Когда Лера была девчонкой, а ее двор был забит обычными хулиганами, у нее была подруга – настоящая. Тогда, как и сейчас дворы, жили дружно и сплоченно. Вместе – на футбол, вместе – на разборки из-за девок. Так вот, в соседнем дворе жила большая цыганская семья. Старшую дочь звали Айна. Гусь – из их бригады, бабник по жизни, не любит вспоминать, но Айна была так красива, что он не мог не загулять с ней. Как-то вечером Лера катила на самокате и в темноте налетела на кого-то. Девочка, ойкнув, всхлипнула – так и познакомились. И стали лучшими подругами. Цыгане жили бедно, и Лера дарила Айне свои вещи, косметику и игрушки. Айна во всем помогала и поддерживала подругу. Она так заразительно смеялась и так любила танцевать под гитару цыганскую «Мама джан», что рядом с ней всегда хотелось смеяться и танцевать. Но вот однажды в их квартале поселилась семья журналистов, их семнадцатилетний сын был националистом. Кликуха у него была боевая – Штык. Лера хорошо помнит, как он появился в их компании. Они тусовались на спортивной площадке, на которой с незапамятных времен были раскурочены баскетбольные щиты и поломаны футбольные ворота и давно уже никто не гонял мячи. Короче, убивали время – и тут появился Штык. Он был при полном параде.

– Ты кто будешь? – прикололся к нему Димон. – Из скинов?

– А кто такие скины? – прищурившись, спросил Штык.

Димон замялся, промолчал.

– Не знаешь, – сказал Штык. – А если не знаешь, то чего наезжать?

– Да я не наезжаю, – пролепетал Димон.

– Я вам объясню, кто такие скины, – перебил его Штык. – Мы санитары нации.

– Это как понимать? – усмехнулась Лера.

– Так и понимать. Ты чувствуешь себя обездоленной в этом государстве?

– Ну-у, в общем, да…

– А твой отец?

– У меня нет отца.

– Она с дедом живет. И с матерью, – вставил кто-то.

– Пусть с дедом. Уж дед наверняка считает себя обделенным в этой жизни, – горячо продолжал Штык.

– Мой дед за коммунистов, – сказала Лера.

– Он ничего не понимает! – перебил Штык. – Коммунисты оказались слабаками! Они бросили твоего деда и таких же замороченных, как он, на произвол судьбы. Никому вы не нужны, ни коммунистам, ни демократам, ни государству! Никто вас не защитит. А мы защитим! Потому что мы любим Россию!

– От кого нас защищать? – спросил кто-то. Таких разговоров во дворе никогда еще не заводили. – Мы и так неплохо живем.

– От кого?! – воскликнул Штык и, выдержав паузу, выдернул из толпы пацана лет девяти, который вертелся тут же и на которого никто не обращал внимания. У мальца была разбита губа.

– Кто тебя обидел? – участливо спросил Штык.

– Чего? – переспросил пацаненок, соображая, можно ли довериться этому непонятному парню.

– Губу кто тебе расквасил? – почти нежно повторил Штык.

– А, губу… Так это мамкин сожитель, – откровенно, как старшему брату, сказал мальчишка. – Дядя Шамиль. Такая сволочь. Мамка в его палатке торгует. А он меня всегда лупит.

– Слышали? – обращаясь к компании, зло спросил Штык. – Что же никто из вас не защитил этого малого?

– Да нас самих чурки достают.

– А вы еще спрашиваете меня, от кого вас защищать… От всех, кто топчет Москву! Это наш Город! И мы его хозяева. Если мы не нужны государству, никому не нужны, то мы найдем в себе силы сами себя защитить!

В глазах его пылал дерзкий огонь, в лице было столько решимости, что Лера поняла, этот парень быстро приберет к рукам всю их тусовку. А Штык наклонился к пацаненку и ласково спросил, как его зовут.

– Шоник, – ответил тот.

– Шоник? – переспросил Штык. – Почему Шоник?

– Сашка, значит, – засмеялся малой.

И Штык засмеялся, а потом твердо сказал:

– Так вот, Шоник, больше тебя никто не тронет пальцем. Тем более этот чурка. Не хочу произносить его имя. Говори всем, что ты скинхед. Понял?

– Понял, – сказал Шоник. – Я теперь всегда скинхедом буду.

Эффектной получилась их первая встреча. А Шамиль действительно вскоре исчез из их двора. Это было дело рук Штыка.

С тех пор он начал вести пропаганду и как-то незаметно четыре двора обычных хулиганов стали грозной скин-бригадой «Юго-Восточные Штыки». Первые акции были направлены против цыган. Лера поначалу тайно встречалась с Айной, но национализм все больше окутывал ее сердце. Акции шли все чаще и чаще. И однажды цыганку нашли на чердаке повесившейся. Возбудили уголовное дело по статье «Доведение до самоубийства», но за отсутствием улик и состава преступления дело закрыли. Сегодня ровно четыре года, как не стало Айны. Лера сидела на том самом чердаке и плакала… Такой подруги у нее уже не будет. И никто из бригады, даже Максим, не знал, что она до сих пор помнит эту вечно веселую девчонку… Ведь тогда скины своего добились – похоронив Айну, цыгане навсегда покинули Москву.

На следующий день об избиении Алиева стало известно начальству школы. Шеф и завуч вызвали Максима в кабинет. Допрашивала Светлана Олеговна, а директор – спокойный мужчина пятидесяти лет – молча и пристально смотрел на скина:

– Да, ногами и по лицу! – вызывающе держался Максим. – Он избил мою девочку, я не мог этого оставить, вы же знаете…

– Михаил Алексеевич, не слушайте его! Ему надо было найти повод, чтобы еще раз показать «величие» его расы… Давно пора его исключить! Кстати, и за прогулы тоже.

– Этого мы сделать не вправе… Вы же прекрасно понимаете, – шеф беспомощно развел руками. – К тому же инцидент произошел за территорией школы и вне школьное время. Обычная мальчишеская разборка. – Директору явно не хотелось раздувать историю, выносить сор из избы, и он выгораживал Максима. – Нас это, по сути, не касается. А успеваемость у него нормальная, несмотря на прогулы.

– Как это – обычная разборка? Форменное избиение! Он фашист, фашист. Поймите же – он фашист!!! – забилась в истерике завуч.

– У нас полшколы таких бильярдных шаров. Что же нам теперь всех исключать?! – снисходительно ответил директор.

– Да я – фашист! – Максим резко вскочил со стула. – Когда какой-то хач избивает и грабит русскую, а тем более Девушку, это че? Средство выживания для бедных, так вы это назовете? А когда я – русский, отомстил по принципу «око за око»… Это фашизм? Я даже любому русскому ебало набью, если он ее тронет! И мои взгляды на мир тут ни при чем!..

– Во-первых, не матерись. А во-вторых, лучше мы поговорим с матерью. На собрании.

– Свободен, Свинцов, – поспешно сказал директор.

Максим, закрывая за собой дверь, услышал слова директора: «Я бы точно так же поступил… При чем тут фашизм? Вы всегда сильно преувеличиваете по поводу наших учеников».

В коридоре его ждала Лера:

– Ну как?

– Как обычно. Отшил я Олеговну по полной…

– Молодец. Ты у меня самый лучший, – она нежно поцеловала его в губы. – Проводишь меня?

– Конечно, пойдем.

Улица наполнилась маем. Солнце плавилось в центре безоблачного неба, ослепляя тех, кого не накрывали кроны деревьев. Люди возвращались с работы, кто-то спешил на вечерние смены. Гремели трамваи, шумели автомобили, шелестели листья, кричали рекламщики, молодежь тусовалась допоздна, иногда между группировками вспыхивали разборки и тогда слышались удары дубинок и звон цепей во дворах. Все это рождало музыку Улиц, которую так любила Лера. Да! Она не могла жить без этой музыки. Иногда, даже специально выходила из дома, чтобы одной пройтись и послушать. Эти звуки придавали ей уверенность, но в тоже время она как бы отрешалась от мира. Сейчас с ней рядом Макс – ее любимый парень и проверенный соратник, они держались за руки, она чувствовала его пульс и оттого теперь жизнь воспринималась ею как желанная реальность.

– Собрание сегодня, – сказала Лера, – Евгеша сказала, что если матери не будет, то из школы выпрут.

– А если будет, то тебя из дома выпрут.

– Не выпрут. Для матери главное образование, а не поведение.

– Так она пойдет?

– Придется сказать.

Они дошли до подъезда.

– Слушай, Лер, поможешь мне сегодня?

– Конечно, а в чем?

– Ну, к нам в район парнишка переехал, тоже скин. Ты его познакомишь с нашими, лады?

– Лады, а ты че не сможешь?

– Да, я сегодня на дачу рассаду повезу бабке.

– Ок! Познакомлю.

– Пасибо, милая. Ну, тогда пока. Вечером напишу. – Они поцеловались.

Лера поднялась в квартиру. Дверь открыла мать.

– Привет, мам. Сегодня в школе родительское собрание. Просили явиться. Деньги возьми, за охрану и уборку.

– Ладно. Гулять пойдешь, купи фарш – котлеты сделаю. После собрания я пойду к тете Нине – ненадолго. Деньги на зеркале.

– Не вопрос, куплю.

Закрыв за матерью дверь, Лера взяла гитару. Играла она не очень, зато у нее был красивый голос:

Закончив петь, она распахнула окно и пошла на кухню. Хотелось чаю. Замок на двери щелкнул – пришел дед.

– Валерия, привет.

– Здорово, ты че так упился вчера?

– Да ла-адно!

– Че ладно? Расческу с телефонной трубкой перепутал, мешок мусорный в раковину поставил…

– Правда?

– Кривда! А еще взял второй том Ленина и с балкона, как с трибуны, во всю глотку цитировал!

– Ну, это я еще помню, а про раковину…

Дед уселся за стол, Лера налила чай и разделила рогалик.

– Ну и че там по телику? – спросил дед.

– Теракт в Грозном – уазик военный взорвали.

– Когда ж это кончится…

– Да уж, не говори.

– А про выборы че?

– Ну, у КПРФ твоей 40 % избирателей – даже больше, чем вчера.

– Отлично, я за это выпью!

– Да ты за все, что угодно, выпьешь, – улыбнулась Лера.

– И за это тоже! Пролетарии всех стран, опохмеляйтесь! – дед достал из своей неубывающей заначки пузырь и прямо из горла глотнул, закусил рогаликом. – Хорошо! Как только ее беспартийные пьют?

– Так же, как партийные. Коммуняки…

– Коммунисты всегда умели пить. И не пьянели, – дед нравоучительно поднял палец. – Пьянеть им было нельзя.

– Ну да, не пьянели, – дразня деда, перебила Лера. – Сами же Союз и пропили.

– Союз Ельцин пропил. Как только из партии вышел, так и стал пропивать, – и в свою очередь перешел в наступление на Леру. – Слушай, а чего это твои кореша так по-идиотски тебя приветствуют?

– С чего ты взял, что по-дурацки?

– А то нет?! «Хайль Гитлер»… Разве это не дурость? Вы же называете себя русскими националистами. Русскими! И «Хайль Гитлер»… Мы ему жопу надрали. А вы – «Хайль Гитлер». Ну, не глупость ли? При том не просто глупость, а несусветная глупость. Согласись.

– Ну, это просто ритуал такой, – Лера не знала, как возразить деду. – Не я это придумала.

– Слава КПСС, что не ты.

– К тому же, дед, приветствуя друг друга, мы говорим «Зиг хайль», а не «Хайль Гитлер».

– Какая разница? Что в лоб, что по лбу. А эту гадость, «Майн кампф», по кой хер читаешь? И еще этого мудака – Муссолини…

– Разобраться хочу. Сама…

– Да с ними давно уже разобрались! А вы всякий хлам из могил повытаскивали. Остолопы, одно слово.

– А коммунисты твои не остолопы? – ехидно спросила Лера.

– Остолопы, – вздохнул дед. – Если такую страну просрали, то, конечно, остолопы. Тут и спорить нечего.

Он огорченно опорожнил внеочередную рюмку и сердито откусил рогалик. Помолчали. Разговор разладился.

– Мать-то где? – спросил дед, заскучав.

– На собрании.

Они допили чай, Лера вымыла посуду и собралась гулять.

– А бабки откуда?

– Мать дала на фарш.

– Без фарша посидим, не хера! Мне Витька угостить надо!

– Хорошо, уговорил. Но перед матерью сам будешь оправдываться. Пошла я, закрой.

Лера, хитря, согласилась. Мать вернется с собрания наверняка в разобранных чувствах, и тогда уж дед разделит выволочку вместе с Лерой. Если поделить на два, ей меньше достанется.

Она перешла дорогу и оказалась во дворе Максима. В беседке сидел незнакомый ей скин. Она поняла, что это – тот самый.

– Парниш, Слава России! Ты Макса Свинцова знаешь?

– Слава! А это ты – Лера?

– Да.

– Я Кольян, то есть Коля.

Они пожали руки у локтей – так принято у скинхедов.

– Что ж, будем знакомы. Пойдем. Сведу тебя с нашими. Бригада у нас именуется «Юго-Восточные Штыки». В ней 58 человек, в том числе три девчонки. Если тебя интересует, две из них – шалавы. Всю бригаду ты сразу не увидишь. Сейчас – максимум 20 бойцов явятся. Все мы собираемся только на дело.

И точно. Около двадцати бритых сидели на лавочках во дворе, куда Лера привела новичка. Поздоровавшись со всеми, Кольян предложил отметить пивом знакомство. На пьянку Лера не осталась – еще надо писать сочинение по литературе, заданное неделю назад. Она давала списывать отстающим, а подводить класс не могла. Штык напомнил ей про налет на еврейскую школу во вторник в час дня.

Дома, конечно, ее ждал разнос, но вопреки ожиданиям, так – не очень… Маме рассказали про Алиева, однако, рассудив, что Максим защищал ее дочь, она быстро успокоилась. К тому же, как и предполагалось по плану, досталось и деду. Даже крепче, чем Лере. За пропитые им деньги, оставленные матерью на фарш.

Перебаламутив семейку, она села за сочинение, а потом принялась за «Майн кампф». В два ночи пришла SMS-ка от Максима: «Спокойной ночи, солнышко. Сижу вот на берегу речки, скучаю. Люблю, целую…»

Лера ответила и вырубилась.