Сегодня в десятом «Е» было семь уроков. А потом экскурсия. Но парни после шестого урока дружно свалили в пивняк.

В Питере в этот день «Спартак» играл с «Зенитом», и матч транслировали по телевидению. Фанаты давно облюбовали «Кружку». Здесь во время футбольных трансляций народу набивалось – не протолкнуться. Болели до одури. Буквально на одной ноге приходилось стоять. Нужно было заранее занимать хорошие места. Вот парни и свалили из школы.

А Лера с Юлей вообще прогуляли весь день. А после кино бродили по улицам и оказались в сквере на «Пушкинской».

Юля – единственная девчонка из класса, которая не была ни скингерлой, ни фанаткой и ни шалавой. Короче, тихий домашний ребенок, немного повернутый на группе «Звери». Какая-то отрешенная от действительности. Но эта ее отрешенность не мешала ей крепко дружить с Лерой и безоглядно любить Олега – бешеного футбольного фаната. Еще была Катюха. И все у них было на троих: деньги, домашка, проблемы. Но сегодня, обычно добросовестно посещающая занятия Юлька, решила прогулять, а безбашенная Катюха объявилась на первом уроке, как примерная ученица. Ее почему-то заинтересовала экскурсия, поэтому пришлось весь день отсвечиваться в школе.

Вот сейчас Лера с Юлей сидели на лавочке, потягивали прохладный «Шейк» и обсуждали пацанов. Вдруг у Юли зазвонил мобильник. Посмотрев на экран, Юлька улыбнулась. Звонил Олег.

– Привет, – пропела она.

– Ты где?! – прокричал Олег, не поздоровавшись. – У тебя все нормально?

– Все ок… А разве у меня что-то должно быть не нормально? Я на Пушке. С Лерой…

И тут Лера увидела, что лицо Юльки стало бело-серым, как висевшее над ними огромное рваное облако.

– Что, что? – едва слышно прошептали бескровные Юлькины губы. – Какой еще теракт?!

– Теракт? – переспросила Лера, прильнула ухом к трубке, и они обе услышали прерывающийся голос Олега:

– Нашу школу взорвали! Только что прошло экстренное сообщение по телику…

– Как – взорвали?! – крикнула Лера.

– Не знаю… Террористы… Больше ничего не сказали… Только сказали, что есть жертвы…

– А ты где? – пролепетала Юля.

– В «Кружке». На Черемушках.

– Макс с вами? – спросила Лера.

Олег молчал.

– Макс с вами? – тревожно переспросила Лера. – Говори же! Не молчи…

– Нет, – сказал Олег.

Бутылка с недопитым коктейлем выпала из рук Леры.

– Кошмар, – прошептала она.

– Олег! – кричала в трубку Юля. – Олег!..

Мобильник разрядился.

И Юля, этот тихий домашний ребенок, отрешенный от действительности, всегда красневшая, слыша бранные слова, вдруг разразилась такой отборной матерщиной, что прохожие, как по команде, посмотрели на нее, осуждающе качая головами. А она вскочила со скамейки, истерично выкрикнув:

– Нашу школу взорвали, суки!

Лера вскочила, растерянная, до конца еще не осознав, что же произошло.

– Звони Олегу, – потребовала она.

Их обступила толпа. И тут же зашелестело среди людей: «Теракт… школа…».

Юля набрала номер Олега. Он только и успел сказать, что он с ребятами едет к школе. И мобильник окончательно утух.

– Они в школу поехали, – сказала Юля Лере.

– Погнали, – сказала Лера.

Увлекая за собой Юлю, расталкивая народ, она устремилась в метро.

Олег с парнями тоже ехал в метро. В подземке все с опаской смотрели на семнадцать каких-то удрученных скинов и удивлялись, что они ни на кого не бросаются. Кавказцы пересели в другой вагон, но «Штыкам» было не до них. Еще не все москвичи знали об этой трагедии…

Район вокруг школы был оцеплен. Царила неразбериха. Милиция, ОМОН, спасатели, сирены пожарных машин и «скорой помощи», напирающая со всех сторон нервная, распаляющаяся толпа, наглые телевизионщики со своими неуместными камерами. Потерявшие от горя рассудок родители рвались через оцепление к воротам школы. Но тщетно. Тут милиционеры проявляли решительность. Леру с Юлей стиснули со всех сторон, ребра трещали, наступали на ноги, но они не обращали на это внимания. Вытягивали шеи, стараясь разглядеть, что делается возле школы. И видели только дым и мощные струи воды из пожарных брандспойтов.

– Мне плохо, – простонала Юля, – Я сейчас грохнусь.

– Держись за меня, – сказала Лера и, работая локтями, стала продираться сквозь толпу.

Она усадила обмякшую Юльку под дерево, сунулась было обратно в толпу, намереваясь протиснуться поближе к воротам, но вдруг наткнулась на Олега. Он был взвинчен, как перед махачем, глаза лихорадочно блестели.

– Где Юля? – Олег схватил Леру за плечи.

– Там, – машинально ответила она.

– Где там? – тряс ее Олег.

Лера повела его к дереву, спрашивая на ходу:

– Где наши?

– Оцепление рвут…

Он не договорил, увидел Юлю, бросился к ней, плюхнулся рядом на пыльную землю, обнял. К ним подбежал запыхавшийся Штык, и не переведя дух, спросил, как Лера минуту назад:

– Где наши?

И Лера ответила так же, как минуту назад ответил ей Олег:

– Оцепление рвут.

К Штыку со всех сторон подтягивались скины, ожидая от лидера приказа. Лера поглядела в сторону школьных ворот и с тревогой выпалила:

– ОМОН, Штык! Наших сейчас заметут… Сделай что-нибудь…

У ворот кипела схватка. Скины почти прорвали милицейский заслон. ОМОН спешил усилить оцепление. Штык в одно мгновение запрыгнул на капот эмчеэсовского грузовика, стоявшего поблизости, и заорал во всю глотку, перекрывая весь грохот и гам, висевший в воздухе:

– Назад, идиоты!.. Всех повяжут!..

И милиционеры, и скины разом обернулись на этот шальной, перекрывающий все ор. Скины тут же узнали своего лидера и поняли, что «идиоты» – это в их адрес.

– Ко мне! Быстро! – надрывался Штык, топча капот гриндарами.

Скины бросились к дереву. ОМОН не стал их преследовать, не до бритоголовых было сейчас. Толпа, разогретая скинами, напирала! Вот-вот сметет оцепление.

– Почему идиоты, Штык? – дураковато моргая, спросил Дима.

– Потому, – спрыгнув с капота, зло отрезал Штык. – Нашли время с АКАБами воевать. … Тем более без приказа. Я еще разберусь, кому это в башку взбрело… Тут и так порядка нет…

– А что делать-то?

– Погнали черных мочить, – предложил кто-то.

– Заткнись, – оборвал Штык. – Нужна информация… Кто из наших пострадал… И вообще… Ищите очевидцев… Выясняйте, сколько погибших, раненых… Фамилии… Кого, в какие больницы их отправляют.

Штык один среди скинов не потерял голову. В этой необузданной неразберихе, грозящей паникой, среди мечущихся обезумевших людей, среди воя толпы, плача, стонов, проклятий, визга сирен, дыма, гари Штык чувствовал себя в своей стихии. Сейчас с особой силой проявились его характер и воля, и его бритоголовые соратники впервые так остро ощутили готовность без остатка подчинить себя этой воле – воле настоящего лидера.

– Что-то непонятно? – спросил Штык, оглядывая бригаду и бодро констатировал. – Всем все понятно. Расходимся. Встречаемся у этого дерева.

Скины рассеялись в толпе.

Только Юля по-прежнему сидела под деревом в объятьях Олега. Лера стояла рядом. Штык подошел к ней и спросил:

– Ты как?

– Хреново… Такой кошмар… Рехнуться можно.

– Держись, – подбодрил ее Штык.

– Стараюсь, – ответила она. И с какой-то удушливой тревогой спросила. – Ты Макса не видел?

– Нет, – сказал Штык и торопливо продолжал, явно отвлекая ее от дурных мыслей о Максе. – Деда твоего видел. Он тебя ищет.

– А-а – рассеянно протянула Лера.

– Ты вот что… Будь здесь. Пусть всю информацию тебе докладывают. Скажи, я велел. Врубилась?

– Да.

– Молодец. Ну, я пошел.

И он исчез.

Лера была словно оглушенная, перед глазами все плыло. Она смотрела по сторонам, стараясь отыскать знакомых и вдруг – о, господи! Лера увидела то, что меньше всего можно было ожидать. Метрах в пятидесяти от этого бедлама, на детской площадке, в песочнице играла девочка. Лет пяти. Одна-одинешенька. Голубенькое платьице. Пластмассовая лопаточка. Играла увлеченно, ничего не замечая вокруг. Ни фига себе, она еще и улыбается. Лера бросилась к ней:

– Что ты тут делаешь?!

– Домик строю, – доверчиво ответила девочка. – Он будет большой-пребольшой.

Ешкин кот, домик она строит!

– Ты чья?

– Мамина.

– А где твоя мама?

– Там, – девочка махнула лопаткой в сторону школы. – За Васькой пошла.

– Васька твой брат? – спросила Лера.

– Брат.

– А фамилия есть у Васьки?

– Конечно, есть, – рассудительно ответила девочка. – У него такая же фамилия, как у меня.

– А ты знаешь, какая у тебя фамилия?

– Ты что, глупая? Такая же, как у Васьки. Суханова.

Наконец-то прояснилось. Значит эта малышка сестра Сухого из параллельного класса. Лера с ним не особо общалась, но какое это теперь имело значение.

– Тебя как зовут? – спросила Лера.

– Танечка.

– Пойдем со мной, Танечка. Здесь нельзя находиться одной.

– Почему нельзя?

Лера не знала, как объяснить это ребенку.

– Просто нельзя, – сказала она. – Пойдем.

– Нет, – отпрянула от нее девочка. – Я еще домик не достроила. Ты сама иди.

Лера растерялась. Не оставлять же ее здесь одну. И тут услышала голос деда: «Валерия! Валерия!» Она обернулась. В другое время она рассмеялась бы: дед был в майке, застиранных спортивных штанах и тапочках на босу ногу. Он, едва переводя дух, бежал к песочнице. Обнял Леру, заплакал. И она разревелась, уткнувшись ему в плечо.

Танечка подошла к ним и, поочередно дергая за одежду, спросила:

– Почему вы плачете?

Лера присела, поцеловала ее и сказала:

– Мы не плачем. Мы радуемся.

– Разве так радуются?

– Только так и радуются.

– Нет, – возразила Танечка. – Радуются вот как.

Она лучисто улыбнулась, заморгала длинными ресницами и запрыгала по песочнице так тряся головой, что белые бантики на двух коротеньких косичках закрутились, как пропеллеры. Счастливый ребенок. Хорошо бы этот жуткий день не отложился в ее памяти. Вот только бы знать, что с ее братом.

– Танечкин брат учится в нашей школе. Вася Суханов…

Дед перебил ее. Его распирали свои чувства.

– Мы сидим с Витьком… выпиваем культурно, телевизор у нас работает… – зачастил он, глотая слова и всхлипывая. – И тут, это сообщение. Теракт. Я не сразу понял, где это, а Витек въехал. Бежим, говорит, Анатолич, это ж внучки твоей школа! И мы побежали. Ну, думаю, если с Валерией что случится, прям тут и помру… Как ты хоть выбралась?

– Да не была я в школе. Мы с Юлькой в кино ходили.

– Прогуляли, что ли?

– Прогуляли.

– Значит, есть Бог на белом свете, – облегченно вздохнул дед. – А меня чуть кондрашка не хватила… Позвони матери на работу. Скажи, что ты жива-здорова… Хотя она, наверно, уже сюда мчится…

Лера заметила, что несколько скинов крутятся у дерева.

– Дед, побудь с Танечкой. Ее мама Сухого ищет. Не уходи, пока она не придет.

– А ты куда? – встревожился дед.

– Я вон там буду, у дерева, – сказала Лера. – Если что – крикни.

– Только не встревай ни во что, – попросил дед. – К школе не суйся… От греха подальше… Витька увидишь, скажи ему, где я.

Информацию скины собрали весьма скудную. Никто еще толком ничего не знал. Она попросила у Кольяна мобильник. Позвонила матери на работу. Трубку не брали. Тогда она набрала номер Макса.

– Да, Кольян, – услышала она его голос.

Ее охватила радость: жив!

– Это я! – крикнула она в трубку. – Ты где?

– Так… В одном месте, – до странного буднично ответил Макс. – А ты где?

– Ты че, не в теме? Школу нашу взорвали!

– Чего? Как это взорвали?

Разговор получился какой-то бестолковый, Максим, казалось, плохо соображает, словно они на разных языках общались.

– Бухой ты, что ли? – рассердившись, спросила Лера. – Короче, приезжай к школе. Все наши здесь…

Потом она увидела завуча. Евгешу обступили родители, засыпая бесконечными вопросами, на которые та не успевала отвечать. Евгеша выглядела сильно помятой, видать, ей крепко досталось. Костюм порван в нескольких местах, перепачкан, крашеные каштановые волосы стали серыми от известки и пыли, лицо и руки в ссадинах. Евгеша, заметив Леру, обрадованно крикнула:

– Речная!..

Родители расступились, пропуская Леру. Евгеша обняла ее, Лера что-то бессвязно лепетала про свой с Юлькой прогул, про кино, а завуч гладила ее голову и повторяла, как заведенная: «Хорошо, хорошо, хорошо…». Тем временем Леру тянули в разные стороны, родители наперебой расспрашивали о своих детях.

– Погодите, погодите, – взяв себя в руки, сказала Евгеша. – Давайте попорядку.

В руках у нее оказалась тетрадь. Она попросила Леру назвать фамилии ребят, которых она видела после взрыва. Завуч переписывала всех ребят и учителей, которые вышли из школы, чтобы иметь представление о тех, кого нужно разыскивать.

Лера никак не могла сосредоточиться. Кого она видела? Кого?..

– Моего Владика видела? – крикнула мама Влада Устинова.

И посыпалось отовсюду:

– Вику Крамскую?..

– Катю Колесникову?..

– Мишу Полтавского?..

– Леночку?..

– Диму?..

Евгеша повторила, глядя ей в глаза:

– Вспоминай, Лерочка, вспоминай.

– Юля со мной была, – наконец сказала Лера. – Она там сидит. У дерева.

– Милова Юля, – повторила Евгеша и стала записывать.

Рука не слушалась ее, выводила на тетрадном листе какие-то непонятные каракули.

– Давайте я буду писать, – предложила Лера.

– Классы указывай, – сказала завуч, отдавая ей тетрадь и ручку.

Лера вспоминала тех, кого видела, и, встав на одно колено, на другое положила тетрадь, выводила фамилии, а на нее напирали со всех сторон, толкали, старались разглядеть, что она там пишет, в надежде увидеть имена своих детей.

– Все, – сказала Лера. – Больше я никого пока не видела.

Она хотела было вернуть тетрадь Евгеше, но тут вспомнила про Макса и вписала его фамилию. Последним.

Потом еще подходили ребята. И она опять брала тетрадку у Евгеши и вписывала туда их фамилии.

Выяснились некоторые подробности происшествия. Взрывов было два. На перемене между шестым и седьмым уроками. Первый взрыв произошел в спортивном зале, а второй, несколькими минутами позже, в вестибюле. В это время занятия шли только у старшеклассников и на втором этаже оставалась еще группа продленного дня. До сих пор не было известно, сколько человек пострадало после взрывов. Но то, что пострадавших было много, не вызывало сомнений. Одна за одной от еще дымящегося здания школы отъезжали машины «скорой помощи».

Лера потеряла ощущение времени. Она не могла точно сказать, когда встретилась с мамой, когда появился Максим, когда ее разыскал дед, и сказал, что Васька нашелся, и Танечку забрала мать.

Народ не расходился. Ближе к ночи пронесся слух, что погибли восемнадцать человек и сорок шесть раненых отправлены в больницы. К полуночи она едва держалась на ногах, и Штык разрешил ей уйти, но она воспротивилась.

– Кати нет ни в списках, ни здесь. Я не уйду, пока не узнаю, что с ней.

– А щас никто ничего не узнает. Пока тела не опознают, никто не сможет назвать фамилии. Иди домой, ты устала ведь.

– Да, Лер, пойдем, – сказал Максим.

– Я не уйду.

– Лер, мы тут полтора часа просто так ходим без дела. Все, что могли, мы уже выяснили.

– В том-то и дело, что толком ни хрена не выяснили!

– Ну, как же, а…

Штыка перебили телевизионщики, которые подошли к бригаде и навели на них камеру:

– Скажите, это вы список составляли, что вам удалось выяснить? – спросил Леру корреспондент.

– Я вела, – ответила она, – и многих недосчиталась… Я хочу сказать – вставайте! Их просто необходимо мочить! И не осуждайте нас. Если эти террористы убивают русских людей, детей, которые им ничего не сделали, то мы готовы стать русскими террористами и мочить их всех без разбора до последнего вздоха. Если правительство не в силах обеспечить безопасность москвичей, то мы битами и кастетами постараемся сделать это сами. Иначе Москву вообще сотрут с лица земли. А если кто против наших действий, пусть посмотрят в глаза людей, собравшихся здесь, и сами решат: защитить или погибнуть! И у меня вопрос к Путину – уверен ли он, что в Кремле сейчас не заложен тротил? Я обычная русская девчонка…

Она не смогла договорить. Уткнулась лицом в бомбер Максима и заревела. Оператор отвел камеру.

– Мощно! Хорошо, что осталась. Я бы так не смог, – похвалил ее Штык и еле слышно добавил: – Русские террористы… ну, дает Лерка… бригаду, что ли, переименовать?..

Юлю давно увели родители. Максим вел себя непонятно, словно сторонился Леры. Они перекинулись всего несколькими фразами, и он куда-то исчез. Потом кто-то сказал, что несколько скинов во главе со Штыком отправились по больницам, разыскивая пострадавших членов бригады. С ними вроде бы поехал и Максим. Но почему он не предупредил ее, что уезжает. Очень странно.

Дед то пропадал, то возникал перед Лерой неожиданно и с каждым появлением от него все сильнее разило спиртным. Объявившись в очередной раз уже за полночь в сопровождении довольно-таки окосевшего Витька, дед сказал, что мать велела ему привести Леру домой. И чтобы безо всяких там яких.

– Все равно ничего ты тут не выстоишь, – убеждал дед. – Пока завалы разгребут… То да се… В общем, в любом случае до утра нужно ждать.

– Это точно, – подтвердил Витек. – Ночью с нами никто разговаривать не будет. Пойдем, Лера.

Она настолько устала, что позволила безропотно себя увести.

Мать говорила по телефону. Дед и Витек расположились на кухне. На столе появилась опорожненная наполовину бутылка водки. Распаляя себя алкоголем, они философствовали чисто по-русски, сразу обо всем: осуждали террористов, ругали власть, армию, милицию, депутатов, вспомнили мизерные пенсии, сумасшедшую квартплату, костерили дороговизну продуктов, падение нравов, рост преступности, горевали о развале Союза, великого и могучего, жалели народ, себя, молодое поколение и всю несчастную Россию, которую неминуемо толкают к погибели политики, евреи и олигархи, продавшиеся западному капиталу свои же… русские.

Лера любила эти посиделки, называла их «кухонными университетами», слушать деда и Витька было интереснее, чем высиживать в школе на уроках истории. И несомненно, полезнее. Весь сумбур этих нескончаемых разговоров двух стариков, непременно под водочку, о судьбе страны, жидовской революции, раскулачивании, коллективизации, сталинских репрессиях, войне, коммуналках, карточках, развенчании культа, дури Никиты, склерозе Брежнева, сильной руке Андропова, дружбе и вражде с китайцами, диссидентах, освоении целины, войне в Афганистане, распаде СССР – все это громоздилось в Лериной голове так же сумбурно, как и преподносилось, постепенно складываясь в какое-то зашоренное мировоззрение. Но сейчас ей не хотелось никаких разговоров. Вообще ничего не хотелось. Ни есть, ни спать, ни даже курить, Только жажда мучила. Она пошла в ванную, открыла кран. И вдруг увидела свое отражение в зеркале и не узнала себя. Казалось, за эту ночь она повзрослела года на два.