Алекс вышел из главных ворот фабрики, махнул рукой Сане, дежурившему сегодня на охранной вышке, и двинулся в сторону дома. Он не пользовался торсионным монорельсом и другим общественным транспортом — ни по дороге на работу, ни на обратном пути.

Тому было несколько причин. Во-первых, до дома было всего два квартала — не больше двадцати минут прогулочным шагом. Во-вторых, после удушливого воздуха реликтовых цехов яд атмосферы Нижнего города казался освежающим морским бризом. Ну, по крайней мере, так говорили старые книги — что морской бриз когда-то был именно таким, освежающим. Теперь же им определенно не стоило дышать, не зря дома по побережью укрыли дельта-щитами.

Третьей причиной был зуд в ногах — непреодолимое желание суставов и сухожилий, затекших от двенадцатичасового стояния у верстака, сбросить наконец ржавчину статики. Сил на полноценную пробежку у него не было, но эти прогулки — на работу и домой — доставляли реальное удовольствие. Они напоминали о службе, когда марш-броски через полстраны с урезанной вдвое порцией стимуляторов неизменно заканчивались кровавой рвотой и кристально-безупречным осознанием жизни под аккомпанемент отборной офицерской ругани и стаккато автоматов Красильникова.

А потом он сам стал офицером, самым молодым капитаном СБ Корпорации Прайм. Затем был перевод в закрытое спецподразделение и под занавес — направление на Марс во главе карательной роты для подавления восстания колонистов — первого и последнего в истории Красной планеты.

Алекс глубоко вдохнул ядовитый воздух и зажмурился, отгоняя воспоминания. Нет, он никогда не забудет, такое нельзя забыть, и смириться с таким тоже нельзя. Он ведь был единственным выжившим и его всегда удивляло — почему Корпорация позволила ему уволиться из рядов СБ. Он ведь все видел… И делал такое, отчего привязавшееся с глубокого детства прозвище — Крест — стало ему поистине вторым именем.

— Вечер добрый, Алекс! — выкрикнул Ван, немолодой азиат, торговавший на углу у давно закрытого Маркета какой-то экзотической дрянью, умело выдаваемой им за блюда традиционной японской кухни. Чем это было на деле — никто не знал, да и какая разница, если вкусно? Раньше Крест порой брал у него суси (или как-то так), которые очень нравились Майе и Еве.

— Как день прошел? — Ван вполне искреннее улыбнулся, когда Алекс обратил на него внимание. — Хотя что я спрашиваю, да? — он хохотнул. — Может, возьмешь чего?

— Не сегодня, Ван, — Крест покачал головой. — Благодарю.

На самом деле, он не представлял, когда теперь сможет что-то купить у Вана. Нет, азиат вовсе не задирал ценник, просто рабочим на фабрике урезали зарплату, снова. Ну как урезали — подняли на полторы тысячи кинов в начале квартала, но через месяц вырос заработный налог — на две с половиной тысячи. А еще через неделю им выдали новые фильтр-маски взамен старых, выпущенных полвека назад. И за это тоже накинули полтысячи, за абсолютно бесполезную хрень, которая отсеивала процентов десять реликтового излучения, не больше.

Алекс скрипнул зубами и подумал о том, что хотя бы духовный налог не обязателен, если в Реестре числишься атеистом. Хотя, учитывая последние толки в Городском совете, выродки из Верхнего скоро и эту отдушину перекроют — мол, боги то все равно есть, и им как-то побоку, веришь ты в них или нет. А потому — налог платить надо, другие то верят. Логика несгибаемая, как обычно.

— Они ведь и дальше так будут, да? — спросила как-то Майя. Его возлюбленная Майя, не будь которой, он бы уже давно пустил себе пулю в висок.

— Ты что имеешь ввиду? — переспросил Алекс, отлично понимая, о чем она говорит.

— Эти глупые законы, — девушка грустно усмехнулась. Раньше в такие моменты она усмехалась зло, но рождение Евы изменило ее. — Будто специально для того, чтобы усложнить нам жизнь.

— И себе карманы набить! — поддакнула Ева из-за прозрачной мембраны клин-зоны.

Они посмотрели на свое лупоглазое чудо и засмеялись. Это ведь было такой редкостью в их доме и во всем Нижнем городе — искренний беззаботный смех.

— Устами младенца, — выдохнул Алекс, отсмеявшись. — Да, девочки мои, так и есть. Будут затягивать и затягивать гайки.

— Но ведь, — Ева наморщила лобик, в ее детских глазах мелькнули совсем недетские раздумья. — Но ведь резьба сорвется, если гайку затянуть слишком сильно?

Алекс посмотрел на Майю. Женщина сглотнула и передала ему тарелку для Евы. Он осторожно вложил реактопластовое блюдце в приемник клин-зоны. Защитная мембрана тут же закрыла полость приемника, из-под кожуха антибиотической сферы донесся приглушенный гул и через мгновение система вытолкнула тарелку со стороны Евы. Девчушка азартно подхватила ее и принялась за еду, усевшись в глубокое явно ей не по размеру кресло, купленное Майей лет пять назад на распродаже в доживавшем последние дни Маркете.

— Приятного аппетита, — Алекс любовно посмотрел на дочь. Что он мог ответить ей? Да, резьбы порой срываются и тогда… тогда происходит то, что девять лет назад произошло на марсианской колонии. Но итог всегда один — если льется кровь, то это кровь невинных. А напоенная кровью земля лучше родит. И это на руку тем, кто выше, ибо чем больше урожай — тем больше и налог, который они возьмут.

Поэтому он вряд ли теперь что-то купит у Вана. Возможно, придется искать замену ЗК. Крест не в первый раз думал об этом — у него еще оставались друзья из СБ, счастливчики, которым удалось закрепиться. Через них можно достать военные стимуляторы — не чета гражданским. Износ организма выше, но есть ли у него выбор?

Они ведь до сих пор не выплатили кредит за клин-зону, а без нее Ева не проживет и десяти минут. Сейчас в Нижнем все больше рождается таких детей — с Синдромом отторжения. Для них все вокруг несет смерть, даже сам воздух, если он не пропущен через антибиотические фильтры.

Алекс слышал, что на севере, в Полисе 4, есть реабилитационная зона для таких. Четвертый открыто предоставил технологию другим Полисам, но ни одна Корпорация не стала строить у себя аналогичных комплексов. Зачем? У граждан Верхних городов никогда не рождаются дети с этим врожденным заболеванием, а у жителей Нижних все равно нет средств для оплаты уникальной процедуры.

Крест вновь скрипнул зубами, но отвлекся от тягостных мыслей, увидев Лимона. Старик (или мужик — кто разберет?) сидел на привычном месте — у входа в переулок, на грязной картонной коробке. Кто бы мог подумать — картон! Где он вообще нашел его, учитывая, что этот материал перестали использовать лет тридцать назад! Опять, наверное, шарился по Побережью. Это его рано или поздно убьет. Это или рак.

Лимон икнул и добродушно улыбнулся. Его пьяные выцветшие глаза полнились тоскливым теплом — будто от насильно затушенного костра, в агонии исходящего шлейфами влажного пара. Он протянул Кресту левое запястье, на котором под кожей моргнул зеленый огонек модуля адаптивности.

— Ты опять за свое, — Алекс сокрушенно покачал головой. — Мне кажется, я достаточно спонсировал твой суицид. Вить, в который раз спрашиваю — не пора на работу устроиться?

— Рабы работают, — фыркнул Лимон. Но руку убрал, по лицу Креста уловив, что валютного благородства сегодня не будет. — Служить бы рад, прислуживаться тошно! Так-то! — он гордо выпятил подбородок, искоса глядя на Алекса. Тот знал, что Лимон когда-то работал в школе учителем литературы. Пока школу не закрыли.

— А на фабрике вашей вонючей… — продолжал бомж. — У меня денег даже на пачку ЗК нет, я загнусь в первую же смену!

— Я тебе давал денег, — парировал Алекс. — Достаточно, чтобы что-то изменить. И уверен — не только я.

— Ну, тут виноват, — Лимон икнул и уставился на собеседника, как щенок, которого только что отшлепали за то, что нагадил на ковер. — Совратила темная сторона меня. Опять.

Алекс лишь покачал головой и, ничего не ответив, двинулся вглубь переулка. Лимон за спиной еще что-то бубнил себе под нос, а потом внезапно повысил голос.

— Добрый человек, не найдется пара лишних кинов господину в нужде? — хрипло вопросил он, едва не сорвавшись на крик. Крест сразу понял, что бомж действовал намеренно — старался привлечь его внимание. Но Алекс и сам знал, что уже целый квартал за ним на удалении метров тридцать идет человек. Высокий, крепкий, в черном плаще с капюшоном. Плащ, кстати, стильный и дорогой, такие в этом районе мало кто носит. А если уж одел — то до первой подворотни, не иначе.

Алекс не изменил ни скорости, ни ритма движения, и едва пересек полуобвалившееся крыльцо давно брошенного ломбарда, сразу скользнул в тень ржавого стенда с перегоревшей неоновой вывеской. Глубоко вздохнул, отсчитал семь секунд и резко шагнул обратно в бледный мерцающий свет, вливавшийся в переулок с рекламных экранов центральной улицы. Дуло его «пашки» уставилось в живот незнакомца.

— Мне говорили, что ты уже не столь… доброжелателен, как прежде, — донеслось из-под капюшона. — Но чтоб в отношении старых друзей…

— Кто говорил? — невозмутимо перебил Крест, осторожно отодвигая полу капюшона в сторону дулом пистолета.

— Жека Лысый и Ваня Хлыст, — отчеканил Дима, не меняясь в лице.

— Эти имена должны сейчас продлить твою жизнь? — Крест вскинул бровь, пистолет замер у виска Гора.

— Ты скажи, — собеседник, казалось, не замечает наставленного на него оружия. — Или шизофрения давно выела твои и без того неподатливые мозги? С вами, работягами, такое случается.

— Скорее у тебя мозги потекут от твоих игрушек, — Крест вяло качнул головой. — Хотя сейчас, кажется, потекло что-то другое… — он придвинулся к Диме и демонстративно поводил носом, будто стараясь уловить ускользающий запах.

— Вот почему все мои друзья — такие дураки? — Гор сокрушенно вздохнул. — Любая встреча…

— Потому что ты сам — такой же, — у Алекса в руках больше не было пистолета, хотя Дима так и не понял, когда он успел вернуть оружие в кобуру под протертой курткой. Они улыбнулись друг другу, крепко обнялись. Крест сунул руки в карманы и кивнул головой в сторону своего дома, Гор «агакнул» в ответ.

— Бать, там все в порядке? — донеслось с другого конца переулка. Дима удивленно обернулся на голос бомжа, который похоже обращался к Алексу.

— Да, Вить! — прокричал Крест, давя улыбку. — Это друг мой старый. Вольно!

— А это вот он когда у меня денег просил, — решил уточнить Гор. — Это предупреждение было? Для тебя?

— Ага, — кивнул Крест, широко улыбаясь. — А ты дал?

— Десятку целую, — обиженно протянул Дима. — Вот предатель…

— Это зря, — Алекс стал сама серьезность. — Я про то, что дал ему кинов. Пропьет ведь. А насчет предателя — это ты неправ. Он ведь не знал, кто ты. А Макаронка не продается.

Смеясь и хлопая друг друга по спинам они дошли до того места, где безымянный переулок, в котором отродясь не было освещения, упирался в глухую стену индестракта с единственной дверью и без окон. Здесь и жил Крест последние семь лет.

Гор уже был у него в гостях пару раз, но так давно, что и не вспомнить. Однако с тех пор ничего не изменилось. Квартира у Алекса была старая (как и все в этом районе), но чистая и опрятная. Даже двухэтажная, но всего по одной комнате на каждом этаже, плюс совмещенный санузел на первом и кухня на втором. Со второго тянулся до боли знакомый запах термообработанной картошки.

— Папа вернулся! — раздался сверху тонкий девчачий голосок, от которого у Гора кольнуло сердце. Он даже представить себе не мог, как Алекс с этим справляется.

Когда они поднялись, их встретила скромная, но приятная глазу обстановка, в которой, как показалось Гору, чего-то явно не хватает. Он не сразу понял, чего именно. Нексуса. Здесь на Реальность Докинза всем было плевать.

Зато правую половину гостиной занимала конструкция, которую едва ли можно было встретить в жилом доме, скорее уж — в какой-нибудь лаборатории «Инквест-ФРАМ». Полупрозрачная едва колышущаяся мембрана из велитового волокна толщиной с ангстрем, по которой то и дело пробегали искристые волны войд-разрядов, полностью экранировала выделенную область от биологических проявлений внешней среды.

У противоположной от входа стены Гор заметил невысокую серую тумбу из пэса, которая до половины находилась в основном помещении, тогда как другая ее часть располагалась в зоне за велитовым экраном. Для стерилизации передаваемых объектов, предположил Дима.

— Вот она, принцесса моя! — Алекс встал на колено перед защитной мембраной, коснувшись ее мозолистыми руками. С другой стороны его дочь — Ева — зеркально повторила жест отца.

— Папа! Папа! — щебетала она, лучась искренностью, на которую способны только дети. И Алекс отражал ее радость, возвращая дочери столько тепла, сколько мог. Дима тряхнул головой, стараясь не думать о том, каким образом у Креста получилось смириться.

— А вот и моя королева, — Алекс подошел к жене, хлопотавшей на кухне, и чмокнул ее в подставленную щеку.

— Привет, Дим! — Майя улыбнулась Гору, на миг отвлекшись от плиты.

— Привет, Дим! — Ева тут же повторила за матерью, уставившись на гостя большими синими глазами. — А я тебя помню! — она бесцеремонно ткнула в Гора пальцем и уперла ладошки в защитную мембрану.

— Она так здоровается, — Алекс кивнул Диме, чтобы тот тоже приложил руки к мембране. Едва Гор сделал это, по его ладоням будто пробежал войдовый разряд, но причиной тому было вовсе не напряжение, передававшееся сетью на велитовое волокно. Он уже и забыл, что Ева — чтец.

Внезапно лицо девочки помрачнело, она медленно оторвала ладошки от мембраны и сделала неуверенный шаг назад. Дима поднялся, гадая, сумел ли ребенок прочесть его намерения.

— Папа, — тихо, почти жалобно позвала Ева.

— Да, малышка, — Алекс уже стоял на коленях перед мембраной.

— Твой друг… — девочка забавно морщила лобик, пытаясь описать то, чего не понимала. Или как раз понимала очень хорошо, просто подбирала слова. — Он хочет тебя попросить… оставить нас с мамой… навсегда.

Майя с тревогой посмотрела на мужа, потом перевела взгляд на Диму. Гор опустил глаза.

— Но он не плохой… — продолжила девочка. — Он хочет добра нам. Всем нам. Он хороший. Просто… я не понимаю… — на миг она сильно зажмурилась, обхватив себя руками. — Ага, вот! Просто у него нет выбора, папа!

— Прости, — прошептал Дима. — Я совсем забыл…

— Это ты прости, — Крест грустно улыбнулся и хлопнул друга по плечу. — Не стоило позволять ей это делать. Моя вина, у нас нечасто бывают гости, от которых — ты понимаешь — не нужно скрывать дар Евы. А что до твоих намерений, — он вновь улыбнулся, но уже без всякой в глазах. — Раз они так легко читаемы для нее — значит, ты действительно хочешь этого всей душой. Что ж, другого я и не ожидал. Разве можешь ты оторваться от своего Реала, чтобы просто придти и поговорить со старым другом? Нет, разумеется, тебя от меня что-то нужно!

— Да я же не… — начал было Гор, но его прервал заливистый хохот Алекса, вслед за которым начала смеяться и Ева. Даже Майя слегка улыбнулась, глядя на дочь. Но напряжение не покинуло ее — выдавали глаза.

— Идите руки мойте, — мягко повелела женщина. — Я на стол накрываю.

Как и помнилось Гору, в этом доме за обеденным столом не использовали шифты. Но, сказать по правде, здесь это выглядело бы не просто лишним, а каким-то даже глупым. Ведь Майя относилась к той редкой породе женщин, что на кухне перевоплощаются в настоящих волшебниц, обученных тайному искусству трансформации непритязательной пищевой синтетики в приветливые на вид и до невозможности вкусные кулинарные шедевры.

Догадка насчет пэсовой тумбы тоже подтвердилась — через нее Алекс передал блюдце Еве. Девчонка поставила его перед собой на невысокий круглый столик и, восхитительно облизнувшись, принялась уписывать за обе щеки термообработанный картофель с брусками мясных консервов, которые стараньями Майи по виду не отличались от домашних котлет. Сделать котлеты сама она не могла — у них просто не было средств на синтетический фарш.

— Ой! — Ева внезапно подпрыгнула на стульчике и прикрыла рот обеими руками. Девочка сглотнула и обвела взглядом присутствующих. — Совсем забыла! — она замахала руками и румяно улыбнулась. — Приятного аппетита!

Комната наполнилась многоголосым смехом, а потом — ни на минуту не прерывающимся потоком свежих семейных новостей. А Дима то думал, это в его жизни столько всего происходит! Алекс рассказывал о рабочих буднях, ужесточениях и увольнениях, о гуляющих с начала времен слухах, что фабрику собираются закрывать. Майя — о своей преподавательской работе и об успехах Евы, которая окончила двухлетний курс дистанционного обучения за четыре месяца. Сама Ева с истинно детской серьезностью поведала Диме о глобальных трансатмосферных изменениях после Конвокации Преображенского сто двадцать лет назад.

— И это ей сколько? — Дима поднял брови. — Семь?

— Ну это уже курс общей истории за четвертый класс, — пожал плечами Крест, явно польщенный удивлением друга. — Ее любимый предмет. Знаешь, особенно период до Конвокации. Да, принцесса?

— Ага! — с готовностью подтвердила девочка. — Технологии Темных Веков — это же вау просто!

Дима в который раз удивился этой простоте и непосредственности, царившей в доме Алекса. Человека, который едва сводил концы с концами, отпахивая на реликтовой фабрике по две смены. Дочь которого, вероятно, никогда не сможет покинуть пределы прозрачного кокона клин-зоны, и о способностях которой нельзя никому рассказывать. Это могло сломить кого угодно, но люди, сидевшие с ним за одним столом кажется были счастливы.

После еды они с Крестом направились на нижний этаж. Проходя мимо мембраны, Алекс нагнулся и прислонился к защитному экрану щекой, тут же получив с другой стороны звонкий поцелуй от Евы.

Внизу он открыл окно, уселся на широкий подоконник и жестом пригласил Диму располагаться рядом. Они закурили и промолчали почти до фильтров. Каждый думал о своем — Гор, тупо уставившись в спартанское убранство спальни, погруженной в люминесцентный полумрак, Алекс — откинув голову назад и полуприкрыв усталые бледно-синие глаза.

— Рад, что ты пришел, — первым тишину нарушил Крест. Он забычковал сигарету в переполненной пепельнице и полез за следующей. — И плевать — зачем именно.

— Я тоже рад, — Дима с теплотой посмотрел на него. — А насчет — зачем, тут даже не знаю, с чего начать…

— Начни с главного, — Алекс улыбнулся. — Как в детстве. Без напускного. Этого тебе сейчас особенно не хватает, ага?

— Точно, — согласился Дима. — А Макаронка не меняется, правда? Совсем?

— Совсем, — Крест прикусил губу, глядя в темноту за окном, по которой то и дело пробегали блики с рекламных щитов, приглушенно вещавших с главной улицы о том, «что вам действительно нужно». Где-то вдалеке завыла сирена. — Тут никогда ничего не меняется. А вокруг со времен нашего детства вырос целый мир.

— Знаешь, мне все чаще кажется, что он нас давно перерос, этот мир, — Дима скривился от попавшего в глаза дыма. — И даже мы с моими ребятами за ним не успеваем. Но наверное лучше так, чем застой. Ты уж извини.

— Да ничего, — Алекс кашлянул и повернулся к другу. Их взгляды пересеклись, впервые с момента встречи в переулке. — Тем более, что за этим ты и пришел, так? Предложить мне выйти из застоя.

Дима кивнул и как мог кратко рассказал Кресту все — начиная с позднего звонка и приглашения в Штаб-квартиру Корпорации прошлым вечером и заканчивая разговором с друзьями этим утром, к финалу которого ни у кого из консты не оставалось сомнений: Алекс — тот, кто им нужен.

— Даже не представляю, что ты там наплел им обо мне, — усмехнулся Крест.

— Только правду, — Дима выглядел серьезным и грустным одновременно. — И тебе сейчас я говорю только правду. Ты нужен мне. Но я все понимаю, — он поднял глаза к потолку, хотя никаких пояснений тут не требовалось.

— И я понимаю, — Крест медленно проследил за взглядом друга, так что его глаза в итоге тоже уперлись в черный индестракт над головой. — Понимаю, что это ее единственный шанс. Евы, я имею ввиду. 12 миллионов кинов — более, чем достаточно, чтобы отправить ее в Полис 4, оплатить полный курс реабилитации и даже обучение в лучших школах Объединенного Севера.

Гор вдруг подумал, а слышит ли их Майя? Разумеется, Майя слышала, несмотря на то, что вроде бы вместе с Евой смотрела «Смешурфиков» по старенькому «Старфайру». Женщина не намеревалась подслушивать, но два этажа квартиры разделяла только открытая лестница и никаких дверей, так что тихие мужские баритоны легко втекали в ее уши, минуя заставы из нескончаемой трели голосов вымышленных персонажей, которые так забавляли Еву. Девочка, само собой, была поглощена мультфильмом и окружающий мир перестал существовать для нее в эти священные минуты.

— Они с Майей вообще могут сюда не возвращаться, — продолжал рассуждать Алекс. Он говорил медленно и отвлеченно, будто речь шла не о его семье. Но Гор хорошо знал друга и боялся даже представить, что на самом деле таилось за этим стоическим спокойствием.

— Ты ведь уже думал об этом, верно? — Крест посмотрел на Диму. — Не мог не думать.

— Думал, конечно, — согласился тот, вытягивая из пачки очередную сигарету. — Но не для того, чтобы тебя уговорить. А чтобы понять — нужно ли это тебе.

— А если бы понял, что не нужно — не пришел бы? — Крест сузил глаза. Насмешка вышла неестественной, потому что такой и была — неестественной.

— Нет, не пришел бы, — Дима глубоко затянулся. — Но и сейчас думаю — вправе ли был приходить. И буду думать всегда, наверное. У тебя ведь — они. И им ты нужен уж точно больше, чем мне.

— Но я не дам им 12 миллионов кинов, которые позволят жить, а не выживать, — покачал головой Алекс. В его войдовой зажигалке сел аккумулятор, так что он подкурил от сигареты Димы. — Если уйду с тобой и они получат эти деньги — им уже не нужен буду я сам. Это отвратительно, но так есть — деньги позаботятся о них лучше.

— Дурак! — прошептала Майя, прикусив соленую губу. К счастью, все внимание Евы было приковано к «Старфайру», так что она и не заметила, как мать, сидевшая в кресле у мембраны клин-зоны, осторожно отняла ладонь от защитного экрана. Чтобы дочь, не дай боги, не прочитала ее эмоций.

— А тебе ведь позавидуют матерые спецы из СБ, — Крест хмыкнул и легонько ударил Диму кулаком в плечо. — Завербовал меня, даже ничего не предлагая. Просто поставил перед фактом.

— Да какая, к черту, вербовка! — Дима спрыгнул с подоконника. — Меня от самой этой ситуации мутит! То есть, ну вроде бы это шанс, да, для твоей семьи, это ясно. Но… это ведь путь в один конец. Это — навсегда. И это как-то… неправильно.

— Сам этот мир неправильный, Дим, — Крест тоже слез с подоконника, затушил сигарету в пепельнице. — И люди в нем живут — неправильные. Поэтому и поступают — неправильно. Пойдем.

Поднявшись наверх, Алекс посмотрел на свою дочь, потом перевел взгляд на жену. Гор стоял у него за левым плечом, тяжело привалившись в стене. Он почти не дышал. На ум пришла дурацкая аллегория, о которой ему однажды рассказывал Ким. Какая-то глупая религия Темных Веков, где за правым плечом человека стоит бог, а за левым — демон.

— Ты все слышала, — не спросил, сказал Алекс. Майя медленно кивнула, ее губы дрожали. «Старфайр», уловив голос Креста, начал автоматически убавлять громкость и, не получив дополнительной команды, оставил ее на пределе слышимости.

— Тогда ты понимаешь, что я должен согласиться, — Алекс не сводил с жены взгляда, в котором удивительным образом и в абсолютно равных пропорциях смешались мягкость сердечного тепла и жесткость неприятного, но необходимого выбора.

Майя не шелохнулось, но глаза ее тут же заблестели. Непередаваемым усилием воли она сдержалась, чтобы не разрыдаться в присутствии дочери. Женщина кивнула, соглашаясь со своим мужчиной.

— Мама, — неожиданно позвала Ева. Майя на всякий случай промокнула глаза рукавом и повернулась к дочери, изо всех сил стараясь улыбнуться.

— Не надо, мама, — девочка слезла со своего кресла и сделала маленький шажок к мембране, едва не коснувшись ее острым носиком. Приложила ладошки к защитному экрану и взглядом попросила мать сделать то же самое. — Папа поступает правильно.

Затем она отодвинула одну ладошку в сторону и взглянула на отца. Алекс не мог припомнить, чтобы дочка до этого хоть раз так смотрела на него, а Гор подумал о том, что слухи о способностях чтецов, вероятно, преуменьшены.

— Папа, — Ева лучезарно улыбалась, но ее глаза оставались не по-детски рассудительны и даже немного холодны.

— Да, принцесса, — Алекс коснулся ладони дочери через мембрану клин-зоны. Его голос звучал глухо, едва слышно.

— Я же все понимаю, — взгляд девочки потеплел, а улыбка — наоборот, была уже не такой яркой. У Димы от этой картины ком подступил к горлу и он отвернулся.

— Я понимаю, что папа хочет, как лучше для нас, — продолжила девочка. Родители молча смотрели на своего ребенка, не в силах издать ни звука.

— Я благодарю тебя и принимаю твой выбор, папа, — Ева хлопнула глазами и перевала взгляд на Майю. — И мама его тоже примет. Попозже.

— Простите… я пойду, наверное, — Гор метнулся к лестнице, понимая, что если задержится здесь еще хоть на минуту — уже не сможет сдержаться. А потом, рыдая, будет умолять Креста забыть об этом безумном предложении. — Майя, рад был видеть! Алекс, ну ты… звони, мы в полдень начнем. Пока!

— Дядя Дима, — тихий голос ребенка настиг его уже на середине лестницы, где он оказался буквально одним прыжком.

— Д… да? — Гор поднял затравленный взгляд поверх лестничных перил, боясь встретиться с ней глазами. А когда встретился — мир у него внутри сделал полный оборот вокруг своей оси.

— Я знаю, ты позаботишься о папе. И здесь, и там, — она чуть склонила голову и улыбнулась ему так, как еще никто никогда не улыбался. — Ты хороший.

Гор кивнул и ничего не ответил. Не потому, что не мог (хотя это тоже), а потому что видел — ребенку не нужен его ответ. У этого ребенка все ответы уже есть.

Через секунду Дима слетел с лестницы и хлопнул входной дверью. Автоматический магнитный замок проводил его щелчком, который во внезапно наступившей тишине показался оглушительным. Он прошел пешком три или четыре квартала, потом остановился, привалился спиной к холодной стене жилой высотки и медленно опустился на тротуар. По его щекам бежали слезы.

Он просидел так не меньше двух часов, поминутно сдерживаясь, чтобы не вернуться к дому Алекса. В итоге, он убедил себя, что Крест может и не позвонить с утра. И ладно. И Дима не будет на него в обиде, ни в коей мере! А что скажет ребятам? Да не важно! Плевать на Исполнительного, пойдут впятером.

Алекс же, едва Дима ушел, всем телом навалился на защитную мембрану клин-зоны, так что она натужно заскрипела, наполнившись статическим треском войд-разрядов. Он не позволил себе плакать на глазах у жены и дочери. Не из мужской гордости, нет. Просто он знал, что это будет цепная реакция.

— А можно «Смешурфиков» погромче? — невинно поинтересовалась Ева, глядя на родителей бездонной синевой искренних детских глаз.

— Конечно, принцесса, — Алекс хотел сказать это уверенно, но чтобы голос не дрогнул — пришлось прошептать.

А глубокой ночью, когда измотанная жена наконец уснула, он тихо прошел к окну спальни и шальной отблеск неона выхватил его щеку, по которой скользила одинокая слеза.

Он не плакал с третьего класса, когда вернувшийся с работы отец за четверку по математике сломал ему руку, а матери, пытавшейся заступиться за сына, выбил все передние зубы. В ту самую черную ночь своей жизни он многое решил для себя. Например — никогда не плакать.

Понадобилось двадцать пять лет и голос ребенка, чтобы нарушить это обещание. Выходит — ничто не вечно. Тогда, может, и смерть — не конец?..