В профшколе был один учитель, который не скрывал своего мнения о захватчиках. Другие никогда не говорили об этом вслух и не позволяли ученикам недружелюбно высказываться о немцах или высмеивать членов НСП.

Было неразумно говорить открыто на такие темы в школе, где учились сотни мальчиков.

В школе каждый носил голубую форму, и по внешности нельзя было определить, кто “хороший”, а кто “плохой”. Но кто знал, что они делали в свободное от занятий время и в какой семье они жили? Некоторые, возможно, были членами “Юных штурмовиков” или “Гитлерюгенд”. Приходилось проявлять осторожность. У национал-социалистов, казалось, было очень мало чувства юмора, и они не переносили даже малейшей насмешки. А люди острили, естественно, много.

Они придумывали разнообразные шутки и рассказывали забавные истории о Муссерте и Гитлере. Различные карикатуры, представлявшие в смешном виде этих двух вождей, передавались из рук в руки. Но горе тому, у кого обнаруживали такие вещи не те глаза! Простая карикатура, или нелегальный листок, или пересказ анекдота о Гитлере могли кому-то в конце концов стоить даже жизни. Попасть в тюрьму было просто. А от тюрьмы до концлагеря был только один шаг. А в этом лагере могло произойти такое, о чем простой человек никогда не думал, так что вернуться оттуда невредимым было мало вероятным.

Но учитель, который преподавал у них алгебру и геометрию, казалось, совсем не брал это в расчет. Он не пропускал случая, чтобы не показать ученикам нечеловечное мышление национал-социалистов и не предупредить их против расовой дискриминации. Он считал позорным, что с “определенными голландцами” обращаются, как с неполноценными людьми, и говорил, что никакой народ не имеет права возноситься таким образом над другим народом. Ребята хорошо понимали, что он говорил о евреях, которые подвергались таким беспощадным репрессиям.

— Я пытаюсь научить вас основам математики,— сказал учитель,— это пригодится вам потом для вашей профессии. Но еще важнее, чтобы вы стали честными людьми. Нам нельзя бросать наших сограждан на произвол судьбы. Поэтому вы должны знать об этом. Нужно, чтобы мы после войны могли прямо смотреть друг другу в глаза.

Фрек считал своего учителя очень мужественным человеком, потому что тот не боялся говорить такое вслух, но в то же время ему становилось не по себе.

Разве это может хорошо кончиться? Нет, хорошо это и не кончилось.

Однажды во время урока этого учителя вызвали к директору. Там его ждала группа мужчин из службы безопасности, которые арестовали его и увели.

Это мальчики узнали потом от других учителей, потому что об этом, естественно, шли разговоры.

Немцы могли бы арестовать учителя по математике и дома, но они это, видимо, сделали специально в школе, чтобы нагнать страх на его коллег.

Мальчишки спорили о том, кто из них предал учителя, но они это так и не узнали. Кроме того, были еще классы, в которых можно было искать предателя.

Так росло недоверие друг ко другу. С кем можно было еще говорить открыто? И где можно было это делать без опаски? И стены могли иметь уши! Враг тоже слушал.

Одно Фреку в всяком случае стало еще понятней: во время правления “нового порядка” — как национал-социалисты называли “светлое будущее”, к которому они стремились,— честно высказывать свое мнение не полагалось.