Глава 4 ПОРАЗИТЕЛЬНОЕ СХОДСТВО
Это не человек, но и не обычная обезьяна...
Эдвард Тайсон (1699 г.)
Когда воды в кране не оказалось, он
взял бутылку с водой и вылил ее на
пламя. Чего вам надо больше?
Иван Петрович Павлов (1935 г.)
В 1980 г. в журнале «Сайенс» («Наука») появилась строгая научная публикация с таким названием: «Поразительное сходство (striking resemblance) окрашенных с высокой разрешающей способностью на полосы хромосом человека и шимпанзе». Авторы статьи — цитогенетики из университета Миннеаполиса (США) Дж. Юнис, Дж. Сойер и К. Данхэм завершили, кажется, один этап в изучении родства приматов — этап 70-х гг. — и начали новый, загадка второго, будем надеяться, откроется в нынешнем десятилетии. Применив новейшие методы окраски хромосом на разных стадиях деления клетки двух высших приматов, авторы наблюдали до 1200 полос на каждый кариотип (раньше можно было видеть максимум 300 — 500 полос) и убедились, что исчерченность хромосом — носителей наследственной информации — у человека и шимпанзе почти идентична.
Рис. 3. Схематическое изображение поздней профазы хромосом человека (слева) и шимпанзе (справа)
То есть кое-какие отличия имеются — они касаются количества хроматина, расположения центромер хромосом, но эти отличия, кажется, не столь велики, не могут в итоге существенно влиять на разграничение признаков двух организмов. За несколько лет до того один из пионеров подобных исследований французский цитогенетик Дж. де Груши заключил: «В конечном счете поражает экстраординарное сходство между кариотипами человека и трех человекообразных приматов».
Биологи уже лет 10 бьются над одной загадкой: почему при столь заметном даже неспециалисту анатомическом различии человека и шимпанзе белки их сходны на 99 %? (Последнее показали в 1975 г. калифорнийские биохимики М.-К. Кинг и А. Вильсон.) При таком сходстве белков ясно, что кодирующие их гены, т. е. участки хромосом или участки ДНК, тоже одинаковы. Авторы, тогда выдвинули гипотезу, что кодирующие эти белки идентичные структурные гены, по-видимому, «запускаются» в действие несходными регуляторными генами. Гипотеза гипотезой, но то, что мы можем, как говорится, уже сегодня «подержать в руках», «пощупать» — белки крови и тканей, имеющие фундаментальное значение в жизнедеятельности организма, — у человека и шимпанзе почти одинаковы вплоть до взаимозаменяемости!
И вот после установления данных по белкам были получены прямые доказательства огромного сходства и самих хромосом — материальных носителей наследственности живых организмов. Читатель в этом сам убедится, если взглянет на изображение хромосом человека и шимпанзе на одной из стадий деления клетки (поздняя профаза), взятое у названных авторов. Различия, которые здесь обнаруживаются, если их рассматривать у любых двух животных, отвечали бы различию двух родственных видов в пределах одного таксономического рода. Следовательно, отличия, которые мы можем регистрировать у шимпанзе и человека, столь малы, что сегодня невозможно объяснить их даже новейшими средствами изучения структуры хромосом?..
Мы еще вернемся и к хромосомам, и к белкам, и к другим новейшим данным о приматах, обратимся вначале к «старым данным» о сходстве человека с обезьянами. В основном это сведения из анатомии, эмбриологии, палеонтологии.
Сходство человека с обезьянами — вопрос вопросов в истории науки и самого человека. Этот вопрос, как мы видели, волновал самые светлые умы прошлого, начиная с Аристотеля и Гиппократа. Отдельные признаки этого сходства рассматривались на протяжении многих веков учеными различных специальностей и убеждений. Наиболее полную сводку многих признаков сходства приматов накануне Новейшего времени дали Гексли и Дарвин. Конечно, это были сведения, соответствовавшие их времени, в основном анатомические, частично эмбриологические и поведенческие. К концу XIX в. появились данные о большом сходстве зародышей и плодов высших обезьян и человека (Деникер). В начале XX в. стали поступать доказательства сходства крови человека и других приматов (Нутталь). И. И. Мечников обобщил известные в то время черты родства людей и обезьян. В дальнейшем более детально разрабатывались вопросы анатомии, эмбриологии, проводились первые наблюдения поведения обезьян на воле, расширялись психологические исследования, изучались проблемы систематики, палеонтологии, проливавшие свет на общность биологии приматов вплоть до 60-х гг. XX в. С 60-х гг., как уже говорилось в этой книге, начинается лавина современных исследований, результаты которых мы и называем «новыми данными».
Читатель уже имеет некоторое представление о сходстве человека с обезьянами по предыдущим главам: об этом приходилось говорить и там, где шла речь об эволюционных истоках их родства, и там, где описывалось непростое восприятие этого родства человечеством, и там, где обсуждались общие признаки отряда, его таксономия, где давалось описание видов.
Напомню, что почти всегда та или иная биологическая подробность сходства, обнаруживаемая впервые, вызывала у самого открывателя и, конечно, у тех, кто об этом узнавал, удивление, а то и потрясение. Ибо не может не поражать нормальное воображение исключительная, уникальная в животном мире близость анатомии, физиологии, биохимии человека и обезьян!
Некоторые биологические признаки, не известные у животных на Земле, но обнаруживаемые у человека и обезьян, могут вызвать мистический трепет. Много таких особенностей у зародышей и плодов приматов: выпуклый лоб, ясно выступающий нос, оголенность тела на одной ступени эмбриогенеза и обволошенность — на другой. Весьма серьезный наблюдатель Джордж Шаллер, анатомируя погибшего детеныша гориллы, не мог отрешиться от какой-то неловкости при этом: в его руках был новорожденный человечек с беззубыми деснами, с округлым лбом, уплощенным лицом и даже с вместимостью черепа младенца!
Советский палеоневролог В. И. Кочеткова писала, что по степени развития новой коры головного мозга (неокортекса) отряд приматов очень выделяется из родословной млекопитающих, но собственно человеческую линию в этом общем стволе отдифференцировать невозможно. Как утверждает профессор Ю. Г. Шевченко, архитектоника коры мозга обезьян настолько высоко дифференцирована, что лишь «с трудом и с далеким приближением может сравниться с корой других животных» как по характеру полей и областей, так и по очертаниям борозд и извилин, хотя приматы имеют в общем те же органы чувств, что и другие млекопитающие.
Можно представить себе, каково было изумление ранних нейроанатомов (да и более поздних, скажем, в XIX в.), если и в наше время известно, что в мозге обезьяны «не отсутствует ничего существенного» из того, что присуще человеку, и что мозг человека «имеет в своей основе исходный обезьяний тип строения». Известно, что и низшие и высшие обезьяны лишены способности к членораздельной речи. Все это так, но..! Представительство органов «говорения» (губ, рта, языка, гортани) у обезьян в отличие от всех млекопитающих занимает в головном мозге наибольшую поверхность моторной и соматосенсорной коры, как и у говорящего человека*.
* Заметим, однако, что по данным немецкого нейрофизиолога Д. Плоога, нигде так заметно не выступают отличия нейрофизиологической организации человека и шимпанзе, как при изучении представительства речевой функции а головном мозге.
Л. А. Фирсов, едва ли не единственный в нашей стране физиолог, наблюдавший развитие шимпанзе с момента рождения, сообщает, что детеныш этого антропоида, уложенный на живот или на спину, в первые два месяца неспособен изменить своего положения точно так же, как ребенок человека, примерно до трех месяцев. Нет больше этой неврологической особенности в животном мире даже среди низших обезьян. Как нет ни у одного существа на Земле симптома Бабинского (невропатолог проводит линию по ступне, а пальцы ноги реагируют строго определенным образом; точно также как у человека, отвечают пальцы и высшей обезьяны). Шимпанзенок, пишет Фирсов, отчетливо смеется, не улыбается — смеется! Попробуйте найти на Земле еще одно смеющееся животное — нет их больше...
Швейцарский профессор Адольф Шульц, всю жизнь изучавший анатомию приматов, область науки, в которой, вероятно, просматриваются наибольшие биологические отличия человека от обезьян, довольно строго относился к оценке сходства. Однако и он незадолго до смерти (умер в 1976 г.) сделал вывод, что анатомической исключительности человека не существует. Даже числовая пропорция полов и ее изменения по стадиям с возрастом сходны у обезьян и людей: среди особей мужского пола наблюдается более высокая естественная смертность.
* Большие отличия обезьян от человека обусловлены приспособлением первых к жизни на деревьях. Эта особенность, в свою очередь, ведет к многим другим. Даже высшие обезьяны имеют разные в отношении людей пропорции лицевого и мозгового отделов черепа, более длинные верхние конечности, противопоставленный большой палец ноги. У обезьян меньший срок естественной жизни, а с этим связаны более быстрый рост плода, сравнительно раннее половое созревание, меньшая длительность детородного периода.
Поскольку нам дальше предстоит подробный разговор о сходстве, следовало бы, пожалуй, договориться сначала об основополагающих отличиях человека и обезьян.
Человек — социальное существо, создавшее величественную цивилизацию.
Человека отличают от всех животных постоянное прямохождение, относительно крупный мозг, членораздельная речь, необыкновенная способность к абстракции, рождающей сознание, систематический труд и общественная жизнь. Эти фундаментальные отличия определяют и многие другие*. Поэтому нельзя допускать встречающихся порой благостных рассуждений о «равенстве» животных с человеком и даже об их «превосходстве» и тем более искать природу социальных конфликтов у людей в стадной жизни приматов, равно как и рассматривать явления общественного характера, исходя из биологии обезьян.
Но вот вопрос: каков биологический уровень существующих отличий? Как их классифицировать с точки зрения зоологической таксономии?
Еще в 1929 г. английский анатом Артур Кейз определил у человека 1065 признаков, из которых 312 свойственны только человеку, 396 — человеку и шимпанзе, 385 — человеку и горилле, 354 — человеку и орангутану, 117 — человеку и гиббону, 113 — человеку и другим низшим обезьянам (примерно пополам узконосым и широконосым), 17 — человеку и полуобезьянам. Если учесть, что общие с другими животными признаки строения человека единичны (в случаях, когда они вообще имеются), то даже из приведенной градации видно в принципе, каково сходство тела у высших приматов, т. е. обезьян и человека.
В предыдущих главах уже показано сходство человека с обезьянами в строении зубов, органов зрения, системы размножения, в частности наличие уникальных половых циклов, а также групп крови по иммунологическим, или антигенным, свойствам эритроцитов. Надо знать, что ни у каких животных до приматов факторы АВО в крови не обнаружены. Основная система АВО, как установили авторитетные гематологи (Винер, Мур-Янкозски, Руффи), отсутствует даже у полуобезьян. Она появляется в виде внеклеточных элементов только у широконосых приматов Нового Света, обнаруживаемая лишь в слюне, и более отчетливо выявляется у низших обезьян Старого Света. Только у антропоморфных обезьян и у человека антигены групп АВО постоянно присутствуют на эритроцитах крови и в слюне по крайней мере в большинстве случаев.
Скорость свертывания крови у низших животных, например у собак и кроликов, быстрее, чем у человека и обезьян. Протромбиновое время намного больше, а тромбопластиновое — короче. Содержание одного из основных факторов коагуляции — фактора V — в плазме крози у обычных млекопитающих примерно в 10 — 20 раз выше, чем у человека. У обезьян оно такое же, как и у людей, либо несколько выше. В целом, если взять гематологические и химические элементы крови то, как это показано в 60 — 70-х гг., и у низшей обезьяны, у макака резуса и у человека их величины либо одинаковы, либо укладываются в пределы «разброса» цифр, характерных для разных групп людей.
Гематолог М. И. Куксова многие годы посвятила изучению крови обезьян Сухумского питомника (ей принадлежит монография в этой области). За последнее время она произвела анализ данных по изменению состава крови и костного мозга, обеспечивающего кроветворение, у обезьян в процессе старения и в старости. Вот итог огромного числа скрупулезных исследований: полученные данные изменений крови у обезьян (не только высших, но и низших) «полностью совпадают с результатами подобных исследований у человека». Исследовательница делает вывод, что подобное сходство является доказательством общности физиологических механизмов биологического старения у обезьян и человека, и вполне обоснованно заключает, что обезьяны могут быть использованы как модель для изучения старения человека (что, замечу, предположил еще в 1915 г. И. И. Мечников).
В данной книге мы не ставим себе целью подробно рассказать об экспериментальной ценности обезьян в медицинской науке. И все-таки об одной истории из «практики» медицинской приматологии хочется поведать.
В конце 60-х гг. английские фармакологи синтезировали препарат изосорбид динитрата, который предназначался для лечения инфарктов миокарда у людей. Препарат эффективно расширял коронарные (венечные) сосуды, питающие сердце, что и необходимо для спасения человека при этом тяжком заболевании. С большим успехом изосорбид динитрата прошел испытания на собаках, а это обычно является важной рекомендацией для нового фармакологического средства, ведь собака уже давно и с большой пользой для науки служит подопытным объектом.
Дело, однако, в том, что именно в тот период в памяти экспериментаторов и врачей еще свежа была трагедия с талидомидом — снотворным препаратом, выпущенным в ФРГ после положительных испытаний на разных животных, включая собак, но не проверенном на обезьянах. У десятков тысяч новорожденных детей, матери которых во время беременности принимали талидомид, развились уродства. На скандальном судебном процессе по «делу талидомида» прозвучала и такая мысль: будь в стране приматологический центр, или, иначе, обезьяний питомник (сейчас такой действительно функционирует в Геттингене), катастрофы бы не произошло: у обезьян, как выяснилось, талидомид вызывает такие же тератогенные последствия, как и у людей.
Помня об уроке с талидомидом, создатели изосорбида динитрата решили после опытов с собаками проверить все же новое средство на обезьянах: слишком уж велик был риск, ведь давать лекарство надо было инфарктным больным! Тут-то и выяснилась особая ценность обезьян при подобных проверках. Оказалось, что изосорбид динитрата не расширяет коронарные сосуды у обезьян, как у собак, а действует противоположно — сужает их, сужает сосуды, снабжающие кровью мьшцу сердца! Нетрудно было предположить, что и на людей препарат действовал бы, как на обезьян, для больных он стал бы препаратом-убийцей.
В аптеку изосорбид динитрата не попал.
Но много лет оставалось загадкой: почему одно и то же средство вызывает у собак расширение венечных сосудов, а у обезьян, наоборот, сужение? Секрет раскрыт в начале 80-х гг. Японские исследователи К. Сато, С. Ямашита и другие показали, что некоторые рецепторы («восприниматели») в венечных сосудах значительно более чувствительны у обезьян, нежели у собак, и не только к изосорбиду динитрата, но и к другим средствам: ацетилхолину, метахолину, норзпинефрину. Любопытно, что есть фармакологические вещества, которые только поначалу вызывают у обезьян сужение коронарных сосудов, потом наступает расширение. Но этого «начала» достаточно, чтобы разразилась беда, чтобы больное сердце перестало работать.
Понятно, что кардиологам при выборе экспериментальных животных в некоторых ситуациях есть над чем задуматься.
Но продолжим наши сопоставления. Даже квалифицированному специалисту-морфологу трудно отличить ткань плаценты человека и высших обезьян, как, кстати, и увидеть разницу в строении сперматозоидов (например, человека и гориллы). Процентное соотношение длины тела новорожденного у человека и обезьяны практически одинаково: сооответственно 30 и 35 % (резус)
Роговица, передняя камера глаза, хрусталик у макака и человека чрезвычайно сходны. Это сходство распространяется на сетчатку с желтым пятном и центральной ямкой, радужную оболочку, кровоснабжение, зрительные нервы, движение глаз, аккомодацию, реакции зрачка, внутриглазное давление, остроту зрения, цветность зрения и даже на мозговые центры, управляющие глазом.
Только у человека и обезьян, включая низших, четыре варианта рецепторных, т. е. воспринимающих, цвет и форму клеток, палочек и колбочек, чувствительных, как упомянуто, к красному, зеленому и синему цветам. У всех позвоночных роговица глаза состоит из четырех слоев, но у обезьян и человека появляется пятый — боуменова оболочка. О стереоскопичности зрения приматов читатель уже знает.
В отличие от всех животных обезьяны располагают очень развитой мускулатурой лица, что позволяет им, подобно человеку, широко использовать мимику. Сходны у них с человеком и другие мышцы: грудная, плече-лучевая, живота. Удивительна подвижность губ обезьян; как помнит читатель, они у карликового шимпанзе красные...
Сходно у человека и высших обезьян устройство скелета: общее число позвонков и их градация по разделам позвоночника, количество ребер (12 — 13); и, что уж совсем удивительно, позвоночник у гоминоидов имеет четыре небольших изгиба, как у прямоходящего человека, у которого они, конечно, отчетливей, ибо служат для того, чтобы пружинить при ходьбе, оберегая голову. Несмотря на различие в способах передвижения современных человека и шимпанзе, анатомы постоянно убеждаются в огромном филогенетическом родстве механизма локомоции того и другого.
Об анатомии уплощенной груди, лопатки, плеча и верхней конечности, в совокупности обеспечивающих невиданную в животном мире особенность — устройство и действие руки, мы уже говорили.
Недавно (1982 г.) московский антрополог В. 3. Юровская опубликовала важные результаты сравнительного изучения прикрепления мышц передней конечности У приматов (читатель помнит, что рука играет исключи-
тельную роль не только в их поведении, но и в развитии на пути к человеку). Среди выводов Юровской следующий: по совокупности изученных признаков человек — типичный примат. Из 107 признаков он разделяет с другими приматами 87, с неприматами — только 15. Наибольшее число сходных черт человек имеет с шимпанзе — 64, с низшими обезьянами — 20. «Следовательно, — пишет Юровская, — передняя конечность человека... несет на себе печать не только приматного происхождения вообще, но и его особой эволюционной близости с понгидами». Томас Гексли, конечно, был прав...
Для человека и обезьян характерно особое прикрепление внутренних органов к диафрагме. Чаще всего не только сами органы анатомически сходны, как, например, желудок, слепая кишка, печень, но сходно и их тонкое (гистологическое) строение: клапанов сердца, трахеи, легких, надгортанных путей детеныша шимпанзе и ребенка. Изумительно похожи узоры пальцев, ладони, стопы (дерматоглифика). Даже облысение у обезьян сопоставимо с облысением обычного типа у мужчин. Сходны у человека с обезьянами и паразиты крови (малярийные), пищеварительного тракта (бактериальная флора) и эктопаразиты (вошь), причем наибольшее сходство зарегистрировано с антропоидами Африки, меньше — Азии.
Впечатляют еще такие признаки родства: нормальный «дарвинов бугорок» на крае уха, «бычьи» коренные зубы (тауродентизм), впервые обнаруженные у неандертальцев и встречающиеся у человека как отдельная аномалия или при некоторых дегенеративных заболеваниях, изредка свойственных также шимпанзе и горилле. Как писал выдающийся советский патологоанатом академик И. В. Давыдовский, у человека, никогда не ходившего вследствие болезни, нога была типично обезьяньей формы; а другой академик физиолог И. С. Бериташвили определил, что у умершей 13-летней девочки-микроцефала мозг был копией мозга взрослого шимпанзе.
Парадоксально, что именно головной мозг, наиболее отличающийся среди всех органов у человека и антропоидов, если говорить об объеме и весе (у последних он в 2 — 3 раза меньше), обнаруживает, как частично отмечено, максимальное сходство в строении. Да и величину-то следует оговорить: зарегистрированы гориллы с объемом мозга 685 см3 и даже 752 см3, а ведь это не так уж далеко от нижнего предела мозга вполне нормального человека (предел этот бывал и 800 см3).
Уже говорилось об особом, «приматном» уровне строения мозга человека и обезьян в целом при сравнении с мозгом всех других животных. Ныне известно, что такой особый уровень существует и для различных составляющих его частных образований. Конечно, в пределах и этой общности человек достигает наивысшего развития, но ведь другим животным даже до нижних границ «приматного» мозга несравнимо далеко!
.Как упоминалось, обезьяны рождаются с более «готовым» мозгом, нежели человек. У новорожденного ребенка мозг равен всего 25 % будущего полного веса, а у шимпанзе — 45 %. Такой части мозг человека достигает лишь к шести месяцам жизни. Ну а макак рождается с еще более «созревшим» мозгом: если площадь лимбической области, игравшей существенную роль в эволюции человека, в частности в становлении коммуникативного и социального поведения, у человека к моменту рождения составляет те же 25 %, то у резуса — уже 73 %. И все-таки по какому бы принципу нейроанатомы ни классифицировали головной мозг в животном мире, человек именно вместе с обезьянами всегда оказывается на высшей ступени развития. У приматов значительно увеличена новая кора по сравнению с древней, причем самые новые структуры этой коры, лобная и височная области, как показал в 1937 г. профессор Г. И. Поляков, закладываются у плода человека очень рано, раньше, как ни странно, чем «старые» образования, и это, пишет другой советский исследователь, является как раз общеприматной характеристикой, ибо свойственно и мозгу обезьян, но не других существ.
Площадь коры больших полушарий мозга от рождения до полной зрелости у человека увеличивается в 5 раз, а у низшей обезьяны — только в 1,25 раза, и это различие касается формирования проекционных и ассоциативных областей новой коры, в целом новой и старой коры, вообще корковых зон мозга и связей между ними. Но вот что удивительно: существенного изменения с возрастом соотношений основных зон мозговой коры у обезьяны и человека почти не установлено! При этом очень примечательно, что специалисты в данной области утверждают: эволюционные факторы (общее происхождение) в отряде приматов перекрывают влияние экологии, изменений, связанных со средой обитания, на величину и строение новой коры.
Особую близость человек обнаруживает с африканскими антропоидами. Весьма осторожная в отношении сопоставлений мозга человека и обезьян профессор Ю. Г. Шевченко пишет: «Современные анатомы свидетельствуют, что головной мозг гориллы и шимпанзе сходен с человеческим не только по общему виду и расположению борозд и извилин, но также и по расположению архитектонических систем коры большого полушария... и по системам проводящих путей».
Во второй главе мы видели, в какой борьбе пришлось «отвоевывать» Томасу Гексли таксономическую общность, в частности, и по характеристикам мозга, человека )) обезьян, что позволило включить их в один отряд, а человекообразных даже в одно с человеком надсемейство. Человек сделал крупную уступку обезьянам: он оказался с ними не только в одном отряде — в одном надсемействе! Уже консерваторы стали мириться с этим «святотатством» — все-таки оставалась отдушина, признаваемая и последователями Гексли: до 40-х гг. XX в. было общепринято убеждение, что ни у каких животных, даже антропоидов, нет гомологов специфически человеческих образований в мозге, тех самых, которые у людей связаны с речью и с трудовой деятельностью.
Но начиная с 1936 г. нейроморфологи стали рушить и эту цитадель в системе приматологических заблуждений. Сначала Ю. Г. Шевченко нашла у высших и даже низших обезьян гомологи «сугубо» человеческих полей 40 и 39 в нижнетеменной области. А ведь они связаны с тонким манипулированием (у человека с трудом!) и с пространственным восприятием речи. Затем С. М. Блинков обнаружил верхневисочное поле 37 (также имеющее прямое отношение к пониманию речи), а в 1962 г. Е. П. Кононова достоверно описала у обезьян поля 44 и 45 нижнелобной коры, являющиеся речевой зоной в мозге человека! К новым структурам лобной области относятся и поля 46 и 10, также существующие у обезьян, они тоже имеют непосредственное отношение к интеллекту человека, к регулирующей роли речи, к организации волевого акта...
Получается, что нет «пропасти» между анатомией мозга человека и обезьяны, как нет и качественного отличия в строении мозга человека и антропоида. Остается сделать единственно верное заключение: отличие здесь только количественное, хотя функционирование разумеется, во многом различно.
Вот между человеком и обезьянами, с одной стороны, и всеми остальными животными на Земле — с другой, такую пропасть действительно увидеть можно. И обнаруживается она, в частности, на примере той же лобной коры.
Последняя появляется только начиная с хищных, однако настолько отличается у приматов от подобных образований других млекопитающих, что ее «новейшая» часть — поля префронтальной коры человека и обезьян — вообще не имеет гомологов у остальных. Лобная область у собаки и кошки не превышает 2 — 3 % всей поверхности коры, а у человека она доходит до 24 %. Но у макака она занимает 12,4 % площади коры, а у шимпанзе — 14,5%. Заметим, что у новорожденного ребёнка эта часть коры равна 15,2 %. Как сказано, лобные доли ученые связывают с интеллектуальной деятельностью человека. У обезьян же, даже в отличие от хищных, обладающих каким-то слабым подобием этих образований, они, пишет А. С. Батуев (1981), «...становятся ведущим аппаратом управления синтетической деятельностью мозга и имеют непосредственное отношение к организации сложных форм поведения, связанных со стадным образом жизни».
Принципиальные отличия строения мозга приматов и всех других животных обнаруживаются и тогда, когда у последних хоть и выявляются какие-либо жизненно важные образования, но они столь малы, что делают очевидной эту несопоставимость. Сказанное можно продемонстрировать на примере количественных показателей ассоциативной коры — апогея эволюции живой природы. С ней ведь связаны не только процессы образования условных рефлексов человека и животных, но и взаимодействие приходящих извне сигналов разной «модальности» (услыхав шум двигателя, мы уже не нуждаемся в другом восприятии, и не только зрительно представляем себе, хотя не видим, именно автомобиль, но даже его марку), а эта работа имеет принципиальное, важнейшее значение в осуществлении самой сложной, интегрирующей деятельности коры, в объединении всех причин и мотивов и в принятии решения для действий, для реакции на обстановку в окружающей среде.
Рис. 4. Рост площади ассоциативной коры (незаштрихованные участки) в ряду млекопитающих:
а — крыса; б — землеройка; в — тупайя; г — долгопят; д — шимпанзе; е — человек. 1 - 5 — двигательная, слуховая, соматосенсорная, обонятельная и зрительная области (соответственно); 6 — ассоциативная кора (по У. Пенфилду, 1958 г.)
Какова же величина ассоциативной коры в ряду представителей животного мира? У ежа (и конечно, у всех животных ниже его по уровню мозга) ее вообще нет. У крысы она равна 11 % от площади новой коры, У кролика —22 %, а у обезьян и человека — соответственно 56 и 84 %. Нагляднее и подробнее это выглядит на рисунке. Как предполагается, именно ассоциативная кора «ответственна» у приматов за познавательные процессы и символические абстракции — одни из самых высоких функций головного мозга.
Только у человека и обезьян имеется в головном мозге сильвиева борозда, только у них слой III новой коры делится на подслои, только у человека и шимпанзе сходна височная кора в целом — различие обнаружено лишь в размерах полей... Можно привести еще много образований и структур мозга исключительно «приматного» типа.
Прогрессивное развитие мозга нарастает от рыбы до человека. Но когда дело доходит до изучения «связей» коры, роли того или иного образования, то выясняется что именно у приматов, человека и обезьян, они устроены и функционируют особым, «приматным» образом Мозжечок, ответственный за координацию движений вполне может отразить эту общую закономерность! У позвоночных ниже уровня млекопитающих он ничтожно мал, но, как заметил один исследователь, драматически возрастает у приматов и по размерам, и по усложненности: и корковые отделы мозжечка и его подкорковые ядра приближаются к рисункам этих структур у человека (рис. 5). При этом связи мозжечка с другими отделами у обезьян наиболее сходны с подобными связями у людей, что отражается, конечно, на однородности соответствующих процессов в коре мозга.
Прямые связи коры головного мозга со спинным также являются отличительным свойством человека и обезьян. Они обеспечивают самые тонкие действия вплоть до движения пальцев и аппарата речи. Так называемая экстрапирамидная система, обеспечивающая важнейшие двигательные процессы, в целом — и на уровне коры, и в подкорковостволовых образованиях — уникально, неповторимо для других животных сходна у обезьяны и человека. А это означает, что нигде больше в животном мире, кроме приматов, не найти полноценной модели для изучения как нормальных особенностей, так и расстройств координации движений у человека.
Приматный тип зрительной системы при всем ее уже упоминавшемся сходстве наиболее резко выражен в строении мозговых центров. Нет ясных различий и в сосудистой системе мозга, в его кровоснабжении у высших приматов, включая человека. У других животных капилляры в 2 — 3 раза меньше, чем у обезьян и человека. Наконец, очень давняя спорная и интересная проблема — асимметрия больших полушарий мозга, считавшаяся прерогативой только человека (это связано с различными «обязанностями» полушарий в осуществлении высших проявлений интеллекта), — теперь разрешается «в пользу» обезьян: подобная асимметрия обнаружена не только у шимпанзе, но и у резусов.
Рис. 5. Эволюция мозжечка (по Хьюбелу, 1979 г.): рыба, лягушка, змея, голубь,
опоссум, кошка, макак, шимпанзе, человек
Разумеется, существуют и важные различия головного мозга человека и даже высших обезьян. При столь удивительном наличии у обезьян «чисто человеческих» полей мозга 44 и 45 и, более того, при почти одинаковой клеточной организации гомологичных участков шимпанзе вместе с тем обладает структурой волокон, обеспечивающих связи коры, значительно более тонкой, чем у человека, и это резкое отличие системы корковых связей отражает более низкий уровень функциональных возможностей, иначе говоря, умственной деятельности антропоидов в сравнении с людьми (последнее показано М. С. Войно). Именно те участки коры, которые связаны с членораздельной речью у человека, имеют наибольшие отличия по сравнению с другими структурами у обезьян, включая высших. Но, повторяю, все это — количественные различия.
В то же время хотелось бы, чтобы читатель помнил: далеко не все признаки сходства мозга обезьян и человека приведены в этой беглой главе, в том числе и функционального сходства, работы отдельных образований коры и глубинных участков. А сходство и здесь велико, как показывает, в частности, сухумский электрофизиолог Т. Г. Урманчеева. Достаточно сказать, что становление компонентов электроэнцефалограммы у обезьян после рождения проходит те же стадии, что и у растущего человека. И это касается многих, очень многих других электрографических характеристик деятельности «высшего органа власти» любого живущего организма.
Что же получается у нас в итоге изложенного?
Мы видим, что анатомия человека и обезьян весьма сходна, но имеет и немалые отличия, только выразить эти отличия количественно, в цифрах, мы не можем (разве что по прикреплению мышц передней конечности: 60 % сходства человека с шимпанзе, 17 % — с низшими обезьянами), во всяком случае, до перехода к сопоставлениям головного мозга. Головной же мозг очень сходен у человека и обезьян, особенно человекообразных. Хотя и у них он, как упомянуто, в 2 — 3 раза меньше человеческого, в нем принципиально ничего не отсутствует из того, что есть в мозге человека. Дело только в количе-
стве, которое здесь уже можно как-то представить (лобные доли, ассоциативная кора, мозжечок, еще некоторые образования).
Мы назвали приводимые сведения из анатомии, эмбриологии и палеонтологии «старыми данными» — не потому, что они давнишние или устарели, отнюдь (правильнее их даже называть «классическими»). Эти науки и сейчас успешно развиваются, используя новейшие методы, но они исторически были первыми в отличие от «новых», которые снабдили нас данными по ДНК (хромосомам), по структуре и иммунологии белков, гормонов, по биохимии.
Но сделаем небольшое отступление.
Как классифицировать внутри единого отряда приматов человека и обезьян, в первую очередь высших? Вспомним, что Линней определял их как виды одного рода, а Гексли полагал, что по строению зубов и скелета их надо разделить на уровне семейств, тогда как по строению мозга они не дальше друг от друга, чем два рода: внутри одного семейства. Дарвин же считал, что человек и антропоиды в целом должны быть разделены лишь на уровне подсемейств в пределах единого семейства. Однако анатомы и палеонтологи (значит, на оснований «старых данных») поместили, как мы уже знаем из предыдущего описания, человека в одно семейство, а шимпанзе, гориллу и орангутана — в другое. Всех же (вместе с гиббонами) объединили в общее надсемейство. Напомню, что среди сменявших друг друга на Западе религиозных «травм», по выражению Ю. Линдена, эта таксономическая акция — одна из самых чувствительных на пути крушения платоновской модели «автономности» человека.
Теперь продолжим наше изложение.
После того как мы сравнили головной мозг у разных приматов, хорошо бы «по свежему следу» обратиться к поведению и интеллекту, единственным регулятором которых «изнутри» является мозг. Но ведь, кроме этой высшей задачи, он еще «руководит» обменными и гормональными процессами, приспособлением к меняющимся температурам, деятельностью сердечно-сосудистой и дыхательной систем, короче — основными вегетативными, как их называют, механизмами. Физиологам давно
известно, что регуляция этих механизмов мозгом человека и животных в принципе ничем не отличается, В свете рассказанного о мозге обезьян и людей нетрудно догадаться, что здесь в эволюционно более старых его образованиях сходство приматов будет еще большим.
Обратимся же к так называемым «новым данным» которые имеют отношение и к старым и к новым структурам мозга.
У человека 23 пары хромосом, у высших обезьян — 24. Оказывается (к этому все больше склоняются генетики), вторая пара хромосом человека образовалась от слияния пар других хромосом предковых антропоидов, что показано и на представленном в начале главы рисунке. Вот вам и 48 хромосом понгидов против 46 человека! Парижская конференция генетиков в 1971 и 1975 гг. одобрила весьма наглядную таблицу гомологии хромосом человека и трех человекообразных обезьян. Из нее видно: шимпанзе — самый близкий наш сородич с почти таким же, как у нас, кариотипом (особенно близок к нам по хромосомам карликовый шимпанзе).
Но не надо думать, что другие, в том числе и низшие, обезьяны очень уж отдалены от человека по строению хромосом. У многих игрунок, некоторых каллицебусов, уакари, даже у лемура вари число хромосом одинаково с людьми — 46 (двойной набор); у капуцинов — 54; у ревунов — 44 — 52 (разные виды); у мартышек — от 48 до 72; у макаков и павианов — 42; у лангуров — 44; у большинства гиббонов — 44 (у сиаманга — 50)*. Но родство приматов оценивается, конечно, не только по числу хромосом. Если «вытянуть» все хромосомы каждого вида в одну линию, она у всех видов приматов оказывается одинаковой длины. Меняется лишь количество центромер (т. е. фактически число хромосом), распределение плеч. Одинаково у них и суммарное количество вещества наследственности — ДНК.
* У одноцветного гиббона — 52 хромосомы, а у белобрового гиббона хулока по новым сведениям — всего 38.
В 60-х гг. установлено большое сходство кариотипов человека и многих видов низших обезьян. При изучении филогении хромосом 60 видов приматов от мышиного микроцебуса до человека французский генетик Б. Дютрилло (1979) установил полную аналогию, примерно 70 % неповторяющихся окрашенных полос. Доказательством близкого сходства и родства являются также «человеческие» генетические болезни у обезьян: синдром Дауна, алкаптонурия, аномалии развития. Комплекс гистосовместимости (сродства тканей, необходимого при пересадке органов) локализован в генах на хромосомах шимпанзе, гориллы, орангутана и макака резуса одинаково — окрашенность этих участков у обезьян полностью идентична рисунку на хромосоме 6 человека. Гены, «отвечающие» за кодирование пяти жизненно важных ферментов у капуцина, расположены в хромосомах 2, 9 и 15 — они кодируются точно так же в одинаковых по строению хромосомах человека, но имеющих другую нумерацию.
Но, конечно, наибольшее сходство хромосом установлено у человека с шимпанзе — оно доходит до 90 — 98 % (по разным авторам). Любопытно запомнить: два вида мартышек, представители одного рода — мартышка Брасса (диплоидный набор хромосом 62) и мартышка талапойн (54 хромосомы) оказываются гомологичными только по 10 парам хромосом, т. е. значительно менее родственными, чем человек и шимпанзе.
Теперь после рассмотрения главных, фундаментальных признаков сходства человека и обезьян по хромосомам будет понятно родство приматов и по другим связанным с генетическим родством показателям. Как мы помним, гены и их вместилище — хромосомы — это участки имеющихся в каждой клетке ядерных (значит, нуклеиновых) кислот, точнее, дезоксирибонуклеиновой кислоты (ДНК). Уже в 60-х гг., сразу за великими открытиями 50-х гг. XX в., когда была установлена роль и структура ДНК, началось ее интенсивное изучение и сопоставление у разных организмов. Так, научились гибридизировать ДНК разных видов. Если ее подогреть, она, нормально двухспиральная, «расплетается» в одиночные нити, на которые можно «нарастить» (наложить) такую же нить ДНК от другого животного, если оно имеет сходные гены. Когда эти нити остынут, они свернутся снова в двойную общую спираль, но лишь настолько, насколько родственны организмы — хозяева этих двух ДНК.
Оказалось, что ДНК человека и птицы гибридизируется на величину 10%, человека и мыши — на 19, человека и более крупных млекопитающих — на 30 — 40, но человека и макака резуса — на 66 — 74%.
Что же касается шимпанзе, то здесь, как упомянуто, гибрид с ДНК человека доходит, по разным авторам, до 90 — 98 %. Температура, при которой «плавится» эта сращенная ДНК (она разная у гибридов различной близости и поэтому тоже является показателем родства их хозяев), полностью подтверждает особую близость человека с другими приматами.
Когда была обнаружена быстро эволюционировавшая ДНК неядерных образований клетки — митохондрий, скептики выразили сомнения в достоверности данных, полученных на основании сопоставлений ядерной ДНК (хотя хорошо известно, что именно она является основным материалом хромосом, локализованных, как сказано, в ядре клетки): ведь ДНК митохондрий, по мнению некоторых авторов, изменяется в 5 — 10 раз быстрее ядерной и, таким образом, представляет нам генетические изменения как бы в увеличенном виде.
Калифорнийские биохимики провели исследование (в нем участвовал уже известный нам Алан Вильсон) специально по изучению ДНК митохондрий. Метод, использованный ими, обладает исключительной точностью. Он основан на определении участков ДНК, расщепляемых высокоспецифичными ферментами — рестрикционными эндонуклеазами. Эти ферменты распознают строго определенные последовательности нуклеотидов ДНК и разрезают молекулу только в этих местах. В результате даже незначительные изменения состава или порядка нуклеотидов становятся доступными для анализа.
Путем построения карт участков (или, как говорят ученые, сайтов) действия различных ферментов-рестриктаз можно анализировать весьма близко родственные молекулы ДНК, например, субтипов одного и того же вируса и т. д. И все тот же результат — необычайное родство! И в той же степени, которая установлена уже известными читателю биохимическими и генетическими методами, максимально близки к человеку шимпанзе и гориллы. Дальше отстоит орангутан, еще несколько дальше — гиббоны.
Такое же заключение сделано и при изучении «сателлитной», спутниковой ДНК хромосом, при картировании семейства генов интерферона и др.
После столь большого сходства по хромосомам (ДНК) ни у кого уже не может вызывать удивление «поразительное» сходство белков крови и тканей человека и обезьян — ведь они, белки, получают «программу» от кодирующих их столь близких, как мы видели, родительских субстанций, т. е. от генов, от ДНК! Белки в основном ныне изучаются наряду с иммунологическими методами еще путем определения последовательности аминокислот, порядок, чередование которых, как это стало известно также в 50-е гг., и составляет «физиономию» каждого белка.
Мы уже видели уровень сходства белка альбумина у человека и различных животных. В целом оно выявляется примерно в такой же последовательности и по другим белкам, но иногда бывает выше — по этим показателям африканские антропоиды оказываются ближе к человеку. Вот данные по трансферину — иммунологическая близость выражается в процентах следующим образом: у человека с шимпанзе и гориллой — 100 % (полная идентичность!), с обезьянами Старого Света — от 50 до 75, с другими животными — либо ниже 4%, либо нуль, отсутствие сходства. Профессор Г. А. Анненков вполне обосновано предположил, что «высокая степень тождества в строении и функциях распространяется на многие сывороточные белки крови всех (или большинства) приматов».
А вот данные по липопротеинам низкой плотности, играющим важнейшую роль при развитии атеросклероза: иммунологическое сходство их у человека с пресмыкающимися и рыбами — 1 — 10%, с птицами — 10, со свиньями — 35 — 58, с различными узконосыми обезьянами — 80 — 85, с шимпанзе — более 90 %. Другой же родственный компонент крови — аполипопротеин, также по данным иммунологического исследования, гомологичен у человека и разных обезьян, но неотличим в плазме людей, шимпанзе и гориллы.
Несопоставимо ни с какими другими животными сходство человека и обезьян по строению и свойствам многих гормонов. Гормон роста очень видоспецифичен, но одинаков у человека и даже макака. Введенный ребенку от обезьян, он будет также эффективно действовать, как такой же гормон от людей (установлено Нобелевским лауреатом американцем Ли Чо Хао). Почти полное тождество установлено недавно (Уэтекем и др., 1982) при изучении нуклеотидной последовательности ДНК, кодирующей гормон инсулин человека и яванского макака, в самом же гормоне, в его белке можно отыскать только две замены в аминокислотной последовательности.
Как показали сухумские эндокринологи Н. П. Гончаров, Г. В. Кация, В. Ю. Бутнев, нет в природе животных, настолько же близких к человеку, как обезьяны, в частности павианы, по характеру обмена стероидных гормонов, вырабатываемых надпочечниками и играющих колоссальную роль в системе размножения. Мыши, кролики, крысы, которые, замечу, постоянно используются в исследованиях по стероидогенезу, продуцируют в наибольшем количестве гормон кортикостерон, в то время как у человека и обезьяны преимущественным гормоном этой группы является кортизол. Соотношение двух названных гормонов у обоих приматов почти одинаково и разительно отличается от их пропорций у грызунов.
Но вот у собаки уровень кортизола тоже максимален, казалось бы, тут явное сходство. Однако выясняется, что различие в метаболизме гормонов все-таки огромно: у человека и обезьян (низших, не только человекообразных) кортизол превращается главным образом в тетрагидрокортизол и тетрагидрокортизон, а у собаки — совсем в другие вещества: кортолы и кортолоны. Другие же половые гормоны, например хорионический гоиадотропин, появляющийся у человека при беременности, вообще не встречается у животных, кроме, конечно, обезьян.
И опять мы сталкиваемся с особым сходством человека и высших обезьян, в первую очередь шимпанзе и горилл. В начале 60-х гг., когда стало известно, что в цепях гемоглобина гориллы всего два аминокислотных замещения, один из биохимиков (Цукеркандл) заметил: «Горилла справедливо считается ненормальным человеком, либо человек — ненормальная горилла».
Вскоре среди антропоидов отыскался «нормальный человек», им оказался шимпанзе, у которого в четырех цепях (полипептидах) нет ни одного отличия, в пятой — лишь одно, а по другим авторам и вовсе ни одного! Как упоминалось, Кинг и Вильсон, изучив 44 белка крови и ткани, установили более чем 99 % сходства их у человека с шимпанзе. Это в 1975 г. казалось сенсацией, и, как мы помним, авторы вынуждены были искать объяснения столь поразительному родству при относительно большем отличии по данным анатомии, палеонтологии, репродуктивной системы и поведения. Авторы привели тогда список тождественных у человека и шимпанзе полипептидов (первичных цепей, составляющих белки), который, заметим, и тогда почему-то был отнюдь не полным, а ныне и вовсе требует расширения. Вот этот перечень, охватывающий суммарно 2633 аминокислоты, на которые установлено максимум 19 замещений (у других авторов меньше), что приводит к общему различию белков менее чем на 1 %: фибринопептид А и В, цитохром С, пять цепей гемоглобина, миоглобин, альбумин, трансферин, угольная ангидраза.
На основании изучения 44 локусов, «ответственных» за свойства исследовавшихся 44 белков, Кинг и Вильсон установили генетическую дистанцию между человеком и шимпанзе: 0,620. Такая дистанция соответствует различиям даже не видов одного рода, а подвидов, например домовой мыши или ящерицы. Человек и шимпанзе по белкам родственны, если вести аналогию далее, как виды одного рода тритонов, как сибсовые (сестринские) виды плодовой мушки дрозофилы. Виды рода белок или рода лягушек различаются между собой биохимически в 20 — 30 раз больше, чем поистине братская пара человек — шимпанзе!
Позже, однако, выяснилось, что Кинг и Вильсон еще и завысили упомянутую генетическую дистанцию. При более тщательном изучении методом электрофореза белковых продуктов 23 генных локусов (где кодируются соответственно 23 семейства белков) Е. Брюс и Ф. Айала из того же Калифорнийского университета показали в 1979 г., что генетическая дистанция человек — шимпанзе равняется всего 0,386...
Одним из самых современных и самых точных инструментов изучения родства, филогенетических отношений разных организмов является метод моноклональных антител. В исследованиях антигенов главного комплекса гистосовместимости (играющего основополагающую роль при пересадках органов и тканей) с помощью моноклональных антител показано, что ближе всех к человеку стоит шимпанзе, далее идут другие приматы, затем остальные млекопитающие, но ни один тип моноклонов не связывался с клетками птиц, рептилий, земноводных и рыб. Если представить остальную часть филогенетического древа великого животного царства где-то «внизу» и «слева», оставив там даже полуобезьян и обезьян,
и вычленить только высших обезьян и человека, т. е. гоминоидов, то их родство по происхождению будет выглядеть следующим образом (рис. 6):
а) По данным палеонтологии и анатомии шимпанзе и горилла наиболее близки, и от них на равном расстоянии отдалены человек и орангутан, а от всей четверки еще дальше отстоят гиббоны.
б) По данным иммунологии, аминокислотной последовательности белков и гибридизации ДНК, человек, шимпанзе и горилла находятся на одинаковом расстоянии друг от друга, а от них отдалился орангутан и еще больше гиббоны.
в) По данным иммунологии и гибридизации ДНК плюс исчерченность хромосом человек, шимпанзе, горилла по-прежнему одинаково близки друг к другу, несколько отстоит от этой троицы орангутан и значительно гиббоны.
г) Результаты изучения белков методом электрофореза указывают на равноудаленность филогенетических расстояний человека и всех трех крупных антропоидов и значительную дистанцию между всеми четырьмя, с одной стороны, и гиббонами — с другой.
Брюс и Айала вывели суммарную схему на основании всех приведенных данных. Филогения гоминоидов оказалась наиболее близкой у человека и африканских высших обезьян с некоторым отделением (фактически более ранним ответвлением) от них азиатского орангутана и с существенным отделением (значительно более ранним ответвлением) от всех азиатских же гиббона и сиаманга. Обратим внимание на то, что суммарная схема (д) почти в точности соответствует третьему рисунку (в).
Несмотря на тоже немалую морфологическую близость человек — шимпанзе (Homo — Pan), все-таки полученные биохимические данные весьма значительно расходятся с анатомическими и палеонтологическими. (Правда, можно сказать, что палеонтология приматов после осмысления эволюционного места Люси не столь уж противоречит «новым данным».) Действительно, даже там, где можно представить себе в процентах анатомическое сходство шимпанзе и человека, оно никогда не доходит до таких поразительных количественных величин, как. по данным генетики, иммунологии и структуре белков (95—99 %). Как разрешить это противоречие?
Рис. 6
Довольно интересное исследование опубликовал антрополог из Южнокалифорнийского университета Чарлз Окснард (Лос-Анджелес). За последние годы появился еще один тип исследований — многофакторное морфометрическое изучение анатомии. Суть его — в определении различных форм тела в количественном отношении, позволяющем проводить корреляцию и выводить глубокие статистические закономерности. Комбинация сложных математических вычислений позволяет «увидеть» в скелете и его отдельных составляющих то, что визуально обнаружить невозможно: общие (ранее скрытые) тенденции развития этих форм, их функциональное значение и, в конце концов, родство и общность происхождения разных организмов. Автор и сам провел колоссальную работу, но он опирался на титанические по объему и скрупулезности замеры профессора Адольфа Шульца. Окснард статистически обработал полный набор размеров элементов верхних и нижних конечностей, головы, шеи и туловища всех групп в отряде приматов, начиная от различных полуобезьян и кончая человеком.
Результаты морфометрии показали, что полуобезьяны наиболее отдалены от человека, гоминоиды ближе всех к нему, низшие обезьяны занимают промежуточное положение. При этом обезьяны Нового Света оказались несколько ближе к полуобезьянам, а низшие обезьяны Старого Света — к гоминоидам. В целом это, конечно, соответствует и классическим, и биомолекулярным данным. Но более пристальное изучение приматов, отметил автор, показывает, что, несмотря на общее соответствие между тремя методами исследований (классический морфологический, биомолекулярный и морфометрический), все же последовательно выявляются несоответствия между классическими данными, с одной стороны, и биомолекулярными данными — с другой. Однако вот что важно: «В каждом значительном подразделении приматов новые данные, полученные в результате морфометрического анализа, наиболее близко соответствуют биомолекулярным данным»,
Нет, без «новых» биохимических, биомолекулярных показателей теперь уже не обойтись! А они, вернее, те, кто их добыл, требуют, как видим, не без оснований, перемещения шимпанзе и гориллы не только в семейство человека (Hominidae), но даже в его же подсемейство (Homininae). He такая уж это «грубость», особенно если вспомним Карла Линнея, который помещал человека и антропоидов в один род*. Генетические и биомолекулярные характеристики человека и шимпанзе, как мы выше видели, соответствуют родственным видам и даже подвидам и уж в любом случае по этим показателям не выходят за пределы рода.
Но как объяснить еще один невероятный разрыв между столь высоким сходством человека и шимпанзе в физиологии внутренних органов и обменных процессов, с одной стороны, и таким разительным отличием интеллекта — с другой?
* «Роды» К. Линнея вообще впоследствии «разрослись» до более высоких таксонов — семейств, а то и еще выше. Но не забудем, что положение человека и антропоморфных обезьян Линней изучал особенно тщательно (см. главу 2) и подчеркивал их родовую близость именно в том понимании, которое вполне созвучно современному.
Мы уже видели, что, хотя увеличение мозга от размеров его у австралопитека до величины у человека разумного теперь нельзя считать столь ошеломляюще быстрым, как это принималось еще совсем недавно (в промежутке, казалось, от 1,3 млн. лет до 0,3 млн.), и можно думать, что эволюционное приращение человеческого мозга было более длительным, все-таки это нарастание остается феноменальным в истории развития живого мира (3 — 5 млн. лет против 65 млн. лет эволюции приматов, не считая их предшественников). Но за счет каких формаций шло это увеличение? Конечно, не из-за одной лишь механической прибавки новых образований, происходило и известное усложнение старых структур мозга. Но все-таки основное прибавление, как мы уже видели, осуществлялось в неокортексе, в новой коре. По данным К. Н. Филимонова (1949 г.), площадь древней коры у макака — 93,8 мм2, у шимпанзе — 324,8 мм2, у человека — 480 мм2. Разница между двумя последними, как видим, не так уж велика. Зато новая кора резко нарастает даже в ряду приматов: у макака — 6,456 мм2, у шимпанзе — 22,730 мм2, а у человека — 80,202 мм2. (Понятно, что у животных до приматов соотношение новой и древней коры значительно более примитивно, чем у макака.)
Старые же элементы мозга, а именно они преимущественно управляют «внутренней» жизнью организма, изменялисьне столь быстро, не столь «принципиально». Да они и не могли, как мы увидим дальше, меняться принципиально, незачем было и некогда. Вот почему, как уже сказано, регуляция мозгом вегетативных, внутренних процессов в организме не очень отличается у человека и животных вообще, а тем более обезьян, с которыми мы в одном эволюционном «стволе» были примерно 60 млн. лет. Вот почему, говоря упрощенно, мы остались с «антропоидными», а то и «питекоидными» (обезьяньими) внутрибиологическими процессами... Кто от кого произошел, какая линия отпочковалась от ствола, а кто остался в «стволе», или «ствол» раздвоился, пока неизвестно, если говорить о человеке и человекообразных. Есть мнение, что «ветвь» больше изменялась, чем «ствол», от которого она отделилась. Но кто «ветвь»? Не знаем... Зато существует видимое, реальное сходство высших приматов — человека и других гоминоидов, которое можно описать без гипотез.
Итак, наиболее резко на пути к человеку менялся мозг, его новые формации, которые и регулируют «новейшие», высшие функции. Самым ярким выражением этих функций у животных является поведение. Мы уже о нем говорили, касаясь приматов в целом. Рассмотрим его же теперь специально у высших и низших обезьян.
Научное изучение интеллекта обезьян началось, пред. ставьте, тоже с Ч. Дарвина. Ему принадлежит книга, которая и в наши дни остается классической в своей области — «О выражении ощущений у человека и животных» (1872 г.). В ней, в частности, показано, что мимика обезьян сходна с человеческой. Дарвин считал это следствием сходства мускулатуры лица у приматов. Он же определил, что мимика, выражение эмоций являются, как мы бы сегодня сказали, средством коммуникации. Дарвин заявил и о такой подробности: антропоид способен мимически выражать почти все человеческие эмоции, кроме изумления, удивления и отвращения. Некоторые нынешние авторы склонны подтвердить это мнение, но наша замечательная исследовательница Н. Н. Ладыгина-Котс изобразила в своей классической книге «Дитя шимпанзе и дитя человека» и эти выражения у шимпанзе. (На мой вопрос Л. А. Фирсов ответил мне, что он тоже мог бы зафиксировать эти выражения лица у своих питомцев — шимпанзе.) Дарвин считал, что интеллект человекообразной обезьяны отличается от человеческого только количественно, но не по качеству.
А дальше судьба науки о поведении обезьян сложилась противоречиво. Одни авторы, как правило, сами работавшие с шимпанзе (он более распространен и чаще других оказывался в руках физиологов и психологов), восхищались интеллектом высших обезьян, говорили о необыкновенном сходстве его с человеком, другие отрицали это сходство. С 10-х гг. XX в. шла традиция (по-видимому, от Торндайка) считать, что у всех животных поведение «одинаково животное». Эта традиция дает себя знать до наших дней, правда, во все меньшей степени.
Рис. 7. Различные эмоция шимпанзе (по Н. Н. Ладыгиной-Котс)
О высоком уровне интеллектуальных способностей антропоидов говорили Р. Йеркс, В. Келлер, Н. Н. Ладыгина-Котс, И. П. Павлов, а в наше время все, кто систематически изучает высших обезьян в природе или в неволе. Противоречивым оказалось в отечественной науке толкование наследия в этой области Ивана Петровича Павлова. Великий физиолог относился отрицательно к некоторым интерпретациям наблюдаемых фактов зарубежными зоопсихологами. Но после того как он сам лично приступил к изучению поведения шимпанзе, И. П. Павлов не один раз говорил о необыкновенно высоком уровне поведения человекообразных обезьян. Ему принадлежат слова о наличии у обезьян, подобно человеку, собственного внутреннего мира, об особом исследовательском интересе у них, приближающем их в этом к человеку, о необыкновенной любознательности шимпанзе и ее генетической связи с любознательностью человека. Это И. П. Павлов поражался тому, «каким манером» человек ухитрился вырыть столь глубокую яму между собой и животными... Наконец, ему, творцу учения об условных рефлексах, принадлежит мнение, высказанное дважды, поразившее его учеников и вызывающее споры в наши дни: «Когда обезьяна строит свою вышку, чтобы достать плод, то это «условным рефлексом» назвать нельзя. Это есть случай образования знания, уловление нормальной связи вещей. Это — другой случай. Тут нужно сказать, что это есть начало образования знания, улавливания постоянной связи между вещами — то, что лежит в основе всей научной деятельности, законов причинности и т. д.»*
* Павловские среды, т. III, с. 262 — 263.
** Слова академика Э. А. Асратяна.
Как бы мы ни толковали это высказывание, оно остается опубликованным (с «парламентской» стенографической точностью)**, сделано за три месяца до смерти «старейшины физиологов мира» и совершенно недвусмысленно отражает его оценку обезьян.
Иначе и быть не может! Если существует приматологический уровень эволюции, приматологический уровень развития головного мозга, отдельных его образований и их соотношений, а также органов чувств, если, добавим, генетические, молекулярно-биологические и иммунно-биохимические признаки имеют еще более высокий приматологический уровень, то нельзя, будучи материалистами, не предположить соответственно строению мозга особый приматологический уровень интеллекта и поведения.
Нередко в печати появляются новости о необыкновенных интеллектуальных способностях дельфинов, собак, крыс и даже песцов и других животных. Способности, конечно, имеются, они, вероятно, еще недостаточно изучены, и мы их будем обнаруживать и впредь у разных представителей животного царства. Но возможности мозга и поведения любых живых существ, исключая человека, несопоставимы с тем, что уже сегодня известно об интеллекте обезьян, особенно высших, столь сходных с человеком по всем биологическим показателям. «В коре мозга собаки, — пишут известные советские исследователи Л. В. Крушинский и Е. Г. Школьник-Яррос (1982 г.), — пирамидные клетки значительно более развиты, чем у кролика и кошки. У приматов преобладает не только количество дендритных ответвлений*, но и их протяженность... Следовательно, известное различие в уровне развития элементарной рассудочной деятельности соответствует морфологическим особенностям нейронов слоя V зрительной коры мозга. Такое соответствие можно понять как более точное и тонкое приспособление двигательных реакций к зрительному восприятию у высших млекопитающих».
* Дендриты — древовидно разветвляющиеся отростки нервной клетки.
Московский антрополог М. А. Дерягина суммирует, так сказать, технические особенности манипуляционной деятельности (действий руками) человекообразных обезьян как предпосылку к использованию орудий и к возникновению трудовой деятельности человека. Вот какие особенности она перечисляет: наличие у обезьян руки с высокоразвитой хватательной функцией, независимые действия передних конечностей, изолированные действия пальцев, способность к тонким, дифференцированным операциям, разнообразие приемов фиксации объектов, возможность опосредованных действий с объектом и т. д. Вспомним о необычной связи «глаз — рука» у приматов, о возможностях мозга... Перечисленные особенности недоступны другим животным.
Мы уже отметили в начале главы неврологическое сходство гоминоидов — далеко, далеко не все! Учтем, что только обезьянам свойствен «монофазный» ночной сон с такими же стадиями, как у человека. Одинаковы у них суточный физиологический цикл и в целом циркадные ритмы жизнедеятельности. Еще Ч. Шеррингтон показал, что, если перерезать спинной мозг у антропоида, наступает шок, проявления которого отличаются от того, что наблюдается у всех животных, но они одинаковы с реакциями человека в подобной ситуации. Аналогична картина при удалении участков коры больших полушарий и специально лобной коры. Многие неврологические заболевания человека и шимпанзе и даже других обезьян очень сходны. Сравнительно недавно стало известно что обезьяна — единственное животное, которое с успехом используется и в психиатрических исследованиях: при изучении модели изоляции, фобии, депрессии, истерии, неврастении, аутизма и других черт шизофрении. Удовлетворительную модель психоза человека можно получить при «социальной» изоляции обезьян.
Советские ученые И. И. Вайнштейн и П. В. Симонов в совместной книге пишут: «На очевидное сходство нейрофизиологических основ эмоций человека и животных указывают поразительные факты снижения уровня норадреналина и серотонина как в мозге людей, покончивших жизнь самоубийством в состоянии депрессии, так и в мозге животных (обезьян), у которых депрессия была вызвана путем зоосоциальной изоляции. Трудно сопоставимы поводы, приводящие к хронической депрессии разочарованного жизнью человека и сепарированную от матери обезьяну, но остается фактом, что этим двум живым существам способно помочь одно и то же лекарственное вещество, эффективность которого обусловлена сходством нейрохимических механизмов депрессии».
Добавим к сказанному, что в настоящее время получены важные результаты, уже используемые в практике, по изучению на низших обезьянах модели депрессии человека. Эта работа начата до второй мировой войны в Висконсинском университете недавно скончавшимся Гарри Харлоу и ныне продолжается его учениками. Разнообразные формы глубокой депрессии у макаков резусов, как правило, развивались в результате разлучения обезьян с объектом привязанности (малыша с матерью, что отражалось тяжело на обоих). Симптоматика депрессии у обезьян во многом параллельна подобным состояниям у детей и взрослых людей: подавленное настроение, расстройство сна, отсутствие аппетита, явное снижение двигательной активности, потеря интереса к играм. Депрессия у обезьян может длиться годами, а главное, уже во взрослом состоянии животное оказывается биологически неполноценным, излечить же его чрезвычайно трудно. Разлучение вызывает не только депрессию, но и другие расстройства, всякий раз связанные с «персональной» историей жизни каждого индивида.
Вызывает также интерес недавно разработанная на макаках лапундерах модель жестокого обращения родителей с детьми. Приведенные сведения получены за последние два десятилетия, а ведь многие годы психиатрия была совершенно лишена экспериментальных моделей, считалось, что нельзя повторить на животных столь специфические болезни единственного социального существа — человека.
Эмоции, обезьян (не обязательно высших, но и низших!) не просто сходны с человеческими. Они нередко «по-человечески» и проявляются, иногда без параллелизма между тем, что внешне можно заметить в поведении примата, и тем, что происходит в его вегетативной нервной системе, «внутри»: сердце у раздраженного павиана готово выскочить из груди (тахикардия), но он скрывает свое возмущение от других, «спокоен», заторможен, и, наоборот, животное недвусмысленно угрожает противнику, демонстрирует грозные клыки и резко поднимает брови, а изменения в вегетативных функциях отсутствуют (по данным А. А. Фуфачевой и Г. М. Черкович). Попутно заметим, что и артериальное давление, и электрокардиограмма, частота сердцебиений у обезьян такие же, как и у человека.
Выдающимся научным достижением было получение и изучение в опытах на обезьянах экспериментальных неврозоа сухумскими исследователями Д. И. Миминошвили, Г. О. Магакяном, Г. Я. Кокая, Г. М. Черкович, Ш. Л. Джалагония, В. Г. Старцевым и другими. Начало, развитие, проявления и даже профилактика болезни, а также неврогенные последствия в виде таких страданий, как гипертония, ишемическая болезнь сердца, инфаркт миокарда, нарушения систем пищеварения и размножения, настолько оказались сходными с человеческими, что авторы сделали вывод о полной незаменимости обезьян для таких опытов, ибо только им, обезьянам, хотя бы и низшим, присуще особое, специфическое регулирование эмоций со стороны головного мозга.
Высшие обезьяны поддаются гипнозу, который можно у них вызвать обычными методами. Недавно показано, что гориллы преимущественно (в 96 % случаев) используют правую руку, а это говорит об асимметрии (латеральности) мозга у обезьян, что, как упомянуто, давно и противоречиво обсуждается в науке.
Особенно большое неврологическое и поведенческое сходство человека и высших обезьян установлено в младенчестве и в детском возрасте. Известный ленинградский физиолог Л. А. Фирсов, более 30 лет изучающий поведение высших обезьян, в том числе, как упомянуто, с момента их рождения, показал, что психомоторное развитие у детеныша шимпанзе и ребенка протекает одинаково. К аналогичному выводу пришли канадские психологи М. Мэтью и Г. Бергерон (1981 г.), изучавшие познавательные способности у четырех детенышей шимпанзе по системе учета периодизации умственного развития, разработанной швейцарским психологом Жаном Пиаже.
Оценивалось развитие представлений о наличии или исчезаемости объекта, о причинной взаимосвязи, способности к подражанию и т. д. Показано, что развитие этих способностей у шимпанзе проходит те же шесть стадий по Пиаже и в том же порядке, что и у ребенка. Хотя у малыша шимпанзе представления о причинности выражены значительно меньше, чем у детей, стадии имитации, наличия объекта и развития большинства поведенческих признаков были такими же, что и у человека. Различие состояло лишь в числе признаков, что, по мнению авторов, говорит только о количественном, но не качественном отличии развития когнитивных (познавательных) способностей у обоих приматов. В рамках весьма почитаемой психологами схемы Пиаже можно, заключают авторы, говорить о зачатках умственных представлений у шимпанзе. Последние достигают VI стадии развития, причем без принуждения, спонтанно, а эта высшая стадия является базой использования символов у детей.
По системе Пиаже изучала и развитие детеныша орангутана до двух лет антрополог-психолог Станфордского университета (США) Сюзанна Шевалье-Школьникофф. Исследовательница, по ее словам, задавала себе вопрос: «С кем я работаю?» Слово «объект» для Самары (так звали маленького оранга) не подходит: это восхитительная маленькая личность, пишет автор, которая изучает свое тело, сосет палец, сжимает одну руку другой, воспринимает предметы, как ребенок, экспериментирует с ними при познании их назначения и при решении задач (это стадия V), любит подражать, обожает играть в прятки, а когда ей через стекло показали ребенка человека, она реагировала на него точно так же, как и он: приложила руку, всматриваясь, и заулыбалась. Так повторялось несколько раз.
Развитие ребенка и орангутана было удивительно сходно. Детеныш проходил те же шесть стадий интеллектуального роста, но различными темпами: на ранних стадиях (II — IV) Самара опережала ребенка на два месяца, но на V — VI стадиях ее развитие сравнительно замедлилось. На стадии III у нее отмечены первые признаки социальности, контакта с человеком.
Но установлено и отличие. Детеныш оранга проходит только первую стадию «вокального» развития, а ребенок все шесть. Самара овладела только эмоциональными звуками, никогда не лопотала и не ворковала. Хотя орангутаны относятся среди антропоидов к отпетым молчунам, тем не менее это очень важное различие... Конференция педиатров Национального института здоровья и развития детей (США) заключила, что макаки резусы могут использоваться для изучения поведения детей до 4-летнего возраста. По способности к решению сложных задач сопоставима, по данным П. Мак-Гониджла, с ребенком этого возраста и обезьяна Нового Света саймири.
Что же касается шимпанзе, то, как считает давно работающий в этой области В. Мэзон (США), по способности абстрагировать такие свойства предметов, как размер, форма, цвет, ширина и т. д., они подобны детям 2 — 3 лет, а по возможностям «проектировать» или «картировать» отдельные действия в окружающей среде достигают уровня ребенка в возрасте от 4 до 7 лет.
Мы уже кое-что рассказали об органах чувств у обезьян. Существуют животные-неприматы, которые и слышат лучше них и, вероятно, видят острее и дальше. Но нет животных в мире, которые имели бы именно «человеческие» анализаторы. Только у человека и высших обезьян среди всех млекопитающих верхняя граница слуха (обычно 16 — 20 кГц) не превышает 32 кГц (у низших обезьян достигает 40 кГц). Уникальна неподвижность уха обезьян и человека, почему им приходится, чтоб лучше слышать, одинаково поворачивать голову в сторону источника звука. О сходстве зрения мы уже говорили. Профессором Н. Н. Ладыгиной-Котс показано, что шимпанзе различает 22 цвета, до 7 оттенков одного тона. Есть данные о сходстве у высших приматов обоняния, вкуса, осязания и даже восприятия веса поднимаемых тяжестей.
Еще более важна возможность синтеза, обобщения в мозге поступающей разнородной информации. Вот данные ленинградского физиолога А. С. Батуева, который по методу условных рефлексов изучал возможности одновременного восприятия сигналов разной модальности у представителей различных отрядов животного мира: насекомоядных, грызунов, хищных и приматов. Еж не в состоянии воспринять как единый комплекс свет плюс звук, он на них реагирует только в отдельности как на разные раздражители. Не справились с подобной задачей и белые крысы — если их долго тренировали в такой ситуационной сложности, у них развивались невротические срывы. Недалеко от крыс ушел по этому тесту и кролик. С трудом и только при некоторых условиях удавалось выработать рефлекс на совместный сигнал света и звука у собаки и кошки, что, конечно, говорит о более высокой способности хищных соединять в целостный образ разномодальные стимулы.
А обезьяны? В опытах участвовали лишь низшие обезьяны — у них не только легко вырабатывался рефлекс на двучленный комплекс, который без дополнительной тренировки сохранялся месяцами, но обнаружилась способность воспринимать образ даже из трех разномодальных компонентов: света, звука и тактильного (на ощупь!) сигнала.
Суммируя сведения по органам чувств, способности к усвоению и обобщению сигналов разных модальностей, а также проанализировав многие эксперименты и литературу в этой области, в том числе опыты И. П. Павлова, В. Мэзон приходит к заключению, что «сенсорные емкости» (возможности восприятия) вполне сходны у человека и антропоидов, но предположительно не существует в этом отношении принципиальной разницы между данными видами и низшими обезьянами.
Рассмотрим еще некоторые «частные» свойства интеллекта приматов.
Уже давно отмечена необычайная память обезьян. Об этом писал академик И. С. Бериташвили; специальную монографию «Память у антропоидов» опубликовал Л. А. Фирсов. Последние исследования полностью подтверждают выводы о высоком уровне развития памяти у приматов.
Пятилетний самец резус испытывался в человеческом тесте сканирования изобразительной памяти по Штернбергу. Он должен был решать задачи на серийное пробное узнавание цветных слайдов — различных фруктов, цветов, людей, животных, предметов лабораторного оборудования и домашнего обихода (всего 211 изображений). «Контролем» служила 21-летняя выпускница колледжа, которой ставились те же задачи, но, как пишут авторы (Сендс и Райт), с той разницей, что девушка «не получала вознаграждения за совершенно одинаковое выполнение задач». Тесты и серии опытов изменялись таким образом, что можно было сравнивать не только собственно запоминание человеком и обезьяной, но и стратегию и механизмы решения задач. Результаты опытов указывают на идентичность действий обезьяны и человека. Сделан вывод, «что обезьяны обладают такими же кратковременными механизмами по обработке информации», какие существуют у людей. Напомню, что Бериташвили и Фирсов говорят о преимуществе обезьян перед всеми животными и в долгосрочной памяти.
Одно из распространенных и изучаемых свойств памяти человека — влияние порядка расположения элементов в перечне: лучше всего запоминаются предметы в конце списка («действие недавности») и в начале («действие первенства»). При изучении этого феномена на разных животных, включая дельфинов, выяснилось наличие у них «действия недавности» и полное отсутствие «действия первенства». Было решено, что такая особенность присуща только людям.
В 1980 г. канадцы В. Роберте и П. Кремер доложили на собрании Психологического общества в Сент-Луисе, что действия первенства и недавности характерны не только для резусов, что первоначально показали упомянутые Сендс и Райт, но и для саймири, причем если в некоторых вариациях опытов при сравнении с людьми у тех и других доминировали поочередно оба действия, то при двухсекундной задержке показа предметов люди выполняли задачи хуже обезьян. В следующем году те же авторы опубликовали статью, где приводилось сопоставление в опыте с четырьмя обезьянами и четырьмя студентами, результат был таким же: увеличение времени отставления предметов ухудшало правильность реакций у студентов, но не меняло его у обезьян.
Известно также, что при проведении кольца через лабиринты разной сложности шимпанзе выполняли в среднем задачу наполовину хуже (дольше), чем студенты. Но отдельные из шести участвовавших в опытах молодых людей запаздывали по сравнению с некоторыми антропоидами в пределах от 1 до 58 секунд (опыты Б. Ренша).
В экспериментах И. Н. Ладыгиной-Котс, К. Хейес и К. Ниссена, Л. А. Фирсова и других установлена способность шимпанзе к классифицированию предметов и различению их множеств, нахождению середины количества. Четырехлетняя шимпанзе Вики запросто отделяла фотографии с живыми объектами от изображений неживых, детей — от взрослых, полное — от частного изображения. Руку с пятью пальцами немедленно отделяла от руки с тремя спрятанными пальцами. Точность различения была 79 — 89 %, такая же, как у человека ее возраста. Она отделяла столовые предметы (ложки, вилки) от предметов для письма, да и сами ложки от вилок. Она легче все же классифицировала предметы по их физическим свойствам, чем по назначению: железные пуговицы чаще складывала с монетами, однако она это делала не по одному, а по нескольким признакам — по форме, цвету и материалу.
Между тем автоматический синтез разнородных (гетерогенных) сигналов (упоминавшихся разных модальностей) как свойств одного и того же предмета недоступен никому, кроме человека и высшей обезьяны. (Мы видели, что подступы к этой способности можно нащупать у низших обезьян.) В строго контролируемых экспериментах Р. Давенпорт и К. Роджерс и в другом варианте Л. А. Фирсов убедительно показали, что шимпанзе на ощупь точно определял предметы, которые порою видел лишь однажды, или, наоборот, узнавал зрительно предмет, который раньше только ощупывал. В этой способности обобщать гетерогенные признаки как свойства одного объекта («межмодальная перцепция») антропоиды и человек, полагают испытатели, не имеют аналогов в животном мире, по крайней мере, по тестам современного уровня науки.
Шимпанзе способны к высшему, ассоциативному мышлению, и это недавно подтверждено, в частности, на основе математических операций с количеством и пропорциями целого. Знаменитая Сара, которая столь успешно обучалась символическому языку у Дэвида Примака, в серии опытов по методу «выбора по образцу» не только правильно дифференцировала половину, четверть, три четверти яблока или грейпфрута, не говоря уже о числе целых объектов до четырех, но и в 86 случаях из 100 правильно устанавливала соответствие между диском с отсеченной четвертью и кувшином, наполненным подкрашенной водой на три четверти! Концептуальная оценка количества с выделением промежуточного числа обнаружена в опытах и у саймири (а эту способность считают предшествующей возникновению языка). Однако такие поразительные способности, как различие «раздражителей», или сигналов, разного класса с абстрагированием их для сопоставления абсолютно непохожих предметов и отбор их на математической основе, не выявлены, насколько известно, и у низших обезьян, не говоря уже о других животных. Ведь даже размерностью фигур собаки не в состоянии оперировать, это делают только дельфины и, разумеется, обезьяны!
Но и это, оказывается, еще не все. Недавно показано, что четырехлетняя самка шимпанзе в 90 % испытаний выбирала из четырех сосудов со скрытой разной глубиной именно тот, в который при обезьяне наливалось больше жидкости, хотя снаружи емкости выглядели одинаково. Так изучался принцип «сохранения» по Пиаже. Другой детеныш, показавший при обучении знаковому языку низкие результаты, не смог одолеть эту трудность. Установлено, что по способности оперировать принципом «сохранения» справлявшаяся с задачей четырехлетняя самочка находится на той же стадии сенсомоторного развития, что и пятилетний ребенок.
Итак, «сенсорные возможности» высших обезьян и человека практически одинаковы, другими словами, антропоиды способны воспринимать окружающую среду в принципе так же, как люди. Но вот вопрос: что они могут делать с богатством такого восприятия? Как они перерабатывают информацию извне?
Мы видели, что шимпанзе вполне производят обобщения поступивших сигналов, не доступные другим животным, и даже передают полученные сведения. В опытах И. Менцеля спрятанные в разных местах двора
продукты «приманки» мог видеть только вожак, но когда его помещали с другими шимпанзе, а потом всех выпускали, «подчиненные» не только знали, зачем вышли, но искали именно спрятанные источники пищи, забегали вперед, заглядывали под бревна, искали приманку в траве и других местах.
Шимпанзе способны предвидеть итог порой головоломных операций. Л. А. Фирсов сообщил, что запертые на ночь в его лаборатории, они произвели целую цепь сложных действий для того, чтобы достать забытые лаборантом ключи: дотягивались до деревянного стола, отламывали от него палку-отщеп, доставали штору и ею придвигали ключи, которыми, конечно же, отпирали замок и отворяли дверь.
В опытах Фирсова шимпанзе вклинивал палку в захлопывавшуюся кормушку, находясь на значительном расстоянии от нее, а потом подбегал к приоткрытой пружинившей дверке и доставал фрукты. Аналогичную изобретательность уже в вольных условиях проявлял самец шимпанзе Уильям, по свидетельству С. Бюер: он устроил зазор в закрытой на один верхний замок двери продовольственного трейлера, вставил туда бамбуковую жердь и потихоньку воровал продукты. В другом случае он взял две ложечки кофе, четыре ложечки сахару, всыпал в чашку и имитировал действия человека по приготовлению этого напитка вплоть до наполнения чашки кипятком и остуживания его холодными камушками и водой. Известно, что шимпанзе зачерпывает воду из озера, если ее нет в кране, для тушения огня на плоту. Шимпанзе способен «работать» в опыте даже тогда, когда он сам не получает приманки, но она достается его партнеру, другому антропоиду (опыты Л. А. Фирсова), при этом выявляются такие «социальные» взаимоотношения, которые недоступны никаким другим животным.
Уже отмечалось, что шимпанзе хорошо дифференцируют предметы по фотографиям и, заметим, не пытаются «съесть» изображение винограда, яблока, апельсина. Делают они это и по слайдам, причем такое распознавание зарегистрировано и у орангутанов. Низшие обезьяны уступают в подобных испытаниях высшим, но есть сообщения, что и макаки резусы узнают других обезьян по фотографиям. Возможности же остальных животных, не обезьян, в этом отношении абсолютно исключаются (как и умственно отсталых детей).
Таким образом, в середине 70-х гг. (с учетом данных «старых» авторов) было констатировано, что антропоиды способны к отбору нужной информации, к использованию сигналов окружающей среды творчески изобретательно и в определенной мере располагают даром предвидения исхода своих действий и событий. Но в прямых тестах сопоставления с человеком они, конечно, ему всегда уступают в любой обстановке, требующей «составления плана» заранее...
Короче, они в состоянии использовать свой личный опыт и даже виденный чужой опыт. Ну а как насчет передачи этого опыта другим?
Все-таки удивительно, при всей замедленности развития приматологии, но и при том, что уже имелись попытки изучать антропоидов на воле и были проведены многие опыты и наблюдения в благоприятных условиях домашней и лабораторной обстановки, — удивительно все же, что открытия 60-х гг. в области поведения высших обезьян оказались столь ошеломляюще неожиданными. Долговременные, многолетние наблюдения шимпанзе в лесу Джейн Гудолл, а также горилл Джорджем Шаллером, Дианой Фосси, орангутанов Бируте Галдикас (всех трех женщин благословил на это покойный Луис Лики) и еще многих других, систематические исследования экологии шимпанзе японскими учеными в Африке обнаружили такие подробности жизни высших приматов, которым, пожалуй, раньше бы не поверили, отнесли бы их к тем многочисленным россказням, коими богата история познания обезьян. Но эти новые наблюдения выполнялись квалифицированными специалистами, были запротоколированы по всем правилам научного исследования и запечатлены кино- и фотодокументами.
И первое, что бросалось в глаза даже сдержанным научным работникам, была «человечность» поведения, игры, бытовых действий антропоидов, прежде всего шимпанзе (что, замечу, поражало еще Ч. Дарвина). Мы уже знаем, какое впечатление производило сходство с ребенком детеныша горной гориллы на Д. Шаллера. Еще сильнее это выражено Дж. Гудолл. Живя среди обезьян, став для них «своей», она заключила: «Казалось, это жизнь человеческого племени». Думаю, что на любого скептика произвело бы впечатление упоминавшееся прикосновение человекоподобных существ друг к другу руками (вроде «рукопожатия») или губами («поцелуй»?), объятия и похлопывания по плечу. Шимпанзе выпрашивают лакомый кусочек протянутой рукой ладонью кверху, палочкой ковыряют в зубах, носу, ушах, почесываются в дилеммных ситуациях. «Человечны» не одни лишь формы подобного поведения, но и мотивы, его вызывающие.
Большой сенсацией стало открытие фактов использования шимпанзе на воле предметов и даже видоизменения, подработки этих орудий с целью наиболее эффективного применения их в деле. Именно шимпанзе оперируют предметами интенсивнее всех млекопитающих, исключая, конечно, человека. Они отлавливают муравьев и термитов ветками, которые тщательно выбираются, очищаются от листьев и побегов протяжкой через собранную в кулак кисть. Такой же тростью шимпанзе достает и мед из пчелиного гнезда.
Шимпанзе мнет рукой листья и траву для приготовления «губки», с помощью которой добывает дождевую воду для питья из дупла или углубления в развилке дерева. Веткой или палкой прикасается к тому, к чему бы не хотел дотрагиваться руками. Бьет палкой врага (своего или чужого вида) или дружески касается ею партнера во время игры. Если палка не лезет в трещину, подгрызает конец своего орудия. Карликовый шимпанзе в неволе из мягких длинных прутьев делал бечеву, забрасывал ее через перекладину и прилаживал концы таким образом, что мог повиснуть на собственных «качелях», а двухметровый водоем перепрыгивал, как заправский спортсмен, с помощью шеста. Тот же бонобо на воле укрывается от дождя ветками, листьями — сходное поведение известно только у орангутанов. Шимпанзе очищают тело травой, листьями от крови, остатков пищи, фекалий, спермы, смолы. Впрочем, аналогичное действие известно и у павиана.
Л. А. Фирсов собрал целую коллекцию предметов, которыми пользовались шимпанзе в природных условиях, и подробно описал «работу» обезьян с ними.
Шимпанзе, по-видимому, — единственные из всех человекообразных, которые используют орудия в природе регулярно в различных целях, причем это регистрируется в разнообразных местах обитания: в густом лесу, саванне, лесистой местности. Применение орудий следует сразу же за их изготовлением, но пригодившийся предмет хорошо запоминается. Л. А. Фирсов рассказывает в книге «И. П. Павлов и экспериментальная приматология», что когда самец Тарас не мог дотянуться до плодов на столике, установленном на воде, он вдруг исчез и вернулся с байдарочным веслом, пытаясь достать им приманку. Воспользовался предметом, которым когда-то уже что-то делал и достигал успеха...
Замечено различное использование орудий в зависимости от пола: если самки более энергично употребляют их для добывания пищи, то самцы — чаще как оружие (сучья, палки, жерди, камни). Порой самцы совершают воинственные деяния, передвигаясь на задних конечностях, руками швыряют свои «снаряды» в цель. Дж. Гудолл описала 44 образца подобных действий против других шимпанзе, павианов, варанов и человека. В 66 % случаев метались камни. Б. Бек, анализируя многочисленные факты использования и изготовления орудий шимпанзе, считает, что не было качественных различий в этих действиях гоминоидов до тех пор, пока в отличие от высших обезьян предок человека стал применять орудия на основе иной энергии, чем образующаяся только из процессов собственного метаболизма и силы тяжести.
Любопытно, что при лесных пожарах, когда случайно поджариваются плоды, орехи или дичь, шимпанзе правильно постигает пользу огня и лакомится «приготовленной» пищей. У. Мак Грю считает, что шимпанзе — единственные из всех антропоидов, у которых социальная группа основана на прочной дружбе самцов. Мы уже упоминали об охоте на животных, о дележе мяса и о взаимопомощи родственников у этих приматов. В Гомбе, где наблюдает их Дж. Гудолл, каждый пятый самец стал вожаком благодаря помощи старшего брата.
Современные сведения о естественной жизни шимпанзе не могут не привести к мысли, что многие приемы действий человека имеют глубокие генетические, эволюционные корни и, очевидно, возникли задолго до появления древнего человека. Известный голландский антрополог-психолог Адриан Кортландт после изучения шимпанзе, в том числе в местах обитания, заявил, что они «больше люди», чем мы полагали раньше. А на конференции, отвечая критикам, воскликнул: «Кто, собственно, антропоморфизирует: я в своих суждениях или обезьяна в своем поведении?»
И все-таки способен ли шимпанзе передать личный и увиденный опыт другим особям, имеет ли для этого он природные средства?
Большой интерес представляет установление фактов самоузнавания шимпанзе в зеркале. Обезьянам смазывали краской недоступные прямой видимости участки лица, затем предъявляли зеркало. Антропоид, «опознав» себя, хватался за лоб, уши, за те места, которые окрашены. Те обезьяны, которые с рождения находились з изоляции от других шимпанзе, не узнавали себя. Затем было установлено и самоузнавание орангутанов. Довольно неожиданной оказалась неспособность к этому горилл. Отрицательный результат был получен и в опытах с гиббонами. В течение целого года работы не удалось добиться самоузнавания и макаков (лапундеров).
Выяснилось (по крайней мере, по сегодняшнему уровню знаний), что человек, шимпанзе и орангутан — единственные из всех существ на Земле, узнающие себя в зеркале! Умственно отсталые люди тоже не узнают себя. Авторы говорят о наличии у узнающих себя обезьян элементарных представлений о собственном «я». Многие считают самоузнавание высшей формой ассоциативного поведения в животном мире. Г. Геллап полагает, что появление этой способности в процессе эволюции эквивалентно появлению разума. Автор считает, что уровень, самоосознания шимпанзе соответствует уровню интеллекта, способного к абстрактному языку символов, но ограниченно, в то время как человек способен к передаче огромной, не доступной шимпанзе информации.
Это близко, но меньше того, о чем писал в 20-е гг. В. Келлер, что утверждает Ф. Клике (1980, 1983 г.) и к чему пришел уже в 1974 г. Л. А. Фирсов: у шимпанзе «имеется отчетливо выраженная способность к обобщению обобщений, названная нами довербальным понятием». Иначе говоря, не имея физической возможности произнести слово, шимпанзе может образовывать понятия, а еще иначе — разговаривать? Шимпанзе в строго соответствующей («релевантной») ситуации принимает наиболее адекватное обстановке решение: великолепно пользуется рычагом, ключом, отверткой, палкой, камнем и другими предметами, ищет и находит их, если они не лежат под рукой, никак не обозначая (хочется сказать «словом») эти предметы, но прекрасно обобщая их существенные для данной задачи признаки (цвет, форму, величину), т. е. составляя и храня для себя о предметах самые настоящие понятия. Существует же и у человека бессловесное, образное мышление, образное поведение, о чем говорил академик И. С. Бериташвили и что хорошо знают современные психологи!
Мы подошли к исключительно интересной теме, породившей за 15 последних лет огромное количество публикаций, вызвавшей споры не только узких специалистов-ученых, но и философов, и заставившей пересмотреть то ли отношения человека с остальным животным миром, то ли (над чем меньше задумываются) филогенетическое отношение шимпанзе к самому человеку.
Вот как сообщает об этом летописец: «В апреле 1967 года малыш попросил своих приемных родителей «дать вкусненького», и это событие вызвало легкое волнение на поверхности наук о поведении — волнение, которое вскоре перешло в сокрушительное землетрясение. Событие это было эпохальным, потому что малышом была молодая самка шимпанзе и просьбу свою она выразила на человеческом языке»*.
* Линден Ю. Обезьяны, человек и язык. М., Мир, 1981.
Речь идет здесь о начале работы американских психологов Аллана и Беатрис Гарднеров (университет Невады, г. Рено) с ныне знаменитой Уошо, которая родилась в Африке и приблизительно в 11-месячном возрасте попала в июне 1966 г. к не менее знаменитым сегодня исследователям. Первая статья Гарднеров была опубликована в 1969 г. Зная, что шимпанзе не способен к голосовому языку (попытки обучить его человеческим словам еще в 50-х гг. прекратились, они оказались бесплодными), исследователи научили ее знаковому ручному языку по американской системе для глухонемых (сокращенно от трех английских слов — «амслен»). Обучение постоянно контролировалось специальными тестами по «критерию надежности усвоения».
Уошо без напряжения оперировала словами на пальцах: «яблоко», «птица», «дай», «вода». Иногда детеныш ошибался, но как! Гребешок мог назвать щеткой, тигра — кошкой, бутылку с вермутом — водой...
Затем Уошо стала комбинировать выученные слова, причем быстро перешла от сочетаний двух знаков к трем. В июне 1969 г. на «ее счету» было 245 различных комбинаций из трех и даже больше знаков. Гарднеры произвели сопоставление по разнообразным системам контроля лингвистического запаса и самого хода обучения Уошо и маленьких детей. Результат оказался забавным: приобретение языковых навыков Уошо вполне сравнимо с освоением разговорного языка ребенком человека, в обобщении значения знаков, в постепенном наращивании числа и сложности комбинаций, в типах семантических связей этих ранних комбинаций Уошо не уступала детям своего возраста.
Уошо (а затем и другие антропоиды) не только «генерализовала» знаки, т. е. использовала их в совсем непредусмотренных экспериментаторами ситуациях, она изобретала новые знаки. В возрасте 6 лет, когда у высших обезьян была зарегистрирована максимальная частота изобретательства, они придумывали по 6 — 9 новых слов в месяц. После 6 — 7 лет пик сочинительства стал падать...
Когда шимпанзе обучили просить «открой ящик», обезьяна вскоре, захотев пить, требовала: «открой кран», а потом «дай ключ открыть калитку» (в сад). Увидев утку на озере, она определила: «водяная птица». И ведь не говорила «яблоко дай», а «дай яблоко», т. е. синтаксически правильно строила предложение. Другой детеныш, любивший, как все шимпанзе, щекотку, употреблял сначала знак «еще» для продолжения человеком этого приятного действия, а потом, если отбирали бутылку с водой, тянулся к ней опять же со знаком «еще», и когда прекратили набрасывать ему на голову шарф (игра), тоже потребовал: «еще»...
Уошо однажды заболела — ее била лихорадка и изнурял понос. Малышку спросили: «Что с тобой?» Она показала на живот и сделала знак «болит». Дело дошло до того, что, когда не знавший амслена служитель не прореагировал на ее просьбу дать воды и выпустить из клетки, она стала сердито ударять себя тыльной стороной ладони снизу по подбородку. Это означало: «Грязный Джек, дай пить»... Ее обучили понятию «грязный» в смысле «запачканный», но, разгневанная, Уошо стала сквернословить, ругаться, еще одним аргументом приблизившись к таксономически выше нее стоящему примату.
Таким образом, было от чего произойти «землетрясению»: ведь до того считалось, что лингвистическая способность — генетически обусловленная черта человеческого интеллекта, его сознания, не только характерная единственно для человека, но и берущая начало исключительно у вида Homo sapiens. Одно из двух: либо язык людей — не то, что понималось раньше, либо им способны овладеть антропоиды...
После успехов с обучением Уошо психологи стали расширять программу: начали работать с детенышами шимпанзе со второго-третьего дня рождения (ведь Уошо немного «запоздала» учиться) и привлекать для этого глухонемых людей, которые уж никак не привнесут посторонние приемы обучения, либо исследователей, бегло владеющих амсленом. Появились другие достижения в выявлении языковых возможностей шимпанзе: Дэвид Примак принялся учить Сару с помощью предметов (пластиковые жетоны), символизирующих слова, а Дьюэйн Румбо обучил самку Лану разговаривать через посредство компьютера с клавишами, связанного с экраном. Наконец, началась работа с другими видами обезьян.
Выяснилось (Гарднеры), что детеныши Моджа и Пили способны показывать понятные человеку знаки в три месяца от рождения, а в возрасте 6 месяцев запас слов у них соответственно состоял из 15 и 13 знаков. Заметим, что умница Уошо (она и потом не раз подтверждала это определение: умница) отставала тем не менее в обучении от этих малышей: ведь с ней начали работать, когда ей было около года, и к тому же сами учителя тогда еще не вполне владели амсленом — через б месяцев учебы она освоила лишь три знака...
Так что же выходит, шимпанзе способен начать разговаривать раньше человека? Ничего бы в этом удивительного не было — вспомним, что он рождается с более «готовым» мозгом. Вот как это объясняют Гарднеры исходя из собственных исследований и данных по изучению языка у детей: «В то время как возраст, в котором шимпанзе впервые показывает знак, кажется ранним по сравнению с возрастом человека, первый раз произносящего слово, он не очень отличается от возраста человека, впервые демонстрирующего знак. Существуют сообщения, что у детей, находящихся в условиях использования языка знаков, первое проявление его имеет место в возрасте между 5-м и 6-м месяцами».
Однако далеко не все специалисты безоговорочно признали говорящих антропоидов. Тоже ничего удивительного. Ведь помимо научных (биологических и лингвистических) потрясений, феномен Уошо вызвал еще и философские, а если говорить о Западе, и мировоззренческие... Американский автор Юджин Линден вполне справедливо замечает: хотя Гарднеры в своих первых отчетах скромно сообщали лишь об ограниченных семантических способностях шимпанзе, критики сразу поняли, что в действительности Уошо «сказала» много больше, чем было в отчете психологов.
«Резкую критику, которую вызвали публикации о поведении Уошо, — пишет Линден, — мы можем расценивать как отражение противостояния западного мировоззрения самому факту существования человекообразных обезьян (вспомним У. Грегори, говорившего о «питекофобии» в 20-х гг.! — Э. Ф.). Уошо создает величайшую со времен Дарвина угрозу для целостности этого мировоззрения. Оно пошло на уступку, когда впервые было обнаружено существование человекообразных обезьян, и примирилось с ним. Но, признавая свое физическое сходство с приматами, мы выпячивали представление об уникальности поведения человека, чтобы сохранить в неприкосновенности идею бездонной пропасти, разделяющей человека и животных. И самой характерной чертой такого поведения считалось использование языка».
Мы с вами, читатель, видели в главе 2, в какой долгой и жестокой борьбе происходило «примирение» мира с антропоидами. Но обратимся к тем критикам, аргументы которых не рассмотрены в книге Линдена, ибо часть их появилась после ее выхода в свет.
Герберт Террас начал в декабре 1973 г. сам проверочную программу с шимпанзе Нимом. Автор высоко оценивает в частных деталях языковое поведение антропоидов, считает не лишенным смысла сравнение способностей шимпанзе и ребенка, говорит о необходимости выяснения в дальнейшем ряда вопросов; однако в целом он полагает, что... это не язык. Во-первых, потому что никакой грамматики он в анализе разговоров Нима не усматривает, а без грамматики, считает критик, нет языка (это положение, замечу, тоже вызвало дискуссию лингвистов). Во-вторых, полагает Террас, на каждом шагу демонстрации языка у обезьян обнаруживается подсказка учителей, т. е. элементы дрессировки или условно-рефлекторной деятельности. Между прочим, ограничение темпов развития языка у шимпанзе Террас объясняет не ограничением развития мозга, а «ненужностью» языка взрослеющему животному, получающему все, что ему необходимо, силой*.
* Ряд исследователей считает, что в опытах с Нимом, который вообще как будто «тупее» Уошо и других обучавшихся обезьян, допущены методические ошибки, в результате чего этот шимпанзе не мог «сказать» многого; но и то, что он продемонстрировал, тоже шире истолкований Терраса.
Еще более решительны супруги Сибеок, которые предполагают, что язык антропоидов может оказаться не чем иным, как «феноменом Умного Ганса». (В начале века в Германии цирковая лошадь демонстрировала удивительные математические способности — считала, решала задачи и т. д.; при научном анализе выяснилось, что хозяин Ганса вольно и невольно подавал сигналы дрессированному животному, чем и объяснялось поразительное его поведение.) Особенно критично настроен Томас Сибеок, который рецензировал ряд книг о говорящих антропоидах.
Мы не считаем дискуссию оконченной, есть в возражениях и мнения, которые следует проверить.
Сейчас идут тщательные научные проверки по разным тестам, сериям, методикам. Упоминавшаяся С. Шевалье-Школьникофф провела испытания самих опытов с шимпанзе и гориллой Коко (опыты Фрэнсины Паттерсон), по системе Пиаже в двух сериях: сенсорно-двигательное развитие и имитация. В первой серии ни одно животное, включая попугая, собак и дельфинов, не достигает высшей, VI стадии, на которой исключается дрессировка и принимаются решения на основе понимания. На этой стадии проблемы решаются путем умственного представления, здесь уже сами знаки используются «как орудие» выпрашивания тех предметов, которые отсутствуют, да и подлинно появляется сама орудийная деятельность, уловки, шутка, обман для достижения цели. Этой стадии в данной серии достигли лишь капуцин, шимпанзе, горилла и орангутан.
В серии же имитации высшей стадии достигли некоторые виды обезьян, включая низших и высших, и дельфины. Феномен Умного Ганса отвечает лишь II стадии. Дети достигают VI стадии в два года. Шевалье-Школьникофф считает, что язык знаков антропоидов является последовательным развитием все усложняющихся познавательных функций и что подобное развитие имеет место у детей двух-трехлетнего возраста. Оно включает высшие уровни сенсорно-двигательных способностей и их комбинаций.
Контрольные проверки делают Гарднеры, Румбо, Футс и другие (мы этого коснемся ниже). Сами лингвисты дискутируют понятие «язык», оказалось, что здесь тоже далеко не все ясно: как сказал один специалист, «все знают, что такое языки, но никто не знает, что такое язык».
Не будем вдаваться в эту полемику. Для нас сейчас, как справедливо заметил Алан Гарднер, «интересно не то, что лингвисты назвали языком, интересно то, что делают антропоиды».
А «делают» они и впрямь поразительные вещи. Они ведь и сами, как упомянуто, изобретают новые знаки, словно дети. Отличалась этим и Уошо, например, придумала знак понятия «нагрудник»; занималась этим и горилла Коко, которая к пяти с половиной годам имела общий запас 645 знаков, из них активно использовала 345. Она «сочинила» слова: «укусить», «очки», «стетоскоп». В четыре с половиной года она даже стала «разыгрывать» своих учителей. По просьбе Паттерсон Коко однажды знаками показывала глаза, лоб, нос — части лица. На другой день в том же упражнении она показала все наоборот: вместо лба — нос, вместо ушей — подбородок. Раздосадованная учительница, которая хотела продемонстрировать способности антропоида посетителям, в сердцах сделала знак «плохая горилла». Коко поправила Паттерсон тоже знаком «смешная горилла» и рассмеялась.
В четыре же с половиной года она стала настойчиво поправлять других (точно так же, как четырех-пятилетние дети!). Паттерсон как-то ответила (устно!) на вопрос заглянувшей гостьи: «Нет, она не юношеского возраста, она еще подросток». Присутствовавшая при этом Коко тут же поправила: «Нет, горилла». Сооружая себе гнездо и находясь одна в комнате (ее действия фиксировались скрытой телекамерой), Коко понюхала одеяло и сделала знак: «это плохо пахнет». Как подобные факты интерпретировать?
Наиболее убедительным доказательством отсутствия «феномена Умного Ганса» у говорящих обезьян являются беседы владеющих знаками шимпанзе между собой и обучение языку одним антропоидом другого. Поскольку такие достижения интеллекта не-человека вызывают особую критику, С. Сэведж-Румбо и Д. Румбо из йерксского центра приматов прибегли к самым изощренным методам контроля при оценке «переговоров» шимпанзе Остина и Шермана: увеличивали расстояние от обезьян до экспериментаторов или блокировали зрительные пути между ними; использовали интервьюера-человека, не знавшего ответа; постоянно меняли методику опытов; установили видеокамеру для снятия фильма о разговорах между шимпанзе. Все подтвердилось: коммуникация символами между человеком и антропоидами, а также последних между собой является реальностью, которую можно продемонстрировать при условиях любого контроля!
Уошо же, которой в момент написания этих строк было уже 17 лет (вместе с Роджером Футсом она теперь «работает» в Центральном вашингтонском университете), успешно продолжает служить науке. 24 марта 1979 г. после гибели ее собственного детеныша она «усыновила» 10-месячного Лулиса. Был установлен строжайший контроль, цель которого — не допустить, чтоб приемыш мог увидеть жесты языка от какого-либо другого существа, кроме матери. И что же? Через месяц Лулис знал шесть знаков! Уошо научила своего детеныша жестовому языку людей. Иногда Лулис усваивал язык, подражая матери (имитация, что характерно и для детей), но было замечено, что самка и преднамеренно обучала маленького. Однажды она 5 раз, глядя на него, поднимала стул, сопровождая это знаком «стул». В другой раз она просила у человека пищу, видя, что Лулис не присоединяется к просьбе, она сложила его руки в знак «еда»*. Затем малыш начал спонтанно сам комбинировать слова. Он усваивал жестовый язык с тем же успехом, что и сама Уошо, и Коко, обучавшиеся людьми! Футс и его помощники считают, что шимпанзе нуждаются в информации и активно ищут ее и что их восприятие мира предельно зависит от того, насколько социально насыщена их среда (в данном случае люди лаборатории и говорящие шимпанзе).
* Аналогичная стимуляция партнера отмечалась и супругами Румбо. В соответствии с ролями, отведенными в эксперименте двум упоминавшимся выше шимпанзе, Шерман должен был ждать просьбы Остина выдать им через компьютер пищу. Но Остин заупрямился и безучастно смотрел на языковую панель с клавишами. Когда Шерману это надоело, он взял руку Остина и поставил его палец на нужную панель. Аппарат выдал пищу. Шерман взял часть себе, другую отдал Остину.
Недавно супруги Гарднеры любезно прислали в Сухумский информационный центр отчет, датированный мартом 1983 г., на который они просят не ссылаться дословно до его опубликования, но смысл которого в следующем. Для изучения интеллектуального поведения авторы поместили пятерых детенышей в условия содержания детей. Они выявили в длительных наблюдениях близкое сходство между детьми, научающимися говорить, детьми, использующими язык знаков, и обучающимися детенышами шимпанзе (в течение первых двух лет обезьян). Когда детенышам стало 4 — 6 лет, были проведены формальные тесты по изучению экспрессивного словарного состава. Шимпанзе могли сообщить информацию (о проектируемых на невидимый исследователю экран предметах) только с помощью жестов. Привлекались два исследователя: один только задавал шимпанзе вопросы, второй, не видя первого, только мог получать ответы шимпанзе для объективного сопоставления идентичности знаков. При этом знаки использовались как естественные языковые категории: знак «собака» относился к любой собаке, знак «цветок» — к любому цветку и т. д.
Соответствие данных обоих исследователей было очень высоким, как и число правильных ответов. Шимпанзе воспринимали и выражали эти естественные языковые категории, иллюстрируемые слайдами, и с помощью амслена передавали их в коммуникационную среду, общую с людьми.
Исключительный уровень интеллекта! В «Международном журнале приматологии» в 1982 г. (№ 3) опубликована работа 27 ученых разных специальностей о языке приматов. В ней говорится: несмотря на то что высшие обезьяны не способны овладеть всей инструментовкой языка человека, они могут использовать символы семантически (как означающие различные предметы), группировать сходные понятия, целенаправлено их комбинировать для выражения желаний; здесь же отмечено, что обнаружены параллели между развитием языка антропоидов и детей. Все это — большой вклад в понимание эволюции, развития интеллекта и самопознания.
Какие бы теоретические соображения ни следовали из фактов научения антропоидов жестовому языку человека, уже сегодня ясно, что в любом случае это направление науки (которое, заметим, находится еще в начале своего развития) является новым и мощным средством познания интеллекта, его генетических истоков у человека. Не забудем также, что уже сегодня его результаты используются при работе с умственно отсталыми детьми.
Советский филолог Б. В. Якушин пишет: «Для нас очевидно, что шимпанзе способны употреблять знаки с переносом знаний, создавать новые знаки некоторых видов, синтаксировать знаковые конструкции и, может быть, употреблять знаки в чистом виде, без обозначаемых предметов. Все это позволяет нам более обоснованно сказать, что знаковое поведение шимпанзе во многом аналогично знаковому поведению человека». Хотя автор говорит, что языковые возможности обезьян по сравнению с человеком выражены слабо, однако он полагает, что эти возможности изменяют наше представление о человекообразных обезьянах, еще более приближая их к роду человека.
Л. А. Фирсов, напоминая концепцию академика Л. А. Орбели о «промежуточном этапе» в эволюции, заключает (после 30 лет работы с шимпанзе!), что такой промежуточный довербальный язык явно характерен для антропоида. Советский физиолог считает обезьяну «критическим звеном» развития млекопитающих по особому уровню памяти, функции обобщения, способности к многоуровневому интегрированию, наличию дословесных понятий, по коммуникативной системе, подражательной, ориентировочной, манипуляционной деятельности и другим показателям... Фирсов же определяет, что и среди обезьян надо говорить «о качественно новом уровне» образной памяти и предметной деятельности только у антропоидов.
Напомню, что об этом на уровне своих данных говорили многие ученые еще в первой половине XX в., включая И. П. Павлова. В 1948 г. советский психолог Г. З. Рогинский писал: «Шимпанзе возвышаются над всеми животными. Это объясняется сложным развитием их мозга, руки и всего организма, что подробно доказано данными сравнительной анатомии, эмбриологии, палеонтологии, биохимии, медицины и других наук».
Дж. Гудолл добавляет к преимуществам шимпанзе структуру их сообществ, сложную коммуникативную систему и пробуждающееся самосознание. Но Л. А. Фирсов справедливо идет дальше: «...целенаправленность использования предметов внешней среды, а также способность к частичному изменению этих предметов является неотъемлемым новым качеством поведения ребенка первых лет жизни и высших обезьян...»
Мы подошли к одному из сложных, запутанных и нередко недобросовестно (в силу различных побуждений) разрешаемых вопросов о качественном отличии биологии человека и высших животных.
Рассмотрим этот непростой вопрос подробнее в свете изложенных в книге недавно полученных разными учеными данных о приматах.
Чем больше и лучше мы изучаем обезьян, тем более «человекообразными» они становятся, т. е. теперь мы знаем гораздо больше об их сходстве с человеком, чем раньше, совсем недавно. Замечу, что в данной главе приведены далеко не все открытия в этой области. Остались не описанными многочисленные «мелкие» показатели, и почти ничего не сказано о невероятном сходстве болезней приматов, о том, что существуют десятки заболеваний человека, которые либо воспроизводятся только на его лабораторном двойнике — обезьяне, даже низшей, либо обезьяны сами, без моделирования, страдают ими «естественно» (о чем постоянно и авторитетно информируют общественность академик АМН СССР Б. А. Лапин и другие авторы). Не сказано подробно и о сходстве реагирования человека и обезьян на нейро- и психофармакологические препараты, и об отличии в этом всех других животных.
Оправдался ли, далее, революционный вывод Т. Гексли, сделанный по данным анатомии, о большем сходстве человека и высших обезьян, нежели антропоидов с низшими, которые и сами далеко превосходят в этом всех других животных? Вполне оправдался. Он подтвержден неисчислимым набором новых показателей, включая самые тонкие, биологически «интимные» (ДНК, белки), и все это можно продемонстрировать не на уровне предположений или эмоций, а наглядно, в самом неопровержимом, количественном выражении. Если суммировать все известные ныне и доступные цифровому изложению показатели биологического сходства человека с остальным животным миром, то окажется, что в процентом отношении оно составляет с птицами примерно 10%, с грызунами — 20, с млекопитающими неприматами — 30 — 40, с полуобезьянами — до 50, с низшими обезьянами — 50 — 75, с человекообразными приматами — 90 — 99 %.
Таким образом, представляется вполне правомерным вывод об отсутствии качественного отличия по биологическим данным между человеком и высшими обезьянами.
Сложнее выразить конкретные величины отличия человека от остальных приматов в области интеллекта. Мы видели, что в анатомии и тонком строении головного мозга человека и антропоидов отличия более значительные, чем по всем остальным системам организма, но и они только количественные. Ибо в мозге человека почти нет субстанций, которых бы не было в мозге высших обезьян.
Крупнейший американский биохимик-генетик И. Цукеркандл пишет (1977): «Я даже предполагаю, что в мозге человека по сравнению с мозгом обезьяны нет ни одного белка, обладающего существенно новой функцией».
Возможно, качественные отличия будут выявлены на уровне регуляторных генов, которые специфическим образом, как предполагает Ф. А. Ата-Мурадова, изменялись в эволюции именно человеческого мозга. Но пока наука не в состоянии эти отличия четко представить. Нет качественных отличий в строении и функциях анализаторов, неврологических показателей и долгосрочной памяти гоминоидов. А как оценить познавательные возможности шимпанзе и гориллы, решение ими сложных задач в лабиринте, их способности к абстрагированию множества, к оперированию принципом «сохранения», к межмодальной перцепции (восприятию), к узнаванию фото и слайдов, к самоузнаванию в зеркале, к недоступной никаким другим животным орудийной деятельности, к подлинно ассоциативному мышлению и, наконец, способности к овладению знаковым, символическим, абстрактным языком человека? Ведь во всем этом они вполне сопоставимы с нормальными детьми человека трех-четырех-пяти лет!
Реальным качественным отличием компонентов интеллекта человека может считаться членораздельная речь. Из-за отсутствия этого принципиального, качественного феномена у шимпанзе последний не в состоянии ни фиксировать прошлое, ни передавать имеющийся опыт, ни «планировать» будущее... ни стать человеком.
Учтем, однако, что членораздельная речь — категория и биологическая, и социальная. Биологически в аппарате речи приматов отличия не столь велики. История приматологии знает даже примеры замешательства ученых как церебрологов, так и общих анатомов: первые считали, что по показателям мозга антропоиды обязательно должны говорить (XVII в., Вилизий и натуральные теологи); вторые склонялись к тому же на основании данных устройства гортани. (Ошибались и те и другие.) В народе издавна бытовала шутка: обезьяны могут, но не хотят говорить, потому что боятся, что их заставят работать...
Современная наука пришла к выводу: рассуждения о каком-то одном изолированном органе речи неправомерны, можно говорить лишь о комплексном речевом аппарате — о сложной системе, состоящей из взаимно связанных компонентов, каждый из которых в отдельности может отличаться у шимпанзе и человека не столь уж кардинально. Но комплексность, системность развития касается не одной только речи...
И тут мы подошли к любопытнейшему философскому феномену, который можно назвать феноменом «чуть-чуть». Он давно известен в искусстве, литературе, физике, химии. О нем писал Лев Толстой, часто говорят художники и музыканты. Суть его в следующем: на определенном уровне развития совсем небольшие изменения могут совокупно привести к совершенно новому качеству. Это «узлы (точки) перехода» — моменты перехода от одной меры к другой, из одного состояния в другое.
Рассказывают, что однажды П. Пикассо изменил в созданной им статуэтке только положение бивней слона (он получил замечание: бивни не могут быть задраны кверху), привел их в соответствие с законами анатомии, и искусство погибло, скульптура превратилась в зоологический экспонат. Мастеру достаточно (при определенной готовности картины) одного-двух прикосновений кисти, и полотно оживает. Хорошо известно и музыкантам, и поэтам: один-два талантливых штриха превращают созданное в произведение искусства. А вот пример из физики: нагрейте воду комнатной температуры на один-два градуса — пожалуй, никто и не заметит такого повышения температуры, но добавьте два градуса на уровне 98° — вода закипит, активно превращаясь в пар. По-видимому, нечто сходное произошло и в эволюции высших приматов. Казалось бы, совсем незначительные биологические изменения у антропоидов во многих разнообразных системах, всего «чуть-чуть», где больше, где меньше, привели в совокупности, системно к гигантскому качественному скачку: началась революция в эволюции — появился человек.
Не существует качественных биологических отличий между шимпанзе и человеком. Однако подлинно принципиальной, качественной особенностью человека является его социальность, обусловившая тот неизмеримый отрыв человека от мира животных, который сказался в создании культуры, науки, цивилизации. Социальность — это реально иное качество, присущее только человеку, другая плоскость развития.
* Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 20, с. 490.
«Сначала труд, — сказал Энгельс, — а затем и вместе с ним членораздельная речь явились двумя самыми главными стимулами, под влиянием которых мозг обезьяны постепенно превратился в человеческий мозг»*. Энгельс говорил не о языке вообще, начатки которого — даже по-человечески — доступны и антропоиду, а о членораздельной речи, которой нет ни у одного существа на Земле, кроме человека. Труд зародился не только у не говорящего примата, имевшего мозг немногим больше, чем у современной высшей обезьяны, но, возможно, и н е у прямоходящего, сходного с шимпанзе. Став устойчивым атрибутом жизни этого примата, труд привел его и к прямохождению, и к членораздельной речи, и к могучему развитию интеллекта — к «переходу количества в качество». Другого объяснения колоссальному количественному приросту мозга человека наука сегодня не имеет.
Перечисленные отличительные признаки человека сами являются компонентами величественной единой функциональной системы.
«Ни использование орудий труда, — пишет Г. Хьюз (1973 г.), — ни использование языка жестов или устной речи в норме не являются изолированными аспектами поведения. Напротив, они служат составными частями более сложных программ действия». Эти программы, отмечает Хьюз, разрушаются или повреждаются при травмах мозга, и тогда выясняется, что поломки при употреблении языка «поразительно сходны» с нарушениями в умении пользоваться инструментами и орудиями труда.
С появлением социальности замедляется долгий ход эволюции, действие естественного отбора ослабляется усилиями самого человека. О замедлении скорости эволюции разные авторы заговорили примерно с 40-х гг. Ныне же, по данным, в частности, детройтской группы биохимиков (США), мы имеем возможность это увидеть на основании конкретного замедления скорости эволюции белков на этапе формирования человека. Это замедление, пишет М. Гудмен, могло быть «наибольшим у человека, где развитие прогрессивной технологической культуры (читай «социальности». — Э. Ф.) создало еще один буфер против внешних воздействий... Полученные в результате генеалогической реконструкции данные о том, что люди дивергировали в меньшей степени (на молекулярном уровне), чем живущие ныне африканские антропоиды, от общего предка Homininae, подкрепляются данными, полученными в результате сравнения ДНК митохондрий...» По данным того же автора, это замедление оказалось семикратным по сравнению со средней скоростью эволюции у млекопитающих.
Не исключено, что те биологические отличия, которые отделяют нас от шимпанзе и гориллы, следует отнести на счет эволюции именно антропоидов, а не человека, как бы затормозившего многомиллионнолетний путь развития живой природы. Человек рождается «как природный индивид», сказал Карл Маркс, и его истинной сущностью является не то, что свойственно отдельному индивиду, а «совокупность всех общественных отношений»*. Этим отношениям после рождения научается он в процессе сравнительно долгого биологического и социального созревания, в процессе усвоения не записанной ни в каких генах великой «программы социального наследования»... (Н. П. Дубинин).
* Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 3, с. 3.
Если вспомнить, что для объяснения сознания человека надо «выйти за пределы организма» (Л. С. Выготский), искать источники сознания не в глубинах мозга, а в условиях общественной жизни, в социально-исторических формах существования людей, то мы и обнаружим принципиальное отличие главных функций мозга человека от функций мозга шимпанзе.
В свете изложенного в книге проясняются некоторые аспекты живо обсуждаемой ныне проблемы таксономического положения крупных антропоидов, которые размещены в одном надсемействе с человеком, но в разных семействах. Систематика — наука биологическая, и человек как биологический вид при всех своих великих отличиях является ее объектом, одним из ее таксонов. Можно сказать так: человечество — не таксон, но человек — все-таки таксон, сопоставимый с другими, родственными группами таксономии. Мы видели, что по многим важным биологическим показателям человек близок антропоидам — вплоть до уровня вида, а порой и подвида.
Шервуд Уошберн, в прошлом президент Американской ассоциации антропологов, в 1971 г. заявил: «История науки, несомненно, будет в состоянии выявить причины, по которым столь много ученых отмежевались от мнения, что ближайшими живущими родственниками человека являются африканские антропоиды, от логики Scala naturae, от мнения Дарвина и Гексли, от ДНК».
Что же говорит нам история?
Что современная классификация приматов рождалась и формировалась в жестокой идеологической борьбе. В первом же серьезном научном труде об обезьянах (1641 г.) Николас Тульп обозначил антропоида синонимом, ставшим впоследствии родовым для человека (Homo). Эдвард Тайсон в 1699 г. заключил, что изучавшийся им «пигми» является формой, промежуточной между человеком и обезьяной. Карл Линней включил человека и антропоидов в один род (Homo). В тяжелой борьбе с клерикалами Томас Гексли доказал огромное анатомическое сходство человека и африканских антропоидов, включив их в одно семейство, на что Чарлз Дарвин заметил, что этот ранг надо понизить даже до подсемейства (т. е. считал этих приматов еще роднее). Георг Зейдлиц принимал такое же разделение (подсемейство).
Мы видели, что новейшим данным генетики, биохимии и молекулярной биологии о необычном родстве человека и африканских антропоидов в основном «противилась» анатомия и частично палеонтология. Полагаю, что открытие Люси, столь сходной с шимпанзе и уже включенной в состав семейства человека, сильно ослабляет границу двух семейств. Что же до анатомии, то последние данные многофакторного морфометрического анализа анатомических признаков (т. е. новейшие данные анатомии!) поддерживают как раз выводы молекулярной биологии. Крупнейший специалист в области морфометрического анализа Чарлз Окснард свою последнюю книгу, в которой обоснованы эти новые выводы, красноречиво назвал «Отряд человека. Биоматематическая анатомия приматов» (Изд-во Йельского ун-та, 1984). И, наконец, последняя историческая справка. Современная систематика гоминоидов основана на фундаментальном труде по классификации животных Джорджа Симпсона (1945 г.). В этой книге он подробно обсуждает выводы другого классика науки — Уильяма Грегори о включении антропоидов в семейство человека. На основании общего происхождения и наличия общих анатомических чер.т, писал Симпсон, такое объединение «выглядит полностью правомочным» (с. 188). Однако Симпсон возражает против него из-за различий в интеллекте, чтоб «не умалить наше собственное значение», и из опасений, что «зоологи и преподаватели, в целом убежденные в близком родстве человека и антропоидов, не согласятся с дидактическим и практическим использованием такого семейства (там же). Но ведь это соображения иного порядка — они имеют мало общего с биологической наукой... Нет, дискуссия о положении антропоидов еще не завершена и вполне может представить интерес... Читатель, вероятно, заметил, что, говоря о наиближайшем к человеку гоминоиде, я чаще называл шимпанзе. Орангутан тоже узнает себя в зеркале, но он «отстает» от шимпанзе и гориллы по биохимии и генетике. Возможно, более слабому физически, чем два других его сородича, шимпанзе пришлось стать наиболее сильным по интеллекту. Но возможно также, что наши сведения ныне еще неполны и тщательные исследования орангутанов и горилл приведут к новым открытиям *.
* Пока, книга набиралась, появилась работа Ч. Сибли и Дж. Олквиста, в которой на основании весьма точного метода гибридизации ДНК — ДНК с одной копией всего генома человека и всех крупных антропоидов показано, что ближайшим родственником человека является именно шимпанзе — после отделения линии гориллы они еще примерно 2 млн. лет находились в общем эволюционном стволе (J. of Molecular Evolution, 1984, 20, 2).
Горилленок Бола, ныне могучий и важный житель Ростовского зоопарка — первая горилла из завезенных в нашу страну! — будучи малышом, доставленным в Сухумский питомник обезьян, угостил как-то автора этих строк долькой апельсина. И настойчиво требовал, чтобы я, не пряча в карман халата отнюдь не стерильное после его манипуляций угощение, тут же ел. Он с каким-то страданием на лице капризно мычал, как не умеющее говорить дитя, тянулся рукой, стоя на ногах, в сторону моего рта, заставляя отведать гостинец... Я был поражен. Потом выяснил, что он не однажды проявлял подобную щедрость к людям, его окружавшим, если относился к ним тепло и был в настроении...
Когда собираешь и анализируешь сотни признаков все большей человекообразности шимпанзе и горилл, наблюдаешь их жизнь и действия в лаборатории, вольере, то, как и те, кто испытывал такое чувство, глядя на них в естественных условиях, часто думаешь: нет, это не обычное животное. Но дело не в житейских соображениях. И даже не в личных, поверьте, эмоциях обласканного когда-то гориллой автора. К чему бы ни пришли систематики завтра, суть не изменится. Шимпанзе — наш ближайший сородич, живой привет из наших, не столь уж далеких истоков. И хорошо бы нам по-человечески воспринять его, сохранить шимпанзе, горилл и орангутанов в местах их естественного обитания, задуматься о методах и методиках их изучения, об экспериментах, которые мы над ними проводим, об ответственности за уничтожение каждой особи, так похожей на нашего далекого предка.
