Глава 1. По ту сторону войны — Откровение кровью — Спираль Дискордии

— Значит Хельхейм? — глухо спросил Мидас. Спросил так, будто могли быть варианты. Он сидел, насупившись, у дальней от входа стены на верхнем этаже броха, под ним расползалась гора тряпья, в которой с трудом различались элементы друидского гардероба. Их выдавал цвет — темно-зеленый, такие одежды в землях притенов носили только друиды.

Впервые за многие десятилетия или быть может века, неугасимое пламя арбротского броха не обливало своим сумрачным жаром округлые каменные стены с тайными огамами. Причина проста — с минувшей ночи в Арброте осталось всего два друида, да и те — младшей ступени. И сейчас у них были дела поважнее, чем следить за костром-ресивером. Тем более, что только Олан мог общаться через него с брохами в других городах. Но Олана не стало. Как и многих достойных детей земли притенов.

Мидас уставился в пол, где возле его левой руки, запятнанной кровью и копотью, стояла железная чаша с замершим зеркалом притенской кромы. Он обхватил чашу пальцами и скривился от жестоко подавляемой ярости. Фригийский царь был обоерук, но такие вещи как кружка с пойлом предпочитал держать правой рукой, да вот незадача — минувшей ночью Карн навсегда лишил его этой привилегии.

Сам Карн сидел на низком стуле, сгорбившись и повернув лицо в направлении высокого стрельчатого окна, за которым догорал Арброт. Они прекратили бойню, но не войну. Мидас, которого воины с востока звали именем Аудун, больше не видел нужды в покорении притенских земель, однако четыре сотни мечей, что жаждут крови, не так-то просто остановить даже конунгу всех нормаднов. Свою роль играл и тот факт, что когда их драккары подходили к Арброту воинов было на добрую сотню больше, а теперь тела десятков отменных бойцов, собранные все до единого, уже догорали в наспех сложенных кродах у скалистого берега.

Правда, сожгли лишь две трети. Тех, которые при жизни славили ванов, положили в землю, окружив их братские погребения каменными валунами, что имитировали борта боевых кораблей. Однако ни для кого из собравшихся в этом помещении такая мелочь, как людские традиции, не имела значения. Уж точно не сейчас.

Когда Мидас задал свой вопрос, Карн не повернул головы, ведь теперь в этом не было смысла. Лишь зрячий может оскорбить собеседника, если будет говорить, смотря в сторону. Но когда твои глаза больше не видят, ты свободен от многих условностей. Едва ли Карн был слеп в полном смысле этого слова, но его покалеченные глаза, омытые живительными друидскими настоями и скрытые под серой непроницаемой повязкой из мягкого льна, больше не могли воспринимать окружающий мир.

Однако же он видел. Это были потоки энергий, эмоции, образы, которые пока что далеко не всегда удавалось понять. И, конечно, остались другие чувства. Например, сейчас он чувствовал на своем лице холодный северный ветер, который пах кровью и пеплом. Он ощущал редкие солнечные лучи, что мельком проскальзывали по его обветренной коже, внезапно вырываясь из-под серых гранитных облаков, чтобы через какое-то мгновение вновь скрыться в их бесконечно клубящемся мареве. Казалось, что небеса мечутся, не в силах понять — достойна ли твердь под ними того, чтобы владыка жизни коснулся их своей обжигающей дланью. Карн тоже сомневался, и не только в этом.

— Значит Хельхейм, — устало проговорил он. Не соглашаясь, скорее констатируя факт, потому что выбора у них не было. Ни сейчас, ни раньше. Просто раньше они этого не понимали. Жаль, что он вспомнил не все. Ведь самое важное так и осталось забытым — то, как он попал в это время. А главное — почему? И даже Всеотец не мог ему в этом помочь.

— А ты уверен, что она… что они — там? В Хельхейме твоем? — вновь подал голос падший фригийский царь, спустя тысячи лет после своего удивительного перерождения ставший, быть может, величайшим из богов. И действительно — быть может, но — не сейчас. Путешествие по следу Карна ослабило его, а теперь меч Левиафана сделал воина калекой. Но минувшая ночь погасила пламень мести в его душе живительным потоком правды. А правда была в том, что у них одна цель.

— Да, я уверен, — ответил Один. Он стоял рядом с Карном и смотрел прямо перед собой, но каждому из присутствующих казалось, что древний северный бог смотри именно на него. Высокая грозная фигура Всеотца была укутана просторным синим плащом, а лицо скрывалось в полумраке под широкополой шляпой, каких здесь не носили от века. Теперь это был бог-чародей, хотя когда Карн встречал его в прошлый раз, то был бог-воин.

— Фавна перестала быть человеком, когда князь нагов проклял ее, — продолжил Один. Он обеими руками опирался на длинный резной посох. Хотя, сказать по чести, не было в этой комнате глупцов, которые не понимали, что посох этот в мгновение ока может обраться копьем. Копьем, удар которого не отразить, будь ты хоть смертный, хоть трижды бог.

— Что касается Ниссы, — продолжил бог. — Она была дриадой от рождения. Поэтому в посмертии путь каждой из них лежит в Хельхейм, больше никуда.

— А что так? — полюбопытствовал Гуннар. Беловолосый подпирал стену подле Мидаса. Прошедшей ночью клинок Коннстантина хорошенько располосовал таинственного воина, однако ж он не только выжил, но и сумел ранить того, кого, как полагали притены, ни один смертный ранить не в состоянии.

Теперь уже не было нужды скрывать свою суть, поэтому Коннстантин находился в брохе, приняв истинное обличье. Его глаза, лишенные зрачков, источали в окружающее пространство полупрозрачные хлопья зеленоватого дыма, а идеально ровные зубы были заострены, точно маленькие кинжалы.

И действительно, мало кто может похвастаться тем, что бился с Лугом и выжил! Гуннар смог, хотя Гуннар уже давно перестал быть человеком. Тем более, что стоял он сейчас, прислонившись к стене, скорее на морально-волевых, чем благодаря физической кондиции.

— У нас ведь есть время, так? — Один приподнял голову, из сумрака под полями его шляпы блеснул глубокий сапфир правого глаза. Взгляд этот предназначался Лугу.

Луг быстро кивнул. Было ясно, что Всеотец пользуется в этих землях беспредельным уважением и даже сильнейшие из притенских богов склоняются перед его величием.

— Хорошо, — Отец всех вновь опустил голову, скрывая свое лицо, которое, казалось, постоянно меняется и не пребывает в одних очертания дольше мгновения. Когда он снова заговорил, в его голосе заскрежетали льды крайнего севера, что тысячелетиями истирают в пыль земную ось. — Я полагаю, мне не нужно никому напоминать — все, что сказано здесь сегодня, останется только в ваших собственных умах.

Огмиос и Ансгар, сидевшие на полу у входа, что-то неразборчиво пробормотали в знак согласия. Регин, Лейв и Асвейг коротко кивнули — никто из них не сомневался, что Всеотец видел эти движения, хотя даже не смотрел в их сторону. Сирона и Беда промолчали, лучница — потому что страшная рана в области гортани не позволяла ей говорить. Почему же промолчал странствующий друид, под личиной которого скрывался Кернунн, было ясно каждому из присутствующих.

Притенский бог мудрости, без сомнения, восхищался Одином, но не доверял ему, памятуя вторую битву при Маг Туиред, когда его брат, Луг, вроде как убил «короля фоморов», получив при этом раны, исцелять которые пришлось десятилетиями. А «король фоморов» стоял теперь перед ними, целый и невредимый, в своем пожеванном драконами времени синем плаще.

— Это случилось во времена Золотого Века, более пятидесяти тысяч лет назад, — начал Всеотец и в его интонациях Карн уловил что-то от наставлений Тота. Боль о погибшем друге неожиданно кольнула сердце ядовитой булавкой. А мог ли он на самом деле назвать Тота другом? После того, как оказалось, что боги просто использовали его? Но теперь все виделось сложнее.

— Тогда все расы земли жили в согласии. Некоторые из вас, полагаю, застали то славное время, — с этими словами Один вновь приподнял голову. Теперь уже из сумрака выглянул не только глаз, но и приподнятый уголок губ. Мимолетная улыбка предназначалась Лугу, и это о многом говорило. — Тогда все происходило так, как было заведено творцом. После гибели в Ра суть каждого живого существа сливалась с Дуатом.

— Забавно, — неожиданно проговорил Кернунн. — Место, где мы начинаем свой путь, для смертных созданий служит пределом, до которого они доходят, и в котором остаются навсегда.

Он вскинул свою рогатую голову, осознав, что сказал это вслух, и непроизвольно прикрыл рот рукой, глядя на Одина. Его глаза, наполненные темно-зеленым пламенем с неестественно-черной окантовкой, не выдавали эмоций, но Карн безошибочно уловил вспышку страха, а спустя мгновение — готовность к схватке. Но Один лишь по-старчески крякнул и вновь улыбнулся, правда в этот раз его улыбку увидел один лишь Карн.

— Ты прав и не прав одновременно, Беда Досточтимый, — последние слова Всеотец произнес с нажимом, намекая, что отлично знает, какое имя взял себе Кернунн, пока странствовал среди простых смертных. Его это действительно забавляло, потому что он сам неоднократно поступал также — учился мудрости у людей и представителей других рас, которые, как оказалось, могут дать богам не меньше, чем взять у них.

— Мы рождаемся в Дуате, большинство из нас, — пояснил Один, а Карн почувствовал, как при этих словах золотистая аура Мидаса, подернутая легкой рябью и утерявшая былую прочность из-за литров кромы, вылитых богом в собственное чрево, изменилась. Парень не понял этого чувства, что-то на границе печали и презрения к самому себе.

— И приходим в Ра, — продолжил Всеотец. — Смертные расы — напротив, рождаются в Ра и приходят в Дуат. Но ты ошибаешься, друг мой, полагая, что этим их путь завершается. На самом деле, это мы ограничены, для нас есть пределы, а вот для них пределов нет. Но позвольте оставить эту историю для другого раза.

— Прости, Всеотец, — Кернунн почтительно склонился. Карн подумал, что хотя трикстером здесь должен быть Луг, Кернунну эта роль дается несравнимо легче. — Пожалуйста, продолжай.

— Как я уже сказал, так было в Золотой Век, но потом все изменилось, — и голос Одина тоже изменился. Он зазвучал не со всех сторон, как обычно, а будто изнутри каждого, кто присутствовал в друидском брохе. Карн понял, что для Всеотца это тяжелое воспоминание. О таких не хочется говорить, но как правило — именно такие воспоминания самые важные.

— Я сейчас точно не скажу вам, что произошло, потому что не вправе говорить о причине, — теперь уже все слушали Всеотца, ловя буквально каждое его слово. Огмиос и Ансгар, кажется, даже перестали дышать. — Об этом, Карн, ты можешь спросить у Велеса, если Вселенная решит вновь свести ваши пути. В тот роковой день он был в городе Мехат-та-уи, что с ныне мертвого языка переводится как «Соединивший два мира». То был величайший город, построенный ариями, и в нем нашли свой приют все народы — от людей и дриад до ифритов и наг.

Карна буквально затопило эманациями любопытства, которые источали все вокруг, даже вусмерть пьяный Мидас. Да и он сам не стал исключением. То, что говорил Один, было истинным Откровением.

— В Мехат-та-уи неудачный… эксперимент разорвал Завесу между Ра и Лимбом, хаос нереальности хлынул в мир смертных и даже боги не знали, как это остановить, — Всеотец непроизвольно сжал Гунгнир с такой силой, что зачарованное дерево натужно затрещало под его побелевшими пальцами. — Но смертные создания в очередной раз оказались мудрее. Великий Совет, в который входили представители каждой расы, жившей на планете, объединил свою силу, чтобы восстановить Завесу. Но не люди, ибо они стали причиной катастрофы и их исключили из Совета.

Карн уловил изменения в аурах окружающих. В ментальных полях Ансгара и Огмиоса проскользнуло недоверие, а вот Асвейг с Сироной почему-то совсем не удивились. Луг тоже не был удивлен, тогда как Лейва, приютившегося подле Мидаса, прошиб озноб.

— Но именно это, недопущение ариев до Ритуала, в итоге спасло людской род, — в натянутой тишине слова Всеотца искрились яркими образами прошлого, которые распускались в древнем брохе непередаваемыми красками, точно неземные цветы. — Совет не смог восстановить Завесу, не полностью. Как побочный эффект Ритуала, между Ра и Дуатом словно мыльный пузырь выросло неведомое пространство, без законов и порядка, пугающее своей неправильностью даже порождения Лимба. А так как каждый член Совета воплощал суть своей расы, все они оказались навеки связаны с этим новым миром.

— И потому после смерти все они, все эти расы, каждый из них, отправляются туда, в это дерьмо, что вы прозвали Хельхеймом, — закончил за него Мидас. Он залпом допил крому и отшвырнул железную чашу. Та гулко ударилась о доски пола и откатилась к ногам Гуннара, который непринужденно остановил ее носком высокого кожаного сапога. — А треклятые людишки не потеряли связи с Дуатом, ха! Их сути после гибели тел остаются свободны, так?

— Так, — кивнул Один, оставив без внимания гневный тон Мидаса и тот факт, что его довольно грубо перебили уже во второй раз за этот не слишком продолжительный разговор. — Именно поэтому нет никаких сомнений — Нисса и Фавна там, в Хельхейме.

— Я уже понял, — огрызнулся Мидас. Карн неожиданно осознал, что впервые видит его таким. Сколько же кромы потребовалось, чтобы захмелить бога? Пусть и потерявшего львиную долю своей силы. — На самом деле — плевать. На Золотой Век ваш, на всю эту трагическую историю. Вопрос один — как попасть в Хельхейм?

Всеотец поднял голову, но посмотрел не на Мидаса, а на Карна. Парень обернулся, почувствовав его взгляд. Взгляд, от которого не могла укрыться ни одна душа в этом мире.

— Я должен предупредить, — глаза Одина сменили оттенок. В них больше не было сапфировой глади прозрачных небес. В них застыла лазурь чистейшего океанического льда. Такие глаза были у него в тот день, когда Карн впервые встретился с древним северным богом, пройдя Дорогу Одина и не сойдя с ума. — Долгое время я полагал, что пути нет. Ни людям, ни богам. Еще никому не удавалось попасть в Хельхейм, не будучи представителем не-людской расы. И конечно, никто оттуда не возвращался. Никогда.

Мидас подковылял к стулу, на котором сидел Карн и положил руку на плечо парня. Его движение было на удивление плавным, а прикосновение — почти нежным. Карн совсем перестал понимать его настрой, слишком уж он был пьян.

— Мы с этим парнем порешили главаря Серых в своем времени, — Мидас слегка шатался, да и взгляд его медовых глаз не отличался осмысленностью, но говорил он на удивление четко. — Мы разбили армию Ангелов и прошли космос насквозь, чтобы оказаться здесь. Кто-то еще делал подобное? А, Отец?

— Тогда у тебя тоже не было правой руки? — вмешалась Сирона. Девушка непроизвольно положила руку на сакс, когда Мидас подошел к Карну, и все еще держала ладонь на рукоятке боевого ножа.

— А у него? — Гуннар ткнул пальцем в сторону Карна. — У него ведь были глаза, не так ли?

— Вы как Тюр и Хёд, честное слово, — проговорил Регин, совсем невесело улыбнувшись. — Не поймите неправильно, я не сомневаюсь в ваших талантах, да только…

— Это не важно, — теперь настал черед Всеотца перебивать. Его слова прозвучали на пределе слышимости, но каждый уловил их суть, и каждый обернулся к древнему богу. Такому могучему. И такому одинокому в своем могуществе.

— Они пройдут свой путь, либо не пройдут его, и не важно, сколько у них при этом рук или глаз, — констатировал Один. Его последующие слова заставили всех замолчать и еще многие часы после того, как он закончил, никто не проронил ни слова. — Я расскажу, как пройти в Хельхейм, но лишь потому, что Карном и Мидасом движет любовь. Я вижу — она даст им шанс. Но вы — никто из вас не пойдет с ними. С ними вообще никто не пойдет. Они дойдут до Хельхейма вместе. Или умрут поодиночке.

Мидас фыркнул. Скорее просто из пьяной гордости, ведь он отлично понимал — нет в словах Всеотца ни капли пафоса. Он говорил как есть, и если кому-то его речи казались высокопарными — это сугубо их проблемы. Хотя, надо думать, здесь таких не было.

Карн вновь отвернулся к стрельчатому окну, определив направление отнюдь не по одному лишь сквозняку. Живые объекты и неживые, все они лучились перед ним непередаваемой словами пестротой красочных фейерверков. «Цвет из иных миров»? Отнюдь, в отличие от лавкрафтовского этот цвет был вполне себе земным, и Карну еще только предстояло разгадать его тайны.

Любопытно, ведь примерно также он видел мироздание, когда был Левиафаном. Был… Тоже интересный вопрос, который еще предстоит вызнать у Всеотца в свое время. Ведь сейчас сила Карна едва ли составляет десятую долю той мощи, которая разлилась по его телу, разуму и душе во время единения с Сердцем Хрунгнира. Но Сердца больше было с ним, куда оно делось — непонятно. Он помнил все свое путешествие, начиная с битвы в Гелиополисе, кроме того момента, как попал в это время. Мидас почему-то тоже этого не помнил.

Внезапно парень подумал, что до этой безумной ночи окружающий мир был совсем другим. Он был Беленом, Мидас — Аудуном. А теперь о том, что он почти два месяца ходил в шкуре притена, напоминают лишь татуировки. Нин — раздвоенная ветвь, нгител — убийца, и конечно — то могучее существо, что распласталось по его спине вдоль позвоночника. Олан, которому зверь привиделся в неугасимом пламене, не ведал о его происхождении. Да и Белен не ведал. Зато Карн мог точно сказать — это Левиафан.

Он ведь отравился в этот путь ради Ниссы, хотя даже не знал, можно ли вернуть ее. Теперь точно знает — можно. Но чего это будет стоить и сумеет ли он пройти этот нелегкий путь до конца? Да, рядом с ним Мидас, один из величайших богов нового мира. Но Мидас, как и он сам, утратил большую часть своих сил, как и свою правую руку. Слепец и калека, отличная партия.

Фригийский царь чувствовал то же самое, хотя не терял памяти и жил среди нордманов, даже во сне не забывая о том, кто он есть и зачем пришел сюда. Но минувшая ночь и его мир не оставила в стороне, нещадно перекроив его до самого основания.

Мидас узнал, что Карн вовсе не предавал его. Оказалось, что Карна самого предали. Земные боги использовали их обоих. Мотивы их нетрудно понять, но принять — едва ли. И по всему выходило, что они с самого начала плыли в одной лодке, но не понимали этого, пока лодка не напоролась на скалистый утес, разметавший ее в щепки. И невозможно было разглядеть тот утес заранее сквозь штормовую мглу, поднятую до небес их собственными поступками.

Они оба были опустошены, хотя должны были сиять от счастья. Нисса и Фавна, по словам Одина, не ушли навеки, их можно вернуть, они в Хельхейме. И пусть туда никто никогда не пробирался, пусть оттуда нет возврата, сам Всеотец сказал, что у них есть шанс. Древнейший из богов сказал это.

Карн хмыкнул, вспомнив, что зарекся доверять богам. Коннстантин с Бедой, оказавшиеся Лугом и Кернунном, лишь подтвердили верность этого решения. Конечно, и у них были свои мотивы, и их тоже можно было понять. Вот только принять — едва ли.

После безумия ночной схватки, когда память вернулась к нему, он не знал, как описать свое состояние. Не знал и сейчас — толи наконец вынырну из воды, толи наоборот — долго брел в спертом мареве пустыни и, узрев вожделенный оазис, рухнул в него, ощутив каждой клеточкой тела, как покров ледяных вод смыкается над головой. Его жизнь снова распалась на две части — до и после. И он не понимал, какая из этих частей была лучше.

Ложь. Конечно, он понимал. Лучше та часть, где у него есть шанс вернуть ее.

Карн обернулся. Он не мог видеть убранство комнаты Олана, в которую они пришли, чтобы поговорить подальше от несведущих глаз, но не сомневался — третий этаж арбротского броха изменился до неузнаваемости. В нем больше не было жизни, ибо его хозяин покинул этот мир, а вместе с ним ушло неугасимое пламя, что пылало внизу в каменном очаге.

Они могли собраться в крепости Гволкхмэя, тот не посмел бы отказать Коннстантину, пусть даже остальные вызывали у него серьезные сомнения. Вот только крепость Арброта была деревянной, а после минувшей ночи почти все, что могло гореть, обратилось пеплом.

После жестокой сечи, продолжавшейся до рассвета, нордманы (которых притены продолжали упорно называть фоморами — демонами из древних легенд) встали лагерем к северу от сожженного города. Коннстантин приказал остаткам арбротской дружины увести выживших к Форфару и оттуда выслать гонцов к Перту и на север.

К притенам пришла война, два мира столкнулись, хотя им суждено было встретиться много позже и при совсем иных обстоятельствах. Но историю не обмануть, а свершенного — не отнять. Карн знал, к чему это приведет.

Мидас оставил своих людей, назначив вместо себя Олава Гейрстад-Альва, амбициозного вестфольдца, что прошел с ним весь путь от Тёнсберга. Олав был харизматичным воином, охочим до славы и крови в равной степени. Он с радостью принял командование объединенного войска нордманов, укрепился к северу от города, перевез туда корабли и послал один обратно — в Ставангер за подкреплением.

Остановить их было невозможно, только истребить всех до одного. Но Мидасу уже было плевать, после боя он, истекая кровью и слепой яростью, вошел в горящий хмельной зал и выволок оттуда бочку притенской кромы, которую уже, кстати сказать, допил. Теперь всем было плевать на нордманов и притенов. И даже на то, что эти кровавые события приведут к геноциду последних.

Коннстантин и в чуть меньшей степени Беда, конечно же, были заинтересованы в том, чтобы отстоять свои земли. Чтобы выиграть войну. Но война была по ту сторону каменных стен броха. А здесь, перед ними, стояли боги и люди, герои и, быть может, величайшие злодеи земной истории. Перед ними воочию, опираясь на легендарный Гунгнир, возвышался Отец Всех, и это стоило того, чтобы наплевать на любую войну и на любой геноцид.

Внезапно на лестнице раздались гулкие и частые шаги вперемешку с прерывистым дыханием. Сирона инстинктивно схватилась за сакс, Асвейг уже оттянула к уху тетиву своего лука. Остальные напряглись, но не спешили хвататься за оружие. Здесь было по меньшей мере четыре бога и два существа, которых к смертным можно было отнести лишь с большой натяжкой. Может ли кто-то угрожать такой солянке?

Оказалось, что их порой рискнул нарушить Гволкхмэй. Король Арброта с перемотанной головой и окровавленной культей на месте левого запястья ошарашено воззрился на присутствующих. Он, разумеется, не знал, кто сейчас стоит перед ним на самом деле. Для него Коннстантин, король всех притенов, вел тут переговоры с дерзкими захватчиками, которые разгромили его, Гволкхмэя, дружину.

— Прошу простить меня, — выдавил арбротский король. — Но фоморы послали в город отряды мародеров. Мы не всех еще успели вывести. Может пролиться кровь. Нам не выстоять.

Сам не понимая почему, после этих слов Гволкхмэй уставился на высокого человека в синем плаще и странном головном уборе. Один приподнял голову и посмотрел на Коннстантина. Тот переадресовал взгляд Беде. Кернунн обиженно крякнул, но спорить не стал. Он подхватил бравого вояку под руку и повел вниз по лестнице.

Не сказав ни слова, за ними отправился Лейв. Карн не сомневался, эти двое сумеют урезонить нордманов и выиграют время, чтобы мирные успели покинуть город. Вряд ли их много, но это жизни, которым не зачем обрываться здесь и сейчас.

Он улыбнулся. Лейв, этот молодой шаман, которого Мидас привел с собой, производил впечатление умелого и мудрого не по годам чародея. Он многое знал, но еще больше хотел узнать. Неудивительно, что они с Бедой быстро нашли общий язык, хотя еще ночью стояли по разные стороны баррикад.

Ночью. О, этой ночью все было иначе. Этой ночью они убивали друг друга, не понимая и даже не спрашивая — почему.

То было время не для вопросов.

***

То было время огня и крови.

Аудун спрыгнул на доски пирса одним из первых. Он рванулся вперед, низко пригнувшись и разведя руки в стороны, в правой был зажат клинок Велунда, в левой — длинный и широкий скрамасакс. Рядом, не отстающий ни наш Регин, выставил перед собой круглый щит и обнажил клинок, держа его чуть сзади параллельно земле, чтобы противник не выдел направление выпада.

Сразу за ними бежал Лейв. Плотно сжатые ладони шаман держал перед грудью, меж его пальцев таился заклинательный порошок, что по воле эриля в миг обернется потоком неудержимого пламени или неистовым вихрем, способным перемолоть кости в невесомую труху.

Слева от него бесшумной тенью двигался Гуннар. Полуторный клинок покоился на правом плече воина, длинную рукоять ульфхеднар сжимал обеими руками. За ним Асвейг на бегу посылала стрелы в сторону наспех организованной обороны.

Шесть с половиной сотен отменных нордманских вояк, включая данов и свеев из отряда наемников, загремели по доскам за их спинами. Некоторые закричали, сраженные меткими стрелами защитников Арброта, но большинство успело прикрыться щитами, образовав черепаху. Ему не нужно было раздавать команды, каждый из воинов знал свое место и свою задачу.

По другую сторону неширокой площади, отделявшей пристань от первой линии обороны, на каменистом возвышении застыл Белен. В его мозолистых ладонях ждали своего часа боевые секиры на длинных древках с узкими смертоносными клювами. Перед собой парень видел человека, который пришел, чтобы убить его, и ярость, пришедшая будто из ниоткуда, заполняла сердце до краев. Он притен и выполнит свой долг, защитив землю предков, пусть хоть сама Домна выведет против них свое воинство мертвецов.

Огмиос, замерший по правую руку от него, выставил вперед щит и уже поймал на него несколько вражеских стрел. Наконечник копья, зажатого в правой руке, отливал багрянцем, будто фокусировал в себе разгоравшийся гнев королевского экзактатора. Рядом с ним стоял Ансгар. Наемник закинул двуручную секиру на плечо и, подбоченившись, смотрел на подступающих фоморов. На его лице играла плотоядная улыбка, но Белен знал, что непринужденная поза — лишь иллюзия, Ангсар рассечет надвое первого же врага быстрее, чем тот подойдет на расстояние клинча.

Сирона уже давно уверенно опустошала колчан, ее прикрывал Беда с традиционным притенским щитом. Пальцы его правой руки сложились в атакующий огам, готовый сфокусировать энергию шамана в смертоносный импульс, с равным успехом разрывавший каленую сталь и трепещущую плоть.

Коннстантин, Гволкхмэй и Олан стояли чуть позади. Все трое отдавали резкие лающие распоряжения, — Коннстантин командовал основной частью дружины, король Арброта, уступив роль военачальника своему вождю, отдавал приказы лучникам, корректируя их огонь. Олан рассылал своих друидов, которые должны были оказывать поддержку в критических точках оборонительной линии.

Вселенная замерла. Два войска затаили дыхание, до рукопашной оставалось не больше одного удара бешено колотящегося сердца. Факелы и жаровни прекратили трепетать на холодном северном ветру, а редкие снежинки, сыпавшие весь вечер, будто иссякли. Даже шум прибоя затих на это короткое мгновение, навеки изменившее судьбу двух миров.

А потом раздался сокрушительный громовой раскат и бездна небес прорвалась на землю ледяными струями неистового ливня. Клинки и секиры нордманов столкнулись с клинками и секирами притенов и снопы раскаленных добела искр брызнули в стороны, ослепляя менее опытных, а ветеранам давая шанс нанести удар, что отделит душу от тела.

Баррикады сдержали первый натиск. Притены сомкнули круглые щиты, уперлись в них коленями и плечами. Из второго ряда поверх окованных сталью и обитых кожей кромок вырывались смертоносные острия боевых копий, а сверху вместе с бичами хлещущего дождя раз за разом опускались тяжелые двуручные секиры. Но воины с другого берега Северного моря не откатились назад, они тоже сомкнули ряды и заскрежетали стальными умбонами щитов о непробиваемый строй защитников Арброта. У них тоже были копья и двуручные секиры, их тоже прикрывали лучники.

Несколько тягучих мгновений линия фронта сохраняла равновесие, но притенов было слишком мало, чтобы образовать плотный строй вдоль всей пристани. Когда их начали продавливать, Коннстантин скомандовал отступление и его воины, не размыкая щитов и ни на миг не переставая колотить и рубить врага закаленной сталью, медленно двинулись к загодя подготовленными позициям меж городских построек.

А в небе над полем битвы, испаряя полосы дождя, рванулись друг к другу черные тени. Огромные вороны, сотканные из дыма и гнева, бросились на благородных беркутов, чьи иллюзорные тела источали зловещее темно-синее свечение. Существа с перепончатыми крыльями, безглазые, но зато с огромными крокодильими пастями, рванулись к аморфным созданиями, что напоминали скорее медуз, нежели чудесных мифических птиц северного фольклора.

Схватка в небесах по своей ярости не уступала бойне, что разворачивалась на земле. И пусть тут не лилась кровь, но здесь тоже отнимали жизни, в том числе у тех, кого людская молва почитала бессмертными. Когти, бритвенно-острые кромки крыльев, акульи клыки и крючковатые лапы — все шло в ход. А еще выше, в непроглядном мареве черных туч, лавируя меж неустанно бьющими молниями, в смертельном бою сошлись крылатые исполины, которых здесь не видели уже много веков. То были драконы. Черные, белые, инеистые, цвета льда и моря — все, кто устал дремать в морской пучине, во глубине горных массивов, в чащах непроходимых лесов.

Драконы в отличие от колдовских птиц были из плоти и крови. Они рвали друг друга на куски острыми когтями, на каждый из которых можно было без труда насадить взрослого мужчину. Они изрыгали клубы алого и черного пламени, плевались кислотой и веществами, которые смертные не смогут классифицировать еще тысячи лет. Они проливали кровь, настоящую багровую кровь, которая, увлекаемая неумолимой гравитацией, падала на шлемы и кольчуги воинов внизу, прожигая их насквозь.

Но не только земля и небо обратились кровавым ристалищем в эту ночь. Море у пристани Арброта вздыбилось черными волнами, что величиной превосходили нордманские драккары. Да только то были не волны, а спины морских змеев — стурвурмов, призванных колдовством Беды, и йормснеков, которые подчинились воле Лейва, вызнавшего секреты старого эриля Фроуда, едва не убившего Аудуна под Ставангером.

Бурлящая пелена моря окрасилась кровью — алой, белой и боги ведают какой еще. Прибой выбрасывал на пристань вместе с пеной оторванные, но еще шевелящиеся щупальца размером с рыбацкую лодку, куски бронированных пластин и чавкающее мясо, от которого тут же распространялся удушливый смрад. Твари, выползшие прямиком из ночных кошмаров, созданные жестокой волей и черным колдовством, выдающимися генетиками и селекционерами далекого прошлого, умерщвляли друг друга. Ради смертных.

Но все это не имело значения для Аудуна.

В тот момент, когда два строя сошлись, он отступил назад, пропуская Регина перед собой. Как бы он ни желал смерти всем, кто встал у него на пути, как бы ни хотел первым пролить кровь в эту ночь, бывалый воин отлично понимал — боец с клинком и скрамасаксом, зажатый меж двух щитовых линий, обречен. Что ж, его время еще придет.

Аудун несколько раз взмахнул мечом над шлемом Регина, сбивая в сторону назойливые копья и двуручные секиры. Тянулись секунды ожидания, на протяжении которых он, не отрываясь, смотрел на воина, что стоял на возвышении за строем вражеских щитов. Этот человек, этот предатель и лжец должен умереть этой ночью. Он должен умереть прямо сейчас!

Строй нордманов качнулся вперед, защитники города попятились. Аудун знал, что произойдет дальше, — они отойдут к узким улочкам за пристанью, где численное превосходство нападавших не будет играть решающего значения в краткосрочной перспективе. Разумеется, никто из них не доживет до утра, — они должны это понимать. Но, отступив ко второй линии баррикад, они выкупят у вторженцев еще полсотни жизней, а может и больше.

Аудун уже видел такое. В ущелье при Фермопилах. Тогда у него было другое имя, но глаза — те же. И эти глаза видели все — немногочисленных гордецов ждала смерть, а их земли — разорение.

Воспоминания улетучились прочь, как только он понял, что его воины до сих пор не разорвали вражеский строй, ибо оказалось, что защитники несчастного города — на удивление умелые воины. Сам конунг и его лучшие бойцы находились в центре атакующего фронта, Ульв и Эйвинд бились на правом фланге, на левом Аксель вел в бой своих берсерков. Всех, кроме одного.

Аудун положил руку на плечо Регина, который изо всех сил пытался протаранить своим щитом строй притенов, не забывая время от времени наносить колющие удары, едва противник давал ему такую возможность. Бог мщения дернул плечом, показав, что все понял.

Предводитель войска нордманов обернулся и кивнул рослому мускулистому воину, на котором не было доспеха. Его звали Вестмар, в обеих руках он сжимал по длинному клинку, которые в его медвежьих лапах казались детскими игрушками. Вестмар оскалился и сделал два шага назад. Аудун хорошо помнил его еще со штурма Арендала, это неистовый и преданный воин. Но такова война — наутро о нем будут говорить уже в прошедшем времени.

Берсерк зарычал, перекрывая белый шум дождя и грохочущий треск непрестанно сверкающих молний. Он рванулся вперед, оставляя глубокие рытвины в земле после каждого шага. Аудун отскочил в сторону, то же сделал Регин. Воины врага не успели понять, что происходит, не успели воспользоваться образовавшейся брешью в строю атакующих, потому что из этой бреши, взлетев в воздух подобно демону из древних легенд, вырвался Вестмар. Берсерк широко раскинул руки и рухнул на щиты оборонительного строя.

Аудун не успел заметить, убил ли кого-то этот славный воин, но его собственная смерть была быстрой. Два клинка пробили ему грудь, короткая секира разорвала шею, копье вошло в глазницу и показало свое окровавленное жало, выйдя из затылка. Одновременно огромный двуручный топор перерубил ему позвоночник ровно между лопаток, войдя в мускулистую плоть с противным хрустом.

Каждый из воинов, нанесших Вестмару смертельную рану, затратил мгновение на удар. Еще одно мгновение потребовалось каждому из них, чтобы отвести руку для следующей атаки. Итого — два бесценных мгновения, использовав которые, умелый тактик может решить исход битвы. Аудун был умелым тактиком.

Еще до гибели Вестмара, он прыгнул ему на спину и, оттолкнувшись от могучего тела, повисшего на вражеских щитах, перепрыгнул строй обороняющихся. Почти одновременно с ним это сделал Гуннар, беловолосый по своему обыкновению не надел ни кольчуги, ни шлема. Приземлившись на ноги, конунг ввинтился во вторую линию обороны, нанося молниеносные удары по всем векторам. Гуннар поддержал его, прикрывая слева, где из-за небольшой длины скрамасакса Аудун терял преимущество в дистанции.

За их спинами один из обороняющихся что-то пролаял, видимо — то была команда удерживать строй, несмотря на прорыв. Какая-то отдаленная часть сознания Аудуна отметила справедливость этого решения. Бойцы, на чьих щитах повис уже почивший Вестмар, разошлись в стороны, сбрасывая тело, и это была их вторая критическая ошибка за эту ночь. В образовавшийся проем тут же влетел Регин. С правого фланга его прикрыл Лейв, с неистовым криком выплеснувший в обороняющихся струю золотистого пламени.

Асвейг не рискнула двинуться за ними, ибо щитовики врага уже смыкали строй за спинами прорвавшихся. Лучница решила дождаться следующего прорыва, и отскочила назад, чтобы с безопасного расстояния прикрывать боевых братьев.

Аудун отвел сильный, но не слишком быстрый удар одноручной секиры и полоснул врага по запястью скрамасаксом, чтобы спустя мгновение сблизиться с ним и резким ударом боевого ножа пробить его грудь вместе с кольчугой. Он развернулся, бросая тело погибшего под ноги подбегающим воинам. Ударил мечом наотмашь, сместился в сторону, уходя от ответной атаки и с удивлением отметил, что клинки нормаднов по форме почти не отличаются от клинков обороняющихся.

Рядом Гуннар закрутил восьмерку, отгоняя от себя двух мечников, сделал ложный удар по верхней полусфере, затем резко сменил угол атаки и неуловимым движением отсек ближайшему врагу ногу пониже колена. Пока тот с криком неуклюже заваливался на бок, беловолосый блокировал атаку его товарища, свел его меч к перекрестью собственного клинка и шагнул к нему. Он ударил врага, где-то потерявшего свой шлем, лбом в нос, ломая мелкие податливые кости, а затем, отступив, нанес широкий удар в горизонтальной плоскости, распарывая молодому воину неприкрытую шею.

Прежде, чем труп погибшего завалился на землю, к Гуннару подскочили Регин и Лейв. Бог мщения атаковал набегающего воина в лицо, тот ушел в сторону, но напоролся на кромку щита, подкинутую вверх. Регин зарубил оглушенного врага, вскрыв его от плеча до бедра. Рядом Лейв проорал заклинание, выбрасывая перед собой руку с колдовской смесью, и воин, застывший перед ним с занесенной для удара рукой, на глазах покрылся инеем, замерзая насмерть в считанные мгновения.

Они пробивались вперед, сея вокруг огонь холодной ярости, который жадно вбирал в себя чужую кровь и никак не мог насытиться ею. Над их плечами и головами в сторону врагов летели стрелы и по тому, как каждый из юрких стальных наконечников отыскивал малейшие слабости в доспехах обороняющихся, Аудун понял, что их прикрывает Асвейг.

Грозовые небеса в очередной раз вспорол неистовый вопль «Тилль Вальхалл!» и строй мужественных защитников наконец дрогнул. По обоим флангам притены успели отступить к городским строениям, заняв подготовленные позиции, но по центру творился хаос. Однако здесь бойцов в широких черных плащах и зловещих шлемах с полумасками, что с ревом обгоняли Аудуна, стремясь доказать вождю свое воинское мастерство, ждала другая опасность. Словно волна за волной они набегали на скалистый уступ и подобно прибою разбивались о него. Ибо на том уступе стоял Белен и его боевые братья.

Он не отрывал взора от человека с медовыми глазами, но это не мешало ему видеть картину боя и принимать в нем самое деятельное участие. К этому моменту Коннстантин ушел командовать на правый фланг, а его помощник Финн бросился назад, где Гволкхмэй стоял с резервным отрядом как раз на тот случай, если притены не сумеют сдержать врага на одном из направлений. Парню тоже следовало отступить, но медовоглазый притягивал его, словно магнит.

Поэтому Белен с криком «За предков и короля!» рванулся вперед, спрыгивая к подножию скалистой возвышенности. Первым же ударом он сразил одного из нападавших, вбив узкое лезвие боевой секиры в его прикрытый шлемом череп. Шлем не выдержал, череп тоже. Белен с рыком вырвал оружие из оседающего тела и отступил назад, упираясь спиной в холодный и мокрый камень, чтобы пропустить перед собой смертоносное лезвие двуручной секиры. Где-то на задворках сознания он отметил, что оружие нападавших едва ли отличается от того, которым орудовали его воины. Да и стиль боя был схож, но сейчас едва ли имело смысл фокусироваться на подобных замечаниях.

Он ударил атакующего воина секирой в руку, тот сжал зубы, но не закричал, а еще через мгновение его рот все же открылся и из него выплеснулось отвратительное бульканье, когда вторая секира Белена, описав короткую дугу снизу вверх, вонзилась в его челюсть, предварительно распоров гортань. Он сместился в сторону от атаки следующего воина, но не успел убить его — нападавший рухнул на землю, инстинктивно схватившись за древко стрелы, торчавшей у него из груди.

Рядом возник Ансгар и его двуручная секира разворотила грудь рослому воину, с криком бросившемуся на него. Ансгар захохотал, отскочил в сторону, ловко уходя от вражеского клинка, поднял секиру, ткнул ею противника в грудь, а потом без замаха ударил его в плечо. Учитывая звериную мощь Ансгара и невероятный вес его секиры, замах требовался ему далеко не всегда. Вторженец в черном плаще схватился за рассеченную ключицу и отступил назад, где его нагнала стрела Сироны.

Огмиос бился справа от Белена, прикрывая Беду, который в очередной раз выбрасывал перед собой руку с пальцами, переплетенными в священный огам. Слово древнего, забытого языка сорвалось с его губ, а с кончиков пальцев ударил поток ветра. Ветер лизнул ближайшего воина по груди, тот остался стоять без каких-либо внешних повреждений, а потом неуклюже рухнул на бок, потому что все его внутренности были перемолоты осколками раздробленных костей.

Белен застыл на острие спонтанно сформированного клина под каменистой возвышенностью, с которой Сирона, припав на одно колено, без перерыва посылала в нападавших свои смертоносные стелы, и каждая из этих стрел отнимала чью-то жизнь. Они бились так, как не бились даже герои древности, ибо им некуда было отступать. Нужно было продержаться, пока Гволкхмэй не придет с подкреплением, и уже тогда с поддержкой короля Арброта они отступят к баррикадам в глубине неширокой улицы, что пролегала между хмельным залом и казармой.

Параллельно вглубь города вели еще две, обе сейчас должны были занять рубаки Гволкхмэя. Белен не видел, что происходит на флангах, но искренне надеялся, что там нападавшим не удалось прорвать строй притенских щитовиков. Иначе… он не собирался допускать даже мысли об альтернативном исходе. Ибо подумавший о поражении — уже проиграл.

А потом они сошлись. Он увидел медовоглазого воина перед собой и, не медля ни секунды, подчиняясь какому-то внутреннему импульсу, бросился на него, отводя обе секиры для удара. Он атаковал так быстро, как только мог, но Аудун оказался на мгновение быстрее — он отступил в сторону от первой секиры, а вторую отвел от своего плеча выставленным вперед скрамасаксом. Он нанес быстрый рубящий удар клинком, с неполным замахом, чтобы сократить амплитуду и сэкономить драгоценные мгновения. От такого удара невозможно было уклониться, однако же его враг сделал этот. И сам контратаковал.

Где-то справа Гуннар налетел на Огмиоса, посчитав его самым опасным из воинов, что бились у каменистого возвышения. Он нанес серию ударов, каждый из которых пришелся в умело подставленный щит, затем ушел от колющего копьем и вновь сократил дистанцию. Рядом с ним внезапно материализовался Лейв. Рунический шаман выбросил вперед руку, намереваясь испепелить врага, но вместе с его коротким заклинанием воздух сотрясло еще одно — сказанное вроде бы на том же самом языке. Конус пламени врезался в полупрозрачную стену в бренданне от Огмиоса и тут же опал, подавленный силой защитного заклинания Беды. Молодой шаман и древний бог в личине странствующего друида переглянулись, зеркально склонив головы набок и вступили в поединок, переключившись друг на друга.

Бой колдунов выглядел потрясающе. Вспышки эфемерного света перемежались ревущими всплесками океанических волн, внезапно выраставших между ними. Земля вздыбливалась вокруг, расходясь концентрическими кругами, ее избороздили трещины и рытвины, из которых то и дело вырывались осколки камней в человеческий рост или языки подземного огня. Они хлестали друг друга пламенем и ветром, били туго закрученными хлыстами воды и метали гранитные валуны, что тут же обращались трухой и пылью от ответных заклинаний.

Схватка Ансгара и Регина, что развернулась по левую руку от повалившихся на землю Белена и Аудуна, была не менее яростной, хотя и не столь иллюминированной, как бой Лейва и Беды. По идее, у воина с двуручным топор было мало шансов в прямо поединке с умелым щитовиком, но Ансгар был слишком опытен, чтобы согласиться со столь тривиальной закономерностью. Ветеран с легкой сединой вдоль линии волос у лба (в которою он упрямо не хотел верить) был все еще быстр и силен, как в годы своей юности. Он опускал свой могучий топор на Регина и поднимал его вновь быстрее, чем тот успевал подскочить на расстояние удара мечом.

Тем не менее, Регин все удары принимал вскользь на щит, либо попросту уходил от них без ощутимых трудностей. Но порой он все же умудрялся приблизиться к высокому и крепко сбитому воину, чтобы нанести рассчитанный удар и сразу отскочить. Один раз его клинок чиркнул по груди врага, но оказался слишком слабым, чтобы пробить кольчугу. Больше Ансгар подобной оплошности не допускал.

Асвейг, застывшая чуть поодаль за беспорядочным строем атакующих нордманов, быстро вычислила лучника, что сразил не меньше дюжины ее воинов, не сделав ни одного промаха. Сирона тоже увидела Асвейг и тут же послала в нее две стрелы — одну за другой. Белокурая воительница отступила, уходя от первой, вскинула лук и сделал еще шаг, чтобы увернуться от второй. Она выстрелила сама, не останавливаясь, продолжая идти полубоком к правому флангу. Горделивая и стройная, точно занесенный для удара клинок.

Сирона выполнила перекат, пропуская стрелу вражеской лучницы над правым плечом, а потом, повинуясь интуитивному порыву, отпрянула назад. В то же мгновение в землю перед ней вгрызлась еще одна стрела. Девушка выпрямилась во весь рост, тряхнула головой, перекидывая туго переплетенную косу темно-коричневых волос с плеча за спину, и плавно двинулась вдоль скалистой возвышенности, под которой кипела кровавая схватка.

Стрелы воительниц, не желавших уступать друг другу, с ошеломительной скоростью проносились над Беленом и Аудуном, которые не замечали ничего вокруг. Белен лежал на земле, сбитый с ног коварной подсечкой. Аудун, которого парень, заваливаясь, подцепил секирой за ногу, уже поднимался на ноги, одновременно нанося колющий удар в пах врага. Белен перекатился в сторону, вскочил на четвереньки и бросился на Аудуна, размашисто атакуя одной из секир.

Аудун легко отскочил от предсказуемого удара, вторую секиру он поймал в блок скрамасаксом. Сталь боевого ножа въелась в полированное дерево, но не настолько глубоко, чтобы перерубить его. Белен шагнул к нему, неожиданно отбрасывая правую секиру, перехватил руку противника, отведенную для удара, в районе запястья и что есть силы саданул его коленом в пах, одновременно нанося удар головой в челюсть. Атака дилетантская, учитывая, что оба они в шлемах, вот только Аудун не был готов к такому повороту, поэтому пришел в себя мгновением позже.

Конунг нордманов, подавив боль в паху усилием доведенной до белого каления воли, распрямился и тряхнул головой, срывая с себя шлем. Он был вынужден отступить — Белен атаковал размашистым ударом секиры, во второй руке парня уже блестел короткий нож, он не собирался тратить время на поиски отброшенного оружия.

Аудун сместился в сторону и ударил скрамасаксом в лицо противника, тот успел наклонить голову и выставить свой нож, чтобы блокировать удар. Сталь заскрежетала о сталь, брызнули искры, но жесткий блок Белена не смог погасить всю инерцию чудовищного удара. Обух его собственного ножа врезался под кольчужную бармицу шлема, который Гволкхмэй почти насильно натянул на голову парня перед боем.

Кожа крепежных ремней не выдержала и шлем слетел с головы Белена, однако же он сделал то, на что рассчитывал король Арброта — спас парню жизнь. Хотя, по всей видимости, не надолго. От удара Белен вновь рухнул на землю, сильно ударившись спиной, так что из легких в миг вышибло весь воздух.

Аудун, выронивший скрамасакс во время последней атаки, перехватил свой меч обеими руками и обрушил его на упавшего Белена. Он атаковал широкими и мощными ударами, парень катался по земле из стороны в сторону, пока, наконец, не ткнулся судорожно растопыренными пальцами в рукоять притенского клинка, выпавшего из чьей-то ослабевшей руки.

В этот момент Беде, у которого пот на лице мешался в равной степени со струями ледяного дождя и хлопьями горячего пепла, окутавшего сражающихся мистическими клубами, удалось опередить Лейва и шаман, в грудь которого ударил бушующий поток ветра, покатился по земле, обратившейся кровавой кашей, что, надо думать, подают на первое в аду. Однако друид устал и заклинание потеряло львиную долю своей силы, столкнувшись со слабым и запоздалым защитным барьером Лейва. Лишь поэтому внутренности рунического шамана остались на месте.

Хотя мгновением ранее Лейву удалось зацепить вражеского колуна и у того теперь левая рука висела плетью вдоль тела без всякого движения, молодой шаман отчетливо понимал — в этой битве ему не выстоять. Кроме того, падая, он подвернул ногу, и новый источник боли мешал сфокусироваться на заклинании.

В то же время Огмиос на мгновение запоздал и не успел вовремя поднять щит, чтобы скрыться за ним от стремительной контратаки беловолосого воина, что сражался точно восставший драуг — без всякого страха и не чувствуя боли. Полуторный клинок хлестнул его по шлему, оглушая. Потрясенный Огмиос оступился и стал заваливаться на спину. Падая на землю, он сумел выбросить копье в сторону противника, в последний момент выпуская древко из ладони.

Гуннар, который уже привык к манере боя умелого копьеносца, не ожидал этого финта, поэтому не был готов к тому, что наконечник копья продвинется дальше обычного, более не сдерживаемый рукой воина. Стальное жало распороло его левый бок, выйдя из спины. Он со злобой перерубил древко взмахом меча, и занес полуторник над поверженным врагом, жизнь которого теперь всецело была в его руках.

Почти в то же мгновение Регин подловил Ансгара на обманный выпад, уколол его в ногу и тут же вскинул щит, но не для того, чтобы блокировать возможный удар, а перекрывая громадному воину обзор. Когда он вновь опустил щит, его меч ввинтился в воздух по спиральной траектории пробил правую ключицу Ансгара. Тот заревел, но секундой раньше успел отбросить секиру, бесполезную в клинче, и выхватил широкий кинжал, который тут же клюнул Регина в бок под ребра.

Смертоносная сталь пробила кольчугу стройного воина, который считал себя неуязвимым в мире смертных, сломала два ребра, но не коснулась органов, потому что Регин отступил назад, полоснув врага клинком вдоль груди. Он уронил щит, прижав к ране на боку левую ладонь. Ошеломление от того, что кому-то удалось ранить его, длилось не более мгновения. Он видел, что его последний удар выбил воздух из легких медведеподобного бойца и распорол его кольчугу. Оставалось занести меч и убить нахального человечишку!

Тут же стрела Асвейг отведала плоти Сироны, прочертив алую борозду по ее левой щеке. Нордманская воительница хищно улыбнулась, выпуская следующую стрелу, а потом еще одну. Она знала, что ни одна из них не найдет цели, но уже успела изучить повадки врага и сделала ставку на четвертую стрелу, которая должна была ударить туда, где проклятая девчонка окажется мгновением позже. Она уронила руку к тулу у бедра и мир вокруг сжался до размеров пятки тисовой стрелы, которой… не оказалось в туле! Впервые за свою жизнь она просчиталась, не уследив за количеством оставшихся стрел.

Сирона этого не знала, но тоже успела изучить своего врага. Она позволила третьей стреле Асвейг, выпущенной не слишком прицельно, пробить насквозь ее правую ногу чуть пониже бедра и тут же атаковала в ответ. Ее выстрел сорвал шлем с белокурой воительницы, та пьяно зашаталась, оглушенная, уявимая. Сирона опустила руку к тулу, где оставалась последняя стрела.

В это время на левом фланге берсерки Акселя сумели отбросить обороняющихся дальше линии баррикад. Притенам, чтобы сохранить строй, пришлось покинуть укрепленную позицию и отступить вглубь города. Но на правом фланге все складывалось иначе — защитники Арброта, ведомые королем всех притенов, едва не опрокинули атакующий строй нордманов и заставили их отступить назад, к кораблям.

Битва достигла апогея. Драконы, что сражались во тьме угольно-грозовых туч над призрачными птицами, которых смертные даже не замечали, на миг замерли, воззрившись своими неземными глазами на двух воинов, что готовы были нанести друг другу смертельные раны. Твари, бугрившиеся средь волн у пристани, распластавшие осклизлые щупальца вдоль хитинистых тел своих давних врагов, раскрыли пасти и наполнили морские воды мириадами пузырей от выпускаемого воздуха. Они кричали, инстинктивно чуя момент времени, которому суждено стать поворотным для этой Вселенной.

Аудун сжал меч Велунда обеими руками, занес его над головой и обрушился на своего врага, вкладывая в удар вес собственного тела и всю ту ярость, что клубилась в его сердце с момента битвы за Гелиополис. Белен успел выставить перед собой безымянный клинок, сработанный (хотя этого уже никто никогда не узнает) на далеком севере одним из величайших кузнецов племени круитни. Парень сжал теплую и мокрую от крови и дождя рукоять узкими ладонями и обратился единым монолитом, сотканным из несокрушимой воли к жизни и исступленного желания понять — кто он и зачем пришел в эту землю.

В тысячный раз за эту ночь сталь ударилась о сталь, выплеснувшись в потный и прогорклый сумрак битвы рубиново-золотым фейерверком. Притенский клинок в руке Белена треснул по кромке, а меч Аудуна раскололся в месте столкновения, брызнув в парня градом стальных осколков, которые вонзились в его широко раскрытые глаза, немилосердно калеча и уродуя их.

Аудун рухнул на него сверху и клинок, который Белен все еще сжимал в одеревеневших руках, вспорол его плоть у правой ключицы, где в кольчужном полотне зиял широкий прорез. Закаленная сталь легко рассекла кожу, мышцы, сухожилия, а потом и кость, в мгновение ока отделив правую руку Аудуна от содрогнувшегося во внезапной конвульсии тела.

Они закричали одновременно. Их крик заставил гром умолкнуть, а молнии перестали сверкать, будто стыдясь своего предвечного ремесла. Драконы, призрачные птицы и морские чудовища застыли, сжимая друг друга в смертоносных объятиях. Притены и нордманы замерли с клинками и секирами, занесенными для неотвратимых ударов, со стрелами, наложенными на тетивы изогнутых луков, с окровавленными кулаками, почти касавшимися вражеских лиц, которые ярость кровавой сечь обратила жестокими нечеловеческими масками.

Колесо войны на мгновение замерло, вкатившись на вершину горы, недоступной взору смертных. Еще один оборот — и оно полетит вниз, продолжит свой бег с головокружительной скоростью, каждый миг обращая вничто людские жизни. Оно уже накренилось вперед, готовое сорваться с необозримой высоты, на которую ее вознесли людская злоба и глупость. Еще один гулкий удар сердца и… деревянный посох, своей формой напоминавший скорее копье, легким движением удержал колесо от падения. Тот посох сжимала рука мужчины в синем плаще и остроконечной шляпе.

А далеко-далеко внизу, у подножия той незримой горы, Аудун и Белен сплавились в клубок корчащейся плоти, под которой не осталось ничего, кроме боли и непонимания. Их кровь смешалась, а за ней смешались их мысли и души. И каждый все понял. Каждый все узнал.

Когда они поднялись из грязи и крови, едва стоя на ногах, одним лишь усилием воли поддерживая друг друга, то были уже не Белен и Аудун. Перед двумя безжалостными воинствами, в кругу огня, железа, мертвых и умирающих тел, стояли Карн и Мидас. Мгновением раньше — враги, не знавшие пощады. Теперь же — два глупца, обманутые судьбой и вновь застывшие плечом к плечу на пороге хаоса, который им предстояло исправить.

От пристани по хлюпающей каменистой земле шел человек. Он покрывал расстояние до своей цели широкими уверенными шагами, а его синий плащ, нетронутый дождем, колыхался за широкой спиной, распластываясь в стороны, подобно крыльям, но ни на миг не открыл того, что таилось под ним. Человек остановился перед Карном и Мидасом, у которых едва хватало сил, чтобы вновь не рухнуть на изможденную твердь, досыта напоенную кровью и человеческими жизнями в эту безумную ночь. Его левая рука, показавшись из-под плаща, потянулась к остроконечной шляпе, взяла ее за широкую полу и стянула вниз.

По плечам странного человека расплескались длинные прямые волосы цвета снега на рассвете, а его сапфировые глаза уставились на раненых воинов. Он был стар, чудовищно стар, но в нем ощущалась сила, способная в мгновение ока стереть с лица земли и пристань, и Арброт, и весь этот многострадальный континент. На родине его звали Одином, здесь он был известен как Эзус. Он бывал и в других краях, а его знамя с раскидистым серебряным ясенем на синем поле видели везде, где жил или еще будет жить людской род.

— Всеотец, — едва слышно прошептал Мидас, разбитые губы и распухший язык не позволяли говорить членораздельно. — Теперь я знаю.

— Всеотец, — прохрипел Карн, и вместе со словами из его рта вырвались кровавые брызги. — Теперь я помню.

— Это хорошо, — ответил Один, протягивая руку и касаясь плеча Карна. Затем его сухая, но мощная ладонь скользнула к Мидасу. Тот хотел отпрянуть, но у него не оставалось сил даже для этого элементарного движения. Однако когда рука Всеотца сдавила его плечо, фригийский царь внезапно почувствовал себя лучше. Боль не ушла, но стала терпимой, развороченная ключица перестала кровоточить. Мидас посмотрел на Карна и понял, что прикосновение Всеотца запустило в их телах неведомые регенерационные процессы, им обоим становилось лучше буквально на глазах.

— На сегодня бой окончен, — проговорил Один, отступив на шаг и возвысив голос. Он размахнулся посохом и вогнал его в землю у своих ног почти на четверть. По размоченной ливнем тверди во все стороны разошлась волна, словно это был покров лесного озера, в который бросили камень. Все, притены и нордманы, отступили друг от друга, они сложили мечи в ножны, секиры и саксы повесили на боевые пояса, а щиты забросили за спину. Притены ушли вглубь города, нордманы — к своим кораблям.

— Но не для вас, — проговорил Всеотец тише, так что его услышали лишь те, кто должен был услышать. Ансгар, Огмиос, Беда, Сирона, Асвейг, Лейв, Регин и Гуннар подошли к своим лидерам. Кто-то хромал, кто-то держался рукой за бок или живот, кривясь от боли. Они все еще косились друг на друга с недоверием, но пламя боевой ярости, пару мгновений назад испепелявшее их души, неведомым образом иссякло, обратившись углями усталости.

— Для вас бой не закончится никогда, — Один вновь надел широкополую шляпу и зашагал прочь от пристани. Карн и Мидас наконец расцепили братские объятия и без лишних слов последовали за Всеотцом. Первый вспомнил, кем был и зачем пришел сюда. Второй понял, что все это время ошибался и следовал зову слепой ярости, а вовсе не сердца.

Но это были лишь первые строки их откровения.

***

В осиротевшем брохе Один поведал им, как тысячи лет искал путь в Хельхейм, но даже он, владетель самых древних и тайных искусств, не мог приблизиться к разгадке ни на йоту, пока в своих странствиях не наткнулся на Гиннунгагап. То было странное место, рабочий стол Творца, большую часть которого Один так и не сумел постичь.

Но именно там он нашел возможную разгадку, скрытую подсистему, сформировавшуюся из мириад багованных элементов изначального кода. Ошибки наслаивались друг на друга тысячелетиями и казались хаотичным стечением случайностей, но — лишь на первый взгляд. Всеотец отследил момент формирования ядра подсистемы. Это произошло, когда в Мехат-та-уи Завеса между Ра и Лимбом потеряла стабильность. После число нетипичных сбоев возросло, а потом начало уменьшаться и в итоге они полностью исчезли, здесь, в этом времени.

Один понял, что уменьшение числа нестабильных элементов было связано с деятельностью некоей организации, что прозвала себя Орден Ка-Дас. Орден был создан высшим духовенством Мехат-та-уи и его целью стало восстановление Завесы. Воины и ученые Ка-Дас тысячелетиями копили силы и знания, они исчезли из поля зрения людской цивилизации, а со временем утратили и свои собственные корни. Но они никогда не забывали о своей цели, и в результате их великой жертвы удалось полностью ликвидировать разрыв между мирами.

Первый шаг был сделан еще в Мехат-та-уи, когда появился Хельхейм, по привычному для Карна и Мидаса летоисчислению — в пятьдесят четыре тысячи шестисотом году до нашей эры. Ритуал смогли повторить лишь спустя пятьдесят тысяч лет, в месте, что звалось Аркаим, но и тогда Завесу не получилось восстановить до конца. Орден Ка-Дас вновь испытал свои силы в четвертом веке нашей эры в Радогосте, одном из духовных центров ныне едва теплящейся культуры, прямой наследницы Золотого Века.

— Последний Ритуал они проведут через тридцать один день в главном храме Арконы, — констатировал Один, глядя на Карна и Мидаса. Одновременно. — В этот раз Ордену удастся окончательно восстановить Завесу. Настолько, насколько это вообще возможно. Твари из Лимба перестанут беспрепятственно переходить границу. С этой вехи вы и начнете свой путь.

Согласно плану Одина, им надлежало посетить каждую веху, каждый момент времени, когда Орден в очередной раз проводил Ритуал восстановления. Но в обратном порядке, начиная с Арконы и заканчивая мистическим Мехат-та-уи.

— Позволь, Всеотец, верно ли я понял, — Мидас, явно ошарашенный таким поворотом, демонстративно прокашлялся. Он все еще был пьян, но трезвел на глазах. — Мы двигаем к Арконе, что на острове Рюген далеко-далеко на юго-запад от той задницы, в которой имеем честь пребывать на данный момент. Затем — в Радогост, что еще дальше на запад, на территории страны, о существовании которой здесь и не ведают. Потом южнее и еще западнее, ведь, как мне помнится, Аркаим стоял на Урале. А потом… ага, тут я теряюсь в догадках, но полагаю, что твой таинственный Мехат-та-уи лежал где-то в Северной Африке. Я даже думаю где-то на территории, что ныне зовется Египтом. Я все верно сказал?

— Верно, — кивнул Один, который вряд ли не понимал, к чему клонит Мидас, но виду не подал.

— А ничего, что ритуалы твой этот треклятый Орден проводил в разные, абсолютно разные эпохи земной истории, и между ними лежат века, а то и тысячи лет! — бог богатства округлил глаза и всплеснул единственной рукой. Если бы Карн видел эту картину, то не сумел бы сдержать смешка.

— Это ничего, — Всеотец спрятал левую руку под плащ (правая ни на миг не выпускала посох) и вновь извлек ее, протянув в сторону Мидаса раскрытую ладонь, на которой лежал округлый предмет. — Это Вегвизир, с ним для вас перестанут существовать пространственно-временные барьеры.

Карн не мог видеть предмет, но едва тот возник из под плаща Одина, парень почувствовал скрытую в нем силу. Она чем-то напоминала силу самого Всеотца, но разве что своей древностью и непоколебимой безмятежностью. Парень обернулся и четко различил Вегвизир, который предстал перед его обновленным взором иссиня-черным тлеющим угольком. Он был холодным, как космический лед, и одновременно горячим, точно ядро планеты.

Мидас взял Вегвизир и по его телу пробежала волна энергии. Абсолютно нейтральной, но четко ощущаемой. Вегвизир был круглым и почти невесомым, хотя материал, из которого он был сделан, напоминал обсидиан и производил впечатление массивности. По его матово-черной поверхности змеились рубленые угловатые узоры, блестевшие как серебро с родиевым покрытием. Эти узоры отражали мельчайшие блики света и разливались на гранях тысячами всевозможных оттенков.

Человеческий глаз (равно как и глаз бога, в чем Мидас убедился лично) был не в состоянии различить стыкb материалов, и не было ясно, как узоры нанесены на поверхность артефакта, — толи вплавлены, толи залиты в гравировку. Мидас, который в соответствии со своим статусом видел, пожалуй, все драгоценности мира, предположил бы, что Вегвизир был «выращен», причем в условиях, которые невозможно воссоздать в пределах этой Вселенной. Предположение казалось безумным ему самому, но в действительности недалеко ушло от истины.

— Я обнаружил его в Гиннунгагап, — пояснил Один, вновь спрятавший левую руку в складках своего бездонного плаща. — Одна из немногих вещей, принцип действия которой мне удалось постичь. Она позволяет перемещаться во времени-пространстве в результате деформации континуума общерелятивистским эффектом. Перераспределяет темную материю таким образом, что перед перемещаемым объектом создается ее дефицит, а позади — избыток. Сам объект защищается от деформации полем, которое Вегвизир генерирует в момент активации.

Один поднял голову и посмотрел на каждого из присутствующих, чуть дольше задержавшись на Карне, будто почуяв, что парень сумел уловить в почти непроницаемой ауре Всеотца отголосок эмоции, которая на человеческом лице обычно преобразуется в улыбку.

— Согласен, это было лишним, — пожал плечами Один. Карн, быть может, понял бы его слова, будь у него в руках Сердце Хрунгнира, но вместе с силой ушли и знания. — Для вас важны два момента. Первый — Вегвизиру нужны невероятные объемы энергии на активацию, поэтому задействовать его вы сможете лишь в тот момент, когда Орден Ка-Дас в актуальном времени будет проводить Ритуал. Опоздаете — и уже не сможете выбраться из эпохи, в которой окажетесь. И второй момент — вы сможете задействовать артефакт, только одновременно коснувшись его, потому что он активируется от сфокусированного намерения. Ваше совместное желание вернуть Ниссу и Фавну сильно в достаточной степени, чтобы Вегвизир безошибочно провел вас по маршруту от одной вехи к другой. По крайне мере, я на это надеюсь.

— Надеешься? — вопрос вырвался у Карна помимо его желания. Он не чувствовал в словах Одина неуверенности, но сама формулировка не внушала доверия. — То есть ты не знаешь — сработает ли он вообще? Ты сам его… активировал?

— Он создавался не для таких, как я, — покачал головой Всеотец. — И нет, никто никогда его не применял, насколько мне известно. Но тебе должно быть достаточно моего слова.

И его было достаточно. Тем более, никто и представить не мог, что Один слукавил, не упомянув о том, как примерно дюжину раз из любопытства подсовывал Вегвизир смертным в надежде, что им удастся взять под контроль его силу. Ни один из экспериментов не увенчался успехом, уж точно не для тех бедняг. Но в этот раз Всеотец не сомневался в своем выборе. Просто не мог позволить себе сомнения, зная — что на самом деле стоит на кону.

— Получается спираль, — констатировал Карн, неотрывно смотря на Вегвизир. — Виток за витком мы будем все дальше уходить в пучину человеческой истории.

— Пока не дойдем до самого дна, — насмешливо буркнул Мидас, который тоже не отрывал взгляда от удивительного предмета, что должен был привести их к заветной цели. — Золотой Век. Ха! Исток разрушения и великой распри, дискордии.

— Спираль Дискордии, — тихо проговорила Асвейг и тут же ойкнула, осознав, что сказал это вслух. Вегвизир приковал к себе взгляды и мысли всех присутствующих, заставив их на короткое время потерять контроль над своими действиями и словами.

— Что? — Мидас тряхнул головой. Слова воительницы вернули его в реальность. Он поспешно сунул Вегвизир в кожаный мешочек на поясе и посмотрел на Асвейг.

— Ну, этот парень сказал, что ваш путь — спираль, — лучница стушевалась под всеобщим внимательным взглядом, но, надо отдать ее должное, не опустила глаз и договорила до конца. — А ты, конунг, сказал, что приведет она к Дискордии. Никогда не слышала этого слова, но красивое оно. А вместе получается Спираль Дискордии.

Один хмыкнул, и это был один из тех моментов (что можно пересчитать по пальцам единственной мидасовой руки), когда он позволил себе проявить эмоции в присутствии смертных. Ему подумалось, что Спираль Дискордии — название поэтичное и даже пафосное, однако он лучше кого бы то ни было понимал, насколько идеально это определение.

Карн, которому сначала все это представлялось сложным и непонятным, неожиданно увидел перед собой цельную картину. Паззл сложился и оказалось, что он прост до банальности. Они с Мидасом прошли столько всего, что едва ли этот путь окажется им не по зубам. Пусть даже один — слепец, а другой — калека.

Он рефлекторно повернул голову к фригийскому царю, хотя теперь, чтобы взглянуть на человека, ему не нужно было этого делать. Он ощутил, что Мидас тоже смотрит на него. Иначе и быть не может — они пройдут Спираль Дискордии ради них. Ради Ниссы и Фавны.

***

Они решили двинуться в путь тем же вечером, дабы не терять времени даром. На самом деле, добраться до Арконы за тридцать один день не представляло великой трудности, но это при идеальных условиях. А учитывая удачливость Карна и Мидаса, словосочетание «идеальные условия» они могли встретить разве что в своих фантазиях.

Карн стоял подле каменных стен броха, провожая зарю искалеченными глазами, сокрытыми под плотной льняной повязкой. Его собственная одежда после минувшей битвы превратилась в грязные окровавленные лохмотья, но Сирона подобрала ему кое-что из друидского тряпья. Учитывая, что из дюжины друидов Арброта выжило лишь двое, позаимствовать у них немного одежды не было бесчестно.

Теперь на нем были вылинявшие шерстяные штаны цвета зимней росы, заправленные в видавшие всевозможные виды кожаные башмаки. Его собственные обмотки пришли в полную негодность, а новых не нашлось, поэтому штанины пониже колена от просто обвязал неширокими кожаными лентами. Поверх серо-коричневой нижней рубахи изо льна не самого лучшего качества он надел темно-зеленую тунику, в каких исконно ходили притенские друиды. Это была единственная верхняя одежда, которая подошла ему по размеру, парень сильно исхудал, вернувшись из путешествия к Оркадам, и хорошо если весил килограмм семьдесят.

Сироне удалось найти для него вполне себе годный плащ с капюшоном, темно-синий, почти как у Всеотца. Шлем, который ему выдал Гволкхмэй, так и не обнаружился, очевидно его успели прибрать к рукам меркантильные нордманы, которые никакому добру не позволяли валяться без дела. Но хотя бы отыскались секиры, обе Карн засунул под широкий боевой пояс и скрыл плащом.

В котомке за спиной у него лежало немного вяленого мяса, несколько кожаных и шерстяных лоскутов для ремонта одежды, соль, кремень с кресалом и маленький бытовой ножик. Прожив среди притенов почти два месяца, он так ничем и не разжился. Хотя многие из этого удивительного народа могли до самой смерти иметь за душой не больше, чем было при нем сейчас. И это не создавало трудностей. Совсем наоборот, даже в определенном смысле освобождало. Тут люди точно не были рабами вещей.

Да и для самого Карна стремление к материальным ценностям осталось где-то глубоко в прошлом, там, где он шел домой по рассветному городу и затягивался синим «Честером». Теперь он понимал, насколько все это было глупо и бесполезно. Теперь он понимал, что лишь одно действительно ценно…

От размышлений его отвлек хриплый кашель. Он не обернулся, не было нужды. Парень уже стал привыкать к своей физической слепоте, он без труда почуял ауру Мидаса. Фригийский царь просто отрубился после разговора с Одином и завалился спать прямо на голых досках. Он храпел и попердывал почти два часа, причем даже каменные стены не спасали от его акустических выкрутасов. Карн подумал было, что ему тоже неплохо отдохнуть, но спать совсем не хотелось. Наоборот — хотелось действовать. Ведь впервые за долгое время перед ним вновь была конкретная цель. Его собственная цель, а не чья-то еще.

— Твою мать, вот это я дал, — протяжно зевнул Мидас. Нордманская одежда древнего бога тоже обратилась грязными лохмотьями, но утром, когда он нажирался кромой, его это совсем не волновало. Теперь же Карн и на нем увидел друидскую одежду — темно-зеленую тунику, из-под которой выбивалась карминовая нижняя рубаха, серые шерстяные штаны и высокие ботинки, которые ему были явно маловаты. Но обувь, в которой Мидас прибыл со своим войском, осталась где-то там, на поле боя у пристани. Один ботинок он порвал в самом начале схватки, второй со злобой сорвал, когда зацепился за порог хмельного зала и пропорол в тонкой коже длинную дыру.

На Мидасе тоже был плащ, но не синий, а грязно-желтый или скорее луковый. Карн не видел этого, без физического зрения парень даже не мог распознать цвета собственной одежды, зато мгновенно почувствовал, как к ним подошли еще люди. На самом деле, он не собирался устраивать сцену массового прощания, они уже и так обо всем поговорили в брохе после того, как Мидас уснул, а Всеотец самым неожиданным образом испарился. Карн ждал лишь Огмиоса, который должен был привести им двух лошадей — последняя щедрость Коннстантина, который, как чувствовал парень, тоже был здесь.

— Какого хера вы все тут собрались, а? — Мидас явно был не в духе со хмельного сна, но в его ауре не ощущалось гнева. Зато были там другие чувства, попытавшись прочесть которые, Карн неожиданно обнаружил, что царь давно погибшей империи, полубог, ставший богом, ощущает грусть от того, что ему придется расстаться с этими людьми. Разумеется, не со всеми, на притенов ему было плевать. Но раньше Карн искренне полагал, что Мидас асентиментален.

— Да есть странное желание рожу твою в последний раз узреть, — хрипло пророкотал Олав, тот самый воин, которого Мидас оставил командовать нордманами. — Неведомы мне решения твои, но знай — для нас ты навсегда останешься тем, кто объединил наш народ и привел нас к запретным берегам.

Аксель и Эйвинд, стоявшие за спиной Олава, согласно загомонили. Остальные члены Круга, кроме Асвейг, погибли. Вообще, минувшей ночью погибло на удивление много нордманских командиров, но Олав уже назначил собственных десятников и сотников. И собрал себе новый Круг. Нордманы не имели привычки зря тратить время на размышления и переживания. Как говорится — король умер, да здравствует новый король.

Мидас пожал предплечья своим бойцам и они молча ушли. В этот момент к Карну подошел Коннстантин вместе с Огмиосом и Бедой. Парень уже знал, что король всех притенов ведет своих воинов к Перту, чтобы мобилизовать местную дружину и дать опор захватчикам. Огмиос, его верный экзактатор, готов был следовать за своим вождем хоть в преисподнюю.

— Мне жаль, что в этой войне со мной не будет столь великого воина, — проговорил Луг, принявший человеческий облик. И только глаза — ярко-зеленые глаза с черными вкраплениями — выдавали в нем сущность иного порядка. — Но теперь, когда я знаю, кто ты, мне понятно, что у тебя иной путь. И твоя война важнее, я вижу это. Быть может, еще свидимся.

Карн не ответил и лишь пожал протянутое предплечье. Затем его руку сжали стальные пальцы Огмиоса, воин ничего сказал, лишь коротко кивнул и ушел вслед за королем. Настал черед прощаться с Бедой. На лице бога-странника, как обычно, играла невыносимая улыбка.

Они прощались недолго. Кернунн поведал ему, что отправляется на север, где в свете рассказанного Лейвом о рунических камнях хочет проверить какую-то теорию. Карн спросил, почему он не следует за братом, на что бог покачал головой и ответил: «Все эти битвы, которым тут суждено свершиться в скором времени, они не мои».

Как парень узнал спустя много лет, Кернунн соврал ему или, если точнее, не сказал всей правды. Он действительно отправлялся на север, и действительно был намерен провести научные изыскания на основании сведений, полученных от Лейва. Но цель его была в том, чтобы найти оружие древних, подобное тому, что Карн уничтожил на Оркадах. И ему это удалось, вот только было уже поздно.

Ансгар тоже уходил на север. Но не бежал от войны, напротив — он шел в Инвернесс, чтобы вступить в дружину местного короля и двинуться к Абердину, куда к тому моменту поступят первые приказы Коннстантина. Из Абердина они, скорее всего, пойдут на юг, прочесывая побережье до самого Арброта.

Что касается Сироны, то у девушки было пророчество старой Аластрионы, ее давно почившей бабки, которая едва не стала фламиникой, королевой друидов. До сих пор пророчество не подводило ее, она трижды посетила Оркады и встретила свет в землях притенов. Тем светом был Карн, которого Олан назвал Беленом, что значит «светлый, сияющий». Сирона полюбила его, но парень навеки принадлежал другой, и теперь пророчество гласило, что она должна унести свое разбитое сердце далеко на юг. Как это не удивительно, но Лейв захотел разделить с ней это путешествие.

— Я не могу вернуться к нордманам после всего этого, — проговорил рунический шаман, протягивая руку Мидасу, которого упорно продолжал называть Аудуном. — Я слишком многое узнал, и еще больше понял. Возможно, я вернусь. Не знаю.

— Ничего, парень, — Мидас пожал ему предплечье и по-отечески хлопнул по плечу. В глазах древнего бога мелькнула тоска, ведь этот молодой эриль прошел с ним через ад и столько для него сделал. Парень и дальше бы следовал за своим конунгом, но не смел перечить воле Всеотца.

Шаман вздрогнул, услышав за спиной глухие рыдания. Он обернулся — Сирона плакала на плече у Карна, не обняв, а буквально вцепившись в него. Он и сам был готов разреветься, ибо представлял свой путь иначе.

— Кто знает, может еще встретимся, — посулил Мидас, неловко пожав плечами. Он уже разжал пальцы, но шаман не ослаблял хватку на его предплечье, точно раздумывал — что сделает конунг, если попытаться обнять его. Затем все же отпустил, так и не решившись поддаться эмоциональному порыву. Мидас понял его намерения и смущенно улыбнулся, глубоко в душе пожалев, что парень смог сдержаться.

Гуннар ушел раньше, он поджидал Мидаса в брохе, ибо не имел особого желания прощаться с остальными. Беловолосый улыбнулся и покачал головой, когда Мидас, с кряхтеньем выбравшись из груды тряпья, посмотрел на него заспанными глазами.

— Не скажу, что во всем поддерживаю тебя, но мотивы твои благородны, — сказал он, протягивая руку. Фригийский царь сухо пожал ее, еще не совсем отойдя ото сна и не в полной мере осознавая происходящее. — Теперь я точно знаю, зачем оказался здесь. И я сделал все, что от меня требовалось. Например — в очередной раз наплевал на нейтралитет.

Мидас поскреб оголенный живот и поежился.

— Ты чего хочешь то, а? — хрипло пробасил он. — Оплаты за свои услуги? — он по смотрел на Гуннара жестким оценивающим взглядом, но потом его медовые глаза смягчились и он улыбнулся. — Благодарю, что прошел со мной этот путь. Но скажи хоть настоящее имя.

— У своего божественного дружка спроси, — хмыкнул беловолосый, развернулся и зашаг по ступеням вниз, прочь из броха и из этого мира

Под «божественным дружком» Гуннар явно подразумевал Регина. Бог мщения решил остаться с нордманами под началом Олава и, продолжая скрывать свою истинную суть, намеревался, как он сам сказал, «поплотнее утрамбовать Вальхаллу новыми рекрутами».

— Так а беловолосого как зовут? На самом деле? — спохватился Мидас, уже пожав Регину предплечье.

— Да хер его знает, — ответил тот через плечо. Он двинулся на северо-восток, где на берегу за городом встали лагерем нордманы. — Сказал только, что одна стервозная, но милая на личико девка с титулом как-то прозвала его «Ривским».

Мидасу это ни о чем не говорило, и он поставил в памяти галочку на досуге задать этот вопрос Карну.

Когда они выехали из юго-западных ворот Арброта, которые, кстати говоря, почти не пострадали, как и все оборонительные укрепления с этой стороны, ночь уже опустила на землю свой иллюзорный саван. На небе было удивительно мало облаков, так что Мидас мог любоваться обилием звезд, которые напоминали крупицы соли, рассыпанные по черному бархату.

Карн тоже их видел, но — по-своему. Для него ночное небо выглядело как сплошное северное сияние с мириадами разноцветных крапинок, которые пульсировали, точно маленькие сердца. Он мог безошибочно отделить те, что едва зародились, от тех, чей жизненный срок подходил к неминуемой гибели в колоссальном энергетическом всплеске, пламя которого породит новые, еще более прекрасные создания.

— Повозка Одина, — Мидас кивнул в сторону Большой Медведицы, и тут же осознал всю бессмысленность этого движения. Ведь Карн не мог его видеть.

— Я понимаю, о чем ты, — улыбнулся парень. Они ехали по широкому пустынному в ночной час тракту, их лошади шли вровень. — Притены называют это созвездие Небесным Кораблем Эзуса.

— Что сути не меняет, — хмыкнул бог богатства. — Они так Одина зовут, Эзусом. Вот шельмец, везде отметился!

— Это да, — протянул Карн, внезапно ощутивший небывалое умиротворение. Они ехали к Ист-Хейвену, откуда намеревались двинуться вдоль побережья к полноводной Тэй. Там было много портов, больших и не очень, и где-нибудь им обязательно повстречается торговый корабль, который они смогут нанять. Благо, они не испытывали стесненности в средствах. Седельные сумки, что несла лошадь Мидаса, полнились золотыми и серебряными побрякушками, которых хватило бы для покупки целого флота. Но даже это было лишним, ведь при Карне остался перстень Коннстантина и любой притен обязан был подчиниться его приказу, будто это приказ самого короля.

— А что с Сердцем Хрунгнира? — Мидас посмотрел на Карна, ехавшего с запрокинутой головой. Ночь выдалась теплой, несмотря на суровое время года. — Ты ведь с ним посильнее будешь, а нам путь не близкий предстоит. Кто знает, с кем столкнемся…

— Боишься, что с одной рукой уже не так ловок, как прежде? — попытался задеть его Карн. Но Мидаса едва ли можно было пронять столь банальными провокациями.

— Уж половчее слепца, у которого язык, как мне думается, излишне длинноват, — съязвил бог богатства. Он не стал утруждать себя соответствующей миной. Какой в том смысл, если твой собеседник слеп?

— Ну, некоторые уверены, что не только язык, — небрежно бросил Карн.

— Это потому что мы в бане вместе не парились, — тут же нашелся Мидас. — Такие вещи, друг мой, познаются в сравнении.

Мгновение они молчали, а потом оба рассмеялись этой глупой мужицкой шутке.

— А если серьезно, то он не знает, — Карн пожевал губами и потер подбородок. — Я имею в виду Одина, даже ему не ведомо, где сейчас артефакт и как я вообще умудрился его потерять.

— Ну это ж не ключи от драккара, в самом то деле! — хмыкнул Мидас и оба вновь рассмеялись. — А если серьезно, мне это все не нравится.

— Ты о чем? — не понял Карн. — О Сердце?

— Да обо всем, — Мидас аж прикусил губу от напряжения, в его ауре парень прочел смесь злобы и непонимания. — Понимаешь, я тоже не помню этого момента. Помню, как шел за тобой. Долго шел, пользовался разрывами, что ты не думая оставлял за собой, переходя из реальности в реальность. А потом — раз! — и уже здесь, валяюсь нагой у рунического камня.

— Прям нагой? — Карн вздернул брови, но из-за повязки на глазах Мидас не заметил этого движения.

— Тебя только это удивляет, парень?! — Мидас демонстративно распалялся. — Я — бог. Ты — вообще не пойми что. И у обоих из памяти стерся один короткий эпизод. К которому даже Один доступа не имеет. Ты как это расцениваешь?

— Как полную задницу, — согласился Карн, опустив голову. Лошадь Мидаса ускорила шаг и его собственная кобылка последовала ее примеру. Они были сцеплены вместе кожаным ремнем, ведь хотя парень и получил новое зрение, его физическая слепота накладывала немало ограничений. Например, он не различал дорогу и не могу вести лошадь ровно.

Строго говоря, он и силуэт человека определял достаточно условно, потому как ауры, что он видел, были иллюзорными нестабильными образованиями. Играющие блики, цветастые пятна, не более. И это пугало, когда он думал, что будет, если дело дойдет до схватки. Его рефлексы при нем, реакция и скорость тоже никуда не делить. Но он ведь даже взмаха меча не заметит!

— В общем, на данный момент нет смысла не зацикливаться на этой проблеме, — проговорил Карн, отбрасывая гнетущие мысли. — Собственно, именно это мне посоветовал Всеотец. Не знаю, может он сам отправился на поиски Сердца.

— Это единственный из богов, чьи пути воистину неисповедимы, — ответил Мидас, ужасая прозвучавшей из его уст двусмысленности. — Но ты прав. У нас есть цель и мы можем ее достичь, даже без Сердца Хрунгнира. Я то в силе!

— Мне то не ври, — отрезал Карн. Он пока много не понимал, но уже мог прочесть некоторые области ауры Мидаса. — Ты и вполовину не так силен, как тогда, в Гелиополисе.

— Но также умен и хитер, — парировал фригийский царь, ускоряя замедлившуюся лошадь, легонько ткнув ее пятками в бока.

— То есть недалек и прямолинеен, — заключил Карн, доставая из переметной сумки немного вяленого мяса. Он поделился едой с древним богом и дальше они ехали молча до самого Ист-Хейвена, где им довольно быстро удалось найти подходящий корабль. Так началось их путешествие к Арконе и первый виток по Спирали Дискордии.

 

Глава 2. Гавменнескеры — Стража рассвета — Все возвращается

Корабль звался «Ньёрнорд», он пришел из земли данов и принадлежал торговцу Акке, который намеревался идти к Скагерраку, затем обогнуть земли данов с севера и через Каттегат выйти к Хавну. То была небольшая рыбацкая деревушка, что насчитывала едва ли сотню жителей, но Акке пророчил ей великое будущее, ибо Хавн располагался точно на стыке владений данов, свеев и балтов.

Для Карна и Мидаса маршрут «Ньёрнорда» стал настоящим подарком судьбы, ибо по словам Акке, который не раз пересекал Море балтов, от Хавна до Арконы можно было добраться за полдня, и это если на неспешном торговом кнорре. Но в самом Хавне и окрестных портиках не составит труда пересесть на что-то побыстрее и маневреннее, вроде снеккара.

Но кое-чего Карн не понимал. По словам Мидаса, нордманы с севера практически ничего не знали о землях притенов, разве что на Оркады в древности наведывались, но как-то не прижились на тех скалистых утесах, где даже могилу вырыть — большая проблема. А вот даны с юга давно и успешно торговали с Пертом, хотя то был единственный притенский город на их торговых картах. Гораздо дольше и успешнее они торговали с англами и саксами, что жили южнее.

В принципе, все это было не существенно для двух странников, одетых как притенские друиды и возжелавших посетить древнюю твердыню русов. Сами по себе они вызывали гораздо больше вопросов, ответы на которые давать совсем не хотелось. Однако Карн прочел ауру Акке еще в порту Ист-Хейвена, а Мидас с пары слов понял, что этому невысокому чуть грузноватому мужику с копной черных смолянистых волос, перехваченных на затылке в тугой конский хвост, можно верить. Однако ж на всякий случай поверх двух золотых браслетов, что шли в счет оплаты проезда для них с Карном, фригийский царь сунул капитану еще один.

— Интересное у тебя имя, — Мидас хитро посмотрел на Акке. Они стояли на носу «Ньёрнорда», что резным бортом дерзко разгонял плотный матовый туман, нависший у самой воды. — Таких имен не дают в землях данов, я прав?

Акке прищурился в ответ. Учитывая, что у него был всего один глаз (другой скрывался под засаленной льняной тряпкой, небрежно перекрывавшей правую часть головы), вышло забавно. Судя по кривой улыбке, капитан и сам об этом знал.

— А прав ли буду я, — спросил он в ответ. — Если предположу, что не бывает ни притенов, ни англов с таким цветом глаз, как у тебя, почтенный Вагни?

Не дожидаясь ответа, Акке повернулся к Мидасу спиной и уставился под киль корабля, будто что-то выискивал. Под попутным ветром «Ньёрнорд» споро рассекал водную гладь, точно лезвие клинка — не прикрытую доспехом плоть. Ветер был холодным, но капитан кнорра, казалось, не ощущал дискомфорта. На нем была лишь шерстяная рубаха — ни плаща, ни худа — и все же он ни на мгновение не терял молодцеватую выправку.

— Пожалуй, некоторым вопросам лучше оставаться без ответов, — резонно согласился Мидас. Карн, сидевший прямо на досках подле невысокого борта, опустил голову и улыбнулся.

— «Ньёрнорд» это на языке нордманов, — приговорил он, поняв, что Мидас не намерен продолжать разговор. Сам он ощущал в ауре Акке, что капитан не прочь побеседовать, пусть даже и на двусмысленные темы. — Они похожи, нордманский и данский. Да и руны у вас едва отличимы. Но все же не дан прозвал твой корабль.

Сначала Мидас удивился лингвистическим познаниям Карна, но потом вспомнил, что хотя у того под рукой и не было Сердца Хрунгнира, он все же оставался Левиафаном. Да и память к нему вернулась, пусть и не в полном объеме.

— Такого вопроса я мог ожидать от нордмана, но никак не от притена, — Акке обернулся на голос парня и оперся чреслами о выбеленный солнцем и солью борт кнорра. — С такими познаниями ты действительно мог быть друидом, если бы не твои руки. Это руки воина.

Карн улыбнулся, глядя в сторону Акке. Покидая земли Коннстантина, он думал о том, что ему придется скрывать лицо под капюшоном, чтобы его притенские татуировки не вызывали лишних вопросов. Но теперь он понял, что в этом нет необходимости. Большинству было просто плевать на его «художественную резьбу по мясу», а таким, как Акке, не нужно было знать, что значит «нгител», чтобы определить — кто перед ним.

Этот суровый морской волк, определенно — нордман по происхождению, многое утаивал, но давно привык к тому, что его секреты навсегда останутся таковыми, просто потому что не найдется человека, который захочет и сможет их раскрыть. Но Карн и Мидас были людьми иного сорта и капитан отлично это понял, а потому не устоял перед возможностью сыграть в эту замечательную игру.

Над килем кнорра повисла тишина, наполненная шелестом волн, мерно бьющих в борта, и ритмичным поскрипыванием палубы. Большая часть команды спала на лавках и под ними, прислонившись к бортам и ящикам с товарами. Они уже третий час шли под мощным западным ветром и не было необходимости работать веслами.

Акке даже впередсмотрящему позволил вздремнуть, заняв его место. Но тот использовал свободное время иначе — зарезался в товисах со старшим помощником капитана. Они сидели у кормы, разложив игральную доску на бочонке с засаленной рыбой. Мидас без труда в этой игре нордманский хнефатафл.

— «Железо севера», — нарушил тишину Акке. — Так с языка нормаднов переводится «Ньёрнорд». Я хожу на этом кнорре уже двенадцать лет и ты первый, кто обратил внимание на его название.

— Мне это показалось очевидным, — пожал плечами Карн.

— Как и мне показалось очевидным, что вы двое не странствующие друиды, — Акке хотел было повторить жест Карна, но тут же сообразил, что в данной ситуации это бессмысленно. Его бледно-синий глаз покосился на Мидаса

— Слишком богаты для притенских мудрецов? — скривился тот, почесав подбородок.

— Слишком, — кивнул Акке. — А еще среди друидов нет профессиональных воинов.

— А мы, стало быть, воины? — вздернул брови Мидас. — Профессиональные?

— Неа, — покачал головой капитан. Он внимательно посмотрел на Мидаса, потом перевел взгляд на Карна, который повернул лицо в его сторону. — Вы оба — нечто большее. Я многое видел, поймите, и в море, и на суше. Но таких как вы еше не встречал.

— И это пугает? — серьезно спросил Карн.

— Я из Тронхейма, — Акке гордо вздернул голову. Он уже не таился перед ними. Команда спала, а впередсмотрящий со своим оппонентом по игровой доске были слишком заняты игрой, так что никто не мог слышать его признание. — Я ничего не боюсь.

— Но ты среди данов и уже давно, — вступил в разговор Мидас. — Полагаю, на то есть веские причины.

— Есть, — кивнул Акке и его взор на мгновение потерял четкость. — Я был знаменосцем ярла Йоргена. Мы тогда воевали со свеями и дошли почти до Эльвдалена. Легкая победа, но лишь вернувшись назад, мы поняли, что произошло. Ярл Фольке отвлек нас малыми силами и увел от дома, а сам с большей частью хирда сжег все — от Рёрсу до Схьёрдала. В Схьёрдале жила моя семья — жена и четыре дочери. Я до сих пор чувствую на руках холод их обескровленных тел, над которыми раз за разом надругались хирдманы Фольке.

— Я слышал эту историю, — проговорил Мидас, решив поддержать капитана, наплевав на всякую секретность. Знаменосец конунга Эйрика действительно мог знать о тех событиях, а вот притенский друид — нет. — Вы тогда за двое суток дошли до Эстерсунда, хотя хирд на марше мог покрыть то расстояние не менее, чем за четыре-пять дней.

Акке не обратил внимания на замечание Мидаса, лишь коротко кивнул, не отрывая взгляда от далекого прошлого, которое останется с ним до последнего вздоха.

— Я знаю, что это неправильно, но до сих пор не могу перестать задавать себе один вопрос, — капитан кнорра прикрыл единственный глаз и обхватил голову руками. Затем резко выпрямился, его жесткие морщинистые ладони цвета слоновой кости непроизвольно сжались в кулаки. Он ударил ими о борт корабля и с вызовом посмотрел в низкое серое небо. — Где были мои боги? Где они были, когда мою жену и дочерей насиловали? Где они были, когда мою жену и дочерей убили, а потом снова насиловали? Где?

Он не кричал и не было в его голосе неудержимой ярости, которой там следовало быть. Боль прошлого давно прижилась в сердце старого капитана, но память, память раз за разом наводняла его душу темными образами, которыми нужно было с кем-то поделиться. Он годами копил эту тьму в себе и вот, встретил двух странников, которых никогда больше не увидит. Он столкнулся с ними по воле судьбы, и почуял в их душах что-то знакомое, будто увидел за их спинами секреты, могущие изменить все.

И он открылся им. Потому что порой проще рассказать все незнакомцу, чем самому близкому человеку. Особенно когда самых близких людей уже нет в живых. Когда их отобрали без надежды на возвращение.

— Я думаю, твои боги были там же, где и всегда, — ответил Карн, хотя едва ли Акке требовались какие-то ответы. Но его слова прозвучали и в них было чуть больше жестокости, чем он хотел. — Они были где-то далеко. Слишком далеко от смертных и их проблем.

Мидас бросил на Карна короткий взгляд и ощутил незнакомое чувство. Укол вины? Или это крома, выторгованная у команды за пару медных колец, дает о себе знать?

— А каково это им? Умирать? Богам, я имею ввиду, — продолжал Акке, уже далеко не в полной мере контролируя свои речи. Карн понимал его и не пытался остановить. Пусть лучше сейчас, с ними.

Настала очередь Мидаса едва слышно вздыхать и окунаться своим медовым взором в прошлое, о котором хотелось забыть навсегда.

— Думаю, плохо. Хуже, чем смертным, — глухо уронил он. Карн повернул голову в сторону древнего бога. Внезапный порыв Акке что-то затронул в душе фригийского царя. Парень уловил изменения в его божественной ауре, но не смог их прочесть.

— Почему же? — удивился капитан и посмотрел на Мидаса. Его бледно-синий глаз стал прозрачным и чистым, в нем не отражалось ни единой эмоции.

— Потому что для смертных гибель — лишь начало, а для богов… для богов это конец, — в этих словах прозвучала беспредельная тоска, замешанная на тысячелетней усталости. У Карна заломило сердце.

— А они не возвращаются? — Акке не переставал смотреть на Мидаса, он заглядывал ему в лицо со смесью интереса и благоговения, будто понимал — кто на самом деле стоит перед ним. — Я слышал легенды о том, как Всеотец воплощался в телах смертных. Но это другое, я говорю не о…

— Я понимаю, о чем ты говоришь, — мягко перебил Мидас. — Они могут вернуться, но почти никогда этого не делают. Потому что… потому что это как начать все сначала. Прожить тысячу жизней и вмиг забыть обо всем, что узнал, оставшись наедине с болью и пустотой. Без всякой надежды.

— Многие из смертных каждый вечер засыпают так — без всякой надежды, но каждое утро они просыпаются вновь и живут дальше, — невесело улыбнулся Акке. Карн понял, что капитан постепенно приходит в себя. По в его ауре он увидел, что морскому волку действительно стало легче.

— Вот поэтому боги от века завидуют смертным, — заключил Мидас. Он изо всех сил стискивал зубы, чтобы сдержать бурю эмоций, готовую прорваться сквозь нетвердый заслон его ослабленной воспоминаниями воли. Фаланги пальцев, впившихся в борта кнорра, побелели. — Боги завидуют силе смертных. Их духу. Их жизни. Настоящей жизни, а не ее грубому суррогату, у которого даже цели нет.

Карн положил ладонь на борт корабля и заскользил ею в сторону Мидаса, пока не коснулся его руки. От легкого прикосновения древний фригийский царь едва не подскочил на месте, будто ужаленный электрическим разрядом. Но не отдернул ладонь, и спустя мгновение по его телу разлилось успокаивающее тепло. Он глубоко вздохнул и посмотрел на парня с безграничной благодарностью, а тот просто кивнул в ответ, хотя и не мог видеть его взгляда.

Мир вновь набрал привычный ход и двинулся к неведомым берегам будущего, оставив прошлое далеко позади, в сером мареве призрачных воспоминаний, клубящихся над ленивыми всплесками нетленных вод бытия. Странный момент, раскрывший такие разные и вместе с тем — такие похожие сердца, напоенный болью, но давший каждому надежду или, быть может, лишь ее призрачную тень, прошел. Акке вновь уставился под киль кнорра, привычно прищурив свой единственный глаз. Корабль вышел из тумана, небо над кожаным парусом прояснилось, обнажив прозрачную синеву.

Они просидели в тишине еще с полчаса, пока острый взор Акке не заметил что-то у самого горизонта на севере. Капитан застыл, точно изваяние, и, не мигая, уставился вдаль. В его взгляде Мидас прочел тревогу и посмотрел в том же направлении. У него было великолепное зрение, он видел лучше любого из смертных, но здесь речь шла об умении вычленять мельчайшие детали на однотонном постоянно меняющимся фоне. Этот навык можно обрести лишь годами ходя по морю и тут мало какой бог мог бы сравниться с опытным капитаном. Разве что Ньёрд.

Карн не мог прильнуть к горизонту подобно своим спутникам, но парень отчетливо уловил изменения в их аурах. Его окутала тревога, он поднялся, держась руками за борт кнорра.

— Что происходит? — спросил он полушепотом, прикинув, что команде пока не обязательно знать о тревогах капитана, которые могут и не оправдаться. Хотя сам он уже ощущал в воздухе сгущающиеся тенета большой беды.

— Все на весла! — заорал Акке с таким остервенением в голосе, что Карн невольно схватился за секиру у пояса, а единственная рука Мидаса скользнула к ножнам, что висели у правого бедра. Теперь у правого, не левого.

Команда «Ньёрнорда» подскочила в полном составе. Шерстяные плащи, которыми укрывались спящие, полетели на палубу, как и доска для игры в товисах вместе с медными безделушками, что выступали в роли очередной ставки.

Мидас еще в порту Ист-Хейвена понял, что полторы дюжины рубак Акке — не случайные люди, они давно работают вместе, не первый год. Некоторые из них больше походили на воинов, чем на торговцев, что, в сущности, не удивляло. Удивило то, что восемнадцать человек в одно мгновение будто переместились в пространстве — вот они спят или погружены в хитросплетения игровой партии, и вот уже яростно налегают на весла, а впередсмотрящий впился глазами в горизонт, хотя секундой ранее сидел на корме в максимально расслабленной позе и думал лишь о том, как зажать вражеского конунга и наконец отыграться.

А вот Карну ситуация показалась вполне естественной. Он вспомнил капитана Марвина и стальную дисциплину на его корабле, закалила которую вовсе не жестокость, а понимание того, что выжить в борьбе со стихией можно лишь в том случае, если каждый будет делать свое дело и делать его достойно. Дашь слабину, попытаешься облегчить себе задачу — и поставишь под угрозу всех. С такими в море разговор короткий, так что в опытной слаженной команде просто не могло быть лентяев или откровенных глупцов.

— Я вынужден повторить вопрос своего друга, — Мидас отлип от горизонта, не в силах что-либо разобрать среди тысячи тысяч равномерно вздымающихся гребней, что походили друг на друга точно близнецы. В его голосе звучала тревога и Карн даже не обратил внимания на то, что бог называл его другом. — Что происходит? Что ты видишь, Акке?

— Я вижу то, чего не хочу видеть, — процедил капитан. Он не носил ни клинка, ни секиры, но на его поясе висел длинный и широкий сакс, подобный нордманским боевым ножам, только еще больше. И сейчас Акке инстинктивно сжимал его рукоять. — Вы слыхали о командах, пропадающих в открытом море?

— Суда, атакованные стурвормами или марулами? — уточнил Карн, которому совсем не нравилось, к чему клонит капитан. Более того, он чувствовал, как меняется аура членов команды. Нет, пока еще не страх, это были стойкие и опытные моряки, которых не просто напугать одними лишь словами. Но слова эти исходили из уст их капитана, а потому не могли не возыметь эффекта.

— Корабли, разграбленные пиратами? — почти тут же спросил Мидас. Фригийский царь подумал, что, быть может, переоценил Акке и тот, как и положено бывалому моряку, охоч до лихого фольклора.

— Нет, — капитан мрачно покачал головой, не разжимая ладони, обхватившей потемневшую от времени рукоять сакса. — Я говорю о судах, которые северяне называют хелькарами, кораблями-призраками. Их встречали с давних времен по всему Северному морю. Корабли с полными трюмами, с вооружением, целые и невредимые. Никаких следов борьбы, ни капли крови, ни лоскута порванной одежды. Но без команды. Ни единой живой души.

Мидас посмотрел на Карна, он знал, что парень почувствует его взгляд. Карн отрицательно покачал головой, он нещадно шерстил свою память, но не находил там ничего, что могло бы объяснить слова Акке. С потерей Сердца Хрунгнира он забыл почти все, что узнал, пока был Левиафаном.

— Похоже на морской фольклор, — пожал плечами Мидас, который, однако, не собирался расслабляться. Сказал, что подумал. Потом спохватился. — При всем уважении, капитан.

— Может и фольклор, — покивал Акке, не отрываясь от горизонта. — Мадс, на три грога вправо! Гребите мощнее! А то не уйдем.

Последнюю фразу он произнес почти шепотом и его интонация не понравилась ни Карну, ни Мидасу. Они вновь переглянулись, и в этот раз уже фригийский царь покачал головой, а парень прочел в его ауре чувства, которые бередили и его собственную душу. Судя по всему, если Акке действительно пытался от кого-то уйти, то сам он едва ли верил в успех этого предприятия.

— Гавменнескеры, — капитан будто выплюнул это слово. Рулевой взялся за румпель и повел его в сторону, меняя направление движения корабля. Кнорр ощутимо качнуло и он стал забирать правее. — Люди моря, что живут во глубине неспокойных вод и путешествуют на чудных кораблях, способных ходить не по волнам, а под ними. Я слышал эти истории, встреча с гавменнескерами навсегда меняет жизни людей. Те, что ходят на кораблях с белыми бортами, могут исцелить и одарить несметными богатствами. Но те, у которых борта выкрашены в черный цвет, несут смерть.

— Говорят, это они оставляют за собой хелькары, — вставил впередсмотрящий. Его звали Сван. Высокий и стройный мужчина, крупные сухие мускулы, весь в шрамах, вероятно — бывалый воин. А по их с Акке взаимоотношениям Мидас прикинул, что он приходится капитану скорее телохранителем, чем деловым партнером.

— Я их чувствую, — неожиданно встрепенулся Карн. На самой границе восприятия посреди блеклого серого океана он ощутил нечто большое и холодное. Объект поражал своей колоссальностью и своей не-жизнью. Раньше измененный взор Карна улавливал вокруг корабля лишь бледные крапинки, а иногда и целые скопления, какие-то побольше, другие поменьше. Парень быстро понял, что так он видит морских обитателей — рыб и даже медуз.

Но то, что он ощущал теперь, не было живым. И тем не менее, оно обладало волей, жестоким механическим стремлением, а под его ледяной, как само море, кожей таилось нечто опасное. Карн коснулся его сфокусированным ментальным взглядом, но когда попытался проникнуть внутрь, его будто отбросило обжигающей волной нестерпимой боли. Он вскрикнул, но тут же успокоился, почувствовал на своем плече руку Мидаса.

— О чем ты? — древний бог всматривался в лицо парня. — Кого ты чувствуешь?

— Они тоже нас чувствуют, — Карн будто проигнорировал вопрос Мидаса. Перед его внутренним взором промелькнула череда образов. Корабль, что ходит не по волнам, а под ними… Черные борта, покрытое алыми разводами дно… Существа, похожие на людей, но не люди…

Мидас вновь посмотрел на север, и в этот раз ему показалось, что он действительно что-то заметил. Точно, вот оно! Нечто двигалось к ним на большой скорости под водой, но достаточно близко к поверхности, чтобы создавать едва различимую рябь вдоль вектора движения. Мидас обернулся к капитану, потом вновь посмотрел на объект у горизонта, который за минувшее мгновение стал еще ближе.

— Нам не уйти, — констатировал фригийский царь. Акке достал свой кинжал из ножен и обернулся к команде.

— Сушить весла! — проорал он, стараясь перекричать внезапно поднявшийся ветер. — Парус долой! Готовиться к бою!

Люди споро, без лишних вопросов, затянули весла на корабль и уложили их вдоль борта. Сван метнулся к мачте и с помощью двух крепких молодцев в мгновение ока убрал парус. Все полезли под лавки за оружием, потом с внешнего борта сняли круглые щиты. Кольчуг и шлемов никто не надел.

— Ты уверен? — спросил подошедший Сван. Щит он забросил за спину, а в правой руке сжимал узкую боевую секиру на длинном древке. Мидас обратил внимание, что древко в верхней трети плотно обмотано кожаным шнуром. Сам он редко бился секирами, но знал, что пропитанная отверждающими составами кожаная обмотка снижала вероятность того, что дерево треснет при ударе. Такую секиру можно было даже поставить в скользящий блок против клинка или боевого ножа.

Акке посмотрел на Свана и ничего не ответил. Он был ниже ростом и в целом по габаритам уступал почти всем нордманам и даже притенам, которых Карну или Мидасу доводилось встречать. Капитан подошел к лавке и достал из-под нее свой щит. Очевидно, это был именно его щит, потому что в диаметре он составлял чуть более двух третей от диаметра щита любого из его воинов. Это был практически баклер, но в паре с длинным боевым ножом и с учетом общей комплекции Акке смотрелся гармонично. Мидаса все это интересовало лишь с практической точки зрения — если им предстоит бой, то очень хочется верить, что капитан кнорра умеет не только торговать и водить корабли по морю.

Приближающийся объект к этому моменту был уже хорошо различим и сомнения, если они у кого и были, развеялись точно облачко горячего дыхания в мороз. Воины под руководством Свана встали стеной щитов по левому борту, откуда двигались гавменнескеры. Акке занял позицию у мачты, рядом с ним замер Мидас. Древний бог сжимал в руке длинный нордманский клинок, позаимствованный у кого-то из павших на пристани Арброта. В его левой руке лежал скрамасакс, на четверть короче, чем нож Акке, но не менее опасный на вид.

Карн достал из-за пояса обе секиры, что не могло укрыться от Мидаса.

— Как ты собираешься драться, парень? — вопрос, однако, задал вовсе не фригийский царь. Это был Сван, стоявший подле капитана с двумя воинами. Они образовали резервный отряд, готовый заткнуть брешь в стене щитов, заменив собой раненых и павших.

— Ты его плохо знаешь, — хмыкнул Мидас, бросив короткий взгляд на Свана. — Чтобы укоротить тебе язык, глаза ему не понадобятся.

Сван утробно загромыхал, издавая звуки, которые, вероятно, можно было интерпретировать, как смех. Некоторые воины поддержали его, другие были слишком сосредоточены, настраиваясь на предстоящую битву.

Карн был уверен, что далеко не все из них профессиональные бойцы, однако у нордманов, данов и свеев так заведено — у них каждый мужчина был в первую очередь воином, а потом уже — кем заблагорассудится, торговцем, фермером, ремесленником. Собственно, притены в этом смысле ничем не отличались от своих дальних соседей (а может и родственников).

Однако парень не наблюдал паники. Они боялись, теперь он четко ощущал это в аурах каждого из них, даже образы Свана и Акке были подернуты серой дымкой страха, пусть и не такой плотной, как у остальных. Но вместе со страхом он видел в них уверенность и сосредоточение.

Карн непроизвольно улавливал поверхностные мысли команды «Ньёрнорда». Кто-то думал о семье, кто-то вспоминал хмельные пиры и славные воинские победы. Двое или трое переживали о том, что не смогут продать богатую добычу, выторгованную у притенов. Но никто не собирался сдаваться, молить о пощаде. Они были намерены драться, более того — они собирались победить, хотя каждый слышал легенды о гавменнескерах и понимал, что надежды нет.

А потом заговорил Акке.

— Воины мои и братья, — начал он, подняв свой синий глаз к небесам, которые воля богов вновь запаяла серой пеленой. — Мы давно вместе и для меня было честью пройти этот путь с вами. Я не ведаю, что нас ждет. Но я знаю, что Тюр направляет руку каждого достойного воина. И я знаю, что вы все — достойные воины!

Бойцы ударили о щиты и Карн увидел своим внутренним взором, как их ауры сливаются вместе, образуя пока еще аморфное полупрозрачное, но уже вполне устойчивое облако, искрящееся багровыми искрами нарождающейся боевой ярости.

— А еще я знаю, что гавменнескеры, кем бы они ни были, ненавистны Ньёрду, подателю благ, что отяжеляет паруса ветром, а кошели — звенящим серебром! — и вновь воины ударили в щиты. Облако их объединенной ауры стало плотнее, к всполохам ярости добавились коронные разряды неистовства.

Мидас не мог видеть того, что видел Карн, но древний бог ощущал, как ускорился пульс воинов, стоявших рядом с ним, как участилось их дыхание, как они разомкнули губы в холодном оскале и дыхание их стало напоминать утробное рычание готового к броску хищника. Он и сам готов был поддаться этому ощущению, вспомнив то время, когда еще мог это делать.

— Кем бы они ни были, пусть отправляются в Хель! — прокричал Акке и гром сотряс небеса где-то вдали, вторя его словам. Ветер окреп, но воины уже не чувствовали холода. Они вновь замолотили по щитам клинками и секирами. — А мы, братья, отправимся в Вальхаллу!

Воины взревели и Карн увидел, что теперь они — одно целое. Бесформенное облако единой ауры стало монолитом, гранитной стеной, изрезанной алыми, синими и черными прожилками, пульсировавшими точно вены под кожей живого существа.

— Я вижу, что твои воины готовы, — проговорил фригийский царь, обращаясь к капитану. — Самое время рассказать все, что ты знаешь о гавменнескерах на черных кораблях. Если это действительно они — нам не помешают сведения об их слабых местах.

— У них нет слабых мест, — процедил Акке, плотнее стиснув пальцами рукоять ножа. По изменившемуся голосу и потемневшему взгляду Мидас понял, что капитал «заряжал» не только своих воинов, но и себя самого. — А если и есть — некому об этом поведать. Это последнее, что человек видит в своей жизни, — черные борта чудных кораблей.

Несколько мгновений спустя все они убедились в справедливости этого отнюдь не фольклорного образа. Корабль гавменнескеров всплыл прямо перед ними. Из воды показался угольно-черный цилиндр не меньше пяти метров в диаметре. Он поднялся над морской гладью, превзойдя по высоте резной нос кнорра, и замер. Тут же что-то заскребло по днищу «Ньёрнорда» и воины, оглянувшись по сторонам, поняли, что основная часть судна все еще находится под водой, скрывая свои истинные размеры.

Раздался протяжный скрип, потом шипение стравливаемого воздуха и в верхней части цилиндра открылся круглый люк. Из люка появились четыре фигуры — тощие щуплые существа с серой облупившейся кожей, исполосованной черными сетями кривых вен, и жуткими глазами, в которых не было зрачков, а белок имел неестественный желтушный оттенок. Они смутно напоминали людей, двигались рывками и были одеты в лохмотья, от которых распространялся запах болезни и гнили. Ветер, как назло, стих и многие воины закашлялись от нестерпимой вони.

Что-то щелкнуло и Карн, который видел происходящее лишь в спектре энергетических течений, тут же узнал этот звук.

— У них автоматическое оружие, — тихо проговорил он, холодея в большей степени от того, как выглядели ауры этих созданий, некогда называвших себя людьми.

— Ага, — кивнул Мидас, сглотнув. — Но это полбеды, парень. У них боевая подлодка.

***

С минуту четыре существа изучали кнорр цепкими взглядами своих рыбьих глаз, от которых кишки сводило судорогой и они рефлекторно стремились опорожниться в то же мгновение. Но на «Ньёрнорде» ходили крепкие парни, так что никто не опозорил себя.

Затем гавменнескер, державший в руках нечто, удивительно напоминающее АК-74, кивнул одному из своих и тот выступил вперед. Он отстегнул от пояса небольшой прямоугольный прибор, обернутый чем-то вроде брезента, пробежал пальцами по его торцу и направил на людей.

Воины Акке в ответ лишь плотнее сдвинули щиты, лучники натянули тетивы, но не решились открыть огонь без команды. Акке не подавал виду, но терялся в догадках, что ему делать, и Карн, мгновенно уловивший его смятение, отлично понимал капитана. Он и сам не представлял, что происходит и как из этого выкарабкаться.

Тем временем гавменнескер водил прибором из стороны в сторону, будто сканировал команду кнорра. Наконец он удовлетворенно крякнул и повернулся к существу с автоматом, которое, как почувствовал Карн, было у них главным. К тому же выводу пришел и Мидас, ибо это создание держалось особенно надменно, явно выпячивая свое технологическое превосходство над варварами на тихоходной посудине из дерева и гвоздей.

Древний бог увидел, как над головой существа, вновь пристегнувшего странный прибор к поясу, заплясали едва уловимые огоньки, сливавшиеся в поток мерцающих смазанных образов. Спустя мгновение такие же огоньки появились над гавменнескером с автоматом. Едва ли кто-то из команды Акке понял, что происходит, но у Мидаса на этот счет не было сомнений — ублюдки общаются, причем не раскрывая рта.

В тот же момент Карн почувствовал, как именно они это делают, и отдаленная часть его сознания внезапно вспыхнула ослепительной болью, инстинктивно взламывая замок на одном из отделов глубинной памяти, что принадлежала Левиафану. Своим внутренним зрением он увидел, что в затылочные доли гавменнескеров вживлены высокотехнологичные имплантаты, которые позволяют усилием воли создавать локальные ноосферные образования. Фактически эти существа общались мыслеобразами.

Прошло еще мгновение и Карн понял, что это их шанс. Он пока не настолько силен, чтобы подавить волю живого существа, обладающего психологосом — устойчивым комплексом высших психических функций. Но с машиной он может справиться, парень не сомневался в этом.

Он наклонил голову влево, привлекая внимание Мидаса, и когда почувствовал, что фригийский царь смотрит на него, легонько кивнул. Затем парень сделал глубокий вдох и сосредоточился, медленно опуская голову, пока подбородок едва не коснулся груди. Он был уверен — Мидас понял его намерения, пусть и в общих чертах.

— Сложите оружие и отойдите к дальнему борту, — неожиданно проговорил гавменнескер с автоматом. Его голос был глубоким и низким, он извлекал звуки с гортанным придыханием и неестественно протягивал их, делая длинные паузы между словами. Говорил он на языке нордманов, который со своими диалектными нюансами использовали также даны и свеи. И говорил вполне членораздельно, хотя было ясно, что его речевой аппарат не привык к регулярной работе.

Мидас заметил, что в руках двух других гавменнескеров матово поблескивают черные угловатые предметы, которые не могли быть ничем иным, кроме как пистолетами. Древний бог мысленно покачал головой, прикидывая расклад, но тут же ощутил сгустившееся напряжение за своим правым плечом. У одного из лучников Акке сдали нервы, фригийский царь хотел удержать его от необдуманного шага, но не успел.

Стальной наконечник блеснул в воздухе подобно серебряной молнии и разлетелся на мириады осколков, столкнувшись с невидимой преградой. Энергетический щит, прикрывавший переднюю часть рубки (черный цилиндр, как теперь понял Мидас, был рубкой всплывшей подлодки), заискрил коронными разрядами и на несколько мгновений его поблескивающая полусфера стала различима невооруженным взглядом.

— Тор-громовержец, — прошептал Сван, осеняя себя Мьельниром. Воины, стоявшие перед ним в стене щитов, были бы рабы повторить этот жест, да только никто не рискнул опустить меч или щит.

Один из гавменнескеров рывком вскинул пистолет к бедру и дважды выстрелил. Оглушительные хлопки разорвали молочную тишину, застоявшуюся над морской гладью, и лучник упал навзничь с аккуратным отверстием в груди и развороченной шеей. Мидаса обдало фонтаном ярко-алой артериальной крови, но он не шевельнулся.

— Я повторю, — проговорил гавменнескер с автоматом, вскидывая свое оружие. Было очевидно, что ему нравится произносить эти слова, он наслаждался своей безграничной властью, чувствовал бессильную ярость этих людей и упивался ею. — Сложите оружие и отступите к дальнему борту. Никто не пострадает.

— Как же, — проскрежетал Акке и быстро глянул на Мидаса. Тот переадресовал его взгляд Карну и крепче сжал рукоять клинка, напружинивая все тело. Капитан заметил это движение, он медленно отставил правую ногу назад, чуть согнул колени. За ним Сван и другие воины приготовились к атаке. Гавменнескеры либо не заметили этого в своей надменности, либо сочли несущественной мелочью. О, как они ошибались!

— Еще мгновение, — одними губами произнес Карн. Его лоб и загривок взмокли от пота, а по спине струился узкий горячий ручеек. Тело парня мелко дрожало от напряжения, хотя от него не требовалось никаких физических усилий. Все это время он пытался добраться своим внутренним взором до имплантата, вживленного в затылок главного гавменнескера. Он как мог экранировал себя от жестоких мыслей и обжигающей ауры этого мерзостного существа.

На энергетическом плане гавменнескер напоминал черный огонь, который готов был прилипнуть к чему угодно, облепить и заразить своей разрушительной скверной. Он источал флюиды разложения и бесконтрольной, животной тяги к существованию, готовой подчинить себе окружающее пространство до последнего кванта.

Карн добрался до имплантата и погрузил в него щупальца своей воли, стараясь действовать как можно аккуратнее. Он не боялся что-то повредить, но опасался, что гавменнескер почует вторжение и предпримет меры. Парень действовал на уровне инстинктов, даже не пытаясь разобраться в устройстве имплантата — на это не было времени. Он отыскал узел, который, как ему показалось, соединяется с моторными областями коры головного мозга гавменнескера, и направил в него импульс собственной энергии, стремясь хотя бы на короткое время взять над ним контроль.

И у него получилось! Гавменнескер дернулся всем телом, будто от электрошока, его голова безвольно замоталась из стороны в сторону, а потом он направил автомат на одного из своих. Карн вскрикнул от усилия и тяжело упал на колени, заставив указательный палец существа нажать на спусковой крючок. Раздалась автоматная очередь, гавменнескер, стоявший рядом со своим командиром, почуял неладное и попытался отскочить в сторону, вскидывая пистолет. Три или четыре пули попали ему в плечо и раздробили сустав, однако он сам успел выстрелить, ранив ренегата в бок.

— Вперед! — заорал Акке, выскочив перед строем щитов. На острие атакующего клина вместе с ним двигались Мидас и Сван. — Тилль Вальхалл!

Они в мгновение ока перелетели через низкий борт кнорра и слитно приземлились на корпус подлодки, что был едва различим под серым покровом морских вод. За ними последовали остальные воины, они оказались по щиколотку в воде и некоторые упали от неожиданности, не поняв, что за бортом их ждут вовсе не ледяные объятия Северного моря, а твердая поверхность. Мидас и Акке рванулись вперед, стремясь забраться на рубку пока гавменнескеры не очухались. Фригийский царь почему-то был уверен, что энергетический барьер не рассчитан на людей и оказался прав.

Они уже карабкались по скользкому металлу, помогая друг другу, когда раздались выстрелы и два воины упали замертво с простреленными головами, еще двоих ранили. Акке первым оказался на вершине рубки, один из гавменнескеров попытался спихнуть его ногой, но капитан сместился в сторону и ударил боевым ножом с полного замаха. Гавменнескер яростно забулькал и повалился, держась обеими руками за обрубок ноги. Существо с автоматом направило оружие в Акке, но Мидас, взобравшийся вслед за капитаном, рубанул клинком снизу вверх, отводя дуло в сторону. Громовая очередь пронеслась далеко над их головами.

Фригийский царь ударил скрамасаксом снизу вверх, всаживая клинок в живот гавменнескера по самую рукоять. Он зарычал и повел нож еще выше, ломая ребра и грудную клетку мерзкого отродья, вскрывая его внутренности, повреждая позвоночный столб, заставляя биться в агонии и умирать, ощущая нечеловеческую боль.

В ту же секунду гавменнескер с отрубленной ногой подобрал оброненный пистолет и выстрелил в Акке. Капитан чудом успел рухнуть на колени, вскинув щит. Пуля срикошетила от стального умбона и ушла в сторону, а мгновение спустя боевой нож Акке перечеркнул горло существа, обрывая его жизнь.

Одного из оставшихся гавменнескеров ранили стрелой в плечо, но он успел пристрелить еще одного воина, пока Сван не вогнал ему секиру точно посередь лба. А Мидас неожиданно понял, что пистолет последнего существа направлен точно ему в грудь и он никак не успевает увернуться. Фригийский царь тут же подогнул ноги, выполняя прием, который на его древней родине называли Падающая башня. Но это не имело значения, ведь гавменнескеры, как он успел понять, были физическими слабыми и даже хрупкими существами, но с реакцией у них все было в порядке.

Прогремел выстрел, но древний бог, завалившийся на один бок, не ощутил боли. Он провел рукой по шерстяной рубахе на груди — ткань намокла от влаги, но не от крови. Он поднял глаза и увидел гавменнескера, который упал перед ним на колени, а потом плавно завалился ничком, показав спину, из которой торчала знакомая секира. Мидас обернулся — Карн стоял, тяжело опираясь о борт кнорра. Он был бледен и выглядел не лучшим образом, но на его лице играла улыбка и Мидас сам непроизвольно улыбнулся. Как он и обещал Свану, парень их всех удивил.

С гавменнескерами было покончено, по крайней мере с теми, что решили выбраться на поверхность. Акке потерял пять человек и еще двое были ранены. Он распорядился отступить на кнорр, но сам не спешил покидать чудной корабль, осматривая трупы неведомых существ со смесью страха и презрения. Сван остался со своим капитаном и тоже не отрывал глаз от мертвых созданий, оба инстинктивно держали оружие наготове, будто схватка могла продолжиться в любой момент.

Карн потратил много сил, чтобы нарушить работу имплантата гавменнескера, но быстро приходил в себя, его лицо обретало привычный румянец буквально на глазах. И все же он не смог забраться на рубку подлодки без помощи Мидаса, который подал парню руку и втянул его наверх, так что тому не пришлось прикладывать практически никаких усилий.

— Это был ты? — спросил Акке, ткнув носком кожаного сапога голову ближайшего гавменнескера. Он не смотрел на Карна, но было ясно, к кому обращены его слова. Капитан был на удивление умен и наблюдателен, хотя, как знал Мидас по личному опыту, среди северного народа такие люди встречались гораздо чаще, чем в его собственном времени.

— Да, — устало ответил Карн, медленно опускаясь возле главного гавменнескера. — Если тебя интересует, я сам удивлен, что это получилось. И нет, я не смогу этого повторить, не сейчас.

— Они похожи на нас, — пробасил Сван. Его тон был холодным, но в голосе слышалось удивление. — Они… это мы?

— Не в полной мере, — покачал головой Карн, водя рукой над остывающим телом гавменнескера.

— Насколько я вижу, их тела были подвержены ряду мутаций и… модификаций, — Мидас присел рядом с Карном. — Что ты ощущаешь? Насколько они остались людьми?

— Едва, — вздохнул Карн. — Ты прав, они мутировали, вероятно — из-за нехватки солнечного света и кислорода. Их тела долгое время приспосабливались к новым условиям, к жизни в темных стесненных пространствах. Их легкие больше в объеме, а сердце имеет усиленную мышечную структуру, но они неспособны синтезировать холекальциферол и ряд ферментов. Их кости хрупкие, а кожа тонкая.

Акке и Сван обменялись непонимающими взглядами. Мидас кивнул.

— Но если их мутации были естественными, то имплантаты… — рука парня замерла над головой неподвижного гавменнескера, затем спустилась ниже и вновь застыла, но уже над грудной клеткой. — Это удивительная технология, я не могу постичь ее механизмы, хотя понимаю назначение. Затылочный имплантат позволяет им обмениваться информацией через ноосферу, по сути это телепатия. А вот грудной носит, как я понимаю, регенерационную функцию.

— Рагенаре… Тьфу, Хель вас забери! — Сван не смог выговорить слово, но инстинктивно уловил его смысл. — Хочешь сказать, они могут того, подняться снова?

— Не могут, — твердо отрезал Карн. — Грудные имплантаты не функциональны, и уже давно.

— А что насчет этого? — Мидас поднял автомат, которым был вооружен главный гавменнескер. Акке и Сван сразу же отступили на шаг и оба осенили себя Мьельнирами.

— С неживыми объектами выходит хуже, — пожал плечами Карн. — Особенно с такими… простыми. Это ведь автомат?

— Именно, — кивнул Мидас и ловко отсоединил магазин, который оказался пуст. Он с щелчком вогнал его обратно, передернул затвор и спустил курок, направив дуло вверх. Звучно стукнул боек. — Похож на АК, но не он. Выглядит надежно. Прихвачу.

Он закинул автомат за спину и с улыбкой посмотрел на Акке и Свана, в глазах воинов читалось восхищение и благоговейный страх. Карн в этот момент подумал, что будь здесь Эрра, он бы точно сказал, что это за оружие, кем и когда оно было создано.

— А смысл? — спросил он, поднимаясь на ноги. Его все еще немного шатало. — Патронов то нет.

— Это здесь нет, — парировал Мидас. Его цепкий взор уже пробежался по трупам гавменнескеров, но ни на одном не было экипировки, хоть отдаленно напоминающей патронташ. Запасных рожков и обойм, само собой, тоже не нашлось. — Но могут быть внутри.

Древний бог топнул ногой, явно намекая на недра подводной лодки. Карн услышал, как нордманы сглотнули, верно истолковав его жест. Но смолчали, ожидая реакции второго «друида», которого они теперь едва не обожествляли.

— Опасно, — задумчиво протянул Карн, водя головой из стороны в сторону, будто что-то искал. Мидас нагнулся и с хрустом вырвал из спины гавменнескера секиру.

— Но любопытно, — проговорил он, протягивая парню его оружие. Тот безошибочно ухватился за древко, отер стальной клюв о штанину.

— Моряки издревле болтают о сокровищах людей моря, — медленно проговорил Сван. Карн и Мидас хорошо понимали, что отважные воины ни за что не рискнули бы сунуться вглубь «чудного корабля гавменнескеров», опасаясь таящихся там опасностей. Но с ними были два притенских друида, которые только что продемонстрировали нечеловеческие возможности. И при таком раскладе жилка авантюризма просто не могла не взять верх над инстинктом самосохранения.

— Хорошо бы, конечно, поднять парус и убраться прочь, — Акке почесал бороду и откашлялся. — Нам и без того повезло. Да только соблазн велик.

Мидас улыбнулся и положил руку на плечо Карна. Тот деловито сбросил ее и пожевал губами. Сунул секиру за пояс и сделал шаг в направлении люка, что вел в черные недра подлодки гавменнескеров.

— Веди, — бросил он Мидасу. — А то расшибусь.

***

Акке распорядился, чтобы их ждали до заката, а потом на всех парусах уходили по намеченному курсу. Сам он вместе со Сваном тоже полез в подлодку. Карн мог лишь подивиться их отваге, ведь это они с Мидасом уже примерно понимали, что это за «чудной корабль» и кто такие гавменнескеры. Для нордманов же ситуация ничуть не прояснилась, для них все это — и люди моря, и их корабль — оставалось чем-то из разряда кошмарного мифа, неожиданно облеченного в плоть физической ипостаси. Тем не менее, они совладали со своим страхом. Или все дело в банальной жажде наживы, которая, как известно, даже самых здравомыслящих людей обращает в настоящих безумцев?

Субмарина была огромна, Карн даже не думал, что такие могут существовать, а Мидас изо всех сил напрягал память, пытаясь вспомнить — какие подводные лодки строили в их времени. Он смутно припоминал о советских пережитках по 170 метров длиной при ширине корпуса чуть более 20 метров. Подлодка гавменнескеров оказалась гораздо больше — схему судна с метрикой они нашли в первом же отсеке. На широком поблескивающем матовой синевой экране развернулась трехмерная модель, в мельчайших подробностях описывающая план этой грандиозной машины.

Судя по схеме, подлодка имела восемь этажей и невероятное количество помещений различной величины и назначения. Мидас упорно искал что-то, похожее на оружейную и попутно прикидывал масштабы. По всему выходило, что длина этого чудовища составляет не меньше 350 метров, что касается ширины… он коснулся экрана и попробовал повернуть изображение, но в ответ на его прикосновение схема моргнула, раздался статический треск и экран погас, выбросив из торца сноп желтых искр.

— Что произошло? — встрепенулся Карн. В правой руке парень сжимал секиру, левую держал прямо перед собой, широко расставив пальцы, будто сканировал пространство.

— Ничего хорошего, — проворчал Мидас. — Тут была схема подлодки, но больше она нам не поможет.

— Что ты успел увидеть? — не унимался Карн. В субмарине царил настороженный полумрак, электрические лампы разбрасывали вокруг дрожащие желтоватые отсветы. Похоже, их не меняли годами или даже десятилетиями, защитные решетки насквозь проржавели, а стекла потускнели и потрескались, пропуская в лучшем случае половину света.

— Он очень большой, многоярусный, — проговорил Мидас, осматриваясь. Стены покрывали бледно-алые подтеки и облупившаяся краска, естественный цвет которой уже невозможно было определить. На корабле стояла тишина, изредка нарушаемая мерным металлическим гулом или скрежетом, напоминавшим скорее стоны живого существа, чем звуки старого, умирающего механизма. — Пояснения были на незнакомом мне языке, вроде нордманских рун, пиктограммы я тоже не успел разобрать.

— Лучше скажи, что чувствуешь ты, друид? — спросил Акке, обращаясь к Карну. Капитан осмотрелся — помещение, в котором они оказались, было практически пустым. Несколько металлических шкафов вдоль стен, низкий стол, прикрученный к полу и два прохода, один закрыт круглой дверью, другой уводит в темноту удалявшегося коридора, в котором горела лишь каждая третья лампа.

— Это ужасно, — сглотнул Карн, пытаясь расширить свое сознание и охватить им больше пространства. Для его внутреннего взора не существовало металлических переборок, но он хорошо их ощущал вместе с коробами проводов, распределительными щитками, узлами связи и бесконечным числом трубопроводных жил, по которым толчками двигалось… парень не сразу определил, что это человеческая кровь, потому что ее естественная энергетическая структура была изменена, извращена добавлением ядовитых реагентов, черного ихора скверны.

Он пытался найти ключевые узлы в теле субмарины, которая, без сомнения, была вовсе не холодным стальным механизмом, не в полном смысле этого слова. Корабль был живым, а в действие его приводил вовсе не ядерный реактор, как рефлекторно подумал Карн вначале. Жизнь этой подлодки обеспечивали тысячи галлонов человеческой крови, непрерывно движущейся по внутреннему трубопроводу.

При виде этого ужаса Карна тошнило, он едва не терял сознание от удушливой энергетической вони, тело били хаотичные спазмы, но парень лишь крепче сжал зубы и устремился взглядом за самым большим кровяным потоком.

— Ты что делаешь? — встревожился Мидас. Он подошел к согнувшемуся пополам Карну и осторожно коснулся его плеча.

— Погоди… минуту, — выдавил парень и древнему богу ничего не осталось, кроме как подчиниться. Наконец, Карн рухнул на колени, тяжело и часто дыша. Мидас присел рядом с ним и посмотрел во вновь посеревшее и осунувшееся лицо.

— Нам туда, — устало проговорил Карн, указав в сторону коридора, залитого мертвенно-желтым свечением. — Если хотим добраться до сердца этой твари.

— До сердца? — переспросил Акке, который, решив отправится во чрево корабля гавменнескеров, кажется несколько переоценил свою храбрость.

— Этой твари? — сглотнул Сван, обеими руками сжимая древко секиры. Щит палубному мастеру пришлось оставить снаружи, так как боевой кругляш со стальной окантовкой просто не пролезал во входной люк. Зато пролез миниатюрный щит капитана и, как рассудил сам Акке, раз он сумел защитить его от смертельного колдовства гавменнескеров снаружи, то сгодится и здесь.

Вместо ответа Карн выхватил секиру и ударил, широко размахнувшись. Кованое жало вонзилось в стену на уровне его головы, с легкостью пробив подточенную ржавью переборку и тонкую трубу за ней. Парень вырвал секиру из стены и за ней выплеснулся фонтан черно-алой дурно пахнущей жидкости, в которой без труда узнавалась загрязненная нечистотами кровь. Человеческая кровь.

Мидас отшатнулся от кровавого фонтана и грязно выругался на старофригийском. Сван и Акке в очередной раз осенили себя Мьельнирами, начертав в воздухе перед собой стилизованные четырехлучевые свастики.

— Этот проклятый корабль — живой организм, питающийся человеческой кровью, — Карн с отвращением сплюнул на пол. — И эти уроды, похоже, тоже ею питались. Вот куда пропадали команды с хелькаров. Им не нужны были ни товары, ни оружие, ни припасы. Только люди.

— Я пойду первым, — процедил Мидас и двинулся по коридору. Карн поспешил за ним, ориентируясь на звуки шагов и касаясь свободной рукой холодной и влажной стены. На ум пришла отвратительная аналогия с пищеводом мертвого животного.

Акке и Сван тревожно переглянулись, но пошли следом. Карн подумал, что не стал бы их винить, если бы воины решили вернуться наверх, наплевав на возможность завладеть «легендарными сокровищами гавменнескеров». Вопрос о том, что заставило их пойти дальше, он отбросил, как не существенный.

Для него все было предельно просто — он слишком много знал об окружающем мире, чтобы верить в случайности и совпадения. Подлодка ужасала его, пробирала тлетворным морозцем до мозга костей, но он знал, чувствовал, что должен добраться до ее черного сердца. Находясь внутри подводного корабля, он не мог не соприкасаться с его аурой, поэтому нехотя улавливал сегментированный и размытые образы его прошлого.

Парень не сомневался, что этот монстр плавал под свинцовой гладью северных морей веками, а может и тысячелетиями, за это время он поглотил столько человеческого генокода, столько людских душ, что хватило бы на заселение целого материка.

И тем не мене, корабль умирал. Он как смертельно раненый зверь продолжал цепляться за свое существование, год за годом увядая в молчаливой агонии. Он пережил ни одну цивилизацию и это было его проклятием — не осталось тех, кто смог бы залечить его раны и вернуть к жизни. Гавменнескеры, кем бы они ни были на самом деле, давно утеряли связь с технологиями, позволившими создать это колоссальное сооружение. Едва ли они понимали его природу, но, как и он сам, упорно не хотели умирать, мутируя и деградируя в его холодных стонущих коридорах, которые извивались и петляли, точно огромный стальной кишечник, исходящий смрадом и механической гнилью.

— Направо, — проговорил Карн, следя внутренним взором, куда уводит самая крупная артерия кровепровода. — Там помещение, за ним еще один коридор и лестница вниз.

Мидас кивнул и двинулся дальше, не сбавляя шага. Древний бог периодически оглядывался через плечо, следя за тем, чтобы парень не отставал, а еще — чтобы иметь возможность вовремя подхватить его, если он оступится.

Они двигались на дистанции в два шага, чтобы при необходимости не мешаться друг другу, если возникнет опасность и придется спешно отступать. Акке со своим щитом замыкал их импровизированную колонну, умело пятясь на полусогнутых ногах. Все они шли, инстинктивно пригнувшись, хотя коридоры подлодки гавменнескеров имели на удивление высокие потолки, что не особенно вязалось с их очевидной узостью. Мидас был крупным мужиком, но не отличался откровенно богатырским сложением, однако чаще всего ему приходилось двигаться полубоком, чтобы не цепляться за торчавшие из стен трубы, щитки и связки кабелей.

Они миновали коридоры и помещения, наполненные тишиной и спертым воздухом, который на вкус напоминал слегка смоченный мох, несмотря на попавшие в него крупицы влаги остававшийся пыльным и сухим. Сван кашлянул за спиной Карна, будто подтверждая истинность пришедшего ему на ум образа.

Местами освещения не было, кое-где искрила проводка, а с потолков тут и там свисали спутанные паутины разноцветных кабелей. Остановившись возле одной из таких, Мидас посмотрел на оголенные концы разорванных жил и не удивился, увидев, что они давно окислились. Местами лампы перемигивались и в этой нестройной иллюминации тени людей казались изломанными призрачными фантомами, которые бились в припадках безумия, пытаясь выбраться из металлического ада.

Во многих местах стены прогнулись внутрь или наоборот — выгнулись наружу, пол тоже давно потерял равномерность структуры, не раз им приходилось обходить провалы и разломы. Карн опасался внедряться своим сознанием в инфраструктуру корабля, но постоянно искал сигналы, подобные тем, которые излучали имплантаты гавменнескеров. Несколько раз он улавливал нечто похожее, но это были лишь призраки увядающих технологий, некогда чудесных машин, что давно отжили свое и хотели спокойно умереть в тишине и покое под многометровым слоем воды и стали.

Они спустились на этаж ниже по скрипящей винтовой лестнице. Карн повел их дальше через коридоры и помещения, заполненные навеки погасшими пультами управления, разбитыми сенсорными экранами и другими объектами, назначение которых Мидас не смог определить. Фригийский царь никогда не видел ничего подобного, подлодка действительно пугала его и Карн был прав — она жила. Он ощущал ее сбивчивое глубокое дыхание, стены буквально сходились и расходились перед ним, он чуял ее потаенную злобу, но вместе с тем и бессилие, ибо без команды даже самый великолепный корабль — ничто.

Они спустились еще на один уровень и неожиданно перемигивающаяся лампа прямо перед ними взорвалась с ослепительной вспышкой и гулким хлопком, который в замкнутом пространстве ударил по ушам точно раскат грома, запертого в коробку. Воины мгновенно заняли боевые стойки.

— Это не корабль, — низко прорычал Сван. — Это истый Хельхейм, говорю вам! Гавменнескеры оказались посланцами мира скорби!

— Закрой рот! — шикнул на него Акке, который боялся не меньше, однако всеми силами старался не растерять остатки духа. — Если это и посланцы Хель, то у них, как ты сам видел, тоже идет кровь. А это значит…

— Тихо, — прошипел Карн и капитан тут же замолчал. Мидас невольно улыбнулся, не в первый раз подмечая, что в критической ситуации парень рефлекторно говорит как бог и простые смертные мгновенно подчиняются его воле. Нужно сказать, что сам фригийский царь не сразу научился этому трюку.

— К стенам! — скомандовал парень, тут же подавая наглядный пример и что есть силы вжимаясь в ближайшую переборку. Воины отреагировали вовремя, особенно — Акке, который успел прильнуть к стене прежде, чем пуля прошла буквально перед его носом. Теперь уже все поняли, что их первое впечатление было ошибочным — лампа взорвалась не сама по себе, это был выстрел.

— Он впереди по коридору, — быстро проговорил Карн, сползая ближе к полу. — Там небольшое помещение, он за углом.

— Один? — уточнил Мидас, уже готовый рвануться к ближайшей нише в стене, которыми на их удачу изобиловал раскинувшийся впереди коридор.

— Да, — выдохнул Карн. — Давай!

Они вскочили на ноги одновременно, будто прочитав мысли друг друга. Мидас рванулся к следующему укрытию, низко пригнувшись, а Карн метнул секиру прямо по коридору в полумрак. Он не рассчитывал попасть — до противника было почти двадцать метров, а точно метнуть топор на такое расстояние в боевой ситуации с учетом практически нулевой видимости просто не возможно. И это даже если опустить тот факт, что Карн не мог нормально прицелится в отсутствии физического зрения.

Что касается энергетического спектра, то засевший у края коридора гавменнескер выглядел черно-алым размытым пятном, которое практически терялось на фоне окружающего пространства, пронизанного всеми оттенками тех же самых цветов.

Однако бросок сделал главное — он спугнул существо, высунувшееся из укрытия для очередного выстрела, и оно не сумело как следует прицелиться, стрельнув наугад. Пуля ударила в потолок коридора, пробив трубу, из которой во все стороны хлестнул поток тонкодисперсного пара. Мидас тут же воспользовался этим и ринулся к следующей нише, вдвое сокращая расстояние до гавменнескера.

Карн тут же выхватил вторую секиру и метнул ее, завеса из пара не мешала ему, чего нельзя было сказать о гавменнескере, стремительно терявшем все свои преимущества. Подбежавший Акке, встал перед парнем, выставив перед собой щит. Сван вприпрыжку двинулся по следам Мидаса, который, судя по звукам, уже настиг врага. Раздался выстрел, потом гулкий удар, еще один, а за ним последовало глухое бульканье и протяжный стон.

Когда они подошли к Мидасу, древний бог стоял над поверженным врагом, широко расставив ноги и тяжело дыша. Он пробежал всего два десятка метров, но его мучила отдышка, и Карн хорошо понимал почему — в окружающем воздухе было мало кислорода, регенерационные системы корабля работали на пределе мощности, половина вышла из строя, а оставшиеся едва справлялись, обеспечивая пригодной для дыхания смесью столь невероятные площади.

Фригийский царь нагнулся и подобрал оброненный гавменнескером карабин, проверил магазин и патронник, а потом со злобой отбросил опустошенное оружие прочь. Существо на полу дергалось и что-то лепетало на непонятном языке, держась за разбитую голову. Карн наклонился к нему и замер на несколько мгновений.

— Этот по-нашему не может, что ли? — резонно поинтересовался Акке.

— Нет, — покачал головой Карн. — У него нет затылочного имплантата, зато есть другой. Не могу понять назначение, он поврежден и не функционирует. Я бы предположил, что если те, которые вышли к нам, были…

— Опять какие-то имптанаты! — прорычал Сван и неожиданно вонзил секиру точно в голову гавменнескера. Серая кожа мгновенно лопнула, а череп раскололся, наружу выплеснулся мозг неестественно-черного цвета в окружении алых разводов. — Этим тварям нельзя жить!

Мидас отвернулся, Карн пожал плечами. Было наивно полагать, что они смогли бы хоть чего-то добиться от этого жалкого выродившегося существа, которое едва ли понимало, каким образом варвары из внешнего мира оказались в его священной обители. Судя по его увядающей ауре, которая сильно отличалась от аур убитых ранее гавменнескеров, Карн предположил, что это существо было толи жрецом, толи инженером, а скорее — и тем и другим одновременно. В сущности, теперь это не имело значения.

— Сколько их еще здесь, ты можешь сказать? — Акке вновь озвучил общий вопрос. — В этот раз нам повезло, он не слишком метко бросал свои колдовские разряды.

— Не знаю, — развел руками Карн. — Мне трудно их ощущать, они сливаются с аурой корабля. Возможно даже, что это последний. Но я не уверен.

— Не обнадеживает, — насупился Акке, и тут же осекся, вспомнив, что говорит не с простым смертным, а с великим притенским друидом. — Прости, я не хотел проявить неуважение.

— Все в порядке, — Карн дернул губами, изображая подобие улыбки, и хлопнул воина по плечу. — Ты прав, нам нужно быть осторожнее. Хотя мы уже у цели, вперед и направо, там будет арка.

Через считанные минуты, как и обещал Карн, они оказались в сердце чудовищной субмарины. Без сомнения, это было самое большое помещение подлодки — широкий атриум с рядами металлических колонн вдоль стен и шарообразными лампами под потолком на многометровой высоте. По периметру каждой колонны располагались вытянутые металлические капсулы с прозрачными стеклянными крышками. Капсулы выглядели старыми, многие были заляпаны грязью и ржавчиной, некоторые сильно деформированы, из их оснований сочилась черная маслянистая жидкость.

— Сван был прав, — проговорил пораженный Акке, подходя к ближайшей капсуле и заглядывая через мутную крышку. — Если мы не в Хельхейме, то…

— У каждого свой Хельхейм, друг мой, — перебил его Мидас, хотя с недавнего времени он стал одним из немногих существ во Вселенной, которому было достоверно известно — место с таким названием действительно существует. И оно одно.

Он подошел к капитану и заглянул через пожелтевшее стекло, давно потерявшее две трети своей прозрачности. Древний бог хотел сказать что-то еще, но слова застряли у него в глотке, когда он увидел, что находится внутри — в окружении мертвенно-бледного фосфоресцирующего свечения стерильного вакуума. Там был человек, мертвый молодой человек в притенской одежде, к рукам, ногам и груди которого были подключены гибкие прозрачные трубки. Трубки были пусты, как и сам человек, но на них остались темно-алые потеки, происхождение которых не вызывало сомнений.

Мидас обернулся, чтобы рассказать об увиденном Карну, но парень уже все знал. Он стоял на коленях посреди кровавого атриума, задрав голову к потолку и сотрясаясь в конвульсиях беззвучных рыданий. Из-под льняной повязки, скрывавшей его глаза, вытекали ручейки слез. А потом парень встрепенулся, будто его ударило током. Внезапно он оказался на ногах.

— Живой, — прошептал Карн и его губы дернулись в призрачной улыбке, которая на изможденном лице напоминала скорее оскал мертвеца. — Не все мертвы, есть один. Живой.

Он протянул руку в сторону Мидаса, тот верно истолковал жест парня, подхватил его и стал водить от одной капсулы к другой. Они обходили колонну за колонной, на пятой в мысли древнего бога закрались сомнения — ведь Карн сам говорил, что ему трудно сосредоточиться в этом жутком месте, то есть он мог ошибаться. Но фригийский царь немедленно изгнал предательскую мысль из своей головы. По воле судьбы Карн стал единственным, кому он был готов верить безоговорочно.

— Здесь! — радостно вскрикнул парень, в его голосе звучал юношеский восторг и вновь щеки пониже льняной повязки оросила соленая влага. Но теперь это были слезы счастья, Карн был на грани и просто не мог сдерживать свои чувства.

Мидас заглянул в капсулу и увидел седовласого мужчину, почти старика. Мужчина был одет подобно нордману, он выглядел слабым и больным, по прозрачным трубкам, подключенным к его телу, медленно текла багровая жидкость. Но главное — его грудь вздымалась и опадала. Вздымалась и опадала! Это было чудом — что им удалось найти живого человека в этом кошмарном месте.

— Открывайте, — проговорил Карн, буквально задыхаясь от нахлынувших эмоций и отступая назад, чтобы освободить место зрячим. — Скорее, мы еще можем успеть!

— Мы успеем, — кивнул Мидас, осматривая капсулу и прикидывая, как она должна открываться. — Не можем не успеть.

***

Мидас и Акке подсунули лезвия своих ножей в зазор между крышкой и корпусом капсулы, с силой надавили. Со второго раза крышка поддалась, вакуумные запоры, размещенные по ее периметру, не выдержали, раздалось шипение и сухой треск. Крышка подскочила и Акке отвел ее вверх. Мидас протиснулся в капсулу и, морщась от ударившего в нос запаха нечистот, стал отключать трубки от тела мужчины.

Всего он насчитал восемь трубок. Отсоединив их, фригийский царь осторожно взял безвольное тело и вынул его из капсулы, уложив на холодный пол. Мужчина выглядел ужасно, его кожа обрела текстуру печеного яблока и туго обтянула кости, на которых почти не осталось мышц. Глубокие морщины исполосовали лицо, обмякшее тело напоминало тряпичную куклу. И все же Карн не ошибся, жизнь теплилась в нем.

Обратный путь занял гораздо меньше времени. Мидас, как и прежде, шел впереди, но указания Карна ему больше не требовались. Побывав где-то единожды, древний бог уже не мог ошибиться с поворотом или подъемом, со сверхъестественной точностью воспроизводя в голове пройденный маршрут.

Карн следовал за Мидасом, слыша, как за спиной тяжело дышит Сван, который вызвался нести обескровленного человека. Акке вновь замыкал их походную колонну, но больше не пятился, выставив перед собой миниатюрный щит, иначе просто не успевал бы за остальными. Они пренебрегли осторожностью в попытке спасти жизнь незнакомца, хотя Карн был почти уверен, что здесь больше никого нет, и после их спонтанного визита стальное чудовище останется навеки опустошенным.

Выбравшихся из люка воинов встретил бледный багрянец заката и свежий, наполненный кислородом воздух. А еще их ждал неожиданный сюрприз — в стороне от первой подлодки всплыла вторая, на этот раз — с белыми бортами. На вершине рубки стояли две фигуры, и, присмотревшись к ним, Мидас увидел странную смесь гавменнескеров с черной подлодки и обычных людей. У них тоже была бледно-серая кожа, напрочь лишенная волосяного покрова, но тела их выглядели вовсе не тощими, скорее утонченными.

Носили они не лохмотья, а нормальную одежду — штаны, рубахи и плащи, правда выполненные явно не из натуральных материалов. Но главное — глаза, они были человеческими. И еще при них не было оружия, по крайней мере, Мидас не заметил его.

— Прошу вас не делать поспешных выводов, — проговорил один из вновь прибывших гавменнескеров, медленно разводя ладони в стороны, то есть вроде как демонстрируя отсутствие агрессии и готовность к диалогу. Бойцов «Ньёрнорда» это явно не впечатлило — они стояли в полном вооружении, сбившись плотным строем у борта. Появление Акке вызвало воодушевление в их рядах и Карн даже уловил вздохи облегчения.

— Солгу, если скажу, что мы не имеем к ним никакого отношения, — гавменнескер указал на трупы своих сородичей. Говорил он на чистом нордманском, но Карна это не удивило. Внутренний взор парня, коснувшийся гавменнескеров с белой подлодки, обнаружил в их телах целый набор имплантатов, один из них располагался в глубине горла за трахеей и, по всей видимости, мог перманентно производить локальные модификации речевого аппарата, подстраивая его под фонетику конкретного языка.

Карн и сам был готов вздохнуть с облегчением. Эти существа действительно отличались от тех, что остывали у его ног. Он не ощущал в их аурах злобы, ненависти или осклизлой маслянистой скверны, которой выродки с черной подлодки были пропитаны до самого основания. Эти гавменнескеры были холодными и чистыми, Карн не стремился прочесть их мысли, но одну эмоцию ощущал абсолютно точно — печаль.

— Я вижу, что вам удалось вызволить одну из измученных душ, поэтому предположу, что вы многое поняли, — продолжал гавменнескер. — Но прошу вас не заблуждаться, не все из нас такие. Собственно, те, с кем вам пришлось столкнуться, единственные. Они — отступники, и мы многие годы шли по их следу.

— Вы в лучшем состоянии, чем они, — перебил его Карн. — Вы и ваше судно. Так почему не смогли поймать их раньше? Это спасло бы немало жизней.

— Нам жаль, правда, — вступил в разговор второй гавменнескер, голос у него был мягче и выше. Мидас только сейчас обратил внимание на характерные очертания формы его тела, частично скрытые просторными одеждами. Однако теперь он не сомневался — второй гавменнескер был женщиной. — И ты прав, мы сохранили больше, чем они. Ренегаты покинули нас многие века назад и долгое время мы считали их корабль погибшим.

— Вы ошибались, — жестоко бросил Мидас. Он давно жил на этом свете и хорошо знал главную человеческую особенность — людям свойственно плевать на других людей, когда они ощущают себя на вершине технологической пирамиды. Так было в Мезоамерике, Северной Африке, Междуречье. Слишком много горьких примеров.

— Это так, — кивнула женщина-гавменнескер, не отведя взгляда чистых сапфировых глаз. — Но их судно — оно мощнее, быстрее и легко скрывается от наших средств поиска, если не остается долго на одном месте. Вы смогли задержать его на достаточное время, чтобы наши лидары отследили точное местонахождение. Мы прибыли так быстро, как смогли.

— А вы знаете, что этому «мощному и быстрому» судну приходит конец? — поинтересовался Мидас. — Мы были внутри, оно разваливается на глазах.

— Наши суда тоже, — покачал головой мужчина-гавменнескер. — Эти знания мы потеряли. Как и многие другие, а посему наш род обречен.

— Позвольте нам забрать это судно, — женщина сделал шаг вперед, воины Акке в ответ на ее движение лишь плотнее сдвинули щиты, а единственный оставшийся лучник оттянул тетиву к уху, целясь ей в голову. Но женщина будто не заметила этого. — Мы отведем его прочь и уничтожим.

Мидас посмотрел на Карна и тот кивнул, не ощущая в словах гавменнескеров лжи или подвоха. Древний бог мотнул головой в сторону кнорра и Акке со Сваном заспешили на корабль.

— Хорошо, — сказал Мидас. Он спустился с рубки и помог спуститься Карну, двинулся к борту кнорра, а потом на миг замер, вновь обернувшись к гавменнескерам. — А ваша подлодка? Она… такая же?

— Ни в коем случае, — мужчина-гавменнескер быстро замотал головой, демонстрируя максимальную степень отрицания. — Наши суда на тахионной тяге. Как им удалось модифицировать свой корабль в это… чудовище, мы не знаем.

— И не хотим знать, — женщина-гавменнескер подошла к своему спутнику и положила руку ему на плечо. Прикосновение было плавным и нежным, но Карн, не видя этого, уловил лишь все ту же грусть, бесконечную как море вокруг. — Мы просто прекратим его существование. А потом завершим собственную агонию. На это у нас хватит знаний.

Мидас кивнул и перелез через борт кнорра. Потом хмыкнул, снял с плеча трофейный автомат и, широко размахнувшись, выбросил его в море. Он не видел этого, но мужчина-гавменнескер улыбнулся и одобрительно кивнул.

— Позвольте помочь вашим раненым, — женщина-гавменнескер спрыгнула с рубки с такой скоростью и грацией, которых не приходилось ожидать от хрупкого на вид, почти невесомого тела. — Увы, я больше не могу возвращать мертвых, но моих сил достаточно, чтобы исцелить…

— Нет! — рявкнул Акке, в мгновение ока выхватывая из-за пояса скрамасакс. — Мы уже довольно навидались от вашего брата, чтобы…

— Акке, — позвал его Кар, и Мидас вновь ощутил в голосе парня силу бога. Капитан «Ньёрнорда» тут же обернулся и непроизвольно расслабился. — Им можно верить. Посмотри на цвет бортов. Ты сам говорил о гавменнескерах, что приходят на чудных кораблях с белыми бортами.

Злоба покинула взгляд капитана, он вернул нож за пояс и отступил вглубь кнорра, бросив своим людям отрывистую команду. Те опустили оружие и расступились, пропуская женщину-гавменнескера к раненым.

Их было двое, одному автоматная очередь разорвала бок и плечо, второй получил пулю в грудь и разбил голову при падении с рубки. Учитывая, что до берега они доберутся в лучшем случае через два дня, Мидас посоветовал бы Акке оборвать мучения этих славных воинов. Они страдали, их нельзя было спасти — ни в этом времени, ни с этой медициной.

Но женщина-гавменнескер думала иначе. Она отстегнула от пояса какой-то прибор, напоминавший многосегментный стальной наруч, и тут же подтвердила догадку фригийского царя, пристегнув его к своей правой руке. Прибор ожил, из него выдвинулось несколько гибких продолговатых щупов, а на внешней стороне зажегся экран, как показалось Мидасу — светодиодный.

Женщина быстрыми и ловкими движениями рассекла одежду на раненом воине, используя выдвинувшийся из наруча скальпель. Потом чем-то обрызгала его раны и, даже не прикасаясь к мужчине, извлекла из тела четыре пули, отбросив их через плечо в воду.

Воины Акке, с изумлением следившие за ее манипуляциями, придвинулись ближе и Мидас уже не мог ничего толком рассмотреть. Вместо этого он обернулся к мужчине-гавменнескеру, который в это время осматривал трупы погибших соплеменников, постоянно качая головой и поджимая тонкие темные губы. Затем он стал довольно грубо сгружать их тела в черную подлодку, А в это время его спутница успела закончить с ранеными. Она не просто извлекла пули и зашила раны. Она исцелила их в самом прямом смысле — раздробленные свинцом кости вновь срослись, а на месте разрывов на коже образовалась гладкая розоватая плоть.

Для нордманов это было истинным чудом, но Карн, следивший за ее манипуляциями на энергетическом уровне, был поражен не меньше. Даже для него это было магией, ибо женщина-гавменнескер заставляла мертвые клетки превращаться в энергию для восстановления пораженных тканей и образования новых. Он плохо понимал то, что открывалось перед его внутренним взором, но отголоски памяти Левиафана позволяли ему улавливать происходящее хотя бы в самых общих чертах.

Это было программирование материи, дисциплина, которая в его времени еще только поднимала голову, здесь была доведена до совершенства на уровне биохимии. Он не сразу понял это, но женщина-гавменнескер управляла биологией раненых усилием воли, тогда как ее многофункциональный инструмент использовался для решения сугубо прикладных задач.

Закончив с нордманами, пострадавшими в схватке, женщина неожиданно направилась к Акке. Она плавно протянула руку к его левому глазу, который скрывался под небрежно повязанной льняной тряпицей. Капитан отступил от нее и схватился за рукоять кинжала. Несколько мгновений они смотрели друг другу в глаза, затем Акке неожиданно расслабился и подпустил к себе целительницу гавменнескеров.

Женщина осторожно отодвинула тряпицу, закрывающую глаз, потерянный в бою много лет назад. Потерянный — так думал Акке. Целительница прищурилась, а потом резким движением схватила капитана за голову обеими руками. Раздалось шипение, Акке заорал. Его воины готовы были броситься на женщину с клинками и секирами, но Карн осадил их коротким окриком. Он не ощущал в ее ауре темноты, только искреннее желание помочь.

Когда она отступила от капитана, он с минуту стоял без всякого движения. Затем поднял голову и впервые за многие годы посмотрел на окружающий мир обоими глазами. Восстановленный левый глаз был такого же синего цвета, как и правый, но было в нем что-то неуловимое, что явно отличало его. Карн подумал, что примерно также отличаются глаза Одина и эта аналогия еще долго не давала ему покоя.

А затем женщина шагнула к нему, Карну, не обратив внимания на благоговейное выражение лица Акке, который, казалось, потерял не только дар речи, но и львиную долю рассудка. Целительница подняла руки к лицу парня, но не коснулась повязки, скрывающей его покалеченные глаза. Некоторое время она внимательно смотрела на него, затем опустила руки.

— Прости, — прошептала она едва слышно. — Я не могу.

— Я знаю, — улыбнулся Карн, заключая ее тонкие пальцы в свои шершавые мозолистые ладони. На миг они стали близки, ближе, чем можно себе представить, и он увидел все, всю историю ее народа. Их невероятный взлет и сокрушительное падение. Вершину технологий, апофеоз Золотого Века, за которым последовала катастрофа, всю глубину которой невозможно описать ни на одном из существующих языков. А затем сущность Левиафана взяла верх и он отдернул руки, теряя связь с ее сознанием и мгновенно забывая все, что только что увидел.

Гавменнескеров не благодарили, потому что любые слова благодарности казались кощунственными на фоне того, что они сделали. Про человека, спасенного с черной подлодки, целительница сухо заметила, что не в состоянии помочь ему, ибо он в полном порядке, просто сильно истощен и придет в себя через некоторое время, главное — периодически поить его и кормить, когда он будет приходить в себя.

При этом люди моря все же одарили нордманов, без лишних слов положив на дно кнорра небольшой деревянный ящик, как позже оказалось — доверху набитый серебряными слитками. На слитках была чеканка, но ни Карн, ни Мидас не могли даже представить, какому монетному двору они принадлежали. Однако парень уже видел это изображение, когда отправился в подземелья Абердина вместе с Бедой-Кернунном. Меч на фоне кубка-чаши.

Мужчина-гавменнескер забрался в черную подлодку, а его спутница — в белую. Они не прощались, просто напоследок посмотрели в сторону кнорра, встретившись взглядом с каждым из воинов. Мидас сделал шаг вперед, он хотел что-то сказать им, но Карн остановил его.

— Нет, — парень покачал головой, точно зная намерение друга. — У них свой путь, и он — не наш.

Люки на рубках подлодок лязгнули в унисон. Прошло несколько минут и оба чудных корабля — черный и белый — синхронно погрузились в пучину Северного моря, а «Ньёрнорд» продолжил свой путь к землям данов.

Они достигли пролива Скагеррак через два дня, высадив в порту Хиртсхальса седовласого мужчину, которого достали из чрева стального чудовища. Он несколько раз приходил в себя за это время и каждый раз Карн, который сидел рядом с ним и днем и ночью, ловил на себе взгляд, в котором читалось отдаленное узнавание.

Они довели мужчину до местного бражного зала, оплатили постой на двое суток вперед и наказали трэллам приносить ему пищу дважды в день, щедро заплатив сверх меры. Спасенный был все еще слаб и даже говорил с трудом, но быстро восстанавливал силы и шел на поправку, так что воины не боялись за него. Что касается тех, кого исцелила женщина-гавменнескер, то к прибытию в Хиртсхальс оба были абсолютно здоровы и выражали полную готовность пить мёд бочками.

Тем же утром «Ньёрнорд» обогнул мыс Скаген и направился через Каттегат к Хельсингёру, чтобы оттуда дойти до Хавна. Весь путь их сопровождал штормовой ветер и временами — колкий ледяной дождь, который вымочил одежду до нитки и напомнил о том, что север не зря зовут суровым. Удивительно, но за все это время никто даже не заикался о гавменнескерах, слишком уж потрясена была команда Акке. Зато потом, прикинул Карн, их рассказы станут основой для новых легенд о людях моря, жестоких и благородных, удивительных и непостижимы.

Переночевав в бражном зале Хавна, Мидас и Карн отправились в порт на поиски корабля, идущего в сторону острова Рюген. Верткий снеккар местного торговца нашелся довольно быстро, вот только в пути их ждал очередной сюрприз — маршрут, который должен был занять не более полудня, оказался гораздо длиннее. Как только они отплыли от Хавна на расстояние полета стрелы, накатил жестокий шторм. Капитан Хаген был умелым моряком, он много лет плавал по неспокойному Морю Балтов, но такой шторм, по его собственным словам, видел впервые.

— Будто сама Ран взбесилась, решив не допустить нас к Рюгену! — прокричал он, пересиливая ревущий ветер.

В итоге, снеккар с поэтичным названием «Бруденвинд» сбился с курса, потерял всякую ориентацию и напоролся на рифы. Его широкий приземистый корпус разлетелся в щепки, люди и товар расплескались в стороны, точно железные бусины из браслета, на котором внезапно лопнул кожаный ремешок.

Мидас потерял сознание, когда ему на голову ухнул обломок мачты, а Карн угадил в ледяную воду, ударился спиной о подводную скалу и отключился от болевого шока. К счастью, обоим в скором времени предстояло очнуться, но совсем не там, где они рассчитывали.

***

Ее поцелуй был сухим и соленым. Она лучилась радостью и это сияние ослепляло. Она говорила, и ее слова то оглушали потоками громовых тирад, то отступали, сливаясь до едва различимого шепота. Она была рядом и везде вокруг, он вдыхал ее до боли в груди, тянул к ней руки, пока не сводило сухожилия.

А потом она склонилась над ним, так близко, что он ощутил нестерпимый жар ее тела. «Вставай», — прошептала она и коснулась его лба своей тонкой рукой. Он вскрикнул от боли, прострелившей череп во всех направлениях. Тело свело судорогой, он распахнул глаза, разламывая веками застывшую песчаную корку. Жар и свет были невыносимы, боль была невыносимой.

— Нисса! — закричал он. Нет, ему лишь хотелось закричать, но на самом деле из его груди вырвался сухой кашель, мгновенно разодравший глотку до крови. Он перевернулся на бок и снова закашлялся, начиная понимать, что вожделенная греза, обволакивающая его израненное тело мгновением раньше, исчезла, как исчезает последний лучик солнца в черных грозовых тучах, неумолимо затягивающих горизонт.

Он приподнялся на локте, попытался дышать коротко и размеренно, чтобы не допустить новых приступов сухого кашля. Спустя несколько минут ему удалось сесть и парень попробовал сфокусироваться на своих ощущениях. Итак, под ногами — песок, он слышит шорох прибоя, но нет ударов приливных волн о скалы, значит — ровный песчаный берег простирается в обе стороны достаточно далеко. Он чуть обернулся, прислушиваясь. За спиной — деревья, лиственные, шагов пятнадцать, не больше, иначе шелест ветра не был бы слышен так хорошо.

Он аккуратно ощупал себя. Руки — от ладоней по середины плеч — исполосованы ссадинами и неглубокими рваными ранами, голова болит, но вроде цела. Одежда изорвана, как и плоть под ней, парень ощущал, что у него сломано, как минимум, два ребра и сильно ушиблена спина. Тем не менее, он заставил себя подняться на ноги — назло двум здоровенным воронам, что сидели на вершине высохшего ореха и уже довольно давно наблюдали за ним.

Силы быстро возвращались, гораздо быстрее, чем следовало ожидать от смертного тела. Однако он слишком долго пролежал на открытом солнце, его кожа нагрелась, жар проник сквозь нее и напитал тело сонной тяжестью. Ее нужно было сбросить как можно скорее.

Карн осторожно вошел в воду, опустился на колени, зачерпнул горсть ледяной влаги и брызнул себе в лицо. Вода была такой холодной, что у него мгновенно свело икры, а кости заломило, но это окончательно привело его в чувства.

Карн вернулся на песчаный берег и прислушался к ощущениям, в этот раз — подключив свое внутреннее зрение. Он почувствовал двух воронов, которые, едва парень их заметил, тут же сорвались с ореха и, обломав пару веток мощными взмахами огромных крыльев, молча унеслись прочь.

Он сосредоточился и попытался увидеть берег, его неширокую полосу, нагретую солнцем, но в глубине — извечно холодную. Почти сразу он ощутил, что песок усеян более теплыми предметами, парень всмотрелся в них и через некоторое время стал улавливать их форму, судя по которой это было не что иное, как обломки корабля. Карн попробовал охватить больше пространства и ощутил рядом на воде пару искореженных бочек и опустевших деревянных ящиков, какие-то тканевые лоскуты. И тут он осознал, что не чувствует ни одного тела. Ни мертвых, ни живых. Радоваться этому или насторожиться?

Он поднял руки к лицу и понял, что его повязка, закрывавшая глаза, исчезла. Парень скривился, оторвал лоскут от и без того пострадавшей штанины, и перевязал себе голову. Отчего-то ему не хотелось, чтобы окружающий мир видел его покалеченные бесполезные глаза.

Парень скрипнул зубами и усилием воли подавил всколыхнувшуюся в душе злость. Итак, вряд ли его выкинуло далеко от пункта назначения, температура воздуха низкая, море холодное, но солнце яркое, жжет. Он на южном побережье Моря балтов, а значит — иди вдоль берега и рано или поздно наткнешься на поселение с портом. Ну или на грот со схроном контрабандистов, что еще лучше.

Карн не сразу понял, что остался босым, но в данной ситуации стертые ноги могли бы стать его наименьшей проблемой. От темно-синего плаща остался только капюшон, парень натянул его на голову, прячась одновременно от внезапно поднявшегося ветра и солнечных лучей, которые, казалось, нагревают кожу со сверхъестественной скоростью.

Его все еще шатало, но он определенно чувствовал себя лучше, об этом говорил как минимум тот факт, что мутную тошноту сменило нарастающее желание чем-то подкрепиться. Но это могло подождать, первое, что ему нужно сделать — найти Мидаса.

И едва он собрался с мыслями, пытаясь определить — в какую сторону двинуться, его ушей тут же коснулся внезапный стон. Парень инстинктивно пригнулся, а руки метнулись к поясу. Но пояса не было, как и боевых секир. Он припомнил, что одну из них потерял во время шторма, еще до того, как их корабль налетел на скалу. Искать вторую было бессмысленной тратой времени.

Стон повторился. Карн наклонил голову, оценивая направление и расстояние. Кажется, шагов пятьдесят вдоль берега, по правую руку. Значит, кто-то еще выжил с «Бруденвинда»! Он подстегнул себя этой мыслью и двинулся в выбранном направлении.

— Фавна, — вновь простонали издалека, и в этот раз парень точно разобрал слова. Голос человек был дважды изменен, первый раз — жестокой болью, угнездившейся в его теле с недавнего времени. Во второй раз — бесконечной тоской, что долгие века не находила утоления. Тем не менее, не узнать этот голос Карн не мог.

Он ускорил шаг, двигаясь настолько быстро, насколько мог. Парень шел на полусогнутых, широко расставив руки, и изо всех напрягал внутреннее зрение, чтобы точнее определить, где находится Мидас.

Вскоре он достиг большого холодного объекта, в глубине которого таилась какая-то иная жизнь, у объекта даже было сердце, но каждый его удар занимал тысячу лет. Карн оценил его форму, всмотрелся и понял, что перед ним — гранитный валун, а фригийский царь, судя по всему, находится за ним, поэтому он и не увидел его ауру!

Парень перебрался через камень и его ментальный взгляд без труда различил энергетическое тело древнего бога. Но интенсивность свечения была ниже, чем обычно. Кроме того, золотой силуэт оплели кроваво-красные жгуты, а на их пересечении взбухли черные пульсирующие узлы. Карн уже понял, что так он видит повреждения физического тела, но пока он не имел достаточно опыта, чтобы сходу понять их характер.

Если бы парень мог видеть физическим зрением, то ужаснулся бы — Мидас неподвижно лежал ничком, уткнувшись лицом в песок, и стонал. Его единственная рука была вывернута за спину под неестественным углом.

— Мидас, это я, — проговорил Карн, подходя ближе. Он наклонился и положил руку на плечо фригийского царя. Тот вздрогнул всем телом, резко повернулся на спину, пережимая вывернутую руку. Раздался отвратительный хруст и бог зарычал, разбрасывая ногами песок.

— Спокойно, спокойно, это я! — Карн присел рядом с Мидасом, который смотрел прямо на него, но ничего не видел. — Приди в себя! — одновременно с резким окриком Карн дал богу звучную оплеуху. Тот часто заморгал, и его медовые глаза медленно налились осмысленностью.

— Карн, — прохрипел он, пытаясь сесть. Парень помог ему, осторожно притянув за плечи. — Я видел ее, видел Фавну! О, нет. Конечно, это была лишь…

— Греза, — хмуро закончил за него Карн, осторожно ощупывая левое плечо и руку Мидаса. — Я тоже видел Ниссу.

— Это знак? — Мидас подался вперед всем телом, в его голосе Карн различил отзвук искренней надежды. Видимо, бог еще не в полной мере пришел в себя, ибо раньше он не допускал эмоциональных вольностей.

Наконец, Карн понял, в чем дело. Он в очередной раз осторожно пробежал пальцами по левой руке Мидаса. Вывернута в плечевом и локтевом суставах, но переломов нет, так что ничего страшного.

— Будет боль… — начал было Карн. Он хорошо знал, как вправлять вывихи, лекции Тота по прикладным дисциплинам не прошли даром.

— Давай, — прорычал Мидас, перебивая. — Я не маленькая девочка, чтобы… Агрррх!

Карн одним слитным движением вправил ему плечо.

— Сука! — выругался фригийский царь. От мимолетной мягкости не осталось и следа. Карн почувствовал, как его аура начала твердеть и закрываться от внешнего мира. — Все-таки это… твою ж!..

Карн с гулким щелчком вставил на место локтевой сустав. Он хорошо понимал, что будь у бога богатства вторая рука, он бы сам все сделал и даже не подпустил бы парня к себе. Но вовсе не потому, что уже раз триста вправлял себе руки и ноги. Скорее просто из гордости.

Искать других выживших они не стали, не было смысла. Карн полчаса просидел у кромки воды, фокусируясь на огоньках жизни вокруг. Он ощущал редких птиц в древесных кронах и рыб, что суетились почти у самого берега. Но людей не было, ни проблеска чьей-то ауры.

Мидас тоже не терял времени даром, он освежился в ледяном Море балтов, смачно отфыркался и походил по берегу взад-вперед. Люди его не интересовали, ими занимался Карн, древний бог искал оружие, ведь свой клинок он тоже потерял во время шторма. Скрамасакс чудом уцелел, но одного боевого ножа на двоих, согласитесь, маловато. Да и найти что-нибудь из еды было бы неплохо.

Вскоре он вернулся и встал как вкопанный рядом с Карном. Парень знал, что древний бог смотрит не на него, а на солнце, оценивает положение светила относительно линии горизонта, ищет ориентиры.

— Думаю, нам повезло, — наконец, проговорил фригийский царь, увлекая Карна за собой вдоль линии прибоя. Парень послушно двинулся следом. — Учитывая, что тот шторм воистину напомнил мне гнев Фарбаути.

— Ты до сих пор говоришь как нордман, — улыбнулся парень, вспомнив, что его друг несколько месяцев провел с викингами.

— Не в этом дело, — пожал плечами древний бог. — Я действительно видел Фарбаути в гневе. И чтоб ты понимал, это один из Древнейших.

— А идем то мы куда? — спросил Карн, сильнее сжимая пальцы на плече Мидаса. Это означало, что бог слишком спешит и парень не успевает за ним. — Насколько я могу судить, нас выбросило не слишком далеко. Думаю, Аркона где-то на северо-востоке.

— Слишком хорошо ты судишь для слепца, — хмыкнул Мидас. — А думаешь еще лучше. Мы южнее, тут целый архипелаг и нас выкинуло на самом восточном острове, нордманы и даны зовут его Землей Хедина. Я был здесь много веков назад, прибрежная линия тогда была совсем другой, но я узнаю эти места.

— Я не буду ничего спрашивать, — покачал головой Карн. Парень старался поддерживать осмысленный разговор, одновременно фокусируясь на энергетических течениях окружающего пространства. Раньше он делал это обычным глазами, но теперь нужно было учиться заново. — В любом случае, зная тебя, все из-за женщины или золота.

— И то, и другое, — Мидас вновь пожал плечами. Он знал, что парень почувствует это движение. — Один датский историк писал об этом, и я вроде бы даже засветился в его рукописи.

— Надо думать, под другим именем, — констатировал Карн.

— Надо думать, — ухмыльнулся древний бог. — Всеотец, знаешь ли, не единственный, кто любит бродить среди смертных. Сотни имен, тысячи личин. Когда люди думаю, что ты один из них, все выходит гораздо проще.

— Мне казалось наоборот, — Карн ощутил, как Мидас начинает забирать вправо от линии прибоя. Это могло означать лишь одно — он обнаружил дорогу. Кострище, старую рыбацкую лодку или брошенную хижину Карн бы почувствовал и сам, даже раньше своего спутника, это он понял еще по пути к Ист-Хейвену.

Что до дорог — их парень почему-то не видел. Быть может потому, что людские дороги быстро становились естественной частью окружающего энергетического ландшафта. Карн предположил это, так как не видел и звериных троп, которые Мидас, ясное дело, великолепно различал. Эта версия нравилась ему, потому что давала шанс на прогресс — с течением времени, отточив свои навыки, он сможет видеть все.

— Ты ведь уже понял, что я дорогу нашел? — спросил фригийский царь, будто прочел мысли Карна. — Думаю, если дальше пойдем на север по ней, выйдем к Фитте. Мелкий, но старый город, построенный, смешно сказать, вокруг…

— Погоди, — Карн прервал Мидаса, что-то почувствовав впереди. Или скорее кого-то.

— Что чувствуешь? — Мидас инстинктивно напрягся, шаря взглядом по песку вокруг, и сразу заприметил как минимум пару неплохих дубин.

— Люди, — Карн сосредоточился и рефлекторно зажмурил глаза, прижав кончики пальцев к вискам. Парень уменьшил зону видимости с полусферы до узкого конуса, что позволило продвинуться дальше в этом направлении. Он не ошибся, впереди действительно люди, шестнадцать человек. На таком расстоянии их ауры были нечеткими, но парень смог различить, что двое из них — дети и они напуганы. Он тут же сообщил об этом Мидасу.

— Этого нам еще не хватало, — процедил фригийский царь, вновь увлекая Карна за собой. По пути к дороге, что виднелась за редкой стеной ореха и бука, он подобрал ранее запримеченные дубины и сунул одну парню. Вряд ли в рукопашной от него будет толк, но это лучше, чем голые кулаки.

Они прошли еще тридцать шагов (ослепнув, Карн стал мерить пространство шагами, а не привычными метрами), прежде чем Мидас остановился и легонько похлопал парня по плечу. Тот понял знак и опустился на четвереньки, потом лег. Отсюда они могли слышать голоса, но не разбирали слов, поэтому проползли немного дальше вдоль дороги, не высовываясь из кустарника, что в обилии разросся у самых ног древесных исполинов.

Им обоим хватило всего нескольких реплик, чтобы понять, о чем идет речь. Торговец с женой и двумя маленькими дочками двигался с груженой товаром телегой из Гламберка в Фитте. Группа из двенадцати не шибко молодых людей преградила им путь и требовала часть товара за проезд. Торговец закономерно возмущался, но понимал, что выхода нет. А Мидас, глядя на отребье, приставшее к семейству бедняги, понимал и еще кое-что — просто так их не отпустят даже за весь товар, что был в повозке.

— Они их не отпустят, — прошептал Карн. Теперь уже Мидас посмотрел на него так, будто парень прочел его мысли. — Их ауры черны, будто океанские глубины, в них нет надежды.

— Лучше бы нам не впутываться в местные разборки, — древний бог поджал губы, лихорадочно прикидывая варианты, которых, в общем-то, было не так уж много.

— Но и бросить их мы не можем, — покачал головой парень, усилием воли отрезая себя от липкой мерзости, что растекалась вокруг бандитов, словно чернильное пятно. — Их убьют, а сначала…

— Я догадываюсь, — перебил его Мидас. — Двенадцать не сильно крепких, но вооруженных мужиков. В основном секиры и боевые ножи, у двоих мечи, а у одного даже щит. Доспехов нет. Все стоят к нам спиной.

— Они пьяны, — Карн тряхнул головой, отгоняя от себя тлетворные образы, которые сумел выцепить из аур налетчиков. — Достаточно пьяны, чтобы не заметить нас, даже если мы подползем на расстояние пары шагов.

— То есть сходу можно уложить пятерых, — кивнул Мидас. В нем, как и в Карне, боролись два начала. С одной стороны — понимание неправильности происходящего и неспособность пройти мимо, когда можно что-то изменить. Ведь даже если они просто отвлекут бандитов, это даст семье торговца шанс — у него две лошади в повозке, сумеет быстро отстегнуть обеих, прыгнет на них с женой и детьми, и легко сможет оторваться.

С другой стороны — Карн слеп, а Мидас однорук. Скорее всего, они убьют почти всех бандитов, но велика вероятность остаться лежать среди них с проломленными черепами. И тогда — никакой Спирали Дискордии, никакого Хельхейма.

Древний бог посмотрел на парня и тот повернулся к нему лицом. Трудно сказать, что произошло дальше, но у них родилась мысль — одна на двоих. Одна простая мысль. Кем они станут, если оставят этих людей в беде? Уж точно не теми, кого достойны Нисса и Фавна.

— У которого из них меч и щит? — быстро прошептал Карн.

— Самый дальний от нас, справа, — донеслось в ответ. Парень минуту фокусировался на цели, потом коротко кивнул.

— Подползем ближе и я попробую сделать то же, что сделал с гавменнескерами, — он изо всех сил старался придать своему голосу как можно больше уверенности. Непросто провернуть такое, когда говоришь шепотом. И вдвойне сложнее, если сомневаешься в себе. — Дай мне пару минут и атакуй.

Фригийский царь не ответил, не было нужды. Они осторожно поползли вперед и ветер, внезапно сменив направление, подул им в лицо, унося прочь неудачные движения, скрадывая их в шелесте кустарника.

Они сделали свой выбор. И Мидас в этот короткий и странный миг неожиданно осознал, насколько жестоким и кровавым был его путь. Однако он давно жил на этой земле и хорошо усвоил две вещи.

Первое — топить себя в укорах и переживаниях надлежит лишь тогда, когда дело сделано.

Второе — никогда не поздно исправиться. А заодно — исправить мир вокруг.

***

Они разделились через пятнадцать шагов, Карн остался на месте, а Мидас пополз дальше к окруженной бандитами повозке. Он услышал звучный шлепок, увидел, как торговец падает на землю, а его жена вскрикивает, но не трогается с места, прижимая к себе дочек. Древний бог стиснул зубы и не отреагировал, ему нужно было подползти ближе, как можно ближе…

— Забирайте! Забирайте все! — взмолился тщедушный мужчина, его лицо заливала кровь — оплеуха, нанесенная рукой, привыкшей бить лишь женщин и стариков, рассекла ему бровь. — Только оставьте нас, оставьте…

— Поздно, дяденька, поздно, — почти ласково проговорил ударивший его бандит. Он был выше остальных, на его плечи была небрежно наброшена волчья шкура. Именно у него единственного был щит и теперь Мидасу стало очевидно, что он и есть предводитель мерзкой шайки. — Не вышло у нас с тобой понимания. Но сам ты виноват, видят боги — не хотел я…

Бандит осекся и тряхнул головой, пытаясь отогнать странное ощущение, причина которого крылась вовсе не в алкоголе, уж он то разбирался в таких вещах. В этот момент Карн прокрадывался в его разум и очень скоро понял, что зря осторожничает. Слабый интеллект, подточенный алкоголем, слабая воля, расшатанная самоутверждением за счет слабых, — все этот делало предводителя шайки идеальной мишенью, и сломить его защиту оказалось куда проще, чем справиться с имплантатом гавменнескера.

Карн сфокусировался, проталкивая свой энергетический взгляд в голову бандита, и тут же ощутил тошноту, вызванную близким контактом с аурой пьяного человека. Парень справился с неприятным ощущением и рывком ввинтился в его мозг, захватывая контроль над моторными областями. Сразу продвинулся вперед, подавляя мезэнцефалон, чтобы нарушить зрение и слух врага, и получить время для дальнейшего внедрения.

Его третьим шагом был натиск на миндалину и гиппокамп, подчинив которые, Карн с легкостью обнаружил воспоминания о других членах банды. Так как помимо консолидации памяти оба отдела выполняли функцию формирования эмоций, для парня не составило труда тут же подретушировать отношение предводителя к своим людям. Еще один легкий импульс в моторную область и тот с диким ревом выхватил клинок.

Для Мидаса это стало сигналом к атаке. Он поджал под себя ноги, а затем оттолкнулся ими от земли, направляя свое тело вперед и вверх. Дубина в его руке взмыла по восходящей дуге и угодила ближайшему бандиту в челюсть. Раздался влажный треск и налетчик с глухим бульканьем повалился на землю. Мидас, продолжая двигаться вперед, ударил следующего врага плечом в грудь и того отбросило на несколько шагов назад, он не удержал равновесия и скатился в придорожную канаву.

— Отстегивай лошадей! — взревел фригийский царь, налетая на третьего бандита. Тот успел поднять секиру и отступить назад, но вместо рубящего удара получил тычок в лицо, от которого его передние зубы раскрошились и расцарапали язык и десна. Следующим ударом Мидас сломал ему колено и отскочил, потому что остальные бандиты, наконец, начали понимать, что происходит.

— Увози семью! — прокричал он, не оборачиваясь. Торговец не мог его не услышать, так что Мидас не стал проверять — дошло ли послание до адресата. Он увидел, как лидер шайки, в котором Карн разжег лютую ненависть к собственным людям, вспарывает живот тому, с кем, надо думать, еще утром пил в ближайшем медовом зале.

Но время удивляться новым талантам парня прошло, на Мидаса насели сразу два бандита и он вынужден был отступить на несколько шагов, крутя дубиной восьмерку, чтобы отогнать их и оценить ситуацию. Первый сделал шаг вперед и замахнулся — слишком медленно, древний бог ударил его дубиной по руке и та непроизвольно разжалась, выпуская оружие. Следующий удар пришелся в шею и бандит рухнул на землю, словно подкошенный, когда его позвонки рассоединились.

Мидас хотел нанести еще удар, продолжая атакующую серию, но не успел, все же он не привык фехтовать одной левой. К счастью, его противник был не настолько опытен, чтобы воспользоваться представившейся возможностью. Вражеская секира промелькнула в ладони от его носа, фригийский царь отступил назад, затем нанес продольный удар и вывел плечо вперед для следующего замаха, но неожиданно оступился, слишком сильно наклонившись. Одно дело — драться левой рукой, и совсем другое — при этом в принципе не иметь правой. Из-за ее отсутствия изменился баланс тела и отточенные веками движения стали бесполезны.

Пытаясь исправить положение, Мидас упал на колени, пропуская секиру бандита над головой, а потом боднул противника в живот. Тот согнулся, фригийский царь вскочил, саданул его коленом в лицо и, сделав шаг назад, опустил дубину на затылок врага. Голова треснула, к сожалению — вместе с дубиной. Фригийский царь отбросил бесполезную деревяшку и осмотрелся.

Предводитель шайки успел заколоть двоих прежде, чем ему вспороли горло. Дубина Мидаса тоже сделала два трупа, и еще двое были ранены — один выползал из канавы, держась за живот, второй убаюкивал раздробленную челюсть.

Число бандитов уменьшилось почти вдвое, но эффект неожиданности иссяк, а значит… Мидас не успел додумать мысль до конца, уходят от колющего в грудь и смещаясь в сторону от вертикального рубящего. Древний бог выхватил скрамасакс и краем глаза заметил движение слева. Он бросил туда короткий взгляд и ужаснулся — торговец даже не пытался отстегнуть лошадей от телеги, его жена стояла рядом с побелевшим лицом, заплаканные дети льнули к ее ногам.

— Зачем? — шептал торговец и слезы катились из его выпученных глаз. — Я бы отдал им все и они…

Слова торговца оборвал метательный нож, пробивший его шею насквозь. Мужчина упал на колени, затем рухнул лицом на дорогу, из-под него во все стороны побежали кровавые ручейки.

Женщина всхлипнула, Мидас зарычал и бросился на бандитов. Пнул одного в колено, ушел от ответного выпада, нырнул под атакующую руку, сближаясь. Ткнул под ребра скрамасаксом, развернулся, перекатился и вновь его подвел смещенный баланс собственного тела. Выходя из переката, он не смог сохранить равновесие и сделал лишний шаг — прямо навстречу выставленному клинку. Фригийский царь понимал, что не успевает уклониться, острие меча бросилось к его шее.

Мгновение спустя он осознал, что клинок так и остался висеть в воздухе, а его хозяин застыл каменным изваянием, в его налитых кровью глазах читалась исступленная ненависть вперемешку с непередаваемым ужасом. Мидас не стал проверять, сумеет ли Карн побороть волю этого выродка и начисто снес ему голову одним ударом.

В этот момент парень, залегший в кустарнике у дороги, сморкнулся кровью, забившей нос и мешавшей дышать. Его будто лихорадило, пот заливал лицо, несмотря на минусовую температуру. Он изо всех сил боролся со слабостью, стараясь не отключиться.

Рано, мысленно твердил себе Карн, рано. Твердил и искал следующую мишень, скользя энергетическим взглядом от одного бандита к другому. Сначала он хотел помочь Мидасу, но потом увидел, что жена торговца в опасности. Один из выродков шел на нее с плотоядной улыбкой, отведя секиру для удара. Парень мимолетом прочел его мысли и понял, отчего этот упырь желает крови, но не тела испуганной женщины. Он попросту не мог — портовая девка по юности заразила его какой-то хворью и теперь он ненавидел всех баб мира, желая им лишь одного — смерти.

Но мотивы бандита не интересовали Карна, парень ухватился за его разум в тот самый миг, когда он нанес удар. Секира застыла на расстоянии ладони от виска женщины. Та лишь всхлипнула, кровь окончательно покинула его лицо. Карн ощущал, что жену торговца сковал страх и она не в состоянии воспользоваться удобным моментом. Поэтому он окунулся в память бандита, стараясь поскорее отыскать нити, которые можно использовать, чтобы ослабить его волю.

В этот раз все оказалось сложнее, ярость выродка, копившаяся годами, практически выжгла его изнутри, он перекроил собственные воспоминания, превратив их в буйство кровавых отвратительных образов. Но Карн настойчиво продолжал рыться в его голове, одновременно контролируя моторную область, дабы не позволить ублюдку закончить начатое.

Парень находился на грани, его рассудок готов был в любой момент отключиться от колоссального перенапряжения, и все же он продолжал, потому что знал — он сможет, должен смочь, не имеет права сдаться. Чтобы высвободить дополнительные запасы энергии, он полностью подавил работу соматосенсорной коры собственного мозга и частично блокировал функции миндалины. Тут же исчезли все звуки, он перестал чувствовать холод и снежинки, падающие на открытые части тела. Гнев и паника отступили. На короткое время он лишил себя слуха и тактильных ощущений, втрое снизил эмоциональный фон.

В тот момент он даже не думал, как это все у него получается, парень действовал инстинктивно, буквально на ощупь. Однако отстранение от физической реальности стало ошибкой. Один из бандитов, наблюдая за странным поведением своего друга, каким-то шестым чувством уловил, что источник колдовства где-то рядом. Пока остальные пытались достать Мидаса, он двинулся вдоль дороги в ту сторону, откуда появился враг.

Он был довольно молод и неглуп, но потерял отца в далекой юности, так что почти не помнил его. Мать растила мальчика в одиночку, она разводила овец, выбивалась из сил, а он, как подрос, старался помогать ей во всем. Но однажды парень проходил мимо корчмы и что-то дернуло его зайти под ее низкие закопченные своды. Там он выпил горькой настойки и познакомился с Ибом, тем самым типом, что лежал сейчас на дороге с распоротым горлом, сжимая в стремительно коченеющих руках меч и щит.

Иб взял его на дело и парень понял, что можно жить в достатке, не копаясь в овечьем дерьме. Он поругался с матерью, которая не желала сыну стези лихого человека, и ушел из дома, с тех пор не встретив ни единого дня без кружки в руке. Вскоре мать умерла и он возненавидел себя за это, но уже не мог остановиться.

С тех пор прошло больше трех лет, минувшие годы вытравили из его некогда честной и доброй души все хорошее, что там было или могло бы быть. Он давно привык отнимать — жен, товары, жизни. О, особенно жизни! В эти короткие мгновения, глядя в глаза, из которых по каплям вытекала освобожденная душа, он чувствовал что-то непередаваемое. Что-то еще более всеобъемлющее и непостижимое, чем истекающая черным ихором дыра в его собственной груди.

Его карие глаза всегда отличались особой остротой, за что Иб часто называл парня беркутом. Он почти сразу разглядел в кустарнике под старым буком залегшего мужчину. Мужчина лежал неподвижно лицом вниз, но определенно дышал и порой даже издавал сдавленные едва различимые стоны. Не нужно было великой мудрости, чтобы понять — это и есть тот самый колдун.

Ему оставалось пройти всего пять шагов, он уже отводил руку с секирой для размашистого удара сверху вниз. Исковерканный разум в конвульсивном экстазе предвкушал, как зазубренная подернутая ржавью сталь вопьется в спину колдуна и оборвет его жизнь…

В этот самый момент Мидас пропустил колющий в плечо, отмахнулся скрамасаксом и отступил на шаг, не удержался, скатился в канаву. За эти минуты он сумел отнять еще две жизни, но сам едва мог продолжать схватку — в его боку зияла рваная рана, он подволакивал правую ногу, а теперь левое плечо при каждом движении пронзала резкая боль, будто невидимый кузнец с размаху опускал на нее свой молот.

Древний бог с хрипом поднялся, взглянул на тройку выродков, которые спускались к нему с оружием в руках, и понял, что это конец.

Он не услышал свиста стрелы, хотя еще раньше его слуха должен был коснуться топот конских копыт. Позже Мидас мысленно вернется к этому моменту и поймет, что всему виной — барабанный бой взбесившейся крови в ушах. Тогда он уже не воспринимал мир в естественном ракурсе, для него существовал только окровавленный скрамасакс, зажатый в левой руке, и три глотки, которые нужно было чудом вскрыть.

Но стрела опередила его намерения, войдя в глазницу первого бандита и покинув его голову через затылок. Второму точно в нос врезался стальной клюв метательной секиры на коротком древке. Затем перед лицом Мидаса промелькнул круп черного жеребца, а потом он вновь увидел третьего, последнего бандита, но уже — обезглавленного.

Фригийский царь не мог этого знать, но первая стрела была не одинока в своем смертоносном полете, ее сестра-близнец покинула тетиву другого лука в тот же самый момент. Она легко вошла в спину молодого убийцы, который уже занес секиру над Карном, и поразила бандита точно в сердце, навеки остановив его ход.

Обездушенное тело завалилось на «колдуна», тот рефлекторно вздрогнул от неожиданности и потерял контакт с бандитом, вознамерившимся убить жену торговца. Ржавая секира продолжила движение по вектору, заданному почти полторы минуты назад, и раздробила женщине висок. Ублюдок не успел насладиться содеянным — отточенный до бритвенной остроты клинок начисто снес ему голову.

— Нет, нет, нет! — быстро зашептал Карн, возвращая своему мозгу украденные функции и силясь понять, что произошло. Ведь он почти добрался до цели, почти нащупал слабое место в разуме бандита и уже готов был сломить его волю!

Парень катался по земле, ничего не соображая, теряя остатки сознания, проваливаясь в бредовую пустоту беспамятства. Он не видел, как перед ним остановился черный жеребец и с него спрыгнул высокий статный воин в блестящей кольчуге, остроконечном шлеме и с широким багряным плащом за спиной. Он не видел могучих рук, что потянулись к нему в попытке помочь, он замолотил по дощатым наручам, разбивая пальцы в кровь и срывая ногти. А потом отключился.

Мидасу повезло больше, он сохранил сознание, а потому отлично разглядел своих спасителей. Две дюжины воинов на черных жеребцах, все как на подбор — здоровые и широкоплечие. На них были начищенные кольчуги, отражающие солнце мириадами бликов, и однотипные высокие шлемы, каких не используют на севере. К седлам были приторочены вытянутые каплевидные щиты алого цвета, точно повторяющего тон плащей.

Фригийский царь сразу понял, кто перед ним, но последние сомнения покинули его лишь когда он разглядел изображения на щитах. Две черные молнии, расположенные строго вертикально на одном уровне. Здесь этот символ называют Стрелы Перуна. А значит воины, что носят его — Стражи рассвета, легендарные витязи Арконы.

***

Когда Карн очнулся, на землю уже опустилась ночь, ее призрачный саван шелестел кронами деревьев и раскатами прибоя. Он пролежал в забытьи полдня и не видел снов. Зато теперь чувствовал себя отдохнувшим, хотя повреждения, полученные при крушении корабля, не спешили забываться.

Парень рывком вспомнил все, что случилось после кораблекрушения у Земли Хедина. Боль иззубренной рапирой вонзилась в сердце от осознания того, что он не смог спасти ту бедную женщину, жену торговца. Но почему? Что ему помешало?

Парень покрутил головой в попытке осмотреться, на мгновение забыв о своей слепоте. Но энергетическое зрение никуда не делось. Он ощущал Мидаса справа от себя, бог богатства сидел у небольшого костра, его аура чадила дымкой безмятежного спокойствия.

Вокруг были люди, много людей, не считая фригийского царя — двадцать четыре взрослых и два ребенка. Карн тут же понял, что дети — это дочки торговца, у него отлегло от сердца — хотя бы им удалось спастись. Что же касается остальных… парень еще не встречал людей с такими аурами. Они были смертными, несомненно, но источали особый перламутровый свет, их энергия медленно бурлила, точно магма, источая колкую спокойную мощь. Но эта мощь, казавшаяся непостижимой, без труда сдерживалась неподатливыми путами закаленной воли.

Перед ним были опытные бойцы, ветераны, разного возраста, но не моложе тридцати трех и не старше сорока восьми. Отчего-то Карну эти цифры показалось важными. Он ощущал, что они обладают великой силой, но, если можно так выразиться, патологически неспособны применить ее во зло. Совсем наоборот — эти люди избрали для себя путь света.

Парень мог бы попытаться проникнуть глубже, подробнее изучить ауры удивительных воинов или даже прочесть их мысли, но бесцеремонное вторжение в чужую энергетическую оболочку казалось ему неправильным. Потом он вспомнил, что уже не раз проделывал подобное. Но то было другое, одернул себя парень, то было во благо.

От невеселых мыслей его отвлек подошедший Мидас, он принес еду и рассказал, что их спасли Стражи рассвета — легендарные витязи-защитники Арконы. Фригийский царь раньше не сталкивался с ними, но слышал об их славной дружине, которая всегда насчитывала ровно триста бойцов, не больше. А когда кто-то из витязей погибал, его место тут же занимал новый воин, воспитанный в храмах-казармах легендарной крепости.

Стражи рассвета были сведущи в целительстве и к утру, когда они двинулись в путь, Карн и Мидас чувствовали себя гораздо лучше, чем минувшим вечером. Витязи возвращались из дозора в крепость и сами предложили странникам отправиться с ними. Ха, по мимолетным взглядам фригийский царь прикинул, что их с Карном держат за кого угодно, но уж точно не за обычных странников! Однако парень не чувствовал опасности, более того — намерения воинов, по его словам, были абсолютно искренними.

Мидас поведал Стражам рассвета, что они плыли на корабле из Хавна в Аркону, но попали в шторм. Очнулись на берегу и почти сразу наткнулись на торговца, которого намеревались пощипать местные бродяги. Собственно, фригийский царь рассказал чистую правду, просто не упомянул, кто они с Карном на самом деле и зачем им нужно в город-крепость. Но Стражи рассвета и не спрашивали, возможно — не почуяли в этих двоих злого умысла. А быть может, им не нужно было ничего спрашивать, ибо тот факт, что два, при всем уважении, калеки вступились за мирного торговца и вышли на неравный бой, говорил лучше любых слов. В землях русов такие поступки все еще оставались в цене.

И теперь Карн кутался в новый шерстяной плащ, выданный ему витязями, и подставлял запрокинутое лицо ниспадавшим с небес снежинкам, которые с каждым часом сыпали все плотнее. Он подумал, что это странно, ведь деревья вокруг звонко шелестели листвой на пронзительном ветру. Пусть они и сменили наряды, но еще не избавились от них, а потом для снега было рано.

Парень чувствовал на щеках прикосновение солнечных лучей, по-прежнему обжигающих, несмотря на снег и холодный ветер. Он попытался представить, какое над ним небо — синее и прозрачное или затянутое низкими серыми тучами? А потом сам собой родился другой вопрос — тоскует ли он по физическому зрению? Странно, но эта мысль впервые закралась ему в голову с тех пор, как он ослеп.

Затем парень вспомнил о тех, кто даже представить небо не может, не то что увидеть. Например, та женщина, жена торговца. Теперь он знал, что прервало его транс, но не мог перестать винить себя.

— Вижу, о дурном мыслишь, — покачал головой поравнявшийся с ним Мидас. Им отдали лошадей торговца, детишек витязи рассадили по своим коням, их судьба была предрешена — они будут воспитываться в храме Арконы и станут служить его провидцам.

— А нормально вообще управляться с лошадью одной рукой? — невесело отозвался Карн. Он не хотел обидеть бога, но и наставлений его не желал слушать.

— Перестань это делать, — Мидас говорил тихо, чтобы витязи, ехавшие рядом, не могли расслышать его слов. Они не поехали через Фитте, как он ожидал, вместо этого командир отряда, Яромар, повел воинов на восток, намереваясь через мелководье добраться до Буга. Дорога здесь была узкой, так что они ехали колонной подвое.

— Делать что? — переспросил Карн, хотя уже понял, что Мидас действительно разгадал причину его хмурого настроя.

— Винить себя, — бог скривил ехидную гримасу, искренне надеясь, что парень прочтет ее по его ауре. — Либо она, либо ты, такой стоял выбор. Хотя Огул, тот, что спас тебя, он и подумать не мог, что на самом деле происходит. А если хочешь знать мое мнение…

— Не хочу, — буркнул Карн, отлично зная, что это не остановит Мидаса. В этот момент лошади сошли с каменистого берега, воины рассредоточились и мир вокруг наполнился хаотичным плеском воды, которая едва доставала жеребцам до путовых суставов. Как сказал Яромар, дорога по отмели займет не больше часа.

— Если хочешь знать мое мнение, — с нажимом повторил фригийский царь. — То виноват лишь один человек — этот хренов торговец, который не побежал, когда у него был шанс, и не уберег свою жену! Дочкам его тоже не посчастливилось бы, если б не Стражи рассвета.

— Думаешь, это успокаивает? — Карн демонстративно повернулся в его сторону.

— Думаю, да! — огрызнулся Мидас. Потом подъехал ближе и положил руку парню на предплечье. — А еще думаю, что тебе действительно не стоит думать об этом. Ты не всесилен. Не сейчас.

Дальше они ехали молча. Карн по-прежнему ловил лицом снежинки, не заботясь о том, куда направить лошадь. Кобылка была неглупой и просто шла вместе со всеми, хотя и держалась на некотором удалении от черных жеребцов, что были вдвое, если не втрое больше нее.

Мидас же не думал ни о чем, потому что боялся спугнуть удачу. Или как по-другому это назвать? Стражи рассвета — лучшего сопровождения не найти, теперь они точно доберутся до Арконы, ведь двадцать четыре витязя-защитника — это сила, перед которой мало что может устоять. А в этой части света — вообще ни что.

Он осмотрел пустынный пейзаж. Справа и слева маячили острова, имен которых он не знал, а впереди уже виднелся Буг. Также называлась и рыбацкая деревушка, расположенная в южной части узкого мыса. Буг плавно переходил в полуостров Виттов, на северной оконечности которого стояла Аркона, как говорят — с незапамятных времен.

Въехав на Буг, отряд вновь перестроился. Здесь не было дороги, так что воины двигались рассредоточенным строем. Яромар позволил это, так как опасности не предвещалось — он послал Огула и Буяна вперед на полет стрелы, это были его лучшие разведчики, от глаз и ушей которых не сумеет укрыться ни один враг.

Мидас поехал вперед к командиру отряда, а кобылка Карна поравнялась с жеребцом сурового воина, аура которого буквально истекала лучистой мощью. Парень нехотя выудил из нее возраст витязя — ровно тридцать три года, он был самым молодым в дружине Арконы.

Витязь внезапно свесился с коня и залихватским движеньем подобрал с земли пучок сверкающих бирюзовых цветков. Не сорвал, а именно подобрал, столь плавным было его движение. Горечавка уже отцветала и это чудо, что она встретилась им на пути. Снег успел хорошенько припорошить цветки, но яркая бирюза невесомых лепестков проглядывалась даже сквозь серебристый налет снежинок.

Карн почувствовал горьковатый луговой аромат с едва различимыми медовыми нотками. Он и сам удивился тому, как в последнее время обострилось его обоняние.

— Цветы, — прошептал он. Не воину, скорее самому себе, просто так, инстинктивное желание констатировать очевидное.

— Горечавка, — ответил Страж рассвета, улыбнувшись. Карн почувствовал его доброжелательность и повернулся к витязю лицом. Это Мидас с легкостью улавливал его мысли и намерения, другим людям он должен был демонстрировать их более явно.

— Для девушки, — продолжил воин, ни капли не смутившись, однако его голос стал заметно теплее. Он был высок и широк в плечах, могуч и похож на медведя, от такого едва ли ждешь нежности и теплоты. Тем не менее, сейчас внешняя аура воина выглядела именно так — переплетение молочных и песочных тонов. — Она ждет меня в Арконе.

— Я думал, там все девушки служат при храме, — Карн продолжал ехать, повернувшись к воину лицом, чтобы поддерживать видимость зрительного контакта.

— Не все, — покачал головой Страж. Ветер вновь подул в сторону Карна и его носа коснулся аромат горечавки, несравненный аромат добра. Не зря ее использовали в народной медицине на всех континентах. Трава с таким запахом может быть только целебной. — Аркона город-крепость, а не город-храм, хотя многие думают иначе.

— Знаешь, там, откуда я родом, цветы для девушек обычно не срывают в поле, — улыбнулся Карн, внезапно поймав себя на странной мысли. — Их покупают.

— Покупают? — в голосе воина звучало неподдельное удивление. Горечавку он аккуратно завернул в льняную тряпицу, алую, как его плащ, и закрепил сзади у седельной сумки. — Цветы? Но это же как… покупать землю! Или воду! — он засмеялся, высоко и раскатисто. Потом посмотрел на Карна, который лишь коротко и печально улыбнулся. — Погоди, серьезно?.. Из какого безумного мира ты пришел?

Мидас в тот момент вел беседу с Яромаром, старшим над дружиной Арконы. Они двигались уже по полуострову Виттов, слева от них раскинулось Море балтов, справа усилившийся снегопад равномерно застилал чахлые каменистые равнины до самого горизонта. Они должны были въехать в ворота крепости через пару часов.

— А зачем такие яркие плащи? — спросил фригийский царь. Он думал над этим с того самого момента, как много лет назад впервые услышал о Стражах рассвета, которых часто узнавали именно по алым плащам. — Не лучше ли что-нибудь менее приметное? Что позволит воину как можно дольше скрываться от глаз врага.

— А зачем воину скрываться от глаз врага? — хохотнул Яромар. Он был даже крупнее того витязя, с которым говорил Карн. И если тот напоминал медведя, то Яромара справедливо было назвать предводителем войска медведей, коли могучие звери решили бы собрать таковое.

Встречный вопрос сбил Мидаса с толку и тот замешкался.

— Русы не скрываются от врагов, друг мой, — пробасил Яромар, почесывая бороду цвета поспевшей пшеницы, заплетенную в две тугие косы. — А Стражи рассвета и подавно!

— Но с тактической точки зрения это может быть преимуществом — незаметное передвижение и неожиданная атака, — попытался парировать Мидас, который был хорошо знаком с военными доктринами многих народов мира, но со средневековыми русами на поле боя никогда не встречался.

— Наше преимущество здесь, — Яромар приложил руку к груди. — И здесь, — Рука воина скользнула вверх и коснулась виска. — Мы побеждаем волей и правдой. Не можно иным победить.

— Мировая история с тобой бы поспорила, — улыбнулся Мидас, который не стремился обидеть руса, просто хотел понять его. — А ведь историю пишут победители.

— Историю пишут трусы, — покачал головой Яромар. — Пока другие ее творят. Победителям недосуг сохранять свои деяния в бумаге, их победы живут в их потомках и в ясном небе над головами наследующих им поколений. Скажи, много ли тебе знакомо достоверных хроник, написанных великими полководцами и князьями? Конунгами, королями, признанными героями и защитниками своего народа?

Мидас улыбнулся и покачал головой. Он мог бы вспомнить Цезаря с его «записками», но то были, в общем-то, не хроники, а скорее именно что записки, краткие изложения виденных им событий. Ну, еще кто-нибудь? Вот именно, а исключение, как известно, лишь подтверждает правило.

— Для этого нам алые плащи, — нахмурился Яромар. Его ноздри разошлись, он шумно втянул воздух, точно волк, почуявший чужака. — Чтобы враг видел нас издалека. Чтобы знал — мы идем, а с нами — его погибель.

— Кажется, теперь я понимаю, — Мидас широко улыбнулся, уловив, наконец, ход мыслей собеседника. — В этом все дело! Враги видят вас и отступают, потому что ваша слава, слава об алых плащах, идет далеко впереди вас. Так вы побеждаете, не проливая крови.

— А еще на алом плохо читается кровь, — заговорщицки подмигнул ему старший дружины. Мидас неожиданно вспомнил, как Леонид за чаркой вина упоминал, что воины Лакедемона носят яркие плащи по той же причине.

А потом он увидел впереди два алых пятна, которые двигались к ним сквозь снежную пелену. Пятна быстро приближались и вскоре превратились в двух всадников. Огул и Буян возвращались, хотя до Арконы было еще около часа езды.

— Что не так? — без лишних вступлений спросил Яромар. — Впереди враг?

— Враг, — кивнул Буян. У него был мощный, резкий голос, точно удар молота о наковальню. — Но не впереди, здесь.

Яромар остановил лошадь и поднял правую руку, Стражи рассвета замерли. Над отрядом повисла мертвая тишина, даже ветер прильнул к земле, чтобы не привлекать внимания.

Старший дружины на мгновение прикрыл глаза и опустил голову на грудь. Почти сразу открыл их, резко обернулся.

— Милан, ко мне! — взревел он. — Круг в позицию! Остальные по периметру!

Мидас развернул лошадь и нашел взглядом Карна. На лице парня читалась тревога, но не растерянность. Он, похоже, знал, что происходит.

Воины быстро перестроились, умело оттеснив кобыл Карна и Мидаса в центр круговой формации. По ее периметру выстроились шестнадцать витязей, они спешились и обнажили клинки, затем вонзили их в землю перед собой и положили руки на округлые навершия с выгравированными на них черными молниями.

Оставшиеся восемь витязей, включая Яромара, образовали еще один, внешний круг. Они тоже достали оружие, но с коней слезать не торопились.

— Если рядом враг, мы поможем! — прокричал ему Мидас. — Мы не так беспомощны, как может показаться!

— Мы видели вашу силу, — прозвучало в ответ. Яромар даже не обернулся, но голос его могучей волной раскатился во все стороны. — И ведомо нам, что вы оба — великие воины. Но это не ваш бой, мы обещали доставить вас в Аркону, так и будет.

Древний бог хотел возразить, но внезапно налетевший ветер бросил ему в лицо пригоршню снега, кобыла под ним заволновалась. Что-то изменилось в окружающем пространстве, что-то стало неправильным — лютый ветер дул точно с севера на юг, но снегопад, превратившийся в настоящую пургу, закручивался спиралями и, игнорируя законы физики, ввинчивался в небо тугими канатами. Где-то на самой границе слуха, нет — на пределе сознания, раздался тихий треск, будто кто-то разорвал плотную ткань. У Мидаса зарябило в глазах.

— Лимб, — голос Карна прозвучал рядом, но будто бы издалека. — Нас затягивает в Лимб.

— Милан, действуйте! — проревел Яромар. Он спрыгнул с жеребца и шлепнул его ладонью по боку, конь тут же отступил на несколько шагов, опустился на землю и замер, пригнув голову. Остальные воины внешнего круга последовали примеру старшего.

Фригийский царь увидел, как из снежной пелены на Яромара вылетает черное хитинистое тело с продолговатой вытянутой головой и длинным хвостом, оканчивающимся смертоносным жалом. С языка Мидаса уже готов был сорваться изумленный вздох, но Карн уже в который раз опередил его, озвучив то, что увидел своим энергетическим зрением.

— Химеры, — прошептал парень.

— Я вижу, — процедил сквозь зубы древний бог.

— Ты не видишь, — покачал головой Карн, изо всех сил напрягая внутренний взор, чтобы пробиться сквозь метель, которая была чем-то большим, чем буйство разгневанной стихии. — Их тут десятки.

Чудовище, прыгнувшее на Яромара, двигалось с невероятной скоростью, но Страж рассвета оказался еще быстрее. Он отступил на полшага в сторону и пригнулся, уходя от атаки, а затем, распрямившись, коротким взмахом клинка рассек тварь пополам. Хвост утратившего целостность чудовища слепо ткнулся в сторону воина, но тот снова сместился, пропуская его перед собой, и перерубил черный сегментированный канат у самого жала. Мгновение тишины, а потом из белесого ничто, окутавшего воинов плотной пеленой, раздался низкий одиночный рык. Еще мгновение — и рычало уже все пространство вокруг.

А потом началась мясорубка. Точнее — химерорубка. Твари налетали волнами, но витязи внешнего кольца не разрывали строя. Одного от другого отделяло расстояние, равное размашистому удару клинком, и оно не менялось ни при каких обстоятельствах. Их мечи — длинные и прямые — взлетали и опадали, точно выписывая в воздухе рубленые символы, напоминавшие руны нордманов.

Иногда кто-то из витязей смещался в сторону, но никогда — больше чем на полшага, чтобы не размыкать круг. Каждый в левой руке держал высокий каплевидный щит, который по необходимости мог прикрыть воина от колена до подбородка. Щиты, как сначала подумал Мидас, были выполнены из дерева, лишь окантовка поблескивала матовым железом. Однако если это и было дерево, то зачарованное, не иначе, ибо удары когтистых лап и хвостовых жал оставляли на его поверхности лишь неглубокие царапины.

Карн даже не пытался подчинить себе какую-нибудь химеру, понимая, что в нынешних условиях это будет смертельный номер. Да и бесполезный, ибо он ошибся — нападавшие исчислялись не десятками. Сотнями.

Парень переключил внимание на воинов внутреннего кольца обороны, которых Яромар назвал Круг. Он видел, как ауры витязей сливаются воедино, образуя столб алого магматического пламени. Этот огненный рукав, одним концом уходивший глубоко в землю, а другим — взмывавший под самые небеса, опоясывали коронные разряды, отливающие всеми цветами радуги. О нет, там было гораздо больше цветов, и среди них Карн увидел те, которые просто не могли существовать в Ра.

Энергетическая конструкция, которую возводила объединенная воля витязей Круга, росла с каждым мгновением. Она становилась шире и вбирала в себя серую бесцветную энергию, что бушевала вокруг, создавая настоящую бурю из снега, водяной пыли и комьев промерзшей земли.

Карну понадобилось еще несколько мгновений, чтобы понять — Стражи рассвета закрывают локальный разрыв между Ра и Лимбом. Парень вспомнил все, что говорил Один и все сошлось. В Арконе Орден Ка-Дас должен провести заключительный Ритуал, чтобы окончательно восстановить Завесу. Но пока Ритуал не проведен, а значит — по всему пространству Ра могут возникать спонтанные разрывы, через которые кошмарные монстры будут вываливаться в мир смертных.

Парень смотрел на витязей Круга и не понимал, как это происходит, он никогда не слышал ни от Тота, ни от кого-либо еще, что локальный разрыв можно закрыть. Избежать его — да, подождать, пока закроется сам, — тоже тактика. Но закрыть, тем более — усилиями, при всем уважении, горстки смертных…

Однако у Стражей рассвета получалось — медленно, но верно они восстанавливали ткань реальности. При этом химеры хорошо понимали, что происходит. Монстры бросались на внешнее кольцо обороны с утроенной яростью, стремясь добраться до Круга. Твари не хотели возвращаться в Лимб. Они хотели остаться здесь и вдоволь попировать.

Карн попытался представить, что эти существа могли натворить в Ра, и по его спине пробежал холодок липкого ужаса. В памяти всплыла эпидемия Черной Смерти в середине XIV века, потом он вспомнил эпидемию оспы в Новом Свете, желтую лихорадку в Северной Америке, убившую 29 тысяч наполеоновских солдат из отряда в 33 тысячи… Тот рассказывал ему, что это были вовсе не болезни, а единичные эксперименты серых по переброске тварей из Лимба в Ра. Всего несколько особей — и тысячи смертей, десятки тысяч, сотни.

А потом один из воинов внешнего кольца коротко рыкнул и упал на колени. Он тут же поднялся, принял удар сегментированного хвоста на щит, ушел в сторону от когтистой лапы и всадил клинок в нижнюю часть головы химеры, так что окровавленный металл вышел из ее вытянутого затылка. Однако он упустил мгновение, всего одно мгновение, которого другой химере хватило, чтобы проскочить мимо и вонзиться желтыми, покрытыми черной плесенью, клыками в шею застывшего на одном колене Милана.

Заговоренное полотно кольчужной бармицы могло выдержать многое, но не зубы порождения Лимба. Химера сломала половину из них, но остальные добрались до горячей плоти воина. Тварь отпрыгнула от человека, держа в пасти всю левую часть его шеи. Милан, вырванный из транса, завалился на бок, инстинктивно прижимая руку к ужасной ране.

Мидас тут же соскочил с лошади, слитным движением выхватывая скрамасакс и бросая его в голову твари. Нож двигался со скоростью молнии, в безумной круговерти снега и грязи его невозможно было различить. Он ударил химеру в правую часть головы, ее шатнуло, а когда она восстановила равновесие, древний бог был уже рядом. Он вырвал скрамасакс из ее хитинового панциря, та утробно зарычала и попыталась укусить врага. Мидас сместился в сторону, пропуская голову монстра перед собой, и ударил ее ножом в шею. Довершая успешную атаку, бог пнул чудовище по трехпалой ноге и когда та тяжело рухнула на одно колено, вогнал скрамасакс ей в затылок.

Внутренним зрением Карн видел, как раненый Страж рассвета из внешнего кольца гаснет. Витязь завалился на спину с разорванной грудью, его меч и щит выпали из ослабевших рук. Но оружие тут же подхватил Мидас, заняв место павшего и вновь сомкнув редкий строй.

Карн ощутил, как после смерти Милана магматический столб дрогнул и остановился, коронные разряды начали угасать, энергетическая конструкция зашаталась, готовая вот-вот развалиться. Милан был стержнем, направляющей для объединенной силы Круга.

Парень спрыгнул с кобылы и упал на колени перед мечом погибшего витязя. Воткнутый в землю клинок пылал перед ним смесью золотых и алых лепестков незримого огня, образуя одно из шестнадцати оснований, поддерживающих магматический столб. Карн глубоко вздохнул и ухватился за его рукоять.

Несмотря на чудовищный холод колдовской метели, бушевавшей на границе двух миров, обмотанная кожей сталь обожгла ладони, но парень лишь плотнее стиснул их, сливаясь с мощью клинка и становясь единым целым с колоссальным энергетическим образованием, что создали воины Круга. Их энергия окатила его приливной волной и забрала прочь, разметав чувства вверх, вниз и во все стороны. Он обнажился и стал алым столбом магматического пламени, рожденного сердцами шестнадцати боевых братьев.

Карн некоторое время изучал структуру конструкции, ее силовые узлы и линии энергий, задающих функционал. Парень понял — он не сможет повторить то, что делают Стражи рассвета, для столь тонких манипуляцией жизненной силой нужны годы тренировок. Он поступил проще — начал отдавать саму суть своего существа, скармливая его урагану Лимба, по чуть-чуть, буквально — по молекуле. И этого оказалось достаточно, чтобы огненный столб вновь начал расти, коронные разряды невиданных цветов снова заструились по его кромке, разбрасывая шипящие искры антиматерии, а химеры вокруг заревели с новой силой, подпитывая бушующий ураган своей злобой.

В то же мгновение Мидас четко осознал, что держит в руки произведение смертельного искусства. Клинок Стража рассвета был великолепен — длинный и легкий, с тонкой рельефной рукоятью, обтянутой плотной кожей, и коротким прямым перекрестьем с рунической гравировкой. Вес клинка едва достигал килограмма и фригийский царь пообещал себе расспросить Яромара о том, из какой стали кузнецы Арконы делают свое оружие, ибо подобного ему не доводилось видеть.

Меч разил без промаха, и Мидасу казалось, что баланс клинка постоянно смещается, следуя за его движениями, что было необычно и очень кстати, учитывая, что с недавнего времени он имел при себе лишь одну руку. Сражаться таким оружием было честью и великим наслаждением, и все же он видел, что не успевает. Химеры атаковали все яростнее, их клыки и когти едва не царапали его по груди и лицу, когда он с трудом уворачивался от серийных атак. Если бы он мог взять в левую руку щит павшего воина, все было бы иначе. Но он не мог.

Химера бросилась на него справа, разорвав белесую пелену магической пурги. Мидас выставил клинок перед собой, тварь сместилась в сторону, пытаясь уклониться, он ожидал этого и резко выкрутил запястье, помогая себе движением тела. Короткий беззвучный удар и передняя часть извечно оскаленной морды оказалась начисто срезана гибельной сталью. Провернуть подобный трюк со стандартным длинным мечом едва ли получилось бы, удар занял бы более секунды и химера успела бы миновать вектор атаки. Но фригийский царь был опытным воином и умело использовал преимущества своего оружия, в данном случае — его необыкновенную легкость.

В следующий миг из бушующего марева вынырнуло сразу два монстра. Первого Мидас встретил колющим в голову, а затем, когда существо пригнулось, провернул меч, сместив направление удара. Он рывком освободил клинок из опадающего тела, и закрутил восьмерку, отгоняя второго монстра. Тот проворно отпрыгнул, но тут же атаковал вновь и уже ни один — ему на помощь пришла другая химера, а за ее спиной в полумраке беснующегося снега плясали десятки черных росчерков — то были гибкие тела высших хищников Лимба, которые, казалось, совсем не чувствуют сопротивления штормового ветра, перемещаясь с головокружительной скоростью.

Мидас отступил на шаг, пропуская желтые лезвия когтей в пальце от своего лица. Ударил снизу, затем еще раз — в продольной плоскости, вернулся в исходное положение и пинком отбросил атакующего врага. Убил следующую тварь размашистым ударом, но и сам пострадал — тонкий и черный, словно выполненный из оникса, клинок на хвосте химеры прочертил рваную полосу по его груди прежде, чем он снес голову владельцу смертоносного атрибута.

Следующая химера неожиданно бросилась Мидасу под ноги, он проткнул ее насквозь, ударив чуть ниже шеи и раздробив ей позвонки, однако монстр успел полоснуть его лапой по ноге. Фригийский царь заревел, получив еще одну глубокую рану — желтый коготь разодрал ему предплечье с внутренней стороны, когда он провалился вперед после очередной атаки, не успев вовремя отдернуть руку. Химера поплатилась — он отрубил ей левую лапу, обманул финтом, заставив нырнуть вниз, ударил ногой по жесткой хитинистой морде, а потом развалил существо буквально пополам, разрубив от макушки до нижней части живота.

Он упал на колено, не успев увернуться от гибкого хвоста, жало глубоко вонзилось ему в бедро и фригийский царь почувствовал, как ядовитый ихор со скоростью молнии разбегается по его венам. Но яд не убьет его мгновенно, а значит с этой проблемой можно разобраться позже. Только если «позже» наступит.

Мидас мог откатиться назад, дав себе передышку, но тогда внешнее кольцо обороны будет нарушено и химеры прорвут их жидкий строй. Поэтому ему оставалось продолжать неравную битву в надежде прожить еще две-три, а может и четыре секунды.

Химера бросилась на него, опрокидывая на спину, прижала к земле. Он ударил наотмашь, под кулаком треснуло, тварь утробно заурчала. Воин обхватил кошмарное создание ногами и притянул к себе, точно любовницу. В отсутствии второй руки это был его единственный выход — зажать передние конечности химеры между их телами, чтобы тварь не могла ими атаковать. При этом его собственная рука осталась свободной! Разгадав план Мидаса, монстр попытался укусить его в лицо, тот чудом увернулся и прижался к отвратительной шее, чтобы не допустить повторных атак. Химера рычала и извивалась, пытаясь вырваться, но, как и рассчитывал Мидас, не атаковала хвостом — боялась ранить себя.

Все это заняло не больше двух секунд, а на третью секунду он ввинтил клинок меж двух хитиновых пластин в боку чудовища. Быстро освободил меч и ударил еще раз — в то же место. Сопротивление химеры ослабло и он ударил в третий раз, протыкая порождение Лимба насквозь и нанося ему смертельный урон. Тварь перестала вырываться и обмякла, Мидас со стоном сбросил ее с себя и поднялся на одно колено, готовый принять смерть. Но смерти не последовало.

Буря слабела, ветер стихал, а над головой уже можно было различить рваные клочки синего неба. Фригийский царь удивленно огляделся. Окружающее пространство перестало биться в агонии, его естественная метрика восстанавливалась, разрыв закрывался.

Химеры, что находились к Кругу ближе других, начали таять на глазах, возвращаясь в Лимб, их тела стали полупрозрачными, выгнулись гармошками, завихрились спиралями. Остальные, их было не больше двух дюжин, застыли на мгновение, пытаясь понять, что происходит, а потом бросились врассыпную. Пять из них кувыркнулись в воздухе и рухнули замертво, настигнутые метательными топорами Стражей рассвета. Другим повезло больше.

— Работенка на пару недель, — прохрипел Яромар, глядя вслед удаляющимся монстрам. Кольчуга на его плече была разорвана, стальные кольца окрасились алым — в цвет плаща витязя. Он сплюнул кровавый сгусток и развернулся. Мидас проследил за его взглядом.

Воины Круга медленно вставали с колен, тяжело опираясь на воткнутые в землю мечи. Они выглядели усталыми и больными, их кожа посерела, глаза подернулись кровавой сеткой и глубоко ввалились, больше чем у половины появилась внушительная седина. Карн тоже поднялся и едва сумел устоять, схватившись обеими руками за меч Милана. Мидас заковылял к нему.

— Ты сумел, парень, — прошептал он, поддерживая парня, которого била крупная дрожь.

— Нет, — тихо ответил Карн, на миг скривившись от боли, прострелившей тело от пяток до затылка. — Мы сумели. Это… это невероятно.

— Ты даже не представляешь, насколько, — подошедший Яромар всмотрелся в лицо парня, будто разглядел в нем что-то, чего раньше там не было. — Я не знаю, кто ты, но твоей силе могут позавидовать боги. Воинов Круга готовят с младенчества, они вступают в Стражу рассвета в возрасте тридцати трех лет, не раньше.

— Значит, это был его первый дозор, — с этими словами Карн повернул голову в сторону Милана. Молодой витязь лежал на земле, глядя прямо перед собой. Цвет его прозрачно-синих глаз был неотличим от цвета неба. Удивительно, но колдовская метель не коснулась его — на чистом остановившемся лице не было ни единой снежинки или капельки грязи.

— Первый, — кивнул Яромар. Он встал на колено рядом с павшим воином и ласково провел дрогнувшей рукой по его лицу — сверху вниз. Пальцы старшего навсегда сомкнули веки Милана, от них на щеках витязя остались две бледно-алые полоски, будто перед смертью он плакал кровью. Так могли бы плакать небеса, провожая в последний путь лучших воинов из племени русов.

— Он с честью нес службу в рядах Стражей рассвета и испил свой долг до последней капли, — Яромар поднялся, его желваки на миг напряглись, сдерживая нахлынувшие эмоции. Старший дружины быстро справился с внезапным порывом и обернулся. — Как и Горыня. Их имена не будут забыты.

Он направился к воину, клинок которого Мидас все еще сжимал в руке. Больше никто из отряда не погиб и фригийский царь не мог скрыть своего удивления. Он отлично знал, на что способны химеры, особенно в таком количестве. В былые годы, на пике своей силы и с обеими руками он мог противостоять целым полчищам этих созданий. Но он был богом и тот факт, что Стражи рассвета, будучи смертными, сумели перебить несколько десятков чудовищ, потеряв лишь двух воинов, говорил о них как о… полубогах, не меньше.

Несколько витязей под руководством Буяна спустились в чахлый подлесок, раздался стук топоров. Через четверть часа они вернулись с широкими носилками. Конструкцию закрепили между четырьмя лошадьми и осторожно уложили в нее павших воинов. За это время Драгон, целитель отряда, обработал раны Мидаса, подивившись регенеративным способностям его организма.

По словам Драгона, яд химеры убивал воина в считанные минуты, самые крепкие могли продержаться не больше часа и умирали, если за это время не попадали к мастеру, сведущему во внешней алхимии. Однако организм Мидаса сумел остановить распространение инфекции, хотя и не смог ее побороть.

Драгон нанес на его раны бесцветную мазь, пахнущую зверобоем, и дал фригийскому царю несколько капель терпкого настоя. Витязь-целитель не задавал вопросов, Стражи рассвета вообще не стремились выуживать чужие тайны. Им хватало своих.

Когда они вновь двинулись к Арконе, Мидас спросил у Карна, как воинам Круга удается закрывать спонтанные разрывы между Ра и Лимбом. Ведь парень только что сделал это вместе с ними, он не мог не понять принципов, лежащих в основе их метода.

— Они жертвуют собой, — монотонно ответил Карн. Он был подавлен, хотя Мидас не в полной мере понимал — почему. Парень уже столько пережили, едва ли его можно удивить смертью хорошего человека. Или как раз в этом все дело? Будучи Левиафаном, с бесконечным кладезем знаний за спиной, с немыслимой силой в руках, он все равно остался собой. Он оставался человеком. Фригийский царь неожиданно открыл для себя, насколько в действительности уникален его спутник.

— Я сделал тоже самое, — продолжил Карн, тяжело сглотнув. — Но я восстановлюсь, а они — нет. Они знают это и без колебаний принимают.

— В этом их предназначение, — пожал плечами Мидас. — Но я не знал об этом раньше, хотя легенды о витязях Арконы — не то, мимо чего можно просто пройти. Думаю, почти никто не знает, что на самом деле делают Стражи рассвета.

— Да и зачем, — Карн ощущал ауры ехавших рядом витязей, он инстинктивно пытался отгородиться от них, но не мог. Их общее ментальное поле, эгрегор боевого братства полнился печалью и чувством утраты, он терзал их энергетические тела будто лезвие тупого ножа. И парень переживал это вместе с ними. — Мертвым не нужна благодарность живых.

А потом они увидели Аркону, и на фоне величия легендарного города гнетущие мысли потеряли свою значимость, растворившись в невыразимом великолепии представшего перед ними шедевра. Внутренний свет крепости в мгновение ока испепелил тьму в их душах, Карн и Мидас вздохнули в унисон — глубоко и с облегчением.

Бог богатства видел много городов. Хитроумные оборонительные фортификации с глубоким эшелонированием, о которые ломали зубы непревзойденные стратеги и многотысячные армии. Нестерпимый блеск золотых колонн и серебряных пиков, обсидиановые галереи, наполированные до матовой черноты, поглощавшей свет до последней капли. Барельефы и статуи, что выглядели будто живые колоссы из легенд древней земли, бесконечное многоцветье искусных росписей, каких мир не видел ни до, ни после.

Всего этого не было в Арконе. Но крепость поражала своим масштабом, и совсем не зря, увидев ее, нордманы прозвали земли русов Гардарикой — страной городов. На фоне Арконы любой город Европы, да что там Европы — мира, казался чахлым хуторком.

Крепость раскинулась на одноименном мысе, протянувшись от одного берега до другого больше чем на два километра. И все это расстояние занимала массивная земляная насыпь высотой 25 метров. На вершине насыпи располагалась бревенчатая стена, причем фригийский царь даже представить не мог — где брали бревна для этой стены, ибо каждое из них было по три метра в поперечнике и все приходились друг другу близнецами.

Стену украшала великолепная резьба, в ней переплетались рунические символы, растительный орнамент и лики неведомых существ. Изображения были столь велики, что Мидас отлично видел их даже на таком расстоянии. А еще фригийский царь отчетливо видел ворота, сработанные зодчими, которые, в этом он не сомневался, были скорее богами, чем смертными. Казавшиеся непреодолимыми створки, крытую галерею над ними и высокие смотровые башни со стрельчатыми окнами и покатыми крышами покрывала все та же мастерская резьба.

Рисунки и узоры не были выкрашены, но их выполнили таким образом, что в разное время суток игра света и тени придавала им самые невообразимые оттенки, наполняя таинственной жизнью. Мидас мог бы поклясться, что рунические знаки движутся, складываясь в постоянно меняющиеся строки древних заклинаний, изображения невиданных цветов распускаются у него на глазах, а вырезанные в дереве существа следят за ним, скрывая хищный оскал за добродушной улыбкой.

Лишь одно строение поднималось выше стен Арконы. Без сомнения, это был Храм Световита, воспетый хронистами и поэтами всей ойкумены. Многокупольная конструкция, составленная из круглых башен, спиральных галерей, арочных переходов и висячих садов, была залита багрянцем заходящего солнца. Храм был целиком выполнен из дерева, включая центральный купол, диаметр которого по прикидкам Мидаса в самой широкой части составлял не менее пятидесяти метров. И снова резьба — еще более тонкая, покрывающая каждый квадратный сантиметр Храма.

Мидас понимал, что хотя Аркона — деревянная крепость, огонь ей не страшен. Глаз опытного военачальника, оборонявшего и штурмовавшего тысячи городов, видел, что бревна внешней стены и купол Храма покрыты особой пропиткой. Разумеется, он не мог определить ее состав на глаз, но хорошо знал этот характерный матовый блеск. Он мог бы побиться об заклад, что стены города прочнее стали и ни одно из известных человеку орудий не сможет нанести им существенного вреда.

С другой стороны, если бы такое орудие существовало, оно едва ли смогло бы приблизиться к Арконе на расстояние атаки. По всей длине оборонительной стены располагались высокие башни, на некоторых он видел лишь красные плащи защитников, в чьих руках, несомненно, лежали длинные ростовые луки. Но каждая третья башня не имела крыши, потому что на ее вершине располагались метательные орудия, часть из них были вполне узнаваемы для взгляда европейского воина — баллисты и требушеты, но многие выглядели необычно и пугающе, так что на первый взгляд их предназначение было непросто определить.

Мидас перестал дышать от восхищения. Реакция Карна была аналогичной, ведь хотя парень не мог видеть Аркону физическим зрением, он воспринимал гораздо больше, чем его спутник. Пред ним до самых небес возвышалась сияющая полусфера, она полыхала алмазным пламенем и выбрасывала в окружающее пространство разветвленные разряды золотых молний. Чем-то Аркона напомнила Карну Гелиополис, город богов. Но в отличие от Гелиополиса город-крепость возвели люди, а потому — он был напоен жизнью, дышал ею и его дыхание пульсировало в ритме дыхания самой планеты.

Карн снова вспомнил рассказ Одина и его горло так сдавило от волнения, что несколько секунд он не мог протолкнуть в себя ни единого вдоха. Всеотец говорил, что Аркона была последним оплотом Ордена Ка-Дас, и Стражи рассвета — ее верные сыны — хотя и были, вероятно, величайшими воинами своего времени, едва ли могли тягаться с русами, строившими мир в Золотую Эру. Каковы же были те города, если этот, возведенный спустя тысячи лет после упадка их цивилизации, — самое совершенное, что он видел на земле?..

Но все могло быть проще. Древние города русов могли не так уж сильно отличаться от этого архитектурного чуда, просто тогда их было больше, много больше. Карн отчего-то был уверен, что именно так все и обстоит, но вот перед ними открылись ворота Арконы и все мысли тут же покинули метущийся разум, оставив после себя лишь девственную пустоту и терпкое благоговение.

Ворота открылись без единого скрипа и Карн с Мидасом в сопровождении витязей Яромара въехали в город. Фригийский царь удивился, увидев одновременно привычную и абсолютно незнакомую картину, а потом понял, отчего в его голове возник столь вопиющий диссонанс. Города его родины, полисы, изнутри выглядели также — величественные в своей простоте, лишенные ненужных изысков, но вместе с тем благородные и даже в чем-то пафосные. Вот только Аркона в отличие от полисов была выполнена из дерева.

Многоярусные дома с покатыми крышами окаймляли выносные галереи, а все двери, не только главные входы, украшались порталами и барельефами, резьба на которых была подобна резьбе на крепостной стене — она двигалась и жила собственной жизнью, переливаясь тысячами цветов, составленных из пятнашек света и тени. Фронтоны домов покоились на колоннадах с широкими карнизами, усеянными рунической вязью.

Перед въездной площадью их встретило сооружение, которое, как понял Мидас, совмещало функции древнеримской триумфальной арки и синтоисской тории. На ее карнизе он увидел рунические символы, написанные совсем не нордманскими рунами, однако он все равно сумел их прочитать.

— Сражайся за мертвых, — проговорил Карн. Мидас с удивлением посмотрел на него.

— Ты видишь эти строки? — спросил он, силясь понять, как это возможно.

— Да, — прошептал парень сдавленным от волнения голосом. — Потому что они вырезаны не на дереве. Они вырезаны на самой ткани пространства.

— Обернись, — посоветовал он Мидасу, когда они проехали под аркой. Бог богатства послушно развернулся в седле. На арочном карнизе с внутренней стороны тоже были рунические строки.

— Умирай за живых, — прочитал фригийский царь. Он не раз слышал эти строки, но не знал их истока. Теперь узнал.

Стражей рассвета встречали. Люди выходили к ним и выстраивались по обеим сторонам широкой центральной улицы. Некоторые хлопали в ладоши и звонко смеялись, на их лицах Мидас читал облегчение и неподдельную теплоту. Другие приветствовали воинов более сдержано, кивали им или вздымали руки в жесте «от сердца к небу». Но были и те, по чьим щекам бежали слезы, было трудно определить их эмоции, но Карн все видел. В их сердцах горело две свечи — вера и надежда.

А потом в разношерстной толпе, слившейся в единое энергоинформационное образование, он увидел кого-то особенного. Карн потянулся к ауре этого человека и сфокусировался на ней. Это была девушка, и он увидел, что под ее сердцем готово забиться еще одно. Новая жизнь была плодом истиной любви и парень понял, почему девушка привлекла его внимание. Потому что ее собственная суть составляла лишь половину зарождавшегося в ней начала, тогда как вторая половина принадлежала Милану.

Карн не мог этого видеть, но девушка, пробежав по лицам Стражей рассвета и не найдя среди них возлюбленного, впилась глазами в Яромара. Старший дружины покачал головой и опустил взор. Она рванулась к носилкам с погибшими, но тут же замерла. Карн уловил отголоски ее мыслей и понял — почему. Прежде, чем живые смогут проститься с павшими и они будут сожжены на священных кострах, провидцы города должны провести надлежащие ритуалы, чтобы очистить тела от наветрия смерти. Таков закон.

Он бросил Мидасу поводья своей лошади и спрыгнул с кобылки, мимолетным движением достав что-то из седельной сумки. парень подошел к девушке, которая была еще так молода. Он видел, как соленый комок из слез и ярости подступил к ее горлу и она из последних сил пытается удержать его, чтобы не опорочить честь Милана.

Карн протянул ей алую льняную тряпицу, в которую были завернуты цветки горечавки. Казалось, что бирюза лепестков засияла еще ярче и своим цветом стала похожа на его глаза.

— Он сорвал их для тебя, — проговорил Карн и его голос дрогнул. На миг он потерял контроль над собой и эмпатическая волна, исходившая от девушки, захлестнула его.

Она приняла цветы дрожащей рукой, а потом бросилась на шею слепцу, принесшему ей последний подарок возлюбленного. Она ткнулась ему в плечо и тихо заплакала, без громких всхлипов и сотрясаний всем телом, чтобы никто не увидел ее слез. Так здесь принято — женщины русов не плачут по своим мужчинам, ушедшим в небо по дороге долга и чести.

Вскоре кто-то увел девушку, а Карн двинулся в ту сторону, где, как он ощущал, находится Мидас. Он видел ауру своего спутника, а в ней — отголоски сопереживания и печали. Лишь отголоски, ибо есть у бессмертия одна характерная черта — с веками она притупляет все человеческое.

Парень хотел что-то сказать древнему богу, но осекся, неожиданно ощутив рядом присутствие человека, которого уже встречал. Однако если в их прошлую встречу этот человек был лишь бледным отражением самого себя, то теперь его аура лучилась первозданной мощью, чем-то напоминая ауры Стражей рассвета и вместе с тем кардинально отличаясь от них.

— Чтоб меня гром небесный испепелил! — хохотнул Мидас, тоже заметив этого человека. — Воистину говорят, все возвращается.

— Не все, но в основном, — поправил его сухой, но крепкий голос, принадлежавший седовласому мужчине солидного возраста. Мужчина не был стариком в полном смысле этого слова, он был высок и крепок, как все русы, но главное — его глаза, цветом они напоминали весеннюю траву и были полны жизни, так что едва не светились.

На нем была длинная и просторная одежда, похожая на греческий хитон (ближайшая аналогия, пришедшая на ум Мидасу). Одежда была выполнена из простого однотонного льна белого цвета и перехвачена в районе талии узким кожаным ремнем.

Руки мужчины усеивали кольца и браслеты, выполнены из серебра и покрыты руническими символами. На его шее висела серебряная гривна, такие Мидас видел у многих русов, но эта отличалась тонкой гравировкой, в которой чаще других повторялись солярные орнаменты и изображения раскрытого глаза.

— Я узнаю тебя, — проговорил Карн, искренне улыбнувшись. Ему хватило мимолетного прикосновения к ауре этого человека, чтобы понять, кто перед ним. — Ты тот, кого мы спасли с корабля гавменнескеров.

— Кроме прочего, — хмыкнул мужчина. Он протянул руку Мидасу и пожал ему предплечье, затем осторожно коснулся плеча Карна. — Я благодарен вам, и навсегда у вас в долгу. Я мог бы многое предложить, но знаю, что вам не нужны никакие дары.

— Откуда ты знаешь нас? — Карн удивился прикосновению мужчины. От ауры такой силы ожидаешь мощного энергетического всплеска, но никак ни легкого, почти неосязаемого тепла. Парень сразу сообразил, что все дело в контроле. Мужчина намеренно подавлял свою энергию, не позволяя ей свободно изливаться в окружающий мир.

— Я не знаю вас, — он рассеянно покачал головой. — Я лишь видел вас. Я провидец. Верховный провидец Арконы. Этим искусством наш род славен издревле.

— Ты из Ордена Ка-Дас? — парень решил, что прямой вопрос будет справедлив, учитывая сложившиеся обстоятельства. Мидас с улыбкой наблюдал за реакцией провидца, лицо которого мгновенно изменилось, хотя и не потеряло доброжелательности. Лишь взгляд стал острее.

— Похоже, настал мой черед удивляться, — мужчина перевел взгляд на фригийского царя, затем снова вернулся к Карну. — В моем видении не говорилось о вашей… осведомленности. Откуда вам известно о моем ордене?

В ответ Карн многозначительно дернул уголком губ. Мужчина переадресовал свой взгляд Мидасу, тот коротко кивнул.

— Что ж, — провидец кашлянул в кулак. — Нам действительно есть, о чем поговорить. И что важнее — у нас достаточно времени. Простите, что все так сумбурно. Меня зовут Акамир и я рад приветствовать вас в стенах Арконы.

Акамир. Карн будто бы знал это имя, да и Мидасу оно показалось знакомым. Но эти смутные ощущения выглядели откровенно незначительными на фоне того факта, что они, сами того не ведая, спасли человека, который сегодня проведет в Арконе заключительный Ритуал восстановления Завесы.

Назвать это случайностью язык не поворачивался. Скорее кто-то просто двигает фигуры по шахматной доске. И у Карна было стойкое ощущение, что этот кто-то играет сразу за обе стороны.

***

Карн ступал вслед за Акамиром, держась рукой за плечо Мидаса. Его разум грызли невеселые размышления о том, мог ли ошибиться Один, или Всеотец по каким-то своим причинам целенаправленно дал им ложные сведения. Ведь с того момента, как они покинули испепеленный Арброт, прошел ровно двадцать один день, и сегодня вечером провидцы Арконы проведут Ритуал. Один же сказал им, что это произойдет через тридцать один день.

Они с Мидасом могли прибыть позже, у них был хороший запас, но Карн даже не хотел думать о том, что было бы, опоздай они хоть на день. Фригийский царь свое отношение к этой ситуации выразил довольно конкретно — одним коротким словом, которое очень любили русы, но старались без нужды не употреблять его при женщинах и детях.

И нужно сказать, что древний бог был прав, это не имело значения, раз они оказались в Арконе в нужный момент. Конечная цель их путешествия — вот, что действительно важно! Однако призрак сомнения все же поселился в душе парня, хотя он и решил до поры до времени не обращать на него внимания. Тем более, что в настоящий момент ему было, чем заняться.

Они поднимались по широким ступеням Храма Световита, который уже почти пять веков служил последним оплотом Ордена Ка-Дас. Акамир многое рассказал им, частично заполнив пробелы в хронике, поведанной Всеотцом. Но очень скоро Карн и Мидас поняли, что Орден позабыл свою истинную историю, провидцы даже не знали, что на самом деле произошло пятьдесят тысяч лет назад. Они из уст в уста передавали мифы о древней катастрофе, навсегда расколовшей мир и позволившей жутким монстрам с Изнанки (так они называли Лимб) проникать в земли смертных.

Зато они знали, что проводимый ими Ритуал четвертый и завершающий. Акамир готовился к нему всю сознательную жизнь, копил силы и знания, ждал подходящего момента. Он пояснил, что сегодня в полночь Земля войдет в когерентность с Черным Солнцем, а подобные события происходят, мягко говоря, нечасто, один раз на пятьсот лет. Или на тысячу.

Как понял Мидас, этой ночью Завеса между Ра и Лимбом истончится до предела, поэтому Ритуал восстановления будет иметь максимальный эффект. Позже Карн подтвердит его догадку.

— Вас я узрел в сновидческом трансе двадцать один день назад, — рассказал Акамир, отвечая на вопрос Карна о том, откуда ему известно о них. — В моем видении вы шли по пути, который вам начертал Один. В наших землях его зовут иначе, но это не важно. Он обратился ко мне, сказав, что вы придете в день Ритуала и я должен провести вас в Храм, дав возможность использовать некий… артефакт.

— Блаженные времена, — Мидас улыбнулся и покачал головой. — В этом времени людям еще достаточно одного лишь видения, чтобы не задавать лишних вопросов.

— Я провидец, — пожал плечами Акамир. — Уже второй круг жизни я учусь использовать свой дар, который для наших предков являлся обыденностью. Я уже мало чему удивляюсь и ты прав — я научился не задавать лишних вопросов. Мне понятно, что вы важны для этого мира и путь ваш идет сквозь времена и пространства, о которых здесь никто даже не слышал. Для меня честь помочь вам, исполнив свое предназначение.

— Мне интересно другое, — заметил Карн, инстинктивно припоминая, что круг жизни у русов составляет 144 года. — Получается, ты не знал, что мы спасем тебя от гавменнескеров? Так их называют нордманы.

— Мы тоже их так называем, — кивнул Акамир, почесав седую бороду. — Ты прав, я этого не видел. Не знаю, почему Отец всех сокрыл это от меня. Однако в то путешествие я отправился из-за видения.

— Того же самого? — уточнил Мидас. Карн с облегчением понял, что у фригийского царя многоходовочки Одина вызывают не меньше вопросов, чем у него самого.

— Ага, — кивнул провидец. — Он повелел мне посетить Готланд, где растут нужные для Ритуала травы.

— Гавменнескеры перехватили тебя в Море балтов? — вскинул брови Мидас. — Они и здесь промышляют?

— Промышляли, — поправил его Карн, удовлетворенно улыбнувшись. Он действительно гордился тем, что они убили тех мерзких созданий. Хотя само их существование представляло из себя удивительную тайну. Жаль, совсем нет времени на ее разгадку.

— Их много где видели, — согласился Акамир. — Но тогда, повинуясь внутреннему голосу, приобретенные на Готланде травы я направил с другим кораблем, а вот мою ладью перехватили эти грязные падальщики. То, что случилось потом, вам, полагаю, известно.

— Чудо, что ты выжил, — констатировал бог богатства. — И не меньшее чудо, что они встретили именно на нас.

— Едва ли, — покачал головой провидец. — Едва ли это можно назвать чудом. Уж ты то должен знать.

— Да тебе ведь даже неизвестно, кто я такой, — прищурился Мидас.

— Но я догадываюсь, — Акамир скопировал его хитрый взгляд и они оба рассмеялись. Карн тоже улыбнулся, почувствовав, как их ауры частично сливаются в искреннем порыве.

Проговорив почти два часа без перерыва, они направились к Храму Световита и теперь стояли в молчании перед плавно раскрывающимися створками главных ворот, испещренных искусной резьбой. По обеим сторонам от бесшумно разошедшихся створок замерли Стражи рассвета с длинными копьями. Ветер тихонько шелестел в складках алых плащей. Воины почтительно склонили головы перед провидцем, он ответил тем же.

Внутри Храм представлял собой одно большое пространство, увенчанное купольным потолком. В самой середине этого исполинского помещения располагалась земляная насыпь, из центра которой к вознесенному на многометровую высоту своду тянулся раскидистый дуб. Мидас представил, как днем свет из многочисленных окон играет в ветвях древа-патриарха. Но сейчас его освещали тысячи свечей, установленные на тысячи маленьких полочек, усеявших стены Храма от пола и до самого потолка.

Карн видел каждую из этих свечей, их огонь изливался из центра Вселенной, отражением которой явился могучий Родовой дуб. Парень непроизвольно прикрыл рукой невидящие глаза — столь ярким было внутреннее пламя дерева, разменявшего не одну сотню лет. Он видел, что в сердце дуба заключены великие сущности, но их заключение было добровольным, ибо мириады лет назад они приняли решение отдать свои жизни служению людям.

Мидас видел иное. Сначала ему показалось, что дерево покрыто все той же искусной резьбой, но, подойдя ближе, он понял, что даже если это резьба, она не принадлежит рукам человека. Кору Родового дуба покрывали лица, десятки живых движущихся лиц, которые складывались из древесных складок, изгибов и трещин. Фригийский царь не видел ничего подобного раньше и даже представить не мог, что перед ним.

Чуть раньше Карн поинтересовался у Акамира, действительно ли Световит — один из верховных богов пантеона русов. Провидец загадочно улыбнулся и ответил: «Световит — не бог, а принцип». Эти слова поставили еще больше вопросов, но Карн с Мидасом решили не переспрашивать. Теперь каждый из них на шаг приблизился к ответу.

Акамир начал Ритуал без лишних вступлений — он и еще пятнадцать провидцев обступили Родовой дуб по периметру. Каждый из них по очереди встал на колено, прошептав слово. У каждого слово было своим и отличалось от слов других провидцев. Карн подумал, что это имена, но спустя несколько мгновений они с Мидасом удивительным образом забыли все, что только что услышали.

Провидцы стали читать заклинание и Храм, в котором кроме них больше никого не было, наполнился приглушенным напевным шепотом. По коже Мидаса пробежали мурашки, а Карн увидел, как провидцы не торопясь объединяют свои ауры с пламенем Родового дуба.

Аркона была не просто городом-крепостью или городом-храмом. Она была построена по точнейшим математическим расчетам и каждое строение, каждый наличник, каждый резной завиток на поверхности дерева был подчинен одной цели — сделать из города огромный резонатор. Сейчас провидцы активировали этот резонатор и собирались высвободить копившуюся веками энергию. Энергию жизни каждого из них, каждого воина из Стражи рассвета, каждого человека из племени русов — ныне живущего или когда-либо жившего.

Это было невероятно, и Карн попросту тонул в эмоциях, его рот исказила широкая улыбка умалишенного. Мидас в этот момент обратил внимание на стены Храма, которые с внутренней стороны покрывала вовсе не резьба, как он подумал вначале. Присмотревшись, древний бог понял, что это имена, сотни и тысячи имен, и не нужно было иметь дар провидца, чтобы понять — чьи они. Он попытался найти одно конкретное имя и почти сразу увидел его, оно было вырезано считанные часы назад. «Милан».

Ритуал набирал силу и сквозь древнего бога проходили волны энергии, которую он не мог контролировать, да и не смог бы, даже если б захотел. Она наполняла его вены трескучим пламенем, заливала глаза и уши, подавляя восприятие и сужая его до одной единственной точки — Родового дуба в Храме Световита. Он непроизвольно улыбнулся, почувствовав себя частью силы, которая есть все вокруг.

Фригийский царь повернул голову к Карну и тот зеркально повторил его движение. Парень все еще держал Мидаса за плечо, но даже без прямого контакта их мысли, как это часто бывало в последние время, слились воедино. С их сущностями происходило то же самое, и, несмотря на физические лишения, которые они получили в битве за Арброт, оба сейчас были сильны как никогда, потому что поддерживали и усиливали друг друга. Сначала союзники поневоле, потом лютые враги, а теперь — связанные узами истиной дружбы, которые не разорвать даже Левиафану.

Мидас, повинуясь инстинктивному импульсу, достал из переметной сумки Вегвизир. Он вытянул его перед собой на ладони, Карн положил свою руку сверху, прикрывая матово-черный кругляш. Обоих тут же прошило электрическим разрядом, мысли очистились, внутреннее пространство Храма Световита подернулось дымкой и унеслось прочь. Мидас закрыл глаза и подумал о Фавне. Перед Карном всплыл образ Ниссы.

Но перед тем, как их вышвырнуло прочь из этого времени, сжав в одну точку и одновременно растянув на тысячи световых лет, парень уловил легкий, но настойчивый всплеск тепла — это провидцы Арконы беззвучно пожелали странникам удачи.

Карн (а через него и Мидас) увидел, как зияющий разрыв в Завесе, исходящий невоспринимаемым смрадом хаотичных эманациями злобы и страха, начинает затягиваться на теле их родного мира. Рана, нанесенная десятки тысяч лет назад и уже давно растерявшая всю свою мощь, окончательно сгладилась, оставив после себя длинный кривой рубец, пронизывающий Ра до самого основания. Карн знал, что это рубец останется навсегда.

И хорошо. Чтобы помнили.

В последний момент, перед тем как сила Вегвизира переместила их на пятьсот лет назад, парень успел увидеть еще кое-что. Он увидел двух девочек, дочек торговца, которого они с Мидасом пытались спасти. Пройдут годы и подросшие красавицы решат покинуть стены Арконы, они уйдут на восток, вглубь территорий, исконно принадлежавших народу русов. Там девушки найдут себе достойных мужей, проживут длинные и счастливые жизни. Их сыновья и дочери продолжат свои славные рода и не раз будут защищать честь и достоинство предков, одни — на полях сражений, другие — в войнах незримых.

Оба рода пройдут долгий путь, который Карн в один миг проследил до самого конца. И там, в далеком XXI веке, на крайних ветвях двух разлапистых крон парень увидел старых знакомцев, чьи лица всколыхнули в его душе самые искренние и теплые чувства. Потомком дочери торговца, которую звали Данка, стал великий воин, известный ему под именем Вик. Наследником рода второй дочери, Заряны, оказался один из сильнейших провидцев своего поколения, которого он знал под прозвищем Арчер.

Воистину, все возвращается.

 

Глава 3. Жребий каинитов — Потерянная колония — Вящий Навь

Мидас открыл глаза, почувствовав под ногами твердую землю. Биологические часы говорили ему, что с того момента, как они покинули Храм Световита в Арконе, прошло несколько мгновений. Но фригийский царь знал, что все должно быть иначе. На деле, если Вегвизир сработал так, как говорил Один, они переместились в прошлое на пятьсот с лишним лет.

Что ж, локация определенно сменилась. Мидас видел вокруг огромные дубы, раскидистые ясени, несколько лип и ольху, смешанный лиственный лес, густой, разбегавшийся в стороны насколько хватало глаз. И ветер — легкий, ласкающий кроны по самым вершинам, такого не бывает на севере. Это определенно не побережье Моря балтов, это много дальше на юго-восток.

Фригийский царь узнал этот величественный край, он проходил через земли русов во время оно и сразу вспомнил свои первые ощущения — бесконечное чувство свободы и предвечной глубинной мощи, что накатывает волной лазурного воздуха, исполненного мириадами самых простых и удивительных запахов. Здесь люди не жили в гармонии с природой. Здесь люди и были природой.

Непередаваемая гамма эмоций вновь захлестнула его и древний бог не сопротивлялся. Он бы понял, где они оказались, даже не будь у него глаз. Тем не менее, они могли находиться в землях вятичей, родимичей, кривичей — кого угодно, в своих путешествиях он так и не добрался до легендарного Радогоста, а после религиозных войн, охвативших земли русов в позднем средневековье, все сведения об этом городе попросту исчезли. Мидас не сомневался — были вымараны целенаправленно. И с недавнего времени он хорошо себе представлял — кем именно.

— Ты понимаешь, где мы оказались? — спросил он, продолжая осматриваться. Время года тоже изменилось, было гораздо теплее, но листва на деревьях еще не взбухла в полную силу. Значит разгар весны.

— Там, где должны, — пожал плечами Карн. Он вдыхал теплый, переполненный лесными ароматами воздух и с каждым вдохом странное ощущение все отчетливее заполняло его грудь. Парень не сразу понял, что чувствует, а когда осознание пришло к нему, с его губ сорвался переливчатый смех.

— Мы вернулись, мой друг. Я вернулся, — проговорил он, отсмеявшись. Если бы слезные железы его глаз не были повреждены, по щекам парня неминуемо побежали бы солоноватые ручейки.

Древний бог криво глянул на него, не совсем понимая, что происходит, но не стал вдаваться в подробности. Мало ли, они ведь только что переместились на полтысячи лет назад, а такие заигрывания со временем, надо думать, могут иметь последствия. В том числе — для психического здоровья.

— Короче, где бы мы ни были, шороху наделали — будь здоров, — Мидас присвистнул, только сейчас осознав, что они стоят в самом центре неглубокого кратера, вся площадь которого представляет собой черную корку обуглившейся земли, покрытую плотным слоем древесного пепла. Он нагнулся и поднес руку к поверхности, ощутив исходящий от нее жар.

— Это точно, — кивнул Карн. Вдоволь нарадовавшись возвращению в условно-родные пенаты, он откинул голову и развел руки в стороны, пытаясь уловить доминирующие энергетические токи. — Я чувствую отголоски колоссального всплеска, которым сопровождалось наше пришествие.

Бог богатства фыркнул. «Пришествие». В голову тут же полезли дурные аналогии.

— То есть свалить все на лесной пожар не получится, — хмуро констатировал фригийский царь. Он взял парня за руку и положил его ладонь на свое плечо. — Тогда давай выбираться отсюда. Я знаю русов, и не все из них столь же… радушны, как Стражи рассвета.

— Ты не знаешь русов, — покачал головой Карн. Он старался не отставать, ибо для него с недавних пор движение по пересеченной местности стало настоящим испытанием. Внутренним зрением он ощущал ауры зверей, деревьев и даже камней, но это не помогало, элементарно потому, что он не видел землю под своими ногами, мелкий кустарник и отдельные ветки крупных растений.

— Мне достаточно того, что некоторые из них сначала сносят тебе голову с плеч, а уже потом интересуются, чего тебе собственно надо в их земле, — пробурчал Мидас, вспоминая знакомство со словенским князем Гостомыслом. Они долго искали взаимопонимание, зато потом вместе с лютичами весело ходили на франков.

— Ну да, особенно если твой приход знаменуется такой феерией, — хмыкнул Карн. — Думаю, это было видно издалека. А если тут есть провидцы вроде Акамира, то они почувствовали нас на гораздо большем расстоянии.

— И кто знает, за кого они нас примут, — согласился Мидас, выбравшись, наконец, из картера, который получился довольно большим, метров триста в поперечнике. — А вот, кстати. Если бы нас выбросило в населенном пункте? Могла быть беда.

— Неа, — покачал головой Карн. — Мы не могли оказаться в городе. Где-то здесь было капище, я чувствую остаточную энергию.

— Русы ставят капища и в городах, — парировал Мидас.

— Не такие, — Карн сосредоточился на ускользающих ощущениях. Их прибытие наполнило гармоничный рисунок эфира беспорядочными всплесками, которые теперь нескоро стабилизируются. Все же Вегвизир был не самым деликатным способом путешествия во времени. Хотя, может статься, деликатного способа здесь не предусмотрено, только стоп-кран.

— Эти похожи на нордманские рунные камни, — продолжил парень, настойчиво выуживая обрывки сумеречных образов из окружающего пространства. — Не могу точно сказать, для чего…

— Молчи! — шикнул на него Мидас и Карн повиновался, ощутив в ауре своего спутника мгновенную перемену. Бог насторожился, почуяв опасность. Парень тут же расширил свой внутренний взор, если к ним приближается что-то живое — он его непременно увидит.

— Но здесь никого нет, — медленно проговорил он. — Я не могу ошибиться. Я вижу ауры всех существ, даже тварей Лимба.

— Значит, это что-то другое, — процедил Мидас. Карн почувствовал, как бог плавно снимает его руку со своего плеча и отводит ее к земле, мол, пригнись. Затем парень услышал короткий едва уловимый звук — его трудно описать, это звук, с которым полированная сталь покидает деревянные ножны, отделанные изнутри плотным сукном. Древний бог извлек прощальный подарок Яромара — легкий неширокий клинок, подобный тем, что в ходу у нордманов.

Карна старший арконской дружины вооружил двумя секирами, будто знал, что именно таким оружием парень сражался в землях притенов. Только эти секиры имели укороченные древки со стальными навершиями для корректировки баланса. Они не подходили для проламывания щитов и вскрытия вражеской защиты в строевом бою, зато были идеальны в скоростной схватке на минимальной дистанции, а метать их было одним удовольствием. Карну они напомнили камы, висевшие в тренировочном зале Эрры. Бог войны как-то показывал ему пару приемов с этим необычным оружием.

Парень тряхнул головой, отгоняя воспоминания, мешавшие концентрации. Он не спешил тянуться к секирам, закрепленным на нешироком поясе с латунными накладками. Теперь у него было и другое оружие, которым он намеревался овладеть в той же степени, что и стальным. Проблема заключалась в том, что на данный момент кроме Мидаса он не ощущал рядом ни единой живой души. Исключая казавшиеся бесконечными ряды древесных стволов, которые представали перед ним теплыми изумрудными столбами. Еще были птицы, несколько мелких грызунов, молодой волк где-то вдалеке, но ничего крупнее.

Фригийский царь придерживался иного мнения. Его прищуренный взгляд планомерно сканировал пространство вокруг. Он отступил на полшага назад, возвращаясь к кромке кратера. Цокнул языком, призывая Карна последовать за ним. Парень понял замысел бога — густой лес создает много проблем, если ты не охотник, а дичь, поэтому разумнее оставить вокруг себя как можно больше пустого пространства, хотя бы за спиной.

Мидас в этот момент обдумывал вариант, при котором у врага есть лук, но внезапно уловил движение боковым зрением. С молодой березки опало несколько желтых листков, чудом переживших осень и зиму, чтобы теперь их сорвало невесомое движение неуловимого существа, которое, как понимал фригийский царь, перемещается со скоростью, многократно превосходящей человеческую. Особую пикантность моменту придавал тот факт, что Карн существа не видит.

— Ты прав, — прошептал парень и все же потянулся за секирами. Он не видел врага внутренним взором, но улавливал его обостренным слухом. Существо старалось двигаться в унисон с шелестом ветра, будто сливаясь с ним, чтобы у противника не осталось и шанса подготовиться к атаке. Вероятно, это работало со смертными, но едва ли могло сработать против бога и Левиафана, пусть и растерявших львиную долю своей силы.

Существо атаковало внезапно и сокрушительно. Мидас, несмотря на весь свой опыт, слишком поздно ощутил приближение опасности. Карну это удалось мгновением раньше — он услышал, как листки ясеня впереди легко затрепетали почти у самой земли, в то время как поток ветра двигался по вершине кроны. Парень вскинул секиры, приняв боевую стойку. Враг не удостоил это движение даже мыслью.

Мидаса отбросило назад от мощного удара в грудь, он пролетел не меньше пяти метров и грузно рухнул на землю. Карн опрокинулся навзничь, получив подсечку, тут же вскочил, но неведомый противник ударил его в лоб, так что голова парня запрокинулась, как у тряпичной куклы, и он кубарем покатился по склону кратера, зарываясь в пепел.

Древний бог уже стоял на ногах, выставив перед собой клинок. Он зарычал и двинулся на врага, которого теперь хорошо видел. Это был высокий крепкий мужчина, его лицо скрывалось за блестящим шлемом с маской, каких русы отродясь не носили. Он держал по короткому мечу в каждой руке и Мидас с удивлением узнал в этих клинках оружие римских легионеров.

Темно-синий до черноты широкий шерстяной плащ был перехвачен на груди мужчины неброской латунной фибулой. Под плащом воин носил короткую кольчугу, надетую поверх темно-зеленой рубахи, тоже шерстяной. По талии кольчугу опоясывал кожаный ремень с редкими бронзовыми накладками и фигурным хвостовиком. На его ногах были льняные штаны серого цвета, перетянутые сыромятными шнурками в районе голеней, и невысокие видавшие виды сапоги из коричневой кожи.

Мидас примерно так мог представить себе воина русов этой эпохи, старшего дружины, не меньше. Да только два гладиуса типа Майнц и посеребренный шлем римского эквита вносили в общий образ изрядную долю диссонанса.

Неведомый воин вновь атаковал. Он закрутил классическую восьмерку, затем резко прервал эффектный, но предсказуемый, а потому бесполезный прием, и нанес колющие удары обеими клинками, целясь в грудь и живот фригийского царя. Первый меч Мидас сбил нисходящим ударом собственного клинка, от второго уклонился в сторону, но воин молниеносно сблизился с ним, ударил на подшаге шлемом в лицо, заставляя отступить, и снова уколол одновременно с обеих рук. В клинче длинный меч всегда уступает короткому, Мидас едва успел свести первый клинок врага в сторону и попытался уйти от второго пируэтом, но не успел.

К этому моменту Карн уже хорошо понимал, где находится враг. Он больше не мог воспринимать его на слух, так как древний бог в бою издавал гораздо больше шума. Зато парень видел ауру своего друга и понял, что может вычислить противника по ней. Точнее — по пустоте перед ней. Туда он и метнул одну из своих секир.

Бросок вышел довольно метким, но слишком медленным для существа, обладающего удесятеренной реакцией смертного. Воин в шлеме с маской лениво пригнулся, легко уходя от брошенного в него оружия. Но это потребовало мгновения, которого недоставало древнему богу.

Мидас уже неплохо справлялся со своей однорукостью, привыкая к новому балансу тела, начисто лишенного одной конечности. Фригийский царь отпрыгнул, разрывая дистанцию, напружинился и вновь бросился на врага. Он нанес рубящий удар в голову, но противник сместился назад и вправо, на точно рассчитанное расстояние — так, что закаленная сталь мелькнула в пальце от его шлема. Бог попытался достать его колющим в плечо и в это мгновение Карн метнул вторую секиру.

От меча Мидаса воин ушел чисто, а вот секира Карна разорвала ему плащ на правом плече, звякнув по кольчуге. Удар пришелся вскользь, но оказался достаточно сильным, чтобы несколько стальных колец упали в пепел у ног неведомого существа. Фригийский царь тут же атаковал двойкой в голову, а Карн метнулся к упавшей неподалеку секире. К счастью, парень отлично видел свое оружие в энергетическом спектре, как и клинок Мидаса, выкованный для Стражей рассвета, оно отливало слепящим серебром.

Парень быстро нашел секиру, а когда вскочил на ноги, Мидасу как раз удалось разорвать противнику штаны на левом бедре, прочертив в податливой плоти борозду глубиной в добрый палец. Но успех оказался мимолетным, воин тут же перехватил инициативу, контратаковал серией быстрых размашистых ударов и двинулся на фригийского царя, заставляя того неминуемо отступать — слишком быстры были его клинки. Вероятно, Мидас с обеими руками мог бы сразиться с ним на равных, но у Мидаса с одной рукой в этом бою не было шансов.

Бог запоздало отметил, что штанина воина, которого он только что ранил, отчего-то не торопится менять цвет с серого на бордовый. Но какое это имело значение, если жить ему оставалось не больше мгновения! Карн попытался спасти друга — он вновь метнул секиру, но враг, напоминавший скорее заводной механизм, чем живое существо, не глядя выбросил в его сторону руку с клинком и перерубил оружие пополам. Больше оно не годилось для боя.

И тут парень понял свою ошибку. Их противник не излучал энергию, вообще. Он представлял собой энергетический вакуум, поэтому его невозможно было увидеть в ментальном спектре. Но пустота — абсолютная пустота — сама по себе могла стать ориентиром, аномалией, которую можно отследить, если концентрироваться не на энергетических потоках, а на их отсутствии.

Ему потребовалась всего пара мгновений, чтобы перефокусироваться и вычленить бесцветное пятно на фоне бесконечного разнообразия красок энергетического пространства. Теперь Карн видел противника также четко, как мог бы видеть его физическим зрением. Это как картинка, скрытая в повторяющемся узоре, — увидел ее один раз и уже не упустишь. Без лишних раздумий парень бросился на врага, хотя понимал, что одолеть его голыми руками едва ли получиться. Но это лучше, чем стоять на месте, пока он полосует Мидаса на лоскуты.

В этот момент фригийский царь попытался контратаковать, но лишь получил широкий порез на левом предплечье и неглубокую колотую рану в правом плече. Он с шипением отступил, затем пригнулся, уходя от продольного удара, и вскинул меч, занимая классическую «кварту».

Однако вместо атаки клинком враг неожиданно ударил его по руке ногой, удар вышел нечеловечески быстрым и столь же сильным. Древний бог сжал зубы от боли, но не выпустил бы меч из руки, если бы в него с другой стороны тут же не врезался один из гладиусов. Сталь протяжно зазвенела и оружие Стража рассвета отлетело в сторону. Мидас с яростью воззрился на противника, но не двинулся с места — если ему суждено умереть, то он примет смерть лицом к лицу, стоя на ногах.

Но смерти не последовало, ибо противник развернулся, чтобы встретить атакующего Карна. Фригийский царь тут же попытался ухватить воина за правое запястье — пусть он получит другим клинком в бок или в шею, но сумеет вырвать этот меч у него из руки, облегчив другу задачу. Парень в этот момент выбросил левую руку вперед, обозначая атаку в голову, но тут же пригнулся, стремясь выполнить проход в ноги и повалить врага.

В итоге, Мидасу действительно удалось вырвать меч из руки воина, а Карн успешно поднырнул под замах противника и обхватил его бедра. Но потом неведомое существо просто крутанулось вдоль собственной оси. Фригийский царь получил удар мечом плашмя в затылок и на мгновение потерял равновесие, рухнув, словно сосенка, которую умелый лесоруб смахнул единственным ударом колуна. Тут же Карн, так и не сумевший оторвать врага от земли, почувствовал, как в его нос вонзается вражеское колено. Лицо залила кровь и нестерпимая боль, он зарычал и упал на спину.

Воин безупречным движением поддел оброненный гладиус носком сапога и подбросил его в воздух, ловко ухватив рукой, когда тот взлетел на уровень груди. Затем он сделал несколько неспешных шагов назад, оказавшись в тени раскидистого ясеня. Мидас пришел в себя, но не торопился подниматься, осознавая, что враг не атакует, хотя это отличный момент, чтобы прикончить их обоих.

Воин коротко взмахнул клинками, так что острие каждого описало полный круг, и с щелчком вогнал их в деревянные ножны на поясе. Он поднял руки к лицу и медленно снял шлем с посеребренной полумаской. Мидас увидел некогда красивое лицо с точеными надбровными дугами, резко очерченными скулами и узким подбородком. Воин носил усы, гармонично перетекавшие в короткую бороду, по его плечами расплескался каскад чуть вьющихся волос.

Он определенно был красив — при жизни. Но теперь его волосы стали седыми, точно отражение луны в лесном озере, а кожа обрела мертвенно-бледный оттенок. Живое существо просто не могло выглядеть так!

Хотя глаза, пусть и неестественно-стеклянистые, таили в себе что-то подвижное, не жизнь, но будто ее отражение, ночную тень, промелькнувшую за мутным стеклом. Когда-то они были цвета распускающихся васильков, теперь в них стоял темный лед подземных пещер, в которые никогда не приходит солнце.

— Вообще-то, я не собирался драться, — сказал воин. Его голос был высоким и сильным, с легкой хрипотцой.

— Именно поэтому ты нас атаковал? — усмехнулся Мидас, медленно поднимаясь. Краем глаза он уже заметил, где в груде древесного пепла поблескивает сталь его клинка. Меч лежал подле Карна, который все еще корчился, держась за сломанный нос. Но едва фригийский царь сделал шаг в том направлении, воин тихонько поцокал языком и покачал головой.

— Не глупи, — произнес он и его губы тронула странная улыбка. Вроде бы вполне доброжелательная, но в тоже время недвусмысленно передающая простое сообщение — еще шаг и я снесу тебе голову одним ударом. — Если бы я хотел убить вас, я бы это сделал. Ты должен понимать.

— Тогда почему ты бросился на нас? — Карн все же сумел подняться самостоятельно. Он сильно гундосил, из-под руки, прикрывающей нос, сочилась кровь. — Мы не проявляли агрессии.

— Вы оба воины, и очень сильные, я не встречал здесь таких, — проговорил незнакомец, оставаясь в тени дерева, снятый шлем он держал у бедра. — А все, что не принадлежит этим землям, стремится им навредить. Так уж устроен мир.

— Мы исключение, — отрезал Мидас, мельком поглядывая в сторону своего меча.

— Теперь я это вижу, — неожиданно легко согласился незнакомец. — Воин может узнать другого воина лишь в бою, и ныне мне ясно, что вы не таите зла. Но что важнее — вы не из земли дивов.

— Из земли кого? — переспросил Мидас. Он уже понял, что перед ним не тот воин, внимание которого можно притупить беседой. Да и преодолеть пять метров одним броском он не сумеет. Оставалось всеми силами тянуть время в поисках выхода, которого не могло не быть.

— Он имеет ввиду Лимб, — прошептал Карн, которому слова таинственного незнакомца сказали гораздо больше, чем Мидасу.

Неожиданно парень сделал шаг навстречу неведомому воину. Фригийский царь поспешно схватил его за предплечье, но тот сбросил его руку и подошел вплотную к тому, с кем мгновение назад кружился в танце смерти. Воин не шелохнулся.

— Он охотится на чудовищ, преодолевших Завесу, — констатировал Карн. Они с воином были одного роста, и если бы его незрячие глаза не скрывала льняная тряпица, их взгляды находились бы точно на одной линии.

— Полагаю, можно сказать и так, — на лице воина не дрогнул ни единый мускул, но взгляд определенно потеплел, в нем холодное любопытство сменилось искренним интересом. — И скоро они придут сюда, существа из земли дивов, за которых я вас принял. Спускаются сумерки, это их время.

— Ты знаешь, где безопасно? — прямо спросил Карн. Он все еще пытался почувствовать собеседника энергетическим взглядом, но аномальная пустота не отзывалась ни на одно воздействие. — Отведешь нас в Радогост?

— До Радогоста не успеем, — отрезал воин, не обратив внимания на осведомленность Карна. С другой стороны, на его лице в принципе было непросто прочесть хоть какие-то эмоции, так что внешнее спокойствие могло быть лишь видимостью. — Но есть место, где можно переждать ночь. Я уже отвел туда нескольких путников, отведу и вас. Если захотите.

Он перевел взгляд на Мидаса.

— Ему можно верить, — кивнул парень, не оборачиваясь.

— С чего ты взял? — резонно поинтересовался фригийский царь, не спуская с воина подозрительного взгляда. — Ты его даже не видишь!

— В этом все и дело, — Карн пожал плечами. — Именно потому, что я не вижу его, я должен был сразу понять, кто он. Таких как он принято бояться и ненавидеть, истреблять при первой возможности. Но он говорит с нами и предлагает помощь. А значит — он другой.

— И поэтому ему можно верить? — всплеснул руками фригийский царь, делая вроде бы случайный шаг в направлении своего меча. — Потому что он — другой?

— Именно поэтому, — кивнул Карн. — И я думаю, даже если меч будет лежать у твоих ног, он все равно быстрее рассечет тебе горло, чем ты поднимешь оружие.

— А я все же попытаюсь! — зарычал Мидас и бросился к клинку. Он выполнил перекат, ловко подхватывая меч, тут же поднялся на ноги и занял оборонительную стойку, готовясь отразить молниеносное нападение. Но никакого нападения не было. Незнакомец просто развернулся и не спеша двинулся вглубь чащи.

— Он действительно мог нас убить, — с легким укором проговорил Карн, подбирая с земли обломки секиры и направляясь в сторону деревьев, где, как он ощущал, лежит вторая. — А теперь действительно не хочет. Не будь ты калекой, а я слепцом, мы бы смогли его одолеть, но это ни к чему. Пойдем с ним.

— Но зачем? — воскликнул Мидас, опуская меч.

— Потому что он знает о Лимбе, знает о Радогосте, знает, что мы не простые смертные, — парень поднял вторую секиру, заткнул ее за пояс и нетвердой походкой двинулся вслед за незнакомцем. Он старался идти медленно, и все равно оступался, едва не падал на неровной земле, изрезанной корнями вековых деревьев, иссеченной вдоль и поперек звериными тропами.

Мидас тихо рыкнул себе под нос, звучно вогнал меч в ножны и поспешил догнать парня. Он взял его руку и положил себе на плечо, а потом двинулся вслед за мелькавшим меж стволами темно-синим плащом.

— Ты прав, — наконец проговорил фригийский царь. — Похоже, он действительно не желает нам зла и даже может помочь. Но есть что-то неправильное в этом… существе. Ты не видишь его, а я могу видеть — хотя бы физически. И то, что я вижу — не человек.

— Я знаю, — согласился парень. — Ты еще не понял? В нашем времени их именуют вампирами. Но сами себя они зовут…

— Каинитами, — презрительно выплюнул Мидас. — Я никогда не сталкивался с ними напрямую, не видел их лиц. Но должен был понять!

— У тебя с его родом личные счеты? — хмыкнул Карн.

— Пожалуй, что так, — жестоко ухмыльнулся бог богатства. — Можно сказать, бизнес не поделили.

— Думаю, ты изменишь к ним свое отношение, — уверенно заявил парень и улыбнулся своим мыслям.

— Ты теперь еще и провидец? — огрызнулся Мидас, впрочем — беззлобно, так он давал выход своей ярости.

— Не надо быть провидцем, чтобы понять, — вампир, который не стремиться выпить тебя до дна — не враг тебе, — философски изрек Карн.

— Вот только это не делает его твоим другом, — парировал Мидас. — Но если он действительно охотится на тварей Лимба, я готов потерпеть его.

— У вас еще будет время меня обсудить, — донеслось из-за древесных стволов впереди. — А сейчас не отставайте и будьте внимательны, дальше нужно двигаться след в след, иначе не пройти.

Мидас и Карн мысленно переглянулись и ускорили шаг.

***

Каинит вывел их к глубокому оврагу и уверенно двинулся вниз по пологому склону, под сень древних раскидистых осин, растущих меж серых валунов, покрытых разводами изумрудного мха. Ночь еще только заволакивала горизонт, но здесь, на дне оврага, уже властвовала тьма, она клубилась вокруг них, скрадывая привычные очертания предметов.

Мидас то и дело терял вампира из виду, хотя тот шел всего на пять шагов впереди. Но когда бог притормаживал, силясь разобрать меж деревьев и кустов темный силуэт их странного провожатого, Карн неожиданно подталкивал его в нужном направлении.

— Ты же вроде его не видишь, — с недоверием проговорил фригийский царь, в очередной раз ступая туда, куда указал ему парень.

— Научился, — абсолютно серьезно ответил Карн и чуть сильнее сжал плечо Мидаса, заставив его остановиться. Затем махнул рукой вправо, ощутив аномальную пустоту в том направлении.

Вскоре они начали подниматься, но вопреки надеждам Мидаса так и не увидели закатных небес. Один овраг плавно перешел в другой, валунов стало больше, осины — еще выше, их кроны едва не касались друг друга макушками, сходясь наподобие треугольных ворот. Здесь не было слышно птичьего гомона и шелеста ветра, зато фригийский царь уловил отдаленный запах подгнившей воды. Они шли к болоту.

А потом, когда бог вновь упустил спину каинита, Карн сильно сжал его плечо, но не указал новое направление. Мидас обернулся и прочитал на лице парня замешательство. Люди не отдают себе в этом отчета, но львиную долю информации о состоянии своих собеседников черпают из зрительного контакта. Но когда не видишь глаз человека, становится сложно определить, что он на самом деле ощущает. Мидас не стразу подстроился под особенности мимики своего друга.

— Что случилось? — спросил он, пошарив глазами вокруг. Каинита нигде не было. Бог непроизвольно сжал ладонь на рукоятке клинка, но тут же расслабился — слишком хитрый план, если бы хотел убить — мог бы сделать это уже тысячу раз. Если только…

— Я потерял его, — прошептал Карн и взволнованный тон парня заставил Мидаса вновь напрячься. — Теперь все, все вокруг такое же… как он.

— В смысле? — не понял фригийский царь, скользя ладонью по черной коже, которой была обмотана рукоять подарка Яромара.

— Без смысла, — донеслось из темноты. Мидас с легким шелестом выхватил клинок, оборачиваясь на голос, и инстинктивно занял позицию между Карном и потенциальным противником. — То есть так и есть. Он больше ничего не видит.

— Какого хрена, мать твою! — прорычал Мидас. — Решил поиграть с нами, треклятый упырь?

— Прости, — каинит вышел в тревожный сумрак из черной тьмы, будто кусок реальности по прихоти неведомых сил решил обрести подобие плоти. Но обращался вовсе он не к Мидасу. — Мне было любопытно, насколько хорошо это убежище.

— Насколько хорошо оно против тех, кто может видеть не глазами? — Карн хмыкнул и Мидас с удивлением отметил, что в голосе парня нет и намека на обиду. — Можешь не сомневаться, я бы его никогда не нашел.

— А теперь действительно — шаг в шаг, — с этими словами каинит протянул руку Мидасу. Тот глухо рыкнул, вогнал клинок в ножны и посмотрел на него с недовольным прищуром.

— Это действительно необходимо? — он пытался разобрать в темноте глаза вампира, но их невозможно было различить на бледном лице, они будто сливались с темнотой вокруг.

— Поверь, мне это также неприятно, как и тебе, — отозвался каинит и Мидас нехотя вложил свою руку в его ладонь. Сказать, что она была ледяной — значит ничего не сказать. Древний бог тут же подумал, что все эти истории о соитии вежду людьми и бессмертными детьми Каина — несусветная чушь. Такой союз едва ли принесет обоим хоть что-то кроме непереносимой боли и страданий.

Под ногами захлюпало, запах тухлой воды все глубже забивался в нос. Они двинулись в самое сердце болотистой низины, что притаилась в глубине широкого оврага, в который даже днем не попадает ни единого солнечного луча.

До этого момента Мидас с горем пополам еще ориентировался, и по его прикидкам, в последние полчаса каинит вел их на северо-восток. Однако теперь чувство направления исчезло. Не было видно даже осин над головой, зрение будто отключилось. Из звуков остались только равномерные шлепки по вонючей водянистой каше, да и те, казалось, не разносятся эхом вокруг, а проглатывают сами себя.

— Не я возвел это место, я лишь нашел его, давно заброшенным, — внезапно проговорил каинит. — Но его построил кто-то из подобных мне. Кто-то из Сол Инвиктус.

— Впервые слышу, — Карн удивленно пожал плечами, он давно уже не встречал названий, которые хотя бы мельком не отражались от сводов его памяти. — Это какой-то Орден? Тайное общество?

— Можно и так сказать, — ответил вампир после короткой паузы. В отличие от легко читаемых невербальных знаков Карна, тон и мимика каинита оставались для Мидаса пустой страницей.

— А вот мне знакомы эти слова, — процедил древний бог. В нем боролась зародившаяся много веков назад подозрительность к роду Каина и доверие к Карну, который, похоже, чуял в каините союзника. — Я слышал о Сол Инвиктус, очень давно, в Риме.

— Верно, — каинит внезапно сменил направление на противоположное, загнув резкий поворот. Хлюпающая жижа под ногами уже доходила им до колен. — Но об этом позже. Мы пришли.

Мидас оторвался от созерцания влажной темноты у себя под ногами и сначала ничего не увидел. Но вскоре его чуткие глаза уловили приглушенное желто-оранжевое свечение, такое мог дать закопченный масляный фонарь или неяркий костер. Свечение постепенно набирало силу и на миг вспыхнуло полуденным солнцем, когда каинит скользнул в шелестящее мельтешение впереди, тут же сокрывшись в нем.

Мидас не сразу понял, в чем дело. В дрожащем сумраке было непросто сообразить, что они уперлись в стену побегов дикого винограда, которые многослойным водопадом свисали с окутанного мхом гранитного валуна. Валун располагался на высоте примерно двух метров и образовывал с двумя вертикальными глыбами известняка подобие ворот. Слишком ровных для причуды матери природы.

Фригийский царь двинулся вперед, пробираясь через виноград, которому, казалось, не будет конца. Но внезапно шуршащая завеса отступила, а его ноги коснулись твердой почвы. Сначала он подумал, что это обыкновенная пещера, карстовое образование, которое кто-то обустроил под временное убежище. Но затем глаза древнего бога привыкли к пламени костра и он признал свою ошибку — это место создал человек. Или тот, кто когда-то был человеком.

Первое, что бросалось в глаза, — стены. Сложенные из массивных известняковых блоков они были усеяны строками, в которых странным образом переплетались символы минускульного письма, свойственного римским артефактам начала эры, и рубленые рунические знаки, но не такие, что использовали на севере.

— Мидас, — тихо позвал Карн. Бог обернулся и увидел на лице парня фанатичное благоговение — он застыл на месте, и лишь голова медленно вращалась из стороны в сторону. — Я могу их видеть, могу прочесть. Это смесь древнеримского и рунники русов. Те самые «черты и резы», о которых в нашем с тобой времени столько споров!

— Это долгая история, — Карн повернулся на голос. Каинит повесил шлем и перевязь с мечами на простую оружейную стойку, откинул капюшон и снял плащ. Он больше не таился, хотя вокруг костра в центре помещения сидело шесть человек. Две женщины, седоусый старик, двое детей лет четырех-пяти и паренек, на вид оставивший за спиной порядка тринадцати зим. Все — в льняной и шерстяной одежде, едва отличимой от той, что Мидас видел у нордманов. Бог не удивился этому факту, прикинув, что вплоть до средних веков культуры этих регионов вряд ли имели принципиальные отличия.

— Подходите к огню и поешьте, здесь безопасно, — вновь подал голос каинит. Сам он опустился на землю подле деревянной стойки и уставился прямо перед собой, застыв, точно изваяние. — Я привел сюда всех, кого успел найти в округе. Теперь над землей властвует ночь и смертным опасно быть вне укрепленных крепостей и особых убежищ.

— Неужели в вашем времени Завеса так тонка? — с этими словами Карн медленно двинулся к огню. Мидас не касался парня, но держался рядом, на полшага позади, если тот вдруг оступится. Он еще не знал, что заговоры древних защищают убежище лишь снаружи, но внутри к Карну вернулось истинное зрение. Парень не только ощущал тепло костра, он отчетливо видел его вечно пляшущую суть в энергетическом спектре.

Душа огня завораживала в своем великолепии. В подобных местах даже пламя маленькой свечки обретает небывалую мощь, рождая прекрасных существ, которых смертным, увы, не дано узреть. Но век этих существ столь же мимолетен, сколь прекрасны их искрящие тела, сотканные из первозданных нитей Вселенной.

— Я отвечу на все вопросы, — вампир плавно повернул голову к Карну и Мидасу. Его глаза больше не терялись в сумраке капюшона, и было хорошо видно, как по покрытой льдом поверхности подземного озера то и дело проскальзывают игривые всполохи костра. Фригийский царь отметил, что люди явно не боятся каинита, зато на вновь прибывших косятся с нескрываемым подозрением.

— Теперь, когда мы в безопасности, — продолжил сын Каина. — Справедливо нам с вами познакомиться, ведь похоже, что бьемся мы на одной стороне. Я Арминиус, сын Сегимера.

Мидас посмотрел на Карна, тот инстинктивно отзеркалил его движение. Они без труда уловили замешательство друг друга, ведь в истории этой планеты был лишь один Арминиус, лишь один сын Сегимера. Вождь германского племени херусков, который в 9 году нашей эры нанес Риму величайшее поражение, истребив в Тевтобургском лесу три полных легиона.

Так все и сошлось — гладиусы типа Майнц и шлем римского кавалериста с посеребренной маской. Да только на дворе стоял пятый век, а Арминиуса после разгрома римлян в течение пары месяцев убили свои же. То есть произошло это лет пятьсот назад.

У Карна голова пошла кругом и он опустился на теплую землю у костра, потеряв уверенность в твердости своих ног. Люди, молча сидевшие у согревающего пламени и жевавшие, судя по запаху, свежеподжаренную оленину, инстинктивно отодвинулись от него, но не так быстро, чтобы их поведение можно было трактовать как скрытую агрессию. Мидас примостился рядом и от его глаз не укрылось, как седовласый старик и молодой парень синхронно положили ладони на рукоятки засапожных ножей.

А потом ребенок, мальчик лет пяти, неожиданно подполз к Карну и протянул ему кусок мяса. Его чистая тонкая аура лучилась теплом, в ней не было и тени зла, а намерения читались так же просто, как букварь. Парень слепо ткнулся руками перед собой, но ребенок проворно ухватил его за ладонь и вложил в нее нехитрую снедь.

— Спасибо, — рассеянно уронил Карн, тронутый непосредственностью мальчика.

— Не спасибо, а благо дарю, — поправил его малыш с удивительно серьезным видом. — Так у нас говорят. А спасать нас не надо. Да и какой ж бог тебя спасать будет, коли ты сам дурак!

Люди у костра тихонько засмеялись, а когда увидели на лице Карна улыбку, захохотали уже в полный голос. Так пятилетний ребенок одной короткой фразой разрядил обстановку, из которой всего мгновение назад можно было вырабатывать электричество, достаточное для освещения немаленького городка.

Мидас принял из рук крепкого старика с пышными седыми усами и наголо бритой головой ломоть мягкой лепешки и увесистый шмат мяса. Уважительно кивнул ему в ответ, а затем поднялся и двинулся в сторону каинита, который все это время сидел с непроницаемой миной. Вот только от древнего бога не укрылся тот факт, что вампир скорее хочет казаться непробиваемым, чем является таким.

Здесь, в ярком пламени весело стрекочущего костра, Мидас мог лучше рассмотреть нового знакомца, вычленив мельчайшие изменения в мимике и взгляде. А изменения эти действительно были, хотя увидеть их мог лишь тот, кто больше трех тысяч лет пестовал в себе не одно лишь умение рубить мечом все, что подворачивается под руку.

— Ну давай знакомиться, — проговорил фригийский царь, усаживаясь рядом. Земля здесь была на удивление теплой даже в стороне от огня. Вероятно, горячие источники, а может близость магматических потоков. — Я Мидас.

— Тот самый? — вампир заинтересованно повернул к нему голову.

— Тот самый, — кивнул древний бог, краем глаза отмечая, что у Карна с людьми у костра уже завязался полноценный разговор. Ну, как разговор — парень что-то им увлеченно рассказывал, а те глядели на него, разинув рты и не моргая.

— Собственно, как и ты, — Мидас отщипнул немного мяса и положил на язык. Пожевал, потом отхватил кусок побольше.

— Не понял? — хрипловатый голос Арминиуса звучал тихо, ровно так, чтобы их не слышали у костра.

— Ты тоже тот самый, — пожал плечами бог, не переставая усиленно жевать. Мясо было хорошо прожарено, но жестковато.

Они посмотрели друг на друга в упор, уголки губ каинита дрогнули и будто нехотя скользнули вверх. Это обнадеживало и фригийский царь подумал, что, возможно, в эту ночь ему не придется спать с открытыми глазами, держа ладонь на рукоятке меча.

***

Каинит многое рассказал им. Не то, чтобы открыл вселенские тайны, но кое-что из услышанного этой ночью заставило Карна глубоко призадуматься. Мидаса тоже, хотя он (безусловно — из гордости) не спешил это признавать.

Арминиус, обладая обостренным энергетическим чутьем, свойственным всем детям Каина, еще в кратере уловил божественную сущность фригийского царя, а в парне почуял нечто, чего не смог объяснить.

Сначала его смутила явная связь Карна с Лимбом, которую он назвал Печатью Дивов. Однако вампир не увидел в парне зла, а позже ощутил, что он в не меньшей степени связан с Явью и Навью, так русы именовали Ра и Дуат. Каинит не мог объяснить этих связей, потому что прежде не видел ничего подобного. Карн и Мидас мысленно прикинули, что хотя это помогло бы вампиру собрать паззл, пока не стоило рассказывать ему о Левиафане. К счастью, Арминиус не допытывался.

Зато, как и обещал, сам ответил на все вопросы, едва люди, которых он привел в убежище этим вечером, улеглись спать на теплой земле по другую сторону костра. Каинит стал иначе смотреть на Карна с Мидасом после того как они сказали, что идут в Радогост, чтобы помочь в проведении Ритуала восстановления. Разумеется, вампир знал об этом ритуале. Он вообще знал о происходящем много того, чего, как понял Карн, не знали даже в Ордене Ка-Дас. По крайней мере, не в этом времени.

— Насколько я помню из уроков истории, тебя убили свои же, — Карн сидел, подложив под себя руки, и смотрел в огонь. Он сыт, ему тепло, рядом — верный друг. С недавних пор парень научился ценить такие моменты.

— Ну, они попытались, когда поняли, кем я стал, — Арминиус хотел улыбнуться, но вышло что-то вроде сдержанного оскала. Похоже, сын Каина давно не практиковался в проявлении эмоций.

— И когда ж ты был… обращен? Ведь Вара ты разбил человеком? — спросил Мидас, не особенно отвлекаясь от обгладывания оленьей ноги.

— Через двенадцать лет после битвы в Тевтобургском лесу, — кивнул вампир и с прищуром посмотрел сначала на Карна, потом на Мидаса. — А вы неплохо знаете историю своей цивилизации. Это редкость.

— Жизнь заставила, — хмыкнул Мидас и Карн прыснул, уронив голову на грудь. Арминиус пропустил непонятную шутку мимо ушей.

— Мой сир научил меня скрывать от людей свою суть, — продолжил он. — Но миссионер с юга распознал меня. До сих пор не пойму — как, но это для многих из моего рода стало проблемой. Этот новый культ, новый бог.

— Ты даже не представляешь, какой проблемой это стало для нашего рода, — покачала головой Карн, отгоняя неуместные воспоминания. — Так тебя не убили?

— Поймали, — ответил Арминиус. — Обманом, ясное дело

— Ясное дело, — Мидас ехидно покосился на вампира, все еще не отрываясь от оленьей ноги.

— Если это так важно для твоей гордости, то я признаю — будь ты в полной силе и с обеими руками, я бы едва ли смог тебя одолеть, — каинит уставился на бога в упор. — Теперь я могу продолжить? Или ты так и будешь перебивать меня дурными замечаниями?

— Молчу-молчу, — Мидас примирительно поднял вымазанную в жире руку. Карн улыбнулся, ощутив, как по золотистой ауре бога разбегаются волны удовлетворения. Парень и не думал, что схватка с вампиром так глубоко задела фригийского царя. Оказалось, что за тысячи лет он привык ко многому, почти ко всему, но не к поражениям. Поражений Мидас отродясь не знал.

— Они сковали меня серебряными цепями, на которых вырезали неведомые мне заклинания своего мерзкого культа, вбили серебряную спицу в позвоночный столб — тоже заговоренную, и бросили тело в колодец, обрушив на него скалу, — Арминиус рассказал это так, будто все произошло вовсе не с ним, на лице каинита не дрогнул ни единый мускул.

— И это помогло? — Карн читал об этом ритуале. Но насколько он помнил, так надлежало уничтожать вовсе не вампиров.

— Не убило, но… создало трудности, — Арминиус вновь попытался улыбнуться, и в этот раз вышло лучше.

— А кто обратил тебя? И когда? И откуда вообще идет твой род? А то версий то много, — Карн, как и любой человек из его времени, слышал массу легенд о вампирах. В детстве он читал Стокера, потом тащился от Соммерхольдера (ага, от него не только девочки тащились). Интересно было услышать правду.

— Я точно не знаю, — каинит вновь уставился прямо перед собой, но не на противоположную стену, как раньше, а в пламя костра. Мидас насторожился, почуяв, что этот вопрос действительно взволновал вампира. Монстр оказался вовсе не бессердечным. Фигурально.

— Никто точно не знает, даже мой сир, — продолжил Арминиус. — Мне известно, что первым был Каин, отец проклятых. Они с Авелем были первыми смертными нынешнего витка. Откуда они пришли на эту землю — не могу сказать, явно не создавал их никакой бог, как об этом толкуют южные культисты. Вам ли не знать, что нет у богов таких сил.

Он хитро посмотрел на Мидаса и тот сдержано хмыкнул. Вампир быстро наверстывал упущенное, возвращая себе социальные навыки.

— Мой сир рассказывал мне, что Каин и Авель нашли ЛИЛИТ. Как же он сказал… — на миг Арминиус прищурил глаза, вспоминая. — Точно! Он назвал это аббревиатурой, Лимбический Инвертор Лифмо-Интермедиальных Торсионов. Сказал, что это осталось с прошлого витка, наследие, которому стоило сгинуть вместе с его создателями. Что-то вроде тюрьмы.

— Тюрьмы? — Мидас поднял на него взгляд, полный недоверия. — Но для кого?

— Для чего, — невозмутимо поправил его каинит, даже не взглянувший на собеседника. — Для зла, проклятия, какой-то болезни. Мне сложно рассуждать об этом, я не ученый и знания мои ограничены этим временем. Мой сир говорил что-то об измененном геноме, о нехватке аминокислот. Я лишь помню суть мифа — Авель отказался прикасаться к машине древних и хотел уничтожить ЛИЛИТ, но Каин не позволил. Они сразились и Каин ранил брата, а его кровь, попав на машину, сняла сдерживающие заклятья. Каин принял вырвавшееся зло в себя, но уступил ему в борьбе за собственную душу. Он выпил брата досуха, а когда понял, что натворил — захотел умереть. Но не смог, не было в мире силы, способной уничтожить его. Тогда он ушел, поклявшись никогда не показываться людям и солнцу, навеки сокрыв свое проклятие от мира.

— Оригинальная интерпретация, — проговорил Мидас после некоторого молчания. У него не было причин сомневаться в словах Арминиуса, однако все это подозрительно напоминало постапокалиптическое фэнтези с научно-фантастическим подтекстом.

— Ты часто говоришь «мой сир», — Карн, как обычно, обратил внимание совсем не на те вещи, что заинтересовали Мидаса. — И произносишь это с почтением. Так ты зовешь того, кто обратил тебя?

— Да, — коротко кивнул каинит и повернулся к парню. — Его звали Аврелиан. Вы, вероятно, знаете его, как одного из императоров Рима из рода Августов. Но пришел он из глубин времени гораздо более темных, чем могли бы себе представить античные историки.

— Один момент, — Мидас отложил наконец оленью ногу, лишившуюся его стараниями всяких признаков мяса и костяного мозга. — Аврелиан жил через триста лет после тебя, ну примерно. Как он мог тебя обратить? Даже если допустить, что он был вам… каинитом.

— Был, не сомневайся, — Арминиус перевел взгляд на древнего бога. — Ты удивишься сколь много детей Каина среди отцов человеческой истории. Но сейчас не об этом. Аврелиан, как я сначала думал, был великим колдуном. Лишь спустя годы я понял — то была вовсе не магия, а технология, оставшаяся, видимо, от тех же существ, что создали ЛИЛИТ.

— Он мог путешествовать во времени? — если бы брови Карна не скрывались за льняной повязкой вместе с ослепшими глазами, каинит увидел бы, как они поднимаются.

— Мог и делал это, — кивнул Арминиус и поспешил продолжить, заметив на лице Мидаса готовность тут же возразить. — Я знаю, как это звучит и знаю, что совсем немногие из богов способны на такое, не говоря уже о смертных. Тем не менее, это так. Он обратил меня в моем времени и забрал в свое, чтобы обучать как Сол Инвиктус. Затем вернул.

— Сол Инвиктус. Я уже слышал эти слова, — Мидас глубоко вздохнул и привалился спиной к теплой каменной стене. — Еще один орден?

— Армия, — покачал головой Карн, который толи догадался, толи просто вспомнил, почерпнув знания из памяти Левиафана. — Он собирал лучших воинов из разных эпох, обращал и делал из них армию. Чтобы они помогали ему истреблять тварей, пересекающих Завесу. Так?

— В общем, так, — теперь настала очередь каинита удивляться. Впрочем, он довольно быстро справился с разбушевавшейся мимикой, вновь превратив свое лицо в бесстрастную гранитную маску. — Дело в том, что дети Каина неспособны владеть магией, мы мертвы, а потому не можем манипулировать жизненной энергией. А Ордену Ка-Дас нужны были воины. Я не знаю, как Аврелиан вступил в Орден, он Патриарх — один из древнейших каинитов. Однако он фанатично предан человечеству и всегда желал как можно скорее восстановить Завесу. Он рассказал мне все и я согласился.

— А сам Аврелиан еще жив? — Мидас внимательно посмотрел на каинита, мимика которого вновь оживала. — Или если он погибнет, то и ты…

— Нет, — перебил его Арминиус, покачав головой. — Это миф. Но если его настигнет окончательная смерть — я почувствую. Уверен, он жив, но я не видел его больше трехсот лет. Как и остальных Сол Инвиктус.

— И много вас было? — Карн не чувствовал ауру вампира, потому что у него ее не было. Однако парень ощущал что-то другое, будто пустота, которую он видел на месте Арминиуса, вовсе не была пустотой в полном смысле этого слова. Он мог бы поклясться, что улавливает отголоски далеких эмоций — печали и нестерпимой тоски. Эмоции эти будто пробивались к нему через многометровую толщу воды, он едва различал их, точно призрачный шепот в бесконечном хаосе эфирного стрекота.

— Три дюжины, — ответил каинит, вновь уставившись в пляшущее пламя. — Имена многих вам известны. Ахилл, Верценгеторинг, Конан, Спартак, Гильгамеш, Святослав Храбрый, Харальд Косматый…

— …Хорус Луперкаль, — продолжил Мидас, но шутка не была оценена по достоинству ни каинитом, ни Карном.

— Это… несколько переворачивает привычный взгляд на историю человечества, — признался парень. Прозвучавшие имена что-то всколыхнули в его памяти, что-то далекое и грозное. Он знал, что Арминиус говорит правду, Левиафан в нем подтверждал это.

— Каждый второй правитель, воспетый в легендах, каждый третий деятель искусства, создавший бессмертный шедевр, каждый первый… — начал было каинит, но Мидас замотал головой и вскинул руку.

— Я не хочу этого знать, правда, — довольно резко бросил он, поднимаясь. — Я пересекался с твоим родом, и у меня остались не лучшие впечатления. Пойми меня правильно.

Фригийский царь двинулся к выходу из убежища, очевидно — по нужде. Арминиус пожал плечами и вопросительно посмотрел на Карна.

— Нет, — покачал головой парень. Он понимал — стоит ему попросить и каинит назовет десятки, сотни имен. — Мне это тоже не нужно.

— Справедливо, — кивнул Арминиус. — На самом деле я не должен был всего этого говорить. Но Закон касается лишь смертных, вы — не смертные.

— Закон? — переспросил Карн.

— Свод правил, установленный Патриархами в незапамятные времена. Он строго регламентирует жизнь детей Каина, чтобы смертные не узнали о нас. Нарушающих Закон ждет окончательная смерть.

— Вы боитесь людей? — удивился парень. Теперь он хорошо себе представлял, на что способны вампиры, поэтому его удивление можно было понять.

— Если люди узнают о нас — мы будем уничтожены, — покачал головой каинит. — Ты недооцениваешь смертных. Аврелиан был в будущем, он рассказывал об… инквизиции, которая едва не истребила нас. А ведь это были просто фанатики с факелами и кольями.

— А Закон разрешает влиять на ход людской истории? — Карн боялся ответа, но не мог не спросить.

— Не напрямую, ни в коем случае. Мы лишь подстраиваемся и развиваем только то, что люди уже доступно, — ответил вампир, и от него не укрылся вздох облегчения, сорвавшийся с губ парня.

— И все строго соблюдают Закон? — на смену облегчению тут же пришло удивление. Карн подумал о том, что все вампиры раньше были людьми, так неужели их общество настолько сплоченнее человеческого?

— Более или менее, — Арминиус позволил себе мимолетную улыбку. Вышло вполне естественно, хотя бы уже не оскал. — Большинство детей Каина поддерживают Закон, мы называем себя Кровниками. Меньшая часть сообщества каинитов — бунтари и свободолюбивцы, считающие Закон излишне консервативным. Тем не менее, они хотя бы согласны с тем, что смертным не стоит знать о нашем существовании. Мы зовем их Аркадийцами, по имени первого, кто решил, что Закон нужно переписать. Но есть и те, кто считает себя выше любого Закона. Им претит жить втайне от окружающего мира, для них люди — лишь корм, а и людское общество — ошибка, которую нужно устранить, провозгласив на земле власть детей Каина.

— Полагаю, с этими выродками я и встречался, — прохрипел вернувшийся Мидас. Похоже, нахлынувшие воспоминания действительно были не из лучших, фригийский царь аж побагровел, на лбу вздулась одинокая вена.

— Вероятно, — кивнул Арминиус. — Им неведомы мораль и сочувствие. Они сознательно отказались от своей человечности в пользу зверя. Мне жаль, но большинство из тех, кто знает о нас, строят свое мнение именно на основании знакомства с последователями Эреба. Как говорят, он был первым каинитом, отказавшимся от Закона Патриархов. Его казнили, но семена раздора, посеянные им тысячи лет назад, до сих пор дают всходы.

— Вам бы больше времени уделять кадровой политике, — усмехнулся Мидас. — Тогда, глядишь, боги пересмотрели бы свое к вам отношение.

— Это непросто, — покачал головой Арминиус, внимательно посмотрев на Мидаса. — Ты правитель, ты должен знать, что всегда есть недовольные и никогда нет вполне довольных. С Аркадийцами можно договариваться, они ставят человечность выше зверя. С Сынами Эреба все иначе, их нельзя контролировать, мы истребляем их целыми ковенами, но они не чтут Закон, запрещающий обращать смертных по своему желанию.

— Но ты, как я понял, давно не с братьями. В смысле, у тебя теперь другие цели, — Карн пытался осмыслить полученную информацию, но вопросов, как обычно, становилось все больше.

— Верно, Сол Инвиктус не участвуют в делах Кровников, наша задача — помогать Ордену Ка-Дас, — каинит вернулся к созерцанию костра. — Мы не можем сплетать свой дух с людскими эгрегорами и свои создавать тоже не можем, это наше проклятье. Но мы в десять раз сильнее, быстрее и выносливее. Наши органы чувств совершеннее. Мы потенциально бессмертны, хотя и уязвимы.

— Идеальные воины, — нехотя признал Мидас, процедив слова сквозь едва разомкнутые губы.

— Идеальные защитники, — восхищенно добавил Карн. — Трудно переоценить вашу жертву.

— У нас один мир на всех, — ответил каинит. И не было в его словах ни пафоса, ни патетики. Лишь констатация факта. — Монстры, что приходят из земли Дивов, угрожают нам так же, как и вам. Мы не способны принять участие в восстановлении Завесы, но помогаем по мере сил.

— Прям герои клыкастые, — широко зевнул Мидас. Он уже забыл, когда в последний раз спал и коли выдалась такая возможность, намеревался использовать ее, тем более, что по ощущениям до рассвета оставалась всего пара-тройка часов.

Фригийский царь невзначай подумал, что у каинита можно многое вызвать о подобных ему. Ведь однажды все это безумие закончится, он вернется в свое время и продолжить управлять одной из крупнейших финансовых империй на планете. И тогда знания о вампирах, их обычаях, иерархии, слабостях могут пригодиться, ведь теперь он не сомневался, что львиная доля его конкурентов — Дети Каина.

Но сейчас перед ним была совсем другая цель, и ее он ставил превыше всего. Он должен попасть в Хельхейм и вернуть Фавну, и ближайший шаг к осуществлению этой задачи — Радогост, оплот Ордена Ка-Дас в этом временном отрезке. Кто знает, что ждет их на пути к городу, так что ему жизненно важно поспасть, хотя бы несколько часов.

Мидас устроился в углу убежища возле стойки с оружием. Меч он положил рядом на расстоянии ладони. Карн почувствовал изменения в ауре друга и нехотя согласился с тем фактом, что ему стоит последовать примеру фригийского царя. Он готов был беседовать с каинитом всю ночь, а потом еще одну и еще. Ведь это уникальный пласт знаний, который даже не всем богам доступен, что уж говорить о смертных! Да только Мидас прав — сейчас у них другие приоритеты. К тому же, путь до Радогоста тоже нужно будет чем-то занять.

— Что ж, таков ваш жребий, — проговорил Карн, повернувшись в ту сторону, где на фоне древних заклинаний, избороздивших серебряными строчками глухой монолит серого известняка, раскинулась непроглядная пустота каинита. — Да только едва ли кто-то сумеет оценить эту жертву по достоинству.

Арминиус не ответил. Парень осторожно прошел к стойке с оружием и распластался на теплой земле неподалеку от Мидаса. Не то, чтобы он не доверял вампиру, но ему было спокойнее, когда он ощущал ауру фригийского царя в непосредственной близости. Обе секиры — сломанную и чудом уцелевшую — он положил рядом, искренне надеясь, что не прикоснется к ним до утра.

А потом Карн провалился в тяжелый и короткий сон без сновидений, не успев подумать о том, нужно ли спать каиниту. Позже он узнает, что Детям Каина даже дышать не нужно. Зато им нужно чувствовать. И любить. Как и всем существам — живым и неживым, что ходят под Солнцем или Луной — не важно.

***

Они проснулись одновременно. Мидас первым делом, еще даже не открыв глаза, выбросил руку в сторону. Пальцы, коснувшись обтянутой кожей рукояти, инстинктивно сжались. Меч был на месте. Лишь после этого фригийский царь размежил веки и приподнялся на локте, затем сел, осматриваясь.

У другого голова шла бы кругом от столь непродолжительного сна и внезапного пробуждения, но Мидас давно ходил по этой земле и скопил в своих архивах немало полезных навыков. Да и в конце концов, он был богом! Хотя даже богу нужно спать, как это ни парадоксально звучит для большинства из нас.

Карн чувствовал себя еще более усталым, чем до того, как уснул. Он, в отличие от Мидаса, скитался меж временами и пространствами не так давно, а потому не успел обзавестись базовым набором попаданских талантов. Посмотрев на бога, который выглядел так, будто проспал часов двенадцать, парень отметил, что на досуге обязательно нужно будет перенять у старшего товарища эту мудрость. Хотя кто тут старший — это еще вопрос.

А потом его сознание отметило сразу два факта. Первый — в помещении нет каинита. Второй — рядом с ним только одна секира, та, что не сломалась в бою. Парень повернулся к Мидасу, тот почувствовал его взгляд и, обернувшись, тут же понял, в чем дело.

Фригийский царь повертел головой. Люди, спасенные Арминиусом, зевая собирались у тлеющего костра, подкладывали в него дрова и доставали пищу. Деревянная стойка с оружием — единственный предмет мебели во всем убежище — пустовала, то есть вместе с вампиром пропала и его оружие.

Мидас уже собирался дать волю ярости, которая в последние пару тысяч лет зиждилась у него под сердцем и не позволяла богу богатства оставаться в одиночестве ни на миг, но тут водопад виноградной лозы у входа заколыхался и в помещение вошел каинит. В руке он держал секиру Карна, целую, с новым древком.

— Кажется это твое, — вампир подошел к парню и протянул ему оружие. — Сломал ты ее по моей вине, так что вот. Баланс даже лучше стал.

Карн поднялся и принял секиру. Он с удивлением обнаружил, что новое древко имеет точно такую же величину и форму, как и древко первой секиры, буквально — один в один. Баланс действительно сместился к оголовью, но, подкинув оружие в воздух несколько раз и ловко поймав его, он понял, что так, без сомнения, лучше — секира будет стабильнее в полете.

Парень благодарно кивнул ментальной пустоте перед собой, а Мидас наконец разжал пальцы на рукоятке клинка. Они быстро позавтракали и покинули убежище. Вампир повел их обратно через болота.

— Точно шаг в шаг, — напомнил он. Несмотря на жару, каинит накинул на голову капюшон шерстяного плаща, пряча лицо от солнечных лучей. Шлем Арминиус пристегнул к поясу. — Сойдете на ладонь влево или вправо — и ухните в черную бездну, никто моргнуть не успеет.

Люди сзади согласно загомонили, закивали головами и послушно взялись за руки. Мидасу вновь выпала честь держаться за ледяную пятерню вампира, чему он был не особенно рад, однако спорить не стал.

Карн в это время отметил, что спасенные вампиром — определенно местные жители, которые, по всей видимости, хорошо осведомлены о том, что Арминиус — не человек. Вели они себя естественно, без страха, хотя и старались без причины не обращаться к своему спасителю.

— Они ведь знают, кто ты? — решил уточнить парень, ступая вслед за Мидасом.

— Знают, — донеслось спереди. — Это нарушает Закона, но у нас не было выбора.

— У нас? — уточнил бог богатства. — То есть ты тут такой не один?

— Двое, — ответил Арминиус. — Но второго сейчас нет, он ушел дальше на восток, — вампир понизил голос, чтобы остальные не слышали его слов. — К каждому оплоту Ордена приставлено по два Сол Инвиктус.

— Сейчас это Радогост, — не спросил, констатировал Карн. — Мы пришли из времени, где оплотом стала Аркона. Но там мы не видели таких, как ты. Там у Ка-Дас были свои воины, которые успешно справлялись с порождениями Лимба, и могли закрывать Разрывы.

— Полагаю, это относительно далекое будущее, — вампир тряхнул головой, резко сворачивая в сторону. Еще несколько шагов и, пробравшись под низкими ветвями искривленной сосны, они вышли на склон оврага. — Я ничего не могу сказать о Сол Инвиктус в иных пластах времени. У нас нет связи между собой. Но я знаю, что уже сейчас в Радогосте Орден занимается подготовкой особой воинской касты. Воины-маги. Я их тренирую.

— Стражи рассвета, — прошептал Карн. Вот значит как.

— Маги? — переспросил фригийский царь, оглядываясь вслед за каинитом, который окинул взором людей, проверяя, никого ли они не потеряли в топи.

— «Маг» от «могу», — кивнул Арминиус и двинулся вверх по склону. Мидас отметил, что вампир свободно говорит на ходу и не сбивает дыхание. А потом бог понял, что вообще не слышит дыхания каинита. — Магами русы зовут своих… колдунов, шаманов, как-то так.

Выбравшись из оврага, они двинулись сквозь чащу на север. Далеко впереди, на самой границе доступного ему спектра, Карн ощущал золотистые блики, легкие неуловимые отсветы, которые могли исходить только от Места Силы — большого скопления людей, мощного энергетического центра, древнего храма. Не приходилось сомневаться, что это и есть легендарный Радогост.

Мидас спросил про убежище, которое они недавно покинули, и Арминиус поведал, что их Аврелиан возводил вместе с первыми Сол Инвиктус недалеко от оплотов Ордена. Сам он участвовал в строительстве лишь одного убежища — в другом временном пласте, тысячи лет назад. Вампир назвал то место Аркаим. Мидас хмыкнул, но ничего не ответил. Карн мысленно согласился, что не стоит грузить вампира лишней информацией об их путешествии по Спирали Дискордии.

— Так почему мы не могли пойти к Радогосту ночью? — вопросил фригийский царь после некоторого молчания. Они только что вошли в молодой березняк. Яркое солнце наполняло воздух весенним теплом и древний бог стянул с себя друидскую тунику, оставшись в рубахе и штанах, сотканных из невесомого льна. Карн еще раньше снял шерстяную одежду, он связал плащ и тунику между собой и перекинул через плечо.

— Ты видел нас в бою, с дюжину тварей мы бы как пить дать ушатали, — продолжил бог, вдыхая полной грудью свежий лесной воздух. От Карна не укрылось наслаждение, пробежавшее по ауре Мидаса, который был родом из иных краев, но давно жил в этой полосе и не просто привык к ее природе. Он научился любить ее.

— Здесь два дня назад случился Разрыв, существа из земли Дивов пробились в несметном числе, — пояснил каинит. Он не выдал себя ни движением, ни голосом, но Мидас ощутил, как вампир напрягся, возможно — почуял опасность или лишь ее отголосок. — Я не успел истребить всех, некоторые скрылись. Теперь едва спускается тьма, они выходят на охоту, понимают, что люди в это время слабее. Минувшей ночью вырезали село на юге, выживших я привел в убежище.

— Ну эти ладно, — Мидас ткнул пальцем через плечо, указав на русов. — Их ты поберег, но мог нам указать направление. Кто здесь шныряет? Химеры? Мантикоры?

— Мне не знакомы эти определения, — отрезал Арминиус и замер на полушаге. Люди за его спиной, мгновением раньше мирно переговаривавшиеся между собой, сразу замолчали. Карн почувствовал, как пелена страха медленно заволакивает их маленький совместный эгрегор. — В этот раз границу пересекли опасные существа. Очень опасные. Там, откуда я родом, их звали гарпиями.

— Гарпии, — машинально повторил Мидас, внимательно наблюдая за поведением каинита. Его ладонь уже сжимала рукоять клинка. — Так мы обычно баб называли…

— Тихо! — Арминиус резко выхватил один из своих гладиусов. Мидас тоже достал меч. Карн, услышав лязг оружия, схватился за секиры.

Каинит по-собачьи наклонил голову, прислушался, потом махнул Мидасу рукой. Фригийский царь плавно двинулся следом, остальные молча пошли за ними на некотором удалении.

Прошло не больше минуты, как они вышли к высокому раскидистому дубу, росшему на самой границе березняка. Дерево было очень старым, но не дряхлым. Настоящий патриарх, хотя и уступавший размерами тому, что они видели в Храме Световита.

Меж корней дуба зияла отверстая пасть пещеры, довольно большой — взрослый мужчина мог бы без труда пройти по ней лишь слегка пригнувшись. Арминиус застыл возле пещеры и указал на нее клином. Мидас придвинулся ближе, походя коснувшись рукой предплечья Карна и легонько сжав его, мол, оставайся на месте. Парень хорошо видел дерево внутренним зрением, видел он и пещеру под ним, но что таилось в темноте — распознать не мог. Нечто злобное и черное, как сама ночь.

Подойдя к пещере, Мидас почуял изливающийся из нее смрад, смесь гнилой плоти и… мокрых перьев? Там определенно кто-то жил, лишь теперь фригийский царь услышал тихий скрежет, будто в глубине непроглядной темноты кто-то точил нож. Карн тоже обратил внимание на звук, который обостренный слух вампира уловил гораздо раньше.

— Они там, — Арминиус вновь указал гладиусом на пещеру под дубом. — Гарпии. Три.

— Уверен? — спрашивать у охотника на чудовищ, откуда он знает, что за чудовища перед ним, было глупо. Но Мидас не мог понять, как вампир узнал о количестве противников.

— Они всегда действуют по трое, — пояснил каинит. — Если одна из трикветра погибает, две другие разрывают себе грудь над ее телом. Но лишь после того, как убьют сразившего их сестру.

— Прям боевое братство, — хмыкнул Мидас, внешне сохранявший беззаботный вид, но изнутри превратившийся в сжатую до предела пружину. — Они — твоя работа, я понимаю. И помогу, ведь ты помогаешь нам, — он обернулся и посмотрел на Карна, который, как всегда, безошибочно поймал его взгляд. — А тебе лучше остаться здесь, прикрывать людей.

— Я встану перед входом, — кивнул парень, который хорошо понимал, что в пещере и для двоих места будет маловато. Да и не много от него толку в бою против порождений Лимба, ведь он не может их контролировать. Хотя… с чего это он взял?..

Арминиус расстегнул фибулу на плече и плащ соскользнул на землю, шлем он бросил рядом. В тени огромного дуба почти не оставалось места для прямых солнечных лучей, так что вампиру нечего было опасаться. Он извлек второй меч и подошел к Карну.

— Ты ведь видишь Радогост, так? — спросил каинит, внимательно посмотрев на парня. — Уже должен видеть.

— Вижу, — согласился тот. Золотистые блики у северного горизонта стали ясно различимы, так что он уже не потеряет их из виду. — Я отведу людей в безопасность, если ты не вернешься.

Вампир кивнул, затем посмотрел на русов, застывших позади Карна. Среди них не было воинов, дети жались к материям, изо всех сил старавшихся не выказывать страха. Седовласый старик кряхтел себе под нос, и только молодой паренек глядел на него прямо, с вызовом.

Они все слышали и все понимали, не было нужды в словах. Арминиус кивнул и вернулся к пещере.

— Двигайся за мной на расстоянии двух шагов, — бросил он фригийскому царю, ступая в темноту. — Бей в лица и шеи, атаковать другие места бессмысленно, гарпии не чувствуют боли, а восстанавливаются быстрее, чем ты моргаешь.

Мидас ничего не ответил, внешняя небрежность и задиристость улетучились, бог стал молчалив и сосредоточен. Он мог посмеиваться над вампиром во многих вопросах, но не стал бы сомневаться в оценке, которую он дает противнику. Арминиус охотится на тварей Лимба не первый год и если он сказал, что гарпии опасны — значит так и есть.

Вонь в пещере стояла невыносимая, так что Мидас едва сумел подавить стремление собственного желудка очиститься от всяких признаков завтрака. Глаза быстро привыкли к темноте и он удивился, насколько большим оказалось импровизированное логово монстров. Оно уходило вниз под острым наклоном метров на пять, потом стало плавно заворачивать влево. Миновав поворот, они лишились света солнца, но его место заняло фосфоресцирующее гнилостное свечение, окружившее их со всех сторон. Фригийский царь не хотел даже думать, кто жил в этой пещере до гарпий. В любом случае этот кто-то уже мертв.

В следующее мгновение каинит выкрикнул «Сзади!», а сам молниеносно нырнул вперед, низко пригнув голову. Над ним промелькнула черная тень, в которой Мидас узнал крыло с грязно-серебристым оперением и кривыми блестяшками птичьих когтей. Бог развернулся, одновременно отводя клинок для удара, и тут же отпрянул назад, пропуская в ладони от своего лица точно такие же бело-желтоватые когти, которые в тусклом свете гнилушек отливали мертвенной синевой.

Отскок дал ему необходимый импульс, он оттолкнулся левой ногой и с коротким подшагом выбросил клинок вперед, вкладывая в удар инерцию тела. Тварь не успела увернуться, она была довольно велика, лишь на голову ниже Мидаса и гораздо уже в плечах, но у нее были огромные орлиные крылья, стеснявшие движения в замкнутом пространстве.

Меч насквозь прошил гарпии плечо, фригийский царь тут же вырвал свое оружие, пригнулся, уходя он взмаха когтистого крыла, и снова нанес колющий удар. В этот раз тварь успела среагировать и повернулась боком, пропуская лезвие перед собой. Когда она вернулась в атакующую позицию, Мидас обнаружил, что раны на ее плече больше нет, лишь смазанное кровавое пятно поверх бледной кожи.

Он отбросил эту мысль, прикинув, что при плохом освещении ему могло показаться. Мозг просто отказывался верить в то, что монстр регенерирует с такой скоростью, но слова каинита оказались вовсе не метафорой.

Мидас отскочил в сторону, прижимаясь к стене. Гарпия вновь атаковала крылом, затем подпрыгнула, пригнувшись у самого потолка, и попыталась достать его нижними конечностями, которые начинались как человеческие ноги, но ниже колен переходили в цепкие птичьи лапы. Фригийский царь сместился в сторону, снова уколол, на этот раз метя в лицо. Монстр отпрыгнул и заклекотал, за его спиной бог увидел еще один крылатый силуэт.

В этот момент сознание Мидаса окончательно сформировало образ гарпии, выловив его по отдельным фрагментам из зеленоватого полумрака пещеры. Ростом это согбенное существо уступало среднему человеку, вместо рук — два больших крыла, ноги ниже колен — птичьи. Гарпия имела женский торс и человеческое лицо, но с клювом вместо рта и большими круглыми глазами навыкате, как у совы. Фригийский царь сознательно избегал смотреть ей в район паха, существо и без того выглядело отвратительно.

Он замахнулся, имитируя верхнюю атаку, затем сделал короткий рывок вперед. Монстр сначала ушел в сторону, затем отскочил, но бог так и не нанес удар. Существо разразилось досадливым клекотом и само бросилось в атаку, чего Мидас и добивался.

Он отпрыгнул, еще больше разрывая дистанцию, перехватил меч за лезвие повыше гарды и метнул его навстречу гарпии. Та не ожидала столь дилетантского маневра и клинок пробил ей грудь, показавшись из спины меж крыльев. Существо вскрикнуло (как показалось Мидасу — удивленно) и рухнуло на землю.

Бог подскочил к трепыхавшейся гарпии и что было сил саданул ее ногой по морде, затем встал одним сапогом на крыло, другим — на живот. Он вырвал меч из груди существа, которое все никак не собиралось умирать, и занес руку для удара.

Меч неотвратимо двигался к шее поверженного противника, но гарпия внезапно дернулась, так что Мидас услышал отчетливый хруст. Она порвала себе ключицу, повредив кости и сухожилья, и благодаря этому сместилась в сторону, а клинок вонзился в землю рядом с ее головой. В следующее мгновение монстр взбрыкнул, стряхивая с себя Мидаса, ударил его ногами и отбросил прочь.

Бог хотя бы успел ухватиться за рукоять клинка, так что когда чудовище бросилось на него сверху, ему было, чем отбиваться. Гарпия неистово клекотала и била его попеременно обеими крыльями. Он наносил удары в ответ, вырывая из ее тела целые куски отвратительно пахнущей плоти, но в каждое следующее мгновение порождение Лимба вновь оказывалось целым и невредимым.

А вот предплечья и грудь фригийского царя избороздили длинные царапины, к счастью — не слишком глубокие, но крайне болезненные. Такими темпами гарпия просто нарежет его на лоскуты, и это если исключить тот факт, что ее когти могут быть отравлены!

Мидас увернулся от очередного броска в голову, попытался встать, получил мощный удар в грудь когтистой лапой, откатился в сторону, попробовал замахнуться мечом, но пришлось тут же опустить его, чтобы сбить атаку смертоносным крылом. Древний бог скрипнул зубами и уже в который раз подумал о том, что зря не ценил то время, когда у него были обе руки.

А потом он решился на отчаянный шаг. Тварь замахнулась крылом для следующей атаки и он ткнул ее мечом в живот, который существо даже не намеревалось прикрывать. Гарпия не остановилась, но крыло дрогнуло и удар вышел не таким сильным, как она рассчитывала. Фригийский царь выпустил меч и ухватился за один из когтей, притягивая крыло к себе. Монстр качнулся вперед и получил удар локтем в клюв, который при этом хрустнул и раскололся.

Мидас отпустил крыло и обхватил существо за шею, плотно прижимая к себе. Он обвил мерзкое тело ногами, не давая врагу возможности вырваться из захвата. В других обстоятельствах фригийский царь даже не подумал бы, что этот прием можно провести одной рукой, однако с учетом его нечеловеческой силы это могло сработать. Гарпия отчаянно молотила крыльями и ногами, дико стрекотала, но Мидас обнял ее, точно любовницу, и она не могла причинить ему вреда.

Он с силой вдавил морду гарпии себе в плечо, так что шея монстра оказалась зажата в его локтевом суставе. Бог зарычал от напряжения и прогнулся, еще сильнее прижимая к себе голову противника и сдавливая его шею. Наконец, что-то щелкнуло у него под ухом, гарпия тут же умолкла и обмякла. Воин шумно выпустил воздух из легких.

Арминиус сказал, что шея — уязвимое место этих существ и Мидас прикинул, что речь, вероятно, идет о позвонках, которые не обязательно перерубать. Их можно просто сломать.

Он выбрался из-под тела гарпии, перевернул ее на бок и вырвал свой клинок из груди монстра. На этот раз оставленная им рана не затягивалась. Бог осмотрелся.

В нескольких шагах от него в глубине пещеры стоял Арминиус, его кольчуга была пробита в нескольких местах, но стальное полотно сделало свое дело, погасив силу пропущенных ударов и не допустив смертоносные когти к плоти каинита. У его ног валялось искромсанное, обезглавленное тело.

У Мидаса оставалось немало вопросов, например — каким образом гарпии оказались у них за спиной, ведь у пещеры не было ответвлений, но все это не имело значения, потому что перед ним лежало лишь два трупа. Видимо, Арминиус пришел к тем же выводам, и в следующее мгновение его силуэт промелькнул мимо фригийского царя, обдав того теплым потоком потревоженного воздуха. Древний бог сплюнул и бросился за вампиром к выходу из пещеры.

Схватка в фосфоресцирующем полумраке продлилась всего полминуты. Карн не видел ее, но точно знал, что происходит, улавливая изменения в ауре Мидаса. Он сумел различить и гарпий, их черные, как смоль, рваные ауры, с которых постоянно капал болезненно-желтоватый ихор — квинтэссенция животной ненависти. В этих существах была лишь злоба, неустанно питающая желание искупаться в горячей человеческой крови, которая могла хотя бы на время погасить пламя боли, выжигающее их бездушные тела изнутри.

Однако парень тоже не понял, как две гарпии оказались за спиной у Мидаса. Одна из них атаковала бога, вторая чуть помедлила, а потом бросилась к выходу из пещеры, почуяв, что на поверхности есть еще люди.

— Отойдите дальше! — выкрикнул Карн, отводя руку с секирой для броска. Парень не стал говорить русам, что делать, если он погибнет. Такой вариант он принять не мог, ведь если гарпия убьет его — остальные станут для нее закуской. Позже он не раз вспоминал этот эпизод, но так и не смог понять, о чем тогда переживал больше — о жизнях людей или о том, какая это будет глупая смерть, учитывая, сколько они с Мидасом прошли и пережили.

Энергетическое зрение позволяло видеть существо лишь в самых общих чертах и парень отлично понимал, что его шансы поразить врага в голову или шею совсем невысоки. Но когда гарпия выскочила из пещеры и попыталась взмыть вверх, к шелестящей кроне дуба, который даже не догадывался, что за зло ютилось в его корнях, Карн на выдохе метнул секиру и тут же замахнулся следующей, не давая монстру опомниться.

Первая секира угодила гарпии точно в грудь на два пальца ниже шеи, чудовище тут же инстинктивно прикрылось крылом и вторая секира вспорола его, ранив порождение Лимба в плечо. Тварь тяжело рухнула на землю, яростно заклекотав, а потом медленно, будто бы демонстративно поднялась. Гарпия словно поняла, что перед ней слепец, да еще и безоружный. Ее клекот стал тише и протяжнее, она плавно двинулась к обреченной жертве.

Карн сделал единственное, что ему оставалось. Его внутренний взор рванулся к гарпии и сходу нырнул в ее черную ауру, тут же увязнув в ней так, что мир вокруг мгновенно померк. Он конвульсивно дернулся от омерзения и почти непреодолимого желания как можно скорее отделаться от этой липкой противной субстанции. Но парень усилием воли подавил инстинкт самосохранения и ввинтился в неосязаемую черноту, пульсирующую алыми и желтыми отсветами.

Существа Лимба не были похожи на людей. То, что сотворило их, руководствовалось законами, столь же далекими от людской логики, сколь далека церковь от духовности. Карн осознал это в полной мере, судорожно пытаясь найти в энергетическом теле гарпии что-то, напоминающее мозг или иной центр деятельности. Он чувствовал, что такой центр точно есть, где-то в глубине вязкой черноты, мгновение за мгновением выпивавщей из него все силы. Он устремился к этому бледному отсвету, коснулся его и вздрогнул от всепоглощающей боли.

Его захлестнули эмоции, которые парень не мог описать, тело сковало параличом, он перестал дышать. Невидимые щупальца, порожденные его сознанием, обвились вокруг того, что управляло гарпией, и сдавили черно-серое нечто, собрав воедино остатки ментальных и физических сил.

Парень упал на колени, прижав ладони к вискам, которые, казалось, выламываются наружу и из них вот-вот фонтаном хлынет кипящее мозговое вещество. И все же он не ослаблял хватку, лишь сильнее сжимая суть химеры в тисках своей воли.

Пока длилось это противоборство, дальние грани сознания Карна что-то уловили в сущности гарпии, но не сразу смогли идентифицировать. То была крупица древнего знания, ее мощь казалась невероятной и тянулась вглубь тысячелетий, едва ли не к тому самому моменту, когда Творец создавал Ра. Карн мог бы углубиться в эту часть извращенного сознания монстра, проследить за нитью, ведущей к безымянным тайнам, но тогда пришлось бы ослабить контроль и гарпия вырвалась бы на свободу.

Тварь замерла в шаге от Карна. Она уже отвела крылья назад, чтобы взмахнуть ими и в прыжке ударить противника ногами. Но так и не сделала этого. Неистовый клекот прекратился, черные глаза, в которых отражалась мировая бездна, остекленели. Существо не двигалось, но продолжало громко и резко дышать, будто боролось с чем-то внутри себя. А потом в воздухе мелькнула серая молния, вслед за ней раздался короткий свист и голова гарпии отделилась от тела.

Ее сущность тут же скукожилась до бесформенной точки и осыпалась незримым прахом. Карн со стоном завалился на бок. Мидас подбежал к парню, перевернул его на спину, подложил под голову скомканный плащ.

Арминиус тем временем поискал взглядом голову гарпии и двинулся к ней, но прежде, чем его гладиус, описав в воздухе короткую дугу, пригвоздил ее к земле, клюв существа успел издать несколько щелчков, услышав которые, Мидас инстинктивно вспомнил азбуку Морзе. Никто из них в тот момент не знал, что сделала гарпия, но невольная аналогия, пришедшая на ум фригийскому царю, оказалась ближе к истине, чем хотелось бы.

— Она что-то сказала? — Мидас встревожено посмотрел на каинита. Карн, кряхтя, поднялся и сел, обхватив голову руками. Дыхание парня постепенно выравнивалось, чувство реальности возвращалось к нему.

— Боюсь, что да, — вампир оскалился, и это было чересчур явное проявление эмоций, чего раньше за Арминиусом не наблюдалось. Мидас тут же прикинул, что ничего хорошего это не сулит.

— Я мало знаю о гарпиях, — продолжил каинит. — Но они отличаются от большинства тех, кто живет в Землях Дивов. Они владеют древним колдовством, хотя скорее просто повторяют формулы, передающиеся в их кланах из уст в уста, но это не делает их менее… эффективными.

— И что, твою мать, она наделала? Что это за… колдовство? — Мидас, который мгновение назад подумал, что все закончилось, неожиданно почувствовал сгущающееся напряжение.

Похоже, все только начиналось.

— Я не знаю, — всего на миг лицо каинита показалось растерянным, но бессмертный воин быстро взял себя в руки. Он вырвал секиры Карна из тела гарпии и бросил их Мидасу. Тот поймал оружие и протянул его парню.

— Ты как? — фригийский царь заглянул другу в лицо. — Похоже, ты и с Лимбом можешь совладать, не только с людишками.

— Похоже, — выдохнул Карн, принимая оружие. Он выпрямился, внезапно его шатнуло, однако парень устоял, широко расставив ноги. — Но повторить это я бы не рискнул. Не сейчас.

— Боюсь, придется, — прошептал Арминиус и посмотрел на сбившихся в кучу людей, по лицам которых пробежала рябь неподдельного ужаса. Лишь в глазах двенадцатилетнего мальчишки вампир прочел что-то кроме страха. Он увидел в нем решимость и желание броситься в бой, защищая родичей. Однако мальчишка понимал, что в этой битве толку от него будет немного, поэтому сдерживал себя и лишь крепче обнимал малыша, того самого, который учил Карна говорить «благодарю» вместо «спасибо».

— Может, пусть бегут? — спросил Мидас, проследив за взглядом каинита. Мир дрогнул и сдвинулся с места. Фригийский царь не понимал, как гарпии это удалось, но спорить с фактами не имело смысла.

— Не успеют, — вздохнул Карн, который тоже понял, что происходит. В энергетическом спектре пространство вокруг подернулось ослепительными трещинами, будто лед, который оказался недостаточно прочен, чтобы выдержать вес вставшего на него человека. Трещины с каждым мгновением разбегались все дальше, их становилось больше, они углублялись в ткани реальности, прогрызая ее насквозь.

— Держитесь ближе, — бросил Арминиус и надел шлем с посеребренной маской. Люди послушно подошли к нему.

— А что происходит? — спросил мальчишка, он крутил головой из стороны в сторону, пытаясь осознать происходящее. — Мы разве не победили?

Ему никто не ответил, потому что никто не знал, как объяснить ребенку, что чертова гарпия каким-то неведомым образом создала локальный Разрыв и их затягивает в Лимб. Мидас лишь подумал про себя, что зря надеялся на спокойное путешествие хотя бы в этом времени.

Сол Инвиктус скрипнул зубами, а мир перевернулся с ног на голову. Карн увидел, как пространство вокруг, к этому моменту испещренное трещинами вдоль и поперек, разлетается на мириады осколков и в тот же миг собирается вновь, но уже — наоборот.

Мидас медленно поднял голову — над ними простерлось багровое небо со стремительно убегающими вдаль облаками. Все залил серебристый полумрак, женщины заплакали, старик вновь что-то забубнил себе под нос.

Из смертных только молодой паренек сохранил самообладание. Карн внутренним зрением увидел, как Мидас подошел к нему и протянул мальчишке свой скрамасакс. Тот молча принял оружие и коротко кивнул однорукому воину, истории о котором он будет рассказывать своим детям и внукам. Если, конечно, выберется отсюда живым.

— Нужно уходить, — раздалось из-под посеребренной маски Арминиуса. — Гарпии. И не только.

Он махнул клинком в ту сторону, где почерневший и точно обглоданный исполинскими паразитами лес расступался, освобождая пространство широкому каменистому полю, покрытому от горизонта до горизонта скрипучей белесой трухой.

Карн сразу увидел гарпий — они летели к ним по трое на разной высоте, не меньше пятнадцати в непосредственной близости и еще десятка три чуть подальше. А по равнине бежали огромные клыкастые существа с красной кожей, покрытой гниющими язвами, по земле за ними волочились длинные сегментированные хвосты, как у ящериц.

Карн повернулся к Мидасу.

— Они идут с нами? — спросил он, мотнув головой в сторону смертных. Вопрос поставил бога в тупик, но лишь на мгновение.

— А ты хочешь оставить их здесь? — фригийский царь изогнув бровь.

Карн потупился и лишь теперь осознал смысл собственных слов, которые вырвались у него помимо воли. Конечно, смертные задержат их, с женщинами и детьми они будут двигаться гораздо медленнее, чем могли бы. Группа потеряет мобильность и шансы оторваться упадут, и все же… Они ведь не могут их просто бросить, правда? Это неправильно!

Парень даже не осознавал, что в то короткое мгновение в нем боролась его собственная человечность и сверхъестественное стремление во что бы то ни стало добраться до Хельхейма и вырвать Ниссу из лап смерти. Защищая этих людей, он рисковал своим шансом найти возлюбленную, но, бросив их, не сумел бы себя простить. Карн зарычал, поняв, что не прошел эту проверку уже потому, что позволил ей возникнуть. Его ужаснула сама эта мысль, но корить себя за ничтожность он станет потом.

— Веди нас, — бросил он Арминиусу. Затем обернулся к Мидасу. — А ты будешь замыкать. Вперед!

Больше не прозвучало ни слова. Каинит шел впереди, Карн — за ним, держась за плечо вампира, чтобы не отставать. Затем двигались женщины, взявшие на руки маленьких детей, и седой старик. В авангарде шел Мидас, рядом с которым вприпрыжку бежал паренек, сжимавший в руках широкий скрамасакс.

Лимб раскрыл перед ними свои гостеприимные объятия, которые больше напоминали вонючую клыкастую пасть. Никто из смертных не надеялся выбраться из этого безумия. Никто, кроме двенадцатилетнего мальчишки по имени Пересвет, которого в Радогосте ждала девчонка Рада. Влюбленность или любовь — сейчас это не важно, ведь он намеревался вернуться к ней, несмотря ни на что. И этого было достаточно.

***

Они бежали. Так быстро, как только могли. Их подгонял страх. Тот самый страх, который заставляет ноги двигаться быстрее, чем разум отдает соответствующие команды. Который дает силы идти, когда сил уже нет.

Каинит увел их вглубь леса, так было проще оторваться от гарпий, да и гончие здесь двигались медленнее, чем на открытой местности. Гончие — так Арминиус назвал волкоподобных монстров с огромными загнутыми наподобие кукри клыками и красной изъязвленной шкурой, что была тверже камня.

Насчет шкуры вампир оповестил их заранее, но честь удостовериться в сем факте лично представилась Мидасу. Бог дважды обрушивал горящий синим пламенем клинок на морду зверя и дважды меч оставлял на ней лишь неглубокие борозды.

Сразить догнавшее их чудовище удалось лишь когда Карн сплел свое сознание с его пораженным безумием мозгом и заставил замереть на несколько мгновений, которых каиниту хватило, чтобы поднырнуть под гончую и вскрыть ей брюхо — одно из двух уязвимых мест на теле существа. Оставив его на съедение сородичам, охочим до каннибализма, группа двинулась дальше, уходя в неизвестном направлении.

Карн быстро понял, что способен видеть порождения Лимба на довольно большом расстоянии. Его внутренний взор без труда вычленял из серого хаотичного фона их липкие черные ауры, которые словно кипели, подвергаясь непрекращающимся метаморфозам. Он корректировал Арминиуса, который возглавлял отряд.

Они потеряли счет времени и пройденным шагам.

Помимо короткой схватки с гончей группа дважды сталкивалась с химерами. Оказалось, что Карн не видит их, когда создания зарываются в землю. Вскоре он понял, что земля в Лимбе экранирует все энергетические частоты. Строго говоря, это и не земля вовсе, скорее она образует с окружающим пространством — воздухом, небом, выжженными изнутри растениями — единый организм, мертвый с точки зрения законов естественного мира. Но Карн знал, что это лишь видимость. Лимб живет собственной жизнью, хаотичной, извращенной, чуждой всему, что пришло извне.

Женщины с детьми на руках закономерно выдохлись первыми. Одного ребенка забрал Мидас, другого — каинит. Карн с радостью помог бы, но со своей слепотой он и так спотыкался через шаг. В итоге, трикветр самых резвых гарпий все же нагнал их на плешивой прогалине.

Чудовища рухнули с рваных небес, исходя протяженным клекотом. Карн тут же впился в одно из них щупальцами внутреннего взора. Во второй раз получилось легче и быстрее, но так же отвратительно и не менее болезненно.

— Как конфетку у ребенка, — буркнул он, пытаясь себя подбодрить.

— Самовнушение, оно такое, — хмыкнул Мидас, отогнавший гарпию широким взмахом клинка. Малыша он передал матери, едва парень указал на приближение монстров. — Поверишь в себя — глядь, и вправду полегче станет.

Но легче не стало. Карн упал на колени, над верхней губой сгустилось алое озерцо. Подобные трюки изматывали, ему требовался отдых. Но здесь негде было отдохнуть, ведь сам Лимб охотился на них.

Тем не менее, как и в прошлый раз, ему удалось сковать волю гарпии. Вот только рядом не оказалось того, кто сумел бы закончить работу. Арминиус бился с другим чудовищем, Мидас едва управлялся со своим.

Парень заскрипел зубами и поднялся. Он шагнул навстречу противнику, стараясь не потерять концентрацию и изо всех сил борясь с желанием просто лечь и умереть. Затем вытащил одну из секир, замахнулся и ударил.

Короткого мгновения, пока Карн прикидывал, куда лучше направить удар, гарпии хватило с избытком. Она не смогла полностью высвободить сознание, но сумела отвернуть голову в сторону, так что секира с глухим чавкающим звуком вонзилась ей в плечо. Тварь сдавленно клекотнула и взмахнула крылом — не слишком сильно и совсем не быстро, но парень не успел среагировать. Зазубренные когти, поселившиеся на кромке крыла, чиркнули по лицу и он упал навзничь.

В это время Мидас отпрыгнул, уворачиваясь от стремительной атаки в грудь и лицо. На птичьих лапах у гарпий тоже были когти и гораздо крупнее, чем на крыльях, хотя они скорее напоминали ржавые крючья, развешенные под потолком заброшенной скотобойне.

Фригийский царь ушел от первого удара крылом, нырнул под второй и ударил навершием клинка в челюсть монстра, отбрасывая его назад. Затем рубанул сверху вниз, рассекая обнаженный торс, а потом в обратном направлении — отсекая монстру обе ноги.

Бог заметил, что хотя чудовища действительно регенерируют с ошеломительной скоростью, сразу несколько ран они заживляют медленнее, и при этом у них ощутимо падает реакция. Он легко увернулся он выброшенного в его сторону крыла и тут же обрубил его у основания, пустив клинок по короткой дуге резким движением запястья. Гарпия упала на землю, крыло тут же начало отрастать, но у Мидаса была еще пара мгновений. Пара мгновений — королевское преимущество, даже для однорукого!

Где-то слева Арминиус вытанцовывал вокруг своего противника — гладиусы выписывали молниеносные восьмерки по всей верхней полусфере. Воин стремился отогнать гарпию как можно дальше от людей, а когда это удалось, перекатился вперед, заставляя чудовище подлететь на несколько метров вверх, мощно ударив крыльями по воздуху.

Гарпии обладали невероятной скоростью, но не могли сравниться с Сыном Каина. Оказавшись за спиной противника, Арминиус нанес серию колющих ударов в область позвоночника и уже замахнулся для очередной атаки, метя в нижнюю часть шеи. Но дальнейшие события смешали карты им всем.

Гончая вылетела из рощи справа от Мидаса. Карн, занятый ментальным самбо, просто не увидел ее, а потому не успел никого предупредить. Волкоподобная тварь ударила древнего бога в плечо, отбрасывая его на несколько метров. Тот покатился по каменистой земле, разрывая одежду и плоть, но чудом не сломал ни одной кости. Зато сбил с ног Арминиуса и тот упал прямо под ноги гарпии, которую уже должен был сразить. Монстр развернулся, но не успел возликовать, так как гончая не смогла вовремя затормозить и насадила крылатую мерзость на могучие клыки.

Две оставшиеся гарпии оглушительно закричали. Но крик чудовища, которое не добил Мидас, был неожиданно прерван и обратился рваным бульканьем, которое почти сразу оборвалось.

Пересвет, решивший, что настало время помочь могучим героям, подобрался к твари со спины и в прыжке вогнал скрамасакс Мидаса точно ей в затылок. Это было первое существо, которого он убил. Кроме сраженных во время охоты с отцом, но охоту русы не считали за убийство, ибо не имели привычки охотиться по любой другой причине, кроме как для пропитания.

Арминиус с Мидасом вскочили одновременно. Они даже не посмотрели друг на друга, но каждый знал, что нужно делать. Это бывает в схватке, когда воины сражаются за правое дело и между ними возникает незримая связь. Такая связь, которую не смог бы отследить даже Карн. Которая давно уже связала его самого с фригийским царем.

Каинит проткнул гарпию, рывком сорвавшую себя с клыков гончей, и взмахом второго гладиуса отделил ее голову от тела. В тот же миг Мидас вскочил на гончую верхом, перехватив клинок обратным хватом — так, как в бою делают разве что герои блокбастеров. Но в данном случае это было оправдано — фригийский царь ударил пониже шеи, под костяной нарост на черепе. Это было второе уязвимое место на теле гончей. Меч пробил шею насквозь, сломав позвонки, но не вышел снизу, уткнувшись в плоть монстра, которая изнутри оказалась столь же прочной, как и снаружи.

Древний бог обернулся, намереваясь броситься на помощь Карну, но увидел, что в этом нет необходимости. Парню удалось. Он полностью подчинил порождение Лимба своей воле! Пока Мидас и вампир убивали гарпию с гончей, он поднялся на ноги и, собрав воедино всю свою ярость, вновь оплел сознание врага незримыми энергетическими щупальцами. Он ощутил ее боль, которая насквозь прошила черную ауру красно-оранжевыми молниями. То была боль от потери сестер из ее трикветра. Оказалось, что между гарпиями действительно существовала сильная связь, сильнее, чем можно было ожидать от рожденных в Лимбе.

Внезапно Карн подумал, что, быть может, это вовсе не их родной мир. Ведь, как он помнил из лекций Тота, не все существа, населяющие Лимб, родились в этой жуткой реальности. Некоторые пришли добровольно, другие — случайно, третьи — по ошибке (чаще всего — из нездорового любопытства).

Теория была любопытной, но неуместной. После гибели сестер гарпия стала уязвима, ее самоконтроль ослаб и Карн сокрушил сознание монстра. Он заставил ее опуститься на землю, прижаться к ней всем телом и забиться в конвульсивных судорогах.

Кровь уже не просто сочилась у него из носа, а текла двумя обильными ручьями, он ощущал ее вкус на своих губах, но чувство абсолютного контроля, тотального подавления чужой личности опьянило его, развеяв дурноту и изгнав слабость из тела. Он встал над поверженным врагом, широко расставив ноги. Криво улыбнулся, а затем взмахнул рукой и опустил лезвие секиры на голову гарпии. Раздался треск ломаемой кости, вслед за ним — хлюпанье разрываемого мозга. И наступила тишина, тварь даже не клекотнула напоследок, Карн заблокировал ее речевые центры.

— Да ты жестокий тип, — бросил Мидас, проходя мимо. Ему передались чувства Карна, поэтому, в отличие от окружающих, он хорошо понимал, что только что произошло. Но Карн — большой мальчик, он в состоянии решить свои проблемы. А вот Пересвет…

Древний бог подошел к пареньку, который все еще стоял над поверженной гарпией с окровавленным скрамасаксом в руках. Он прерывисто дышал и смотрел в одну точку прямо перед собой. Но едва фригийский царь появился в поле его зрения, мальчишка тут же взял себя в руки. Он глубоко вздохнул и нагнулся к трупу, чтобы вытереть лезвие боевого ножа о перья на крыле.

Когда он выпрямился и поднял взгляд на Мидаса, бог мысленно покачал головой. Он положил руку на плечо мальчика и кивнул ему. Тот кивнул в ответ, ни один мускул не дрогнул на его лице, карие глаза, чуть прищуренные, с расширенным от адреналинового всплеска зрачком, смотрели открыто и честно, без страха и сомнений.

— Пора двигаться, — коротко бросил фригийский царь, звучно вогнав меч в ножны и подхватив одного из малышей. Женщина, мгновением раньше прижимавшая мальчонку к своей груди, не успела ничего сказать, лишь широко раскрыла онемевший рот. В ее глазах стояли слезы. Зато ребенок, лучезарно улыбнувшись, обхватил ручонками шею Мидаса и что есть силы прижался к его плечу.

Древний бог не заметил этого. Он думал о том, что увидел в глазах Пересвета. Это были глаза воина, безупречного убийцы. Глаза двенадцатилетнего мужчины, который не остановится ни перед чем, если его роду будет грозить опасность. И потом фригийский царь возблагодарил небеса за то, что никогда в бою не сталкивался с русами и не вел свои армии против них. Нужно быть конченым безумцем, чтобы решиться на такое.

***

Группа двигалась плотным строем. Арминиус вел, Карн корректировал путь, Мидас с Пересветом замыкали. С каждым пройденным километром они замедлялись все сильнее. Женщины едва переставляли ноги, а старик, которого звали Вячко, дважды просил бросить его, однако Мидас оба раза в довольно грубой форме отказал седовласому, так что тот кряхтя и потея поспевал за авангардом.

К счастью, преследователи тоже сбавили скорость. Карн едва ощущал их на дальней границе своего энергетического зрения, в паре километров позади. Он тоже уставал, битва с гарпией выпила из него слишком много сил, но парень не выказывал слабости, он уверенно сжимал плечо Арминиуса и старался как можно раньше предупреждать его о появлявшихся впереди сигнатурах порождений Лимба. Это забирало остатки сил и радиус действия ментального локатора постоянно снижался. Он сообщил об этом каиниту, тот молча принял к сведению.

— А ты вообще устаешь? — спросил у него Карн, который не ощущал ауру вампира и не слышал его дыхания. Хотя даже если бы при нем оставалось физическое зрение, оно едва ли помогло бы парню — лицо Арминиуса по-прежнему скрывалось за посеребренной маской римского шлема. Вампир был буквально непроницаем.

— Да, — коротко ответил каинит. Карн подумал, что на этом вопрос исчерпан, но после недолгого молчания Арминиус снизошел до пояснения. — Ресурсы моего тела тоже ограничены, хотя они на порядок превосходят возможности смертного организма.

— А ведь они как раз на исходе, эти возможности, — Карну не нужно было оборачиваться, чтобы указать вампиру на тех, о ком он говорит. Их ауры, даже аура Пересвета, неумолимо наполнялись желтоватой дымкой измождения, и эту проблему нужно было решать.

— Я понимаю, — на этот раз каинит позволил себе полноценный кивок, которого собеседник, разумеется, не увидел. — Выход есть, но он тебе не понравится. Он никому не понравится.

— Говори, — бросил Карн и на миг отвлекся от разговора, ощутив где-то впереди энергетические всплески черных аур. На этот раз — химеры. Парень проследил за их курсом — чудовища двигались параллельным курсом и вскоре скрылись из виду.

— Тауматургия, — прошептал каинит, увлекая Карна за собой в ложбину меж двух рощ, заполненных мертвыми деревьями с вывернутыми наизнанку стволами. — Магия крови. Дисциплина моего клана.

— О подробностях после, — Карн усилием воли подавил неуместно желание расспросить вампира об этой… тауматургии. — Что тебе нужно?

— Кровь, — Арминиус немного помедлил, прежде чем продолжить. — Я редко питаюсь людьми, в основном — теми, кто преступил родовой закон, но таких среди русов немного. В последние месяцы были только животные, а для ритуала мне нужна людская кровь. Бегущая по моим собственным венам.

— Спасибо за предложение, но ты был прав, — Мидас вперил мрачный взор в спину вампира. — Эта идея никому не понравится. Особенно мне.

— Не имеет значения, — внезапно заговорила одна из женщин. Кажется, ее звали Дара. Карн видел ее ауру, объятую непоколебимой решимостью, однако в голосе женщины отчетливо звучал страх. — Если это спасет моего сына, если поможет спастись остальным, возьми мою кровь…

— Сколько нужно? — перебил Мидас. Древнему богу эта идея нравилась меньше, чем любому другому из их группы, однако он подавил свой гнев, справедливо рассудив, что альтернативы все равно нет.

— Твоя не подойдет, — отрезал вампир, в очередной раз сменивший направление по указанию парня. Теперь они двигались вверх по склону, поросшему редким колючим кустарником. — И кровь Карна тоже. Нужен чистый источник, не замутненный влиянием Навьих миров.

— Так сколько? — женщина нагнала Арминиуса и ухватила за плечо. Ее прикосновение едва ли могло остановить каинита, но он тут же развернулся и в упор посмотрел на нее. Под взглядом его бездонных глаз, обрамленных в матовое серебро боевой маски, Дара съежилась, но не отступила.

Карн видел, насколько непросто ей дался этот шаг. Но материнская любовь возобладала над страхом. И над главным человеческим инстинктом она возобладала тоже.

— Вся, — вампир снял шлем и сурово посмотрел на фригийского царя, потом перевел взгляд на Карна и снова на женщину. Дара не отвела глаз. Она кивнула и сделала шаг к Мидасу, который держал на руках ее ребенка. Женщина коснулась щеки своего чада, из последних сил сдерживая рыдания.

Карн остро почувствовал неправильность происходящего. Аура Мидаса отдалась эхом его собственных эмоций, но… что делать? Они не могут бежать вечно. И драться они тоже не могут — это верная гибель для всех.

— Да ты что, мать! — Вячко выступил вперед, становясь между молодой женщиной и вампиром. — Ты еще в соку самом, тебе мужика своего любить надобно, да детей славных рожать. Негоже так! Слышь, кровавый, а моя сгодится?

— Кровь руса не ослабевает с возрастом, — ответил Арминиус, как показалось Мидасу — с толикой уважения в голосе.

— Они приближаются, — походя отметил Карн. — Времени мало.

— Дед Вячко, — жалобно позвал малыш, которого Мидас держал подмышкой.

— Молчи, сынок. Так надо, — старик нежно коснулся его щеки, бросил короткий взгляд на Дару, которая больше не могла сдерживать слезы, и уверенно шагнул к каиниту. — Хорош воду в ступе толочь. Давай, кровавый.

— Отвернитесь все! — рявкнул Мидас, отдавая ребенка Даре и разворачивая ее спиной к каиниту. Вторая женщина забрала своего малыша у вампира и тоже отвернулась. Пересвет посмотрел на фригийского царя, тот кивнул и они последовали примеру остальных.

Не отвернулся лишь Карн.

Арминиус не стал задавать старику глупых вопросов, утоняя степень его готовности. Тем более, что рус вполне мог принять это за оскорбление. Вампир сблизился с Вячко и быстрым, но осторожным движением отвел его голову в сторону.

Неуловимое взглядом мгновение потребовалось клыкам каинита, чтобы добраться до яремной вены на обнаженной шее смертного. Вячко тяжело вздохнул, но промолчал, а потом мимолетная боль исчезла, уступив место сонному теплу, вливавшемуся в его тело через два аккуратных прокуса на коже.

— Нет, нет, нет, — бормотала Дара себе под нос, ежесекундно порываясь обернуться. Но Мидас крепко держал ее за плечо. Другой рукой бог прижимал к себе Пересвета.

Вторая женщина, Уйка, перестала сдерживать рыдания. Она медленно опустилась на колени, вжимая себе в грудь маленькую головку сына, который едва ли осознавал происходящее. Пройдет много лет, пока странные воспоминания оформятся в нечто осознанное. И лишь тогда малыш, уже ставший молодым мужчиной, поймет, что сделал его седовласый родич, которому он обязан своей жизнью…

Карн видел все. И он многое отдал бы, чтобы это забыть. Лишь в этот момент парень осознал, что у его новых способностей есть и оборотная сторона.

Его вывернуло наизнанку, он рефлекторно согнулся пополам, желудок попытался извергнуть из себя хоть что-то, но от завтрака давно не осталось и следа. На белесую землю Лимба с губ парня сорвалось несколько капель прозрачной желчи, перемешанной с вязкой слюной. Иссушенная иными законами твердь мгновенно все впитала. Только что не облизнулась.

Это было жестоко. Противоестественно. Жизненная сила Вячко перетекала в каинита и каждая ее частица оглушительно кричала во всех диапазонах энергетического спектра. Она рвалась на свободу, сотрясаясь в конвульсиях непередаваемого ужаса, абсолютное бессилие раскатывалось во все стороны исполинскими волнами и разбивалось на мириады брызг невыносимого страдания. К счастью, все это не коснулось души старика и Карн вздохнул с облегчением, увидев, как она скользнула в глубины подпространства, уносясь прочь и навеки сливаясь с бескрайними просторами Дуата.

Арминиус осушил Вячко в несколько мощных глотков. Затем он осторожно уложил его тело на землю и провел рукой по старческому лицу, смыкая его веки.

— Этого достаточно, — тихо сказал каинит, облизнув увлажненные алым губы, и повернулся к Карну. — Сколько у нас времени?

— Они вот-вот нагонят нас, — парень вновь сфокусировался на периферических ощущениях. Ближайшая группа гарпий находилась всего в полукилометре от них и расстояние быстро сокращалось.

— Тогда я сделаю это прямо здесь, — каинит бросил оба меча в ножны и достал из-за голенища широкий короткий нож с лезвием матовой полировки. Он полоснул себя по запястью, умело вскрыв сразу несколько артерий. Из глубокого разреза ударил фонтан темной крови.

Позже Карн узнает, что у вампиров в отличие от смертных даже артериальная кровь — темная. Это объясняется недостатком кислорода, ведь он не поступает в них естественным образом через, дыхание. Для этого у Детей Каина есть иные механизмы. Надо сказать — весьма специфические.

Арминиус обронил нож. Мидас, который все-таки не удержался и вполоборота смотрел на происходящее, подумал, что вампир резанул слишком глубоко, повредив сухожилия. Однако бог тут же признал свою ошибку — столь точны и рассчитаны были движения каинита, он просто не мог сделать что-то не так. Фригийский царь сделал выводы и ужаснулся, осознав, что каждое из увиденных им действий оттачивалось сотнями, если не тысячами проведенных ритуалов. Ритуалов, для которых требовалась людская кровь!

Каинит зашептал слова, которые фригийский царь не понимал, а внутренний взор Карна воспринимал как хаотичные обрывки мусорного кода. Парень постарался закрыть свой разум, ощутив потенциальную опасность. И правильно сделал. Есть силы, с которыми лучше не соприкасаться. Кем бы ты ни был.

Когда Арминиус убрал руку с запястья, вместо резаной раны там остался лишь тонкий шрам. Зато на его левой ладони, которой он зажимал порез, бугрился и вскипал полупрозрачными пузырями отвратительный алый сгусток. Он производил впечатление чего-то живого и ярко светился.

Сын Каина продолжил шептать заклинание и от звуков его голоса люди невольно попятились, даже Мидас сделал шаг назад. Затем Арминиус двинулся по широкому кругу, стараясь захватить как можно больше пространства. Люди инстинктивно сбились вместе и это облегчило каиниту задачу.

Все это время с ладони вампира капала кровь и там, где алые капли касались белесой тверди, та громко шипела и испарялась в багряном тумане, а на ее месте формировался переливающийся всеми оттенками красного оттиск. Когда каинит закончил, люди оказались в центре круга, диаметр которого составлял около семи метров. Затем он сам шагнул в круг и посмотрел на Мидаса. В его темных глазах древних бог увидел пляшущие языки карминового пламени, впрочем — стремительно угасающего.

— Это все, — Арминиус тяжело опустился на землю. Фригийский царь попытался найти в его лице признаки усталости, но ничего не вышло. Тем не менее, это отчетливо ощущалось — ритуал действительно отнял у вампира немало сил. — Не знаю, каков будет эффект в мире Дивов. Здесь никто никогда не применял тауматургическую дисциплину.

— Ты скрыл нас? — полюбопытствовал Карн, который хорошо видел кровавый круг, начертанный каинитом. В энергетическом спектре это была целая конструкция, тончайший математически выверенный узор, вытравленный на самой ткани Лимба в несколько слоев. Удивительно, как Арминиус сумел возвести ее в столь короткое время!

Но вслед за восхищением пришел ужас. В этом элегантном, даже шедевральном узоре парень видел жизненную силу, ранее принадлежавшую старику Вячке. И это было жестоко, ненормально, даже по меркам Лимба.

— Именно так, — каинит не шевелился, по своему обыкновению уставившись прямо перед собой. — Нас не увидит никто, кроме Сына Каина из моего же клана. Но сейчас это… маловероятно.

— Если твоя магия подвела… — процедил Мидас, до хруста стискивая зубы. Он отстранился от Пересвета и выставил перед собой клинок, ощущая приближение врагов.

— Прежде чем подумать плохо, подумай хорошо, — мягко прервал его Арминиус, за которым раньше не водилось тяги к философствованию. А потом из-за деревьев показались гарпии и фригийский царь проглотил язвительный ответ.

Крылатые существа, не переставая клекотать, полетели над ними и устремились дальше. В их аурах Карн ощутил непонимание и ярость. Волна облегчения прокатилась по его телу и он непроизвольно рассмеялся.

— Получилось! — радостно выкрикнул Пересвет, но тут же, ойкнув, зажал себе рот руками.

— Не бойся, они не услышат, — успокоил его Карн, присев рядом с Арминиусом. — Колдовство каинита полностью экранирует нас от внешнего пространства.

— Экра… что? — переспросил мальчишка, но Мидас перебил его.

— Сколько он продержится? — фригийский царь впился в замершего вампира и лишь теперь понял, что тот смотрит вовсе не в пустоту, как это бывало раньше. Арминиус не отрывал взгляда от тела Вячко, которое осталось за пределами круга.

— Достаточно, чтобы вы могли восстановить силы, — проговорил каинит. — Понятия времени в землях Дивов не существует.

— Это мы знаем, — огрызнулся Мидас, который, хотя и понимал, что они поступили верно, не мог отделаться от мысли, что можно было попытаться найти другой выход. Ведь за свое спасение они отдали жизнь славного воина, пусть и едва способного держать в руках оружие. Вячко еще мог послужить своему народу, передать опыт и знания молодым, научить их.

Но гнев Мидаса рассеялся также внезапно, как и пришел. Бог глубоко вздохнул и перестал юлить перед самим собой. Он ведь злится вовсе не на Арминиуса. Если бы хотел помешать ритуалу — сделал бы это, ведь так? Но не сделал, а значит принял этот вариант развития событий. А вампир…он, по сути, уже в который раз спас их жизни.

— Прости, — фригийский царь тоже сел, широко раскинув ноги и наклонившись вперед так, что хрустнули затекшие позвонки.

Вампир не ответил.

— Нужно придумать, как выбраться отсюда, — Карн попытался разрядить обстановку, переведя разговор в насущное русло. — Мы не можем бежать вечно. У нас почти нет еды. Насколько я понимаю — кое-что осталось в переметных сумках Рады и Уйки, но этого едва хватит детям. Здесь нас ждет только смерть.

— Будь мы в Ра, нашли бы Место Силы и использовали Вегвизир, — Мидас достал магический артефакт и с укоризной посмотрел на него. — Но Всеотец сразу предупредил, что в Лимбе его магия иссякает.

— А нет у тебя еще ритуала? Такого, чтоб вернул нас? — Уйка подняла взгляд на вампира и шмыгнула носом. На вид ей было лет двадцать, не больше. Белокурая, с круглым лицом и медовыми глазами. — Если нужна еще кровь… — она всхлипнула, не сдержавшись. — Только спаси Хорта и Рада, деток наших! Ты ведь охотник, скиталец, ты должен уметь! Я слышала, что говорят про тебя воины в Радогосте…

Каинит взглянул на женщину. Она сразу опустила глаза и тихо заплакала. Ее маленький сын, Хорт, научивший Карна, как принято благодарить у русов, посапывал на руках матери. Он спал легко и безмятежно, будто не находился по ту сторону реальности и будто его жизнь не висела на нитке, истончавшейся с каждым мгновением.

Вампир не ответил, но его взгляд был красноречивее любых слов, и Мидас в очередной раз убедился, насколько ошибочным было его мнение о роде Каина. Арминиус сожалел. В его взгляде фригийский царь читал вину. Вину за то, что он оказался в тупике и не мог больше исполнять свое призвание — помогать людям. Это ранило каинита, как могло бы ранить существо, обладающее душой.

— Никто из нас не знает, как пересечь порог Яви, — медленно проговорил Пересвет. Мальчишка сдвинул брови к переносице и сощурил глаза, демонстрируя активную мыслительную деятельность. Он поджал губы, сосредотачиваясь. — Значит, надо найти того, кто знает.

— А кто знает? — спросил у него маленький Рад, сидевший на руках у Дары. Едва ли малыш понимал, о чем идет речь, но вопрос был правильным.

— Думаю знает тот… кто привел нас сюда! — брови Пересвета взметнулись к короткой русой челке. Его глаза засияли, а рот приоткрылся в немом восторге. Он забегал глазами по лицам сидевших рядом мужчин и женщин, понимая, что больше не нужно ничего говорить. Он уже все сказал. Он нашел выход!

— Что там насчет уст младенца? — Мидас изогнул бровь и посмотрел на Карна, потом на Арминиуса.

— Это невероятно, — покачал головой вампир. — Мальчик прав.

— Я уже не мальчик! — Пересвет вздернул подбородок и Мидас увидел, что каинит улыбается. По-настоящему, как это делают люди. Не только губами, но и глазами.

— Тогда немного передохнем, и попробуем изловить гарпию, — констатировал Карн, вытягиваясь прямо на голой земле. Поверхность казалась холодной, но парень понимал, что последнее, чего ему сейчас стоит опасаться — это застудить почки. Гораздо важнее дать телу хоть немного отдыха.

— А ты сумеешь? — Мидас серьезно посмотрел на друга. В его голосе не было и тени сомнения, но ему нужно было знать, что об этом думает сам Карн.

— Не сомневайся во мне, — ответил парень, широко улыбнувшись. — А не то я сочту это за оскорбление. Ты ведь не хочешь оскорбить Левиафана, а?

Каинит бросил короткий взгляд на парня, потом уставился на Мидаса, молчаливо требуя пояснений.

— Долгая история, — отмахнулся фригийский царь. — Как-нибудь позже.

— Если выживем, — невозмутимо добавил Пересвет, ковыряя землю скрамасаксом.

***

Трудно сказать, сколько времени они провели внутри Кровавого круга. Мидас даже успел вздремнуть, взяв пример с малюток Хорта и Рада, которым, казалось, все нипочем.

Стареет, подумал Карн, глядя на мерно вздымающуюся грудь фригийского царя, распластавшегося на голой земле. Сам он, несмотря на усталость, заснуть не сумел. Так и лежал, уставившись невидящими глазами в призрачную глубину пронизанных алыми отсветами небес. Чужих небес.

А когда парень почувствовал, что, возможно, готов окунуться в объятия Морфея, как по команде проснулся Мидас. Каинит ощутил его пробуждение и поднялся на ноги. Он, само собой, не спал и вообще не двигался с места все это время.

Женщины, сидевшие на земле с малышами на руках, встрепенулись и заскользили тревожными взглядами по лицам воинов. В их заплаканных и раскрасневшихся глазах читалась надежда. Последнее, что им оставалось.

— Они ведь где-то рядом? — спросил фригийский царь, водя головой из стороны в сторону. Серую безжизненную прогалину, на которой они прятались от погони в Кровавом круге, со всех сторон обступали пологие холмы, покрытые плотным строем вывернутого наизнанку леса.

— Да, — кивнул Карн. Он сидел, скрестив ноги, и фокусировался, расширяя до предела свой ментальный локатор. — Они на удивление умны. Знают, что мы не могли просто исчезнуть, поэтому не уходят. Летают взад-вперед. Но это гарпии, гончих я не вижу.

— Надо выманить один трикветр, — каинит озвучил очевидное. — Я могу поддерживать Кровавый круг на расстоянии. Так что можно на время покинуть его, чтобы привлечь внимание.

— Я скажу, когда рядом будет лишь одна группа, — Карн отключил все физические рецепторы, сосредотачиваясь на ментальных ощущениях, чтобы не упустить ни единой детали. У него нет времени на ошибку, так что рисковать нельзя. — Большая часть гарпий отдалилась, здесь они оставили что-то вроде дозорных отрядов. Шанс есть.

Ждать пришлось недолго. Вскоре хаотичные маршруты дюжины трикветров сложились таким образом, что один из них прошел в непосредственной близости от Кровавого круга, тогда как другие разошлись в стороны от него.

— Пора, — проговорил Карн, ощущая приближение исполненных злобы созданий. Парень с облегчением вернул себе физическое восприятие.

Каинит тут же шагнул за пределы круга. Посеребренная маска уставилась в небо.

— Не чуют, — тут же доложил Карн.

— Делай что-нибудь, — развел руками Мидас. — Привлеки их. А то мимо пройдут.

Посеребренная маска повернулась к фригийскому царю. Каинит повел рукой, предлагая Мидасу сделать все самому. Древний бог цокнул языком и вышел из Кровавого круга.

— Выродки пернатые! — заорал он изо всех сил. Женщины в испуге дернулись, Паресвет ухмыльнулся. — Ну! Кто еще хочет комиссарского тела!?

— Сработало, — улыбнулся Карн. Он увидел, как ближайший трикветр изменил траекторию движения и вскоре должен появиться за деревьями. — Только больше не ори, привлечешь других. И у нас мало времени.

— Вот так это делается, — Мидас деловито задрал подбородок и оттопырил нижнюю губу, глядя на Арминиуса. Тот вместо ответа неуловимым для взгляда движением извлек на свет оба гладиуса. Бог фыркнул и нарочито медленно достал клинок Стража рассвета.

— Оставайся здесь, — бросил Карн Пересвету, ощущая в ауре парнишки натуральную жажду крови. — Защищай женщин, если что-то пойдет не так.

На самом деле едва ли что-то могло пойти не так, ведь Кровавый круг был надежной защитой и в крайнем случае они могли отступить под его тенета. Но не имело смысла рисковать пареньком, а переубедить Пересвета мог лишь более достойный мотив, чем слепое желание убивать. Карн дал ему такой.

Гарпии появились над верхушками деревьев и синхронно издали негромкий клекот, в котором Мидас почувствовал удивление, а Карн буквально увидел его в аурах монстров. Существа не понимали, откуда появились их враги, поэтому не налетали всем скопом, как обычно, а приближались осторожно, обходя воинов с разных сторон. На миг парень подумал, что у них хватит мозгов позвать подкрепление, но даже если подобные мысли и вспыхивали в непостижимых умах порождений Лимба, то жажда человеческой крови оказалась сильнее, в зачатке подавив любые проявления осмысленности.

Но атаковали они одновременно, для этого решения им хватило одного лишь инстинкта. Карн по уже отработанной схеме бросил энергетические щупальца в сторону гарпии, что двигалась прямо на него. Это существо казалось крупнее других и производило впечатление лидера.

Внутренний взор парня столкнулся со слабым сопротивлением и почти сразу подавил его. Незримые щупальца на миг будто уперлись в стеклянную стену, подернутую серой дымкой, в глубине которой кружились черные вихри. Гарпия не умела защитить свой разум от вторжения, это было нечто инстинктивное, что для Карна послужило очередным подтверждением — перед ним вовсе не воплощение людских эмоций. Скорее деградировавший потомок древней расы, и эта конкретная особь, похоже, сохранила чуть больше, чем остальные.

Пока парень отключал двигательные функции противника и подавлял ее личность силой своей воли, Мидас и каинит схлестнулись с двумя оставшимися гарпиями. В их планы не входило пленение всего трикветра.

Фригийский царь, приноровившись к технике боя крылатых чудовищ, ловко ушел от пикирующей атаки и ударил наотмашь, начисто обрубая гарпии половину крыла. Та рухнула на землю, прокатилась несколько метров, но тут же, недовольно заклекотав, вскочила на когтистые ноги. Крыло уже было почти целым, но Мидас не собирался останавливаться на достигнутом. Он атаковал монстра несколькими размашистыми ударами, затем отпрыгнул назад, уходя от встречной атаки, — недостаточно быстро, желтоватые когти разорвали рубаху на груди, впрочем — не коснувшись тела.

Древний бог зашипел и ударил гарпию в грудь, та подалась вперед, четко осознавая, что пусть даже лезвие меча пробьет ее насквозь, она едва ли ощутит урон. Мидас ожидал этого, так что выпустил рукоять клинка и перехватил его за середину лезвия. Затем с силой дернул оружие вверх, разрывая верхнюю часть груди существа вместе с гортанью.

Гарпия поперхнулась и стала оседать, но Мидас не освободил меч, наоборот — надавил на него, вгоняя еще глубже, и продолжил поднимать, буквально отрывая голову своему противнику. Брызнула горячая кровь, раздался хруст ломаемых позвонков и раскалывающихся костей.

А где-то справа каинит завершал расправу над второй гарпией. Вампир отпрыгнул в сторону от яростной атаки, потом перекатился в обратном направлении, уходя от удара ногами. Воин закрутил восьмерку, двинувшись на врага и заставляя его отступить, затем резко остановил стремительное вращение клинков и выбросил один вперед, целя гарпии в лицо. Та клекотнула, мол, дилетантская атака, и даже не стала уворачиваться, лишь наклонила голову в сторону. Клинок прочертил глубокую борозду по искаженному яростью лицу. Гарпия ударила по воздуху крыльями и рванулась вперед, но что-то мелькнуло снизу серебряной молнией и острие второго гладиуса вышло из ее макушки, войдя мгновением раньше в подбородок.

Когда Арминиус обернулся, Мидас увидел, что наполированную до матового мерцания маску испоганил мелкий, но хорошо заметный порез в районе лба. Это удивляло, ибо он знал, с какой скоростью мог двигаться вампир и здесь не было черных осклизлых стен пещеры, которые сковывали его маневренность. А потом бог понял, в чем дело. Кровавый круг. На его поддержание каинит тратил силы и похоже, гораздо больше, чем предполагал.

Карн в этот момент буквально уложил своего врага на обе лопатки и сам удивился тому, насколько легко это получилось. С другой стороны, не было в этом ничего сверхъестественного — он уже знал алгоритм победы и просто применил его.

Существо конвульсивно подергивалось у его ног, уже не клекоча, скорее жалобно поскуливая. Парень полностью контролировал гарпию, но понимал, что долго так не сможет. Голова начинала кружиться, нос забивался — из него вот-вот снова потечет кровь.

— Можешь заставить ее говорить? — Мидас подошел к гарпии и заглянул ей в лицо с нескрываемым отвращением. — Ведь она может не только клекотать. Это мы точно знаем.

— Я уже пробовал, но ее разум устроен иначе, — парень покачал головой. Он плотно стиснул зубы, стараясь говорить тише, но так, чтобы его услышали. Слова отвлекали, сбивали концентрацию. — Я быстро нашел моторные и нервные отделы, но не представляю, где у нее когнитивный центр.

— То есть ни память, ни речь… — начал Мидас.

— Нет, — Карн ожесточенно мотнул головой, от чего перед глазами поплыли алые круги. Он тут же взял себя в руки и отметил на ментальном сканере приближение еще двух трикветров. — Кстати, ее подруги что-то почуяли. У нас не остается времени.

— Второго шанса может не быть! — рыкнул Мидас. Фригийский царь встал над гарпией, затем опустился на колени — одно уперлось ей в грудь, другое — в правое крыло. Он низко склонился над существом и прижал лезвие клинка к его дрожащей шее. — Говори, мразь. Читай свое треклятое заклинание, возвращай нас обратно! А не то я буду резать тебя на лоскуты до тех пор, пока мы не доберемся до предела твоих регенеративных способностей!

— Не думаю, что это поможет, — покачал головой Арминиус.

— А что поможет? — Мидас метнул на него полный ярости взгляд. — Есть у тебя еще какой-то трюк в кармане?

— Вообще-то есть, — спокойно ответил каинит, приближаясь к распростертому на земле монстру. — Я не думаю, что он сработает, но у нас нет выбора. Отойди.

Последнее слово он произнес тихо, почти не слышно, но прозвучало в нем что-то глубокое и повелительное, так что древний бог нехотя подчинился. Он встал и отошел в сторону, даже клинок спрятал обратно в ножны, не отрывая взгляда от посеребренной маски каинита.

— Тауматургия, — прошептал Карн. — Я чувствую, как ты вновь концентрируешь в себе эту страшную силу. Не все Дети Каина так могут?

— Очень надеюсь, что не все, — мрачно заметил Мидас, который в глубине души был восхищен способностями Арминиуса. Он никогда бы в этом не признался, а Карн, который отлично ощущал это в своем друге, никогда бы не произнес вслух.

— Только те, что из моего клана, — изрек вампир, снимая шлем и отбрасывая его в сторону. Он опустился на колени возле головы гарпии, затем извлек тот самый нож, который использовал при начертании Кровавого круга.

Арминиус резанул себя, в этот раз — прямо по запястью, глубоко и сильно. Но алая влага, вырвавшаяся из его бледной плоти, не разбежалась в стороны, как следовало бы. Повинуясь словам языка, что в силах произнести лишь губы Детей Каина, кровь на ладони вампира заплясала, будто огонь костра. Она была темной, но стремительно наливалась ярким багрянцем и Карн ощущал, что каинит усилием воли фокусирует в ней жизненную силу, взятую из тела Вячко. Парень по-прежнему не видел ауру вампира, но его манипуляции с кровью улавливал точно отраженные сигналы, короткие блипы на самой периферии энергетического зрения.

Каинит быстрым движением нанес легкий порез на шею гарпии и тут же, пока рана не затянулась, приложил к ней свою ладонь, наполненную пляшущей кровью. Все это время он не переставал шептать странное, жуткое, сводящее с ума заклинание и даже Пересвет заметил, что голос каинита дрожит. Все же были пределы его силам и он неумолимо приближался к ним.

Гарпия выгнулась дугой, когда в нее хлынуло ледяное пламя крови каинита, щедро приправленной древней магией нерожденных. Карн инстинктивно сделал несколько шагов назад, тут же теряя контроль над разумом создания. Его энергетические щупальца отпрянули, будто испуганные змеи, уступая место другим — холодным и мрачно гремящим, словно кандалы заключенного. Парень не видел эти чужие щупальца, но ощущал, как они создают хаотичный резонанс в эфире. Он прижал руки к вискам, скривившись от боли. То, что делал каинит, нарушало законы мироздания. И все же — он это делал.

А потом гарпия заговорила. Не заклекотала, не защелкала, как та, что перебросила их в Лимб. Она говорила на человеческом языке. На языке русов.

— Черная тьма выпьет душу мира, так предрекал Отец всех, и так случилось, потому что Древние не устояли, ибо не могут ветви древа устоять против собственных корней, когда те, вопреки природе, стремятся к свету, — она говорила низким вибрирующим голосом. Так мог бы говорить скиталец, многие годы проведший вне людского мира и отвыкший общаться с себе подобными. — Кровь и тлен смешались во имя избавления, которое сулят лишь тем, кто способен прозреть в час безумства и ярости, рожденных за пределами космической тьмы, за Черным солнцем, на изнанке темной материи, хохочущей в вечной агонии Истинных Богов…

Гарпия захрипела и закашлялась кровью, когда Арминиус сдавил ее горло своей ладонью. Каинит рывком повернул монстра к себе лицом, их взгляды встретились и пламень, вновь разгоревшийся в глазах вампира, на миг отразился в обезумевших буркалах гарпии.

На мгновение мир погрузился в тишину, а потом существо закричало — громко, пронзительно, совсем по-человечески. Карн отметил, что ее голос привлек внимание других гарпий и сразу несколько трикветров сменили курс, направившись в их сторону.

— Невозможно, ни поодиночке, ни двое, ни трое, только один, — прохрипела гарпия. Ее глаза закатились, но прежде птичий клюв выдавил из себя череду коротких и длинных щелчков. Карн тут же уловил изменения в окружающем мире, а через несколько секунд их почувствовали и Арминиус с Мидасом.

Каинит тяжело поднялся на ноги. Фригийский царь с прищуром посмотрел на него, а потом окинул взглядом Кровавый круг — магический багрянец по его контуру стремительно терял силу, еще полминуты и он совсем иссякнет.

Мидас подошел к вампиру и коснулся его плеча.

— Ты смог, — его тон казался сдержанным, но Карн с удивлением отметил в нем изрядную толику уважения. — И похоже уже в третий раз спас наши жизни.

— Решил наконец поблагодарить? — каинит подобрал с земли свой шлем и посмотрел прямо в глаза древнего бога. Тот выдержал взгляд темных прозрачных глаз, в глубине которых все еще поблескивали карминовые искорки.

— Лучше верну должок, — криво усмехнулся Мидас и протянул вампиру руку. Тот коротко пожал предплечье фригийского царя.

— Возвращаемся, — констатировал Карн. Он четко видел приближающихся гарпий, но не волновался на их счет — они вернуться в Ра раньше, чем твари доберутся до них. — Вот только нас опять ждет лотерея.

— Плевать, — мотнул головой фригийский царь, настроение которого заметно поднялось. Впрочем, они все приободрились. — Дальше в любом случае будет проще. Останется лишь найти Место Силы и Вегвизир поможет. Должен помочь.

Окружающий мир всколыхнулся, будто озерная гладь от упавшей в воду капли. Затем на одну волну наложилась другая, а через мгновение нескончаемая рябь заполнила все пространство вокруг. Деревья затрещали, выламываясь изнутри и принимая свой естественный вид, а белесая труха под ногами постепенно сменялась изумрудным саваном лесного разнотравья, под которым проглядывали бугорки черной земли. Небо схлопнулось в черную точку, а потом раскинулось в стороны бесконечным океаном лазури с редкими вкраплениями пушистых кучевых облаков.

Они вернулись в Ра и легкий ветерок донес до них звуки топора. На лицах людей появились непроизвольные улыбки, даже каинит что-то облегченно буркнул себе под нос. А вот Карн не мог разделить всеобщего веселья, потому что ощущал вокруг незнакомые энергетические потоки. Это была не его родная земля. Они вернулись совсем не туда, откуда уходили.

Мидас осмотрелся. Вокруг глухой стеной стояли лиственницы вперемешку с соснами и… красными кленами. Он не был профессиональным дендрологом, но много путешествовал и смутно припоминал, что такие растут только в одном регионе. На востоке Северной Америки.

Больше книг на сайте -

Они пошли на стук топора, к которому вскоре прибавились людские голоса. Карн прислушался — говорили на английском. Но не на том английском, на котором в его времени говорят в Англии или США. Сила Левиафана позволяла без труда все понимать, однако он улавливал нетипичные речевые обороты, которые его мозг определял как архаичные.

Мидас посмотрел на парня и они молча решили, что нет смысла скрываться, поэтому вышли из леса, не таясь. Перед ними предстал деревянный форт с высокими бревенчатыми стенами и тяжелыми воротами, которые, впрочем, были распахнуты настежь. Из ворот выбегала узкая, но хорошо вытоптанная тропа, она уходила на восток, где виднелась зеленая полоска воды, за ней — неширокий лоскут суши, а дальше — снова вода, синяя и уже до самого горизонта.

Первыми их увидели мужчины, рубившие поваленное дерево чуть в стороне от ворот. Они были одеты в узкие обтягивающие штаны и свободные рубахи с широкими вырезами. На некоторых были дублеты со съемными рукавами, которые крепились к проймам толстыми кожаными шнурками. У одного на голове покоилась высокая угловатая шляпа с узкими полями.

— И где ж мы оказались, — прошептал каинит. Его слова подразумевали вопрос, но интонация не требовала комментариев.

— Думаю, скоро узнаем, — сухо заметил Мидас и двинулся к людям. Те ошарашено смотрели на пришельцев, но не двинулись с места, лишь поудобнее перехватили свои исполинские колуны.

— Они не воины, — бросил Карн фригийскому царю, последовательно коснувшись ауры каждого из мужчин. Они были теплыми, без всполохов агрессии, но с весомой толикой удивления, а заднем фоне — серые облака усталости.

— Не хотят драться, — заключил парень. — Так что не напирай.

Древний бог коротко кивнул и продолжил движение, остальные шли за ним на расстоянии нескольких шагов. Подойдя ближе, Мидас вытянул вперед свою единственную руку, демонстрируя пустую ладонь.

— Приветствуем вас, добрые люди, и благодарим за то, что не торопитесь принять нас за врагов! — начал он и Карн сразу ощутил изменения в ауре фригийского царя. Медовые глаза бога наполнялись глубоким успокаивающим сиянием, а гипнотизирующая улыбка заставляла мысли течь медленнее.

— Мы лишь путники, идущие своей дорогой, — голос Мидаса журчал, будто весенний ручей. Каинит не сразу, но понял, что происходит. — И мы были бы признательны за временный кров, ибо давно странствуем и с нами дети.

Мужчины с колунами переглянулись, затем вперед выступил тот, чью голову покрывала узкополая шляпа. У него была короткая заостренная борода и пышные усы. На вид — лет тридцать пять, взгляд суровый, даже подозрительный. Взгляд человека, который повидал гораздо больше, чем планировал.

— Меня зовут Ральф Лейн, — мужчина остановился в пяти шагах от Мидаса и коротко кивнул ему, обведя цепким взглядом остальных. Фригийский царь инстинктивно отметил, что мужик высокий и жилистый, довольно силен, но едва ли достаточно быстр. Не воин. Скорее лесоруб или, может, плотник.

— Разрешите приветствовать вас от лица свободных граждан королевской колонии Роанок, — продолжил Лейн. Он говорил громко и властно, но чувствовалось, что патетика громких слов давно уже не трогает его сердце. — Вы ступили на землю, что находится под высочайшей юрисдикцией ее величества Королевы Англии и Ирландии Елизаветы из венценосной династии Тюдоров.

Мидас не сдержал нервного смешка. Карн невольно улыбнулся. Женщины и дети за их спинами лишь удивленно переглядывались, не разобрав ни слова на незнакомом языке. Арминиус, если что-то и понял, виду не подал. Лицо вампира скрывалось от дневного солнца под сталью шлема с посеребренной маской.

— Что вас так насмешило? — Ральф с недоверием посмотрел на фригийского царя. Праведный гнев рассеял чары. — Быть может, вы беглецы от закона? Пираты или агенты испанцев? Говорите на чистом английском, но одеты странно и при вас оружие. Кто вы, отвечайте!

Мидас заметил над частоколом с дюжину человек, и эти были вооружены отнюдь не колунами — в их руках он увидел длинные английские луки. Те самые, что пробивают латный доспех с сотни шагов. Бог прикинул, что если лучники достаточно опытны, то рванувшись к лесу в сию же секунду, его отряд рискует полечь здесь в полном составе. Разве что каинит выживет, да ему самому повезет получить стрелу в ногу или плечо.

— Благородный Ральф, — Мидас взял себя в руки и его глаза вновь наполнились чарующим блеском. Карн ощущал, что сила фригийского царя все еще далека от пиковых значений, но того, что он успел восстановить, было достаточно, чтобы убедить этого человека. Его одного, а вот остальные… с ними тоже нужно что-то делать.

Парень расширил мысленный взор и энергетические щупальца потянулись ко всем, кто попал в его поле зрения. Он беспрепятственно проник в голову каждого и легонько коснулся соответствующих областей мозга — миндалины и зрительной коры. Воздействие было мимолетным, переданный импульс находился на самой границе восприятия, но англичане, мгновение назад смотревшие на пришельцев с откровенным недоверием, почувствовали себя спокойнее и странники уже не казались им опасными, скорее — интересными.

— Мы не пираты и не изменники короны, — продолжил фригийский царь. От взгляда бога не укрылось, как рука Ральфа, сжимающая колун, расслабляется, вторя его словам, а набухшие желваки под скулами мужчины теряют гранитную твердость и разглаживаются. — Мы путешественники, что многие годы провели далеко на востоке, а затем, возвращаясь к берегам возлюбленной Англии, попали в шторм и…

Внезапно он умолк, тряхнув головой. Карн не сразу ощутил его тревогу, потому что подавил внешнее восприятие ради фокусировки на аурах людей. Каинит повернулся к форту спиной и уставился в сумерки меж древесных стволов, из-под которых они совсем недавно вышли под солнечный лик.

— А почему этот человек не снимет шлема? — Ральф Лейн, плотно окутанный магией Мидаса, каким-то удивительным образом почуял инаковость Арминиуса, хотя и не мог объяснить своих ощущений. — Пусть не таится, коли он не враг нам…

— Закрой рот! — рявкнул бог, оборачиваясь к лесу вслед за каинитом. — Шутки кончились.

Ральф мигом пришел в себя, перехватил колун обеими руками и попятился к своим людям. Однако воздействие Карна все еще имело силу и в лицах товарищей Лейн не прочел поддержки.

А затем мир дрогнул. Что-то зашелестело в глубине леса, будто там поднялся сильный ветер. Деревья затрещали, стаи птиц рванулись прочь во все стороны. Потом раздался оглушительный хлопок и налетел ураганный ветер. А в глубине чащобы, под ничего не подозревающими кленами, соснами и лиственницами, вздыбилась серая мгла. И из этой мглы с ревом и клекотом стали выбираться порождения Лимба.

— Эти суки нашли нас! — прокричал Мидас. — И пришли за нами в Ра!

— Но этого… этого не может быть, — каинит мотнул головой, молниеносно извлекая клинки из ножен.

— Им кто-то помог, — процедил Карн. Он сказал это тихо, почти шепотом, так что никто услышал его слов. Что ж, сейчас это и не важно. — Пересвет, веди женщин к форту!

Он обернулся и сделал несколько шагов к Ральфу Лейну, выбросив перед собой свитое в тугой канат энергетическое щупальце. Когда оно впилось в мозг Ральфа, мужчина дернулся и застонал. Карн понимал, что вряд ли когда-нибудь сможет гордиться этим поступком, но у него не было времени на убеждение.

— Из форта есть другой выход? — рявкнул он, подходя к мужчине в упор.

— Д-да! — заикаясь, произнес Ральф, когда его лобные доли оказались в стальной хватке Карна. Лейн в данный момент просто не имел собственной воли. — На западе, там у нас лесопилка и…

— Собирай людей, всех, кто есть в Роаноке, и веди их прочь из города, — проговорил он, впиваясь в мужчину невидящими глазами. — Ты понял?

— Д-да, но, — Ральф судорожно сглотнул. — Это ведь остров, там три мили по воде до материка… Правда у нас есть пинас и пара лодок…

— Так действуй, Ральф! — проревел потерявший терпение Карн. — Спасай подданных короны! Скорее!

Лейн кивнул и со всех ног бросился к форту, что-то крича на ходу своим людям. Мужчины с топорами чуть помедлили, а затем побежали за ним. Лучники тоже покинули вершину частокола.

— Пересвет! — зычно позвал Мидас. Его крик настиг парнишку у ворот, тот, как и было велено, отвел женщин с детьми к форту, но сам намеревался вернуться.

— Не сейчас, — тихо сказал фригийский царь и покачал головой. Он знал, что мальчуган прочтет по губам. — Иди с ними, мы догоним.

Мальчишка замер. Горячая кровь народа, в котором каждый был воином с рождения, сошлась в противоборстве с его основным инстинктом, который говорил, что главное — защитить своих людей, спасти женщин, не дать погибнуть детям. Наконец, чувство долга перед родом взяло верх, паренек оскалился и побежал прочь, подгоняя Дару и Уйку, прижимавших к себе малышей.

— Будем стоять насмерть, — холодно проговорил древний бог. — Твари здесь из-за нас и я не позволю никому из этих людей погибнуть.

— Выиграем для них время, чтобы успели покинуть остров, — кивнул каинит, поправляя шлем.

— А потом сами отступим, — закончил Карн. — Если выживем.

— Ты меня недооцениваешь, — неожиданно прозвучало из под посеребренной маски и Мидас хмыкнул, разобрав в голосе Арминиуса нотку бахвальства. — У меня еще есть, чем удивить наших преследователей.

Ветер взвыл и ударил по лицу и груди точно бичом. Вслед за ним из леса вырвались гончие, позади которых вприпрыжку бежали мантикоры, а над трепещущими кронами замерцали черные силуэты гарпий. Мидас сжал меч, так что побелели костяшки, а каинит звучно рассек воздух перед собой, вычертив гладиусами восьмерку. Карн лишь глубоко вздохнул и потянулся вперед щупальцами внутреннего взора. В прошлом бою он дошел до предела своих возможностей. Что ж, пора было его перешагнуть.

***

И они снова выжили. Все трое получили серьезные раны, даже каинит — его кольчуга превратилась в рваные звенящие лохмотья, поэтому он сбросил ее, словно змея — старую кожу. От шлема он тоже избавился, потому что посеребренная маска, ни одно десятилетие скрывавшая его проклятый лик от глаз смертных, треснула ровно посредине и от нее откололась вся нижняя часть, когда обезумевшая гончая с разбегу врезалась в вампира и угодила ему в лицо одним из своих огромных клыков. Клык, само собой, тоже раскололся, а потом и его обладательница нашла свою гибель от гладиусов бессмертного воина.

Но в короткий промежуток, пока Арминиус сбрасывал изуродованный шлем и накидывал просторный капюшон плаща, солнце успело лизнуть его. Каинит зашипел, серая плоть на лице пошла белыми волдырями, вспухла и задымилась.

— Сюрприз от папаши? — хмыкнул Мидас, ловко уходя от смертоносного жала и начисто срезая маникоре морду быстрым восходящим ударом.

Вампир не ответил, лишь сплюнул на землю густую матово-белую жидкость с алыми прожилками.

Отбив три волны, они отступили через Роанок, проверяя — все ли колонисты покинули форт, а потом, выскочив из западных ворот, кинулись в лес, но на пороге изумрудного полога каинит обернулся и застыл, точно вкопанный.

— Обезумел? — рявкнул Мидас. — Бегом в лес!

— Задержите их, — Арминиус будто не услышал слов древнего бога. — Дайте мне время.

Фригийский царь метнул шальной взгляд на Карна, тот кивнул и развернулся к преследователям. Парень выбросил вперед две пары энергетических щупалец, целя в двух мантикор. Оказалось, что эти монстры, как доисторические трицератопсы, имеют два мозга — один в голове, другой — уж, извините — в заднице. Соответственно чтобы остановить такое чудовище, нужно было взять под контроль оба мозга.

Карн в мгновение ока добрался до моторных центров, потом переключил внимание на когнитивные области. Мантикоры были гораздо глупее гарпий, поэтому подчинять их было проще простого. И все же парень чувствовал, как силы стремительно покидают его. Кровь шла из носа, сочилась из глаз и ушей. Он попросту убивал себя, высасывая последние резервы из физического тела.

Мантикоры-ренегаты развернулись вокруг своей оси и бросились на бежавших позади гончих, а в это время Мидас схватился с трикветром гарпий. Фригийский царь отступил в узкий коридор меж двух раскидистых кленов, чтобы нивелировать численное превосходство врагов. Он рубил, уворачивался и снова рубил. Древний бог, как и его слепой друг, действовал на пределе возможного. Связки зудели, мышцы обратились в камень, рубаха и штаны сменили цвет от обильно впитываемого пота. Местами — от крови.

Арминиус тем временем извлек ритуальный нож, но прежде, чем полоснуть себя по руке, вонзил его в столб частокола и стал что-то вырезать. Мидас, сумевший украсть у кровавой рубки мгновение отдыха, бросил взгляд через плечо каинита и прочел «CROATOAN». Ему это ни о чем не говорило, но вампир вновь зашептал странные заклинания и потянулся острием короткого клинка к своей ладони.

На этот раз рана была неглубокой, Арминиус тут же спрятал нож за голенище сапога и макнул указательный палец свободной руки в алую лужицу, образовавшуюся на ладони. Он провел окровавленным пальцем по вырезанным буквам и что-то выкрикнул, запрокинув голову к небу. Звук резанул Мидаса по ушам, так что он скривился и зарычал. Карн в тот же момент потерял контроль над мантикорами и схватился руками за голову. Сам каинит рухнул на колени у столба.

Затем он развернулся и, не поднимаясь с колен, дополз до ближайшей сосны. Снова достал ритуальный нож и в точности повторил свои действия, только в этот раз вырезал всего три буквы — «CRO». Произнеся последние строки заклинания едва шевелящимися губами, он выронил нож и упал прямо на дерево, звучно ударившись о него лицом.

— Прочь, — прошептал он севшим голосом.

Карн с Мидасом подхватили его под руки и повели в лес, не сразу сообразив, что их никто не преследует. Что бы ни сделал Арминиус, но это спасло их — твари вернулись в форт и стали слепо рыскать по нему, будто искали сами не зная что.

Воины спустились с холма в сумрак лесного массива и почти сразу выскочили на песчаный берег, у которого стояла небольшая лодка. Впереди за широкой полосой зеленоватой воды они увидели каменистую плоть материка, у скального отрога покачивался трехмачтовый пинас с невысокими бортами и несколько лодок. С такого расстояния невозможно было различить людей, но не приходилось сомневаться в том, что именно на этих судах колонисты ушли с острова.

— Удивительно, что одну догадались оставить, — проворчал Мидас, усаживая каинита на киле. Бог спрыгнул в мелководье и помог Карну оттолкнуть судно от берега. Затем они оба забрались в лодку и взялись за весла. Гребли слаженно и довольно быстро, несмотря на нечеловеческую усталость.

— Это Пересвет, — бросил Карн между гребками.

— Ага, — согласился фригийский царь. Он обернулся через плечо на поникшего каинита. Вампир в принципе не дышал и вообще не был склонен к лишним телодвижениям, так что было непросто определить, жив ли он. — Ты там как? Гляди не помри, а то долги кому отдавать буду?

— Пустое, — глухо ответил каинит. Лицо его скрывалось в сумраке широкого капюшона, лишь глаза едва заметно поблескивали мутными отсветами Черного солнца. — У нас с вами один путь. Так что — пустое.

— Кстати, а что ты сделал? — полюбопытствовал Карн. — Я почувствовал всплеск незнакомой энергии, и ты истратил последние крупицы крови Вячко.

— Кроатон, — проговорил фригийский царь. — Знакомое слово. А на дереве — кро. Что это?

— Не произноси этих слов, — донеслось из-под капюшона. — И пореже вспоминай о них. Это не для смертных.

— Странная магия, ни на что не похожа, — покачал головой Карн. Они приближались к противоположному берегу и он уже различал людей. Многие просто сидели прямо на песке или слепо бродили из стороны в сторону. Некоторые плакали, другие ругались и кричали.

— И не должна быть, — парировал каинит. — Это из другого витка. Из того, где была создана Лилит. Аврелиан называл это квантовым сверхплотным кодированием. Говорил, что Творцы обучили этому первых Аггелов, помогавших им строить мир. Но затем стерли все из их памяти, дабы сохранить целостность…

— Творцы? — перебил его Мидас. — Ты сказал — творцы, не творец?

— Сохранить целостность? — почти одновременно спросил Карн. — Целостность чего?

— Я до сих пор помню его речи, слово в слово. Но так и не постиг их смысла, — каинит тяжело опустил голову на грудь и замер. А затем их лодка зашуршала днищем по песку и они причалили.

Навстречу им вышел Ральф Лейн, в ауре которого мешались гнев, непонимание и грубое отрицание увиденного. Прежде, чем он успел заговорить, Карн восстановил контроль над его разумом. Мужчину тряхнуло, будто от удара током, а парень скривился и глубоко вздохнул, борясь с нахлынувшим головокружением. Из-за усталости ему не сразу удалось нащупать уже знакомые рычаги в сознании Ральфа.

— Нужно уходить дальше, — прохрипел каинит, выбираясь из лодки. Он покачнулся и рухнул бы в воду, если бы Мидас не поддержал его. — У меня почти не оставалось крови, так что якорь получился слабым. Надолго их не удержать.

— Уводи людей вглубь материка, — фригийский царь сурово посмотрел на Лейна. — Они напуганы и ничего не понимают, но мы все объясним. Только позже. Сейчас нужно спасаться.

Мужчина молча кивнул и побежал к своим людям. Плач, крики и ругань обрушились на него со всех сторон, но Лейн парой зычных окликов мгновенно заткнул больше сотни глоток. Карн, у которого перед глазами все плыло, порадовался тому чудесному стечению обстоятельств, которое столкнуло их именно с Ральфом Лейном. Этот человек был прирожденным лидером.

Вскоре люди организовались и побрели прочь от берега, в неизвестность. Лейн вел их, подгоняя всем подряд — увещеваниями, обещаниями, проклятиями. Карн, Мидас и каинит замыкали группу. К ним подбежал Пересвет, отрапортовавший, что Дара и Уйка в безопасности, они идут вместе с остальными. Мальчишка отметил, что на них, конечно, косятся, но тут все в одинаковом положении.

Карн кивнул, приняв рапорт, и прикинул расклад. Каинит выиграл для них немного времени, они уйдут как можно дальше и попытаются отдохнуть, разбив временный лагерь. Во сне парень не сможет контролировать разум Ральфа, так что потребуется помощь Мидаса. До этого момента все осуществимо, но что дальше?

Парень вспомнил свои ощущения, когда они бились с порождениями Лимба у самого разрыва. Он казался огромным, они даже не видели, как он закрывался и не знали — закрылся ли вообще. Монстры вырывались из мерцающего мрака нескончаемым потоком, они нагонят людей — это вопрос времени. Выследят, нагонят и нападут. Сценарий очевиден, но его нужно избежать. Мидас сказал бы — любой ценой. Но в последнее время цены в этом гипермаркете отборного безумия стали чересчур высоки, и Карн всерьез опасался, что к вечеру они вырастут вдвое.

***

Когда солнце достигло зенита и жара стала нестерпимой, они вышли к берегу широкого залива, но вместо привала Мидас скомандовал Лейну двигаться дальше и тот повел измотанных и злых людей вдоль искристой кромки прозрачной воды, застывшей, точно по мановению руки колдуна. Ветер умер, под сенью раскидистых дубов, перемежающихся соснами и пихтами, зависло тягучее марево, изредка прорезаемое криками лесных птиц.

Англичане были подавлены. Шок уступил место злости, беспорядочной и бесконтрольной, однако Ральф пользовался здесь непререкаемым авторитетом, а у Карна еще оставались силы, чтобы контролировать его волю. Лейн знал эти места, с отрядом следопытом он ходил еще дальше на юг, там, по его словам, залив изгибался к западу и терялся в темных непроходимых лесах, где корни вековых исполинов вгрызались не в черную каменистую землю, а в заболоченные топи, полные неведомых опасностей.

Вскоре слева меж древесных стволов стали проскальзывать блики озерной глади, но Райльф Лейн увел людей в другую сторону, чтобы не упустить знакомые ориентиры.

— Здесь большое озеро, мы пока не дали ему имя, — пояснил он Мидасу, который переместился в авангард отряда. — Через милю будет еще одно, поменьше, а потом самое крупное из всех, что я здесь видел. Дальше земли аборигенов.

— Что ты знаешь об этих племенах? — фригийский царь интересовался не из праздного любопытства. Их единственный шанс вернуться в нужное время — задействовать Вегвизир. Это не шаг по Спирали Дискордии, так что много энергии не нужно. И хотя истинные Места Силы встречаются гораздо реже, чем принято считать, какой-нибудь старый племенной алтарь мог бы сгодиться.

— Им известно железо, — с готовностью ответил Лейн. — В смысле — у них боевые топоры вовсе не из кости или камня. Лезвия весьма странной формы, я таких не видел никогда. Мы не смогли понять — кочевые они или нет, но в том месте, где залив изгибается к западу, у них поселение. Вроде бы временное. У нас не было возможности его рассмотреть.

— Ты сражался с ними? — спросил Мидас, взглянув на Ральфа. Этот англичанин с вытянутым усталым лицом производил впечатление сильного, волевого человека. Однако ж его воли не хватило, чтобы противостоять чарам Карна.

— Они напали первыми, — ответил Лейн, опустив голову. Фригийский царь мгновенно почувствовал в его словах ложь, точнее — желание что-то скрыть.

— Но вы спровоцировали их, так? — он еще пристальнее всмотрелся в лицо Лейна, но тот не поднял глаз.

— Я не горжусь тем, что произошло в тот день, — мотнул головой англичанин. Его ладони инстинктивно сжались в кулаки. — Да только не на все воля человека.

— Это точно, — хмыкнул древний бог. — Но мне плевать, я не собираюсь осуждать тебя и твоих следопытов. Это вообще не мое дело. Лучше скажи, ты что-то знаешь об их верованиях? О богах, которым они молятся или, может, приносят жертвы? Как они себя называют?

— Дусгэйовэх, — самоназвание племени Ральф произнес с нескрываемым презрением. — Я видел среди них мужчин, расписанных татуировками с ног до головы. Когда мы пришли в это их поселение, там был один… не знаю, колдун. У него в руках был зазубренный костяной нож и он исчез, как только мы появились. Там везде была кровь, я думаю — мы прервали ритуал.

Мидас непроизвольно улыбнулся. Кровавые жертвоприношения — то, что нужно! Было бы неплохо найди здесь что-то вроде майянских зиккуратов, в них должно быть достаточно энергии, чтобы активировать Вегвизир.

От Лейна не укрылась хищная улыбка на лице спутника, но задавать вопросов он не стал, просто сделал выводы.

— Я понимаю, что это еще не повод расправляться с ними, у каждого народа на этой земле свой путь, однако… — Ральф запнулся и замолчал. Его желваки напряглись, он погрузился в свои воспоминания.

— Повторюсь — мне плевать на все, что здесь произошло, — успокоил его Мидас. — Мы хотим лишь увести вас подальше от… того ужаса, который вы не должны были видеть.

— Я много чего видел в Старом Свете, — Лейн посмотрел на фригийского царя и его карие глаза как-то странно блеснули. Мидас прочитал там давно скрываемую боль.

— Думаю, ты уже понял, что меня едва ли можно назвать добрым пуританином. В отличие от них, — англичанин мотнул головой себе за спину. — Поэтому они и не любят меня. И поэтому, как мне кажется, мы все еще живы.

Мидаса все это мало интересовало, поэтому он сменил тему, велев Лейну двигаться к тому месту, где он видел поселение дусгэйовэх. Они вышли к нему уже в сумерках, остановившись за полкилометра от узкой струйки дыма, поднимающейся над вершинами деревьев. По всему выходило, что источник огня там лишь один и это не предвещало ничего хорошего, ведь жилое поселение просто не может обойтись одним костром.

Карн, Мидас и вампир взяли с собой Лейна и двух его следопытов, которые хотя и не были воинами, отлично ориентировались в лесу и двигались почти бесшумно. Они скользили от тени к тени, точно дикие парды, приближавшиеся к жертве, но когда деревья расступились перед ними, их взорам предстало неожиданное зрелище.

Это действительно было поселение аборигенов, но именно что — было. От деревянных построек почти ничего не осталось, только горы пепла и фрагменты каркасов. Везде валялась битая деревянная и керамическая посуда, обломки стрел и копий. Каинит поднял несколько — почти у всех наконечники их камня, но нашлась и железная.

Продвинувшись к центру поселения, они увидели кровавые лужи, еще не успевшие впитаться в землю, и части тел. Целых мертвецов не было, судя по следам, их уволокли выжившие. И они, несомненно, бежали — многие предметы быта вроде рыболовных снастей оказались брошены.

Кровь была повсюду, даже на окрестных деревьях. Карн ощущал в окружающем пространстве остаточные эманации боли и страха. Везде вокруг парень видел ярко-алые энергетические отпечатки — места, где гибли люди. Две дюжины человек нашли здесь свою смерть, причем совсем недавно, часов десять назад.

Мидас, глядя на последствия чудовищной бойни, подумал о том, что они вполне могли спровоцировать множественные разрывы в Завесе, и если так — все эти жизни на их совести. Он скрипнул зубами и попытался отогнать жестокие мысли. Карн в тот момент пришел к тем же выводам, фригийский царь понял это по выражению лица парня.

— Пресвятая Дева Мария, кто мог сотворить подобное?! — воскликнул один из следопытов. Его голос дрожал, он звучно сглотнул и начал истово креститься

— Может звери? — выпалил второй, прочем — без особой надежды в голосе.

— Это не звери, — покачал головой Лейн, подходя к кровавому пятну, по периметру которого в свете нарастающей луны поблескивали ошметки разорванный плоти и осколки костей.

Следопыты проследили за его взглядом. Разумеется, звери на такое не способны.

— Полагаю, разрыв в Роаноке не единственный, — нарушил тишину Арминиус. Вампир посмотрел на Мидаса и тот кивнул.

— Они бились достойно, — тихо проговорил Карн. — Даже сумели одолеть нескольких.

Парень стоял на одном колене, прижав руку к изуродованной земле. Перед его внутренним взором мелькали смазанные беспорядочные образы, звуки и цвета сливались в единый вибрирующий поток информации, из которого он понимал в лучшем случае треть.

— Что ж, это делает им честь, — пожал плечами фригийский царь. — Но кто конкретно напал на них?

— Не могу понять, — покачал головой парень. — Мог бы, но не сейчас, сил не хватает. Думаю, химеры.

— А куда они двинулись после? — каинит подошел к нему и присел рядом. — Можешь проследить?

Карн опустил на землю вторую руку, поморщился и покачал головой.

— Нет, — устало уронил он. — Они замели следы.

— В смысле? — не понял Мидас. — Кто, индейцы?

— Ага, — кивнул Карн, тяжело поднимаясь. — Среди них был колдун. Примитивная, но довольно сильная магия. Энергия стихий и что-то еще. Возможно — божественная искра.

— ИХ БОГ? — глаза Мидаса забегали. Он всматривался в бледное лицо парня и его губы то растягивались в безумной улыбке, то приподнимались в животном оскале. — Он был здесь?!

— Нет, но он им определенно помог, — Карн глубоко вздохнул и повертел головой, будто осматриваясь. — Я могу отследить их путь по отголоскам его энергии. Но не сейчас.

— Тогда покинем это проклятое место, — вставил один из следопытов. — От него у меня мурашки по коже.

— Отойдем чуть дальше, к заливу, — покивал Лейн. — Я видел там отличное место для лагеря…

Карн медленно покачал головой.

— Но… — Ральф запнулся, подбирая слова для веского возражения. Из-за усталости парень терял над ним контроль. — Мы не можем вести людей через лес ночью! У нас там сто двадцать человек, женщины и дети, они не могут…

— Заткнись! — рыкнул на него Мидас. — Мы никуда не пойдем ночью, успокойся. Но лагерь разобьем здесь.

Лейн вскинул брови, его следопыты побелели и цветом лица теперь едва отличались от каинита. Мужчины вновь начали креститься, что-то бормоча в полголоса, надо думать — свои бесполезные молитвы.

— Если кто-то из напавших на это поселение выжил — они уже не придут обратно, потому что знают — люди отсюда ушли, — спокойно пояснил каинит. — И другие будут знать, что тут нечем поживиться. Они почуют.

— Не обязательно оставаться прямо в поселении, но приведи людей к его границам, — Карн пристально посмотрел на Лейна. — Пусть все ложатся спать. Если у охотников еще есть силы — прикажи расставить силки, с рассветом отправь рыболовов к заливу. Мы уйдем рано, — он глубоко вздохнул и отвернулся. — Ты и сам знаешь, что делать. Иди.

Ральф кивнул своим парням и они исчезли в темноте. Вскоре меж стволов замелькали огни костров и зазвучали голоса, среди которых почти не было недовольных, лишь усталые. Лейн разбил лагерь всего в полусотне метров от поселения, но никому не позволил приблизиться к нему, расставив по периметру доверенных людей.

Арминиус тихо растворился, не сказав ни слова. Да и не нужны были никакие слова. Вампир видит в темноте также хорошо, как и при дневном свете, а его скорость и реакция делают его идеальным следопытом. Очевидно, что каинит отправился прочесывать периметр и если что — он сообщит. Либо разберется на месте, что вероятнее.

— Ты ведь понимаешь, что моя власть над ним слабеет, — проговорил Карн, отослав прочь Лейна, отчитавшегося, что силки расставлены, а люди ложатся спать. — Когда я усну, а это произойдет очень скоро, Ральф придет в себя.

— Понимаю, — фригийский царь разжег небольшой костер и уже успел натаскать валежника на пару с Пересветом. Они решили расположиться в стороне от англичан, на полпути к разоренному поселению аборигенов.

Дара и Уйка с детьми на руках не отрываясь смотрели в потрескивающее пламя. Пересвет стоял рядом, прислонившись спиной к дереву, и обводил прищуренным взглядом темноту за пределами рваного кольца света, отбрасываемого огнем костра.

— Не переживай, теперь вступит в дело моя магия, — Мидас игриво улыбнулся, глядя на Карна. — У меня получится не так быстро, как вышло у тебя, зато с гарантией, что Лейн будет доверять нам безоговорочно. И никому не придется тратить силы на поддержание чар.

— Силы возвращаются? — спросил парень, широко зевнув и укладываясь на валежник. Он подстелил под себя шерстяную друидскую тунику и накрылся плащом.

— В целом? — уточнил Мидас. — Трудно сказать. Я сильнее, чем был, пока шлялся по землям нордманов. Всеотец будто пробудил меня, я хорошо почувствовал это…

Он хотел что-то добавить, но Карн уже спал. Едва оказавшись в горизонтальном положении, он провалился в умиротворяющую черноту, точно в звероловную яму. Его дыхание замедлилось, тело обмякло.

Фригийский царь хмыкнул и посмотрел на русов.

— Вы тоже ложитесь, — бросил он.

Женщины с готовностью закивали и начали укладываться, будто ждали его команды. Пересвет не двинулся с места, продолжая осматривать окрестности. Разумеется, он ничего не видел из-за костра. Мальчишке еще предстоит узнать, что ночью дозорных расставляют вдали от костров и только спиной к огню.

— Ты тоже отдохни, юный воин, — Мидас коснулся его плеча. — Сейчас есть, кому бдеть. А завтра ты нужен мне полным сил.

Паренек немного помялся, но потом кивнул с самым серьезным видом и принялся поудобнее раскладывать валежник. Фригийский царь отдал ему свою тунику, и мальчик забрался в нее целиком, так что она одновременно играла роль и подстилки и одеяла. Он с благодарностью посмотрел на Мидаса, тот кивнул ему и бесшумно растворился в темноте. Пересвет повертел головой, даже не заметив, в какой момент воин шагнул в ночь, исчезнув из поля зрения. Звучно почесал в затылке, пожал плечами и свернулся в кольцо, а через мгновение уснул.

Мидас же двинулся в ту сторону, где во мраке, напоенном стрекотом насекомых и редкими окриками ночных птиц, желтыми пятнами вспухали костры. Их было немного, не больше двух десятков. Люди расположились вокруг них и многие, вымотавшись за день, уже спали. Некоторые тихо переговаривались, готовясь ко сну, другие молча глядели в огонь, обнимая детей, жен, братьев. Фригийский царь проплывал меж ними призрачной тенью и никто не обращал на него внимания.

Ральфа Лейна он нашел по другую сторону лагеря, на берегу залива, вместе с теми же следопытами, которые были с ним в разоренном поселении. Фригийский царь немного послушал, прежде чем приблизиться и начать разговор. Лейн приходил в себя и вслух удивлялся, почему безоговорочно поверил незнакомцам. Кто-то из его людей возразил, мол, странники действительно пытались спасти их. Другой парировал, что эти люди, судя по всему, сами же и накликали беду на Роанок.

Мидас вышел к ним и взглядом пригласил Лейна пройтись вдоль берега. Тот согласился, не раздумывая, но глядел жестко и настороженно. Уходя, он сделал знак своим людям, чтоб были на стороже и следовали за ними, но не попадались на глаза. Бог сделал вид, что не заметил этого.

Они проговорили не больше получаса, и когда вернулись, англичанин уже не сомневался в мотивах незнакомцев.

Фригийский царь многое рассказал ему, в том числе — о порождениях Лимба. К счастью, Лейн и сам однажды сталкивался с подобным, еще в детстве, когда гостил у бабки в Крю, что под Честером. Так что в эту часть истории он поверил без лишних вопросов.

Само собой, Мидас не упоминал о путешествиях во времени, но намекнул, что они попали сюда не на корабле. Ему на руку играл тот факт, что Лейн, воспитываясь в семье радикальных протестантов, с детства преисполнился жестокого отрицания ко всем традиционным религиями. Фригийский царь прикинул, что если бы этот человек не стал авантюристом и первооткрывателем, из него мог бы получиться дерзкий теолог.

Теперь Ральф Лейн был убежден, что его новые знакомцы действительно спасают жителей Роанока, хотя от кого именно — он все еще сомневался, и тут Мидас предоставил возможность живому и острому уму самому подыскать подходящие ответы. Англичанин согласился, что без фригийского царя (представившегося Дареном) и его спутников колонистам не выжить, поэтому он принял необходимость безоговорочно следовать их указаниям. При этом Ральф оставался главой колонистов и полномочным представителем Ее Величества в Новом Свете. Мидаса это требование позабавило, но виду он не подал.

— Ты ведь понимаешь, как я рискую, доверяя тебе? — спросил Лейн, пристально глядя в медовые глаза своего собеседника. В них можно было смотреть бесконечно…

— Я рискую не меньше, — парировал фригийский царь и отвел взгляд, создавая иллюзию неуверенности. — У тебя сто тридцать человек, и пусть вы не воины, но как минимум две трети из вас — крепкие здоровые мужчины. И этой ночью мы собираемся спать рядом с вами.

— Не воины, уж это точно, — покачал головой Ральф, вглядываясь в матово-черные воды залива. Луна скрылась за стремительно набежавшими облаками, стало темнее. — Плотники, лесорубы, фермеры, рыболовы… Мы бежали из Старого Света, чтобы забыть о его лжи. О зле, что таится в каждом переулке, глядит пьяными глазами вонючих шлюх на мостовой, отвратительными бельмами раздувшихся трупов в придорожных канавах, черными буркалами хромых плешивых собак, что однажды уже отведали людской плоти и не прочь попробовать еще.

Он замолчал, переводя дыхание. Мидас не торопил его, мужчина обнажал перед ним свою душу и это стоило оценить. Именно в такие моменты рождается доверие.

— Здесь было тяжело, не буду лгать. Мы многих потеряли в первой экспедиции, — Лейн поджал губы, потом сплюнул в траву. — Но мы смогли приспособиться, адаптироваться. Мы стали свободными! Три месяца назад родился ребенок. Первый ребенок в Новом Свете, Дарен! Ее называли Вирджиния, в честь нашей Королевы, да хранит ее…

Он криво усмехнулся и посмотрел на Мидаса. Ральф уже дал понять, что упоминание Его имени — всуе или нет — вызывает у него лишь инстинктивное отторжение.

— А ты ведь нашел здесь свой рай, — фригийский царь поймал взгляд Лейна и в этот раз не собирался его отпускать.

— Что ты имеешь ввиду? — удивился тот. И прежде, чем удивление сменилось подозрением, бог продолжил.

— Некоторые из вас бежали от долгов, кто-то — от закона, многие — от бедности и бесправного положения, — голос древнего бога звучал низко, почти угрожающе. — От безысходности, так или иначе. Но не ты, Ральф Лейн. Ты бежал от мира, который не признавал тебя.

Мидас повысил голос, зная, что следопыты Лейна рядом и они слышат его слова. Лейн тоже это знал, поэтому смутился и даже непроизвольно отступил от собеседника. Фригийский царь умело закреплял за собой инициативу.

— И здесь ты стал тем, кем всегда мечтал стать, — резюмировал бог. — Ты стал лидером. Лидером, которого могут бояться, ненавидеть или даже презирать за его взгляды. Но с которым всегда будут считаться и за которым всегда будут идти. Потому что он прав.

Ральф молчал. Наконец, он медленно поднял взгляд и посмотрел на человека, с которым был знаком меньше суток, но о котором знал гораздо больше, чем нужно было, чтобы простить такой тон. Бедняга и не заметил, как Мидас умело опутал его тонкой паутиной своего колдовства, в тенетах которого древняя магия сплеталась с практикой нейролингвистического программирования в чарующем танце слов, знаков, пассов и мыслеобразов.

— И я хочу помочь тебе оставаться правым в этой непростой ситуации, — Мидас подошел к Лейну и коснулся его плеча. Англичанин вздрогнул, но не сбросил его руку. Это был важный момент, тактильный контакт закреплял налаженную связь.

— Я хочу помочь спасти твоих людей, — продолжил бог. — Потому что виноват перед ними.

— Это вы привели тех существ? — Ральф попытался заглянуть в лицо Мидаса, но тот отвернулся. Ему не нужно было играть человека, раздавленного виной. Он действительно ощущал ее, хотя раньше, каких-то пару месяцев назад, наплевал бы на все и пошел дальше, схватив за шиворот слепого Карна.

Проклятые земли нордманов изменили его, а в светлых землях русов эти метаморфозы укоренились, разрастаясь в исковерканной душе с каждым днем. Он не понимал — к лучшему ли это, трактовал перемены в себе то как изъян, то как давно забытый дар, которым каждый обладает с рождения, но с годами забывает, для чего он и как им пользоваться.

— Мы, — кивнул Мидас, окончательно обрушив щит инстинктивного недоверия, который между ними возвел Лейн. Он сказал правду, теперь нужна была искренность. Бог напрягся и сам удивился тому, как легко по его щеке скользнула скупая слеза.

— Глупо отрицать, — бог тяжело вздохнул. — И никак не исправить.

— Неправда, — англичанин взял Мидаса за плечи. — Поклянись, что не дашь никому из моих людей умереть! И уже этим ты все исправишь.

— Я клянусь, — он протянул Ральфу руку и тот крепко пожал ее.

Трудно сказать, сколько было наигранного в его тоне, а сколько — настоящего. Фригийский царь веками оттачивал мастерство соблазнения, убеждения и запугивания, пока, наконец, не обнаружил, что перестал различать в наслоениях блистательной фальши собственные чувства. Теперь он учился этому заново…

Мидас взглянул на темную воду и подумал, что навсегда останется в долгу у одного молодого шамана, который напомнил ему — он бог лишь наполовину.

***

Наутро, восстановив силы шестичасовым сном и завтраком из свежепойманного осетра с необычной формой тупого и чуть загнутого кверху носа, Карн без труда отследил энергетические потоки, которые использовал шаман аборигенов, чтобы обратиться к своему богу.

Энергия казалось грубой и разрушительной, она неприятно кололась, будто наэлектризованный кошачий хвост. То была энергия стихий, ковавших мироздание. Точнее — ее замутненные осколки, ничтожные крупицы, которые невозможно даже огранить, но их оказалось достаточно, чтобы придать зримое воплощение людским страхам и надеждам. Насколько понимал Карн — в большей степени страхам.

Теперь уже он вел людей, двигаясь с Ральфом Лейном в авангарде. Мидас с каинитом замыкали группу. Пересвет сдружился с кем-то из местных мальчишек и затерялся в толпе, периодически подбегая к Дара и Уйке, чтобы узнать — все ли у них в порядке.

Дважды их атаковали гарпии, один раз — вместе с гончими. В обоих случаях Карн заранее знал о нападении, и у них было достаточно времени на подготовку. Схватки были короткими и жестокими, но каждый раз порождений Лимба оказывалось слишком мало, чтобы создать ощутимую опасность.

Парень не мог сказать, много ли монстров бродило по окрестностям. Он периодически ощущал небольшие отряды на самой границе энергетического зрения, и вскоре понял, что чудовища рыщут отнюдь не хаотично. Порождения Лимба всегда были где-то рядом, будто кто-то подсказывал им, куда нужно двигаться, чтобы обнаружить убегающих людей.

А потом они неожиданно вышли к Ахтэхкэкупу, городу-храму, название которого в переводе со скаруре означает «звездное одеяло». Разумеется, на тот момент они ничего не знали об этом месте, но Карн почувствовал его за несколько километров.

Ахтэхкэкупу пульсировал на горизонте рваной лиловой сферой, сочащейся черными искристыми молниями, которые напоминали кровоточащие раны, нанесенные искривленным клинком. Его переполняли эманации боли и ужаса, они рвались к голубым небесам неиссякаемым фонтаном необузданной мощи.

О нет, еще как обузданной!..

Лейн скомандовал привал за полкилометра от города и разместил по периметру лагеря следопытов. Он намеревался присоединиться к Карну, Мидасу и Арминиусу в их разведывательной вылазке. Пересвет горел аналогичным желанием, но его насилу уговорили остаться. Причем уговорил вовсе не Мидас, а Карн. Парень видел в мальчишке непоколебимую решимость и кипучую жажду действия, что присущи всем русам, но брать его с собой было слишком опасно. Они попросту не знали, что их ждет в городе аборигенов.

— Обернись, — сказал он Пересвету, встав перед ним на одно колено и положив руку ему на плечо. — Что ты видишь?

— Людей, — неуверенно ответил мальчишка, за его спиной англичане обустраивали временный лагерь. Лейн, увидев, как молодой мужчина собирается развести костер, подскочил к нему, словно дикий кот, и зарядил звучную оплеуху, тут же отрядив пройтись по остальным и предупредить всех — никаких костров и говорить вполголоса.

— Я не о тех, кого мы вывели из форта, — терпеливо уточнил Карн. — Я о тех, кто пришел сюда с нами.

Пересвет вновь обернулся через плечо, его глаза забегали по толпе, но вскоре остановились, когда он увидел Дару и Уйку с детишками. Женщины не знали языка англичан, но у беды есть одно важное свойство — когда она общая, то любые границы — условны. Они выглядели уставшими, как и все вокруг, но искренне улыбались, обмениваясь с женщинами из Роанока какими-то знаками. Карн не видел этого, но знал, что это видит Пересвет.

— Это не просто люди, — он взял мальчика за второе плечо и развернул к себе. — Это твои люди, Пересвет. Понимаешь?

— Понимаю, — серьезно кивнул тот. — Это мой род.

— И ты единственный мужчина среди них, — голос Карна стал глубже, проникновеннее. Похоже, он кое-чему научился у Мидаса, сам того не зная.

— Мне двенадцать, — качнул головой Пересвет. — Еще два года…

— Не важно, — перебил его Карн. Он видел, что пареньку не нравится признавать себя ребенком, однако традиции родного народа были для него незыблемы. Карну подумалось, что в его времени молодым людям не хватает именно этого.

— Сейчас ты — мужчина, несмотря на возраст, — продолжил он. — Ты вынужден стать им раньше срока. Я знаю, что ты чувствуешь. Мне тоже пришлось стать мужчиной раньше, чем я того хотел, как раз в твоем возрасте. В моем мире все устроено иначе, но… это тоже было непросто.

Он замолчал, ненароком воскресив воспоминания, что навсегда останутся для него самыми черными, самыми страшными и ненавистными мгновениями его жизни.

Мальчик не посмел нарушить тишину, почувствовав смятение Карна. Между ними устанавливалась связь, тонкая, но ослепительно яркая нить, которая протянулась меж двух аур. Благодаря этой связи Пересвет успокаивался, его сердечный ритм замедлялся, возбуждение от осознания близости битвы проходило.

— Разница в том, что я тогда остался один, — Карн не совсем понимал, почему говорит это. Он собирался сказать Пересвету совсем другое, но уже не мог остановиться. — А у тебя есть те, о ком ты должен позаботиться. И чего бы ты ни хотел, куда бы ни шел, ты не должен забывать о них. Не должен оставлять их, понимаешь? Потому что никто не защитит их, если рядом не будет тебя.

Пересвет вновь обернулся и внезапно Карн увидел то, что должен был увидеть давным-давно. Слова мальчишки насчет рода следовало трактовать буквально — он был сыном Дары. Карн не понял этого сразу, потому что их отношения… Дара проявляла к нему нежность и заботу, но не было и намека на сюсюканье, какое он привык видеть по отношению к двенадцатилетним детям в своем времени. У женщины на руках был маленький ребенок и львиную долю материнского тепла она отдавала ему, справедливо полагая, что ее старший сын уже достаточно взрослый. Пересвет же принимал это как данность.

Карн никогда не видел подобного между родителями и детьми. Их любовь, их связь была настолько прочной и инстинктивной, что не требовала никакого внешнего проявления. Теперь он отчетливо это понимал. А еще понимал, что Уйка тоже приходится родственницей Даре, но — дальней, на уровне троюродной сестры.

— Я понял, — сказал, наконец, Пересвет. Его тон изменился, он был по-прежнему твердый и резкий, но в нем уже не было той решительности, что двигала мальчишкой минуту назад. — Но если я не пойду на врага, враг придет ко мне, и тогда мы будем сражаться уже на моей земле, а значит род может пострадать. Так… так говорил отец.

— Он верно говорил, — Карн коснулся щеки мальчика и невольно улыбнулся, ощутив как по пальцам и запястью заструилось легкое тепло. Детская наивность в нем мешалась с совсем не детской мудростью. — Но сейчас есть, кому сражаться. А вот успокоить твою мать и младшего брата — некому.

На мгновение глаза Пересвета расширились. Он не помнил, чтобы говорил Карну, кем ему приходится Дара. Но на смену удивлению тут же пришло восхищение. Мальчишка видел перед собой слепого воина, который поражал страшных чудовищ одним движением руки и знал все об окружающих. Разве мог он не поверить такому герою?

Пересвет кивнул и сделал то, чего Карн никак не ожидал. Мальчишка порывисто и крепко обнял его, а потом отступил и, бросив короткий взгляд на Мидаса, побежал к остальным.

Фригийский царь не стал ничего спрашивать, он слышал лишь обрывки разговора, но у него не было времени уточнять, что именно Карн сказал мальчишке.

Вместе с каинитом и Лейном они двинулись вверх по пологому склону, на вершине которого над переплетенными кронами поднимался дым. Горело не меньше дюжины костров, тугие сизые колонные странным образом переплетались между собой, образуя причудливые пластичные фигуры, которые просто не могли сформироваться сами по себе.

К их удивлению, город дусгэйовэх окружала высокая — не меньше трех метров — каменная стена, выложенная из идеально подогнанных плит песчаника. Все плиты имели разный размер, но Мидас уже видел такую кладку. Древние народы Земли использовали ее в местах с повышенной тектонической активностью, так стены получались устойчивее, чем если выложить их из одинаковых блоков.

По верхнему краю стены тянулись ряды вписанных в равносторонние квадраты символов, напоминавших иероглифы майя. Мидас знал письменный язык всех мезоамериканских цивилизаций, но эти знаки были схожи с майянскими лишь общей стилистикой — логограммы имели силлабический тип. В сумме они складывались в бессмысленную тарабарщину, возможно — какой-то диалект. А может — целенаправленное искажение.

Но что действительно удивило фригийского царя, так это отсутствие дозорных. Входная арка даже не имела ворот, через нее можно было рассмотреть большой квадратный двор и низкие каменные постройки без окон. У противоположной стены, по ту сторону двора, располагалось высокое ярусное строение наподобие зиккурата, однако его верхняя часть была совершенно плоской. На ней стоял исполинский трон из черного гранита, а на троне восседал человек могучего сложения.

Они медленно двинулись к входной арке, вошли в нее. Теперь удалось рассмотреть новые детали. На площади перед зиккуратом в огромных каменных чашах полыхали костры, действительно — двенадцать. По периметру каждой чаши размещались четыре вертикальные плиты. К плитам ржавыми цепями были прикованы обнаженные люди — мужчины, женщины и даже дети. Все они были мертвы, их тела изобиловали резаными и рваными ранами, у некоторых были раздроблены конечности и черепа, кому-то вырвали глаза и языки.

Вокруг жертвенников (а как иначе назвать этот кошмар?) сидели люди, причем в строгом порядке — образовывая пересекающиеся спирали и концентрические круги. Они раскачивались из стороны в сторону, обхватив друг друга за руки и плечи, их головы были запрокинуты к небу, глаза широко открыты.

По сторонам от зиккурата на плоских возвышениях стояли исполинские барабаны. Голые загорелые мужчины с перекатывающимися от напряжения мускулами, измазанные кровью и нечистотами, били в них все подряд — руками, ногами и головами. Их действия казались хаотичными, однако звуки сплетались в едва уловимую мелодию. Зловещую, не предвещавшую ничего, кроме боли и страданий.

Каинит склонил голову на бок. Лейн подумал о том же и сделал два шага назад, выходя за ворота. Постоял мгновение за пределами города и вернулся обратно. Он мотнул головой, переводя взгляд с вампира на Мидаса. Что ж, вот вам еще одна загадка — внутри барабаны звучали довольно громко, но за пределами каменных стен их вообще не было слышно.

Карн улавливал отголоски мыслей своих спутников, но и без того отчетливо видел, что город накрыт багряным энергетическим куполом, который экранирует его от внешнего мира. Однако, судя по структуре купола, экранирование — своего рода побочный эффект. Первоочередная задача барьера — не выпускать за пределы каменных стен накапливаемую энергию.

А внутри слепая, дикая мощь закручивалась в вихри, вздымалась океанскими волнами, бурлила, точно закипающая кровь. Карна начало мутить, когда он проследил источник этого безумия.

Людей, прикованных к каменным плитам, не просто убивали. Их пытали перед смертью, агония обреченных длилась часами и даже днями. Умелые экзекуторы истязали тело и душу, обращали разум против собственной плоти и умерщвляли ее самыми ужасными и бесчеловечными методами.

Но предсмертные муки этих людей и животный ужас, слепящее чувство безысходности, беспросветная ненависть к окружающему миру и к самим себе никуда не уходили. Они оставались здесь, в переделах города-храма, чтобы утолять бесконечный голод кровавого бога дусгэйовэх.

Карн видел его черную ауру, увенчанную короной багрового пламени, иссеченную мириадами уродливых шрамов, что повергали в истерику саму ткань мироздания. Фигуру окутывали отвратительные фосфоресцирующие миазмы, в которых не было ни единой людской эмоции. Существо постоянно меняло форму, но его суть оставалась неизменной. Карн всмотрелся в нее и тут же отпрянул, будто его обдало кипятком.

Существо без сомнения было богом. Извращенным, лишенным сострадания деспотом, для которого окружающий мир служил лишь сосудом, который надлежало осушить. Людская боль дарила ему наивысшее наслаждение, человеческий страх наполнял его экстатической радостью, а чувство обреченности, которое испытывали жертвы, питало его волю к жизни.

Но ужаснее всего было то, что этот бог не родился сам собой, не возник по прихоти Вселенной, подчинив себе этот буйный клочок пока еще неизведанного материка. Его создали люди, племя дусгэйовэх, которое покинуло родные земли многие века назад, отправившись на север в поисках дара богов, сказания о котором передавались от шамана к шаману с начала времен.

Но никакого дара они не нашли, а потому прокляли окружающий мир и все свое разочарование, всю свою ненависть и злобу вложили в этот жестокий бесчеловечный образ, который не преминул обрести плоть и стать их кровожадным покровителем.

Карн собирал эту историю по крупицам — касаясь аур ослепленных ритуальным трансом людей и выщербленного камнях городских стен, ловя беззвучные крики и стоны сотен и сотен жестоко умерщвленных жертв, чья кровь навеки впиталась в черную землю, сохранив о себе лишь наполненное ужасом эхо.

Вроде бы все понятно, но его не покидала отчетливая мысль — он что-то упускает, есть у этой истории и другая грань, оборотная сторона. Кто-то вмешался в естественный ход вещей, кто-то посеял ложь в душу и разум этого племени. Но у Карна не хватало навыка, чтобы глубже проникнуть в эгрегор дусгэйовэх и узнать больше.

Мидас в этот момент буквально впился глазами в фигуру, восседающую на вершине зиккурата. Фригийский царь не видел его ауры, но ощущал источаемый им энергетический смрад, волнами стекающий по каменным ступеням уродливого храма. Он видел перед собой невиданную силу и осознавал всю ее противоестественность. Но не мог отрицать, что они похожи — в них обоих билось сердце Дуата.

Бог дусгэйовэх был высок и исполнен хищной красоты, точно парящий в небе кондор. Его угольно-черные прямые волосы свободно ниспадали на плечи и грудь, доходя до самого живота. Его бицепсы и запястья были перехвачены лентами из человеческой кожи, такие же ленты обвивали лодыжки и щиколотки. На груди и животе воплощенного бога жертвенной кровью были выведены отвратительные знаки — кровь запеклась и потрескалась, но не отпадала от тела, став его частью. Глаза существа пылали белым огнем с темно-алой окантовкой.

Никто из аборигенов не обратил на вторженцев внимания, все были поглощены ритуальным трансом. Но бог, несомненно, почуял их. Его губы разошлись гораздо шире, чем могла бы позволить человеческая анатомия, обнажая ряды длинных треугольных зубов. Затем показался раздвоенный змеиный язык, медленно заскользивший по зубам, которые ранили его до крови. Густая черно-алая влага стала заполнять рот бога, но его это нисколько не волновало.

Он клацнул зубами, смыкая челюсти, и рывком встал. Сначала Мидас подумал, что крылья у него за спиной — декоративный элемент каменного трона, но оказалось… оказалось, что это его собственные крылья! Огромные, по форме напоминают орлиные, а перья в них переливаются всеми оттенками красного, матово отражая солнечные блики. Фригийский царь мог ошибаться, но с такого расстояния казалось, что размах крыльев у него — метров семь.

Существо имело могучий торс и атлетичное сложение. Пальцы ног и рук, вполне человеческие, оканчивались крючьями птичьих когтей, черных, словно сама ночь. Бог запрокинул голову и издал высокий неприятный звук, перекрывая бой барабанов.

Индейцы тут же сбросили с себя оковы транса. Они вскочили со своих мест, инстинктивно похватались за копья и топоры, хлопая глазами, будто спросонья.

— Похоже, мы нашли, что искали, — констатировал Арминиус, медленно извлекая гладиусы из ножен. — Источник энергии. Его хватит, чтобы задействовать ваш артефакт?

— Должно хватить, — кивнул Карн. Его руки метнулись к поясу за секирами. Движение чисто инстинктивное, ведь если начнется бой, сражаться он будет вовсе не руками, а разумом.

— Уж точно хватит, если мы порешим эту мразь, — в голосе Мидаса звучала неприкрытая угроза. У него были свои счеты с богами, особенно с теми, проводником для которых стали людские эмоции.

Фригийский царь обернулся через плечо и взглядом указал Лейну на ворота, мол, уходи. Тот мотнул головой и гордо выпрямился, поудобнее перехватывая свой колун. Что ж, прикинул Мидас, мужик крепкий, глядишь, пару аборигенов осилит.

Вообще, стоит отдать Ральфу должное — он стоически перенес увиденное и даже не блеванул. Вероятно, этот человек действительно через многое прошел и Мидас дал себе обещание, что на досуге обязательно порасспрашивает его. Потом, когда все это закончится.

— Что за дивные твари почтили нас своим присутствием! — прокричал бог дусгэйовэх. Именно что прокричал — голос у него был человеческий, но чересчур громкий с резкими визгливыми интонациями. Так обычно кричат птицы. — Вижу ничтожество, вижу подобного себе, оу, впрочем — тоже ничтожество. Вижу… лишенного души, уже интереснее. А это… оу, это нечто экзотическое! Настоящий деликатес, неведомый мне, а потому — оу, вдвойне желанный!

Мидас зарычал и направился к зиккурату, обнажая меч. Аборигены зашипели на него, точно змеи, прильнули к земле, подняв над головами свое примитивное оружие, но расступились, не рискнув атаковать. Карн двинулся по правую руку от фригийского царя, прислушиваясь к его шагам и дыханию, и ориентируясь по аномальной пустоте каинита, что шел слева от него. Лейн двигался позади, он прерывисто и глубоко дышал, до белизны в костяшках сжимая колун.

— Отдай нам силу, что успел накопить, и мы не тронем тебя и твоих людей! — выдвинул условия Карн. Он знал, отчетливо видел, что это бесполезно, но не мог не попытаться. — Мы уйдем прочь и ты нас…

— Уйдете прочь?! — пронзительно вскричал кровавый бог, спускаясь на несколько ступеней по широкой лестнице, сбегавшей с вершины зиккурата по его фасаду до самой земли, щедро обагренной кровью невинных. — Никуда вы не уйдете от меня, глупцы! И те, что ждут вас за стенами, тоже никуда не уйдут! И те создания, что преследуют вас, — я и их заберу! Вы все — мои! Я — Кагаги-Погок, даритель мук, отбиратель смерти, решитель…

«Начали!» подумал Мидас и бросился к ступеням. Карн, на задворках сознания фиксируя информацию об удивительной осведомленности аборигенского бога, уловил мысль друга, и тут же развернулся лицом к неустанно шипящим индейцам. Каинит сделал тоже самое, но — в противоположном направлении. Они прикрыли оба фланга, дав фигийскому царю возможность сразиться с жестоким чудовищем один на один. Лишь Ральф Лейн застыл между ними в нерешительности. Он понимал, что вот-вот начнется битва, но не знал, какую позицию лучше занять.

— Пусть так, — Какаги-Погок внезапно прервал перечисление своих громких титулов. Он повернул голову боком к взбирающемся по ступеням Мидасу, как иногда делают птицы. Его губы вновь разошлись в нечеловеческом оскале.

— Разорвите их! — оглушительный крик кровавого бога перешел в низкое давящее на уши шипение в инфра-диапазоне. Он пригнулся, сгибая ноги в коленях и прижимая крылья ближе к телу, а затем прыгнул, выставив когтистые руки прямо перед собой. Какаги-Погок буквально врезался в Мидаса под острым углом, и два бога покатились по каменным ступеням, что давно потеряли свой истинный цвет, год за годом окрашиваясь нескончаемыми потоками человеческой крови.

Аборигены, следуя повелению кровожадного идола, неистово заорали, точно полоумные, и бросились на Карна и Арминиуса. Лейн в этот момент громко выдохнул и парень почувствовал, что англичанин не надеется выжить. Что ж, пора ему показать, что надежде везде найдется место!

Карн широко расставил ноги и развел в стороны руки с зажатыми в них секирами. Он схлопнул свой энергетический взгляд до упругой сферы, расположив ее на уровне физических глаз, а затем трансформировал сферу в три тугих жгута, рванувшихся навстречу атакующим аборигенам.

Парень не был уверен, что сможет контролировать сразу три объекта, но справедливо прикинул, что раз культура дусгэйовэх так примитивна, едва ли стоит ждать от ее носителей исключительного интеллекта и высоких волевых качеств.

Он не ошибся — его ментальные щупальца не ощутили преграды, пройдя сквозь ауры аборигенов, точно клинок сквозь незащищенную доспехом плоть. Теперь он уже не тратил время на обнаружение необходимых зон мозга, мгновенно взяв под контроль лобные доли и моторную область.

Три индейца, секунду назад бежавшие к нему со вскинутыми кривыми топорами, замерли, точно истуканы. Затем развернулись и атаковали своих соплеменников. Тех сковал ужас и несколько мгновений ренегаты успешно кромсали тела бывших товарищей, не встречая сопротивления.

Когда аборигены пришли в себя, Карн в полной мере осознал масштабность своей затеи. Ведь он управлял сразу тремя воинами и каждому из них нужно было не только атаковать, но и защищаться. А когда первый из ренегатов сполз на землю с изуродованным лицом, а другой завалился на спину, фонтанируя алыми струями из разорванного горла, парень, не теряя времени, переключился на новых жертв и тут же подчинил их своей воле.

К черту, подумал парень, будем давить количеством!

Это было жестоко и бесчеловечно, но у него не оставалось выбора. Как только один из его марионеток падала со смертельной раной, он тут же брал под контроль другого воина. Карн понимал, что его силы не беспредельны, но надеялся, что их у него больше, чем фанатиков у Какаги-Погока.

А потом оказалось, что аборигены очень даже сносно метают свои топоры.

Все внимание Карна было сосредоточено на подконтрольных ему воинах, из окружающей обстановки он воспринимал лишь небольшой пятачок пространства вокруг себя, не больше трех метров в диаметре. Еще где-то на самой границе ощущений он видел Мидаса, а позади инстинктивно отмечал аномальную пустоту каинита. Парень думал, что этого достаточно, но отсутствие физического зрения все же дало о себе знать. Иначе он заранее увидел бы летящий к нему топор и сумел бы уклониться.

К счастью, метатель пошатнулся в момент броска, так как был атакован ренегатом, и топор прошел чуть правее — всего в ладони от головы Карна. Тем не менее, острое миндалевидное лезвие отведало его плоти, вспоров правую трапецию. Он зарычал, стиснув зубы, и упал на колено. На мгновение контроль над двумя из трех воинов был утерян и аборигены, немедленно сразив предателей, бросились к раненному Карну, которого теперь прикрывал лишь один боец.

Парень сделал усилие и блокировал работу постцентральной извилины. Боль тут же исчезла. Освободившиеся щупальца устремились к новым целям, но парень понимал, что не успевает. Он взял под контроль первого попавшегося воина — тот будто врезался в невидимую стену, а в следующее мгновение развернулся на месте, проводя размашистую атаку и всаживая вытянутое лезвие топора в грудь своего товарища. Почти одновременно парень подавил волю другого бойца, заставив его нанести сильный и резкий удар в шею ближайшего теперь-уже-врага.

Но к этому моменту абориген, оставшийся с прошлой «партии» ренегатов, рухнул замертво и Карн почувствовал, что один из врагов стоит прямо перед ним. Он вскинул руки с секирами, хотя знал, что не в состоянии проследить направление удара, а потом… Потом раздался хруст и что-то чавкнуло. Карна с ног до головы окатило фонтаном горячей крови, а индеец, который должен был стать его убийцей, безвольным кулем рухнул ему под ноги.

Это был Лейн. Англичанин подоспел в самый последний момент, всадив колун точно в голову аборигену, который уже готов был располосовать Карна от плеча до бедра. Ральф тут же отскочил назад, а Карн, у которого даже не было времени поблагодарить своего спасителя, тут же подчинил себе еще одного воина и восстановил строй.

Он не видел, с каким ожесточением позади него сражается каинит. Арминиус был подобен самому Вотану, в которого верил при жизни и чьим именем приносил клятвы. Хотя его нынешняя не-жизнь отличалась крайне низкой степенью религиозности, так что подобное сравнение показалось бы вампиру в лучшем случае забавным.

Арминиус выбросил вперед правый гладиус, пронзая шею атакующего противника, и сделал шаг в сторону, уходя от слишком медленного и неточного удара следующего врага. Развернулся, перерубил ему позвоночник, пригнулся, продолжая движение, и обрубил другому обе ноги.

Вскочив, он поднял клинок, чтобы блокировать и свести в сторону топор, направленный ему в голову. В это время другой клинок, описав короткую дугу, отсек очередному противнику руку. И прежде, чем обрубок коснулся земли, еще две жизни были безвозвратно утеряны.

Дважды за этот бой примитивные кривые топоры дусгэйовэх полоснули вампира по груди. Оба раза вражеская сталь не справилась с кольчужным полотном, и все же это было неприятно. Арминиус отскочил назад, позволяя инерции атакующих толкнуть их тела точно на его клинки, затем сам ринулся в атаку, врубаясь в гущу врагов, словно не ведающий страха берсерк.

Минуло несколько коротких мгновений прежде, чем он получил ощутимый удар в правое плечо, который разорвал кольчугу, осыпавшуюся на окровавленную землю стальным дождем. Разломанные и скрюченные кольца с оторванными клепками смешивались с ярко-алой влагой, противно хлюпающей под десятками босых ног. Союз железа и крови, столь поэтичный на страницах исторических романов, в реальности представлял собой жуткое зрелище, способное свести с ума нормального человека. Хотя… кто из нас рискнет назвать себя нормальным?..

Следующий удар каинит пропустил в область ключицы, этот тоже разорвал кольчугу и даже коснулся его ледяной плоти. А потом топор чересчур быстрого аборигена, зашедшего справа, врезался ему в колено и повредил переднюю крестовидную связку. Арминиус не издал ни звука, но правая нога тут же подогнулась и он упал на раненое колено. Усилием воли вампир погнал кровь в пораженную область, чтобы ускорить регенерацию.

Минувшей ночью в лесу он наткнулся на одного из дусгэйовэх, молодой парень с изрисованным сажей лицом охотился, но сам стал добычей. Арминиус выпил его до суха. При иных обстоятельствах это обошлось бы ему дорого — увесистой крупицей его человечности. Но сейчас от этого завесило выживание, и не только его собственное. Поэтому каинит не испытывал угрызений совести, напротив — он теперь не сомневался, что все сделал правильно, иначе сейчас ему не откуда было бы взять силы для экстренного восстановления.

И все же врагов было слишком много, ему не хватало скорости на всех…

Он вскинул оба клинка, уколов одного аборигена в грудь, другого — в промежность. Отклонился назад и пригнулся, уходя сразу от двух атак. Ему расцарапало шею, еще один удар пришелся по затылку и едва не снял ему скальп.

Аборигены умирали один за другим, но на смену погибшему тут же вставали двое новых. Они давили массой и хотя у них не было оружия, способного подарить Сыну Каина Последнюю Смерть, эти безумные фанатики могли разорвать его на части, буквально. И это было бы не менее действенно, чем, скажем, серебряный кол в ледяное сердце.

Вампир завалился на спину, удары посыпались со всех сторон. Связка почти восстановилась, но подняться он не мог — тела мертвых аборигенов придавили его к земле. Чтобы сбросить их, пришлось бы ослабить защиту, что в его ситуации казалось верной гибелью. Поэтому Арминиус оставил попытки освободиться и легким ударом с полузамаха (а другого из лежачей позиции не нанести) перерубил чью-то ногу, затем прикрылся локтем от удара в голову, почувствовав, как вражеский топор вспарывает кожу и мышцы на плече.

А потом кто-то сдернул одного из мертвых аборигенов с Арминиуса. Спустя мгновение исчезло второе тело, а один из атакующих жутко завопил и рухнул на землю с развороченной спиной. Над ним возвышался Ральф Лейн, который после спасения Карна инстинктивно переключился на фланг каинита, и не ошибся в выборе тактики.

Вампир не преминул воспользоваться возможностью и вскочил на ноги, всаживая один клинок в подбородок ближайшего аборигена, а второй выбрасывая влево — в сторону воина, который пытался атаковать англичанина. Он завертел восьмерку с ужасающей скоростью, превращая пространство перед собой в стремительное мельтешение закаленной стали. Во все стороны полетели отрубленные конечности и адские крики нестерпимой боли наводнили окружающий мир. Арминиус заставил приливную волну аборигенов откатиться, а Лейн отскочил ему за спину.

Англичанина трясло, его зубы стучали, а глаза полнились слезами. И все же он не собирался сдаваться, а потом неожиданно почувствовал нарастающую боль в левом боку. Он опустил глаза и увидел аборигенский топор, торчащий у него из-под ребер. Лейн даже не заметил, когда получил этот удар. Он плавно опустился на землю, чувствуя, как силы покидают его тело вместе с кровью, вытекающей из глубокой раны.

Ральф видел, что Арминиус и Карн на грани гибели, но все еще держатся. Благодаря ему. Он не чувствовал за это особой гордости, просто делал, что должен был. Ему было жаль другого — теперь он не сумеет помочь однорукому воину, что сражается с крылатым чудовищем на окровавленных ступенях мерзкого храма. Но чудо, повеление судьбы или чья-то воля, а может все они вместе взятые не оставили Мидаса в беде…

В этот момент фригийский царь в тысячный раз со всей теплотой и нежностью, на какую только был способен, вспомнил свою правую руку. Ныне отсутствующую. Ту, что не только скрашивала ему минуты одиночества, но и с завидной регулярностью отнимала жизни его врагов, работая в безупречном тандеме с левой. Да только с недавнего времени все изменилось.

Он отступил назад, парируя вражеский выпад — черные когти встретились с металлом клинка, высекая снопы багровых искр. Его противник наносил быстрые и сильные удары обеими руками, никаких размашистых движений — только короткие продуманные комбинации. Мидас нехотя признал, что тварь умеет сражаться, но это лишь подогрело его боевой азарт.

Какаги-Погок обнажил клыки и двинулся вперед, развивая атаку. Он сражался голыми руками, но его когти были тверже стали и с легкостью резали камень — Мидас убедился в этом, когда сбил очередной удар и когтистая пятерня по инерции врезалась в ступени храма.

Кровавый бог подпрыгнул и взлетел над землей, взмахнув могучими крыльями. Он издал атакующий вопль, от которого потемнело в глазах, и спикировал на Мидаса. Тот уклонился вправо, но недостаточно быстро — черный коготь полоснул по плечу. Однако фригийский царь тоже имел некоторый опыт сражений. Веков эдак тридцать. С небольшим.

Заваливаясь на бок, он взмахнул клинком снизу-вверх и отсек противнику край левого крыла. Тот обиженно вскрикнул и хотел броситься на обидчика, но Мидас уже сам атаковал, целя колющим в лицо. Какаги-Погок легко ушел от смертоносного лезвия, но тут же напоролся на тычок яблоком в грудь и был вынужден сойти на ступень ниже.

Мидас метнулся вправо, затем влево, крутанул меч над головой, сбивая врага с толку. Потом уронил клинок, пригибаясь к земле, и рванулся вперед, метя в область паха. Существо подпрыгнуло, вновь попытавшись подняться над землей за счет крыльев. Но одно из них было повреждено и если Какаги-Погок мог его регенерировать, то явно не спешил.

Его завернуло вправо, кровавый бог не сумел вовремя сориентироваться, а вот Мидас просчитал такой поворот. Он нырнул под уходящего по широкой спирали монстра и рубанул его по ноге, начисто отсекая все пальцы вместе с жуткими когтями.

Какаги-Погок вновь заорал, в этот раз — от боли. Белое пламя в его глазах разгорелось с новой силой и он комом рухнул на Мидаса, сложив перед собой крылья наподобие щита. Фригийский царь успел нанести два быстрых удара, во все стороны полетели перья и росчерки черной смолянистой крови. Удары были болезненными, но не нанесли критических повреждений.

Какаги-Погок схватил его за плечи и сунул свое острое колено в живот древнего бога, а затем обрушил сцепленные руки ему на голову. Мидас зашатался, глаза заволокло кровавой пеленой. Он попытался отмахнуться клинком, но кровавый бог легко сбил удар и ухватил врага за глотку. Фригийский царь вновь замахнулся, но его запястье оказалось зажато меж мощных пальцев Какаги-Погока. Бог дусгэйовэх обладал невероятной силой, он попросту душил Мидаса.

И это было унизительно. Одно дело — погибнуть в честной схватке от верной стали. На худой конец — от клыков или когтей ужасного чудовища. Но быть задушенным — это ведь так мерзко!

Он брыкался изо всех сил, бил кровавого бога ногами и коленями, но тот лишь смеялся — визгливо, отрывисто. А потом что-то мелькнуло в воздухе и птичий смех Какаги-Погока прервался. Он ослабил хватку и фригийский царь тут же высвободил руку с клинком, ударив гардой по лапе, сжимавшей его шею.

Враг отпустил его, сделав неуверенный шаг назад. Мидас c хрипом втянул воздух и замотал головой. Когда зрение вернулось к нему, он поднялся на ноги и увидел, что Какаги-Погок вытаскивает из глаза нож. Длинный широкий нож, который он не мог не узнать.

Мидас обернулся и да — на ступенях храма стоял Пересвет! Кровавый бог не мог не заметить мальчишку, но в своей гордыне посчитал его незначительным. Это стало для него роковой ошибкой. Как и для многих других, кому хватило безумия недооценить руса.

Фригийский царь леопардом подскочил к своему кровавому собрату и вогнал клинок ему под ребра, затем выдернул оружие, увернулся от выброшенной вперед когтистой руки и размашистым ударом сверху вниз начисто отсек чудовищу правое крыло. Черная кровь залила его с ног до головы, Какаги-Погок заорал и теперь в его голосе слышалась не только боль, но и страх — чувство, которое это мерзкое создание никогда доселе не испытывало.

Монстр получил колющий удар в бедро и осел на правую ногу. Он попытался достать Мидаса серией быстрых выпадов, но тот вклинился между его руками и опустил навершие клинка на голову противника. Череп Какаги-Погока треснул, кровавый бог застонал. Фригийский царь подпрыгнул и ударил коленом в грудь врага, опрокидывая его на спину. Ну Тони Джа, ни дать ни взять! Его клинок застыл в пальце от шеи поверженного чудовища.

— Могу поклясться, что собственная боль стала для тебя открытием! — прошипел бог богатства, плотоядно облизнув губы. — Но у меня для тебя еще один сюрприз. Наслаждайся, выродок, это называется — смерть!

— Нет! — могучий окрик раскатился по городу-храму, многократно усиленный эхом, отразившимся от его каменных стен. Мидас краем глаза отметил, что аборигены прекратили безумную атаку и отступили от Карна и Арминиуса, опустив кривые топоры.

— Нет, — повторил парень тише. — Ты не должен его убивать.

— При всем уважении, — процедил Мидас сквозь зубы. — Но не тебе говорить мне, чего я не должен делать! Эта мразь веками впитывала людские страдания и страхи. Это не бог! Это…

— Это бог, — покачал головой Карн. Он сделал жест рукой, обводя стушевавшихся индейцев. — Это ИХ бог. Бог, который был им нужен, когда они стояли одной ногой в бездне отчаяния, из которой не возвращаются. Это бог, благодаря которому они выжили.

— Тогда они не лучше него! — прорычал Мидас. Он посмотрел в глаза Какаги-Погока и увидел в них ужас. Боль, мучения, страх, обреченность, злоба — столько чувств сплеталось в белом пламени его нечеловеческой души! Они накатывали на фригийского царя волнами и он впитывал их, словно песок — воду прибоя. Оставалось лишь надавить на клинок и вспороть ублюдку шею…

— Не лучше, — согласился Карн. — Даже хуже. Но не ты. Ты не такой, ведь так? А теперь взгляни на себя. Сейчас ты его отражение.

— Что ты несешь, мальчишка! — Мидаса обдало ледяным ливнем ярости, а потом он внезапно осознал, что Карн прав. Он наслаждался муками поверженного врага, и хотел убить это чудовище вовсе не потому, что иначе Какаги-Погок убьет их всех. Ведь кровавый бог уже повержен, а его воины разбиты.

О нет! На самом деле эта смерть нужна Мидасу, чтобы вспомнить то великое время, когда он сам упивался кровью тех, кого фанатичные глупцы приносили на каменные алтари в его честь. Ведь с годами, с веками все изменилось. Теперь ему несли больше, много больше, но никто не вскрывал горло ближнему своему в надежде получить благословение недосягаемого существа.

Он тряхнул головой, сбрасывая порочную вуаль прошлого. Древний бог вновь посмотрел на Какаги-Погок, но теперь — с жалостью.

— Ты прав, мой друг, — проговорил он, остывая. — И все же нам нужна его жизнь. Нам нужна накопленная им энергия, чтобы активировать Вегвизир.

— Я отдам ее! — визгливо пролепетал кровавый идол. От былого величия и кровожадности не осталось и следа, теперь он напоминал не гордого ворона, а скорее мокрую ворону. — Всю отдам, сколько захотите! Только не отбирайте мою жизнь!

Мидас криво усмехнулся и посмотрел на Карна. Тот кивнул.

— Ты ведь знаешь, что нас преследуют создания из другого мира, — обратился парень к побежденному богу. Он хотел подойти к нему, но представил, как будет вслепую подниматься по ступеням каменного храма, и отбросил эту идею. — Если отдашь нам накопленную силу, ты сможешь с ними справиться? Сможешь защитить своих людей?

— Конечно! Конечно смогу! — Какаги-Погок попытался кивнуть, но лезвие клинка Мидаса больно впилось ему в подбородок. — Я уже встречался с этими существами, я могу им противостоять. Но…

— Договаривай, тварь, — процедил Мидас, вплотную прижимая клинок к шее кровавого бога. Лезвие разорвало смуглую кожу и по ней заструилась черная кровь. Какаги-Погок дернулся и скривился от боли.

— Те люди, что стоят за стенами, — быстро проговорил он. — Их я не буду защищать. Просто не смогу!

Карн обдумал слова бога и на эти короткие мгновения весь город-храм погрузился в густую тишину.

— Что ж, тогда прикажи своим скрыться в домах, и чтоб не выходили, пока мы не уйдем! — распорядился парень и, потеряв к поверженному врагу всякий интерес, обернулся к Пересвету. Мальчишка оторопел, когда слепец уставился прямо на него. — А ты беги к нашим людям и приведи их сюда. Всех. Прямо сейчас!

Мальчишка кивнул и умчался прочь, а Карн переключил внимание на Лейна. Англичанин сидел на нижней ступени храма и прижимал обе руки к широкой ране в боку, его окровавленный колун лежал рядом. К Ральфу подошел каинит.

— Как ты? — спросил Арминиус. Он тут же потупился, впервые за много лет проявив участие.

— Сдюжу, — прохрипел Лейн, натянуто улыбнувшись. Карн видел, что его рана серьезна и здесь, в полевых условиях, ему не помочь. Но англичанин выживет, если в ближайшее время доставить его к лекарю русов.

— Твои люди, — парень медленно подковылял к Лейну и присел рядом на теплый камень. — Тебе решать. Мы уходим, потому что другого шанса может не представиться. Дусгэйовэх вас не тронут, а существа, которые пришли за нами, скорее всего уйдут, когда мы исчезнем. Но гарантий… их, как ты понимаешь, нет. Так что вам лучше тоже уйти, вглубь материка, подальше от этих мест. Или…

— Или пойти с вами, в неизвестность, — закончил за него Ральф. — Но там, по крайней мере, я могу надеяться встретить хороших людей, не так ли?

Он улыбнулся, глядя на Карна. Потом перевел взгляд на каинита и наконец на Мидаса. Его слова тронули всех троих, но никто из воинов не смог найти подходящих слов. Так что они просто смущенно промолчали.

— Им решать, — сглотнув, проговорил Ральф. — Не мне. Я расскажу им все, и если они решат остаться — я останусь с ними.

Карн кивнул.

— А теперь отдай свою силу. Всю, что успел накопить, — обратился он к Какаги-Погоку. Мидас мотнул головой, подзывая к себе каинита. Арминиус понял его без слов, он подошел к распластавшемуся на каменных ступенях кровавому богу и приставил гладиус к его шее.

Фригийский царь убрал свой меч в ножны и извлек из переметной сумки Вегвизир. Он положил его на ладонь и протянул Какаги-Погоку.

— Не томи, — прошептал он. — Терпение — не мой конек.

— Я почувствую, если ты схитришь, — пообещал Карн. — И тогда мой друг сделает с тобой… все, что захочет.

Бог дусгэйовэх затравленно кивнул и протянул когтистую руку, кладя ее поверх Вегвизира. Мидаса будто прошибло током. Его шатнуло и он опустился на колено. Вегвизир в его руке стал тяжелеть и наполняться теплом.

Карн опасался, что Какаги-Погок выкинет какой-нибудь финт, но бог честно отдал всю накопленную силу, до последней капли. Парень видел, как она перетекает из его тела в артефакт Всеотца. Затем аура существа потускнела, сменившись с черной на темно-серую, пламенная корона исчезла, багровый ореол стал едва различим.

Фригийский царь с кряхтением распрямился, отошел на несколько шагов и положил Вегвизир на ступень. Его ладонь покрылась волдырями ожогов, но Мидас лишь фыркнул и требовательно посмотрел на Карна.

— Он отдал все, — кивнул парень.

В этот момент к входной арке города приблизились люди, которых привел Пересвет. Они с опаской озирались, следуя за мальчишкой, и вскоре заняли всю главную площадь перед храмом.

Ни один абориген не казал носа из глухих каменных домов без окон. Какаги-Погок держал свое слово, надо думать — вовсе не из чести. Просто выродок очень хотел жить.

Ральф Лейн посмотрел на фригийского царя и тот помог ему подняться. Тяжело хромая англичанин вышел к своим людям и встал перед ними, гордо распрямившись. Мидас обратил внимание на его рану и в который раз подивился мужеству этого простого человека.

Лейн кратко рассказал о том, что произошло и что теперь ждет колонистов. Никто не перебивал. Большинство смотрело исподлобья, они все еще не доверяли чужакам, но не могли не прислушаться к словам своего лидера, которого хорошо знали.

— Мы пришли сюда за свободой, — проговорил Ральф после недолгой паузы. — Пришли строить Новую Англию, где не будет предрассудков и лжи, где мы будем сами устанавливать законы и сами — следить за их исполнением. Но мир устроен сложнее, чем мы думали. Теперь я не уверен, что эта земля может стать для нас домом. Но они, — он указал на Мидаса, Карна и Арминиуса. Затем посмотрел на Пересвета, который стоял рядом с Дарой и Уйкой, маленькие Рад и Хорт цеплялись за подолы матерей. — Они пришли из другой земли. Быть может, еще более суровой, но… Это честные люди. А значит и земля их — честная. И там, я верю в это, мы сможем обрести дом. Дом, ради которого стоит жить. И за который не страшно умереть.

Как только Лейн замолчал, люди начали яростно перешептываться. Смотрели они в основном на русов, а вовсе не на слепого воина, фригийского царя или вампира. За те два дня, что они провели вместе, многие заметили, как отважен и добр мальчишка со странным для них именем Пересвет. Они видели, как нежны к своим детям женщины чужаков и как они сильны духом. И это сыграло решающую роль.

Вперед выступил высокий мужчина с внушительной сединой. У него были серые выцветшие глаза, лицо пересекал старый кривой шрам.

— Мало кто из нас любит тебя, Ральф Лейн, — проговорил мужчина. Голос у него был низкий и грубый. — Но мы не дураки и понимаем, что если б не ты — мы бы не выжили здесь. А еще мы понимаем, что ты умеешь разбираться в людях. И если ты доверяешь им, — он бросил короткий взгляд на Карна и остальных. — То я им тоже поверю. Мы все поверим.

— Мы не хотим жить на одной земле с этим! — выкрикнула невысокая женщина с копной непричесанных каштановых волос. Ее полный омерзения взгляд был направлен на Какаги-Погока, который так и остался лежать на ступенях храма в луже своей черной крови. Он был обессилен, выжат досуха и пройдет еще немало времени, пока он восстановится в достаточной степени, чтобы заставить своих людей выйти на охоту и привести ему новых жертв из соседних племен.

— Тогда решено, — резюмировал Карн и повернулся к Мидасу. Тот подхватил Вегвизир с каменной ступени и подошел к другу. Фригийский царь выставил перед собой артефакт, а парень положил сверху свою ладонь.

Мидас прикрыл глаза, готовясь почувствовать первые изменения. Как только они начнутся — Карн прокричит остальным, чтобы все взялись за руки и они вместе совершат пространственно-временной прыжок, возвращаясь (как он надеялся) к Радогосту. Но за первой секундой скользнула вторая, а потом третья, и ничего не произошло. Фригийский царь недовольно хмыкнул и открыл глаза.

— Не хватает, — он сокрушенно покачал головой. — Энергии не хватает.

Мидас молниеносно развернулся к кровавому богу, но Карн успел свхватить его за плечо.

— Ни в нем дело, он отдал все, — быстро проговорил парень, успокаивая фригийского царя. — Но нужно еще. Совсем немного.

— Одной жизни хватит? — внезапно спросил Лейн. Лицо Ральфа бледнело на глазах, он все еще стоял только лишь потому, что каинит едва не держал его на руках.

— Должно, — кивнул Карн. — Но мы не будем…

— Хватит, парень, — Лейн попытался сделать шаг и чуть не упал, но вампир вовремя подхватил его. — Хватит слов. Я устал и едва ли выживу, ты должен это понимать.

— Там, куда мы идем, тебе помогут… — начал Мидас, но Ральф прервал его, мотнув головой.

— Я правда устал, — проговорил он и посмотрел на Карна так, будто видит его физические глаза. — Я сделал все для этих людей. Все, что хотел. Все, что было нужно. А теперь… позвольте мне уйти… героем, — он улыбнулся и перевел подернутый стеклянистым туманом взгляд на фригийского царя. — Я никогда не верил в богов, но наша встреча показала мне, что я ошибался. Спасибо вам за это.

С этими словами Ральф оттолкнул Арминиуса (откуда только силы взялись!), выхватил из-за пояса нож и ударил им себя точно в солнечное сплетение.

Мидас и каинит подхватили оседающее тело, и древний бог увидел, что из груди англичанина торчит его скрамасакс. Тот самый, который он отдал Пересвету и которым мальчишка ранил Какаги-Погока. Никто и не заметил, когда Лейн успел подобрать его.

— Я служил своим людям в жизни… послужу им и в смерти, — Лейн улыбнулся, чисто, искренне, и медленно закрыл свои голубые глаза. Мидас вырвал нож у него из груди и приложил к ране Вегвизир. Артефакт впитал в себя последний вздох англичанина, а вместе с ним — его жизненную силу. Фригийский царь прочувствовал это и ошалело посмотрел на Карна.

— Все возьмитесь за руки! — выкрикнул парень. — Быстрее!

Правой рукой он взял Вегивизир, зажав его между своей ладонью и ладонью Мидаса, а левую протянул каиниту. Арминиус ухватил его руку, продолжая другой прижимать к себе обмякшее тело Ральфа Лейна. Тут же подскочил Пересвет и вцепился вампиру в бок, не выпуская руки Дары. Люди в мгновение ока образовали вокруг них живую цепь, а потом мир сжался до предела и расцвет мириадами тысячелетий, спрессованных в один удар сердца.

Мидас подумал о Фавне, а Карн — о Ниссе, и они вновь оказались в четвертом веке нашей эры недалеко от Радогоста, что в самом сердце земли русов. Причем их перенесло туда же, куда артефакт Одина привел их в прошлый раз. То есть в большую концентрическую котловину, образовавшуюся в их первое прибытие.

Теперь котловина стала вдвое глубже, она была буквально забита людьми. Колонисты Роанока с опаской озирались по сторонам, в округлившихся глазах читалась гремучая смесь страха, удивления и… надежды! Той самой, которую Карн хотел показать Лейну. Той самой, о которой Лейн, как оказалось, знал больше, чем любой из них.

***

Они разбили лагерь в сосняке неподалеку. До Радогоста было рукой подать, но людям, измотанным и уставшим, требовался отдых перед финальным рывком. Да и тело Лейна нуждалось в погребении. Отчего-то его решили именно похоронить, а не сжечь.

Храбрый англичанин нашел последний приют под сенью раскидистого дуба у котловины, что спустя полторы тысячи лет станет небольшим, но глубоким озером. Над ним не поставили креста. Рафль Лейн не верил в богов, хотя и сражался рука об руку с одним из них.

Люди шли к нему вереницей, оставляя на продолговатом холмике разные вещи — пуговицы, лоскуты кожи, шляпы, птичьи перья. Они говорили о нем добрые слова и признавали, что относились к нему совсем не так, как следовало. Ведь он верил в каждого из них, и за каждого из них он отдал свою жизнь. Карн печально улыбнулся, ловя отголоски их эмоций. Они будут помнить его, как героя. Жаль, что для этого ему пришлось умереть.

К полудню люди достаточно отдохнули и даже успели перекусить, — следопыты Лейна в очередной раз показали себя умелыми охотниками. Мидас дал команду выступать и они двинулись в сторону Радогоста. Их снова вел каинит, и они снова шли тем же путем, разве что не завернули в Убежище среди болот. Это походило на странный повторяющийся сон, когда ты проживаешь один и тот же день снова и снова, пока не сделаешь что-то по-настоящему значимое, разорвав порочный круг.

— Слушай, мне вот интересно, — Мидас пробирался сквозь ивняк вслед за Арминиусу и решил не терять времени даром. — Ты можешь кормиться людьми и животными. Люди, понятное дело, покалорийней, это мы видели уже. А как насчет тварей Лимба? Ну, ты называешь их пришедшими из земли Дивов.

— Мог и не пояснять, — прошелестел каинит. Он вновь прятал лицо под капюшоном плаща, от которого после минувших приключений остались лишь маловразумительные лохмотья, перепачканные грязью Нового Света и запекшейся кровью. — Аврелиан звал их также, как и ты. Но я давно среди русов и привык использовать их слова.

Мидас ничего не ответил, лишь пристально посмотрел на вампира. Ему эти пояснения были ни к чему, он ожидал ответа на другой вопрос.

— Ты ведь не отстанешь, да? — Арминиусповернулся в его сторону и изобразил подобие вымученной улыбки.

— Я веками ненавидел твой род, — пояснил фригийский царь. — Но встретил тебя и… многое изменилось. Ты уж прости мое любопытство.

— Прощу, — пообещал каинит, ловко перепрыгивая через поваленное дерево. Мидас так не смог, ему пришлось вскарабкаться на огромный ствол, а затем скатиться с него буквально на заднице. — А что до твоего вопроса — я могу осушить монстра. Силы я не получу, потому что их кровь пуста, в ней нет ни капли жизненной энергии. Но он умрет.

— И? — Мидас изогнул бровь. Он нутром чуял, что есть тут какой-то подвох.

— И это чревато для меня, — выдавил вампир. Прозвучало так, будто он признавался в каком-то отвратительном грешке. — Меня вместе с иссушенным телом выбросит в зем… Лимб. Собственно, это произойдет с первым глотком.

— О как! — присвистнул древний бог. — Короче, билет в один конец. Я так понимаю, были прецеденты?

— И не мало, — глухо ответил каинит. — Выбрасывает прочь не только ту тварь, которой покормится Дитя Каина, но и всех, что будут рядом.

— А отчего так? Кто-нибудь пытался понять? — Мидасом в данный момент руководил сугубый практицизм. Ведь если получится смоделировать ситуацию кормления без самого кормления…

— Аврелиан, — кивнул каинит. — Он веками пытался осмыслить, как это работает, но не нашел ответа.

Они некоторое время шли молча, а потом их нагнал Карн. В отсутствие Мидаса он нашел себе нового провожатого, им стал Пересвет. Мальчишка буквально сиял от гордости.

— Мы близко, — проговорил парень с благоговением в голосе. — Я чувствуют его мощь.

— Чью… мощь? — не понял фригийский царь.

— Радогоста, — едва не пропел Карн. Впереди, на пределе доступного ему энергетического диапазона, он видел огромную золотую сферу, вздымавшуюся до самых небес. Сфера пульсировала, будто сердце исполина, по ней то и дело пробегали языки белого пламени и во все стороны расходились ритмичные круги, приносящие с собой эманации тягучего умиротворения. Подобную энергетику мог бы иметь дуб, что рост на земле от начала времен. Пресловутый Иггдрасиль, если б он только существовал.

— Он сильнее, чем Аркона, — добавил парень чуть слышно. Он с удивлением обнаружил, что даже при всем желании не смог бы защититься от энергии, что излучал мистический город. Она проходила сквозь все вокруг и казалось, что нет в этом мире преград, которые она не смогла бы преодолеть.

Вскоре они вышли на неширокий лесной тракт и первым, что увидел фригийский царь, были купола Храма Радогоста. Он был точь-в-точь как Храм Световита в Арконе! Те же круглые башни, спиральные галереи, арочные переходы и висячие сады, на которых что-то искрилось. Сначала Мидас подумал, что это солнечные блики на серебряной отделке, но когда они подошли ближе, древний бог понял, что это фонтаны. Их были десятки, они заполняли весь нижний и средний ярусы Храма.

Но если центральный купол Храма Световита в Арконе составлял порядка пятидесяти метров в диаметре, то купол этого эпического строения был шире, как минимум, на четверть. При этом бревенчатая стена, расположенная на вершине высокого земляного вала, явно уступалав размахе укреплениям Арконы. Здесь не было здоровенныхбашен с метательными машинами, их заменяли высокие и узкие башенки лучников, от которых к небу тянулись жидкие струйки дыма. Надо думать — жаровни для зажигательных стрел.

У резных ворот города, распахнутых настежь, их встретили два высоких воина в матовых клепано-сеченых кольчугах. Чем-то они напоминали Стражей рассвета, но на вопрос Мидаса Карн лишь покачал головой. Нет, это были другие воины. Столь же могучие и бесконечно преданные родной земле, а физиологически даже выше и шире в плечах. Но они не владели тайными искусствами и вряд ли смогли бы закрыть разрыв в Завесе.

Каинит перебросился с ними парой фраз и те, синхронно кивнув, расступились, впрочем — ни на мгновение не ослабляя хватку на древках двуручных секир, напоминавших те, что были в ходу у данов. Они смотрели на Карна и Мидаса с удивлением, но — добродушно. Будто догадывались — кто перед ними и что на уме у незнакомцев. Прошло еще несколько секунд и неожиданно парень нашел этому объяснение.

Да, их никто не обучал колдовству, но их кровь, их дух… он не знал, как это выразить. Их ауры были сильнее, чище. Они на уровне инстинкта воспринимали окружающий мир в отголосках энергетического спектра. И поэтому не проявляли агрессии, сходу определив, что перед ними не простые смертные, которые, однако, не представляют опасности для города.

Миновав стражей, они вышли на широкую площадь, чтобы поймать на себе еще несколько десятков удивленных взглядов. А потом перед ними будто из воздуха возник высокий статный мужчина, седой, точно айсберг. У него были пышные длинные волосы, собранные на уровне шеи в конский хвост, и плотная борода, доходившая до середины груди. Глаза у мужчины поблескивали матовой синевой, они так и лучились энергией! В первое мгновение Мидас даже подумал, что перед ними бог. Но Карн, уловив его невысказанный вопрос, покачал головой.

Каинит подошел к мужчине и хотел что-то сказать, но тот качнул головой и протянул руку к лицу вампира, который тут же застыл на месте. Мужчина коснулся виска Арминиуса мощной жилистой рукой, унизанной серебряными и железными кольцами с рунической гравировкой. На мгновение он прикрыл глаза, а потом широко распахнул их и с нескрываемым восторгом посмотрел через плечо вампира.

Взгляд мужчины остановился на Карне, потом перепрыгнул на Мидаса, и оба почувствовали его. Точнее — про-чувствовали. Их будто накрыло океанической волной, звуки окружающего мира стали глуше, цвета потускнели. Фригийский царь чуял силу, что не могла сравниться с мощью бога, но была удивительно близка к ней. А Карн на эти короткие мгновения попросту ослеп в энергетическом спектре, хотя даже не ощутил прикосновения к своей ауре. Потом синеглазый мужчина моргнул и мир вернул себе прежние черты. Волна откатилась восвояси.

— Иди к Горану, обеспечьте этих людей кровом, мы примем их, — голос седобородого был низким и властным, и одновременно — мягким и приятным. Странное сочетание, удивившее даже Мидаса. — Пусть Дара и Уйка помогут. Они, кажется, уже обзавелись там знакомцами.

Вампир кивнул и поманил к себе женщин.

Мидас, все еще пытавшийся интерпретировать пережитые ощущения, не сразу понял, что кто-то дергает его за подол рубахи, он неохотно оторвал взгляд от синеглазого мужчины. Это был Пересвет, мальчишка протягивал фригийскому царю его боевой нож.

— Он добро послужил мне, — заявил юный рус. — Для меня было честью держать в руках оружие такого воина.

— Такого воина? — улыбнулся фригийский царь, поражаясь искренности собственного голоса. Он встал на колено перед мальчиком, внимательно посмотрел на протянутый скрамасакс, но не коснулся его. — Да в твоих землях полноребят, что вмиг уложат меня на обе лопатки! — он гулко рассмеялся, внезапно осознав, что ему жаль прощаться с этим отважным пареньком. — Оставь его себе, теперь он по праву твой.

— Благодарю, — кивнул Пересвет и вместо ножа протянул Мидасу руку. Древний бог крепко пожал тонкое предплечье, после чего паренек шагнул к Карну.

— Не печалься, — сказал тот, невольно читая ауру Пересвета, который просто думал слишком громко. — Мы не расстаемся. Мы будем жить в памяти друг друга.

— Ты… — мальчик запнулся. На миг Карну показалось, что он расплачется, но рус сумел справиться с нахлынувшими эмоциями. — Таких как ты… нет.

Карн приоткрыл рот от удивления и медленно протянул Пересвету руку, но тот отбросил ее и крепко обнял парня. Тут же отстранился, шмыгнул носом ине оборачиваясь побежал к матери, которая стояла поодаль вместе с Уйкой и каинитом.

Дара помахала англичанам рукой и те последовали за ней вглубь города. На лицах экс-колонистов Мидас прочел крайнюю степень изумления. Многие крестились, некоторые — со слезами на глазах. Ну ничего, подумал древний бог, тут из вас вся эта дурь быстро выйдет. Креститься они вздумали! В святом то месте!..

— Я рад приветствовать вас в Радогосте, — синеглазый мужчина вновь непостижимым образом переместился в пространстве, оказавшись прямо перед ошарашенными Карном и Мидасом.

На нем была молочно-белая льняная рубаха, закатанная по локти, и неширокие штаны, заправленные в кожаные полусапожки довольно простого кроя. Одеждой он едва ли отличался от других жителей Радогоста, но его пальцы были унизаны множеством разномастных колец, а на запястьях седобородого Мидас разглядел массивные браслеты со свастичными символами. На шее мужчины висела толстая серебряная цепочка, напоминавшая скорее перевитый шнурок, чем сцепленные между собой кольца. Это и отличало его от остальных — ни у кого из окружающих фригийский царь не заметил никакой бижутерии, хоть завалящего латунного колечка.

— Меня зовут Огнеслав, я верховный маг Храма, — он почтительно поклонился и Мидас инстинктивно поклонился в ответ. Карн, который не мог видеть этого движения, так и стоял, ожидая продолжения беседы. Фригийский царь бросил на него короткий взгляд и улыбнулся, переведя глаза на Огнеслава. Тот улыбнулся в ответ и кивнул.

— Ваши имена я знаю, — продолжил он. — Арминиус любезно показал мне все, что в последние дни видели его не-мертвые глаза. Кто вы такие — я догадываюсь. Один из бардов прошлого, он тоже состоял в Ордене Ка-Дас, оставил после себя внушительное поэтическое наследие. Мы долгое время полагали, что это лишь предмет искусства, не более. К тому же, его стихи передавались изустно, как было принято у нашего Ордена многие тысячи лет назад, а потому — время нещадно исказило их. Но теперь я вижу, что в этих текстах было нечто большее. Например, история о двух странниках, над которыми не властны пространство и время. Один — слепец, другой — однорук… Совпадение? Не думаю.

Огнеслав пригласил их в свой дом, высокое бревенчатое строение с пологой двускатной крышей, приютившееся на невысоком холме в тени величественного храма. Когда они пересекли порог, Карну вспомнилось его путешествие по Дороге Одина. Тогда, после возвращения из Лимба они вновь оказались в Ра, но — толи в другом времени, толи в другом месте, парень так ничего и не понял. Но там один из русов тоже пригласил их к себе, и изнутри его дом выглядел почти полной копией жилища Огнеслава.

И хотя теперь Карн не мог видеть физическим зрением, воспоминание пришло в ответ на энергетические ощущения. А вот Мидас все отлично видел и был поражен удивительной простой и гармоничностью дома, который принадлежал ни кому-нибудь, а, на минуточку, верховному магу. Ему никогда не доводилось бывать в домах русов и ближайшая аналогия, которую он мог бы привести — это вилы древнеримских военачальников времен Империи. Там тоже все было просто и со вкусом.

Их встретило одно большое помещение, игравшее одновременно роль прихожей, гостиной и кухни. Высокие потолки, множество широких окон с резными рамами, распахнутые настежь. Посреди комнаты — длинный стол с лавками, справа — каменные печь, он которой распространялся ни с чем не сравнимый аромат свежего хлеба. Настоящего хлеба, без дрожжей и прочих «благ цивилизации». Такого хлеба, который даже в герметичном пакете к вечеру затвердеет.

У печи хлопотала женщина средних лет, которую Огнеслав представил как Деяну. Маг не стал уточнять, кем ему приходится эта высокая и стройная представительница прекрасного пола с тугой косой пшеничных волос, спускавшейся ниже пояса, и добрыми глазами цвета бескрайней степи. Карн и тем более Мидас плохо разбирались в традициях русов, а потому не ведали одной простой истины — если мужчина приглашает тебя в дом и у плиты, то есть — у печи, ты видишь женщину, то она может быть только женой хозяина дома.

То есть технически она могла быть и дочерью, однако дочь, буде таковая имеется, прибывающий в здравом уме рус не покажет в первую встречу малознакомым людям, как бы доброжелательно он к ним не относился. Это тоже часть традиции.

Под крутой лестницей, уводившей на верхний этаж, располагалось несколько бочек с водой, над ними на деревянных крючках висели плотные льняные тряпицы, надо думать — местный аналог полотенец. Там воины умылись и Мидас продолжил осматривать помещение, приметив у дальней стены несколько высоких стеллажей с бумажными книгами. Вот чего он точно не ожидал здесь увидеть, так это бумажных книг!

А потом его взгляд упал в угол под стеллажами и если бы это увидел Карн, то острое ощущение дежавю прострелило бы его насквозь. Куб со стороной сантиметров тридцать, выполненный из матово-зеленого оникса с оранжевыми прожилками, напоминавшими разряды молний. Сфера диаметром не больше двадцати сантиметров, судя по всему — из горного хрусталя. Пирамида из голубокого аквамарина с зеленоватым оттенком… Все эти предметы парень уже видел, точно такие же и лежащие в том же порядке. В доме волхва из Рода Серого Барса. Того, который ждал их четыреста лет.

Мидас выжидательно посмотрел на Карна, но тот не обратил внимания на странные предметы. Фригийский царь удивленно изогнул бровь, но решил оставить эту загадку до лучших времен, ведь на его взгляд эти вещи были ни чем иным, как колдовскими артефактами. Карна этот вопрос не заботил, в энергетическом спектре он попросту не видел их.

От раздумий древнего бога отвлек голос Огнеслава, приглашавшего гостей к столу. Карн без труда отличил по запаху борщ и жареную курицу, поданную с овощным гарниром. Порции были поистине богатырские, но парень опасался другого. Он уже и забыл, когда в последний раз ел за столом. Более того — обычно еду ему подавал Мидас, и еда эта была простой, вроде куска хлеба и куриной ноги. Тут же надлежало пользоваться столовыми предметами.

Но оказалось, что он вполне способен справиться с этой задачей. Кажется, это удивило только их с Мидасом, Огнеслав с Деяной либо не подали виду, либо действительно не сомневались в его способностях. Сами русы почти не ели, Карн этого не видел, а фригийского царя подобным было не смутить. Так что они оба умяли свои порции в считанные минуты.

«На запить» Деяна поставила перед каждым из них по высокой деревянной кружке с жидкостью белого цвета и пряным сладковатым запахом. По вкусу ни Мидас, ни Карн не смогли точно сказать, что это, никто из них не пробовал подобного. В питье определенно были молоко, мед и какие-то травы, но во-первых, абсолютно непонятно — какие именно. А во-вторых, были определенно и другие ингредиенты, но смешивались они настолько гармонично, что вычленить их по отдельности казалось невозможным.

После трапезы Огнеслав кивнул Деяне и та удалилась. Как только дверь в соседнее помещение бесшумно притворилась за женщиной, маг сразу спросил, откуда они знаю про Орден Ка-Дас. Воины переглянулись и кратко рассказали свою историю с того момента, как оказались в IX веке. Кое-что они опустили, например — конечную цель своего путешествия. Огнеслав слушал, не перебивая, а когда они закончили — лишь кивнул и не стал ничего уточнять.

Маг отлично владел своими эмоциями, но каким бы сильным колдуном он не был, его глаза все равно оставались глазами человека, а потому — в них ничего нельзя было скрыть от взгляда, перед которым за тысячи лет прошли мириады и мириады людских лиц. Мидас видел это, тонкую тень сомнения, прокрадывающуюся на самой границе других эмоций. Он посмотрел на Карна, тот будто невзначай качнул головой. Для фригийского царя это был знак расслабиться и Мидас безоговорочно поверил другу.

Что касается Карна, то он без труда читал ауру Огнеслава. Тот ничего не скрывал, хотя парень полагал, что колдун мог бы попробовать это сделать. Карн и сам не скрывался, ощущая, как чужой энергетический взгляд мельком касается его собственной ауры, но — лишь самой ее границы, сохраняя уважительную дистанцию. Это походило на увлекательную и чертовски непростую игру, когда ты пытаешься собрать пазл из вспыхивающих на мгновение и тут же гаснущих осколков информации, но не смеешь сделать шаг вперед, чтобы получше все разглядеть, ибо это нарушит правила. Поэтому ты просто напрягаешь зрение изо всех сил, пытаясь уличить максимум деталей.

Затем Огнеслав рассказал о ритуале, который намеревается провести сегодня вечером. Маг заметил, что это «удачное совпадение», ведь они оказались тут строго в нужный день, не позже, но и не раньше. Карн понимающе улыбнулся, в его жизни с некоторых пор совпадения стали заурядностью.

А потом верховный маг Храма замолчал и в помещение бесшумно просочилась Деяна. Карн так и не понял, что она сделала, но вскоре аура женщины начала удаляться, а затем боковая дверь глухо захлопнулась за ее спиной. Парень повернулся к Мидасу и развел руками в вопросительном жесте. Оказалось, что Огнеслав не мог допустить, чтобы его гости расхаживали по священному городу в заляпанных кровью лохмотьях.

Карн аж покраснел, только сейчас подумав о том, как он, должно быть выглядит. Мидас, со времен своего правления в Келенах привыкший ходить в одной лишь тоге, загрубевшей от многих литров пролитого вина, жировых водопадов с курино-свиных ног и еще кой-чего непотребного, пожал плечами, но все же поблагодарил Огнеслава за заботу. Маг сдержано принял благодарность и провел воинов через заднюю дверь во двор с колодцем, возле которого они могли вымыться перед облачением в новую одежду.

Закончив нехитрый туалет, Мидас с удивлением обнаружил, что выглядят они не сказать чтоб кардинально иначе. Например, на нем была темно-синяя льняная рубаха с широким подолом и клиньями по бокам, длинный прямой разрез посредине ворота был застегнут на простую латунную фибулу, на оголовьях которой были вырезаны разнонаправленные свастики. По подолу, рукавам и вороту шла узкая шерстяная тесьма с рублеными узорами. На Карне рубаха была такая же, но — серая и несколько уже в талии. И фибула у него была другой, с оголовьями, стилизованными под волчьи морды.

Штаны у обоих были серые, тоже изо льна. Мидас отметил одну особенность кроя — широкую ластовицу на причинном месте. А потом заметил кое-что поинтересней — лен у русов был совсем не таким, как у нордманов или притенов. У народов далекого севера он представлял собой плотный и грубый материал, местами даже колючий. Льняная одежда русов отличалась невероятной мягкостью, фригийский царь прикинул, что на ощупь ее реально спутать с шелком. Он тут же эксперимента ради попробовал подол на разрыв — впечатление оказалось обманчивым, легкий и нежный материал к тому же отличался удивительной прочностью.

Из обуви Мидасу достались низкие ботинки. Кожа мягкая, тоненькая, лишь на подошве — плотный чепрак. У Карна были невысокие полусапожки, тоже коричневые, и тоже провощенные. В принципе, примерное такие ж носят на севере.

А вот обмотки отличались от тех, что использовали нордманы. Тоже из шерсти, но плетение не саржевое, и, само собой, не полотняное. Мидас никогда не видел такого, редкий перехлест нитей основы и утка добавлял ровной и гладкой поверхности обмоток едва заметный перелив.

Худов русы этой эпохи, похоже, не носили, зато им дали по шерстяном плащу, цветом — почти один в один как друидские туники притенов, ныне обратившиеся грудой искромсанных лоскутов. Плащевые фибулы были больше рубашечных, но проще в исполнении.

Когда воины вернулись в дом, Огнеслав широко улыбнулся, демонстрируя полное удовлетворение происшедшими метаморфозами. Они вновь сели за стол. По словам колдуна, до ритуала оставалось не больше двух часов, но когда Мидас резонно спросил, не стоит ли ему начинать подготовку, тот лишь фыркнул.

— Хорош был бы из меня верховный маг, если бы я лишь сегодня стал готовиться к ритуалу, к которому мои предки готовились больше четырех с половиной тысячелетий, — он поскреб в бороде, с лукавым прищуром глядя на фригийского царя. — Все уже готово, друг мой. Давно. И перепроверено. Вам ведь нужно в храме оказаться до завершения, верно?

— Как можно ближе к финалу, — кивнул Мидас. — Один заострил на этом внимание.

— Один! — протянул Огнеслав. Получилось забавно, но не скажешь, что неуважительно. — Отец Всех! Если уж он на чем-то заостряет внимание, то лучше впитывать его словам с великим тщанием.

— Это уж точно, — кивнул Карн. — Мы как-то шли его Дорогой, и я имел честь убедиться, что Высокий не допускает двусмысленностей. А если тебе кажется, что допустил, то это сугубо твоя проблема.

Огнеслав понимающе улыбнулся, а потом поймал пристальный взгляд Мидаса.

— Чего смотришь так? — обратился он к фригийскому царю. — Знаю я, что это за чудо такое — Дорога Одина. Белозар ее стерег во время оно…

— Как ты сказал? — встрепенулся Карн. — Белозар? Волхв из Рода Серого Барса?

— Ну, если ты и вправду Дорогой Одина прошел, то нечего мне удивляться, что ты Белозара знаешь, — развел руками Огнеслав. — Верно, тогда нашего брата волхвом называли. И Род мой — Серого Барса Род.

— Твой? — переспросил Карн.

— Парень, ну я шепелявлю нешто, или иной какой дефект речи у меня? — рассмеялся Огнеслав. — Ты вот удивляешься, а я вот вижу, что в соответствии с силой своей удивляться ты таким вещам не должен. Верно, Белозар — пращур мой. И встречался ты с ним здесь же, четыреста с лишним лет назад. Я о том не ведал, но теперь все сошлось. Длинный же ты путь прошел…

Огнеслав задумчиво покачал головой и Мидас вновь увидел в его глазах отблеск сомнения. Но потом понял — маг сомневается не в них. Он сомневается в том, верно ли сам понимает, кто эти двое, что сидят перед ним.

— Карн рассказывал мне эту историю, но не помню, чтоб он упоминал Храм Радогоста. Если бы они побывали здесь, согласись — такую деталь он вряд ли бы упустил, — Мидас попытался плавно увести разговор в другую сторону.

— Кстати, да, — парень тут же поддержал друга. — Никакого храма не было!

— Не было, — подтвердил Огнеслав. — Храм построили позже, когда сюда пришел Орден.

— А насчет названия, — Мидас не просто продолжал уводить разговор, он зацепился за тему, которая действительно была ему интересна. — Храм ваш зовется Храмом Радогоста. Я думал, что город по нему назван.

— Не совсем так, — покачал головой маг. — Но я понимаю, к чему ты клонишь.

Мидас напрягся, подумав, что Огнеслав разгадал его не особо изящный маневр, но колдун продолжил говорить и фригийский царь расслабился. А вот Карн прочел в ауре мага, что тот все отлично понял, однако парень решил опустить этот момент, справедливо прикинув, что на его век и без того хватает тайн.

— Радогост — не бог, как полагают в иных землях, — заявил Огнеслав. Он поднял глаза к бревенчатому потолку и глубоко вздохнул. — И Световит — не бог.

— Ага, это принцип, — перебил его фригийский царь. — Уже слышали.

— Это на самом деле непросто объяснить представителю не-нордической расы, — Огнеслав внимательно посмотрел на Мидаса. — Да, ты был человеком, и во многом остаешься им до сих пор. Но ты ибер по крови, — он перевел взгляд на Карна. — А вот он может понять, но — со временем. Дело в том, что мы, русы, не создаем богов, не в том смысле, как это делают другие народы. Наши боги — это наши люди. Герои пятой расы, что обессмертили не только свои имена, но и свою суть.

Он немного помолчал, подыскивая правильные слова.

— В тебя верят, — продолжил маг, вновь обратившись к Мидасу. — И это дает тебе силы. Наших богов питает не вера. Их питает память. Память расы, которая…

А затем входная дверь внезапно распахнулась, но мгновением раньше Карн почуял неладное. Он должен был ощутить ее раньше — темноту, сгустившуюся у самого горизонта. Преддверие опасности, неприкрытого зла.

В помещение ворвался воин в короткой кольчуге поверх кожаной рубахи. Он звучно вытолкнул воздух из легких, выравнивая сбитое дыхание. Мидас рефлекторно отметил, что его высокие сапоги из темно-коричневый кожи по середину голени в дорожной пыли.

— Беда, отец, — пророкотал воин. — Я был в дозоре на западе. Твари из земли Дивов идут. К сумеркам будут здесь.

— К самому ритуалу, — процедил Огнеслав, медленно поднимаясь из-за стола. Фригийский царь тут же метнул взгляд к деревянной стойке справа от входной двери, на которой маг попросил его оставить меч прежде, чем пройти в дом.

— Сколько их, Дый? — колдун подошел к воину, взял его за плечи, заглянул в лицо. — Что это за дивьи люди? Конкретнее, сын!

— Три дюжины витаров, столько же — ярчуков, — быстро ответил Дый. — Лихо числом не менее двух дюжин, мелькали быстро, мог не разобрать.

Витары, ярчуки, лихо — ни Карн, ни Мидас раньше не слышали этих слов. Но парень прочел ауру молодого воина, это было несложно — по ее внешнему эмоциональному слою, словно блики по воде, скользили всплывающие из недавних воспоминаний образы.

На самом деле, при желании Карн мог проникнуть в разум парня, добраться до миндалины и в считанные мгновения найти там подробные отпечатки недавних событий, которым Дый стал свидетелем. Но это было неправильно, и он дал себе слово, что не посмеет касаться разума тех, кто ему не угрожает. Он слишком хорошо помнил ощущение безграничной власти, которое впервые испытал, подавив волю гарпии. Затем, в городе-храме дусгэйовэх, он брал под контроль аборигенов и с каждым разом ему было все легче направлять клинки изогнутых топоров в сердца тех, кого безвольные кожаные куклы в его руках мгновение назад называли братьями. Карн упивался чувством обреченности, которое билось в их черепных коробках, точно вольная птица, посаженная в стальную клетку без надежды на свободу. Это пьянило и парень даже Мидасу боялся признаться в том, что получал невиданное наслаждение, когда контролировал жизнь другого.

Но сейчас это не имело значения. Он узнал, что витарами русы называют гарпий, ярчуками — гончих, лихами — химер. Карн непроизвольно улыбнулся, вспоминая, сколько воинов видел на стенах Радогоста. Потребуется гораздо больше иномировых чудовищ, чтобы хотя бы создать опасность прорыва городских ворот. Но почему тогда в ауре Дыя он ощущает отголоски страха?..

Мидас встревожено посмотрел на друга, тот качнул головой.

— И? — Огнеслав тем временем испытующе глядел на воина, которого назвал сыном. — Ты бы не пришел в мой дом, если бы это было все, что ты увидел.

Дый кивнул.

— С ними Вящий Навь, — тихо, почти шепотом проговорил он и лицо мага к немалому удивлению Мидаса мгновенно обратилось гипсовой маской. Он жестом отпустил сына и посмотрел на гостей.

— Я не знаю, зачем они пришли, — Огнеслав говорил жестко и отрывисто. По всей видимости, даже для него это была чрезвычайная ситуация. — Дивьи люди никогда не нападали на наши крепости, это просто немыслимо! И причины может быть лишь две. Либо они знают о ритуале, либо…

— …они пришли за нами, — закончил за него Карн. — Думаю, оба предположения верны.

— Я не могу отказаться от ритуала, — проговорил Огнеслав после короткой паузы. Кровь не спешила вновь возвращаться к его лицу, так что выглядел маг довольно жутко. Под глазами появились глубокие впадины, скулы и челюсть обрели резкие угловатые очертания. — Но мне понадобятся все маги храма. А без них воины не выстоят.

— Выстоят, — Мидас гордо задрал подбородок и шагнул к колдуну. Огнеслав посмотрел на него с удивлением, будто впервые увидел. — Выстоят, потому что мы будем с ними. И у нас есть Арминиус, а этого парня не стоит сбрасывать со счетов при любом раскладе.

— Мы отобьем атаку, — Карн сфокусировался на ауре мага и попробовал подкрепить свои слова направленным импульсом уверенности. Это было нетрудно, ведь он действительно верил в то, что говорил. Иначе и быть не могло.

— А потом придем в Храм к завершению ритуала, — заключил парень. — Так что делай, что должен.

— И вы… — Огнеслав запнулся. Было удивительно видеть неуверенность этого человека. — Вы сумеете?

— Возможно, это одна из причин, по которой мы здесь, — пожал плечами Карн. — Да и нет у нас выбора, — неожиданно он повернулся к Мидасу. — Мы ведь отказались от всякого выбора в ночь битвы за Арброт.

Фригийский царь кивнул и повернулся к Огнеславу, лицо которого больше не напоминало застывший оттиск. Седобородый вернул себе самообладание и вновь стал спокойным и властным. Верховным магом Храма Радогоста.

— Пусть так, — он положил одну руку на плечо Мидаса, другой взял Карна за предплечье. Его прикосновение обжигало неописуемой мощью, и все же они только что видели — он лишь человек.

Огнеслав кивнул — скорее своим мыслям, чем гостям, и направился к выходу. Карн и Мидас поспешили за ними, забрав свое оружие со стойки у входа.

На улице было тепло и влажно, пахло нарождающимся дождем. Солнце трепетало где-то пониже кромки леса у западного горизонта, его ставшие такими короткими пурпурно-желтые лучи едва покрывали треть небосвода, и с каждым мгновением стремительно надвигающийся иссиня-черный саван ночи все увереннее отвоевывал у дневного владыки прозрачный купол мироздания. На востоке уже виднелись звезды, яркие и колючие, странно-недружелюбные в преддверии большой беды.

Мидас звучно втянул ноздрями воздух и оскалился, положив ладонь на рукоять клинка. Карн взял его за плечо и поспешил ответить на невысказанный вопрос.

— Тот, кого они зовут Вящий Навь. Тот, кого они… опасаются. Я уже видел подобное, — парень говорил и Мидас внимал его речам на ходу, они спешили в сторону городских ворот. — Ты никогда не спрашивал меня, как армии Древних удалось попасть за стены Гелиополиса. Так вот — это было именно такое создание. Оно открыло нам путь внутрь неприступного города, но погибло до твоего прихода. В нашем времени воспоминания о нем сохранили лишь…

— Японцы, — оборвал его фригийский царь. — Я тоже, знаешь ли, не пальцем деланный, многое повидал. Не сразу — но понял. Гашадокуро, они так называют гашадокуро.

Карн не ответил, не было нужды. Гарпии, гончие и химеры, даже исчисляемые сотнями, едва ли могли представлять опасность для дружины Радогоста. Но гашадокуро мог в одиночку стереть город до основания, а потом возвести его снова — из черепов и костей своих врагов. Маги стали бы отличным подспорьем в борьбе с этим чудовищем, но тогда им придется ждать еще почти пять тысяч лет, чтобы провести Ритуал восстановления Завесы.

Размышления Карна прервал тяжелый грохот закрывающихся ворот, а потом липкую предгрозовую тишину нарушила серия зычных отрывистых команд. Дружина Радогоста споро выстраивалась на вершине западной стены, на фоне темно-пурпурных небес с редкими вкраплениями золотистых отблесков.

Контрастные силуэты высоких воинов в остроконечных шлемах с обнаженными клинками и длинными копьями напомнили парню исполненные примитивного пафоса картинки из детской книжки русских сказок, которые (кажется, целую вечность назад) наполняли его грудь жарким трепещущим чувством. Тридцать три богатыря, все дела… Вот и сейчас он смотрел на них и думал, что нет силы, которая способна сломить их.

Сломить — нет. А вот убить — некоторым это по силам. И один из этих «некоторых» — гашадокуро. Вящий Навь. О том, как это невероятное существо оказалось в одной упряжке с порождениями Лимба, им предстояло выяснить позже. Для начала было бы неплохо прожить до утра.

***

Гарпии атаковали вместе с гончими, первые пикировали трикветрами на стены и башни, вторые безуспешно пытались пробить ворота, раз за разом врезаясь в них литыми лбами. Что примечательно — гончие действовали синхронно, будто ими кто-то командовал. Тем не менее, пятиметровые створки из дубовых бревен, что были тверже стали за счет особых смоляных пропиток, готовы были выдержать и не такое.

Треть гарпий срезал первый же залп лучников, которые могли дать сто очков форы Легаласу. Шутку придумал Мидас, само собой! Карн лишь дернул губами, чтобы тот, не дай бог, не обиделся, а сам лихорадочно прикидывал, чем можно помочь защитником города. Выходило, что ничем. Стрелы били без промаха — точно в глаза и шеи, к тому же они были заговорены, парень видел это энергетическим зрением — их наконечники выглядели для него, как серебристые конусы с желтоватым отливом.

Короче, от гарпий проблем не ожидалось, ведь их не станет через несколько мгновений. А вот гончих так просто не взять — у них по всей спине сверху толстый костяной нарост, никаким стрелам его не пробить. Вот здесь уже Карн мог разыграть собственные карты! Он сфокусировался на одном из монстров и легко взял под контроль его крошечное сознание — черный липкий комок, сотканный из базовых инстинктов.

Гончая, которую парень выбрал целью, тут же развернулась и ударила загнутыми клыками в бок ближайшего товарища. Русы на стенах разразились возгласами удивления, Мидас лишь хмыкнул и деловито ткнул пальцем в Карна, который стоял без всякого движения.

Вскоре на сторону гончей-предательницы перешла вторая и у остальных появилась проблема посущественнее, чем непробиваемые ворота. Фригийский царь и вампир переглянулись, а потом уставились в горизонт, где над вековыми дубами и тисами в сумрачной мгле поднималось что-то огромное и чудовищное.

Гашадокуро двигался удивительно быстро для своих габаритов, он буквально вырастал из темноты, ужасая своими размерами. Аморфный лишь относительно человеческий скелет с непропорционально большой головой и невероятным числом конечностей самого разного размера и назначения. Ростом он был точно как тот монстр, что помогал Карну и Древним богам штурмовать Гелиополис.

Защитники Радогоста выдохнули в унисон, но, к их чести, не дрогнули. Внешне никто не проявил и тени страха, хотя Карн ощущал звучные отголоски этой эмоции в аурах воинов. Выдержка русов поражала. Вот это самоконтроль!

Судя по скорости движения, гашадокуро должен был всего через несколько минут подойти к стенам города, но работа для мечей Мидаса и Арминиуса обнаружилась гораздо раньше. Химеры. Оказалось, что для этих тварей преодолеть пятиметровую стену — не такая уж проблема. Русы среагировали незамедлительно.

— Щит! — зычно рявкнул Дый. Он стоял на галерее над воротами вместе с остальными — Карном, Мидасом и Арминиусом. По его команде воины сделали шаг вперед и вскинули каплевидные щиты, такие же, как были у Стражей рассвета, но не красные, а черные, и меньше размером, скорее подходящие для поединка, чем для строевого боя.

Русы застыли у стрельчатых окон галереи, а Мидас с каинитом были вынуждены отступить, так как без щитов в плотном строю делать нечего. Химеры бросались на воинов через высокие проемы, но те умело парировали их атаки и били в ответ короткими выпадами. Монстры рычали, скатываясь со стен, и шумно плюхались на землю, где их добивали стрелами. К этому моменту лучники уже почти закончили с гарпиями.

Но одной из химер все же удалось прорваться. Она не убила руса, заслонившего ей путь, просто врезалась в него всей массой и оттолкнула в сторону. Воин был молод и, возможно, не так опытен, как его боевые братья, поэтому и не смог устоять. Тварь оглушительно закричала, но в следующее мгновение ее голова распалась на две половинки. Мидас полным отвращения взглядом провел по клинку, с которого стекала черная маслянистая кровь.

Вслед за первой химерой на галерею влетела вторая, а потом сразу два монстра появились за спинами воинов, скорее всего прокравшись по крыше. О том, почему их не заметили лучники на башнях, можно было только гадать, да и причин нашлось бы немало. Это не битва людей с людьми. Здесь человеку противостоит нечто более зловещее и опасное, так что неудивительно, что даже самая отлаженная тактика может дать осечку.

Арминиус закрутил восьмерку, отгоняя от себя химеру, намеревавшуюся сократить дистанцию с добычей. Чудовище проворно отпрыгнуло, вампир двинулся следом, выбросил один клинок вперед, целя в вытянутую морду, вторым отмахнулся от хвоста с ядовитым жалом. Каинит продолжил укреплять инициативу, нанес несколько рубящих ударов, заставляя химеру отступить, а затем будто бы замешкался. Тварь не сумела распознать простой финт и с рыком бросилась на противника. Арминиус с нечеловеческой скоростью сместился в сторону, отсекая чудовищу одну из передних лап резким взмахом гладиуса. Затем он развернулся вокруг своей оси, меняя хват на другом клинке, и вогнал лезвие точно в затылок химеры, которая даже не поняла, каким образом смерть настигла ее, совершенного охотника.

В это время Мидас теснил другого монстра, нанося прячмые вертикальные удары — один за другим. Химера отпрыгивала, уворачивалась, пробовала контратаковать, но каждый раз ее когтистые лапы или клыкастая морда были вынуждены отпрянуть назад, чтобы не отделиться от тела. Бой закончился довольно тривиально — отступая, химера почти в упор подошла к Дыю, который, не задумываясь, перерубил ей позвоночник и продолжил противостояние со своим врагом.

Все время, пока на галерее кипела схватка, Карн неподвижно стоял посреди буйства мерцающей стали, будто происходящее никак его не касалось. Русы уже поняли, что слепой колдун помогает им с гончими, поэтому всеми силами старались его защитить. А парень к этому моменту взял под контроль сразу четырех клыкастых чудовищ и устроил у ворот настоящую бойню. Как только одна из гончих-ренегатов падала замертво, разорванная в клочья своими собратьями, он тут же переключался на другую.

Было достаточно легко контролировать этих примитивных созданий, но Карн не расходился, экономя силы, ведь это далеко не основной противник. Кроме того, он оставлял немного энергии, чтобы не сужать до минимума радиус своего ментального радара. Поэтому когда гашадокуро, внезапно ускорившись, рванулся из темноты к воротам, преодолевая последние метры, парень тут же предупредил об этом Мидаса мысленным сигналом.

— Он снесет ворота! — выкрикнул фригийский царь, пробивая грудную клетку очередной химеры и рывком извлекая измазанное черным оружие. — Просто сметет нас!

— Нет! — прокричал в ответ Дый, превозмогая шум всеобщей свалки, которая, к слову, уже заканчивалась. На галерее лежало девять мертвых химер, столько же — под воротами. Еще пять умирали прямо сейчас. Ни один защитник Радогоста не был ранен.

Мидас не понял ответа молодого военачальника, и подумал было, что парню просто сорвало крышу. Однако в голосе Дыя звучала стальная уверенность, а еще — плохо скрываемая нотка откровенного бахвальства. Это намекало на то, что у защитников города припрятан туз в рукаве. Но когда сорокаметровый скелет, распространяющий вокруг себя омерзительный запах тлена, давя ударами костистых ног чудом выживших гончих, замахнулся на ворота, древний бог непроизвольно сглотнул.

Разумеется, Дый не зря бахвалился! Чудовищная рука гашадокуро с дюжиной пальцев ударилась о незримый доселе энергетический купол, прикрывающий Радогост. Во время удара купол вспыхнул оранжево-розовым цветом, каким бывает летнее небо перед самым рассветом. От места удара во все стороны разбежались синие искристые молнии, по ушам ударил оглушительный треск исполинского статического разряда. Половина пальцев гашадокуро разлетелась костяной трухой.

Монстр провел рукой перед отсутствующими глазами (он же скелет, ну!) и внезапно заревел. Да так, что башни лучников заскрипели, а у нескольких воинов из ушей пошла кровь. А потом Вящий Навь атаковал еще раз, к счастью — с тем же эффектом.

Пока монстр колотил по энергетическому щиту, теряя конечности, Карн попытался коснуться его разума. Он с трудом проник через внешний слой ауры, представлявший собой марево чистой ярости, незамутненной примесями сторонних эмоций. Это будто пытаться плыть сквозь холодный густой мед — на каждое движение уходит прорва сил, да и не особенно приятно.

Парень потерял немало энергии, пока преодолевал это препятствие, но, столкнувшись со вторым слоем ауры гашадокуро, понял, что то были цветочки. Здесь его встретил не просто холод, а замогильный лед. Воображение тут же нарисовало подземную пещеру, в которой стены готовы в любое мгновение сомкнуться и раздавить неосторожного путника в мокрый хрустящий блин.

Парня удивил сам факт наличия второго слоя ауры, ведь это у людей их три, а у созданий Лимба всего один. Но потом он вспомнил, что гашадокуро вовсе не рожден на изнанке реальности, он такой же мифический персонаж, как кентавр или феникс. Или дриада.

Воспоминание пробудило ненависть, а ненависть придала сил.

Парень за доли мгновения преодолел остатки пути и оказался один на один с обнаженной сущностью монстра. А вот это уже интересно — тот был гораздо ближе к человеческим существам, чем могло бы показаться. У него даже было некое образование вроде мозга, но на энергетическом уровне.

Потом Карн отследил отражение этой структуры в материальном мире и понял, что у гашадокуро действительно есть мозг, просто он — костный, и равномерно распределен по всему телу. Но проблема заключалась в другом. У этого мозга не было отдельных областей, отвечающих за те или иные функции, все его элементы были взаимозаменяемы и если погибала одна зона, нагрузка с нее тут же перераспределялась между остальными.

Карн обратил внимание на зеленоватые блики, пронизывающие энергетическое тело гашадокуро. Он уже видел такие — у гарпий, это говорило о повышенной регенеративной способности. Парень собрался с силами и попробовал коснуться мозга существа, но тут же отдернул энергетические щупальца. Он не ощутил боли, но это мимолетное прикосновение забрало у него почти четверть оставшихся сил. Пять секунд прямого контакта — и монстр выпьет его досуха.

И все же Карн предпринял вторую попытку, потому что не мог поступить иначе, слишком многое стояло на кону. Один… два… все! Он на пределе возможностей вырвался из испепеляющих объятий ледяного сознания, так и не поняв, как его одолеть. Зато он понял кое-что другое. Но чтобы озвучить полученное знание, нужно было сперва придти в себя и вновь обрести способность говорить.

— Мы никогда раньше не сталкивались с Вящей Навью, только слышали о нем, — Дый подошел к Мидасу и Арминиусу, которые застыли подле одного из стрельчатых окон с круто задранными головами. Гашадокуро продолжал неистовствовать, кроша свои конечности об энергетический купол и вновь восстанавливая их. Синие молнии с каждым ударом становились все длиннее и разлапистее, а купол на глазах терял яркость.

— Маги могли бы помочь, — продолжил военачальник, пожимая плечами. Он умолк, когда гашадокуро вновь атаковал, на миг погружая окружающий мир в нестерпимый громовой треск. — А может и нет, защиту возводили много поколений назад, я не знаю, как она работает. Возможно, мой отец…

— Его все равно здесь нет, — прервал Мидас. Вышло чуть резче, чем он хотел. — Твой отец занят гораздо более важным делом, и наша задача — дать ему это дело сделать. Ни больше, ни меньше.

Дый коротко кивнул. Слова фригийского царя стеганули его точно хлыстом, произведя отрезвляющий эффект. Воин собрался и задышал размереннее.

— Отставить стрелы! — выкрикнул он, видя, что заговоренная сталь не наносит Вящей Нави осмысленного урона. Лучники мгновенно прекратили стрельбу. Дый высунулся в окно, вскинул голову.

— Ударов пять, не больше, — задумчиво проговорил молодой воин. Он посмотрел на Мидаса, потом на Арминиуса, и остановил взгляд на Карне. — Забирайте его, — внезапно скомандовал он, а затем повысил голос до крика. — Всем прочь со стены! Башни с первой по четвертую поджечь! Добавить в огонь буса!

Воины ринулись исполнять распоряжения командира, и Мидас машинально отметил, что не видит и намека на суету, буквально — ни одного лишнего шага. Никто никого не толкает, даже щитами не соприкасаются, настолько выверены их маневры. Древний бог прикинул, что даже во времена своего расцвета фригийское войско не могло похвастаться такой дисциплиной. Это уязвляло. Самую чуточку. Зато Эрра, будь он здесь, пришел бы в неописуемый восторг.

— Ты там далеко? — Мидас заглянул в лицо Карну. Галерея уже опустела, остались только они вдвоем и вампир.

— Я здесь, — парень кивнул, а потом как-то внезапно весь съежился, поник, ноги его подломились. Мидас и каинит подхватили его под руки и повели вниз.

— Простите, — прошептал Карн. — Я не смогу его контролировать…

Не нужно было быть верховным магом Храма, чтобы понять — парень сделал все, что мог. Его кожа посерела, щеки ввалились, он дышал глубоко и часто.

— Да чего уж там, — фыркнул Мидас. — Ты его размеры видел? Настоящий крейсер, мать его!

— Не в этом дело, — Карн хотел покачать головой, но решил не тратить силы на это, в общем-то, бесполезное действие. — Моих возможностей хватило бы. Вот только… его уже контролируют.

Разумеется, он не знал — кто именно (было бы слишком просто, да?), но в своих выводах не сомневался. Проникнув в его суть, парень столкнулся с трансчеловеческим разумом страшного, но вовсе не злобного существа, и разум этот был в огне. Огонь пожирал мысли, иссушал волю и диктовал свою. Это было совсем не то, что делал сам Карн, который лишь корректировал биохимию тела, а на уровне энергий перенаправлял их течение из одних областей в другие.

Тот, кто подчинил себе гашадокуро, бесцеремонно смял его личность, будто скомкал лист бумаги. Но рука, сделавшее это, никуда не делась, она с каждым мгновением ужесточала хватку, заставляя сознание Вящей Нави биться в агонизирующих конвульсиях бессилия. Это было жестоко и бесчеловечно. Карн не сомневался — одному существу не по силам сотворить подобное.

Но кто вообще способен на такое? Парень не мог отследить источник влияния, его будто не существовало — никаких следов, только последствия, перманентно продолжающие свое разрушительное действие. На ум пришел образ — бездушный механизм, который работает по строго определенной программе, полностью игнорируя вторичные факторы и специфику цели. Живые так не могут, не должны…

Когда они спустились со стены и подошли к сомкнутому строю защитников Радогоста, по две башни в каждую сторону от ворот уже пылали вовсю. Фригийский царь утробно хмыкнул и пообещал себе при случае поинтересоваться у Дыя, как они это сделали. Ведь дерево вспыхнуло в считанные секунды по всей площади, причем оно было пропитано огнеупорными составами.

А потом, после очередной атаки Вящей Нави, энергетический купол раскололся на мириады неосязаемых частиц. В этот раз не было ни статического треска, ни громоподобных раскатов. Над городом разнесся резанувший по ушам звон разбитого стекла, купол вспыхнул в последний раз — бледно и прозрачно, всю его фронтальную часть покрыла мелкая паутина синих молний — тоже едва различимых, а потом он моргнул и исчез без следа.

Гашадокуро шагнул прямо на ворота, которые едва достигали его исполинских колен. В тот же миг горящие башни расцвели алыми фейерверками, раздался грохот синхронного взрыва и все четыре конструкции завалились точно на ворота, через которые проходило чудовище. В небо ударил скрежещущий рев и в нем ощущалась боль. Дый улыбнулся, а Мидас понял, что такое бус, который командир дружины приказал добавить в огонь.

— Копьеметы! — взревел военачальник, вскидывая над головой прямой широкий клинок. Своей формой он напоминал тот, что держал в руке Мидас, но был несколько короче и гарда с яблоком менее вычурные.

— Бей! — разнеслось перед застывшим навытяжку строем воинов. Клинок Дыя рухнул к земле одновременно с произнесенным словом. Мидас обернулся, не вполне понимая, о чем идет речь. Оказалось, что русы уже успели откуда-то выкатить десяток метательных машин, по виду напоминавших античные баллисты.

Раздалось десять глухих щелчков, слившихся в один трескучий звук. Копья длиной по два с половиной метра понеслись в сторону исполинского пожара, в который превратились ворота. Они ударили точно в голову гашадокуро, когда тот мгновение спустя вышел из пламени. Дый удивительно точно рассчитал момент для первого залпа.

Монстр зарычал, пошатнувшись. В тех местах, куда попали копья, от его костяной головы отлетели огромные куски, каждый — размером со скутум, хорошо знакомый Арминиусу. Вящий Навь восстанавливался, но не так быстро, как гарпии, и если следующий залп будет произведен прямо…

— Бей! — и еще десяток копий с заговоренными наконечниками устремились в сторону костяного гиганта. Карн и Мидас не знали об этом, но копья дополнительно были смазаны особыми настоями, что-то вроде яда, но действующего на энергетическом уровне. Секрет его изготовления знал лишь Огнеслав да пара приближенных магов высших ступеней.

— Прости нас, — прошептал Карн, ощутив боль гашадокуро. Да, ему действительно было жаль это существо, ведь он единственный из всех видел, что Вящий Навь здесь не по своей воле. Однако сделать он ничего не мог, и от этого парень лишь сильнее стискивал зубы, стараясь ничем не выдать своих эмоций. Мидас их конечно заметил. И все понял, а потому просто промолчал.

После третьего залпа гашадокуро завалился вперед и упал на несколько своих коленей — фригийский царь насчитал у него восемь нижних конечностей. Но это условно — монстр с легкостью отращивал новые, по необходимости переводя их из категории «средство передвижения» в категорию «средство нападения» и наоборот.

Вящий Навь издал низкий клокочущий звук, а потом рванулся вперед, вкладывая в этот рывок всю свою ярость. Исполин не собирался недооценивать «кожаных букашек», которые такими темпами имели все шансы сокрушить его. Монстр пришел к закономерному выводу, что оставаться на месте или попытаться отступить — не более, чем изощренное самоубийство.

— В рассыпную! — запоздало крикнул Дый, не ожидавший такого маневра. Да что там, его не ожидал даже Мидас — пертый мастер войны! Фригийский царь едва успел отпрыгнуть в сторону, увлекая за собой Карна, в то время как вампир метнулся в противоположном направлении.

Некоторые воины по фалангам сумели отбежать, но участь большинства из первой и второй линии была незавидной. Огромная рука гашадокуро с десятью пальцами с размаху накрыла их, справа и слева от нее опустилось еще несколько таких же, но поменьше. Они сминали тела людей с мерзкими противоестественными шлепками, обращая плоть, кости и сталь доспехов в неразличимое хлюпающее месиво. Никто даже вскрикнуть не успел.

Дружина, так успешно начавшая оборону и не потерявшая ни единого воина за минувшие полчаса, в одно мгновение лишилась пятидесяти бойцов. Одна пятая всего воинского контингента, присутствующего на данный момент в городе, прикинул Мидас. Он не интересовался целенаправленно, но имел обыкновение использовать свои уши по прямому назначению.

— Копьеметы, бей без команды! — прокричал Дый, выбираясь из-под груды исковерканных тел. Это было чудом, что он вообще выжил! Шлема на нем не было, как и половины волос вместе со скальпом. Левая рука повисла плетью, он подволакивал правую ногу, и все же — не собирался сдаваться. У него был долг перед своей расой. Перед своим родом. Перед своим отцом.

— Мечи в ножны, луки в колчаны! — молодой военачальник продолжал раздавать приказы, одновременно стараясь отбежать как можно дальше от поднимающегося гашадокуро. — Всем метать сулицы! Метить… — он на мгновение запнулся. — Метить в голову или в суставы! Не собираться в группы! За праотцев и правнуков!

— За праотцев и правнуков! — донеслось со всех концов превратной площади. Карн и Мидас впервые слышали боевой клич русов и обоих до глубины души тронкула его безупречная простота. Ведь и правда, за что еще стоит сражаться? За что еще стоит умереть?..

Мидас отвел Карна подальше, нашел взглядом каинита и лишь затем осмотрелся внимательнее. Оказывается, защитники Радогоста заранее подготовили запасные позиции — по периметру площади через каждые пять шагов лежали ровные ряды сулиц. А подле сулиц точно по числу воинов в землю были воткнуты боевые копья в два с половиной роста. Фригийский царь уважительно кивнул и повел парня еще дальше, к ближайшим строениям.

Копьеметы успели ударить еще трижды, и каждый раз гашадокуро падал после их слаженного залпа, дополненного меткими бросками сулиц. И все же ему удавалось продвигаться вперед, так что вскоре монстр достиг позиций метательных машин.

Сразу четыре руки взметнулись к черным небесам. Дый, натужно зарычав, метнул заговоренную сулицу и сбил палец с одной из них. Нескольким воинам повезло повторить его маневр, но это не спасло копьеметы.

Восемь из десяти машин были уничтожены сразу. Расчеты двух оставшихся не покинули своих мест и успели выстрелить еще раз прежде, чем Вящий Навь сравнял их с землей. Но ему перебили две ноги одновременно и он вновь завалился вперед, зарычал, попытался отмахнуться рукой, что больше напоминала огромную костяную косу, которая могла бы принадлежать первосортному божеству смерти. Его небрежное движение зацепило дюжину бойцов, и Карн почувствовал, что семь из них погибли на месте, а двое получили повреждения, от которых умрут в ближайшие минуты.

Монстр поднялся, тут же атаковав рассредоточенные группы защитников Радогоста. Из глубины города подтягивали еще десять копьеметов — последний резерв. Но прежде, чем они заняли удобные позиции между зданиями за площадью, погибло два полных круга — тридцать два воина.

Карн запоздало подумал, что Дый был прав — маги смогли бы переломить ход битвы. Но все они были нужны для ритуала. Тот, кто направил сюда гашадокуро, выбрал идеальный момент. Парень аж зарычал от злости и Мидас понимал его чувства, потому что сам приходил в ярость от осознания абсолютного бессилия перед обстоятельствами, которые подтасовала чья-то умелая рука.

Фригийский царь оставил друга у стены кузни и двинулся по периметру площади. На ходу он подхватывал с земли сулицы, все чаще — не заранее подготовленные, а оставшиеся от убитых воинов, и метал их в чудовищное создание. Каинит вскоре присоединился к нему, но без копьеметов все потуги поредевшей дружины казались напрасными. А когда боевые машины, наконец, ударили, стало ясно, что гашадокуро не намерен повторять ошибки прошлого.

Монстр грузно припал к земле и двинулся меж домов, часто перебирая многочисленными конечностями, точно паук из кошмара арахнофоба. В этот момент Карн почувствовал, что тьма за пределами рухнувших ворот оживает. Он потерял немало сил, так что диапазон его ментального локатора был ограничен, но его хватило, чтобы почувствовать, как городу приближается несколько десятков порождений Лимба. В основном — химеры и мантикоры.

— Я к воротам, — выдохнул он и устремился через площадь. Мидас на бегу перехватил его, но парень вырвал свое предплечье из ладони бога.

— Там еще монстры! — крикнул он. — Я сдюжу! Разберитесь с Навью!

Фригийский царь кивнул, понимая, что его друг прав. В бою с исполинским скелетом Карн не помощник, но если к воротам движется вторая волна — там его сила придется кстати, ведь Дый приказал воинам покинуть стены и башни, не подозревая о следующем эшелоне атаки.

Парень четко видел гашадокуро в энергетическом спектре, поэтому без труда обогнул его по широкой дуге. А вот неровности земли, трупы и обломки оружия — этого он видеть не мог, так что через шаг оступался, дважды падал, взрывая носом землю. Но, к счастью, добрался до ворот невредимым, и как раз вовремя — по другую сторону стремительно опадающей стены пламени уже поблескивали хищные силуэты химер, из-за спин которых раздался противный стрекот.

Первую же химеру, выскочившую из огня, он перехватил еще в полете. Тварь перевернулась в воздухе и приземлилась уже лицом к сородичам. Те пока не понимали, что произошло и этим стоило воспользоваться.

Химера-ренегат атаковала черный силуэт, который вынырнул из огня вслед за ней, а следующий монстр, на миг остолбеневший от увиденного, тут же сам превратился в предателя. За ним на сторону защитников города перешел еще один, а потом Карну удалось взять под контроль двух мантикор.

Теперь у него было целых пять кошмарных созданий, чью волю ему удалось сломить в считанные мгновения и развернуть против своих же собратьев. Быть может, со свежими силами он сумел бы подчинить еще три-четыре разума, но не сейчас. Парень и без того рухнул на колени, голова безвольно упала на грудь, из ноздрей тут же выскользнули два алых ручейка, устремившихся вниз по губам и подбородку. Сведенные конвульсией руки с растопыренными пальцами он развел в стороны, будто фанатичный культист, переживающий миг экстатического безумия.

И все же он контролировал их, держал в стальной узде собственной воли, не давая ни единого шанса освободиться. Атака тут же захлебнулась и с каждой оборванной жизнью приближалась к неминуемому фиаско. Ведь когда один монстр погибал, Карн тут же перехватывал другого, — парень гнал их обратно, сквозь огонь, их тела воспламенялись, но он отключал им болевые рецепторы и чудовища дрались точно берсерки. Кроваво, жестоко. Кромсая тела противников острыми когтями, похожими на ржавые боевые ножи нордманов. Вгрызаясь в них желтыми зубами, напоминавшими иглы исполинских швейных машин. Били хвостами, толкали, топтали. Это был кровавый хаос, которого не видел ни один из живущих.

Но у Карна даже не было сил поддаться этому восхитительному чувству абсолютной власти. Ведь он в одиночку удержал ворота! Почти сотню порождений Лимба он держал на этом небольшом пятачке опаленной земли. Такую битву любо воспеть в легендах!

А вот у Мидаса все складывалось иначе. Он несколько раз метнул в гашадокуро подобранные сулицы. Первое копье угодило в пустую глазницу вечно оскаленного черепа, во второй раз он прицелился в ногу и сумел перебить сустав. Вящий Навь споткнулся, но тут же выровнялся и продолжил натиск, стремясь к копьеметам и попросту игнорируя летящие в него копья.

Монстр разворотил четыре дома, на обломках одного из них занялся пожар. Фригийский царь, оказавшийся прямо на пути исполина, чудом не попал под его костяные ноги, постоянно лавируя, уворачиваясь и перекатываясь из стороны в сторону.

А затем Вящий Навь достиг линии боевых машин и с протяжным воем нанес удар сразу несколькими руками.

За мгновение до гибели копьеметы выстрели в ответ, их снаряды отрывали огромные куски от черепа гашадокуро, дробили его грудную клетку, ломали конечности. Но этого не хватило. Семь машин разлетелись в щепу, еще две обдало костяной шрапнелью от раздробленных рук и ног монстра. Ни один расчет не уцелел.

Но десятый копьемет, занявший позицию в центре построения на пологом склоне, остался невредим. Мидас присмотрелся и увидел, что им командует сам Дый.

Молодой воин приказал зарядить следующее копьем, а затем неистово заорал на своих воинов, которые отказались покидать пост перед лицом неминуемой гибели. Дый ударил одного из них кулаком в грудь, отбрасывая в сторону, второго схватил за ворот и тоже отшвырнул прочь. Затем он ухватился за рукоятки системы наведения и прицелился.

Они сделали это одновременно — гашадокуро обрушил на последний копьемет свой исполинский кулак, а Дый выпустил в ответ заговоренное копье. Старший дружины целился не в голову и не в шею, в этом уже не было смысла, ведь всего один снаряд не смог бы нанести значимого ущерба. Воин выстрелил в неприметную точку под ребрами монстра, где к основному позвоночному столбу крепился дополнительный, удерживающий сразу несколько пар ходовых конечностей.

Дый увидел это уязвимое место буквально в то самое мгновение, когда отбросил от себя других воинов расчета. Он стрелял скорее по наитию, пожалуй, впервые в жизни не отдавая полного отчета своим действиям. Но молодой военачальник хотел верить, что его выстрел не пропадет зря, и эта вера наполнила летящее копье ослепительной искрящейся силой. Так сказал бы Карн, если бы в этот момент нашел время обернуться и посмотреть на происходящее.

Но сыну Огнеслава не суждено было узнать — насколько удачным стал его выстрел, ибо прежде, чем копье достигло цели, на боевую машину обрушился кулак гашадокуро. Копьемет, а вместе с ним и молодой воин, за долю секунды опустился ниже уровня земли, превратившись в расплюснутое ничто.

И все же выстрел Дыя сделал свое дело. Копье ударило в сочленение позвонков и начисто выбило один из них. Мгновение ничего не происходило, а потом сразу четыре ноги Вящей Нави отделились от уродливого тела и стали разваливаться на части, лишившись связи с центральным позвоночным столбом. Монстр, явно не понимая, что происходит, наклонился на бок, а потом с пронзительным ревом рухнул плашмя на жилые постройки, люди из которых были предусмотрительно эвакуированы.

Мидас понял — это его шанс! Он взбежал на ближайший дом по обломкам и точно заправский паркурщик рванулся по развалившейся крыше, затем перепрыгнул на соседнее здание, которое распалось надвое, когда на него рухнуло плечо Вящей Нави. Мгновение фригийский царь балансировал на треснувшем бревне, наконец он поймал равновесие и перепрыгнул на ключицу чудовища.

Монстр зашевелился, пытаясь подняться, но его регенеративные способности тоже имели свои пределы — восстановление потерянных конечностей требовало времени. К тому же, защитники Радогоста не сидели без дела — некоторые продолжали метать сулицы, нанося накапливающий урон, другие взяли пример с Мидаса и попытались взобраться на чудовище.

Древний бог полез к шее гашадокуро, где надеялся отделить его уродливую голову от тела. И когда он оказался на месте, то с приятным удивлением обнаружил, что компанию ему составляет каинит, о котором он как-то даже и забыл в суматохе боя. Они встретились глазами и принялись кромсать широкие и мощные шейные позвонки Вящей Нави своими мечами. Арминиус молотил с немыслимой скоростью, так что Мидас различал лишь каждый второй удар. Сам он поднимал и опускал клинок размеренно, четко сочетая движения с дыханием. Удары выходили резкими и мощными, он вкладывал в них не только физическую силу, но и свою ярость, вскипевшую в нем в тот миг, когда он понял, что все происходящее — не случайность, а чей-то коварный план.

Пока гашадокуро барахтался на земле, пытаясь принять вертикальное положение, Мидас и Арминиус крушили его шею и древний бог понял, что победа близка, когда из под его ног, упиравшихся в сочленения скелета, раздался гулкий хруст, опустившийся вниз по центральному позвоночному столбу. Один из шейных позвонков сдвинулся с места, другой накренился в противоположную сторону. Но потом монстр внезапно взбрыкнул, резко поднимаясь, и фригийский царь кубарем скатился по его ребрам, рухнув на деревянные обломки дома.

Мидас ушиб спину и обе ноги, шею защемило. Он с рычанием поднялся, вскинул голову и обнаружил, что Вящий Навь уставился прямо на него. Сомнений быть не могло — огромный скелет стоял в полный рост на заново отращенных ногах и, по-собачьи склонив череп на бок, смотрел на древнего бога. Затем монстр издал короткий низкий рев и нанес быстрый удар одной из второстепенных рук.

Фригийский царь прыгнул в сторону, уходя от сокрушительной атаки. Перекатившись по деревянным обломкам, он почувствовал, как что-то ужалило его в бок, бросил взгляд вниз — из-под ребра торчал обломок сулицы. Мидас лишь сплюнул, решив не тратить силы на такую мелочь. Ведь чтобы достать обломок, придется отбросить меч. Чертова однорукость!

Гашадокуро снова атаковал. Мидас опять кувыркнулся, до хруста сжав зубы, когда обломок сулицы шевельнулся в боку. На глаза непроизвольно навернулись слезы. Монстр ударил еще раз, а потом еще и еще — сразу несколькими конечностями. Бог побежал прочь, лавируя между развалинами, ныряя в дверные проемы и окна. Пару раз он попытался отмахнуться клинком и лишил Ващую Навь нескольких пальцев, хотя монстр едва ли это почувствовал.

А потом Мидас завернул в какой-то проулок и уперся в тупик — здесь стены трех бревенчатых строений сходились вместе, образуя карман, из которого не было выхода. Самая низкая стена составляла около трех метров в высоту — непреодолимая преграда для задыхающегося однорукого воина с копьем под ребрами. Пусть даже этот воин — бог.

Фригийский царь в ярости закричал и развернулся лицом к врагу. Гашадокуро помедлил, будто наслаждаясь бессилием загнанного противника, затем не спеша замахнулся самой большой из своих рук и нанес удар. Мидас вскинул клинок, четко осознавая полную бесполезность этого действия, но когда костяной кулак врезался в сталь, та не дрогнула. Каким-то неведомым образом меч Стража рассвета поглотил львиную долю ударного импульса и Мидаса лишь отбросило на стену.

Монстр снова атаковал. Фригийский царь выставил меч перед собой и его кости хрустнули, а сухожилия затрещали, когда клинок соприкоснулся с кулаком гашадокуро. Вящий Навь не отвел руку для нового удара, он продолжил давить, наваливаясь на врага всем телом. Древний бог почувствовал, как бревна под его спиной захрустели. Или это были его собственные позвонки?..

Он перестал чувствовать руку до самой ключицы, и тем не менее она все еще сжимала меч, который все еще сдерживал натиск Вящей Нави. В глазах потемнело, кровь, обильно бежавшая из разбитого рта, заливала ворот рубахи, подол которой и без того был пропитан багряной влагой. Мидас понимал, что силы вот-вот покинут его, но не видел выхода.

Зато каинит видел. В тот момент, когда гашадокуро стряхнул с себя Мидаса, Арминиус вогнал в шейные позвонки чудовища оба гладиуса и тем самым сумел удержаться. Теперь же, когда монстр перестал двигаться, вампир смог снова взобраться ему на ключицу.

Сын Каина метнул один из своих гладиусов, раздробив гашадокуро лучевую кость руки, которой монстр пытался раздавить Мидаса. Рука хрустнула и надломилась в предплечье. Чудовище отпрянуло от фригийского бога, пытаясь понять, откуда исходит опасность.

— Ты теперь трижды мой должник! — выкрикнул каинит. — Уплати долг — пройди свой путь до конца!

И прежде, чем Мидас осознал его намерения, вампир обнажил клыки и вонзил их в костяную плоть гашадокуро. В теле древнего чудовища не текла кровь, однако Дети Каина пьют не ее, точнее — не только ее. Они пьют саму суть, жизненную силу, которая есть в каждом, какому бы миру ты не принадлежал.

Монстр взвыл, но вовсе не от боли. В последние мгновения он все же понял, что с ним случилось. Он заметался из стороны в сторону, завертелся волчок, разнося на куски ближайшие строения и растаптывая воинов, которые не успели убраться с его дороги. А потом вдруг замер, дернулся, точно в конвульсии, запрокинул голову к черным небесам и разразился оглушительным криком. Вместе со звуком из него изливалось нечто, материя иного мира, рябь Лимба. Эта рябь взметнулась вверх, точно вода из фонтана, она исказила пространство и перспективу, но тут же опала, мгновенно облепив голову, тело и конечности гашадокуро.

Вящий Навь продолжал кричать, а рябь изливалась из него нескончаемым потоком и убегала в сторону ворот, будто живая, влекомая неведомым непостижимым разумом. Она свободно пересекала строения, даже проходила сквозь воинов, не нанося им никакого вреда. Но там, у ворот, где пламя давно опало и Карн, едва не теряя сознание, продолжал контролировать нескольких химер, рябь набросилась на полсотни выживших монстров. Она облепила их тела, как мгновением раньше растеклась по всей поверхности костяной плоти гашадокуро. Чудовища оцепенели, а потом неистово закричать, выбрасывая в окружающий мир эманации непереносимой боли и бесконечного отчаяния, которые Карн улавливал опаленными рецепторами увядающего сознания.

А потом все закончилось. Гашадокуро и порождения Лимба, захваченные изнанкой реальности, сначала стали полупрозрачными, а потом просто растворились, будто их никогда и не было. Выжившие воины — менее половины городской дружины — тут же стали подбирать тела боевых братьев и относить их — бездыханные на площадь перед воротами, а те, в которых еще теплилась жизнь, — к дому целителя, что стоял чуть в стороне от Храма Радогоста. Из дальних домов появились мирные жители, почуявшие, что опасность минула. И действительно, не нужно было быть магом, чтобы ощутить спавшее напряжение. Где-то в темной вышине раскатился гром, стал накрапывать мелкий теплый дождь.

Карн поднялся с колен. Физические силы давно иссякли, им двигала одна лишь воля. Но времени на отдых не было. Освободившись от необходимости контролировать разумы врагов, он сразу почувствовал, что Ритуал Восстановления Завесы вот-вот завершится — у них оставались считанные минуты, чтобы задействовать Вегвизир.

Он заковылял к Мидасу, обнаружив его по ауре, которая в настоящий момент едва тлела, но все равно горела ярче, чем аура любого из смертных. Парень несколько раз чуть не упал, какой-то воин помог ему преодолеть остаток пути. Карн поблагодарил витязя и склонился над древним богом.

— Пойдем, — прошептал он, поднимая фригийского царя и морщась от колкой боли, пронизывающей все тело и особенно голову.

Мидас закряхтел в ответ. Кто-то уже вытащил обломок сулицы из его бока и даже присыпал рану каким-то порошком. Но фригийский царь, на несколько мгновений провалившийся в беспамятство, едва ли мог припомнить, кто же его спаситель.

— Ты видел? — выдавил он, наконец. — Видел, что сделал каинит?

— Нет, — Карн качнул головой, тяжело ступая по развалинам. Он отчетливо видел Храм Радогоста и шел к нему. Забавно, но теперь он вел Мидаса, тот едва переставлял ноги. — Но я догадываюсь, что произошло.

— А ублюдок хорош, — Мидас попытался фыркнуть, но вместо этого из его рта вырвался кровавый кашель. Они едва не завалились, но парень чудом сумел удержать два тела — свое и, мать его, божественно — в вертикальном положении. Мгновение, чтобы собраться с силами, и воины продолжили путь.

Они взошли по широким ступеням Храма Радогоста, и парень ощутил дежавю, родившееся из семантической идентичности двух Центров Силы — этого и другого, что стоял (точнее — будет стоять спустя несколько веков) в Арконе.

Разумеется, маги ждали их. Ворота Храма были распахнуты настежь. Здесь, посреди огромного пространства, освященного сотнями и тысячами восковых свечек, тоже стояло дерево. Но не дуб, как в Арконе, а исполинская, просто немыслимых размеров береза. Крона ее терялась в высоте многометрового зала, испещренного именами защитников города, павших за минувшие годы. Что ж, эта ночь прибавила резчикам работы — им придется нанести на стены еще сто сорок четыре имени.

Листья на ветвях березы трепетали, хотя в Храме не было сквозняка, да и на улице стоял полный штиль. Карн и Мидас подковыляли к магам, застывшим через равные промежутки друг от друга по периметру невысокого каменного парапета, ограждавшего земляной холм, из которого росло Родовое древо. Парень полез в переметную сумку фригийского царя и достал оттуда Вегвизир. Он вложил его в ослабшую ладонь друга и прижал своей рукой, вспоминая о Ниссе.

Мидас, находясь на самой границе собственного сознания, титаническим усилием воли заставил себя воспроизвести в памяти образ Фавны. Неясный, обрывочный, трепещущий, но этого оказалось достаточно. Воинов будто прошибло электрическим разрядом, все мысли вылетели из головы, а окружающий мир утонул в сероватой дымке. Они устремились сквозь время, не думая о том, что Мидас, вероятно, серьезно ранен и неизвестно, насколько удачно будет их прибытие к следующей вехе. Будут ли рядом люди? Найдут ли они помощь?..

Сейчас это не имело значения, потому что выбора у них не было. Зато была цель, ради которой стоило шагнуть в неизвестность, находясь на грани смерти. И они сделали это, сделали следующий шаг по Спирали Дискордии.

Их ждал Аркаим. Пятое тысячелетие до нашей эры. Мир принципиально иной, но бесконечно похожий на этот и на любой другой, где живут люди. Люди, которые умеют любить и которые готовы на все ради своей любви.

На все?

Очень скоро они узнают ответ на этот вопрос.

 

Глава 4. Мертвые боги — Тайными тропами — Побеждает смерть

— Опять мы влезаем в какую-то задницу, да? — шепот Мидаса едва отличался от шороха ветра, метавшегося по кустам подлеска, но Карн все равно оскалился, выражая свое неудовольствие.

Парень помнил, что у нагов превосходный слух, гораздо лучше человеческого. И хотя во время битвы за Гелиополис он пересекался лишь с лоялистами (так он условно обозвал нагов, сохранивших верность Древним), маловероятно, что их темные братья в этом плане отличаются от своих родичей, которым слова «честь» и «верность» что-то, да говорят.

Тем не менее, опасения Карна не оправдались — наги были слишком увлечены своей жертвой, чтобы прислушиваться к окружению. Пять змееподобных созданий о четырех руках каждое обступили молодого паренька, вжавшегося спиной в серую скалу, уходившую ввысь насколько хватало глаз. Парень был обнажен по пояс и хотя тело его выглядело крепким и жилистым, откровенно худое сложение и тонкие руки выдавали в нем скорее поэта, чем война. Но даже если бы он выглядел как заправский рубака, это едва ли склонило бы чашу весов в его пользу.

У парня были прямые каштановые волосы, едва доходившие до плеч. Он толи не успел, толи не посчитал нужным убрать их в хвост, но теперь делать это было уже поздно. Его темно-синие глаза жестоко смотрели на нагов, которые временами обнажали раздвоенные языки, чтобы излить в окружающее пространство очередную порцию отвратительного шипения.

Змеи были вооружены, в основном — короткими длинными клинками матовой полировки. Но пятый — он стоял позади остальных — не посчитал нужным взять в руки гибельную сталь. Это дитя подгорного племени довольствовалось коротким жезлом с блестящим шипованным навершием, по форме напоминавшим палицу. Однако жезл не производил впечатление оружия, скорее… волшебной палочки? Карн видел ореол темной энергии, окутывающий этот странный предмет, но не мог постичь его суть, как и проследить источник. Несомненно, это был колдовской артефакт.

Что до парня, которого обступили наги, то технически он был не один. Рядом с ним напружинившись стояла огромная черная… кошка! Нет, ни пантера, ни рысь, а именно кошка. Просто очень большая — с доброго алабая величиной. Пушистое, хищно-грациозное создание с блестящими зеленоватыми глазами. Глаза эти неотрывно смотрели на пятого нага — того самого, что держал в руках магический жезл. Кошка тихонько рычала и возможно, если бы парень не пытался загородить ее от врагов, уже давно бросилась бы на мерзких змеев. И конечно — нашла бы свою смерть.

Карн не видел, чем был вооружен молодец, но фригийский царь услужливо предоставил ему эту информацию. У парня был небольшой круглый щит и короткое боевое копье. Слишком мало, учитывая количество и… специфику противников. Само собой — уйти с прогалины живым он не надеялся, но и сдаваться не собирался.

Карн углубился в его ауру и тут же прочитал в ней страх. Но не за себя, а за нактак-арин — так молодой воин мысленно называл ту самую черную кошку, что рычала подле него. Не имя собственное, нет, скорее название вида. Карн почувствовал сильную связь между ними — оба были готовы сражаться и умереть друг за друга. Быть может, если бы один остался драться, а другой — убежал, это спасло бы второму жизнь. Но никто из них — ни кошка, ни ее молодой хозяин — не посмели бы обесчестить другого такой просьбой.

С нагами было иначе. Карн пытался прочесть их мысли, но улавливал лишь эфемерные образы, которые не мог интерпретировать. Разум этих существ был устроен иначе и чтобы научиться читать их ментальные поля, требовалось время. Зато он отлично видел их намерения — змеями двигала слепая злоба, они будто мстили за что-то, но не этому конкретному человеку, а всему людскому роду в его лице.

Наконец, наг с магическим жезлом прошипел что-то особенно злобное. Карн был уверен, что эти монстры знают язык людей, но целенаправленно не используют его. А вот парень с кошкой, похоже, понял послание. Воин поудобнее перехватил древко копья и процедил сквозь зубы что-то насчет матери всех нагов и ее сексуальных увлечений, надо сказать — весьма нетривиальных.

Но прежде, чем наг с жезлом решился оспорить это утверждение, Карн и Мидас выскочили из подлеска и бросились на его многоруких братьев. Точнее — выскочил и бросился только фригийский царь, у которого после поражения, полученного от Вящей Нави (а именно так он расценивал то, что каинит спас его от гашадокуро), жутко чесались кулаки. Прямо таки раздирались, по его собственному замечанию.

Наги, завидев новую опасность, тут же разделились. Вожак (тот, с жезлом) что-то отрывисто прошипел и два нага загородили дорогу набегающему Мидасу. Двое других пошли на парня с кошкой. Сам главарь уставился на Карна, степенно поднявшегося над кустарником, в котором они с древним богом прятались последние пару минут. Его лиловые с черной обводкой глаза пылали несдерживаемой злобой, как и у других нагов, но у него чувство обретало иную форму. Не безумная и разрушительная страсть берсерка, а холодная и расчетливая ярость арамусы.

Карн его глаз, конечно, не видел, но ощущал жгучий пронизывающий взгляд — не только физический. Наг изучал его на энергетическом уровне, но пока не понимал — насколько силен его противник. Он «попробовал на вкус» внешнюю ауру парня и сразу же отдернул свои ментальные щупальца, ощутив неожиданный всплеск смятения. Однако мгновенный разрыв связи не помог — чужая эмоция повисла на его ментальном поле, она точно кислота впитывалась в сущность нага, причиняя ему изматывающие мучения, лишавшие сил и воли.

Карн не знал, как дошел до этого трюка — просто решил попробовать. Он загодя, пока они с Мидасом прятались в подлеске, напитал свою внешнюю ауру разочарованием. Не болью, не страданием и не страхом, а именно разочарованием, которого в его жизни было предостаточно. Получилось что-то вроде энергетического яда — не шибко сильного, но действующего с завидной эффективностью.

Из-за этого яда наг, оставивший безуспешные попытки избавиться от инородной энергетики (слишком уж тонкой и неуловимой она оказалась), не мог добиться полной концентрации, чтобы четко сфокусироваться на противнике. Удивительно, но потенциал змея был довольно высок и это, как позже осознал Карн, сыграло ему на руку. Чем совершеннее сущность — тем более восприимчива она к простейшим деструктивным эмоциям. Вот так это работает.

Парень атаковал. Он мысленно ринулся вперед, вскрывая внешнюю ауру нага первым эшелоном энергетических щупалец, принявших форму длинных копий с широкими зазубренными лезвиями. Змеиный маг пошатнул, но его вторая аура оказалась много плотнее. Он мобилизовал силы, достиг, наконец, необходимой концентрации и исторг из себя вспышку черного света, которая в мгновение ока распылила копья Карна на энергетические кванты.

Наг плотоядно ухмыльнулся, но увидел на лице человеческого колдуна отражение собственной улыбки и понял, что рано расслабляться. За первым эшелоном следовал второй и этим щупальцам в энергетическом спектре соответствовал образ не копий, а рапир. Они были тонкими, хрупкими, но их были сотни. Сотни сотен. Они жалили уплотненную ауру змеиного мага, гибли десятками, разрушаясь под незримыми вспышками черного света, но уверенно пробивали брешь в обороне врага.

Противостояние длилось всего несколько секунд, но за эти мгновения у Карна на лбу выступили прозрачные бисеринки, а спина под рубашкой увлажнилась. Наг присел на своем хвосте, все четыре руки его безвольно повисли вдоль тела (лишь сжимавшая магический жезл подавала признаки жизни легким подергиванием). Парень отметил, что враг умело отключает ряд областей моторной коры, постцентральную извилину и даже частично соматосенсорную кору, чтобы высвободить дополнительную энергию и не отвлекаться на внешние раздражители. Учитывая, что вокруг него шел бой, это было рискованно, но Карн почувствовал уверенность нага в своих воинах. Завидную уверенность.

Вскоре щупальца-рапиры иссякли и змеиный маг начал спешно латать дыру во вторичной ауре, одновременно формируя перед собой нечто вроде черного комка, или скорее клубка постоянно движущихся нитей. Спустя мгновение он метнул этот клубок в сторону Карна, но тот без труда остановил его на середине пути. Однако — лишь остановил. Парень с удивлением обнаружил, что его воли недостаточно, чтобы разрушить это энергетическое образование. Как такое может быть? Ведь он многократно сильнее нага!

Ну, разумеется! Чертов артефакт! Увидев его в действии, Карн распознал суть предмета и даже проследил источник. Магическая палица была выкована в подгорном сумраке много веков назад и закалена людской кровью. В ней таилась тьма — ее сфокусированная эссенция, в принципе — абсолютно нейтральная к окружающему миру, но в умелых руках способная стать грозным оружием. Разорвать связь артефакта с источником Карн не мог, не было времени. А вот обезоружить нага — это было ему по силам.

Часть энергии Карн все еще тратил на то, чтобы не дать магу восстановить вторичную ауру. А потом просто вбросил в этот разлом, к границе третьей, внутренней ауры, толику собственной энергии — чистой, не преобразованной в какой-либо образ. Как он и думал, наг не заметил ее. При других обстоятельствах — возможно, но сейчас он всеми силами ускорял энергетическую регенерацию своего тела и заодно проталкивал вперед шар тьмы, намереваясь подавить им Карна. Да и яд разочарования продолжал свое неумолимое действие, так что змею просто некогда было обращать внимание на такие мелочи.

Шар рывком придвинулся к парню и замер в каком-то метре от его груди. Карн прикинул, что получить такой штукой будет неприятно — не фатально, но даст нагу ощутимое преимущество. Этого нельзя допустить.

Он ослабил хватку на атакующей формации врага, позволив шару медленно и неумолимо продвигаться вперед, а сам все доступные силы направил на руку змеиного мага, сжимавшую магический жезл. Ход довольно подлый, но впятером на одно — менее подло?..

Наг вскрикнул от боли. Дюжина золотистых энергетических щупалец, принявших форму отточенных до бритвенной остроты катан, одновременно ударили по широкому запястью, обтянутому плотной синюшной кожей. Истратив весь свой заряд, призрачные клинки тут же растаяли, но они выполнили задачу — жезл с глухим стуком упал на землю.

Дальнейшее было предрешено.

«Игры закончились» прошептал Карн одними губами и в неуловимое мгновение распылили шар тьмы, тут же впитав оставшиеся после него энергетические кванты. Энергия — она и есть энергия. Как вода, налей в кружку — будет кружкой, налей в чайник — будет чайником. Но все равно останется водой, которой можно утолить жажду. А еще в воде можно кого-нибудь утопить.

Поглощенную энергию Карн направил на то, чтобы придать форму сгусткам собственной силы, едва тлевшим под уже восстановленной вторичной аурой нага. Те мгновенно взорвались ослепительным золотым светом, который разметал в клочья и вторую и даже третью энергетическую сферу, окутывавшую нагую сущность змея. Вообще, третья аура — самая тонкая и уязвимая, но у нее много рефлексивных механизмов защиты. Вот только наг отключил их все, чтобы ускорить регенерацию и усилить шар тьмы. Ставка не сыграла и теперь он находился в полной власти человеческого колдуна.

Карн ощутил его ужас. Было похоже, что змей уже встречался с людскими чародеями и прекрасно знал, что лучше не попадать им в руки. Его сбила с толку «инаковость» Карна, который в энергетическом спектре выглядел не вполне по-человечески. Змеиный маг решил рискнуть — парень, наконец, прочел кое-какие из его мыслей — он хотел выслужиться перед своим господином.

Оказывается, магическая палица не только придавала ему сил, но и могла буквально высасывать жизненную энергию поверженного врага. Разумеется, речь шла не о душе, на такие фокусы у змеиных мастеров кишка тонка! И все же, жизненная сила человека — вещь сильная, такая на дороге не валяется. Из нее, помимо прочего, при должном умении можно впитать память и знания погибшего. Собственно, именно ее вместе с кровью вытягивают каиниты.

Сколько этот чешуйчатый урод успел «насосать» Карн не хотел даже думать. Ярость вспыхнула в нем обжигающим пламенем, от которого он и сам ослеп. Желание вытащить из головы нага как можно больше информации тут же уступило место уже знакомому чувству тотального контроля, приносившему непередаваемое наслаждение. Его хотелось ощущать вечно и парень, сам того не сознавая, в глубине души уже полностью оправдал кровавого бога дусгэйовэх.

Карн глубоко вздохнул и приступил к экзекуции. Сначала он выжег моторную область, затем сломил вялое сопротивление среднего мозга и отключил миндалину, после этого змей превратился в безвольную куклу, которая даже не понимала, что с ней происходит. Сломленный маг медленно, зигзагами пополз к Карну. Парень обязательно вернет ему память и эмоции, но чуть позже, когда вдоволь насладиться этим пьянящим восторгом! А потом, едва наг получит обратно свою личность, вместе с ней вернутся страх и осознание абсолютной обреченности. Вот тогда придет настоящий экстаз…

Но это произойдет позже. В момент времени, сжавшийся до пределов двух стандартных земных минут, Карн и змеиный маг были не единственными, кто сражался на опушке леса у подножия исполинской горной гряды, изрезавшей весь континент с севера на юг. Чуть поодаль, ближе к лесу, однорукий воин, бился с двумя нагами, которые оказались опытными поединщиками. А по другую сторону опушки, у скал, парень с ручной нактак-арин уперто цеплялись за жизнь, продолжая бой, который по всем правилам должен был уже давно закончиться его гибелью.

Что касается Мидаса, то он уже не замечал своей однорукости, минувшие схватки позволили рефлексам адаптироваться к новой массе и… конфигурации тела. Едва ли он сравнится с собой прежним, но пяток сельских бандюков с большой дороги уж точно сумеет разогнать. Жаль, но наги бандюками не были. Змеехвостых всю сознательную жизнь тренировали как поединщиков, и это дало неплохие всходы.

Сразу два кривых клинка метнулись в его сторону — один из нагов атаковал верхней парой рук, целя в голову и шею противника. Мидас легко ушел от предсказуемой атаки и парировал выпад второго змея, который в нижних руках сжимал два коротких копья, вроде сулиц русов. Неожиданное сочетание, но, как оказалось, весьма практичное!

Он сбил выброшенное в его сторону острие, но контратаковать не успел — первый наг вновь наседал на него, попеременно атакуя верхними руками и периодически нанося колющие удары нижней левой. В нижней правой он держал небольшой баклер с эффектной окантовкой из латуни, прикрывая им изборожденный абдоминальными мышцами живот. Тактика банальная, но другой и не требуется, когда у тебя четыре руки, а у противника всего одна. Вот только эта тактика не учитывает, что перед тобой может стоять не обычный смертный.

Мидас позволил одному из изогнутых клинков скользнуть в сантиметре от своего лица. Другой разорвал ткань его рубахи на боку, едва коснувшись плоти. Воин уже понял, что наг бьет сильно, но не слишком прицельно. Это стало его первой ошибкой.

Древний бог сблизился с врагом, ввинтившись меж двух его мечей и даже не подняв собственного. В движении он обступил нага справа, чтобы поставить его между собой и вторым противником. Змей недовольно зашипел и ударил клинком, зажатым в левой нижней руке. Мидас парировал атаку широким лезвием своего клинка, а затем продолжил восходящее движение, нанося удар яблоком в подвздошье — аккурат над баклером.

Какой бы отменный пресс у тебя не был (а мышцы живота у этих монстров были прямо таки эталонными!), но удар противовесом длинного меча, в который вложена масса тела атакующего, никому не перенести. Вот и наг буквально сложился пополам, тут же отползая в попытке разорвать дистанцию. Он поднял руку с баклером, чтобы прикрыть голову, и сразу лишился ее — фригийский царь, смещая правее, нанес вертикальный рубящий удар и начисто отсек запястье змееподобного создания.

Развить атаку Мидас не сумел — в бой вступил второй наг, он попеременно бил копьями по нижней полусфере, стараясь оттеснить противника от товарища. Как ни крути, а в мозгах нехватки он не ощущал — смекнул, падла, что в клинче с одноруким мужиком меряться достоинствами неуместно! Мидас злобно зарычал, отбиваясь и выискивая момент для контратаки. Нужно было действовать как можно быстрее, пока первый змей не очухался.

Внезапно наг атаковал выше, фригийский царь подсел и оба копья мелькнули у него над головой. Распрямляясь, воин сместился влево и ударил, но не в нага, а в одно из его копий. Перерубив древко пополам, Мидас тут же крутнулся на месте, уходя от встречной атаки. Не прерывая вращение меча, он стал выписывать им восьмерку и, набрав достаточно инерции, двинулся на врага. Тот попытался закрыться клинками, но с каждой секундой древний бог все ускорял вращение и змею приходилось отступать.

А потом воин просто выпустил меч из рук. Клинок Стража рассвета мелькнул серебряной молнией, подлетая ввысь. На миг наг рефлекторно поднял голову вслед за оружием врага и Мидас ударил его ногой туда, где у приличных мужчин покоиться их самый сокровенный придаток. У нага там были пластинчатые наросты, и тем не менее, когда пятка фригийского царя, промяла их, змеиный воин шумно выпустил воздух из легких и побагровел.

Мидас тут же рванулся вперед, нанося удар коленом другой ноги в грудь оседающего монстра, — ни дать, ни взять Тони Джа! А потом не глядя выставил руку над головой, ловко поймал меч и, отступив на полшага, чтобы уклониться от небрежных атак змея, переживавшего крайнюю степень болевого шока, мощно рубанул клинком сверху вниз, вкладывая в удар всю свою массу. Зачарованная сталь развалила череп нага на две ровные половинки, в небо ударило сразу несколько жидких фонтанчиков алой крови.

Когда Мидас подоспел к Гелиополису, все наги уже погибли, поэтому он не знал, что кровь этих существ по цвету (да и по составу) едва отличима от человеческой. Фригийский царь хмыкнул и отступил еще на полшага, чтобы его не забрызгало. Змей продолжал стоять, подергиваясь, его оранжевые глаза с вертикальным зрачком часто моргали, быстро наполняясь кровью.

Только теперь древний бог обнаружил, что наг все же достал его — штаны на левом бедре стремительно увлажнялись кармином. Судя по характеру раны, это было копье. Порез оказался довольно глубоким и Мидас тут же прикинул, в какой момент боя это произошло. Восстановив события, он обиженно поджал губы — досадная оплошность, которую нельзя повторять.

Пока второй змей обходил поверженного товарища, фригийский царь бросил взгляд на Карна, у которого, похоже, все было под контролем. Он так и стоял в кустах подлеска, а главарь нагов медленно полз ему навстречу, точно безвольная кукла. Переведя взгляд дальше, Мидас с удивлением обнаружил, что молодой парень с кошкой все еще жив! Бог не видел начала той схватки и многое упустил, а произошло вот что…

Как только они с Карном бросились на змеев, «скорее поэт» сам метнулся вперед, атакуя одного из доставшихся ему противников, — тот был вооружен тремя изогнутыми клинками и круглым щитом среднего размера. Парень выбросил руку с копьем, целя в голову нага. Змей подставил щит, но удара не последовало — молодой воин отдернул руку и уже атаковал в другую точку. Змей не ожидал такой прыти и попятился.

В это время кош… нактак-арин бросилась на второго нага. Этот индивид в верхней паре рук сжимал традиционные для своей расы короткие изогнутые клинки, а в нижней — нечто, напоминающее парные китайские шуангоу, только не такие длинные. Нактак-арин черной молнией метнулась к нему, но не атаковала в лоб, она приземлилась в метре от противника, замерла, напряглась всем телом. Наг пошел на нее, атакуя нижними руками. Кошка (все же — кошка!) рванулась вверх, точно распрямившаяся пружина, и перелетела через змея, на лету полоснув его лапой. Змей яростно зашипел, лицо залила кровь — кошачьи когти (каждый — с добрый кинжал) разодрали ему весь лоб.

В это время парень с копьем молотил своим оружием, точно машинка Зингера, и несколько раз ему удалось уколоть противника. На груди, правом плече и правом бедре нага выступили кровавые шарики. Это было слишком незначительно, но молодой воин и не стремился нанести врагу серьезный ущерб — он понимал, что для схватки «лоб в лоб» его навыков тут недостаточно.

Однако легкие тычки сделали свое дело — змей злобно расшипелся и кинулся на парня, нанося удары всеми тремя клинками. Он бил сильно, инерционно — так бьют, когда рукой движет не холодный расчет, а обжигающая злоба. Парень отступал — не назад, по кругу — некоторые атаки парировал щитом, другие сбивал встречными ударами копья. Противник был выше, сильнее, выносливее его, и чтобы нивелировать эти преимущества, нужно было банально утомить врага — другого выхода он не видел.

Наг выдохся на удивление быстро и молодой воин не стал ждать, пока тот осознает свою глупость. Он поднырнул под очередную атаку двумя клинкам по верхней полусфере, коротко замахнулся щитом и на подскоке впечатал его окованную железом кромку в живот нага. Тот булькнул и отступил, тут же получив копьем в середину груди.

Парень вырвал оружие и отпрыгнул, ожидая ответной атаки. Он не ошибся — наг бросился на него, будто открыв в себе второе дыхание. Два удара сверху-вниз парень принял на щит, а третий пришелся предательски низко. Змей полоснул верткого противника по левой икре и рассек ее едва ли не до середины.

Парень тут же припал на одно колено, прикрылся щитом от града ударов и сделал несколько быстрых тычков в основание хвоста змея, чтобы отогнать его. Но наг проигнорировал встречные атаки, продолжая лупить по подставленному щиту. Дерево треснуло, заскрипело. Еще пара ударов и щит просто перестанет существовать как нечто единое и неделимое!

Парень выгадал момент между атаками и откатился в сторону, не забыв походя еще раз ткнуть змея в нижнюю часть тела. Он вскочил на ноги, вскрикнув от резкой боли, прострелившей левую ногу. Наг вновь двинулся на него, но и змеиное тело имело свои пределы — он был ранен уже дюжину раз и как минимум две раны были достаточно глубоки, чтобы кровь, вытекавшая из них размеренными толчками, не могла остановиться сама собой.

После очередной атаки змея шатнуло, парень прыгнул навстречу и чуть в сторону, пропуская изогнутый клинок под правой лопаткой. Его копье ударило в основание шеи нага. Воин тут же отдернул оружие и, используя инерцию тела, с широкого замаха (теперь он уже мог это себе позволить) обрушил кромку щита сверху вниз на плечо врага. Щит выдержал, а вот плечо — нет. Оно надрывно хрустнуло и змей тут же осел, что впрочем не помешало ему выбросить вперед руку с собственным щитом.

Парень сбил щит врага своим кругляшом, но навстречу ему тут же рванулась вторая нижняя конечность — агонизирующий наг будто задействовал резервные источники питания, на миг вернув своим движениям первоначальную скорость. Изогнутая сталь полоснула парня по груди, к счастью — неглубоко, он успел отшатнуться и уйти в сторону. Тем не менее, воин потерял равновесие и совсем не патетично шлепнулся на задницу, однако вставать не спешил.

Истекающий кровью наг возвышался над — как ему казалось — обреченным врагом, на его вытянутом лице играла жестокая и по-жуткому человеческая улыбка. Парень отзеркалил его ликующую гримасу и демонстративно сплюнул нагу под ноги… то есть под хвост. Тот потупился, а потом понял, что человек смотрит вовсе не на него. Он смотрит на что-то ЗА ним.

Но обернуться нагу так и не довелось. Нактак-арин, которая уже успела разделаться со вторым змеем (и обрела по этому случаю две рваные раны в боку) прыгнула ему на спину и вонзила блеснувшие матовой белизной зубы в короткую шею сына подгорной тьмы. Кошка была уже немолода и некоторые моляры и премоляры в ее пасти давно стерлись или даже сломались. Но клыки длиной с предплечье взрослого мужчины все еще таили в себе смертоносную ярость совершенного убийцы.

Наг так и не смог понять, что с ним произошло. К тому моменту, как он затих, фригийский царь как раз закончил полосовать на лоскуты второго из вверенных ему противников. Он звучно выдохнул, демонстративно отер пот со лба тыльной стороной ладони и обернулся. На его глазах парень отбросил копье и, сильно хромая, подбежал к своей кошке. Зрачки нактак-арин тут же расширились, потеряв вертикальность, хищнический азарт мгновенно покинул их. Кошка тихо муркнула и ткнулась лбом в лицо друга. Разумеется друга, а никакого не хозяина, как сначала подумал Мидас.

Но умиляться древнему богу было некогда. Он вновь посмотрел на Карна, который стоял, широко расставив ноги, а змеиный маг валялся перед ним ничком и жалостливо поскуливал. О нет, нет, нет! Мидас уже видел такое, но в прошлый раз парень сам сумел остановиться, да и то была всего лишь глупая гарпия, отвратительное порождение Лимба.

Темный наг был разумным созданием, рожденным в Ра существом с тремя аурами, как у человека. Карн ломал его личность, комкал его волю, эмоции и память, точно листок пергамента. Рвал их на части, переплетал самым жестоким и немыслимым образом и… наслаждался волнами беспредельной власти, омывавшими его душу потоками темного холодного пламени. Это нужно было прекращать. Мидас не понаслышке знал, к чему могут привести такие пристрастия.

Власть — это наркотик, а ментальная власть над чужой волей — это чертов слег Стругацких, даже хуже. С него нельзя «слезть», разве что благородно самоубиться, избавив мир от мерзкого выродка, который никогда не остановится в попытке испепелить еще одну личность.

Мидас уверенно двинулся к парню, который — как могло показаться со стороны — просто стоял и улыбался. Его губы подергивались, он часто и глубоко дышал, иногда тело прошибали короткие конвульсии и в такие моменты с губ Карна срывались едва слышимые продолжительные стоны. Выглядело довольно странно. Но на деле было не странно, а опасно, запредельно опасно!

— Хватит! — пророкотал Мидас. — Прекрати!

Карн даже не повернулся в его сторону. Он был поглощен поглощением нага, уж извините за тавтологию.

— Это гибельный путь! Ты же знаешь! — Мидас подошел в упор и уже кричал ему буквально в ухо. Но Карн не шелохнулся, все вокруг потеряло для него смысл.

— Ты меня вынуждаешь, — процедил Мидас, звонко вгоняя меч в ножны. Он понимал, что результат его действий непредсказуем — уж слишком силен этот парень, но выбора у него не оставалось. Каждое упущенное мгновение — это еще одна частичка души Карна, навеки сгинувшая во влажной бездне черного тлена, из которой нет возврата.

Он ударил друга в живот. Без замаха погрузил свой единственный кулак в его расслабленные мышцы. В других обстоятельствах это можно было назвать подлостью, но в реальных категориях это было спасением.

Парень утробно зарычал, падая на колени. Он согнулся пополам, его вырвало кровавым сгустком, который, упав на траву, зашипел и мгновенно превратил пучок сочной зелени в черное обугленное ничто. Затем Карн вскочил, тряхнув головой, зашатался. Мидас взял его за плечо и облегченно вздохнул, когда тот не сбросил его руку, а положил сверху собственную ладонь.

Это был важный момент, но то, что произошло следом, оказалось куда важнее. Всего пара мгновений, враз изменивших течение неумолимой реки событий, полной ярких приключений, эпических побед и жестоких поражений, — стремительных секунд, исполненных пепла и слез, которые не хочется вспоминать, но забыть которые — невозможно.

***

Парня звали Зак. Не Дебреслав, не Весемир, не какой-нибудь еще «слав» или «мир». Просто Зак, даже не Закнафейн (не надо скупых мужских слез, Дзирит). Что удивительно — ведь он был русом. Хотя, надо сказать, в этом времени его народ называл себя иначе, и именами оперировал совсем другими. Это уже потом их благородный язык превратился в откровенную тарабарщину, не лишенную, без сомнения, осколков изначальной глубины и образности, но все же — принципиально отличную от того, что предки принесли со звезд.

А кошка его, нактак-арин, действительно была кошкой — во всех смыслах, просто очень большой. Оказалось, что в этом витке они… вот такие! Домашних животных из них тут не получается, а вот верные друзья и союзники в битве — это пожалуйста. Но чтобы заслужить уважение этой живности, а тем более — рассчитывать на дружбу, нужно постараться, сделать что-то из ряда вон. Зак, видимо, сделал.

Звали кошку Антара. Мидас этого слова не знал, а Карн почуял, что принадлежит оно одному древнему языку, в его времени — мало того, что искаженному до неузнаваемости, так еще и мертвому. Он не смог точно перевести это слово, но общий смысл понял. И глядя в эти большие желто-зеленые глаза, в которых, казалось, отражается какая-то мадмировая мудрость, как в глазах младенца, он молча согласился с тем, что ни одно другое имя этому животному не подойдет.

Но все это они узнали позже. А в тот момент, когда Мидас силой (буквально — физической) вырвал Карна из объятий черной бездны, что зияет на дне души каждого из нас, им и в мысли придти не могло, к чему это приведет. Никто не подозревал, что змеиный маг все еще достаточно силен, чтобы воспользоваться секундной слабостью своего пленителя.

Наг с шипением распрямился, вскидывая изогнутые клинки для молниеносного броска. Мидас в ту же секунду оттолкнул Карна с линии атаки, заваливаясь вместе с ним в высокий кустарник подлеска. Единственным, кто не успел среагировать, был Зак. Зато Антара с лихвой компенсировала его медлительность, тут же восстановив баланс их слаженного дуэта, черной тенью метнувшись в сторону обозленного змея.

— Нет! — успел выкрикнуть Зак, у которого что-то шевельнулось под сердцем. Но кошка толи пропустила его крик мимо своих угловатых ушей, толи уже не могла изменить траекторию движения. Скорее всего, второе.

Наг неожиданно перебросил клинки в строну нактак-арин, будто ожидал ее нападения. Холодная сталь, которая не нагревается даже на полуденном солнце, беззвучно вошла в плоть животного — оба клинка погрузились в тело Антары по рукоятки. В ту же секунду клыки кошки сомкнулись на шее змеиного мага и с хлюпающим хрустом оборвали его длинную жизнь, до краев наполненную подлостью и страданием.

— Нет! — вновь выкрикнул Зак и боль, прозвучавшая в его голосе, заставила вздрогнуть тысячелетний гранит возвышавшихся над ними скал. Парень, так и не подняв свое оружие, бросился к Антаре, медленно скатившейся с тела убитого нага.

Кошка тихо мяукнула, подняв на Зака свои отстраненно-печальные глаза. Он упал рядом с ней на колени, сорвал с себя кожаную переметную сумку и стал вытряхивать ее содержимое на землю. Парень вылил на раны нактак-арин какую-то вонючую дрянь из непрозрачного пузырька, жидкость тут же зашипела и изошла белыми пузырьками. Кошка сжала зубы и тихо простонала. Именно простонала, как человек, который испытывает сильную боль, но не намерен показывать этого другим.

Зак присыпал раны желтоватым порошком, приложил к ним обрывки откуда-то взявшейся рубахи и стал перевязывать животное. Мидас тут же присоединился к нему — парень молча принял помощь. Фригийский царь подумал о том, что раны у кошки серьезные и стоило бы их зашить, но, глядя на быстрые и уверенные движения Зака, понял, что его советы тут явно излишни. Тот, похоже, хорошо понимал, что нужно делать.

Карн медленно подошел к ним, стараясь не оступиться о случайный камень или корень. Ориентируясь по аурам, он обошел Антару с другой стороны, присел возле кошки и медленно положил на нее руки, одну — на голову, другую — на бок, рядом с ранами, уже умело перевязанными. Зак тут же бросил встревоженный взгляд на Мидаса, тот кивнул.

Внезапно кошка подняла голову и посмотрела на друга. Трудно сказать, что было в ее взгляде, но Зак сразу успокоился и постарался не обращать внимание на Карна. Вместо этого он стал нежно поглаживать Антару по черной запылившейся шерсти, прислонившись к ней вплотную и что-то тихо шепча. Вид у него был такой, будто он вот-вот расплачется. И для этого была причина — то самое «что-то», шевельнувшееся у него под сердцем в тот момент, когда нактак-арин бросилась на змея.

Теперь это оформилось в глубокое тревожное чувство, находившее отголоски в воспоминаниях призрачных, эфемерных снов, намеренно забытых, потому что в такие сны не хочется верить. Зак гнал от себя эти мысли, но они возвращались, как приливные волны.

В это время Карн медленно проник через все три ауры Антары (да, у нактак-арин было три ауры!) и попытался понять, насколько тяжело ее состояние. Он никогда раньше не делал этого и действовал инстинктивно, но вскоре понял, что тут нет ничего сложного. Не сложнее, чем сломить волю змеиного мага.

Он отчетливо увидел бордовые очаги боли — два разрыва в коже и мышцах, клинки нага чудом не достигли органов. На границах разрывов поблескивали желтоватые искорки — заражение. Но эти искорки быстро гасли, их подавлял легкий бледно-зеленый туман. Карн сфокусировал внимание на тумане, проследил его источник и понял, что это Зак вовремя обработал раны.

Но на этом хорошие новости закончились. Антара без труда справилась бы с такими повреждениями, Карн был уверен, что ее тело способно перенести гораздо больше ущерба. Регенерация уже началась и нактак-арин смогла бы вставь на ноги к утру. Если бы ни одно НО.

Кошка была больна, и очень давно.

Карн пытался идентифицировать болезнь, но не мог. Ее очаги, медленно пульсирующие кровавой чернотой, зияли по всему телу Антары, связываясь между собой тонкими, но прочными нитями холодного разрушительного мрака, в котором терялись любые человеческие категории и не оставалось ничего, вообще ничего. Он никогда не видел подобного, не мог даже представить. Это напоминало смертельный разрушительный яд, попавший в тело нактак-арин многие годы назад. Но Карн не видел его источника, не было никаких следов внешнего вмешательства. Это сбивало с толку.

Так или иначе, но организм животного год за годом проигрывал битву непостижимому злу, хотя внешне эта борьба никак не выдавала себя. И так могло продолжаться еще долго, но раны, нанесенные клинками нага, вызвали перманентную имунносупрессию. Иммунитет кошки рефлекторно направил часть своих сил на нейтрализацию новой опасности, и затаившейся болезни этого хватило, чтобы в считанные мгновения перевести позиционную борьбу в молниеносный блицкриг, полностью завладев измученным телом прекрасного создания.

Карн не представлял, как все это могло произойти здесь и сейчас. Он видел, что Антара умирает, но не мог ей помочь. Просто не умел постичь суть происходящего, будто это было не стечение обстоятельств, а какой-то злой рок, чья-то неведомая воля, которую даже ему не сломить. Но парень понимал одно — это его вина. Очередная ошибка, пылающее ярмо которой будет обжигать его душу каждый миг всю оставшуюся жизнь.

А теперь он должен был сказать Заку, что Антара…

— Она умирает, — Карн решил, что нет смысла тянуть. — Я ничего не могу сделать. Прости.

— Это ведь не раны? — Зак продолжал гладить нактак-арин, его глаза были закрыты.

— Не раны, — согласился Карн. — Они лишь спровоцировали… болезнь. Она давно в ней.

— Я знал, — дрожащим шепотом проговорил Зак, голос парня сорвался и он замолчал. А потом продолжил одними губами. — Прости меня, девочка. Я чувствовал, но так и не понял.

Он сильнее смежил веки, сжал челюсти так, что хрустнули зубы, и все же предательская слезинка скользнула по щеке и сорвалась вниз, тут же утонув в черном шерстяном океане. Кошка подняла голову и посмотрела на своего друга. В ее глазах, подернутых стеклянистой дымкой боли, ничего нельзя было прочесть.

— Сейчас пойдет дождь, — Зак вскинул голову к небу, не открывая глаз. Шмыгнул носом. — Сильный дождь.

Он глубоко вздохнул, пытаясь успокоиться. Антара приподнялась на передних лапах и боднула его лбом в плечо. Видимо, она редко так делала — движение вышло резким, неуверенным.

— До города не успеем, — продолжил Зак, открыв наконец глаза. Они были красными, стеклянными, смотрели сквозь… сквозь все. — Но недалеко брошенная стоянка лесорубов, там есть пара целых домов. Грозу лучше переждать там.

Карн и Мидас переглянулись. Было глупо уточнять, какой город Зак имел ввиду. Вегвизир мог переместить их только к Аркаиму, никуда больше. Что касается грозы, о которой говорил парень, то хотя небо над ними представляло собой безбрежное синее море, уже стремительно темнеющее на западе, в его словах звучала достаточная степень уверенности, чтобы проигнорировать их казалось большой глупостью. С другой стороны, он ведь и двинуться мог от горя, кто знает — какие они, русы, в этом времени?..

Но парень оказался прав. Прошло не больше минуты, как с неба — на котором все еще не было даже намека на облака! — начал накрапывать мелкий дождь. Он усиливался с каждым мгновением и это было поразительно — дождь, намеревавшийся в ближайшее время превратиться в полноценный ливень, шел из чистого неба, прямо из хрустальной синевы. Мидас прикинул, что этот мир, похоже, несколько отличается от привычного им. Карн инстинктивно кивнул, уловив его мысль.

— Я помогу, — фригийский царь потянулся к кошке. Ее раны все еще слегка кровоточили и маловероятно, чтобы животное могло идти само. Он подумал, что они с Заком встанут по обе стороны от нактак-арин и будут поддерживать ее, но у Антары по этому поводу имелось собственное мнение.

Она зашипела на Мидаса, впрочем — абсолютно беззлобно, просто давая понять, что прикасаться к ней — не лучшая идея. Затем кошка медленно подтянула под себя все четыре лапы, подождала пару мгновений и также медленно выпрямилась. У Зака при виде этого на скулах вновь вздулись желваки. Парень задышал медленно и глубоко. Карн понимал его — тот изо всех сил старался не поддаться предательским эмоциям. Тем самым, что делают нас людьми, но в критические минуты — мешают принять верное решение.

Антара посмотрела на Зака, тот кивнул ей, поджав губы, и направился в сторону неприметной тропы, зиявшей в стене леса, точно застарелая ссадина, которую давно перестал замечать, но она все никак не затягивается. Тропа уводила на северо-восток, вдоль скалистых гор, возвышавшихся справа неодолимой стеной.

Зак двигался нарочито медленно, кошка пошла за ним и почти сразу нагнала друга. Он осторожно коснулся рукой ее спины, которая неестественно выгибалась при каждом шаге, и не нужно было иметь истинное зрение, чтобы понять, почему она так делает. Но гордое животное не собиралось уведомлять окружающих о своем состоянии. А когда рука Зака пробежала вверх по загривку, прошлась по макушке и заскользила по носу взад-вперед, взад-вперед, Карн увидел в энергетическом спектре, как тенета боли отступают. Антара тихонько заурчала, чуть прикрыв глаза.

Карн не понимал, как это происходит. Течение энергий в теле Зака и нактак-арин не изменилось, но что-то происходило с нейротрансмиттерами нервной системы животного, они самопроизвольно блокировали болевые импульсы. Потом он увидел выброс дофамина, но по-прежнему не различал перемен в аурах и тонких энергетических полях. Хотя может что-то и было. Но если так, то это иной уровень, недоступный даже ему.

Тем временем дождь усилился, превратившись в настоящий ливень с грозой, как и пророчил Зак. При этом небо, мелькавшее меж раскидистых крон, все еще оставалось синим, хотя и потемнело, но уже по другой причине.

Карн и древний бог в очередной раз синхронно подумали, что это верное решение — последовать совету парня с кошкой. Даже если он укажет им точное направление к Аркаиму, в ночной темноте, да еще в грозу дорога может быть довольно опасной. То есть вряд ли это непреодолимая преграда, но подвернуть или, тем более, сломать ногу, споткнувшись о корень или поскользнувшись на размокшей почве, будет крайне неприятно и еще больше — обидно.

Они шли около получаса. За это время Антара несколько раз останавливалась, собираясь с силами. Один раз кошка, шатаясь, сошла с тропы, чтобы справить малую нужду. Она даже попыталась закопать следы своего пребывания в кустах, следуя древнейшему из инстинктов. Но это далось ей с немалым трудом — в итоге животное не удержалось на лапах и завалилось на размягченную дождем землю. Зак помог ей подняться и они двинулись дальше.

Вскоре впереди показалась брошенная стоянка лесорубов. Три приземистых домика с двускатными крышами жались друг к другу на небольшой опушке, точно боясь обступившей их темной чащи. Один из домов остался стоять лишь потому, что из него насквозь проросла пара стройных берез, но два других выглядели целыми. Неподалеку Мидас разглядел еще как минимум три строения, от которых остались только едва различимые остовы.

Стоянка была брошена давно, много десятилетий назад, и было странно, что два дома все же сохранились в относительной целости. Вскоре они поняли, как это вышло.

Зак повел их в крайний правый дом, у которого даже дверь имелась, а все окна были заколочены. Но заколачивали их вовсе не в спешке, доски были одного размера и плотно подогнаны друг к другу, без малейших зазоров. Внутри было сухо и чисто, а большая широкая печь сохранила следы относительно недавнего использования. Правда, половина стены напротив обвалилась, открывая взорам путников стену непроходимого дождя, за которой маячила стена еще менее проходимого леса. Сумерки сгущались.

— Здесь иногда останавливаются, — Зак подтвердил очевидное. Его голос звучал глухо и безжизненно, но хотя бы не дрожал. Парень сбросил переметную сумку прямо посреди зала с печью, уронив рядом щит и копье. — Странники, наемники, торговцы из других земель. Мало ли кто еще.

— Тут и охранные символы есть, — в голосе Карна звучало нескрываемое удивление. Он видел рунные знаки, нанесенные на все поверхности в доме, включая пол и потолок. В энергетическом спектре они поблескивали матовым золотом, до сих пор храня в себе мощь тайных заклятий, произнесенных в этих стенах многие годы назад. Парень сфокусировался на одном из знаков, пытаясь понять, чем его нанесли. А когда понял — смущенно ойкнул.

— Ага, — рассеянно отозвался Зак. Он по пятам следовал за Антарой, которая медленно брела по периметру комнаты, тщательно принюхиваясь. Ее взгляд уже не казался осмысленным, озорную зеленцу почти без остатка вытравила усталая боль.

Животное поминутно останавливалось, постоянно оступаясь. Дважды она заваливалась на дубовые доски пола и дважды поднималась — с помощью Зака. Во второй раз он что-то прошептал ей — мол, может не стоит никуда идти, лежи здесь — но кошка уперто продолжила путь и наконец остановилась недалеко от печи, возле которой уже суетился Мидас.

Фригийский царь обнаружил в соседней комнате (а кроме нее и главного зала других помещений в доме не было) небольшой дровник, целую охапку лучин и набор для розжига — кремень, кресало и пучок трута. Древний бог немало странствовал в своей долгой жизни, так что ему не составило труда развести огонь за какую-то пару минут. Он бы управился в тот же срок, даже будь трут влажным, а кресало — старым и ржавым, разваливающимся прямо в руках. Образ был не условным — Мидас неоднократно разводил огонь в гораздо более худших условиях. Однажды — на бамбуковом плоту посреди океана он…

Помещение наполнилось желтоватым светом, волны тепла заскользили от печи по направлению к пролому в стене. И это было кстати, так как вместе с дождем пришел промозглый холод. И вот еще одна загадка — ведь буквально пару часов назад стояла нестерпимая жара. Карн не был уверен насчет сезона, но напоминало начало июля.

Он предположил, что и ливень без туч, и внезапное падение температуры — вовсе не странные природные явления. В этом времени брешь в Завесе все еще достаточно широка, чтобы законы Ра подвергались прямому влиянию хаоса, безраздельно властвующему в Лимбе. Строго говоря, тут нечему удивляться, даже если сейчас снег пойдет, или кровавый дождь.

Карн опустился на пол и занял медитативную позицию, поджав под себя ноги. Он просканировал окружающую местность на предмет потенциальной опасности — ничего серьезного, только несколько животных не крупнее волка, да и те — не ближе чем в паре километров. Затем он приглушил восприятие и сфокусировался на глубинных слоях реальности. Все верно — мир смертных трясло и бросало из стороны в сторону, как драккар в девятибалльный шторм. Действительность трещала по всем швам, стонала от нестерпимой боли, скручивалась в фигуры, не подвластные даже римановой геометрии. Но клей, что использовал Творец в дни зарождения Вселенной, держал крепко, сохраняя общую целостность Ра.

Что радовало — в непосредственно близости Карн не заметил локальных разрывов. И все же — дождь, холод, темные наги эти, выползшие из своих тоннелей посреди бела дня…

Мидас в это время через пролом в стене выставил на улицу походные кружки и тарелки — простую деревянную утварь, которой они с Карном разжились в Радогосте (пусть хранят тебя твои боги, Огнеслав!). Пожрать было нечего, так что фригийский царь, прежде чем отойти ко сну, намеревался хотя бы побаловать желудок кипяточном. Для этой цели он еще на поляне у скал отломал стальной умбон от круглого щита одного из нагов. Умбон был довольно большим и вполне мог вместить в себя литра полтора. В общем, сойдет за импровизированный котелок.

А пока вода набиралась в подставленную тару, древний бог прислонился к стене спиной и принялся искоса наблюдать за их новым знакомцем. Заг насилу уговорил Антару перебраться с голого пола на его шерстяную рубаху, которую он расстелил подле печи. Парень был прав — кошке нужны все силы, какие только можно сберечь, а если она будет лежать на холодных бревнах — это лишние затраты на обогрев тела. Даже несмотря на температуру, которая у нактак-арин однозначно была — об этом недвусмысленно говорил стеклянный взгляд и нос, сухой, точно чешуя варана.

Кошка неотрывно смотрела в огонь, но ее зрачки не сужались, хотя должны были реагировать на яркий свет. Это был плохой признак и Зак не мог этого не понимать. Он сидел рядом с Антарой и что-то шептал, уткнувшись в ее густую шерсть. Периодически парень шмыгал носом и протирал глаза рукавом льняной рубашки, подол которой был изорван в клочья.

Внезапно Мидас почувствовал гнетущую темноту, зашевелившуюся глубоко в груди. Смотреть на все это было неприятно, больно. Но фригийский царь не жалел паренька, которому было от силы лет двадцать. Он знал, что жалость — последнее чувство, которое ему сейчас нужно.

Через некоторое время Зак, будто опомнившись, метнулся к своей сумке, и достал из нее неглубокую керамическую тарелку. Он выставил тарелку на улицу, чтобы набрать в нее немного воды. Затем вернулся к нактак-арин, двигаясь медленно и осторожно, чтобы не расплескать драгоценную влагу. Поставил тарелку перед мордой Антары и бросил в нее несколько темно-зеленых катышков неясного происхождения, которые завернутыми в обрывок серой льняной тряпицы минутой ранее выудил из бездонных недр своей сумки.

Пока он давил катышки деревянной ложкой, пытаясь перемешать их с водой, кошка медленно повернулась в его сторону, будто заинтересовалась происходящим. На миг в ее взгляде мелькнуло что-то осмысленное, она дернула носом и… вновь тяжело опустила голову на пол.

Нактак-арин не отреагировала ни на смесь, приготовленную Заком, ни на его настойчивые увещевания, так что парень решил насильно покормить животное. Ему это удалось лишь потому, что у Антары уже не было сил для достойного сопротивления — она лишь крепче сжимала челюсти и отводила морду в сторону. В итоге, некоторое количество смеси все же попало ей в желудок.

Мидас не был уверен, что это правильный ход, но не стал вмешиваться, ведь он даже не знал — пища это, лекарство или что-то еще. Карн задался тем же вопросом и попытался проследить химический состав вещества. Его навык в овладении собственной силой вырастал на глазах — он сумел разложить смесь на отдельные компоненты и идентифицировать их молекулы. Это была спирулина, смешанная с камедью для густой консистенции. Иными словами — источник белка с идеальным аминокислотным профилем и витаминно-минеральный комплекс в одном флаконе. То, что нужно ослабленному болезнью организму.

Накормив Антару, Зак немного успокоился. К этому времени Мидас уже вскипятил воду и парень с благодарностью принял у него из рук кружку с кипятком. А потом кошка внезапно заворочалась и даже попыталась мяукнуть. Зак тут же вскочил и попробовал уложить ее обратно, подозревая, что из-за повышенной температуры животное инстинктивно стремиться слезть с шерстяной рубахи и переползти на холодный пол подальше от огня.

Но Антара все не укладывалась. Наконец, сдавшись, парень помог ей подняться, а потом осторожно убрал от нее руки, чтобы она обозначила свои намерения. Кошка немного постояла, потом сделала неуверенный шаг вперед, еще один и… завалилась на бок. Шейные мышцы не успели вовремя включиться (или уже не могли?) и не удержали голову животного, так что она звучно ударилась челюстью о доски пола.

Зак тут же подскочил к ней и осторожно перетащил обратно на рубашку. Он уже не скрывал слез, просто не мог. Мидас хотел помочь, но с удивлением обнаружил, что парень и сам управился, притом что в нактак-арин было килограммов восемьдесят, не меньше!

Откуда-то Зак достал деревянный гребешок и стал методично расчесывать свалявшуюся кошачью шерсть. Было довольно странно видеть воина (а судя по тому, как он бился с нагами, парень определенно был воином!) за этим занятием. Воина — странно, а молодого парня — почти ребенка — который вот-вот потеряет своего лучшего (кто знает — может и единственного) друга — вполне естественно.

Мидас тут же вспомнил себя, свои собственные чувства, в тот день, когда погиб Оргн, его боевой кабан. Матерый зверюга, которого он когда-то совершенно случайно спас от бешеного льва, привязался к молодому царю и стал ему не просто другом, можно сказать — боевым братом.

Мидас приказал выковать для него броню из чистого золота со вставками из метеоритной стали. Оргн вскоре вымахал до полтора метров в холке, отличался лютым нравом и в бою едва ли уступал самому Мидасу. Он прожил двенадцать лет, что было немалым сроком для кабана, живущего в дикой природе. Хотя как сказать — дикой, конкретно этот кабан пользовался, можно сказать, всеми благами цивилизации, он прошел вместе с фригийским войском ни один десяток кровопролитных схваток, был ранен раз двадцать, половину из них — смертельно.

Доконало Оргна фракийское копье, брошенное могучей рукой Буребиста, в свое время — первого клинка этой проклятой земли. Мидасу тогда было двадцать четыре года, мягко говоря — давно уже не мальчик, шесть лет как полноправный владыка Фригии, покоривший за это время три приграничных государства и распространивший свою власть на территории, которые ни одному царю до него не снились.

И все же, когда Оргн испустил последний хриплый вздох у него на руках, Мидас рыдал, точно сотня юных дев, единовременно потерявших невинность по принуждению. А потом он две недели упивался так, что пару раз ему казалось, будто он сам умер, и говорят, будто его дыхание действительно останавливалось на несколько часов. Но между этими событиями — громогласными рыданиями и обильными возлияниями — было кое-что еще. Кое-что, что Мидас приказал не заносить в хроники.

Он убил Буребиста единственным ударом — просто пропустил колющий в бок, и в тот же момент с широкого замаха снес фракийцу голову с плеч. Начисто. А потом ухватил его обезглавленное тело за грудки, да так и держал, ловя широко раскрытым ртом струи крови, вырывавшиеся из разорванной шеи.

Затем он убил еще десять дюжин фракийских воинов — в одиночку. А потом казнил всех пленных солдат (тысячу пятьсот двадцать три человека) — тоже самолично. Далее он приказал изловить всех бежавших с поля боя — всех до последнего. Он почти целые сутки снимал с них скальпы и свежевал их холодные влажные черепа, из которых сложил курган на том самом месте, где Оргна настигла смерть. Сто сорок четыре черепа…

Так что Мидас хорошо понимал Зака. Он даже хотел сказать ему что-то насчет слез, которые не нужно прятать и которых не стоит стесняться. Но должные слова не шли к нему, и фригийский царь лишь грустно вздохнул и уставился в пелену неутихающего дождя.

А потом, когда Антара вновь попыталась подняться, но уже не смогла — даже с помощью Зака — стало ясно, чего хотело бедное животное. Шерстяная рубашка под ее задними лапами начала темнеть, а по комнате распространился запах кошачьей мочи.

— Извините, — смущенный взгляд Зака полоснул по лицам спутников. Парень звучно сглотнул сопли и начал остервенело рыться в переметной сумке, вскоре выудив из нее внушительный лоскут грубой льняной ткани. Как она использовалась раньше — история умалчивает, но этой ночью сошла за половую тряпку.

Взглянув на Антару, Мидас увидел в глазах кошки смущение. Там, за пеленой жара и боли, окутавших ее стремительно увядающее тело, все еще жил гордый и таинственный разум, не похожий ни на один другой. И этому разуму происходящее с ним было противно до тошноты.

Фригийский царь отвернулся. Как долго они знали друг друга — Зак и Антара? Их связь казалась нерушимой, вечной. И проявлялась она даже не в словах или действиях, а сама по себе — как солнце летом, как холодный ветер осенью, как снег зимой. Это было ЕСТЕСТВЕННО. Настолько естественно, что казалось чуждым этому миру.

Зак намочил льняную тряпку под дождем и принялся протирать пол под нактак-арин, осторожно переложив ее на сухое место. Затем он отжал намоченную часть шерстяной рубахи и прополоскал ее под ледяными струями колдовского ливня. Потом парень обнажил поясной нож и разрезал рубаху пополам. Мокрую часть он отложил в дальний угол комнаты, а сухую развернул у огня, вновь положив на нее свою кошку.

Он снова попытался ее накормить. Карн видел все отблесками намерений и эхом чувств, которые в этом помещении никто не собирался скрывать. Ему, как и Мидасу, было больно это воспринимать. Особенно больно было от того, что он ничего не мог сделать. А Зак… он все делал правильно. Жаль, что в этом не было смысла.

Нактак-арин противилась кормежке, толи из-за боли не понимала, что ей нужны силы, толи наоборот — все отлично понимала… Парень насилу влил ей пару ложек питательной смеси сквозь сомкнутые зубы. Кошка звучно проглотила еду и уставилась в огонь. Ее зрачки опять не реагировали на пламя, а неподвижный взгляд смотрел куда-то вовне, за грань реальности.

А потом ее вырвало. Зак успел приподнять ее голову, чтобы животное не захлебнулось, самой кошке уже не хватало сил на это простое действие. Казалось, она выблевала гораздо больше, чем съела. Но главное — в рвоте помимо желудочного сока и едва переваренной еды наблюдались множественные черные вкрапления.

Мидас по опыту знал, что это кровь, а Карн понял, ментально просканировав химический состав рвоты. Понял ли это Зак? Конечно. Он вылил смесь на улицу, промыл тарелку под дождем и попросил у Мидаса кипяченой воды. Затем развел там немного сероватого порошка с резким запахом, который извлек из своей сумки.

Карн всмотрелся в медленно растворяющийся порошок энергетическим зрением и увидел цепи флавоноидов нетипичной структуры. Из них были удалены глюкорониды, а это возможно только в лабораторных условиях — в процессе экстракции. То есть парень использовал какой-то растительный экстракт, но Карн не мог вспомнить растение с аналогичным составом. Похоже на омелу, но нет халконов и ауронов.

Он не видел, как Зак влил ложку смеси в пасть Антары, которая почти не сопротивлялась, но наотрез отказалась разжимать челюсти. Зато он видел действие вещества — неведомый экстракт оказывал антиоксидантный и кровоостанавливающий эффект. Молодой воин был отлично подготовлен. Но не к тому, что убивало его кошку.

— Ты действительно не можешь ей помочь? — Карн не сразу понял, что вопрос обращен к нему. Почему-то Зак спросил именно у него, а не у Мидаса или, что логичнее, у обоих сразу. Каким-то неведомым образом парень понял, что если на кого и стоит надеяться, то на Карна.

Он медленно выдохнул, прежде чем ответить.

— Я многое видел и многое могу, но такого никогда не встречал, — он покачал головой. — Не знаю, как с этим справиться. Не представляю. Думаю, никто в этом мире не представляет.

Он хотел добавить «прости», но промолчал. Какое, твою мать, «прости»? Парень теряет самое близкое существо, а ты ему — прости? Лицемерно и отвратительно, пусть хоть трижды искренне. Никому тут не нужно никакое прощение.

Карн в очередной раз углубился энергетическим зрением в тело Антары. Он знал, что нактак-арин чувствует это, но не сопротивляется. И не потому что не может, а потому что осознанно дает ему шанс как можно больше узнать о чудовищной болезни, поразившей ее, чтобы в будущем, кто знает, он мог использовать полученную информацию и, быть может, кого-то спасти. Кого-то или… целый мир? Порой это равноценно.

Он видел холодную пульсирующую тьму, хаотичную и бездонную, словно черная дыра в центре Вселенной. В ней все пропадало, она всасывала в себя любые спектры энергий. Это было настолько противоестественно, что Карн не удержался и передернул плечами. По спине пробежала дрожь, руки конвульсивно сжались в кулаки. На миг он потерял контакт, а когда возобновил его — почти не увидел ослепительных вспышек боли, секунду назад терзавших тело нактак-арин.

Нет, не так. Пульсирующие очаги, оплетшие сетью все системы ее организма, никуда не делись, но их интенсивность стремительно падала. При этом холодная тьма, скопившаяся в основном в районе желудка и кишечника, тоже осталась на месте. Карн не понимал, как это возможно, потому что не мог видеть физическим зрением. Он беспомощно обернулся к Мидасу и уловил его мыслеобраз.

Зак сидел рядом с Антарой у тихо потрескивающего огня и нежно гладил ее по носу. Взад-вперед, взад-вперед. Фригийский царь только сейчас заметил, что у самого кончика шерсть на носу кошки отличается по цвету. Она будто зачесана в другую сторону, как заплатка! Выглядело забавно.

В этот момент веки животного, которое за минувшие часы ни на миг не сомкнуло глаз, смежились, и в тонкой щелочке меж ними просматривалась медовая зеленца, которой взгляд Антары сиял, пока она была здорова и полна сил. Казалось, что боль и беспросветное ощущение обреченности отступают и ей становится легче. Карн мог бы подтвердить, что это действительно так! Одно единственное прикосновение, которое они оба — человек и кошка — пронесли через долгие годы, полные светлых и не очень минут, вмиг меняло все.

Но чудес не бывает, и это прикосновение не могло изменить главного. Зак знал это и его щеки вновь увлажнились, а губы продолжали беззвучно шептать «прости меня, прости». Антара тоже знала это, но не позволяла себе проявить слабость. Уже вовсе не из гордости, а ради него.

Мидас уснул там же, где и стоял, привалившись к стене возле пролома. Карн ухнул в блаженную дремоту, быстро перешедшую в глубокий сон без сновидений, оставшись в позе лотоса посреди комнаты, лишь уткнулся опустившемся подбородком в грудь. Зак тоже стал засыпать. Он не хотел оставлять Антару, но физиология измотанного организма брала свое.

А потом что-то произошло. Парень перестал гладить кошку по носу и, скользнув по ее мягкому лоснящемуся боку (шерсть животного на удивление выглядела здоровой и сильной), коснулся ее лапы. Антара сжала ладонь человека когтями. Не сильно, не до боли. Но так, чтобы он почувствовал, и понял. Она еще здесь, с ним.

Зак не знал, как это трактовать. «Я еще борюсь» или «Хватит, отпусти меня»? Или «Останься, не уходи»! Она продолжала сжимать и разжимать когти на его ладони, и парень внезапно со всей четкостью осознал — она прощается. Свои последние силы она решила потратить на этот короткий миг. Он заплакал, беззвучно роняя капли в черную шерсть.

А потом мысленно закричал, обращаясь ко всем богам, каких только знал. Он предлагал им что угодно, даже собственную жизнь, все отмеренное ему за — хотя бы! — несколько дней для нее. Он давал клятвы, ничтожно умолял и яростно требовал. Но ему никто не ответил.

Тогда он обратился к демонам, к сущей тьме, к Лимбу. Он был готов отнимать жизни невинных, был готов сеять чуму и мор, и если бы Карн видел его в этот миг истинным зрением — он ужаснулся бы его намерений, прямых, жестоких, бесчеловечных. Зак действительно был готов на все. Но мир не ответил ему. Лишь треск огня отражался от бревенчатых стен старого дома, да ливень на улице не прекращал монотонное стаккато.

Тогда Зак обратился к себе. Он знал, что его сил слишком мало, он не маг, не уродился. Но многое слышал, многое читал. Он попытался направить свою жизненную энергию в Антару, сплетая золотистый поток в тугие узлы и тайные ставы, некогда увиденные в древних фолиантах библиотеки, в которой ему запрещено было появляться. Недостаток знаний он компенсировал упорством и силой воли, которой могли позавидовать многие.

Но этого не хватало, даже близко. Он выдохся и сполз на бок рядом с нактак-арин, у которой больше не было сил сжимать его ладонь когтями или мягко урчать в ответ на поглаживания носа.

Зак уснул, а когда проснулся — все изменилось.

***

Мидас и Карн всплыли из океана забвения одновременно. Их разбудил Зак. Парень плакал.

Проморгавшись со сна, фригийский царь присмотрелся к телу Антары и увидел, что ее грудная клетка больше не вздымается в такт дыханию. Глаза животного были по-прежнему широко раскрыты. Зак попытался прикрыть их, проведя рукой по мордочке нактак-арин, но веки не двинулись с места. Они будто закаменели, а глаза под ними обратились мутным стеклом. Безжизненным и пустым.

Карн видел иное. Он видел внешнюю, еще теплую ауру, которая стремительно покрывалась серым туманом, готовая раствориться в окружающем мире. Вторая аура тоже едва теплилась, но будучи гораздо более тонкой по структуре, она уже начала растворяться. Но третий, внутренний слой энергетического тела Антары, все еще хранил в себе частичку ее присутствия. Животное ушло буквально только что, пару минут назад.

— Я проснулся слишком поздно, — Зак поднял на них влажные красные глаза, изъеденные ржавью непередаваемого страдания. — Она захлебнулась… рвотой. Не смогла… повернуться…

Он вновь опустил голову и его плечи сотрясла серия беззвучных рыданий. Древний бог посмотрел на друга. Сколько бы он ни странствовал, сколько бы ни пережил, но так и не научился правильно вести себя в таких ситуациях. Наверное, потому что этому нельзя научиться. Наверное, потому что сами такие ситуации не правильные.

— Ты ничего не мог сделать, — Карн с хрустом распрямил спину и вытащил из-под себя затекшие ноги, которых почти не чувствовал. — Никто не мог.

— Мог, — покачал головой Зак. — Мог! — он резко обернулся и упер яростный взгляд в незнакомого слепца. Мгновение спустя расслабился, съежился, поник. Шмыгнул носом. — Я мог попробовать прочистить ей горло, но я… я растерялся…

— И как бы ты это сделал? — вступил в разговор Мидас. — Искусственное дыхание?

— Не знаю, как! — огрызнулся Зак. — Но должен был! Должен был проснуться на пару минут раньше, и этого не произошло бы!

— У нее не было сил, чтобы не захлебнуться рвотой, — мягко парировал Карн, который понимал, как важно не давать парню винить себя. — Она уже ничего не могла, пойми. Эта болезнь, она… выжгла ее, без остатка.

— Болезнь, — всплеснул руками Зак. — Ты сказал, что раны от клинков змея спровоцировали ее. Я предчувствовал это, только теперь понимаю. Нужно было не идти этой дорогой! Обычно я ходил в Аркаим…

— Не важно, парень, — перебил его фригийский царь. — Ты не знал, не мог знать.

— Скажешь, судьба? — ехидно вскинулся Зак.

— Я не верю в судьбу, — покачал головой древний бог, на миг ускользнув мыслями вдаль. — Но я верю в случайности. Неприятные и болезненные.

— И все равно, — не унимался парень. Он продолжал гладить остывающее тело Антары, периодически толкая его, будто надеялся, что кошка поднимет голову и с неудовольствием уставится на того, кто посмел потревожить ее сон. — Я должен был почувствовать, что что-то не так. Должен был отвести ее к Братья Вюрда. Они бы увидели, помогли.

— Боюсь, не помогли бы, — Карн говорил это не только для того, чтобы успокоить Зака. Он и себя этим успокаивал, чувствуя, что в своих словах больше правды, чем хотелось бы. — Это зло, с которым нельзя справиться.

Зак хотел что-то ответить, но слезы наполнили его глаза, а горло забил вязкий ком, который никак не хотел проглатываться. Он расчесал Антару, в последний раз. Потом завернул в рубаху и вынес из дома через пролом в стене. Мидас хотел помочь, но парень оскалился и отмахнулся. Древний бог вновь отметил, что сил у него гораздо больше, чем могло бы показаться, — он без видимого напряжения нес мертвое животное, которое весило больше него самого.

Рассвет выдался ярким и теплым, ливень обратился обычным дождем и постепенно сходил на нет. Зак отнес Антару на противоположную сторону брошенного поселения. Походным топором (с коротким широким лезвием, а не с длинным и узким, как у боевого) он за полчаса выкопал яму меж двух берез. Парень осторожно уложил в нее тело, завернутое в рубаху, и в последний раз провел рукой по носу с заплаткой. Нактак-арин уже деревенела.

Она начал забрасывать яму землей, на середине спохватился и побежал к дому, гулко шлепая по лужам и расплескивая вокруг искрящиеся всеми цветами радуги капли. Он закопошился в переметной сумке и Мидас подумал, что сейчас парень достанет какую-нибудь игрушку, принадлежавшую Антаре. Ведь у всех кошек есть любимые игрушки, правда?

Но у Антары такой никогда не было. Единственное, с чем ей нравилось играть, это простая конопляная веревка. Зак часто убегал от нактак-арин, держа веревку за один конец так, чтобы другой свободно волочился по земле. Для кошки это было лучшее развлечение. Правда в последние годы она бегала все реже, возраст давал о себе знать.

Зак вытащил измочаленную веревку из сумки и вернулся к березам. Он дрожащей рукой положил «игрушку» в рыхлую землю и продолжил засыпать могилу. Когда он закончил, дождь все еще шел. Парень опустился на колени перед низким холмиком и зарыдал в голос.

Мидас отвернулся и пошел разогревать воду. Карн тяжело вздохнул и хотел было подойти к парню, но решил, что это лишнее. Слезы тоже нужны. И переживания. Их нужно выплеснуть, пока они кипят в груди, нельзя давать им копиться. А что до боли… Боль останется навсегда. Боль нельзя забыть, потому что боль — не воспоминание.

Зак просидел у могилы Антары несколько часов, почти не шевелясь. Порой он что-то говорил, Мидас старался не вслушиваться, а Карн отстранился от ауры парня, пылающей так ярко и так горячо, что в истинном зрении она без преувеличения могла соперничать с солнцем.

Потом он вернулся и протянул им по катышку спирулины. Карн разломил свой катышек пополам и одну половину вернул парню. Тот мотнул головой, Карн не увидел этого движения, но уловил встречную эмоцию.

— Нужно, — твердо сказал он, не убирая протянутой руки. — Не спеши вслед за ней. Вы еще встретитесь, в свое время.

Они запили не шибко аппетитный, но питательный перекус кипяченой водой, подогретой Мидасом, погасили огонь в печи и двинулись в путь. Дождь перестал, солнце залило небосвод золотистым ажуром, наброшенным поверх хрустальной звенящей синевы, глубокой, точно дыра в душе человека, который только что кого-то потерял.

Зак вел их к Аркаиму, куда и сам направлялся до встречи с нагами. Парень отлично знал леса скалистых предгорий и вскоре Карн ощутил впереди, на северо-западе Место Силы. Оно дышало мощью, в которой не чувствовалось примеси седой древности, как в Арконе или Радогосте. Это было детище своего времени, рукотворное светило, точно маяк сиявшее сквозь пространство всем, кто способен видеть истинным зрением. Оплот могущества белой расы, сотворенный здесь и сейчас.

Молодой воин шел впереди, Мидас двигался следом на расстоянии пяти-семи шагов, Карн семенил рядом, держась за плечо древнего бога. Они шли не меньше часа и за это время никто не проронил и слова. Только Зак все постоянно что-то бурчал себе под нос, звучно сглатывая сопли. Мидас прислушался — парень все время повторял одни и те же фразы.

«Почему они забрали ее?»

«Прости меня, я не смог!»

«Где ты, моя девочка?»

Произнося последнюю фразу, Зак раз за разом оборачивался через левое плечо. Его воспаленные глаза полнились безумием и отчаянием. Карн хорошо видел эти эмоции во внешней ауре парня, они клубились фиолетовым дымом, поднимались из темных бездн ядовито-черными миазмами, которые стремительно сжигали его энергетическое тело.

Все верно, исступление — крайняя степень любой эмоции, столь же губительно для человека, как и нож под ребром. И если вовремя не извлечь нож и не залечить рану, ущерб может стать непоправимым. Раньше Карн никогда не думал об этом, а теперь, увидев буквально — собственными глазами, мгновенно понял суть многих эзотерических практик. Все собралось в цельную картину — камлания саамских шаманов, гекатомбы греческих жрецов, медитации буддистов, кровавые ритуалы майя, боевые трансы казаков-характерников и рыкарей…

Но сейчас эти откровения были ни к чему. Мидас тоже понял, что нужно спасать парня и толкнул Карн локтем в бок. Тот кивнул и махнул рукой вперед, мол, давай догоним. Фригийский царь ускорился, быстро нагнал молодого воина и коснулся его плеча.

От прикосновения древнего бога парень вздрогнул всем телом. И это было удивительно — Зак будто чувствовал его нечеловеческую энергию, хотя был начисто лишен потенциала истинного зрения. Карн мог бы без труда просочиться сквозь его внешнюю ауру и, возможно, найти ответ на этот вопрос. Но он не посмел бы так поступить без критически веской причины.

— Почему ты так убиваешься по ней? — спросил, наконец, Мидас. — У тебя нет друзей, с которыми ты мог бы разделить светлые минуты?

— Есть, — сухо ответил Зак, вытирая щеки тыльной стороной ладони.

— Тогда, может, у тебя нет близких, с которыми ты можешь поделиться своей печалью? — не отставал древний бог.

— Есть, — бросил парень. Он отвечал сразу, без раздумий, будто заранее знал, о чем его спросит Мидас.

— Тогда в чем дело? — потупился фригийский царь. — Ведь у тебя есть все, кто тебе нужен.

— Никто из них никогда не был мне ближе, чем она, — покачал головой Зак.

— И ты боишься, что уже не будет? — в голосе Мидаса звучало участие, искреннее стремление понять его боль.

— Нет, — молодой воин вновь качнул головой. — Не боюсь. Знаю. Знаю, что уже не будет.

Некоторое время они шли молча. Узкая лесная тропинка вывела их к неширокой хорошо протоптанной дороге, убегавшей под острым углом меж отвесных скал, волею дождей и ветров обретших чудные формы. Справа Мидас увидел ворона с гордо вскинутой головой и сложенными крыльями, слева — поджарую фигуру молодого волка, готового к прыжку.

Фантазия древнего бога вычленила и другие образы в беспорядочном нагромождении камней, а потом он понял, что воображение здесь ни при чем. Все эти камни — высотой от молодой ели до ясеня, разменявшего вторую сотню лет, — обработаны рукой человека. Их были сотни, может тысячи, и все они имели облик птиц, зверей, воинов, чудных созданий, которых фригийский царь не сумел определить. Весь склон горы, насколько хватало глаз, был усеян каменными статуями, в чьих рубленых и на первый взгляд абсолютно неэстетичных гранях проглядывали глубокие, мощные образы и — если присмотреться — довольно точные.

Выглядело это сказочно, даже нереально. Казалось, что так просто не может быть — не способен человек так изящно обработать камень, сохранив его… естественность, абсолютную гармонию с окружающим ландшафтом. Мидас глубоко задумался над природой этой загадки, а потому не сразу понял, что Зак решил продолжить разговор.

— Знаешь, — парень говорил тихо, почти шептал, но горный склон будто погрузили в сферу абсолютного вакуума. Не были ни ветра, ни криков птиц. Даже звуки их шагов были едва различимы. — Я никогда в своей жизни не хотел что-то изменить. Я имею ввиду — вернуться назад и поступить иначе. Всегда смеялся, если кто-то говорил нечто подобное.

Он невесело хмыкнул и вновь уставился себе под ноги. Дорога была крутой, но достаточно широкой, чтобы они вроем могли подниматься по ней, не вытягиваясь в ряд.

— В такие минуты я обычно говорил, что все случившееся — не случайно, и в противном случае я не стал бы тем, кто я есть, — продолжил Зак. — Хорошие события, плохие, все они рано или поздно обретали смысл.

— Но не в этот раз? — фригийский царь задал вопрос рефлекторно, чтобы парень продолжил раскрывать перед ними свою душу. Это был тонкий момент, который легко нарушить. Сам же по себе вопрос представлял скорее констатацию факта.

— Не в этот, — подтвердил молодой воин. Его левая рука, сжимавшая короткое боевое копье на мгновение напряглась так, что побелели костяшки. — Впервые я хочу что-то изменить. Исправить. Вернуться назад и поступить иначе. И готов отдать за это что угодно.

— Ты винишь себя? — вступил в разговор Карн.

— Конечно, — пожал плечами Зак. — Ведь она была моей.

И снова тишина. При этом внешне с Заком все было в порядке, Мидас даже усомнился в правильности первоначальных выводов. Ну, пострадает, нажрется может этим вечером в ближайшем кабаке, покричит. Может даже кому-нибудь зубы повыбивает или, что вероятнее, сам от кого-нибудь отхватит. Время вылечит, всегда лечит.

Древний бог повернулся к Карну, но тот, уловив предназначавшуюся ему мыслеформу, покачал головой. Пусть парень больше не рыдает в голос и не задает сам себе вопросы вслух, но внутри него творится настоящий ад. Парень сейчас, как часовая бомба со сломанным таймером.

А потом Зак снова забурчал. Те же вопросы, те же отчаянные взгляды через левое плечо, то же безумие в глазах. Его боль становилась физически ощутимой. Он все отлично понимал — Карн видел это — но ничего не мог с собой поделать. Чувства брали верх над разумом, над логикой, над самодостаточной организованной личностью. Это было страшно.

«Почему они забрали ее?»

«Прости меня, я не смог!»

«Где ты, моя девочка?»

Карн видел, как продолжает разрушаться его внешняя аура — самое прочное из энергетических тел человека, первая линия обороны. Позже, когда процесс самодеструкции замедлится и сойдет на нет, аура восстановится, и довольно быстро. Но сейчас Зак был вдвойне уязвим к любым внешним воздействиям, а если он продолжит истязать себя еще некоторое время (может пару дней), то уже любая мелочь — вроде злобного взгляда или брошенного в след слова — может дестабилизировать структуру его внутренних аур. А это, как минимум, физическая болезнь, вызванная тотальным подавлением иммунной системы.

Карн попытался выстроить вокруг парня еще одну защитную сферу, вроде как четвертую ауру, но — независимую по отношению к остальным. Она напоминала прозрачную серебристую дымку, которая экранировала внешние энергетические потоки, но не все подряд, а лишь потенциально вредоносные.

По представлениям Карна эта «четвертая» аура сможет отвести ненамеренный негатив, но против целенаправленного воздействия не защитит, тут нужно больше времени и другой уровень концентрации. Он и в этой то не был уверен до конца, ведь впервые сотворял подобное.

А потом он почувствовал людей и еще… существ, представляющих другие расы древней земли. Он видел отблески их разноцветных аур на самой границе своего ментального радара — примерно в трех километрах впереди. Судя по всему, там было что-то вроде торгового тракта, именно к нему их вел Зак. Дальше на север тракт упирался в ослепительно-золотое сияние Аркаима.

У них почти не оставалось времени и Карн решил предпринять последнюю попытку. Ему на ум пришли самые простые, даже банальные мысли. Но многим людям от них становится теплее на душе, появляется какая-то надежда. И он попытался.

— Ты ведь сам говорил, что всегда — рано или поздно — находил объяснение всем вещам, с которыми сталкивался, — Карн старался придать своему голосу максимум уверенности. Можно было повлиять на миндалину и лобные доли Зака, слегка скорректировав движения нервных импульсов, но он не был уверен, что это необходимо. Ситуация не простая, и все же — не критическая.

— Так дай себе время, — продолжил он. — Тем более, что Антара навсегда в твоей памяти. Это делает ее бессмертной, хотя бы на срок твоей жизни. А дальше… Дальше вы встретитесь.

— И ты в это веришь? — криво усмехнулся Зак. В его ауре Карн уловил всполох слепой злобы. Ага, уже кое-что. — В некую… загробную справедливость? Что все мы там встретим тех, с кем прощались тут?

— А как иначе? — искренне удивился Карн. — Ведь если это не так, то… в чем смысл?

Тут же всех троих буквально простелило мощное ощущение дежа-вю. Путники почти синхронно тряхнули головами, пытаясь осознать собственные чувства. Но ощущение пропало также быстро, как и появилось. Его послевкусие было абсолютно… безвкусным. Разуму не за что было зацепиться, поэтому он быстро успокоился и потерял всякий интерес к мимолетной аномалии.

— Да и боги, — Мидас ощутил возросшее беспокойство Карна и решил поддержать его. — Ты обращался к ним в минуту, когда никто больше не мог помочь. Так с чего ты взял, что они остались глухи?

— Может, и не остались, — неожиданно легко согласился Зак. Но было ясно, что эта легкость — напускная. — В минуту… в минуту слабости я просил, чтобы они… хотя бы даровали ей быстрый и безболезненный уход. Без страданий. Но… я не знаю.

— Думаю, знаешь, — мягко поправил его фригийский царь. — Это сложно охватить взором смертного. Представь муравья, на пути которого ты кладешь свою руку. Муравей разворачивается и ползет прочь. Тогда ты преграждаешь ему путь второй рукой. Муравей в ступоре — он не понимает, что обе руки — твои, для него это два разных объекта, два разных события. Он не в состоянии связать их воедино. Не потому что глупый, а потому что масштаб разума другой. Возможно, здесь так же. Просто мы не понимаем, когда боги нам отвечают.

Зак посмотрел на него и улыбнулся. Искренне, широко. Мидас от удивления улыбнулся в ответ.

— Жаль, что все это лишь красивая сказка.

— Не понял, — опешил фригийский царь. — Это почему?

В словах молодого воина звучала непоколебимая уверенность. Такая уверенность, от которой у Мидаса по спине пробежал холодок, а Карна внутренне передернуло. Не может, не должен человек, которому едва минуло двадцать зим, говорить таким тоном.

— Потому что наш род тысячелетиями пытается оправдать собственную низость и слабость, придумывая демонов, вторженцев из других миров, заговоры правителей. В противовес всей этой черни скудный и трусливый людской ум рождает богов и героев, которые могут помочь в трудную минуту, указать путь, повести за собой к свету. Но знаете, что? История этой земли, история каждого из нас — лучший пример того, что ни боги, ни герои не отвечают на зов. Они не приходят. Никогда. Так что либо их нет, либо им плевать. Но лично мне нравится третий вариант. Они давно все мертвы.

Мидас не нашел, что возразить, а Карн, кажется, подобрал нужные слова и уже готов был парировать выводы Зака, но впереди раздались людские голоса. Момент был упущен. Через несколько минут дорога вывела их на вершину горного хребта и они влились в многоголосый поток людей, всадников, вьючных животных, телег и целых караванов.

И тут действительно были не только люди! Мидас увидел двух степенных ракшасов, а за ними — группу (или все-таки стаю?) многоголовых лусутов, не проходивших, а буквально «протекавших» сквозь нескончаемый поток путников. Были там и другие существа, но больше всего древнего бога удивили те, что выглядели в точности как люди, но цвет кожи у них был — небесно-лазурный, местами доходящий до темного кобальта.

Карн чуть не ошалел от обрушившихся на него мыслеобразов. У парня закружилась голова и подогнулись ноги, так что он свалился бы в дорожную пыль, если бы Мидас и Зак не подхватили его с двух сторон.

Он привык находиться в потоке людей, мыслящих на одном языке. Но здесь ментальный фон наполнили десятки разных наречий, которым соответствовали схожие, но далеко не идентичные понятия и образы. И это что касается людей, ведь представители других рас мыслили принципиально иначе, и все это ментальное многообразие сливалось в бушующий поток хаоса, который перегружал восприятие Карна. Ему пришлось слегка притормозить деятельность мезэнцефалона и наспех возвести вокруг себя еще одну защитную ауру — зеркальную, чтобы она отражала входящие потоки индивидуальных энергий, но не препятствовала течению естественных — стихийных.

Мидас тоже понимал далеко не все из звучавших вокруг языков, хотя полагал себя развитым лингвистом. Он действительно говорил на нескольких сотнях людских наречий, включая мертвые и тайные, но здесь ему не могли помочь даже его божественные способности. То есть при желании через неделю-другую он мог бы понять каждого, кто сейчас брел по направлению к Аркаиму. Но на самом деле, особого желания не было, уж точно не сейчас.

Зато молодой воин, казалось, попал в свою стихию. На его губах заиграла многозначительная улубыка, он вроде бы даже пару раз кивнул кому-то в толпе. Карн увидел, как разрушительное влияние душевной боли отступает, давая его ауре возможность восстановиться.

Не было никаких гарантий, что губительные эмоции не вернуться снова. Даже наоборот — скорее всего Заку еще не раз предстоит пережить их. Но следующий всплеск пройдет легче, а третий принесет с собой лишь ярость и оставит пустоту, в которой утонут все опасные мысли и порывы. Боль, конечно, никогда не уйдет вся до последней капли, как никогда не заживет шрам от клинка. Но с такой болью можно жить, не боясь сойти с ума.

От размышлений о дальнейшей судьбе Зака Карна оторвал синхронный эмоциональный всплеск, прокатившийся по окружившей его толпе. На горизонте в физически зримом спектре воссиял Аркаим. Будто легендарная Шамбала или Беловодье, город расплескал вокруг себя океаны прозрачно-золотой энергии, каждый психон которой был напитан высочайшей мудростью и бесконечной свободой — мысли и духа.

Энергосфера города была столь совершенной, что Карн до последнего не верил в ее рукотворное происхождение. Казалось, что столь безупречной может быть лишь естественная — природная — структура. Это было математически идеальное произведение искусства, однако в нем прослеживались отголоски компонентных единиц, которых не могло быть в природе. Ведь стихиям не нужен язык, им не нужны формулы и метрики, но людям без этого никак. Даже лучшим из нас.

С губ Карна сорвался завороженный вздох. Что до Мидаса, Зака и остальных путников — глаза смертных видели иное. Но едва ли их видение в своем великолепии уступало образам, воспринимаемым теми, кто обладал истинным зрением.

Аркаим чем-то напоминал Радогост и Аркону, но те великолепные города-крепости теперь казались фригийскому царю младшими братьями, неказистыми последами этого каменного исполина. О да, город был выстроен из камня — его стены и башни составляли белоснежные идеально ровные плиты. То есть это должны были быть плиты, хотя Мидас не заметил никаких стыков.

Он сощурил глаза, до боли всматриваясь в глянцевую поверхность неизвестного камня, в глубине которого струились проблески золотистых прожилок. Но никак швов не обнаружилось, он мог бы поклясться — все это выглядело так, будто город был не построен, а ВЫРАЩЕН прямо посреди широкого плато, окаймленного с трех сторон отвесными скалистыми утесами. Но ведь этого не может быть, так? Или… может?

Когда они приблизились, Мидас понял свою ошибку. Нет, стыков он по-прежнему не замечал, хотя и не оставлял попыток отыскать их, ибо его во многом консервативное сознание просто отказывалось выдвигать альтернативные гипотезы о постройке Аркаима. Но то, что он сначала принял за внутренние слои камня — те самые золотистые прожилки — оказалось письменами! Это были безупречно ровные ряды рунических строчек, они действительно будто бы находились не НА поверхности камня, а ПОД ней, и покрывали каждый квадратный сантиметр стен, высоких башен со стрельчатыми бойницами и исполинских ворот.

Ворота были отдельной историей. Мидас прикинул, что примерно так нордманы могли представлять себе Врата Вальхаллы — тяжелые массивные створки метров по пятнадцать высотой с врезанными в камень коваными барельефами из черного (вороненого?) металла. Барельефы изображали сугубо военные сцены и выглядели довольно угрожающе. По периметру барельефов располагалась изящная гравировка — фригийский царь узнал валькнуты и пару трехлучевых свастик, что были в ходу у нордманов, кельтов, славян и других народов древнего мира.

Мидас неосознанно приоткрыл рот, созерцая за и над воротами колоссальные пирамиды, выполненные из того же белоснежного камня с золотыми рунами под поверхностью. Пирамиды вздымались над городом на недосягаемую высоту, касаясь своими вершинами безмятежного облачного савана. И там, в вышине, их венчали хрустальные шпили, сиявшие так, что на них невозможно было смотреть.

Еще он увидел пирамидки поменьше, выполненные из какой-то необычной породы, с расстояния напоминавшей матово-черный обсидиан. Были там и хрустальные башни, стремившиеся сравниться по высоте с самыми большими пирамидами, и спиральные конструкции из сияющего стекла с лазурным оттенком, что перетекали из одной формы в другую, будто живые. Это было настолько невообразимо и завораживающе, что Мидас не сразу заметил, как они буквально выпали из людского (и не только) потока. Тракт кончился.

Фригийский царь несколько раз моргнул и опустил взгляд, ошалело водя им по сторонам. Он пришел в себя, лишь натолкнувшись на беззастенчиво ухмыляющегося Зака. Молодой воин откровенно забавлялся, глядя на реакцию своего спутника, он то сам, судя по всему, видел город не в первый, и даже не в десятый раз.

Мидас звучно захлопнул рот и мотнул головой. Чувство реальности наполнило тело привычной тяжестью, а сознание — сухой подозрительность. Он состроил недовольную гримасу в ответ на смешок Зака, потом перевел взгляд на Карна. Парень стоял безо всякого движения, явно концентрируясь на своих ощущениях.

— Насколько я вижу, под стенами Аркаима давно вырос еще один город, — слепец повернул голову в направлении Зака и уставился на парня, буквально пронизав его истинным зрением. Тот невольно поежился, но не отвел глаз.

— Ты прав, — молодой воин пожал плечами. — Сюда веками приходят торговцы и мудрецы со всех окраин мира, но в Аркаим дано попасть не каждому. Удача улыбается одному из тысячи, но многие все равно остаются подле его священных стен. Сначала это было лишь неосознанное, стихийное стремление, но теперь… теперь тут и правда вырос целый город, со своими законами и самобытной традицией. Его прозвали Пури Маргана.

— Город Просителей, — тут же перевел Мидас, узнав санскрит. — Забавно получилось.

Ослепленный красотой Аркаима он не заметил, что торговый тракт здесь влился в огромную площадь, раскинувшуюся перед воротами величественного города. Площадь была усеяна палатками, шатрами и строениями из дерева, некогда возведенными на скорую руку и уже не первый год служившими кому-то постоянным жильем.

Торговые ряды и жилые сегменты разбегались в стороны вдоль городских стен и заполняли собой все пространство плато между укреплениями Аркаима и отвесными обрывами. Где-то вдали виднелись каменные постройки, изначально расположенные совершенно хаотично, теперь вкупе с пестрыми шатрами, трепещущими тентами и деревянными конструкциями самых разных форм и размеров они представляли собой сложный лабиринт узких улочек, арочных эстакад и подземных переходов.

И все это неустанно жужжало, точно пчелиное гнездо. Люди и представители других рас снова взад-вперед, со всех сторон слышались призывные кличи торговцев, смех, ругань, слезы. Гремели колеса телег, стучали копыта лошадей. Движение не прекращалось ни на миг, как они позже убедились — даже в ночное время. Тут все продавалось и покупалось тоже все.

— А почему их не пускают в город? — наконец спросил Мидас. В разношерстной толпе он видел отнюдь не одних лишь торговцев. Были там воины и поэты, архитекторы и алхимики, откровенные авантюристы и странствующие знахари. Представители всех профессий, служители всех наук.

Сложно даже представить, сколько в Пури Маргана намешано культур и традиций! Сколько в этом городе истинных мудрецов, а сколько — порочных лжецов и настоящих безумцев? Мидас удивился, как эта простая мысль не пришла к нему раньше, и прежде, чем Зак ответил, он уже и сам знал, почему для всех этих людей врата Аркаима навсегда останутся закрыты.

— А зачем они там нужны? — улыбнулся молодой воин. — Арии велики, но у них много врагов. Им нечему учиться у других, а вот другие не прочь прикоснуться к их знаниям. Но арии мудры, им ведомо, что знания — величайшая сила и они не готовы делиться этой силой с каждым. Они и без того делают многое — защищают все живое вокруг, не дают Великой Порче безнаказанно отравлять землю.

Понятно, что Великой Порчей здесь называют разрушительное влияние Лимба и его монстров. Надо думать, тут каждый второй видел химеру или мантикору вживую! Ткань межу реальностями в этом времени оказалась столь тонка, что Карн ощущал это даже без направленной концентрации. Сначала он воспринимал фоновое напряжение как обычный «белый шум» энергетического плана, но потом «прислушался» и понял, что у него есть источник.

Источником был Лимб, он постоянно генерировал волны хаотичных всплесков темной энергии, что настойчиво просачивалась в Ра сквозь прорванную Завесу и разбегалась по миру смертных незримой рябью. Там, где проходила эта рябь, хрустальные воды озер и речек становились отравленным маревом, а светлые рощи превращались в непроходимые чащобы, кишащие злобными тварями, охочими до людской плоти. Города увядали, люди, гонимые животным неосознанным страхом, уходили прочь, как можно дальше. И нередко — становились жертвами чудовищ, перешедших грань миров через один из многочисленных разрывов, что вспыхивали тут и там жестокими незаживающими ранами.

Это был страшный мир, жестокий и беспощадный. Но был он где-то там, куда не доставала животворящая аура Аркаима.

— А как они борются с… Великой Порчей? — Карн попытался сфокусироваться, чтобы самостоятельно найти ответ, но энергии этого времени текли совсем не так, как он привык. Нужные образы, полученные из окружающего пространства, тут же ускользали от него, едва он пытался прочесть их. Парень постоянно путался в энергетических водоворотах и течениях — медлительных, но столь могучих, что им невозможно было сопротивляться.

Прежде чем ответить парень сделал Мидасу знак отойти, бросив короткий взгляд ему за спину. Фригийский царь проворно ушел с дороги (не забыв оттащить Карна), пропуская телегу, груженную деревянными бочками, уложенными на бок в несколько рядов. Затем молодой воин увлек их в сторону, в тень высокого шатра, ткань которого когда-то была насыщена кармином, но теперь, простояв много месяцев (или лет?) под палящими лучами горного солнца, деревянный каркас обтягивали гулко дрожащие полотна медно-коричневого цвета.

Шатер послужил хорошей защитой не только от солнца, но и от ветра, который подле Аркаима не стихал ни на мгновение. Зак расположился на плоском камне у полотняной стены шатра, бросив рядом щит и копье. Карн уселся рядом прямо на землю, Мидас предпочел сохранить всецело вертикальное положение.

— Братья Вюрда, — ответил наконец парень. Он завел руки назад и оперся на них всем телом, запрокинув голову к небу. — На западе, откуда я родом, их зовут здухачами. Не знаю, как сказать. Люди силы, умеют и знают многое, но главное — могут побороть Великую Порчу и детищ ее.

— Ну тут понятно, — протянул Мидас, многозначительно глядя на Карна. Парень кивнул, уставившись в землю. — Здесь, значит, у Ордена нет своего воинства и пока даже не планируется. Обходятся собственными силами.

— Орден? — Зак тут же навострил уши. — Я слышал это слово. Оно как-то связано с Братьями Вюрда, но мне пока не удалось понять как.

— Много будешь знать… — начал Мидас и развел руками, ожидая, что Зак продолжит поговорку. Но Зак лишь смотрел на него, лупая большими темно-синими глазами.

— … скоро состаришься! — весело хохотнул фригийский царь. Молодой воин потупился, потом выпятил нижнюю губу и важно покивал, мол, оценил мудрость.

— Братья Вюрда странствуют в другие земли? — Карн повернулся на ауру парня, фокусируясь на ее внешних слоях. Он видел, что Зак говорит им правду, говорит все, что знает. Но где-то внутри у него поблескивало смутное намерение, которое Карн никак не мог разобраться. Напрямую вторгаться в разум молодого воина он по-прежнему не хотел.

— Ага, — тут же ответил Зак. Складывалось впечатление, что он готов выложить им все, что знает, как говорится — без задней мысли. — И на юг ходят и на восток. Учат тех, кто готов учиться. Кто МОЖЕТ учиться, ибо не каждому дано овладеть их силой. Так говорят.

Карн почему-то вспомнил о Тот Гермесе Трисмегисте — высоком светловолосом голубоглазом страннике, что некогда пришел в Древний Египет, чтобы учить людей магии. Его учение позже назвали герметизмом, а его истоки канули в небытие веков.

Потом на ум пришли строки из Махабхараты, когда перед поединком Дурьодханы и Бхимасены воинов посетил старик в голубом плаще, на знамени которого красовалась раскидистая пальма. Карн всегда думал, что пресловутая «пальма» — это Иггдрасиль, а старик — Один, слишком уж очевидная аналогия. Но теперь перед ним открылась новая интерпретация…

Из глубокого сосредоточения его вывел легкий навязчивый свист, возникший на самой границе слухового диапазона. Он вскинул голову и посмотрел в сторону Аркаима, но могучая аура города представлялась единым золотым маревом и он не мог рассмотреть его отдельные элементы.

— Там что-то происходит, — произнес Карн и указал рукой на город.

— Думаю, там все время что-то… — Мидас осекся на полуслове, когда, проследив за рукой друга, увидел, как верхняя часть одной из самых больших пирамид разворачивается, подобно цветочному бутону, и из нее в голубую высь выстреливает продолговатый серебристый объект.

Нижняя часть объекта тонула в ослепительном пламени с рыжими отсветами, он оставлял за собой стремительно тускнеющий белесый след. В момент отрыва объекта от пирамиды легкий дребезжащий звук, который услышал сначала только Карн, стал доступен ушам всех окружающих. Но никто на площади не обратил на это внимания. Звук стал затихать и вскоре исчез вслед за серебристой молнией, растворившейся в далекой синеве.

— Твою ж мать! — не выдержал фригийский царь. — Ты не поверишь, Карн. Я только что видел, как из Аркаима стартовал… челнок что ль какой-то. Или корабль полноценный, я уже ничему не удивлюсь похоже.

Карн улыбнулся. Он оторвал внутренний взгляд от города, поднял его выше и попытался сосредоточиться на том, что изначально принял за энергетический отсвет, ничего не значащий блип на его ментальном радаре. Но теперь, когда он всмотрелся в эту золотую искорку, его первоначальные выводы рассыпались в прах.

О, это был вовсе не блип. Похоже, что где-то за пределами земной атмосферы, вероятно — на низкой орбите, висела крупная космическая станция. И сияла она едва ли ярче самого Аркаима! Карн приблизился насколько смог, но расстояние было слишком велико и все детали сливались в переливчатом золотистом пламени.

— Это что там, в вышине? — обратился он к Заку, не опуская рефлекторно задранной к небу головы. — Ты знаешь?

— Все знают, — хмыкнул парень. — Чертоги Доблести. Их по-разному называют, но здесь — Чертоги Доблести. Туда Братья Вюрда забирают ариев, павших в бою с порождениями Великой Порчи. Никто не знает — зачем, ходят слухи…

— … что там им дарят вечную жизнь, ага, — Карн с улыбкой вздохнул. — Это многое объясняет, но вопросов ставит еще больше.

— Да только ответы на все эти вопросы нам сейчас ни к чему, — довольно резко перебил его фригийский царь. Он не мигая смотрел в глаза Заку. — Ты, похоже, немало знаешь об ариях и Аркаиме. Так что насчет попасть в город?

— Неа, — мотнул головой Зак. — У врат есть каменная урна, куда желающие войти опускают свои… прошения. Можете представить себе, сколько их там. Обычно проходит ни одна неделя, а иногда ответов и вовсе нет.

— Так они все тут и остались, — Карн обвел шатер и площадь за ним широким жестом, подразумевая весь Город Просителей.

— Примерно, — Зак пожал плечами, а в его ауре Карн прочел, что Пури Маргана молодого воина не особенно интересует. А вот Аркаим — другое дело, за его стены парень хотел попасть едва ли не так же сильно, как они сами. Но его мотивы… они пока были не ясны.

— Это не наш вариант, — отрезал Мидас. — Какие еще пути есть?

— Никаких, — рассмеялся Зак. — Взгляни на стены, взгляни на воинов у ворот! Один арий в бою стоит десятка, а то и двух. А Братья Вюрда — один такой может целый город сжечь, не приближаясь к нему. Ну, так говорят.

Насчет последнего Зак и сам сомневался, но, взглянув поверх голов многочисленных путников по ту сторону площади, Мидас прикинул, что остальное может быть правдой. Подле ворот стояло два воина в золотых доспехах. В каждом из них было не меньше двух метров росту, широкоплечие — что медведи. Лица скрывались под полумасками высоких конусовидных шлемов, в руках воины держали по двуручной секире, у каждого за спиной был круглый щит, а на поясе — длинный клинок.

В целом, стажи имели довольно грозный вид, хотя стояли абсолютно неподвижно, будто бы даже не дышали — как статуи, отлитые из драгоценного металла с величайшим вниманием к деталям (от взгляда фригийского царя не укрылась руническая вязь на пластинах брони и солярные символы, вытравленные на округлых наплечниках).

Мидас предположил, что «пассивно-агрессивную» ауру вокруг воинов распространяют зачарованные доспехи, или может, они сами научены как-то влиять на восприятие окружающих. Если бы он задал этот вопрос Карну, который в тот момент также занимался пристальным изучением арийских витязей, парень подтвердил бы обе его догадки.

— Давай по порядку, — Мидас посмотрел на Зака и применил одну из своих улыбок. Тех самых, от которых женщинам становилось жарко в минус тридцать, а мужчины переставали инстинктивно воспринимать его как соперника и видели перед собой лишь верного друга, что и в бою прикроет и пивком в баре угостит. Чары древний бог не спешил применять, тут все и так было очевидно.

— Ты привел нас к городу, куда нам было нужно. За это мы тебе благодарны, — фригийский царь четко выговаривал каждое слово, будто на лекции. — Дальше наши дороги вполне могли разойтись, но ты решил провести нам ликбез… то есть кое-что поведал о местных реалиях. Невинная беседа привела нас к воротам, точнее — к вопросу о том, как можно оказаться по другую сторону от них. Наши устремления на этот счет тебе известны и ты все еще тут. Нетрудно сложит два и два, а?

С минуту Зак прищурившись смотрел в глаза Мидаса. Тот глядел в ответ прямо и откровенно, ничего не скрывая. Он понимал, что в этот самый момент парень делает последнюю оценку ситуации — стоит ему с ними связываться или нет. Решение он принял довольно быстро.

— Я знаю путь, — бравурный мальчишеский баритон сменился глухим полушепотом, глаза Зака вмиг похолодели. — Но в одиночку мне его не пройти. Мы можем помочь друг другу. Еще раз.

Мидас медленно кивнул, мол, продолжай. Карн в этот момент не отрывался от ауры парня, считывая малейшие изменения.

— Это старый проход через тайную библиотеку Братьев Вюрда, — Зак продолжил говорить, несмотря на то, что мимо прошествовала группа людей весьма подозрительного вида. Хорошие, но старые, а местами даже ржавые доспехи, изнуренные серые глаза, привыкшие видеть смерть. Ясно — наемники.

— Туда можно попасть с одного из склонов, — молодой воин перевел взгляд с Мидаса на Карна. — Трудность в том, что внутри живут демоны ночи. Обычным воинам не одолеть их, сколь бы искусны они ни были. Но вы — не обычные воины.

Мидас придвинулся к парню вплотную.

— А тебя не смущает, что ты говоришь об этом практически во всеуслышание? — прошептал он, зловеще ухмыльнувшись. — Тут шастает вокруг не пойми кто, да и стоим мы у самой стены шатра, в котором… мало ли кто в котором! Я тут вижу два варианта. Ты либо дурак, либо лжец.

Первый вариант он и сам отмел, второй тоже не был истиной, иначе Карн уже подал бы ему условленный знак. Все, сказанное парнем до сего момента, — правда.

— Здесь эту байку новеньким рассказывает каждый второй, — Зак скопировал тон Мидаса, едва не касаясь губами уха древнего бога. Затем он отступил, широко улыбнулся и заговорил в голос. — Так что, поверь, на эти слова никто тут не обратит внимания! Хоть разорись.

— Каждый второй, говоришь, — Мидас звучно почесал подбородок. — Тогда почему тебе мы должны верить?

— Мы бились бок о бок, а в моих землях это кое-что значит, — Зак поднял с земли щит и копье. Кругляш он закинул за спину, а копье взял наподобие дорожного посоха. — Сдается мне — в ваших тоже. Но главное, — он кивнул в сторону Карн. — Он поймет, если я лгу. Так ведь?

Карн поднялся с нарочито утрированным кряхтением и положил руку на плечо Мидаса, безошибочно определив его положение в пространстве. Он отряхнул рубаху на заду и глубоко вздохнул, осматриваясь так, будто мог видеть физическими глазами.

— Только давайте сначала найдем что-нибудь поесть, — беззаботно проговорил он. — Это ведь можно устроить? Не сложнее, чем попасть в город? А, Зак?

Тот звонко рассмеялся и повел их вглубь Пури Марганы. Карн, следуя за ним, дважды сильно сжал плечо Мидаса. Это означало, что парень не лжет, но стоит держать ухо востро.

Он видел кристальную ауру молодого воина буквально насквозь. На нем не было никакой защиты, никаких наведенных чар, только естественное течение энергетических потоков. Парень был искренен с ними до последнего слова, и все же — оставалось в нем что-то, ускользающее от Карна. Какой-то тайный посыл, скрытый смысл. Будто смотришь на фокусника и знаешь, что у ящика двойное дно. А потом подходишь проверить — и не можешь это дно найти.

Только у фокусника цель простая — обмануть зрителя. Зак никого обманывать не хотел. При этом Карн отчетливо видел, что парень не несет опасности ни городу, ни его жителям, ни кому-либо еще. Он не шпион, не наемный убийца, не смертник с атомной бомбой в переметной сумке (что, учитывая космические челноки и орбитальные станции, никого бы из них не удивило).

Так что же им движет?

Карн перестал ломать голову над этим вопросом по двум причинам. Во-первых, альтернативы не предвиделось. А во-вторых, они в этот самый момент вошли под покатую крышу невысокой каркасной веранды, по которой распространялся умопомрачительный замах жареного мяса с острыми ядреными специями. На инстинктивные движения крыльев носа желудок Карна отозвался жалобным урчанием. В такие минуты любые проблемы отправляются «на потом».

***

После плотного ужина в таверне некоего Бранна (Мидас бы сказал — вшивый сарай, провонявший блевотиной и дешевым пойлом), они до темна слонялись по улицам Пури Марганы. За те пару часов, пока синеву над их головами окончательно не закрасили углем, путники избороздили меньше одной пятой стихийно возникшего города. Но и этого хватило, чтобы понять — тут есть все.

В Городе Просителей предлагались товары со всех уголков планеты и любые услуги, кроме, что удивительно, интимных. Здесь можно было нанять провожатых в самые далекие земли, купить любые материалы и изделия из них. Оружие, украшения, одежда, скот — это был один громадный рынок в самом центре мира.

Сначала Мидас удивлялся, почему арии допускают весь этот балаган под своими стенами. Но потом пришел к мысли, что это разумно. Ведь здесь торговали в том числе информацией. И пусть девяносто девять процентов всего этого гомона — торговые предложения, пустые байки и пьяное хвастовство, в одном оставшемся проценте достаточно сведений, чтобы можно было не тратиться на шпионов и дипломатов! Он и сам поступал схожим образом в Келенах, в бытностью свою царем одной из величайших…

Под саваном ночи они вернулись обратно, почти к самым воротом Аркаима. Зак повел их к отвесному обрыву, лихо лавируя меж трепещущих на ветру шатров и покосившихся домишек, что воплощали собой древнейший принцип — нет ничего более постоянного, чем временное.

Путники зашли за полуобвалившееся строение и молодой воин тенью скользнул в расщелину меж двумя угловатыми валунами. Если не знаешь, что тут есть тропинка — даже при свете дня ее не отыщешь.

Затем последовал довольно долгий и утомительный спуск, потребовавший немалого напряжения. Благо, Зак предварительно обзавелся пеньковыми веревками. Тем не менее, этот фрагмент пути слепой Карн миновал чудом, не иначе. Дважды он повисал над бездонным провалом без всякой опоры. Один раз веревка, удерживающая его, лопнула и только нечеловеческая реакция Мидаса спасла парню жизнь. Оставшуюся часть спуска оба синхронно думали о том, как это было бы глупо — погибнуть, сорвавшись ночью со скалы.

В итоге, они оказались на узком уступе, от которого вглубь сальной породы убегала пещера, вовсе не рукотворная, как ожидал фригийский царь. Пещера была довольно большой, два человека могли идти в ней рука об руку, не мешая друг другу. Зак выудил из переметной сумки два факела, зажег их, чиркнув кресалом, и отдал один Мидасу.

Пещера почти сразу начала забирать вниз и вправо. Вскоре стены и пол выровнялись, а потолок принял строгую форму арки. Мидас кивнул сам себе, отмечая, что здесь уже кто-то явно помог матушке-природе. Они продолжили неспешное движение по тайному проходу и когда древний бог начал искренне сомневаться в потенциальной успешности их мутной авантюры, что-то в окружающем пространстве изменилось. Это почувствовали все трое, но каждый — по-своему.

У Зака сердце заколотилось — как пойманная муха о сомкнутую над ней ладонь. Аура его исказилась угольно-черными эманациями страха, воин перекинул из-за спины щит, а факел вложил в косое отверстие у его нижней кромки, о назначении которого Мидас гадал не первый час. Фригийский царь хмыкнул, оценив маневр, и попытался вспомнить, когда заметил это отверстие. Ведь не мог же Заг всегда ходить именно с этим щитом — едва ли он так часто шарится по пещерам! Или… мог? По сути то, они ничего о нем не знают…

В этот момент Зак громко сглотнул, но все же двинулся вперед. Что-то внутри помогло молодому воину превозмочь страх. Карн мог бы понять, но не всматривался, фокусируясь на собственных ощущениях.

На его взгляд, они будто прошли сквозь незримую мембрану, отсекающую часть внутреннего пространства горы от внешнего мира. Нечто подобное он чувствовал в Арсенале на Оркнейских островах, но здесь они не совершали перехода между мирами. Не в привычном смысле.

Карн чувствовал инаковость этого места, но вскоре понял, что проблема не в самом месте, а в его… состоянии. Он вернулся к своим ощущениям до пересечения незримого барьера и стал сравнивать их с нынешним состоянием восприятия. Парень направил дополнительные потоки энергии в таламус, стимулируя рецепторные нейроны, чтобы выкристаллизовать сознание до предела. Это помогло ускорить анализ и через несколько мгновений он получил ответ.

— Мидас, — обратился он к другу, который усиленно массировал виски. Древний бог ощущал давящее напряжение этого места и оно отзывалось в его мозгу болезненными спазмами. Не мудрствуя лукаво, он решил, что здесь случился локальный Разрыв, и оказался недалек от истины.

— А? — отозвался фригийский царь, инстинктивно поворачивая факел так, чтобы осветить лицо Карна. Обычно от таких фортелей люди щурились, закрывались руками и просили убрать свет от лица. В случае со слепцом это, само собой, не вызвало проблем.

— Помнишь, я рассказывал тебе о схроне Древних на Оркнейских островах? — продолжил парень, улавливая впереди какие-то энергетические всплески. Почему-то здесь, под землей, диапазон его ментального локатора сужался на несколько порядков — метров до пятидесяти, не больше.

— Ну? — буркнул тот, усилием воли подавляя мигрень и гордо распрямляясь.

— Тут сотворили нечто подобное, только наоборот, — заключил Карн, обводя широким жестом своды рукотворного прохода. — Это своеобразный «карман». Кто-то намеренно позволил Лимбу просочиться сюда, а потом отсек часть, проникшую в наш мир, от материнской реальности. Инородной энергии оказалось недостаточно, чтобы вывернуть пространство наизнанку, но чтобы изменить его — вполне.

— Изменить для чего? — полушепотом спросил Зак, голос его дрогнул, хотя молодой воин старался всеми силами держать чувства под контролем. И вновь ему помогло что-то внутри, какое-то могучее стремление, желание, способное подавить даже базовую физиологию.

— Для того, чтобы ОНИ чувствовали себя как дома, — с этими словами Карн снял с пояса секиру, а левую руку протянул в сторону Мидаса, чтобы тот передал ему свой факел. Впереди, в тенях что-то шевельнулось. Там коридор изгибался влево и срывался вниз под углом градусов в тридцать, а то и больше.

Мидас, без лишних вопросов отдав факел Карну, выхватил меч и шагнул вперед, вставая в одну линию с Заком. По идее щитовик в такой ситуации должен прикрывать остальных, но ширины прохода хватало для них обоих. К тому же, с недавнего времени фригийский царь бился левой рукой, так что он не будет мешать Заку в схватке. Третьим фактором стал опыт, и здесь Мидас несоизмеримо превосходил своего нечаянного союзника, даже с учетом однорукости.

Он кивнул молодому воину и они медленно пошли вперед. Карн двигался на пару шагов позади, подняв факел как можно выше. Ему то свет не нужен, но другим он понадобится, едва дело дойдет до схватки. А до нее уже рукой подать, он чувствовал это.

Чувствовал, как тьма впереди сгущается. Это было порождение Лимба, но отличное от всех, с кем они сталкивались раньше. Его аура формировалась постепенно, будто существо ПРОЯВЛЯЛОСЬ в этой реальности. Карн видел перед собой нечто, напоминающее парящую над землей человеческую фигуру, с головы до ног закутанную в рваный плащ матовой непроницаемой черноты. Фигура не источала эмоций, но под капюшоном плаща, где мрак был особенно густым, буквально — физически ощутимым, парень заметил отблески фиолетовых волн, говоривших… говоривших о…

Знание вспышкой прострелило мозг, причинив невероятную боль. Парень скривился, дернувшись всем телом, но устоял. Это была частица Левиафана, среагировавшая на критическую ситуацию. Всего на миг бесконечные архивы его истиной памяти раскрылись и позволили сознанию получить нужные сведения. И сведения эти не сулили ничего хорошего.

Перед ними стояла сибарида — представитель древней расы, которая бесчисленные века назад решила в полном составе до последней особи переселиться в Лимб. Что толкнуло этот некогда великий народ на единодушное безумие — Карн не знал. Зато ему было известно, что пребывание на изнанке реальности изменило сибарид. Три ауры этих существ слились воедино с их физическими телами, чего никогда не происходило с разумными расами — ни до, ни после. Это изменило их сознание, свело с ума, превратило в монстров, руководствовавшихся мотивами, что находились за гранью морально-этических представления смертных и богов.

Когда сибарида, будучи существом двух миров, воплотилась в физическую ипостась, Мидас и Зак тоже увидели ее. У молодого воина глаза на миг расширились от ужаса, он в нерешительности остановился.

— Вот он, — глухо прошептал Зак. — Демон ночи. Воплощенная смерть.

Мидас в ответ лишь хмыкнул, однако он чувствовал в этом существе высокий потенциал и опасность исключительного уровня, так что не спешил бахвалиться и тем более — приближаться. Он полуобернулся к Карну и дернул головой, посылая ему вопросительный мыслеобраз.

— Это сибарида, — Карн удивился собственному голосу, который прозвучал гораздо тише, чем он хотел. Только сейчас парень ощутил дискомфорт и переключил внимание на собственную ауру.

Каким-то неведомым образом сибарида смогла незаметно подтянуть к нему свои энергетически щупальца и буквально оплела его тысячами мелких хаотично пересекающихся отростков, напоминавших черных дождевых червей. Это не наносило ему прямо ущерба, но сбивало течение потоков жизненной энергии. Энергодендриты сибариды будто вызывали кратковременные замыкания в его теле.

— Мне плевать, как это называется, — Мидас выставил перед собой клинок и шагнул к темноте, обретшей плоть. — Оно стоит у нас на пути, поэтому у меня лишь один вопрос — как это убить?

Сибарида будто поняла его. Она всколыхнулась своим аморфным телом, точно сотканным из густого чадящего дыма, и стала медленно приближаться. Карн уловил отголосок странной эмоции. Похоже, существу было одновременно забавно и отвратительно.

— Это нельзя убить, — сдавленно ответил Карн, опускаясь на одно колено. Он накапливал энергию на поверхности внешней ауры, готовясь одним мощным разрядом распылить на психоны отвратительные щупальца сибариды, которых с каждым мгновением становилось все больше. — Но можно…

Он не успел договорить. Черная тень метнулась вперед, мгновенно преодолевая тридцатиметровый отрезок коридора, разделявший ее и Мидаса с Заком. Молодой воин — надо отдать ему должное — успел сориентироваться. Он пригнулся выставил над собой щит и ударил копьем под ним. Сибарида отпрянула, но блеснувший серебром наконечник коснулся аморфных лохмотьев иллюзорного плаща и они вспыхнули лиловыми искрами.

Существо издало низкое шипение, явно демонстрируя, что прикосновение зачарованного оружия ему как минимум неприятно. Зак не удивился — за это rjgmt он в свое время отдал почти все, что имел. Наконечник был выкован в жреческих кузницах Аркаима див-мастерами, творившими, по слухам, для оружейных Чертогов Доблести. Такое оружие способно сразить любого, кто принадлежит этому миру. Жаль только, что сибариды от этой принадлежности давно отказались.

Существо рывком приблизилось к Мидасу — будто телепортировалось из одной точки пространства в другую. Фригийский царь, прикрываемый справа щитом Зака, нанес легкий рубящий удар, провернув клинок запястьем. Сибарида сместилась в сторону и дрогнула, точно картинка диафильма на поврежденном сегменте пленки. Внезапно она оказалась прямо перед древним богом, полы плаща разошлись в стороны и непропорционально длинная когтистая рука взмахнула снизу вверх, отбрасывая Мидаса на стену.

Зак тут же вновь атаковал отвлекшуюся сибариду. Он бил легко, но быстро и последний удар в серии разнонаправленных атак достиг цели. Копье прошло сквозь сгустившийся мрак без видимой задержки и от него во все стороны тут же разбежалась паутина пурпурных разрядов. Монстр вновь зашипел, ударив по ушам акустической волной, и бросился на молодого воина.

Из-под бездонного плаща выскользнула вторая рука, в неверном свете трепещущего факела блеснули растопыренные когти — каждый величиной с добрый нордманский нож. На кончиках когтей плясали языки лилового пламени, переливавшиеся бликами цветов, которых не могло существовать в этой реальности. Рука устремилась к Заку, но парень успел поднять щит. Увы, но кругляш в отличие от копья не был зачарован. Щит треснул пополам, предплечье Зака под ним вспыхнула слепящей болью. Парень завалился на спину и откатился к стене, где попытался стянуть с себя бесполезные обломки.

Сибарида направилась к поверженному воину, но внезапно замерла — Карн высвободил накопленную мощь и энергодендриды существа, уже покрывшие его внешнюю ауру непроглядным постоянно шевелящимся ковром, тут же иссохли в холодном ледяном всполохе беззвучного взрыва, рассыпаясь на мириады пустых психонов, не несущих более мысленного заряда.

Сибарида повернула к нему провал капюшона и выбросила вперед сразу несколько энергетических щупов, но Карн был готов к этому. Незримые клинки морозного пламени легко перерубали черных змей, летящих к нему со скоростью мысли. Не дожидаясь завершения натиска, он контратаковал, сформировав перед собой тяжелый, переполненный жизненной энергией образ продолговатого снаряда, охваченного ледяным огнем.

Он уже понял, что чистые мыслеобразы сибарида обращает в ментальный прах без видимых трудностей, так что тактика, которая сработала со змеиным магом, здесь бесполезна. Но если формировать их на стыке семантик, у монстра возникают серьезные проблемы. Вот и сейчас его мысленный таран был соткан из пламени, языки которого медленно вздымались волнами арктического льда. Чтобы формировать такие структуры обычно уходят годы подготовки, но на стороне Карна — потенциал Левиафана, грубо говоря — он читер!

Так или иначе, но это сработало. Сибариду отбросило назад. Сплетенные ауры утраивали ее мощь, но делали уязвимее для прямых атак. Это как закалять сталь — материал становится тверже, но хрупче.

В тот же миг древний бог, справившись с болью в переломанных ребрах, подскочил к монстру и рубанул его снизу широким взмахом клинка. Меч Стража рассвета отсек от призрачных лохмотьев увесистый шмат, существо с низким шипением взлетело к потолку.

— Так что с ним можно сделать? — прохрипел Мидас, ощущая, что ребра — не единственная его проблема. Удар сибариады разорвал одежду у него на груди и оставил пять неглубоких царапин, которые сочились черным ихором с лиловыми вкраплениями. Фригийский царь ощущал, как его божественная суть борется с иномировой заразой. Он одолеет ее, без сомнения, и довольно скоро, но восстановление требует сил, и прямо сейчас! Он пошатнулся, на мгновение потеряв фокус.

— Изгнать, — выплюнул Карн, не переставая поддерживать энергетический таран, который подобно сверлу ввинчивался в ауру-тело сибариды, причиняя ей невыносимые страдания.

— Помнишь слово, которым Арминиус заставил наших преследователей отстать в Роаноке? — парень продолжал давить сибариду, попутно обрубая призрачными клинками ее черные ветвистые энергодендриты, старавшиеся облепить его атакующую мыслеформу. Он тратил на это неимоверные объемы энергии, но другого выхода не было. Только так он мог отвлечь ее на достаточное время.

— Кро… — начал фригийский царь, вытанцовывая под распластавшейся у самого потолка тварью. Она находилась слишком высоко, он не мог ее достать, как ни старался.

— Не произноси! — рявкнул Карн, удивляясь, откуда только взялись силы на этот энергичный окрик. — Начерти слово.

— Где? — опешил Мидас.

— Прямо на нем! — выдохнул Карн, ощутив, как одно из энергетических щупалец все же добралось до тарана-сверла и, мгновенно обернувшись раззявленной зубастой пастью, отгрызло от него уверенный кусок.

Мидас не стал переспрашивать — на недоверие просто не было времени. И едва он начал прикидывать, как же добраться до извивающегося в вышине монстра, дабы исполнить волю Карна, в игру неожиданно вернулся Зак.

Молодого воина мутило, он получил сильное сотрясение, ударившись о стену, но его хотя бы не коснулись когти сибариды — для обычного человека это был бы смертный приговор. Несмотря на дурноту, парень нашел в себе силы, мощно выпустил из легких весь воздух и метнул копье в трепыхающуюся тьму. Зачарованный наконечник прошил подсвеченную черноту под призрачным капюшоном, срикошетил от камня позади нее, выбив сноп белесой каменной крошки, и устремился к полу. А вслед за ним с протяжным шелестом рухнуло тело сибариды.

Карн почувствовал, как от напряжения у него лопаются сосуды в носу и начинает противно ломить уши. Его энергетический таран все еще буравил тело чудовища, но с каждым мгновением он терял контроль над колоссальным мыслеобразом, его силы иссякали. Внезапно он подумал, что тот, кто вместо бесчисленных стражей, череды запертых дверей и хитроумных ловушек оставил здесь сибариду, принял верное решение. Любую стражу можно победить или подкупить, любые замки — взломать, а любые ловушки — просчитать и обойти. Но одолеть сибариду… он сомневался, что такое возможно. Их собственная победа, до которой оставались считанные мгновения, — не более, чем удачное стечение обстоятельств плюс потенциал Левиафана, дремлющий в нем.

(Наивно? Еще как! Но в этом все вы — смертные!)

В это время Мидас двумя прыжками оказался рядом с монстром и чередой коротких взмахов клинка вырезал у него на груди слово «CROATOAN». Буквы вышли небольшими, но идеально ровными — все же фригийский царь был отменным фехтовальщиком. Но даже если бы буквы были разного размера и начертаны вкривь, да вкось, этого оказалось бы достаточно. Ведь все что нужно — это лекала, элементарные шаблоны, которые можно заполнить энергией, задействуя тот или иной механизм Вселенной. Круг дает защитный барьер, даже будучи овалом, а треугольник сохраняет атакующий потенциал вне зависимости от величины угловых значений.

Мидас отскочил от выгнувшейся дугой сибариды. Он все еще держал клинок перед собой, ожидая дьявольского рева, стробоскопических вспышек и закрученных в бараний рог законов физики. Но вместо этого монстр тихо и глубоко вздохнул — будто с облегчением — и растаял, так ночной сумрак скрывается в глубоких пещерах и подсвеченных гнилушками дуплах упавших стволов с наступлением рассвета.

Только теперь фригийский царь опустил клинок, позволив себе расслабиться и глухо зарычать, вспомнив о боли в поврежденных ребрах. Зак, шатаясь, подобрал копье и вытащил факел из обращенного в щепу кругляша. Только Карн так и остался стоять на коленях, сжимая в одной руке обугленную головешку, а в другой — короткую секиру, лезвие которой почернело и покрылось инеем.

— Надо сказать, я давно ни от кого так не получал, — прохрипел Мидас, сплюнув на каменные плиты кровавым сгустком. — Всего один пропущенный удар! Она будто растворилась и появилась вновь, но уже…

— Помогите подняться, — прервал его Карн. Кожа его в дрожащем свете догорающего факела Зака напоминала потрескавшийся пергамент. Заигрывания с силами такого масштаба не проходят даром — для смертного подобные финты неминуемо закончились бы смертью. Невольно на ум пришли воспоминания о Воинах Арконы, которые именно так и поступали — жертвовали своими жизнями, используя энергии, которые не могли обуздать.

— А теперь бежим, — парень грубо вклинился в работу своей эндокринной системы, заставляя надпочечники выбрасывать в кровь лошадиные дозы адреналина и норадреналина. О да, за это придется дорого заплатить! Но для начала нужно выжить.

— Что? — не понял Мидас. — Почему?

— Потому что… — приободрившись, Карн споро зашагал во тьму, поддерживаемый с одной стороны фригийским царем, с другой — Заком. — Потому что сзади… еще двое.

И они побежали. Сквозь холод и мрак, по многоуровневому лабиринту древних ходов, вырубленных в сердце могучей скалы тысячи лет назад руками, что давно сгинули, либо (те, которым повезло больше) трудятся теперь в небесных кузнях Чертогов Доблести.

Их вел Карн, слепец, что видел больше любого зрячего. Его энергетический взгляд постоянно натыкался за поблескивающие матовым золотом рунические знаки. Он не мог прочесть их, но видел суть — знаки указывали на единственно верный путь. Остальные ходы, извивающиеся точно такими же ответвлениями в десятках направлений на каждом перекрестке и пролете, вели к тупикам, где их ждала смерть в ледяных объятиях тьмы, обретшей иллюзорную плоть. Потому что еще одной схватки с сибаридой им не пережить. А здесь обитала еще, как минимум, дюжина этих монстров, — Карн ощущал их везде вокруг, и легко отличал одну от другой, ведь чудовищ вовсе не штампуют на некоей Фабрике Зла. Они как люди — каждое уникально, а в случае с сибаридами — каждая была личностью в полном смысле.

Вскоре факел Зака погас и молодой воин легко расстался с ним — от смертных взглядов здесь не было толку. Потом они перешли на шаг, потому что больше не могли бежать, а некоторое время спустя Карн выдохся настолько, что буквально повис на руках у Мидаса и Зака, которые сами едва волочили ноги. Зак так вообще пребывала на самой границе сознания и беспамятства, последние минуты (или часы?) он шел с закрытыми глазами, ничего не слыша и полностью отрекшись от окружающей реальности, сузившейся до шороха трех пар кожаных ботинок по полированному камню неизвестной породы.

А потом они выбрались. Это почувствовали все трое, но, как и на входе в лабиринт, их чувства различались. Зак неожиданно смог вдохнуть полной грудью, будто вышел на широкую равнину из дремучей чащи, иссушенной временем и смертью. У Мидаса перестала болеть голова и промозглый сковывающий холод покинул его кости, позволив распрямить позвоночник и развести плечи — настолько, насколько было возможно при четырех сломанных ребрах.

Карн же просто улыбнулся, ощутив, как время продолжило привычный ход. Силы начали возвращаться к нему с удвоенной скоростью и он только теперь понял, что «карман», сформированный локальным проникновением Лимба в Ра, замедлял его энергетический метаболизм. Вот почему схватка с сибаридой выпила из него буквально все силы. Эти существа были чрезвычайно сильны сами по себе, но на своей территории их сила возрастала многократно.

— Похоже, мы добрались, — Зак рухнул на колени, копье звучно стукнулось о каменный пол. В глубине затопленного усталостью голоса слышалось эхо нескрываемой радости, изрядно приправленной непередаваемым облегчении. Мидас молча опустил Карна на пол и сам завалился рядом. Все они дышали тяжело и глубоко.

— Похоже, — выдавил, наконец, фригийский царь. Он оценил свои ощущения и понял, что его божественная сущность справилась с ядом сибариды и организм уже начал активное восстановление.

— Откуда вы знаете? — Карн всю свою энергию направил на стимулирование регенеративных процессов, поэтому радиус его ментального радара в данный момент составлял не более пары метров. — У вас ведь больше нет факелов.

— А здесь они не нужны, — пояснил Зак. — Мы в библиотеке Братьев Вюрда.

Молодой воин произнес эту фразу таким тоном, будто она отметала любые вопросы, то есть — вообще любые, изо всех сфер человеческой (и не только) жизни. И когда Карн пришел в себя, он понял — так оно и есть.

***

Библиотека Братьев Вюрда потрясала. Это было сочетание колоссального архива самых разнообразных источников — от золотых скрижалей и пергаментных свитков до инфопланшетов (да, да!) и энергоинформационных кубов; арсенала, самого обширного и смертоносного из всех, когда-либо виденных Мидасом и Карном вместе взятыми (даже коллекция Эрры терялась на фоне этого места); и собранием удивительных, таинственных и непостижимых артефактов — от фокусирующих резонаторов (наподобие сейд-камней) до шаманских бубнов.

Казалось, тут было все, о чем только может мечтать охотник за сокровищами или фанатичный неофит тайного ордена. Карн видел окружающий мир с нереальной четкостью — каждая книга, каждый клинок, каждая подвеска-талисман пылали перед его взором ослепительным призрачным огнем. Одни — золотым, другие — красным, третьи — синим, и еще тысячи цветов, их сочетаний и оттенков. Что удивительно — здесь были вещи, созданные не только людьми и союзными расами. В одном из высоких залов (каковых здесь были — кто знает — десятки, сотни?) Карн безошибочно определил колдовской жезл черных нагов, напоминающий тот, которым пользовался сраженный им змеиный маг.

В другом зале его истинному взору открылся целый свод увесистых томов, которые, судя по источаемому ими умиротворению и жемчужно-белой ауре, принадлежали перу ангела. Или — аггела, смотря в какой момент земной истории эти труды были сотворены.

Нашлась в библиотеке Братьев Вюрда и Книга Тота. Та самая, написанная самим долговязым богом мудрости, который во время оно (кажется — целую вечность назад) рассказывал Карну, кто он такой и для чего пришел в этот мир. Парень инстинктивно направился к ней и протянул руку к фолианту. Тот покоился на невысоком металлическом пюпитре без всякой защиты. Да и зачем? Ведь сюда, по разумению мудрецов Аркаима, не мог попасть никто, кроме них.

Но в последний момент парень отдернул ладонь, так и не коснувшись книги. Один раз она уже изменила его жизнь. К лучшему или нет, но это повлекло за собой слишком много событий. А сейчас ему и без того есть, чем заняться.

Когда Карн спросил, как Мидас и Зак ориентируются здесь, те ответили, что в библиотеке светится сам воздух. Парень не понял ответа, тем более, что он не чувствовал никакой магии, кроме чар, заключенных в хранимых здесь артефактах. Но раз воины рядом с ним не чертыхались через шаг и не падали, поминутно оступаясь, значит — они действительно все хорошо видят.

А еще Карн отметил, что аура Зака так и пылает искренней радостью, — будто неопытная рука слишком резко махнула шампанского в фужер и теперь пена переполняет прозрачное произведение стеклодувного искусства, беззастенчиво выливаясь наружу. Молодой воин будто забыл обо всех своих печалях и это было хорошо. Он, конечно, еще вспомнит о них, но не сейчас.

Мидас был довольно холоден, в его ауре некоторый интерес вспыхнул лишь единожды — когда они проходили через зал с оружием. И все же фригийский царь вел себя довольно сдержано и его можно было понять — каким бы чудом не было это место, у них другая цель и они тут — транзитом.

В общем, один лишь Карн понимал, насколько на самом деле им повезло. Короткая схватка с сибаридой едва не стоила им всем жизни, безумная тварь чуть не прикончила Мидаса и чудом не располосовала Зака — тот отделался ушибленной рукой и потемневшими на заднице штанами. Руку он, кстати, уже перевязал и смазал каким-то вонючим составом, выуженным, само собой, из его бездонной переметной сумки.

— Я думаю, тут можно бродить… годами, — вздохнул древний бог, когда они переходили из одного очередного зала в другой очередной зал. В ауре фригийского царя Карн ощущал нарастающее нетерпение.

— А может и десятилетиями, — мечтательно отозвался Зак, у которого лицо терялось в улыбке. Юмора парень даже близко не понял.

— Мидас о том, что нам пора, — Карн внезапно остановился и осторожно, но крепко ухватил молодого воина за руку. Тот обернулся и уставился на слепца широко раскрытыми глазами, в которых, кажется, даже поблескивали слезинки восторга.

С минуту Зак лупал своими синими глазищами, не отрываясь от лица Карна. Потом тряхнул головой, приходя в себя. По его ауре на мгновение пробежала серая тревожная рябь и что-то вновь проскользнуло в ее переливчатой глубине. Карн отметил, но не обратил внимания. У него уже совершенно точно не было никаких причин сомневаться в парне — он провел их в библиотеку, как обещал, и помог в битве с сибаридой. Этого, надо думать, более чем достаточно.

— Да, да, конечно, — взгляд Зака обрел ясность, он повертел головой будто путник, который прозрачной ночью пытается определить направление по звездам. — В общем, вам туда, — он указал в зал, из которого они только что вышли. — Прямо до упора, потом влево и через два или три зала снова влево, там упретесь в длинный коридор. За ним должен быть винновой подхем. Дальше дороги я не знаю, но думаю, вы не заблудитесь.

— А… откуда ты вообще знаешь этот путь? — прищурился Мидас, который в отличие от Карна пожил на этой земле достаточно, что знать: доверие — не то, что можно заслужить за пару дней. Какие бы геройства ты при этом не совершал.

— А это долгая история, — Зак искренне улыбнулся. Чувствовалось, что ему не терпится поскорее отделаться от своих спутников и продолжить изучение библиотеки. — Если еще свидимся — обязательно расскажу. Если кратко — я видел план этого места. Мельком, но… у меня неплохая память.

— А сам, значит, с нами не идешь? — не унимался фригийский царь, в его голосе — плавном, точно равнинная речушка, Карн уловил отзвуки бряцающей стали. Зак, само собой, этого не заметил.

— Неа, — он весело мотнул головой. — Такой шанс ведь бывает раз в жизни! Вы не подумайте, я не вор какой-нибудь! Я только посмотрю… Я… я всегда мечтал побывать здесь.

Мидаса ситуация настораживала, но, откровенно говоря, ему было плевать. Карн, уловив его мысли на этот счет, пожал плечами и протянул Заку руку. Тот с легким поклоном пожал ему предплечье.

— Благодарю, что помогли мне, — улыбнулся он, переводя взгляд со слепого мага на однорукого воина. Кто бы мог подумать, что эта парочка сумеет сделать то, о чем веками мечтали тысячи авантюристов, наемников, чародеев-самоучек и колдунов-ренегатов!

— Благодарим, что ты нам помог, — Карн степенно кивнул и, развернувшись, зашагал прочь.

Мидас тоже пожал парню предплечье, впрочем — без особого энтузиазма. После холодного прощания он поспешил за Карном, но обернулся на полпути.

— Если что — мы тебя не знаем и будем все отрицать, — бросил он и вновь двинулся вслед за другом. Зак пару секунд молча тупил, а потом звонко рассмеялся, насыщая на удивление чистый и прозрачный воздух подземной библиотеки эманациями азартного, заразительно восторга. Под аккомпанемент многоголосого эха, дублирующего эту простую и чистую эмоцию, даже сам Мидас улыбнулся.

Зак дал верный маршрут — очень скоро они уже двигались по широкому винтовому коридору, который мог вести только на поверхность. Рунической тайнописи здесь не было. Факелов у них тоже не осталось, да и не нашлось под рукой запасливого молодого воина с кожаной переметной сумкой, так что странники полагались на истинное зрение Карна. К счастью, этот проход Братья Вюрда оставили без охраны, так что фокусы с пересечением реальностей больше не подавляли его восприятие.

И тем не менее поднимались они долго, у Мидаса даже успел разыграться нешуточный аппетит, о чем желудок фригийского царя напоминал с удивительной регулярностью. Карн улавливал некоторые изменения в энергетических течениях, но не мог их точно идентифицировать, не хватало опыта.

— Похоже, тут все-таки что-то есть, — он пытался прочувствовать эфир, осторожно погружаясь истинным зрением в стройные энергетические вихри, точно заправский дайвер — в глубины незнакомого сайта.

— Ты о чем? — Мидас ничего не ощущал, его лишь настораживал тот факт, что они поднимаются четко вверх, но уже гораздо дольше, чем спускались.

— Не могу понять, тут что-то не так со временем, — пояснил Карн. — Оно будто растянуто и закручено в спираль. Но хотя бы не в кольцо или ленту Мёбиуса.

— Опасность? Ловушка? — уточнил фригийский царь. Он инстинктивно дернул рукой в направлении пояса, где висел клинок, но тут же прервал движение. Ему не стоит отпускать плечо Карна, ведь он не видит ни зги. Такая вот ирония — его ведет слепец!

— Едва ли, — шепотом ответил Карн. Он еще не пробовал оперировать временем, для него этого была темная территория, совершенно неизведанная. Он вообще не знал — подконтрольна ли ему эта область.

— Я уже ни в чем не уверен, — добавил он одними губами, но фригийский царь все равно расслышал его слова и ободряюще хлопнул друга по плечу, тут же вновь ухватившись за него, чтобы не потерять ориентацию в непроглядной тьме, в которой, казалось, даже верх и низ становятся весьма относительными понятиями.

И все-таки ловушки не было. Через некоторое время они уперлись в длинную каменную лестницу, освещенную мягким желтоватым светом. А поднявшись по ней, оказались в круглом помещении с четырехгранным прозрачным потолком, терявшимся где-то вверху, на многометровой высоте. Мидас тут же припомнил, что видел такие строения по ту сторону неприступной стены, скрывавшей Аркаим от неведомых врагов. Высокие круглые башни с навершиями в виде пирамидионов, что блестели на солнце, точно высеченные из хрусталя.

— Я ощущаю фокус солнечного ветра, — на лице Карна заиграла улыбка облегчения. — Мы на поверхности, в каком-то строении.

— Это верно, — мрачно подтвердил Мидас. — Но есть проблема.

— Какая? — искренне удивился Карн. Ему казалось, что раз уж они смогли живыми выбраться из аркаимских подземелий (о, сибарида, похоже, еще долго будет являться ему в кошмарах!), то все остальное — незначительные мелочи.

— Тут нет выхода, — обреченно припечатал фригийский царь. Но едва эти слова сорвались с его губ, как глухая округлая стена прямо перед ним дрогнула и, осыпаясь пылью, разошлась в стороны сотнями мелких фрагментов желтоватого камня. В проход тут же вошел высокий воин в глухой бело-золотой броне, какая была на стражах у городских ворот.

Спустя мгновение в башню набилась уже дюжина блещущих златом молчаливых исполинов. Они выстроились идеальным полукольцом, отсекая незваных гостей от единственного выход (впрочем, и его секунду назад не существовало, так что — кто знает). Прошло еще мгновение и воины слитным движением выставили перед собой серебристые наконечники длинных боевых копий.

Рефлексы сработали быстрее разума и едва полукольцо аркаимских стражей завершило образование атакующей формации Мидас уже оттеснял друга спиной к дальней стене, выставив навстречу копьям меч Стража рассвета. Карн при этом не ощущал от воинов явной угрозы, настороженность — да, возможно — толику любопытства, но не более. Перед ним стояли безупречные машины смерти, что особенно страшно — мыслящие, и что удивительно — более человечные, чем могло бы показаться.

Все эти образы промелькнули перед его внутренним взглядом за время, достаточное лесному ветру, чтобы перескочить с одного березового листка на другой. Мидас в этот момент лихорадочно оценивал, где у этих золотых доспехов могут быть слабые места и как подороже продать свою жизнь, выкупив для Карна пару лишних секунд.

А потом двенадцать титанов, закованных в колдовскую сталь, в полном молчании синхронно подняли копья в не боевое положение и расступились. Когда они вслед за этим встали на одно колено, Карн увидел, как по их иссиня-золотым аурам прокатились волны холодного уважения, а в глубинах кристально-чистых душ всколыхнулся пароксизм верности, подкрепленной чем-то, что осталось вне пределов его понимания.

И еще он увидел веру — но не слепую, а основанную на всеобъемлющем знании и безупречном понимании мира и своего места в нем. Карн невольно улыбнулся, осознав, что это — именно это — и есть настоящая вера, чуждая любой церкви, любой религии, любому лицемеру в рясе или с тиарой на голове.

Через безупречный строй воинов к ним вышел высокий наголо бритый мужчина — он был на две головы выше Карна, которому Мидас чуть уступал ростом. Фригийский царь тут же подумал, что его мысль насчет аркаимских воинов, как особой родовой касты, неверна. Похоже, что все арии отличаются медвежьим телосложением. Хотя этот дядька напоминал скорее парда, чем медведя.

Он был поджар, но широкоплеч, его бритый череп плотно усеивали рунические символы и пересекающиеся ставы. Татуировки покрывали лицо, перетекали на шею и возможно — шли дальше. На мужчине была просторная одежда жемчужного цвета с золотым кантом, которая Мидасу напомнила тогу — традиционный наряд его далекой родины, сгинувшей в пучине истории тысячи лет назад.

Руки его, оголенные до середины предплечий, были лишены всякой бижутерии, зато и на них были татуировки с рублеными знаками, причем они покрывали даже ладони. На ногах у него были простые кожаные сандалии. И ничего больше — ни оружия, ни символов власти, ни отличительных элементов, демонстрирующих статус или род занятий.

Глаза у него были серо-желтые с большим прозрачным зрачком, при фокусировке на котором начинала кружиться голова. Собственно, у Карна она закружилась, едва он коснулся его ауры, которая, кстати, почти не светилась, и даже наоборот — была довольно тусклой и неприметной, как у обычного смертного, не наделенного даже зачатками истинного зрения.

— Признаюсь, я ждал вас, но не здесь, — мужчина развел руками и улыбнулся, обнажив идеально-ровные чуть желтоватые зубы, на которых Мидас мельком увидел блеск филигранной инкрустации. Его улыбка чем-то напомнила чарующе-медовый оскал самого фригийского царя и тот невольно отпрянул, будто узрев собственное отражение.

— Думаю, вы не будете против, если мы опустим вступление, — продолжил мужчина. Его голос — раскатистый баритон — был голосом умелого и опытного оратора. — Я Иван, Брат Вюрда, первый среди равных в Аркаиме. Прошу, не обижайтесь на воинов Золотого Крыла за довольно… холодный прием. Их задача — защищать наш город и его жителей, а в этом деле, вы понимаете, без некоторых перегибов не обойтись.

Прошло мгновение, татуированный мужчина, сделав глубокий вдох, уже хотел перейти к следующему этапу беседы, но Мидас перебил его взрывом гулкого раскатистого смеха. Карн не выдержал и присоединился к другу, истерично сотрясаясь всем телом от высвобожденного шквала неожиданно нахлынувших эмоций.

Ну, разумеется! Этот Брат Вюрда (читай — член Ордена Ка-Дас), само собой, знал об их прибытии. Не мог не знать, ведь даже арконский провидец узрел двух калечных странников в прогностическом трансе, а он, при всем уважении, серьезно уступал ариям по всем фронтам, — чтобы это понять, достаточно было просто взглянуть на Аркаим со стороны.

И выходит, их отчаянное путешествие по смертельно опасным подземельям города было… лишним. Они могли просто подойти к воротам и им бы открыли, даже не пришлось бы стучать, образно выражаясь. Это было смешно, грустно, странно, фаталистично.

Вот они и смеялись, а Иван, отлично понимая их эмоции, молча улыбался. Воины Золотого Крыла даже не переглянулись, а когда Брат Вюрда отдал им ментальную команду — четким строем покинули башню, возвращаясь к патрулированию своего квадранта.

Вскоре Карн сорвал связки, а Мидас устал вытирать слезы. Отсмеявшись, они выдохнули в унисон и воззрились на Ивана. Тот уставился на них в ответ своими удивительными глазами и в них читалась всеобъемлющая мудрость. Хотя, пожалуй, не такая уж всеобъемлющая. Ведь ее не хватило, чтобы предсказать следующий поворот этой отнюдь не бесконечной истории.

***

Иван действительно ждал их. Причем Брат Вюрда точно знал, как они выглядят и даже во что будут одеты, только имен не ведал. И не смог предсказать, как именно они попадут город, потому что Зака в его провидческом трансе не было. Карн и Мидас не обратили на это внимания, но чародея сей факт, похоже, серьезно встревожил.

— Зато теперь я понимаю, почему Всеотец выбрал вас, — аркаимский маг стоял у только что сформированного окна и смотрел на город поверх хрустальных крыш ониксовых башен, гранитных куполов, отполированных до зеркального блеска, и многочисленных пирамидионов с тремя и четырьмя вогнутыми гранями. — Вы встретили сибариду и выжили. Притом, что оба, — он сделал паузу. — Не в лучшей форме.

— Могло быть проще, если бы ваши заклятья не подавляли мою силу, — улыбнулся Карн, дожевывая тертый орех, перемешанный с незнакомым ему сортом ягод. По виду они напоминали голубику, но вкус был цитрусовый, от них приятно пощипывало язык, а по телу разливалось мягкое тепло.

— Не только твою, — Иван улыбнулся в ответ. Он был на удивление разговорчив для одного из сильнейших чародеев своего времени. Мидас давно отметил эту любопытную черту, которая, по его опыту, объединяла всех по-настоящему великих людей. Людей, не богов.

— Ну тут и я могу добавить, что если бы у меня было две руки… — фригийский царь покачал головой и развел руками. Маг тихо рассмеялся.

— Если бы у бабушки были определенные половые признаки, она была бы дедушкой, — совсем не философски изрек он. Мидас выпятил губу — забавно, что поговорке этой, оказывается, тысячи лет.

— Вы оба не в силе, — продолжил Иван уже серьезнее. — Но в этом и смысл. Не скажу, что это судьба, и вы отлично знаете — почему. Ведь нет случайностей, есть лишь причина и следствие. Вот только река времени течет в обе стороны.

— Вот теперь ты действительно похож на мудрого чародея, — Карн повернулся в его сторону и инстинктивно прищурил покалеченные глаза. Иван больше не скрывался от них, явив странникам свою ауру во всем великолепии и мощи. Удивительно, как Братья Вюрда это делали — они умели обманывать истинное зрение, сливаясь с простыми смертными во всех диапазонах.

— Слушай, а почему имя — еврейское? — внезапно спросил Мидас, хотя вопрос этот возник у него в тот самый момент, как только маг назвал себя. — То есть… их в вашем времени еще нет, но…

— Я понял, о чем ты, — Иван вновь посмотрел в окно, чуть щурясь под лиловыми лучами закатного солнца. — Не вы одни умеете путешествовать во времени.

— Это уж точно, — грустно уронил древний бог, внезапно вспомнив Арминиуса. Карн уловил его мысль и тоже подумал о судьбе вампира. Жив ли он вообще?..

Дальше Иван задвинул короткую, но довольно познавательную речь на тему лингвистических связей между протоязыками Пацифиды, Лемурии и Туле. Так как говорил он с позиции ученого, живущего в середине пятого тысячелетия до нашей эры (по знакомой Карну и Мидасу временной шкале), и оперировал массой понятий, которые обоим только резали уши, львиная доля его объяснений буквально прошла мимо них.

Если резюмировать ликбез от Брата Вюрда, то выходит, что имя Иван — кельтского происхождения, а точнее — валлийского. Карн тут же вспомнил, что в Уэльсе порой до сих пор так детей называют! А принесли это имя туда вовсе не материковые кельты, а предки народа круитни, пришедшие с того самого Туле…

Но раскрытие этой маленькой тайны, как обычно бывает при общении с членами Ордена Ка-Дас, только поставило еще больше вопросов. Хотя ни Карна, ни Мидаса это уже не волновало. Они уже привыкли к тому, что их путь раз за разом делает спиральный виток, показывая, как сказал фригийский царь, те же причиндалы, только в профиль.

Едва они переступили порог башни (не дома, башни!) Ивана, у обоих где-то под сводами черепа тут же всколыхнулось щекотное ощущение смутного узнавания ситуации. Что вполне объяснимо, ведь несколькими тысячами лет ранее (или все же — позднее?) они точно также входили в дом Огнеслава, а до того — в дом Акамира. А еще раньше Карн практически тем же макаром и при схожих обстоятельствах знакомился с волхвом Белозаром.

Хотя на самом деле в этот раз все было иначе. Войдя в башню вслед за Иваном через дверной проем, образовавшийся в стене прямо на их глазах, они оказались в пустом круглом помещении, потолок которого уходил на десятки метров вверх. Брат Вюрда попросил их занять место в центре комнаты, встал рядом и вытянул перед собой татуированную руку ладонью вниз. Пол вокруг них беззвучно двинулся вверх, образовав что-то вроде лифтовой платформы.

Платформа замерла в нескольких метрах под хрустальным потолком в форме пирамиды (тут ребята были поголовно повернуты на этой геометрической фигуре, интересно, кстати, почему?..). Затем платформа разошлась в стороны, образуя полноценный пол. По мановению руки Ивана — буквально — с четырех сторон в стенах образовались четыре высоких оконных проема. Маг подошел к одному из них, обернулся и с улыбкой выполнил ряд коротких пассов.

Когда он закончил, перед Мидасом и Карном возник стол с двумя широкими лавками по сторонам. На столе размещались блюда и кувшины с пищей и водой. Все это (кроме, о счастье, пищи и воды!) было сформировано из гранита — того же самого, из которого состояла сама башня. Даже столовые приборы были гранитными, но тонкими, легкими и аккуратными — такие не в состоянии сваять ни один мастер.

Лавки, вопреки ожиданию Мидаса, были вовсе не холодными, а умеренно-теплыми. Пища — горячей, а вот незнакомые, но приятно пахнущие напитки наоборот — ледяные до ломоты в зубах. Снедь, кстати, была довольно простой, хотя и разнообразной. В основном — ягоды и орехи, мед, немного красного мяса и свежих овощей. Никаких тебе борщей и каш! Если б не мясо — все точно в традициях саттвической кухни.

Но еда, разумеется, была последним, что заботило странников. Если Мидас просто наблюдал за производимыми Иваном метаморфозами, раскрыв рот, то Карн, способный воспринимать все это на уровне истинного зрения, едва не описался от восторга. Барт Вюрда манипулировал вовсе не материей, а ее сутью — он, если можно так выразиться, на ходу перепрограммировал энергетические потоки, запросто меняя не только их течение, но и структуру.

Все это навело Карна на интересные мысли. Невзначай он вспомнил, что в его времени археологи терялись в догадках относительно происхождения оркнейских брохов и ряда других мегалитических сооружений «древнего мира» именно потому, что в них не было обнаружено никаких предметов культуры. Ни тебе мебели, ни утвари. Раньше это казалось ему странным, но теперь все неожиданно встало на свои места.

— Мы давно этому научились, — Брат Вюрда с глубоким и почему-то грустным вздохом посмотрел на свои зататуированные ладони. — Логрис научил нас. Он был всем, что осталось с предыдущего витка вне Мидгарда. Тогда нам не нужны были татуировки и мы могли делать это где угодно, а не только в пределах своего эгрегора.

Теперь его грусть стала понятной, хотя Карн знать не знал, что такое Логрис. Однако слова Ивана не таили подтекста — он говорил о том, что его орден растерял древние знания, и этот процесс, похоже, продолжается.

— Это серые? — спросил парень, нацеливаясь на очередную тарелку с тертыми орехами и ягодами. Пока не поздно, он решил последовать примеру Мидаса, который давно уже не участвовал в беседе, остервенело наворачивая все, до чего мог дотянуться.

На миг в глазах Ивана вспыхнуло удивление, но тут же угасло, уступив место привычной глубокой тоске, которая не так давно вытеснила безудержный гнев в душе мага. Гнев, который едва не спалил его дотла.

— Серые, — тон его был ровным, но Карн догадывался, что все это ширма, пусть и настолько умелая, что ее не отличить от истины. — Они уничтожили Логрис. Прекраснейшее, что когда-либо создавал человек! Они оттеснили нас обратно к Мидгарду, Врата Доблести — последний внеземной объект, который у нас остался.

— Так почему не добили? — прочавкал фригийский царь. Он, разумеется, не хотел проявить неуважение, но вопрос был своевременным.

— Разрыв в Завесе, — Брат Вюрда пристально посмотрел на фригийского царя и тот опустил взгляд. Но вовсе не потому что проиграл эту дуэль, а потому что в данный момент не меньший интерес для него представлял еще один — чуть суховатый, но на его, Мидаса, вкус вполне себе приятный — кусок говядины.

— Они решили, что мы не справимся. И просто ушли, отозвали легионы Ангелов, бросили своих агентов, — Иван опустил голову и прикрыл глаза. Внезапно Карн ненамеренно смог заглянуть под его внешнюю ауру и ужаснулся. Этот человек, возможно — одно из сильнейших смертных существ за всю историю нынешнего витка, был сломлен. Раздавлен и перемолот так, что его покалеченную душу уже ничто не восстановит. Его уничтожило чувство вины, горечь поражения, полное и четкое осознание того, что его раса, его мир — обречены.

— Но ты ведь все равно проведешь ритуал? — Карн внимательно посмотрел на высокого статного человека, разменявшего недавно вторую сотню лет. Парень подумал, что, быть может, стоит рассказать ему об успехе Ордена Ка-Дас? Пусть нескоро, пусть через тысячи лет, но в Арконе они полностью закроют разрыв.

— Я проведу, — Иван резко открыл глаза и в его голосе звякнула сталь. Он говорил тихо, но глубоко, так что даже Мидас на миг оторвался от еды и посмотрел на Брата Вюрда. — Но даже не думай рассказать мне, к чему это приведет! Я не могу прозреть эту часть Поля Событий, а значит — мне не нужно это знать. Однако я знаю другое. Мы сможем. Мы закроем Разрыв, полностью. Вот только все равно проиграем. Сгинем не от когтей химеры, а от вырождения кровных линий.

«И даже я не в силах это остановить. Никто не в силах». Этих слов Иван не произнес, но Карн четко услышал их в своей голове. И было бы лучше, если бы это была просто самоуверенность…

И снова ему захотел открыть магу то, что знал он сам. Рассказать свою историю, историю Левиафана — того, кому по силам выиграть проигранную войну! Хотя и не сейчас. Ведь сейчас… он занят решением собственных проблем, если подумать — сугубо эгоистичных. Ведь вместо того, чтобы искать Сердце Хрунгнира, восстанавливать свою память и свои силы, вместо того, чтобы бросить вызов серым и уничтожить их раз и навсегда… он ищет Ниссу. Спасает свою любовь, жертвуя, по сути, целым миром. Вроде звучит поэтично, но как-то не вселяет уверенности. И что-то вроде чувства вины шевелится где-то под ребрами…

Карн тряхнул головой, ощутив, что Иван вновь манипулирует реальностью. Он посмотрел на чародея, но тот неподвижно стоял у окна, а в его ауре не было заметно никаких изменений. Значит — не он. Тогда парень сфокусировался на показаниях своего ментального радара и увидел, что в пределах башни появился еще один человек, судя по мощной незамутненной энергетике — тоже Брат Вюрда.

В этот момент Мидас обернулся, почувствовал легкий холодок сквозняка, пробежавший вдоль спины. В полу у дальней стены образовался квадратный проем со стороной около двух метров. Прошло несколько мгновений и из проема на каменной платформе поднялся высокий мужчина с коротко остриженными волосами угольно-черного цвета и большими аметистовыми глазами. Он был одет точно, как Иван и тоже весь зататуированный руническими символами.

Мужчина посмотрел на хозяина башни, потом настороженно покосился на Карна с Мидасом. Иван дернул уголком губ и кивнул ему, тот кивнул в ответ и тут же заговорил.

— Беда, брат Иван, — голос у мужчины был низким, что в сочетании со взволнованной интонацией производило забавное впечатление. Мидас невольно ухмыльнулся, но тут же проглотил все свое веселье, когда Карн довольно грубо саданул его по ноге под столом.

— Мы готовили Пирамиду Праны для Ритуала, — продолжил Брат Вюрда. — Собственно, все готово, вот только… — он на мгновение запнулся, собираясь с духом. — Зеркало Теней. Оно исчезло из библиотеки.

Глаза Ивана медленно расширялись, а брови ползли на лоб, в то время как Карн, наблюдая за переменами в его ауре, видел, что маг в считанные мгновения разбрасывает во все стороны целую сеть энергетических щупалец. Некоторые были устремлены к другим Братья Вюрда, но больше половины «присосались» к хрустальным пирамидионам на вершинах городских строений.

— Это невозможно, — прошептал пораженный Иван. Его затуманенный взгляд на миг обрел кристальную осмысленность, сфокусировался на члене своего ордена, а потом вновь погрузился в пучины транса. Аметистовоглазый тут же скользнул вниз на плите-лифте, проводив Карна и Мидаса взглядом, полным тревоги, граничащей с отчаянием. Едва его голова скрылась из виду, пол комнаты тут же вновь обрел целостность.

Воины переглянулись. Было сказано достаточно, чтобы каждый из них сложил у себя в голове мозаику фактов и получил очевидный вывод. И вывод этот был неутешительным, совсем.

— Иван, — тихо, почти робко позвал Карн.

— Да, — Брат Вюрда отозвался с секундной задержкой. Парень видел сумасшедшую пульсацию его ауры, едва успевая фиксировать вспышки ментальных потоков, мыслеобразов и отдельных психонов, каждый из которых, едва формируясь, мгновенно уносился прочь.

— Похоже, мы знаем, кто украл ваш артефакт, — в ответ на его слова взгляд Ивана тут же прояснился. В нем блеснуло отражение зачатков паники, которое маг тут же поспешил скрыть. Было странно видеть, что человек таких возможностей и знаний вообще способен паниковать.

Хотя на самом деле не было здесь ничего удивительного. Орден готовился к Ритуалу Восстановления десятки тысячелетий и, судя по всему, его намеревались провести сегодня. А теперь все могло сорваться, вся колоссальная подготовка, которую даже представить невозможно, могла пойти прахом. Тут и Всеотец, скажем так, заволновался бы!

— Более того, мы, скорее всего, знаем, где он находится сейчас, — Мидас прикинул, что несправедливо отдавать Карна на растерзание буравящему взгляду Ивана и решил разделить с другом эту сомнительную честь.

Брат Вюрда продолжал испытующе смотреть на них неподвижными глазами, которые из серо-желтых стали агрессивно-оранжевыми. Его аура немного успокоилась, но он не спешил сворачивать сеть энергетических щупалец и, как видел Карн, по-прежнему продолжал обмениваться информацией с десятками источников.

Как по схожему поводу сказал персонаж одного забавного сериала — щекотливый ситуасьён. Ведь, по сути, это они привели Зака в библиотеку, откуда он выкрал Зеркало Теней, тем самым — пусть и ненамеренно — подставив под удар успешность Ритуала. Вот, что Карн заметил в нем, но не придал этому значения, не желая копаться в чужой душе! Благими намерениями…

Интересно, когда у хитреца созрел этот коварный план? У брошенной стоянки лесорубов, на могиле Антары, или позже, по пути к Аркаиму? А может, это было спонтанное решение и пришло оно уже в Городе Просителей? Хотя какая теперь разница!

Впервые с начала этого путешествия они оказались в глубокой заднице не по чьей-то, а по своей собственной воле. Мало кто может похвастаться тем, что наступил на грабли такого масштаба! Правда, хвастовство вышло бы так себе.

— Его зовут Зак, — голос Карна прозвучал хрипло, надреснуто. — И он потерял ту, что любил…

***

Иван отправился с ними, взяв с собой отделение Золотого Крыла. Карн удивился этому решению, ибо трудно даже представить, что в этом мире может угрожать человеку такой силы. Позже он поймет свою ошибку.

Танай, командир отделения, ничем не выделялся среди своих воинов — все они были высокие и широкоплечие, закованные в блестящие латы цвета солнца в зените. Между идеально наполированными пластинами, в глубине которых точно водяные знаки при определенном ракурсе просматривались рунические строки, располагалось тонкое кольчужное полотно, которое при движении не издавало ни единого звука. И Карн, и Мидас в своих странствиях видели много кольчуг и не могли понять, каким образом клепаные кольца, составлявшие полотно, могут НЕ шуршать и позвякивать при соприкосновении.

Таная им представил Иван. Воин единственный раз снял высокий покатый шлем с полумаской, уважительно кивнув странникам, когда они выходили из ворот Аркаима. У него были прозрачные медово-карие глаза и длинные каштановые волосы, собранные пониже затылка в конский хвост. При этом лицо командира по своей эмоциональности не отличалось от куска скалы. Такой же была его аура — яркой, но совершенно непроницаемой. Рядом с ним Карн чувствовал себя не в своей тарелке. И не только он.

— Разумеется, — кивнул Иван, отвечая на вопрос Мидаса. В голосе мага скользнула нотка самодовольства. — Воинов Золотого Крыла обучают по особым практикам, они контролируют свои физические и энергетические тела почти также совершенно, как Братья Вюрда. Нейтральная враждебность — это их стандартный «фон». Он помогает избежать лишних контактов.

Карн заметил, как при этих словах аура Таная дрогнула. По ней прокатилась волна холодной боевой ярости, тут же сменившаяся вспышкой веселого азарта. Мидас уловил перемену инстинктивно и бросил на воина короткий настороженный взгляд, не в полной мере поняв, что ощутил. Карн же улыбнулся — он воспринял демонстрацию во всех аспектах. И его это насторожило еще больше, чем фригийского царя, ведь сам он не смог бы повторить такой финт. Да и не припомнил, кто из богов способен на подобное. Разве что Сет, да Локи, наверное, смог бы. Если б захотел.

Они двигались быстро, маршем, и Мидас, который начал неистово потеть в одной лишь льняной рубахе уже через полчаса, все чаще посматривал на воинов Золотого Крыла. Он прошел сотни, тысячи битв и отлично знал, что такое — боевой доспех.

— С них должно течь, как с девок, что прислуживали мне в Келенах! — шепот древнего бога лучился нескрываемым раздражением. — Может, они не люди вообще? Биороботы какие-то. Я вот не удивлюсь.

— Думаю, они просто контролируют биохимию своего тела, — пожал плечами Карн, он шагал рядом, уцепившись за рукав фригийского царя. — Так, как мы с тобой никогда не сможем.

— Кто знает, — донеслось у них из-за спины. Карн не видел Ивана и не касался его ауры, но абсолютно точно знал, что Брат Вюрда широко улыбается, хитро сощурив глаза.

Они вышли к брошенной стоянке лесорубов еще до полудня. Карн попросил Ивана остаться в полусотне метров от крайних домов и маг понимающе кивнул. Танай же впервые проявил откровенную эмоциональность.

— Зачем? — голос его напоминал утробное рычание волка. — Он не просто проник в святая святых нашей великой твердыми, он поставил на грань весь мир! Для таких есть лишь одно наказание.

— Танай, друг мой, — Иван посмотрел на воина снизу вверх. За счет доспехов тот был выше мага на полголовы. — Именно потому, что он проник в библиотеку, мы просто не имеем права отправить его к праотцам. По крайней мере, не так скоро.

Из-под шлема донесся глухой рык. Танай отступил в тень молодого дуба и замер, обратившись изваянием, высеченным с филигранным мастерством из цельного куска зачарованной стали.

Карн и Мидас поспешили к стоянке и парень, на ходу проанализировав этот короткий диалог, со всей четкостью осознал — какая же удивительная картина предстала перед ними! Иван и Танай действительно идеально контролировали свои ауры и физические тела. Но Карн был не просто смертным с уникальными способностями к истинному зрению. Он был чем-то большим, и что-то внутри, какая-то глубинная сила, позволила ему увидеть ситуацию в целом, без ограничений, накладываемых его телом, личностью и окружающим миром.

Он понял, что это была всего лишь сценка, которую оба — Брат Вюрда и командир отделения Золотого Крыла — разыгрывали уже неисчислимое количество раз перед десятками и сотнями тысяч людских взоров. Так было нужно — чародей представал мудрым и рассудительным лидером, а воин — цепным псом, палачом, разящим врагов расы без колебаний. Иван внушал уважение, Танай — животный ужас.

— И неужели люди на это ведутся? — зло хмыкнул Мидас, едва Карн хотел сообщить ему о своих выводах. Но парень в очередной раз недооценил древнего бога, который даже без истинного зрения, видел и слышал гораздо больше, чем ему позволяли.

Однако фригийскому царю ситуация представлялась несколько иначе. Могло статься, что им дали это понять намеренно. И это уже совсем другой уровень контроля — протянуть раскрытые ладони, показав, что даже их в случае чего будет достаточно.

Этими мыслями он решил с Карном не делиться. Тем более, что подобные игры всегда утомляли парня, поэтому мечты о большой политике он бросил лет в шестнадцать, решив, что упругая задница Снежанны дает больше перспектив и уж точно больше удовлетворения. Был ли он наивен? Несомненно, но — лишь с одной стороны…

Зак не скрывался. Он стоял ровно на том самом месте, где прошлым утром (чуть более суток назад!) закапывал Антару. Карн услышал, как молодой воин тихо плачет, а потом почувствовал холодную каплю на кончике носа и спустя мгновение — еще одну, на щеке. Сначала он подумал, что это иллюзия разыгравшихся эмоций, но потом капли стали падать чаще и со всех сторон донесся характерный шорох. Шорох дождя в лесу.

Они с Мидасом замедлили шаг и подошли ближе, остановившись в дюжине метров от Зака, у стены дома, в котором втроем провели минувшую ночь.

Нет, вчетвером.

Молодой воин, поглощенный собственными переживаниями, кажется, не заметил их. Немудрено — осторожные шаги не так-то просто разобрать в дождь даже умелому уху. А может, он просто не видел смысла реагировать. До поры до времени. Но потом парень заговорил и развеял все сомнения.

— Ее можно вернуть, — слова звучали низко и хрипло, это не голос человека, обретшего надежду. Скорее, так мог говорить тот, кто собирается сделать нечто, чего, как он знает, делать не следует. — Всех можно вернуть. С помощью Зеркала Теней.

Иван, разумеется, рассказал им о свойствах артефакта. Его создали скиаманты ныне сгинувшего рода древних выходцев с Туле. О них не принято вспоминать, потому что они были первыми из расы, кто ступил на гибельный путь. Первыми и, увы, не единственными.

Зеркало Теней действительно могло вернуть в Ра любое существо, умершее из этой реальности. Реанимировать его в полном соответствии с образом, который запечатлелся на материи мира смертных в момент перехода. Грубо говоря — восстановить из последней резервной копии, которая не погибала, не была «за гранью», соответственно — оставалась собой.

Вроде бы за подобное можно отдать многое, даже собственную жизнь. Но Зеркало Теней требовало большего. За одного оно забирало всех, поглощая душу целого мира. Поэтому даже скиаманты никогда не использовали свое детище по прямому назначению.

Зачем тогда они создали его — на этот вопрос Иван не мог ответить. Может, сошли с ума от обретенной власти, а может — ими в тот момент руководил уже кто-то другой.

Так или иначе, но Карн сразу же присек закономерную мысль. Мидас поступил также. Они уже выбрали свой путь и не могут бросить его, не дойдя до финала. Тем более, что Зеркало сулит откровенно мутные перспективы. В отличие от того, что обещал Всеотец.

Зак медленно развернулся вокруг своей оси. Он изменился — сильно похудел, глаза ввалились, кожа посерела, ее избороздили глубокие морщины. Брат Вюрда говорил об этом — Зеркало Теней выпивало его жизнь. Но оно не выпьет ее до конца, оставит ровно столько, чтобы хватило исполнить задуманное.

Парень обеими руками прижимал артефакт к груди. На Зеркало Теней был наброшен лоскут непрозрачной ткани, плотно облегавшей его по контуру. Это был ровный круг сантиметров сорок в диаметре, судя по всему — довольно легкий, так как Зак не прилагал видимых усилий, чтобы удерживать его.

Иван предупредил, что Зеркало работает, если можно так выразиться, в обе стороны. Если в него смотрит мертвый — он возвращается в Ра, а если живой — происходит обратный процесс. Проблема в том, что «на той стороне» у живых нет «резервных копий», поэтому они не переходят в другое состояние, а просто перестают существовать.

Другой момент — от артефакта нельзя защититься, просто прикрыв глаза рукой. Зеркало отражает суть, а ее не скрыть. Иван сказал это, чтобы Карн и Мидас четко понимали, на что идут. Это окончательная гибель, без возврата. И тут даже Всеотец не поможет. Вопрос в другом — знает ли сам Зак об этом свойстве артефакта?

При этом пробить парню голову стрелой или усилием воли разорвать ему сердце не выйдет. Зеркало Теней обладает нечитаемой даже для Братьев Вюрда аурой. То есть артефакт в некотором смысле — живой, и он надежно защищает своего владельца силами, что много древнее подвластных владыкам Аркаима.

Карн и Мидас не стали спрашивать колдуна о том, как он намеревается забрать у парня опасную игрушку. Было ясно, что Иван готов пожертвовать хоть всеми воинами, лишь бы Золотое Крыло своими жизнями купило ему пару мгновений, необходимых, чтобы сблизиться с Заком и вырвать артефакт из его рук. Но теперь Карн подумал, что, быть может, стоило задать магу этот вопрос. Кто знает, может был у него другой вариант? Они то с Мидасом хотели просто попытаться уговорить парня, но, глядя на его нынешнее состояние и, что важнее — ощущая его измененную ауру, их общий параметр уверенности устремился к нулю с неожиданной для обоих стремительностью.

В энергетическом плане Зак почти перестал быть собой. Собственно, от молодого воина осталась лишь та часть его личности, которая хотела любой ценой вернуть Антару. Все остальное было оплетено и быстро поглощалось бесцветной аурой Зеркала Теней.

Неожиданно внутри Карна всколыхнулся мимолетный импульс узнавания. Он среагировал на ощущение и почти сразу понял, с чем его восприятие сравнило энергетику артефакта. С Арминиусом. А если точнее — с той аномальной пустотой, которую в эфире создавало его присутствие. Аналогия была безумной, но она БЫЛА.

— Ты прав, — Карн звучно выдохнул и как воздух покинул его легкие, так же все сомнения и неуместные мысли освободили сознание. А потом воздух вернулся в его тело, но сознание продолжало оставаться кристально чистым. Лишь так он имел шанс за что-то зацепиться в остатках личности Зака, ведь противостоять ауре Зеркала Теней он не мог. Потому что в привычном ему смысле — нечему было противостоять.

— Ее можно вернуть, — продолжил он. Голос звучал чисто, уверенно. — Но я знаю, ты уже задавал себе этот вопрос. И не осмелился ответить. Так ответь нам. Нужно ли?

— Мне — да, — Зак криво усмехнулся, а потом накатившая волна грусти слизала эту безумную радость с его лица. Он хотел сказать что-то еще, но промолчал.

— Ты ведь понимаешь, — не отступал Карн. — Это противоестественно.

— Смерть противоестественна! — голос Зака внезапно сорвался на исступленный крик. — Смерть, а не жизнь! ТЫ должен это понимать! Хотя, — он так же неожиданно успокоился и заговорил тише. — Ничего вы не понимаете. Ведь вас обманули, вам не сказали главного. Смерти не было, Творец не задумывал ее. Он просто НЕ ЗНАЛ о ней. А теперь… любая смерть ранит Вселенную, приносит ей нескончаемые муки. А я могу залечить рану. Всего одну, но… этого достаточно.

— Тебе или Вселенной? — уточнил Карн. Он все же попытался воздействовать на поглощенную Зеркалом ауру Зака, но не вышло — его энергетические щупальца вязли в непроглядном тумане и таяли в нем без остатка. — Ты знаешь, что будет, если использовать Зеркало? Какую плату оно…

— Мне плевать, — губы Зака вновь растянулись в улыбке чистого безумия. — Как и тебе, не правда ли?..

— Она бы не хотела этого, — Мидас вступил в разговор, как только понял, что Карн теряет ментальное равновесие. Слова Зака… нет, слова Черного Зеркала не были просто словами. Бог ощущал их тяжелую давящую силу, что была несоизмеримо старше его собственной. Он инстинктивно боялся ее, но не мог оставить друга наедине с древним злом.

— Она бы не хотела, чтобы ради нее ты уничтожил целый мир, — фригийский царь сделал то же, что и Карн несколько минут назад. Он очистил сознание от страхов и неуверенности, и это позволило ему вплести в свои слова могучие чары, которыми он овладел едва став богом, и совершенствовал ни одну тысячу лет.

— Ее смерть разбила твое сердце, — продолжил Мидас и его речи осязаемо лучились искренним участием. — Но то, в кого ты превратишься, если вернешь ее… это разобьет сердце ей. Разве ты хочешь, чтобы она пережила тоже, что и ты?

Он говорил совершенно банальные вещи, но можно ли было сказать что-то еще? Зак и сам все это отлично понимал, но не прислушивался к себе — зеркало запечатало его уши, его сердце. Поэтому ему нужно было, чтобы кто-то другой задал эти вопросы. Кто-то, кто сам пережил подобное и готов был на немыслимые безумства безо всякого Зеркала Теней, на которое можно было бы списать те ужасы, что он творил, потеряв самое дорогое и не желая с этим мириться.

Слова древнего бога заставили Зака усомнится. Карн увидел это, а Мидас почувствовал. Чары Зеркала дрогнули, дали трещину, которая пересекла бездонно-черную ауру, заменившую парню его собственную.

«У нас не остается времени, — голос Ивана прозвучал в мыслях Карна и Мидаса так отчетливо, будто Брат Вюрда говорил каждому из них прямо на ухо. — Приближается разрыв, масштабный». Он больше ничего не сказал, но было ясно и так — либо они сейчас же уговорят молодого воина отдать Зеркало, либо через считанные минуты за их спинами возникнут золотые фигуры и полягут здесь все до единого, но Иван заберет артефакт с трупа Зака. Правда, был еще третий вариант — самый печальный. Зак все же успеет активировать артефакт и тогда…

— А ведь ты делаешь именно это — разбиваешь ей сердце, — сначала Карн подумал, что ярость, проблескивающая через слова Мидаса — нарочитая, но потом он понял, что фригийский царь не в полной мере владеет собой. Неужели это влияние артефакта?

— Более того — ты разбиваешь мириады сердце, — древний бог разъярялся все сильнее и уже не мог остановиться. — Ты ведь убьешь жен, сестер, сыновей! Ты, мать твою, подумал об этом? Или ты только о себе подумал, эгоист хренов! О том, что нужно тебе и только тебе?!

Черная пелена продолжала трескаться, целые куски отслаивались от нее, обнажая просветы увядшей, но еще живой ауры Зака. А потом в один миг Зеркало Теней полностью восстановило себя — будто со стола упала и разбилась вдребезги черная мраморная ваза, а потом кто-то прокрутил пленку назад и осколки вновь собрались в изначальную форму, заняв исходное место.

— Тогда почему это делаешь ты? — голос Зака уже не принадлежал человеку. Его губы и язык шевелились, но издаваемые ими звуки выходили не из человеческой глотки, а из межмировых бездн, в которых жило зло, древностью сравнимое с самим Творцом.

Карн и Мидас будто оказались в абсолютном вакууме. Окружающий мир перестал существовать и каждый из них мысленно повторил этот просто вопрос.

«Тогда почему это делаешь ты?»

Ведь они оба все это время действовали только в собственных интересах. По правде говоря, им плевать было на Ра, Дуат, Лимб, на судьбу Вселенной. Они хотели вернуть Ниссу и Фавну — ни больше, ни меньше.

А ведь в других временных пластах легионы Ангелов, ведомые Серыми, устраивают самый масштабный геноцид в истории этой действительности. Они уничтожают культуры и народы, вымарывают из людского генотипа понятия «свободы» и «индивидуальности». Они извращают жизнь в угоду уродливым и абсолютно противоестественным представлениям о том, как все должно быть.

А Карн и Мидас, вероятно — немногие из тех, кто имеет достаточно сил, чтобы противостоять этому, занимаются тем, что… идут против законов мироздания! Ведь они хотят сделать (уже делают!) то же, на что готов решиться Зак. Они хотят обернуть вспять саму смерть.

Вот только они при этом не губят миллионы. Или все-таки губят? Своим бездействием в войне с настоящим врагом?…

Иван что-то говорил им, но они не слышали. Не ощущали, как Танай и его воины Золотого Крыла приближаются сзади, готовые без сожалений отдать свои жизни ради спасения мира. Не видели, как впереди, за спиной Зака, повернувшегося к ним лицом, из лесной чащобы вырывается тьма, а вслед за тьмой целый легион порождений Лимба переходит границу реальности.

Они оглохни и ослепли, застыли в клубке противоречивых эмоций, пораженные магией Зеркала Теней. А ведь оно всего лишь сказало ПРАВДУ.

Но потом Карн и Мидас одновременно моргнули и в этот вакуум, где прибывали лишь они двое, вошел третий. Это был Зак. Он робко улыбнулся — и то был уже не оскал безумца, парень стал самим собой. Синие круги под глазами пропали, его кожа вернула себе естественный оттенок, морщины разгладились. А черная пелена, источаемая Зеркалом Теней, вернулась в артефакт, и теперь он уже сам оказался в ловушке — его окутывало бледное сияние ауры Зака, тотально подавляющей заключенную в Зеркале силу.

— Я отдам его, — тихо проговорил молодой воин, протягивая артефакт Карну и глядя в глаза Мидасу. — Но пообещайте мне. Пообещайте, что если в своем путешествии встретите ее, вы скажите ей, что я… прошу у нее прощения. Я найду ее, когда завершу свой земной путь. Пусть она только подождет. Я найду ее в любом из миров. Обязательно найду.

— Мы обещаем, — одними губами ответил Мидас, а Карн медленно протянул руки и взял Зеркало Теней. Он ощутил всю его невероятную мощь и клокотавшую в нем злобу, и если бы историю Зеркала рассказал ему кто-то другой, но не Иван, парень обозвал бы того лжецом. Ибо такую силу невозможно обуздать. Немыслимо, чтобы ЭТО могли сотворить люди.

Пузырь энерго-временного вакуума беззвучно лопнул, но воины Золотого Крыла не остановились. Зак, увидев их за спинами Карна и Мидаса, сдавленно ойкнул, те запоздало обернулись, но Танай и его бойцы в последний момент разомкнули шеренгу и обтекли их по флангам. Они выстроились защитным полукольцом в сторону чащи, где сформировался локальный Разрыв. Воины синхронно вскинули копья, выставив серебристые наконечники по направлению к приближающимся врагам. И только в руках Таная было не копье, а прорезной бродекс длиною в рост своего владельца, то есть — два с лишним метра.

Затрещали статические разряды и клочок пространства за спинами золотых воинов вздыбился радужными вспышками ионизированного воздуха. Вся влага в том месте сразу испарилась и сквозь белесые полупрозрачные клубы проступили очертания Ивана. А через секунду по ушам ударил запоздалый хлопок вытесненной материи.

Маг обернулся, шагнул к Карну и протянул руки к Зеркалу Теней, в которое тот вцепился мертвой хваткой. Парень уловил направленный мыслеобраз, встрепенулся и с трудом разжал пальцы, будто сведенные конвульсией. Едва татуированные руки коснулись Зеркала, Брат Вюрда зашевелил губами, бросив несколько коротких слов, который никто не смог разобрать. Артефакт низко загудел и растаял в воздухе.

Иван сделал движение, будто стряхнул воду с ладоней, затем развернулся к наступающим порождениям Лимба. Он что-то выкрикнул, но звука его слов вновь никто не расслышал. Маг взмахнул руками и в них материализовались два узких длинных клинка, испещренные рунической вязью. Строки рун полнились контрастным золотым свечением, а сами клинки источали в пространство легкую фиолетовую дымку.

— Мы не успеем отступить, — холодно произнес Брат Вюрда, занимая позицию на фланге полукольца воинов Таная. — Но подкрепление из Аркаима уже в пути. Нам нужно продержаться совсем немного.

Мгновение он молчал, вглядываясь в наступающих врагов, а потом резко обернулся, его взгляд вспорол пространство кривым сабельным ударом, скользнув с Зака к Мидасу и остановившись на Карне.

— Я рад, что вам удалось, — в голосе по-прежнему звучала сталь, но было там что-то еще. Карну показалось — гордость за них, Мидас уловил нотки облегчения, а Заку почудилось, будто это была надежда.

Иван хотел добавить «это был лучший из прожитых мной вариантов», но не стал захламлять головы воинов лишними вопросами. Их и так было много — этих вопросов.

Почему он собирается драться с порождениями Лимба оружием, а не магией? Если он сумел сюда телепортироваться, почему не может телепортировать их небольшой отряд в город или просто подальше, выиграв хоть немного времени? Куда он дел Зеркало Теней? Но главное — что здесь вообще произошло и как Заку удалось пересилить древние чары, которые едва не уничтожили его личность?..

Но уши уже полнились яростным стрекотом мантикор и ревом гончих, а значит — время слов закончилось. Меж древесных стволов мелькали черными тенями проворные химеры, а над сочными кронами взмывали серые молнии крылатых трикветров. Разноголосая волна монстров с изнанки реальности, вооруженная ядовитыми когтями, желтыми клыками, хвостовыми иглами и смертоносными клювами, неумолимо катилась к ним и до столкновения оставались считанные секунды.

— Круг! — проревел Иван и фланги Золотого Крыла сомкнулись, оставив пространство, достаточное для того, чтобы в него втиснулись еще два воина. Эти места заняли Мидас, обнаживший клинок Стража рассвета, и Зак, который где-то нашел новый щит. Карн остался в центре построения и раскинул руки в стороны, подняв невидящие глаза к голубому небу, из которого нескончаемым потоком хлестали струи колдовского дождя.

Забавно, подумал он, ведь именно так начинался их путь в этом временном витке. С дождя. Сейчас тоже шел дождь, точно такой же. Но мир уже изменился. И дальше все будет по-другому. Тогда их встретил дождь и разбитое сердце. Сейчас будет просто дождь, Карн поклялся себе в этом.

И каждый из них — Иван, Мидас, Зак, Танай и еще одиннадцать золотых воинов — поклялись себе в том же. И все они сдержали свои клятвы. Вот только пережили тот бой не все.

***

Они бились, как одержимые. Собственно, у них не было другого выбора — Разрыв выбрасывал в Ра сотни и сотни чудовищ и все они черным шквалом накатывали на горстку бойцов, которые никак не желали умирать.

Карн не мог припомнить более ожесточенной битвы, даже под стенами Гелиополиса было иначе. Возможно, так лишь казалось, ведь в сражении за Город Света он был на стороне атакующих, а здесь — держал оборону. И с каждым мгновением эта оборона становилась все менее устойчивой, но отступать им было некуда.

Он застыл на коленях внутри оборонительного круга и контролировал сразу девять порождений Лимба. Мог и больше — чувствовал в себе достаточно сил, но их стоило приберечь для критической ситуации, которая могла наступить буквально в любой момент.

Справа две химеры, опутанные его ментальными тенетами, рвали в клочья своих товарищей. По воле «кукловода» одно из хищных тел, покрытых жестким черным хитином, взмыло в воздух и продолговатая пасть с тремя рядами мелких треугольных зубов впилась в горло пролетавшей мимо гарпии. Крылатый монстр задергался в конвульсиях, неистово клекоча. Химера увлекла гарпию на землю, где со смачным хрустом раздавила ей шею, отделив голову от тела.

В следующую секунду не успевшее вдоволь попировать чудовище было поднято на клыки гончей, и Карн тут же переключился на нее. Гончая мотнула уродливой головой, сбрасывая мертвую ношу с клыков и разбрызгивая вокруг смолянистую кровь сраженного врага. Затем развернулась, в боевом неистовстве ударила передними лапами по земле и рванулась вперед, описывая полукруг вдоль северной части оборонительного кольца. Она сминала все, что попадалось ей на пути, не чувствуя боли, не ощущая усталости.

Одновременно на левом фланге Карн контролировал трикветр гарпий. Под его руководством они атаковали точечно — пикировали на отбившихся одиноких врагов, поднимали их в воздух, разрывали на части. Затем описывали пару кругов, регенерируя повреждения, и снова бросались в бой. Они держались дольше остальных — почти с самого начала сражения.

Но интереснее всего было контролировать мантикор — Карн подавил их волю несколько мгновений назад и четыре полульва-полупаука уже унесли жизни дюжины преданных братьев. У них было два неоспоримых преимущества — они могли высоко прыгать, почти летать, и у них были хвосты с жалами, что пробивали любую броню и в считанные мгновения выжигали жертву своим смертоносным ядом. Контролируя их, Карн фактически играл в шашки, перепрыгивая врагов, заходя им в тыл и во фланги. Это было сложно, но увлекало.

Для экономии сил он снизил чувствительность ментального радара и уменьшил его радиус до двадцати метров. Ему не нужно было думать о подкреплении — если оно окажется поблизости, Иван все равно заметит это раньше. Если же аркаимские воины, что спешат им на помощь, сами увязнут в бою и не успеют — это уже будет не важно.

Невеселые мысли в тот миг боевого безумия посетили не только Карна. Мидас, бившийся между неизвестным ему воином Золотого Крыла и Заком, думал о том же. Как всегда, во время схватки его сознание было идеально чистым, мысли текли ровно, и фригийский царь неторопливо анализировал возможные перспективы, не забывая работать клинком Стража рассвета.

Из хаотичного мельтешения монструозных тел на него бросилась химера. Он отступил на полшага, пропуская перед собой два размашистых удара загребущих лап, спружинил с отставленной назад правой ноги и метнулся ей навстречу, одновременно пригибаясь. Он проскочил под правой лапой химеры, вспоров ей брюхо, и, не прекращая движения, выполнил пируэт, выбросив клинок по широкой дуге параллельно лесному пологу.

Гибельная сталь собрала отменную жатву — она обрубила морду гончей, «подстригла ногти» химере и располовинила не вовремя приземлившуюся гарпию. Крылатую тварь Мидас добил колющим в лицо и затем сразу же вернулся в строй. Все его действия заняли не более двух секунд — к счастью, реакция у порождений Лимба была недостаточной, чтобы воспользоваться этим драгоценным временем.

Древний бог сместился вправо, уходя от мантикорьего хвоста, тут же выкрутил меч в запястье, начисто отсекая жало, и уколол врага пониже шеи. Можно сказать, что это был милосердный удар — мантикора умерла мгновенно, не мучаясь. Но Мидасу некогда было об этом рассуждать — он переключил внимание на двух химер, что наседали на Зака.

Молодой воин в этот момент принял на щит шквал ударов, инстинктивно приседая, затем сделал шаг в сторону и, не опуская щита, нанес серию быстрых уколов копьем. Первая химера с развороченной грудью завалил навзничь, но вторая успела отскочить, где, впрочем, ее настиг клинок фригийского царя, во всполохе серебряной молнии отделивший ее голову от тела.

Зак решил, что поблагодарит Мидаса позже, ведь ему вновь пришлось закрыться щитом и в этот раз на него обрушилось сразу три мантикорьих хвоста. Второго такого натиска кругляш мог и не выдержать, поэтому парень сделал пару неприцельных тычков по нижней полусфере, а потом резко выбросил копье вперед и вверх на всю длину. Монстры еще не успели поднять хвосты для следующей атаки и одному из них уже не суждено было этого сделать — копье Зака пробило ему лоб, выйдя из затылка.

Парень с силой вырвал оружие и отступил левее, чтобы опадающее тело поверженного противника оказалось между ним и оставшимися мантикорами. При этом он держал в поле зрения место в строю, которое покинул, но куда намеревался вернуться через две секунды. Короткий вдох — вперед!

Первая секунда. Он ударил мантикору в левую лапу, но остановил движение на середине и резко сменил вектор атаки. Удар потерял в силе, зато чудовище не успело среагировать, получив копье в зубы. Развивая наступление, Зак сблизился с ней и с короткого замах саданул щитом в висок.

Вторая секунда. Парень не стал возвращать щит в исходное положение, а сам подскочил к нему, укрываясь от серии ударов клешнями, которую на него обрушила вторая мантикора. Он резко навалился на щит, отбрасывая врага, затем открылся, провоцируя атаковать себя и тут же ударил навстречу в раззявленную пасть монстра, из которой на землю (на его родную землю!) летели клочья черно-желтой слюны. Мантикора подавилась закаленной сталью и своей злобой.

На третьей секунде Зак вернулся в строй, выдохнул и схватился с гарпией. В этот момент целый трикветр атаковал Ивана, который бился слева от молодого воина. Усилием мысли аркаимский маг заставил кровь в жилах первого врага, попавшего в поле его зрения, закипеть и буквально разорвать на части оказавшееся таким непрочным пернатое тело. Ошарашенные сестры погибшей по инерции продолжили атаку. А когда инерция закончилась, в игру вступила ярость — слепящая жажда мести.

Но клинки Ивана оказались быстрее. Он закрутил «мельницу», в которую гарпии и влетели — одна за другой. Клинки вращались с такой скоростью, что ни один из десятков окровавленных кусков, оставшихся от мерзких созданий, не преодолел заслон мельтешащей стали. Маг остановился и тут же выбросил вперед оба клинка, распотрошив голову набегавшей на него гончей. Удар он сопроводил подходящим мыслеобразом и не двинулся с места, хотя гончая должна была отбросить его во время встречной атаки.

Схватка по северному полукругу оборонительного кольца протекала в ином ключе. Мидас, Иван и Зак бились как воины — умело, но независимо, каждый опирался только на собственные силы. Бойцы Золотого Крыла сражались как солдаты — монолитом, черпая силы в доблести друг друга, и каждое движение одного продолжалось движением второго. О такой слаженности любая армия могла только мечтать. Если бы Карн обратил на это внимание, он, возможно, вспомнил бы Стражей рассвета, а Мидасу на ум пришли бы вестфольдские нордманы. Северяне были не столь совершенны, но в схватке хирд действовал по тем же принципам.

Они не подпускали врага к себе — каждый взмах зачарованного металла уносил жизнь порождения Лимба. И оказалось, что копья с широкими и длинными наконечниками подходят не только для колющих ударов. По необходимости они великолепно резали и даже рубили — воины порой раскручивали свое оружие над головой, а потом опускали его на подступающих врагов, рассекая тех по двое-трое сверху донизу.

Каждое копье воинов Золотого Крыла было истинным произведением искусства, и дело не только в филигранной рунической резьбе и инкрустации драгоценными металлами. Здесь поработали и другие искусники — мастера смерти, знатоки убийства, кузнецы войны.

В «пятке» копья располагалось полое пространство, на две трети залитое ртутью. Именно поэтому умелые бойцы могли вращать свое оружие и перехватывать его любыми способами, атакуя со всех возможных векторов — оно всегда имело идеальный баланс, буквально подстраиваясь под направление, угол и скорость атаки.

Выделялся лишь Танай с прорезным бродексом. Его оружие тоже имело в «пятке» полость с ртутью, но гораздо меньшего размера, так как вес боевого топора за счет внутренней прорези в стальной части приближался к смешным полутора килограммам. То есть вес был смешной, учитывая габариты Таная, но для обычного человека времен Карна или Мидаса бродекс вышел бы весьма увесистым.

Танай как раз обрушил свое оружие на голову подбежавшей к нему гончей и рассек ее голову на две ровные половинки. Воин не обратил внимания на фонтаны темно-алой крови, брызнувшие на его золотой доспех, он вновь поднял бродекс и тут же опусти — уже на голову мантикоры. Хвостатого монстра постигла участь его нерадивого предшественника и отомстил он несокрушимому воину точно также — залив его доспех от поножей до горжета своей отвратительной кровью.

Танай сделал шаг вперед и вскинул «пятку» топора, ударив в челюсть подбежавшую слева химеру — раздался хруст и чудовище медленно опустилось на колени, тихо и протяжно забулькав себе под нос черной пеной. Воин тут же перехватил древко топора более широким хватом и нанес удар «пяткой» в живот следующему монстру, что подскочил вслед за первым. Не прошло и мгновения, как последовал еще один удар — в коленный сустав очередного противника.

В этот момент справа, на самом краю сектора, контролируемого Танаем, разметав ряды союзников, на свободное пространство выскочила гончая. Она тут же получала два быстрых и мощных тычка «пяткой» бродекса — в правую переднюю лапу и по нижней челюсти. Затем воин сделал шаг назад, заняв исходное положение в строю. «EG RIF YKKUR I BITA!» прорычал он, с легкостью перекрикивая гул схватки, и бойцы Золотого Крыла, стоявшие слева и справа от своего командира, тут же пригнулись.

Бродекс свистнул, вскрывая напоенный влагой воздух. Если бы кто-то умудрился заснять это высокоскоростной камерой, то увидел бы, как узкое лезвие топора рассекает падающие с небес капли — оставляя после себя не вспышку брызг, а две ровные половинки некогда единой водяной гранулы. Оглушенных противников — гончую и трех химер — разорвало на части, но Танай не собирался останавливать топор. Бродекс продолжил вращение, но сменил плоскость — воин закрутил его над собой и рассек на части сразу несколько пернатых тел, гарантированно угробив как минимум два полных трикветра.

Наконец, он вернул оружие в исходное положение, выставив его под острым углом перед собой. Воины, что сражались по флангам, вновь выпрямились. Время, будто замершее на несколько коротких секунд, продолжило свой стремительный бег, а бойцы Золотого Крыла снова синхронно ударили копьями, разя неисчислимых врагов и не подпуская их к оборонительному кругу.

И все же они проигрывали. Это стало очевидно, когда Мидас глухо зарычал, подавляя боль яростью, — недобитая химера прошлась когтями по его правой икре, да так, что вырвала из ноги фригийского царя шмат плоти размером с кулак. Древний бог продолжал стоять только благодаря нечеловеческой воле.

В этот же момент на противоположном фланге воин Золотого Крыла молча упал лицом вперед с проломленным шлемом, голова под золоченой сталью обратилась в кровавую труху. Бойцы тут же сомкнули ряды, втянув павшего внутрь круга, но почти сразу еще один воин справа от Таная, сражаясь с группой мантикор, упустил из виду пикирующую гарпию. Тварь была разорвана пополам рубящим ударом копья, однако сумела сбить шлем с человека, а ее кровь залила ему глаза.

Пока боец смахивал с лица липкую влагу, освобождая обзор, к нему подскочили сразу три мантикоры. Они неистово замолотили хвостами по грудной пластине кирасы, а клешнями — по поножам и сегментным набедренникам. Кираса выдержала, а вот элементы, прикрывающие колени, поддались. Синие глаза сузились, когда оба сустава обратились рваным месивом, но сдаваться воин не собирался.

В клинче от копья было мало толку и латник понимал, что гибель близка. Поэтому он, чудом продолжая стоять на изуродованных ногах, вскинул копье над головой, перевернул оружие плашмя и опустил его позади мантикор. Монстры продолжали наносить ему множественные удары и кираса на груди воина лопнула, но это уже не имело значения, ибо их жизни он заберет с собой! Боец навалился на врагов, расслабляя ноги, испепеленные пламенем боли, и рванул древко копья на себя. Дерево, твердое точно камень, врезалось мантикорам сзади под шейные позвонки, чудовища панически застрекотали, но почти сразу умолкли — все трое одновременно. Они повалились на землю в одну груду вместе с телом сразившего их титана.

Танай видел, что его бойцы не успевают закрыть очередную брешь, зато успел Карн. Парень взял под контроль еще одну гончую и заставил ее втиснуться между исполинами Золотого Крыла. Насколько отвратительно было сражаться плечом к плечу с таким созданием — история умалчивает. Однако выбора у них не было, потому что спустя мгновение еще один воин рухнул на землю, а щит Зака, не выдержав мощной атаки, раскололся пополам.

Молодой воин отпрянул, не успевая защититься, но разгоряченную химеру остановил клинок Мидаса. Парень тут же выбросил вперед копье, целя в следующего противника, но получил удар когтистой лапой в плечо и опрокинулся на спину. Он ударился головой об опаленный остов сгоревшего дома и потерял сознание, так что даже не почувствовал, как вторая гарпия (первую располосовали клинки Ивана) стала рвать ему грудь размашистыми и хлесткими ударами.

А потом явилось подкрепление. Нельзя сказать, что это был пресловутый «последний момент», но к той секунде, когда золотая волна молча «обтекла» сражавшихся с обоих флангов и мгновенно оттеснила порождения Лимба обратно к стене леса, семь из двенадцати воинов Таная были мертвы.

Зак тоже был мертв, по крайней мере Карн больше не ощущал его. Последняя мысль, которую он уловил от молодого воина, была обрывочной и нечеткой. «…побеждает смерть!» успел подумать парень и его сознание растворилось на ментальном радаре Карна, даже не сформировав явного мыслеобраза. Что побеждает смерть? О чем он думал в этот миг? Жизнь, любовь, воля? А может, не было там никакого первого слова… Может все так — побеждает смерть. Всегда. Рано или поздно. И никак иначе.

Сам Карн был выжат на три четверти, а Мидас буквально истекал кровью. Ранений не получил только Брат Вюрда, хотя и его сражение измотало — он зримо осунулся, тяжело дышал, опустив плечи, а его «тога» насквозь пропиталась едким потом.

Фригийский царь, будучи на грани беспамятства, тем не менее отметил, что аркаимский маг чудом умудрился не заляпать одежду вражеской кровью. «Эстет хренов», — подумал про себя древний бог и бессильно рухнул в объятия двух стройных воинов Золотого Крыла.

Стоп. Стройных?..

Он присмотрелся к фигурам бойцов, спешно обрабатывавших его раны, и с удивлением обнаружил, что это женщины. На них были типовые золоченые шлемы с глухими забралами, не позволявшими рассмотреть лица, но они казались ниже других воинов, гораздо уже в плечах, и пальцы у них были слишком тонкими и осторожными для, скажем так, брутальных арийских мужиков. Несомненно, в отрядах скорой помощи Золотого Крыла (или как это у них называется?) служили женщины! И они прекрасно обходились без всяких фэнтезийных «чашечек» и «железных стрингов», прости святой Гайгэкс!

Затем древний бог соизволил вернуться к созерцанию поля боя, хотя никакого боя по сути уже не было. Легион воинов Золотого Крыла — сотен пять, не меньше — в считанные мгновения отбросил порождения Лимба от стоянки лесорубов и уже скрылся в чаще, развивая наступление. Похоже, им потребуется не больше четверти часа, чтобы добраться до Разрыва и запечатать его, если, конечно, они…

— Я должен пойти с воинами, чтобы закрыть Разрыв, — Иван немилосердно ворвался в размышления Мидаса чеканным речитативом. Он пристально посмотрел на древнего бога, убедился, что тот его слышит, и перевел взгляд на Карна, застывшего неподалеку. — Валькирии отведут вас в город и подлечат, насколько успеют. Как только я вернусь — мы начнем ритуал, так что будьте готовы.

— А что Зак? — Карн все пытался нащупать ауру молодого воина, но безрезультатно. Строго говоря, это еще ни о чем не говорило, он израсходовал много сил, устал, мог и ошибаться…

Брат Вюрда не ответил. Вместо этого он быстрым уверенным шагом двинулся к чаще, нагоняя воинов Золотого Крыла. Танай и двое его бойцов последовали за магом, еще троих — тех, что получили в бою тяжелые раны, но выжили — валькирии уложили на носилки и споро понесли в противоположном направлении. Фригийский царь хмыкнул при виде этого зрелища и подумал, что «мышцы у этих баб покрепче моих будут, а выносливость — просто конская!»

Сам древний бог наотрез отказался от носилок, но был непрочь, чтобы две воительницы, обхватив его нежными, но сильными (даже чересчур!) руками, помогли преодолеть путь до города. Они двинулись через намоченный дождем лес, а потом вверх по горной тропе, уже знакомым маршрутом. Карн шел позади, его тоже вела валькирия.

Так они снова оказались в Аркаиме, но в этот раз — вошли через главные ворота, как стоило сделать еще при прошлом посещении южной столицы обширной империи ариев. Вот только на обещанное «подлечение» времени не осталось — воины Золотого Крыла во главе с Иваном и Танаем вернулись почти сразу после них.

Технически Карну и Мидасу не обязательно было участвовать в Ритуале, который, как сказал Брат Вюрда, займет около пары часов стандартного мидгардского времени. Но маг почему-то волновался на этот счет — он кратко пояснил, что Ритуал Восстановления в этом временном пласте сильно отличается от тех, которые будут проведены Орденом Ка-Дас в последующие эпохи.

— Максимальный энергетический всплеск ожидается в начале процесса, а не в конце, — заключил он. — Поэтому Вегвизир вам лучше задействовать в первые же минуты Ритуала.

Его слова походили на совет, но тон не предполагал возражений и получалось, что Иван просто отдает им не шибко завуалированный приказ. Но Карн и Мидас не протестовали. Раны и усталость — все это было не важно, ведь перемещение в прошлое исцелит их тела и наполнит жизненной силой. Такой вот «побочный эффект».

Что до Зака, то молодой воин выжил, хотя почему Карн не ощущал его ауру на поле боя — Иван не объяснил. Может, не захотел тратить время на вопрос, который лично ему казался несущественным, а может — просто не знал, ведь даже он, как оказалось, далеко не всесилен.

— Мы примем его в Орден, — уверенно заявил Брат Вюрда. — Вы не поняли этого, но он — скальд. Он видит истину, не обладая истинным зрением. И умеет запечатлевать ее.

— Да, он что-то говорил об этом, — отозвался Мидас, для которого подъем по ступеням Пирамиды Отражений в его нынешнем состоянии представлял собой довольно серьезное испытание. Кто из них теперь поддерживал друг друга — он Карна или Кран его — понять было уже невозможно.

— Ага, он пишет, — кивнул Карн, которому было полегче, чем фригийскому царю. На нем то минувшая схватка не оставила буквально ни царапины. — Вроде он называл это саги.

— Саги, — Иван широко по-доброму улыбнулся. — Парень не отдает себе отчета, почему использует именно это слово, но он прав. Запечатлевать события — не значит запоминать их и в точности переносить на бумагу. Это нечто большее. В речах скальда минувшее живет, оно проецируется в сознание слушателей и восстанавливается не только в виде картинок, звуков, запахов и даже эмоций. Оно воссоздается в форме ИСТИНЫ. Поэтому саги редко записывают, их передают изустно — от скальда к скальду.

Наконец, они поднялись по широким каменным ступеням, которые явно строились под стандарты ариев, то есть — под их исполинские размашистые шаги, и оказались на небольшой квадратной площадке, которая упиралась в угловатый входной проем — три идеально обтесанные плиты черного гранита, составленные в форме буквы П. И ничего больше, никаких патетичных барельефов и пафосных орнаментов.

Памятуя о Храмах Световита и Радогоста, они ждали чего-то столь же эффектного и воодушевляющего. Но Пирамида Отражений — самое большое строение в Аркаиме, расположенное в самом центре города, — производила смешанное впечатление. От нее тоже веяло мощью, но — скрытой, будто спящей, а в энергетическом спектре Карн видел лишь тусклый холодный свет, облеченный в восьмигранную форму — точную копию конструкции с плато Гизы, что хорошо известна в его времени.

Пирамида была выполнена из гранита (так сказал Иван), идеально черного и идеально ровного. Как и в случае со стенами города, между отдельными блоками невозможно было различить соединительные швы, будто их не было вовсе. А когда Мидас в шутку упомянул свое первое впечатление, мол, похоже, что пирамиду «вырастили», а не построили, губы Ивана тронула легкая улыбка и маг отвернулся. Толи фригийский царь попал в точку, толи Брат Вюрда просто поддерживал амплуа.

В общем, на Пирамиде Отражений не было ни узоров, ни вездесущих рунических строк, что покрывали почти каждую поверхность в Аркаиме. Но если с пирамидой все было ясно, то полной загадкой оставалась вторая часть названия — причем тут, собственно, отражения?

— Что ж, поговорить нам больше не придется, — Иван оторвал взгляд от мегалита и посмотрел на Карна с Мидасом. Сощурился. — По крайней мере, не в этой жизни. Но я рад, что встретил вас и мне было бы интересно побольше узнать о ваших судьбах. О ваших целях…

Он немного помолчал, из чего фригийский царь сделал вывод, что Брат Вюрда знает о них гораздо меньше, чем казалось. Он уже открыл рот, чтобы хоть немного просветить мага, но тот качнул головой.

— А, не имеет значения, — отмахнулся он. — Это дело Всеотца. И ваше. Не мое. Вы привели ко мне Зака, и это многого стоит, поверьте. Кстати, он, похоже, собирается написать сагу о вас двоих. Вы ведь понимаете, какая это честь?

С этими словами Иван подмигнул древнему богу (подмигивать Карну было бы, мягко говоря, странно) и зашагал по каменному проходу вглубь темной утробы Пирамиды Отражений. Такое вот странное прощание. Хотя и сам этот виток вышел довольно странным, совсем не таким, как два предыдущих.

Они последовали за магом в темноту, которая не спешила озаряться ни магическим светом, ни хотя бы свечами или факелами. Впереди двигались темные силуэты, в гулкой тишине шорох шагов по камню казался нестерпимо громким. Мидас на слух определил, что кроме них здесь еще шестнадцать человек.

Затем шаги смолкли, надо думать — Братья Вюрда заняли положенные места. Потом где-то высоко под потолком что-то сдвинулось и пространство вокруг неожиданно затопил ослепительный золотой свет. Фригийский царь тут же зажмурился, но все равно повредил сетчатку. А когда рискнул открыть глаза — его взору предстала невообразимая картина.

Теперь Мидас понял, почему ее назвали Пирамидой Отражений. Внутри это было одно колоссальное помещение (вовсе не система комнат и переходов, как он подумал вначале), а все поверхности — пол и восемь стен-граней — представляли собой сплошные зеркала. Невероятные, огромные, идеально ровные зеркала, которые перетекали одно в другое настолько легко и гармонично, что не было видно мест стыка, а отраженные картины обретали сюрреалистичный эффект.

Похоже, в верхней части пирамиды располагался механизм, впустивший в помещение единственный солнечный луч, который, мириады раз отразившись во всех направлениях, наполнил пространство бело-золотым сияниям непередаваемой мощи. Будто солнце взошло под угловатыми сводами непостижимого строения и растеклось по его граням жидким пламенем!

Затем Мидас разглядел Братьев Вюрда — они стояли в центре пирамиды, обступив редким кругом… О, здесь все-таки тоже было дерево! Вот только оно было сплетено из чистого света и с каждым мгновением росло, впитывая лучистую энергию, давшую жизнь всему, что есть вокруг. Дерево пылало неугасимым белым огнем, его крона с каждым мгновением становилась все больше, ярче, раскидистее.

Фригийский царь внезапно понял, что у него отвисла челюсть. Звучно сомкнув ее, он посмотрел на Карна. Древний бог и не заметил, как парень сполз на колени и теперь сидел неподвижно, опустив голову на грудь и обхватив ее руками.

— Слишком, — шептал он едва слышно. — Слишком много. Так много…

— Ты как вообще? — Мидас встревожено склонился над другом. — Тебе… плохо?

— А? — Карн дернул головой на звук, но так и не поднял ее. — Нет. Нет! Просто… слишком много света! Так много…

Едва первый солнечный луч скользнул в Пирамиду Отражений, Карн инстинктивно прикрылся от мощнейшего энергетического всплеска. Рефлексы подсказали сжать сознание, полностью отключить ментальный локатор и подавить все чувства физического плана. Парень намеренно ослепил и оглушил себя во всех известных ему диапазонах, и несмотря на это он слышал и видел все, что происходило на сотни километров вокруг. Он в один миг постиг мысли каждого живого существа в Аркаиме и Городе Просителей, он впитал в себя память камней и деревьев, песка и ветра.

И все вокруг затопил надмировой свет, который обжигал, но это было приятно. Карн не мог найти аналогий этому ощущению, он не испытывал подобного прежде и знал, что уже никогда не испытает.

А Братья Вюрда тем временем продолжали ритуал. Дерево Света уже выросло настолько, что его трепещущая иллюзорным пламенем крона начала изгибаться, упираясь в сходившиеся под острыми углами стены пирамиды. А потом стены и пол вспыхнули снова — еще ярче, будто в них отразились все восходы и все закаты Вселенной, зеркала стали полупрозрачными и в их глубине проступили рунические письмена, отливавшие невозможными цветами.

Братья Вюрда действовали в полном молчании, они не шевелились и, похоже, не дышали. Пространство вокруг начало изменяться, перспектива поплыла и завихрилась спиралью. Мидас встал на колено и закрыл глаза, его замутило. Тогда фригийский царь понял две вещи. Во-первых, если так пойдет и дальше — он попросту потеряет всякую ориентацию и даже себя перестанет осознавать. Во-вторых, ему следует достать Вегвизир и активировать артефакт, пока он еще в состоянии это сделать.

Дар Всеотца нашелся на своем месте — в кожаном мешочке на поясе. Фригийский царь вытащил его и привычно зажал между своей ладонью и ладонью Карна. Затем он попытался прояснить сознание, пляшущее в лихорадке распадающихся законов физики, чтобы подумать о Фавне. Образ возлюбленной, услужливо сформированный внутренним взором, помог обрести необходимую ясность. Древний бог тут же расслабился.

Карн в этот момент, как ему и было положено, подумал о Ниссе. О том, что ее все-таки можно вернуть, и плевать, что это эгоистично и нужно только ему одному. Если уж разрушать или спасать целую Вселенную, то из-за чего же еще, как не из-за любви? Особенно если ты действительно может это сделать.

Ну, или думаешь, что можешь.

 

Глава 5. У истоков — Мир, где нет завтра — Черное Солнце

— Достаточно! — голос Имира раскатился под куполом зала штормовым фронтом, но ярость в его ледяных глазах улеглась также быстро, как и пробудилась. Он был истинным сыном своей расы — прямолинейным в речах, но непредсказуемым в действиях.

— Достаточно, — добавил он тише. Его дыхание вырывалось изо рта полупрозрачными облачками морозного духа, а по подлокотникам и на спинке кресла, которое занимал великан, поблескивал слюденистый налет свежей изморози. — Вы даже сейчас не в состоянии прекратить свои предвечные споры. Сейчас! Когда мы — мы с вами — раскололи мир пополам и…

— … и не знаем, что с этим делать, — грубо перебил его Кром. Могучая фигура поднялась со своего места и стало видно, что хотя ростом он уступает Имиру, в плечах мрачный гигант превосходит своего названного брата. Он был злобен, жесток и справедлив. Как и его народ.

— Не знаем, — подтвердил Силен. Его глубокий голос звучал тихо, раскатисто. Высокий и согбенный, он представлял здесь расу сатиров, но не был столь же словоохотлив, как большинство его родичей. Поэтому когда Силен говорил — было принято слушать.

— Однако это не значит, что выхода нет, — продолжил он. — Я соглашусь с досточтимым турсом в том, что на поиски виновных нет времени, нам надлежит…

— Мне плевать, что тебе там надлежит! — Иблис не встал — вскочил со своего места. Тело ифрита раскалилось добела, источая жар, который почувствовал даже Имир, находящийся по другую сторону зала. Кром тихонько хохотнул себе под нос, предвкушая забавное зрелище.

— Знаю я, как это у вас происходит! — разгоряченный Иблис брызгал стрекочущими искрами. — Сейчас мы все дружно возьмемся за руки и в очередной раз прикроем их синие задницы, — он мотнул головой в сторону Карны, восседавшего по правую руку от него. — А потом все благополучно забудут, что они в очередной раз чуть не завершили наш виток раньше времени. Куда как раньше!

— Позволь, брат, но не мой народ тому виной, — Карна миролюбиво развел руками и синева его ладоней стала ярче, будто наполнившись внутренним сиянием. — Более того, я не припомню, чтобы…

— А память у вас коротка, как и прежде! — съязвил ифрит. — Я не видел тебя — брат — пять тысяч лет, и теплилась в сердце надежда, что уяснили вы уроки прошлого, научились жить по заветам Творца. Но, как я погляжу…

— А ты не гляди, — бас приземистого цверга низко вибрировал, от него ломило уши. Черные глаза варда (суть — полномочного представителя подгорного племени) блестели, точно два агата в глубине пещеры. — Все равно мимо глядишь. Ты и сам едва ли по заветам Творца живешь.

— Откуда голос? — Иблис широко раскрыл лучащиеся белесым пламенем глаза и замотал головой.

— Земной стихиаль прав, — вступился за цверга альв. В отличие от низкого, но плечистого Айвиса, Эрьяквель был высок и худощав. В каждом его движении прослеживалась безупречная грациозность, а в каждом взгляде — томная печаль существа, познавшего слишком много.

— Вы опять за свое, — рычание Ромула неожиданно пробилось через общий гомон. — А никто не заметил, что место ариев пустует?

Слова вервольфа, покрытого с макушки до пят жесткой черной шерстью с рваными полосами проседи через всю морду, произвели эффект лопнувшей струны — под гранитными сводами мгновенно повисла звенящая, гнетущая тишина.

Все взгляды метнулись к креслу, которое обычно занимал Рус. Простое деревянное кресло без резьбы и украшений — таких в Зале Совета насчитывалось ровно семьдесят восемь. По числу правящих рас, и число это не менялось уже тысячи лет.

— А я то думаю, чего это никто не грозится мне хвост оторвать, — многозначительно уронил Шеша. Шутка нага разрядила остановку. Имир посмотрел на князя змеев и едва заметно кивнул ему. Тот вернул кивок и ускользнул взглядом от гиганта.

— Это ведь арии, так? — Ромул пристально смотрел на Имира. — Поэтому их здесь нет?

— Многие прибыли в Мехат-та-уи экстренно, из дальних регионов, — проговорил Луг, скорее размышляя вслух, чем донося до кого-то свои мысли. Король Дал Риады выглядел усталым. — До меня дошли обрывки сведений, но ничего точного.

— А точных нет ни у кого, — Имир покачал головой и с его седых локонов посыпались снежинки. — Это были арии, сомнений нет. Но не все так просто и решение по ним мы примем позже. Я повторюсь, наша первоочередная задача — сохранить нашу реальность, не допустить слияние Ра и Лимба. А именно это сейчас происходит, если кто-то еще не понял.

— Поняли-поняли, — фыркнул ифрит, однако дальнейших излияний не последовало. Зал Совета погрузился в тихий монотонный гул — до большинства, наконец, начало доходить, насколько серьезно их положение. Подобного в этом витке еще не случалось.

— Насколько я понимаю, некоторые меры уже приняты и временное исключение ариев из Совета — лишь одна из них, — шепот Апопа затопил сферическое пространство зала гулким эхом. Он пытался говорить как можно тише, чтобы не травмировать души собеседников. Дракон решил, что неправильно Имиру принимать огонь на себя — турс, конечно, сдюжит, но не стоит забывать о дипломатии. Нужно порой подтверждать старые союзы, хотя бы номинально.

— Закрыть разрыв сразу не получится, — покачал головой Кром. Имир знал, что жрецы его названного брата в числе первых осознали происходящее и многие из них уже прибыли в Мехат-та-уи для участия в грядущем ритуале.

А еще турс буквально своей ледяной кожей ощущал, как сильно Кром хочет наплевать на Завет и сорвать с руки зачарованный обсидиановый браслет. Но традиции — это все, что осталось у них. Золотой Век клонится к закату и даже столь непостоянные и грубые члены Совета, как Кром, понимают — если они начнут нарушать свои собственные законы, им не сохранить Ра. Особенно теперь, когда реальность трещит по всем швам.

Поэтому обсидиановый браслет оставался на его правом запястье, начисто лишая Крома истинного зрения и отрезая его от мира за пределами Зала Совета. Точно такие же браслеты были на каждом из них. Они изготавливались в Небесной Кузне под конкретного представителя каждой расы, с учетом его анатомии, биохимии и энергетики.

Иблис, наконец, уселся в кресло и утонул в размышлениях, скрестив руки на широкой алой груди. Мало по малу все они успокоились и лишь Бесрезен, представлявший народ они, продолжал яростно шептаться с Айвисом. Цверг поминутно сплевывал под ноги — его черная смолянистая слюна шипела на полированном граните и обращалась каменными шкварками.

Неожиданно Зал Совета содрогнулся. За спиной Крома по стене к высокому куполу пробежала извилистая трещина. Толчок повторился и где-то вдалеке, за стенами зала, пространство вздыбилось от сокрушительного грохота. Мехат-та-уи рушился. Рушился весь мир.

Турс поднялся. Вслед за ним со своих кресел встали Кром и Эрьяквель. Затем на ногах оказались еще девятнадцать представителей правящих рас. Все они постоянно находились в столице, поэтому, пока пребывали остальные члены Совета, они успели совместно проанализировать ситуацию и наметить варианты решения проблемы. Собственно, вариант был всего один.

Имир не успел открыть рот, как Зал Совета вновь содрогнулся. Но в этот раз виной тому был вовсе не Разрыв, что ширился с каждым ударом сердца, поглощая все новые и новые пространства Ра. Ветер, долетевший из-за пределов времени, раскрыл полы плащей, шевельнул пряди волос. Зал окатило волной нестерпимого жара и одновременно — непереносимого холода, так что Иблис откровенно поежился, а турс сощурил глаза.

Раздался беззвучный хлопок, который мог бы уловить лишь обладающий истинным зрением, и середину зала затопила ослепительная вспышка испепеляющего света. Гранитные плиты на полу треснули и обуглились, а когда физическое зрение большинства членов Совета восстановилось, сквозь стремительно опадающую дымку каменного крошева они разглядели два силуэта. Это были арии, только какие-то… низенькие, да тощие. Таких в этом времени не встречалось.

Однако мало кто понял, что произошло на самом деле. А у того, кто понял, рефлексы сработали быстрее рассудка. Поэтому семьдесят семь обсидиановых браслетов синхронно отстегнулись от семидесяти семи запястий и со стеклянным звоном рухнули на гранит. Но пока браслеты, захваченные гравитацией планеты, неумолимо стремились к гранитным плитам, покрывающим пол зала, многое успело произойти.

В руках Иблиса, взлетевшего над креслом, двумя лепестками истинного пламени полыхнули изогнутые клинки. Айвис уже держал в руках огромный двуручный топор, отведя его потрескивающее серебряными разрядами лезвие для удара. Напротив цверга, оскалившись, застыл Ромул — его когти, отливающие матовой сталью, удлинились, на их кончиках заиграли лиловые искры.

Слева от Айвиса изящный Эрьяквель замер вполоборота к Шеше, вытянув в его сторону тонкую руку с зажатой в ней рапирой. Клинок рапиры был едва заметен, он казался таким же хрупким, как и его хозяин. Но, как и все в народе альвов, здесь визуальная слабость скрывала силу, которой мало что могло противостоять в этом мире.

Обнажая оружие, вернувшие себе истинное зрение члены Совета тут же ощетинились энергетической защитой. А вслед за защитой пришел черед атакующих мыслеобразов. Воздух загудел, его наполнили статические разряды, температура в зале ощутимо выросла. Призрачные клинки, иллюзорные копья, полупрозрачные трезубцы и мерцающие стрелы — ментальные формации были так переполнены энергией, что начали проявляться в физической реальности.

«А вот и союзы, старые и новые», — Апоп подумал, не скрываясь, и многие члены Совета хищно улыбнулись его простой мысли. И действительно, физическое и ментальное оружие было направлено вовсе не хаотично во все возможные стороны. К примеру, Айвис и Эрьяквель стояли спина к спине, а Шеша и Астерий образовали оборонительный полукруг вместе с Кромом и Уллем. Немногие остались в одиночестве, и среди них, конечно, был Иблис. Рус, будь он здесь, тоже остался бы один, но едва ли это смутило бы ария. А вот у ифрита нервы были на пределе…

Карн и Мидас пришли в себя одновременно. Парень на несколько секунд потерял истинное зрение от обрушившегося со всех сторон энергетического шторма — столько могучих сущностей было вокруг. Ситуацию усугублял эмоциональный фон — в Совете мало кто доверял друг другу, но скрывать неприязнь здесь было непринято. Волны отрицательных эмоций гуляли по залу, сталкиваясь, вертясь ментальными торнадо, местами даже меняя метрику пространства.

Фригийский царь инстинктивно выхватил меч Стража рассвета, задним числом понимая, насколько это глупо. Многие расы он знал, некоторые — видел впервые, о других лишь слышал, а парочку до сего момента считал выдумкой. Все они были вооружены, а в глазах читалась готовность к смертельной битве.

Однако прошло мгновение, потом еще одно и в раскаленной до предела тишине древний бог неожиданно понял, что вовсе не они с Карном предмет этой всеобщей сконцентрированной ярости.

— Арии! — прохрипел Кром, злобно поводя плечами и плотнее сжимая в руках черный двуручный клинок. Гигант с отвращением сплюнул на землю, но от Мидаса не укрылась искорка любопытства, мелькнувшая в его темных глазах.

— Кто посмел, — страх Иблиса мгновенно сменился возмущением. — Кто посмел пустить их сюда!?

— Не важно, кто, — прошипел Шеша, его хвост методично мотался из стороны в сторону, демонстрируя крайнюю степень напряжения. — Важно как! Ведь Зал Совета…

— Никто, — пророкотал Имир. Турс был одним из немногих, кто смутно понимал, что произошло и кто эти существа. — Никто их сюда не пускал. Они вообще не арии, не в том смысле, в каком мы их знаем.

— То-то мелковаты, — буркнул Айвис. Цверг пожевал губами, не спуская глаз с Мидаса, у которого лоб покрылся испариной.

Зал Совета в очередной раз содрогнулся от мощного подземного толчка и как-то сразу потемнело — сам свет изменился, будто кто-то покрутил реле за станком мироздания и уменьшил яркость фотонов.

Лимб наступает.

Эта простая мысль возникла в сознании каждого, кто в тот момент находился в зале. Она срезонировала от нескольких десятков напряженных сознаний и тут же вытеснила остальные эмоции, включая слепую ярость и пестуемое тысячелетиями недоверие. Имир сразу воспользовался ситуацией.

— Опустите оружие! — воскликнул он, первым подавая пример — его боевой молот с могучим и протяжным «бумм» опустился на каменный пол подле хозяина. — Ради Завета, уберите сталь! И атакующие мыслеформы тоже! Защиту оставьте, если хотите, но здесь у вас нет врагов. Ни у кого из вас!

Члены Совета неуверенно переглянулись и на удивление одним из первых от оружия избавился Иблис. Он демонстративно бросил пламенеющие клинки на пол перед собой, где они, звонко зашипев, изошли облачками белесого пара. Ифрит деловито вскинул подбородок и уселся в кресло, которое занимал по праву как представитель своей расы в стенах Мехат-та-уи. Вскоре в зале не осталось обнаженного оружия.

— Они из другого временного пласта, — внезапно заявил Луг. От былой усталости не осталось и следа, как это обычно бывало — едва король Дал Риады видел что-то, что возбуждало его любопытство, он тут же вспоминал о своей второй натуре. Той, что противоположна убеленному сединами мудрецу и великому полководцу.

Луг никогда не стеснялся подчеркивать свое превосходство над другими членами Совета. И в этот раз его догадливость пришлась кстати гордому и амбициозному духу древнего существа.

— А забросило их сюда нечто… — король Дал Риады сощурил глаза и наклонил голову. Карн увидел, как к Мидасу метнулись тонкие энергетические жгуты и тут же преградил им дорогу, выстроив в пространстве перед фригийским царем мыслеобраз геральдического щита, переливающегося всеми цветами радуги. Щит, сотканный из единственной эмоции — восторга, оказался непреодолим для щупалец чистой энергии, не имеющей эмоционального заряда.

Луг удивленно хмыкнул. Карн ощутил, как тот собирается с силами, чтобы повторить штурм, но внезапно ауру короля Дал Риады перекрыла волна холодной первобытной силы. Ее источником был Имир — гигант посмотрел на Луга и медленно покачал головой.

Мидас догадался, что все они почуяли Вегвизир, но не смогли постичь природу артефакта. «Не вашего уровня игрушка», — с задорным злорадством подумал фригийский царь. Иблис за его спиной хохотнул, Кром мрачно улыбнулся.

— У нас нет на это времени, — высокий красивый голос Улля был под стать молодому точеному лицу, обрамленному прямыми локонами пепельных волос. — Имир, что ты знаешь о них? Ведь не зря они оказались именно здесь и сейчас, в такой момент.

— Они нам друзья? — уточнил Эрьяквель. Рапиру альв опустил, но не спешил прятать ее в незримые ножны.

— Или враги? — прогудел Айвис. Чудовищный топор цверга, напоминавший гипертрофированный лабрис, покоился подле его кресла, аккурат рядом с правой ладонью.

— У них свой путь, и здесь он пересекается с нашим, — после короткого молчания ответил Имир. Мидасу показалось, будто в голосе турса просквозило грустью. Карн же не смог прочесть его слепяще-холодную ауру, как ни старался. — Они здесь по указанию Странника. Этого достаточно, чтобы не мешать им.

— Странник! — фыркнул Иблис, но словам Имира перечить не посмел.

— Я вижу, — прошептала Таласса, представляющая в Совете наяд. Она была единственной в зале, чьи глаза оставались закрыты. Все остальные с интересом рассматривали двух пришельцев. — Имир прав, Странник указал им путь. Но даже ему не ведом итог этого пути. О, это будет не здесь, не там. Они свершат великое…

Пророчество оборвал приглушенный грохот, доносившийся, казалось, из самого сердца земли. За стенами Зала Совета, судя по звукам, рухнуло еще несколько зданий. Вновь потемнело — свет, излучаемый зачарованным обсидианом стен, обратился сумраком.

— Плевать на них, — Кром рывком поднялся. — Я верю словам турса. И речам наяды тоже верю. Не враги — и ладно! Имир! Как нам исправить содеянное ариями?

Гигант начал рассказывать о Ритуале Восстановления и все внимание членов Совета мгновенно переключилось на него. О двух пришельцах вроде как сразу забыли, так что Карн и Мидас могли перевести дух. Фригийский царь медленно вернул меч ножнам, а Карн осторожно ослабил защитные барьеры — насколько он видел, попытки просканировать их прекратились.

Турс говорил недолго — большую часть информации он передал членам Совета ментально, Карн почувствовал это. Блокирующие браслеты были сняты, так что представители правящих рас могли использовать все преимущества истинного зрения. Правда, в этом времени оно так не называлось. Здесь говорили просто — сила, и она не считалась чем-то особенным, ей владели девять из десяти. А вот как раз каждый десятый считался уникальным, но… это несколько иная история.

Когда Имир закончил, Совет загомонил и стал расходиться. Хотя расходиться — не совсем то определение, ведь в зале не было дверей. Существа просто таяли в пространстве с легкой иллюминацией и хлопками вытесненного воздуха, подобно тому, как телепортировался Брат Вюрда из Аркаима.

К Мидасу и Карну, которые после потери всеобщего внимания ощущали себя лишними на этом празднике жизни, подошел Кром. В нем было не меньше трех метров росу, суровое лицо, будто высеченное из серой скалы, окаймляли волны засаленных черных волос. Мышцы гранитными валунами бугрились по его оголенным рукам, которые, казалось, с легкостью раздавят пушечное ядро, точно арбуз или дыню. Кром без лишних разговор подхватил пришельцев под руки и в следующее мгновение они оказались в другом помещении.

Этот зал тоже не имел дверей, но сей незначительный нюанс легко потерялся на фоне другого факта. Зал был настолько огромен, что Мидас с трудом различал противоположную стену, а потолок попросту терялся в белесой дымке. Из каких материалов были выполнены стены и пол — фригийский царь так и не понял.

Древний бог толкнул Карна локтем в бок, но тот лишь покачал головой — он не знал, как сказать другу, что этот зал ЖИВОЙ. Они будто находились внутри существа, пребывавшего в постоянном движении — его безграничная мощь, проявленная в потоках золотой пульсирующей энергии, растекалась по гибкому каркасу духовного основания, раз за разом меняя направление течения. Это было непередаваемо, даже невыносимо — Карн приглушил свои чувства, чтобы не сойти с ума, как уже делал в Аркаиме.

Кром повел их вдоль берега великолепного озера, занимавшего весь центр зала. Хрустальная поверхность воды казалась застывшей, а под ней будто клубилась сгустившаяся пластичная темнота. Карн мельком коснулся ее и больше не посмел повторить этот отчаянный эксперимент. Темнота была РАЗУМНОЙ.

Затем они остановились, Кром посмотрел на людей и тихо хмыкнул. Однако то, что произошло дальше, не удивило их, ну — не в той степени, в которой ожидал гигант. Пол под их ногами беззвучно дрогнул и от него отделился круглый диск примерно трех метров в диаметре. Диск набрал высоту и поплыл над водой, направляемый, очевидно, волей Крома.

Карн и Мидас сразу поняли, что это та самая технология, которую использовал Иван. Но у Крома не было татуировок и он обращался с пространством гораздо виртуознее.

Парень кивнул в ответ на невысказанный вопрос друга и проследил метаморфозы на энергетическом уровне. Кром действительно перепрограммировал реальность, но не так, как Брат Вюрда. Он действовал сложнее и одновременно проще, это было трудно понять, но еще сложнее было бы объяснить.

Вскоре Карн почувствовал, что диск остановился у центра зала над мерно вздымающейся темнотой, которая по его впечатлениям была чем-то вроде глобального хранилища информации, наделенного собственным интеллектом, возможно даже сознанием. Неожиданно вспомнилось, как Иван упоминал о Логрисе. Вряд ли это он, но, возможно, его часть.

— Похоже, они единогласно приняли план Имира, — прошептал Мидас. Его голос прозвучал гораздо тише, чем хотел фригийский царь. Звуки будто тонули в тишине, она здесь казалась вязкой, протяни руку — и сможешь потрогать ее.

— У них нет выбора, — пожал плечами Карн. — Но ты прав, они вот-вот начнут Ритуал Восстановления. Первый из них. И самый важный.

Парень ощутил изменения в ауре Крома — тот заинтересовался словами пришельцев, хотя виду не подал. А еще Карн чувствовал на себе чей-то буравящий взгляд. Он попытался проследить его, но источник будто постоянно менял положение в пространстве.

— Этот лупоглазый не отрывается от тебя, — в голосе древнего бога слышалось раздражение.

— Луг, — улыбнулся Карн. Ну, конечно, кто же еще на пороге гибели мира может удовлетворять свое ненасытное любопытство? Внезапно он понял, что знает — кто еще. Локи. Интересно, где он в этом времени?..

Не прошло и пары минут, как над озером собрались все члены Совета, каждый — на персональном летающем диске. Тот, на котором прибыл Кром с Карном и Мидасом, разделился на два диска меньшего размера. Часть, доставшаяся пришельцам, аккуратно отдрейфовала назад и в сторону. Остальные семьдесят семь дисков образовали круг. Представитель ариев не участвовал в Ритуале.

Мидас улыбнулся, подумав, что, быть может, стоит сказать им, какую ошибку они совершают? Карн, уловивший его мысль, направил в ответ отрицательный образ. Этого нельзя делать, нельзя нарушить ход событий. Ведь если правящие расы не проведут первый ритуал или проведут его НЕ ТАК, слияние с Лимбом не остановить. «Как сказал Имир, мы здесь транзитом, — промыслил Карн. — Просто наши пути пересеклись, не более».

Парень уныло подумал, что на самом деле это ужасно — побывать в Мехат-та-уи, величайшем городе Золотого Века, и не увидеть самого города! Прибыли в один зал без окон и дверей, потом оказались в другом — побольше. Впечатлений, конечно, хватало, но в основном — Карну. И в основном они касались представителей правящих рас, а не легендарного полиса.

Ритуал проходил в абсолютном молчании. Члены Совета просто застыли на своих дисках, как филигранно детализированные изваяния. Они даже не стали закрывать глаза и воздевать руки к небу, как Братья Вюрда. Только Таласса стояла, плотно смежив веки, но наяда, похоже, в принципе редко смотрела на окружающий мир физическим зрением.

Мидас, тем не менее, понял, что код запуска уже введен, и об этом ему поведало не только рефлекторное напряжение ауры Карна. Он, в конце концов, был богом и тоже мог улавливать часть энергетического спектра, хотя до смертных, обладающих истинным зрением, ему было ох как далеко. Однако ж хватило, чтобы почувствовать нарастающую под ногами мощь.

Фригийский царь посмотрел вниз, за край диска, и узрел вихрящуюся тьму, движения которой стали уже не такими хаотичными, как были вначале. В них ощущался переменчивый, но все таки ритм, и отчего-то Мидасу подумалось, что это ритм самой Вселенной.

Карн мысленно кивнул догадке друга, ощущая, как меняется часть Логриса, добровольно заключенная в тюрьму из света и хрусталя, которую возвели под исполинским городом величайшие инженеры-магосы Земли. Это было непередаваемо, но сознание Левиафана, дремлющего где-то внутри его сущности, заворочалось и будто вздохнуло в своем иллюзорном сне. Эхо этого вздоха захлестнуло Карна неодолимой волной, разложенной на все многообразие энергетического спектра — будто свет, прошедший через призму.

А потом парень почувствовал, что Мидас ощущает то же самое. Но как? Ведь он, будучи богом, не может обладать истинным зрением. У него, конечно, есть свои таланты, но… он ведь не Левиафан! А это была именно реакция того безграничного существа, что скрывается в теле молодого парня и ждет своего часа, когда тот вновь возьмет в руки Сердце Хрунгнира.

Ритуал будто бы что-то пробудил внутри фригийского царя, но чувства Карна были и без того перегружены, поэтому он не смог ничего понять. Вместо этого парень сфокусировался на окружающем пространстве и инстинктивно понял, что пора активировать Вегвизир. Он ощущал сгущающуюся тьму за пределами зала, и это была совсем не та тьма, что клубилась у них под ногами. Он видел, как реальность трескается и ревет в агонии бесконечного страдания.

Еще до того, как парень послал Мидасу соответствующий мыслеобраз, древний бог достал артефакт из переметной сумки и протянул его Карну. Тот положил сверху свою ладонь и ощутил, что фригийский царь тоже видит — непонятно как, но видит! — гибнущий мир. Он воспринимает все точно так же, как и сам Карн.

Возможно, это побочный эффект от слияния Ра и Лимба. Ведь кто знает, как могут меняться законы мироздания, когда сама действительность вот-вот перестанет существовать. Точнее — преобразиться в нечто иное, не подвластное чьему бы то ни было разумению.

Или, может, дело в Совете? Шутка ли — семьдесят семь сильнейших представителей наиболее многочисленных и влиятельных рас. И все они задействуют свои возможности, что называется, по полной. Опять же — результат присутствия рядом с ними едва ли предсказуем.

Но прежде, чем они покинули этот временной пласт, сквозь бушующие волны разношерстных энергий до них донеслась настойчивая мыслеформа с вопросительной окраской. В этот раз источник не скрывался и, что не удивительно, это был Луг.

— Хотя бы назовите имена! — король древнейшей из человекоподобных рас умудрился отвлечься от ритуала (без сомнения — важнейшего события в жизни каждого из них!), чтобы — ага, утолить таки жажду своего любопытствующего разума. Вероятно, Имир, Кром или кто-то другой заметят это и позже не погладят Луга по головке. Но сейчас этот отчаянный шаг просто невозможно было оставить без ответа.

— Карн! — короткий мыслеобраз практически сразу утонул в ментальной круговерти, но парень знал, что Луг отыщет его.

— Мидас! — фригийский царь ответил с ним в унисон, и в этот самый момент Ра вновь содрогнулся под натиском Лимба. Зал накренился, энергетические конструкции, возведенные вокруг Логриса, едва не распались, но были восстановлены титаническими усилиями Совета. Что-то заскрежетало в вышине и с незримого потолка упало несколько каменных плит. Все они беззвучно исчезли в неподвижной глади озера, которое таковым можно было назвать лишь с большой, очень большой натяжкой.

А потом Карн и Мидас покинули Мехат-та-уи и Золотой Век. Они прошли последнюю веху Спирали Дискордии и двинулись уже не в прошлое, но за пределы самого времени. А Луг из-за внезапного натиска Лимба, нарушившего и без того нестабильное течение мирового эфира, уловил лишь обрывки ответов. От Карна до него дошло «Ка…», а от Мидаса — «…дас».

Ка и Дас, мысленно хмыкнул Луг, вот так имена!

***

Они стояли на краю плато, основание которого терялось далеко внизу среди клубов морозного тумана. Точно такой же туман, только серый, скрывал пространство в десяти шагах за их спинами. Оттуда тянуло холодом и пустотой.

Безрадостный пустынный пейзаж вокруг полнился неестественным бледным светом. Свет казался замершим, застывшим во времени, его источало Черное Солнце — исходивший тусклым серебром круг угольного мрака, висевший высоко над дальним краем горизонта.

Прямо перед странниками клубящийся туман разбегался в стороны, являя их взорам золотой мост. Широкий, сложенный из массивных рапсово-желтых плит, потускневших, оплывших, покрытых сколами и выбоинами. Плиты выглядели так, будто лежали здесь с начала времен, и собираются пролежать еще столько же.

Дальний край моста упирался в серую равнину, зеркальное отражение плато, на котором они сейчас стояли. Но та равнина не ограничивалась колдовским туманом, она раздавалась в стороны, насколько хватало глаз, а где-то вдалеке ее сменяли убеленные снегами скалистые кручи. В предгорьях от нависших гранитных облаков до каменистой почвы протянулись струны дождя, казавшиеся неподвижными с такого расстояния.

Мидас ощущал неприятную ломоту во всем теле. Если бы бог хоть раз болел (а такого не случалось даже пока он был смертным), то фригийский царь сравнил бы свои ощущения с теми, что бывают при самой отвратительной температуре — тридцать семь и пять. Но хвори земные были чужды его божественному организму, что, однако, не смягчало изматывающих мучений, терзавших его тело с того момента, как они оказались в этом странном месте.

Карн не испытывал физического дискомфорта, а вот его истинный взор вел себя странно. Энергетические течения порой смазывались, на короткие мгновения выпадая из воспринимаемого спектра, а иногда он вообще терял всякую связь с реальностью, слепнув во всех диапазонах. Это нервировало и не предвещало ничего хорошего.

— Ты его видишь? — Мидас нарушил застоявшуюся тишину и неожиданно для самого себя кашлянул. В горле противно защекотало.

— Мост? — уточнил Карн. — Да.

Мост он видел отчетливо — матовая бледно-золотая структура, прямая, как выпущенная из лука стрела, удалялась от них, контрастно выделяясь на фоне серого, почти безжизненного мира.

— Полагаю, нам туда, — кивнул парень, уловив сомнения фригийского царя. — Все равно другого пути нет. Или я ошибаюсь?

Мидас что-то пробормотал себе под нос (очевидно, заковыристое фригийское ругательство) и двинулся к мосту. Карн ухватил его за плечо и последовал за другом.

Едва они ступили на изношенные временем (только ли?) золотые плиты, мост и все пространство вокруг наполнилось низким, едва различимым гулом. По мере их продвижения гул становился тише и, наконец, исчез вовсе. Карн при этом не уловил изменений в эфире. Но когда им оставалось пройти не больше дюжины шагов, истинное зрение снова подвело его — на этот раз он ослеп почти на полминуты. Этого оказалось достаточно, чтобы угодить в западню.

Сойдя с моста, они оказались в небольшой, но плотной роще из высоких рыжих деревьев с раскидистыми кронами и угловатыми рваными листьями цвета ржавчины. В этом странном мире, утопавшем в тусклых неприятных лучах мистического светила, тени были едва заметны, а на опавшей листве их вообще невозможно было различить. Поэтому-то Мидас и не сумел увидеть воинов, что прятались за широкими стволами по обе стороны от узкой тропы.

Больше того — они попали в засаду к опытным налетчикам. Те промышляли своим грязным ремеслом так давно, что уже сами забыли, когда сделали первый шаг. Они двигались как призраки — их кожаные одежды были вплотную пригнаны по фигурам, а оружие извлекалось из ножен молниеносно и без единого звука. Некоторые сжимали в руках узкие боевые секиры, другие — короткие клинки. Они не использовали ни щитов, ни луков, предпочитая ощущать на своих лицах горячую кровь агонизирующих жертв.

Их было ровно две дюжины — десять минотавров, шесть темных нагов, два ифрита и четыре тритона (этим на суше приходилось туговато, но Хельхейм никому не оставлял выбора и каждый был вынужден приспосабливаться, ломая и перекраивая себя). Они появились из-за деревьев одновременно и почти вплотную к странникам.

— Засада! — запоздало крикнул Мидас, мысленно проклиная себя на всех известных ему языках. Он еще не знал, что неведомая хворь, просочившаяся в него, подтачивает не только тело, но и разум. Его восприятие было нарушено — зрение потеряло остроту, а слух был как у коренного жителя мегаполиса XXI века. Короче говоря, он не мог воспринимать львиную долю акустического диапазона.

Едва клинок Стража рассвета выскользнул из ножен фригийского царя, Карн рефлекторно выхватил из-за пояса метательные секиры. Истинное зрение вернулось к нему и он тут же устремил энергетические щупальца к ближайшему налетчику. Им оказался старый минотавр, высокий, седой, изрезанный шрамами, как кухонная доска.

Парень не ощущал в нем злобы, только яростный задор и жажду крови. Эти эмоции — сильные и чистые — сыграли против минотавра, позволив Карну без труда просочиться сквозь его ауры и юркнуть в раскрытое сознание.

У налетчика был довольно крупный мозг, во многом — идентичный человеческому, поэтому парень сразу обнаружил моторную область и взял ее под контроль. Затем, по уже отработанной схеме, он подчинил себе таламус и подавил лобные доли. Захват произошел быстро, но на порядок медленнее, чем обычно. Это смутило Карна, но времени на размышления не оставалось.

Минотавр-ренегат развернулся на месте и, коротко взмахнув рукой, всадил железный клюв своей секиры точно в лоб боевому брату. Тот осел с выпученными глазами, не успев понять, что с ним произошло. Остальные налетчики, хотя явно видели подобное впервые, довольно быстро смекнули, откуда дует ветер перемен, и едва минотавр с противным хрустом вырвал оружие их проломленного черепа поверженного врага (теперь уже врага!), на него бросились сразу два нага. Змеи яростно шипели, размахивая короткими клинками, но Карн уже брал под контроль сознание одного из них.

В это время Мидас, пользуясь секундным замешательством противников, бросился на ближайшего тритона. Чешуйчатое тело синеватого оттенка обладало нечеловеческой стремительностью, но ее оказалось недостаточно, чтобы уклониться от молниеносного выпада древнего бога. Длинный меч пробил грудь существа, Мидас вырвал оружие из тела тритона и вернулся в исходную позицию, прикрывая Карна с тыла. Он удивленно тряхнул головой — атака вышла недостаточно быстрой, он будто бился под водой.

На него двинулся другой тритон, единственный из всей банды вооруженный длинным копьем. С фланга зашел минотавр с двумя секирами. Бычьеголовый шумно выпустил воздух через ноздри и двинулся на Мидаса, закрутив восьмерку. Ход дилетантский, но, учитывая поддержку тритона-копейщика, потенциально успешный, особенно — против однорукого противника.

Фригийский царь отпрыгнул назад, а затем сместился в сторону, пропуская копье в ладони от своего плеча. Тритон тут же попытался разорвать дистанцию и спрятаться за спиной минотавра, но Мидас, разгадав этот очевидный маневр, последовал за ним, огибая противников по короткой дуге. Не теряя времени, он прыгнул на копейщика, целя в голову. Тот закономерно поднял древко копья в защитную позицию, пытаясь свести клинок. Но древний бог в последний момент развернул запястье и нанес продольный рубящий удар.

Меч стража рассвета серебристой тенью мелькнул под выставленным древком и со смачным чавкающих хрустом вошел под мышку тритона. На опавшие листья брызнула зеленоватая кровь, существо сдавленно забулькало и упало на колени — рана едва ли была смертельной, но этот бой для него закончен.

Мидас пригнулся, уходя от размашистого удара боевой секирой, и откатился обратно, к дороге, где древесные стволы не мешали плечевым ударам в полной амплитуде. А такие удары ему однозначно понадобятся, ведь на него наступало сразу четыре противника и двое из них были ифритами, которые могли в любой момент подняться над землей. Эти огненные твари не летали, скорее левитировали, но довольно высоко — примерно до полутора метров над поверхностью. Мидас уже как-то встречался с такими на поле боя…

Карн в это время осознал, что почему-то не может контролировать больше двух существ за раз. Что-то выпивало его силу — каждое ментальное действие требовало упятеренной концентрации и непропорциональных затрат энергии. Минотавр, которого он подчинил себе в самом начале боя, уже рухнул замертво, нарезанный на лоскуты. Наг, не столь могучий, но гораздо ловчее, все еще держался, однако ему приходилось отступать — он уже бился почти вплотную к Карну.

В какой-то момент парень решился и метнул одну из своих секир — та вонзилась в живот тритона, который не увернулся, скорее всего, лишь потому, что не ожидал такого финта. С другой стороны, таковы правила войны — выигрывает тот, кто не перестает удивлять. Правда, это не работает, когда твои силы на исходе уже в самом начале битвы, а противник превосходит тебя числом в двенадцать раз.

Карн попытался подчинить себе еще одного минотавра, он на секунду сместил фокус со своего единственного защитника и это стоило нагу жизни. Оказалось, что минотавры тоже умеют метать секиры — одна из них ударила змея в левое плечо, да с такой силой, что его развернуло в пол оборота к наступающему фронту налетчиков. Он не чувствовал боли, поэтому продолжал сражаться, но на него бросилось сразу два собрата — один обрушил град ударов по верхней полусфере, а второй метнулся вниз, целя в живот. Наг-ренегат успешно защитился от первой атаки, отполз в сторону от другой, изящно протанцевав на хвосте полметра, но неожиданно одна из его нижних рук отделилась от тела — минотавр зашел к нему с фланга.

Наг потерял вторую верхнюю конечности, почти сразу — нижнюю левую, а потом удар секиры прервал его существование. Карн оказался один на один сразу с тремя противниками и хотя ему удалось подчинить себе еще одного минотавра, тот находился в трех метрах левее и уже увяз в собственной схватке. Парень отвел оставшуюся секиру за плечо, готовый атаковать первого, кто ринется на него. Он понимал, что обречен. Но это ведь не повод сдаваться, а?

За его спиной фригийский царь, дважды раненный — в живот и левое бедро — высвободил клинок из развороченной грудной клетки тритона и пригнулся, уходя от атаки ифрита. Огненные духи все же воспарили над землей и теперь пытались зайти к нему с двух разных сторон. Ситуация осложнялась другими противниками и тем фактом, что Мидасу некуда было отступать — от Карна его отрезала явно сыгранная пара минотавров.

Он упал на колено, выбросив клинок вперед — ему удалось достать минотавра, но удар вышел слабым, недостаточным для нанесения существенного урона. Мидас широко размахнулся, разгоняя противников перед собой, но тут же был вынужден упасть на спину, а воздух в том месте, где он только что стоял, вспороли сразу два раскаленных ифритских клинка. Фригийский царь перекатился, вскочил на ноги, едва не поймав вражескую секиру головой, и крутнул меч вверх от бедра, сбивая рванувшийся навстречу клинок последнего оставшегося в живых тритона.

Древний бог абсолютно четко понимал, что движется медленнее обычного и реагирует с опозданием. А еще было ясно, что противников слишком много и драться они умеют. В сухом остатке ему оставалось жить не дольше нескольких секунд, однако Мидас отчего-то был уверен, что они с Карном не погибнут здесь. Как уже не раз было, вот-вот кто явится, чтобы их спасти.

Мысль была совершенно безумной и совсем не свойственной древнему богу, который не просто отрицал случайности — он точно, совершенно точно знал, что их не бывает. Но спасла их именно случайность.

Высокий крепко сбитый полуголый мужичина в клетчатом килте беззвучно вырос меж двух рыжих стволов и шагнул из сумрачной тени за спины отставших минотавров.

— Ан иннес! — проревел неведомый воин и вскинул над головой чудовищный двуручный клеймор. В следующее мгновение клеймор опустился на голову ближайшего минотавра и, не ощутив преграды, прошел сквозь мощное мохнатое тело до самой земли.

Две половинки неудачливого налетчика еще не опали, а клеймор уже взвился в воздух — направляющий импульс, заданный мускулами воина, удесятерялся за счет неимоверного веса оружия. Второй минотавр запоздало вскинул секиру, выставляя блок, но клеймор с легкостью рассек древко, сжимавшую оружие руку, а потом и самого минотавра — от левого подвздошья до правой ключицы. Верхняя часть минотавра начала плавно съезжать с нижней, у которой в следующее мгновение подломились колени, а полуголый воин с клеймором уже шагнул к следующему врагу.

Одновременно с этим два ифрита, застывшие над Мидасом со вскинутыми для атаки клинками, получили по стреле точно промеж глаз и с шелестящим грохотом попадали на землю. Фригийский царь не стал терять время и атаковал недобитого тритона.

Карн все же метнул вторую секиру, но бросок вышел не слишком точным — оружие вонзилось нагу в плечо, а не в голову, куда метил парень. Затем он начисто потерял истинное зрение и минотавр вышел из-под его контроля, на пару со змеем бросившись на безоружного парня. Первому клеймор отделил голову от тела, второму стрела вошла точно в рот, переломав все зубы и обратив гортань в кровавый ад.

И оказалось, что все кончено. Они оба были живы, а двадцать четыре налетчика в считанные секунды обратились хлюпающими кулями плоти. Мидас мотнул головой, отгоняя усиливающуюся слабость, а Карн, обнаружив, что истинное зрение вновь вернулось к нему, сконцентрировался на своих спасителях.

Внешняя аура воина с клеймором напоминала горное озеро — равнодушная и холодная. Прикосновения к ней были неприятны и парень решил не пытаться проникнуть за первый энергетический барьер, тем более, что он не ощущал никакой агрессии.

Мидас же видел мужчину физическим зрением и от него не укрылась сухая атлетичность могучей фигуры. У воина были выдающиеся грудные мышцы, крупные плечи и рельефные бицепсы. Его предплечья избороздили жгуты синих вен, а бедра и икры казались высеченными из цельной скалы. У него были серо-голубые глаза, короткая и довольно редкая борода и длинные седые волосы, заплетенные в несколько тугих косиц, перехваченных на шее и за спиной простыми кожаными ремнями. Он смотрел угрюмо, но не злобно.

Вторым спасителем оказалась невысокая стройная женщина с чуть полноватой, но изящной фигурой. У нее были довольно необычные черты лица — вроде бы красивые, но красота эта казалась дикой, необузданной, а потому не вызывала симпатии. Зеленоватые глаза ярко контрастировали с цветом ее длинных волос, собранных в хвост на затылке, — они почти сливались с ржавой листвой чудных деревьев. В руках женщина держала короткий лук.

— Выродки Сайласа, — проговорил воин с клеймором. Свой исполинский меч он закинул на плечо и презрительно плюнул на ближайший труп, обращенный его умелым клинком в груду исковерканной, исходящей алыми соками плоти. — Вам повезло, что мы проходили мимо. Вообще-то не собирались в эту сторону.

— Можете пойти с нами, — женщина не смотрела на странников. Она юрко лавировала среди тел, из которых ее стрелы несколько мгновений назад выпили жизнь. Вскоре стало ясно, что она искала — лучница собирала оставшиеся целыми стрелы, а со сломанных снимала оперение и наконечники.

— Вы неплохо сражались, учитывая ваше… состояние, — воин с клеймором издал низкий гортанный звук. Насколько понял Карн, это был смешок. — Ты, — воин бесцеремонно ткнул пальцем в Мидаса. — Чуешь, как силы покидают тело?

Фригийский царь сощурил глаза и коротко кивнул.

— Второй истинно видит, — пробормотала лучница, склоняясь над очередным трупом в поисках стрелы. — Но теперь не так четко, как прежде.

— Что это? — Карн решил, что задавать вопрос типа «откуда вы знаете» будет попросту глупо. Эти двое, похоже, давно в Хельхейме, и раз не спешат убивать, значит — могут помочь.

— Проклятие кельтов! — на этот раз клокочущий звук, вырывавшийся из грудной клетки воина с клеймором, уже более-менее походил на смех.

— Называют по-разному, — женщина впервые посмотрела на них, сначала на Карна, потом на Мидаса. — Каждый, кто попадает сюда, слабнет — кто мышцами, кто разумом, а кто — и так, и эдак. Никто не знает, почему. Но это проходит. С годами.

Мидас присвистнул. А потом скривился и глухо зарычал, бессильно сжимая и разжимая кулак. Он все явственнее чувствовал предательскую слабость, поселившуюся в его теле.

— Чем сильней был — тем слабее будешь, — заявил воин с клеймором. — Но Улла верно сказала — это проходит.

— Можете пойти с нами, — повторила женщина. Она закончила собирать стрелы и встала подле своего спутника, отчего могучее сложение сурового воина выглядело особенно выдающимся. — Вы умеете драться, такие здесь нужны.

У них были десятки вопросов. Действительно ли они в Хельхейме? Тогда почему они видят перед собой людей, если Один сказал, что люди не попадают в этот мир? Кто были те налетчики у моста? Куда их хотят отвести и что означает замечание лучницы насчет «умеете драться» и «такие здесь нужны»?..

Однако расспрашивать нежданных спасителей прямо здесь, посреди места кровавой бойни, показалось им гораздо более худшей идеей, чем безоговорочно последовать за ними. Поэтому Мидас, уловивший направленный мыслеобраз Карна, кивнул и они двинулись в путь — лучница шла далеко впереди, а воин с клеймором лишь немного опережал странников, которые изо всех сил старались поспевать за его широкими шагами, борясь с мучительной слабостью. У одного эта слабость имела физическую природу, у другого — ментальную.

— Так куда мы идем? — врожденное любопытство Мидаса наконец прорвалось сквозь затуманенное сознание, бесконечно прокручивавшее на холостом ходу единственную мысль — мысль об отдыхе.

— К нашей предводительнице, — коротко бросил воин с клеймором, не удостоив странников взглядом. Казалось, его ответ должен был все расставить по своим местам.

— А у нее имя есть? — в голосе Карна прозвучало раздражение, что самого парня удивило не меньше, чем Мидаса. — У вашей… предводительницы?

— Конечно, есть, — хмыкнул воин, перебрасывая клеймор на другое плечо. — Ее зовут Хель.

***

Хель оказалась вовсе не отвратительным монстром, у которого одна половина тела — черно-синяя, а другая — мертвенно-бледная. И жила она совсем не в промозглом чертоге, где вечно идет дождь. Легенды, как это порой бывает, оказались преувеличены и искажены. Мягко говоря — кардинально.

Однако она действительно была богиней — рождена волей человека на далеком Севере спустя несколько веков после появления Всеотца. Один помог ей адаптироваться в мире, который тогда еще был в равной степени непонятен ни богам, ни людям, а потому и тем, и другим казался непостижимо прекрасным.

Ее истинный возраст, не поддающийся исчислению, выдавали глаза — то был давно нескрываемый отблеск беспредельной усталости в глубине синих омутов, что казались двумя звездчатыми сапфирами, наполированными до матовой черноты жерновами времени.

Тем не менее, фигура Хель была скорее девичьей, чем женской — высокая и стройная, будто натянутая тетива — в каждом ее движении читалась готовность к действию. У нее были длинные черные волосы, в которых неуловимо терялось несколько пепельных прядок. Она носила прическу подобную той, что была у воина с клеймором, — волосы заплетены в косы, а косы перевиты между собой простыми кожаными лентами.

На богине было темно-синее одеяние с высоким воротником-стойкой и серебряной вышивкой по подолу и рукавам, плотно подогнанное по фигуре, и узкие штаны из того же материала, который не поддавался идентификации, — вроде бы шелк, но слишком уж плотный и с каким-то недобрым блеском. Из доспехов Хель носила только короткий юшман плетением 6 в 1.

Изящные ножки богини, которую Мидас, будучи истинным знатоком женской стати, признал объективно красивой, таились в невысоких полусапожках с плоской подошвой. Оружия при ней не было и вскоре они узнали — почему. Хель сама была оружием, лучшим из возможных.

Она подтвердила, что это Хельхейм, но отчего (цитата) сей унылый до омерзения ад назвали ее именем — она понятия не имеет. Конкретно то место, где обретались ее бойцы и куда привели Карна с Мидасом, называлось Железный Перевал. Он находился в самом центре исполинского горного хребта, пересекавшего загробный мир с запада на восток. А железным его прозвали по двум причинам.

Во-первых, здесь стоял лагерь Железных Воинов (так себя именовали те, кто примкнул к Хель). Во-вторых, не было в этом мире группировки, которая не потерпела неудачу, пытаясь взять перевал. А интерес к этому месту объяснялся очень легко — кроме Железного Перевала от моста Гьялларбру (тот, подле которого на Карна с Мидасом напала банда налетчиков) к центральным регионам вели лишь две дороги. Первая — напрямую сквозь горы, где в ледяной тьме орудовали Жнецы. Вторая — вдоль Окраинного Моря, где встреча с Сынами Тартара не имела альтернативы. Как нетрудно догадаться, ни Жнецы, ни Сыны Тартара добродушием не отличались.

Железные Воины вообще оказались единственной адекватной группировкой во всем Хельхейме. А таковых здесь насчитывалось около двух сотен, сказать точнее было трудно, так как фракции постоянно формировались и рассыпались, заключали шаткие союзы и нещадно истребляли друг друга подчистую. Относительно стабильных было не больше тридцати, Железные Воины — в их числе.

И все эти группировки (фракции, кланы, банды — кто как хотел, тот так и называл) постоянно воевали друг с другом. За что? Никто не в состоянии ответить, так всегда было — и точка. Хель пробовала поменять здесь порядки, очень давно, когда мир еще не обезумел. Тогда тут были и другие боги, и легендарные герои древних рас. В итоге, все они канули в небытие. То есть не умерли, конечно, в мире смерти нельзя умереть. Но они исчезли из истории Хельхейма. Кто-то прятался, ища покоя, кто-то сошел с ума. А кто-то, сменив имя и облик, ушел к окраинным регионам и вел там свою маленькую «с переменным успехом победоносную» войну.

Получалось, что среди всех времен и пространств Хельхейм стал единственным местом, в котором существовала настоящая, подлинная анархия. И ничего здесь не менялось уже мириады лет. Да и вообще, с определением времени были тут серьезные проблемы — Черное Солнце, что висело у северного горизонта, никогда не меняло своего положения. Тут не происходило смены времени суток, и это было очень странно.

— Мир, где нет завтра, — пожала плечами Хель. Поэтичность ее натуры была очевидной и казалась настолько естественной и тонкой, что было трудно представить, как она может вести в бой сотни и сотни своих преданных ветеранов, истребляя легионы кровожадных обезумевших фанатиков. А большинство жителей Хельхейма были именно такими — кровожадными обезумевшими фанатиками. Такими здесь становились все, рано или поздно. Лишь тем, кто шел за Хель, каким-то непонятным образом удавалось сохранять относительную стабильность рассудка.

Что до смерти, то ее здесь действительно не было, и все же получить меч в брюхо или потерять голову (буквально) крайне не рекомендовалось. За этим следовало событие, которое, не мудрствуя лукаво, обозвали Перерождением. Сущность абсолютно случайным образом появлялась в какой-то точке Хельхейма, причем ее могло «выкинуть» где угодно, в том числе — посреди ледяных вод Окраинного Моря или над бездонным омутом Черной Расселины. И если не повезло — за одним Перерождением сразу следовало второе, а то и третье. Но то были еще цветочки.

Физическая или ментальная слабость (Железные Воины звали ее просто «хворь»), которая преследовала каждого, кто оказывался в Хельхейме, проходила с годами, а потом сущность могла не только набрать утерянную силу, но даже превзойти ее. Однако Перерождение откатывало весь прогресс до состояния, в котором сущность пребывала на момент первого появления в Хельхейме. То есть хворь возвращалась и опять нужно было год за годом, десятилетие за десятилетием жестоко страдать, чтобы вернуть себе хотя бы относительное подобие нормального существования.

— Есть еще кое-что, — Хель с прищуром посмотрела на Мидаса. На Карна она даже взглянула, зная, что парень и так прочтет верхние слои ее ауры. — Убийство ускоряет прогресс. Убивая, ты быстрее избавляешься от хвори, и становишься сильнее.

— Жестоко, — хмыкнул фригийский царь, но тут же непроизвольно поежился под ледяным взглядом Хель, которая не видела в этом ничего смешного. Зато она не раз видела, как сущности теряют разум, снова и снова переживая муки хвори, испепеляющие волю к существованию тем простым фактом, что однажды это повторится вновь. И будет повторяться раз за разом. Потому что неуязвимых нет, и все рано или поздно погибают в Хельхейме.

— Какой-то ублюдошный мир, — Карн поморщился и рефлекторно замотал головой, пытаясь избавиться от мыслеобразов, случайно почерпнутых из ауры Хель. Богиня не защищалась — она давно потеряла эту привычку, ибо здесь почти не встречались сущности, чье истинное зрение позволило бы им свободно взаимодействовать с ее энергетическим телом.

Они втроем сидели у небольшого костерка, трепыхавшегося бледным издыхающим пламенем. Под светом Черного Солнца все казалось полуживым, даже огонь грел будто вполсилы. Карн подумал, что вот он — настоящий ад. По крайней мере, он не мог представить себе более жестокий мир. Постоянная война без цели, в конце которой каждого ждет одно — безумие, превращение в отвратительное животное — вовсе не потерявшее себя, а просто уставшее быть собой.

Лагерь Железных Воинов был довольно большим — он занимал весь перевал, протянувшись с юга на север почти на полкилометра, а с запада на восток — на вдвое меньшее расстояние. Домов здесь не строили, воины жили в шатрах и палатках из кожи или шерсти. Каждые полсотни метров стояли укрепленные стены с башнями, а под ними располагались рвы, волчьи ямы и другие элементы фортификационной системы.

На башнях и стенах дежурили бойцы (в основном — альвы) с длинными луками — они сменяли друг друга через хаотично повторяющиеся промежутки времени. Короче, Железные Воины не производили впечатления банды идеалистов, у которых вместо военной доктрины патетичные лозунги. Мидасу, пока они шли через укрепления к шатру Хель, все это напомнило римскую армию времен завоевания Британии. Четко, практично, эффективно.

Как ни удивительно, но в Хельхейме нужно было питаться. Необходимо было прятаться от дождя и согреваться ночью, иначе вполне можно было заболеть и окочуриться от запущенной простуды, перешедшей в пневмонию, которая в свою очередь развилась до дыхательной или сердечной недостаточности. А там — Перерождение, и все по новой…

— Теперь понятно, почему на нас напали у моста, — резюмировал Мидас, смачно приложившись к кружке местного пойла, которое гнал тот самый воин с клеймором. Хель сказала, что его зовут Фергюсон. — Они из какой-то… группы?

— Нет, — богиня покачала головой и в ее синих глазах мелькнуло презрение. — Безродное отребье из предгорий. Они сбиваются в небольшие банды время от времени и пытаются поживиться за счет прибывающих. Это не в чести ни у одной из постоянных группировок, даже Жнецы так не делают, а они те еще отморозки.

— Мы пробовали их вычищать, — вступил в разговор Фергюсон. Он подошел с минуту назад и встал к ним в полоборота, неподвижно глядя на Черное Солнце. Огромный клеймор покоился рядом, прислоненный к скальному уступу. Мидас поймал себя на мысли, что они похожи как близнецы — Фергюсон и скальный уступ.

— Но нас слишком мало, чтобы постоянно поддерживать там достаточное присутствие, — с этими словами воин глубоко вдохнул. Потер виски широченной пятерней, шумно выдохнул. Карн уловил его поверхностные эмоции, но и без того было ясно — все они давно устали.

— А почему вы здесь? — парень решил сменить тему. — Я имею ввиду тебя, Хель. Ведь ты богиня, а у богов, насколько мне известно, другое посмертие. Да и вы, — он махнул рукой в сторону Фергюсона. — Ты и та девушка с луком. Вы ведь люди. Вас тоже не должно быть здесь.

— Это точно, — угрюмо буркнул воин. Затем неожиданно подхватил клеймор, забросил его на плечо, будто тот весил всего-то пару кило, и зашагал прочь.

Когда он ушел, Хель рассказала, что помимо Фергюсона и Уллы (так звали лучницу) среди Железных Воинов обретается еще один человек — Гифу, шаман. Возможно, где-то есть и другие люди, но ей об этом ничего известно. Хельхейм — огромный мир, необъятный. Но — с необычной географией. С юга на север (севером тут условно считается направление на Черное Солнце) он тянется всего на две недели пешего пути, а вот в стороны раздается — никто не знает, насколько.

Что касается ее самой — она пришла сюда за своим братом, Бальдром. Он был обманут и попал в ловушку Серых. С Ангелами у Хель проблем не возникло, а вот совладать с технологиями вторженцев она не сумела. И тогда отчаяние толкнуло ее на союз с силами, с которыми никому не стоит иметь ничего общего, даже богам.

Эти силы помогли ей освободить брата и Бальдр вернулся, но ни в Ра и ни в Дуат. Он оказался в Хельхейме, куда самой богине путь был закрыт. Виня себя в том, что обрекла брата на бесконечные страдания, Хель десятилетия посвятила тому, чтобы найти тайную тропу в этот кошмарный мир. И вновь ее воля оказалась сильнее законов мироздания — она сумела попасть в запретную реальность. Вот только Бальдра здесь не было. Или же он хотел, чтобы она так считала. С годами богиня все больше склонялась ко второму варианту.

— Что до Фергюсона, Уллы и Гифу, то каждый из них пришел сюда своим путем, — добавила она, грустно глядя в огонь. Мидас отметил, что пламя не отражается в ее глазах. — Скотт и фризка следовали зову сердца, а нордика, — на миг улыбка тронула холодные губы. — Шамана сюда привело любопытство. Но, как и я, они не нашли здесь того, что искали. Я не знаю, есть ли путь назад хоть для кого-то из нас. В итоге мы все решили остаться. Потому что… — она глубоко вздохнула, толи не зная, как это сказать, толи просто не желая говорить. — Потому что…

— Потому что вам незачем возвращаться, — Карн не видел Хель, хворь вновь отобрала у него истинное зрение. И все же парень с точностью до интонации озвучил то, о чем думала богиня.

Она подняла на него взгляд, потом перевела на Мидаса. В ее глазах стояли слезы. Бесценные хрусталики, грани которых лучились мириадами противоречивых чувств. Но лучше других, и безо всякого истинного зрения, читалось одно…

К этому моменту Карн и Мидас уже хорошо понимали, что за мир их окружает, более того — они, похоже, сумели обзавестись если не другом, то, как минимум, сильным союзником. Так что настал черед главного вопроса. Но Хель опередила их.

— Я знаю, зачем вы здесь, — она смахнула слезы легким движением изящной руки, которая отняла больше жизней, чем в силах представить себе один человек. — Это не может быть совпадением. Некоторое время назад сюда пришли две сущности — дриада и… я затрудняюсь сказать, кто вторая, но в ней точно есть человеческое начало.

— Они пришли… одновременно? — глаза Мидаса непроизвольно округлились. Карн, к которому истинное зрение так и не вернулась, обратился в чистый слух, боясь вдохнуть.

— Вы ведь уже заметили, что здесь время идет… иначе, если к нему тут вообще применимо это понятие — идет, — уклончиво ответила Хель, копошась в костре веткой дерева, которое, как и другие растения Хельхейма, не имело аналогов в мире смертных. — Иногда события, разделенные тысячелетиями в Ра, здесь занимают единственный миг. Так что можно сказать — да, они оказались тут одновременно. Или почти одновременно, что без разницы.

— И ты знаешь, где они? — слова вырвались у Карна помимо воли. Собственно, он и не планировал их сдерживать.

— Они были сильны, — взгляд богини на секунду подернулся дымкой воспоминаний, она будто не услышала вопроса. — Их приход почувствовали все, даже самые слабые из нас. Их долго искали, но так и не нашли. И все же я уверена, что те, кого вы ищите, за Пиком Грез.

— А почему ты в этом уверена? — Карн, к которому вновь вернулось истинное зрение, метнул в Мидаса гневный мыслеобраз. Фригийский царь ни при каких обстоятельствах не желал избавляться от своей треклятой подозрительности! С другой стороны, пару раз она их уже спасла.

— Я давно здесь, — по лицу Хель пробежала снисходительная улыбка. — Я сейчас даже сильнее, чем была при жизни. Так что просто поверь мне, властитель павшей империи.

Глаза древнего бога превратились в тонкие щелочки, однако он прекратил расспросы. Отчасти — под незримым давлением Карна.

— Ты укажешь нам, куда идти? — спросил парень, не скрывая надежды в голосе. Отчего-то мрачная богиня, которую он едва знал, импонировала ему. Было в ней что-то, что роднило их души. Боль? Обман? Или, может быть, страх? Карн затруднялся ответить, да и не слишком настойчиво искал ответ.

— Больше того — я вас туда отведу, — богиня хищно улыбнулась и бросила изрядно обглоданную пламенем ветку в костер. Та занялась с сухим треском, одинокая искра вспорхнула средь трепещущих языков бледного огня и растаяла в сумрачном свете Черного Солнца над их головами.

— Не лично, уж извините, но найду вам отличных проводников, — Хель взглянула на них по очереди, будто ожидая закономерного вопроса, который, само собой последовал.

— Зачем это тебе? — вопрос, конечно, озвучил Мидас. — Зачем помогать нам? Ведь ты даже не знаешь, кто мы.

— Вам просто улыбнулась удача, — Хель пожала плечами, но в глубине ее сапфировых глаз мелькнул озорной огонек. — Сейчас в Хельхейме относительно спокойно. Многие группировки набрали силу и не рискуют выступать друг против друга в полномасштабных столкновениях, чтобы не оголить тылы или фланги. Мы ведем позиционную войну. Вскоре появятся новые союзы и тогда нас ждет война, которой Черное Солнце еще не видело. Но это произойдет не сейчас, не скоро.

Мидас прослушал вторую часть ее объяснений. В голове у фригийского царя все крутилась ее первая фраза — вам улыбнулась удача. Древний бог пытался припомнить, когда им с Карном вообще везло? Парень уловил его мысль и послал в ответ ментальную улыбку.

Хель почувствовала, что они обменялись мысленными сообщениями, возможно даже поняла — о чем именно были эти сообщения. Карн ощутил легкую рябь, прокатившуюся по ее холодной ауре иллюзорными сине-зелеными волнами. Похоже было на легкую заинтересованность, однако он не стал бы биться об заклад на этот счет. Хель была сильна и непроницаема, как Всеотец. Парень не рискнул читать ее намеренно, хотя она не таилась. А то, что достигало его восприятия естественным образом, было трудно интерпретировать ввиду исключительной энергоемкости получаемых образов.

— Кроме того, путь до Пика Грез занимает почти две недели, — продолжила Хель, будто и не было этого мимолетного напряжения. — И то, если хорошо знать местность. Но мои ветераны отведут вас за неделю.

Мидас хотел задать вопрос, почему то место называется Пиком Грез, а Карна больше интересовало, как Хель может говорить о времени — неделя, две недели — если здесь его нельзя отследить. Они раскрыли рты одновременно, но не успели обронить ни звука, как Железный Перевал сотряс оглушительный рев. Фригийский царь, непроизвольно скривившись, подумал о том, что хотя его не было подле Иерихона в тот памятный день, надо думать, там звучало примерно также.

Когда мгновение позже рев оборвался, Хель уже не просто стояла на ногах, а уверенно шагала к северному рубежу, на ходу раздавая приказы. Карн и Мидас запоздало вскочили и кинулись за богиней.

— Фергюсон! — прокричала Хель и седой кельт с клеймором тут же вырос подле нее. — Ты со мной. Где Улла и Гифу?

— Лучница на башне во второй линии, — отрапортовал воин. — Первая линия пала. Не знаю, как. Похоже, нас предали.

— Шаман? — процедила Хель сквозь зубы. В ее красивом высоком голосе звучали громы преисподней и у Карна от такого контраста по спине пробежали мурашки.

— Собирает змеев, — кельт тяжело дышал, его ноздри шумно втягивали прохладный горный воздух, а могучая грудь вздымалась и опадала рывками. Толи оттого, что он прибежал издалека, толи от ярости. А может — от всего сразу.

— Креон! Аргос! — вновь закричала Хель и откуда-то спереди в ответ ей донеслись не слишком членораздельные ответы, будто насильно вырванные из луженых глоток двух изъеденных шрамами войны рубак. Однако Хель, похоже, разобрала, что ей ответили.

— Держать вторую линию! Ждать меня! — голос богини смерти стал еще выше, еще сильнее, хлестнув по ушам жестокой звуковой волной. Воздух вокруг нее раскалился и начинал искрить неуправляемыми потоками энергии, а от каждого шага на земле оставались дымящиеся следы. Ярость Хель обретала зримые очертания, окаймляя ее тело подрагивающим темно-лиловым силуэтом.

Мидас поймал себя на мысли, что если бы у него не было Фавны, он бы пошел за этой женщиной хоть на край мира…

Хель тем временем продолжала выкрикивать короткие команды, к их группе молча присоединялись все новые и новые воины. Минотавры, цверги, даже пара молодых драконов! Не было ни суеты, ни паники — все отлично знали, что нужно делать. Спереди до них стали долетать пока еще отдаленные звуки боя, в небо поднялось несколько жидких дымных колонн.

Они миновали две высокие стены, сложенные из толстых черных бревен и обтесанных каменных плит, и направились к третьей. То есть, по сути, она была как раз второй — второй оборонительной линией. На севере Железный Перевал преграждало четыре таких укрепления, причем каждая последующая стена была выше предыдущей на добрый пяток метров.

На тот момент Карн и Мидас еще не знали, что за всю историю этого места никому не удавалось взять штурмом хотя бы первую стену, так что событие, которому они стали невольными свидетелями, выходило за все возможные рамки. По той же причине Хель обуяла неописуемая ярость, ведь здесь точно не обошлось без предательства! А когда они подошли ближе, богиня едва не вспыхнула, как факел, ибо ворота второй стены рухнули, прямо перед ее взором обратившись в груду щепы и искореженного металла, а в образовавшийся проход сквозь поднятое в воздух каменное крошево рванулись отряды нападавших.

И началась битва. Хель низко пригнула голову и побежала вперед, широко разведя руки в стороны. Она двигалась так быстро, что Карн и Мидас просто не успевали за ней. Хотя, может статься, не последнюю роль тут играло нависшее над ними «проклятие кельтов».

Фергюсон ревел за правым плечом богини — его горло источало древний боевой клич давно угасшего народа, а чудовищный клеймор, высоко поднятый над головой воина, рассекал воздушный поток с пугающим гулом. В его глаза горело пламя и он ни шаг не отставал от своей предводительницы.

Неожиданно слева появилась группа нагов, с головы до пят… то есть — до хвостов, закутанных в серые и коричневые лохмотья, размалеванные жуткими, вызывающими отвращение символами. Их вел невысокий поджарый мужчина, можно сказать — юноша, одетый столь же странно и несуразно. Его шею, грудь и руки обвивали ленты кожаных ремней, деревянных и каменных бус, с которых на прочных витых нитях свисали десятки амулетов и талисманов, мелких косточек, перьев, клыков и когтей неведомых хищников. Мидас сразу догадался, что это и есть Гифу, а Карн все понял по его тлеющей переливчатым пурпуром ауре.

Хель влетела в ряды нападавших, тут же отбросив их обратно к воротам. Она разила со скоростью молнии — ее руки и ноги устремлялись к противникам под всеми возможными углами и никому не удавалось защититься. Мидас моргнул, ему показалось, что за миг до удара правая рука богини стала черным клинком. Затем видение повторилось, но уже другая рука Хель, пробивая грудь зазевавшегося тритона, на краткий миг обратилась смертоносной косой с угольным лезвием.

Карн отлично видел, что происходит. Он не понимал, какими силами пользуется богиня, но каждый ее удар был атакой древнего оружия, а не хрупкой конечности. Образы покрытых вычурной резьбой и неизвестными ему символами клинков, секир, копий и глеф проецировались в момент удара из глубины ее ауры и отпечатывались на ткани реальности столь быстро, что ни у одного смертного существа не хватило бы реакции поспеть за ними. Поэтому она разила без промаха, даря своим врагам лишь по одному удару.

Но если Хель была воплощением войны, истинным ангелом смерти и разрушения, то Фергюсона можно было назвать эйдолоном холодной боевой ярости. Он бился мощно, но расчетливо, его дуговые удары с огромными амплитудами лишь казались медлительными, но на деле совсем не многим удавалось вовремя встретить его клинок. А тем, кому «хватало ума» принять клеймор в жесткий блок, приходилось едва ли не хуже тех, кто не успевал этого сделать. Оружие кельта раскалывало сталь на куски, а дерево перемалывало на волокна.

Они двигались на острие атаки — богиня и ее верный воин. Мидас увидел, как Хель неуловимым движением сделал подсечку минотавру, а когда тот завалился на спину, добила его призрачным молотом, обратив лицо существа кровавым месивом. Она тут же сделала шаг назад, уклоняясь от серии быстрых атак — на нее наступали два хвостатых сатира, оба орудовали короткими копьями и прикрывались круглыми щитами. Хель спружинила с отставленной назад ноги и вклинилась меж сатирами, раскинув руки в стороны. Ее ладони тут же превратились в два бритвенно острых кукри и неудачливые копейщики завалились на серый камень, неистово вопя — оба лишились ног чуть выше коленного сустава.

Хель продолжила атаку, она выполнила изящный пируэт, уходя от верхнего прямого удара широким клинком, и рубанула атаковавшего ее тритона наотмашь — снеся ему голову узким и длинным палашом. Затем выставила перед собой левую руку и сразу три вражеских клинка ударились о незримый щит, рассыпаясь черными искрами и осколками металла. Осколки посекли глаза нагу и цвергу, приземистый тенги успел уклониться, но лишь для того, чтобы в следующий миг выброшенная в его сторону рука Хель превратилась в острие рапиры и пригвоздила его лысую от природы голову к бревнам оборонительной стены.

Справа от богини Фергюсон выставил клеймор плашмя, поймав на него сразу два изогнутых змеиных клинка. Заметив это, фригийский царь подивился бы — каким чудом кельт сохранил в целости пальцы? Ведь в такой свалке даже опытный воин едва ли рискнул бы провернуть такой финт. Но Фергюсон был либо удачливым безумцем, либо столь умелым бойцом, каких древний бог еще не встречал.

Он свел клинки нагов влево, зацепив их усом длинного перекрестья и не дав врагам возможности высвободить оружие. Наги зашипели и попытались отступить, но первый тут же получил противовесом в зубы и захлебнулся своей злобой. Кельт, не останавливая движения, занес клинок над правым плечом, продолжая сжимать его одной рукой под перекрестьем, а другой — примерно во второй трети клинка. Затем он сделал шаг вперед и резким тычком вогнал широкое лезвие в грудь второго змея. Тот поперхнулся кровью и осел на каменистую почву.

Первого, все еще издающего какие-то звуки, Фергюсон отшвырнул ударом ноги и разворотил ему верхнюю часть тела, просто опустив на нее свой меч. Кажется, он даже не вкладывался в удар, но этого, учитывая невероятный вес оружия, и не требовалось.

Повинуясь инстинкту воина, кельт отступил и в пальце от его правого плеча опустился огромный лабрис — под стать клеймору самого Фергюсона. Минотавр проворно отдернул секиру и зарычал, вновь бросившись на врага. Он атаковал наискосок снизу вверх, стремясь разрубить человека от правого бедра до левой ключицы. Но кельт с улыбкой маньяка уронил клеймор навстречу лабрису — лезвия сшиблись с оглушительным звоном. Секира выстояла, но инерция удара отбросила ее в сторону и пока минотавр возвращал себе контроль над оружием, человек уже решил его судьбу.

Фергюсон широко взмахнул клеймором, направляя его по восходящей дуге из той позиции, где клинок столкнулся с секирой противника. Он действовал одной правой, так что размашистый удар получился довольно медленным и минотавр, предвосхищая возможность для контратаки, лишь немного отклонился назад. Но едва перекрестье ростового меча оказалось над головой кельта, он подхватил длинную рукоять второй рукой и дернул ее к себе, заставив оружие описать полный круг над атакующим минотавром. Этот простой финт позволял сменить вектор удара, сохранив его инерцию, а подключив вторую руку, Фергюсон удвоил скорость атаки.

Минотавр был опытным бойцом, но физическая мощь седого исполина и десятилетия, проведенные в нескончаемых войнах, придали его ударам то легендарное сочетание силы и скорости, для отражения которого мало одного лишь опыта. Клеймор, не замедлившись ни на мгновение, рассек бычью голову от уха до челюсти. Кельт двинулся вперед, стремясь догнать богиню смерти, а его противник так и остался стоять — внешне абсолютно целый и невредимый. Он завалился лишь когда рядом проковылял раненый они, случайно задевший грузное неподвижное тело плечом.

А в это время на левом фланге орудовал Гифу и его змеиные чародеи. Их боевая эффективность была ужасающей, но то, что они делали со своими жертвами, казалось чересчур жестоким даже Мидасу, который до сих пор вспоминал в кошмарах некоторые из деяний своей кровавой молодости. Карну, видевшему происходящее в энергетическом спектре, хватило мимолетного прикосновения к их объединенному эгрегору, чтобы едва не блевануть и, обливаясь ледяным потом, запретить себе под страхом смерти впредь смотреть в их сторону.

Гифу и его шаманы взывали к силам, которыми в известных Карну мирах могли пользоваться очень и очень немногие. А те, кто мог, предпочитали этого не делать, потому что речь шла об энергиях, находящихся за гранью морали и самой жизни. Крупица Левиафана, пробужденная увиденным в сознании Карна, тут же провела аналогию между методами Гифу и тем, что он слышал (или знал, но не помнил?) о скиамантах Туле. То были знания, обладателей которых Орден Ка-Дас истреблял лишь завидев. И у них были на это причины.

Но в Хельхейме действовали другие законы, и в этой партии темный шаман Гифу со своими нагами играл за белых. Ситуация обязательно показалась бы кому-то эпически забавной, но этот кто-то сейчас был очень далеко и его внимание занимали совсем иные вопросы.

Краем глаза Мидас отметил, как на Гифу, застывшего с воздетыми к бледному небу руками, набегает целый отряд они. Шаман злобно расхохотался и резко опустил руки, одновременно припадая на одно колено. Рваным речитативом он проговаривал запретные слова мертвой речи, но фригийский царь не мог видеть, как в энергетическом спектре от его рук с кожей неестественного алебастрового оттенка по земле разбегается ветвистая паутина непроницаемой энергии.

Группа из двенадцати они в полном составе угодила в раскинутые шаманом сети и восточные демоны, застыв на мгновение, заплясали под беззвучную мелодию смерти, выгибая тела и разрывая ногтями собственную плоть, лишь бы как можно скорее завершить непереносимую агонию. Они ломали себе руки, сворачивали шеи, вырывали глаза, разбивали головы о камни. Вмиг обезумевшие они стали врагами сами себе, но не прошло и десяти секунд, как все закончилось.

Гифу, насытившийся жизненной силой поверженных врагов, поднялся. Его темно-карие глаза казались двумя бездонными провалами в предвечную тьму, рот был окровавлен — во время произнесения заклинаний колдун в неистовстве повредил зубами собственный язык. Никто и не подумал, что так было необходимо, но ритуалы скиамантов, даруя невероятную мощь, в ответ требовали от своих адептов истинного безумия. Хотя для Гифу, который всю сознательную жизнь (а теперь и смерть) посвятил поискам сокрытых и утерянных знаний, не существовало такого понятия, как слишком большая цена.

Шаман склонил голову набок, звучно хрустнув шейными позвонками, и резко вытянул вперед обе руки. Длинные пальцы, напоминавшие сучья мертвого дерева, с пугающими заостренными ногтями, затряслись, будто его охватил тремор. Мидас не стал смотреть, как с кончиков пальцев Гифу срываются стрекочущие молнии проклятой энергии, и как у врагов, которых касаются эти молнии, кости и плоть внезапно меняются местами.

Вскинутые руки шамана одновременно стали сигналом для его змеиных воинов. Наги, одетые в раскрашенные лохмотья, рванулись вперед, сжимая в руках короткие костяные клинки, испещренные знаками, от одного взгляда на которые кровь стыла в венах. Они тоже владели запретной магией, но использовали ее не для дистанционной атаки, а для усиления собственных физических способностей.

Карн, на миг потерявший истинное зрение, но тут же вновь обретший его, сосредоточился на собственной схватке. Они с Мидасом незаметно для себя переместились на правый фланг контратакующего клина Железных Воинов. Парень попытался взять под контроль высокого и широкоплечего минотавра, сжимавшего в руках прорезной бродекс с черным лезвием. Вышло сложнее, чем обычно, но минотавр, повинуясь его беззвучным приказам, развернулся на месте и кинулся на группу сородичей, наседавших на фригийского царя.

Тут же парень обнаружил, что почти в упор к нему стоит вражеский сатир — хвостатый только что выпустил кишки не шибко проворному тритону из последователей Хель и озирался в поисках следующего врага. Увидев слепца, он счет его легкой добычей и бросился в атаку, отведя для удара длинный одноручный клинок, матовое лезвие которого немилосердно точила ржавь.

Карн слитным движением выхватил из-за пояса секиру и сразу метнул ее в приближающегося противника. Несмотря на малое расстояние, он не сомневался, что ловкий сатир с легкостью увернется. Так и произошло, однако враг, смещаясь в сторону от злобно жужжащей в полете стали, промедлил с ударом, что дало парню дополнительную секунду. А вслед за секирой уже летели его ментальные щупальца, они сходу пробили все три ауры сатира и метнулись напрямую к лобным долям.

Козлоногий воин застыл в полуметре от Карна — его клинок уже направлялся к голове слепца, которого он ошибочно принял за безоружного. И хотя парень спас свою жизнь, сумев подавить волю сатира, это далось ему с невероятным трудом. Развернув противника и отправив его в битву с двумя тритонами, он с удивлением обнаружил, что это не барабаны бьют воинственный марш, а его собственная кровь готова разорвать вены на висках, пролившись на бледную твердь алым живительным дождем.

Присев на одно колено и мучаясь отдышкой, Карн понял, что не сможет подчинить себе еще одного врага. Выход нашелся сам собой. Парень сфокусировал внимание на тролле с двумя изогнутыми клинками, который только что одолел двух недостаточно умелых минотавров и одного нага. Карн не стал ломать его волю, вместо этого он направил точечный энергетический импульс в постцентральную извилину существа, перегружая синапсы.

Постцентральная извилина в мозге человека отвечает за поверхностную чувствительность, в том числе — болевую. Мозг тролля, как и надеялся Карн, в этом плане не отличался от человеческого. Перегруженная область вспыхнула в энергетическом спектре и тут же разослала болевые сигналы по нервным тканям тролльего тела. Воин выронил оружие и рухнул на землю, стал кататься по ней из стороны в сторону, неистово вопя. Карну на миг стало жаль своего врага, ведь у того сейчас болело буквально все. И очень-очень сильно.

Но миг краткого триумфа был омрачен осознанием простого факта — сил у него больше нет, вообще ни на что. И пока парень молился, чтобы вот прямо здесь и сейчас внезапно не потерять истинное зрение, Мидас пытался справиться с альвом, который все никак не желал умирать. Остроухий был искусен и проворен, а невесомая рапира в его изящной руке била не только быстро, но и сильно. У фригийского царя кровоточило правое предплечье и левое колено — раны далеко не смертельные, но древнего бога выводило из себя уже то, что какой-то (ментальная цитата) длинноволосый гомосек одолевает его в честном поединке!

Он выдохся, движения стали медленными — древнего бога будто окружала пушистая вата и постоянно нужно было преодолевать ее мягкое сопротивление. Зрение потеряло четкость, гром крови в висках заглушал внешние звуки, и все же у Мидаса оставался его боевой опыт, которого хватило бы на добрую сотню таких вот альвов. Поэтому он собрался с силами и двинулся на врага.

Альв уколол в лицо — Мидас сместился вправо, одновременно опуская клинок, чтобы блокировать следующую атаку, направленную в ноги. Рапира высоко зазвенела, столкнувшись с клином Стража рассвета, но тут же вспорхнула ввысь и обрушилась на фригийского царя градом хлестких ударов. Альв не вкладывался в клинок, компенсируя отсутствие силовой составляющей скоростью и числом атак.

Мидас, выставив меч над собой, блокировал череду ударов и подступил к врагу вплотную. В ближнем бою широкая гарда и массивное навершие полутораручного клинка оказались бы более эффективны, чем выглядевшее откровенно игрушечным оружие альва, предназначенное в большей степени для уколов с дистанции. «Длинноволосый гомосек» понимал это, поэтому сделал классический финт — ударил противника в ноги, одновременно отпрыгивая назад.

Его удар был предназначен для отвлечения внимания и не имел цели нанести существенный урон, так что Мидас, разгадав противника, просто проигнорировал гибкое лезвие, скользнувшее по правому квадрицепсу. Вместо того, чтобы защищаться, он последовал за отступающим врагов и одновременно бросил свой меч в альва. Просто взял и бросил, плашмя. Благородный рыцарь Альвхейма не ожидал такой подлости, а потому не успел увернуться. Меч ударил его в челюсть — во все стороны брызнула кровь и осколки зубов. Голова альва непроизвольно запрокинулась, а когда он смог вернуть ее в естественное положение, колено фригийского царя уже погружалось в его пах.

Мидас ударил согнувшегося пополам альва кулаком в затылок и тот без чувств рухнул ничком к ногам древнего бога. Тяжело дыша, бог поднял с земли свой меч. «Проклятие кельтов» выпивало его силы с немыслимой скоростью и он не представлял себе, как будет сражаться дальше. Походя он ткнул оглушенного альва мечом в шею (война есть война) и двинулся вперед, вслед за фронтом Железных Воинов, которые уже вытеснили нападавших за сломанные ворота и теперь бились в промежутке между двумя оборонительными стенами.

За воротами Мидас встретил обессиленного Карна, тут же мимо проскользнула их знакомая лучница, которую Хель назвала Уллой. Железные Воины уверенно наступали и впервые двум друзьям не обязательно было сражаться, чтобы определить исход битвы. Тем не менее, отдышавшись, они поспешили продолжить схватку, ибо есть люди (да и боги тоже есть), у которых это в крови — патологическая неспособность смотреть на происходящее и не участвовать в нем.

***

Второй день они шли по пустынным предгорьям Сумеречного Хребта. Второй день… Для Карна с Мидасом это звучало как издевка, но если верить словам ветеранов Хель, постепенно они вновь смогут ощущать течение времени. Второй день… Так сказал Фергюсон, а не доверять седому кельту, которому богиня смерти приказала сопровождать их к Пику Грез, не получалось при всем желании.

Карн задумался. А приказала ли? Может, скорее попросила? Для них с фригийским царем эти странные взаимоотношения между Хель и ее воинами так и остались загадкой. Нет, она действительно приказывала им и они выполняли ее приказы в то же мгновение, однако происходило это лишь на поле боя. Вне его, глядя на лагерь Железных Воинов, едва ли можно было понять, кто здесь командир, а кто — подчиненные.

С другой стороны, Фергюсон не возражал против роли сопровождающего, это было видно. Как и Улла, которая сейчас брела далеко впереди, обратившись черной точкой, едва различимой в невнятном свете Черного Солнца на фоне едва припорошенной снегом равнины. Для кельта и лучницы это было, как глоток свежего воздуха. Ведь Хель рассказала, что в последние полгода они почти не выбирались из лагеря на Железном Перевале. Позиционная война, мать ее… Трудно представить что-то более изматывающее. А ведь тут, в Хельхейме, и без того есть обширный выбор путей и дорожек, неумолимо ведущих к меланхоличному безумию.

А вот Гифу она отпускать не хотела. Шаман был ее козырем и Хель не скрывала, сколь несоизмерима мощь, даруемая знаниями скиамантов. Что до его нагов, зомбированных темным колдовством и превращенных тайными искусствами в живые машины смерти, то они представляли силу, с которой приходилось считаться даже богам. Понятно, что и эту карту можно было побить, например — у тех же Жнецов тоже были свои биороботы. Их звали големами и они были абсолютно невосприимчивы к любым ментальным воздействиям.

Тем не менее, Гифу буквально упрашивал Хель, казалось — готов был разрыдаться и встать на колени. Он был фанатиком знаний, Карн сразу понял это. Фанатиком — в самом-самом плохом, наихудшем смысле этого слова. За вожделенные тайны он готов был отдать, что угодно. Кроме… Хель утверждала, что Гифу не способен на предательство. Однажды он уже обжегся на этом, и по той же причине оказался здесь. Больше шаман не намеревался так жестоко ошибаться.

В итоге, Мидас прикинул, что если уж Фергюсон, который нравился ему своей холодной непоколебимой мощью, готов без страха доверить шаману свою спину, то и им с Карном нечего бояться. Парень был того же мнения, тем более, что Гифу действительно много знал и это могло пригодиться на Пике Грез, где, по слухам, обитает Страж, который задает три вопроса каждому, кто желает пройти к Черному Солнцу. Всего один неверный ответ влечет неминуемую смерть.

Напоминало какую-то старую, набившую оскомину легенду про Фивы и сфинкса (хотя в оригинале там совсем не сфинкс). Но Хель подтвердила, что это правда. Многие пытались пройти через Пик Грез, ибо за ним в отражении Черного Солнца — Солнце Истинное, и там — все ответы. Но никто, как и полагается, не вернулся.

Еще оставался вопрос, как там оказались Нисса и Фавна. Но тут Хель не могла помочь и Карн видел, что она не врет им, не умалчивает. Богиня смерти и разрушения сама по себе была существом, мягко говоря, нетривиальным. Но Хельхейм изменил ее, приправил щепоткой безумия, которая окончательно уничтожила израненную душу. Однако та некогда великая и непостижимая душа не умерла окончательно, она стала чем-то иным, и взамен богиня получила силы, которых сама порой не понимала.

— По поводу Стража, — Мидас шагал рядом с Гифу, кутаясь в шерстяной плащ, выданный заботливой Хель. Еще в заплечном мешке у него были шерстяные штаны и пара высоких кожаных сапог, подбитых мехом. Таким же комплектом разжился Карн.

— Почему те, кто встретил его и погиб, не рассказали об этой встрече? — Гифу самодовольно улыбнулся, наслаждаясь тем, как точно угадал вопрос фригийского царя. Собственно, Мидас этого еще не подтвердил, но шаман не имел привычки сомневаться в своих выводах. К счастью (в первую очередь — для него самого), он никогда не ошибался.

— Потому что никто из них не вернулся, — Гифу скривил губы и нахмурил лоб, будто что-то упорно вспоминал. — Но они умерли — это факт. Тут, в Хельхейме, когда рядом гибнет сильная сущность, это чувствуешь сразу. Особенно такие, как ты, — он кивнул в сторону Карна, который шел позади, традиционно держась за плечо Мидаса. — У меня есть версия на этот счет…

Сказав это, шаман уставился вдаль и, не было похоже, чтобы он планировал продолжать.

— Не станет говорить, пока не попросите, — шагавший впереди кельт усмехнулся в седые усы. — Мол, что за версия, всеведущий Гифу? Ха! Такой вот у него… как-то мне это однажды называл один вумный альв… как же… ага! Речевой фетиш!

Мидас с Карном прыснули, а Гифу бросил в спину Фергюсона уничижительный взгляд. Тем не менее, искреннее желание поделиться мудростью с окружающими (или скорее самоутвердиться, продемонстрировав свои знания) возобладало над мимолетной обидой, и шаман продолжил.

— Это замкнутый мир, он не связан ни с Запредельем, ни с Эмпиреями, а с миром смертных взаимодействует односторонне — только на вход, то есть сюда-то попасть можно, а вот выбраться, — Гифу многозначительно пожал плечами и закатил глаза, подразумевая, что выбраться может и можно, но это уже против правил, да и совсем другая история. А догадаться, что он называет Запредельем и Эмпиреями, не составило для двух друзей большого труда.

— То есть энергии в Хельхейме движутся по замкнутому циклу, — продолжал шаман. Забывшись, он обогнал своих слушателей и, казалось, рассказывал сам себе. — Поэтому-то здесь и нет окончательной смерти, мы возвращаемся раз за разом. Что делает Страж с теми, кто не отвечает на его вопросы, я пока сказать не могу, но почти уверен, что они там гибнут и тоже возвращаются. Скорее всего при этом теряют память и весьма вероятно — облик. Другого варианта я не вижу и давно работаю над тем, чтобы научиться распознавать таких, ведь во время оно тысячи пропадали на Пике Грез. И до сих пор находятся безумцы.

— А что, силой его взять никак? — Мидас уже задавал этот вопрос Хель и некоторым ее воинам, но вразумительного ответа так и не получил.

— Скажем так, — шаман таинственно улыбнулся через плечо. — История умалчивает. Но туда приходили целыми армиями. И целыми армиями там оставались. Так что, полагаю, да, силой его взять — никак.

— То есть шансов у нас не сказать, чтоб много, — Карн просто озвучил свои мысли. — И ты, видимо, к Стражу с нами не поймешь?

Вопрос был с подвохом, можно даже сказать, что парень ненамеренно провоцировал шамана. А может и намеренно, ведь Гифу, как ни крути, был одним из умнейших людей, что он встречал, и если им действительно предстоит отгадывать какие-то загадки, то иметь его под рукой будет очень кстати.

— Разумеется, пойду! — Гифу всплеснул руками и неосознанно ускорился, подгоняемый негодованием. Он оторвался от них еще сильнее.

— И не боишься погибнуть? — спросил Карн ему в след.

Шаман звучно расхохотался, будто общался с ребенком и тот задал ему до глупости банальный вопрос.

— Если мы выживем — я, вероятно, узнаю достаточно, чтобы подтвердить или опровергнуть свою теорию, — изрек он, запахивая короткий плащ в ответ на внезапно окрепший ветер. — Если же мы погибнем, то я получу однозначный ответ. Из первых, так сказать, рук.

Он вновь громко рассмеялся и Карн в очередной раз подумал, что шаман, вероятно, безумен в гораздо большей степени, чем сам себе представляет. С другой стороны — он был прав, ведь, погибнув, он действительно абсолютно точно узнает, что случилось с предыдущими ловцами удачи. А то что, если его теория верна, он потом просто потеряет память и все равно никому ничего не сможет рассказать, его уже мало волновало. Как любого настоящего исследователя, его интересовал сам факт.

— Думаю, в лагере его не любят, — буркнул себе под нос фригийский царь. Шаман, погруженный в свои мысли, не услышал его слов. Зато их услышал Фергюсон.

— Что удивительно — очень даже любят, — кельт с прищуром, оценивающе посмотрел на шагающего рядом Гифу. — Его, знаете ли, везде любят. Я не понимаю, как ему это удается. Он не лизоблюд, отнюдь! Заносчив и вздорен, но никогда ни перед кем не стелется. И все же — везде он свой. Только вот Улла его недолюбливает, но это взаимно.

А потом, когда они, наконец, миновали предгорья и начали двигаться вверх по склону, держа направление на один из немногочисленных перевалов Сумеречного Хребта, лучница покинула отряд. Ее зоркие глаза рассмотрели вдалеке на западе тусклые огни временного лагеря, над которым вились едва заметные жгуты дыма.

— Это земли Сынов Тартара, но здесь нет постоянных поселений, — отчеканила женщина, не спуская глаз с западной окраины горизонта. — Думаю, это основные силы, а минувшая атака на нас — разведка боем.

Фергюсон что-то неодобрительно пробурчал в усы.

— Там, — она кивнула в направлении своего взгляда. — Старая крепость горных кланов, вдоволь воды и дичи. Отличный плацдарм.

— Лагерь большой, — кельт, до боли всматриваясь в горизонт, тоже стал различать костры и хаотично разбросанные вокруг шатры и палатки, трепещущие на усилившемся ветру. Мидас, как ни старался, ничего не смог разобрать, а у Карна, как назло, пропало истинное зрение.

— Верно, — левая рука Уллы скользнула к тулу у бедра и пробежалась по оперениям стрел. Лучница была левшой. — Поэтому я и говорю, что там основные силы. Разумеется, не только Сыны Тартара. Слишком много шатров.

— Нужно предупредить наших, — подал голос шаман.

Мидас сжал кулаки. Опять началось. Сразу вспомнилась фраза Хель про «вам улыбнулась удача». Ну да, пусть толку от них с Карном немного, не бросят же они Железных Воинов! Придется возвращаться. К тому же, вряд ли сами они в таком состоянии смогут преодолеть Сумеречный Хребет.

— Я все сделаю, — Улла неожиданно обернулась и уставилась на Фергюсона холодным немигающим взглядом. — Проберусь к их лагерю, оценю обстановку и вернусь на Железный Перевал с докладом. Они не ожидают, что кто-то увидит их здесь, и это уже решило их судьбу. Хель вновь соберет Семь Дланей, мы ударим первыми.

Кельт смотрел на нее, ожидая продолжения. Улла могла рассказать все это по пути, и если она решили озвучить план здесь, значит…

— А ты с шаманом поведешь их дальше, — заключила лучница. — Вернешься, как сможешь. Этот, — она бросила быстрый взгляд за плечо кельта, где стоял Гифу. — Может не возвращаться.

С минуту Фергюсон и Улла смотрели друг на друга в упор, и Мидас мог бы поклясться, что они обмениваются мыслями. Карн же, до сих пор ментально ослепленный, чувствовал себя просто неуместно.

— Слушайте, это серьезные вопрос и мы не хотим… — начал фригийский царь.

— Хорошо, — кельт будто не услышал слов древнего бога. Он продолжал пристально смотреть на лучницу. — Если Хель считает, что это так важно — я доведу их до Пика. А потом вернусь.

Улла протянула ему руку и они пожали друг другу предплечья. Затем она коротко кивнула Мидасу, бросила взгляд на Карна, а Гифу оставила без внимания. Ее невысокая поджарая фигура стала быстро удаляться — она рысцой сбежала с холма, а потом перешла на спринт и резко углубилась в белесую пустошь, теряясь в снежной круговерти, поднятой злобным ветром.

А они молча продолжили свой путь вверх по склону горы. К Карну вернулось истинное зрение и он мимолетом прочел поверхностные мысли Фергюсона и Гифу. Шамана ситуация мало взволновала и он был рад, что продолжает движение к своей цели — Черному Солнцу. Эмоции кельта были сложнее. Нет, он не переживал за лучницу и Железных Воинов, здоровяк не сомневался — им удастся разбить Сынов Тартара с их союзниками.

И все же что-то грызло Фергюсона. Карн позволил себе немного углубиться в его ауру и хотя бы по косвенным признакам определить терзавшие кельта мысли. А когда понял, в чем дело, не сумел сдержать смешка, на который, к счастью, никто кроме Мидаса не обратил внимания. Кельт действительно переживал. Переживал о том, что его клинку, скорее всего, не достанется вражьей плоти.

Фригийский царь в этот момент думал о том, что, в конце концов, это их мир, и они лучше знают, что нужно делать. Если эти ребята уверены, что достаточно послать к Хель Уллу с предупреждением, а Фергюсон и Гифу могут продолжать играть роль провожатых для них с Карном, что ж — хозяин барин. Мидас был совсем не прочь как можно скорее добраться до Фавны, более того — все его существо, несмотря на проклятие кельтов, пылало при одной лишь мысли о том, что финал пути так близок.

И с другой стороны — война. Война, которая ведется в Хельхейме ни одну сотню (или тысячу?) лет, и к которой они с Карном не имеют никакого отношения. Просто двое странников одним глазком заглянули за непроницаемую кулису у края сцены, на которой идет представление вовсе не для них. И им совсем не хотелось вмешиваться в сценарий.

Вскоре они поднялись на широкое плато, противоположным краем упиравшееся в довольно крутой склон следующего скалистого порога. Сколько таких «ступенек» им предстоит миновать — не знал никто, кроме сурового кельта. Ветер лютовал, с неба замельтешили крупные разлапистые хлопья. При каждом шаге они уходили под снег выше колена и тут в ход пошли «дары Хель».

Карн никогда не ходил по горам и не имел опыта борьбы с морозной стихией. Мидас тоже, что не удивительно — практичный фригийский царь предпочитал держаться в рамках параллелей, где температура не скатывалась ниже нуля по Цельсию. Это под конец XX века древнего бога дернуло поселиться севернее привычного ему ареала обитания, но там он уже редко выбирался из своего железобетонного дворца с тонированными окнами в пол.

Шаман, судя по всему, разделял их полное невежество в этом вопросе и тогда стало ясно, почему богиня смерти послала с ними именно Фергюсона. Этот седовласый дядька, как оказалось, всю сознательную жизнь шнырял по обледенелым кручам Альбы, попутно помогая МакАлпину (которому приходился племянником) объединять скоттов и пиктов. Короче — для выживания в гористой местности при условии стремительно падающей температуры и не менее стремительно надвигающегося снежного бурана он был незаменим.

Едва Карн с Мидасом переобулись, Фергюсон посоветовал всем снять заплечные мешки и обязать их веревками, оставив «хвост» метров десять.

— А теперь другим концом обвяжите себя вокруг пояса, — скомандовал кельт, наглядно демонстрируя, что нужно делать. — В горах никогда нельзя быть уверенным, что находится у тебя под ногами. Любой шаг может не найти опоры и ты моргнуть не успеешь, как провалишься в ледовую расселину.

— А если с другом обвязаться? — полюбопытствовал Гифу, который никак не мог справиться с узлом на своей веревке.

— И утащит вас обоих, — хмыкнул кельт, пробираясь через снег к шаману. Он довольно грубо вырвал веревку из его рук, упрятанных в меховые варежки, и в мгновение ока обвязал Гифу по поясу. — Разумнее использовать сумку или что-то подобное. Если сорвешься — она вроется в снег и велик шанс, что зацепится, удержав тебя. Все готовы? Двигайтесь за мной, след в след.

Это было нетрудно, так как за громадным кельтом оставались не следы, а целые колеи, по которым и телега могла бы проехать при желании. Фергюсон сказал держать дистанцию хотя бы с полдюжины метров, чтобы не создавать рисков большой нагрузкой на снежный наст.

— Там, где двое провалятся, веса одного бывает достаточно, чтобы пройти, — заявил морозоустойчивый кельт. А морозоустойчивый потому, что он единственный из всех не надел рукавиц и не накинул на голову капюшон. Ему, похоже, и так было неплохо.

Они выстроились в подобие колонны — Фергюсон двигался впереди, а Гифу, стучащий зубами, точно сотня боевых барабанов, замыкал. Мидас с Карном шли в середине, рядом, у них не было выбора — парень не мог идти один, это было чревато регулярными падениями, слепым плутанием и замедлением всей группы. Так что он продолжал держаться за плечо фригийского царя, думая о том, сумеет ли истинным зрением распознать пустоту под слоем снега и льда?

В энергетическом спектре его окружала синеватая белизна — монотонная и непроницаемая во всех направлениях. Даже ауры спутников выглядели блекло и порой терялись в эфирных вихрях белого шума. Карн пришел к неутешительному выводу, что истинное зрение ничем не может ему помочь, как минимум — ни в его нынешнем состоянии, по сути, близком к абсолютной ментальной слепоте.

Время незримо текло вдоль оси Вселенной, а они все поднимались и поднимались по казавшемуся бесконечным склону. Один раз Гифу все же провалился в скрытую снегом трещину во льду, но, как и предрекал кельт, сумка на веревке спасла его — она зацепилась за вмерзший в лед валун и шаман повис над черной бездной, будто тряпичная кукла. Фергюсон осторожно подобрался к провалу и вытащил шамана в несколько плавных, но энергичных рывков.

Затем они достигли следующего плато, пересекли его под удаленный вой нарастающего бурана и без передышки принялись взбираться на очередной склон, в этот раз еще более крутой — градусов шестьдесят. Все неимоверно устали и уже находились на грани своих физических возможностей. Все, кроме морозоустойчивого кельта. Но вскоре ему все-таки пришлось скомандовать привал. Началась метель.

— Рыть буду я! — громыхнул Фергюсон, с легкостью перекрывая вой ветра. — Вы убирайте снег с прохода.

Его руки-лопаты стали методично погружаться во чрево рыхлого наста, выдергивая из него целые сугробы. Он проделал в склоне узкий лаз под небольшим углом, а за ним вырыл широкую каверну. Внутри у стен каверны он сделал четыре возвышения, что-то вроде снежных топчанов. Своих спутников Фергюсон по одному загнал на эти топчаны.

Потолок каверны был очень низким, передвигаться приходилось по-пластунски. Угрюмый сумрак, готовый вот-вот обратиться непроглядной темнотой, окутал их — бледный свет из входного лаза почти полностью перекрывался снежными вихрями. При этом снег оказался неплохим изолятором — вой ветра, яростный и нестерпимый снаружи, здесь напоминал громыхание далекой грозы.

— Меня этому научил отец, — голос Фергюсона звучал тихо и казался на удивление мягким. — Убежище на одного человека должно составлять три объема его тела. Сделаешь больше — не сумеешь согреться, а если меньше — очень скоро начнешь задыхаться.

— А зачем эти… возвышения? — Гифу подал голос из дальнего угла рукотворной каверны. Как и в случае со многими «великими мудреца», он мог по праву считать себя таковым во многих ситуациях, но не когда речь шла о выживании или даже элементарных бытовых вопросах. К счастью, шаману хватало благоразумия признавать в этой области первенство кельта.

— Движения воздуха, — пояснил седовласый. Он лежал ближе всех ко входу. — Теплый поднимается, холодный — опускается. На возвышениях теплее.

Карн, который вновь потерял истинное зрение, замотался в плащ, как гусеница в кокон, и задремал. Мидас, вдвойне измученный — не только тяжелым путешествием, но и проклятием кельтов, которое грызло и грызло его тело, не давая ни минуты покоя, мгновенно провалился в неглубокий тяжелый сон. Гифу пробурчал себе под нос несколько скиамантических мантр, замедлив метаболизм, и погрузился в трудноопределимое состояние между сновтдением и явью — он мог полностью пробудиться в любое мгновение, но его нервная система отдыхала, как в фазе глубокого сна.

Не спал только Фергюсон — кельт периодически расчищал лаз, норовивший скрыться за снежными наносами. Он знал, что это необходимо делать регулярно, иначе снег полностью завалит проход и перекроет доступ воздуха, тогда их убежище станет могилой. Так было с его двоюродным братом, Олафом.

Гифу пробудился первым — он среагировал на внезапно наступившую тишину. Кельт к этому моменту уже покидал убежище. Шаман растолкал Мидаса, Карн сам проснулся от их возни. Все они люто замерзли и были рады покинуть этот негостеприимный подснежный мир.

Странники вновь двинулись вверх по склону. Идти стало тяжелее — глубина снега после метели выросла на пару ладоней. Карн, по-прежнему держась за плечо друга, чувствовал, что Мидасу приходится в разы сложнее, чем ему самому или шаману, который плелся в десяти шагах позади. Фригийского царя то бил мелкий озноб, то будто окатывало жаром из печи. Мысли его путались, взгляд не желал фокусироваться, мышцы и кости ломило. Однако гордый бог упорно отказывался просить Фергюсона об остановке, хотя всем им давно пора было подкрепиться.

— Фергюсон! — позвал Карн, подумав о том, что ему никогда не постичь смысла такого понятия как «гордость». — Нам бы остановиться, поесть.

— До вершины осталось немного, — отозвался кельт, не оборачиваясь. — Потерпите, там остановимся.

Он не солгал, вскоре склон неожиданно перешел в плоский уступ, за которым начинался широкий каньон, образованный двумя вздыбленными монолитами черного глянцево-поблескивающего камня. По дну каньона росли высокие скудные на листья деревца, напомнившие березы.

Они прошли немного вглубь, прячась от свистящего пронизывающего ветра. К счастью, ветер дул поперек их укрытия, а не вдоль него, иначе едва ли им было бы так же комфортно, окажись они в природной аэродинамической труде.

Фригийский царь с шумом плюхнулся на задницу и привалился спиной к черной скале. Он не чувствовал холода снаружи — только холод внутри, поминутно сменявшийся магматическими всплесками, покрывавшими кожу под одеждой горячей липкой испариной. Гифу оперся о дерево рядом, запрокинул голову и уставился в далекую полоску бледного неба. Карн начал рыться в своей сумке, памятуя о ее содержимом. Где-то там должно быть вяленое мясо, мешочек с солью и добрая пригоршня орехов.

— Трут есть у кого? — будто невзначай поинтересовался кельт. По идее, таковой должен быть у каждого, но Карн отчего-то не находил своего. У Мидаса днище сумки промокло насквозь и трут оказался непригоден к использованию, а шаман вообще умудрился порвать свою сумку и потерять половину скарба.

Фергюсон покачал головой и пробурчал что-то на грубом, по-варварски красивом языке своей суровой родины. Карн был уверен, что ничего хорошего в их адрес кельт не сказал. Затем седовласый извлек из-за пояса широкий длинный нож и подошел к ближайшему дереву, взглядом отогнав от него шамана. Он вновь что-то проговорил и стал аккуратными движениями срезать со ствола кору. По зеленоватой ряби его внешней ауры Карн понял, что кельт просил у дерева прощения.

— Зачем это? — Гифу внимательно следил за действиями Фергюсона. Карн чувствовал его заинтересованность, шаман готов был воспринимать знания в любом состоянии — голодный, холодный, да хоть на краю смерти (к чему все, собственно, и шло). — Тут же мороз, снег!

— Холодное — не значит мокрое, — кельт уже закончил срезать кору и теперь аккуратно счищал себе на ладонь стружку с внутренних слоев древесного ствола. — Снаружи ветер может нанести влагу, это так, но внутри дерево сухое. Достаточно, чтобы поддаться огню.

Начистив полную ладонь стружки, Фергюсон выудил из-за пазухи лоскут шерсти, положил его на снег, а сверху высыпал свой импровизированный трут.

— Кремень есть, — вяло отрапортовал Мидас. В руках древний бог держал угловатый кристалл кремнезема, позаимствованный в лагере Железных Воинов. Фергюсон будто не услышал его.

Их провожатый оценивающе посмотрел на высокую иссеченную трещинами скалу, сформировавшую одну их стен каньона. Он подошел к скале, а затем резким движением всадил в нее навершие своего громадного клинка. Карн, не видевший, что происходит, подскочил на месте и ухватился за секиры. Мидас успокоил его, коснувшись предплечья парня.

Фергюсон тем временем подобрал камень, выбитый им из черной скалы. Потом размахнулся и всадил меч в снег под острым углом прямо над шерстяной тряпицей, на которой лежала древесная стружка.

— Соберите валежник, — скомандовал кельт, не отрываясь от своего дела.

— А чем он занят? — Карн не мог прочитать намерения Фергюсона, а в аурах остальных увидел лишь непонимание и легкий интерес, перекрывавшийся усталостью и голодом.

— Тссс! — Гифу и Мидас в один голос зашикали на него. Шаман стал бродить по округе, подбирая хворост, древний бог с кряхтением поднялся и присоединился к нему. Оба через плечо поглядывали на кельта.

Тот встал на колено перед воткнутым в землю мечом и, коротко размахнувшись, саданул по лезвию выбитым из скалы камнем. Раздался металлический звон, на деревянную стружку, разложенную под клинком, брызнул сноп желтых искр. Кельт ударил снова, а потом согнулся в три погибели над шерстяной тряпицей и стал медленно дуть на стружку, прикрывая ее руками. Не прошло и минуты, как ноздрей Карна коснулся запах дыма. Гифу и Мидас нанесли хвороста, Фергюсон разжег костер.

Фригийский царь позже подобрал камень, который кельт использовал в качестве кремня. Оказалось, что горная порода здесь имеет обильные вкрапления гематитовой железной руды. Вот почему от удара о клинок камень так и сыпал искрами.

Вскоре они согрелись и поели вяленого мяса. На вопрос древнего бога, не опасно ли разжигать здесь огонь, кельт пояснил, что это пустынные земли и тут практически нет живых существ, даже диких зверей.

— Через Сумеречный Хребет на север есть много путей и этот — далеко не самый простой, — заключил Фергюсон. Он вяло жевал мясо, глядя в потрескивающее пламя жидкого костерка.

— Но самый быстрый, как я понимаю? — уточни Карн, который хорошо помнил слова Хель насчет того, что ее люди доставят их к Черному Солнцу в гораздо меньший срок, чем это получилось бы у других.

— Верно понимаешь, — кивнул Фергюсон, не отрываясь от пламени.

Трудно сказать, сколько прошло времени, прежде чем они закидали костер снегом и вновь двинулись в путь. По своим ощущениям Карн склонялся к двум часам, Мидас же полагал, что привал отнял у них не больше часа. Однако древний бог хорошо понимал, что его биологическим часам сейчас не стоит доверять. Все его тело будто восставало против рассудка, упорно не желая выполнять самые элементарные действия. Поэтому сколько бы времени они не провели в покое, ему все равно казалось бы мало.

Они довольно долго шли по каньону и под конец ветер все же подул в него, странники тот час покрылись инеем и задубели. А на выходе им встретились две банши — Карн не увидел их заранее, потому что его ментальный радар в этот момент дал сбой, однако истинное зрение не пропало окончательно, что и спасло ему жизнь.

Полупрозрачный женственный образ с длинными белыми волосами, спускавшимися едва не до земли, вырос в шаге от парня и уставился на него пугающей чернотой бездонных глазниц. Потом на лице призрака в том месте, где у человека находится рот, образовался вихрящийся сгусток темноты, из которого пахнуло могильным ходом и каким-то злым роком. Карн все свои силы вложил в единственный мыслеобраз — в воздухе между ним и банши вспыхнула ослепительным пламенем стена пластичного трепещущего огня.

Призрак не отшатнулся, напротив — воспринял это как вызов. Но прежде, чем банши исторгла из себя нечеловеческий крик-рев, способный разорвать сердце смертного, скалистый склон, укутанный пушистым одеялом нетронутого снега, затопил голос Фергюсона.

Карну показалось, что кельт пел — его высокий грубый бас удивительно мелодично растягивал отрывистые строфы древних заклинаний, которые произвели на баншу ошеломляющий эффект. Призрак подернулся рябью, провал в районе рта исчез. Он обернулся к кельту, точнее — спина и «лицевая сторона» мгновенно поменялись местами на его теле, так что на Карна уставился белесый затылок призрака. Банши склонила голову, глядя, как Фергюсон, не переставая петь, вскидывая клинок, по лезвию которого заструились алые искры. Голос седовласого будто околдовал призрака, который сам был рожден, чтоб околдовывать других.

Клеймор, вскинутый к злым небесам Хельхейма, рухнул вниз со скоростью горной лавины. Тело банши распалось на лоскуты и опустилось на снег горсткой серого пепла — на поживу колючему ветру.

Несколькими мгновениями ранее вторая банши бросилась на Мидаса откуда-то сбоку и лишь реакция древнего бога, закаленного веками сражений, позволила ему не попасть под ее черные когти, мелькнувшие в пальце от его лица. Фригийский царь отпрянул назад и рухнул навзничь, не удержав равновесия. В падении он выхватил меч Стража рассвета и банши злобно зашипела, уставившись на оружие своими призрачными глазами.

А потом в дело вступил Гифу и Мидас убедился, что слухи насчет этого парня не врут. Шаман злобно ухмыльнулся и вскинул руку в направлении банши, его губы зашевелились с такой скоростью, что казалось, будто он не читает заклинание, а охвачен припадком, поразившим нервы лица.

Призрак запоздало понял, что этот враг ему не по зубам — он попытался раствориться, но его конечности и шею охватили черные, исходящие рыжим чадом цепи, мгновенно растянувшие полупрозрачное тело во все стороны. Противоположные концы цепей уходили за пределы пространства, банши тщетно пыталась освободиться — сковывающее заклятье не поддавалось. Гифу повернул вытянутую руку ладонью к небу, а потом резко сжал пальцы в кулак.

Мидас раньше никогда не слышал, как кричат призраки, и тем более он не слышал, как призраки кричат, охваченные животным ужасом. Однако в этот момент фригийский царь не сомневался — банши ревела именно так! Ее облик запузырился, начал сворачиваться рваными полосками, черепообразное лицо потекло, от него повалил черный пар, потрескивающий кровавыми разрядами. Шаман захохотал, а потом крик банши прервался, черные цепи исчезли и призрак буквально стек в снег, превратившись в скворчащую лужицу отвратительной субстанции.

Мидас посмотрел на кельта. Тот не отрывал взгляда от шаман, продолжая сжимать клеймор обеими руками. Казалось, еще мгновение и он просто перерубит парня пополам. В глазах Фергюсона вздымалась ледяная ярость.

— Их души прокляты, они потеряли связь со своими кланами, — процедил кельт, не разжимая зубов. — Но они все равно остаются духами предков и не должно так извращать их посмертие.

Гифу, лицо которого полнилось густым румянцем от выпитой силы банши, на миг остолбенел от слов кельта, но затем собрался и не опустил взгляда.

— Я дерусь, как умею, — холодно ответил шаман. — Мы живы, они нет. Остальное не важно.

Фергюсон глухо зарычал, но ослабил хватку на рукояти клеймора. Затем он отступил на шаг, широко размахнулся и вонзил клинок в снег почти до середины. Ушей Карна коснулся скрежет, с которым сталь пробуравила лед, а затем и каменистую плоть гор. Кельт встал на одно колено перед мечом, положив могучие руки на перекрестье. Он что-то прошептал, затем поднялся, хлестнул взглядом Гифу и начал спускаться.

Странники вновь сняли заспинные мешки и потащили их за собой на веревках, Фергюсону даже не пришлось подсказывать. Спускаться было проще и настроение в группе само собой поднималось, даже кельт начал тихонько насвистывать, надо думать — боевой марш родного клана.

На одном из плато они укрылись за угловатым серым валуном и разожгли костер, чтобы согреться и перекусить остатками вяленого мяса. Фергюсон сказал, что им везет — ухудшения погоды не предвидится и вряд ли снова придется зарываться в снег, пережидая метель на открытом участке. Столь позитивное заявление, прозвучавшее из уст несомненного эксперта, еще больше подняло моральный дух отряда.

Вскоре путники оказались в предгорьях по северную сторону Сумеречного Хребта и этот регион разительно отличался от той части Хельхейма, где они начали свое путешествие. С высоты ничего нельзя было разглядеть — мир внизу попросту терялся в плотной молочной дымке. Но по мере спуска, когда они преодолели марево тумана, окружающий пейзаж предстал перед ними в своем ужасающем великолепии.

Снег под ногами превратился в холодную хлюпающую жижу цвета человеческого праха, воздух наполнился спертым зловонием гнили. Местами земля и вовсе пропадала под неглубокими озерцами застоявшейся мутной воды. Редкие клочки относительно твердой почвы были усеяны серо-зелеными обломками скал и колючей рыжей травой. Были здесь и деревья — низкие, разлапистые, лишенные листвы, с тонкими и темными, будто обугленными стволами. Казалось, какой-то колдовской огонь уничтожил их, но Карн видел, что деревья не мертвы, они лишь кажутся такими.

В энергетическом спектре болота полнились бледным лиловым светом, зловещее сияние которого пронизывало все вокруг — и черные деревья, и рыжую траву, и губчатые камни, местами напоминавшие кости вымерших чудовищ. Физическое зрение выхватывало лишь обрывки пейзажа — серо-желтый смог, сверху выглядевший как обычный туман, был настолько плотным, что, казалось, царапает кожу. Он надежно скрывал все, что находилось на расстоянии далее двадцати шагов — были видных только смутные силуэты деревьев и призрачные тени, различимые лишь боковым зрением.

— Мири аф фордамду, — прошептал Фергюсон и сплюнул на землю, жадно впитавшую его слюну. В голосе кельта слышалась злоба, но Карн видел, что за ней здоровяк прячет инстинктивное опасение, которое уже готово перейти в полноценный страх.

— Болота Теней? — Мидас хмыкнул, на лету переведя слова северного языка, который хорошо знал. Именно на этом языке много столетий назад с ним впервые заговорил Всеотец. Собственно, после той памятной встречи на краю мира они виделись лишь дважды — при штурме Гелиополиса и в землях пиктов.

— Проклятое место, заселенное злом, — Фергюсон говорил тихо, но в окутавшем их беззвучии слова его отдавались в ушах точно удары погребального колокола. — Отсюда возвращается один из десяти, да и тот, как правило, безумен.

— Так зачем мы сюда пошли? — Карн, пользуясь тем, что истинное зрение вернулось к нему и ментальный радар действовал относительно стабильно, пытался определить, есть ли рядом что-то живое. Ну, или мертвое, как те банши в горах.

— Это самый короткий путь к Пику Грез, — пояснил кельт, поудобнее перехватывая клеймор, покоившийся на мускулистом плече. Внезапно он остановился и медленно развернулся на месте. Его угрюмый взор уперся в шамана, который замыкал походный строй.

— А еще у вас есть я, — Гифу степенно прошествовал мимо Фергюсона и бесстрашно вошел в туман. — Так что бояться нечего.

— Проклятого проклятье не берет, — проговорил кельт одними губами и кивнул Мидасу, чтобы они с Карном следовали за шаманом. Сам он намеревался идти в арьергарде.

Гифу на ходу читал заклинание, от которого бледный свет перед ним начал сгущаться, а потом брызнул в стороны черными всполохами. Отвратительные миазмы густой волной отхлынули от путников и вокруг них образовалась сфера чистого воздуха, даже болотная вонь исчезла. Мидасу показалось, что откуда-то справа донеслось низкое утробное рычание. Фригийский царь быстро глянул на Карна, тот кивнул — не показалось.

Сам парень точно не видел, что двигалось с ними параллельным курсом. Это была парящая над землей тень, бесформенная, пульсирующая, а в самом ее центре — лиловое око, полное ужаса. Образ постоянно распадался, Карн не мог фокусироваться на нем дольше мгновения и он не понимал, что тому виной — проклятие кельтов, лишавшее его ментальной силы, или само это жуткое место, проникнутое давящей аурой обреченности и застарелого страдания.

Гифу плавно повернул голову в ту сторону, где его спутники почуяли чье-то присутствие. Шаман улыбнулся и сделал странный жест рукой — будто лениво поприветствовал старого друга. Тень тут же застыла на месте и вскоре исчезла из поля энергетического зрения Карна, оставшись далеко позади.

— Говорят, это был цветущий край, — низкий голос Фергюсона нарушил гнетущую тишину и звук человеческой речи мгновенно снял напряжение. Но не дал расслабиться. Все они тут были, как гитарные струны. Кроме Гифу — тому было все равно, он напоминал кота, плывущего брасом через крынку, полную жирных сливок.

— Но однажды здесь случилась битва — армии темных колдунов, ведомые своими кровожадными богами, сошлись в непримиримом противоборстве и уничтожили друг друга, — продолжил кельт. — Доподлинно неизвестно, кто с кем бился, это произошло до того, как сюда пришла Хель, а она — старейшее из существ в этом мире, кто еще сохранил относительно здравый рассудок. Но то было страшное сражение, навсегда изменившее эту часть Хельхейма. Отчего-то погибшие не переродились, как им положено, они потеряли плоть и были заточены здесь, скованные своей ненавистью. Это обитель мертвецов и призраков.

— Мир смерти в мире смерти, — Мидас истерически хохотнул. Он пытался держаться, но ему было страшно — Карн чувствовал это. Парень и сам ощущал подлинный страх — едва они оказались здесь, волосы у него на загривке непроизвольно встали дыбом, а ладони вспотели.

Энергетически место казалось стабильным, но на фоне, среди эфирного шума, он постоянно замечал искаженные агонией силуэты, лица, переплетения тел. Его слуха поминутно касались звуки боя, крики и стоны, которые, он точно это знал, не звучали в физическом спектре. Парень чувствовал, как безумие обступает их плотной стеной и только защитная сфера Гифу не дает ему обрушиться на них всей своей мощью, мгновенно обратив в бесплотные сгустки животного ужаса, навеки потерявшие свою память и самих себя.

— Не уверен, что все произошло именно так, — шаман продолжал возглавлять отряд. Он шел уверенно, забирая то вправо, то влево, казалось — болотный смог совсем не мешает ему и он отлично видит на многие сотни метров. — Но что-то здесь определенно случилось. Это место действительно создано смертью, не знаю, как сказать по-другому. Нечто подобное, но в гораздо меньших масштабах, я ощущал в развалинах панафинейских храмов. А еще — в тайных санктуариях римских гаруспиков. Но это…

Он глубоко вздохнул и покачал головой, а Карн увидел, как по внешней ауре шамана пробегают оранжевые вспышки безумного экстатического наслаждения. Парень не знал и понял, что не хотел знать, откуда вообще взялся Гифу — из какого он времени и региона, как оказался здесь, как узнал все, что знает. Как сошел с ума.

Гифу продолжал говорить, но Карн уже не слышал его, потому что где-то впереди, метрах в ста от них, может чуть дальше, он уловил несколько бледных аур. Ментальный радар вновь начал сбоить и его радиус стал стремительно уменьшаться. Через несколько секунд парень потерял истинное зрение, но то, что он успел видеть за миг до того, как снова ослеп, поразило его, отпечатавшись в сознании столь ярко, будто он видел это физическими глазами вот только что прямо перед собой.

Внезапно Гифу остановился, как вкопанный. Фергюсон тут же юлой развернулся на месте, чуть присел и выставил перед собой огромный клинок, затравленно озираясь.

— Что случилось? — рявкнул кельт. — Ты что-то почуял?

— Не я, — шаман обернулся и внимательно посмотрел на Карна. — Он. Он что-то почувствовал.

— Нам нужно… — парень тяжело сглотнул. Хотя истинное зрение пропало, странное чувство не покинуло его — он будто до сих пор видел что-то, что происходило в этот самый момент недалеко от них, в глубинах клубящегося тумана. Это как долго смотреть на затейливый рисунок, а потом резко перевести взгляд на однотонную поверхность — рисунок, отпечатавшись на сетчатки, еще на некоторое время остается перед глазами.

— Нам нужно… — повторил он. — Нам нужно туда!

И он зашагал в туман.

— Идем за ним! — крикнул Гифу и побежал за парнем, который уже скрывался под сенью болотной вуали. Поравнявшись со спотыкающимся Карном, он взял его руку и положил на свое плечо, как обычно делал Мидас. Фригийский царь, увидев это, скривился, но поспешил отогнать внезапный укол дружеской ревности.

Картинка перед глазами Карна стремительно таяла и спустя несколько секунд он уже забыл ее — так сразу после пробуждения порой улетучиваются даже самые яркие сны. Но что-то продолжало гнать его вперед. Он был уверен, что кто-то в опасности, кто-то вот-вот погибнет в этом проклятом месте — в одиночестве, в дали от дома.

И еще ютилось в нем смутное ощущение дежавю, Карн подозревал, что именно оно всему виной. На самом деле, стоило просто пройти мимо, ведь они с Мидасом уже решили, что эта безумная война и этот сумасшедший мир — все это не имеет к ним ни малейшего отношения. Они здесь транзитом, дойдут до Пика Грез и навсегда исчезнут для Хельхейма — либо погибнут, либо все же пройдут к Черному Солнцу и получат все ответы.

Ведь это всего лишь еще одна жертва Болота Проклятых, сколько их было и сколько будет? Какой-то заплутавший минотавр или тритон, одиночка или член какой-нибудь группировки вроде Железных Воинов или Сынов Тартара, какая разница? И все же Карн чувствовал, что разница есть. Именно для него.

Неожиданно туман расступился и они оказались на просторной поляне, посреди которой мутным глазом с грязно-желтым бельмом блеснуло болотное озерцо. В этом озерце кто-то находился, какое-то крупное существо, явно не человекоподобное. У него было звериное тело с четырьмя мощными конечностями, длинный хвост и огромные крылья, остальное невозможно было разобрать — существо вывалялось в грязи так плотно, что даже детали морды (или лица?) сливались в одно нечленораздельное месиво.

Со всех сторон озерцо обступили аморфные черные пята, напоминавшие скорее рваные раны в ткани реальности, чем живые разумные существа. Точно такое же пятно они видели на входе в болота. Тогда Гифу лишь махнул энергетическому сгустку рукой и тот покинул их, но здесь, судя по расширившимся глазам шамана, едва ли все пройдет также гладко.

Их было не меньше пяти десятков — они обступили неведомое существо так плотно, что сливались воедино, образуя жуткий противоестественный эгрегор. Сомнений не было — они собирались напасть на измученное создание, увязшее в трясине и уже готовое сдаться. Оно надсадно хрипело и мотало могучей головой, тщетно стремясь избавиться от намертво прилипшей к нему грязи.

В тот же миг к Карну вернулась его сила. Он сфокусировал ее в мыслеобраз копья из пластичного света и метнул это копье в ближайшее черное пятно. О, теперь он отлично их видел! Это были не просто энергетические образования. Это были эйдолоны агонии, сущности, каким-то непостижимым образом утерявшие свои тела и души, и навсегда оставшиеся в пограничном состоянии между жизнью и смертью. Именно поэтому они не перерождались и поэтому слепое злобное безумие стало смыслом их существования.

Эйдолон, в которого врезалось копье света, беззвучно взвыл и распался на отдельные психоны, перестав существовать. Карн сформировал перед собой еще одно копье и метнул его вслед за первым. Он не отдавал себе отчета, не осознавал, что его сил едва хватит на еще одну атаку.

Но он был не один.

Гифу выкрикнул слова боевого заклятья и упал на колено, вонзив длинные пальцы в мягкую отвратительно-податливую болотную почву. Когда он вскинул голову, его карие глаза превратились в бездонные провалы вечного мрака. Шаман широко — гораздо шире, чем позволяла нормальная человеческая анатомия — раскрыл рот и из него вырвался конус черной энергии, вмиг окутавший сразу десяток эйдолонов. Карну некогда было следить за действиями боевых братьев, но если бы он взглянул на шамана в тот миг, то увидел бы, что Гифу исторг из себя воистину древний ужас! То были разумные частички смерти, осколки обратной стороны всего сущего, которых никогда не касался свет жизни. Шаман немало отдал, чтобы научиться этому жуткому трюку, изучая древние манускрипты в развалинах подземных городов Гесем.

Фергюсон и Мидас тоже не стояли без дела. Фригийский царь выхватил меч и уже хотел броситься на жутких созданий, но кельт остановил его, схватив за плечо.

— Клинок в землю! — зарычал он и подал пример, с размаху вогнав клеймор в растекающуюся под ногами почву. Древний бог, который за этот недолгий поход проникся к кельту заслуженным уважением, не стал спорить и воткнул меч Стража рассвета рядом.

Фергюсон вскинул голову к небу и ухватил оба клинка за рукоятки. Он прокричал в сумеречную высь несколько грубых слов, которые Мидас не смог перевести, хотя смутно понимал, что это какой-то гэльский диалект. Где-то в вышине раскатился гром, руки кельта, сжимавшие рукоятки мечей, наполнились режущим глаза голубым свечением. Свечение тут же сместилось вниз через перекрестья и растеклось по клинкам, то и дело вспыхивая коронными разрядами.

Кельт вырвал мечи из земли вместе с комьями грязи, которые черным фонтаном разлетелись в стороны. Он бросил один клинок Мидасу и с ревом «Ан иннес!» кинулся в бой. Фригийский царь подхватил оружие на лету и устремился за Фергюсоном, отлично понимая, что его тело, изъеденное проклятой хворью, вряд ли способно выдать хотя бы десятую часть своих реальных возможностей. Но мог ли он остаться в стороне, устыдившись битвы?..

Схватка получилась короткой и жестокой. Эйдолоны, в первые же секунды потеряв дюжину своих, быстро оправились и, оставив в покое увязшее в трясине создание, переключились на незваных гостей. Их эгрегор сразу распался, они не умели или не хотели объединяться, хотя это могло усилить их. Призрачные пятна бросались на врагов поодиночке, они бились каждый за себя, что и предрешило исход боя.

Карн успел метнуть еще одно копье света, сразив налетевшего на него эйдолона, а потом силы окончательно покинули его и парень завалился на землю, как подрубленное дерево. Мидас, видевший это, устремился к другу, поражая одного противника за другим. Это была одна из самых странных схваток, в которых доводилось участвовать фригийскому царю! Он лишь атаковал, так как в бою с эйдолонами в привычной фехтовальной защите не было смысла.

Один раз черная тень, точно саванный хищник, подобрался к нему сзади и облепила со спины, вмиг лишив возможности двигаться. Мидас ощутил мертвенный холод, разливающийся по телу, и даже успел испугаться, когда гранит его воли изошел трещинами под давлением грубой энергии, чуждой самому понятию жизни. Но затем холод исчез и древний бог освободился от злой силы, сковавшей его тело. Он обернулся на хмуро ухмыльнувшегося Фергюсона и они ринулись в сердце схватки плечом к плечу.

Зачарованные клинки обращали эйдолонов в энергетический пепел и Мидас хорошо понимал, что если бы не заклятие кельта, которое тот наложил на их оружие, все могло обернуться иначе (он пообещал себе после боя обязательно поинтересоваться у Фергюсона, что это за чары). К счастью, черные амебы обладали посредственной реакцией, так что даже неуклюжие медлительные удары фригийского царя раз за разом достигали своей цели.

Гифу успел еще дважды применить свое жуткое заклинание, пока не обнаружил, что врагов больше нет. Обладай эйдолоны хотя бы зачатками разума, они просто сбежали бы, потеряв больше половины своих. А затем, перегруппировавшись во чреве болотного тумана, созвали бы еще с полсотни товарищей и обрушились бы на странников со всех сторон. Вот это стало бы проблемой, а так…

Карн с трудом поднялся на ноги, способность здраво воспринимать окружающий мир постепенно возвращалась. К этому моменту существо, которое они спасли, выбралось наконец из трясины. Оно стояло прямо перед парнем на четырех лапах и пыталось отдышаться. Видя эту странную картину, Гифу невольно улыбнулся. Воистину, мир соткан из отражений!

Придя в себя, существо принялось счищать грязь с морды и боков — точно как кошка моет себя лапой! Затем оно встрепенулось, замотав могучим телом из стороны в сторону, и когда его великолепные крылья развернулись в полный размах, когда те крылья несколько раз ударили по воздуху, освобождаясь от налипшей грязи и тины, Гифу и Мидас одновременно поняли, кто перед ними.

— Сфинкс! — в унисон сорвалось с их губ, так что два голоса слились в синхронный вздох удивления. Сфинксы всегда являлись одной из самых таинственных и скрытных рас, о них почти ничего не знали. Было известно лишь, что эти неведомо кем сотворенные создания свободно путешествуют меж мирами, забредая даже в Лимб. Но чтобы сфинкс оказался здесь, в Хельхейме, это казалось невероятным!

Карн же был удивлен гораздо больше, чем его спутники. Ведь это не просто сфинкс. Это тот самый крылатый лев, который спас его, когда он впервые оказался в Лимбе, и потом еще не раз выручал в тяжелых битвах на изнанке реальности! Парень видел его великолепную богоподобную сущность истинным зрением и лишь теперь понял, что это было за чувство, которое заставило его броситься через болотный туман навстречу неизвестности.

Сфинкс смотрел на него карими человеческими глазами — с благодарностью, но… без узнавания. Все верно, ведь он еще не знает Карна. Они познакомятся позже. Такие вот «побочные эффекты» от путешествий во времени!

Крылатый лев переводил взгляд с одного неожиданного спасителя на другого. Каждому из них он коротко кивнул. Потом вновь посмотрел на Карна, задержавшись на нем дольше, чем на других. Сфинкс тихо прорычал и каждый из слышавших этот рык мог бы поклясться, что в нем прозвучали слова человеческой речи. Но никто не понял, что сказало величественно существо.

Потом сфинкс отступил на шаг, его лапы напружинились и хищное львиное тело рывком поднялось в воздух. Он ударил крыльями, обдав странников волной ледяного воздуха, и взмыл к небесам, мгновенно исчезнув в тумане.

— Постой! — выкрикнул Карн, но сфинкс уже не слышал его. Неожиданно парень вспомнил, чем закончилась их дружба и проклял себя за то, что сразу не подумал об этом. Ведь он погибнет! Сфинкс будет убит при штурме Гелиополиса!

— Нет! — снова закричал Карн, пытаясь дотянуться до сознания мифического существа истинные зрением, которое вновь покидало его. Плевать, что без сфинкса он может (мог) погибнуть в Лимбе как минимум трижды! Ведь это благородное существо отдаст за него жизнь…

— Нет, — прошептал он, бессильно опускаясь на землю. К нему подошли Мидас с Фергюсоном. Кельт напряженно поинтересовался, все ли в порядке. Фригийский царь повременил с расспросами.

— Мы только что спасли сфинкса, — ошарашено проговорил Гифу. — Спасли сфинкса в Хельхейме, — он покачал головой и рассмеялся. — А в благодарность — четыре кивка и таинственное рычание.

Карн не стал ничего ему говорить. Он знал, что благодарность сфинкса будет несоизмеримо большей, чем представляет себе шаман. Но парень не знал другого. Он не знал, что сфинкс слышал его крик. Больше того — сфинкс прочел его мысли и прозрел грядущую цепь событий — от сего мгновения до стен Гелиополиса.

И крылатый лев принял решение.

Он вернулся. Но не сейчас.

***

Фергюсон покинул их, как только они вышли из болот.

— Дальше моя помощь вам не нужна, — кельт протянул медвежью лапу сначала Мидасу, потом Карну. Рукопожатие у него было могучим, но складывалось впечатление, что воин сдерживает себя.

— До Пика Грез часов шесть пути, все время прямо и… верх, — он усмехнулся в седые усы. — Вы не ошибетесь, здесь нет другой дороги.

— А ты, выходит, был там? — Мидас пристально всматривался в серо-голубые глаза кельта. — Но не пошел до конца и вернулся. Почему?

Фергюсон вновь усмехнулся, но ничего не ответил.

— Ладно, — фригийский царь махнул рукой. — На самом деле, меня больше интересует заклинание, которое ты использовал в бою против… ну тварей этих болотных. Что это было? Нам бы пригодилось. Если мы, конечно, переживем встречу со Стражем.

— Это клановая волшба, — Фергюсон вмиг посуровел. — Прости, но я не могу раскрывать тайны клана чужакам.

Мидас кивнул. Лишь теперь он понял смысл слов, которые кельт не раз выкрикивал в бою. «Ин иннес» с гэльского переводится «будь верен». И Фергюсон оставался верен, даже после смерти, даже в этом безумном месте, где сойти с ума — единственный путь остаться собой.

— Ты пойдешь через болота? — Карн не скрывал волнения. Фергюсон не просто спасал их жизни в последние несколько дней. Не просто помог пройти самую опасную часть их нелегкого пути. Он стал другом им обоим.

— Разве я похож на безумца? — отрывистый смех кельта раскатился на многие километры вокруг. Отсмеявшись, он махнул рукой в сторону Гифу. — Со мной ведь не будет проклятого, а потому я лучше потеряю пару дней и обогну болота с востока. Там Кносс, город минотавров, у меня в нем есть друзья. То есть были когда-то.

— Благодарим тебя за помощь, — Мидас глубоко кивнул Фергюсону, почти поклонился. — Мы в неоплатном долгу перед тобой.

— И перед Хель, — добавил Карн, слепо вытягивая руку в сторону кельта. Тот не отстранился и парень положил ладонь ему на плечо. — Поблагодари ее от нас. Жаль, но нам действительно нечем отплатить.

— И не нужно, — Фергюсон накрыл его руку своей заскорузлой пятерней. — Вы нам обеспечили хоть какое-то развлечение. Ха!

Затем он развернулся и, не сказав больше ни слова, зашагал прочь.

— А не боишься, что Улла постреляет всех Сынов Тартара, пока ты будешь бродить по Кноссу? — прокричал ему вслед Гифу. Они с кельтом даже не взглянули друг на друга во время прощания. Но Мидаса это не смутило — он уже понял, что эти двое — старые боевые товарищи, и вся их вражда — напускная.

Кельт не ответил, хотя до них донесся его раскатистый смех. Он шел в сторону болот, но ощутимо забирал вправо.

— Может, зря подначиваешь? — улыбнулся Карн. — А ну как пойдет через трясины, чтоб не упустить битву! Ведь сгинуть может.

— Не пойдет, — покачал головой Гифу, разворачиваясь в направлении далеких серых гор, к которым лежал их путь. — Он достаточно опытен, чтобы пропустить это мимо ушей. И достаточно умен, чтобы не идти на бессмысленный риск.

Карн еще мгновение наблюдал за удаляющейся аурой Фергюсона, а потом привычно положил руку на плечо Мидаса и они двинулись вслед за шаманом через каменистую равнину, усеянную проплешинами бледно-зеленой травы.

Эта местность выглядела гораздо живее, чем те регионы Хельхейма, с которыми они уже успели познакомиться. Буквально. В небе над их головами то и дело пролетали птицы, несколько раз вдалеке они видели парнокопытных существ вроде оленей. В траве копошились какие-то крупные насекомые, напоминавшие смесь мокрицы и паука.

А когда путники пересекали широкий ручей, Гифу присел возле воды, выставил над ней руку ладонью вниз и стал что-то шептать над шумящим потоком. Затем он с улыбкой посмотрел на Карна с Мидасом и полез за кожаной флягой.

— Это чистая вода, — сказал он, погружая флягу в искристую плоть ручья. Затем поймал недоуменные взгляды своих спутников и улыбка его стала шире. — Не все в Хельхейме хочет убить вас, поверьте. Есть тут неплохие места.

Они решили разбить у ручья небольшой лагерь, а затем продолжили путь. Гифу рассказал, что здесь, у подножья Пика Грез, нет постоянных группировок, хотя недалеко на востоке стоит давно покинутый город, который периодически берут под контроль хаотично возникающие банды.

— Сейчас сюда мало кто ходит, потому и налетчиков здесь нет, — резюмировал шаман. — По крайней мере, так говорят. Сами слышали, в последнее время мы постоянно в лагере, так что у нас в распоряжении лишь слухи, рассказы странников, да торговцев.

— Тут и торговля есть? — удивился Мидас. Когда завязался разговор, они уже поднимались по пологому склону Пика Грез, который своим монолитным массивом скрыл от них Черное Солнце. Фригийскому царю показалось, что ближе к вершине растительности больше, но пока еще было трудно сказать из-за внушительного расстояния.

— А как же! — хохотнул Гифу. — Большая политика и малая экономика, все дела. Только сообщение тут медленное…

— Кстати, да, — подхватил Карн. — Я как-то сразу не подумал спросить, а почему вы не используете лошадей? Ну, или какую-то другую живность.

— Увы, в Хельхейме нет животных, которых можно приручить, — Гифу пожал плечами, не отдавая себе отчета, что его собеседник не видит этого движения. — Пробуют до сих пор, но это пустое дело. Никак не выходит, даже магией. Животные скорее умирают, чем подчиняются. И дружбы с ними не получается. Ну, хотя бы мясо у них съедобное!

Древний бог реготнул, Карн натянуто улыбнулся. Странники уже приближались к Пику и как ни удивительно, но хотя они поднимались, ветер становился тише и теплее. А растительность, как и предположил Мидас, проявляла тут исключительное буйство и, похоже, вознамерилась поразить их своим разнообразием. Кажется, им даже встретилось несколько плодовых деревьев, но никто не стал уточнять у шамана, так ли это. Мысли Карна были заняты Ниссой, а в голове Мидаса образ Фавны быстро вытеснил все остальное.

Пик Грез встретил их мелодичным журчанием ручьев, разноголосым пением птиц, неумолкаемым ни на миг стрекотом насекомых в высокой сочной траве и обилием насыщенных красок, которые представлялись рассудку умелой иллюзией или же безумным мороком — так сильно это место контрастировало со всем остальным, что могли увидеть странствующие по просторам Хельхейма. Но красоту Пика оценил лишь Гифу, его спутники думали о другом.

Ведь это конец, не так ли? Финал их пути. Долгого и непростого пути сквозь времена и пространства, преодолеть который у них был лишь один шанс из миллиона губительных вероятностей. Но они сумели, смогли дойти до этой точки. И пойдут дальше… Нет, они просто не могут теперь погибнуть! Они разгадают загадки Стража, если придется — просто убьют его, им не впервой идти против правил. Так что все получится. Не может не получится!

Эту мысль они делили на двоих, пока проходили под кронами исполинских деревьев и перешагивали через погруженных в блаженную дремоту животных, напоминавших толи кошек, толи обезьян. Гифу жадно впитывал все, что видел и слышал, но не смел просить своих спутников подождать. Он ощущал охвативший их транс — предвкушение последней черты, за которой — исполнение самых заветных желаний. Да и ему самому не терпелось встретиться с легендарным Стражем. Если он, конечно, существует…

Они все ускоряли шаг, пока внезапно, пройдя по едва заметной тропинке через нежно-зеленые заросли кустарника с мягкими, точно бархат, угловатыми листьями, не оказались на узкой площадке, зажатой меж двух скал, подернутых кружевом синего мха. Плотный травяной ковер, убегая вперед, плавно переходил в потрескавшуюся брусчатку, серую с черными прожилками. Брусчатка упиралась в невысокий постамент, а над ним вздымалась узкая арка.

Архитектура арки не отличалась изысканностью, по сути представляя собой набор блоков разной величины, уложенных друг на друга. Однако блоки были испещрены тонкими витыми символами, каких никто из путников никогда не встречал. Мидас уловил что-то от санскрита, но аналогия была настолько отдаленной, что фригийский царь тут же бросил всякие попытки развить ее.

Казалось, символы выполнены золотыми нитями, вплавленными в камень — они были такими тонкими и ослепляли бело-желтыми бликами, несмотря на то, что свет Черного Солнца не имел привычки отражаться столь ярко от чего бы то ни было. Точно также арку видел Карн — в энергетическом спектре она сливалась с окружающими скалами и не представляла интереса, а вот письмена на ней светились, таинственно пульсируя в такт биению сердца Хельхейма.

Путники взошли на каменное возвышение, остановившись в шаге от арки. То, что открылось их взорам, трудно было описать. За аркой привычный мир заканчивался, скалы Пика Грез обрывались вниз вертикальной стеной. Дальше, высоко в небе среди застывших в безвременье кучевых облаков цвета слоновой кости неподвижно висело Черное Солнце. Оно казалось таким большим и близким, будто находилось не где-то в необозримой вышине, а здесь, совсем рядом — пройди еще пару километров и сможешь коснуться рукой.

А внизу, ниже условной линии горизонта (условной, потому что никакого горизонта здесь не было и не могло быть), располагались те же самые кучевые облака, а среди них — громада таинственного светила. Но это было не просто отражение, второе Черное Солнце излучало другой свет — не бледный, а черный. Единственным, кто видел это, был Карн, и от восприятия столь сюрреалистичной картины у него непроизвольно мурашки побежали по всему телу. Мидас и Гифу тоже чувствовали, что «нижнее» Черное Солнце разительно отличается от «верхнего», но чем именно — они не могли понять.

И не было ясно, что реальное — верх или низ, а что — лишь отражение. Граница между двумя плоскостями выделялась органами чувств скорее интуитивно, чем по каким-то объективным признакам. Картинка просто перетекала одна в другую и отличить их можно было только по абсолютной симметрии.

— Quod est inferius est sicut id quod est superius, — неожиданно продекламировал Гифу.

— Что вверху — то и внизу, — машинально перевел Мидас.

— Изумрудная Скрижаль, — подтвердил Карн. Когда-то он увлекался герметической философией, кажется — пару жизней назад.

По ту сторону арки каменное возвышение завершалось узкой лестницей, ступени которой уходили вниз, сквозь застывшее пространство. Ступени вели в направлении «нижнего» солнца, но не было понятно, где они заканчиваются и заканчиваются ли вообще.

— Все это, конечно, очень странно, — голос Мидаса звучал тихо и Карн с трудом определил чувства друга в этот момент. В ауре древнего бога мешались нетерпение и подозрительность, восторг и непонимание, надежда и страх.

— Но это наш путь, — припечатал парень и первым шагнул через арку на ступени каменной лестницы. И ничего не изменилось, реальность не сдвинулась с места, течения энергий вокруг остались прежними — монотонными, холодно-нейтральными.

— Постой, — Мидас поспешил за другом. Лестница была недостаточно широкой, чтобы по ней в ряд могли спускаться два человека, тем не менее, фригийский царь не намеревался отпускать слепца одного. Единственный неверный шаг и сорвешься в… трудно сказать, куда именно, но едва ли при таком раскладе можно рассчитывать на положительный финал.

— Не нужно, — Карн плавно, с улыбкой отстранил его руку. — Я хорошо вижу ступени. Они сияют.

И действительно, в истинном зрении ступени пылали всеми цветами радуги, а еще такими оттенками, которые точно встречаются лишь где-то в необозримых пределах космоса, но не на земле. Эти космические цвета казались Карну чужими и вмести с тем — до боли знакомыми…

Они спускались неторопливо, первым шел Карн, за ним — подозрительно озирающийся Мидас, сзади — Гифу с безумной улыбкой, которая, казалось, вот-вот станет еще на миллиметр шире и разорвет лицо шамана пополам. Они не слышали звука шагов, только собственное возбужденное дыхание.

Путники быстро спустились ниже уровня горизонта, который стал еще более условным. Теперь «нижнее» Черное Солнце казалось больше, ярче. Его черный свет начисто выбивал мысли из головы, оставляя сознание первозданно чистым. Это было необычно — не думать абсолютно ни о чем, и в тоже время иметь возможность в считанные мгновения выкристаллизовать любую мысль во всех вероятных ракурсах.

Внезапно что-то изменилось, лестница мелко завибрировала и друзья настороженно замерли.

— Ступени! — крикнул Гифу, указывая себе за спину. Но тоже самое видел и Мидас, смотревший вниз, по ходу движения. Ступени лестницы по обе стороны от них начали растворяться, тая на глазах.

Затем те ступени, на которых они стояли, плавно выровнялись, образовав продолговатую каменную плиту. Плита дрогнула и разошлась на три отдельных фрагмента, каждый из которых занимал один из путников. Это произошло так быстро, что никто не успел среагировать. С другой стороны, было абсолютно не понятно — как тут нужно реагировать?

Каменные плиты отдалились одна от другой, а затем образовали равносторонний треугольник с медианой около семи метров. Гифу, Карн и Мидас ошалело уставились друг на друга, потом их взгляды скрестились в центре треугольника и пространство там вспыхнуло черным светом, одинаково слепящим как для обладающих физическим зрением, так и для Карна, воспринимавшего мир зрением истинным.

Вспышка темноты не рассеялась, она превратилась в вихрь, который рос, набирал объем, полнился трескучими синими разрядами и лиловыми молниями. Прошло еще несколько мгновений и черный водоворот медленно опал сквозь пространство, распадаясь на элементарные энергетические частицы. На его месте возникла высокая фигура, сотканная из тьмы. Той тьмы, что поселилась в этом мире задолго до прихода Света. Тьмы, источаемой Черным Солнцем. Первым светилом.

— Боги Севера, — ошарашено проговорил Гифу. Карн и Мидас молчали, не в силах вернуть себе дар речи.

Это существо, Страж, был пугающим и удивительным одновременно. Под его пластичной черной кожей — полупрозрачной и все время меняющей оттенок, хаотично вспыхивали и таяли десятки образов. Вскоре образы начали повторяться и путники постигли их суть. Каждый из них представлял собой душу одной из рас, входящих в Великий Совет Мехат-та-уи. Инеистые великаны, минотавры, наги, джины, гриниды, они, сатиры, шак-ла, тирионы… И среди этих усредненных образов, не лишенных мрачного таинственного великолепия, не хватало одного. Образа ария.

Однако в переменчивом облике Стража одна деталь оставалась неизменной. Его глаза. Они пылали, подобно миниатюрным Черным Солнцам и Карн тут же понял, что так оно и есть. Страж — воплощенный Хельхейм — смотрит на них глазами Черного Солнца. Этот взгляд оставил на каждом из них неизгладимый оттиск — так солнце Ра оставляет радужные круги на сетчатке, но здесь сетчаткой были их души.

— Я задам три вопроса, — произнес Страж и этот звук, который образовали семьдесят восемь разных голосов, потрясал, прокатываясь по физическим и энергетическим телам странников неотразимой волной бесконечной мощи, что была всегда. До богов, до людей. До творца?..

— Три верных ответа откроют путь к Черному Солнцу, — продолжил Страж, переводя взгляд с Карна на Мидаса, с Мидаса на Гифу, и снова на Карна. — Но один неверный ответ закроет перед вами все пути.

Они переглянулись. Вот так, сразу по делу. Ну и действительно, а чего тянуть?

Хотя было в этом что-то неестественное. Каждый из них почувствовал, что Страж говорит не как живое существо. Его речь не имела интонации, казалась холодной… машинной?! Первым об этом подумал Карн, почти сразу его мысль отразилась от сознания Мидаса и передалась Гифу, который тоже уловил ее, потому что они втроем образовали сейчас устойчивый эгрегор.

Но возможно ли это? Возможно ли, что Страж — машина? Некий суперкомпьютер, над-интеллект, возникший в результате тотального сбоя, непрогнозируемой ошибки? Ведь Всеотец говорил, что причиной появления Разрыва стал эксперимент ариев. Вот только что это был за эксперимент — Один умолчал.

— На поиски каждого ответа у вас будет шестьдесят стандартных секунд в соответствие с вашим времяисчислением, — голос Стража прервал их мысли. Все трое обратились в слух. — Первый вопрос. Место, что покинуть нельзя, но если покинуть — будет можно. Ваше время пошло.

— Место, что покинуть нельзя, но если покинуть — будет можно, — каждый из троих мысленно повторил вопрос. Гифу при этом рефлекторно шевелил губами и активно жестикулировал.

— Будет можно, будет можно… — фригийский царь раз за разом прокручивал в голове ассоциативные образы, посчитав эту часть загадки наиболее важной.

— Что будет можно? — Карн продолжил его мысль прямым вопросом.

— Полагаю… — протянул шаман. — Все. Будет можно все.

— Но только когда покинешь это место, — древний бог перескакивал с одной мысли на другую так быстро, что сам едва успевал за своим размышлениями. — Оно ограничивает, верно?

— Но физически ли? — шаман задал мысленный вопрос, как только Карн сам об этом подумал. Их мозговые ритмы синхронизировались, ментальные поля резонировали почти в унисон.

— Десять секунд, — предупредил Страж.

— Какого дьявола? — мысленно вскричал Мидас, памятуя о том, что в этом мире время идет иначе.

— Слишком общий вопрос! — Гифу показалось, что он слышит скрип собственных извилин. — По сути, нас все в жизни ограничивает! Каждое действие, каждое решение, но…

— Но почти все — по нашей собственной воле, — подумал Карн, а в следующее мгновение уже понял, что знает отгадку.

— Говори! — Мидас почувствовал, что у парня есть ответ, быстрее, чем общий эгрегор передал ему мысль Карна.

— Ваш ответ, — холодно потребовал Страж.

— Тюрьма! — произнес Карн и мир погрузился в глухую тишину. Все трое замерли, перестали дышать. Страж тоже молчал.

— Ответ принят, — вместе с мелодичным, но механически-бесцветным голосом Стража на них будто вылили по ведру ледяной воды. Однако времени радоваться не было. — Второй вопрос. Убежище лунного цвета открывается изнутри, а в нем — малое солнце. Что это? Ваше время пошло.

— Убежище лунного цвета открывается изнутри, а в нем — малое солнце, — вопрос казался безумным и все трое сразу уловили, что он сложнее предыдущего. Ага, значит сложность загадок будет возрастать. Неприятно, но не удивительно.

— Может, проще заколоть его? — подумал Мидас. После первой отгаданной загадки настроение древнего бога явно улучшилось.

— Даже мы не в состоянии одолеть целый мир, — Карн мысленно покачал головой, но улыбнулся.

— Эй, может все-таки подумаем над ответом! — Гифу вернул друзей в реальность и они начали выстраивать пересекающиеся ассоциативные ряды, обмениваясь идеями и их зачатками, продолжая мысли друг друга. Кто-то на фоне подумал, что вот это — настоящий мозговой штурм! Несмотря на исключительную серьезность ситуации (и это мягко говоря!), все трое не сдержали смешков.

— Какого цвета луна? — неожиданно спросил шаман. — Я давно уже ее не видел.

— Серая, серебристая, молочная, — стал вспоминать Мидас. — Ну раз в сколько-то там тысячи лет и красная бывает, когда Марс…

— Это не важно, — прервал его Гифу. — Тут нужен типичный образ. Так. Убежище, которое открывается изнутри… Цвет, раз он его упомянул, играет важную роль, значит это объект, который можно рассмотреть снаружи. Я имею ввиду, это не какое-то бомбоубежище или тайный схрон…

— … или митреум, — продолжил Карн. — Верно. Но открываться изнутри — это нормально для убежищ, в том их суть…

— Ты не понял, — по ауре шамана скользнула рябь нетерпения. — Нет смысла говорить об очевидном. Имеется ввиду, что оно открывается ТОЛЬКО изнутри.

— Десять секунд, — невозмутимо провозгласил Страж, продолжая через равные промежутки времени перескакивать взглядом с одного человека на другого.

— Тогда третья часть! — мысли Мидаса ускорили и без того казавшийся предельным спринт. — Малое солнце. Что это? Говоришь, нужен типичный образ?

— Значит, явно не черное, то есть… желтое солнце! — Карну показалось, что он на верном пути, но потом, также как Мидас минутой раньше, он ощутил, что кто-то другой из их эгрегора уже нашел ответ. Это был фригийский царь.

— Яйцо! — выкрикнул древний бог, глядя в глаза Стражу, который как раз остановился на нем. И вновь секунды абсолютной тишины показались им вечностью.

— Ответ принят, — Страж отвел взгляд от фригийского царя. — Третий вопрос. Что в комнате, когда ты снаружи, и там же остается, когда ты входишь, даже если оставить дверь открытой.

— Что в комнате, когда ты снаружи, и там же остается, когда ты входишь, даже если оставить дверь открытой, — они машинально повторили слова загадки, краем их общего в этот миг сознания понимая, какое колоссальное напряжение испытывают. Страж давал лишь несколько секунд на передышку, и этого явно было мало.

Внезапно Карн представил, что было бы, будь их не трое, а, скажем, человек десять или больше. Он смутно догадывался, что их с Гифу и Мидасом эгрегор сформировался так быстро лишь потому, что они с фригийским царем давно уже мыслили на одной волне, а сам он, обладая истинным зрением, выступил своего рода стабилизатором.

Но если предположить, что в этой ситуации оказались обычные существа, пусть даже давно и хорошо знающие друг друга, то едва ли их ментальный союз будет также продуктивен. Скорее наоборот — во всеобщем мысленном хаосе никто никого не услышит и невозможно будет сосредоточиться. Надо думать, что именно так здесь погибали целые армии. Так что одиноким искателям приключений тут определенно было проще.

— Безумие какое-то, — Гифу смотрел на Стража широко раскрытыми невидящими глазами, а в его голове ежесекундно мелькали сотни и сотни картин.

— Да тут что угодно подойдет, — мысленно пробурчал Мидас. Карн почувствовал, как фригийский царь начинает злиться. — Любой предмет так и останется в комнате, если его не вынести оттуда. И плевать, где я при этом буду — в ней или снаружи!

— Нам даны конкретные условия, и это не любой предмет, — поправил его Карн. — Вряд ли это даже предмет, это…

— А может это и есть что угодно? — предположил древний бог. — Ну, ответ «что угодно»? Хотя нет, ведь и вынести за пределы комнаты я тоже могу что угодно.

— Думаю, ответ должен быть в одно слово, судя по предыдущим загадкам, — парень размышлял параллельно с другом. — Но и правда, масса вариантов, которые с одной стороны подходят, а с другой — не подходят совсем.

— Десять секунд, — подал голос Страж.

— А вот теперь действительно никаких идей, — Карну стало невыносимо жарко и одновременно ужасно холодно от осознания того, что никто из них даже близко не понимает, о чем идет речь. Неужели это — конец?

— Ну не может так быть, — ауру Мидаса захлестнула алая волна отчаяния, он бросил взгляд на шамана, который кроме «безумие какое-то» не озвучил в этот раз ни единой мысли.

— Ты там слиться что ли решил! — фригийский царь использовал язык, а не разум. Карн почувствовал, как их эгрегор теряет стабильность.

— Успокойся! — мысленно осадил он Мидаса. — Иначе…

— Время вышло, — голос Стража прозвучал так неожиданно, что Карн аж подпрыгнул на своей каменной плите. — Ваш ответ.

— Гифу! — древний бог, ничего не замечая, продолжал кричать на шамана. Карн понял, что он сдался, не видел выхода, возможно впервые за свою долгую жизнь фригийский царь абсолютно четко осознал неминуемость поражения. И что особенно гадко — за шаг до победы. Так что его легко было понять.

— Ответ принят, — прозвучал Страж и Мидас побелел.

— Это был не ответ, кретин! — прокричал он, мгновенно сменив предмет ярости. А потом бог умолк, сознавая, что в это самое мгновение решилась их судьба. Краем глаза Мидас увидел улыбку на лице шамана. Не истеричный оскал существа, стоящего на пороге смерти, а вполне осознанную ухмылку человека, который что-то понял и это понимание кажется ему наивысшим наслаждением.

— Вы дали три верных ответа, — неожиданно проговорил Страж. Ни радости, ни сожаления, сухая констатация. — Путь к Черному Солнцу открыт.

— Какого?.. — вырвалось у Мидаса. Глядя на продолжавшего ухмыляться шамана, он добела сжал кулак, но потом посмотрел на Карна и увидел, что тот тоже улыбается.

— Его имя, — пояснил слепец. — Оно и есть ответ.

Когда фригийский царь вывалился из эгрегора из-за вспышки ярости, Карн и Гифу все еще оставались в нем, поэтому парень частично улавливал мысли шамана. И прежде, чем Мидас закричал, Гифу нашел ответ. Но древний бог произнес его раньше.

— Мое имя имеет два значения, — медленно проговорил шаман, не в силах спрятать удовлетворенную улыбку. — С языка моей родины оно может быть переведено как «дар» или…

— … «внутри», — закончил за него Карн. — Это и был ответ на загадку. Внутри. Оно остается в комнате при любых условиях.

— Это жесть какая-то, — уронил Мидас.

Внезапно каменные плиты под их ногами задрожали, выстроились в одну линию и постепенно приняли форму ступенек. Снизу «приросло» продолжение лестницы. Кусок, ведущий наверх, не восстановился. То есть, видимо, не предполагалось, что найдется безумец, который разгадает загадки Стража, но в последний момент решит свалить подальше от этого сумасшествия.

Кстати, такой безумец все же нашелся! Но это совсем другой эпос про совсем других ребят…

Мидас обернулся и увидел, что плита, на которой стоял Гифу, не двинулась с места. Она висела в стороне от лестницы, рядом со Стражем, который теперь смотрел только на шамана, потеряв к Карну и древнему богу всякий интерес.

— Что-то не так, уважаемый? — ядовито произнес Гифу, почуяв неладное. Карн ощутил, как шаман фокусирует темную энергию на кончиках пальцев. Неужели он собирается драться со Стражем?..

— Для тебя этот путь закрыт, — Страж не двинулся с места, но все они ощутили, как что-то в его хаотично меняющемся теле стало другим.

— Это почему? — шаман плавно вытянул вперед правую руку, по которой уже бегали черные молнии.

— Потому что у тебя другой путь, — с этими словами Страж рванулся к Гифу быстрее мысли, но тот каким-то чудом успел выпустить ему навстречу свою темную мощь. Все утонуло в оглушительном грохоте и резанувшей по глазам вспышке внемирового света.

Когда зрение Мидаса восстановилось, а Карн пришел в себя после ментального оглушения, рядом с ними никого не было. Ни Гифу, ни Стража. А потом лестница, на которой они стояли, вновь задрожала и стала обваливаться в пустоту.

— Похоже, выбора нам не оставили, — в голосе Карна звучала тревога, его ментальное зрение вновь начало сбоить.

— А теперь он нам и не нужен! — парировал Мидас. — Вперед, скорее!

Они слетели по лестнице, будто две стрелы, выпущенные умелым воином из длинного английского лука. И сами не заметили, как оказались в беспросветной темноте, в которой не было ни верха, ни низа. Затем друзья ощутили под ногами твердую поверхность и чувство реальности начало мало-помалу возвращаться к ним, когда вокруг разлился свет Черного Солнца. И хотя свет этот распространяли вовсе не фотоны, он насыщал пространство энергией, которой не даст и тысяча солнц мира смертных!

— Карн? — вопрос прозвучал одновременно со всех сторон. Парень тяжело задышал и почувствовал на своих щеках слезы. Слезы?.. Он рывком сдернул с глаз повязку и понял, что видит! Не только истинным, но и физическим зрением!

— Мидас? — звук голоса, который фригийский царь не слышал тысячи лет, заставил его широко раскрыть глаза и обхватить голову руками. Руками?.. Древний бог ошеломленно уставился на свою правую ладонь, перевел взгляд на предплечье, скользнул по плечу… Он больше не калека!

Они обернулись одновременно. И она обернулась вместе с ними.

— Нисса, — сорвалось с дрожащих губ Карна.

— Фавна, — прошептал Мидас, не веря собственным глазам.

А затем полубезумная улыбка парня, зеркально отраженная в лице древнего бога, дрогнула, и друзья переглянулись. Перед ними стояла одна женщина. И каждый узнал в ней ту, ради которой прошел сквозь время.

 

Интерлюдия. Поле соответствия

Они стояли, взявшись за руки, втроем. Это было абсолютно инстинктивное, ненарочитое действие, но едва они замкнули цепь рук, Карн все вспомнил и все понял. А через неуловимое мгновение эти воспоминания и эти знания вспыхнули в голове Мидаса. Не передались ему, а появились в нем сами собой.

Одновременно все открылось третьей вершине треугольника — женщине, которую один знал как Ниссу, а другой называл Фавной. Но то были лишь второстепенные, ничего не значащие воплощения. Истинная суть этой женщины, эоны назад порожденная Черным Солнцем по воле Творца, носила иное имя. Ее звали Тиамат.

Теперь каждый из них знал, что Карн — не Левиафан. Они — Левиафан, все трое, вместе. И никакое Сердце Хрунгнира не нужно им, чтобы использовать свою силу. Карн понял это, едва покинув Гелиополис, и решил уничтожить древний артефакт, потому что обладание им могло уровнять смертного с богом, а бога… о, это трудно даже представить.

Однако он недооценил силу артефакта, рожденного в ту эпоху, когда Творец еще был жив и бродил по земле среди смертных. Волна энергии, высвобожденная из уничтоженного Сердца, раскатилась по Вселенной, обратив в прах сотни галактик. Карна и Мидаса, что шел за ним по пятам, эта волна оглушила, лишила сил и выбросила в средневековье их временного витка. Парень, державший Сердце в руках в момент его гибель, получил столь сильный удар, что начисто лишился памяти.

Но теперь память вернулась к ним, и они, ошеломленные, обменивались пустыми взглядами, будучи не в силах собраться с мыслями. Почему Творец разделил Левиафана на три осколка? Они этого не знали, они были отнюдь не всеведущи. Но осколки пробудились, едва на просторах Вселенной родилось зло, ставшее угрозой всему сущему.

Левиафан — последняя линия обороны, он был создан Творцом на случай, если Ангелы, его Дхиан-Коганы, окажутся бессильны, а он сам по каким-то причинам не сможет защитить свое творение. Такой случай настал, и вновь они не знали — почему. Почему так произошло, почему их создатель не с ними, почему он… мертв?

Левиафан призван защищать все расы, земные и небесные, богов и смертных, все многообразие жизни во Вселенной. Но Серые сотворили в своем времени мир, где нет различий, где все равны и все — одно. А потом они двинулись на завоевание других временных пластов и стали представлять опасность для жизни. Для той жизни, какой ее задумал Творец. Жизни разной, не всегда простой, зачастую — пугающей, непонятной, даже чудовищной…

Они стояли, взявшись за руки, еще очень и очень долго. Они осмысливали то, что узнали о мире и о себе. Это могло бы сломить любого, даже Левиафана и… о да! Теперь стало понятно, почему их трое. Так никому не придется нести эту ношу в одиночку, они разделят ее поровну. И потому — не сломаются.

Они стояли, взявшись за руки, в кругу черного света под сенью светила, что сияло в тот день, когда Творец решился на Великую Работу. Здесь было тепло и тихо, космическая пустота, сгустившись под их ногами, образовала ровную твердую поверхность. За пределами треугольника, вершинами которому служили их тела и души, разлилась бархатная темнота, и среди этой темноты можно было разглядеть едва тлеющие крупицы миров, разбросанные щедрой рукой по савану пространства-времени.

— Вряд ли все должно было случиться именно так, — голос Карна стал глубже, сильнее. Он будто постарел на века, тысячелетия, и это пошло ему на пользу.

— Вряд ли, — согласился Мидас, тепло посмотрев на друга, который, как оказалось, ему больше, чем друг. — Но вы, смертные, вечно все усложняете.

Они рассмеялись, высоко и раскатисто, так под Черным Солнцем когда-то смеялся только Творец.

— Теперь все равно, — Тиамат посмотрела на Карна, потом на Мидаса. Ее голос тоже изменился, это уже не была ни Нисса, ни Фавна. — Но, наверное, нам всем нужно было пройти этот путь. Чтобы понять, для чего.

Для чего — что? Каждый из них знал ответ на этот вопрос, хотя до Пробуждения они все задавали его себе по тысячи раз на дню. И на многие другие вопросы они тоже теперь знали ответы. Например, Карн, наконец, понял, каким вменяемым родителям в XXI веке пришло бы в голову назвать сына — Карн? Ответ — никаким. Не было у него родителей, а смутные воспоминания — лишь подпрограмма, чтобы очередное воплощение могло гармонично вписаться в общество своего времени.

Так было с каждым из них. И все же они по-прежнему оставались сами собой. Карн был смертным, Мидас — богом, а Тиамат… Тиамат всегда была ребенком двух миров, Ра и Дуата.

— Что ж, похоже, у нас есть враг, с которым нужно разобраться, — с этими словами в нечеловечески-зеленых глазах вспыхнуло чувство, которое было чуждо двум ее последним воплощениям. Это была жажда битвы.

— И мы знаем, где этого врага искать, — теплая улыбка на лице Мидаса плавно трансформировалась в хищный оскал. Древний бог прикусил губу и с вызовом посмотрел на Карна.

— Тогда чего мы ждем? — парень невозмутимо пожал плечами и Черное Солнце озарило Сердце Вселенной столь яркой вспышкой, что ее увидели все, кто обладает истинным зрением. Во всех мирах и во всех временах.

В том числе ее увидел человек, который упорно продолжал называть себя человеком, хотя давно перестал им быть. Он левитировал в нескольких сантиметрах над черной поверхностью монолитного куба, который представлял собой самую мощную вычислительную машину, когда-либо созданную живым существом. Эта машина была названа в честь своего прародителя, интегральные схемы которого легли в ее основу.

Логрис.

(Не) человек открыл глаза. Это существо уже забыло, что такое эмоции, но увиденное в моделированном прогностическом трансе, заставило уголки его тонких безжизненных губ слегка приподняться.

— Он идет, — проговорило существо бесцветным голосом. — Готовьтесь.

Больше книг на сайте -