Летом 2008 года в сумеречном подземном зале Израильского национального музея в Иерусалиме я случайно набрел на одну из самых примечательных книг в мире. До этого дня я даже не слышал о ее существовании. Я стоял у подножия винтовой лестницы погруженного в тишину святилища, где хранились свитки Мертвого моря, и наблюдал за прибывшими в автобусах туристами, которые в трепетном молчании проходили мимо витрин с выставленными в них знаменитыми пергаментами Кумранских рукописей. Но внизу, в галерее, я был один.

Неподалеку от себя я заметил громоздкую раскрытую книгу, на которую падал тусклый свет. Поначалу меня поразило исходившее от нее достоинство, нежелание кого-то зазывать, униженно просить о внимании. Книга не могла похвалиться ни золотым обрезом, ни искусным переплетом, ни замысловатыми пурпурными или ярко-синими заставками – в ней были лишь ровные ряды тщательно выведенных букв древнееврейского алфавита, начертанных темно-коричневыми чернилами на светло-коричневом пергаменте, двадцать восемь строк в колонке, три колонки на странице. На полях – крошечные пометки, сделанные разными почерками. Открыта она была на Книге Исайи. Музейная табличка сообщала, что книга эта является самым точным и совершенным образцом еврейской Библии, ее уникальной и неоспоримой версией, а в глазах верующего еврея – Божественным словом, ниспосланным в мир людей на их языке. Это одинокое сокровище, этот тысячелетний странник был «Кодексом Алеппо», которому в последующие четыре года было суждено оставаться в центре моего внимания.

Меня немного смутила собственная неосведомленность о такой книге и поразило странное несоответствие между столь великой ее ценностью и столь малой известностью. Поэтому через несколько месяцев после первого визита в музей я постарался выкроить время, которого вечно не хватало (в качестве корреспондента агентства «Ассошиэйтед пресс» я должен был отправлять сводки новостей с Ближнего Востока, состоящих в основном из описаний бесплодных политических маневров и то и дело вспыхивающих кровавых конфликтов), и что-то об этом манускрипте написать.

Поначалу история книги представлялась мне в следующем виде. Многие столетия этот манускрипт, более известный как «Корона Алеппо», или попросту «Корона», пролежал в тайнике главной синагоги сирийского города Алеппо. В 1947 году арабы учинили там еврейский погром и синагогу сожгли. Пострадала от огня и «Корона», но евреям удалось ее спасти, спрятать, а затем, после исчезновения еврейской общины Алеппо, тайно перевезти в новообразованное Государство Израиль и в 1958 году передать президенту страны. История, по одной из официальных версий, совершила «полный круг».

Многие столетия эти переплетенные вместе листы пергамента, хранились нетронутыми. Но в 1947 году во время пожара в синагоге множество листов таинственно исчезло, что помешало ученым полностью воссоздать этот уникальный текст Библии, ибо, насколько известно, «Корона» не имеет ни рукописных, ни фотографических копий.

Существует несколько туманных теорий по поводу судьбы этих листов, и я их добросовестно записал. Хранители и исследователи «Кодекса» из престижного иерусалимского Института Бен-Цви предприняли бесчисленные попытки их разыскать. Я просмотрел доступные материалы, касающиеся этого манускрипта, побеседовал с некоторыми учеными и, написав статью в 1300 слов, отправил ее в Нью-Йорк, редактору «Ассошиэйтед пресс».

На момент публикации статьи я еще не осознавал, что исчезновение листов «Короны» – настоящая тайна, ключ от которой скрыт в чьих-то заброшенных сундуках или склеротических мозгах. Не разглядел я и того, что в этой истории кроется вторая загадка, не менее интригующая, чем первая: как же все-таки «Кодекс» из темного алеппского грота попал в Иерусалим? В то время я себе не представлял, что об отдаленных событиях можно сказать столько нового, не понимал и того, что настоящая история этого манускрипта по сей день, в сущности, не рассказана.

Я мог бы сказать, что сразу почувствовал, будто в истории «Кодекса» есть какая-то недоговоренность, и поэтому даже по прошествии многих месяцев мои мысли постоянно возвращались к увиденной в музее книге. Но на самом деле такого чувства у меня не возникло, а когда я в конце концов начал свои расследования, в мыслях моих поселилась незамысловатая и красивая история о спасении памятника культуры – о том, как он яркой нитью прошил толщу столетий и в конце концов вернулся домой. Мой журналистский инстинкт, эдакий звоночек, предупреждающий о присутствии какой-то тайны, включился лишь после того, как я несколько месяцев утыкался в запертые двери.

Я встретился с директором Института Бен-Цви – учреждения, носящего имя человека, которому передали этот манускрипт после доставки в Израиль (речь идет об Ицхаке Бен-Цви, этнографе, историке и президенте Государства Израиль в 1952–1963 годах). Несмотря на то что манускрипт находится в Национальном музее Израиля, именно этот приютившийся в тихом тенистом уголке Иерусалима институт, занимающийся изучением еврейских общин Востока, является его официальным хранителем. Профессор, вежливый и предупредительный человек, долгое время поддерживал со мною контакт, но, когда я, покончив с общими фразами, попросил его допустить меня к документам из институтского архива, имеющим отношение к «Короне», исчез и перестал отвечать на мои электронные письма.

Я поискал информацию о том, что сталось с этим манускриптом после пожара в синагоге Алеппо в 1947 году, и обнаружил книгу на иврите, опубликованную Институтом Бен-Цви в восьмидесятых годах. В ней оказалось немало подробностей, связанных с историей «Короны» до 1947 года, однако описание более позднего периода выглядело каким-то противоречивым и туманным. Возникало и с каждой новой страницей крепло ощущение, что автор затягивает повествование вовсе не для того, чтобы одарить читателя новой информацией, а потому я закрыл книгу с неприятным чувством, что теперь мои знания только уменьшились.

Я позвонил еще одному официальному лицу из Института Бен-Цви и сказал, что собираюсь написать книгу про «Корону Алеппо». В ответ я услышал: «Но такая уже есть».

Я узнал о судебном разбирательстве, имевшем место в Иерусалиме более пятидесяти лет назад и каким-то образом связанном с манускриптом, а потом убедился в полном отсутствии материалов этого процесса.

Тогда я позвонил одному из всемирно известных специалистов по древнееврейским манускриптам, бывшему директору Израильской национальной библиотеки, и, представившись, заговорил о «Короне», как бы невзначай обронив слово «страница». «Не страница, а лист!» – возмущенно одернул он меня. Если я не вижу разницы между страницей и листом, предположил он, то, возможно, мне стоит писать о чем-то другом? «Не стоит непосвященному совать нос в эту историю» – так это можно было понять. (В библиотечной терминологии страница – лишь одна сторона листа, а за академическими стенами это практически одно и то же, поэтому я не следил за точностью выражения.) Затем, назвав ряд статей, которые мне следует прочесть (все были написаны им), он повесил трубку.

Мало-помалу я обнаружил группу людей, состоящую из ученых, коллекционеров и еврейских беженцев из Алеппо, которые были весьма неравнодушны к «Короне» и ее истории. При одном упоминании о ней они приходили в трепет. В моем представлении они составляли некое тайное общество «Кодекса Алеппо».

Как-то раз я заглянул в тесную, забитую старыми еврейскими книгами лавчонку, расположенную неподалеку от открытого овощного рынка в Западном Иерусалиме, – мне сказали, что ее владелец, алеппский еврей, может что-то знать об этом манускрипте. Но бородатый книготорговец в черной ермолке извинился и сообщил, что помочь мне ничем не может. Он и сам интересовался тем же, да все понапрасну: «Когда речь заходит про “Корону”, алеппская община держит язык за зубами».

Зная по слухам, что тут как-то замешана израильская спецслужба Моссад, я связался с одним старым агентом, моим приятелем со времен прежних расследований для «Ассошиэйтед пресс». Когда-то он был резидентом Моссада в Бейруте и Тегеране, а ныне коротал дни, бродя в шлепанцах по своей тель-авивской квартире. «Тебе стоит поговорить с Рафи Саттоном», – сказал он мне.

Саттону, уроженцу Алеппо, исполнилось почти восемьдесят. Он был ветераном как Моссада, так и нескольких других разведывательных служб Израиля. Лет двадцать назад, после выхода в отставку, он провел собственное расследование новейшей истории «Короны».

Во время одного из моих первых визитов он положил на журнальный столик толстенную папку, откинулся в кресле и устремил на меня до того пристальный взгляд, что мне почудилось, будто его толстые пальцы шевелятся у меня в черепе. «Что вам уже известно?» – спросил он и, получив ответ, ухмыльнулся. Мне не было известно ровным счетом ничего. «Вот. Вся эта история здесь», – сказал он, кивнув на папку. Но агенты просто так не расстаются с информацией. Папка была просто приманкой, с ее содержимым он и не думал меня знакомить.

С помощью новых знакомых из тайного общества «Кодекса Алеппо» я встретился с Эзрой Кассином, мужчиной лет сорока, который мог в мельчайших подробностях описать и главную синагогу Алеппо, и тот ее грот, где евреи прятали «Корону». Однако ему самому там бывать не довелось; он родился в семье алеппских евреев, но уже в Израиле, служил следователем военной полиции, а позже возглавил центр по изучению еврейского мистицизма. Кассин был просто одержим пропавшими листами «Короны», полагая, будто, вернув их, можно было восстановить и что-то другое, гораздо более важное. Как и старый сотрудник Моссада Рафи Саттон, Кассин провел собственное любительское расследование о «Короне» и сохранил его результаты на бумаге и в компьютерных файлах, которые хранились у него дома, где он жил вместе с женой и двухлетним сыном.

– Имейте в виду, – сказал он мне, когда мы встретились в кафе, – вы вступаете на минное поле. – Я кивнул, притворившись, что понял. Он покачал головой. А я понятия не имел, о чем речь. – Тут полно и ловушек, и подводных камней, и миражей, и охотников поживиться за чужой счет, – предупредил он. – Скажи не то слово не тому человеку, и десять дверей захлопнутся прямо у тебя перед носом. – И он с довольным видом поднес к губам чашку с капучино.

Первое посещение галереи в Национальном музее Израиля должно было подготовить меня к тому, что случится дальше. Солидный том, открытый на Книге Исайи, который подтолкнул меня к этому расследованию, вовсе не был «Короной Алеппо». Только две верхние страницы там были подлинными, все прочее – муляжом, копирующим внешний вид оригинала. Как я позднее узнал, остальная часть манускрипта ради надежности и безопасности хранилась в другом месте. Для доступа к ней требовались три разных ключа, магнитная карточка и секретный код. Что до витрины, так это просто фокус музейщиков, желание дать посетителю ощущение реальности – ловкий обман, как и многое другое в этой истории.

Но вот упорство победило, и дверь со скрипом подалась. Эта история началась в тот момент, когда нечто новое зародилось, а нечто древнее кануло в вечность, и разворачивалась она в пространстве между двумя городами, не столь уж удаленными друг от друга, – Алеппо и Иерусалимом, давая при этом побеги и в другие города и на другие континенты. Сперва я решил, что это всего лишь рассказ о могуществе великой книги (что в общем-то верно); однако в реальности все оказалось гораздо сложнее и таинственнее, чем представлялось вначале.

Усматриваем ли мы пророчество в библейских словах на страницах «Короны» или просто восхищаемся мудростью этих слов, в любом случае их поразительное проникновение в человеческую натуру заставляет нас видеть в «Короне» книгу, предсказавшую и ее собственную судьбу.

Обе загадки «Короны» – к такому выводу я пришел – тесно переплелись между собой и соединились с полным нежеланием открыть правду или хотя бы коснуться вопросов, связанных с перемещениями этого манускрипта в двадцатом веке. Написанная мной книга – не остросюжетный роман, а достоверная история. Чтобы окончательно разгадать первую из двух тайн – загадку недостающих листов, – следовало бы произвести юридическое расследование, подключив к нему машину времени. Я понял, что полнота информации – вещь недостижимая. Тем не менее мне удалось продвинуться в своих поисках дальше, чем я поначалу предполагал; я открыл для себя много удивительных вещей, о которых лишь немногие знали и никогда ими не делились, и это позволило мне набросать контуры ответов на свои вопросы. Решение второй загадки – каким именно путем книга оказалась там, где сейчас находится, – впервые будет изложено полностью.

Рассуждая об обнаружении истины, что сокрыта в Библии, великий врач и философ Маймонид, с которым читатель вскоре встретится в Каире XII века, писал:

И не думай, что эти великие тайны ведомы до глубины и до конца кому-либо из нас. Не так это, но порой блеснет перед нами истина, и нам покажется, будто настал день, но затем скроют ее материя и привычки, и мы снова окажемся в беспросветной ночи, почти в таком же положении, как в начале; так что мы подобны тому, пред кем время от времени вспыхивает молния, но он все же пребывает в очень темной ночи [2] .

Конечно, Маймонид, когда он, пользуясь именно этим «Кодексом», работал над своим шедевром на все времена, трудом о еврейском законе, подразумевал вещи куда более грандиозные, чем простое журналистское расследование, но я припомнил эти его слова, когда пытался воссоздать картину того, что сталось с этой книгой. Поначалу мне показалось, что те крохи сведений, которые удалось собрать, не дают никаких разумных ответов, но постепенно мои поиски начали приносить плоды, и на судьбу этой книги пролился какой-то свет. Я понял, что, хотя вернуть все утерянные фрагменты «Короны Алеппо» не в моей власти, многие утерянные элементы ее истории ждали своего спасения.

Эта книга зародилась как некий проект, который я затеял из чистого любопытства. Но когда факты стали представляться мне во все более искаженном свете и вызывать разочарование, когда я научился выуживать секретные сведения из папок и архивов и уделять больше времени беседам со стариками, извлекая информацию из их воспоминаний, крошащихся подобно обгоревшему пергаменту, я нашел и иную мотивацию. Если не дано восстановить «Корону Алеппо» в первозданном виде, нужно сделать все возможное, чтобы до конца узнать ее историю; это наш долг перед теми, кто написал ее, читал ее, клялся на ней и на протяжении тысячелетия сберегал ее ценою собственных жизней.