, потому что Ренци узурпирует власть. Когда он покончит со всеми этими реформами, он получит контроль над сенатом. Он будет командовать своей партией. По сути, у него в руках окажется вся страна целиком. Единственная надежда…”

Берлускони делает небольшую паузу, все-таки пробует суп, а потом продолжает развивать мысль.

“Единственная надежда – на то, что, может быть, мне еще как-то удастся вернуться в игру. Вы только подумайте: я ведь давно стал невидимкой для итальянцев! На телевидении меня не было, я практически на год совсем пропал из виду”.

Берлускони снова делает передышку. Члены так называемого “Магического круга” внимательно слушают.

“Я смогу вернуться на сцену только тогда, когда всем станет абсолютно ясно, что я невиновен. Я был невиновен – а меня все равно осудили. Меня вышвырнули из сената. Меня лишили права баллотироваться. Меня выгнали с политической сцены. Меня, можно сказать, ограбили: заставили выплатить семьсот миллионов долларов Карло де Бенедетти. Думали меня обанкротить – но не получилось. Я нашел нужную сумму и выплатил ее де Бенедетти, мне даже к банкам не пришлось обращаться”.

Берлускони прерывается, съедает ложку супа и отпивает немного минеральной воды. В те дни, когда Берлускони сидит на диете, вина ему не полагается.

“И что же все это значит? – продолжает Берлускони. – Это значит, что невозможно провернуть такую операцию, какую мы провернули в девяносто четвертом, когда сплотили все мыслимые силы правоцентристов. Сейчас в Италии нужно создать Республиканскую партию – в точности такую, какая существует в Соединенных Штатах. Это такой большой контейнер, большая палатка для всех умеренных и консервативных сил, которые не вмещаются в партию «Вперед, Италия!»”.

Берлускони совсем позабыл про суп – он говорит уже безостановочно и все более страстно. Ближний круг внимательно слушает его.

“Для нас единственный способ пробиться вперед – это трансформировать «Вперед, Италия!» в Республиканскую партию, воспользовавшись американским примером – примером величайшей в мире демократии. Демократы у нас в Италии уже есть – это Ренци и его партия. Теперь нам осталось обзавестись республиканцами. Чтобы побороть демократов в Италии, нам нужна Республиканская партия”.

Росси согласно кивает. Она и Франческа вступают в разговор. Они побуждают Берлускони проявить силу и упорство, не сдаваться и идти вперед, несмотря ни на какие трудности. Он улыбается, но не без горечи.

Берлускони уверенно отвечает на вопрос о том, что же именно он собирается делать. Он действительно хочет вернуться в политику почти в 80 лет – или, может быть, благоразумнее махнуть на это дело рукой и просто наслаждаться жизнью? Как-никак, он всегда жаловался на то, что слишком много работает и ему даже некогда бывать на своих роскошных виллах в Антигуа, или на Бермудах, или на Сардинии. Берлускони аккуратно откладывает ложку и вперяется в собеседника пронзительным взглядом.

“Собственно, об этом я и говорил сегодня днем, когда мы обедали в этой самой комнате, в этой самой компании”, – говорит он серьезным тоном и жестом показывает на сидящих за столом членов “Магического круга”.

“Я говорил о будущем. Меня очень расстраивает, что при нынешнем состоянии дел, по-видимому, невозможно создать эффективный правоцентристский блок для противостояния Ренци. Этой цели можно добиться, только если я вернусь, если я воскресну. Я должен предстать невиновным человеком, который возвысит голос и обратится к молчаливому большинству итальянцев. Речь идет о половине населения – это люди, которым так осточертела политика, что они вообще не ходят больше на выборы”.

“Чтобы все это стало возможным, мне необходимо получить оправдание от Европейского суда по правам человека, – продолжает Берлускони. – Там могут на европейском уровне оспорить решение итальянского Верховного суда. В моей апелляции содержится шестнадцать отдельных пунктов, так что Европейскому суду достаточно вынести оправдательный вердикт хотя бы по одному из них – и тогда я снова смогу заниматься политикой и баллотироваться на выборах”.

Он терпеливо объясняет механизм, согласно которому постановление ЕСПЧ в обязательном порядке повлечет за собой постановление уже итальянского суда, после чего он снова обретет право выставлять свою кандидатуру на выборные должности. Берлускони явно возлагает очень большие надежды на эту апелляцию, она – его последний шанс на возрождение к политической жизни.

“Я совсем не хочу сдаваться”, – говорит Берлускони, уже устав бороться с голодом, и воровато тянется к кусочку хлеба.

К концу ужина становится ясно, что Берлускони задает себе важные вопросы. Он перебирает все возможные варианты и в уме, и в беседах со своим ближним кругом. Иногда он кипятится, иногда веселится и увлекается. Но бывает, что на него накатывает тоска.

“У него случаются взлеты и падения, – признает его старый друг Феделе Конфалоньери. – Но, мне кажется, он все-таки внутренне не сдается. Его главное удовольствие в жизни – это работа, так всегда было. Я знаю, он много говорит о самых разных вещах, но, думаю, Сильвио никогда по-настоящему не уйдет из политики. Честно говоря, мне кажется, он просто не может себе этого позволить”.

Конфалоньери принадлежит к той маленькой группе ближайших друзей и советчиков Берлускони, которые считают, что он совершил большую ошибку, не наладив крепкой связи с Ренци. Ведь каждому медиамагнату, будь он Руперт Мердок или Сильвио Берлускони, жизненно важно поддерживать хорошие отношения с людьми, сидящими в правительстве, и – на своем уровне – с лидерами правительств в тех странах, где они ведут бизнес. Двадцать лет Берлускони обвиняли в том, что он – ходячий конфликт интересов в одном лице: медиамагнат, злоупотребляющий государственной властью. Его критики утверждали, что он и в политику-то пошел прежде всего для того, чтобы отстаивать собственные деловые интересы. Однако в последнее время деловые интересы Берлускони понесли большой урон – начиная с тех 500 миллионов евро, которые он выплатил своему противнику Карло де Бенедетти.

Пускай весной 2015 года Берлускони весьма туманно представлял свое политическое будущее, зато он неплохо заботился о своих миллиардах. Стоимость его имущества приближалась к 8 миллиардам евро, но теперь он собрался пополнить запас свободных денежных средств, и уполномоченные им люди уже занимались распродажей различных активов.

Для начала принадлежавшая семейству Берлускони холдинговая компания Fininvest избавилась в конце 2013 года от своих акций компании по оказанию финансовых услуг Mediolanum, выручив за них больше 250 миллионов евро. В апреле 2014 года Mediaset получила почти 300 миллионов евро наличными, продав акции своей дочерней компании, обслуживающей телебашни. Летом 2014 года Mediaset выручила еще €365 миллионов, продав свою долю в капитале платного телеканала в Испании. В конце 2014 года очередь дошла до продажи имевшихся у Берлускони акций сети многоэкранных кинотеатров в Италии: они принесли 36 миллионов евро. В феврале 2015 года Fininvest собрал еще 380 миллионов евро, продав 7,79 % своих акций Mediaset. После этого у Берлускони осталось всего 33,4 % акций Mediaset, но они стоили немало – 2 миллиарда. Если учесть стоимость других активов, то к 2015 году империя Берлускони, вместе с принадлежавшей ему роскошной недвижимостью в разных местах, все еще оценивалась в 8 миллиардов евро или даже больше. Его никак нельзя было назвать банкротом. Больше того, Mediaset тратил другие миллиарды (добытые с помощью банковских займов) на покупку прав показывать по телевидению в 2012–2018 годах игры Лиги чемпионов УЕФА и чемпионат Италии по футболу (серия А). Права на показ футбольных матчей покупались для нового итальянского платного телеканала Берлускони, который назывался Mediaset Premium. Однако у Берлускони возникла проблема. У его платного телеканала имелось только два миллиона подписчиков, тогда как у лидера итальянских платных телеканалов – Sky Italia, принадлежавшего Руперту Мердоку, – подписчиков было целых пять миллионов. Впервые Берлускони кто-то обгонял на его “родном” телевизионном поприще.

Между Мердоком и Берлускони всегда было дружеское соперничество, и еще в 1990-х они поговаривали о том, что надо бы как-то объединить силы или купить друг у друга доли в капитале. Теперь перед ними обоими встала одна и та же угроза: новая и агрессивная конкуренция со стороны быстро меняющегося мира медиа. Обоих тревожила возросшая мощь Netflix – мультимедийной компании, которая уже нанесла непоправимый урон огромным сегментам американского рынка платного телевидения и теперь собиралась продолжить свое победно-разрушительное шествие уже в Европе.

Поэтому не было ничего удивительного в том, что 27 апреля 2015 года, в дождливый понедельник, как раз к обеденному времени, автомобиль Руперта Мердока подкатил к Аркоре и остановился перед виллой Берлускони.

Берлускони мучительно размышлял о своей роли в итальянской политике и о том, как лучше защитить свою бизнес-империю, как влить в нее новые силы. Он пытался спланировать будущее своих детей. Уже много месяцев он думал о том, какую часть бизнеса сохранить, какую продать и какие новые стратегические альянсы понадобится создать, если он хочет сохранить на плаву свою медиаимперию в изменчивом цифровом мире.

84-летний Мердок тоже занимался переустройством своей империи, раскинувшейся на весь мир: объединял все свои европейские телевизионные активы в одну компанию и приобщал к делу своего сына Лаклана. Разумеется, если бы он перекупил в Италии платные телеканалы Берлускони или хотя бы заполучил права на трансляцию футбольных матчей, это помогло бы Мердоку прочно закрепиться на европейском рынке.

И вот два медиамагната почтенных лет (один уже уверенно перешагнул порог восьмидесятилетия, второй неумолимо к нему приближался) встретились у Берлускони в Аркоре, чтобы поговорить за долгим обедом. Мердок привез с собой сына Лаклана, а рядом с Берлускони находился его сын Пьер Сильвио. Конфалоньери на этот обед не приглашали. Это была встреча только для отцов и детей, если не считать присутствия еще одного человека, который и свел их всех, – медиауправленца Тарака Бен Аммара, уроженца Туниса.

“Это была действительно удачная возможность для Сильвио Берлускони и Руперта Мердока встретиться и побеседовать”, – вспоминает Бен Аммар, который прослужил главным советником у Мердока столько же лет, сколько оставался деловым партнером Берлускони. Именно Бен Аммар помог свести воедино многомиллиардные медиахолдинги принца Саудовской Аравии аль-Валида ибн Талала. Именно Бен Аммар помог саудовскому принцу приобрести равные доли капитала и в Mediaset Берлускони, и в News Corporation Мердока.

Если кто-то и мог свести двух магнатов для встречи и важных переговоров, то именно Бен Аммар – влиятельный посредник, похоже все свое время проводивший в обществе медиамагнатов-миллиардеров. Уже будучи кинопродюсером, Бен Аммар начал сотрудничать с Берлускони, успешно запустив в Северной Африке сеть коммерческого телевидения Nessma. Занимаясь распродажей активов, Берлускони продал Бен Аммару часть акций парижской компании Quinta Communications, принадлежавшей самому Бен Аммару. Бен Аммар сотрудничал с кинорежиссером Люком Бессоном и являлся главным советником Венсана Боллоре – еще одного медиамагната-миллиардера, контролировавшего Vivendi и Canal Plus, платный канал-монополист во Франции. Кроме того, Боллоре купил львиную долю акций Telecom Italia и посадил Бен Аммара своим представителем в правление Telecom. Еще Бен Аммар недавно вошел в правление Vivendi, а эта компания буквально сидела на мешках с миллиардами евро. Поговаривали о каком-то альянсе или о сделке с долей между Vivendi и Mediaset Берлускони. В итоге двумя крупнейшими в Европе игроками на поле платных телеканалов сделались Мердок и Боллоре, и активы итальянских платных телеканалов, остававшиеся у Берлускони, представляли лакомый кусок для них обоих. Возможно, Vivendi был не прочь когда-нибудь проглотить всю Mediaset. Это удовольствие обошлось бы всего в пять-шесть миллиардов евро.

И вот в неформальной обстановке Мердок и улыбчивый Берлускони с сыновьями и с Бен Аммаром садятся за стол. Они пытаются выяснить, смогут ли они работать сообща. Особенно их волнует вопрос: как лучше всего противостоять угрозе со стороны цифрового онлайн-контента, вроде Netflix и других. В этот же день, но позже Берлускони будет говорить о том, как важно допустить к делу сыновей. Похоже, ему очень по душе пришлась идея, чтобы его сорокашестилетний сын Пьер Сильвио занимался бизнесом вместе с Лакланом Мердоком, которому только что исполнилось сорок три.

“Будущее принадлежит нашим сыновьям, так что им нужно проводить больше времени вместе”, – говорит Берлускони одному своему посетителю спустя час после того, как Мердоки уезжают из Аркоре.

“Очень важно, что сегодня за обедом сидели двое их сыновей”, – поясняет Бен Аммар.

Продолжительный обед в Аркоре не дал никаких немедленных результатов – прежде всего потому, что Мердок хотел быть держателем контрольного пакета акций в любой финансовой операции, связанной с платным телевидением, а Берлускони такая идея не понравилась.

Кроме телевидения и политики, весной и летом 2015 года Берлускони постоянно думал о футболе. Его любимый “Милан” играл плохо, и Берлускони фактически уволил незадачливого тренера команды Филиппо Индзаги. Он публично унизил Индзаги, заявив, что у них с футбольным тренером “расходятся взгляды”. Для итальянских болельщиков такого намека было вполне достаточно. Теперь пресса только и писала о том, что Берлускони вот-вот официально уволит Индзаги, и гадала, кого он наймет вместо него. Вдобавок уже на следующий день после того, как у Берлускони в Аркоре побывал Мердок, в чугунные ворота его виллы въехал автомобиль другого магната-миллиардера. Итальянские журналисты и телевизионщики, расположившиеся “в засаде” неподалеку, разглядели, что новый гость Берлускони – какой-то азиат. Прошел слух, будто Берлускони собирается продать легендарный футбольный клуб – за миллиард с лишним долларов.

Облачный день в конце апреля в Аркоре, спустя три дня после визита Мердока. Берлускони сидит на своем любимом диване в гостиной. На нем черная рубашка с блейзером, перед ним на журнальном столике – бежевый телефон дизайна 1970-х, блокнот с ручкой и стакан минеральной воды. Берлускони неохотно берет ломтики свежих яблок с тарелки с низкокалорийным фруктовым салатом. В прилегающей столовой и в других комнатах этого большого дома, предназначенных для встреч, больше дюжины миланских юристов, менеджеров инвестиционных банков, бухгалтеров и переводчиков негромко переговариваются между собой. А за окном, прямо за спиной Берлускони, один из банковских менеджеров в белой рубашке, вышедший передохнуть в сад, любовно возится с каким-то старым, видавшим виды смартфоном. Берлускони не обращает на это никакого внимания. Он говорит о футболе.

“Все очень просто. Я вложил кучу денег в «Милан». Чтобы побеждать в футболе, нужны деньги, талант и удача. Я двадцать девять лет был президентом «Милана», и сегодня наша команда – одна из самых прославленных в истории. Отлично! Но сегодня содержать футбольную команду – очень дорогое удовольствие. Поэтому сейчас европейские клубы стараются привлекать капиталы инвесторов из России, из Катара, из нефтяных стран, из Китая, Индонезии, из Азии. Сейчас одной семье вроде нашей слишком дорого содержать команду на собственные средства, потому что конкуренция очень жесткая, а цены просто бешеные. Цены на главных игроков вроде [Криштиану] Роналду и [Лайонела] Месси взлетели до небес, просто с ума сойти! Нет, это стало неподъемным. Взять хотя бы последние три года для примера. Наша семья – через нашу холдинговую компанию Fininvest – три года назад вложила в футбол 62 миллиона евро, два года назад – 70 миллионов, а в прошлом году – 102 миллиона. Это уже чересчур! Так что нужно искать альтернативные решения, ну а где их взять? На нефтяных рынках, в Азии, там, где сейчас бурно развивается экономика. И вот, когда мы дали понять, что готовы частично продать «Милан», посыпались самые разные предложения. Одно из предложений сделал молодой финансист из Таиланда, его зовут мистер Би Тайчобол. Он приезжал ко мне вчера”.

Берлускони начинает быстро перечислять условия покупки, выдвинутые тайским бизнесменом, чье имя он произносит протяжно: “ми-истер Би-и”.

“У него оказалось очень интересное предложение. Вначале он предполагает авансом сделать крупный денежный взнос, чтобы доказать серьезность своих намерений, а потом, поскольку «Милан» – хорошо раскрученный бренд, то, мы думаем, можно было бы объявить котировки клуба, скажем на Гонконгской или Сингапурской бирже, или даже запустить рекламную кампанию бренда в Китае и еще в десяти азиатских странах. Ведь это же огромный рынок – 242 миллиона болельщиков «Милана»! А еще можно охватить рестораны, духи, безалкогольные напитки – все это должно принести хорошую прибыль. Президентом клуба останусь я, у нас появится большой бюджет для покупки новых игроков, так что скучать мне не придется. Болельщики тоже не будут скучать – уж это я им обещаю. В идеале я ищу такого человека, который просто разделил бы мои расходы по содержанию «Милана» и его лучших игроков. Но это совсем не означает, что я сам уйду со сцены. Ничего подобного”, – рассказывает Берлускони.

Несколько недель спустя Берлускони заключил сделку с мистером Би. Азиатский консорциум инвесторов обещал выложить 480 миллионов евро за 48 % акций ФК “Милан”. Контрольный пакет оставался за Берлускони. Болельщики “Милана” ликовали. Их новость очень обрадовала. Берлускони тоже был полон оптимизма.

“Бренд «Милана» стоит многого, и когда мы выставим его котироваться на азиатских биржах – скорее всего, в 2016-м, – он получит высокую рыночную оценку и станет высокодоходной компанией. Я сам вложу 150 миллионов евро в покупку новых игроков, а азиаты вложат 500 миллионов. Но контролировать клуб буду я. Потом мы выставим на фондовой бирже часть капитала – может быть, двадцать пять процентов акций, и компания выручит еще миллиард. Может быть, нам удастся оценить на бирже стоимость «Милана» в четыре миллиарда евро, тогда мне светит неплохой доход. Ну, мы очень весело заживем, если сумеем собрать миллиард. Тогда мы станем самой непобедимой командой на всей планете. Наравне с мадридским «Реалом»”.

Берлускони продолжает вслух мечтать о таком будущем, где он по-прежнему останется счастливым президентом футбольного клуба “Милан”, воплощая в жизнь свои мальчишеские мечты и строя новые планы: открыть новый офис для легендарного клуба в Шанхае. Он уносится мыслями очень далеко, анализируя подробности сделки и оценивая привлекательность быстро растущей экономики азиатских стран.

Идея использовать потенциал “Милана” в Азии – похоже, дальновидный ход, и Берлускони, говоря о своем любимом футбольном клубе, делается оживленным и эмоциональным. Наконец все-таки объясняет, почему пришлось уволить Индзаги, тренера “Милана”. Все оказывается очень просто. Берлускони сообщает, что нанял нового тренера – ветерана из Сербии Синишу Михайловича, который обязательно поднимет команду на прежние высоты. “Он – сильная личность, и в то же время он очень человечный: это оттого, что у него самого шестеро детей. У него всегда были прекрасные отношения со всеми игроками во всех командах, которые он тренировал. И он мне признавался, что у него есть мечта, заветная мечта: стать когда-нибудь тренером «Милана». Думаю, он справится”, – говорит Берлускони.

Итак, это решено: Михайлович, новый напористый тренер-серб, который заменит незадачливого Индзаги, получит колоссальную финансовую поддержку и команду отборнейших футболистов в мире.

Относительно будущей судьбы семейного холдинга Mediaset, итальянской медиаимперии, у Берлускони нет никаких сомнений. Он твердо решил, что контроль над компанией должен оставаться в руках семьи – во всяком случае, в ближайшее время.

“Mediaset мы сохраним, – говорит он спокойно. – Это важно независимо от того, вернусь я в политику или нет”.

Сохранение контроля над Mediaset, которая летом 2015 года по-прежнему оставалась главным активом в империи Берлускони, вероятно, составляло важнейшее ядро бизнес-стратегии миллиардера. Однако когда речь заходила о политической стратегии Берлускони или о его собственном политическом будущем, он колебался, не желая брать на себя каких-либо обязательств – даже на страницах своей биографии.

Пока все в разработке.

Берлускони начал подавать противоречивые сигналы еще в мае 2015 года, когда примкнул к кампании, которая со временем принесла очень неплохие результаты. Его ассистент Джованни Тоти был избран губернатором области Лигурия, причем ему удалось победить на выборах еще в одной области – Венето, но в обоих случаях он победил лишь благодаря союзу с ксенофобской партией “Северная лига”. Берлускони попал в зависимость от этого итальянского аналога американского протестного “Движения чаепития”, который набирал примерно столько же голосов избирателей, что и партия Берлускони, – около 14 %. Дело в том, что Берлускони, как он сам постоянно твердил “Магическому кругу”, ухитрился повысить популярность партии “Вперед, Италия!” за счет агитационных поездок во время предвыборной кампании. И все-таки он допустил ряд досадных промахов: однажды появился не на том сборище и приветствовал кандидата, который оказался “не из той” партии, а в другой раз объявил о своем отдалении от активной политики. Видимо, возраст все-таки начинал сказываться.

“Я уже не участвую в политике, – сказал он где-то публично. – Я просто человек с большим чувством ответственности за свою страну”.

Его оппоненты ухватились за эти слова, увидев в них в доказательство того, что политическая карьера Берлускони завершена. Ясно, что у него на уме – стратегия выхода, говорили они, а значит, он планирует оставаться в политике только до тех пор, пока может защищать свои деловые интересы.

Берлускони поспешил объяснить, что он имел в виду совсем другое: его ведь выгнали из сената и лишили прав баллотироваться на выборные должности, а потому, ища себе нового применения, он решил стать отцом-основателем нового политического движения – Республиканской партии Италии, о которой уже начал говорить везде и повсюду. У почти 80-летнего Берлускони, которому запретили занимать государственные должности вплоть до 2019 года, оказался запасной козырь в кармане – или, по крайней мере, собственное представление о том, каким должно выглядеть политическое наследие.

Он назвал “крестовым походом” свою идею убедить разобщенные малочисленные партии правоцентристского толка объединиться или хотя бы сплотиться в дружный правоцентристский политический альянс, который мог бы вернуть себе большинство голосов в Италии на следующих выборах, в 2018 году. Тем не менее сигналы, которые он подавал, выглядели противоречивыми. Так что же – Берлускони уходит или все-таки остается в игре? Чтобы объяснить свою позицию, Берлускони прибег к футбольной терминологии и сказал, что хотел бы выступать в роли тренера – стоять у кромки поля и давать игрокам советы на будущее. Но сам он будущим лидером не хочет быть. На вопрос о наследнике Берлускони ответил, что еще не знает. Пока что у него не было очевидного преемника – так, во всяком случае, казалось. Ряды ближайших соратников Берлускони значительно поредели после множества дезертирств.

В каком-то смысле Берлускони начал уставать от игры в политику – особенно когда выяснилось, что устроить яркое, эффектное возвращение никак не выйдет. “Я никогда не получал удовольствия от политики. Я вообще не профессиональный политик. Я – предприниматель”, – снова и снова твердил Берлускони друзьям. Он жаловался на “профессиональных политиков-паразитов, которые просто использовали меня”, жаловался на их вероломство. При упоминании о старых друзьях и преданных союзниках, которые массово дезертировали из партии “Вперед, Италия!” и теперь шли в другую сторону, отвернувшись от него и сильно уменьшив число его однопартийцев в парламенте, Берлускони только пожимал плечами. У него еще оставалась надежда уйти красиво, оставшись в роли престарелого государственного деятеля или, по крайней мере, влиятельного “серого кардинала”, который по праву может указать будущего лидера итальянских правых. Но он еще не был готов к окончательной капитуляции.

Для тех, кто наблюдал Берлускони летом 2015 года, истина была очевидна: в глубине души он не готов был покидать сцену и уходить в тень, а еще – уходить он хотел лишь на своих условиях. На протяжении всей жизни – и мальчишкой, эвакуировавшимся из Милана во время бомбежек союзников, и беспощадным магнатом-миллиардером, принципиально не бравшим пленных, – Берлускони стремился только побеждать, причем побеждать по-крупному. Он привык к одним победам. Поэтому неудивительно, что, когда один из гостей спросил его, когда он все-таки сможет покинуть сцену, Берлускони промолчал, но написал несколько слов (что для него нетипично) на листке в блокноте. Потом он вырвал этот листок, скомкал его и забрал с собой, но, как оказалось, от нажима авторучки остались глубоко вдавленные следы на следующей странице, и можно было без труда прочесть написанную фразу: “Я уйду, когда одержу еще одну победу”.

Рассказывать историю жизни Берлускони нелегко. Во всяком случае, не так легко, как может показаться, учитывая его невероятные приключения в политике, на телевидении, в футболе и сфере недвижимости, или то, как он стал богатейшим миллиардером Италии, или всю ту чертовщину, которая окутывает его отношения с женщинами, или бессчетное множество обвинений и судебных процессов, преследовавших его долгие годы (и множество новых обвинений в будущем).

Берлускони по-прежнему остается впечатляюще крупной фигурой на итальянской сцене, хотя его политическое влияние неудержимо тает. Ни в одной другой западной стране ни одному лидеру государства еще не удавалось так прочно доминировать в жизни страны на протяжении двадцати с лишним лет или наложить на ее культуру столь мощный отпечаток своей личности и вкусов. Влияние Берлускони на Италию – еще с 1980-х, когда он начал вливать в итальянскую атмосферу струю американского гедонизма и привносить дух “яппи”, помешанных на потреблении, – невозможно переоценить.

Берлускони остается спорной фигурой, вызывающей крайне противоположные отзывы и в Италии, и во всем мире. В глазах критиков он – клоун, осужденный преступник, бабник и теневой миллиардер, который использовал политические связи для того, чтобы вознести свою медиаимперию в заоблачные выси, а потом все-таки предстал перед Верховным судом, чтобы держать ответ за свои дела, и в итоге был провозглашен виновным. Для многих он – сам дьявол во плоти.

Однако вся эта история намного сложнее, чем можно подумать, судя по одним только вырезкам из газет.

Пока он сам, своими словами, рассказывал историю собственной жизни (на это ушло больше тридцати пяти дней, а точнее, больше ста часов встреч, записанных на видео интервью и бесконечных разговоров) – в саду, в кабинете, в столовой или в его любимой гостиной на вилле в Аркоре, – постепенно вырисовывался более полный портрет этого человека. У него часто случались перепады настроения, он при любом случае сетовал на постоянную борьбу с судьями. Вместе с тем казалось, он борется с собственной судьбой и неугомонно рвется к очередной победе. Берлускони так до конца и не оправился после обвинительного приговора Верховного суда, вынесенного в августе 2013 года. Его психика тогда серьезно пошатнулась, и с тех пор бывший премьер-министр иногда физически ощущал тяжесть судебного приговора. Было очевидно, что он чрезвычайно возмущен случившимся. Однако он отказывался в этом признаваться, отказывался сдаваться – даже при мысли о смерти. Однажды он пожаловался: “Какая досада, что все мы когда-нибудь умрем – а в мире останется еще столько чудесного и прекрасного”. Да, Берлускони был уже не тот, что в молодости, но он не растерял былого обаяния. Он оставался неутомимым трепачом, шоуменом, любителем анекдотов, соблазнителем, магнатом, а главное – человеком, не вполне готовым уходить со сцены или отказываться от звездной роли в сюжете собственной жизни.

“Со мной много чего можно сделать, – сказал он как-то раз другу, – но нельзя заставить меня изменить самому себе”.

Годы, проведенные Берлускони на посту премьер-министра Италии, стали частью продолжительного периода упадка в истории страны, и ему так и не удалось осуществить мечту о “рейгановской” революции, которая привела бы к торжеству свободного рынка. А еще ему так и не удалось избавиться от обвинений (которые сам он отвергает) в том, что он неоднократно оказывал давление на суд, благодаря чему открытые против него судебные процессы тянулись годами.

На европейской сцене Берлускони, несомненно, был протагонистом и очевидцем истории в течение тех двух десятилетий, что последовали за падением Берлинской стены. Какой бы спорной фигурой он ни сделался после судебных процессов о “бунга-бунга”, он вращался среди гигантов вроде Коля, Миттерана, Ширака и Меркель, да еще в период эпохальных перемен в Европе. Он имел дело с тремя президентами США – Биллом Клинтоном, Джорджем Бушем-младшим и Бараком Обамой. Благодаря его дружбе с Джорджем Бушем Италии явно удалось превзойти саму себя в сфере внешней политики. И в Ираке, и в Афганистане, причем в течение нескольких лет, Берлускони оставался вторым по важности (после Тони Блэра) союзником администрации Буша в Европе. Его признания в дружбе с Владимиром Путиным, по-видимому, вполне искренни, но даже если оставить в стороне это добродушие, Берлускони время от времени играл весьма важную и ценную роль незаметного, но исторически значимого посредника между Вашингтоном и Москвой. Схватки Берлускони с Николя Саркози сделались притчей во языцех, но если говорить о решении послать в Ливию бомбардировщики и свергнуть режим Каддафи в начале “арабской весны”, то дальнейшая история показала, что Берлускони в итоге оказался прав, а Саркози – нет. Чтобы убедиться в этом, достаточно посмотреть на сегодняшнюю Ливию – лежащую в руинах и кишащую игиловцами. Она стала одним из несостоявшихся государств, которые попали в лапы к террористам.

Позиция Берлускони в разгар исторического кризиса евро тоже оказалась верной. Он твердо сказал “нет” назойливой тройке ростовщиков – МВФ, ЕЦБ и Европейской комиссии – задолго до Ципраса в Греции. И хотя Берлускони подвергли унижению на встрече “Большой двадцатки” в Каннах, его упрямое сопротивление плану Саркози натравить на Италию МВФ с его “спасительным” займом оказалось правильным решением и для Италии, и для еврозоны в целом. Даже Обама сказал об этом. Дав отпор Кристин Лагард и МВФ, Берлускони не предотвратил собственного падения, но только потому, что Саркози и Меркель много месяцев подряд сплоченно вели кампанию по его смещению, а попутно и президент Джорджо Наполитано давно готовил преемника для Берлускони. Как сказал своим сотрудникам Тим Гайтнер: “Они все-таки провернули это дело, и провернули очень ловко”.

Можно не сомневаться, что неосмотрительность Берлускони в личной жизни, а также непрерывные “утечки” из миланской прокуратуры на протяжении пяти лет ускорили его падение. Целого ряда приговоров ему удалось избежать благодаря закону о сроках давности. В очередной раз это произошло в 2015 году – в связи с делом о предполагаемом подкупе члена парламента. В июле 2015 года Берлускони был осужден и приговорен к трем годам тюремного заключения, однако и тут срок исковой давности уже приближался, и приговор должны были аннулировать в считаные месяцы – еще до апелляции. Для Берлускони было очень важно, что в марте 2015 года Верховный суд в итоге оправдал его по делу об оплате секса с несовершеннолетней проституткой. Однако в течение всего лета 2015 года в прессу “утекали” расшифровки подслушанных телефонных разговоров весьма компрометирующего содержания, в которых предполагаемые “девушки по вызову” говорили о получении денег от Берлускони. Чтение скандальных “прослушек”, связанных с расследованием сексуальных скандалов вокруг Берлускони, уже превратилось в итальянскую национальную забаву.

Ненасытные аппетиты Берлускони, неравнодушного к красивым женщинам, чем-то похожие на его страсть к футбольному клубу “Милан”, уже много лет не были большим секретом для широкой публики. Во многих отношениях жизнь Берлускони легко читалась, как открытая книга. Вопрос в другом: если магнат-миллиардер был такой сомнительной фигурой, то почему миллионы итальянцев хотели снова и снова видеть его на посту премьер-министра? Ответ же заключается в следующем: Берлускони годами имел власть над надеждами, страстями и мечтами итальянцев и – к лучшему ли, к худшему ли – во многом успел вылепить Италию по собственному образу и подобию. Трудно переоценить его влияние на народ, на целые поколения итальянцев, которые росли, видя во власти одного только Берлускони. Больше ни один политический лидер не правил страной так долго, формируя и изменяя страну в соответствии со своими политическими, культурными и социальными представлениями. Еще никому этого не удавалось – разумеется, со времен Муссолини.

Берлускони умудрился стать человеком, которого на протяжении двух десятилетий одновременно и больше всех ненавидели, и больше всех любили в Италии. По мнению его критиков, это происходило из-за его монопольного контроля над телевидением и злоупотребления властью над СМИ. Возможно, объяснение кроется еще и в том, что Берлускони стал самым чутким и сообразительным в обращении со СМИ премьер-министром, какого когда-либо видела Италия, и одновременно оказался самым типичным итальянцем, какой когда-либо поднимался до поста премьера. Берлускони всегда был и остается настоящим, до мозга костей, итальянцем – трепачом, торгашом, обольстителем, любителем анекдотов и прирожденным соблазнителем. Ему присущи все мыслимые слабости и недостатки типичного итальянца, зато он наделен здоровым природным нюхом, умением выбирать нужное время и талантом вводить новшества. Да, во многом он остается говорливым дельцом, предпринимателем из процветающей Ломбардии. Но если копнуть глубже, становится ясно: в Берлускони воплотились все лучшие и все худшие черты характера всех итальянцев, и своим успехом на выборах он обязан прежде всего именно тому, что он олицетворяет обобщенную итальянскую мечту. В нем, как в зеркале, отражаются помыслы и мечты множества итальянцев, он сам выступает отражением тех самых избирателей, которые голосуют за него.

Вот еще одно туманное утро понедельника летом 2015 года. Берлускони у себя дома в Аркоре. Он размышляет о жизни вместе с друзьями в комнате, примыкающей к семейной усыпальнице, и кажется сентиментальным. Наверное, все дело в этой близости к усыпальнице, где покоятся урны с прахом его родителей, а может быть, Берлускони просто думает о традиционном понедельничном обеде в Аркоре: вскоре в столовой должна собраться вся семья. Его дочь Марина уже дожидается отца в гостиной вместе с Феделе Конфалоньери и троицей менеджеров-ветеранов из Fininvest – мужчинами в серых костюмах, которые заняты оформлением финансовой сделки для ФК “Милан”. Но Берлускони не спешит переходить к ним: он говорит о своем будущем, и ему осталось поделиться еще кое-чем. “Я уже сказал детям и родственникам, – признается он, – что, когда меня не станет, они могут продавать что хотят. Могут распродать все виллы, компании и акции и тому подобное. Я просил их не продавать только две вещи: во‑первых, долю в «Милане» и, во‑вторых, – вот этот дом, это поместье в Аркоре”.

Он выдерживает паузу. “Знаете, – говорит он, – мне почти восемьдесят лет, и возраст уже дает о себе знать”.

С этими словами Берлускони выходит из комнаты и направляется в портик. Он смотрит на пасмурное небо и идет по хрустящему гравию, который отделяет портик виллы от сада и от остальной территории поместья, раскинувшегося на 70 гектаров. Начинается суета – из большого дома выбегают помощники, и появляется дворецкий Джузеппе, чтобы напомнить, что гости уже собрались в столовой для семейной трапезы. Сегодня вилла Сан-Мартино как будто оживает – такую энергию излучают все собравшиеся. Сильвио Берлускони широкими шагами входит в столовую и обнимает дочь Марину. На другом конце стола Конфалоньери отрывает взгляд от тарелки и выкрикивает дружеское приветствие. Седовласые финансисты из Fininvest усаживаются напротив Берлускони, Конфалоньери теперь оказывается по правую руку от него, а Марина – по левую. С противоположного конца стола на отведенное ему место молча садится высокий и худой человек в очках – это Никколо Гедини, многострадальный адвокат Берлускони. Перед Мариной ставят большую миску зеленого салата. Ее отец обреченно смотрит на свою маленькую тарелочку с вареными овощами. Он на диете.

Конфалоньери с аппетитом поедает пасту: это нежные тальолини с соусом карбонара. Он немедленно объявляет, что блюдо удалось на славу. К семейному обеду подают красное вино – изысканное ламбруско. Люди в сером из Fininvest едят молча, время от времени поднимая глаза, чтобы послушать Берлускони. Даже на склоне лет он остается бесспорным хозяином положения, и видно, что все привыкли почтительно к нему прислушиваться. Вначале разговор идет о “Милане”: Берлускони сетует, что они с вице-президентом команды Адриано Галлиани уже решили, что определились с покупкой двух первых звездных игроков, которые помогут вернуть “Милану” былое величие. “Но как только они узнали, что их собираются купить для «Милана», цены сразу взлетели еще выше”, – ворчит Берлускони. Конфалоньери понимающе кивает. Трое фининвестовцев изображают сочувствие. Гедини доедает свою пасту.

В разгар обеда появляется Пьер Сильвио и усаживается за стол рядом с сестрой Мариной.

В течение всего этого продолжительного обеда официант периодически приносит распечатанные сводки новостных агентств со свежими сообщениями о событиях в итальянской политике или в мире. Берлускони кладет распечатки рядом с тарелкой, забывает про овощи и читает новости. Сейчас перед ним данные последнего опроса общественного мнения, и он по ходу дела замечает, что правоцентристские партии, по его мнению, обязательно нагонят Ренци и обойдут его на следующих выборах в 2018 году – если только он, Берлускони, объединит их. Он строит стратегические планы, генерирует идеи прямо за обедом, в семейном кругу.

Разговор слегка касается судебных перипетий Берлускони. Через несколько дней после этого понедельника миланская прокуратура порекомендует областному прокурору предъявить Берлускони официальное обвинение в подкупе тридцати четырех человек, в основном – девушек, которые посещали вечеринки “бунга-бунга” и жили в квартирах, принадлежавших самому Берлускони в жилом комплексе “Милано-Дуэ”. Суть обвинения состояла в том, что Берлускони дарил им подарки, стоившие миллионы долларов, оплачивал их жилье и передавал пачки с наличностью – с тем, чтобы в суде они помалкивали о том, что он занимался сексом с “Руби – похитительницей сердец”, якобы несовершеннолетней проституткой. Верховный суд уже оправдал Берлускони по делу Руби – на том основании, что в ту пору он не мог знать истинного возраста Руби, а суды не смогли найти никаких доказательств, что между нею и Берлускони когда-либо имелись сексуальные отношения. Но миланская прокуратура продолжала гнуть свою линию: теперь она утверждала, что Берлускони подкупом склонил десятки девушек к лжесвидетельству в его пользу. В ответ Берлускони признавался, что действительно платил девушкам, но называл это “проявлением щедрости”, а вовсе не платой за какие-либо скрытые услуги. Несколько недель назад он говорил об этом с большим пылом.

“Все мои гостьи – даже те, кто побывал у меня на ужине всего раз, – увидели потом в газетах свои имена. С тех пор их имена так и приклеились к судебному процессу, и если залезть в интернет, то их все там можно обнаружить, причем все они там фигурируют, как и хотела миланская прокуратура, как шлюхи Берлускони, – сказал он. – Им начисто испортили жизнь. Они не могут завести семью. Не могут найти серьезных женихов. Не могут найти работу. Их отказываются нанимать даже мои режиссеры и продюсеры из Mediaset! Они не могут найти жилье, потому что у них нет доходов и они не могут гарантировать плату за жилье. Я всегда говорил, что не чувствую за собой никакой вины, зато я чувствую ответственность за то, что случилось с этими девушками: ведь их жизнь пошла под откос из-за того, что они появлялись у меня на вечеринках, и из-за несправедливого суда. Кстати, суд оправдал меня по всем пунктам обвинения. Вот поэтому я и помогал этим девушкам, и продолжаю помогать, и буду помогать до тех пор, пока у них не появится шанс начать жизнь сначала. Но на тех вечеринках не было никакого секса, а если бы он даже был, то в этом не было бы никакого преступления!”

А здесь, за обеденным столом, Берлускони говорит об одном из своих любимых фильмов – про священника и мэра-коммуниста в маленьком городке. “Вчера вечером я посмотрел один из моих любимых фильмов пятидесятых – «Дона Камилло»”, – говорит Берлускони. Тему подхватывает Пьер Сильвио, и вскоре уже все за столом обсуждают старые кинофильмы. Понедельничный семейный обед, за которым обычно говорят о делах, продолжается в более легкой атмосфере. Конфалоньери рассуждает о музыке, вспоминает те старые добрые времена, когда они с Берлускони учились в старших классах школы и в университете и он аккомпанировал Сильвио на пианино. Кто-то спрашивает – а не хотели бы они снова выступить дуэтом? Сильвио будет петь, а он – играть на пианино? Может, они снова исполнят какую-нибудь песню из репертуара Синатры, как когда-то давно, в 1950-е? Конфалоньери отвечает, что конечно, с удовольствием, и обращается к другу детства: “Ну что, Сильвио? Споем?”

Берлускони расплывается в улыбке и кивает в ответ на предложение Конфалоньери.

Старые друзья решают, какую именно песню спеть. Конфалоньери говорит, тут и выбирать нечего. Дуэт будет исполнять любимую песню Берлускони из репертуара Синатры – “My Way”.

На несколько минут Сильвио Берлускони превращается в человека, по-видимому не обремененного ни малейшими сожалениями по поводу собственной жизни. Он – в святая святых своего уютного личного мирка, в маленькой вселенной, скроенной по его меркам. Если история рассудит по справедливости, она непременно должна учесть, что имеет дело с личностью очень крупного масштаба, которая не соглашалась играть по правилам, написанным для нормального общества. Он правил целым народом, он выстроил империю, и все это – прежде всего благодаря собственному уму. Пускай в глазах критиков у Берлускони множество изъянов, все равно он останется – к лучшему ли, к худшему ли – самым влиятельным творцом современной Италии со времен Второй мировой войны.

Благодарности

С того момента, как Сильвио Берлускони согласился рассказать историю своей жизни, ответить на все мои вопросы и предоставить мне беспрепятственный доступ к его личным архивам, стало ясно, что все это выльется в масштабный проект. С самого начала до конца на него ушло 18 месяцев, а осуществлять его помогала целая команда редакторов, исследователей и сотрудников, проверявших подлинность фактов, а также издателей и опытных телевизионщиков.

Руководил слаженной работой этой команды невероятно талантливый человек – Эмануэла Миннаи, которая заслуживает моей безграничной благодарности. Без ее преданного служения журналистике и писательству эта книга просто не появилась бы на свет. Эмануэла умудряется обладать одновременно профессиональными навыками литературного агента, руководителя исследования, инспектора переводов, “звукового отражателя” и психотерапевта, а главное – ее, похоже, ничуть не раздражает, когда ее теребят вопросами по десять – пятнадцать раз в день. Впервые мне довелось работать с ней вместе в конце 1980-х, когда я собирался писать биографию Джанни Аньелли – плейбоя, переквалифицировавшегося в промышленники, владельца Fiat. Моя последняя книга об Италии тоже вышла во многом с ее помощью. То же самое относится и к “Берлускони”. Спасибо тебе, Эмануэла.

Из главных членов моей команды я хотел бы особенно поблагодарить Массимо Бираттари, который всегда дотошно проверял факты и своевременно добывал информацию. Бираттари, переводивший Мордехая Рихлера, Пола Остера и Викрама Сета, – книжник мирового класса. Вероник Бернардини и Антонджулио Паницци отлично руководили съемочной группой, как и в ходе работы над прошлыми телевизионными проектами.

Еще я хочу поблагодарить моего агента Кэролайн Майчел, а также Рейчел Миллз и Тессу Дэвид из агентства PFD в Лондоне.

Я также благодарен Деборе Бергамини, бывшей журналистке из Bloomberg Television, которая служит пресс-секретарем при Берлускони и, кроме того, является избранным членом парламента. Она долгое время оказывала мне существенную помощь организационного характера. Я пользуюсь случаем поблагодарить Феделе Конфалоньери, старейшего друга Берлускони и блестящего рассказчика, а также родственников Берлускони, особенно его сына Пьерсильвио и дочь Марину, за готовность отвечать на многочисленные вопросы и участвовать в бесчисленных беседах.

В Москве мне хотелось бы поблагодарить Дмитрия Пескова, пресс-секретаря президента Владимира Путина, и его команду за помощь в организации очень приятного и познавательного интервью с президентом Путиным.

Для любознательных читателей замечу, что, несмотря на многочисленные просьбы, ни Николя Саркози, ни Кристин Лагард так и не согласились дать интервью для данной книги.

Ну, а в нью-йоркской редакции издательства Hachette Group мне хочется поблагодарить Мауро Дипрета, прекрасного издателя и отличного редактора, а также Эшли Йэнси, Мишель Айелли, Бетси Халсбош и Кристофера Лина.

В Италии, в издательстве Rizzoli, я выражаю благодарность Массимо Туркетте, который впервые натолкнул меня на саму мысль: а что, если попробовать склонить Берлускони к сотрудничеству? Он же наладил партнерское содружество между Rizolli и Hachette как между ведущими издательствами, которые и воплотили в жизнь этот проект.

В зените своей карьеры Сильвио Берлускони обычно тестировал свои идеи, предназначенные для телевидения и политики, в узком кругу друзей и родственников. Это была своего рода фокусная группа, помогавшая ему навести порядок в мыслях и отследить недочеты. Моя же фокусная группа состояла из терпеливых друзей и членов семьи: они читали черновики отдельных глав и давали советы, которые часто оказывались бесценными. Среди этих первых читателей, которых я сейчас хочу поблагодарить, были Вивьен Оппенхайм, Джейми Харпел, Ноа Вайнцвайг, Анита Фридман, Чарльз Фридман, Айон Марин, Эккарт Сагер и, разумеется, Джонатан Эрлих, который заслужил мое отдельное спасибо – по хорошо ему известным причинам.

А самая большая моя благодарность причитается человеку, которому эта книга посвящена, – моей жене-тосканке, понимающей все на свете и при этом сохраняющей невозмутимость. Grazie, Gabriella!

Вкладка

Сильвио Берлускони в школьные годы, Милан.

Семья Берлускони в 1947 году. Родители Роза и Луиджи, Сильвио (11 лет) и его сестра Мария Антониетта (4 года).

Берлускони (третий слева в верхнем ряду) в Салезианской школе в Милане, 1952 г.

Берлускони в 1950-е годы. Вместе со своим другом Конфалоньери он основал музыкальную группу и выступал в миланских танцевальных залах в послевоенном Милане. Позднее Берлускони пел на круизных лайнерах и проводил экскурсии для туристов.

Берлускони-застройщик, миланский Дональд Трамп, с моделью своего известного города-сада Милано-Дуэ, 1972 г.

Берлускони на своем катере у берегов Итальянской Ривьеры, 1960-е годы. “Я всегда говорил, что я самый красивый парень на любом пляже”.

Миллиардер и медиамагнат Берлускони на съемочной площадке Canale 5, главного канала его миланской телесети. В 1980-х годах Берлускони произвел революцию в итальянском телевидении, добавив в программу своих каналов красочные телешоу, а также американские мыльные оперы и сериалы, например “Даллас” и “Династию”.

Берлускони с четой Горбачевых на вилле в Аркоре, 1993 г.

Берлускони с дочерьми Барбарой и Элеонорой в саду виллы в Аркоре под Миланом, 1994 г.

Президент США Билл Клинтон и новоизбранный премьер-министр Италии Сильвио Берлускони после встречи во время первого короткого премьерского срока Берлускони, 1994 г.

Берлускони на миланском съезде его партии в 1998 г. Благодаря харизме и артистизму Берлускони трижды за 20 лет становился премьер-министром Италии.

Путин, Берлускони и Буш-младший во время исторического саммита НАТО на базе Пратика-ди-Маре под Римом, 2002 год. В результате переговоров был создан Совет Россия – НАТО. Берлускони выполнял роль посредника между Бушем-младшим и Путиным.

Берлускони угощает Владимира Путина “музыкальной бумагой”, традиционным хлебом Сардинии. На вилле Чертоза на побережье острова, 2003 г.

Владимир Путин бросает мяч пуделю Дуду во время визита в палаццо Грациоли, римскую резиденцию Берлускони, 2013 г.

Кристин Лагард, директор-распорядитель Международного валютного фонда, которая ранее занимала министерский пост во Франции и была преданным союзником президента Николя Саркози. Лагард критиковали за поддержку Саркози и выступления против Берлускони во время европейского кризиса и на саммите G-20 в Каннах в ноябре 2011 г.

©Reuters

Берлускони в шутку душит своего противника Николя Саркози, который обрушился на Берлускони во время саммита G-20 вместе с Кристин Лагард.

Берлускони и Хиллари Клинтон, 2010 г. Госсекретарь США была вынуждена извиниться перед Берлускони после того, как сайт WikiLeaks опубликовал американские дипломатические депеши с неприятными высказываниями об итальянском премьере.

Берлускони общается со своим другом Муаммаром Каддафи в шатре генерала. Во многом благодаря усилиям Берлускони и Тони Блэра Каддафи начал сотрудничать с лидерами других стран в начале 2000-х годов.

Берлускони и его пятеро детей от двух браков, 2005 год. Слева направо: Элеонора, Пьер Сильвио, Марина, Сильвио Берлускони, Барбара и Луиджи.

Берлускони и Франческа Паскале, с которой миллиардер состоит в отношениях с конца 2011 г.

Внизу: Карима эль-Маруг, известная как “Руби – похитительница сердец”, марокканская секс-работница. Звезда скандально известных вечеринок “бунга-бунга”, проходивших на вилле в Аркоре. Берлускони судили за секс с несовершеннолетней Руби, однако признали невиновным. В настоящее время его обвиняют в подкупе Каримы и тридцати других секс-работниц для дачи ложных показаний в суде.

Ссылки

[1] Мэдисон-авеню – улица на Манхэттене, где в середине XX века располагались самые успешные рекламные агентства США.

[2] Второй дивизион Национальной профессиональной лиги Италии.

[3] Высший дивизион итальянской футбольной лиги.

[4] Итальянское социальное движение (итал. Movimento Sociale Italiano ) – неофашистская организация, ставшая политической партией.

[5] Программа ПРО “Звездные войны” – стратегическая оборонная инициатива, запущенная президентом США Рональдом Рейганом в 1983 году.

[6] Международная коалиция стран, чьи войска участвовали в иракской войне 2003–2011 гг.

[7] Даунинг-стрит, 10 – официальная резиденция премьер-министра Великобритании в Лондоне.

[8] Итальянская киностудия, на которой были отстроены декорации для исторических фильмов и вестернов.

[9] Opus Dei – организация, входящая в структуру католической церкви, последняя персональная прелатура. Учит последователей, что в мирской жизни возможно обрести святость.

[10] Напротив ( фр .).