Действующие лица:
Соня Серебрякова
Андрей Прозоров
Москва. Двадцатые годы. Затрапезное кафе. Поздний вечер.
В кафе одна СОНЯ, за 40, в очках, волосы тронуты сединой. Перед ней кипа документов и картограмм, которые она с сосредоточенным видом изучает, забыв про остывший чай. Видно, что это занятие утомило ее до крайности.
Входит АНДРЕЙ, под 50, с тарелкой супа в одной руке и черным хлебом в другой, прижимая к груди футляр со скрипкой. Под мышкой зажата холщовая сумка. Из-под поношенного пальто выглядывает вконец протертый костюм. По причине природной застенчивости он часто улыбается, что может людей, его не знающих, ввести в заблуждение. Вот и сейчас, проходя мимо столика Сони, он останавливается с широкой улыбкой и несколько раз отвешивает поклон.
Андрей. Добрый вечер!
Соня (не узнала, холодно). Добрый вечер. (Снова уткнулась в бумаги.)
Андрей. Дела.
Соня. Простите?
Андрей. Не узнали. Вчера мы здесь сидели.
Соня. Да?
Андрей. Так хорошо поговорили. Про обветренные губы.
Соня. Про…
Андрей. И про ознобыши. (Поясняет.) Крапивница… в мороз …
Соня (перебивает). Ну, конечно! Вы гордились своим талантливым семейством!
Андрей. О боже! Не напоминайте мне об этом.
Соня. Одаренная девочка и сын, настоящий вундеркинд.
Андрей. Не вгоняйте меня в краску.
Соня. Разумеется, я вас узнала. Что же вы стоите? Да садитесь же.
Андрей. А я вас сразу узнал…
Соня (пододвигает ему стул). Ну?
Андрей. По затылку.
Соня (озадаченно). Вот как?
Андрей. Похоже, сегодня мы опять одни.
Соня. Вы с репетиции?
Андрей. С утра практически без перерыва.
Соня. В оперном театре?
Андрей. Ага, помните.
Соня. Вы всегда репетируете в вечернем костюме?
Андрей. Дирижер-немец. Такой педант! (Направляется к дальнему столику.) Желаю вам получить удовольствие от вашего чая.
Соня. А вам от…
Андрей. Суп.
Соня. От супа.
Андрей. И хлеб.
Соня. Свежий?
Андрей. Черненький!
Соня (озадаченно). А-а.
Андрей. За стойкой опять эта ведьма — вы заметили? Когда я расплачивался, такую скорчила рожу!
Соня. Она кусает посетителей.
Андрей (растерялся). Это шутка?
Соня. Может, вы присядете?
Андрей. Нет, нет. Вы так заняты…
Соня (собирает бумаги). Извините. У меня от всего этого уже голова идет кругом. Прошу вас.
Андрей. Я не хочу вам мешать. Будет лучше, если…
Соня. Вы мне не мешаете. Скорее я испытываю неловкость оттого, что вы стоите.
Андрей. Простите. Конечно. Спасибо. (Сел.) Соня, правильно?
Соня. Правильно.
Андрей. Вот!
Соня. Соня Серебрякова.
Андрей. Будем знакомы… еще раз.
Соня. А вас, кажется, Андрей?
Андрей. Точно.
Соня. Вот!
Андрей. Андрей Прозоров.
Соня. Будем знакомы.
Андрей. Щи.
Соня (обращаясь к тарелке). Глубокоуважаемые щи!
Андрей. Что?
Соня (смеется). Я же говорю, у меня голова немного… (Показывает жестом.)
Андрей. Вы устали?
Соня. Есть чуть-чуть. У меня трудный вечер, а завтра первым утренним поездом домой. (Вспомнила.) А с чего это вдруг мы заговорили о крапивнице?
Андрей. Вы рассказывали про травяные настойки.
Соня. Вот уж скучная тема.
Андрей. Это точно. Скучнее не придумаешь. (Сняв пальто, набрасывается на суп.) Извините. Ужасно хочется есть.
Соня. Еще мы говорили об одиночестве.
Андрей. Мм-ммм.
Соня. И как с ним справляться.
Андрей. Ммм.
Соня. Мы сошлись на том, что не всегда это удается.
Андрей. Ну, в общем…
Соня (озадачена). Вы ведь остались без жены? Давно она умерла?
Андрей. Не помню. Стыдно, правда? Лет семнадцать назад… нет, больше. А ваш дядя?
Соня. Девятого сентября будет девятнадцать лет, упокой, Господи, его душу. Вчера, кажется, мы дали волю своим чувствам. Точнее, я.
Андрей. Разве?
Соня (резко меняя тему). А щи, вроде, ничего.
Андрей. Чуть теплые.
Соня. Так отнесите назад.
Андрей. Этой Горгоне-Медузе? Покорно благодарю…
Соня (хватает тарелку). Так я отнесу.
Андрей. Нет, нет, не надо! Я люблю теплый суп.
Соня. Хлеб, по крайней мере, свежий?
Андрей. Вполне. Черненький!
Соня (озадаченно). Я вижу. Как репетиция?
Андрей. Ноги болят. Шесть часов на ногах, как вы думаете!
Соня. Оркестр репетирует стоя?
Андрей (пауза). Нет, но когда долго сидишь на жестком стуле, особенно в струнной секции, зад немеет… извините за выражение. Время от времени приходится вставать и похлопывать себя по ляжкам, чтобы улучшить кровоток. А потом… потом от долгого стояния начинают затекать ноги. Через несколько часов все тело как чужое, растирай не растирай. Я когда ухожу с репетиции, меня ущипни за любое место — я даже не почувствую.
Соня. А почему струнная секция?
Андрей. Что почему?
Соня. Вы сказали, все немеет, особенно в струнной секции.
Андрей. Потому что во всех оркестрах струнники — самые большие пьяницы и сплетники.
Соня. Андрей, вы меня совсем запутали.
Андрей. Я пытаюсь вам доходчиво объяснить…
Соня. Давайте вернемся к началу. Вы репетируете «Богему».
Андрей. Совершенно верно.
Соня. В оперном театре.
Андрей. Да.
Соня. Сочинение Пуччини.
Андрей. Все правильно.
Соня. Родился в Лукке в 1858 году.
Андрей. Так было сказано в газете.
Соня. Он еще жив?
Андрей. Кто, Пуччини? Не думаю.
Соня. А что в этом невероятного?
Андрей. Я думаю, он умер.
Соня. Вы это точно знаете?
Андрей. Нет.
Соня. Ну так что вы глядите таким букой? За дирижерским пультом дотошный немец, оркестранты трудятся, не покладая рук, а ваша Мими само очарование!
Андрей. Вы видели ее на афише? Какие лучистые глаза! Между прочим, ей всего девятнадцать лет.
Соня (сухо). Я рада за нее. Одним словом, будет огромный успех.
Андрей. Вы думаете?
Соня. Вы сами это говорили.
Андрей. Разве? Мне казалось…
Соня. Когда же спектакль?
Андрей. Завтра.
Соня. Я бы хотела послушать, но к девяти вечера мне надо быть дома. Очень жаль.
Андрей. Это будет нечто необыкновенное, я знаю!
Соня. Вот! Наконец я слышу энтузиазм в голосе.
Андрей. Не удивляйтесь. Я по натуре оптимист. Девочки — мои сестры — называют меня живчиком. Как прошли ваши деловые встречи?
Соня. Превосходно. Лучше не бывает.
Андрей. Рад за вас.
Соня. Утром банк, днем Наркомзем. В Наркомземе такие внимательные люди.
Андрей. Приятно слышать.
Соня. Правда? В банке мне подали замечательную идею. Они советуют — настоятельно советуют, — чтобы я… нет, вам это скучно.
Андрей. Ну что вы. Мне это очень интересно.
Соня. Они говорят, что зерновые культуры — пшеница, рожь, ячмень — всего этого не надо. Слишком рискованно, да и для женщины хлопотно. А вместо этого они настаивают…
Андрей. В Наркомземе?
Соня. В банке. Вместо этого они настаивают… то есть, конечно, не настаивают… они настоятельно рекомендуют посадить деревья.
Андрей. На всем участке?
Соня. На всем участке.
Андрей. Большой?
Соня (уклончиво описала в воздухе некую фигуру). Я как раз изучала бумаги, когда вы вошли. Все так сложно… но я разберусь. Просто мне нужно время. Это, уверяют они, будет приносить мне твердый доход. Со временем. Ближе к смерти, я так понимаю. А что, красиво? Лесонасаждение!
Андрей. Наконец я слышу энтузиазм в голосе.
Соня. Раз и навсегда порвать с прошлым — ведь это такое облегчение, правда?
Андрей. Да уж, ничего не скажешь.
Соня. И потом… (Словно читая лекцию.) «Деревья хороши и сами по себе. Они украшают землю и благотворно действуют на климат. А кроме того, они рождают в человеке чувство благоговения и поддерживают слабеющий дух».
Андрей (аплодирует). Браво!
Соня. Не мои слова. Это сказал мой близкий друг, вкладывающий в восстановление лесов всю свою страсть.
Андрей. Вы уже с ним говорили об этом проекте?
Соня. Он меня наверняка поддержит. (Быстро меняя тему.) Какая же это тоска — все эти старые купчие, просроченные векселя, закладные! Сам черт ногу сломит. А ведь когда-то я в этом отлично разбиралась… когда имение еще было нашим. Не хуже какого-нибудь счетовода. Не верите? Напрасно. Дядя Ваня с радостью перепоручил мне все дела по управлению имением, потому что я в этом знала толк, а он — нет, хотя он в этом и не признавался.
Андрей. А в чем состояло управление имением?
Соня. Я нанимала рабочих, арендовала сельхозтехнику, участвовала в торгах, вела бухгалтерию. Всего не перечесть. Господи, еще помогала нашим соседям!
Андрей. Точно как Наташа… моя жена… мир ее праху. Она была гением по части финансов.
Соня. О себе я бы так не сказала…
Андрей. «Гений» — это я, пожалуй, переборщил.
Соня. Скажем так, весьма компетентная.
Андрей. Вот! Так будет точнее.
Соня. А потом, почти одновременно, случились два события. В Москве умер мой отец, и его молодая вдова, моя мачеха, переехала к нам — на один год. Несравненная Елена. Красивая, изящная, милая… ну разве что немного бессердечная, хотя не мне судить. Моя ровесница, только хороша собой. Дядя Ваня без памяти влюбился. Впервые в жизни. Отчаянно, безнадежно. Он был на двадцать пять лет старше. Ах, до чего же она была хороша!.. Наверно, у него помрачился рассудок… В одно прекрасное утро нашего милого дядю Ваню какая-то муха укусила, и он вдруг объявил, что имением должен управлять мужчина! Переложить на свои плечи вся тяготы. Что он и сделал. Взялся за гуж с тем упрямством и нахрапистостью, которые при известных обстоятельствах отличают людей мягких и нерешительных. Это было вторым событием. Надо ли говорить, что имение быстро пришло в расстройство, мы влезли в долги, а кончилось… вот этим. Бедный дядя. Он, конечно, понимал, что наломал дров, но снова передать мне дела он уже не мог. Его Елена Прекрасная от нас уехала, он сделался угрюм, раздражителен, мелочен. Доктор считает, что его удар стал следствием его озабоченного состояния.
Андрей. Очень может быть.
Соня. Это случилось за завтраком, во время жатвы. Сознание к нему больше не вернулось. Я послала весточку Елене в Париж, где она тогда отдыхала. Она не приехала. Впрочем, он бы ее все равно не узнал.
Андрей. Господь упокой его душу.
Соня. Но, знаете, что меня радует? В эти три недели, пока он лежал в беспамятстве, с его лица сошла эта озабоченность и неприятное выражение упрямства, я вдруг снова увидела добрейшего, нескладного дядю Ваню, который мог ударить кулаком по столу со словами «Я знаю, что я прав!», будучи совершенно в этом не уверен.
Андрей. Вы жили вдвоем?
Соня. А больше у меня никого не осталось.
Андрей. Да, вы говорили.
Соня. Глядя, как из него уходит жизнь, я понимала, что вместе с ней уходит часть меня. Могу вслед за вами повторить: «Господь упокой его душу».
Андрей. Он протянул три недели?
Соня. Три недели и один день. Мы с Михаилом Львовичем дежурили возле него по ночам.
Андрей. А кто такой Михаил Львович?
Соня. Мой друг, семейный доктор, большой энтузиаст леса.
Андрей. Ах, этот.
Соня. Слуги ложились спать, в доме наступала тишина. Это были трудные бдения, но мы чувствовали себя избранными. Мы сидели молча по обе стороны постели, как одно целое, и хотя доктор бывал так пьян, что вскоре засыпал, я знаю, это были счастливейшие минуты моей жизни.
Андрей. Как, говорите, его звали?
Соня. Доктор Астров. Михаил Львович. Визионер, почти святой… хотя и не всегда трезвый. (Без перехода.) У вас есть деревья?
Андрей. Да, конечно.
Соня. И вы молчали! Вот кто должен дать мне совет.
Андрей. Если я могу чем-то быть вам полезен…
Соня. Сколько у вас гектаров леса?
Андрей. У нас сад и две березы.
Соня. Две березы? (Хохочет.) О господи.
Андрей. Смешно, я понимаю.
Соня. Две огромные березы!
Андрей. Землепользование — это не про нас.
Соня. Сад-то хоть большой?
Андрей. Одна десятая гектара. Мы никогда не трудились на земле. Отец был военный. Родился я в Москве. Мне было четыре года, когда его полк перевели в Таганрог. Там прошла вся моя жизнь.
Соня. Ваш отец…
Андрей. Генерал Прозоров. Исключительный был человек.
Соня. Вы проделали тыщу верст из-за итальянской оперы?
Андрей. А что делать скрипачу в Таганроге? Я немного учительствую, но грех не поиграть, если выпадает такая возможность.
Соня. Вот это я называю энтузиазм! Браво!
Андрей. Могу я вам принести свежего чаю?
Соня. Спасибо, не надо.
Андрей. Этот уже остыл.
Соня. Ничего.
Андрей. Я должен попросить у вас прощения за вчерашний вечер. Наговорил про своих детей, бог знает, какие глупости.
Соня. Ваш Бобик врач, а Софочка инженер. Вы ими гордитесь.
Андрей. Боюсь, что я немного приврал. Бобик, проучившись год, бросил свою медицину и подался в Москву, без профессии, без средств к существованию. Софи тоже не закончила курс. Одно время она работала в строительной организации, а сейчас живет, кажется, где-то в Казахстане.
Соня. Они вам пишут?
Андрей. Нет.
Соня. Что ж, у них своя жизнь.
Андрей. Вы так считаете? Наташа, моя покойница жена, их мать, любила повторять, что их испортили мои сестры, у которых не было собственных детей. Но я так не считаю. Она нарочно так говорила, потому что девочки с самого начала не приняли ее как свою. В их глазах ей не хватало… вкуса. Ее провинциальный напор вызывал у них… чувство неловкости. Может, супу?
Соня. Нет-нет.
Андрей. С хлебом?
Соня. Спасибо.
Андрей. Черненький…
Соня. …и свежий, я знаю. Спасибо, не надо.
Андрей (обращаясь к хлебу). Глубокоуважаемый черный хлеб! (Смеется.) Видите, у меня тоже голова немного… (Показывает жестом.)
Соня. Сколько у вас сестер?
Андрей. Осталось две. Бедная Маша умерла пятнадцать лет назад.
Соня. Сколько же ей было?
Андрей. Тридцать. Застрелилась из отцовского револьвера.
Соня. О господи.
Андрей. К тому времени она уже несколько лет не жила с нами. Как говорится, не сложилось.
Соня. Грустная история.
Андрей. Он был подполковник. Женатый. И Маша несвободна, замужем за местным учителем. Роман был бурным… и коротким. Подполковника перевели в Москву, и на этом все кончилось. Она ему писала, сначала каждый день, затем раз в неделю, но ответа так и не получила. Он просто исчез из ее жизни. И тут она стала от нас отдаляться. (Меняет тему.) А другие две сестры, они такие мужественные, такие умницы, вы себе представить не можете. Одно меня удивляет… что при таком уме они… (Прикусил язык.) Я слишком много болтаю.
Соня. Итак, вас удивляет…
Андрей. Что свою жизнь в Таганроге они считают ненастоящей, случайной. Глупо, правда? Таганрог для них — это зал ожидания… перед дорогой в настоящую жизнь, которая, как они считают, возможна только здесь, в городе их детства, в Москве, которой они не видели сорок с лишним лет! Согласитесь, это странно.
Соня. Не соглашусь.
Андрей. То есть как?
Соня. Я думаю, для Маши эта Москва была единственной реальностью.
Андрей. Может быть. Я знаю одно, из Таганрога они никуда не уедут, и в глубине души понимают, что они придумали эту жизнь в Москве, которая так и останется мечтой. Наверно, кто-то только так и может… жить в вечном ожидании.
Соня. Да, именно так.
Андрей. Странно, правда?
Соня. Не будем повторяться. Вы любите своих сестер, а это главное.
Андрей. И они меня, несмотря на то, что я неудачник… то есть в некотором роде. Все ждали, что я стану великим ученым! Вообразите, я — ученый!.. Да, можно сказать, жизнь обошла моих девочек стороной… Сорок лет просидеть в зале ожидания — вы не находите это странным?
Соня. Нет.
Андрей. Уж не хотите ли вы сказать, что вы и сами так живете? В ожидании, когда сбудутся какие-то глупые мечты? (Спохватился, смущен.) Что я говорю… простите… я не хотел вас… (Встает.) Схожу-ка я за чаем. Вам тоже? (Соня отрицательно качает головой.) Если она попытается меня укусить, я буду кричать и звать на помощь. (Идет к двери, останавливается.) Господи, моим сестрам уже под пятьдесят, а я все время называю их девочками. Как это глупо! (Выходит.)
Соня долго глядит ему вслед. Затем быстро открывает свою сумку, достает оттуда фляжку и подливает водку в стакан. Выпив, наливает еще и прячет фляжку в сумку. Возвращается Андрей с горячим чаем.
Соня. Вы не кричали. Уж не влюбилась ли она в вас? Это было бы пострашнее, чем укус, а?
Андрей. Боюсь, что вчера я вам сказал неправду.
Соня. Неправду?
Андрей. Точнее, сгустил краски. То есть немного исказил картину.
Соня. Андрей, о чем вы?
Андрей. Наташа, моя…
Соня. Покойная жена, я помню.
Андрей. Жена, но не покойная. Видите ли, она не умерла. Сказать так… это было дурно с моей стороны. Еще добавил: «Упокой, Господи, ее душу». Я не должен, не должен был так говорить!
Соня. Она вас оставила.
Андрей. Как вы догадались? Да, ушла к председателю земской управы, некоему Протопопову. Бобику было восемь, а Софочке десять.
Соня. Что с ними стало?
Андрей. Наташа, моя… Она, конечно, хотела их забрать, но Протопопов возражал категорически, и поэтому они остались со мной. Вообразите, какая это для нее была мука!
Соня. Я представляю.
Андрей. Страшный удар. А я тогда как раз был членом земской управы, чиновником второго класса… разумеется, пришлось уйти.
Соня. Вашим детям повезло — они оказались под присмотром любящих тетушек.
Андрей. Повезло, не то слово. После того как Наташа меня оставила, я сделался немного… не в себе. Все не мог найти себя в этой жизни. Почти десять лет. Без девочек они бы совсем пропали. Но это уже другая история.
Соня. Наташу вы после этого видели?
Андрей. Мы часто видимся. Они ведь живут за городом, совсем близко! Роскошный особняк на берегу реки. Наташа всегда питала слабость к… излишествам. А я, в сущности, один, если не считать девочек… извините, моих уже немолодых сестер. — О, времени-то сколько! Засиделись мы с вами.
Испытующе на него посмотрев, Соня вдруг достает фляжку и подносит к его стакану.
Соня. Чуть-чуть?
Андрей. Что это?
Соня. Водка.
Андрей. Вы шутите.
Соня. Харьковская. Лучше не бывает.
Андрей. Вы удивительно смелая женщина!
Соня. Так вам налить?
Андрей. Нет, нет, что вы…
Соня. Немножко.
Андрей. О господи.
Соня. Две капли. (Льет.)
Андрей. Хватит!
Соня. Еще?
Андрей. Всё, всё, всё!
Соня. Попробуйте.
Андрей (подержав коктейль во рту, не спеша проглотил). Да-а-а!
Соня. Божественный напиток? (Наливает себе.)
Андрей. Что и говорить.
Соня. Как вы вообще насчет водочки?
Андрей. Не спрашивайте.
Соня. Уважаете?
Андрей. Как говорится, отдал дань. Но уже давно завязал.
Соня. Совсем завязали?
Андрей. Ну разве еще две капли. (Она налила, он залпом выпил.) Хороша!
Соня. Ну, то-то.
Андрей. Вы спрашиваете, как я насчет водочки. Десять лет она была моей главной утешительницей. Кто не знал в Таганроге Андрея Прозорова! Пьянство, карты, драки, веселые компании. Головорез! Приличные люди шарахались от меня, как от чумы. (Помолчал.) Кажется, я опять погорячился.
Соня. Вы не были головорезом, я угадала?
Андрей. Тихий, безобидный пьяница. (Протягивает стакан.) С вашего разрешения? (Она наливает.) Какой неожиданный вечер. (Обращаясь к водке.) Ах ты, моя умница!
Соня. Верная подруга.
Андрей. Тост! За вашего близкого друга доктора Астрова!
Соня. Ближайшего.
Андрей. Визионера, святого и… что там еще?
Соня. Не всегда трезвого.
Андрей. Отличное сочетание! Он мне нравится. За Михаила Львовича!
Соня. За Михаила Львовича.
Андрей. И за ваш будущий лес! Пусть он поддерживает слабеющий дух.
Соня. Он в это свято верит.
Андрей. И за Соню Серебрякову, которая снова осчастливила это заведение своим блистательным появлением!
Соня. Спасибо.
Андрей. А знаете, я надеялся вас здесь увидеть.
Соня. Вот как?
Андрей. Кто-то обещал мне домашнее средство от ознобышей.
Соня. Я хочу выпить за Андрея Прозорова, который все больше напоминает мне моего дядю Ваню.
Андрей. Правда?
Соня. В моих устах это высший комплимент. И еще, за Джакомо Пуччини!
Андрей. Пусть земля ему будет пухом.
Соня. Вы упрямец. И в этом вы схожи с дядей Ваней. За ваши леса и необыкновенный сад!
Андрей. Осторожно.
Соня. Ой… извиняюсь.
Андрей. За банкиров с ознобышами и скромных служащих с обветренными губами! (Оба смеются.)
Соня. За два прекрасных вечера…
Андрей. Да!
Соня. …которые я рисковала провести в своей мрачной берлоге, с ужасом думая о будущем.
Андрей. С ужасом?
Соня. Со страхом. Так будет точнее. Поживем — увидим. Не все еще потеряно, правда? Еще б немного силенок… (Опорожнила стакан. Оживленно, с внезапной решимостью.) А почему бы мне не задержаться на одну ночь? Схожу на вашу оперу! Отличная идея, а?
Он смотрит на нее с лицом, лишенным всякого выражения. Пауза.
Андрей. Задержаться?
Соня. Что вы на это скажете?.. Кто меня там ждет? Старушка домработница да пьяный скотник. Они даже не заметят, что меня нет. Еще одна ночь в Москве, и к черту затраты! Правильно?
Андрей. Вы меня спрашиваете?
Соня. Я должна увидеть даму вашего сердца, светящуюся Мими! Может, узнаю вашу макушку в оркестровой яме… ну да, затылок! А если мне очень повезет, я могу столкнуться перед театром с самим маэстро Пуччини! Решено! Билет в оперу и лишняя ночь в гостинице — погибать, так с музыкой! Что вы молчите? Разве я не отважная женщина?
Андрей. Да.
Соня. После спектакля вы меня не увидите. После спектакля музыкантам надо расслабиться, я знаю. Поэтому из театра я поеду домой. В гостиницу. И напишу вам, как бесподобно вы играли.
Андрей (не шелохнувшись). Да.
Соня. Вы испугались ответственности. Не бойтесь. Вам это, поверьте, ничем не грозит. (Читает его мысли. После паузы.) Знаю, о чем вы думаете. «Что за бред! Поезжай-ка ты, голубушка, домой». Не слишком деликатно с вашей стороны. Но вы, разумеется, правы. Отличная идея при ближайшем рассмотрении оказалась довольно глупой. Я здесь не задержусь. Назад — в пустой дом, к дырявым водостокам и старому инвентарю, ржавеющему во дворе. И чего ради оставаться? Ваш Пуччини — это все-таки не Бах, и дирижер — какой-нибудь шарлатан из Гамбурга, напустивший на себя вид строгого педанта. А ваша Мими при ближайшем рассмотрении, боюсь, окажется из тех девиц, молодых да ранних. (Поднимает стакан.) Мое новое — новейшее — увлечение. Которое, разумеется, ни от чего не спасает. Но свою норму я знаю. Не хотелось бы кончить, как мой скотник Петр, правильно?
Андрей. Почему бы вам не поговорить с вашим другом Михаилом Львовичем?
Соня. О чем? О надоевших деревьях, благодаря которым мы сделаемся «лучше»? Вот… (ткнула в бумаги) мне есть, чем себя занять, из-за чего не спать ночей… отрезвляющая реальность, ее суровый ультиматум. А как я могу спать, когда грозятся отнять мой дом — последнее, что у меня осталось! Я вообще могу остаться без крыши над головой. Тут, пожалуй, уснешь! Но, как ни странно, не эта решающая неделя наводит на меня ужас… страх. Я говорю об этой тундре одиночества, которой не видно конца. Обычно мне хватало стойкости тянуть лямку. Но теперь этого мало. Теперь, если я хочу и дальше ее тянуть, мне потребуется высшая доблесть, несокрушимый дух, не правда ли? Без него, согласитесь, никуда. (Наливает.) На посошок. Достойное завершение великолепного вечера. Вот чего не доставало вашей Маше, когда этот подполковник ее оставил, — несокрушимого духа! Пережить его предательство — для этого ей хватило бы и стойкости, а вот чтобы жить дальше… Короче. (Чокается.) За успех завтрашнего события!
Андрей. Еще одна маленькая ложь.
Соня. Простите?
Андрей. Даже не ложь — фантазия. Игра воображения. Мне ужасно стыдно за мое вранье… вчера и сегодня… но, согласитесь, все это было так невинно. А эта маленькая ложь насчет «Богемы», она все-таки побольше и, возможно, не заслуживает снисхождения. Вы вправе думать, что я самым бесстыдным образом ввел вас в заблуждение и что мне нет и не может быть прощения. Если вы, действительно, так думаете, я, право же, совершенно вас пойму…
Соня. Андрей, к чему вы все это…
Андрей. …хотя в свою защиту я должен сказать, что моя ложь насчет «Богемы» не была обдуманной, она пришла мне в голову вчера, случайно, когда мы разговаривали за тем столом. Вы сказали, что желток сваренного всмятку фазаньего яйца хорошо помогает при ознобышах, и в ту же минуту я почему-то подумал, — глупо, глупо, сам знаю, — я подумал, что «скрипач в оркестре» — это прозвучит красиво, и я произведу на вас благоприятное впечатление.
Соня. Вы хотите сказать…
Андрей. Я не в оркестре.
Соня. Вы не…
Андрей. Мы на улице.
Соня. В каком смысле?
Андрей. Играем. Мы играем на улице.
Соня. Не в оперном театре, а…
Андрей. На улице.
Соня. Не Пуччини?
Андрей. Нет.
Соня. Вы, что же, уличные музыканты?
Андрей. Ну да.
Соня. Господи… Так вы никогда не исполняли Пуччини?
Андрей. Никогда.
Соня. Ни разу не выступали в оперном театре?
Андрей. Мы? Кто ж нас туда позовет?
Соня. И где же вы сегодня играли?
Андрей. На вокзале.
Соня. А вчера вечером?
Андрей. Перед Третьяковкой.
Соня. На тротуаре?
Андрей. Да.
Соня. «Мы» — это кто?
Андрей. Я и Иван.
Соня. Тоже скрипач?
Андрей. Нет. Иван — балалаечник, и довольно скверный. А что, с нашей стороны было бы наглостью сыграть завтра вечером перед оперным театром?
Соня. Андрей!
Андрей. Почему нет? Про то, что я имею отношение к «Богеме», знаем только мы с вами.
Соня. Какое отношение, Господь с вами?
Андрей. Никакого, вы правы.
Соня. Выходит, все, что вы мне рассказывали про эту оперу, — одна сплошная ложь.
Андрей. Виноват.
Соня. И светящаяся Мими, и педант дирижер, и грамотные музыканты…
Андрей. Невинный обман.
Соня. Вы это называете невинным обманом? А по-моему, беспардонная ложь! А ваш немеющий зад и затекающие ноги… какая трогательная история!
Андрей. Это правда.
Соня. Да мне-то что? Врите себе, сколько душе угодно!
Андрей. Вы справедливо сердитесь.
Соня. Сержусь? С какой стати мне на вас сердиться? И этот… этот…
Андрей. Костюм?
Соня. Так одеваются уличные музыканты?
Андрей. Вообще-то мне всегда казалось, что это классика. А вы находите его неприличным?
Соня. Да! — нет! — не знаю! Откуда мне знать, как должны одеваться уличные музыканты?
Андрей. Но вам он кажется неприличным?
Соня. Андрей, мне уже ничего не кажется.
Андрей. Иван тоже носит костюм. А талию перетягивает шелковой алой лентой.
Соня. Плохой балалаечник?
Андрей. Это я погорячился. Лентяй, но свое дело знает. Его костюм поплоше будет. Зато сложён! Настоящий джигит. Вы меня понимаете?
Соня. Я уже ничего не понимаю.
Андрей. Высокий, плечи широкие, спина прямая. Видели бы вы, как он носит свои лохмотья!
Соня. Я за него рада.
Андрей. Глаз не оторвать!
Соня. И надолго вы здесь?
Андрей. Недельку, я думаю, поработаем, а там домой.
Соня. Но вы сюда еще вернетесь?
Андрей. Мы каждый месяц приезжаем.
Соня. Во всем своем классическом великолепии?
Андрей. Смеетесь.
Соня. Может, ваши ежемесячные визиты — это еще одна невинная ложь? Я уже ничему не верю. И, по большому счету, мне все равно.
Андрей. Сказать вам, зачем я приезжаю в Москву?
Соня. Даже врать, при вашем богатом опыте, вы толком не умеете.
Андрей. Бобик сидит в тюрьме.
Соня. Андрей, ну всё, хватит!
Андрей. Сегодня утром я был у него. Почти два года за решеткой по сфабрикованному обвинению. Ограбление с применением насилия. Дружок подставил. Сам, естественно, вышел сухим из воды. Ну, да ладно. Чтобы с ним повидаться, можно и на улице поиграть. Как раз хватает на поезд и угол в Москве. Это правда, Соня. Печальный факт.
Соня. Ваш сын Бобик?
Андрей. Каждый раз я выхожу оттуда совершенно раздавленный. Ему еще повезло, устроился в тюремную больницу. Сегодня говорит: «Я уже без пяти минут врач!» Это он так шутит.
Соня. Часто вы его навещаете?
Андрей. Зависит от караульного… кого подкупишь. Чаще, чем раз в месяц, не получается. Обычно сижу у него около часа. Особенно нам и говорить-то не о чем. О матери он никогда не спрашивает. Странно, да?
Соня. Наташа знает, что он в тюрьме?
Андрей. Еще и это на нее взвалить?.. А вот про девочек — своих теток — расспрашивает подробно. Считает, что он разбил им сердце. И сестрой своей, Софочкой, интересуется. Она теперь живет в Казахстане.
Соня. Так вы с ней переписываетесь?
Андрей. На Рождество прислала короткое письмишко. Я даже не знаю, чем она там занимается. Что-то с лошадьми. Разводит их, что ли. Наверно, замужем. Девять детей, это точно.
Соня (смеется). «Точно»?
Андрей. Так она написала.
Соня. Девять!
Андрей. Тоже живчик, вся в меня. А собственно, почему вас это удивляет?
Соня. Ох, Андрей. И когда же ваш Бобик должен выйти?
Андрей. Через полтора года. Так что долго еще мне стоять на ногах.
Соня. Насчет уличных выступлений… извините, если я была бестактна. (Он пожал плечами.) А классический костюм — это вы отлично придумали. (Тот же безразличный жест.) И талию вам тоже надо перетягивать лентой.
Андрей. Какой?
Соня. Ярко алой.
Андрей. Не мой цвет.
Соня. Станет вашим. (Показала на фляжку.) По чуть-чуть?
Андрей. Одну каплю. Рано мы с вами начали.
Соня. Стало быть, никакой «Богемы»… ни для вас, ни для меня.
Андрей. Прощай, Мими.
Соня. Прощай, дирижер-зануда. Возвращайся в свой Берлин.
Андрей. В Мюнхен.
Соня. Но вы же это придумали?
Андрей. «Мюнхен» звучит лучше.
Соня. Он, по крайней мере, немец?
Андрей. Итальянец.
Соня. Мама миа. Остается главный вопрос: Пуччини жив или умер?
Андрей. Какое нам дело?
Соня. Никакого. Кстати, эта дата — 1858 год — откуда вы ее взяли?
Андрей. От фонаря.
Соня. Я так и подумала. (Чокается с ним.) Спасибо за приятную компанию.
Андрей. Вам тоже.
Соня. Последняя капля.
Андрей. Наипоследняя.
Соня (складывает картограммы и документы в сумку). Между нами, Соня немножко пьяна. На ее месте я бы быстро собрала все эти бумажки, на цыпочках прокралась мимо Горгоны-Медузы и прилегла на свою одинокую девичью подушку, на которой так хорошо видеть сны про пустой дом и дырявые водостоки.
Андрей. Расскажите мне про него.
Соня (напряглась). Про кого?
Андрей. Про вашего близкого друга, энтузиаста леса.
Соня. Визионера, святого…
Андрей. …и не всегда трезвого.
Соня. Что еще? Ему под шестьдесят. Среднего роста. Синие глаза. Цепкий взгляд. Явно не джигит.
Андрей. Ваш местный доктор.
Соня. Не только. Он постоянно в разъездах. Весь молодой лес в нашем уезде — его рук дело. Три раза он ездил на Сахалин, к ссыльнопоселенцам, во время эпидемий тифа. Он строит пасеки в глухих деревнях и обучает крестьян пчеловодству. Он верит, что более бережное отношение к природе воздаст человеку сторицей, мы станем лучше и щедрее. И ведь он прав! Всего-то и требуется от нас — немного теплоты. Мне кажется, в Бога он не верует, зато верит в совершенствование человека. Он любит говорить о «нашей святой обязанности» перед природой. В нем самом чувствуется некая святость.
Андрей. Он женат?
Соня (берет в руки карту). Это — имение, которое я когда-то купила на сэкономленные деньги. Я вам говорила?
Андрей. Вы его любите.
Соня. Мне остался только этот луг.
Андрей. Вы его любите, Соня?
Соня. Двадцать три года. Без всякой надежды. Я полюбила его с первой нашей встречи. Я была молоденькой девушкой, а он начинающим врачом. Эти живые синие глаза заворожили меня раз и навсегда. Говорит он очень быстро, и от этого фейерверка идей и планов — ничего подобного я в своей жизни не слыхала — голова у меня закружилась от восторга. (Она оживленно жестикулирует, пытаясь передать свое тогдашнее состояние.) Это было что-то… необыкновенное. Он меня тоже любил. Я это знаю. Целый год… пока эти грандиозные преобразования не захватили его всего без остатка. Но он до сих пор приезжает ко мне… когда вспоминает о моем существовании… обыкновенно подшофе. И когда он стоит, качаясь, посреди комнаты, держа мое лицо в ладонях и не говоря ни слова, просто глядя на меня своими пронзительно синими глазами, в которых с некоторых пор поселилась какая-то озабоченность, в такие минуты мне кажется, что мы никогда не расставались… и что я тоже, прости меня, Господи, почти святая… Но на этом, понятное дело, далеко не уедешь. (Продолжает складываться. Он что-то пишет на листке.) Двоюродные сестры!
Андрей. Что?
Соня (показывая на две такие похожие холщовые сумки). Моя и ваша.
Андрей (протягивает листок). Мой домашний адрес. И место в Москве, где я останавливаюсь.
Соня. Благодарю.
Андрей. Когда вы опять сюда приедете?
Соня. Бог его знает. Когда будет окончательно решаться дело. (Махнула вослед убранным бумагам.) Наверно, скоро.
Андрей. В ближайшие две недели?
Соня. Очень может быть.
Андрей. Могу я вас о чем-то попросить? Когда вы будете точно знать, вы не известите меня?
Соня. Хорошо.
Андрей. Черкните два слова. Я могу приехать в любое удобное для вас время. Обычно мы заранее не бронируем место для уличных выступлений. Мне бы очень хотелось еще раз с вами увидеться.
Соня. Мне тоже. Очень.
Андрей. Вот и отлично! Закажем шикарный ужин, который нам не по карману. В «Славянском базаре»! Я там никогда не был, а вы?
Соня. В «Славянском базаре»? Вы шутите!
Андрей. Стало быть, решено.
Соня. Почему не здесь? Мне даже начинает нравиться это место.
Андрей. А как же Горгона-Медуза?
Соня. И она тоже.
Андрей. Значит, увидимся здесь.
Соня. Попросим, чтобы они завезли побольше «черненького».
Андрей. Осторожно! (Она чуть не опрокинула стакан.) Я могу попросить ваш адрес?
Соня. Отчего же. (Начинает писать.)
Андрей. Нет, если вам по какой-то причине…
Соня. Ну, что вы. Я буду рада получить от вас весточку.
Андрей. Считайте, что уже получили.
Соня. «Софья…» Мою фамилию вы знаете?
Андрей. Так точно.
Соня. Держите.
Андрей. Благодарю. Я возьму еще чаю. Вы будете?
Соня. Мне, правда, лучше лечь. Я едва держусь на ногах.
Андрей. Понимаю.
Соня. Спокойной ночи, Андрей.
Андрей. И вам тоже. Крепкого сна. Мы скоро увидимся, правда?
Соня. Да. Я очень на это надеюсь.
Андрей. А пока я вам напишу.
Соня. Сделайте одолжение. (Жмут друг другу руки. Он целует ее в щеку.) Спокойной ночи.
Андрей. Спокойной ночи. Завтра же напишу.
Помедлив в дверях, Соня возвращается.
Соня. Андрей, я сказала вам неправду.
Андрей. Присядьте.
Соня. Нет, я ухожу. «Неправда» — это слишком громко сказано. Невинный обман. Вернее, умолчание. Это касается моей мачехи.
Андрей. Красивой, изящной, несравненной Елены.
Соня. Да.
Андрей. Вашей ровесницы.
Соня. Да.
Андрей. Немного бессердечной.
Соня. Я так сказала? В общем, ее любили двое. Крепко любили. Про дядю Ваню я вам говорила. Это была безответная, отчаянная любовь. Я не хочу сказать, что бедный дядя от этого умер, но он так и не сумел оправиться после того, как его отвергли. А вторым был Михаил Львович. Доктор Астров. Она красавица. Он хорош собой. Идеальная пара.
Андрей. Они поженились?
Соня. Да.
Андрей. У них есть дети?
Соня. Нет. Она почти не бывает в России. Париж, Лондон, Рим. У нее тоже есть всепоглощающая страсть — модные магазины. Пока он спасает человечество, она опустошает прилавки. Изредка, надо полагать, они видятся. Впрочем, вам до этого нет дела. А рассказала я об этом с одной целью — мы с вами больше не увидимся.
Андрей. Я вас не понимаю.
Соня. И я попрошу вас не писать мне писем.
Андрей. Но почему, Соня?
Соня. Потому что время от времени я бываю ему нужна. Когда — не спрашивайте. Наверно, тогда, когда он вдруг вспоминает обо мне.
Андрей. То есть когда он пьян!
Соня. Вот-вот.
Андрей. Извините. Я не должен был этого говорить.
Соня. Да нет, все правильно. Но я люблю его, понимаете? Люблю. И он по-своему меня любит. Теперь же, когда эти пронзительно синие глаза во многом утратили свою былую веру, он вспоминает обо мне все чаще. И когда это происходит, когда он ко мне возвращается, мне начинает казаться, что я стала ему дороже. Вот так мы и ковыляем по жизни, хватаясь за некое подобие любви и подставляя друг другу воображаемое плечо. Вы скажете: да, негусто. Но, поверьте, это немало. Ваша Маша считала иначе, но я знаю, что говорю. Несокрушимый дух — вот что необходимо. И когда он во мне укрепится, а это будет, будет! когда я сумею выпестовать в себе эту высшую доблесть, тогда моя жизнь снова обретет смысл, и я смогу жить, ни о чем не жалея, я буду ценить любую малость, каждую выпавшую мне удачу, и эта тундра одиночества, которой не видно конца, будет меня только пугать, но перестанет наводить на меня ужас. Прощайте, Андрей. (Он делает шаг к ней.) Не надо. (Выходит.)
Андрей. Соня!
Он смотрит ей вслед. Словно во сне, надевает пальто и начинает собираться. На глаза ему попался листок с адресом. Он задумчиво его изучает. Вдруг резко отодвинул в сторону все лишнее, подсел к столу и принялся быстро писать. Время от времени он поднимает голову, чтобы обдумать фразу, и вот уже опять строчит с удвоенной яростью.
Медленно гаснет свет.
Занавес