С того момента, как Фред Фирнайс перебрался через Дунай в Пассау, дождь не прекращался. Вода текла по лобовому стеклу бурными ручьями, хотя «дворники» работали вовсю. Правда, теперь Фред мог, по крайней мере, ехать — после того как на автобане А9 настоялся в двадцатипятикилометровой пробке, пока не достиг спасительного поворота в Хофе. Если бы знать, он поехал бы через Геру или Хемниц, неважно, что это дольше, главное — ехать.

Фред ехал медленно, поскольку на дороге стояла вода, а его машина не обладала ни системой ABS, ни эхозаградителем, ни всеми теми штуками, назначения которых он толком и не знал, потому что это его никогда не интересовало. Увлечение техникой и автомобилями он находил постыдным. Во всяком случае, делал вид. На самом деле это было не полной правдой, поскольку собственную машину он по-настоящему любил, древний «Мерседес», бензиновый, с автоматикой, один из тех, что с вертикальной посадкой фар, такой старый.

Фред наслаждался уютным обогревом, теплом, которое окутывало его ноги, и гладкой податливостью кожаных сидений. Когда он увидел увенчанный звездами щит с надписью «Республика Австрия», его не охватило ничего похожего на чувство возвращения на родину. Он любил Австрию, но любил и родину своего выбора — Германию. При этом Фред — как все австрийские дети своего времени — был воспитан в неприятии всего немецкого. Дома всегда вместо «немец» говорили «пифке» — по имени прусского автора бравурных маршей. Немецкое приветствие «чусс» наказывалось домашним арестом. «Пифке» считался крикливым, пошлым и лишенным вкуса, тогда как австриец воспринимал себя обаятельным, стильным и элегантным.

Фред и по сей день не любил говорить «чусс», но при случае употреблял это слово, чтобы не казаться невежливым из-за слишком дистанцированного «до свидания». Некогда табуированные слова — такие как «шорле» — он просто вынужден был использовать, чтобы не умереть от жажды. Со временем австрийские идиомы вполне удачно пополнились многими берлинскими и немецкими оборотами речи. Фред успешно преодолел свое антипифковское воспитание. Во время крупных футбольных турниров он, например, болел за немцев, если австрийцы выбывали.

Частенько ему приходилось болеть за немцев.

И чего ради он и впрямь отправился к этой хижине? Должно быть, это решение было принято в состоянии короткого замыкания. Как и многие другие решения в его жизни. После того как Сюзанна дала все клятвы и принесла все присяги, что знать не знает докторшу из университетской клиники «Шарите», Фред с сомнением заинтересовался планом насчет хижины. Вернувшись из больницы, он чувствовал себя в своей квартире еще хуже, чем раньше. Ему хотелось вырваться оттуда. Инстинктивно он чувствовал, что, если останется в Берлине в своих четырех стенах, все снова вернется в ту же мрачную колею — со странной паникой, с отчаянием из-за паники, с истерикой из-за отчаяния. Диагноз, который поставили ему врачи: «органически совершенно здоров», — зарядил его новой энергией, и он должен был использовать эту энергию, чтобы вырваться из темницы дурных привычек — пьянствовать, бояться, сомневаться, отчаиваться. Ему необходимо было вырваться. Но куда-нибудь туда, где он мог бы оградить себя. Где он мог быть один. Он рассматривал вариант снять домик у моря. У Балтийского моря. Секретарша издательства обшарила Интернет в поисках имеющихся предложений. Как и следовало ожидать, в конце июня найти жилье у моря, доступное по цене, оказалось невозможно.

Сюзанна Бекман показала ему на карте, где находится хижина. Грюнбах-на-Эльбзее. Фреду уже приходилось слышать об этом месте. Долина Эльбталь находилась на северном краю Альп. Там было Большое Эльбзее — озеро, где брал начало один из истоков реки Эльбы, а дальше в горах — еще и Малое Эльбзее. На берегу которого и стояла хижина, построенная из лиственницы.

— Там настоящая идиллия, — сказала Сюзанна.

— Идиллии не бывает, — возразил Фред. — Идиллия держится лишь до тех пор, пока не начнешь присматриваться.

— Вы можете привезти мне еще и томик афоризмов, — сказала Сюзанна. И тут же оговорилась: — Но вы ничего не должны, Фред. Чувствуйте себя свободным от любых обязательств. Просто наслаждайтесь свободным временем. Не думайте о письме. Возьмите отпуск. Отдышитесь.

Как опытная издательница, она знала: лучше всего не давить на автора. Это единственное, что действительно оказывает на них давление.

Сюзанна объяснила ему, где найти воду и дрова.

— Ключ лежит у Алоиза в трактире «У серны». Там, где дорога сворачивает к Малому Эльбзее. Передайте Алоизу сердечный привет. Приятного отдыха! Чусс!

Приближаясь к предгорьям Альп, Фред чувствовал усталость. Дождь все лил, и темп в 80 километров в час не мог раздражать медлительностью. Останавливаться Фред не любил. Он вообще избегал автостоянок на трассе. Там у него всегда кружилась голова. Гораздо увереннее он чувствовал себя в своем «бенце».

Только зря на мойку ездил. Мог бы сэкономить — ввиду такой погоды. Правда, машина, уже больше полугода простоявшая на боковой улочке, была покрыта толстым, липким слоем грязи. Пришлось скребком для льда вычистить на лобовом стекле смотровое окошко, чтобы вообще доехать до мойки. Зато завелась машина с полоборота. Только «Мерседес» — это «Мерседес». Рекламный слоган, который своей простотой так трогал Фреда, будто это была хорошая строчка Рильке.

Для помытой машины Фред нашел парковочное место прямо перед своим домом. И зашел в маленькую лавку на первом этаже. Ёзер по-настоящему обрадовался. Фред закупил кое-что в запас: овечий сыр, хлеб, оливки, томаты. Халву в качестве аварийного запаса: достаточно одного кусочка, чтобы целый день быть сытым. И, разумеется, вино. Двенадцать бутылок, чтобы хватило на первые дни. А в остальном в этой странной хижине ему мало что понадобится. Немного одежды, зубная щетка.

Когда Фред подумал о вине в багажнике машины, он вспомнил поговорку одного мудрого коллеги: «День без пива — все равно что день без вина». Надежда на австрийское «мартовское», а то и на «гессер» из бочки все-таки заставила его припарковаться на автостоянке. Сгорбившись, как будто это могло защитить от дождя, Фред забежал внутрь. Там ему мгновенно стало неуютно. Все здесь было не так. Оформители помещения пытались воссоздать идиллическую жизнь в старом деревенском постоялом дворе. Однако дощатый пол был не из деревянных досок, а из пластиковых. Окна с двойными рамами и цветами на подоконнике были размещены прямо посреди помещения — в виде перегородок, немотивированно и совершенно нецелесообразно. Повсюду висел или стоял обычный деревенский хлам — навозные вилы, грабли и тележные колеса. Фред подошел к стойке. Кельнерша была одета по деревенской моде. То есть на ней был якобы национальный костюм, который не являлся, а лишь прикидывался таковым. Как и вся эта кафешка, которая прикидывалась не тем, чем была.

Фреду пришлось ухватиться за стойку. У него закружилась голова — то ли от долгой езды, то ли от обилия китча. Правда, одно было в самый раз: «Гут, бессер, гессер». Еще один рекламный слоган, от которого в животе сразу потеплело. Вместе с пивом золотистого цвета он проглотил свою таблетку. Эти пилюли действовали на него хорошо. А эректильные побочные эффекты в настоящий момент его мало интересовали.

Выпив сам, Фред побаловал глотком и своего «бенца». Признаться, с этим была некоторая проблема: расход горючего. Он заправился под завязку. Ни в коем случае нельзя допустить, чтобы там, у этой хижины, кончился бензин. Тогда он оказался бы в ловушке, а оказаться в ловушке — как в пробке или на канатной дороге — входило наряду с посещением театра и брокколи в число самой большой жути в каталоге ужасов Фреда.

Еще на автобане Фред подумал, что дождь уже не прибавит, дальше некуда. Теперь, уже находясь в долине Эльбталь и двигаясь в сторону гор, он понял, что обманулся. Как это всегда красиво звучало в сводках погоды — тучи образовали затор с северной стороны Альп. Фред ехал, продираясь сквозь них. Сквозь стену воды. Гор не было видно. В какой-то момент по левую руку возникли смутные очертания дома, очень старого дома, на нем значилось готическим шрифтом: Трактир «У серны».

Фред припарковал машину перед дверью и вошел. Пары метров от машины хватило, чтобы вымокнуть. За стойкой никого не было. Царила жутковатая пустота, если не считать троих посетителей в самом углу. Над их столом болталась грубая деревянная вывеска: «Стол для постоянных клиентов».

Вначале Фред видел только шляпы. Потом из-под них выглянули трое мужчин. Их разговор не смолк, потому что они и перед этим ничего не говорили. Остекленевшими, слегка покрасневшими глазами они смотрели на Фреда так, будто увидели первого в своей жизни homo sapiens.

— Таг, — сказал Фред с фрикативным «г» на конце. Слово прозвучало в пустом помещении как иностранное, и Фред раздумывал, какое приветствие добавить — «грюсс Готт» или «сервус», но это еще больше заклеймило бы его как «пифке». Все его рассуждения, которыми он был занят во время поездки, о ничтожности отличий между немцами и австрийцами развеялись перед лицом этих аборигенов. Глубинная Австрия находилась на другом континенте, чем Берлин.

— Наше вам, — пробормотал, наконец, младший из троих, у него единственного на шляпе болталась тирольская кисть из меха серны. Эта кисть заметно контрастировала с татуировкой на его правом предплечье — там была изображена русалка с элегантно изогнутым рыбьим хвостом и грудями, которые с любопытством тянулись навстречу миру. Словно по таинственной команде, все трое закурили. Австрия — единственная страна в мире, где все еще можно курить где угодно, подумал Фред, и хотя сам он курил — и отнюдь не мало, — этот факт наполнил его неприязнью.

Фред присел за стол. На нем стояла — как когда-то в его детстве — святая кулинарная троица: соль (с засорившими ее зернами риса), перец (во всяком случае, серый порошок тонкого помола), а также флакончик пряностей (с усилителем вкуса).

Трое мужчин продолжали смотреть на него. Необязательно было владеть ясновидением, чтобы прочитать их мысли: «Кто такой, не знаю. Здесь, в долине, никогда не видал. Но, может, и ничего, обойдется без драки».

Из кухни показался человек в кожаных штанах, который, верно, и был хозяин. Он жевал холодный шницель, который держал в руке. Подойдя к столу Фреда, он посмотрел на него и с вызовом вскинул подбородок. Фред идентифицировал этот жест как местный способ объединить в одном минимальном жесте «доброго вам вечера, чем могу?». Фред подобрался, он не стал заказывать ни берлинский пильзнер, ни «кружку!», как это сделали бы в Вене, а заказал «половину». Вернее, даже «палвину». Но это пришлось точно так же неудачно, как «таг» с фрикативным «г».

— Большое пиво? — переспросил хозяин на чистейшем литературном немецком.

Фред уличенно кивнул:

— И что-нибудь поесть, пожалуйста. Что-нибудь без мяса.

Хозяин, уже было двинувшийся к стойке, вдруг замер и медленно повернулся.

— Без мяса? — прошептал он, не веря своим ушам.

Фред кивнул, еще более уличенно.

Хозяин нацедил пива, поставил его перед Фредом на подставку для напитков и сказал, на сей раз и впрямь старательно:

— Немясного у меня нет. Я мог бы сделать грудинку с яичницей или фрикадельки из фарша, это, почитай, почти без мяса, а то еще у меня есть сосиски.

— А грудинку с яичницей, но только без грудинки, это можно? — спросил Фред.

Хозяин долго думал. Многотрудно, но успешно.

— Хочешь просто яичницу?

— Из двух яиц.

— Из двох?

— Да. И хлеб с маслом.

Трое мужчин за соседним столом выпили и поднялись.

— Наше вам, — сказал парень с татуировкой и кисточкой из меха серны, когда они выходили.

Теперь Фред был единственным посетителем. Яичница была вкусная, а бутерброд с маслом — такой бутерброд вообще можно было бы причислить к лучшему, что есть в жизни. А к этому еще стакан белого вина, а потом еще один, и еще один — Фред чувствовал себя уже почти прекрасно.

— Вам передавала привет госпожа Бекман. Я насчет ключа.

— Никакой Бекман я не знаю. Какого еще ключа? — проворчал хозяин.

— Сюзанна Бекман. А ключ — от хижины на Малом Эльбзее.

— Ах, Сюзанна! Дочь Принца? Целую вечность ее не видел. — Небритое лицо хозяина почти озарилось чем-то вроде улыбки.

— Я поживу там какое-то время. Фирнайс моя фамилия. Фред Фирнайс. Я работаю вместе с Сюзанной.

Хозяин принялся рыться в выдвижном ящике.

— Ключ… куда же я его подевал? Я бы на твоем месте… то есть на вашем месте я бы сейчас туда не ехал. Уже почти стемнело, а дорога плохая. Несколько дней дождь льет… а дорога насыпная, со щебенкой. И вообще. Не в обиду будь сказано. Не похож ты на человека, который управился бы там, наверху. А вот и он!

Он вынул из конверта большой, старомодного вида ключ и протянул Фреду.

— Ты на полном приводе?

— Не совсем. Но, надеюсь, получится.

— Смотри, я тебя предупредил. От большого шлагбаума сворачивай налево вверх. Если доедешь до парковки с поленницей дров, значит, проскочил. Вот ключ от лесной дороги. Всегда запирай как следует.

— Спасибо.

Фред расплатился и вышел под дождь к машине. На сей раз без спешки. Вино его успокоило. И он был рад, что выбрался из затхлого помещения трактира. Он завел мотор своего «бенца». Уже и правда смеркалось, главным образом из-за дождя, который не ослабевал. В конусе света фар он увидел, что хозяин стоит перед дверью и провожает его взглядом.

Фред ехал в лес. Лишь небольшая желтая табличка для пеших экскурсантов указывала путь: «Малое Эльбзее, 16,4 км».

Уже через короткое время Фреду пришлось снова выходить под дождь: дорогу перегораживал шлагбаум. Фред открыл замок, проехал, потом тщательно снова запер. Ему понравилось иметь такой эксклюзивный доступ к лесу. Он запер за собой доступ всему остальному моторизованному миру. Если бы в распоряжении Фреда был навигатор, он посоветовал бы ему на этом месте как можно скорее повернуть назад.

Километров через пять щебеночная дорога вывела его из леса и пошла вдоль горного ручья. Грязно-коричневые водные массы рвались в долину. После первого подъема последовал более темный лес, небольшое горное плато, опять лес, а потом больше ничего. Фред опознал дровяной склад. Конец дороги. Конец мира.

Должно быть, он проскочил развилку. Он повернул назад и по правую руку увидел что-то вроде лесной дороги. Она круто шла вверх и местами больше напоминала ручей. Задние колеса его тяжелого автомобиля забуксовали и сразу же зарылись в щебенку. Фред дал машине откатиться назад. Надо попытаться одолеть подъем с разгона. Он держался как можно ближе к косогору, потому что слева зияла пропасть, дно которой терялось в темноте.

«Мерседес» бросало на ухабах, иногда колесо сползало и буксовало, но в какой-то момент шина все же находила опору. Еще сотня метров — и подъем был взят. Справа на дорогу лился поток воды, и Фред не мог разглядеть, осталась ли хоть какая-то твердая почва под водой. Но и развернуться он не мог, а ехать по этой дороге задом тоже не представлялось возможным. Придется прорываться, подумал Фред и дал газу. Он нырнул в поток, услышал металлический удар по днищу и почувствовал, как машина провалилась в яму. Больше Фред ничего не видел. По окнам стекала грязь. Однако дворники, в конце концов, смогли расчистить небольшую смотровую щель, и тут машина снова вынырнула — Феникс восстал из дерьма, подумал Фред и истерически расхохотался. Машина выехала из провала на дорогу. Через несколько сотен метров свет фар скользнул по маленькой деревянной хижине. Вскоре после этого дорога закончилась. Фред вышел и отдышался. Тьма сомкнулась вокруг него.

Бревенчатая хижина состояла из двух помещений: в первом, отчетливо большем, находилась кухонная ниша, а также красивый старомодный комод, в переднем углу между двумя окнами стоял деревянный стол с угловой скамьей и двумя стульями. На заднем плане виднелась дверь, ведущая во второе, меньшее помещение с одним крошечным оконцем.

Мышь, которая через три часа после Фреда заглянула посмотреть, все ли в порядке, обнюхала человека, который спал на деревянном топчане в каморке. Рядом с лежанкой валялись как попало ботинки Фреда. Больше он ничего с себя не снял, как было видно под дырявым, свалявшимся шерстяным одеялом, которым он кое-как прикрылся.

На столе стояли две винные бутылки — одна пустая, вторая полупустая, — стакан и пепельница с примечательной ручкой из оленьих рогов. Стакан был опрокинут, а по столу растекся красный парафин от свечи. Правда, сырные корки представляли для мыши радостное зрелище.

Человек дышал тяжело и постанывал во сне. Полоска лунного света падала на его лицо. Мышка пробежала по одеялу, остановилась перед лицом Фреда и наблюдала пар от его дыхания, который был хорошо виден в холодном свете. Мышь бесстрашно взобралась на лицо Фреда и обнюхала его нос. Фред хрюкнул и повернулся на бок. Мышь сбежала.