Как и предсказывали Август и www.wetter.at, на следующее утро дождь лил как из ведра. Альфред Фирнайс собрал свои пожитки. Произошло это быстро, поскольку не так много было тех пожитков. А убрал за собой он уже раньше. Ему пришлось сделать всего две ходки к машине — и он был готов к отъезду. Или надо еще подождать? Вдруг Мара все-таки появится.

Фред в последний раз вышел на мостки. Ему было безразлично, что он насквозь промок под дождем. Здесь он обнимал Мару. Эта великолепная вода тоже держала их в своих объятиях. Может статься, она еще несет в себе какую-то информацию, которая их объединяет. Фреда и Мару. Мару и Фреда. А вон там они жарили на костре рыбу. Фред слышал смех Мары. Видел ее лицо. В углах его губ отложилась горечь, а в сердце тоска. Откуда-то сверху прилетел желтый кленовый лист. И прилип к мокрой доске мостков.

Фред продрог. И побежал назад к хижине. До последней минуты он раздумывал, что делать с родившимися здесь текстами. Со стихотворениями, которые писал для Мары. К Маре. Он сунул бумаги в печку. Все это теперь уже бессмысленно. Мара. И стихи. Фред подождал, пока бумага не сгорела без остатка.

Тогда он запер дверь и, не оглядываясь, пошел к машине.

Запер шлагбаум, перегораживающий лесную дорогу. Адью, Эльбзее! Адью, хижина!

«Одна эльфийка будет любить тебя всегда». Зачем Мара шепнула ему это на ухо? Чтобы посмеяться над ним?

Фред не стал глушить мотор, когда припарковался перед трактиром «У серны». Надолго он здесь не задержится.

— Вот ключи. Я уезжаю. До свидания.

— Долгонько же ты выдержал, — пробормотал Алоиз, хозяин.

— Да уж, — ответил Фред и пошел к выходу.

— Ты изменился? — крикнул ему вдогонку Алоиз.

— Зачем?

— Каждый, кто пробудет наверху месяц, меняется, — сказал хозяин.

— Месяц? — недоверчиво переспросил Фред.

Алоиз глянул на бумажку, вложенную в конверт с ключом.

— Ты приехал 27 июня, а сегодня 25 июля. Четыре недели.

— Невероятно.

— И?

— Что?

— Ты изменился?

— Нет. Счастливо оставаться.

Но, разумеется, Фред размышлял над словами трактирщика, когда выезжал из долины на равнину Альпийского предгорья. Тот человек, что четыре недели назад вливал в себя пиво и вино в трактире «У серны», имел мало сходства с человеком, который в меланхолическом покое возвращался теперь в Берлин. Даже внешне. Фред глянул на себя в зеркало заднего вида. Кожа была загорелой, глаза ясными. Завтра он пойдет в парикмахерскую.

Прошло добрых полчаса, прежде чем Альфред Фирнайс, застряв в пробке вскоре после Регенсбурга, заметил: пробка ему безразлична. Он не испытывал ни беспокойства, ни нетерпения, ни паники.

Нет, я не изменился, подумал Фред.

Я стал другим человеком.

Но хозяина «Серны» это не касается.

В то время, как Альфред Фирнайс стоял неподалеку от Регенсбурга, Элизабет Хальбиг в центре Берлина без предупреждения ворвалась в офис издательницы Сюзанны Бекман. Офис состоял из двух с половиной комнатушек: одна для Сюзанны, одна для редакторши и пиарщицы, а половина для склада. Отец Сюзанны купил этот офис для дочери в те времена, когда недвижимость в центре продавалась за бесценок. В качестве аванса в счет будущего наследства, как тогда было сказано. К сожалению, второй порции наследства так и не последовало, и это стало ясно по итогам оценки имущества, оставшегося от покойного.

— До тебя не дозвонишься, — яростно воскликнула Лизи. — Ты со мной не разговариваешь. Наверное, думаешь, что тебе не придется выслушивать эту растяпу. Но мне необходимо с тобой поговорить! Я варюсь в собственном соку в своей раскаленной квартире уже больше полутора суток! И если я моментально тут как тут, когда неприятности случаются у тебя, и выслушиваю тебя часами и если я одобрила эту безумную идею и проехала восемьсот километров туда и восемьсот обратно и очень хорошо выучила роль и очень хорошо ее сыграла, ТЫ не потратишь даже ни одной секундочки, чтобы мне перезвонить!

Лизи была довольна собой. Она высказала все, что хотела. А накопилось у нее со времени телефонного звонка из Грюнбаха немало. Тут она впервые огляделась. Сюзанна сидела за письменным столом и молча таращилась на нее.

— Неудивительно, что у тебя не было времени, — гневно заметила Лизи. — Ты тут затеяла перепланировку. Офис стал просторнее. Что, банк уже выдал тебе кредит? Уж он теперь послушно будет писать, твой звездный автор, которого ты выжала как лимон. Сейчас он вовсю страдает, а это наверняка продуктивно для искусства. Это ты неплохо придумала. Мои поздравления!

— Это все? — поинтересовалась Сюзанна, и прозвучало это не самодовольно, а скорбно. Поскольку Лизи ничего не ответила, после маленькой паузы она продолжила: — Офис не стал просторнее, он опустел. Сегодня забрали ксерокс. А вчера забрали четыре картины, которыми так гордился мой отец. Макс Эрнст, между прочим, ну, ты их видела. Этого хватит, чтобы погасить долги перед типографией. Обе мои девушки такие милые и вечерами работают в офисе по два часа, бесплатно. Я и не думала, что такое еще бывает в наше время.

— Мне очень жаль, — сказала Лизи. — Я сейчас просто не могу думать ни о чем другом.

— Ладно, пустяки.

— А почему бы тебе не продать хижину? Ведь она принадлежит тебе?

— Да с удовольствием! Я не люблю эту хибарку. И не хочу жить без электричества. Но хижина стоит на арендованной земле. Владелец земли должен дать согласие на продажу. А он хочет получить хижину себе. Можешь представить, сколько я за нее при этом получу. Этого не хватит даже на приличный ксерокс.

— Вот же черт.

Сюзанна протянула ей пару листков.

— Это набросок осенней программы издательства. Новый том лирики «Любовь среди рыб» Фреда Фирнайса — главный козырь, будущий хит. Отличная обложка, не правда ли? Полная программа: авторское турне для встреч с читателями, несколько интервью, предпродажные экземпляры, начальный тираж сто тысяч… Агенты по продажам ликуют. Книготорговцы заказывают безумные количества. М-да. Жаль только, что книги не будет.

— Может, пара стихотворений у Фреда найдется… Вообще-то я не знаю, но может быть…

— То, что он мне присылал, было странно. Хокку и рифмованные строфы и так далее.

— Может, у него есть тайный запас?

— Это было бы что-то вроде чуда.

Сюзанна выдвинула ящик стола и извлекла оттуда купюру в пятьсот евро. Положила ее на стол перед Лизи.

— Последний мой черный нал. Это твой аванс.

— Мне не надо денег, — сказала Лизи.

— Пожалуйста, — сказала Сюзанна. — Это твое. Остальное получишь в лучшие времена.

— Нет.

— У тебя была реальная работа и издержки. И это была моя дурацкая затея. Прошу тебя.

Лизи отодвинула купюру назад.

— Тебе больше пригодится.

— Тебе пригодится тоже.

— Мне не надо.

— Только вот не надо этой деланой гордости. Для меня это о’кей. Спасибо, Лизи. Перезвоню, когда дела у меня поправятся.

— Я не возьму.

— Возьмешь.

— Это кровавые деньги, ты не понимаешь? — Лизи хотела выкрикнуть это громко, но получился какой-то жалобный писк. — Это хуже, чем кровавые деньги, это деньги за душу. Я продала за них свою любовь. И всякий шанс на ее осуществление.

— Боюсь, в данном случае она так и так в заднице.

— Да.

— Скажи, что я могу сделать для тебя, Лизи! — В голосе Сюзанны слышалось неподдельное отчаяние. — По мне, так пусть наш договор считается расторгнутым. Я могу поехать к Фреду в хижину или написать ему письмо и во всем ему признаться. Скажу ему, что это была моя дурацкая идея.

— Это не делает мою роль в реализации этой идеи лучше, чем она есть.

— Скажи это ему! И вали все на меня. Во всем и так виновата я. Мне-то нечего терять, Лизи. Теперь уже нечего.

— Мне тоже нечего, Сюзанна. И знаешь, что хуже всего? Я играю Мару гораздо лучше, чем Лизи.

— Мы всегда играем, кто это понимает, тот умен.

— Оставь меня в покое. Фред возненавидит Лизи.

— Может, и нет.

— Мне самой Мара нравится больше, чем Лизи. — Тут Лизи чуть не расплакалась.

— Скажи мне, что я должна сделать, — взмолилась Сюзанна.

— Ничего. Мы ничего не можем сделать. Твое издательство пошло прахом. Моя любовь пошла прахом. И чао. — Лизи встала, беспомощно огляделась, поскольку Сюзанна никак не реагировала, и обошла письменный стол. Поцеловала Сюзанну в щеку и сказала: — Все уладится. Когда-нибудь.

Сюзанна потянулась к другой стороне стола, взяла купюру и сунула ее в руки Лизи.

Лизи коротко взглянула на купюру, потом порвала ее на мелкие кусочки и вышла из кабинета.