ГЛАВА ПЕРВАЯ

Лера нехотя сползла с кровати, матерясь на будильник. В жизни она радовалась всему, каждому мигу, кроме этого чертового будильника, и поэтому срывала на нем злобу. Она уже намеревалась запустить в него подушкой, когда из соседней комнаты донесся голос деда:

– Валерия, потише! Мать спит. Имей совесть.

– Ладно, ладно. Извини, дедушка.

– То-то, извини, – проворчал дед, зашлепав на кухню. – Доброе утро, кстати.

– Кстати, утро добрым не бывает, – буркнула Лера.

Быстро приняв душ и позавтракав, она заняла свое обычное в это время место – у зеркала, старательно крася брови и подводя ресницы. За спиной у нее возник дед. Закуривая, он подошел вплотную к Лере и началось:

– Ты опять за свое, ну по какой хер тебе эта химия упала?!

Лера никогда чрезмерно не красилась. Она не хотела быть похожей на тех шалав из соседнего двора, которые, понтуясь, именовали себя скингерлами. Идиотки. Но даже чуток подкрашенные брови и ресницы не устраивали деда.

– В наше время таких, как ты, в школе – мордой в раковину, разворот и домой.

– Опять ты заладил… Наше время, наше время. Вот Быков власть возьмет, никто не посмеет и заикнуться о «вашем времени».

– Да? Хер ему!!! Были у нас уже мнимые фюреры – Сухаревский, Баркашов. Точно такую песенку пели. Где они теперь?! А Быков твой… Если и дальше Гитлера будет цитировать, то…

– Да откуда, кто знает, чья эта фраза. А РНЕ с ННП еще вырвутся – вот увидишь. Ладно, побежала я. Слава России, – она вскинула руку, подразнивая деда, а он в ответ загорланил «Интернационал».

– Маму разбудишь, – подколола она деда.

– Катись, катись, – отмахнулся он и тут же спохватился. – Эй, стой! Хоть чаю попей…

Но Лера уже выскочила за дверь.

Да, она была скингерлой. Самой бешеной фашисткой района. Но по внешнему виду этого нельзя было сказать – пестрый шерстяной свитер, облегающие синие джинсы, сумочка, тоже джинсовая, тонкие черты лица, длинные до пояса черные волосы и стройная фигура. Только «шелеса» на ногах могли выдать ее.

Вызывающим прогулочным шагом она шла к остановке. Встречные мужики, козлы, оглядывались ей вслед, она это затылком ощущала. Ну и пусть пялятся. Солнце задиристо слепило глаза, и она улыбалась – она вообще редко не улыбалась.

На остановке Лера встретила свою верную подругу и соратницу Катю.

– 88! А че с тобой?

– В смысле? А, ты про это? – Лера поставила ногу на скамейку и подвернула джинсы. – Дома я одна, а на улице со-овсем другая. Мы опоздаем, давай бегом.

Девчонки помчались к школе. В дверях столкнулись с завучем.

– Та-ак, Речная. В который раз опаздываем?!

– Во-второй.

– Ага, сто второй! Ваш 10 «Е» самый дурной класс! И Свинцову своему покажи дорогу в школу, наконец. Колесникова, – это уже Кате, – опять твои фашистские штучки?! Ну-ка, быстро сняла подтяжки.

Лера встала перед завучем:

– Евгения Олеговна, вы знаете, что фамилия существует для документов, а для общения родители имена дают, ясно?

– Нет, да ты как со мною говоришь?! Дневник мне сюда, быстро!

– А вам какой? – с улыбкой ответила она.

– Тварь такая, если родителей не будет на собрании, тебя из школы выставят!!!

– За что, интересно, за прилежную учебу?

– Найдем за что, свободны обе.

Семь уроков прошли за перекидыванием записок – обсуждали политику, драки и мальчиков. Класс знал, кому передавать записку, если на ней свастика в сердечке. Случайно записка попала на стол пожилой учительнице МХК. Ее буквально передернуло от нацистского символа. Она еще не знала, что полшколы охвачено идеологией НС. Но Лера не растерялась. Встав и поправив прическу, она мягко сказала:

– Вы, как учитель мировой культуры, должны любить и ценить все прекрасное. И уж конечно должны знать, что слово «свастика» с языка санскрит означает «быть прекрасной». Отдайте, пожалуйста, мою записку… И вы недоговорили что-то про Ван Гога.

Ошарашенная учительница вернула записку.

Прозвенел звонок. 10 «Е» дружно ломанулся в курилку. В раздевалке Лера столкнулась с Алиевым из параллельного класса.

– Ну, што, расыска, пыздес тэбэ. – На ее голову обрушилось что-то тяжелое. Она потеряла сознание.

Очнулась на том же месте. Минут, наверно, через десять. Поднявшись, она подошла к зеркалу, кровоточащая рана кляксой расплылась на брови, которую она так старательно красила утром. Голова кружилась, но она нашла в себе силы проверить карманы – не было лопатника с пятихаткой и проездным. Про себя выругавшись, она еще раз посмотрела на бровь: «Вроде красиво даже». Решив так, она, пошатываясь, пошла домой. «Дурак, Алиев», – думала она. Ей его даже жалко стало. Ведь все знали, что будет в этом районе тому, кто тронул Девушку. Тем более если этот кто-то оказался кавказцем.

Добравшись до дома, она упала на кровать. «А почему же Максим не пришел в школу? И мне не сказал? И даже SMS перед сном не написал… Ладно, он наверняка был занят, сегодня и вчера». Она думала о Максе, глядя на плакат РПР – новоиспеченной революционной партии России. Зазвонил телефон:

– Да, слушаю.

– Привет Лер, это Штык.

– А здорово, Слава России.

– Пойдешь на митинг в пять часов?

– Извини, с радостью, но не могу.

– Случилось что то?

– Нет, нет, все как обычно – то есть отлично. Слышь, а ты моего не видел?

– Да тут он у нас.

– Дай-ка его.

– Да, Лер.

– Привет, Макс.

– Извини, что не предупредил, сегодня тоже пришлось на школу забить.

– Да, ладно, не извиняйся. Только знаешь, у меня проблемка небольшая. Мне Алиев бровь рассек и кошелек стащил, если сможешь, то подойди к дому.

– Щас буду.

До митинга оставалось очень мало времени, но Макс все же пришел. Вот по нему все сразу было видно – высокий, накачанный, бритый, в полной амуниции, Лера ему была по уши где-то. Он с порога просто рассыпался в извинениях. Но Лера закрыла ему рот нежным поцелуем. Вдвоем они пошли к дому Алиева. Позвонили в домофон и с кавказским акцентом попросили его маму, чтобы он спустился. Максим вошел в подъезд. Лера осталась на Улице, прислушиваясь к ударам и мольбам о пощаде. На плохом русском языке.

– Лер, зайди.

Она вошла. Алиев стоял на коленях. Он стал просить у нее прощения. Она только плюнула ему в лицо… И вышла из подъезда.

Макс проводил Леру домой, а сам отправился на митинг.

Лера обработала бровь перекисью и села за уроки – хорошистка с первого класса она быстро покончила с домашкой и включила ящик. Там шли новости.

«Очередной митинг сторонников Революционной партии России состоялся сегодня на Манежной площади около пяти часов вечера. Помимо антикоммунистических лозунгов, слышны были выкрики нацистского характера. Некоторые активисты пытались прорвать милицейское оцепление. Семь человек задержаны. Лидер партии Сергей Быков категорически отрицает наличие наци в его рядах, объясняя присутствие скинхедов на митинге некоторой схожестью с идеологией партии».

Вскоре пришел дед, а чуть позже мать. Все собрались на кухне, Лера подала фруктовый салат, который готовила по рецепту из книги сама. Мать спросила, как дела в школе.

– Все в норме, – ответила Лера.

– Норма для тебя и норма для меня разные вещи.

– Норма для тебя. А я с лестницы свалилась – переучилась, видимо.

– Да, я и вижу, – мать указала на бровь. – Видишь, внучка до того доучилась, что на ногах не держится.

Дед отреагировал по-своему.

– Восхитительная херня! – похвалил он салат, обращаясь к внучке. – Скоро Витек придет. Валь, к соседке можешь на часок? – продолжил он, глядя уже на мать.

– Никаких тебе Витьков!!! Шоб тоже на ногах не стоял, да?! У тебя внучка бровь расшибла, а ты все…

– А я и не заметил.

– Вот именно! Не заметил даже…

– Да хватит вам, – вмешалась Лера. – Ну, придет к нему Витек его, а мы с тобой в комнате «Авиатора» посмотрим.

– «Авиатора»? Как хорошо! А кто ему за рассолом на утро побежит?

– Я сбегаю, честно.

– Во-во, еще и огурчики будут – обрадовался дед и по обыкновению, перед едой, дернул стопочку.

 

ГЛАВА ВТОРАЯ

Когда Лера была девчонкой, а ее двор был забит обычными хулиганами, у нее была подруга – настоящая. Тогда, как и сейчас дворы, жили дружно и сплоченно. Вместе – на футбол, вместе – на разборки из-за девок. Так вот, в соседнем дворе жила большая цыганская семья. Старшую дочь звали Айна. Гусь – из их бригады, бабник по жизни, не любит вспоминать, но Айна была так красива, что он не мог не загулять с ней. Как-то вечером Лера катила на самокате и в темноте налетела на кого-то. Девочка, ойкнув, всхлипнула – так и познакомились. И стали лучшими подругами. Цыгане жили бедно, и Лера дарила Айне свои вещи, косметику и игрушки. Айна во всем помогала и поддерживала подругу. Она так заразительно смеялась и так любила танцевать под гитару цыганскую «Мама джан», что рядом с ней всегда хотелось смеяться и танцевать. Но вот однажды в их квартале поселилась семья журналистов, их семнадцатилетний сын был националистом. Кликуха у него была боевая – Штык. Лера хорошо помнит, как он появился в их компании. Они тусовались на спортивной площадке, на которой с незапамятных времен были раскурочены баскетбольные щиты и поломаны футбольные ворота и давно уже никто не гонял мячи. Короче, убивали время – и тут появился Штык. Он был при полном параде.

– Ты кто будешь? – прикололся к нему Димон. – Из скинов?

– А кто такие скины? – прищурившись, спросил Штык.

Димон замялся, промолчал.

– Не знаешь, – сказал Штык. – А если не знаешь, то чего наезжать?

– Да я не наезжаю, – пролепетал Димон.

– Я вам объясню, кто такие скины, – перебил его Штык. – Мы санитары нации.

– Это как понимать? – усмехнулась Лера.

– Так и понимать. Ты чувствуешь себя обездоленной в этом государстве?

– Ну-у, в общем, да…

– А твой отец?

– У меня нет отца.

– Она с дедом живет. И с матерью, – вставил кто-то.

– Пусть с дедом. Уж дед наверняка считает себя обделенным в этой жизни, – горячо продолжал Штык.

– Мой дед за коммунистов, – сказала Лера.

– Он ничего не понимает! – перебил Штык. – Коммунисты оказались слабаками! Они бросили твоего деда и таких же замороченных, как он, на произвол судьбы. Никому вы не нужны, ни коммунистам, ни демократам, ни государству! Никто вас не защитит. А мы защитим! Потому что мы любим Россию!

– От кого нас защищать? – спросил кто-то. Таких разговоров во дворе никогда еще не заводили. – Мы и так неплохо живем.

– От кого?! – воскликнул Штык и, выдержав паузу, выдернул из толпы пацана лет девяти, который вертелся тут же и на которого никто не обращал внимания. У мальца была разбита губа.

– Кто тебя обидел? – участливо спросил Штык.

– Чего? – переспросил пацаненок, соображая, можно ли довериться этому непонятному парню.

– Губу кто тебе расквасил? – почти нежно повторил Штык.

– А, губу… Так это мамкин сожитель, – откровенно, как старшему брату, сказал мальчишка. – Дядя Шамиль. Такая сволочь. Мамка в его палатке торгует. А он меня всегда лупит.

– Слышали? – обращаясь к компании, зло спросил Штык. – Что же никто из вас не защитил этого малого?

– Да нас самих чурки достают.

– А вы еще спрашиваете меня, от кого вас защищать… От всех, кто топчет Москву! Это наш Город! И мы его хозяева. Если мы не нужны государству, никому не нужны, то мы найдем в себе силы сами себя защитить!

В глазах его пылал дерзкий огонь, в лице было столько решимости, что Лера поняла, этот парень быстро приберет к рукам всю их тусовку. А Штык наклонился к пацаненку и ласково спросил, как его зовут.

– Шоник, – ответил тот.

– Шоник? – переспросил Штык. – Почему Шоник?

– Сашка, значит, – засмеялся малой.

И Штык засмеялся, а потом твердо сказал:

– Так вот, Шоник, больше тебя никто не тронет пальцем. Тем более этот чурка. Не хочу произносить его имя. Говори всем, что ты скинхед. Понял?

– Понял, – сказал Шоник. – Я теперь всегда скинхедом буду.

Эффектной получилась их первая встреча. А Шамиль действительно вскоре исчез из их двора. Это было дело рук Штыка.

С тех пор он начал вести пропаганду и как-то незаметно четыре двора обычных хулиганов стали грозной скин-бригадой «Юго-Восточные Штыки». Первые акции были направлены против цыган. Лера поначалу тайно встречалась с Айной, но национализм все больше окутывал ее сердце. Акции шли все чаще и чаще. И однажды цыганку нашли на чердаке повесившейся. Возбудили уголовное дело по статье «Доведение до самоубийства», но за отсутствием улик и состава преступления дело закрыли. Сегодня ровно четыре года, как не стало Айны. Лера сидела на том самом чердаке и плакала… Такой подруги у нее уже не будет. И никто из бригады, даже Максим, не знал, что она до сих пор помнит эту вечно веселую девчонку… Ведь тогда скины своего добились – похоронив Айну, цыгане навсегда покинули Москву.

На следующий день об избиении Алиева стало известно начальству школы. Шеф и завуч вызвали Максима в кабинет. Допрашивала Светлана Олеговна, а директор – спокойный мужчина пятидесяти лет – молча и пристально смотрел на скина:

– Да, ногами и по лицу! – вызывающе держался Максим. – Он избил мою девочку, я не мог этого оставить, вы же знаете…

– Михаил Алексеевич, не слушайте его! Ему надо было найти повод, чтобы еще раз показать «величие» его расы… Давно пора его исключить! Кстати, и за прогулы тоже.

– Этого мы сделать не вправе… Вы же прекрасно понимаете, – шеф беспомощно развел руками. – К тому же инцидент произошел за территорией школы и вне школьное время. Обычная мальчишеская разборка. – Директору явно не хотелось раздувать историю, выносить сор из избы, и он выгораживал Максима. – Нас это, по сути, не касается. А успеваемость у него нормальная, несмотря на прогулы.

– Как это – обычная разборка? Форменное избиение! Он фашист, фашист. Поймите же – он фашист!!! – забилась в истерике завуч.

– У нас полшколы таких бильярдных шаров. Что же нам теперь всех исключать?! – снисходительно ответил директор

– Да я – фашист! – Максим резко вскочил со стула. – Когда какой-то хач избивает и грабит русскую, а тем более Девушку, это че? Средство выживания для бедных, так вы это назовете? А когда я – русский, отомстил по принципу «око за око»… Это фашизм? Я даже любому русскому ебало набью, если он ее тронет! И мои взгляды на мир тут ни при чем!..

– Во-первых, не матерись. А во-вторых, лучше мы поговорим с матерью. На собрании.

– Свободен, Свинцов, – поспешно сказал директор.

Максим, закрывая за собой дверь, услышал слова директора: «Я бы точно так же поступил… При чем тут фашизм? Вы всегда сильно преувеличиваете по поводу наших учеников».

В коридоре его ждала Лера:

– Ну как?

– Как обычно. Отшил я Олеговну по полной…

– Молодец. Ты у меня самый лучший, – она нежно поцеловала его в губы. – Проводишь меня?

– Конечно, пойдем.

Улица наполнилась маем. Солнце плавилось в центре безоблачного неба, ослепляя тех, кого не накрывали кроны деревьев. Люди возвращались с работы, кто-то спешил на вечерние смены. Гремели трамваи, шумели автомобили, шелестели листья, кричали рекламщики, молодежь тусовалась допоздна, иногда между группировками вспыхивали разборки и тогда слышались удары дубинок и звон цепей во дворах. Все это рождало музыку Улиц, которую так любила Лера. Да! Она не могла жить без этой музыки. Иногда, даже специально выходила из дома, чтобы одной пройтись и послушать. Эти звуки придавали ей уверенность, но в тоже время она как бы отрешалась от мира. Сейчас с ней рядом Макс – ее любимый парень и проверенный соратник, они держались за руки, она чувствовала его пульс и оттого теперь жизнь воспринималась ею как желанная реальность.

– Собрание сегодня, – сказала Лера, – Евгеша сказала, что если матери не будет, то из школы выпрут.

– А если будет, то тебя из дома выпрут.

– Не выпрут. Для матери главное образование, а не поведение.

– Так она пойдет?

– Придется сказать.

Они дошли до подъезда

– Слушай, Лер, поможешь мне сегодня?

– Конечно, а в чем?

– Ну, к нам в район парнишка переехал, тоже скин. Ты его познакомишь с нашими, лады?

– Лады, а ты че не сможешь?

– Да, я сегодня на дачу рассаду повезу бабке.

– Ок! Познакомлю.

– Пасибо, милая. Ну, тогда пока. Вечером напишу. – Они поцеловались.

Лера поднялась в квартиру. Дверь открыла мать.

– Привет, мам. Сегодня в школе родительское собрание. Просили явиться. Деньги возьми, за охрану и уборку.

– Ладно. Гулять пойдешь, купи фарш – котлеты сделаю. После собрания я пойду к тете Нине – ненадолго. Деньги на зеркале.

– Не вопрос, куплю.

Закрыв за матерью дверь, Лера взяла гитару. Играла она не очень, зато у нее был красивый голос:

В подворотне кто-то громко свистнул, ха-ха!

Мама, я не буду металлисткой, ха-ха!

Мама, рокершей не буду, анархистов позабуду,

Стану скингерлою и нацисткой, ха-ха!

Мама, я свастику люблю!

Мама, я наколки наколю,

На предплечье правом – Гитлер, на спине, бля, крест фашистский.

Будем отнимать мы у богатых ха-ха!

Закончив петь, она распахнула окно и пошла на кухню. Хотелось чаю. Замок на двери щелкнул – пришел дед.

– Валерия, привет.

– Здорово, ты че так упился вчера?

– Да ла-адно!

– Че ладно? Расческу с телефонной трубкой перепутал, мешок мусорный в раковину поставил…

– Правда?

– Кривда! А еще взял второй том Ленина и с балкона, как с трибуны, во всю глотку цитировал!

– Ну, это я еще помню, а про раковину…

Дед уселся за стол, Лера налила чай и разделила рогалик.

– Ну и че там по телику? – спросил дед.

– Теракт в Грозном – уазик военный взорвали.

– Когда ж это кончится…

– Да уж, не говори.

– А про выборы че?

– Ну, у КПРФ твоей 40 % избирателей – даже больше, чем вчера.

– Отлично, я за это выпью!

– Да ты за все, что угодно, выпьешь, – улыбнулась Лера.

– И за это тоже! Пролетарии всех стран, опохмеляйтесь! – дед достал из своей неубывающей заначки пузырь и прямо из горла глотнул, закусил рогаликом. – Хорошо! Как только ее беспартийные пьют?

– Так же, как партийные. Коммуняки…

– Коммунисты всегда умели пить. И не пьянели, – дед нравоучительно поднял палец. – Пьянеть им было нельзя.

– Ну да, не пьянели, – дразня деда, перебила Лера. – Сами же Союз и пропили.

– Союз Ельцин пропил. Как только из партии вышел, так и стал пропивать, – и в свою очередь перешел в наступление на Леру. – Слушай, а чего это твои кореша так по-идиотски тебя приветствуют?

– С чего ты взял, что по-дурацки?

– А то нет?! «Хайль Гитлер»… Разве это не дурость? Вы же называете себя русскими националистами. Русскими! И «Хайль Гитлер»… Мы ему жопу надрали. А вы – «Хайль Гитлер». Ну, не глупость ли? При том не просто глупость, а несусветная глупость. Согласись.

– Ну, это просто ритуал такой, – Лера не знала, как возразить деду. – Не я это придумала.

– Слава КПСС, что не ты.

– К тому же, дед, приветствуя друг друга, мы говорим «Зиг хайль», а не «Хайль Гитлер».

– Какая разница? Что в лоб, что по лбу. А эту гадость, «Майн кампф», по кой хер читаешь? И еще этого мудака – Муссолини…

– Разобраться хочу. Сама…

– Да с ними давно уже разобрались! А вы всякий хлам из могил повытаскивали. Остолопы, одно слово.

– А коммунисты твои не остолопы? – ехидно спросила Лера.

– Остолопы, – вздохнул дед. – Если такую страну просрали, то, конечно, остолопы. Тут и спорить нечего.

Он огорченно опорожнил внеочередную рюмку и сердито откусил рогалик. Помолчали. Разговор разладился.

– Мать-то где? – спросил дед, заскучав.

– На собрании.

Они допили чай, Лера вымыла посуду и собралась гулять.

– А бабки откуда?

– Мать дала на фарш.

– Без фарша посидим, не хера! Мне Витька угостить надо!

– Хорошо, уговорил. Но перед матерью сам будешь оправдываться. Пошла я, закрой.

Лера, хитря, согласилась. Мать вернется с собрания наверняка в разобранных чувствах, и тогда уж дед разделит выволочку вместе с Лерой. Если поделить на два, ей меньше достанется.

Она перешла дорогу и оказалась во дворе Максима. В беседке сидел незнакомый ей скин. Она поняла, что это – тот самый.

– Парниш, Слава России! Ты Макса Свинцова знаешь?

– Слава! А это ты – Лера?

– Да.

– Я Кольян, то есть Коля.

Они пожали руки у локтей – так принято у скинхедов.

– Что ж, будем знакомы. Пойдем. Сведу тебя с нашими. Бригада у нас именуется «Юго-Восточные Штыки». В ней 58 человек, в том числе три девчонки. Если тебя интересует, две из них – шалавы. Всю бригаду ты сразу не увидишь. Сейчас – максимум 20 бойцов явятся. Все мы собираемся только на дело.

И точно. Около двадцати бритых сидели на лавочках во дворе, куда Лера привела новичка. Поздоровавшись со всеми, Кольян предложил отметить пивом знакомство. На пьянку Лера не осталась – еще надо писать сочинение по литературе, заданное неделю назад. Она давала списывать отстающим, а подводить класс не могла. Штык напомнил ей про налет на еврейскую школу во вторник в час дня.

Дома, конечно, ее ждал разнос, но вопреки ожиданиям, так – не очень… Маме рассказали про Алиева, однако, рассудив, что Максим защищал ее дочь, она быстро успокоилась. К тому же, как и предполагалось по плану, досталось и деду. Даже крепче, чем Лере. За пропитые им деньги, оставленные матерью на фарш.

Перебаламутив семейку, она села за сочинение, а потом принялась за «Майн кампф». В два ночи пришла SMS-ка от Максима: «Спокойной ночи, солнышко. Сижу вот на берегу речки, скучаю. Люблю, целую… »

Лера ответила и вырубилась.

 

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Луч солнца осветил лицо Леры, и она открыла глаза. Спешить было некуда, но она заставила себя встать. Посмотрела в окно. Почувствовала, что Улица дышит сегодня легко и свободно. Асфальт по-прежнему радуется, вминая в себя шаги прохожих. Тихо покачиваются провода над дорогами, как гирлянды мелькают светофоры. Несутся машины. Много дорогих иномарок. Проносятся мимо, оставляя шум… Да, Улица – это живое существо. Оно дышит, питается нашими чувствами и размножается нашими мыслями. Как ты примешь Улицу, так и она примет тебя. Для Леры это утренняя прохлада глухих подворотен и широких людных проспектов. Для кого-то всего лишь отвратительная автомобильная гарь – как отнестись.

Сегодня вторник – сегодня разгром еврейской школы. За несколько дней до этого Штык, собрав всю бригаду, объявил об этом. Кто-то с недоумением спросил, зачем соваться в еврейскую школу. Лидер как-то туманно ответил: «Такой приказ… А приказы не обсуждаются». Ну, не обсуждаются, значит, не обсуждаются. И теперь Лера ощутила, что Улица на ее стороне. Это ощущение вселяло уверенность в успешном исходе акции.

Дед и мать еще спали.

Лера оделась нейтрально, чтобы не привлекать внимание милиции. И написав на листочке: «Буду в пять», вышла из дома. Через час она была у метро «Чистые пруды». Там все и собрались. Человек пятьдесят, одетых в черно-синее и в тяжелых ботинках, ловили на себе равнодушные взгляды метрошных ментов. Штык окинул бригаду взглядом: «Ну, вроде все, кто смог, в сборе… Вперед!» Бойцы двинулись за Штыком по Мясницкой. Местное быдло смотрело на скинов тоже не очень дружелюбно, но обошлось без стычек. Лидер загорланил маршевые кричалки.

– Мы построим новый рай!..

Толпа подхватила: «Зиг хайль, зиг хайль!»

За оградой школы текла мирная жизнь, но Леру все равно послали на разведку. Спокойно войдя в школу и осмотревшись, она уже собралась уходить, но ее тормознул охранник.

– Девушка, вы к кому?

Лера вломилась в двери и заорала:

– Погна-али!!!

И тут же появились скины. Ворвавшись, они мигом расправились с охранником, потом стали мясить всех и все, за исключением малышей. В ход шли цепи, биты, бутылки. Виктор и Гусь – самые крупные парни в бригаде, встали у дверей. У застигнутых врасплох школьников не было шансов на спасение.

Лера не билась. Ее задача была стоять у телефона, чтобы никто не вызвал ментов. Изредка ей швыряли девок – просто не всем бойцам позволяла совесть их бить, еврейки натыкались на Лерины ботинки.

Вдруг она увидела, что в самой гуще этой вакханалии, прилепившись спиной к стене, закрыв голову руками, скрючилась в комочек девочка, совсем малышка, У Леры мелькнула мысль: затопчут. Она метнулась к ней, хотела поднять с пола, взять на руки, но девчушка истошно заголосила, стала отбиваться и Лере никак не удавалось совладать с ней.

– Не бойся, не бойся, – захлебываясь, выкрикивала Лера. – Я ничего плохого тебе не сделаю…

Девчонка, обессилев, как-то обреченно опустила руки и так посмотрела на Леру огромными, черными, выразительными еврейскими глазами – так посмотрела, что у Леры в душе что-то оборвалось. Никогда еще она не встречалась с подобным взглядом. В следующее мгновение ей удалось подхватить девочку на руки, Лера впихнула малую в класс и захлопнула за ней дверь.

– Кто там засел? – крикнул подбежавший скин.

– Никого, я проверила, – выдохнула Лера.

И тут шухерные, стоявшие в начале и в конце Улицы, доложили ей на мобилу, что появились менты.

– Обла-ава, легавые!!! – заорала она.

Ее вначале не услышали. Потом до Штыка доперло, он вскочил на стол и зычно скомандовал:

– АКАБы, уходим!

Скины бросились врассыпную. Лера юркнула из школы, огляделась, оценивая обстановку, и пошла прямо навстречу ментам, стараясь не выдать себя волнением. Две омоновских «Газели» и две девятки на огромной скорости пронеслись мимо. Через пять минут машины «скорой помощи» и еще через три – журналисты. «Оперативно работают», – подумала Лера. Теперь она не сомневалась, что никого не примут. Все пути отступления были продуманы заранее. И вдруг ей вспомнилась еврейская девочка. Ее жуткие обреченные глаза. И еще лицо Айны всплыло в ее воображении. Не веселое лицо, каким всегда было, при жизни, а скорбное-скорбное, словно она хотела о чем-то спросить Леру и не могла…

Через час она была дома. Дед смотрел ящик. В выпуске «Вестей» диктор монотонной скороговоркой сообщал:

«Сразу два инцидента произошли сегодня на улицах Москвы. Около часу дня группировка скинхедов напала на еврейскую школу на Мясницкой улице. Милиция прибыла через десять минут после вызова, но ни одного налетчика задержать не удалось. Есть раненые, в реанимацию доставлен охранник. Возбуждено уголовное дело.

Примерно в это же время был прерван марш АКМ, проходивший на улице Наметкина. Колонна двигалась из Воронцовского парка и внезапно с крыши одного из домов коммунистов закидали самодельными дымовыми шашками. Шествие было остановлено. На проезжей части дороги произошла авария, что вызвало пробку, и движение транспорта было затруднено. Затем с крыши сбросили подожженное красное знамя».

– Совсем твои скины охренели. При советской власти за антисемитизм вообще расстреливали.

– Знаю я. Только зачем это было нужно?

– Как зачем? Сталин объявил, мол, антисемитизм – явление глубоко чуждое советскому народу, – дед поскреб затылок. – Правда, на деле-то он евреев не любил. Но так и сказал, дескать, советскому народу чуждое…

– Теперь нет такого народа, дед, советского…

– Вот и плохо, что нет. Ничего у нас не осталось. Ни страны, ни народа. Ни вождя. Потому и порядка нет. Какой порядок без вождя?

– Будет. И вождь найдется, – и вспомнив слова, изрекла многозначительно. – Если государство нас бросило, не в состоянии защитить, мы сами о себе позаботимся. И порядок обеспечим.

– Ну, ну… Болтушка ты, сопленосая. Уж вы обеспечите… Дурачки… Вас политики используют, как хотят. В своих корыстных интересах. А вы возомнили себя защитниками отечества. Эх, Россия, Россия… Бедолага… Колбасит тебя из стороны в сторону. Вляпаешься ты когда-нибудь в дерьмо, Валерия. Революционерка херова…

– Ладно, дед. Некогда мне с тобой спорить, – примирительно сказала Лера. – Пойду уроки делать.

– Правильная мысль, – согласился дед. – Лучше уроки делать, чем революцию.

После бурных сегодняшних событий ничего в голову не лезло. Не могла сосредоточиться. Как говорится, смотрела в книгу, а видела фигу. Мысли ее постоянно возвращались в еврейскую школу. И не могла она отделаться от того невыносимого взгляда несчастной еврейской девочки. И еще лицо Айны вспоминалось. Жуткие глаза. Жуткое лицо. И голос деда стоял в ушах: «Вляпаешься ты когда-нибудь в дерьмо». Прямо наваждение какое-то. Вляпаешься… Кажется, уже вляпалась.

Слава богу, позвонила Юлька, одноклассница.

– Привет, Лера! Чем занимаешься?

– Пытаюсь домашку делать.

– Ну и как?

– Никак. Ничего в башке не откладывается, – ответила Лера и попыталась отшутиться. – Склероз, наверно.

– Не… – возразила Юля. – Это ты перетрудилась. У тебя то махач до одурения, то занятия до обалдения. Тебе отдохнуть надо, дурочка.

– Что ты предлагаешь?

– Ну ее на фиг, эту школу, – беспечно откликнулась Юлька. – Давай в кино. Завтра. С утра пораньше…

Лера, поколебавшись, согласилась:

– Давай. В восемь пятнадцать на остановке.

– Лады. За мое лавэ. Кассету мою возьми.

Они трепались минут сорок. Дед несколько раз кричал из комнаты, что должен позвонить Витек. Пришлось отлепиться от трубки.

Уроки, конечно, поделились на шестнадцать. Зачем мучиться, если завтра кино. И она принялась листать биографию Бенито Муссолини, то и дело поглядывая на часы. Совсем скоро должен зайти Максим. Ее порой бесило, что он трусит на акциях. Сама она либо несла флаг, либо становилась в первые ряды, несмотря на то, что Штык старался ее оберегать. А Максим, она заметила, обычно поначалу держался в стороне и включался в схватку, когда кавказцы уже катаются по земле. Он подбегал и молотил их ногами – сомнительная храбрость. В наказание Штык ставил его в первый ряд, около Леры, приказывал прикрывать ее. Тогда Максим пересиливал свой страх, старался показать себя настоящим бойцом, держал марку перед Лерой. Зато по части пропаганды с ним вряд ли из бригады мог кто-нибудь сравниться. Исключая, пожалуй, лидера. Что-что, а язык у Макса был хорошо подвешен.

Максим появился ровно в девять, в черных брюках, малиновой рубашке и с белой розой в руке. Лера немного прифигела.

– Привет колхозникам. Как там деревня поживает? – стараясь скрыть смущение, сказала она.

Потом чмокнула его в губы и взяла цветок.

– Как обычно. Пацаны пьют. Девки спят с кем попало. Бабка мне свитер вяжет.

– Свитер? – удивилась Лера. – В мае? Зачем?..

– Это ты у нее спроси, – засмеялся Максим.

– Обязательно спрошу, – ответила она. – При случае. Ну, чего? Так и будем в коридоре стенку подпирать? Проходи…

Максим медлил.

– Проходи, проходи, – повторила Лера. – Могу предложить чай. Или кофе… Что ты хочешь?

– Тебя…

– Значит, не что, а кого. Меня ты всегда хочешь.

– Точно… Хочу тебя… в смысле в кафе пригласить.

– А я-то думала… – притворно вздохнула Лера.

– Что ты думала? – с надеждой в голосе подхватил Максим.

– Какую бы на этот раз отмазку придумать… Шучу… Ты не против, если я так пойду?

Макс окинул ее взглядом. Короткая красная футболка без рукавов и черные клешенные штаны.

– А что такого? Нормально. Ты хоть в валенках и ушанке иди – все равно красавицей будешь.

Лера засмеялась. Хоть и льстит, но слушать приятно.

– Ну, спасибо. Я сейчас.

Она вошла в комнату, взяла со стола черный пакет, потом попрощалась с дедом, и они вышли.

– А че за кафе?

– А там, на углу, – загадочно улыбнулся Максим.

– Че «Парадиз», что ли? – Она знала, что кафешка далеко не из дешевых. – То я и смотрю, так вырядился. И в «Парадиз» ведешь. Ты кого ограбил, колись давай?

Он еще раз улыбнулся и прикурил сигарету

– Ну, харэ молчать, блин! А у меня для тебя подарок…

– Какой?

– Ой, я это вслух сказала?

– Ага.

– Не-е, сперва скажи, кого ограбил.

– Ну, щас, дойдем, расскажу.

Они дошли до кафе. Максим выкинул окурок. Лера поправила волосы, и первая вошла в дверь, нарочно помахивая пакетом. Макс ломанулся за ней, но его тормознул охранник. Ему, видимо, не понравились свежие раны, разбитые кулаки и пластырь на брови. Но, обшмонав, все-таки пропустил.

Лера оглядела зал. Народу было немного, женщины роскошно одетые, мужчины в классных прикидах – прямо показ моделей от «Черутти» и «Арманни». Мужики кичливые, как петухи, горделиво поглядывают по сторонам, мол, какое впечатление производят курочки, которых они вывели в свет. В углу оказался свободный столик, за ним и расположились. Лера заказала бокал вина и пирожное. Максим пол-литра пива и куриное филе.

– Короче, приехал я на дачу, – продолжал Макс прерванный разговор. – Ну, как водится, бабке помог с рассадой, поливкой и магазинами. А потом с местными поперлись в поселок на дискач. Семь километров пришлось тащиться. Знаешь, более лажовой тусы я не встречал. Там крутили «фабрику», а когда все ужрались, диджей поставил – ты не поверишь…

– Че?

– Буратино!.. Самую настоящую песенку из мультика.

– Дибилизм.

– Ага. Еще больший дибилизм, что местным это нравилось. Их прямо колбасило. Вот так люди оттягиваются.

– А лавэ-то откуда?

– Лавэ? – усмехнулся Макс. – Это другая история. Короче, я понял, что мне там делать нечего. Мы с Темычем свалили. Идем до дома. Мимо леса идем. Луна светит, как прожектор на стадионе… Шорохи всякие. Вдруг – крик. Прислушались, вроде бы девчонка вопит. Мы ломанулись в лес. На вопли. Вылетаем на поляну. Глядим, девятка стоит. Фары выключены. А у меня бутылка пива в руке…

– Ты мне, по-моему, что-то обещал, – перебила Лера.

– Обещал, не отказываюсь, – подтвердил Макс. – Я же не нажрался в умат. Но ты сперва дослушай. Если бы не та бутылка, все по-другому бы вышло. Подбегаем мы к машине. Там какие-то ублюдки пытаются девчонку изнасиловать.

– Хачи?

– Откуда там хачи? В том-то и дело, что русские. Но, блин, такие русские – хуже последних хачиков. Трое…

– Сволочи! – вырвалось у Леры.

– Еще те… Вот если бы какой-нибудь хач вступился за ту девчонку, я бы его, честно, зауважал. Никогда бы после с ним не махался. Только и знают, что иметь малолеток. И девок, и пацанят.

– Хач заступится… – фыркнула Лера. – Что-то я не слышала, чтобы у нас в районе хачи за кого-то вступались. Только сами пристают, а потом в больнице друг другу с коек орут: «Вай, Ахмед, это такие скины нехорошие! Не дали с дэвушкой поговорить». «Да не говори, Фарход, эти фашисты поганые мне яйцо отшибли. Вот лежу здесь и мне уже никакие дэвушки не нужны».

Лера так смешно изобразила разговор кавказцев, что Макс заржал во всю глотку.

– Так, и че дальше? – спросила Лера. – Их-то трое, а вас только двое…

– Их трое, но на нашей стороне внезапность. Они, естественно, не ожидали, что кто-то здесь может оказаться. Одного я успокоил. Бутылкой по башке. Второго Темыч вырубил. А третьего мы уже вдвоем попинали…

– Повезло, – сказала Лера.

– Кому? Им? – усмехнулся Макс.

– Ей, – сказала Лера.

– Это уж точно. Мы ее из машины вытащили. Успокаиваем. Она ревет. Покататься, говорит, пригласили…

– Дура, – сказала Лера. – Покаталась…

– Конечно, дура. Но все равно – жалко. А потом, сама понимаешь, машину мы обчистили.

– Вот, значит, откуда лавэ…

– Ты догадливая, – улыбнулся Макс.

– Очень догадливая, – сказала Лера. И с оттенком ревности спросила. – Девчонка-то ничего? Как ее зовут?

– Аня зовут, – не почувствовав подвоха, ответил Макс. – И прикинь, на Калужской живет.

– Ну да? Близко… Вы, конечно, телефончиками махнулись?

– Да, – простодушно ответил Макс, посмотрел на Леру и, словно догадавшись, о чем она подумала, торопливо добавил. – Ты чего? Не бери в голову… Она на Артема запала, смотрела на него, как на героя… На хрена она мне упала? Ведь у меня ты есть.

– Ага, – съехидничала Лера. – Два года назад ты точно так же пел.

– Вспомнила… Два года назад ты мне просто нравилась…

– А теперь не просто?

– Теперь… Сама знаешь, как я тебя люблю.

– Как? – не унималась Лера.

– Как этот… – Макс не сразу подобрал нужное слово. – Как ненормальный.

– Правда?

– А то ты не знаешь? Конечно, правда!

– Смотри у меня, ненормальный.

– Ты что, Лерка, не веришь мне?

– Про Аню? Или про то, что любишь?

– И про Аню, и про то, что люблю.

– Да верю я тебе, верю. Успокойся.

– Спасибо. Еще по чуть-чуть выпьем?

– Да, пожалуй.

Ей – красного французского вина, а ему, как всегда, «Старый мельник». Больше он ничего не признавал.

– Ну, а у вас че нового?

– Да так, по мелочам… Школу еврейскую разгромили, – сказала и осеклась. Опять эти жуткие глаза маленькой еврейки встали перед ней. И скорбное лицо Айны. «Господи, сколько же это будет продолжаться?» – подумала она.

– А, так это наши были? – спросил Максим. – Я по радио слышал, даже не подумал, что это Штык забавляется. Хорошо, что никто не попался.

И Леру как прорвало, она торопливо заговорила, словно отгоняя назойливое видение:

– Да… А я и на разведку ходила, и у телефона стояла. Наверно, ментов с мобилы кто-то вызвал, но все обошлось – мы не зря шухерных расставили!!!

– Штык – гений! Великий стратег. Его все старшаки Москвы хвалят. А на Черемушках кто буянил?

– Хрен его знает, это не мы. А, кстати – за героическое спасение девушки от лесных подонков, за проявленную преданность Уличным законам, за превосходную агитацию НС идей и за нежное отношение и любовь ко мне вручается награда самому лучшему пацану на свете.

Лера протянула ему пакет. Максим открыл. Это была книга «Путь НСДАП», которую он очень долго не мог найти.

– Пасибо, солнышко. – Они поцеловались. Макс стал листать книгу. – Во! Вот это мне нравится. Прикинь, в тридцатые годы на двери каждого дома должна была красоваться вышитая свастика, и Магда Геббельс личным примером показала немецким женам, как это делать.

– Да я это знала еще в четырнадцать лет, а ты не знал? Тоже мне идеолог бригады! – подколола его Лера.

– В четырнадцать… да не гони!

– Я серьезно!

– Ну, тогда ты ваще молодец!

– Это я знала еще в девять лет. А еще знаю, что ты тоже молодец.

Они посидели в кафе еще минут десять. Потом Максим проводил ее домой и уселся в беседке читать ее подарок.

 

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Сегодня в десятом «Е» было семь уроков. А потом экскурсия. Но парни после шестого урока дружно свалили в пивняк.

В Питере в этот день «Спартак» играл с «Зенитом», и матч транслировали по телевидению. Фанаты давно облюбовали «Кружку». Здесь во время футбольных трансляций народу набивалось – не протолкнуться. Болели до одури. Буквально на одной ноге приходилось стоять. Нужно было заранее занимать хорошие места. Вот парни и свалили из школы.

А Лера с Юлей вообще прогуляли весь день. А после кино бродили по улицам и оказались в сквере на «Пушкинской».

Юля – единственная девчонка из класса, которая не была ни скингерлой, ни фанаткой и ни шалавой. Короче, тихий домашний ребенок, немного повернутый на группе «Звери». Какая-то отрешенная от действительности. Но эта ее отрешенность не мешала ей крепко дружить с Лерой и безоглядно любить Олега – бешеного футбольного фаната. Еще была Катюха. И все у них было на троих: деньги, домашка, проблемы. Но сегодня, обычно добросовестно посещающая занятия Юлька, решила прогулять, а безбашенная Катюха объявилась на первом уроке, как примерная ученица. Ее почему-то заинтересовала экскурсия, поэтому пришлось весь день отсвечиваться в школе.

Вот сейчас Лера с Юлей сидели на лавочке, потягивали прохладный «Шейк» и обсуждали пацанов. Вдруг у Юли зазвонил мобильник. Посмотрев на экран, Юлька улыбнулась. Звонил Олег.

– Привет, – пропела она.

– Ты где?! – прокричал Олег, не поздоровавшись. – У тебя все нормально?

– Все ок… А разве у меня что-то должно быть не нормально? Я на Пушке. С Лерой…

И тут Лера увидела, что лицо Юльки стало бело-серым, как висевшее над ними огромное рваное облако.

– Что, что? – едва слышно прошептали бескровные Юлькины губы. – Какой еще теракт?!

– Теракт? – переспросила Лера, прильнула ухом к трубке, и они обе услышали прерывающийся голос Олега:

– Нашу школу взорвали! Только что прошло экстренное сообщение по телику…

– Как – взорвали?! – крикнула Лера.

– Не знаю… Террористы… Больше ничего не сказали… Только сказали, что есть жертвы…

– А ты где? – пролепетала Юля.

– В «Кружке». На Черемушках

– Макс с вами? – спросила Лера.

Олег молчал.

– Макс с вами? – тревожно переспросила Лера. – Говори же! Не молчи…

– Нет, – сказал Олег.

Бутылка с недопитым коктейлем выпала из рук Леры.

– Кошмар, – прошептала она.

– Олег! – кричала в трубку Юля. – Олег!..

Мобильник разрядился.

И Юля, этот тихий домашний ребенок, отрешенный от действительности, всегда красневшая, слыша бранные слова, вдруг разразилась такой отборной матерщиной, что прохожие, как по команде, посмотрели на нее, осуждающе качая головами. А она вскочила со скамейки, истерично выкрикнув:

– Нашу школу взорвали, суки!

Лера вскочила, растерянная, до конца еще не осознав, что же произошло.

– Звони Олегу, – потребовала она.

Их обступила толпа. И тут же зашелестело среди людей: «Теракт… школа…».

Юля набрала номер Олега. Он только и успел сказать, что он с ребятами едет к школе. И мобильник окончательно утух.

– Они в школу поехали, – сказала Юля Лере.

– Погнали, – сказала Лера.

Увлекая за собой Юлю, расталкивая народ, она устремилась в метро.

Олег с парнями тоже ехал в метро. В подземке все с опаской смотрели на семнадцать каких-то удрученных скинов и удивлялись, что они ни на кого не бросаются. Кавказцы пересели в другой вагон, но «Штыкам» было не до них. Еще не все москвичи знали об этой трагедии…

Район вокруг школы был оцеплен. Царила неразбериха. Милиция, ОМОН, спасатели, сирены пожарных машин и «скорой помощи», напирающая со всех сторон нервная, распаляющаяся толпа, наглые телевизионщики со своими неуместными камерами. Потерявшие от горя рассудок родители рвались через оцепление к воротам школы. Но тщетно. Тут милиционеры проявляли решительность. Леру с Юлей стиснули со всех сторон, ребра трещали, наступали на ноги, но они не обращали на это внимания. Вытягивали шеи, стараясь разглядеть, что делается возле школы. И видели только дым и мощные струи воды из пожарных брандспойтов.

– Мне плохо, – простонала Юля, – Я сейчас грохнусь.

– Держись за меня, – сказала Лера и, работая локтями, стала продираться сквозь толпу.

Она усадила обмякшую Юльку под дерево, сунулась было обратно в толпу, намереваясь протиснуться поближе к воротам, но вдруг наткнулась на Олега. Он был взвинчен, как перед махачем, глаза лихорадочно блестели.

– Где Юля? – Олег схватил Леру за плечи.

– Там, – машинально ответила она.

– Где там? – тряс ее Олег.

Лера повела его к дереву, спрашивая на ходу:

– Где наши?

– Оцепление рвут…

Он не договорил, увидел Юлю, бросился к ней, плюхнулся рядом на пыльную землю, обнял. К ним подбежал запыхавшийся Штык, и не переведя дух, спросил, как Лера минуту назад:

– Где наши?

И Лера ответила так же, как минуту назад ответил ей Олег:

– Оцепление рвут.

К Штыку со всех сторон подтягивались скины, ожидая от лидера приказа. Лера поглядела в сторону школьных ворот и с тревогой выпалила:

– ОМОН, Штык! Наших сейчас заметут… Сделай что-нибудь…

У ворот кипела схватка. Скины почти прорвали милицейский заслон. ОМОН спешил усилить оцепление. Штык в одно мгновение запрыгнул на капот эмчеэсовского грузовика, стоявшего поблизости, и заорал во всю глотку, перекрывая весь грохот и гам, висевший в воздухе:

– Назад, идиоты!.. Всех повяжут!..

И милиционеры, и скины разом обернулись на этот шальной, перекрывающий все ор. Скины тут же узнали своего лидера и поняли, что «идиоты» – это в их адрес.

– Ко мне! Быстро! – надрывался Штык, топча капот гриндарами.

Скины бросились к дереву. ОМОН не стал их преследовать, не до бритоголовых было сейчас. Толпа, разогретая скинами, напирала! Вот-вот сметет оцепление.

– Почему идиоты, Штык? – дураковато моргая, спросил Дима.

– Потому, – спрыгнув с капота, зло отрезал Штык. – Нашли время с АКАБами воевать. … Тем более без приказа. Я еще разберусь, кому это в башку взбрело… Тут и так порядка нет…

– А что делать-то?

– Погнали черных мочить, – предложил кто-то.

– Заткнись, – оборвал Штык. – Нужна информация… Кто из наших пострадал… И вообще… Ищите очевидцев… Выясняйте, сколько погибших, раненых… Фамилии… Кого, в какие больницы их отправляют.

Штык один среди скинов не потерял голову. В этой необузданной неразберихе, грозящей паникой, среди мечущихся обезумевших людей, среди воя толпы, плача, стонов, проклятий, визга сирен, дыма, гари Штык чувствовал себя в своей стихии. Сейчас с особой силой проявились его характер и воля, и его бритоголовые соратники впервые так остро ощутили готовность без остатка подчинить себя этой воле – воле настоящего лидера.

– Что-то непонятно? – спросил Штык, оглядывая бригаду и бодро констатировал. – Всем все понятно. Расходимся. Встречаемся у этого дерева.

Скины рассеялись в толпе.

Только Юля по-прежнему сидела под деревом в объятьях Олега. Лера стояла рядом. Штык подошел к ней и спросил:

– Ты как?

– Хреново… Такой кошмар… Рехнуться можно.

– Держись, – подбодрил ее Штык.

– Стараюсь, – ответила она. И с какой-то удушливой тревогой спросила. – Ты Макса не видел?

– Нет, – сказал Штык и торопливо продолжал, явно отвлекая ее от дурных мыслей о Максе. – Деда твоего видел. Он тебя ищет.

– А-а – рассеянно протянула Лера.

– Ты вот что… Будь здесь. Пусть всю информацию тебе докладывают. Скажи, я велел. Врубилась?

– Да.

– Молодец. Ну, я пошел.

И он исчез.

Лера была словно оглушенная, перед глазами все плыло. Она смотрела по сторонам, стараясь отыскать знакомых и вдруг – о, господи! Лера увидела то, что меньше всего можно было ожидать. Метрах в пятидесяти от этого бедлама, на детской площадке, в песочнице играла девочка. Лет пяти. Одна-одинешенька. Голубенькое платьице. Пластмассовая лопаточка. Играла увлеченно, ничего не замечая вокруг. Ни фига себе, она еще и улыбается. Лера бросилась к ней:

– Что ты тут делаешь?!

– Домик строю, – доверчиво ответила девочка. – Он будет большой-пребольшой.

Ешкин кот, домик она строит!

– Ты чья?

– Мамина.

– А где твоя мама?

– Там, – девочка махнула лопаткой в сторону школы. – За Васькой пошла.

– Васька твой брат? – спросила Лера.

– Брат.

– А фамилия есть у Васьки?

– Конечно, есть, – рассудительно ответила девочка. – У него такая же фамилия, как у меня.

– А ты знаешь, какая у тебя фамилия?

– Ты что, глупая? Такая же, как у Васьки. Суханова.

Наконец-то прояснилось. Значит эта малышка сестра Сухого из параллельного класса. Лера с ним не особо общалась, но какое это теперь имело значение.

– Тебя как зовут? – спросила Лера.

– Танечка.

– Пойдем со мной, Танечка. Здесь нельзя находиться одной.

– Почему нельзя?

Лера не знала, как объяснить это ребенку.

– Просто нельзя, – сказала она. – Пойдем.

– Нет, – отпрянула от нее девочка. – Я еще домик не достроила. Ты сама иди.

Лера растерялась. Не оставлять же ее здесь одну. И тут услышала голос деда: «Валерия! Валерия!» Она обернулась. В другое время она рассмеялась бы: дед был в майке, застиранных спортивных штанах и тапочках на босу ногу. Он, едва переводя дух, бежал к песочнице. Обнял Леру, заплакал. И она разревелась, уткнувшись ему в плечо.

Танечка подошла к ним и, поочередно дергая за одежду, спросила:

– Почему вы плачете?

Лера присела, поцеловала ее и сказала:

– Мы не плачем. Мы радуемся.

– Разве так радуются?

– Только так и радуются.

– Нет, – возразила Танечка. – Радуются вот как.

Она лучисто улыбнулась, заморгала длинными ресницами и запрыгала по песочнице так тряся головой, что белые бантики на двух коротеньких косичках закрутились, как пропеллеры. Счастливый ребенок. Хорошо бы этот жуткий день не отложился в ее памяти. Вот только бы знать, что с ее братом.

– Танечкин брат учится в нашей школе. Вася Суханов…

Дед перебил ее. Его распирали свои чувства.

– Мы сидим с Витьком… выпиваем культурно, телевизор у нас работает… – зачастил он, глотая слова и всхлипывая. – И тут, это сообщение. Теракт. Я не сразу понял, где это, а Витек въехал. Бежим, говорит, Анатолич, это ж внучки твоей школа! И мы побежали. Ну, думаю, если с Валерией что случится, прям тут и помру… Как ты хоть выбралась?

– Да не была я в школе. Мы с Юлькой в кино ходили.

– Прогуляли, что ли?

– Прогуляли.

– Значит, есть Бог на белом свете, – облегченно вздохнул дед. – А меня чуть кондрашка не хватила… Позвони матери на работу. Скажи, что ты жива-здорова… Хотя она, наверно, уже сюда мчится…

Лера заметила, что несколько скинов крутятся у дерева.

– Дед, побудь с Танечкой. Ее мама Сухого ищет. Не уходи, пока она не придет.

– А ты куда? – встревожился дед.

– Я вон там буду, у дерева, – сказала Лера. – Если что – крикни.

– Только не встревай ни во что, – попросил дед. – К школе не суйся… От греха подальше… Витька увидишь, скажи ему, где я.

Информацию скины собрали весьма скудную. Никто еще толком ничего не знал. Она попросила у Кольяна мобильник. Позвонила матери на работу. Трубку не брали. Тогда она набрала номер Макса.

– Да, Кольян, – услышала она его голос.

Ее охватила радость: жив!

– Это я! – крикнула она в трубку. – Ты где?

– Так… В одном месте, – до странного буднично ответил Макс. – А ты где?

– Ты че, не в теме? Школу нашу взорвали!

– Чего? Как это взорвали?

Разговор получился какой-то бестолковый, Максим, казалось, плохо соображает, словно они на разных языках общались.

– Бухой ты, что ли? – рассердившись, спросила Лера. – Короче, приезжай к школе. Все наши здесь…

Потом она увидела завуча. Евгешу обступили родители, засыпая бесконечными вопросами, на которые та не успевала отвечать. Евгеша выглядела сильно помятой, видать, ей крепко досталось. Костюм порван в нескольких местах, перепачкан, крашеные каштановые волосы стали серыми от известки и пыли, лицо и руки в ссадинах. Евгеша, заметив Леру, обрадованно крикнула:

– Речная!..

Родители расступились, пропуская Леру. Евгеша обняла ее, Лера что-то бессвязно лепетала про свой с Юлькой прогул, про кино, а завуч гладила ее голову и повторяла, как заведенная: «Хорошо, хорошо, хорошо…». Тем временем Леру тянули в разные стороны, родители наперебой расспрашивали о своих детях.

– Погодите, погодите, – взяв себя в руки, сказала Евгеша. – Давайте попорядку.

В руках у нее оказалась тетрадь. Она попросила Леру назвать фамилии ребят, которых она видела после взрыва. Завуч переписывала всех ребят и учителей, которые вышли из школы, чтобы иметь представление о тех, кого нужно разыскивать.

Лера никак не могла сосредоточиться. Кого она видела? Кого?..

– Моего Владика видела? – крикнула мама Влада Устинова.

И посыпалось отовсюду:

– Вику Крамскую?..

– Катю Колесникову?..

– Мишу Полтавского?..

– Леночку?..

– Диму?..

Евгеша повторила, глядя ей в глаза:

– Вспоминай, Лерочка, вспоминай.

– Юля со мной была, – наконец сказала Лера. – Она там сидит. У дерева.

– Милова Юля, – повторила Евгеша и стала записывать.

Рука не слушалась ее, выводила на тетрадном листе какие-то непонятные каракули.

– Давайте я буду писать, – предложила Лера.

– Классы указывай, – сказала завуч, отдавая ей тетрадь и ручку.

Лера вспоминала тех, кого видела, и, встав на одно колено, на другое положила тетрадь, выводила фамилии, а на нее напирали со всех сторон, толкали, старались разглядеть, что она там пишет, в надежде увидеть имена своих детей.

– Все, – сказала Лера. – Больше я никого пока не видела.

Она хотела было вернуть тетрадь Евгеше, но тут вспомнила про Макса и вписала его фамилию. Последним.

Потом еще подходили ребята. И она опять брала тетрадку у Евгеши и вписывала туда их фамилии.

Выяснились некоторые подробности происшествия. Взрывов было два. На перемене между шестым и седьмым уроками. Первый взрыв произошел в спортивном зале, а второй, несколькими минутами позже, в вестибюле. В это время занятия шли только у старшеклассников и на втором этаже оставалась еще группа продленного дня. До сих пор не было известно, сколько человек пострадало после взрывов. Но то, что пострадавших было много, не вызывало сомнений. Одна за одной от еще дымящегося здания школы отъезжали машины «скорой помощи».

Лера потеряла ощущение времени. Она не могла точно сказать, когда встретилась с мамой, когда появился Максим, когда ее разыскал дед, и сказал, что Васька нашелся, и Танечку забрала мать.

Народ не расходился. Ближе к ночи пронесся слух, что погибли восемнадцать человек и сорок шесть раненых отправлены в больницы. К полуночи она едва держалась на ногах, и Штык разрешил ей уйти, но она воспротивилась.

– Кати нет ни в списках, ни здесь. Я не уйду, пока не узнаю, что с ней.

– А щас никто ничего не узнает. Пока тела не опознают, никто не сможет назвать фамилии. Иди домой, ты устала ведь.

– Да, Лер, пойдем, – сказал Максим.

– Я не уйду.

– Лер, мы тут полтора часа просто так ходим без дела. Все, что могли, мы уже выяснили.

– В том-то и дело, что толком ни хрена не выяснили!

– Ну, как же, а…

Штыка перебили телевизионщики, которые подошли к бригаде и навели на них камеру:

– Скажите, это вы список составляли, что вам удалось выяснить? – спросил Леру корреспондент.

– Я вела, – ответила она, – и многих недосчиталась… Я хочу сказать – вставайте! Их просто необходимо мочить! И не осуждайте нас. Если эти террористы убивают русских людей, детей, которые им ничего не сделали, то мы готовы стать русскими террористами и мочить их всех без разбора до последнего вздоха. Если правительство не в силах обеспечить безопасность москвичей, то мы битами и кастетами постараемся сделать это сами. Иначе Москву вообще сотрут с лица земли. А если кто против наших действий, пусть посмотрят в глаза людей, собравшихся здесь, и сами решат: защитить или погибнуть! И у меня вопрос к Путину – уверен ли он, что в Кремле сейчас не заложен тротил? Я обычная русская девчонка…

Она не смогла договорить. Уткнулась лицом в бомбер Максима и заревела. Оператор отвел камеру.

– Мощно! Хорошо, что осталась. Я бы так не смог, – похвалил ее Штык и еле слышно добавил: – Русские террористы… ну, дает Лерка… бригаду, что ли, переименовать?..

Юлю давно увели родители. Максим вел себя непонятно, словно сторонился Леры. Они перекинулись всего несколькими фразами, и он куда-то исчез. Потом кто-то сказал, что несколько скинов во главе со Штыком отправились по больницам, разыскивая пострадавших членов бригады. С ними вроде бы поехал и Максим. Но почему он не предупредил ее, что уезжает. Очень странно.

Дед то пропадал, то возникал перед Лерой неожиданно и с каждым появлением от него все сильнее разило спиртным. Объявившись в очередной раз уже за полночь в сопровождении довольно-таки окосевшего Витька, дед сказал, что мать велела ему привести Леру домой. И чтобы безо всяких там яких.

– Все равно ничего ты тут не выстоишь, – убеждал дед. – Пока завалы разгребут… То да се… В общем, в любом случае до утра нужно ждать.

– Это точно, – подтвердил Витек. – Ночью с нами никто разговаривать не будет. Пойдем, Лера.

Она настолько устала, что позволила безропотно себя увести.

Мать говорила по телефону. Дед и Витек расположились на кухне. На столе появилась опорожненная наполовину бутылка водки. Распаляя себя алкоголем, они философствовали чисто по-русски, сразу обо всем: осуждали террористов, ругали власть, армию, милицию, депутатов, вспомнили мизерные пенсии, сумасшедшую квартплату, костерили дороговизну продуктов, падение нравов, рост преступности, горевали о развале Союза, великого и могучего, жалели народ, себя, молодое поколение и всю несчастную Россию, которую неминуемо толкают к погибели политики, евреи и олигархи, продавшиеся западному капиталу свои же… русские.

Лера любила эти посиделки, называла их «кухонными университетами», слушать деда и Витька было интереснее, чем высиживать в школе на уроках истории. И несомненно, полезнее. Весь сумбур этих нескончаемых разговоров двух стариков, непременно под водочку, о судьбе страны, жидовской революции, раскулачивании, коллективизации, сталинских репрессиях, войне, коммуналках, карточках, развенчании культа, дури Никиты, склерозе Брежнева, сильной руке Андропова, дружбе и вражде с китайцами, диссидентах, освоении целины, войне в Афганистане, распаде СССР – все это громоздилось в Лериной голове так же сумбурно, как и преподносилось, постепенно складываясь в какое-то зашоренное мировоззрение. Но сейчас ей не хотелось никаких разговоров. Вообще ничего не хотелось. Ни есть, ни спать, ни даже курить, Только жажда мучила. Она пошла в ванную, открыла кран. И вдруг увидела свое отражение в зеркале и не узнала себя. Казалось, за эту ночь она повзрослела года на два.

 

ГЛАВА ПЯТАЯ

С момента теракта прошло сорок дней. Про Катю все часто вспоминали, и на каждой даже самой развеселой пьянке поднимали за нее стаканы.

Здание школы обещали отремонтировать к новому учебному году. А пока всех учащихся распределили по другим школам района. Десятый класс Лера закончила как обычно, на «пять» и «четыре». Но оценки мало ее волновали. Учеба вообще отошла на десятый план. Все, кто стал участником этой трагедии, и родители погибших, и те, кто проходил курс лечения в больницах, и очевидцы до сих пор переживали стрессовое состояние. Лера занималась с психологом, но не особенно это ей помогало. Правда, воспоминания о девочке из еврейской школы и об Айне перестали ее преследовать. В душе ее жила постоянная тревога, сознание напряженно работало, она чувствовала, что становится другим человеком, каким – еще не могла объяснить, и никто бы ей этого не объяснил, но другим. И ей просто необходимо было понять себя. Как же трудно жить, когда ты сама себя не понимаешь.

Правительство Москвы обещало выделить денежную компенсацию пострадавшим при теракте. Что же, благодарить за «заботу». ВЫ НЕ ЗАЩИТИЛИ! А теперь хотите откупиться?

Лера смотрела очередную серию «Солдаты» на DVD, одновременно болтая по телефону с Юлькой. А в это время весь состав бригады подтягивался во двор. Один за другим бритоголовые и фанаты со всего района спешили к Штыку. Он готовил что-то необычное. Было видно, что он волнуется. Он часто курил мелкими затяжками, не мог устоять на месте. Ходил вокруг соратников, словно оценивая – готовы ли они к чему-то… Он дождался Леру и остальных. Как обычно, выбрал себе пьедестал, на этот раз – лавочку. Одернул черную олимпийку и начал:

– Итак, седня полный состав! Но не думайте, у нас не выезд в Одинцово, все гораздо круче. Короче, я говорил вчера с Быковым – из группировок скинхедов создаются штурмовые отряды. Я не знаю, за какие заслуги нас приметили фюреры РПР, ну, в общем, нас пригласили на «Авиамоторную» в двенадцать. Дело добровольное. Добровольное, повторяю! Вопросы есть?

– А на хрена это надо? – спросил Дима.

– Грядет национальная революция, которую возглавит Сергей Быков. Нами и РПР движет одна идея! Идея чистой Москвы и возрождения национал-социализма! Я горжусь вами, вы – отличные бойцы! Но я никогда не смогу научить вас тому, чему вас научит Быков. Я не настаиваю, но хочу, чтобы вы доверились старому волку. Зиг хайль!

– Зиг хайль! – в добрых полсотни глоток ответили бритые и полсотни правых рук вскинулись вверх, рассекая воздух.

Кто-то из «Штыков» только и мечтал пополнить ряды РПР, кто-то, наоборот, презирал эту партию, кому-то было все равно. В общем, отношения к Быкову были самые разные. Но тем не менее все как один двинулись за лидером к метро, как обычно распивая пиво и распевая песни:

На «Авиамоторной» их встретил скин, знакомый Штыку, и они пошли в какой-то двор. Штык приказал выстроиться в колонну по десять человек в ряд. В итоге получился боевой прямоугольник. Штык сам встал в строй, а Санек, тот самый скин, проверил точность построения и сказал: «Слава России! Короче, командир ваш – Медведь. Он порядок и дисциплину любит, так что стойте смирно. Медведь кого угодно завалит, если надо».

Санек зашел в подъезд. Скины тревожно переглядывались. Лера стояла в первом ряду, как обычно. Она, как, впрочем, и многие ожидала увидеть этакого шкафа «два на два» с бритым бычьим затылком, кулаками по пять кило каждый и туповатым выражением лица. Но, спустя минуту, из подъезда вышел невысокий парень, лет девятнадцати в черном бомбере с воротником и поднятыми рукавами. На тщательно разглаженных голубых джинсах болтались спущенные триколорные подтяжки. Было видно, что парад для него – дело чести, он видимо долго с ним возился, прежде чем выйти куда-нибудь. Он был худым, но держал осанку. Череп не сиял лысиной, что последнее время стало входить в моду у скинов. Выкинув сигарету, парень подошел к бригаде и оглядел ее. Гусь – массивный пацан, всегда завидовал обладателям пронзительного волчьего взгляда. Просто у Гуся были очень добрые глаза, а своей мускулатурой он уже никого не пугал. Вот ему бы взгляд Медведя. Тот вглядывался в каждого, и казалось, будто он подсчитывает, на которой секунде боец прячет глаза или краснеет. Медведь остановился на Штыке.

– Ты лидер? – низким голосом спокойно спросил Медведь.

– Да, я Штык.

– Выйди сюда. – Штык сделал шаг вперед.

– Че за братва, чем прославлены, откуда?

«Юго-Восточные Штыки». Пятьдесят семь человек. ЮВАО. Налет на еврейскую школу в центре, разгром рэперского магазина. Многочисленные рейды по собакам в Одинцовском направлении.

– Ну, если ты жидов себе не приписал для рекламы, то вы молодцы. Много шуму навели… молодцы. Я Медведь. Короче, слушайте сюда. Вы теперь – фашио № 8 – боевая сила РПР. Будете получать задания, выполнять их и отчитываться Быкову через меня. Вы – часть национальной революции. Штык должен пройти политзанятия, он время от времени будет меня замещать. А вы свободны. В среду вызову. Главное, делайте, что я говорю.

Никто не мог понять, зачем ради минутного разговора было поднимать на уши весь район. Шли обратно, обсуждая Медведя, которого Дима уже ловко прозвал «Косолапый». Лера с Максимом шли чуть позади всех:

– Не нравится мне это, Лер! Нами будет командовать какой-то упырь, которого я впервые вижу, а Штыка я знаю не первый год и доверяю ему!

– Да успокойся ты! РПР тоже можно доверять. Это ведь то, чего мы хотели. Пойми ты, скины никогда не добьются своей цели, если так и будут работать отдельными бригадами. Вот если бы один человек смог бы объединить всех бритых Москвы и качественно направлять их на отдельные точки. Чем плохо, что Быков пытается? Я не отступлю! Неужели ты не со мной? К тому же Штык – наш лидер везде, а Медведь только в РПР.

– Лер, ты дура! – они остановились. – Я люблю тебя, но ты дура! Какая, на хер, революция?! Его посадят после первой же крупной акции и нас пригребут! Это так трудно понять – мы ОБЫЧНЫЕ УЛИЧНЫЕ СКИНЫ, хулиганы с окраин, только с идеей. И у нас не может и не должно быть ничего общего с большой политикой, а это и есть большая политика. Я еще Штыку мозги прочищу, он сам не знает, что творит!

Внезапно послышались уже такие привычные крики о пощаде. Лера и Максим отошли всего на сто метров от остальных, а те уже завалили здоровенного кавказца и прямо на Улице пинали его гриндарами. Лера подбежала к ним и заорала что есть мочи:

– Вы охерели? Прям на Улице беспределить, да еще и днем! Штык узнает, вам такое будет! – пока Лера ругала соратников, кавказец, уловив момент, поднялся и убежал с криками: «Милиция, милиция!». Леру это взбесило еще больше: И че вы с него поимели? Только шухер навели, вон скока народу пялятся, придурки. Ну, если совсем кулаки чешутся, дождались бы вечера и в переулке прессанули бы!

– Лер, ты на меня не смотри так, это Дима его лупить начал!

– Дим, ну совсем уже крышу рвет? Врезал бы ему по щам пару раз, на хрена так жестоко на людях-то? Вот и говорят потом, что все скины – отморозки. А мы же добрые и пушистые на самом деле.

Дальше путь до дома протекал спокойно. Лера продолжала незаконченный разговор с Максом:

– Может, ты и прав, но это борьба. И если не получится, виноваты будем только мы и больше никто! Ты со мной?

– Вот именно, я с тобой и я оберегаю тебя от этой херни… ладно, не буду тебя грузить, позвони мне вечером.

– А может, погуляем вечером вдвоем? – предложила Лера.

– Не смогу, прости.

– А че так?

– Да-а, так. По мелочи. Я тебе лучше сам звякну вечером, лады?

– Ну-у, попробуй, – Лера немного расстроилась, – ладно, пока. – Она поцеловала его.

– Пока, до связи. Слава России!

 

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Лера играла на компьютере в «Блицкриг», громко матерясь на вражеские танки, а дед сидел рядом, курил «Приму» и давал Лере стратегические советы:

– Вот эти танки сюда, а пехотой обойдешь доты с этого края и атакуй сзади!

– Ага, понятно. Вот сволочи – они мою зенитку захватили!

– Так смотри в оба! И ваще дай я поиграю.

– Садись, че-то не справляюсь я, – она уступила деду место, а сама со стаканом воды уселась в кресло.

– А че-то пацана твоего не видно? – спросил дед, не отвлекаясь от экрана.

– Да занят чем-то… У него бывает.

– Да-а? – насмешливо протянул дед.

– Точно те говорю. Я за него спокойна на все сто.

– Че-ж, к фашистам вашим ходит, а к тебе нет?

– Ну, да. Он и от них быстро сваливает.

– Он пацан надежный. Не пропадет, – дед сделал паузу в игре. – Покурить хочешь?

– Нет, спасибо.

– Да не гони уж, держи, пока мамки нет.

– Дед, я «Приму» не курю. – Лера достала из кармана пачку «Муратти».

И закурила.

– Во, блин, мажорами все стали. Мы тут с Витьком молодежь обсуждали, и он спросил насчет тебя…

– И что ты ответил?

– Я так и сказал – я коммунист, бывший член ВЛКСМ и сторонник КПРФ. А моя внучка – национал-социалистка, соратница «Юго-Восточных Штыков» и сторонница РПР.

– Он, наверно, офигел…

– Не то слово, аж стопку из рук выронил. Спрашивает – как же вы уживаетесь? А я ему – как видишь. Живем, такое сейчас часто.

– Да какая разница. Фашисты, коммунисты. Мы ведь семья, прежде всего. Да?

– Вот и я о том. А пацанятами были, тоже свою шпану сколотили. «СКФ» – Старый Красный Флаг.

– Красиво звучит. А че делали?

– Сперва что-то вроде тимуровцев – старикам помогали, женщинам. Но всем хотелось революции. А бороться не с кем было. Короче, быстро распались. У нас и вождь был.

– Не ты ли?

– Не. Дениска Зимний. Настоящий лидер, типа вашего Штыка.

В это время в дверь позвонили.

– О, это ко мне. Ладно, дед, играйся. Я скоро буду.

На лестнице стоял Штык. Они поздоровались.

– Ну, ты прям легок на помине. Тока что дед вспоминал. С чем пришел?

– Лер, я сегодня с Медведем махаюсь один на один, – на ногах Штыка были гриндара со вкрученными шурупами, на руках бинты.

– А, значит, Максим прочистил тебе мозги? – улыбнулась Лера.

– Да. Мы поговорили. Нас ведь в натуре хотят использовать. И причем очень круто использовать. Медведь не раскрывает свои планы, хочет играть втемную. К тому же был базар о том, что Медведь командует только во время партийных сборов. А теперь он заявил, что я уже ваще никто! Я не выдержал. Махаемся во дворе. Ну, че скажешь?

– Я во всем подчиняюсь тебе и только тебе, поэтому делай, как считаешь нужным. Ну, допустим, ты его разнесешь, а что дальше? Имей в виду, РПР тебе этого не простит.

– Простит. Я пойду к самому Быкову и объясню ему, что у меня чуть не отняли бригаду. Попрошусь сам командовать своими скинами… надеюсь, поймет. Если не прокатит, мы от них уйдем.

– Будь осторожен.

– Постараюсь, ладно, пойду я.

– Постой, а где Макс сейчас?

– Не знаю, мы с утра не виделись…

– Позвони ему.

Штык набрал номер Макса:

– Слава России, ты где ходишь?

– 88! Я на Калужской у подруги.

– У какой на хер подруги?! Приезжай. Лерка скучает.

– Она че, рядом?

– Нет.

– Я там на ночь останусь. Лере привет, скажи, что я у сеструхи.

– Опять меня врать заставляешь? Лады, передам. Слава России!

– Слава России!

Лера замерла на месте:

– Как?! Как он мог?!

– Гондон штопаный…

– Ты сможешь что-нибудь сделать? Я тебя очень прошу, я не хочу его терять.

– Я сделаю, что смогу, но ты ничего не знаешь об этом.

– Пасибо, – она обняла его и заплакала.

– Да не реви… он тебе еще в ноги поклонится! Козел!

Штык ушел. Лера осталась на лестнице, как вкопанная. Она не хотела думать о Максиме. Махач не будет честным, она это чувствовала. Она должна быть там. Она просто обязана помочь лидеру. Прихватив с собой кухонный нож, она выбежала во двор. Штык сидел в беседке, но не заметил Леру. Выбрав подъезд, откуда она могла все хорошо видеть, она поднялась на второй этаж, открыла окно и закурила.

Во двор въехала старая «Волга», а еще через три минуты – черная «Ауди» с тонированными стеклами. Дверь «Волги» открылась, вышел Медведь и быстрым шагом направился к беседке. У «Ауди» опустилось стекло, и низкий мужской голос прокричал:

– Штык, без говна?

– Без.

– Начинайте!

Оба одновременно сбросили куртки и тут же сошлись в поединке. Они превосходно демонстрировали кому-то, сидящему в «Ауди» всю прелесть Уличного боя. Сразу видно, что оба закаленные бойцы каменных джунглей. Бились очень быстро и опытно. Штык работал в основном ногами, стараясь бить в пах и ниже колен, лишь изредка нанося удары в лицо и грудь – тоже ногами – он делал это легко, будто перед ним пионерчик, новичок на Улице, он как бы играл с Медведем. Противник чаще производил подсечки, захваты и заломы. Через минуту было видно, что Штык выдохся, но не сдавался – дыхалка подвела, но только не техника, он твердо стоял на ногах. Уже не атаковал, а чаще закрывался. Вдруг он осознал, что зря пытался сломить Медведя скоростью и зря не взял никого из бригады, в машинах явно было не по одному человеку – из них слышался мат и поучительные выкрики.

Лера спустилась вниз и с тревогой смотрела за битвой из щелки подъезда. Внезапно Медведь ударил Штыка лбом в нос, когда они сцепились руками. Пролетев около метра, Штык упал на землю и, утирая нос, пытался встать. В машинах засмеялись, а в руке у Медведя блеснул нож, и он двинулся на Штыка, тот, плюясь кровью, проговорил:

– Мы же без говна-а…

Вытащив свой нож, Лера пулей вылетела из подъезда и изо всех сил нанесла Медведю три резких удара по ногам. Тот упал на землю, корчась от боли.

– Э, бабу держите, режьте тварь!!! И тут из обеих машин вылетели человек семь и бросились на Леру. Подхватив Штыка, они вместе понеслись в сторону шоссе. Казалось, эта бесконечная гонка по дворам никогда не кончится, теперь задыхались уже оба. Они здесь выросли, и, зная район, смогли легко запутать противника. Под лестницей одного из подъездов был черный ход, благодаря ему они и оторвались. Братки, ворвавшись в подъезд, по тупости не заглянули туда и, решив, что они в одной из квартир, свалили, громко матерясь и тяжело дыша.

Штык и Лера, то и дело оглядываясь, шли по Улице, обсуждая на ходу махач.

– Блин, Лер, спасибо тебе, если бы не ты – сейчас бы уже хоронили меня под звуки фашистских маршей.

– Ага, и гроб несла поочередно вся бригада со вскинутыми руками. И речи красивые читали бы. Кроме шуток, я знала, что бой не будет честным, верней, я чувствовала.

– Ну, че – я в долгу перед тобой.

– Слава России!

– Слава России! Ты в метро?

– Да, – он ей улыбнулся, – скоро буду.

Он спустился в подземку и прямо так – в крови и в рваной майке и с бинтами на кулаках помчался на «Калужскую».

На «МегаФоне» есть услуга «Определитель местоположения», которой Штык и воспользовался. Довольно быстро он нашел квартиру и позвонил. Дверь чуть-чуть приоткрылась – она была на цепочке. С удивлением на него смотрела девушка в нижнем белье и с накинутой простыней:

– Где Макс?

– Он здесь.

– Открывай.

– Не открою, он занят, – она хотела закрыть дверь, но Штык со всей силой ударил ногой по замку, от чего цепочка порвалась, а дверь ударила по зеркалу. Осколки посыпались на пол. Девушка молча прижалась к стенке. Штык вошел.

– Милая, что случилось, кто там? – проорал Макс из спальни.

Дверь туда тоже была выбита с гриндера. Максим в одних трусах замер на месте и открыл рот:

– Ты… ты как здесь…

– Одевайся, – спокойно сказал Штык.

– Я… я не могу, я пообещал.

– Одевайся, опездыл!!! – заорал лидер – Я приказываю! Жду тебя одну минуту! Или я разнесу ее квартиру.

Максим быстро стал одеваться, а Штык подошел к девушке.

– Прости, ты тут ни при чем. Зеркало я тебе свое отдам, только оно немного меньше… Дай пассатижи.

– Зачем?

– Хер ему ампутирую, чтобы, сука, не изменял. Шутка, цепочку сделаю.

Девушка указала коробку. Найдя там инструмент, Штык начал чинить цепь.

– Понимаешь, у него есть девушка, они вместе два года и мне не хотелось бы, чтобы он изменял.

– Есть?! У него кто-то есть? А ты кто?

– Ангел Уличного правосудия. Снова шутка, я лидер его. Ну, то есть бригады, в которой он состоит, все – цепочка в порядке – я завтра пришлю пионерчика с зеркалом, ок?

– Да…

В коридор вошел Макс.

– Ну, поцелуйтесь, что ли, вы в последний раз видитесь, это я вам обещаю, – но девушка молча ушла в комнату.

– Поехали домой, Лера ждет.

Они вышли на Улицу. Макс закурил.

– Ты, бля, сам соображаешь, ты, что творишь, скотина? Тебе, че, с Лерой секса мало? Ты же при всех обещал не изменять… при всех!

– У Леры месячные…

– Че, третью неделю месячные, да? А как у этой подорвы начнутся, ты к Лере побежишь? У тебя вместо мозгов сперма, я не пойму? Петтингом ограничится не можешь? Или тебе от нее только секс нужен?

– Нет, не только, конечно. От Ани только секс.

– Кто она?

– На даче познакомились, я ее от насильников спас.

– И че дальше? Я сколько таких спасал от подонков, у меня уже давно никого нет. Я полностью посвятил себя вам! Я против Быкова попер из-за вас!

– Но тебе ведь тоже хочется?

– Хочется, подрочу, и все пройдет, а вообще я девчонок быстро развожу. Завтра Ане сам зеркало повезу. Ставки?

– Полчаса.

– Двадцать минут!

– Двадцать пять и не меньше!

– Ок! Двадцать пять минут, и эта девочка моя, но шоб ты поменял сим-карту и забыл ее, а то я тебя кастрирую, ферштейн?

– Да.

– Не слышу?!

– Я, я, майн фюрер. А Лера знает?

– Нет, она не знает, и чтобы я завтра видел вас вдвоем и был уверен, что вы самая счастливая пара на свете.

– Да, понял!

– И шобы ночью ее стоны слышались на весь двор.

– Понял, постараюсь.

– Все, закроем тему… слушай, а какая эта Аня в постели?

 

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Девять скинов сидели на лавочке, пили пиво, играли на гитаре песни о радикальной любви самого романтичного и всеми любимого нацистского поэта Федора Волкова:

Среди каменных домов,

Среди мокрого асфальта,

Вижу Девочку из снов

Из луны и майки.

Под дождем из кислоты

Останавливаю странную,

Но без майки, без луны…

Нет, не ты, это не ты…

Лера, обняв Макса, сидела у него на коленях. В руке – три белые розы. Во двор ввалился Штык. Песню прервали, все повскакивали с мест, чтобы поприветствовать лидера.

– Всем 88! Садитесь. Максим, придется тебе поменять сим-карту!

– Сколько?

– Двадцать три минуты и восемнадцать секунд с момента знакомства. Поверь мне на слово. Она даже слазить с меня не хотела, я еле отмазался, что у меня дела важные, – пацаны захлопали и налили Штыку пива.

– Вы о чем? – спросила Лера, прикидываясь дурочкой.

– Да так, с Максом на одну блядь поспорили – разведу или нет.

– Успешно?

– Еще как! А его сим-карту мы будем использовать, чтоб, если че, могли с севером связаться – все скинемся по полтиннику и положим на счет.

– Лучше скиньтесь мне на новую.

– Щас, размечтался – старая у меня будет, а новую купишь завтра – у тебя сотня из кармана торчит, и ширинку застегни.

Все засмеялись…

– Ты лучше о главном давай, – оборвала смех Лера. – Говорил с Быковым?

– Да.

Штык рассказал, что разыскал Быкова и поставил его в известность о провокации, которую устроил Медведь.

– Я Быкову прямо в глаза заявил, что так с соратниками не поступают. Бей своих, чтобы чужие боялись, да? За идею я с кем угодно готов махаться. А интриговать ни с кем не буду и никому не позволю бригаду развалить. Медведь к этому стремиться. Не получится у него. Я говорю, семьдесят четыре бойца привел к вам в партию. Но как пришли мы, так можем уйти. Только будет ли от этого польза нашему общему делу. А мести, говорю, мы не побоимся… Короче, Быков меня понял…

– Ну и?.. – нетерпеливо спросил Макс.

– И никто нам мстить не будет. А Медведю покажут небо в алмазах. Это Быков мне сам пообещал, – Штык закурил и продолжал, улыбнувшись. – А еще он меня спросил, правда ли, что меня скингерла спасла…

– И что же ты на это ответил? – невольно покраснела Лера.

– А что я мог ответить? Правда, говорю. Надо же, говорит, девчонка Медведя порезала. Как же, говорит, ее зовут? Не знаю, говорю, забыл.

– Правильно ты ему ответил, – одобрил Макс. – Много он захотел. И ваще… Предлагаю выпить! Есть повод… За Штыка.

– Да, – сказал Штык. – Есть повод. За Леру…

– Сначала за Катю, – сказала Лера. – Не чокаясь. Сегодня сорок дней…

Наконец наступил август, а третьего числа родилась Лера. По новостям уже во всю трубили о разгуле подросткового экстремизма. Буквально каждый день устраивались акции скинхедов и митинги РПР. Соратники Быкова сожгли три штаба коммунистов, а бритоголовые совместно с футбольными фанатами разгромили вещевой рынок на «Спортивной». К этому времени «Штыки» соединились с фанатами «Спартака». Малочисленной, но агрессивной фирмой «Демоны». Обо всем договорились, лидером по-прежнему оставался Штык. Состав бригады насчитывал теперь семьдесят четыре рыла. Таким составом снова вступили в РПР. Штыку неохотно доверили командование.

Мать Леры взяла отпуск и теперь больше времени проводила дома. Лера так и не сказала Максу, что знала об измене, она простила его. Аня по уши влюбилась в лидера бригады, и по ночам он пропадал у нее. Теперь на каждой акции Штык обирал кавказцев до нитки – менял доллары и евро на рубли, продавал мобильники, золотые цепи и часы… Делал дорогие подарки любимой. Бригада видела, что он влюблялся все больше и больше. Впервые в жизни сердце скина не устояло перед Девушкой!

Лера сидела на кухне и перебирала гречку. Позвонил Штык – он рассказал, что сегодня ночью в пять намечается акция – «ночь длинных ножей», разведка РПР обнаружила ночлежку незаконных иммигрантов – подвал возле станции «Черкизовская». Будут все фашио и Сергей Быков.

Вообще Леру бесили акции с ножами. Когда шли с ножами, всегда были уверены, что у противника их нет, а Лера была честной, даже когда раз в неделю человек десять выезжали в другой район или шли по собакам, натыкались на одного-двух кавказцев – Лера стояла в стороне. Но приказ есть приказ. Рядовая Речная обязана подчиниться. Лера достала нож и начистила его до блеска.

Вошел дед:

– Ты че делаешь?

– Лезвие чищу, нервы знаешь, как успокаивает, сталь приятная.

– Нервы не то успокаивает! – дед достал из шкафа пузырь и налил стакан.

– За КПСС.

– Уже было!

– Тогда… За Ленина.

– Тоже было!

– А, хер с тобой. За Москву!

– Во! – Лера поставила кулак.

– Ты за хлебом сходи, вот чирик, а гречку я сам переберу.

– Ладно, я погуляю еще.

– Погуляй, во сколько будешь?

– В час ночи!

– Обалдела, что ли? Опять к фашистам?

– Я к Юльке, может, даже на ночь останусь.

– Ты только хлеб мне принеси и водки… и сигарет… вот еще деньги.

– Ладно.

Лера редко надевала белую олимпийку с вышитой посолонью на рукаве, но сейчас она почистила ее щеткой, накинула на плече и вышла. Символ заставлял до боли выпрямлять спину – если ты в параде и шаг должен быть парадным.

Но она не прошла и десяти метров, как ее тормознул сержантик.

– Гражданочка, стойте, где стоите! – сказал он, достав наручники. Она не сопротивлялась. Сержант был накачанный и высокий. Он заковал ей руки и повел куда-то по дороге. Лера уже представляла высокий забор, колючая проволока и темные вонючие камеры. Но это не точно – точно она знала одно, что она не под какими пытками никогда никого не выдаст. Они прошли где-то метров двадцать, вдруг сержант встал как вкопанный. Лера заметила у его шеи лезвие здоровенного ножа. Ей самой даже стало стремно поворачиваться, а мужской голос сказал:

– Ключи! – потянулась рука, в которую тут же упали ключи.

– Так, теперь рацию! Я знаю, она есть. – На асфальт с треском упала рация. Спаситель освободил Леру и приковал сержанта к низкому заборчику вокруг клумбы. Рацию незнакомец разбил ударом камелота…

Лера осмотрела его. Высокий пацан, лет двадцати, одет нейтрально, но на воротнике две зиг-руны СС. Он тоже смотрел на нее как-то изучающе, одобрительно поднимая бровь.

– У него мобильный, наверное, – сказала Лера.

– Вот сука, – заорал сержант, и тут же получил пыром ботинка в зубы. Пацан обшмонал его – мобильник действительно был, а еще две тысячи рублей, сигареты и дорогая зажигалка.

– Тебе что, мало платит государство? Или мало отстегивают хачики? Девку-то за что? Отыметь хотел, мудак продажный!

– Нет. Честно нет…

– Поверю, живи!

– Пойдем отсюда, – Лера взяла его под руку, и они спокойно пошли – типа, если что, влюбленная парочка и никакого мента не арестовывали, – она прижалась к нему плечом, чтобы не было видно символа, но напоследок они все же запели на мотив «Подмосковных вечеров»: «Если б знали вы, что за сволочи все московские мусора». Сержант побагровел от ярости.

– Ну, че, имя-то у моего спасителя есть?

– Я Фаллос, а так вообще Игорь.

– Я Лера.

– Очень приятно. Че же ты ходишь такая нарядная?

– Даже не знаю, а ты, с какого отряда?

– Я с седьмого, а ты?

– Я с восьмого.

– Юго-Восток, да. Это ваши командира партийного порезали?

– Ага.

– Круто. Какое наказание вам было?

– Обошлось… А заманчивое у тебя погоняло.

– А у тебя очень красивые глазки, Лерочка, только зря ты так ходишь. Ведь меня могло не оказаться рядом. Московских красавиц беречь надо. А еще лучше, если они сами себя берегут.

– Но, но, полегче, куда так сразу. Не налегай.

– Я всегда говорю, что думаю. Присядем? – он указал на лавочку.

Зажигалку он отдал ей, деньги они тоже поделили, но вот мобилу оставил себе. Оказывается, «на ночь длинных ножей» они идут вместе. Они разговорились. После развала бригады он целый год был один, а потом вступил в восьмой отряд РПР. По контракту отслужил в армии. Лера рассказала о себе, промолчала только про то, что цыганка была ее подругой, когда она уже состояла в движении. Они дошли до магазина, Лера купила хлеб, водку и пачку «Муратти». Фаллос взял пиво. Сейчас они стояли у фонаря, который еле мигал.

– Ну, давай, увидимся на сборе.

– Слушай, ты меня сегодня от решетки спас.

– И че?

– Че, че, спасибо, – она поцеловала его в щеку.

И они разошлись.

У метро «Черкизовская» стояли пятнадцать ровных квадратов. Это были боевые отряды. Стояли молча. Метро только открылось, народу на Улицах было мало. Лера видела Фаллоса, а он видел ее. Макса не было.

Наконец, на сооруженную наспех трибуну поднялся Быков. Лера еле сдержала радостный крик. На вожде был длинный черный плащ, распахнутый так, чтобы все видели огромную свастику на футболке. Выдержав паузу, он изрек:

– В подвале этого здания находится около четырехсот нелегалов. Бесполезно ждать, что ими займется милиция. Милицию они купили с потрохами. Эти черти плодят тут наркоту и насилуют наших Девушек. Давно пора показать, кто в Москве хозяин. Мы сделаем так, чтобы любимый город смог уснуть спокойно. В бой, соратники. Слава России!

– Слава России! – ответила армия и, достав ножи, двинулась к зданию молча и неотвратимо.

Отряды остановились и стали стучать подошвами тяжелых ботинок об асфальт. Громче, громче! В подвале зажегся свет. Кто-то заорал: «Сносите на хер эту дверь». С дверью справились в минуту, и отряды тихо, но быстро ринулись в подвал. Восьмой, по приказу Штыка, ворвался в одну из комнат, довольно большую, и сплошь устланную матрасами и уставленную кроватями. Кавказцы, только что мирно сопевшие, повскакивали с мест. Засверкали ножи, полилась кровь. Отряд прижимал их к стене, отсекая пути к спасению. Кому-то удавалось проскочить в коридор, но там их радостно встречали шестой и пятый фашио. Лера умело работала ножом, уже шестерым досталось от нее. Ей пару раз ударили в пах. Кавказцы орали и как могли отбивали ножи нацистов. Отряд, наоборот, работал молча. Кто-то выхватил у Леры нож, а затем повалил на пол. По ней прошлись. Встать ей не давали, поэтому она просто заползла под кровать. Ее противник пытался садануть ей ножом по шее, но не доставал. Тогда он выбил ножку кровати. Лера закричала от боли – на кровати стояли человек пять. Грудь сдавило и защемило ногу. На ее крик откликнулся Кольян, но он не мог понять, где она. Минуты три она терпела боль, как могла. Внезапно все стихло. Только слышалось тяжелое дыхание бритоголовых и глухие стоны кавказцев. Лера еще раз крикнула. Кровать тут же отшвырнули. Штык поднял ее и спросил: «Идти можешь?» «Могу», – ответила она. «Так, не расслабляться! Там еще до хрена таких комнат!» – сказал лидер и повел бригаду по длинному коридору. Вскоре они столкнулись с убегающими жертвами. Опять засверкали ножи. Лера взяла на себя двоих: одному – по пузу, второму – по шее. Во, третий. Этому уже ножом ниже пояса и ногой в грудь. В другом конце коридора она увидела Фаллоса. Тот тоже резал всех направо и налево. Удар… перед глазами все поплыло, и она опять упала на пол. По ней опять прошлись. Она очнулась, когда Фаллос на руках нес ее прочь из этого здания. С горем пополам они вышли к метро. Когда они были у дома Леры, она уже могла идти. Одежда была грязная, руки порезаны, но лицо, на удивление, не пострадало. Только длинные черные волосы были растрепаны:

– А это не нарушение приказа?

– Лер, если б я не нарушал приказ, ты бы щас в лучшем случае в реанимации была!

– Спасибо тебе. Второй раз меня спасаешь, я тебе, че, нравлюсь?

– А че, не видно?!

– Видно…

– Ну, я, наверно, заслуживаю чашечки кофе наедине с тобой?

– Заслуживаешь. Но только вечером. У меня еще все спят.

– Лады, я тебе позвоню.

Они попрощались.

Дома еще все спали, было только восемь утра. Лера, стараясь не шуметь, сняла «шелеса». Заляпанные кровью куртку и джинсы кинула в стиральную машину. Пришла SMS от Гуся: «Мы закончили, все ок. Едем домой. Ты где?»

 

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Она сидела на берегу Волги и наблюдала за закатом. Самым красивым закатом в ее жизни. Волна ласково играла у ее ног, вдалеке кричали чайки. Еще чуть-чуть, все. Солнце, казалось, утонуло в воде. Одна из чаек совсем близко подсела к ней и открыла клюв.

– По-здра-вля-ем! – это мать и дед вырвали ее из прекрасного сна. Мать держала коробку, а дед – торт с цифрой «17», нарисованной кремом. Сонная Лера вскочила с кровати и расцеловала родных.

После прохладного душа она пила кофе с матерью на кухне. Дед ушел на пьянку к Витьку, обещал быть в девять.

– К тебе тут Вадим заходил, ты спала еще! В десять утра. Сказал, что подождет у подъезда.

– Штык, блин, и че ему не спится. Знаешь, он, кажется, вообще не спит.

– Ты ночью у Юли была?

– Да, а что?

– Там, на Черкизоне такое было… по радио слышала, скины опять разбуянились.

– Так это местные, наверно. Нашим там делать нечего, своих дел полно.

– Понятно, приходи седня пораньше, посидим, тортик поедим.

– Да, хорошо. Ну, я побежала.

– Давай.

Мать пошла в душ, а Лера надела белое платье. В сумочку – деньги, мобилу, паспорт и сигареты. Сегодня великий день. Сегодня родилась Лера и сегодня «Спартак» играет с «Локомотивом». Встречайте – Лера без шелесов, только один раз. Фанфары!

У подъезда Штык был не один, а с какой-то девушкой, видимо, Аней. Чуть дальше стояли Максим, Кольян, Олег с Юлей, Гусь и Дима. Они вручили ей свои подарки – МР3 «Бритоголовые идут», конфеты и огромный стяг с московским гербом. Настала очередь великого оратора Штыка:

– Нас пригласили, господа, чтобы сообщить наиприятнейшее известие – нашей соратнице и подруге, всеми любимой нашей Лерочке стукнуло семнадцать лет. Поэтому я отдаю приказ восьмому отряду – нажраться в доску! А щас от меня и от Макса вручаю тебе подарок, пока я в состоянии это сделать.

Штык надел ей на палец изящное колечко и с гордостью сказал:

– Чистое золото, а это, видишь, бриллиант!

Лера на минуту офигела, а потом расцеловала Макса и Штыка.

– А лавэ откуда, если не секрет?

– Это ты любимому своему скажи спасибо. У чурбана одного конфисковали. Идея Макса, но работали вдвоем, поэтому подарок от нас обоих.

– А, поняла. Пасибо.

– Это, я предлагаю сиюминутно исполнить приказ лидера, – оживился Кольян.

– Это точно. Ну, раз предлагаешь – дуй за пивом. Девушкам вино. И Максима с собой возьми, – сказал Штык.

Кольян и Макс ушли. Остальные, как обычно, расположились на лавочках во дворе.

– Вот, Лер, познакомься. Та самая Аня, – девушки еще раз поздоровались. Аня, немного смущаясь, сказала:

– Ты прости меня за Макса… Он ведь не говорил про тебя. Если б я знала, я не стала бы с ним гулять. И с праздником тебя, – Аня подарила ей совсем крошечного стеклянного ангелочка.

– Спасибо. А насчет Макса… я его уже давно простила, а ты ведь ни в чем не виновата, зря извиняешься.

– Точно, – вставил Штык.

Парни вернулись с ящиком пива и бутылкой вина. Пьянка пролетела быстро, и все ломанулись на хату к Димону. Хата была, во-первых, свободна, а во-вторых, под ремонтом, поэтому пустая комната сошла за танцпол. Врубили музон и устроили слэм.

Лера вышла перекурить в комнату Димона. Над кроватью висел штандарт с кельтским крестом, на полках – книги вперемежку с кассетами. «Слово о полку Игореве». Лера открыла книгу: «Солнце светит на небе – Игорь князь на русской земле. Девицы поют на Дунае, вьются голоса через море до Киева», – это у Леры Речной день рождения. Она улыбнулась своим мыслям. Докурив, она весело продолжила слэм вместе с остальными. Минут пять они еще тревожили соседей, а потом уселись за стол пить пиво и есть салаты.

– Ну, вещай, Штык.

Лидер поднялся со стаканом в руке:

– Давно это было, в сорок пятом. Брали мы Берлин… Мне тогда только двадцать стукнуло. Шутка. Короче, все помнят, как мы огребли на Сходненской?

– Да, да. Там еще потом Шоника и Паху в реанимацию везли.

– Может, о плохом не будем?

– Гусь, заткнись и слушай. Тогда все карлами были, не понимали многого. Так вот, на меня эти два амбала накинулись, я думал – все, капут мне. Тут смотрю – одному по шее ножом, второй убегает, а ему нож так профессионально в спину бабах! Смотрю, Лера мне руку тянет, вставай, типа, бой окончен!

– О, так это ж мои первые два были, – призналась Лера.

– Второй выжил. Если б я тебя не знал, подумал бы, что ты только этим и занимаешься. Я не закончил. Так вот, выпьем за то, чтобы не только мы девушек выручали, но и они время от времени о нас заботились и чтобы мы потом поднимали за них бокалы, то есть, блин, стаканы пластиковые. За Леру!

– За Леру! – все осушили стаканы.

– Спасибо, Штык. Макс потом еще долго ходил и повторял «с кем я общаюсь, с кем я общаюсь». Так с кем ты общаешься?

– С самой милой, нежной и доброй скингерлой на свете!

– Хороший тост, – сказал Олег. – За самую милую, нежную и добрую скингерлу на свете, – еще раз выпили. – А теперь все на футбол, а то не успеем.

– Да, вас Олег поведет, это по его части. А я так, рядом пойду, для вида.

Все вывалились на Улицу. Подходили скины и фанаты, поздравляли Леру, кто-то дарил подарки. Дождавшись тех, кто хотел идти на матч, бригада потопала на остановку. Впереди шли Олег и Штык, распевая кричалки: «Первым будет „Спартак“…»

– Непобедимый «Спартак»! – подхватили ребята.

Метро «Спортивная» предстала перед ними во всей красе и, как обычно, тревожной атмосфере перед игрой. Толпы фанатов «мясных» и «локо», которые еле сдерживались, чтобы не сцепиться. Милиция и ОМОН то и дело останавливали и тех и других. Через колонну солдат они прошли к стадиону.

Мусора особо не шмонали, поэтому было легко пронести фаеры. И естественно, перед началом матча молитва пяти тысяч фанатов:

– Боже, «Спартак», дай ему силы, чтоб победил он все клубы страны…

Свисток. Начался поединок. Неужели «Спартак» не принесет подарок Лере своей победой? Но было видно, что красно-белые сегодня были не в форме. После гола, забитого в ворота «Спартака», на трибунах начался невообразимый хаос. Зажглись фаера, в ОМОН полетели стулья. Сектор «А» орал сектору «Б»: «Сычев – гондон!» А сектор «Б» взрывался: «Воистину гондон». И дальше: «Овчина – пес, судья гондон!» Лера рвала глотку вместе со всеми. Штык посадил ее на плечи, и она размахивала красно-белым флагом. Про матч уже все забыли, да и не видно его было. Всю трибуну окутал дым. Кто-то пытался успокоить фанатов, но его закидали стульями. Только в конце тайма сектор «Б», где располагалась бригада, более-менее стих. Но во втором тайме беспредел вспыхивал снова и снова. В этот день любимая команда «Штыков» проиграла железнодорожникам со счетом 2:1. А позже клуб оштрафовали на десять тысяч рублей за беспорядки на трибунах.

Но все равно – это день рожденья! И настроение должно быть самое лучшее, и улыбка должна стоять до ушей, и походка гордая, и глаза должны блестеть от нескончаемой радости и нескончаемого пива.

 

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Встреча с новичком была назначена у остановке в десять. Лера видела перед собой невысокого парня, лысого и в длинном черном плаще. Назвался Сергеем. Они отправились к Лере домой и теперь пили чай на кухне.

– Ну, ты как?

– Да…

– Как в первый раз в первый класс?

– Ага, точно.

– Значит из Алтуфьева, говоришь?

– Да.

– Ну, понятно, давай к делу, ты почему решил скином стать?

– Долгая история. Короче, до этого панком был. Сижу в метро, тут хачи поддатые входят, начинают на меня пялится, пальцем тыкать. Отпиздили меня сильно, а у меня родители строгие, вообще изверги. Недавно костюм спортивный купили, я в нем и был. Ну, естественно, мне его порвали и кровью заляпали. В таком прикиде домой лучше не появляться, все равно не поверят. Измордуют еще хуже. Хотел у друга переночевать. Еле дополз до него. А с ним та же история. Только его днем раньше рэпера отметелили. Вот тогда и решил, кем буду по жизни.

– Да, тяжелый случай. А где друг-то твой?

– Он наркоман, ему по фигу на панков, скинов, рэперов. Он вообще пофигист по жизни!

– Хреново. Но поправимо. В следующий раз приводи своего друга. Посмотрим, что он из себя представляет.

– Ладно, постараюсь.

– Ты сам, надеюсь, не балуешься этой херней?

– Я нет, ты что?! Родители монстры.

– Правильно, смотри, мы против этого.

– А почему так?

– Ты же не хочешь, чтобы нас тут всех взорвали, правда?

– Ну… А при чем тут это?

– При том, что деньги, полученные от наркоты, идут на развитие терроризма – оружие, взрывчатка, перевозка бойцов, взятки пограничникам. Один теракт миллионы стоит. А наши торчки его спонсируют и не хрена этого не понимают. Это же чурки все сюда везут.

– А если, например, у нас пацаны на даче сами выращивают?

– Какая разница, – возмутилась Лера. – Семена все равно покупают у хачиков. Запомни, у нас конопли в таких количествах нет и никогда не было. У нас только дикая растет, а ее кроме как на канаты для Морфлота девать некуда. Это раз. А потом – употребляя наркоту, будь то легкий косячок плана или большая доза героина, человек деградирует. Дети, сам понимаешь, какие будут.

– Если вообще будут.

– Вот именно, на хрена генофонд нации разлагать, и так одни слабаки растут, будут еще тупые слабаки. Это два.

– Расскажи мне еще, – попросил Серега.

Лера достала из холодильника заранее купленное пиво и налила себе и пионеру.

– С самого начала?

– Да, было бы неплохо.

– Первые скины появились в 1968 году в Англии. Это были ребята с рабочих окраин. Движение возникло из-за массового потока таджиков. Которые занимали рабочие места. Но тогда среди скинов были негры. Просто местным не нравилось, что черные готовы работать за копейки, из-за этого их увольняли или снижали зарплату, а на их место приглашали таджиков. Это потом в движение просочился НС и расизм.

– Вот так просто, ни с хуя?

– Об этом мало вообще кто знает, и я не исключение… Из-за этого путаница в головах. Обидно, блин. Есть еще версия, что эти самые ребята, после смены на заводе, любили напиться в кабаке и помахаться с морскими пехотинцами, среди которых были негры. Поначалу черные побеждали, но скины доработали тактику боя и внешний вид, оружие. Теперь у каждого бритого были тяжелые ботинки, куртка-бомбер, синие, высоко закатанные джинсы на подтяжках. Не знаю как у них там, а у нас спущенные подтяжки показывают готовность к бою. Бомбер на оранжевую сторону, лучше не подходи. Подвернутые штаны – буду бить лежачего. И еще есть белые шнурки, их надевают, если кого замочил или если можешь за них ответить.

– Так ты че, завалила кого-то уже?

– Давай не будем на личности переходить. Но я не вижу ничего такого в том, что скин завалил хачика. Ваще, как говорится, если не знаешь, за что умереть, не стоит и жить. Должна быть цель твоей жизни. Если нет цели, то жизнь теряет смысл. Лучше упорно добиваться цели, чем тупо искать смысл. Придет время – поймешь и смысл.

– А есть цель у тебя?

– Есть. Я не хочу никого убивать, я просто хочу, чтобы они убрались отсюда и мы не мешали бы друг другу жить. И думаешь, меня никто не пытался остановить? Трудно им было, да и мне тоже. А еще мне было страшно… поначалу. А потом взяла в руки биту, а потом даже нож… И понеслось – сейчас спокойно становлюсь в первые ряды. И мне нравится так жить.

– Ты имеешь в виду чего?

– Мне не нравится, как живут и страдают честные москвичи, как везде терпят унижение и обман со стороны хачиков. Но мне нравится то, что я иду вместе с теми немногими парнями, которые видят все, абсолютно все проблемы мегаполиса и своими средствами пытаются разобраться. Я горжусь тем, что вместе с ними, как могу, бьюсь против мрази, – Лера стукнула стаканом об стол. – Гитлер сказал: «Идея борьбы так же стара, как сама жизнь, так как жизнь сохраняет только тот, кто растаптывает чужую жизнь. Мы живем и выживаем не по принципу добра и гуманности, а только благодаря борьбе. Борьба – отец всего!»

Она понимала, что говорит высокопарно, сыплет напыщенными фразами, но по себе знала – так и надо, на новичка громкие лозунги неотразимо действуют.

– Но есть же среди них нормальные?

– Есть, не спорю, но большинство из них – звери, дикие горные звери. Они толкают дурь даже малым. В политику рвутся. Проституток держат на коротком поводке. Наша жизнь дорожает с каждым днем, а они сколачивают на нас огромные деньги. Предприниматели, еби их маму.

– Не боишься?

– Поражения? Нет. Борьбу выиграет сильный и ловкий, а неловкий и слабый проиграет. А что нужно для ловкости?

– Мозги, – Серега постучал по голове.

– Во-во. Ну и какой интеллект у грузчика или продавца на рынке? Нет, я не говорю, что они тупые. Просто в плане Уличных драк они не волокут ни хрена.

– Но войну в Чечне они хорошо ведут, вон, сколько наших перестреляли.

– Это, во-первых, не они хорошо ведут, а мы плохо воюем. Потому что у нас здоровенные быки, вместо того, чтобы воевать, идут работать ментами в метро и гоняют безногих солдат, которые бились в Афгане и в Чечне за весь город и за всю страну! Совесть где? Это, во-первых. А во-вторых, это совсем не те люди. К нам чеченцев очень мало едет. В основном те, кто не может воевать, или те, кто заработал на этом.

– Приехали и стали зверями?

– Че ты хочешь, иммигранту у нас честно не заработать. Особенно нелегалу. Они возненавидели нас. Они ненавидят нас еще больше, чем мы их. И я сама понимаю, что вряд ли эта ненависть иссякнет.

– А как же об уважении к противнику?

– Знаешь, единственное, в чем я их уважаю, – это сплоченность. Они каждого своего земляка называют братом. Представь – русский подскользнется на Улице и хер кто поможет ему встать. А они? Если подскользнется хач, то другой, даже если они не знакомы, перебежит дорогу, полную быстрых машин, поднимет его и почистит куртку. Вот они друг за друга встанут горой и это достойно уважения.

– Может, мы поэтому их не выгнали? Потому что здесь всем друг на друга плевать. А им нет.

– Нам, скинам, не плевать!

Глаза Сереги блестели от восторга. Он никогда еще не слышал ничего подобного. Лера была так убедительна. Он смотрел на нее и жадно ловил каждое слово:

– А мне говорили, что все скины тупые.

– Не так это. Просто такое мнение о нас сложилось благодаря нашим СМИ, куда приводят нарочно тех, кто два слова не может связать, зато неплохо махаются.

– Ты не такая.

– Да… но моя задача тоже только лишь мочить да валить. Потому что скины – это не толпа отморозков, а настоящее движение, где каждый знает свое место. Это иммунная система, организм у которого есть мозг – это Быков и кулаки – это мы!

– И тебя это устраивает?

– Не совсем. Мне нравятся битвы. Адреналин Уличных сражений. Шум большого города… но то, что я лишь часть этого, а не больше… обидно, иногда.

– Да… слушай, а вы русских мочили? Я не имею в виду наркодилеров, а так, на Улице.

– Один раз было. И то не из-за нас. Шла я с Максом, Витькой и Штыком, и тут идет пьяный пацан и орет: «Меня Кристина бросила, я всех ненавижу, суки – не приближайтесь, завалю. Она меня бросила!». И сам на нас попер.

– Ну, и?

– Попинали так слабенько. Он даже потом встал и пошел своей дорогой. Все. Больше русских не трогали.

– Понятно.

– Ну как? Не передумал еще?

– Не-а, круто!

– Ну, тогда Слава России. Тебя внизу Штык ждет на посвящение.

– Это как?

– Увидишь.

Она закрыла за Серегой дверь, вышла на балкон и закурила. Давно уже так не выговаривалась.

* * *

Лера уже засыпала, когда в дверь тихонько постучали. Она взяла сигареты и вышла на лестницу. Полупрозрачная белая ночнушка едва скрывала ее стройную фигуру. Волосы мягко покоились у нее на груди. Возле лифта стояли Штык и Серега.

– Вы, пацаны, в курсе который час?

– Лер, у нас проблемы – сказал Штык. – Быков сидит. ФСБ в штаб нагрянули. Говорят, что красные заложили.

– … Кошмар. Ешкин кот, че ж делать-то?

– Красных валить. Это еще не все. Серого домой не пустили. Ночевать негде. У тебя можно?

– Да, пусть проходит. Иди в комнату. Только тихо.

Серега попрощался со Штыком и вошел.

– Пока Быков сидит, штурмовиками будет командовать Околелов. Это пока все, что знаю. Завтра в одиннадцать всю бригаду соберу.

– Поняла. Я опоздаю минут на десять. Мы с мамой утром на рынок едем… А че ты Серого именно ко мне привел?

– Да я смотрю – ты ему понравилась. Все Лера да Лера. Только о тебе и говорит. Я и подумал, раз так, пусть с тобой будет, если ты не против. Так быстрее освоится.

– Да не вопрос.

– Ну, я пошел тогда. Пока.

– Пока, до завтра.

Серега скованно сидел на кровати и разглядывал комнату Леры. Напротив него стоял телевизор с ДВД и кассетами. На полках – фашистские книги – «Майн кампф», «Сигнал» Геббельса, «Застольные беседы Гитлера» «Дуче». Еще несколько книг по истории Древней Руси и «Славяно-Арийские веды» На столе – сборник песен Федора Волкова. Рядом с мафоном гитара, покрашенная в цвета русского флага. На стене – подаренный московский герб и плакат РПР, где Быков топчет ногами красное знамя. Вошла Лера.

– Как тебе моя берлога?

– Стандартный набор скингерлы?

– Ага. Как посвящение прошел?

– Терпимо.

– Ты не думай, у всех по-разному. У большинства вообще не посвящают. У некоторых – наоборот, чтобы войти, нужно убить, а у нас – всего лишь выстоять минуту против Гуся или Вити.

– Мне повезло, – сказал Серега, потирая синяк на щеке.

– Еще как! Вот полгода назад мы с севером дружили. Вместе с ними на акции ездили. Так у них там очень жесткий, я бы сказала, даже ритуальный отбор.

– Какой?

– Ночью выходят в лес, делают деревянный крест, поджигают его. Потом новичков бреют наголо, они съедают кусок сырого мяса, запивают вином из немецкой каски и орут «Зиг хайль». А потом новобранцы должны избить хача, негра или косого.

– Ваши лозунги «Зиг хайль» и в то же время «Слава России». Как это совместимо?

– «Зиг хайль» – это по-немецки «Слава Победе». Слава победе во имя России. Приветствия одинаковы.

– Понял. А ваши только хачей, да?

– Да. Штык просто смысла не видит в избиении негров или гуков. Негры отучатся в лумумбарии и уедут, а эти тут всерьез и надолго.

– Это точно. Так у них весь север, ну, та бригада так посвящались?

– Да, но ты не думай, они не совсем бешеные, среди них и веселые ребята есть. Там у них лидер – Ромб у него погоняла, гуляет по стадиону местному с пацанами и питбулем своим. А охранник стадиона – хач. Ну, он Ромбу говорит, типа, уходите, ваша собака полполя загадила, а он присел на корточки, погладил своего питомца, отстегнул поводок и шепнул ему на ухо:

– Смотри, Вася, черный! Черный, Вася, фас его! Питбуль вцепился хачику этому в коленку. Хач бегает по полю с собакой на ноге и орет: «Уберите собаку, фашисты проклятые, лучше так избейте!»

– Избили?

– Нет, ты прикинь, отпустили. Зато теперь это поле стало персональной площадкой для выгула Васи.

– Прикольно.

– Да уж, мне пацаны рассказали, потом весь день живот от смеха болел.

– А можно у тебя DVD посмотреть?

– Можно, а что хочешь? У меня порнухи нет.

– Да вот этот фильм.

– Наци? Да я его сто раз видела. Ты смотри, только тихо, а я почитаю.

Серега уселся на полу, а Лера уткнулась в книгу. Досмотрев, он покурил в форточку и растолкал уже заснувшую Леру:

– Че хотел?

– Лер, а где я спать буду, дай хоть подушку, я на пол лягу.

– Да ложись ты! – Лера подвинулась. Серега разделся и лег рядом, укрывшись пледом. Минут десять лежали молча, а потом Серега тихонько сказал:

– Лер…

– Че?

– Я… ну, короче… хочу тебя.

– Я тоже!!!

Они обнялись. Губы сами целовали, руки сами стягивали одежды и бросали их на пол. Лера сдерживала стоны, пока могла, но недолго. Три ночи. Они лежат, обнявшись и каждому снится свой сон. Мобилы выключены и открыто окно… опять в соседнем подъезде кого-то бьют цепями и обирают до нитки… Романтика ночи.

 

ГЛАВА ПОСЛЕДНЯЯ

– Я тебе должна сказать. Максим, ну тот, который тебе вчера пластырь дал, – мой пацан. Мы уже давно вместе, и я не хочу, чтобы он знал о нас. Ладно?

Лера и Серега стояли в подъезде и курили.

– Хреново…

– Что хреново? Ты надеюсь, не скажешь ему?

– Нет. Никому не скажу. Хреново не это…

– Ну, говори, чего?

– Да я встречаться с тобой хотел. Запал на тебя по-страшному…

– … Да-а… я ведь тоже… дура я. Не надо было тебя впускать.

– Я еще раньше запал, как только увидел, но подумал, что вряд ли у такой девушки, как ты, нет пацана.

– Изменяет, падла. Два раза изменил, маму его за ногу! А мне че, нельзя? Но встречаться не надо. Не грузись, так получилось… Вряд ли ты будешь со мной счастлив. Пусть будет все, как есть.

– Пусть. Слава России!

– Слава России! Я сегодня к отцу поеду, может, простит. Буду завтра днем.

– Буду ждать. Пока.

– Пока.

Серега ушел, Лера постояла в подъезде еще минуты три, глядя вслед ему из окна.

– Слышали новость, у Кольяна кошечка родила…

Штык собрал всю бригаду, он хотел сообщить скинам что-то важное. Бойцы были не в форме. Одних выдернули прямо из кровати, другие с большого бодуна, третьих сорвали со свиданий, и они, перепачканные помадой и в гражданской одежде, стояли среди всех и шепотом матерились. Поэтому лидер и порол откровенную херню, чтобы разбудить и подбодрить народ. Наконец, ему это удалось.

– Ну, харэ ржать, ублюдочки. Хватит вам… Все, успокоились? За каждого коммуниста РПР назначило награду 500 евро, так что, кто хочет – идем мочить красненьких.

– 500 евро каждому? – спросил Гусь.

– Дура ты лапчатая! 500 на бригаду! Все равно немало. Ты с этого нажрешься, а я биты и кастеты куплю – вооружаться надо. Всей толпой идти не стоит, разделимся и в разные районы поедем. У них штаб возле промзоны в Курьяново в подвале. Это раз. И еще рядом с Капотней, тоже подвал один. У меня карты есть, я покажу. Дело серьезное. Это вам не шубу в трусы заправлять. Тут валим наглухо. Может, у кого нога не поднимется, я не упрекну… это даже человечно. Это два. Дело добровольное, кто сможет и кто хочет в 10 вечера здесь.

Лера была предана движению, но теперешняя акция совсем ей не понравилась, поэтому она, объявив Штыку, что ее мать велела ей прийти пораньше, иначе будет скандал, откололась от бригады.

На самом деле домой она и не собиралась.

Она уже давно не виделась с Юлей и решила на автобусе доехать до ее дома.

Лера застала подругу за телевизором.

– Ну, ты как?

– Да нормально. Наши поехали леваков валить.

– А ты че не сними?

– Так наглухо ведь! РПР обещали 500 евро на бригаду. За каждого…

– Кошмар, блин. Олег с ними?

– И Олег, и Макс тоже…. Да справятся, я думаю.

– Да, уж Штык совсем голову потерял. На такое народ повел…

– Не говори… Может, ко мне во дворик пойдем? Подождем их. Пойдешь?

– Давай, а то я весь день че-то дома сижу. Надоело уже.

Они сидели на лавочке и пили коктейли, когда отряд из 20 скинов с шумом ввалился во двор.

– Слава России, пацаны! Ну, че у вас?

– Да ваще убойно. Мы на Капотню поехали, а там мужик какой-то. Бухой… Влез на дерево и лозунги свои орет: «Мир, труд, май, КПСС»… Все подряд… Пьяный в нулину.

– Ну и?

– Ну и порезали его! – с гордостью сказал Виктор. – Штык мне отряд доверил, прикинь, да?! А он не звонил?

– Нет, он в Курьяново буянит… Скоро быть должен.

– Если АКАБы не примут!

– Не каркай, блядь!

– Извини, бывает.

– Ну, я Штыка ждать не буду, – сказала Лера, – щас Юльку провожу и домой пойду. Пусть он зайдет.

– Хорошо, я передам.

– Пока.

– 88! Ну че, пацаны? Кто в штаб за наградой, а кто в палатку за пивом?

* * *

Она дошла до дома. Открыла дверь, поболтала с матерью о своем, о женском и ушла в комнату – смотреть DVD. Кольян дал фильм под названием «Гитлер». Раздался телефонный звонок. Лера услышала встревоженный голос матери в соседней комнате – она убавила звук и вышла из комнаты.

– Мам, че там?

Мать стояла, привалившись к дверному косяку, ни жива ни мертва.

– Лера… деда убили… в Капотне…

Из телефонной трубки доносились короткие монотонные гудки.

* * *

– Лер… ты нас ненавидишь. Теперь да? Ну откуда Витя знал, что это твой дед? Он же в глаза его никогда не видел. Это я виноват, купился на 500 евро. Мы же никогда на мокруху не шли. И черт меня дернул разделиться…

– Ты не виноват. Это НС!

Лера, Макс и Штык стояли на крыше ее дома. Пацаны, обняв Леру, косноязыко пытались ее успокоить.

– Это я виновата, – глухо сказала Лера. – Точно – я.

– О чем ты? – спросил Макс. – Глупости. Тогда получается, что мы все виноваты… Так, что ли?

Лера не ответила. Она подошла к краю крыши.

– Эй, ты че задумала? – тревожно крикнул Макс, подбежал к Лере, схватил за руку. – Отойди подальше…

– Макс, не вяжись к ней, – сказал Штык.

– Не понял, – сказал Макс.

– Отпусти ее. Иди сюда.

– А она не того? – Макс подошел к Штыку и спросил шепотом: – Она не ломанет вниз головой?

– Дурак ты. Каждому человеку иногда нужно побыть одному… Вот и не мешай ей… Пойдем покурим.

Они отошли в сторону.

А Лера стояла отрешенная, забыв об их существовании. И вдруг снова возникли перед ней глаза девочки из еврейской школы, жуткие, не детские глаза. И всплыло в памяти лицо Айны, скорбное лицо когда-то жизнерадостной цыганочки. И расплывчатое лицо Кати. И голос деда зазвучал в ушах: «Сегодня приходи попозже, мы с Витьком за жизнь выпивать будем… Мир, труд, май! Пролетарии всех стран, опохмеляйтесь!»

Она стояла отрешенная, в плену видений, а внизу перед ней расстилался ее родной Город и Улица, которые она так любила. Любила, любила… Господи, а за что?