В 51 году Галльская война, длившаяся почти восемь лет, наконец завершилась. Позднее историк Тацит язвительно скажет, что римляне, превратив Галлию в выжженную пустыню, даровали ей мир и спокойствие. Во время войны римляне разрушили множество городов, на большой территории вырубили леса, опустошили поля, продали в рабство сотни тысяч людей. Количество уничтоженных галлов трудно установить; по оценке самого Цезаря это число превышает миллион человек, и, вероятно, он не далек от истины.

Цезарь объяснял завоевание Галлии просто: нестабильность в этой стране несет Риму нешуточную угрозу. Единственный способ гарантировать безопасность средиземноморской цивилизации заключается в усмирении Галлии и превращении Рейна в барьер против германского движения на восток. Такое решение казавшегося злободневным вопроса одобряли многие римляне. После того как Цезарь отвел угрозу вторжения северных варваров, и горожане, и земледельцы вздохнули свободно и не проливали слез по погибшим врагам. Даже оптиматы, осуждавшие завоевания Цезаря, так поступали лишь потому, что их раздражали его дальнейшее возвышение и не в меру возросшее личное состояние. Никто из них даже не помышлял вернуть галлам их земли.

Галльская война (не станем обсуждать ее справедливость) принесла римлянам небывало большие приобретения. К Риму отошла огромная территория от Рейна до побережья Атлантики. Превратив эти земли в провинции, Цезарь наложил на них ежегодный налог в размере десяти миллионов денариев (средний заработок римского мастерового в то время равнялся одному денарию в день).

За время войны Цезарь нажил такое огромное состояние, что за свои деньги возвел множество великолепных построек не только в Италии, но и в римских провинциях. С не меньшим усердием он привлекал к себе средиземноморских правителей: одним он посылал в подарок тысячи пленников, другим отправлял на помощь войска без одобрения сената и народных собраний. В Галлии он собрал столько золота, что распродавал его в Италии за половинную стоимость. Но наибольшим достоянием Цезаря была его могучая армия. Он не сумел завоевать благоволения знати, его власть держалась на расположении к нему простого народа и на преданности солдат, которых он набирал в свое войско на фермах и в небольших городках.

Цезарь, ведя боевые действия в Галлии, по своим полномочиям разительно отличался от других римских военачальников, которым приходилось возглавлять армию. Никто из них, за исключением, возможно, Помпея, не пользовался такой независимостью, как Цезарь. За Альпами он являлся настоящим царем, не стесненным политическими интригами и римскими институтами власти. Его слово было законом. Но после окончания Галльской войны перед ним замаячила мрачная перспектива снова окунуться в политические интриги и играть незавидную роль на сцене республиканского Рима. В Риме стали опасливо поговаривать о возможности гражданской войны.

Цезарь отчетливо понимал, что как только он лишится наместничества, а с ним и командования войсками, он подвергнется судебным преследованиям за неправомерные действия, совершенные им во время своего консульства. Катон не раз клятвенно заявлял, что привлечет его к суду тотчас, как только он распустит свои войска. Цезарь надеялся, что, согласно закону, принятому два года назад, он останется наместником римских провинций до 48 года, а в 48 году во второй раз станет консулом. Однако оптиматы провели в сенате другой закон, обязывающий кандидатов на государственные посты в избирательную кампанию непременно быть в Риме. Но Цезарю было ясно, что как только он окажется в Риме, его привлекут немедля к суду и он не сможет баллотироваться на пост консула.

Однако бороться с Цезарем, пока он возглавлял огромную армию, оптиматы были не в состоянии. Противостоять ему мог только Помпей, имевший войска в Испании и Италии. Хотя оптиматы его ненавидели всего лишь немногим меньше, чем Цезаря, они понимали, что он — единственный человек, который может им послужить. А когда Помпей одолеет Цезаря, то тогда, как надеялись оптиматы, можно будет расправиться и с Помпеем и вернуть в свои руки всю полноту власти в республике.

Оставшееся время 51 года Цезарь занимался государственным строительством Галлии, намереваясь придать ей статус римской провинции, а также вознаграждением тех, кто оказывал ему помощь в войне. Тем галлам, которые ему верно служили, он выделил большие участки земли, конфискованные у побежденных врагов, передал им часть военной добычи и наделил этих людей высшими должностями. В дальнейшем знатные галлы приобщились к римским обычаям и культуре и даже нанимали владеющих латынью учителей для обучения своих отпрысков. Римляне не одобряли жертвоприношения божествам, культивировавшиеся друидами, но если галлы вовремя платили налоги и не доставляли хлопот, то на эти обряды закрывали глаза. Галлы стали служить в римской армии за пределами родины, а в Галлии обосновались римские землевладельцы, управители и купцы. Галлы на протяжении столетий, считавшие себя исключительно эдуями, гельветами или венетами, сохранили племенные связи, но со временем стали считать себя прежде всего римлянами.

Находясь в Галлии, Цезарь следил за политической обстановкой в Риме. В то время Катон нацеливался стать консулом, однако избрали Марка Марцелла, правда, не меньшего врага Цезаря. Эта враждебность имела свою причину: Цезарь однажды попытался отнять у Марцелла жену — Октавию, свою внучатую племянницу, — чтобы выдать ее за Помпея, потерявшего Юлию. Поначалу, однако, Цезарь нанес удар, прибегнув к вполне современной пропагандистской уловке. Как требовал закон, он уже отправил в сенат отчет о галльских походах, но теперь представил публике отредактированную версию этого отчета в форме воспоминаний.

В 51 году Цезарь выпустил в свет свое сочинение «Галльская война». Эта книга, написанная ясным и простым языком, в которой подробно и ярко рассказывалось о кровопролитных сражениях с варварами и о беспримерной отваге римлян, произвела большое впечатление на читателей. И, разумеется, эта книга подняла престиж Цезаря на еще большую высоту: ведь это он обезопасил римский народ от вторжения диких германцев и галлов. Даже Цицерон оценил книгу Цезаря как превосходный исторический материал.

Оптиматы не могли похвастаться подобными достижениями и занялись политическими интригами, чтобы склонить на свою сторону римский электорат. Марцелл посчитал, что раз Цезарь завершил войну в Галлии, его армию следует распустить, а в Галлию отправить его преемника. Не довольствуясь этим, Марцелл решил пошатнуть и положение Цезаря в Цизальпинской Галлии и, руководствуясь этим соображением, потребовал лишить незаконно полученных прав гражданства жителей Нового Кома, колонии, основанной Цезарем на берегах озера Комо. Когда в Рим прибыл один из членов совета этой колонии, Марцелл даже подверг его наказанию розгами, после чего язвительно произнес: «Это тебе в знак того, что ты не римский гражданин. Отправляйся теперь домой и покажи рубцы Цезарю».

Оптиматы хорошо понимали, что Цезарь хочет дать одинаковые с римлянами права жителям тех провинций, которые доказали свою преданность Риму, и в этом равноправии он видит будущее Римского государства. Закон о лишении прав гражданства жителей Нового Кома Марцелл не провел, ибо один из народных трибунов, получив мзду от Цезаря, наложил на это предложение вето. Цезарю было ясно, что оптиматы выступают не против его починов, а только против него самого. Но Цезарь, поднявшийся из захолустной Субуры до высот высшей государственной власти, не собирался уступать оптиматам. Он полагал, что завоевание Галлии превратило его в первое лицо Рима, и не хотел подчиниться сенату, подобно Помпею, вернувшемуся в Рим после окончания восточной кампании.

Цезарь говорил: «Теперь, когда я стал первым человеком в государстве, меня не так легко столкнуть с первого места на второе, как потом со второго места на последнее».

Однако он по-прежнему отказывался в открытую выступать против сената.

Оптиматы продолжали оказывать воздействие на Помпея, принуждая его отказаться от сотрудничества с ненавистным им Цезарем, но прославленный полководец упорствовал. Правда, он дал понять, что отберет у Цезаря два легиона, которые он ему одолжил два года назад. Тем временем оптиматы также делали все возможное для того, чтобы отстранить Цезаря от наместничества во всех римских провинциях, отданных ему в управление, а также от командования войсками, прежде чем он станет претендовать на новое консульство. Когда Помпея спросили, что он предпримет, если Цезарь постарается удержать командование войсками, он раздраженно ответил: «Как вы думаете, что я предприму, если мой сын захочет ударить меня палкой?» Этот ответ воодушевил оптиматов, посчитавших, что недалек час, когда Помпей перейдет на их сторону.

Однако римский сенат состоял не только из оптиматов и сторонников Цезаря. Многие сенаторы придерживались умеренных взглядов. Эти сенаторы приветствовали завоевания Цезаря, но помнили, что он в свое консульство совершал неправомерные действия вопреки обычаям и законам. Теперь эти люди стали бояться, что Цезарь, непомерно возвысившийся во власти, посягнет на устои Римской республики, ибо враждебные действия оптиматов могут толкнуть его и его приверженцев-популяров на вооруженное выступление. Может, лучше, чтобы разрядить обстановку, поручить Цезарю или Помпею начать новую кампанию против Парфянского царства? Начались переговоры с Цезарем и Помпеем, но когда предложение это получило огласку, оно привело лишь к обоюдному возмущению, поскольку оба прославленных полководца не захотели предоставить сопернику лишний раз отличиться и обрести новую славу.

Цезарю стало ясно, что его борьба с оптиматами скорее разрешится силой оружия, а не путем переговоров и взаимных уступок. Цезарь не стремился к войне, но не по причине того, что хотел разрешить назревший конфликт мирными средствами, а лишь потому, что отчетливо понимал, что если дело дойдет до военного столкновения, ему придется сражаться с войсками Помпея, намного превосходящими численностью его собственные войска. Но если ему навяжут войну, к ней следует подготовиться. Цезарь перевел из Галлии в Северную Италию несколько тысяч солдат под предлогом защиты провинции от набегов иллирийских разбойников. Он также удвоил жалованье солдатам и дал каждому по рабу, а затем произвел новый рекрутский набор, несмотря на то, что военные действия в Галлии завершились.

Цезарь занимался и вербовкой сторонников среди римских политиков и за девять миллионов денариев нашел себе защитника в лице консула Луция Эмилия Павла, который крайне нуждался в деньгах для завершения строительства базилики. Но перетянуть на свою сторону другого консула Гая Марцелла, двоюродного брата предыдущего консула, Цезарь не смог.

Цезарь также переманил на свою сторону одного из народных трибунов Гая Сербония Куриона, такого же отчаянного и сумасбродного человека, как Клодий. После убийства Клодия Курион даже женился на его вдове Флавии. Он был политическим противником популяров, но Цезарь использовал в своих интересах то, что Курион влез в чудовищные долги из-за своего расточительства, отягощенного тем, что он устроил пышные погребальные игры в память о почившем отце, а для их проведения построил амфитеатр, только на его возведение потратив круглую сумму. Цезарь предложил Куриону оплатить все его долги, если он перейдет на его сторону. Тот с радостью согласился, да и Цезарь не прогадал: Курион стал оказывать ему существенные услуги.

Весной 50 года Бибул, давний противник Цезаря и его товарищ по консульству 59 года, а ныне наместник Сирии, запросил у сената два дополнительных легиона для отражения набегов парфян на сирийскую территорию. Помпей великодушно согласился отправить в Сирию один из своих легионов, если Цезарь поступит так же. Однако согласившись помочь Бибулу, Помпей намеревался ему отправить один из тех двух легионов, которые он в свое время одолжил Цезарю для ведения войны в Галлии. Таким образом, получалось, что армия Цезаря уменьшится на два легиона, а численность войска Помпея не сократится. К удивлению многих римских политиков, Цезарь не стал противиться такому раскладу, и умеренные сенаторы посчитали, что он стремится не допустить военного конфликта с Помпеем. Однако положение в Сирии вскоре изменилось в лучшую сторону, и Бибулу не потребовались дополнительные войска. Но вместо того, чтобы вернуть Цезарю легионы, Гай Марцелл настоял на том, чтобы они остались в Италии под командованием Помпея. Тогда Цезарь восполнил свои потери еще одним рекрутским набором.

Ведя борьбу с оптиматами, Цезарь стремился заручиться поддержкой сенаторов, державшихся умеренных взглядов. Следуя этой направленности, он посодействовал Цицерону, который в то время был наместником Киликии. Цицерону, сугубо гражданскому человеку, удалось одержать несколько второстепенных побед над вторгнувшимися в Киликию парфянами и горскими племенами. Однако сам Цицерон воспринял эти победы как значимые и, возомнив о себе как о недюжинном полководце, обратился к сенату с просьбой, чтобы ему по возвращении в Рим позволили устроить малый триумф. Оптиматы посчитали, что Цицерон не заслуживает триумфа, но Цезарь с помощью популяров провел закон, удовлетворивший домогательство Цицерона. Добившись успеха, Цезарь сообщил Цицерону, что это он поддержал его (предварительно поздравив его в письме с одержанными победами).

Не дремали и оптиматы. Гай Марцелл предложил провести закон о замене Цезаря другими наместниками в провинциях, находившихся под его управлением. Как следствие, Цезарь лишился бы и командования войсками. Однако Цезарь подготовился к такому повороту событий, и, по его указанию, Курион, выступая в сенате, одобрил законопроект Марцелла, но с существенным добавлением: единовременно с Цезарем должен прекратить свои полномочия и Помпей, оставив наместничество и командование войсками. Курион пояснил, что один полководец с огромной армией опаснее двух. Если войска останутся единственно у Помпея, то он из защитника Римского государства может превратиться в диктатора.

Умеренные сенаторы, выслушав дополнение Куриона, разразились аплодисментами, но закон с его дополнением не прошел, ибо ему воспротивились оптиматы. Предложив обоюдный отказ от командования войсками, Цезарь шел на известный риск, но он был уверен, что справится с оптиматами и без войска — на политическом поприще. Обсуждение законопроекта продолжалось несколько дней, но всякий раз, когда Гай Марцелл предлагал принять свой закон, Курион отвечал неизменным вето. Когда же Курион ставил на голосование свое предложение, оно не набирало нужного числа голосов из-за противодействия оптиматов. Наконец Марцелл предложил компромисс — оставить Цезарю наместничество в провинциях и командование войсками до ноября 50 года. Цезаря такой компромисс не устроил. Он мог занять должность консула только в 48 году, а с ноября 50 года у его противников оказалось бы достаточно времени для того, чтобы его, лишившегося наместничества и войска, предать давно запланированному суду и тем самым лишить возможности домогаться должности консула. Наконец Марцелл, убедившись в бесплодности своих действий, оставил попытки провести свой закон. Таким образом, Цезарь и Курион одержали победу над оптиматами — по крайней мере, на время.

В июле Цезарю исполнилось пятьдесят, но он по-прежнему был полон сил и энергии. К неудовольствию оптиматов, он помог своему легату Марку Антонию получить должность авгура, а затем поспособствовал его избранию народным трибуном.

Тем же летом Цезарь вернулся в Цизальпинскую Галлию и совершил поездку по этой провинции, вербуя себе сторонников для возможной борьбы с сенатом. Он понимал, что, если дело дойдет до вооруженного столкновения с Помпеем и оптиматами, ему потребуются большие людские ресурсы и крепкий, надежный тыл. Куда бы Цезарь ни приезжал, ему везде устраивали пышную встречу: его приветствовала восторженная толпа, городские ворота украшались гирляндами и цветами, на площадях устанавливались пиршественные столы, ломившиеся от напитков и угощений. Объехав Цизальпинскую Галлию, Цезарь направился в свое войско, чтобы подготовиться к возможной гражданской войне.

Осенью 50 года в Италии то и дело говорили о том, что вскоре Помпей и Цезарь начнут воевать друг с другом.

Цицерон в письме своему приятелю Аттику из Афин сообщил, что Цезарь с четырьмя легионами движется к границам Италии. В то же время сторонники Помпея рассказывали о том, что в войсках Цезаря зреет недовольство своим полководцем, который собирается осуществить свои честолюбивые замыслы путем новой, теперь гражданской войны. Все эти суждения были далеки от действительности. Цезарь по-прежнему пребывал в Галлии, а его солдаты оставались ему верны и по его первому слову были готовы последовать за ним даже в преисподнюю.

Тем временем Помпей возвращался в Рим из Неаполя, поправившись после тяжелой болезни. По пути его следования ему устраивали не менее пышные встречи, чем Цезарю в Галлии. Уверившись в любви простого народа, Помпей проникался все большим высокомерием и, веря в свое могущество, дошел до такого пренебрежения к Цезарю, что высмеивал всех, кто страшился возможной войны. Он был убежден, что легко пополнит свое войско до численности, необходимой для разгрома противника. Помпей говорил: «Стоит мне только топнуть ногой в любом месте Италии, как тотчас же из-под земли появится и пешее, и конное войско».

Зимой 50 года вероятность гражданской войны возросла. Цезарь продолжил готовить свое войско к войне, хотя и стремился ее избежать. Помпей и оптиматы не собирались идти на уступки Цезарю, особенно после того, как на их сторону перешел легат Цезаря Лабиен, ревностно служивший ему, а теперь посчитавший, что Цезарю Помпея не одолеть. Цезарь превратил Лабиена в такого богатого и известного человека, что тот в конечном счете уверовал, что победа над Галлией добыта не только Цезарем, но и им самим в равной мере. Возможно, переход Лабиена в лагерь Помпея в некоторой степени объяснялся и тем, что он, как и Помпей, родился и провел юность в Пицене, и на этом землячестве могли сыграть оптиматы. Но вне зависимости от поводов, склонивших Лабиена перейти на сторону оптиматов, Помпей обзавелся весьма искусным военачальником, знакомым со стратегией и тактикой Цезаря, которые тот использовал на войне. Цезарь отнесся к поступку Лабиена терпимо: после его отъезда отправил ему вдогонку его деньги и нажитое имущество.

Тем временем вернувшийся в Рим из Греции Цицерон, выражавший взгляды наиболее умеренных римских политиков, предпринимал отчаянные попытки уладить назревший конфликт мирными средствами. В середине декабря 50 года в письме Аттику он сообщил:

Происходящие события в государстве пугают меня. Насколько я знаю, почти каждый стоит на том, чтобы удовлетворить притязания Цезаря и тем самым не допустить гражданской войны. Цезарь, безусловно, наглец, но многого он не просит [45] .

Хотя Цицерон и считал, что следует любой ценой сохранить мир в государстве, он тем не менее полагал, что если дело дойдет до вооруженного столкновения, то для сохранности республиканского строя и своей личной политической безопасности ему придется присоединиться к Помпею. Такого же мнения придерживались и умеренные сенаторы. Они стремились уладить злободневный конфликт, но если бы их принудили определиться, они бы присоединились к Помпею, чтобы не допустить низвержения республиканского строя и повторения кровавой резни, устроенной в свое время Цинной и Марием. Да и большинство римлян, власть предержащих или просто богатых, в случае гражданской войны поддержали бы оптиматов.

В декабре 50 года появилась возможность для компромисса. Курион провел в сенате закон об одновременном роспуске войск Цезаря и Помпея. Оптиматы во главе с Гаем Марцеллом при обсуждении этого документа бурно протестовали, понимая, что лишатся шанса сокрушить Цезаря, но в конце концов закон приняли подавляющим большинством голосов (370 — «за», 22 — «против»).

Однако оптиматы не собирались сдаваться. Гай Марцелл заявил сенаторам, что Цезарь с десятью легионами, перевалив через Альпы, движется к Италии. После этого Марцелл, сопровождаемый оптиматами, пошел через Форум за городскую черту к Помпею и приказал ему выступить на защиту Римского государства, не только пользуясь имевшимися у него двумя легионами, но и набирая новое войско. Помпей согласился, хотя приказ Марцелла противоречил только что принятому закону.

На самом деле Цезарь в то время был в Цизальпинской Галлии, где находился лишь один его легион. Цезарь надеялся избежать гражданской войны, но при необходимости был готов дать оптиматам вооруженный отпор. В конце декабря, определив, что положение к лучшему не меняется, он двинул свое войско к Равенне, городу, находившемуся неподалеку от Рубикона, реки, стекавшей со склонов гор. Одновременно Цезарь распорядился, чтобы два его легиона, квартировавшие в Галлии, двинулись к границам Италии и чтобы три его легиона, стоявшие лагерем в Южной Галлии, поддерживали боевую готовность.

В начале января 49 года Цезарь направил в сенат письмо, в котором он перечислил все свои начинания, совершенные им за время своей карьеры на благо Республики. Затем он выразил согласие оставить командование войсками одновременно с Помпеем, однако оговорил, что сделает такой шаг только после того, как его изберут консулом. В случае непринятия его требований Цезарь заявил о своей готовности постоять за себя, используя для этого средства, которые посчитает необходимыми.

Даже умеренные сенаторы, пораженные дерзостью Цезаря, расценили его письмо как объявление войны государству. Лишь немногие посчитали, что Цезарь просто запугивает сенат, но и их оскорбила его непочтительность к этому руководящему органу. После нескольких дней бурных дебатов сенаторы объявили Цезаря врагом государства. Неправомерный приказ Марцелла Помпею обрел законную силу. Затем консулы повелели сторонникам Цезаря, включая Марка Антония, покинуть сенат. Антоний, возмутившись, яростно заявил, что они нарушают неприкосновенность трибуна. Когда его силой выдворяли из курии, он призывал богов быть свидетелями, что его оскорбляют, а сенаторов осыпал угрозами и проклятиями. Антоний и Курион немедленно покинули Рим и отправились к Цезарю.

Спасти положение попытался вернувшийся в Италию Цицерон. Он вел переговоры то с оптиматами, то с людьми Цезаря, стараясь найти решение, устраивающее и тех и других. В конце концов представители Цезаря сообщили, что он готов из всей своей армии оставить у себя только два легиона, а из провинций, находящихся под его управлением, — только Цизальпинскую Галлию. Когда Помпей это предложение отклонил, Цезарь снова сделал уступку: он согласился оставить у себя только один легион, а из провинций одну Иллирию. Казалось, стороны могут прийти к соглашению, но Катон во всеуслышание заявил, что Помпей совершит ошибку, если согласится с предложением Цезаря, который хочет его обмануть. Переговоры прекратились, а с ними исчезла и последняя возможность разрешить кризис мирным путем.

Цезарь понял, что теперь Помпей станет собирать армию, чтобы вторгнуться в Цизальпинскую Галлию. Однако собрать крупные силы непросто. На это потребуется немалое время. Но когда Помпей эту армию соберет, одолеть его будет до крайности трудно. Исходя из этих соображений Цезарь принял решение, на которое не дерзнул бы ни один другой римский военачальник: вторгнуться в Италию силами всего лишь одного легиона. Неожиданность — вот на что рассчитывал Цезарь. Он полагал, что оптиматам и в голову не придет, что он начнет военные действия теми малыми силами, что были у него под рукой. К тому же он рассудил, что неожиданное вторжение его войска в Италию вызовет в стране панику, сенат повергнет в смятение, а Помпея заставит бежать из Рима.

Вечером 10 января 49 года Цезарь со своим войском подошел к Рубикону, реке, по которой проходила граница его провинции. Весь этот день он провел у всех на виду, занимаясь обыденными делами, чтобы не предоставить возможности соглядатаям, состоявшим на службе у оптиматов, узнать о его намерениях. Подойдя к Рубикону, Цезарь помедлил, раздумывая, на какой шаг он отваживается. Он знал, что если перейдет эту реку, повернуть вспять он не сможет. И все же Цезарь не изменил своего решения. Переход через Рубикон послужил началом гражданской войны.