Глава 41
«Хвала богам за то, что дали нам пудру и краску», – думала Гвинофар.
Она потратила добрый час, прежде чем увидела в полированном серебре нечто похожее на себя прежнюю. Круги под глазами запудрены, щеки порозовели от толченого коралла. Волосы, расчесанные Мериан до блеска, сверкают золотом – ни земли, ни сосновых иголок в них не осталось.
И это еще не все – главное отличие в том, что она сменила траурные одежды на гранатовый шелк, вновь подаривший ее коже жизнь и тепло. Шея перевита двойной нитью жемчуга с подвеской – двуглавым ястребом Аурелиев. На пальцах сверкают кольца, которые она не надевала уже много недель. Из золотого облака волос выглядывают жемчужные серьги.
Настоящая королева.
В дверь постучались – пришел Рюрик. Его чопорный кивок дал Гвинофар понять, что старалась она не зря… хотя принц и сомневается, будет ли толк от этих стараний.
– Костас и правда отбыл, – сообщил он. – Отправился утром по каким-то своим колдовским делам. Сколько времени это займет, не знаю, и расспрашивать никого не хочу – люди могут догадаться, для чего мне это понадобилось.
– Что ж, придется рискнуть. – Знание того, что Костаса сейчас нет рядом с мужем, немного умерило сердцебиение королевы. Хорошо, что он покинул дворец – быть может, и во всем остальном удача будет сопутствовать им.
– Ты готова? – спросил наследник.
Мериан захлопотала, поправляя там волосок, здесь рукав. Гвинофар, махнув рукой, отослала ее и постояла немного, дыша глубоко и ровно. Мало выглядеть королевой, нужно еще и почувствовать себя ею. Слабость Дантен распознает вмиг и примет лишь тот совет, который будет дан с полной уверенностью.
Ну, быть по сему. Большего она все равно не добьется.
– Идем, – с подобающей властностью кивнув сыну, сказала она.
Королевские чертоги показались Камале темными и унылыми. Совсем не того она ждала от одного из самых могущественных властителей мира. Но нужно ли сравнивать его с Рави и прочими гансунгскими магнатами, которые столь ярко украшают свои башни и наряжаются так богато? Должно быть, те, кто держит в руках судьбы стран и народов, пренебрегают подобными пустяками.
– Кто-то идет, – шепнул Андован, и они укрылись в нише, выжидая, пока неизвестные – двое, судя по шагам, – пройдут мимо. Камала приготовилась в случае нужды применить магию, но надеялась, что этого не потребуется. То, что ее чары отнимут силы у Андована, – еще полбеды. Гораздо опаснее, что колдовская сеть, сплетенная Костасом, сразу оповестит его о вторжении во дворец чужого магистра.
Так по крайней мере сказал Коливар, и не время сейчас доискиваться, правда ли это.
Подземный ход, который привел их сюда, начинался в горной расселине. Дорогу они освещали потайным фонарем, но Андован, по всему судя, мог бы и без него обойтись. Принц рассказал Камале, что открыл этот путь еще в детстве, хотя и вход, и выход были защищены не только обычными ухищрениями строителей, но и магией. Чары, поставленные Рамирусом, признали в мальчишке кровь Дантена и пропустили его. С тех пор он дневал и ночевал в туннеле, спасаясь там от удушливой атмосферы двора. Только это, по словам принца, и помогло ему сохранить рассудок.
Из подземелья он повел Камалу наверх через настоящий лабиринт коридоров. Их проложили еще при закладке дворца, чтобы слуги могли ходить по своим делам, не беспокоя господ. Фонарь он из-за тех же слуг погасил и двигался ощупью. Камала диву давалась, как хорошо он помнит дорогу. В другое время она осветила бы путь магической искрой, но даже такая малость могла выдать их Костасу, как сказал Коливар.
Какие чары имел он в виду – все или только магистерские? Вторая вероятность должна означать, что он знает, кто такая Камала. Ее пробирала дрожь при мысли об этом. Шарф, показанный ей Коливаром, говорил о том, что магистр идет по ее следам от самого Гансунга. Стало быть, ему известно, что она преступила Закон. Почему же он в таком случае до сих пор ничего не предпринял против нее? Почему испытывает ее намеками и недомолвками? Так бойцовую собаку дразнят куском мяса и смотрят, набросится она или нет.
Через некоторое время Андован откинул гобелен и вышел в какой-то чертог – большой, но не намного роскошнее коридора, по которому они только что шли. Они не успели дойти и до середины, когда появились эти двое. Камала и принц вжались в темную нишу и затаили дыхание, положившись на милость Судьбы.
Двое мужчин шли прямо к их укрытию. Видеть их Камала не могла, но по голосам и манере обсуждать политические дела догадывалась, что это придворные, а не часовые. На нишу они даже и не взглянули, и голоса скоро затихли вдали. Камала и Андован испустили дружный вздох облегчения.
Облик принца, разумеется, был изменен, но при близком рассмотрении его все равно наверняка бы узнали. Камала остригла его коротко, как дворцового стражника, кожу сделала смуглой, брови и ресницы темными, но на более серьезные чары, меняющие костяк лица, не решилась. Он и одет был как стражник, однако эта уловка годилась только для слуг – ведь солдаты, охраняющие дворец, скорее всего знали друг друга в лицо.
А принц, казалось, прямо-таки наслаждался приключением. Двигался он совершенно бесшумно, а в нише стоял так тихо, что Камала даже дыхание его перестала слышать. Великолепный охотник – хоть в убийцы нанимай.
«Ты уверен, что хочешь пойти? – спросила его Камала задолго до этого. – На встрече твоей матери с Дантеном ты не сможешь присутствовать, и помочь ей в случае чего тебе тоже не удастся».
«Удастся, если я буду поблизости, – отрезал он. – Я готов отвлечь внимание на себя, чтобы другие могли исполнить свой долг». Гордость, вспыхнувшая при этом в глазах Андована, преобразила его. Он перестал быть умирающим, отсчитывающим часы до своей кончины, и вновь сделался принцем, защищающим близких ему людей. Как хорош он, наверное, был до того, как боги обрекли его в пищу магистру. Камала даже пожалела о том, что не видела его в естественном состоянии, – но даже это мимолетное сожаление пронизало ее холодом и сковало легкие железными обручами. Вняв предостережению, она выкинула из головы крамольную мысль и вновь задышала свободно.
«Не заботься о нем. Не жалей. Этот путь ведет к смерти».
Вскоре они пришли в небольшую комнату. Двери здесь не было, только арка, но сюда мало кто заходил, и в дальнем углу их вряд ли могли заметить. Дальше идти нельзя, объяснил Андован, чтобы не попасться на глаза часовым, стерегущим покои Дантена.
За тремя узкими окошками лежала черная пустыня, ветер приносил в комнату запах остывшего пепла. Эта сторона дворца смотрела на предгорья, откуда они пришли, на гранитные скалы, делающие картину разрушения еще более мрачной. Раньше из окон, вероятно, открывался чудесный зеленый вид, но теперь дворцовые земли казались обителью бога смерти.
Андован, к удивлению Камалы, взял ее за руку, заглянул ей в глаза и сказал тихо:
– Я буду действовать, лишь если другого выхода не останется. Но в случае моего вмешательства Костас узнает о нашем присутствии здесь и о наших намерениях. Тогда спрятаться будет негде.
За этими словами слышался вопрос, который он ни разу не задал ей прямо.
– В этом случае я тебе помогу, – пообещала она. «Знал бы ты, чего эта помощь стоит».
Он кивнул, вполне удовлетворенный, сел так, чтобы его не видно было от входа, и приготовился ждать.
Рюрик привел Гвинофар в комнату, где находился король. Стража стояла вдоль всего коридора, но у дверей караула не было. Гвинофар сочла это добрым знаком. Когда на Дантена находило, он ставил охрану как можно ближе к себе.
Король и его писец обсуждали что-то над толстой книгой. Здесь же стояло несколько больших сундуков и скатанных в трубку ковров. Из ларца на столе свешивалась нитка жемчуга.
Дантен вскинул глаза на звук открывшейся двери, явно недовольный тем, что его прервали, но недовольство тут же сменилось искренним удивлением. Какое-то время никто не смел шелохнуться – казалось, самый воздух в комнате застыл ледяной глыбой.
– Оставь нас, – проронил наконец король, и писец удалился так быстро, как только позволяли приличия. Король, сощурившись, перевел взор на сына. Рюрик откланялся и тоже попятился прочь, прикрыв за собой створки дверей.
Гвинофар до последней минуты не верилось, что Костаса здесь не будет. Когда она убедилась, что магистра и правда нет, один из многих узлов у нее внутри развязался.
– Итак, королева-отшельница оказывает мне честь, – проворчал Дантен.
Нет, не клюнет она на этот крючок. Гвинофар присела в реверансе, скромно потупившись.
– Надеюсь, я не сделала ничего неугодного вашему величеству.
– Будь иначе, я бы выгнал не писца, а тебя. Можешь мне поверить.
– Разумеется, ваше величество. Он громко откашлялся.
– Ты, я вижу, сняла свой дурацкий траур. Хорошо. Королева, моя супруга, не должна ходить в лохмотьях, кто бы там у нее ни умер.
– Да, ваше величество, – переведя дыхание, сказала она.
– Что ж, ты ведь пришла не только затем, чтобы побыть в моем обществе. Зачем же тогда? Ты недовольна своими Копьями? Хочешь, чтобы для тебя изрезали еще пару деревьев?
В ней вспыхнул гнев… именно этого король, конечно, и добивался. Гвинофар снова сделала глубокий вдох, сосчитала до десяти.
– Разве долг не велит мне быть подле моего супруга и короля?
– Не думал, что ты еще помнишь о своем долге.
– Теперь мой траур окончен.
– Так ты поэтому избегала меня? Из-за Андована? Она едва сдержалась, чтобы не бросить правду ему в лицо. Если он догадается, что сын жив, никакие стены не удержат его гнева.
– Я мать, государь, а ни одна мать не может побороть горе, пока оно живет в ее сердце. В этом нам нельзя отказать.
– Я и не думал в чем-то отказывать матерям, моя королева, – сжал тонкие губы Дантен.
– Значит, вы разрешаете мне остаться?
Он уставился на нее темными прищуренными глазами, но она привыкла к таким досмотрам и не выдала ничего.
– Разрешаю, – проронил он. – Если скажешь, что тебя сюда привело. До загадок я больше не охотник.
Новый вздох, чтобы успокоить расходившееся внезапно сердце.
– Ваше величество хорошо меня знает.
– Немудрено после стольких лет брака. Так что же? Он еще не готов услышать о пожирателях душ, решила она. И отвергнет любой намек на то, что стал орудием в чьих-то руках, хотя это чистая правда. Двигаться надо маленькими шажками.
Она заговорила тихо и мягко – скорее обеспокоенная жена, нежели королева.
– Мне тревожно за вас, государь. Перемены, которые я наблюдаю, беспокоят меня. Вы всегда придерживались твердых обычаев, и я не могу не думать о том, почему теперь все у нас пошло по-другому.
– Все осталось прежним, не считая того, что моей королевы нет рядом со мной.
Неужели он вправду не понимает, почему это происходит? Или просто дразнит ее, желая услышать, что она скажет в ответ?
– Но теперь я пришла, государь, – склонила голову Гвинофар. – И готова претерпеть любое наказание за то, что так долго отсутствовала.
Он помолчал, сверля ее глазами так, будто хотел проникнуть в самую душу.
– Пока в этом нет нужды. Я дам тебе знать, если передумаю.
– Покорно благодарю, ваше величество.
– И тебе спасибо за беспокойство, но волнения твои, право, напрасны. Я такой же, каким был всегда, просто одного слугу поменял на другого.
Ее сердце дало сбой.
– Не такая уж малость, если этот слуга – королевский советник.
Он потемнел, и она почувствовала, что сделала не совсем верный шаг.
– Те, кто думает, что больше заслуживает этого титула, могут быть пристрастными в этом деле.
– Те, кто больше всего предан вам, хорошо понимают, как важно сохранять беспристрастность, говоря с королем о таких вещах.
Дантен проворчал что-то неразборчивое и отвернулся. Гвинофар ждала с трепещущим сердцем.
– Ну, раз уж я не выгнал тебя, – проронил он, – можешь сказать мне, что на этот счет думаешь.
Она мысленно вознесла молитву своим богам. Да пошлют они ей мужества, чтобы высказаться, и мудрости, чтобы изложить все должным порядком.
– Вы созидатель, ваше величество. Творец, собиратель. У меня на глазах вы спаяли дюжину королевств, ничего не знавших, кроме войны, в величайшую империю мира. Вы проложили дороги, по которым можно путешествовать безопасно. Торговля при вас процветает. Говорят даже, что Второй Век Королей может стать достойным соперником Первого.
Дантен шумно вздохнул, явно не понимая, к чему ведут эти хвалебные речи, но не стал ее прерывать.
– Те, кто вас призывает к насилию, всего этого не понимают. Они видят в вас не созидателя, а разрушителя. Суровость вашего правосудия они почитают не средством достижения прочного мира, но мечом, карающим завоеванные народы. Они…
– Кого ты имеешь в виду? Если кориалов, то так и скажи.
– Дело не в одних кориалах, государь. И не только в этом. – Она кивнула на окно, за которым простирались разоренные земли. – Прежде всего нужно понимать, кто вы и в чем ваше истинное величие.
– Ты говоришь, как Рамирус, – сердито сказал король, – а он доказал на деле, чего стоит его мнимая преданность. Мне надоело его слушать. Пришло время перемен. Хочешь знать, в чем мое величие? Хочешь видеть, что принесло мне так называемое насилие? Смотри!
Он откинул крышку одного сундука. Внутри грудой лежало золото: кованые листы, украшенные драгоценностями кубки, подсвечники, помеченные двуглавым ястребом. Король открыл второй сундук, битком набитый тканями – шелком, бархатом и парчой с узором из тех же ястребов. В третьем – длинном, как гроб, – оказался полный набор доспехов с тиснением из гербов Дантена. На золоченых эфесах мечей, пристегнутых изнутрик крышке, тоже красовалось по ястребу. Гвинофар и не будучи воином могла оценить мастерство оружейников и отменное качество материала. Три этих сундука стоили целое состояние.
– Все это мне прислали из Кориалуса вместе со смиренными извинениями их короля за «недоразумения», которые у них там произошли. Это – и еще головы предателей, подбивавших своего короля на бунт, числом полдюжины, – сам-то король якобы всегда понимал, что его долг состоит в повиновении мне. Гляди! – Дантен обвел рукой комнату. – Никогда еще он не приносил мне столь богатой дани, да еще так подобострастно. Можно подумать, я овладел этим слюнтяем на мужеложский манер, а не просто перебил часть его войска. Тьфу! – Король плюнул на пол. – Костас в таких вещах знает толк. Он достойный советник для нашего будущего государства, для империи, одно лишь имя которой заставит всех содрогаться от ужаса. Тогда, и только тогда, у нас отпадет нужда в карательных действиях наподобие этого кориальского похода.
Гвинофар точно онемела. Все приготовленные заранее доводы казались ей теперь несущественными, обреченными на провал. Слишком хорошо она знала своего мужа. Это новообретенное богатство в глазах Дантена равнозначно добавочной власти, и даже она, королева, не посмеет сбивать Дантена Аурелия с пути, ведущего к новым завоеваниям.
«Говори же! Скажи хоть что-нибудь, – мысленно повторяла она. – Кто, если не ты? Нельзя проигрывать эту битву. Если Костас в самом деле стакнулся с пожирателями душ, это нужно пресечь. Нужно, чтобы Дантен понял».
Внезапно по ту сторону двери послышался голос Рюрика. Сын говорил громко, предупреждая ее:
– Добрый вечер, почтенный магистр. Боюсь, его величество сейчас занят.
Сердце Гвинофар ушло в пятки. «Боги Севера, отчего вы не дали мне еще хотя бы пяти минут?»
Двери распахнулись без прикосновения чьей-либо руки, и вошел Костас. Рюрик следовал за ним, явно не собираясь оставлять королеву на милость дурно пахнущего магистра. Благодарная Гвинофар отошла как можно дальше от Костаса. Чуть не споткнувшись об один из сундуков, она заняла позицию между ними… как будто сложенное там добро могло уберечь ее от зла, облаком окружавшего Дантенова советника.
Тот, несомненно, пустил в ход магию, чтобы узнать, что здесь произошло. Тусклые ящеричьи глаза остановились на Гвинофар, тонкие губы дрогнули в ядовитой улыбке.
– Вижу, вы покинули свое заточение ваше величество, и решили почтить нас. Я помешал вашей личной беседе, мой государь?
– Нет-нет, – махнул рукой Дантен. – Я как раз собирался тебя позвать. Эти дары прибыли из Кориалуса – как ты и предсказывал. – Говоря это, он многозначительно глянул на Гвинофар, и она внутренне поежилась.
– Вы желали бы знать, не прокляты ли они, – одобрительно кивнул Костас.
– Или нет ли здесь какой-то другой измены. У них на весь двор и пары яиц не найдется, но кто-нибудь отчаянный мог потрудиться над грузом по дороге сюда.
Рюрик закрыл двери за собой, чтобы стража не слышала разговора. Что он такое задумал?
– Превосходные дары, государь. И совершенно чистые, я уверен. Ни одному разумному человеку не пришло бы в голову вновь навлекать на себя ваш гнев после такого урока.
– Теперь ты меня одобряешь, не так ли? – усмехнулся углом губ Дантен. – Давно ли ты переменил свое мнение?
– Как только узнал о вашем успехе.
– Похоже, все семейство нынче единодушно решило выразить мне свое одобрение. – Король недобро сощурился. – Утешительно, не правда ли, Костас?
– Поистине трогательное единение, – сухо молвил магистр. Он подошел к Гвинофар, будто бы желая осмотреть содержимое сундука, а на самом деле показывая, как беспомощна она перед ним. Отступать было некуда – она непременно наткнулась бы либо на другой короб, либо на своего мужа. Рюрик, пытавшийся придать ей мужества взглядом, больше никакой помощи оказать не мог, а Дантен и вовсе не понимал, что здесь такое творится. Оно и понятно, мрачно подумала Гвинофар. Лишь кровь Заступников заставляет ее и Рюрика ощетиниваться наподобие загнанных волков, когда Костас рядом.
В следующий миг случилось немыслимое. Костас протянул руку, чтобы коснуться ее – вопиющая дерзость не только для простого человека, но даже и для рядового магистра. Протянул свою грязную лапу к ней, Заступнице, в присутствии короля, ее мужа! Гвинофар, утратив самообладание, уже не скрывала своей ненависти. Пальцы торжествующего магистра приближались, чтобы ласково потрепать ее по щеке – он знал, что такого оскорбления она не снесет, что ее гнев неминуемо хлынет наружу…
Но она терпела. Заставляла себя терпеть… Прислонившись к сундуку, она шепотом молила своих богов не дать ей дрогнуть перед этим ползучим гадом…
– Магистр Костас! – крикнул Рюрик, и мгновение разбилось, будто стекло. Магистр оглянулся на Рюрика, Гвинофар перевела дух, ухватилась за поднятую крышку и выпрямилась.
– Ваше высочество? – небрежно, едва держась в границах учтивости, отозвался Костас.
– Мне не нравятся советы, которые вы даете отцу, – властно произнес принц.
Испуганная Гвинофар, не отваживаясь взглянуть на Дантена, смотрела в спину оцепеневшего от ярости Костаса.
– Что за чушь? – процедил магистр. – Вы посмели бросить мне вызов?
Нрав принца, гордый и надменный, как нельзя лучше отразился в его ответе.
– Я не верю, что вы честно служите этому королевству. И моему отцу тоже.
Он отвлекает Костаса на себя, подумала Гвинофар. Непростительно глупая смелость! Костас уничтожит его – а если не он, то Дантен. Они оба вполне способны приравнять эту выходку к мятежу…
Пальцы Гвинофар коснулись чего-то холодного. Чего-то стального.
Рюрик не смотрел ей в глаза, боясь, что Костас прочтет его мысли, но теперь она все поняла.
Она крепко сжала то, что нащупали ее пальцы, и помолилась еще раз, прося богов дать силу ее деснице. Мышцы Гвинофар напряглись для отчаянного рывка, крепления порвались, и сталь меча сверкнула над ее головой.
Костас спохватился, но было поздно. Даже магистры не могут предвидеть то, что случается неумышленно.
Взмах меча вобрал в себя всю ее силу, всю душу, всю веру. Она знала, что у нее есть только один удар и что жить ей осталось недолго. Магистры убьют ее, чтобы отомстить за одного из своих, голову ее, быть может, наденут на пику у главных ворот, но это ничего. Лишь бы достигнуть цели, избавить мужа от гнета пожирателей душ. Она жизни не пожалеет, чтобы освободить его. К этому зовет ее долг Заступницы.
Шея у магистра была тощая, и меч разрубил ее без труда.
Хрустнула кость. Кровь оросила лицо, волосы, платье.
Что-то увесистое отлетело в сторону, безголовое тело хлопнулось на пол, как тряпичная кукла. Меч, выпав из рук Гвинофар, звякнул об окровавленный камень, а следом упала на колени она сама, задыхаясь и вся дрожа в ужасе от содеянного.
Целую вечность в комнате стояло молчание.
– Что ты наделала? – прохрипел наконец Дантен, опустившись в лужу крови рядом с трупом магистра. – Что ты наделала?! – В его глазах она видела только безумие, ничего больше. Король перевел взгляд на меч. Гвинофар кое-как отползла подальше, Рюрик бросился ей на помощь.
Вслед за этим раздался вопль, до того жуткий, что все трое замерли. Ни человек, ни зверь не могли издать такой звук, шедший откуда-то из-за стен дворца.
Дантен метнулся к окну, Рюрик помог Гвинофар подняться. Она стояла, покачиваясь, не пытаясь выглянуть наружу. Она и так знала, что там.
– Пожиратели душ, – беззвучно произнесли ее губы.
– Что это? – вырвалось у Камалы.
– Это где-то снаружи, – прошептал бледный как мел Андован.
Оба приникли к узкому окну, пытаясь отыскать причину странного звука.
Скоро они эту причину увидели.
С дальних гор поднималось в небо крылатое существо, сверкая на солнце. Даже на таком расстоянии Камала видела, как оно огромно. Его тень заливала сплошной чернотой обугленные стволы погибшего леса. Когда хвост, которым заканчивалось змеевидное туловище, свистнул в воздухе, эхо покатилось по всей округе. А крылья! Ничего подобного Камала еще не видывала и даже представить себе не могла. Огромные, многослойные, хрупкие на вид, как стекло. Темно-синие, они все время переливались, делаясь то черными, как грозовая туча, то фиолетовыми, то зелеными.
Зрелище, страшное и прекрасное, с неодолимой силой притягивало к себе.
Андован положил руку на плечо Камале, и ей передалась его дрожь. Он дрожал не от страха: в проклятии, брошенном им вполголоса, слышалась ненависть. Саму Камалу завораживали движения грозного летуна. Ее тянуло взглянуть на него поближе. Что может быть проще? Вылезти из окна, спуститься по дворцовой стене… Оказаться в тени этих крыльев, подставить лицо их волшебным переливам, вдохнуть неведомый запах, ощутить крик дивного существа, пронизывающий все тело…
– Лианна! – крикнул Андован, дернув ее прочь от окна.
Она сморгнула. Лицо Андована выплыло из застлавшей глаза пелены.
– Что это? – пробормотала она.
– Древние называли их пожирателями душ, – режущим, как сталь, голосом ответил принц. – Ни один человек не видел их с самых Темных Веков. Предание гласит, что они обладают даром завораживать свои жертвы.
Чудище, поднявшись в небо, повернуло к дворцу. Ничего доброго это не предвещало.
– Надо остановить его, – хрипло сказал Андован.
– Но как?
Он в досаде потряс головой.
– На Севере есть воины, знающие, что делать, но в этом королевстве таких не найти. Сомневаюсь, что и северные еще годятся, после десяти-то веков. Однако эти твари живые, – тихо добавил он, глядя Камале в глаза. – Они дышат, в них течет кровь. Их можно убить.
Она расслышала за его словами вопрос, и ее сердце сжалось.
Чудовище снова издало вопль, полный бешеной ярости. «Берегитесь, – говорил это крик. – Я несу вам смерть».
– Ты не из нашего народа, – сказал принц, – и даже свою соплеменницу я был бы не вправе просить, чтобы она тратила свои силы и сокращала жизнь ради каких-то древних сказаний.
– Ты хочешь, чтобы я убила его, – внутренне содрогнувшись, сказала она.
– А ты могла бы? Возможно ли это?
Она снова выглянула в окно. Теперь, зная природу этого существа, она уже не поддавалась его чарам, но это стоило ей труда. Направить на него магический луч будет еще труднее, и опасность снова впасть в транс увеличится во сто крат. Отсюда она ничего сделать не сможет, это ясно как день. Чудовище вот-вот скроется из глаз, а если она начнет перебегать от окна к окну, то ничего путного из ее магии не получится.
Хотя… Ну конечно. Само собой.
Она и без магии – благодаря своему Глазу – знала, что сейчас испытывает чудовище. Оно обезумело от боли и ярости, жаждало крови, и все остальное для него перестало существовать. Любое животное в таком состоянии становится крайне опасным.
И человек тоже.
Андован ждал ее ответа. Какую ложь ей сочинить для него, какой полуправдой отделаться? Камала перебрала все возможное – и отбросила прочь. Этот человек заслуживает лучшего, даже если ей придется нарушить Закон.
– Если я это сделаю, ты умрешь, – сказала она. Ошарашенный, он молча уставился на нее. Потом в его глазах как будто забрезжило понимание – а может быть, просто согласие.
– Я из рода Заступников, – сказал он тихо, но гордо. – Будь у меня самого силы сразиться с этим чудовищем, я бы сразился. Даже верная смерть меня бы не удержала. – Он взял лицо Камалы в ладони, и она прочла в его глазах невыразимую нежность. – Сделай это за меня, Лианна.
Она отогнала подступившие слезы. «Я все это время знала, что стану причиной его смерти, – к чему же страдать теперь?»
Он поцеловал ее. Закрыв глаза, она на один краткий миг вновь ощутила запах шафрана и кассии, услышала стук дождя по холщовому верху повозки. Воспоминание пришло и ушло. Остался пожиратель душ, бросающий вызов небесам, и источник магической силы, стоящий рядом.
– Приступай, – сказал он, и она приступила. Черпая силу из его души, она превратилась в большую птицу. Он, истекающий атрой, привалился к стене, но пока не упал. Это хорошо. Быть может, в нем еще достанет огня, чтобы поддержать ее какое-то время, и ей не придется совершать Переход в пылу боя.
Сопроводив эту мысль громким кличем, она протиснулась в окно и поднялась ввысь.
Стоя один на обгорелой земле, Коливар следил за взлетом икета.
Пожиратель душ кричал, снедаемый болью, и пронзительный звук несся над покрытой пеплом равниной. Этот крик Коливар слышал прежде только раз, но запомнил его навеки. Так кричит пожиратель, лишившись разума, который руководил им. Раздираемый страхом и яростью, он больше не может мыслить здраво даже по меркам животных. В такой миг он всего опаснее, особенно когда то, что причинило ему боль, находится где-то близко. Сейчас источник его страданий – Коливар мог поклясться – помещался в стенах дворца. Чудовище придерживалось, как видно, того же мнения: описав в небе один-единственный круг, оно ринулось прямо к цели.
Когда-то Коливар слышал такой же крик, исходивший из уст человека, – и до сих пор продолжал его слышать в кошмарных снах.
Стекловидные крылья преображали солнечный свет в россыпь радужных бликов. Сколько красоты в этом смертоносном создании! Прямо-таки жаль, что ему суждено умереть. Но война есть война, даже если она тянется много веков. Этот икет поселился там, где его присутствие недопустимо, особенно теперь, когда он полностью обезумел. Он, возможно, не до конца понимал, как враждебна ему среда обитания человека, но его союзники должны были знать, чем рискуют. Коливар всего лишь помогал осуществиться судьбе, которую пожиратель душ выбрал сам.
Дожидаясь, когда икет окажется над самой его головой, Коливар собрал в пучок свою магию. Нужно найти слабое место, такое, где даже легкая рана может нанести большой вред. Анатомическое строение икета хранилось у него в памяти под грудой другого полузабытого хлама. Выкапывая нужное, Коливар потревожил пару не самых приятных воспоминаний – надо будет потом забыть их более основательно. Неумение забывать порой может стоить человеку рассудка.
Когда душевный огонь побежал по пальцам и водовороты силы заклубились вокруг, когда в теле скопилась мощь, сравнимая только с молнией, Коливар направил на пожирателя душ все свои чувства, как колдовские, так и природные, а дальше…
Дальше ничего. Он так и не нанес свой удар.
Икет пролетел мимо, увлекая за собой свою тень, и магистра овеяло запахом, что был сладостнее любых благовоний, пьянее любого вина. Дамба, которую воздвиг в своей душе Коливар, уступила, и воспоминания хлынули в щель так бурно, что магистр зашатался.
Молодых женщин приносят в жертву – бросают в горячие ключи, где они варятся заживо…
Снеговые вершины гор вздымаются над облаками…
Крылатые чудовища терзают друг друга когтями, хлещут хвостами. Их застывшая кровь падает на землю подобно красным кристаллам…
Глотая воздух, он рухнул на колени. Тень хищника, упавшая теперь на него, забирала с собой все живое тепло его тела. Счастье еще, что пожиратель душ его не заметил! «С кем ты вздумал сражаться? Глупец, глупец!»
Эта битва не для него. Его гордость ранена, но нельзя отрицать очевидное. Знамя, выпавшее из его рук, придется поднять кому-то другому.
Из дворцового окна вылетел большой ястреб, и Коливар понял, что знамя уже подхвачено.
Встречный напор воздуха придавал Камале бодрости – и опасность, как ни удивительно, тоже бодрила. Итанусу и во сне привидеться не могло, что его ученица способна броситься в бой с самым страшным на свете чудищем. Будет что рассказать, если она выживет!
Опасаясь быть зажатой между дворцом и пожирателем душ, она повернула в сторону, на простор. Черные глаза хищника смотрели только на дворец, и волны ярости, бьющие от него, как жар от песков пустыни, не позволяли усомниться в его намерениях.
Что-то должно было послужить причиной столь жгучей ненависти – но что?
От этих глаз, горящих на солнце, ее охватила слабость – смотреть на пожирателя душ слишком долго нельзя. Пару мгновений, не больше, иначе чудовище снова заворожит ее. Попробовав выдержать чуть подольше, она сбилась с ритма, камнем полетела к земле и спаслась только чудом.
Плохо, очень плохо.
Она знала, что запас ее Силы ограничен. Если она будет слишком усердствовать, консорт умрет преждевременно, а хуже этого в бою ничего быть не может. Здесь стихия не придет ей на помощь, как пришла та гроза в горах, – она может рассчитывать только на Андована. Стало быть, надо отказаться от всяких затейливых чар в пользу простой атаки. Если хорошо рассчитать удар, чудище, надо надеяться, рухнет наземь.
Вся беда в том, что для расчетов уже нет времени.
Она попыталась свести свои мимолетные впечатления от пожирателя душ в единое целое. Понять, где он наиболее уязвим. Туловище у него, похоже, все в чешуе, которая служит ему природной броней. Крылья на вид хрупкие, точно стеклянные, но разве слабые крылья удержали бы такую громадину? Поищите другую дуру. Камала высматривала цель, а волны странной гипнотической воли чудовища накатывали на нее одна за другой. Ей хотелось то уничтожить пожирателя, то лечь на землю и дать ему растерзать себя. Половину своей Силы она тратила на самоуговоры, твердя себе, что на самом-то деле ей умирать не хочется.
Где самое слабое место у одетого в броню рыцаря? – спросила себя Камала, и ответ не заставил себя ждать.
Собрав всю Силу, которой располагала (прости меня, Андован!) в один огненный сноп, Камала метнула его в чудовище. Метнула именно в то место, куда собиралась, – в мягкое подкрылье. Разряд прошил врага раскаленным копьем. Пожиратель душ закрутился в воздухе, дымясь и крича. Теперь-то он заметил Камалу, и его завораживающая мощь, направленная прямо на нее, усилилась десятикратно. Поврежденное крыло, из-за которого он еле держался в воздухе, дало Камале всего один миг. Потом ей придется бежать, чтобы не быть схваченной.
Избегая смотреть ему в глаза – эх, по ним бы ударить, кабы можно было прицелиться! – она собрала новый заряд, в десять раз мощнее первого. У Андована, как видно, еще достаточно сил – может, он и до конца битвы дотянет, если убить эту тварь поскорее. Укрепившись против коварных чар, Камала прицелилась. Теперь она хорошо видела полоски незащищенной кожи на суставах, которая резко отличалась от панциря. У воинских доспехов такое же несовершенство, говорил ей Итанус: свободу движений рыцарю обеспечивают шарниры, самое уязвимое его место.
Камала сосредоточила всю волю на выбранной ею мишени.
В глазах потемнело, бездна разверзлась, засасывая ее в глубину, и магия не пришла на помощь.
Время остановилось. Дантен смотрел в окно так, словно не понимал того, что там видит. Гвинофар смотрела на безголовое тело так, словно ожидала, что сейчас оно оживет. Рюрик стоял рядом с ней, растерянный, не совсем понимая, какая ему во всем этом предназначена роль.
Но чудище в небе снова издало крик, и оцепенение прошло.
– Вот что ты навлекла на мое королевство! – бешено взревел Дантен, повернувшись к жене. Взмах его руки охватил и залитую кровью комнату, и неведомое чудище за окном. – Мой магистр убит, моему дворцу угрожает пожиратель душ – если это он. Наши враги могут радоваться!
– Государь, позвольте мне объяснить…
– Молчать! Ты меня предала. Какие тут могут быть объяснения?
Наткнувшись взглядом на меч, обагренный кровью магистра, король поднял его. Гвинофар, дрожа, попятилась. Новый вопль пожирателя душ прошелся когтистыми пальцами по ее хребту.
– Эта твоя измена была последней, – объявил Дантен. В его глазах сверкала ярость, слишком хорошо ей знакомая, и возложить за это вину на Костаса она, увы, не могла. Магистр, конечно, поощрял худшие стороны королевского нрава, но нрав этот был присущ королю задолго до Костаса и после смерти магистра остался при нем.
– Прошу вас, отец, не надо, – вмешался Рюрик. – Дайте ей объяснить…
– И ты туда же? Вся моя семейка стакнулась против меня?
– Мы хотим одного: спасти вас…
– Спасти? Таким вот манером? – Дантен показал на труп Костаса и на пожирателя душ. – Хорошо спасение – призвать сюда эту тварь!
– Это работа Костаса, – севшим голосом произнесла Гвинофар. – Костас кормил его человеческими душами в Кориалусе. Он использовал вас, муж мой, чтобы произвести на свет это, – кивнула она на окно.
Но Дантен больше не слушал ее: им овладело безумие, с которым никто из смертных совладать не мог. Какие бы чары ни наложил на короля Костас, они въелись слишком глубоко, и простыми словами от них не избавишься. Гвинофар поняла, что муж для нее потерян.
Она гордо выпрямилась, решив, что не станет умирать на коленях.
Дантен, рыча по-звериному, вскинул меч… но дорогу ему заступил Рюрик, веря, должно быть, что король даже в полном безумии не убьет собственного наследника.
Напрасная вера.
Черный от гнева, Дантен пронзил мечом своего сына. Рюрик, даже не вскрикнув, с искренним изумлением смотрел на отца. Дантен выдернул меч, и кровь рекой полилась из раны.
Гвинофар закричала.
Рюрик зажал рану рукой. Не затем, чтобы остановить кровь – да это ему и не удалось бы. Нет, он как будто хотел убедиться, что ранен на самом деле. Отняв от тела окровавленную ладонь, он воззрился на нее и тихо сказал отцу:
– Глупец. Да смилуются боги над твоим королевством. Он зашатался, ноги под ним подкосились. Гвинофар подхватила сына сзади, припала вместе с ним на одно колено. Заливаясь слезами, она молила его не умирать. Но поток крови уже иссякал, и глаза принца медленно стекленели. Прижав его голову к плечу, она зарыдала в голос.
– Напрасно горюешь, – сказал Дантен. – Расстались вы ненадолго.
Крик Гвинофар как ножом прорезал меркнущее сознание Андована, и туман окутавшей его слабости внезапно рассеялся. Не сам по себе – по воле самого принца.
Андован отлепился от стены, одолел головокружение и бегом пустился по коридору. Решимость заменяла ему недостающие силы и поддерживала его на бегу.
Стражники тоже бежали на крик, но Андован сильно опережал их. Свое укрытие он выбрал со знанием дела, а его солдатский наряд не только придавал ему сходство с прочей охраной, но и оправдывал оружие, которое он носил. Не останавливаясь, он обнажил меч и приготовился к худшему.
Двери, отделявшие его от матери, Андован распахнул, не заботясь, что встретит его по ту сторону. Лишь бы поспеть к ней вовремя.
Картина, представшая его глазам, вселяла ужас. Лужа крови на полу. Безголовый труп в магистерском одеянии. Гвинофар на коленях в этой крови, с плачем обнимающая Рюрика – похоже, что мертвого. Стоящий над ними Дантен с безумными глазами, с мечом в руке. Появление Андована остановило новый удар, предназначенный королеве.
После многих месяцев, когда его судьбу решали другие люди, в Андоване наступил перелом. Сила наполнила его – та самая, что позволяет слабой женщине отвалить камень, придавивший ее дитя. С воплем ярости бросился он на Дантена. Будь это кто-то другой, король успел бы защититься, но Дантен сначала увидел, что на него покушается собственный стражник, а после узнал этого стражника в лицо. Дантен выпучил глаза и разинул рот, забыв на миг о мече.
Клинок Андована вошел в него по самую рукоять. Принц оказался лицом к лицу с королем. Он жалел безумца, но не раскаивался в содеянном. На одно краткое мгновение во взгляде Дантена проглянул разум – и он, истекая кровью, повалился на сына.
– Нет! – закричала Гвинофар. – Не смейте! Не трогайте принца!
Что-то холодное вонзилось в спину Андована – раз, другой.
Из продырявленного легкого стремительно уходил воздух. Андован упал на колени. «Прости», – беззвучно вымолвил он, посмотрев в глаза матери.
Стражники, конечно, не знали, кто он. Они видели лишь человека в камзоле дворцовой стражи, напавшего на их короля, и сами напали на него, защищая свою королеву. Все правильно. Андован хорошо понимал их. Наемный убийца пал, чтобы Гвинофар осталась жива.
Потом эта мысль оставила его, как и все прочие мысли. Смерть, так долго шедшая за ним по пятам, явилась забрать свою жертву. Что ж, все к лучшему. Не надо больше притворяться сильным мужчиной. Не надо бояться, что умрешь, как беспомощный младенец. Поле битвы можно покинуть с честью.
«Позаботься о королевстве, матушка». В последний миг он смутно ощутил какую-то связь между собой и Лианной, а потом связь порвалась, и осталась одна только тьма.
* * *
Как холодно в этой черной вселенной. Так холодно, что даже мысли, не успев возникнуть, дробятся, как лед.
«Андован умер! – вопиет тьма. – Найди себе новую жизнь!»
Раскаяние смертельно. Не жалей о нем, не жалей, НЕ ЖАЛЕЙ!
Светлый принц, воплощение благородства.
Голубые глаза.
Какая решимость.
Какая сила.
Он не побоялся умереть за правое дело.
А ты?
Холодно там, куда уходит после смерти душа магистра. Держись за земное тепло. Держись за него в холоде, в смерти. Присосись к теплой жизни, наполни ею свои жилы. Убей весь мир, если это необходимо.
Не жалей.
Сожаление – смерть.
Хочешь ли ты жить дальше теперь, когда знаешь цену?
Хочешь ли влачить такое существование вечно?
Решай!
Гвинофар перевернула Андована на спину, чтобы видеть его лицо, – и тогда стражники поняли, что они сотворили.
Их молитвы и проклятия доносились к ней словно издалека. В мире для нее не осталось ничего, кроме ее детей и мужа, которого она так старалась спасти.
Они мертвы. Все мертвы.
Стражники один за другим становились рядом с ней на колени. Они ждали слова своей королевы, готовые принять любую кару, какую она им назначит.
Гвинофар не видела их, не сознавала, что они здесь.
Ястреб камнем падал к земле. Коливар хорошо знал, в чем дело, и понимал, какие перемены ждут магистерский мир, если этот ястреб – в самом деле Лианна.
Переход.
До сих пор он даже в мыслях избегал называть ее магистром, но если это действительно Переход, сомнений больше не остается. Вопрос только в том, доживет ли она до суда.
Закрутив воздух воронкой, он сделал все, что мог, – чуть понизил скорость падения. Птица покатилась по земле, ломая крылья. Коливар видел, что жизнь еще теплится в ней, но то, что она перестала шевелиться потом, он счел дурным знаком. Переход, даже если он случается в такой роковой миг, обычно длится всего пару мгновений. Если женщина, упав, лишилась сознания, ее жизнь все еще под угрозой.
Он смягчил падение, но спасти ее от икета было не в его силах. Пожиратель душ уже снижался, явно намереваясь добить врага. Коливару даже в лучшие времена стоило бы труда остановить его атаку – теперь же ему оставалось лишь смотреть, как икет падает на добычу.
«Она бы все равно не протянула долго, нарушив Закон, – сказал он себе, – но жаль терять такую славную тайну, не успев ее толком раскрыть. В мире и без того слишком мало загадок, достойных внимания».
И тогда над равниной пронесся крик. Изданный то ли человеком, то ли иным, неведомым существом, он пробудил в Коливаре память столь древнюю, что магистр и думать забыл обо всем остальном. Этот звук играл на его позвонках, будоражил кровь. Ему захотелось закричать самому во всю мощь своих легких, излить всю свою душу в этом ответном кличе – но зов оборвался так же внезапно, как и возник.
На холме неподалеку стоял человек. Высокий и светловолосый, северянин по виду, он был вооружен до зубов. Приложив руки ко рту, он закричал снова – и пожиратель душ, оставив павшего ястреба, развернулся и понесся прямо к нему.
Человек на глазах у изумленного Коливара стал на одно колено, поднял арбалет, прицелился и замер. Уж не заворожил ли его икет? Чудовище приблизилось, и человек послал стрелу прямо ему под крыло. Икет завопил. Он не сложил крылья, но стал терять высоту. В точности так, подумал восхищенный Коливар. Сначала надо сбить его, ограничить его движения. Незнакомец, кем бы он ни был, знал, что нужно делать.
Это, если учесть, как давно люди не сражались с икетами, требовало объяснения само по себе.
Икет, не переставая вопить, врезался в землю, забил по ней перебитыми крыльями. Тучи вздымаемого им черного пепла вызвали бы у Коливара кашель, но магистр вовремя повернул ветер прочь от себя. Теперь неведомому стрелку придется напрячь зрение, чтобы разглядеть врага, и он неминуемо подпадет под чары икета. Любопытный намечается бой.
Зная, что опасность все еще велика, Коливар не сводил глаз с воина. Тот шел к икету с копьем. Чары на него как будто не действовали – значит победа уже наполовину за ним. Он, кажется, пел что-то, но Коливар не разбирал слов – должно быть, оберегающие в бою заклинания. Надо будет спросить потом, если воин выживет.
Икет тем временем поднялся в полный рост, наводя страх на противника. Да это никак брачный поединок? Ну конечно. А крик, издаваемый человеком, был брачной песнью. Икет раскрыл змеиную пасть с двумя рядами острых зубов. Воин подошел к нему близко – слишком близко. Он, видно, слыхал об икетах, но не ожидал увидеть такое воочию.
Длинный хвост щелкнул и со страшной силой хлестнул человека сбоку. Сделай воин еще пару шагов, острые пластины на конце хвоста выпустили бы ему все кишки, теперь же он, видимо, отделался переломом ребер. Копье-то он удержал, хорошая выучка, отметил про себя Коливар, – но лежит неподвижно, сознание потерял, должно быть. Или чары икета наконец-то взяли свое.
Икет клацнул зубами, вознамерившись сожрать побежденного, – а человек, ожив внезапно, обеими руками вогнал ему копье в пасть, в самый мозг. Икет взревел и шарахнулся прочь, вырвав копье из рук воина. Поздно: кровь из пасти хлестала рекой, крылья дергались в тщетных попытках спастись. Бьющий куда попало хвост опять зацепил человека, и тот закричал от боли.
Чудовище мало-помалу затихло, стеклянистые крылья обвисли, черные на черном, лишившись всех своих красок. Кровь его залила землю и человека, лежащего рядом.
Настала тишина, и Коливар снова вдохнул полной грудью.
Убедившись, что ястреб все еще жив, он подошел к воину. Тот получил тяжелые, но доступные исцелению раны. Магистр срастил ему кости, поправил ушибленные внутренности, в том числе и одно легкое. Человек молчал, изредка кашляя кровью и очень стараясь сохранить сознание.
Когда его дыхание выровнялось и все пришло в полный порядок, воин сухо усмехнулся и произнес:
– Сказания, однако, не лгут. Коливар помог ему встать.
– Ты впервые увидел такое диво?
– О да. – Воин по привычке отряхнул одежду, всю перемазанную кровью и пеплом. – Как и всякий другой, полагаю.
Коливар промолчал.
– Ну и ну, – сказал кто-то позади них. – Редкостное зрелище.
– Мог бы и помочь, – не оборачиваясь, бросил Коливар.
– И упустить случай посмотреть на Хранителя в деле? Э нет. Кроме того, я ученый, а не воин. Позвольте я вас представлю друг другу, – предложил Рамирус. – Рес нис Кердвин, Хранитель Гнева. Коливар, королевский магистр одного маленького южного государства… забыл, как называется.
– Аншаса, – буркнул Коливар и кивнул Ресу. – Должен сказать, что появился ты как раз вовремя.
– Счастливое совпадение, – пояснил Рамирус. – Рес – брат королевы Гвинофар и самый близкий ей человек. Я доставил его сюда, чтобы он уговорил ее взяться за известное тебе дело, и тут мы увидели… это. – Он потрогал убитое чудище. – Это то самое и есть?
– Боюсь, что да, – кивнул Коливар.
– Значит, они вернулись?
Рес тихо выругался, а Коливар вместе с Рамирусом стал осматривать труп икета. Кожа холодная и гладкая, как у змеи, вдоль хребта острые наросты намного длиннее мужской ладони. Нескольких шипов недоставало, и на месте их удаления виднелись давние шрамы.
– Этот явился с Севера. Из-за Гнева, – холодея от собственных слов, сказал Коливар. – Стало быть, они нашли способ преодолеть заграждение.
– Тогда мы должны найти способ заделать брешь, – угрюмо проронил Рес, – пока другие в нее не вылезли.
Коливар умолчал о том, что принимать подобные меры поздно. Икеты уже размножились, скоро их будет целая стая. Но воин, только что уложивший пожирателя душ, заслужил надежду хотя бы на короткое время.
Итак, война началась.
Ему ужасно хотелось спросить Рамируса, ощутил ли тот на себе гипнотические чары, как сам Коливар. Магистры должны знать, каков их статус в борьбе с икетами. Выше, чем у обычных людей? Или они, напротив, вдвойне уязвимы, поскольку представляют собой наиболее желанную для икетов добычу? Но не мог: вопрос повлечет за собой другие, на которые Коливар отвечать не желал, а потому молчал.
Рее восхищенно погладил почерневшие крылья.
– Я слышал, в старину из них делали доспехи. Из шкуры тоже.
– Делали, – подтвердил Коливар. – В природе мало найдется веществ с такими защитными свойствами. Но обрабатывать их следует сразу же после смерти, а к этому ты, думаю, не готовился. Вот тебе, однако, хороший трофей: хвостовые щипы. Годятся на мечи и на острия копий. Пробивают шкуру таких вот тварей, как ни одно человеческое оружие.
Рее, кивнув, достал нож. В это время вдали послышался шум, и из дворца вышел военный отряд, направляясь, вне всяких сомнений, к месту сражения.
– Тут был ястреб, – тихо сказал Рамирус.
– Это ведьма, – ответил Коливар, тоже вполголоса. – Я выследил ее от самого Гансунга, где она убила одного из наших. Как видно, она оказалась особенно чувствительна к чарам пожирателя душ – и неудивительно, ведь это племя должно питать к ведьмам и колдунам самую лютую ненависть. Правосудие свершилось без нас.
– Воистину так.
– А теперь прошу меня извинить. Мне, пожалуй, не стоит дожидаться торжественной встречи. – Коливар кивнул на приближающихся солдат. – Да и тебе тоже, если на то пошло.
Рамирус, нахмурясь, устремил взгляд на дворец.
– Дантен мертв, – сказал он через некоторое время. – И Рюрик тоже… и Андован. Неудачный выдался день для Аурелиев.
– Это твоя забота, Рамирус. Мой удел, как ты помнишь, пески да шатры. Можешь хоть весь континент взять под свое крыло, я не против.
Рамирус положил руку на плечо Коливара, заглянул ему в глаза.
– Здесь всем магистрам придется действовать заодно. Иначе нам настанет конец.
«Если мы начнем действовать заодно, конец настанет еще скорее», – подумал Коливар, но говорить ничего не стал, лишь кивнул утвердительно.
Превратившись в краснокрылого сокола, он полетел низко над землей, надеясь, что Рамирус за ним не следит. Надо забрать ястреба, пока не пришли солдаты, – и желательно, чтобы Рамирус тоже ничего не заметил. Коливар ни с кем не хотел делиться своей вожделенной тайной.
Но ястреб исчез, оставив следы магии там, где лежал. Женщина обошлась без помощи Коливара.
Сокол, досадливо вскрикнув, стал подниматься в небо. Воздух вокруг него замерцал, и он скрылся из глаз.
На другом конце света, во время жатвы, внезапно замер среди колосьев один из жнецов.
– Ты чего, Лиам? – спросил его другой.
– Да так, дурнота какая-то. Накатило и прошло, – сказал жнец и вернулся к работе.