Губернатор планеты До Кул был тучным мужчиной, с красным лицом и опухшими глазами, и, разумеется, любил роскошь. Он шествовал по залам в одеждах из прозрачного шелка, подол небрежно подметал пол, а драгоценные камни, густо усыпавшие подол, постукивали по кристаллическим плиткам при ходьбе. Все это кричало о богатстве губернатора, его готовности тратить деньги, а также тщеславии.

— Я приказал перенести ваши вещи в лучшие покои, — размахивая пухлыми руками, сообщил он Затару. — Думаю, там вам больше понравится.

Притиера слишком отвлекся, чтобы ответить, да и сомнительно, что губернатор услышал бы.

Флоту пора было уже вернуться. Он запаздывал, если принять во внимание то, что предприятие было таким успешным. Почти что четыре года Затару удавалось оттеснить такие мысли на задний план, повторяя себе вновь и вновь: «Ты ничего не можешь сделать. Ты послал их — они находятся вне зоны досягаемости и не могут с тобой связаться. Ты можешь только ждать». Но теперь, наконец, время «Ч» прошло. Посыльный может вернуться в любой момент и принести Затару известие об успехе. Или провале. Как ему изображать из себя дипломата, когда все висит на волоске?

— Прекрасный пример докулладского мастерства, — говорил губернатор. — Несравнимого ни с чем в галактике, — только, может быть, за исключением вашей планеты.

На мгновение притиера задумался, как такого человека могли назначить на этот пост, и пожалел о временах, когда вызванная ярость служила достаточным основанием для казни таких вот раздражающих типов. Но теперь Затар стал притиерой и, если он хочет удержать трон, тогда требовалось играть в определенные игры — во всяком случае, какое-то время.

— Да, вы правы, — ответил он.

Они подошли к двери, выложенной серебром и кристаллами, блестевшими в белом силовом поле.

— Смотрите, — сказал губернатор и показным жестом рассеял силовое поле; украшения крепились на тонких шелковых нитях на различной высоте, что слегка раскачивались в дверном проеме.

Губернатор повернулся к Затару. Его лицо раскраснелось от удовольствия, но что-то в лице притиеры заставило губернатора быстро вернуться с небес на землю.

— С вашего разрешения, притиера, — поклонился он и больше не делал показных жестов. Губернатор придержал занавесь, ожидая, пока не войдет Затар, затем последовал за притиерой в главные гостевые покои Плавающего Дворца До Кула.

— Видите ли, мы использовали алдоусанские гибкие кристаллы, но расположили их в уникальной, свойственной нашему народу, манере, — светясь от гордости, губернатор указал на роскошество интерьера.

И вестибюль на самом деле был великолепен. Нити тонко натянутых гибких кристаллов тянулись от потолка к полу вдоль стен, они выглядели нежными и легкими. Слабое дуновение заставляло их дрожать, это напоминало рябь, бегущую по воде. Затар наблюдал за этим с таким видом, который вряд ли мог сойти за одобрение, кивнул и пробормотал пару слов, выражая восхищение. Но его мысли были далеко.

— А четвертая стена? — спросил он, указывая на чистую, без украшений стену.

— Это экран дисплея, притиера, — губернатор дотронулся до незаметного рычага и активизировал экран: светящиеся в темноте звезды заполнили стену, с намеком на солнце До Кула у нижнего края, также восходил Набор, естественный спутник До Кула. Но не это привлекло внимание Затара. Он смотрел на созвездие, которое местные жители называли Танцор, и полосу черноты, которая скрывала звезды за ней, то есть Пелену Танцора. Где-то за ней находился его флот, и его война. И его враг.

— Вам нравится? — осмелился спросить губернатор.

Затар медленно кивнул, восхищаясь видом. Итак: его покои во дворце выходят на Пустую Зону — тем лучше. В любом случае этот регион стал его навязчивой идеей и притиера вполне может пожить в покоях, где его хорошо видно.

— Отлично, — тихо сказал он. — Пойдет.

Поспешные движения губернатора сопровождались дрожью кристаллических нитей. Полный мужчина проверял освещение, настраивая регуляторы так, чтобы кристаллы, вставленные в потолок, сверкали всеми цветами радуги.

— Вся мебель может настраиваться на нужную температуру, ощущения… — начал он.

— Я знаю, — Затару очень хотелось поскорей отделаться от этого человека, уже проведшего долгую экскурсию по дворцу и теперь, казалось, намеревавшегося остаться с гостем. Право предать губернатора Смерти по Прихоти соблазнительно, хотя подобное наказание представлялось Затару слишком экстремальным. — Как я понимаю, экспонаты разгружают, — Затар использвоал речевой режим, подразумевавший большое личное беспокойство, и его фраза также означала: служить Музею — это служить мне. — Многие предметы принадлежат моему Дому. Я был бы совершенно спокоен, если бы кто-то, занимающий столь высокое положение, лично проследил за этой операцией.

Губернатору потребовалось мгновение, чтобы понять намек. Он низко поклонился, надувшись от гордости.

— Больше ничего не говорите, Великолепный, — взмах пухлой руки губернатора взвихрил тонкие нити на стенах. — Я прослежу за этим сам. Если вы меня извините…

— Конечно, — кивнул притиера.

Затару было забавно наблюдать, как хозяин дворца экстравагантно раскланялся и ушел, произведя целую бурю в кристаллических потоках. Нити раскачивались, как вода в кильватере, еще несколько минут. И только когда движение кристаллов прекратилось, Затар по-настоящему ощутил, что остался один.

Вскоре… вскоре. Может быть. Военные пошлют ему сообщение, как только будут уверены в победе. И они определенно победят, не так ли? Лучший браксинский флот против одной, квазипримитивной планеты?

«И против Нее», — подумал притиера, и от этого внутри у него все похолодело и перевернулось. Она может нанести им поражение. Затар в этом не сомневался, хотя вся логика говорила об обратном. Она больше не была просто человеком в его глазах, но каким-то демоническим существом, чем-то средним между женщиной и сущностью Войны, о н а воплощала собой все случайности, которые он не мог предсказать, все уловки судьбы, что бросают воина на колени. Только Она одна могла превратить его наступление в хаос; в этом Затар не сомневался. И только Феран способен остановить Ее…

Правда Зонд теперь слаб и даже под жестким контролем Затара вполне может сломаться под грузом такой задачи. Затар не питал иллюзий на этот счет. Он планировал операцию, насколько мог предсказать ход событий, но теперь его сила зависела от работы других. И ожидание убивало его, медленно, но верно.

Притиера отвернулся от вида на звезды и заставил себя обратить внимание на то, что его окружало. Стены повторили его движение — верх эгоизма — с легким позвякиванием, подобно какому-то кристаллическому дождю, и цвета радуги заиграли на тонких гранях, создавая причудливые узоры. Элегантно, да, но ни в его вкусе. Затар предпочитал материальный мир, браксанскую вселенную, состоящую из понятных вещей: земли, стали, женщин. Умелых и храбрых женщин, которые в сражении способны стоять плечом к плечу с мужчинами и купаться в крови врагов племени Бледнолицых, наслаждаясь их падением. Женщины, подобные Ей…

«Прекрати!», — приказал себе Затар.

Ему нужно было как-то отвлечься. Он прошел сквозь большую арку в дальнем конце вестибюля и оказался в помещении, которое назвал бы переговорной залой. Стены были такими же, как и в вестибюле; в центре стоял большой стол и двенадцать стульев вокруг, такой же конструкции — с использованием силовых полей, но здесь имелось отличие. У дальней стены, на фоне эфирного кристаллического убранства выделялось большое черное пятно высотой с мужчину-браксана, шириной в размах рук Затара: закрытый кожухом из черного пластика портрет из Берроса, ожидающий публичного представления.

Портрет всегда оставался у него: Затар слишком его ценил, чтобы доверить кому-нибудь, даже сотрудникам Центрального Музея. Затар огладил кожух, негодуя против обстоятельств, которые заставили его привезти портрет сюда. Он бы предпочел оставить его существование в тайне, используя, как приманку, и при помощи ее завлечь ценную добычу на Бракси… Но каким-то образом слухи просочились с Берроса и Затару соответствующим образом пришлось подстраивать планы. Вместо того, чтобы распустить слухи и сделать из мухи слона, он решил раскрыть свой секрет в Центральном Музее на Бракси. Публика отреагировала удивлением и оно еще более усилилось, когда им объяснили, что вторая фигура на портрете — темнокожая женщина с круглыми большими глазами, отличавшаяся ото всех ныне существующих рас, — на самом деле азеанка.

Теперь портрет находился на До Куле, самой ценной планете Йерренской границы, и утром вторично будет представлен публике. И Затар представит его самолично, таким образом его имя будет связано с человеком, который заказал его написать. С Харкуром Великим. Они вместе станут путешествовать по Холдингу, Затар и его сокровище — главный экспонат Музея, «Рождение Бракси». И так они ближе всего подойдут к великой туманности, которая закрывала от него победу. Ближе всего к Ней.

Отметая назойливую мысль, Затар покинул переговорную и вышел в соседнее помещение.

…И вдруг остановился, ошарашенный тем, что увидел.

Помещение за арочным дверным проемом вероятно планировалось, как спальня, потому что огромный прямоугольник всех цветов радуги нависал над полом на такой высоте, что мог служить матрасом. В каждом углы комнату от пола до потолка располагались цилиндры — они светились тусклым белым светом, который давал дополнительное освещение. Но ни это, ни сплошной настенный гобелен из гибких кристаллов не удивило Затара.

На кровати, окруженной силовым полем, лежал человек.

Затар расстегнул ножны с жаором и приблизился. Мерцал окруженный силовым полем матрас и, казалось, тело находится в некоем подобии статического равновесия — и его неподвижность не только показывала, что тело мертво, но говорило о том, что человек умер уже ни первый день как. Затар наклонился поближе и выругался. Когда он снова схватился за жаор, его рука дрожала, причем так, как никогда раньше.

Это было тело Ферана.

Затар резко развернулся, выхватывая жаор из ножен. Сталь заблестела в тусклом неровном свете, и он поднял меч, защищая лицо от удара. Контакт: сильная рука — способный противник — и намерение, как электрический разряд, проходящее сквозь лезвие, сквозь его руку и потрясшее тело Затара.

Он отступил назад и ему удалось отклонить лезвие нападавшего в сторону. Клинок просвистел у самого уха и грациозно вернулся на место.

К Ней.

Анжа долго, долго смотрела на него перед тем, как заговорить. Она была тоньше, чем Затар помнил ее — или его страстное желание добавляло ей вес в его представлении, наращивая формы там, где таковых не имелось, заставляя плоть отражать сексуальное богатство ее внутреннего Я? Что видела Анжа, когда смотрела на притиеру? Мужчину, что был старше ее, с таким громадным грузом ответственности на плечах, какого еще не выдерживал ни один правитель Бракси. Теперь в волосах появилась седина, несколько тонких прядей, украшающих черные кудри. Это ее удивляло? Какой образ ее собственное воображение выковало за долгие годы разлуки?

Анжа отступила назад, неотрывно глядя на него.

— Чуть медленнее, притиера, — и ты бы умер, — выговорила она.

Затар уловил конфликтующие речевые режимы и скрытый смысл фразы, улыбнулся. Кто еще мог так умело пользоваться его язком?

— Если бы я среагировал чуть медленнее, то я бы заслужил смерть, — ответил он с той же долей презрения.

Притиера убрал меч в ножны, хотя инстинкты подсказывали обратное.

Анжа изменилась, да, но не так, чтобы это имело значение. Ее волосы стали черными и глаза — под стать волосам, но нельзя было не заметить энергию, излучаемую ее обликом. Возникло ощущение, словно она никогда не покидала Затара — словно прошло только несколько мгновений с тех пор, как Анжа вырвалась из его рук и кровь окрасила его ладонь.

— Портрет у тебя? — резко спросила она.

— Конечно, — Затар кивком предложил ей следовать за ним, повернулся и повел Анжу в переговорную. Он специально повернулся к ней спиной, это был сознательный риск. Феран дал ему ключ к ее поражению — после многих дней споров, если быть откровенным, — и Затар знал, что не может позволить себе откладывать последний акт.

Он подвел Анжу к портрету и снял футляр. Он даже не смел и думать о такой удаче. Но ее реакция оказалась именно такой, какой он ожидал.

Анжа отшатнулась, словно ее ударили.

— Хаша… — прошептала она.

На мгновение побледнела, затем снова взяла себя в руки и успокоилась. Затар страстно желал добраться до того, что у нее внутри, как поступила сама Анжа с ним когда-то, узнать ее истинные чувства и разделить с ней ярость.

— Ты веришь этому? — с вызовом спросил притиера.

— Ты веришь, — прошептала она. — Этого достаточно.

Анжа неотрывно смотрела на картину еще какое-то время.

— Хаша! — повторила она. — Браксинка? — Анжа вероятно узнала правду недавно, хотя не верила в нее до этой минуты. В смятении, она медленно покачала головой. — Ли Пазуа жизнь бы отдал за это, — задумчиво сказала Анжа.

— Он и отдал, — сообщил Затар.

Она посмотрела на него своими черными глазами знакомым взглядом, будто они были все такими же серыми — цвета камня, цвета стали.

— Я видела, как люди убивали, Затар. Много раз видела. Но никогда они этого не делали, чтобы завоевать мою благосклонность, — она тихо и безжалостно рассмеялась. — Как это по-браксански. И очень эффективно. Но, боюсь, бедный Феран не может этого оценить.

— Ты убила его, — сказал Затар, используя вопросительный речевой режим.

Она нахмурилась.

— Это сделал ты. Отправив его сюда. Будучи тем, кто ты есть, и ожидая, что он вернется к тебе. Он выбрал смерть, притиера, а не встречу с тобой.

— Или с тобой.

— Возможно. Но мы помирились, поэтому я не могу взять вину полностью на себя. Он исправил то, что мог, из сделанного с моим сознанием в детстве, и дал мне ключ к тому, как справляться с остальным; это освободило его от довлеющего чувства вины. Поэтому ты можешь взять на себя его самоубийство.

Он исправил то, что мог… Значит, Анжа теперь свободна? Значит, сексуальные ловушки сняты с ее психики и мужчина может получать удовольствие от нее, не рискуя умереть? Затара охватила ужасная ревность — незнакомое чувство для его браксанской души.

— А ты? Что ты собираешься делать теперь? — спросил Затар.

— Ты разбросал по свету людей типа меня. Убил моих учителей. Очевидным для меня будет помочь им, — просто ответила Анжа.

— Маловероятно, — рассмеялся он.

— Это мой народ, — рявкнула она.

Затар покачал головой.

— Нет. Твой народ здесь.

— Я имею в виду мир экстрасенсов.

— А я имею в виду Холдинг, — Затар давил на нее, он знал это, но он должен был это делать, чтобы Анжа приняла свою личность. — Ты — браксинка, и знаешь это. Ты всегда знала это. И эта находка просто подтверждает правду, — Феран дал ему ключевые слова, которые нужно использовать, и Затар их использовал. — Какая жизнь у тебя будет среди азеанцев? Ты также чужда им, как не-человек, и более опасна. Здесь ты враг, но Бракси ценит своих врагов. Здесь тебя примут. Разве Азеа когда-то предлагала тебе это?

Это был сильный удар. Затар видел, насколько Анжа потрясена.

— Дело не в этом, — отступила она.

— Разве нет? — спросил он тихо.

— Я — телепат, притиера, и это лишь имеет значение. Мы с тобой можем делить наследие, но те люди — такие же, как я. Я понимаю их, я… — она запнулась в нерешительности. — Я разделяю их боль.

Затар подумал о риске, имеющем мало шансов на успех, и решил все-таки попробовать.

— А твой экипаж?

Она посмотрела на него со жгучей ненавистью. Но мысли, сопровождавшие этот взгляд, имели странный привкус вины.

— Ты убил моих экстрасенсов, когда убил ту планету, Затар. Они не могли пережить смерть пяти миллиардов человек и сохранить свою личность — она распалась.

— Но тебе это удалось, — добавил Затар.

Анжа не могла произнести это вслух, но он услышал ее мысленный ответ: «Это потому, что я другая».

— Ты абсолютно права, — согласился он вслух.

Анжа остолбенела. Неужели он улавливает мысли, которые она не хочет ему выдавать?

— А сколько человек погибли на Ллорну! — с горечью воскликнула она. — Не только те, по которым ты ударил из космоса, но и другие, что разделили их боль. Что касается тех, что остались, смерть будет для них милостью. Они невиновны, большинство совершенно наивны в том, что касается войны и политики. Они жили зависимой жизнью, под крылом у директора Института, и были этим вполне довольны. Ты убил их защитника. Ты угрожал им смертью. Ты довел многих из них до настоящего безумия, а остальные разбежались в дальние уголки Империи, и даже за ее пределы… Экстрасенсы не объединяться, а не-экстрасенсы не возьмут их к себе. Они боятся, Затар. Безумия. Убийства. Вот что ты с ними сделал, — заключила она и голос ее был полон ненависти. — Они — мой народ. И им нужна моя сила.

— А они ее примут?

— Почему бы и нет?

— Ты их атаковала, — напомнил он ей. — Атака на Ллорну была твоим делом.

— Они не верят в это!

— Правда? Я думаю, поверят, после того, как получат «доказательства», которые я оставил в Империи.

Анжа напряглась.

— Они не поверят — не те, которые знали меня, — неуверенно проговорила она.

— А сколькие тебя знали? — спросил Затар. — Сколькие были близки тебе? Кто мог прикоснуться к твоему сознанию не отступить перед всепоглощающей яростью? Ты вполне способна сделать то, что сделал я, и они это знают. Если бы разрушение Ллорну служило твоим целям, то ты сделала бы это много лет назад, ни секунды не раздумывая. Истинного воина не согнуть гибелью товарищей, Анжа.

— Ты слишком хорошо меня знаешь, — пробормотала Анжа потрясенно.

— Ты — браксинка, — твердо сказал притиера. — А я знаю свой народ.

Она закрыла глаза и ничего не ответила.

— Останься, — вымолвил Затар.

— Вначале я тебя убью, — процедила Анжа сквозь зубы.

Теперь: рискнуть всем, чтобы покорить ее, используя ключ, который дал ему Феран — сыграть против ее психологической обработки. Затар достал меч, взглянул на лезвие, затем отбросил в сторону. Меч пролетел через комнату и упал, ударившись о стену.

— Ну так сделай это! — крикнул Затар.

Темные глаза Анжи сощурились и интенсивность ее ненависти и презрения пронзила его поверхностное сознание; он испытал облегчение, почувствовав их, потому что это значило для него безопасность.

— Убила бы, если б могла! — прошипела Анжа. — Но если ты умрешь, то падет Холдинг — а я не могу стать причиной этому.

— Почему нет?

— Не надо играть со мной, Затар! Ты прекрасно знаешь, будь ты проклят… — Анжа запнулась. — Может, и не знаешь. Может, Феран никогда не объяснял тебе этого. Может он сам никогда не понимал, что сделал, — в ее голосе звучали отвращение и боль. — Я была запрограммирована на поиск ключа к своему наследию, — она показала на картину. — На это. Но это — не все. Нет, ли Пауза такого унижения показалось недостаточно. Поиск наследия — только подчиненная, вспомогательная программа. Найдя расу, из которой я происхожу, я должна принять ее, как свою собственную — именно то, что ты пытаешься заставить меня сделать. Это означает принять тебя, как моего правителя — незавидная перспектива, по меньшей мере. Та, которой я могу и буду противостоять. Но убить тебя, полностью сбросив с себя ярмо психологической обработки, я не могу. Цена слишком высока.

В поверхностном сознании Затара появилось ощущение триумфа.

— Ну тогда оставайся, и выполняй то, на что ты запрограммирована, — сказал он спокойно.

— Мне здесь нет места! — крикнула Анжа в сердцах.

— Твоя родословная не менее ценна для Бракси, чем моя. И даже больше. Ты будешь принята здесь с радостью.

— Бракси разрушит меня — или наоборот. А что касается нас…

Анжа закрыла глаза и Затару показалось, что она дрожит.

— Я — азеанка, Затар, в достаточной мере, чтобы это стало важным с для меня. Тау проверил коды, и они все на месте. Любой интимный контакт привяжет меня к тебе так сильно, что ты и представить не можешь. Я не могу с этим смириться. Уже…

Анжа запнулась и Затар подумал, что она вот-вот расплачется.

— Есть альтернатива, — она явно колебалась. — Я не была уверена, стоит ли это предлагать, но, кажется, она подходит нам обоим.

У притиеры появились подозрения, и он дал ей это почувствовать.

— Что ты предлагаешь? — спросил Затар вслух.

— Ты готов рискнуть реальным контактом с твоим народом? Я могу дать тебе понять твоих людей так, как никогда никто не понимал. Я сомневаюсь, посмеешь ли ты этим воспользоваться.

— Я не боюсь твоей силы.

— Лишь потому, что ты ее не понимаешь.

Затар подумал о своих уроках с Фераном.

— Это ничто, — сказала она ему. — Детские упражнения, в лучшем случае. Он показал тебе дисциплины, разделил какую-то чувствительность… Спроси, почему он не вернулся, Затар. Спроси, почему он боялся снова с тобой встречаться!

— Скажи мне, — бросил он вызов.

— Вначале пойми, что у Ферана была теория. Он верил, что окружающая среда, а не генетика, обеспечивает спусковой механизм для телепатического пробуждения. Он считал, что Ллорну отличала высокая степень экстрасенсорного развития не из-за программ, регулирующих рождение, а потому, что дети каждый день подвергались экстрасенсорной активности, до тех пор, пока в период физической или эмоциональной встряски — например, полового созревания — их унаследованные ментальные щиты не разрушались. Конечно, потенциал должен был присутствовать, но потенциал — обычное дело. Ты лучше всех должен это знать, — многозначительно сказала Анжа.

У Затара внезапно возникло ощущение, будто он находится на краю пропасти, и вот-вот упадет.

— Что ты имеешь в виду? — пробормотал он.

— После всех контактов с Фераном… разве ты не заметил перемены в себе? Я чувствую перемену в тебе, даже не прилагая к этому усилий. Хотя, если бы ты не меня предупредил об этом, то я приписала бы это своему воображению.

Затар понял, к чему ведет Анжа, почувствовал укус страха — и возбуждения — в душе.

— Браксинских экстрасенсов не существует, — тихо сказал он.

— Потому что вы всегда их убивали. Но только тех, кого удалось найти. А что случилось с теми, которые научились перенаправлять свою силу в то русло, которое вы называете имиджем, а мы — харизмой? Разве они не процветали? Разве они не давали потомство? В твоей культуре, которая одобряет доминирование остальных, разве они не поднялись на вершину социальной иерархии… точно так же, как сделал ты?

Затар обнаружил, что боится. Это чувство ему не нравилось, но, казалось, он не может справиться с ним. И, что хуже всего, Анжа понимает все это и наслаждается его страхом.

«Я могу дать тебе бессмертие, Затар, гарантировать силу твоей династии. Дать тебе такое понимание, что ты сможешь свести на нет все экстрасенсорное преимущество Азеи. Я могу дать тебе ключ к обнаружению той силы, которая все еще осталась у твоего народа — и одновременно показать тебе такую боль, что ты пожалеешь об этой встрече и будешь жалеть до конца жизни. Я могу сделать тебя всесильным правителем, Затар, — непревзойденным правителем! — и заставлю страдать так, что наконец моя жажда мщения будет удовлетворена».

Каким огнем сверкали ее глаза! Ненависть на его сознание действовала, как приятная ласка, прикосновение давней любовницы.

— Феран показал мне как, — заявила Анжа. — Я не зонд, поэтому не могу сделать все чисто, любой контакт между нами будет окрашен моим опытом. Но Феран установил определенные модели у меня в сознании и показал, как с ними работать. Чтобы дать тебе силу, притиера Затар. Чтобы еще раз восстановить равновесие между Империей и Холдингом. Чтобы выполнить условия моей психологической обработки — и освободиться, — и тогда она прошептала его Имя, звук, преисполненный боли и страстного желания. — Выбор за тобой, — прошептала Анжа.

Затар прошел по серебристому ковру и встал рядом с ней перед древней картиной, что рассказывала об их родстве.

— Этот портрет был написан очень давно, — сказал он еле слышно.

Анжа предложила ему руку; вместо этого Затар обхватил ее за плечи и прижал к себе так, как обнимает любимый, желая, и ненавидя, и любя.

— Мой враг, — прошептал Затар, когда резкая, горькая, щемящая тоска объяла его. — Сделай самое худшее.

В глазах — слезы? Может, показалось… ему… ей.

— Я сделаю, — прошептала она.

* * *

Воспоминания:

Наслаждение свободой, мыслями о захвате и покорении; свобода в Пустоте, с несколькими избранными товарищами и мечтой, главной мечтой, для собственной поддержки.

Попробуй какова на вкус эта планета, погладь ее поверхность: Цейлу, так она зовется, и на ней живут пять миллиардов человек, все они преданы тебе. Наблюдай за ними, направляй их, наслаждайся их жизнью, потому что они — орудия твоей мести и поэтому ценнее, чем любое сокровище.

Разве когда-то существовала более красивая планета? Да, улицы, переполненные людьми, над которыми висит смог; океаны загрязняет мусор, выбрасываемый этими неосторожными, глупыми людьми. Но чистое небо и плодородная земля никогда тебе не нравились; вот это — истинная красота, цвета прогресса. Сам воздух провонял запахом человеческого насилия? Вскоре он будет пахнуть победой, а это — самый сладкий запах из всех. Ночное небо светится нездоровым светом, когда взлетевшие в воздух осколки и радиоактивные отходы отражают иллюминацию городов? Через две сотни лет это будет главное место сражения, и оно очистится кровью врага. Потерпи, подожди, потому что эта месть — твоя; ты посеяла зерна смерти на Цейле, и Бракси пожнет плоды твоих рук.

Теперь, Пустота: обыщи ее, направь свои чувства в ее глубину и наслаждайся, потому что это — твой любовник, твой союзник, дающий тебе время и охраняющий твой секрет. Пелена Танцора станет причиной гибели Бракси, поскольку Танцор — это Смерть, и ее музыку пишешь ты. Проникни во тьму своими особыми чувствами и наслаждайся ее пустотой…

…которая нарушена, как ты внезапно понимаешь; пока ты наслаждалась в экстазе предвкушения, враг пробрался в твою крепость. Очень хорошо, это и раньше бывало; один раз появлялись разведчики, целых пять, и ты догнала их и разобралась с ними так, как они заслуживали, даже до того, как беглецы покинули систему. Так будет и с этими. Уточни количество и определи их силу…

Внезапно ты пугаешься. Неужели их и вправду так много? Неужели Бракси бросит все военные действия ради одного этого усилия, согласится на мир на других фронтах, чтобы отправить своих воинов на разгром армии Анжи?

Ты подсчитываешь боевые корабли. Их оказывается больше, чем ты когда-либо видела в одном месте. Ты прикасаешься к сознанию людей на кораблях противника, и чувствуешь безжалостность, которая затмевает все, ранее слышанное тобою о враге. Ты можешь надеяться сражаться с ними, этой сотней боевых кораблей с единственной «звездной птицей» и групкой экстрасенсов?

Ты должна отступить, и ты отступаешь в тень планеты. Тут тебя не заметят, когда твоя «звездная птица» будет тихо стоять в сильных метановых ветрах. Здесь тебя не смогут убить, но ты бессильна — и обречена на ожидание здесь, пока они посыпают твои поля солью. Другого пути нет.

Сотня боевых кораблей стабилизирует положение на скорости ниже световой; две тысячи истребителей бросаются вперед с их палуб, встают на позиции вокруг обреченной планеты. Десять тысяч лет назад лугастинские ученые искали понимание Жизни и хотя не смогли найти способы начать ее, их эксперименты оказались плодотворными в одном отношении: они разработали процесс, который осушал и разрушал жизнь. Они назвали его полем отрицания, а браксинцы — жератом. Превращенный в оружие, жерат могут использовать только браксинцы — это слишком жестокое оружие, чтобы другие нации даже думали о нем, но идеальное для нужд Холдинга. И они планируют использовать теперь именно его — то оружие, которое сметет все живое с планеты-выскочки.

Истребители медленно занимают свои позиции. Компьютеры определили их положение — во всех точках, окружающих планету, напряженность жерата должна быть одной и той же. И только тогда ужасающее поле отрицания сделает свою работу.

Что касается Цейлу, то она ничего не знает. Планета не видит врага, потому что на планете нет для этого оборудования. Люди не наблюдают в ужасе, как две тысячи истребителей занимают позиции вокруг планеты, не кричат в страхе, когда линии поддержки поля расставляются меж кораблей. Цейлу не знает страха, пока небо не прошивает сеть горящих голубых молний, — но тогда становиться уже слишком поздно. Работа началась; жерат установлен. Теперь остается только ждать, и Цейлу больше не будет представлять из себя угрозу.

В ужасе Анжа касается мысленных потоков Цейлу — и оказывается в плену у разума планеты, и вынуждена разделить с ней смерть. Пять миллиардов человек; они не умирают медленно, не умирают легко. Мысленные потоки полнятся отчаянными планами, гаснущей надеждой, криками тех, кто готов бороться с самой Смертью, если бы она только показалась наяву. Дети умирают, и матери плачут, и отцам больше не о чем беспокоиться. Жерат безжалостен и работает болезненно медленно. Требуется шесть дней, чтобы задушить Цейлу, чтобы на поверхности не осталось никакой жизни. Шесть дней, на протяжении которых умирают люди, и боятся; шесть дней, на протяжении которых Анжа разделяет их смерть.

Они обвиняют Анжу. Ненависть поднимается потоками, взрываются волны обвинений, которые заставляют ее сознание кружиться, искать убежища от этой страшной бойни — но ей не уйти, потому что смерть повсюду. Она переполнила ее корабль, ее тело, ее душу; от ярости мертвецов не убежать. Почти шесть дней они держат Анжу в плену, мучают ее своими страданиями; когда же наконец уходят, наступает безмолвие, такое абсолютное, что Анже трудно прийти в себя и понять, где она находится, и вернуться в мир живых.

Она борется, чтобы прийти в сознание. Ее кожа потрескалась, во рту пересохло. Тело чуть не умерло от недостатка влаги. Анжа еле-еле добирается до выхода, помогая себе руками, и с трудом открывает кран. Вода бьет ей в лицо и на руки, и Анже удается немного проглотить жидкости. Ей больно пить, но она уже чувствует, как к ней возвращается жизнь. Теперь нужно найти свой экипаж…

Она их находит, но слишком поздно. Какое-то время Анжа стоит там, остолбенев, и слезы навернулись бы ей на глаза, если бы в теле еще оставалась жидкость. Она прислоняется к стене кабины, дрожа, наконец отчаяние скрывает с головой.

Сиара ти мертв; Анжа видит следы обезвоживания и вероятно его убило именно это. К Зэфиру смерть была менее милостивой. Пойманный в буре обвинений, он стал не более, чем орудием ненависти Цейлу и повернулся против самого себя. Анжа смотрит на его тело и пустые глазницы, которые он вырвал в приступе безумия, и содрогается. Он уничтожил сам себя. Если остальные были бы слабее, то поступили бы также. Предсмертные судороги Цейлу оказались такими сильными; даже теперь они дают о себе знать.

Обыскав «звездную птицу», Анжа находит двух других экстрасенсов. Оба мертвы. Кажется, одна убила другого, а затем совершила самоубийство, как сделал Зэфир — без сомнения, в ответ на непрекращающуюся ярость Цейлу. А Тау? Внезапно Анжа поняла, что он находился на поверхности планеты и делился своими медицинскими навыками в цейлуанцами, надеясь завоевать их доверие. Они разорвали его на части в исступлении или он прожил достаточно долго, чтобы отдать душу жерату? Потеря такой преданности приносит большое страдание, чем все вместе взятое.

«Я убила вас», — думает Анжа и мысль кажется ей болезненно знакомой.

Цейлу: Анжа должна увидеть ее, должна смириться с тем, что произошло там. Это повлечет за собой огромный риск: женщина слишком сильно пострадала, чтобы пробовать какую-то экстрасенсорную активность, она должна бросить вызов Пустоте, не повидав своих врагов вначале. Возможно, ее гонит вперед желание умереть, в космос, который недавно принадлежал Бракси. Но система пуста. Только Анжа осталась жива, чтобы увидеть разрушение, и в своей «звездной птице» она по спирали спускается на поверхность планеты. Неужто одиночество такое ужаснее, чем то, с которым всегда жила Анжа?

Цейлу мертва. Даже больше: это воплощение самой идеи смерти. Везде лежат тела, неупокоенные, — люди, животные. Трупы разбросаны по безжизненной траве, под безжизненными деревьями, которые пали под огнем жерата, там где стояли, когда последние силы их покинули. Нет гниения, нет разложения, даже микробы, и те — мертвы.

И Тау… Его тело не найти, оно затерялось где-то среди этих пяти миллиардов трупов. Это вдруг кажется Анжа самым жестоким ударом из всех.

Она преклоняет колена на песчаном тротуаре, раздавленная своей печалью. Смерть пяти миллиардов человек на самом деле не может ее тронуть; смерть одного человека, который рисковал своей жизнью из преданности ей и потерял ее, внезапно подавляет.

«Я провалилась, я не оправдала твоих надежд, — думает Анжа. — Я позволила тебе умереть».

Она опускает голову и плачет, и долго, очень долго, во вселенной не существует ничего, кроме печали.

«Анжа…».

Она резко дергается и поднимает голову. Разум, что разговаривает с ней, знаком, но она слишком потрясена, чтобы идентифицировать его. Кто-то еще выжил?

Анжа поворачивается и видит его.

«Феран».

Внезапно вся ненависть, которую она испытывала к себе, получает внешнее воплощение; Анжа бросается на Ферана со всей страстью, и только когда боль бросает ее наземь, она принимает правду. Цейлу стоила ей слишком многого; у нее нет сил убить Ферана.

«Как ты попал сюда? Чего ты хочешь?.. Ты пришел позлорадствовать, браксинец?» — спрашивает Анжа мысленно.

Он подходит к ней и протягивает к ней руки. Анжа резко отшатывается от него и теряет равновесие. Земля такая твердая, и от удара ее чувства словно разбегаются во все стороны, Анжа может только лежать и тупо ощущать, как первые щупики его мыслей начинают нашептывать тайны в ее голове.

«Видишь, это твое наследие… Не нужно этого стыдиться, это историческая родословная. Посмотри на правду, посмотри, как это повлияет на твое будущее. Что касается Цейлу, то она мертва, ее нельзя спасти и ты должна оставить это позади. Пусть все остается как есть, Анжа».

«Я не браксинка, я не браксинка, я не браксинка!» — упрямо твердит она.

Феран вводит зондирующие мысли глубоко в сознание Анжи; по ощущениям они напоминают капли расплавленной стали и Анжа пытается выбросить их вон, чтобы нанести удар по человеку, который смеет пользоваться ее слабостью.

«Расслабься, Анжа. Я пришел сюда не для того, чтобы приносить тебе боль — Ар знает, я никогда не смогу сделать это снова. Но есть способ тебе помочь. Расслабься, моя командирша, позволь мне коснуться тебя в последний раз, и я обещаю, что положу этому конец».

Анжа не хочет, чтобы он проник так глубоко в ее сознание, но она слишком слаба, чтобы остановить Ферана; слезы отчаяния брызжут из глаз, когда она прижимает его руку ко лбу и собирает волю для контакта.

«Ключ — это личность; освой это — и станешь контролировать остальное. Ты можешь стать свободной, Анжа. Я исправлю то, что смогу, из твоей психологической обработки. С тем, что останется, уже не так сложно разобраться. Я нашел способ».

— Психологическую обработку нельзя аннулировать, — выдыхает Анжа.

Феран отвечает ей с грустью.

«Это — пропаганда Института. Я могу отменить мою изначальную работу; для этого потребуются остатки моих сил, но это можно сделать. Что касается остального, то ты должна с этим разобраться сама. На протяжении всей жизни укреплялись модели, которые я установил в твоем сознании. И ты должна разобраться с этим прямо — другими словами, выполнить условия твоего программирования, и затем ты от него избавишься».

— Подчиниться Бракси? — вскричала Анжа. — Родить ребенка этой расы, чтобы его изучал ли Пазуа? Я отказываюсь!

Феран не удивился, услышав, что она знает природу своей психологической обработки; ничто из того, что она делает, не может его удивить теперь.

«Ли Пазуа мертв, Затар убил его от твоего имени. Института больше нет, а экстрасенсы разбросаны по всему космосу. Любая часть твоей психологической обработки, которая зависела от Института, теперь потеряла силу. Тебе не нужно бояться внезапного всплеска материнского чувства, — заверил ее Феран. — Пока нет Института, эта часть твоей психологической обработки останется недействующей…».

Феран колеблется и Анжа чувствует, сколько это будет ему стоить.

— У меня есть план, — говорит он ей вслух. — Послушай.

Шепот мыслей у нее в сознании, влияющих на тайные тропинки ее существа; Анжа чувствует, как осуществляется работа, и боится ее, но нет ничего, что она может сделать, или чтобы помочь ему, или помешать. На какое-то время Анжа снова становится ребенком, и пустота ее молодости возвращается к ней. Затем к ней приходит голос Ферана, мягко вводя правду ей в сознание. Настоящую правду.

«Мы не властелины сознания, хотя сами убеждены, что так и есть. Чувствительность — это слабость, а не сила, и я уверен, что природа питает к ней отвращение. Подумай о хищнике, выжидающем жертву. Какая ему польза от того, что он экстрасенс, если сила его голода действует, как предупреждение для выбранной им жертвы? Как животному удается спрятаться, когда сам его страх является маяком, который ведет к нему? Только появление продвинутого интеллекта позволяет нам одобрять такую слабость, и даже так, нам нужны все средства, которые мы можем собрать, чтобы превратить ее из помехи в ценное качество. Дисциплины. Тщательно контролируемое общество. Контроль, Анжа, — вот ключ, контроль, которого недостает примитивному разуму. По этой причине примитивное общество боится экстрасенсов, точно также, как и приклоняется перед ними. Оно объявляет экстрасенса провидцем, оно превозносит его — но одновременно связывает ритуалами, которые отделяют экстрасенса от других людей, и часто следит, чтобы он умер, не оставив потомства. Браксанов следует поздравить, потому что они — единственный народ, достаточно честный, чтобы убивать своих экстрасенсов сразу. Они боятся телепатии, со всей силой первобытного инстинкта, и не станут терпеть телепата в своих рядах. И это слабость, которой ты воспользуешься, чтобы заполучить свою свободу. Послушай: я скажу тебе, что делать…».

* * *

Воспоминания:

Наслаждение свободой, мыслями о захвате и покорении; свобода в Пустоте, с несколькими избранными товарищами и мечтой, главной мечтой, для собственной поддержки.

Попробуй какова на вкус эта планета, погладь ее поверхность: Цейлу, так она зовется, и на ней живут пять миллиардов человек, все они преданы тебе. Наблюдай за ними, направляй их, наслаждайся их жизнью, потому что они — орудия твоей мести и поэтому ценее, чем любое сокровище.

Разве когда-то существовала более красивая планета? Да, улицы, переполненные людьми, над которыми висит смог; океаны загрязняет мусор, выбрасываемый этими неосторожными, глупыми людьми. Но чистое небо и плодородная земля никогда тебе не нравились; вот это — истинная красота, цвета прогресса. Сам воздух провонял запахом человеческого насилия? Вскоре он будет пахнуть победой, а это — самый сладкий запах из всех. Ночное небо светится нездоровым светом, когда взлетевшие в воздух осколки и радиоактивные отходы отражают иллюминацию городов? Через две сотни лет это будет главное место сражения, и оно очистится кровью врага. Потерпи, подожди, потому что эта месть — твоя; ты посеяла зерна смерти на Цейле, и Бракси пожнет плоды твоих рук.

Теперь, Пустота: обыщи ее, направь свои чувства в ее глубину и наслаждайся, потому что это — твой любовник, твой союзник, дающий тебе время и охраняющий твой секрет. Пелена Танцора станет причиной гибели Бракси, поскольку Танцор — это Смерть, и ее музыку пишешь ты. Проникни во тьму своими особыми чувствами и наслаждайся ее пустотой…

…которая нарушена, как ты внезапно понимаешь; пока ты наслаждалась в экстазе предвкушения, враг пробрался в твою крепость. Очень хорошо, это и раньше бывало; один раз появлялись разведчики, целых пять, и ты догнала их и разобралась с ними так, как они заслуживали, даже до того, как беглецы покинули систему. Так будет и с этими. Уточни количество и определи их силу…

Внезапно ты пугаешься. Неужели их и вправду так много? Неужели Бракси бросит все военные действия ради одного этого усилия, согласится на мир на других фронтах, чтобы отправить своих воинов на разгром армии Анжи?

Ты подсчитываешь боевые корабли. Их оказывается больше, чем ты когда-либо видела в одном месте. Ты прикасаешься к сознанию людей на кораблях противника, и чувствуешь безжалостность, которая затмевает все, ранее слышанное тобою о враге. Ты можешь надеяться сражаться с ними, этой сотней боевых кораблей с единственной «звездной птицей» и групкой экстрасенсов?

Ты должна отступить, и ты отступаешь в тень планеты. Тут тебя не заметят, когда твоя «звездная птица» будет тихо стоять в сильных метановых ветрах. Здесь тебя не смогут убить, но ты бессильна — и обречена на ожидание здесь, пока они посыпают твои поля солью. Другого пути нет.

Сотня боевых кораблей стабилизирует положение на скорости ниже световой; две тысячи истребителей бросаются вперед с их палуб, встают на позиции вокруг обреченной планеты. Десять тысяч лет назад лугастинские ученые искали понимание Жизни и хотя не смогли найти способы начать ее, их эксперименты оказались плодотворными в одном отношении: они разработали процесс, который осушал и разрушал жизнь. Они назвали его полем отрицания, а браксинцы — жератом. Превращенный в оружие, жерат могут использовать только браксинцы — это слишком жестокое оружие, чтобы другие нации даже думали о нем, но идеальное для нужд Холдинга. И они планируют использовать теперь именно его — то оружие, которое сметет все живое с планеты-выскочки.

Истребители медленно занимают свои позиции. Компьютеры определили их положение — во всех точках, окружающих планету, напряженность жерата должна быть одной и той же. И только тогда ужасающее поле отрицания сделает свою работу.

Что касается Цейлу, то она ничего не знает. Планета не видит врага, потому что на планете нет для этого оборудования. Люди не наблюдают в ужасе, как две тысячи истребителей занимают позиции вокруг планеты, не кричат в страхе, когда линии поддержки поля расставляются меж кораблей. Цейлу не знает страха, пока небо не прошивает сеть горящих голубых молний, — но тогда становиться уже слишком поздно. Работа началась; жерат установлен. Теперь остается только ждать, и Цейлу больше не будет представлять из себя угрозу.

В ужасе Анжа касается мысленных потоков Цейлу — и оказывается в плену у разума планеты, и вынуждена разделить с ней смерть. Пять миллиардов человек; они не умирают медленно, не умирают легко. Мысленные потоки полнятся отчаянными планами, гаснущей надеждой, криками тех, кто готов бороться с самой Смертью, если бы она только показалась наяву. Дети умирают, и матери плачут, и отцам больше не о чем беспокоиться. Жерат безжалостен и работает болезненно медленно. Требуется шесть дней, чтобы задушить Цейлу, чтобы на поверхности не осталось никакой жизни. Шесть дней, на протяжении которых умирают люди, и боятся; шесть дней, на протяжении которых Анжа разделяет их смерть.

Они обвиняют Анжу. Ненависть поднимается потоками, взрываются волны обвинений, которые заставляют ее сознание кружиться, искать убежища от этой страшной бойни — но ей не уйти, потому что смерть повсюду. Она переполнила ее корабль, ее тело, ее душу; от ярости мертвецов не убежать. Почти шесть дней они держат Анжу в плену, мучают ее своими страданиями; когда же наконец уходят, наступает безмолвие, такое абсолютное, что Анже трудно прийти в себя и понять, где она находится, и вернуться в мир живых.

Она борется, чтобы прийти в сознание. Ее кожа потрескалась, во рту пересохло. Тело чуть не умерло от недостатка влаги. Анжа еле-еле добирается до выхода, помогая себе руками, и с трудом открывает кран. Вода бьет ей в лицо и на руки, и Анже удается немного проглотить жидкости. Ей больно пить, но она уже чувствует, как к ней возвращается жизнь. Теперь нужно найти свой экипаж…

Она их находит, но слишком поздно. Какое-то время Анжа стоит там, остолбенев, и слезы навернулись бы ей на глаза, если бы в теле еще оставалась жидкость. Она прислоняется к стене кабины, дрожа, наконец отчаяние скрывает с головой.

Сиара ти мертв; Анжа видит следы обезвоживания и вероятно его убило именно это. К Зэфиру смерть была менее милостивой. Пойманный в буре обвинений, он стал не более, чем орудием ненависти Цейлу и повернулся против самого себя. Анжа смотрит на его тело и пустые глазницы, которые он вырвал в приступе безумия, и содрогается. Он уничтожил сам себя. Если остальные были бы слабее, то поступили бы также. Предсмертные судороги Цейлу оказались такими сильными; даже теперь они дают о себе знать.

Обыскав «звездную птицу», Анжа находит двух других экстрасенсов. Оба мертвы. Кажется, одна убила другого, а затем совершила самоубийство, как сделал Зэфир — без сомнения, в ответ на непрекращающуюся ярость Цейлу. А Тау? Внезапно Анжа поняла, что он находился на поверхности планеты и делился своими медицинскими навыками в цейлуанцами, надеясь завоевать их доверие. Они разорвали его на части в исступлении или он прожил достаточно долго, чтобы отдать душу жерату? Потеря такой преданности приносит большое страдание, чем все вместе взятое.

«Я убила вас», — думает Анжа и мысль кажется ей болезненно знакомой.

Цейлу: Анжа должна увидеть ее, должна смириться с тем, что произошло там. Это повлечет за собой огромный риск: женщина слишком сильно пострадала, чтобы пробовать какую-то экстрасенсорную активность, она должна бросить вызов Пустоте, не повидав своих врагов вначале. Возможно, ее гонит вперед желание умереть, в космос, который недавно принадлежал Бракси. Но система пуста. Только Анжа осталась жива, чтобы увидеть разрушение, и в своей «звездной птице» она по спирали спускается на поверхность планеты. Неужто одиночество такое ужаснее, чем то, с которым всегда жила Анжа?

Цейлу мертва. Даже больше: это воплощение самой идеи смерти. Везде лежат тела, неупокоенные, — люди, животные. Трупы разбросаны по безжизненной траве, под безжизненными деревьями, которые пали под огнем жерата, там где стояли, когда последние силы их покинули. Нет гниения, нет разложения, даже микробы, и те — мертвы.

И Тау… Его тело не найти, оно затерялось где-то среди этих пяти миллиардов трупов. Это вдруг кажется Анжа самым жестоким ударом из всех.

Она преклоняет колена на песчаном тротуаре, раздавленная своей печалью. Смерть пяти миллиардов человек на самом деле не может ее тронуть; смерть одного человека, который рисковал своей жизнью из преданности ей и потерял ее, внезапно подавляет.

«Я провалилась, я не оправдала твоих надежд, — думает Анжа. — Я позволила тебе умереть».

Она опускает голову и плачет, и долго, очень долго, во вселенной не существует ничего, кроме печали.

«Анжа…»

Она резко дергается и поднимает голову. Разум, что разговаривает с ней, знаком, но она слишком потрясена, чтобы идентифицировать его. Кто-то еще выжил?

Анжа поворачивается и видит его.

«Феран».

Внезапно вся ненависть, которую она испытывала к себе, получает внешнее воплощение; Анжа бросается на Ферана со всей страстью, и только когда боль бросает ее наземь, она принимает правду. Цейлу стоила ей слишком многого; у нее нет сил убить Ферана.

«Как ты попал сюда? Чего ты хочешь?.. Ты пришел позлорадствовать, браксинец?» — спрашивает Анжа мысленно.

Он подходит к ней и протягивает к ней руки. Анжа резко отшатывается от него и теряет равновесие. Земля такая твердая, и от удара ее чувства словно разбегаются во все стороны, Анжа может только лежать и тупо ощущать, как первые щупики его мыслей начинают нашептывать тайны в ее голове.

«Видишь, это твое наследие… Не нужно этого стыдиться, это историческая родословная. Посмотри на правду, посмотри, как это повлияет на твое будущее. Что касается Цейлу, то она мертва, ее нельзя спасти и ты должна оставить это позади. Пусть все остается как есть, Анжа».

«Я не браксинка, я не браксинка, я не браксинка!» — упрямо твердит она.

Феран вводит зондирующие мысли глубоко в сознание Анжи; по ощущениям они напоминают капли расплавленной стали и Анжа пытается выбросить их вон, чтобы нанести удар по человеку, который смеет пользоваться ее слабостью.

«Расслабься, Анжа. Я пришел сюда не для того, чтобы приносить тебе боль — Ар знает, я никогда не смогу сделать это снова. Но есть способ тебе помочь. Расслабься, моя командирша, позволь мне коснуться тебя в последний раз, и я обещаю, что положу этому конец».

Анжа не хочет, чтобы он проник так глубоко в ее сознание, но она слишком слаба, чтобы остановить Ферана; слезы отчаяния брызжут из глаз, когда она прижимает его руку ко лбу и собирает волю для контакта.

«Ключ — это личность; освой это — и станешь контролировать остальное. Ты можешь стать свободной, Анжа. Я исправлю то, что смогу, из твоей психологической обработки. С тем, что останется, уже не так сложно разобраться. Я нашел способ».

— Психологическую обработку нельзя аннулировать, — выдыхает Анжа.

Феран отвечает ей с грустью.

«Это — пропаганда Института. Я могу отменить мою изначальную работу; для этого потребуются остатки моих сил, но это можно сделать. Что касается остального, то ты должна с этим разобраться сама. На протяжении всей жизни укреплялись модели, которые я установил в твоем сознании. И ты должна разобраться с этим прямо — другими словами, выполнить условия твоего программирования, и затем ты от него избавишься».

— Подчиниться Бракси? — вскричала Анжа. — Родить ребенка этой расы, чтобы его изучал ли Пазуа? Я отказываюсь!

Феран не удивился, услышав, что она знает природу своей психологической обработки; ничто из того, что она делает, не может его удивить теперь.

«Ли Пазуа мертв, Затар убил его от твоего имени. Института больше нет, а экстрасенсы разбросаны по всему космосу. Любая часть твоей психологической обработки, которая зависела от Института, теперь потеряла силу. Тебе не нужно бояться внезапного всплеска материнского чувства, — заверил ее Феран. — Пока нет Института, эта часть твоей психологической обработки останется недействующей…».

Феран колеблется и Анжа чувствует, сколько это будет ему стоить.

— У меня есть план, — говорит он ей вслух. — Послушай.

Шепот мыслей у нее в сознании, влияющих на тайные тропинки ее существа; Анжа чувствует, как осуществляется работа, и боится ее, но нет ничего, что она может сделать, или чтобы помочь ему, или помешать. На какое-то время Анжа снова становится ребенком, и пустота ее молодости возвращается к ней. Затем к ней приходит голос Ферана, мягко вводя правду ей в сознание. Настоящую правду.

«Мы не властелины сознания, хотя сами убеждены, что так и есть. Чувствительность — это слабость, а не сила, и я уверен, что природа питает к ней отвращение. Подумай о хищнике, выжидающем жертву. Какая ему польза от того, что он экстрасенс, если сила его голода действует, как предупреждение для выбранной им жертвы? Как животному удается спрятаться, когда сам его страх является маяком, который ведет к нему? Только появление продвинутого интеллекта позволяет нам одобрять такую слабость, и даже так, нам нужны все средства, которые мы можем собрать, чтобы превратить ее из помехи в ценное качество. Дисциплины. Тщательно контролируемое общество. Контроль, Анжа, — вот ключ, контроль, которого недостает примитивному разуму. По этой причине примитивное общество боится экстрасенсов, точно также, как и приклоняется перед ними. Оно объявляет экстрасенса провидцем, оно превозносит его — но одновременно связывает ритуалами, которые отделяют экстрасенса от других людей, и часто следит, чтобы он умер, не оставив потомства. Браксанов следует поздравить, потому что они — единственный народ, достаточно честный, чтобы убивать своих экстрасенсов сразу. Они боятся телепатии, со всей силой первобытного инстинкта, и не станут терпеть телепата в своих рядах. И это слабость, которой ты воспользуешься, чтобы заполучить свою свободу. Послушай: я скажу тебе, что делать…».

* * *

— Приди ко мне, мой враг, мой ненавистный, — приди ко мне и раздели богатство моей силы, чего ты так страстно желал, так, как никогда не желал ни одну женщину. Позволь мне открыть твое сознание для прикосновения космоса, песни мыслей и целей, что наполняет Пустоту жизнью. Иди прямо в средоточие моего существа, туда, где лежит сила, где постигаются мысли других людей. Приди и попробуй на вкус силу, Затар, ту, о которой мечтают другие, и которой боятся; приди и сделай ее своей, если посмеешь, и она действительно станет твоей.

Смотри: жизнь на Бракси корчится, извивается, ее сознание связано путами и пытается освободиться. Боль пульсирует в ней постоянно, заставляя разум планеты дрожать. Вот острое копье — отчаянье женщины; вот зазубренное лезвие — мучительная беспомощность мужчины. Дотронься до своей планеты — и она пронзит тебя сотней колючих мыслей, полных страдания и пустых грез, и надежды, которая рождается только для того, чтобы умереть. Это твоя родина, Главная Планета, земля, которую выбрал бог-предатель; это Бракси, на которую предъявили претензии браксаны; это мир, где на троне восседает Затар.

Что ты можешь для него сделать, ненавистный мой? Что ты можешь сделать за одну жизнь для того, что пребудет вечно? Ощути мысли браксинских женщин, полные отчаяния, черную зависть их. Ощути мелочность мужчин Бракси, ужасную изоляцию, в которой живут люди здесь. Создавай свою династию, если хочешь… но знай, что основание прогнило. Потоки мыслей Бракси разносят зловоние безысходности и потребуется больше, чем усилия одного человека, чтобы это исправить. Это реальность, Затар, в сравнении с которой твой трон — это немногим больше, чем иллюзия. Ты этого хочешь? Это тебя удовлетворит?

Ты послужил для меня катализатором в самом расцвете моей жизни. Ты и твои бархатные глаза, ты, красивый настолько, что и представить себе нельзя, воин в полном смысле этого слова. Ты заставил меня перемениться и сделал уязвимой и бессильной перед обстоятельствами. Ты открыл во мне силу. Теперь я завершу цикл, и применю свою суть к твоим зачаточным навыкам.

По твоей воле, притиера. Ты сам сделал выбор. Помни об этом.

* * *

Аромат желания. Прикосновение консуммации.

* * *

Огонь. Он падает в огонь, он прижат к ее сердцу. Всюду бушует гроза — ее суть, чудесные чувства ее, однажды уже виденные им, и он вновь упивается ими. Они не отличаются от прежних, но стали сильнее. Отточенная кайртом, ее ненависть — красивая вещь; он дотрагивается до нее своей собственной убийственной страстью и позволяет их мыслям перемешаться, погружаясь все глубже и глубже в огонь ее души. Есть боль, но эта боль только приветствуется; он знает, что это — цена их союза, поэтому принимает ее, как необходимость. И остается нагим, его латентный навык очищен от всех запретов и сдерживающих факторов, пока богатство и хаос космической мысли не заполняют самые дальние уголки его души, и требует своей ужасной платы.

Затар прижимается к Анже, его единственному якорю во вселенной, сошедшей с ума. Эта чувствительность… Анжа узнала ее, когда боль после гибели родителей открыла ее сознание для чужих мыслей; Затар дал ей этот ужас, и теперь Анжа отвечает услугой за услугу. Это поток, который захватывает начинающего телепата, хаос такой ужасный, что разум лучше подавит врожденный талант, чем испытает его хоть на миг. Это рождение Истинного разума, души телепата; это его вселенная, и он сражается за то, чтобы постигнуть ее.

Порядок накладывается на анархию: Затар фокусируется на осознании самого себя, отделяет его от первоначального хаоса, который окружает его, и строит стены, которые отделят их друг от друга. «Как это похоже на богов», — думает Затар. Море успокаивается, огонь умирает. Мысли вселенной — песня, не больше, тихий отлив и прикосновение существа, что гладит его разум удивлением. Это и значит быть экстрасенсом, это и значит жить.

«Почему мы это отрицали? Почему мы этого боялись?» — недоумевает Затар.

Шепот мысли, передаваемый ему нежным бризом разума Пустоты.

«Ты увидишь», — обещает она.

* * *

Темнота расступается, мерцает серебристый океан. Затар поднял голову и услышал позвякивание кристаллических гобеленов в ответ на движение в комнате. Ему потребовалось мгновение, чтобы вспомнить, где он находится. Он стал искать глазами Анжу, но она ушла. Затар отсканировал прилегающую местность в поисках ее ментальной подписи, но не получил никакого ответа. Значит прошло какое-то время после того, как успокоительная тьма забрала его.

— Лорд Затар?

Он попытался сесть прямо, но сил не осталось. От входа в помещение приближались шаги, эхом отдавались в позвякивающих кристаллах. Голос женщины. Л’реш?! Что она здесь делает?

— Лорд?

Л’реш прошла сквозь дверной проем, увидела Затара и быстро приблизилась.

— Что случилось? — обеспокоенно спросила она. — С тобой все в порядке?

Ее беспокойство за него было очень интенсивным; Затар применил одну из многих дисциплин, которым его научил Феран, и ему удалось снизить ощущение.

Благодарю за эту силу! Иметь этот особый талант подобный целой вселенной, уметь улавливать мотивы, что побуждали людей говорить, узнавать о планах врагов, пока они еще не осуществились… Анжа дала ему универсальное оружие, и Затар, как правитель, намеревался его использовать. И если она думала, что это принесет ему страдания… значит она не знает его так хорошо, как он думал.

Затар снова попытался встать, и ему удалось приподняться на локте. Л’реш протянула руки, чтобы помочь ему, и прикоснулась к его плечу…

… огонь чувств обжег его через контакт, гибельные эмоции в болезненном многообразии и количестве.

Затар изумленно отшатнулся от Л’реш.

— В чем дело? — у нее в голосе послышался испуг, в поверхностном сознании — также. — Что случилось?

«Не знаю».

— Ни в чем, — ответил Затар вслух. — Со мной все будет в порядке.

«Правда?».

Затар с трудом поднялся на ноги, а когда поднимался, что-то упало с его груди на пол, но ему потребовалось огромное усилие, чтобы просто стоять, поэтому он не стал пока обращать на это внимание. Затар покачнулся и Л’реш бросилась ему на помощь, и прижалась к его боку…

… и в ней была женственность, но не такая, как в Анже: не то, чем можно наслаждаться, а нечто омерзительное, нечистое, окрашенное черными и ужасными эмоциями, которые могли запятнать его душу. Слабость, там присутствовала ужасная слабость; ее сознание не могло правильно сфокусироваться на своем «я», больше беспокоилось о его благополучии, чем о своем собственном. Безумие! И что это за уродство, эта липкая темнота, что заставляла Л’реш снова и снова рисковать собственной жизнью, рожая ему детей? Не удовольствие, нет, но что-то более темное, что-то, пахнущее рабством, зависимостью и разрушением. Это и называется «любовь»? Затар содрогнулся, обнаружив это в родном человеке, — и по-настоящему испугался.

— Лорд, что… — начала Л’реш.

— Как ты сюда попала? — перебил ее Затар. И отодвинулся от нее. Пусть лучше говорит, чтобы дать ему время привести мысли в порядок.

— Ты попросил меня приехать. Ты послал за мной — вот, видишь? — она достала из-за пояса пластиковую карточку и положила на стол. Черная пластинка на зеркальной поверхности — раковая опухоль, как и ее чувства. — Ты пригласил меня присоединиться к тебе, разве ты не помнишь? Что случилось, Затар? Я хочу помочь.

«Что случилось? Я начинаю догадываться об этом».

Затар протянул ей руку, внутренне сжимаясь в предчувствии контакта. Дисциплина разделения, дисциплина интеграции, дисциплина прикосновения: он прогнал порядки через сознание, когда Л’реш протянула к нему руку, и держал этот барьер в сознании.

… И мир взорвался эмоциями, слишком чуждыми, чтобы их понять. Затар отшатнулся от Л’реш. Его рука дрожала, его сознание — хаоос, сумятица, преисполненная страхом, когда месть Анжи в полном объеме стала ясна притиере.

(«…любой контакт между нами будет окрашен моим опытом…»).

Анжа!

— Со мной все будет в порядке, — это была ложь. Он знал свою судьбу, понимал ужасную изоляцию, которая ождала его. — Просто дай мне минутку.

Затар окружал себя женщинами, готовыми рабски подчиняться ему; не было среди них ни одной, до кого он теперь мог бы дотронуться, прикосновение влекло за собой экстрасенсорный контакт. Они казались представительницами другой расы, даже другого вида, наполненные беспокойными эмоциями, у которых нет эквивалента в его собственной личности. И он не мог позволить дать таким чувствам возможность пустить корни в своей душе.

Затар принимал, как должное, что пережитое с Анжой типично для телепатического союза; теперь он признал, впервые за всю жизнь, насколько ошибся. Теперь Затар знал, что Анжа уникальна, что он может всю жизнь искать другую душу, так хорошо подходящую его собственной. Если вообще есть другая — в чем он сомневался.

А до тех пор он будет один. И более одинок, чем любой другой мужчина, более одинок, чем все женщины мира, за исключением одной.

— Мне нужно на свежий воздух, — прошептал Затар.

Снаружи, на открытой местности, окружающей дворец, он, наверное, сможет смириться с этим; в замкнутом пространстве, в любом помещении, переплетение эмоций слишком давило на него.

Как это повлияет на Бракси — невольный экстрасенс в роли правителя? Что будет означать для нации избалованных сластолюбцев отказ их правителя от половых контактов? А что случится с его Домом, основу коего составляет сексуальная близость?

«Ньен…» — подумал Затар, но Ньен была для него потеряна. Они все для него потеряны отныне.

«Это твой выбор, притиера».

— Затар? — спросили за спиной.

Он заставил себя вернуться в настоящее. Л’реш излучала страх и сочувствие и зеркало ее эмоций отразило странность в его поведении.

Притиера успокоился. Притворился, что взял себя в руки. Посмотрел на пол, на небольшой черный предмет, и поднял его. Его рука, как он с удовлетворением отметил, перестала дрожать.

— Что это? — спросила Л’реш.

Затар осмотрел покрытый коркой предмет. Это была перчатка, разорванная на тыльной стороне, и загрубевшая от крови, его крови, давно высохшей. Он с пониманием кивнул.

— Ничего, — помедлив, сказал притиера. И бросил перчатку. — Ничего, что имело бы значение.

«Ты уничтожила меня, враг мой».

— Пошли, — мягко вымолвил Затар. Уходя, он наступил на перчатку и затоптал ее в пыль.

Покидая дворец, Затар проявлял осторожность, чтобы не касаться Л’реш.