Яне хочу повторить судьбу Саддама Хусейна”.

Полковник Муаммар Каддафи пил чай в пустыне и открывал душу своему другу Сильвио Берлускони.

На полковнике был его самый живописный наряд – галабея ярко-горчичного цвета. Он угощал премьер-министра Берлускони экстравагантным, как обычно, завтраком в просторном бедуинском шатре с кондиционером. Происходило это на территории дорогостоящей военной базы неподалеку от ливийской столицы – одной из множества подобных баз, которые стали уже приметами фирменного стиля Каддафи.

Стоял теплый зимний день – 10 февраля 2004 года, и Берлускони только что – первым из крупных западных лидеров – нанес Каддафи визит после того, как тот “вернулся с холода”.

“Когда я увидел, как Саддам выбирается из этой паучьей норы, – так Каддафи рассказывал Берлускони, – то решил, что не хочу кончить, как он”.

Тем, кто находился поблизости и слышал его слова, показалось, что ливийский правитель говорит серьезно. Еще минуту назад Берлускони хвалил Каддафи за его недавний отказ от терроризма и за то, что в декабре прошлого года он остановил программу создания ядерного оружия. После чего спросил с грубоватой прямотой: почему ливийский диктатор вдруг изменил тактику? И вот теперь он услышал ответ.

На камеру оба лидера улыбались, но в действительности Берлускони было нелегко беседовать с говорливым ливийским лидером. Всякий раз, когда Берлускони приносил извинения за злодеяния Италии в Ливии в годы муссолиниевской колониальной оккупации, полковник просил какой-нибудь материальной компенсации. Во взаимодействии Каддафи с Западом деньги имели не меньший вес, чем самолюбие.

Берлускони силился выжать из текущей ситуации все, что только можно. Он лоббировал Каддафи, чтобы добиться согласия на спорный план – создание в Северной Африке приемных пунктов, где бы вели учет мигрантов и препятствовали потоку людей, стремившихся незаконно добраться на лодках до берегов Сицилии. От имени Италии он вызывался построить в Триполи больницу стоимостью 60 миллионов долларов. Но Каддафи этого было мало. Он хотел, чтобы итальянцы построили за свой счет современную автостраду высшего класса – шоссе длиной 1700 км вдоль морского побережья, которое связало бы Египет с Тунисом. Он всячески убеждал Берлускони согласиться на это, чтобы на деле доказать дружеское расположение Италии к Ливии, и долго разглагольствовал о том, как именно Италия должна загладить вину за грехи своего колониального прошлого: подарить Ливии автостраду, а потом застроить средиземноморское побережье курортами для туристов. Берлускони артачился. Автострада обошлась бы в двадцать раз дороже, чем больница, которую он предлагал построить. Каддафи вечно занимался перетягиванием каната, однако в лице Берлускони он, пожалуй, встретил достойного противника. Берлускони-трепач пустил в ход все свои чары, и в итоге дело пошло на лад. Такая постоянная коммерческая дипломатия между Италией и Ливией – как и многочисленные нефтегазовые сделки, которые впоследствии “пробивали” Британия и Франция, – была частью общей атмосферы того времени, между 2001 и 2006 годами, когда Каддафи постепенно преображался из Врага Человечества № 1 в друга и союзника. Контракты и денежные вливания стали главными средствами, способствовавшими процессу примирения между Италией и Ливии. После долгих десятилетий вражды начался лихорадочный период сближения двух стран. По тому же пути предстояло пойти Британии с ее энергичным провашингтонским премьером Тони Блэром: он посетил Ливию месяцем позже.

Каддафи подавал все верные сигналы, причем подавал их напрямую тем трем лидерам западного мира, которые могли сделать для него больше всего, – Бушу, Блэру и Берлускони. Сын Каддафи, Саиф аль-Ислам Каддафи, и чиновники из ливийского правительства в течение многих месяцев вели секретные переговоры с агентами как ЦРУ, так и британской службы внешней разведки MI6. Каддафи осудил террористическое нападение “Аль-Каиды” на Всемирный торговый центр в Нью-Йорке. В декабре 2003 года Каддафи согласился подписать договор, согласно которому Ливия сворачивала все свои программы по разработке ядерного оружия и оружия массового поражения. Ливийцы повели себя как реалисты. Для Запада это обернулось неожиданной большой удачей – такие перемены благоприятствовали и пропаганде, и развитию бизнеса. Накануне Рождества 2003 года и Буш, и Блэр объявили о капитуляции Каддафи, отказавшегося от продолжения ядерной программы. Их торжественные обращения к народу показали по всем национальным телеканалам, причем оба лидера выступали в один и тот же день. При Блэре Лондон всегда шагал в ногу с Вашингтоном.

“Безусловно, для Ливии наступил поворотный момент”, – вспоминает Джованни Кастелланета, который в тот февральский день 2004 года сидел рядом с Берлускони на званом завтраке в шатре Каддафи. Бывший дипломатический советник вспоминает, каким напуганным и уставшим казался ливийский правитель, когда говорил о поимке Саддама в Тикрите в ходе операции “Красный восход”. Саддам вышел из своего логова всего за восемь недель до того дня – в середине декабря 2003-го.

“Каддафи действительно не хотел повторить судьбу Саддама Хусейна, и именно об этом он сообщил Берлускони, – вспоминает его бывший помощник. – Нас привезли в шатер посреди пустыни и стали потчевать жуткой мясной похлебкой. Это было варево из баранины с жидким томатным соусом и кучей пряностей. Приходилось есть через силу. Берлускони сидел рядом с Каддафи и был сама вежливость. Он наводил мосты между Италией и Ливией, склонял Каддафи к большей умеренности и благоразумию. Во время того завтрака нам стало ясно: Каддафи готов пойти на сотрудничество с Западом и забыть прошлое”.

Действительно, благодаря закулисным дипломатическим стараниям Блэра и Берлускони к 2004 году полковник Каддафи уже не представлял угрозы для Запада. Было заметно, что он готов идти на дальнейшие уступки. Ливийский диктатор имел возможность наблюдать, по какой длинной дуге движется история после окончания холодной войны. На его глазах распался Советский Союз. Он видел, как палестинцы и израильтяне садятся за стол переговоров. Он наблюдал за расползанием исламского экстремизма и сознавал, какую угрозу это явление представляет и для его жизни. Вполне понятно, что он желал избежать той участи, которая постигла Саддама Хусейна. Поэтому теперь он вовсю подписывал контракты с американскими и европейскими нефтяными компаниями, начиная с итальянской Eni и заканчивая англо-голландской компанией Royal Dutch Shell и американской Exxon-Mobil. С его разрешения представители США демонтировали и организовали перевозку в Соединенные Штаты центрифуг и других составных частей его ядерной установки. Он начал сотрудничество с западными спецслужбами для борьбы с “Аль-Каидой”. Он даже пожал руку президенту Бараку Обаме.

Человека, которого Рональд Рейган назвал когда-то “бешеным псом Ближнего Востока”, удалось перевербовать, приручить и обезвредить. Бывший революционер счел, что сотрудничество с Западом в его же собственных интересах, хотя он сам раньше Запад демонизировал, – пускай даже исключительно в целях самосохранения.

Буш и Блэр сообща работали над переговорами с Каддафи. Берлускони, ввиду колониального прошлого Италии, играл в них самостоятельную роль, а Блэр часто выступал посредником между Бушем и Каддафи. Блэр сделал важный шаг, открыв дорогу к улаживанию конфликта из-за теракта, в глазах многих людей являвшегося самым ужасным злодеянием ливийского диктатора: в 1988 году над шотландским городом Локерби был взорван самолет Pan American, катастрофа унесла жизни 270 человек, большинство которых были американцами. После того как Блэр простил Каддафи за Локерби, британские компании получили огромную выгоду. Но Берлускони считает, что сам он сыграл не менее важную роль в налаживании более теплых отношений с Каддафи, чем Блэр.

“Помню, однажды я сказал Бушу, что мы приручаем Каддафи: мы просветили его, очаровали, а потом заманили в капкан, – вспоминает Берлускони. – Каждый из нас сыграл определенную роль. Помню, как мы изо всех сил стремились предать забвению колониальное прошлое Италии: я предложил Каддафи перелистнуть эту страницу истории, простить прошлые грехи. Я принес публичные извинения народу Ливии и предложил Каддафи преобразовать государственный праздник, День вендетты, увековечивающий память жертв итальянского колониализма в Ливии, в день дружбы между нашими странами. На одно только это ушла куча времени и энергии”.

Пока Блэр то и дело летал в Триполи и обратно, а Жак Ширак и затем Николя Саркози быстро подхватывали инициативу, подольщаясь к полковнику и проталкивая выгодные контракты для французских компаний, Берлускони по-своему пестовал ливийского властителя-сумасброда: пускал в ход личное обаяние, делал широкие жесты, проявлял человеческую чуткость, вел добродушный треп профессионального коммерсанта. Словом, вел себя по-берлускониевски.

“Чтобы склонить Каддафи к более разумным действиям, нужно было прежде всего с ним подружиться, – с ностальгией вспоминает Берлускони. – Каждый раз, когда я приезжал к нему в Ливию, он осыпал меня своими щедротами и подарками. Однажды он подарил мне целую верблюжью семью – папу, маму и верблюжонка. Он ни на что не скупился, мы всегда обменивались подарками, и его подарки выглядели действительно богато. За несколько лет мне удалось установить по-настоящему тесный контакт с Каддафи, и я даже заставил его пересмотреть кое-какие взгляды. Не все, разумеется, – он, как-никак, был очень непредсказуемый. Но, по-моему, с годами нам удалось перетянуть его на свою сторону”.

После снятия санкций и после того, как администрация Буша исключила Ливию из списка стран – спонсоров терроризма, в Ливию вернулась “большая нефть”. Летом 2008 года, на очередном помпезном саммите с полковником в Триполи, Берлускони тоже сделал большой шаг вперед: он объявил о своем намерении в течение ближайших двадцати лет выплатить пять миллиардов евро в качестве компенсации за жестокости колониального периода и нанесенный Ливии ущерб. В ответ ставший прагматиком полковник пообещал Берлускони остановить поток десятков тысяч нелегальных иммигрантов из Ливии в Италию. Кроме того, он пообещал поставлять больше ливийской нефти. За следующие два года количество мигрантов, пересекающих Средиземное море из Ливии, и вправду резко снизилось: Каддафи сдержал слово.

После такого обязательства выплатить пять миллиардов евро День дружбы наконец стал реальностью. Между тем и другие страны Европы тоже открывали свои двери. Каддафи уже появлялся в Брюсселе по приглашению Европейской комиссии. В июне 2009 года он нанес свой первый государственный визит в Италию. Разумеется, вместе с ним в Рим доставили его любимый громоздкий шатер, который горделиво раскинулся в просторных садах виллы Дориа-Памфили. В дни его визита в Риме случился настоящий транспортный коллапс, какого римляне не могли припомнить – а уж они-то наблюдали за мощными потоками уличного движения уже больше двух тысяч лет. Улыбающийся Каддафи и жизнерадостный Берлускони – все еще яркие образы на потускневших официальных фотоснимках того времени. Как это уже было с Джорджем У. Бушем, а затем с добрым другом Владимиром Путиным, Берлускони сумел завязать с Каддафи личную дружбу. Они угадали друг в друге родственные души и быстро спелись. Оба были совершенно непредсказуемы. Оба безоговорочно доверяли внутреннему чутью. В случаях с Блэром и с Саркози речь шла исключительно о деле – о компенсации за взорванные ливийскими спецслужбами самолеты и о пробивании контрактов для британских и французских компаний. В случае Берлускони затрагивались еще и мощные финансовые интересы: среди ввозимых Италией энергоносителей доля Ливии составляла более 20 %. Каддафи сделался крупным акционером одного ведущего итальянского банка – Unicredit и даже совладельцем прославленной футбольной команды “Ювентус”. Каддафи вложил в итальянские компании миллиарды долларов. Ему принадлежал пакет акций итальянского оборонного предприятия Finmeccanica, а еще он купил долю в государственной итальянской нефтегазовой компании Eni – той самой, которая оставалась крупнейшим партнером Ливии в нефтеперерабатывающей отрасли на протяжении четырех с лишним десятилетий правления Каддафи. Бесспорно, Берлускони защищал экономические интересы Италии, но все-таки главным в его отношениях с Каддафи оставалось возникшее между ними личное взаимопонимание. Конечно, Берлускони продвигал бизнес, однако он вкладывал в это душу и сердце, пуская в ход все свое обаяние. И бессменный правитель Ливии находил, что Берлускони – большой симпатяга.

Звездный час Каддафи был еще впереди, и пробить ему предстояло на итальянской земле – спустя несколько недель после визита в Рим. Вечером 9 июля 2009 года исправившийся и отныне не безумный, а всего лишь чудаковатый бывший “бешеный пес Ближнего Востока” появился в качестве гостя на обеде “Большой восьмерки” в южном итальянском городе Л’Акуила. Саммит “Большой восьмерки” проходил в Италии, и Каддафи оказался в числе приглашенных.

В тот вечер Берлускони поднял страшную суматоху из-за того, кого с кем следует посадить за столом, едва не свел с ума специалистов по дипломатическому протоколу и в итоге настоял на том, чтобы справа от себя усадить президента США, а слева – Каддафи.

“Мне хотелось, чтобы они сидели рядом или хотя бы недалеко друг от друга, чтобы у них была возможность поговорить”, – поясняет Берлускони, в очередной раз показывая, насколько важное место в международной политике он уделяет налаживанию личного контакта.

Перед обедом консультанты из Белого дома вежливо попросили команду Берлускони ни в коем случае не сажать двух лидеров за стол рядом и категорически не ставить Каддафи близко к Обаме, когда все участники саммита традиционно выстроятся для официального фотоснимка на память. Однако, как только обед завершился, Берлускони выскочил из-за стола и крепко схватил за руки обоих лидеров, буквально подтащил их друг к другу и заставил их обменяться рукопожатием и парой слов. Консультанты из Белого дома скривились. Итальянские дипломатические работники смутились. И все-таки именно на этом обеде для участников саммита стараниями Берлускони Каддафи наконец удостоился исторического рукопожатия с президентом Бараком Обамой, хотя последний при этом явно чувствовал себя несколько неловко. Ливийский диктатор, десятилетиями остававшийся в глазах американского общества психопатом и террористом, получил теперь своего рода “отпущение грехов”.

В тот же вечер на обеде для саммита “Большой восьмерки” в Л’Акуиле присутствовал и новый президент Франции – человек, который в ту пору находился в чрезвычайно хороших отношениях с Каддафи.

Николя Саркози был энергичным французским политиком, вырос в пригороде Парижа, пробил себе дорогу наверх под бдительным взглядом своего наставника Шарля Паскуа – политика правого крыла, чью карьеру со временем запятнали многочисленные обвинения в коррупции. Саркози, отличавшийся проворным умом и резким темпераментом, являл собой наполеоновскую фигуру. В ту пору в парижском отделе новостей газеты International Herald Tribune за ним закрепилось не слишком-то ласковое прозвище Sharky – “Акулка”. Занимая должности министра финансов и министра внутренних дел при правоцентристских правительствах, он уже заработал репутацию кипучего политика с непомерным самолюбием. Он был порывист, часто вел себя непредсказуемо. Он не боялся полемики и, похоже, не очень-то заботился о протоколе. Саркози куда больше занимала “великосветская” жизнь: он любил вращаться среди парижской элиты, кататься на яхтах с богатыми и знаменитыми. В качестве свидетелей на свое второе бракосочетание он пригласил миллиардеров Бернара Арно и Мартена Буйга.

Вторая жена Саркози Сесилия, политическая активистка, разделяла президентские амбиции мужа, и вдвоем они являли собой французский вариант политического союза Клинтонов – Билла и Хиллари. Она играла роль бесплатного советника Саркози, когда тот занимал пост министра финансов, а также возглавляла его личный кабинет в партии “Союз за народное движение” (Union pour un mouvement populaire, UMP). Они были настоящей супружеской парой властных политиков. Критики во Франции считали обоих Саркози нахрапистыми и циничными, мужа – в большей степени, чем жену. По рассказу самой Сесилии, хотя в 2005 году она и бросила Николя ради другого мужчины и перебралась в Нью-Йорк, позднее она вернулась в Париж, чтобы быть рядом с Николя во время предвыборной кампании и в день его победы в мае 2007 года. А пять месяцев спустя, в октябре 2007-го, Сесилия окончательно ушла от него, и пресс-секретарь президента в Елисейском дворце официально объявил о расставании супругов. Всего через несколько дней, в ноябре, Саркози был замечен на одной парижской вечеринке, где он открыто ухаживал за эффектной итальянской певицей и бывшей фотомоделью Карлой Бруни. Вскоре после Нового года они поженились.

Сесилия Саркози впоследствии напишет в своей автобиографии, что, став президентом в 2007 году, Саркози сделался “дерганым” и в президентском дворце с ним нередко случались “припадки ярости”. Похоже, она была довольна тем, что с резкими перепадами настроения нового президента приходится иметь дело уже не ей, а Карле Бруни.

Бесспорно, Саркози занимался беззастенчивой саморекламой и очень любил находиться в центре внимания. По мнению критиков, он был слеп в этой любви и проявлял неразборчивость в дружеских связях. Когда дело дошло до контактов с Муаммаром Каддафи, нового президента, похоже, абсолютно ничто не смущало. Au contraire. Это у Берлускони и Блэра ушли целые годы на установление отношений с ливийским диктатором, а Саркози прямо-таки рвался наладить с ним собственную президентскую связь. Лично он знал Каддафи уже много лет, так как встречался с ним во время визитов в Триполи в должности министра внутренних дел Франции. Теперь же он стал Le Président, поэтому неудивительно, что в декабре 2007 года, пробыв на президентском посту менее полугода и в самый разгар своего нового романа с Карлой Бруни, Саркози пригласил Каддафи в Париж и осыпал его всеми мыслимыми почестями, какие только имеются в распоряжении французской республики. У французских журналистов буквально глаза разбежались. С одной стороны, вот кровожадный диктатор Ливии раскинул свой шатер напротив Елисейского дворца. С другой стороны, весь Париж только и говорит, что о “любовной интрижке” с Карлой Бруни.

Не обращая внимания на сплетников, Саркози оказывал Каддафи самый радушный прием в течение его чрезвычайно экстравагантного пятидневного государственного визита во Францию, вызвавшего громкую полемику. Каддафи влетел в город в своих бедуинских одеяниях, в сопровождении 400 слуг, пяти самолетов, верблюда и 30 телохранительниц, а затем распорядился развернуть свой шатер с подогревом на территории, прилегающей к дворцу Отель де Мариньи, – прямо напротив Елисейского дворца, по другую сторону улицы. Тем временем президент Франции был заинтересован в том, чтобы продать как можно больше товаров Ливии. В итоге он объявил о заключении новых контрактов для французских компаний на общую сумму 10 миллиардов евро, а также соглашения о развитии “мирной атомной энергии” в Ливии.

Раскатав красную ковровую дорожку перед Каддафи, Саркози подвергся шквалу критики – даже со стороны собственных соратников. Назначенный им же самим уполномоченный по правам человека заявил, что Каддафи “должен понять: наша страна – не половик, о который чужим лидерам – в том числе и террористическим – позволено вытирать кровь от совершенных ими преступлений”.

Потом оказалось, что Каддафи купил у Франции не так уж много. Впрочем, Саркози еще не один год продолжал заигрывать с ливийским правителем. Он ставил Каддафи в один ряд с Хосни Мубараком, президентом Египта, и другими авторитарными вождями арабского мира: пускай связи с ними порой и ставили политика в неловкое положение, зато на них можно было опереться, когда Франции требовалось заключить крупные сделки о продаже вооружения, о покупке нефти и тому подобные многомиллиардные контракты.

В течение всего этого периода французской оборонной промышленности и энергетическим компаниям – Dassault и Total – приходилось конкурировать из-за сделок с каддафиевской Ливией с итальянскими оборонными предприятиями и энергетическими компаниями – с Finmeccanica и Eni соответственно. Время от времени обоих соперников опережала путинская Россия, которой Каддафи отдавал предпочтение, памятуя о старых добрых днях дружбы с СССР.

Все переменилось, когда в начале 2011 года вспыхнула “арабская весна”. Первый всплеск насилия произошел в Тунисе. Затем к делу подключилось “фейсбучное поколение”. Впервые социальные сети сделались орудием политической революции, послужив крепким подспорьем для более традиционных методов борьбы вроде демонстраций и ожесточенных акций протеста на каирской площади Тахрир. В итоге Мубарака смела мощная волна народного гнева. Над ближневосточными пустынями пронесся сокрушительный яростный смерч, хамсин глобального масштаба, который поначалу маскировался под требования демократии, а затем перерос в разгул анархии и разрушения, в вакханалию межплеменных и межэтнических войн. Это привело к появлению “несостоявшихся государств”, полугосударственных образований и повстанческих вооруженных формирований, которые, наряду с террористами, стремились свергнуть диктаторов. “Арабская весна”, рождавшаяся на фоне невинных чаяний людей, со временем дала самые зловещие метастазы. Она позволила прорасти средневековому культу поклонников Халифата – самых гнусных и бесноватых варваров, какие только появлялись на памяти человечества. И полчище этих варваров затмило самого Усаму бен Ладена.

Саркози медленно реагировал на “арабскую весну”. Его политика в отношении Туниса оказалась крайне нелепой: он предложил помощь Франции тунисскому диктатору Бен Али как раз за несколько дней до его свержения. Позиция Саркози в отношении Мубарака тоже оставалась неоднозначной. Он отнюдь не был поклонником идеи, выдвинутой администрацией Буша, – о необходимости насаждать демократию по всему Ближнему Востоку. Не был он и особым поклонником Барака Обамы, чья ближневосточная политика пробуксовывала, застряв в разногласиях между простодушием идеалистов из Белого дома и осторожными, но переменчивыми взглядами Хиллари Клинтон на то, какой должна быть политика США. Саркози слишком медлил, не делая никаких внятных публичных заявлений о своем отношении к “арабской весне”. Он катастрофически быстро терял популярность – его рейтинг в ту пору упал до 29 %. До очередных президентских выборов в апреле 2012 года оставалось не так уж много времени, а внешняя политика Саркози подвергалась суровым нападкам критиков. Группа французских дипломатов опубликовала в Le Monde статью, где внешняя политика президента называлась “непрофессиональной, импровизированной и импульсивной”. Николя Саркози отчаянно нуждался в выигрышном ходе.

Сразу же после свержения Мубарака французский президент принял сторону его победителей. К концу февраля он уже во весь голос поддерживал мятежников, в том числе тех, кто действовал в Тунисе и Ливии. Внезапно, как будто забыв о контрактах с Ливией, которые он сам “пробивал” в течение трех последних лет, президент Франции заговорил о свержении Каддафи. Несколько дней кряду в конце февраля 2011 года Саркози сварливо убеждал участников саммита Европейского союза в необходимости принять экономические санкции против Ливии, твердил о том, что ливийское восстание должно стать важнейшим приоритетом, а затем 25 февраля торжественно объявил: “Каддафи должен уйти”.

Вот тогда-то стало ясно, что Саркози больше не намерен продавать Каддафи истребители Dassault Rafale и Mirage. Он решил, что гораздо лучше использовать эти бомбардировщики иначе – а именно бомбить ими самого Каддафи.

Пока мир взирал на это с изумлением, по Ливии быстро прокатилась волна протестов, возвещая наступление “арабской весны”. Каддафи отдал силовикам приказ открывать огонь по протестующим в Бенгази, и вскоре мятеж перерос в вооруженный конфликт, в который втянулись и местные племенные ополчения, и повстанцы, искренне ратовавшие за демократию, и исламские экстремисты всех родов и мастей. Когда Каддафи приказал начать по мятежникам удары с воздуха, даже его былые сторонники вроде Берлускони испытали шок. Когда он поклялся воевать до последней капли крови, и очищать Ливию от мятежников дом за домом, и убивать протестующих, “как крыс”, общественное мнение начало склоняться в пользу военного вмешательства в дела Ливии. Саркози громче других призывал объявить в Ливии бесполетную зону, чтобы помешать Каддафи бомбить собственный народ.

10 марта Саркози встретился с лидерами повстанцев, которые сформировали Переходный национальный совет, и немедленно признал их законным правительством Ливийской Республики. На следующий день, вновь выступая на саммите Европейского союза, он присоединился к мнению нового премьер-министра Британии Дэвида Кэмерона и опять призвал начать военные действия и объявить Ливию бесполетной зоной.

Ливия уже погрузилась в полномасштабную гражданскую войну, и Хиллари Клинтон открыла неделю челночной дипломатии, прилетев 14 марта в Париж на встречу министров иностранных дел стран “Большой восьмерки” и для разговора с Саркози с глазу на глаз. Президент Франции, приободренный тем, что Лига арабских государств тоже примкнула к призывам объявить бесполетную зону в Ливии, изо всех сил лоббировал Клинтон. Он просил Вашингтон поддержать военное вмешательство, которое остановит продвижение армии Каддафи к оплоту повстанцев в Бенгази. Но Хиллари Клинтон не поддалась на эти уговоры. Америка и так еще не оправилась от целого десятилетия войн в Афганистане и Ираке, и страх перед новой войной мгновенно парализовал внешнюю политику США. Впрочем, Клинтон все равно вскоре станет “ястребом”, игнорируя сильные возражения со стороны Пентагона и ЦРУ, которые предупреждали: военная интервенция в Ливию приведет к катастрофе.

В Париже, как вспоминала миссис Клинтон, ей пришлось “вволю наслушаться речей о военном вмешательстве” от Саркози, который “обожал находиться в центре внимания” и, похоже, рассматривал хаос в Ливии как “повод влезть в драку и поддержать «арабскую весну»”.

А днем позже, 15 марта, Совет Безопасности ООН начал рассмотрение резолюции, которой предстояло санкционировать бесполетную зону и использование “всех необходимых средств” для защиты гражданского населения Ливии от полковника Каддафи, становившегося все менее вменяемым. Госсекретарь США вылетела в Каир, чтобы проявить солидарность с протестующими на площади Тахрир, а заодно нашла время для того, чтобы легонько “шлепнуть по рукам” правителя Бахрейна (стратегически важного государства в Персидском заливе), который тоже применял силу для подавления протестов. Саркози продолжал ворчать в Париже, слегка нерешительный Дэвид Кэмерон начал подавать правильные сигналы одобрения из Лондона, ну а в Риме Сильвио Берлускони не находил себе места от волнения. Ему не хотелось поддерживать военное вмешательство в Ливии. Он считал, что у власти должен оставаться его друг Муаммар Каддафи: прочие варианты только заведут в тупик.

17 марта Совет Безопасности ООН одобрил резолюцию об объявлении бесполетной зоны над Ливией и предоставил Саркози, Кэмерону и даже не проявлявшей особой охоты администрации Обамы достаточное политическое прикрытие для развязывания военных действий против семьи Каддафи.

Сын Каддафи, Саиф аль-Ислам, уже угрожал раскрыть “важный секрет”, если Франция решится признать правительство мятежников и протолкнет решение о бесполетной зоне. Дойдя, по-видимому, до крайнего отчаяния, Саиф аль-Ислам утверждал, что разглашение этой информации приведет к отставке Саркози. И вот теперь он выполнил свою угрозу.

16 марта в интервью телеканалу Euronews сын Каддафи заявил, что предвыборную президентскую кампанию Саркози в 2007 году финансировала Ливия и что теперь он требует вернуть эти деньги.

“Саркози, – говорил Саиф аль-Ислам, – должен отдать те деньги, которые он взял у Ливии на проведение своей предвыборной кампании. Это мы профинансировали ее, нам известны все подробности дела, и мы готовы их раскрыть. Прежде всего мы хотим, чтобы этот шут вернул деньги ливийскому народу. Ему предоставили помощь с тем, чтобы затем он помог нам. Но он подвел нас – так что пусть возвращает нам деньги. У нас есть все банковские реквизиты и документы, подтверждающие перевод денег, и скоро мы все это обнародуем”.

Это “разоблачение” показалось таким же сюрреалистичным, как и все прочие стороны творившегося в Ливии кошмара. Саркози немедленно поручил своему пресс-секретарю выступить с опровержением, однако телевизионные откровения Саифа аль-Ислама положили начало продолжительному политическому и судебному кошмару во Франции. Бывший премьер-министр Ливии подтвердил правдивость заявления Саифа. Французская прокуратура открыла дело. В прессе появились документы, указывавшие на существование тайного соглашения. Саркози уверял, что все это сфабриковано. Саркози упорно все отрицал, однако голословные обличения продолжали преследовать его, когда он пытался переизбраться в апреле 2012 года: его обвиняли в том, что он взял у семьи Каддафи ни много ни мало 50 миллионов евро.

В марте 2011 года Николя Саркози захотел показать всему миру, что он твердо вознамерился свергнуть Каддафи. Он приготовился выказать себя лидером мирового масштаба. Он решил убедить всех в величии Франции, собрав у себя в Елисейском дворце в субботу 19 марта новый военный совет – международный саммит по Ливии, который всех сплотит. В списке приглашенных оказалось 30 мировых лидеров и европейских чиновников, в том числе канцлер Германии Ангела Меркель, британский премьер Кэмерон, Сильвио Берлускони, премьер Испании Хосе Луис Родригес Сапатеро, генеральный секретарь Лиги арабских государств Амр Муса, генеральный секретарь ООН Пан Ги Мун, премьер-министр Катара шейх Хамад бен Джасим бен Джабер аль-Тани и шейх Абдула бен Заед аль-Нахаян из Объединенных Арабских Эмиратов.

Еще до встречи гостей Саркози устроил приватный мини-саммит с Дэвидом Кэмероном и Хиллари Клинтон. Поскольку президент Барак Обама счел разумным не отменять официальный визит в Бразилию, то в качестве представителя США в Париж прилетела госпожа Клинтон. В любом случае она переменила мнение еще за два дня до этого и теперь изо всех сил продвигала планы военного вмешательства, в котором роль авангарда должны играть Франция и Британия. По-видимому, Обама отказался от роли лидера, и некоторые остряки из CNN уже называли Хиллари “действующим президентом”. Политика США состояла в том, чтобы обеспечивать поддержку, устраняясь от лидерства. Мантра, которую твердили в Вашингтоне, гласила: “Никаких сухопутных операций!” Но европейские лидеры прочитывали в ней другой смысл: “Мы тут не заводилы”.

Когда зашла речь об устранении Каддафи, Берлускони оказался в гораздо более сложном положении, чем Саркози. Ведь Берлускони потратил гораздо больше сил на налаживание контакта с ливийским правителем, чем французский президент. Берлускони думал не только о защите нефтяных интересов. Он куда лучше, чем Саркози, знал Ливию и был убежден, что затевать там войну – сущее безумие.

Как рассказывает Берлускони сегодня, он подчинялся тогда президенту Италии, циничному бывшему коммунисту Джорджо Наполитано, которому принадлежало конституционное право распоряжаться вооруженными силами. По словам Берлускони, Наполитано заставил его предоставить итальянские военные базы и содействовать запланированному военному вторжению в Ливию.

Вечером 17 марта Берлускони находился в Римском оперном театре на опере “Набукко”. С ним вместе были Наполитано и несколько старших помощников.

“Мы сидели в опере, а Совет Безопасности ООН как раз одобрил резолюцию о введении бесполетной зоны, – вспоминает Берлускони. – И в антракте я спорил по поводу Ливии с президентом Наполитано. Он уже принял решение и собирался поддержать вторжение. У него уже прошли встречи с министром обороны, он поспешно собирал заседания комитетов по обороне в парламенте, чтобы принять резолюции о поддержке военной миссии. Помню, в тот вечер я очень горячо спорил с Наполитано. Он твердил, что мы обязаны «не отставать от других товарищей» в Европе. После того разговора, еще до поездки на парижский саммит, я уже всерьез задумался – а не уйти ли мне с поста премьер-министра? И я вам объясню почему”.

Берлускони подается вперед и начинает рассказывать, постепенно повышая голос и время от времени стуча кулаком по столу, как бы расставляя акценты.

“Я подружился с Каддафи, я был очень доволен тем, что мне удалось наладить с ним тесные отношения. Мы много сделали вместе, мы многого достигли. Мы договорились о том, что шесть тысяч ливийских солдат будут охранять африканские берега, не пуская нелегальных мигрантов в море. Я понимал, что свергать сейчас Каддафи и неразумно, и очень опасно, потому что страна, где живет сто пять племен, уже готова развалиться на части. Я чувствовал, что дружба с Каддафи связывает меня. Как-никак мне удалось превратить его из врага в друга. Поэтому я был категорически против этого нападения. В итоге мне пришлось ехать в Париж с буквально связанными руками – из-за президента республики Джорджо Наполитано и из-за совместного голосования парламентских комитетов по обороне. И вот я отправился в Париж с намерением хотя бы свести к минимуму участие нашей страны: Италия предлагала только использовать наши базы, но не собиралась участвовать ни в вооруженном вторжении, ни в бомбардировках”.

В таком умонастроении пребывал Берлускони в субботу 19 марта, в начале первого пополудни, садясь в свой бронированный серебристый Audi A8 и направляясь к военному аэродрому Чампино под Римом. Вместе с помощниками он взошел на борт правительственного самолета и вылетел в Париж. У него было очень скверное настроение в тот день, он постоянно повторял своим помощникам, что все это – большая ошибка, что это опасный прыжок в темноту и что никто по-настоящему не знает, как после свержения Каддафи сохранить единство страны.

Как только самолет приземлился, Берлускони со спутниками поехали прямо в Елисейский дворец, где уже собрались остальные лидеры. Они расхаживали туда-сюда по вестибюлю, примыкающему к Праздничному залу на втором этаже дворца, вели светские беседы и угощались закусками.

“Первое, что мы узнали, когда прибыли в Елисейский дворец, – вспоминал помощник Берлускони, – это то, что французы уже проинформировали о чем-то некоторых лидеров и что Саркози провел отдельную встречу с Хиллари Клинтон и Дэвидом Кэмероном. И Берлускони сразу понял: все, что будет происходить дальше, уже практически обстряпано, а его к процессу стряпни не подпустили”.

Услышав об этом, Берлускони сразу же подошел к Ангеле Меркель, которая жевала печенье.

“Ангела, что здесь происходит? – спросил Берлускони, и фрау Меркель слегка попятилась. – Это же фарс! Нас всех позвали в Париж, но все уже решено без нас!”

По словам очевидцев этого разговора, Меркель только пожала плечами и отделалась парой ничего не значащих слов. Она вела себя довольно холодно, и тогда Берлускони понял, что уже не в силах ничего изменить.

Премьер-министр Испании Луис Сапатеро, напротив, вспоминает, что в ту субботу его обо всем оповестили сразу же по прибытии.

“Когда я приехал на встречу, помощники Саркози уже сообщили моим помощникам, что все приготовлено и что французские военные самолеты то ли на пути в Ливию, то ли вот-вот взлетят”, – вспоминает Сапатеро.

Пока Берлускони вел светские разговоры с остальными, Саркози завершал свой маленький “досаммитный саммит” с Кэмероном и Клинтон. Он сообщил им, что французские Rafale уже вылетели в сторону Ливии. Британские и американские военные самолеты должны были совершить вылеты этим вечером, попозже, но Франция уже выскочила вперед, готовясь наносить удары еще до того, как участники саммита усядутся для обсуждения скоординированных действий. Саркози выпустил эскадрилью из 25 воздушных судов, среди которых были и перехватчики, и самолеты-разведчики, и другие суда, оснащенные ракетами класса “воздух-земля”. У них имелся приказ бомбить танковые колонны, направлявшиеся из Триполи в Бенгази по прибрежному шоссе.

Клинтон рассказывала, как перекосилось от злости лицо Берлускони и как остальные мировые лидеры оцепенели, услышав признание Саркози. “Когда все участники саммита узнали, что Франция дала фальстарт, раздался недовольный гул”, – вспоминала она.

Один европейский чиновник, присутствовавший на той встрече, вспоминает, как 30 мировых лидеров и важных чиновников сидели за огромным столом на фоне по-французски пышного Праздничного зала. По его словам, Саркози явно торопился.

“Саркози сразу приступил к делу, сообщив, что Каддафи уже приближается к Бенгази и что мы обязаны остановить его, иначе произойдет массовое убийство, – передавал участник саммита. – Потом Саркози объявил о том, что его самолеты уже завели моторы. Я никогда не забуду, как он сказал: «Мои самолеты уже завели моторы. Так что предлагаю как можно скорее завершить наше собрание»”.

Когда Саркози закончил речь, начался традиционный tour de table – дипломатический ритуал, в ходе которого все мировые лидеры, сидящие за столом, по очереди произносят краткие заявления.

“Это заседание носило очень официальный характер, – вспоминает Сапатеро. – Все заявления были выдержаны в строгой дипломатической форме. Цель саммита заключалась в том, чтобы показать нашу сплоченность с арабским миром. Нужно было сказать вслух о том, что падение режима Каддафи уже началось и что Европа останется верна духу «арабской весны». Но когда саммит созвали, большинство главных приготовлений были уже сделаны”.

Сапатеро вспоминает тот момент, который Клинтон назвала “недовольным гулом”, и вспоминает, что Берлускони сильно разозлился на Саркози.

“Берлускони расстроился, – говорит Сапатеро. – Он же оказался в сложном положении: он осуждал Каддафи за жестокое подавление оппозиции, но категорически не желал сам участвовать в его свержении”.

Что касается недовольства, то Сапатеро заметил, что единственным человеком, которого удивило страстное проявление разногласий между Саркози и Берлускони, была сама госсекретарь США. “Меня это не удивило. И Берлускони, и Саркози всегда очень эмоционально себя держат. Да, они жарко спорили, я это наблюдал и на других европейских саммитах. Просто Хиллари не привыкла к заседаниям Европейского совета”.

Услышав, что Саркози уже отдал приказ о начале наступления, Берлускони обвел взглядом зал Елисейского дворца. Все остальные собравшиеся там лидеры или высказывались в пользу военного вмешательства, или не слишком возражали против него. Берлускони оказался в одиночестве.

“Итак, мы все съехались на этот важный саммит в Париже, чтобы вместе разработать общую позицию по Ливии, – а нам сообщают, что Саркози уже выслал свои боевые самолеты на операцию”, – говорит Берлускони.

Заново переживая ту горькую минуту, Берлускони крепко сжимает пальцы в кулак – наверное, бессознательно.

Клинтон попыталась выступить посредником, но было слишком поздно. Берлускони впал в ярость. Он заявил Клинтон и остальным участникам парижского саммита, что пускай Каддафи и диктатор, зато он – единственный человек, способный удержать свою страну от распада. Но потом он пообещал, что Италия тоже внесет свой вклад.

“Я открыто вступил в противостояние с Саркози”, – вспоминает Берлускони и, что с ним бывает редко, не улыбается.

Спустя несколько лет Берлускони во всеуслышание говорил, что Саркози так поспешно признал правительство ливийской оппозиции и возглавил кампанию против Каддафи, потому что “преследовал коммерческие интересы Франции, а еще потому, что он завидовал моим хорошим отношениям с Каддафи и понимал, что ему никогда не угнаться за мной по части новых нефтегазовых контрактов”.

Попросите Берлускони подытожить последствия того решения Саркози о низвержении Каддафи – он и сегодня так же твердо скажет, что это была ошибка, что в Ливии оставалось бы больше стабильности при сильном вожде вроде Каддафи и что вся эта авантюра провалилась: западное вмешательство принесло только кровопролитие и страдания, способствовало появлению “Аль-Каиды”, ИГИЛа и других террористических группировок по всей Ливии.

Берлускони вовсе не рвется обсуждать, пожалуй, самые спорные и скандальные слухи о непростых отношениях Саркози с Муаммаром Каддафи – а именно заявление о том, что расправу над ливийским диктатором в итоге учинил не кто-нибудь, а французский тайный агент, имевший лицензию на убийство. Во всяком случае, именно такие слухи муссировались позднее во французской прессе: якобы смерть Каддафи была каким-то образом спланирована французской службой наподобие американского ЦРУ, а командовал всей операцией лично французский президент.

20 октября 2011 мира все телеканалы мира обошли кадры хроники, показывавшие окровавленного и потрясенного Муаммара Каддафи в его родном городе Сирте. После бомбардировки истребителей Каддафи прятался в дренажной трубе, откуда его и вытащили на рассвете.

“Я не хочу повторить судьбу Саддама Хусейна”, – говорил он Берлускони за семь с лишним лет до этого.

На любительском видео, снятом в то утро, видно, как израненного и ошеломленного Каддафи вытаскивают из багажника машины и, схватив за волосы, бросают на землю. Кто-то кричит: “Оставьте его в живых! Оставьте его в живых!” Затем Каддафи исчезает из кадра, и слышна автоматная очередь.

В тот день, когда Каддафи убили, Саркози ликовал в Париже. Берлускони говорит, что потерял в тот день друга. По его словами, пускай Каддафи и был диктатором, но все равно прирученный Каддафи – это лучше, чем хаос и анархия, в которые погрузилась сегодняшняя Ливия, кишащая племенными ополчениями и террористами из “Аль-Каиды” и ИГИЛа.

Реакция Хиллари Клинтон на известие о смерти Каддафи со временем вызвала некоторые споры и недоумение. В тот день она находилась в Кабуле и готовилась к интервью с CBS News, и вдруг помощник поднес ей смартфон со свежей новостью об убийстве Каддафи.

Прочитав новость, она победно откинула голову и разразилась каркающим смехом. “Пришли, увидели, убили”, – пошутила она, обращаясь к ошеломленному телерепортеру.

Саркози неоднократно отвергал все обвинения в том, будто он отдал приказ о ликвидации Каддафи, и вскоре эту тему оставили в покое. Но в марте 2012 года, всего за несколько недель до президентских выборов, которые он проиграл социалисту Франсуа Олланду, на Саркози вновь посыпались обвинения в том, будто он тайно принимал деньги от Каддафи в ходе первой предвыборной кампании. Документы, имевшие к этому отношение, были опубликованы в интернете и переданы на рассмотрение французского суда. Если верить этим документам, Ливия отстегнула на президентскую гонку Саркози 50 миллионов евро, “отмыв” их через панамские и швейцарские банковские счета. Саркози раз за разом называл все это фальшивками, но уже ясно, что эти обвинения будут преследовать его еще много лет. В глазах его парижских противников над фигурой Николя Саркози и по сей день нависает зловещая тень Каддафи.

Не было видно конца и вражде Саркози с Берлускони. Отношения между ними пропитались такой взаимной неприязнью, что она уже граничила с отвращением. Проходила неделя за неделей, а они снова яростно схлестывались – уже на другом европейском саммите, уже по другому поводу. Это повторялось снова и снова, на каждой из полудюжины встреч на высшем уровне в течение 2011 года. Наконец, той же осенью Саркози (причем, если верить его коллегам, совершенно намеренно) вошел в небольшую “банду” европейских чиновников, которые попытались втянуть Белый дом в свой заговор, чтобы отстранить Берлускони от власти – буквально вышибить его из кресла.

Рассказы о французском шпионе, у которого имелся личный приказ Саркози убить Каддафи, возможно, просто придумали любители теорий заговора. Однако заговор с целью сместить Берлускони, как ни странно, действительно существовал, причем являл собой международную интригу старомодного свойства.