В предыдущем разделе освещалась история развития прав военнопленных, зафиксированных в международных актах и внутренних нормативно-правовых документах СССР, раскрыто содержание и объем прав, которые государство готово было соблюдать при решении проблем жизнедеятельности финских граждан в плену. Однако провозглашение намерений, юридическое признание прав насильственно удерживаемых людей и обещания их соблюдать — это только начало, хотя и очень важное. Ибо по этому пути должна идти без отклонений сама практическая реализация высказанных намерений таким образом, чтобы действия уполномоченных государством организаций и людей максимально способствовали реальному осуществлению прав пленных. Далее я рассмотрю практику применения нормативно-правовых документов, разработанных Советским Союзом и Финляндией, по отношению к финским и русским военнопленным.

Зимняя война. Историческая справка

Вторая мировая война и пакт Молотова — Риббентропа коренным образом изменили политическую обстановку в Европе и явились решающими факторами в вооруженном конфликте между СССР и Финляндией. В соответствии с Секретными протоколами к этому пакту Финляндия, Эстония, Латвия и Литва вошли в сферу территориальных интересов Советского Союза. Западные страны вели боевые действия против Германии, и это обстоятельство фактически давало СССР свободу действий. Советское давление на прибалтийские государства вынудило Эстонию в сентябре 1939 года подписать Договор о взаимопомощи С СССР В соответствии с ним Советский Союз получил право размещать военные базы на территории этой страны. В октябре 1939 года аналогичные договоры были заключены с Латвией и Литвой.

Советско-финляндские переговоры 1938–1939 годов закончились безрезультатно. Финляндия отвергла советские предложения передать СССР стратегически важные финские территории в обмен на часть русской Карелии, так как данный шаг мог угрожать независимости страны.

После провала переговоров СССР приступил к планированию боевых операций, с целью разгрома финской армии и установлению в Финляндии марионеточного просоветского Терийокского правительства под руководством О. В. Куусинена. На границе была развернута группировка войск, насчитывавшая свыше 425 тысяч человек, свыше 1,5 тысячи танков, около 2,4 тысячи самолетов и 2,7 тысячи орудий. Сухопутные войска поддерживали Балтийский и Северный флоты. Им противостояла хорошо обученная, но слабо вооруженная армия Финляндии: около 320 тысяч человек при 500 орудиях, 10 танках и 114 самолетах.

30 ноября 1939 года после артподготовки советские войска начали боевые действия на всем протяжении линии госграницы — от Балтийского до Баренцева моря. Армия Финляндии, несмотря на численное превосходство противника, упорно сопротивлялась.

Ход боевых действий в Финляндии можно условно разделить на два этапа: первый с 30 ноября 1939 по 10 февраля 1940 года, второй — с 11 февраля 1940 по 13 марта 1940 года. Первый этап характеризовался ожесточенными боями на Карельском перешейке. Советские войска прорвали сильно укрепленную оперативную зону заграждений, начинавшуюся от линии государственной границы и включавшую целую систему опорных пунктов и оборонительных полос, и к 12 декабря 1939 года вышли непосредственно к основной оборонительной полосе линии Маннергейма, которая состояла из 22 основных узлов сопротивления, а ее ширина достигала 110 км. Попытка прорвать с ходу этот укрепленный район не увенчалась успехом. Сил оказалось недостаточно. Атаки частей Красной Армии велись зачастую без соответствующей подготовки и невзирая на колоссальные потери.

Военные атташе Германии, Италии, Великобритании и Франции после окончания Зимней войны единодушно отмечали крайне низкий уровень дисциплины в войсках, непрофессионализм командиров Красной Армии и их безответственность в отношении потерь и здоровья красноармейцев.

Войска 14-й армии в декабре при содействии кораблей Северного флота с боями овладели полуостровами Средний и Рыбачий и городом Петсамо, чем полностью перекрыли выход Финляндии к Баренцеву морю.

Менее удачно складывалось наступление частей 8-й и 9-й армий, имевших задачу разрезать Финляндию пополам, выйдя к Ботническому заливу. Перед началом боевых действий штабом 9-й армии (командующий комкор М. П. Духанов, с 22 декабря комкор В. И. Чуйков) были разработаны «Соображения по проведению операций 9-й армии» (за подписью командарма М. П. Духанова, члена военного совета П. С. Фурта, начальника штаба А. П. Соколова). Сопоставляя соотношение сил финнов и подразделений 9-й армии, они пришли к выводу о возможности проведения операции и выходу к г. Оулу за 20 дней. Считалось, что среднесуточная скорость движения войск будет 22 км. Сопротивление финской армии не учитывалось. Необходимо отметить, что Оперативный отдел Ленинградского военного округа, рассмотрев «Соображения…», нашел много недостатков в этом документе. В частности, не было предусмотрено, что коммуникации армии могут быть нарушены подвижными финскими соединениями, и подразделения армии могут оказаться без подвоза продовольствия и боеприпасов. Кроме того, предполагалось, что финны не будут принимать открытого боя. Майор С. Г. Чернов отмечал: «…при расчетах противник, видимо, вообще в расчет не брался и бездорожье не учитывалось, это грубый просчет… за это можно поплатиться срывом всей операции в самом ее начале, особенно если противник окажет хотя бы небольшое сопротивление путем заграждений и прикрытия их погранчастями, не говоря уже о переброске полевых войск…

Коммуникации их будут перерезаны диверсионными группами противника, и они могут оказаться без питания и боеприпасов, причем тактика финнов к этому в основном и будет сводиться».

Оперативный отдел считал, что крайне необходимо обеспечить красноармейцев лыжами и создать лыжные отряды. В противном случае войска будут привязаны к дорогам, а это лишит их свободы маневра. Но Военный совет Ленинградского военного округа не учел замечания Оперотдела, предпочтя действовать по старому плану, дабы не сбавлять темпы операции.

Наступавшая на ребольско — кухмонском направлении 54-я стрелковая дивизия Особого корпуса к 6 декабря 1939 года достигла развилки дорог у Расти и угрожала коммуникациям финнов, идущим с севера на юг. Финское командование остановило наступление дивизии, а затем, перейдя в контратаку, финны окружили подразделения Красной Армии. Части с большими потерями вынуждены были оттягиваться к государственной границе. Лишь из-за отсутствия достаточного количества артиллерии финнам не удалось разгромить 54-ю дивизию. Но все же ее подразделения оставались в окружении вплоть до окончания войны. Были предприняты попытки деблокации дивизии лыжными бригадами. Одна из них под командованием полковника В. Долина была полностью уничтожена. Павел Шилов, доброволец из 17-го отдельного лыжного батальона, сформированного в Шуе и действовавшего для поддержки 54-й дивизии, вспоминал о плохих подготовке и снаряжении бойцов. «Наши командиры плохо знали свою задачу, ни теоретического, ни практического опыта у них не было. Была бестолковщина. Узнав смутно, где противник, лезли ему в лоб, а он, умный и опытный, хорошо знавший местность, косил наших наступающих. Нам, рядовым бойцам, было трудно с такими командирами, мы находились в полной растерянности».

Наиболее драматично события разворачивались в 44-й стрелковой дивизии им. Щорса, 54-й и 163-й стрелковых дивизиях. Наступавшие из Ухты (Калевала) на Суомуссалми подразделения 163-й сд 8 декабря 1939 года соединились в с. Суомуссалми. Но с 11 декабря финны, получив подкрепление, перешли в контратаку и перерезали коммуникации дивизии. Подразделения 163 сд были вынуждены перейти к обороне. Только за время боев у Суомуссалми с 18 по 20 декабря потери составили 443 человека убитыми, 810 ранеными и 226 обмороженными.

Информацию о противнике командование 9-й армии получило лишь после 7 января 1940 года, то есть уже после разгрома большинства частей армии. 27 декабря 1939 года финские войска начали наступление на части 163-й сд. Опорные пункты дивизии были уничтожены. Дивизия потеряла много военного имущества и техники, так как была вытеснена с дороги.

В это же время на помощь подразделениям 163-й сд в спешном порядке была пере брошена 44-я стрелковая дивизия им. Щорса. Дивизия была кадровая, сформированная на Украине, в Киевском военном округе. Командовал дивизией комбриг А. И. Виноградов, начальник штаба полковник О. И. Волков. Дивизия изначально не была достаточным образом подготовлена к боевым действиям на северном участке фронта. Ни рядовые бойцы, ни командный состав не были ознакомлены с особенностями финского театра военных действий, в частях дивизии не хватало теплого обмундирования, валенок и маскировочных халатов. Ощущалась нехватка лыж, да и личный состав не имел необходимой лыжной подготовки. Хотя дивизия считалась кадровой, большинство личного состава было призвано на действительную военную службу непосредственно перед началом кампании. Соответственно это были плохо обученные красноармейцы. Так, из 3229 человек 25-го стрелкового полка только 900 были кадровыми, то есть 30 % личного состава. В дивизии ощущалась нехватка транспортных средств, поэтому было принято решение перебрасывать подразделения как на машинах, так и пешим порядком. Это привело к тому, что части 44-й сд были растянуты на дороге к Раате и вступали в бой с марша.

В результате успешных действий финской армии положение дивизии становилось все более угрожающим, и комбриг Виноградов просит штаб 9-й армии оказать немедленную помощь и разрешить отход подразделений. Кроме того, командование запрашивает, что делать с материальной частью и техникой. Чуйков в своем донесении на имя наркома обороны К Е. Ворошилова от 4 января 1940 года сообщал о сложившейся ситуации в 44-й сд, о проблемах с подвозом питания. Он, считая положение 44-й дивизии очень тяжелым, просил разрешения на отвод ее частей. 7 января первые разрозненные группы людей из 44-й стрелковой дивизии вышли из окружения.

Дивизия понесла огромные потери в живой силе и технике: лишь за время боев с 1 по 7 января 1940 года были убиты 1001 человек, ранены 1430, обморожены — 82, пропали без вести — 2243 бойца и командира. Всего 4756 человек, или 30 % личного состава 44-й дивизии. Потери материальной части: винтовки — 4340, пистолеты — 1235, ручные пулеметы — 251, станковые пулеметы — 97, 45-мм пушки — 30, 76-мм — 40, 122-мм гаубицы — 17, 82-мм минометы — 14 шт. Командующий 9-й финской дивизии полковник Х. Сииласвуо писал: «Паника окруженных все росла, у противника не было совместных организованных действий, каждый пытался действовать самостоятельно, чтобы спасти свою жизнь… В полдень 7 января противник начал сдаваться, голодные и замерзшие люди выходили из землянок…»

Сразу же после выхода из окружения командование 44-й дивизии было арестовано. Военный трибунал 9-й армии вменял им в вину невыполнение поставленных задач, большие потери среди личного состава, утерю материальной части, почти полностью доставшейся финнам, трусость и паникерство. Командование обвинялось в том, что они раздробили «части дивизии на отдельные отряды и группы, между собой не связанные» и «спасая свою шкуру, позорно бежали с небольшой группой людей в тыл». Комдив Виноградов, начальник штаба Волков и начальник политотдела дивизии Пахоменко были приговорены к расстрелу, приведенному в исполнение перед строем дивизии 11 января 1940 года.

В результате неудачного планирования операций и упорного сопротивления частей финской армии советское наступление было приостановлено. К февралю 1940 года РККА получила подкрепления, увеличив свою группировку до 1,5 млн человек, 3,5 тысячи орудий, 1,5 тысячи танков и 3 тысяч самолетов. К этому времени, призвав резервистов и получив вооружение из Англии, Франции, США, Швеции и ряда других стран, Финляндия увеличила свою армию до 600 тысяч человек, 600 орудий и 350 самолетов. В страну прибывали иностранные добровольцы из Скандинавских и европейских стран.

Второй этап войны начался 11 февраля 1940 года. Однако на северном участке фронта ситуация продолжала оставаться чрезвычайно тяжелой. Здесь советские войска несли большие потери в живой силе и технике. Многие подразделения были окружены и почти полностью уничтожены. Еще в январе 1940 года 8-ю армию разделили на две группировки. 10 января командующим 8-й армии был назначен командарм 2-го ранга М. Штерн. Южная группировка переименовывалась в 15-ю армию под началом командарма 2-го ранга М. Ковалева. В феврале комиссар Н. Вашугин провел расследование действий армии и нашел много недостатков и упущений в организации и дисциплине. 25 февраля 1940 года Ковалев был отстранен от командования армией и на его место был назначен командарм 2-го ранга В. Курдюмов, ранее заместитель командующего 8-й армией.

Обстановка в полосе наступления 15-й армии была наиболее сложной. К моменту формирования многие части и соединения, входившие в нее, были разбросаны отдельными полками, батальонами и ротами по разным направлениям и участкам фронта. Еще в январе 1940 года были окружены 18-я и 168-я стрелковые дивизии. Если связь с 168-й дивизией удалось восстановить 6 марта после наступления 37-й дивизии, то 18-я стрелковая дивизия была почти полностью уничтожена и ее остатки были деблокированы лишь в самом конце войны. Неумелое руководство подразделениями армии привело к тому, что ее части, наступавшие колоннами, попали под огонь противника и были расчленены на 13 гарнизонов вдоль дороги от Уома до Лемети (южное). Людской состав был истощен и неспособен к активным боевым действиям. Техника стала обузой для частей и не была ими использована. Положение в гарнизонах было очень тяжелое. Ощущалась острая нехватка продуктов питания и боеприпасов. Среди окруженных царила паника. Командарм 2-го ранга Курдюмов отмечал, что особенно плохая ситуация сложилась в гарнизоне Лемети (южное), где в два месяца были блокированы, по разным данным, от 3000 до 3200 человек. Гарнизон располагался на площади 600–800 × 1500 метров. Господствующие высоты были заняты финнами, а в районе обороны не были даже отрыты окопы полного профиля. Фактически отсутствовало руководство обороной. Аналогичная ситуация сложилась и в других окруженных гарнизонах.

В 168-й дивизии обстановка была несколько лучше, но, потеряв около 6 тысяч человек, она была уже неспособна к наступательным действиям. Ситуация осложнялась еще и тем, что в распоряжении 15-й армии была лишь одна дорога, по которой подвозили необходимое продовольствие и боеприпасы. Она проходила вдоль побережья Ладожского озера по льду. Эта магистраль находилась под огнем финнов, и снабжение было нерегулярным. В 168-й дивизии ощущался недостаток в продуктах питания. Другие дивизии, входящие в состав армии, в результате неумелого командования тоже оказались частично или полностью небоеспособны.

В результате этих обстоятельств войска 15-й армии понесли наибольший урон в живой силе из армий, не входящих в состав Северо-Западного фронта. С 12 февраля по 13 марта 15-я армия потеряла 49 795 человек, из них 18 065 убитых и пропавших без вести.

За время боевых действий на этом участке фронта было полностью разгромлено или окружено пять советских дивизий, которые понесли огромные потери в живой силе и технике. По данным о. Маннинена, за весь период боев финнам досталось в качестве трофеев 40 500 винтовок, 3900 ручных пулеметов, 200 автоматов, 900 станковых пулеметов, а также 138 полевых орудий, 125 противотанковых орудий, 131 танк, 9 бронемашин, 329 грузовых машин и другая техника.

11 февраля 1940 года советские войска после мощной артиллерийской подготовки перешли в наступление, прорвали основную полосу обороны финнов и повели наступление на двух направлениях: на Выборг и Кексгольм. Полностью преодолеть все полосы обороны удалось лишь в марте 1940 года.

Финляндия оказалась в достаточно сложной ситуации, осознавая, что продолжение войны приведет к тяжелым потерям. В связи с этим 12 марта 1940 года финская делегация подписала в Москве мирный договор, по которому боевые действия прекращались 13 марта. В соответствии с этим договором граница на Карельском перешейке была отодвинута от Ленинграда на 120–130 км. СССР получил часть территории Восточной Карелии, острова в Выборгском заливе, полуострова Рыбачий и Средний и арендовал полуостров Ханко. Нерешенность территориального вопроса явилась одной из причин войны Продолжения между СССР и Финляндией в 1941–1944 годах.

Территориальные приобретения облегчили оборону Ленинграда во время войны 1941–1945 годов. Однако в результате войны ухудшилось международное положение СССР: он был исключен из Лиги Наций, обострились взаимоотношения с Великобританией и Францией. Союзники готовили высадку экспедиционного корпуса в районе г. Петсамо и бомбардировки нефтедобывающих районов в г. Баку. Планы не были реализованы из-за сопротивления Скандинавских стран и выхода Финляндии из войны.

Война вскрыла серьезные недостатки в подготовке и организации РККА, приведшие к большим потерям: свыше 130 тысяч безвозвратные, около 265 тысяч — санитарные, свыше 5,5 тысячи — военнопленные. Финляндия также понесла потери, существенные для населения столь маленькой страны: безвозвратные — около 48 тысяч человек, санитарные — 43 тысячи человек, около тысячи — военнопленные.

Система расположения лагерей и охрана мест пребывания военнопленных на территории СССР и Финляндии во время Зимней войны

Как мы помним, еще 19 сентября 1939 года нарком внутренних дел Л. П. Берия подписал приказ «Об организации лагерей военнопленных», по которому ответственность за прием и содержание финских военнослужащих, попавших в руки Красной Армии, было возложено на НКВД СССР. Однако во время советско-польской кампании 1939 года Управление по делам военнопленных не полностью справилось с возложенными на него задачами и из-за нехватки мест не смогло разместить всех военнослужащих польской армии в лагерях для пленных. Опасаясь повторения подобной ситуации во время Зимней войны, было принято решение существенно увеличить вместимость лагерей и их количество.

Помимо существовавших стационарных лагерей к 30 ноября 1939 года были созданы временные лагеря и приемные пункты для военнослужащих финской армии. Приемные пункты действовали в следующих северных городах СССР, находившихся недалеко от советско-финской границы: Мурманск — на 500 мест; Кандалакша — на 500; Кемь — на 500; Сегежа — на 500; Медвежьегорск — на 800; Петрозаводск — на 1000; Лодейное Поле — на 500; Сестрорецк — на 600. Таким образом, их общая вместимость составила 4900 мест.

Кроме того, для приема военнопленных финской армии были подготовлены шесть тыловых лагерей: Южский — 6000; Юхновский — 4500; Путивльский — 4000; Грязовецкий — 2500; Оранский — 4000; Темниковский — 6000 мест. Их общая вместимость, следовательно, составляла 27 000 мест.

Но и это еще не все. Военные стратеги СССР прогнозировали быстрый, полный и окончательный разгром финских вооруженных сил Красной Армией, при котором будут взяты в плен в большом количестве финские военнослужащие. Исходя из этого прогноза было принято решение создать резервные лагеря: г. Тайшет — 8000 мест; r: Караганда — 5000; г. Великий Устюг — 2000. Итак, общая вместимость лагерей, созданных для финских военнопленных, была 46 900 мест.

Упорное сопротивление финской армии, сопровождавшееся малым количеством взятых в плен, было полной неожиданностью для РККА. Обескураженные отсутствием наплыва военнопленных, начальник Управления майор госбезопасности П. К. Сопруненко и комиссар Управления полковой комиссар С. В. Нехорошев направили замнаркома внутренних дел комдиву Чернышеву запрос

«…На 28 декабря на приемных пунктах и в Грязовецком лагере находится 150 человек военнопленных. Ввиду незначительного поступления военнопленных прошу Вашего разрешения:

1) оставить с полным штатом Грязовецкий и Юхновский лагеря;

2) в остальных лагерях оставить не больше 15–20 % штатного состава людей…»

В то же время люди из руководства Наркомата внутренних дел продолжали верить в изменение ситуации в пользу Красной Армии. Поэтому предполагал ось договориться с районными военными комиссариатами, что в случае необходимости по первому требованию УПВИ НКВД все приписники (то есть советские военнослужащие, использовавшиеся в местах содержания финских военнопленных в качестве охранников и обслуживающего персонала) явятся в лагеря, а автотранспорт предполагалось оставить на прежнем месте.

Управление направляло все усилия на выполнение завышенной разнарядки по количеству развертываемых лагерей для финских военнопленных и уделяло мало внимания качественной стороне их обустройства. Большинство лагерей не было готово к приему спецконтингента. Даже в Грязовецком лагере, специализировавшемся на содержании только военнослужащих финской армии, положение было довольно плачевным. Об этом, в частности, докладывал 16 января 1940 года старший инструктор 4-го отдела УПВ НКВД Кальманович заместителю начальника Управления лейтенанту госбезопасности Хохлову.

В период советско-финляндского вооруженного конфликта 1939–1940 годов Грязовецкий лагерь был крупнейшим местом содержания финских военнопленных. Здесь в конце Зимней войны размещались 600 человек финских пленных. Лагерь был организован на базе дома отдыха в 7 км от станции Грязовец Вологодской области. Территория лагеря занимала около 5 тысяч кв. м. Под расселение были отведены клуб, три двухэтажных дома и помещение бывшего монастыря Святого Корнилия. В переоборудованных помещениях размещались стационар и амбулатория, в часовне — баня и прачечная, в остальных зданиях — управление лагеря, конвойная рота, столовая и клуб. Финские военнопленные содержались в здании монастыря и двухэтажных корпусах. Но их общая площадь была явно мала. Поэтому в бывшем монастыре нары (грубо сооруженные из дерева спальные места) располагались в три яруса с узкими проходами между ними. Нары располагались слишком близко к дверям, из-за чего их нельзя было полностью открыть. Спавшим близко к дверям было холодно. Не соблюдались нормы противопожарной безопасности. Не лучше было положение и в других помещениях. Двухэтажные корпуса были ветхими, поэтому на первом этаже нары соорудили в два яруса, а на втором — в один, так как устроители боялись, что пол может рухнуть.

Помимо Грязовецкого лагеря НКВД СССР, военнослужащие финской армии, захваченные в плен, находились в Сестрорецком приемном пункте (в некоторых документах его называют лагерем). Через него, по разным оценкам, за время Зимней войны прошли 107 финских пленных. По воспоминаниям финских военнопленных, Сестрорецкий лагерь занимал площадь 2000 кв. м (по другим сведениям, 2400 кв. м). Финны жили в бывшем складском помещении — сколоченном из досок бараке размером 10×6 метров. Это строение отапливалось двумя печками-«буржуйками», дрова для которых пленные сами приносили из леса. Спальных мест в бараке не было, и ночевать приходилось на соломе, разбросанной на полу и прикрытой сверху брезентом. Помещение было холодное, по нему гуляли сквозняки. По мнению самих пленных, условия размещения в Сестрорецком лагере были отвратительные. И хотя чистоты в данном месте размещения военнопленных не было, но финны упоминали, что в баню их водили регулярно. Одежду отдавали на дезинфекцию, и вшей было мало. Однако есть и другое мнение: в лагере полностью отсутствовала санитарно-гигиеническая служба, дезинфекция вещей не производилась и у всех пленных было много вшей. Сейчас, по прошествии более 60 лет после окончания Зимней войны, достаточно сложно определить, чем вызвано такое расхождение во мнениях. Однако вполне очевидно, что люди субъективны, и каждый по-разному воспринимает условия плена. Человеческая память избирательна и в стрессовой ситуации, которой является плен, фиксирует все в черно-белом цвете, не признавая полутонов. К моему большому сожалению, в ходе подготовки данной книги в архивах Российской Федерации мной не было обнаружено документов, которые могли бы подтвердить или опровергнуть эти мнения.

Другим местом временного содержания финских военнопленных был Петрозаводский приемный пункт, расположенный на берегу Онежского озера в двухэтажном здании размером 20 × 40 м. Помещение пункта было окружено колючей проволокой. При размещении военнопленных руководство придерживалось одного из основных принципов «Положения о военнопленных», то есть раздельного содержания солдат и офицеров. Так, в Петрозаводске рядовой состав содержался на втором этаже здания, а командный состав — на первом. По разным оценкам, всего здесь содержались 58 пленных, из них 54 рядовых и сержантов и четыре офицера. Санитарно-бытовые условия содержания финских военнопленных здесь тоже были не на высоте. Так, например, группа финских военнопленных, переведенных в Грязовецкий лагерь в середине декабря 1940 года, в течение двух недель не была в бане. Некоторые не проходили санобработку, и практически у всех были вши.

По свидетельству финских военнопленных, вернувшихся после Зимней войны на родину, на фронте местом временного содержания служили чердаки, бани, свинарники, хлева и т. п. В этих неотапливавшихся помещениях пленным приходилось проводить по несколько суток до передачи их в приемные пункты НКВД СССР. Сохранившееся после пожара каменное здание аптеки в м. Райвола, по мнению финских пленных, также использовалось как временный пункт содержания пленных. Эти данные подтверждаются и советскими документами — здесь располагался эвакогоспиталь № 1872, в котором находились финские пленные.

Как уже отмечалось, существовало несколько приказов и инструкций по приему финских военнопленных, организации и работе таких приемных пунктов, их охране, отправке пленных финнов в лагеря. Согласно этим документам, УПВ руководило всем, что происходило в этих пунктах, через управления НКВД республик, краев и областей, на территории которых размещались финские военнопленные. Этим региональным органам предписывалось осуществлять строгую изоляцию спецконтингента от местного населения, исключать не только любую возможность побега, но и любые попытки общения гражданского населения с пленными. Подчеркивалось, что такие попытки влекут за собой уголовную ответственность. Выполнение этой задачи и охрана военнопленных на приемных пунктах возлагалась на части конвойных войск НКВД. Главное управление конвойных войск НКВД СССР (ГУКB НКВД СССР) было создано 8 марта 1939 года, после разделения Главного управления пограничных и внутренних войск Его возглавил В. М. Шарапов. Первоначально в задачи этой организации входило конвоирование и охрана осужденных и подследственных, а с появлением военнопленных — конвоирование и охрана пленных. Они же осуществляли конвоирование военнопленных на работы вне территории лагерного пункта.

7 декабря 1939 года П. К. Сопруненко приказал разослать в лагеря «Временную инструкцию о войсковой охране лагерей военнопленных (приемных пунктов) частями конвойных войск НКВД СССР», в которой регулировались взаимоотношения между охраной лагерей и пленными, в частности при их выводе на работу. В этом документе устанавливались правила применения конвоирами оружия, определялась система охраны лагерей и предотвращения побегов.

Для охраны лагерей и предотвращения побегов военнопленных лагеря и приемные пункты обносились со всех сторон деревянными или каменными заборами с колючей проволокой высотой не менее двух с половиной метров. Дополнительно устанавливались пятиметровые запретные зоны в виде проволочного заграждения (один ряд кольев в три нитки). По периметру лагеря устраивались вышки для часовых, блокпосты и будки для собак. Территория лагеря оборудовалась дублированной системой освещения, между вышками для часовых и караульными помещениями устанавливалась телефонная связь. Для улучшения обзора местность в зоне, прилегающей к ограждению, расчищалась от кустарника и травы на расстоянии не менее 50 метров от линии заграждения.

Временная инструкция особенно тщательно регулировала случаи применения охраной оружия. Причем это было сделано без нарушения правил международного права. В частности, конвоиры и охранники могли использовать оружие лишь в исключительных случаях: а) нападение на часовых, конвой или состав караула — при данных обстоятельствах огонь открывался без предупреждения; б) в случае побега пленного или его проникновения за линию заграждений — огонь открывался только после предупредительного окрика и выстрела вверх.

Категорически запрещалось применять оружие против военнопленных, пытающихся совершить побег, но еще не проникших за линию охраны, а также против лиц, задержанных охраной с наружной стороны лагеря и пытавшихся скрыться, если их действия напрямую не угрожают охраняющим. кроме того, воспрещалось применять оружие в местах скопления граждан и пленных, когда возможно ранение лиц, не относящихся к тем, против кого применяется оружие. В этом случае караул или состав наряда должен был провести задержание без применения оружия.

Поскольку по правилам Управления допускалась возможность использования спецконтингента на различных работах вне территории лагеря, во Временной инструкции предусматривалось создание специальных лагерных пунктов для переданных на хозяйственные работы. Такие «рабочие» пункты обносились забором или колючей проволокой высотой не менее двух с половиной метров. В пунктах размещались все военнопленные, поскольку категорически запрещалось их совместное проживание на частных квартирах или в одном доме с рабочими и служащими из местного населения.

Охрана пленных на территории «рабочих» пунктов осуществлялась конвойными войсками, выделявшимися в качестве специальных подразделений (рота или взвод) и называвшимися гарнизонами. Транспортировка спецконтингента к месту работы также возлагалась на конвойные войска НКВД СССР Но эти подразделения не охраняли пленных на рабочем месте. Они сдавали военнопленных под надзор и ответственность администрации предприятий. Лишь в исключительных случаях охрана на рабочих местах могла быть возложена на конвойные войска, да и то лишь особым распоряжением УПВ НКВД

Накануне рабочего дня администрация предприятия должна была предоставить начальнику гарнизона (то есть пункта) наряд с указанием нужного числа пленных и продолжительности работ по времени. Конвоирование осуществлял ось по заранее составленным спискам рабочих групп (бригад). В каждой группе назначался старший из числа военнопленных. На участках, где они трудились, не допускал ось присутствие рабочих из местного населения. Более того, гражданским лицам, рабочим и служащим, категорически запрещал ось останавливаться вблизи участка работ военнопленных, вступать с ними в разговоры, что-либо передавать им или принимать от них. Конвой должен был строго следить за этим и пресекать любые попытки общения с пленными.

В соответствии с данной инструкцией, вывод финских военнопленных на работу и возвращение с нее должны были осуществляться только строем. Пленных собирали в группы не менее 50 человек Их конвойная охрана определял ась из расчета 3–4% от численности выводимых. Допускалась работа в ночное время, но лишь при наличии на участке хорошего освещения, позволявшего постоянно контролировать рабочие действия, передвижение военнопленных. В ночное время охрана увеличивалась до 6–8% от общего количества работавших.

Часы начала и окончания работ устанавливались администрацией предприятия, которые согласовывали временные параметры с управлением стационарного лагеря и начальником гарнизона. Вообще же длительность работ, как и было предусмотрено Женевской конвенцией, не превышала 10 часов (с зачетом времени, необходимого для конвоирования военнопленных к месту работ и обратно).

Несмотря на все перечисленные строгости, были исключения производственного характера. Иногда отдельным, особо проверенным пленным, занимающим средние административные или хозяйственные должности, управление лагеря могло выдать пропуск (с указанием маршрута и часов передвижения) для бесконвойного направления на работу. Разумеется, при нарушении маршрута движения или просроченном времени, отводившемся на дорогу, соответствующие про пуска тут же отбирались. Впрочем, во время Зимней войны в отношении финских военнопленных данная инструкция практически не применялась, из-за того что их труд в этот период широкого распространения не получил. Однако во время войны Продолжения она с некоторыми доработками и исправлениями реализовалась в полной мере.

За все время пребывания финских пленных в лагерях НКВД во время Зимней войны не было серьезных нарушений внутреннего распорядка. Ни один военнопленный не был привлечен к уголовной ответственности. За время существования Грязовецкого лагеря два человека были привлечены к дисциплинарной ответственности за отказ выйти на работу. Так, например, 28 марта 1940 года пленный Петтери Сиитонен (Siitoпеп Petteri Johannes) отказался носить воду в баню.

«28 марта 1940 г. старший группы 8-го барака военнопленный Луокканен назначил военнопленного Сийтонен Петтера (так в тексте. — Д. Ф.) на подноску воды в баню. Военнопленный Сийтонен на работу не вышел. Тогда же старший 8-го барака военнопленных Ушанов предложил Сийтонену явиться и дать объяснения о причинах невыхода на работу. Военнопленный Сийтонен распоряжения не выполнил и к старшему не явился.

За нарушение дисциплины и отказ от работы военнопленного финской армии арестовать на 10 суток с содержанием на гауптвахте.

Дежурному коменданту приказ привести в исполнение и объявить всем военнопленным лагеря.

Начальник лагеря старший лейтенант госбезопасности (Волков),

Комиссар лагеря старший политрук (Сазонов)».

Вскоре за аналогичное право нарушение был подвергнут аресту Арне Эстерберг. Кроме этих случаев, в приказе № 15 по Грязовецкому лагерю НКВД от 29 марта 1940 года отмечено, что «за хулиганское поведение по адресу сотрудницы лагеря тов. Мадановой Марии Васильевны, проявленный со стороны военнопленного Туолайнен Клаус Ялмари арестовать последнего на трое суток с содержанием на гауптвахте лагеря». Еще был зафиксирован один случай игры в карты на деньги. Таким образом, серьезных проступков со стороны финских военнопленных зафиксировано не было. За все время существования Грязовецкого лагеря были отмечены только четыре правонарушения, за которые на виновных наложили дисциплинарное взыскание: содержание на гауптвахте. Случаев побега и серьезных нарушений дисциплины также не было зафиксировано.

А теперь рассмотрим ситуацию с советскими военнопленными в Финляндии во время Зимней войны.

Говоря о советских военнопленных Зимней войны, следует учитывать ряд особенностей: во-первых, боевые действия велись всего 105 дней, и количество советских военнопленных в Финляндии было сравнительно небольшим. Следовательно, страна не испытывала сложности с продовольственным обеспечением пленных, как это было во время второй войны — войны Продолжения.

Во-вторых, важно подчеркнуть одну трудность, с которой впервые столкнулось финское государство. Правительство Финляндии не знало, как поступать с политическим составом Красной Армии, захваченным в плен. Эти советские офицеры отвечали «за социалистическое воспитание рядового и офицерского состава». В данном ракурсе они фактически подчинялись не командирам своих воинских подразделений, а руководителям вышестоящих армейских партийных органов и в таком качестве «боролись за здоровый идейный и моральный облик офицерского и рядового состава».

Таких групп офицеров не было ни в одной армии европейских стран. По задачам, которые они выполняли, их нельзя было приравнивать даже к военным священникам. Поэтому попадавшие в руки противника советские политработники РККА формально не охватывались международным понятием «военнопленный». А раз так, то ни в одной международной конвенции не было указаний о гуманном обращении с этой категорией лиц, захваченных в плен.

Финским властям нужно было решить вопрос можно ли причислять эту группу лиц к военнослужащим, с вытекающими отсюда всеми защитительными аспектами международного права, или же их, сообразуясь с бытовавшими тогда в обывательской среде понятиями о СССР, следует рассматривать только как «злобных надсмотрщиков, кровожадных комиссаров», осуществляющих слежку за инакомыслящими и расправляющимися за это с невинными жертвами. Вопрос был отнюдь не риторический, ибо от ответа на него зависела судьба пленного человека.

Впрочем, финны приняли соломоново решение — признавая во время обеих войн за политработниками статус военнопленных, распространили на них более жесткий режим содержания. Здесь правомерно вспомнить печально известный немецкий «приказ о комиссарах». В отличие от своих союзников-финнов, немцы во время Великой Отечественной войны при выявлении среди советских пленных политработников тут же без суда и следствия расстреливали их. Более того, они часто устраивали охоту за «большевистскими комиссарами», подбивая уставших военнопленных на измену воинскому долгу и человеческому достоинству. То есть немцы решили этот вопрос просто и радикально: эта группа людей в солдатских шинелях при захвате в плен не имела права даже на жизнь, а не то чтобы на какое-либо приемлемое содержание. Причем такое решение вопроса о жизни и смерти этой группы людей, попавших в плен, осталось почти незамеченным в международных кругах. Оно не вызвало четкой и ясной реакции мирового сообщества. Не последовало официального осуждения таких действий на уровне правительств стран-союзников, выступавших совместно с СССР против гитлеровской Германии.

Один из наиболее запутанных и неясных вопросов — количество советских военнопленных в Финляндии. По официальным данным, за 105 дней боев РККА потеряла свыше 39 тысяч только пропавшими без вести. Для сравнения стоит отмстить, что в период с 1922 по 1940 год Советский Союз принимал участие в восьми вооруженных конфликтах. Общее количество пропавших без вести в них составило 41 924 человека. Так, во время боев в районе р. Халхин-Гол пропали без вести 2028 военнослужащих РККА. Как мы видим, наибольшее количество приходится именно на Зимнюю войну. Естественно, что среди пропавших без вести во время боев в Финляндии были и пленные. Данные об их количестве очень противоречивы и колеблются от 5546 до 6116 человек.

Не менее противоречива и информация о содержании советских военнопленных в лагерях Финляндии. Мы основываемся на целом ряде источников. Это и данные официальных финских военных и гражданских властей, в чьем ведении были советские военнопленные, и воспоминания военных полицейских и надзирателей, охранявших пленных, и свидетельства иностранных журналистов, встречавшихся с советскими солдатами в плену, и данные НКВД полученные в результате допросов бывших советских военнопленных, и воспоминания самих пленных.

В связи с этим определенный интерес представляют материалы русской зарубежной историографии, касающиеся Зимней войны. Полагают, что после революции 1917 года за пределами Советской России оказалось больше двух с половиной миллионов граждан бывшей Российской империи. Среди них, естественно, было много крупных ученых в области гуманитарных наук, видных историков, известных журналистов. Однако они сосредоточили свое внимание прежде всего на сборе, анализе и опубликовании исторических сведений, фактов и материалов, направленных на борьбу с большевизмом. Поэтому из-под пера эмигрантов не вышли более или менее развернутые, обогащающие историческую науку исследования по проблеме советских военнопленных Зимней войны и войны Продолжения. Существует лишь несколько публицистических работ, в которых затрагиваются вопросы судьбы советских пленных в Финляндии.

Начало Зимней войны всколыхнуло русские общины, проживающие за рубежом. Отношение русских эмигрантов к нападению СССР на Финляндию было практически везде единодушно отрицательным (в отличие от их взгляда на войну Продолжения). Независимо от идеологических пристрастий почти все — от монархистов до социал-демократов — негативно отнеслись К вторжению Красной Армии на территорию Финляндии. Многие русские журналисты, проживающие за границей, отправились для освещения событий в Финляндию. Среди них был и Владимир Зензинов. Журналист, с 1905 года член ЦК партии социалистов-революционеров. В 1917 году он был избран в Учредительное собрание от Петербургской губернии. С 1919 году в эмиграции: Прага, Берлин, Париж. Он написал книгу «Встреча с Россией. Как и чем живут в Советском Союзе. Письма в Красную Армию. 1939–1940», изданную в Нью-Йорке в 1944 году.

В январе 1940 года В. Зензинов с разрешения властей Финляндии посетил страну. Он был первым русским журналистом, встречавшимся с советскими пленными в лагерях их размещения на территории Финляндии. Содержащиеся в его книге сведения представляют большой интерес не только для воспроизведения истории жизни советских военнопленных в Финляндии, для выявления особенностей их миропонимания и мироощущения, для определения их отношения к существовавшей тогда советской действительности, но и с точки зрения отношения военнослужащих Красной Армии к войне с Финляндией. Для меня важны его констатирующие свидетельства о том, что многие пленные красноармейцы не понимали, в каких целях ведется Зимняя война, что они не готовы были отдавать за их достижение свои жизни.

В. Зензинову была предоставлена также уникальная возможность познакомиться с письмами, подобранными на поле боя советских и финских военных частей в районах Суомуссалми, Лемети и Кухмо. Журналист приводит примеры из 542 писем и дневников. Большинство из писем было отправлено в Красную Армию их родными и близкими. Среди исторических свидетельств, попавших в руки В. Зензинова, были и письма, которые не успели уйти с фронта в Россию. Их география включает в себя практически все регионы СССР, написаны они на украинском, грузинском, татарском и марийском языках. Эти письма представляют особый интерес, так как подтверждают мое мнение о том, что в преддверии Зимней войны советской пропагандистской машине фактически так и не удалось создать в умах рядовых красноармейцев образ финна как врага. Кроме того, они ценны еще и тем, что, имея в своем распоряжении письма финских солдат и офицеров, можно провести сравнительный анализ с целью изучения вопроса о том, как трансформировалось отношение к войне у граждан СССР и Финляндии.

Ценность представляет и наблюдение Зензинова о том, что многие пленные были в общении с журналистами неискренни и подлаживались под вкусы вопрошавших. Это замечание в полной мере подходит к высказываниям финских военнопленных, которых допрашивали сотрудники органов военной разведки и НКВД в Советском Союзе, а также дознаватели в фильтрационных лагерях в Финляндии после окончания Зимней войны и войны Продолжения.

В. Зензинов предлагал В. Таннеру, бывшему во время Зимней войны министром иностранных дел, издать сборник документов, собранных финнами на фронте. Он считал, что такую книгу необходимо было издать как можно скорее на английском языке. Такая публикация не только усилила бы симпатии к Финляндии, но и ускорила бы помощь ей западных государств. Однако книга не была опубликована в Финляндии. Более того, ее издание затянулось до 1944 года.

Стоит отметить и еще одну книгу, вышедшую из-под пера русского эмигранта и издание которой отложилось на несколько десятилетий. В середине 70-х годов известный парижский литературный журнал «Континент», основанный в 1974 году уехавшим из СССР писателем В. Е. Максимовым (Л. А. Самсоновым), опубликовал в нескольких номерах мемуары Б. Г. Бажанова одного из представителей партийной номенклатуры и высокопоставленных сотрудников технического аппарата ВКП (б), бежавшего из СССР в 1928 году в Персию и оказавшегося затем во Франции. Любопытна его биография. Бажанов родился в семье врача в 1900 году в г. Могилев — Подольский. В 1918 году окончил гимназию, и некоторое время учился на физико-математическом факультете Киевского университета, прервав учебу по причине революционных беспорядков. В 1919 году вступил в РКП (б) и был избран секретарем Могилевского уездного комитета партии. В 1920–1921 годах занимал должности заведующего губернским отделом народного образования, секретаря Ямпольского ревкома и др. В 1920–1922 годах учился в Московском высшем техническом училище, где был секретарём партийной ячейки. Зимой 1922 года принят на работу в организационно-инструкторский отдел ЦК РКП (б). Принимал участие в разработке проекта Устава РКП (б) 1922 г., получившего одобрение руководителей партийного аппарата Л. З. Кагановича, В. М. Молотова, И. В. Сталина. В 1922–1923 годах — секретарь Оргбюро ЦК. С 9 августа 1923 года до конца 1925 года — помощник Генерального секретаря ЦК И. В. Сталина и технический секретарь Политбюро ЦК Член Президиума Высшего совета физкультуры (ВСФ). К началу 1926 года постепенно освободился от работы в аппарате ЦК ВКП (б) и посвятил себя деятельности в ВСФ, а также в Народном комиссариате финансов. В 1927 году добился направления в распоряжение Среднеазиатского бюро ЦК, откуда направлен в Туркмению на должность заведующего секретным отделом местного ЦК. 1 января 1928 года, воспользовавшись пропуском в погранзону для охоты, бежал в Персию (Иран) в районе Лютфабада. Позднее через Индию выехал во Францию, Занимался работой по технической специальности, сотрудничал в русской зарубежной печати. Избежал несколько покушений со стороны ОГПУ. По собственному признанию, во время советско-финляндской войны 1939–1940 годов находился в Финляндии с поручением от Русского общевоинского союза (РОВС) и других организаций, встречался с маршалом К. Г. Маннергеймом и получил согласие на формирование Русской народной армии (РНА) из пленных красноармейцев при помощи чинов Финляндского подотдела РОВС. Сформировав пять отрядов, был вынужден отказаться от создания РНА ввиду окончания войны. Затем отошёл от активной политической деятельности, работал в области науки и техники.

В 1980 году любопытные мемуары Бажанова увидели свет отдельным изданием. В своих воспоминаниях бывший технический секретарь Политбюро сообщил читателю немало важных и познавательных подробностей по истории внутрипартийной борьбы 20-х годов и представил характерные портретные описания лидеров ВКП (б). Но, к сожалению, степень аутентичности сообщенных Бажановым сведений установить крайне сложно. Несомненным фактом остается лишь действительное назначение 9 августа 1923 года автора мемуаров помощником Генерального секретаря ЦК РКП (б) И. В. Сталина и техническим секретарем Политбюро.

В своих воспоминаниях Б. Г. Бажанов впервые рассказал о своей поездке в Финляндию в январе 1940 года с целью формирования антисталинской Русской народной армии из пленных красноармейцев и чинов Русского общевоинского союза, создание которой санкционировал непосредственно маршал К. Г. Маннергейм.

Помимо книг В. Зензинова и Б. Бажанова, определенный интерес представляют собой документы, касающиеся деятельности Русского общевоинского союза во время Зимней войны. Сначала несколько слов об этой организации. Русский общевоинский союз был учреждён 1 сентября 1924 года в соответствии с приказом № 35 главнокомандующего Русской армией генерал-лейтенанта П. Н. Врангеля и первоначально объединял в своих рядах до 100 тысяч военнослужащих армии и флота, бежавших из России. В эту цифру включены бывшие чины Дальневосточной армии генерал-лейтенанта Г. М. Семёнова, Северо-Западной Добровольческой армии генерала от инфантерии Н. Н. Юденича и прочих белых частей.

Особенно интересны дневниковые записи и письма генерала А. П. Архангельского (1872–1959), который был председателем Русского общевоинского союза в период с 22 марта 1938 года по 25 января 1957 года, Генерального штаба генерал-лейтенант (1917), участник Гражданской войны, он после эвакуации Русской армии из Крыма, в 1920–1926 годах, был начальником отделения личного состава штаба главнокомандующего генерал-лейтенанта П. Н. Врангеля. Эти дневниковые записи позволяют судить о настроениях русской эмиграции и условиях, на которых она была согласна активно участвовать в Зимней войне.

Однако я вынужден констатировать, что русская эмигрантская историография мало дает нам для углубленного исследования проблемы советских военнопленных в Финляндии во время Зимней войны. Но даже такие скудные сведения нельзя сбрасывать со счетов, так как они помогают исследователям восстановить некоторые неизвестные моменты советско-финляндской войны 1939–1940 годов.

Впрочем, все вышеперечисленные источники информации о советских военнопленных в Финляндии обладают одной отрицательной чертой: К сожалению, ни одному из них нельзя полностью доверять. Финские официальные источники часто выдавали желаемое за действительное, скрывали правду или же трактовали события в своих интересах. Иностранные журналисты, посетившие места размещения пленных, свидетельствовали что советские военнопленные были дисциплинированны, охотно вступали с ними в разговоры. Многие военнопленные отрицательно отзывались о советских порядках и жизни в СССР Но здесь тоже необходимо отметить одну особенность. На нее обратил внимание В. Зензинов: «Многие пленные, несомненно, неискренни и явно подлаживались под вкусы вопрошавших». Действительно, во многих случаях так оно и было. Часть военнопленных поверила обещаниям финских властей не возвращать их в СССР. Соответственно они должны были выглядеть лояльными по отношению к Финляндии. Проявить такого рода лояльность можно было лишь путем выказывания негативного отношения к существующему в Советском Союзе строю. Иностранные журналисты интересовались положением дел в СССР. А так как большинство из них отрицательно относились к России и Сталину и, в свою очередь, выполняли заказ своих издательств и стран, то и вопросы, которые они задавали пленным, имели однобокую направленность. Естественно, что военнопленные, в большинстве своем колхозники, были не всегда довольны положением дел в деревне — большими налогами, голодом, отсутствием товаров первой необходимости (да и в городах были такие же проблемы). Поэтому многие их ответы были под стать вопросам. Кроме того, некоторые пленные считали, что их ответы могут облегчить их положение в плену.

С другой стороны, после возвращения в СССР бывшие военнопленные показывали на допросах в НКВД, что их положение в лагерях в Финляндии было ужасным. То есть давали те сведения, которые от них хотели услышать, и тем самым старались облегчить свою участь.

Говоря о размещении советских военнопленных в Суоми, стоит учитывать, что финские военные более реалистично оценивали в преддверии Зимней войны возможности своей армии, ее боевого снаряжения, вообще возможности страны противостоять натиску огромного СССР Но и они просчитались, занизив численность возможных потерь противника, в том числе военнопленными.

Изначально пленных предполагалось содержать в лагерях и приемных пунктах, расположенных на юго-западе страны и районе Кайнуу, находящегося в центре Финляндии. Именно там содержались в основном финские заключенные. Ответственность за содержание советских военнопленных в Финляндии возлагалась на военные округа, которых в стране насчитывалось около десятка. Впоследствии пленных передали под контроль шюцкоровских районов.

В результате принятых мер на 21 ноября 1939 года Финляндия могла содержать 580 советских военнопленных в местах, предназначенных для отбывания уголовных наказаний:

1) запасная тюрьма в Кёюлиё (Кoylio) — 150 мест;

2) запасная тюрьма в Карвиа (Karvia) — 230 мест;

3) запасная тюрьма в Пелсо (Pelso);

4) колония в Линтукумпу (Lintukumpu)— 200 мест.

Однако дальнейший ход событий показал, что количество советских военнопленных существенно превышало количество созданных для них мест в лагерях. Ситуация сложилась критическая. Как и в Советском Союзе, в Финляндии лагеря оказались фактически не готовы к приему советских пленных. Более того, в тюрьмах, в том числе и в Пелсо, где предполагалось содержать военнопленных РККА, находились финские заключенные. Этот вопрос необходимо было решать в спешном порядке. В конце концов руководство тюрьмы нашло выход из положения, отправив часть уголовников в действующую армию. Впрочем, вплоть до конца войны тюрьма в Пелсо так и не избавилась от всех финских заключенных. К марту 1940 года их оставалось около 100 человек Аналогичная ситуация складывалась и в других тюрьмах Финляндии, где находились советские военнопленные.

Осознавая, что наплыв пленных будет большим, финские власти пошли на увеличение количества мест содержания советских военнопленных. На 3 декабря 1939 года были созданы лагеря на 5800 мест, в том числе:

— сборный (пункт) лагерь № 1 — около 2000

— сборный (пункт) лагерь № 2 — около 1500

— лагерь № 1 — около 500

— лагерь № 2 около 800

— лагерь № 3 — 300

— лагерь № 4 700 мест.

При этом предполагалось, что можно увеличить количество мест, по крайней мере в несколько раз, путем сооружения дополнительных ярусов на нарах. Естественно, в данном случае и речи не могло идти о нормальном размещении пленных и соблюдении всех мер противопожарной безопасности и личной гигиены. Впрочем, считал ось, что это будет лишь крайняя мера, к которой можно прибегнуть в исключительном случае.

Стоит отметить, что созданные лагеря не были готовы к приему русских. По планам их оборудование должно было закончиться лишь к 7 декабря 1939 года. К этому времени должны были быть назначены начальники лагерей, утверждены штаты охраны, определены нормы продовольственного снабжения, медицинского обслуживания и т. п. То есть только через неделю после начала Зимней войны лагеря могли полноценно функционировать.

В Финляндии советские солдаты и командиры содержались как в лагерях для военнопленных, так и в тюрьмах городов Турку, Миккели, Каяни. Режимы содержания в лагере и тюрьме отличались, но везде режим был довольно жестким и выстраивался согласно следующему распорядку дня:

Подъем в 6 утра.

Утренний чай с 6 до 7 часов.

Работа 7.15 до 17 часов.

Завтрак с 11 до 12 часов.

Обед с 17 до 18 часов.

Прогулки ½ часа с 9 до 10 или с 15 до 16 часов.

Отбой в 21.00.

Режим, установленный для офицеров и политработников, которых старались разместить отдельно от рядовых, был более жестким. Так, если рядовой состав каждый день выводили на прогулку, то политработники этого права не имели. В редких случаях их выводили под усиленной охраной на улицу на 30 минут. То есть политработники находились скорее на положении заключенных, чем военнопленных. Такой же режим содержания применялся к бойцам-десантникам и к летчикам даже в госпиталях. В. Зензинов в феврале 1940 года посетил одного такого раненого. К сожалению, журналист не называет его имени, упоминая лишь, что это был стрелок-радист бомбардировщика. Его самолет сбили над Финляндией. После того как экипаж совершил вынужденную посадку, их обстреляла финская пехота. Пилот и штурман были убиты, а его, раненного в ногу, взяли в плен. Зензинов отмечал, что летчика содержали в отдельной палате под замком. Для беседы с ним журналисту пришлось получить специальное разрешение из Хельсинки. Беседа продолжалась несколько часов в присутствии офицера финской армии, говорящего по-русски.

Еще тяжелее приходилось советским офицерам и политработникам, которых содержали в тюрьмах. Их не только более строго охраняли и изолировали от населения, но и по мере возможности старались изолировать даже друг от друга, размещая в одиночных камерах. Впрочем, многие военнопленные были озлоблены на своих командиров, поэтому в некоторых случаях финны были вынуждены изолировать офицеров и политработников по их собственной просьбе.

Остальные пленные, которые находились в тюрьмах, вспоминали так: «Во время войны она (тюрьма) была заполнена военнопленными. Расселяли по отдельным камерам. Скученность была большая. Лежали на голых нарах. Ни матрасов, даже соломы, ни одеял не давали. Курева не давали. Песни петь не разрешали». Впрочем, иногда табак и бумагу военнопленные получали от финских заключенных. Как уже отмечалось ранее, большую часть уголовных преступников финны решили отправить на фронт, дабы освободить места для советских пленных. Однако в тюрьмах и колониях еще оставалось некоторое количество заключенных. Конечно, встречи проходили в обстановке секретности, финны передавали пленным хлеб и табак Предотвратить контакты между этими двумя группами финны не смогли, а в некоторых случаях и не пытались.

Приемные пункты для военнопленных

Как и в Советском Союзе, в Финляндии были созданы приемные и сборные пункты для временного содержания, регистрации и дальнейшей пересылки пленных к местам их постоянного размещения. Таких мест в Финляндии пять:

— приемный пункт Лиекса;

— приемный пункт Соткамо;

— приемный пункт Хюрюнсалми;

— приемный пункт Тайвалкоски;

— приемно-пересыльный лагерь Контиомяки.

Как правило, каждый из этих пунктов обслуживал определенный участок фронта. Например, через Тайвалкоски проходили советские военнослужащие, взятые в плен в районе Кухмо. Однако основная нагрузка ложилась на Хюрюнсалми, так как в него направлялись все бойцы и командиры РККА, плененные в районе Раате. Здесь была окружена и почти полностью разгромлена 44-я стрелковая дивизия.

В соответствии с положениями международных конвенций военнопленных необходимо было отправить как можно быстрее от линии фронта. Для конвоирования пленных был создан специальный батальон военной полиции. Однако, как правило, пленные не требовали усиленной охраны. В случае побега или нападения на стражу последним было разрешено применять оружие. Убийство военнопленного при этом расценивалось как вынужденная самооборона, но дело передавалось для расследования в финский военный трибунал. Но побеги были редки и случались лишь на этапе пере возки военнопленного в лагерь. Побеги же из лагерей во время Зимней войны не зафиксированы.

Священник из г. Оулу Ханнес Лейнонен, который во время Зимней войны оказывал медицинскую помощь военнопленным, вспоминал это время так:

«Те русские, которые могли самостоятельно передвигаться, — шли пешком. Раненых везли на грузовиках. Во время транспортировки никаких эксцессов не было. Боявшиеся замерзнуть военнопленные не предпринимали попыток к бегству».

Первые советские пленные прибыли в Хюрюнсалми уже в самом начале декабря 1940 года. Их разместили в двухэтажном здании, принадлежавшем фирме Kajani оу, а затем, по мере поступления других групп, советских солдат и командиров распределяли по другим строениям. То есть, как и в СССР, их нередко размещали в зданиях, не предназначенных для содержания пленных. За военнопленными ухаживали женщины, члены организации «Лотта Свярд». Они готовили им еду, оказывали необходимую помощь раненым и больным красноармейцам.

Впрочем, русские пленные в Хюрюнсалми находились сравнительно недолгое время. После проведения предварительных допросов их отправляли в приемно-пересыльный лагерь Контиомяки. Лишь особо важные с точки зрения финнов военнопленные оставались в Хюрюнсалми. Здесь находился штаб командира 9-й финской дивизии полковника Хъялмара Сииласвуо (Нjalmar Siilasvuo (1892–1947)), который командовал операцией по разгрому 163-й и 44-й стрелковых дивизий. Таких пленных допрашивали с особой тщательностью в надежде получить дополнительные сведения о планах русских.

Крупнейшим местом сбора всех советских военнопленных, захваченных на севере Финляндии, был приемно-пересыльный лагерь Контиомяки. Он располагался в Молодежном клубе в километре от железнодорожной станции. Учитывая непродолжительное время пребывания в этом месте, можно сказать, что здание вполне соответствовало потребностям пленных. Как и в Хюрюнсалми, охрана здесь была малочисленная, но красноармейцы не пытались бежать.

Бывшие военные полицейские Арво Комппа и Олави Килпелайнен, охранявшие русских в Контиомяки, рассказывали:

«Первых советских военнопленных привезли в лагерь 5 декабря 1940 года. Они попали в плен под Суомуссалми. Потом каждый день они поступали в Контиомяки группами по 10 человек. Привозили их в основном вечером или ночью.

Одетые в телогрейки, тонкие ватные брюки, на ногах валенки, на головах — буденовки. Словом, они выглядели так, как мы представляли русских по пропагандистским листовкам. Приходилось только удивляться, как таких плохо одетых солдат отправляли воевать. Только у младших командиров и офицеров были овчинные тулупы, в которых точно не замерзнешь. В группе военнопленных была одна женщина. Но так как она была одета в ту же форму, что и остальные русские, выяснилось это только в лагере, когда она вышла по нужде на улицу».

Проблема плохой экипировки военнослужащих Красной Армии, в том числе и нехватки в войсках теплого обмундирования, не была секретом для высшего военного и политического руководства Красной Армии. Этот вопрос поднимался на совещании при ЦК ВКП (б), посвященном итогам войны с Финляндией. Комдив Черняк, командир 136-й стрелковой дивизии, действовавшей на Карельском перешейке, в своем выступлении отмечал: «13 декабря я и комиссар докладывали Военному Совету 7-й армии… что много бойцов было босыми… потому что разбили обувь. Во многих случаях финнам приходилось одевать красноармейцев, чтобы те не замерзли. В госпиталях взамен испорченной одежды давали и вполне добротную. Выписку из госпиталя один из военнопленных Иван Сидоров, боец-десантник, вспоминал так:

«Передо мной валялся мой полушубок, весь в крови, оба валенка, разрезанные сверху вниз. Вдруг появилась Лизи (медсестра в госпитале, с которой у И. Сидорова завязались приятельские отношения. — Д. Ф.). Она решила меня «приодеть». Не новое, но чистое нижнее белье, наша русская телогрейка и ватные брюки защитного цвета… На ноги она нашла коричневые, еще довольно крепкие пьексы (финские сапоги с крючком на носках для лыж). На голову дала черную круглую меховую шапку, она была мне великовата, спадала иногда на глаза».

Однако некоторые военнопленные, вернувшиеся в СССР, на допросах показывали, что финны издевались над ними: «При обмене изношенной обуви давали нарочно не по размеру. Часто на одну ногу давали сапог, а на другую — дамский туфель». Впрочем, такие случаи были больше исключением, чем практикой.

Как правило, в приемно-пересыльном лагере находились одновременно не более 100 человек военнопленных. Спали на полу. Из-за нехватки места и кратковременного пребывания пленных в этом здании нар решено было не сооружать. Еду для них готовили лотты. По воспоминаниям финнов, в лагере пленным давали: один раз в день суп, сыр, сухари. Разницы между пайком офицера и рядового не было. За этим тщательно следили финны. Еду расфасовывали по пакетам и вручали каждому военнопленному лично.

Война Продолжение 1941–1944 годов. Историческая справка

Советско-финляндская война 1941–1944 годов, или, как ее принято называть в Финляндии, война Продолжение — неотъемлемая составляющая часть Второй мировой войны, и ее причинами можно считать нерешенность территориальных вопросов между СССР и Финляндией после Зимней войны, а также военно-политическое и экономическое сближение Финляндии в 1940–1941 годах с Германией.

Начало войны между СССР и Германией 22 июня 1941 года серьезно осложнило взаимоотношения между Советским Союзом и Финляндией, которая предоставила свои аэродромы для немецкой авиации, совершавшей авианалеты на советскую территорию. Бомбардировка советской авиацией финской территории 25 июня 1941 года послужило формальным поводом для вступления страны в войну на стороне Германии.

Начавшуюся войну можно условно разделить на три этапа. Первый — июнь 1941-го — зима 1942 года, когда финские войска, преодолев сопротивление частей Красной Армии, освободили территории, отошедшие к СССР после Зимней войны, а затем, перейдя линию старой государственной границы, захватили часть Восточной Карелии, включая города Петрозаводск и Медвежьегорск Второй этап, так называемая позиционная война, с весны 1942-го по весну 1944 года. Он характеризовался вялыми позиционными боями на советско-финляндском участке фронта, формированием военной администрации Восточной Карелии. Проводившиеся советскими войсками Кестеньгская и Мурманская операции весной 1942 года, в рамках общего весеннего наступления, не увенчались успехом из-за плохой материально-технической подготовки. Финским и немецким войскам, подтянув подкрепления, удалось остановить продвижение частей Красной Армии. С этого момента на фронте наступило относительное затишье. Позиционная война характеризуется активизацией партизанского движения на территории Карелии, а с 1943 года переносом партизанских операций на территорию Финляндии.

Третий этап войны Продолжения начинается весной — летом 1944 года. Ему предшествовали переговоры финской делегации в Москве, по вопросу о выходе Финляндии из войны, а также жесткое давление со стороны Германии, стремившейся предотвратить сепаратный мир между СССР и Финляндией. Поражение немецких войск под Ленинградом изменило военную обстановку на северо-западном участке советско-германского фронта. В июне 1944 года советские войска перешли в наступление по всей линии советско-финляндского участка фронта. Операцию начинали и наносили основной удар войска Ленинградского фронта на Карельском перешейке при поддержке Балтийского флота и Ладожской военной флотилии. На свирско-петрозаводском направлении в наступление переходили части Карельского фронта. Советские войска превосходили силы финской армии по живой силе в 1,7 раза, по артиллерии — в 5,2, по танкам в 7,3, по самолетам — в 7,3 раза. Несмотря на упорное сопротивление финской армии, наступление остановить не удалось.

Наступление Красной Армии обострило внутриполитическую обстановку в Финляндии. 1 августа президент Рати ушел в отставку. Его сменил маршал Маннергейм. Новое правительство начало переговоры с СССР о выходе страны из войны. 4 сентября Финляндия объявила о прекращении боевых действий на советско-финляндском участке фронта и о разрыве отношений с Германией.

19 сентября 1944 года в Москве было подписано соглашение о перемирии между СССР, Великобританией и Финляндией. На основе соглашения о перемирии 10 февраля 1947 года был подписан Мирный договор между Советским Союзом и Финляндией.

С началом Великой Отечественной войны и ее составной части — советско-финляндской войны 1941–1944 годов ситуация с финскими и советскими пленными в корне изменилась.

Отличия были большие хотя бы уже потому, что Зимняя война длилась всего 105 дней, а не три года, как следующая. Следовательно, увеличивались сроки плена, возрастали объемы материально-финансовых ресурсов, необходимых на содержание военнопленных в лагерях. В Зимнюю войну бои проходили на относительно небольшой территории с использованием обеими сторонами только части имевшихся материально-технических и людских ресурсов. В Великую Отечественную войну 1941–1945 годов Германия, Финляндия и СССР уже с самого начала использовали все свободные ресурсы в объеме, который задавался ходом развития крупных военных операций и военной ситуации в целом. Таким образом, во время войны Продолжения советское государство могло выделить значительно меньшую долю средств на содержание финских военнопленных, чем в Зимнюю войну.

В Зимнюю войну на занятых территориях почти не было местного населения. Во времена Великой Отечественной войны были оккупированы огромные территории с миллионами местных жителей. Отсюда в составе военнопленных было много интернированных, в том числе женщин, детей, стариков.

Поскольку в первую советско-финляндскую войну вооруженное противостояние происходило между двумя странами, состав пленных военнослужащих был в целом относительно однороден по некоторым социально-национальным признакам, например, по языку общения. Во время Великой Отечественной войны состав пленных был подлинно многонационален, многоязычен, представлял все европейские страны, что неизбежно сказывалось на решении всех вопросов жизни людей в лагерях.

Как и в Зимнюю войну, начало Великой Отечественной войны было для СССР крайне неудачным, но масштабы потерь, конечно, были иными. Уже в первые месяцы СССР потерял сотни тысяч убитыми, ранеными, попавшими в плен и про павшими без вести. А в плену в СССР в первый год находились не более 9000 солдат и офицеров. Из них 513 были военнослужащими финской армии.

Как и в Зимнюю войну, военные стратеги в СССР допустили огромные ошибки в прогнозах развития военных событий войны Продолжения. Как и раньше, УПВИ вынуждено было значительно корректировать свою деятельность. Оно, как мы помним, развернуло лишь 19 приемных пунктов для новых военнопленных, хотя ранее предполагалось создать свыше 30. Более того, в августе 1941 года в ведении УПВИ НКВД СССР осталось только три лагеря для военнопленных — Грязовецкий, Суздальский и Старобельский.

А тем временем в июне 1942 года, когда постепенно начинает увеличиваться поток военнослужащих противника, захваченных в плен, УПВИ НКВД издает Временное положение о создании лагерей-распределителей, которых не было в Зимнюю войну, и Временное положение о пунктах по приему военнопленных.

В лагерях-распределителях предполагалось содержать до 3,5 тысячи пленных. Срок их пребывания здесь ограничивался трехдневным карантином. После этого военнопленных направляли в производственные лагеря. Распределители создавались во фронтовом тылу и меняли свою дислокацию в зависимости от обстановки на фронте.

Для приема финских военнопленных войны Продолжения каждый лагерь-распределитель имел в своем подчинении приемный пункт. В задачи приемного пункта входило: а) прием военнопленных от воинских частей; б) первичный учет военнопленных; в) временное содержание пленных и доставка их в лагеря-распределители. Об этом пойдет речь в следующем подразделе данной работы.

В июле 1942 года Министерство внутренних дел СССР издало приказ «Об изменении организационной структуры лагерей и приемных пунктов НКВД СССР для военнопленных». В соответствии с ним начальнику УПВИ предписывал ось создать на базе ранее существовавших лагерей шесть лагерей-распределителей для карантина и временного содержания пленных. Причем в число этих образований для удовлетворения нужд Карельского и Волховского фронтов предназначался Череповецкий лагерь (г. Череповец Вологодской обл.), а для Северо-Западного и Ленинградского фронтов — Боровичский лагерь (г. Боровичи Ленинградской обл.).

Стационарные лагеря для финских военнопленных в 1941–1944 годах

Наличие большого количества военнопленных разных национальностей естественным образом подразумевало, что компактно содержать финских пленных в одном лагере, как это было во время Зимней войны, невозможно. В российских и финских архивах мной обнаружены данные, свидетельствующие о том, что финны прошли через более чем 50 приемных пунктов, сборных и стационарных лагерей, лагерных отделений и т. п. на территории Советского Союза. Точно определить количество мест для временного и постоянного размещения финских пленных достаточно сложно. Естественно, что основную информацию по этому вопросу я черпал из отчетов лагерей НКВД и воспоминаний самих военнопленных. Однако статистический учет и регистрация пленных в лагерях и приемных пунктах НКВД были на недостаточно высоком уровне, о чем речь пойдет ниже. В связи с этим не все финские военнопленные попадали в статистические списки, направляемые в УПВИ по национальной принадлежности, гражданству и армии.

С другой стороны, на допросах в Ханко при установлении мест размещения финских военнопленных в СССР сами финны часто неточно и неправильно называли лагеря, где они содержались. Наиболее распространенной ошибкой было то, что финны вместо номера лагеря называли номер лагерного отделения. Кроме того, как при транскрибировании финских имен в СССР, так и при упоминании трудных и непривычных для финских пленных русских географических названий мест содержания, в них вкрадывались ошибки. Так, например, в некоторых протоколах Потьма превращалась в «Botma» или «Plotma», Боровичи в «Barovets», «Barovits», «Varovits», Теренсай в Оренбургской области, где располагался эвакогоспиталь № 1383, в некоторых финских документах фигурирует как «Derenzait», «Derenskai» и даже «Lerautzein». Таких примеров огромное множество. Подобная неверная транслитерация русских названий нередко существенным образом усложняет задачу выяснения места содержания и захоронения некоторых финских военнопленных.

На территории Советского Союза в период войны продолжения существовало несколько лагерей, где в разное время содержались достаточно большие группы финских военнопленных. Это Череповецкий лагерь № 158 (Вологодская обл.), Спасозаводской лагерь № 99 (Карагандинская обл.), Монетно-Лосиновский лагерь № 84 (Свердловская обл., а с 1943 года — Асбестовский лагерь), Оранский лагерь № 74 (Горьковская обл.), Темниковский лагерь № 58 Мордовия, станция Потьма (Темлаг), Красногорский лагерь № 27 (Московская обл.). Конечно, это далеко не полный список мест размещения финских пленных в СССР. В моем распоряжении имеется информация, по крайней мере, о 24 стационарных производственных лагерях, где во время войны Продолжения находились попавшие в плен военнослужащие финской армии.

Во время советско-финляндской войны 1941–1944 годов, впрочем, как и в период Зимней кампании, финские пленные, как правило, размещались в уже приспособленных для этой цели местах заключения: монастырях, трудовых и исправительных колониях НКВД и т. п. Им, В отличие от военнопленных вермахта в период 1944–1945 годов, не приходилось строить новые лагеря при полном отсутствии готовой инфраструктуры.

Особый оперативно-пересыльный лагерь НКВД УПВИ СССР № 27 в г. Красногорске был создан на базе фронтового приемно-пересыльного пункта, входившего в зону оперативной ответственности Западного фронта и 16-й армии. Первоначально он предназначался для сбора и временного содержания пленных, захваченных в боях осенью и зимой 1941/42 года на всем протяжении линии фронта — от Баренцева до Черного моря. С начала 1942 года приемно-пересыльный пункт в Красногорске, а затем стационарный лагерь начинает играть роль основного сборного пункта военнопленных, взятых на центральном участке Западного фронта. В документах НКВД день 7 марта 1942 года фигурирует как официальная дата создания лагеря. Удобное географическое положение — севера-западная окраина Москвы, близость центра столицы — всего 27 км от Кремля, сеть транспортных развязок, таких как Волоколамское шоссе, Калининская ж/д со станцией Павшино, Тушинский и Ходынский аэродромы и т. д., а также наличие помещений, оборудованных центральным отоплением и канализацией и пригодных для одновременного проживания большого количества людей, выгодно отличали его от других приемных пунктов военнопленных. К 1944 году в лагере № 27 имелось девять филиалов. В протоколах допросов финских военнопленных в Ханко наиболее часто встречается упоминание лагерного отделения на станции Планерная. В марте — ноябре 1944 года все подразделения лагеря позволяли разместить с соблюдением установленных норм 11 850 человек при штате советских сотрудников лагеря в 200 человек. По данным российского исследователя В. Всеволодава, за восемь лет существования лагеря (с 1942 по 1950 г.) через него прошли около 50 тысяч человек, то есть около 1,1 % от общего количества всех военнопленных и интернированных, находящихся в СССР Впрочем, само географическое положение, а также создание в Красногорском лагере Центральной антифашистской школы (создана в феврале 1943 г.) и «Национального комитета «Свободная Германия» (образован в июле 1943 г.) определили не только особый статус лагеря, но и характер направляемого в него контингента военнопленных и интернированных. Большая часть из них могла быть с полным правом названа «элитой» плена. В течение восьми лет через Красногорский лагерь прошли 530 генералов, 7228 офицеров и 48 043 унтер-офицера и рядовых различных национальностей. Соответственно 82 % от всех генералов и приравненных к ним категориям, а также 5,8 % от общего числа офицеров, попавших в плен в период войны.

Однако удаленность от района боевых действий, где Красная Армия непосредственно соприкасалась с армией Финляндии, повлияли на численность финских пленных в Красногорском лагере. За время его существования через него прошли всего около 50 военнослужащих финской армии, из них — пять человек умерло. В сентябре 1944 года содержавшихся в лагере № 27 военнопленных финской армии стали постепенно переводить в Череповецкий лагерь НКВД № 158, находившийся в Вологодской области. Так, в соответствии с этапным списком, 2 сентября 1944 года 25 человек были направлены на ст. Череповец Северной железной дороги. Данный этап прибыл в лагерь № 158 9 сентября 1944 года.

Череповецкий лагерь № 158 организован в г. Череповец вологодской области в соответствии с приказом НКВД СССР № 001 156 «Об изменении организационной структуры лагерей и приемных пунктов НКВД СССР для военнопленных» от 5 июня 1942 года на базе ранее существовавшего спецлагеря НКВД для освобожденных из немецкого плена военнослужащих Красной Армии. Изначально он действовал как лагерь-распределитель, а весной 1944 года преобразован в стационарный лагерь для военнопленных рядового и унтер-офицерского составов. «Лагерь расположен на сухом, здоровом лесистом участке. Почва участка и дорог глинистая, что представляет известные затруднения для транспорта и контингента в весенне-осенний период. Лагерь с трех сторон окружен колхозными полями и только с одной стороны примыкает к ближайшему поселку. В 500 м от лагеря протекает река Шексна…». Капрал финской армии Лаури Юссила (Jussila Lauri Olavi) описывал Череповецкий лагерь в своей заметке в газете «Sotilaan Aani»: «Наш лагерь, находящийся в середине березового леса, располагается в прекрасном, здоровом месте. Ребята шутят, что Маннергейм ездит поправлять здоровье в Швейцарию, а мы тут сами, как в санатории». Однако в реальной жизни картина была не такой безоблачной заболеваемость и смертность пленных финской армии была достаточно высокой, что подтверждали и сами руководители этого лагеря. Более подробно я остановлюсь на этом вопросе в следующих разделах данной работы.

Спасозаводской лагерь № 99 был образован на базе Спасского отделения Карагандинского лагеря (поселок Спасск, Казахская ССР) в июле 1941 года. Он располагался в 45 км на восток от г. Караганды на месте Спасского медеплавильного завода. «Местность преобладающе безлесная, за исключением небольших кустарников, почва преобладает каменисто-песчаная. Поселок, в котором размещен лагерь, расположен в долине, вокруг окружен горными возвышенностями, вследствие чего имеется некоторая защита поселка от северных ветров. Климат в данной географической полосе сухой, с преобладанием сильных ветров, в летнее время с песчаными буранами, а в зимнее время со снежными буранами». Вместимость лагеря в 1941 году составляла 5 тысяч человек. Военнопленные проживали в бараках, в которых были сооружены двухэтажные нары. Сооружения, предназначенные для размещения пленных, оказались не приспособленными к зиме, завоз продовольствия в лагерь из-за плохого состояния дорог был сорван, в лазарете не хватало мест. Вследствие этих причин, зимой 1942/43 года в Спасозаводском лагере резко выросли заболеваемость и смертность военнопленных, в том числе и финских.

Таково краткое описание мест расположения некоторых стационарных лагерей НКВД СССР, где во время войны продолжения содержались финские военнопленные. В отличие от некоторых других национальностей, для финнов не старались подобрать подходящие для них природно-климатические условия содержания. Здесь уместно отметить, что австрийский исследователь, сотрудник Института по изучению последствий войны им. Л. Больцмана Стефан Карнер в своей книге приводит данные о том, что уже с 1943 года началось частичное деление военнопленных по национальностям и перевод их в другие лагеря, более подходящие для них по климатическим условиям. Так, итальянских военнопленных перевели из северных районов Казахстана на юг и в Узбекистан, французов отправили в Тамбов. Немцам и австрийцам особых климатических зон не выбирали. Эта мера, по мнению Карнера, противоречит распространенной в СССР практике содержания военнопленных в нечеловеческих условиях. Финские пленные находились в лагерях НКВД, расположенных не только в северных и северо-западных районах СССР, но и в средней полосе, на юге и в Казахстане.

В связи с этим вызывает некоторое удивление высказывание российского исследователя, доктора юридических наук, капитана 1-го ранга В. Галицкого, который в своем интервью говорил:

«Как правило, финские пленные были физически здоровыми. Они содержались в северных районах Советского Союза. Для них эти климатические условия были нормальными, и поэтому среди них не было такой массовой гибели, которая была среди итальянских и даже немецких военнопленных. То есть они были устойчивее, и смертность была очень небольшая среди них. Она была, так сказать, естественная смертность. Кто после ранений, после боевой обстановки, ослабленный там был, или по болезни, а так, чтобы в результате недостаточности питания среди финских военнопленных этого не наблюдалось. Питание было, как у пленных других национальностей, но они были более приспособлены к этой климатической среде, и поэтому они выживали, и в силу этого они знали, как в условиях северных районов России и чем нужно питаться. Хотя бы для того, чтобы восполнять недостаток витаминов».

Исследователь Галицкий прав, что климатические условия не очень влияли на смертность финских пленных в СССР. Хотя очевидно, что климат в северных районах Казахстана мало похож на финский. А именно в Казахстане скончалось наибольшее количество финских военнопленных. Финский журналист Юкка Рислакки и российский исследователь Эйла Лахти-Аргутина пишут в своей книге, что из 338 финнов, находившихся в Карлаге, в живых осталось меньше 30. Смертность пленных военнослужащих армии Финляндии в лагерях НКВД в большей степени была связана с плохим питанием, тяжелой работой, нехваткой витаминов и недостаточным медицинским обслуживанием, что подтверждают имеющиеся в моем распоряжении советские архивные документы. Незнание местной флоры приводило к тому, что в Караганде финны от голода собирали сладкие корнеплоды, которые, как оказалось, были ядовитыми.

Итак, можно отметить, что, как и во время Зимней войны, во время войны Продолжения серьезных нарушений внутреннего распорядка лагерей финские военнопленные не совершали, в отличие от немецких военнопленных, которые за время войны совершили 301 побег из мест заключения. В нашем распоряжении имеется информация лишь об одном подобном инциденте со стороны финнов. В отчете начальника оперативно-чекистского отделения лагеря № 158 майора госбезопасности Кенькина отмечено, что в октябре 1944 года военнопленный финской армии Рюткянен (вероятнее всего, правильное имя Rуtkonеn Vaino Henrik), «будучи совершенно в ненормальном состоянии, перелез через проволочное заграждение и из зоны лагеря совершил побег, но через 3 часа был задержан силами оперативной группы». Впрочем, это не повлияло на его дальнейшую судьбу, и он вернулся на родину в 1944 году.

Естественно, что нарушений распорядка лагерной жизни и правонарушений избежать невозможно, но сводились они в основном к краже продуктов питания и обмундирования, что вполне объяснимо в условиях плена. Действительно, стремление получить лишний кусок хлеба, а значит, и выжить иногда толкал военнопленных на такие поступки, которые они вряд ли совершили в нормальных условиях.

Советские военнопленные в 1941–1944 годах

А теперь рассмотрим вопросы, связанные с пребыванием советских военнопленных в лагерях на территории Финляндии во время войны Продолжения.

Говоря о советских пленных периода войны 1941–1944 годов, необходимо сделать небольшую ремарку. Еще до начала боевых действий обе стороны проводили разведывательные полеты. Но если финны всегда возвращались на свои базы, то русским пилотам повезло меньше. 24 июня 1941 года два советских гидроплана МБР-2 проводили разведку местности в районе Порвоо И совершили вынужденную посадку в территориальных водах Финляндии. Один самолет отправился за подмогой, а второй был захвачен вместе с экипажем — лейтенант Н. А. Дубровин, лейтенант А. И. Корчинский и старший сержант Т. К. Близнецов 41-й авиаэскадрильи 15-го авиаполка ВВС КБФ. Таким образом, еще до начала войны Финляндия dе facto захватила первых советских военнопленных. К сожалению, дальнейшую судьбу этих летчиков мне установить пока не удалось.

Начавшееся в самом конце июня 1941 года наступление финских войск принесло ошеломляющие успехи. Несмотря на упорное сопротивление частей Красной Армии и пограничников, финны в довольно короткие сроки вышли к линии старой государственной границы.

Отступавшие советские войска несли тяжелый урон в живой силе. Просчеты при планировании операций и стремительное продвижение финнов привели к тому, что большое количество частей и подразделений РККА оказались в «мешках» и «котлах». Выросло и количество пленных бойцов и командиров, плененных финнами. «Котел» (или по-фински «мотти») В районе Порлампи дал более 3000 военнопленных, совместное наступление финских корпусов на побережье Карельского перешейка — 1200, а «мотти» у Инонниеми –1500 военнопленных. В результате медвежьегорской и олонецкой операций в Карелии осенью — зимой 1941 года в финском плену оказалось более 4000 военнопленных. Только за первые полгода войны были взяты в плен 56 334 военнослужащих Красной Армии. Всего за время войны Продолжения — 64 188 человек

Естественно, что такое количество военнопленных надо было где-то размещать. Еще до начала широкомасштабного наступления финской армии 1 июля 1941 года страна начала готовиться к приему пленных. 28 июня 1941 года начальник штаба тыловых частей полковник А. Е. Мартола отправляет приказ о формировании лагерей для военнопленных. Согласно приказу, лагеря должны были начать полноценно функционировать к 2 июля. Для советских солдат и командиров вновь были готовы «гостеприимно» распахнуть двери своих бараков уже известные нам по Зимней войне лагеря в Пелсо, Кёулиё, Карвиа, Хугтинен. Кроме того, были подготовлены и новые места для русских в:

Хейнойоки — на 300 человек;

Ванхала — на 200;

Карккила — на 150;

Перясейняйоки — на 150;

Паавола — на 400;

Лиминка — на 1000 человек

В распоряжение военнопленных были предоставлены госпитали в Коккала и Лаппеенранта.

Но этого явно было недостаточно. 30 июня 1941 года на территории лахтинской организации шюцкора в местечке Настала открылся пересыльный лагерь № 1 на 2000 военнопленных. Второй такой же лагерь сформировали в Пиексямяки на территории Сайменской организации шюцкора. Принять пленных сразу этот лагерь не смог, поскольку не имел бараков. В результате руководство лагеря было вынуждено обратиться на местную лесопилку с просьбой предоставить строительный материал для помещений. Впрочем, в отличие от других лагерей, оба этих приемно-пересыльных лагеря просуществовали всю войну. Через них прошли десятки тысяч советских военнопленных. В иные месяцы количество обитателей Настала достигало 8019 человек, а Пиексямяки — 7556 пленных. Естественно, что рассчитанные на 2000 мест, эти лагеря не могли обеспечить сколько-нибудь нормальные условия жизни советских военнопленных.

Продвижение частей финской армии в глубь Карельского перешейка и Карелии привело к тому, что поток пленных увеличивался, обгоняя предварительные прогнозы. Штаб тыловых частей объявил о готовности к приему 24 тысяч военнопленных, которые должны были расположиться в следующих лагерях:

Кёулиё — 500 человек;

Карвиа — 700-3000;

Хуттинен — 2500–4000;

Пелсо — 2000;

Ориматтила — 300;

Туусула — 200;

Карккила — 150;

Колосйоки — 1500;

Кеми — 5000;

Исокюро — 400;

Перясейняйоки — 300;

Рауталампи — 700;

Кяльвия — 200;

Киурувеси — 400;

Паaвола — 400;

Лиминка — 1000;

Настола — 2000;

Пиексямяки — 2000 человек.

К концу августа 1941 года пленными были заполнены 18 лагерей по всей Финляндии. Однако наступление финнов на Карельском перешейке закончилось лишь 9 сентября 1941 года. То есть предстояло разместить еще и другие, более крупные партии военнопленных Красной Армии. Еще раз напомню, что только за первые полгода войны в плен было взято свыше 56 тысяч бойцов и командиров РККА. Среди пленных был и единственный генерал-майор Красной Армии, командир 43-й стрелковой дивизии. В сентябре 1941 года, будучи контуженным, он был взят в плен в районе Выборга. Столь ценный «трофей» еще никогда раньше не доставался финнам. На предложение создать и возглавить антисоветское движение среди советских военнопленных генерал Кирпичников ответил отказом и содержался в офицерском лагере для военнопленных № 1 на общих основаниях до выхода Финляндии из войны. Его неоднократно вызывали на допросы в Ставку в Хельсинки. Финнов особенно интересовали его показания о причинах поражения советских войск на Карельском перешейке, методике подготовки командного состава в военных училищах в Советском Союзе. Судьба его сложилась трагически. На следующий день после возвращения в СССР, 20 октября 1944 года Кирпичников был арестован сотрудниками СМЕРШ. После проведения расследования об обстоятельствах пленения был обвинен в измене Родине, осужден в 1945 году и заключен в тюрьму. По приговору Военной коллегии Верховного суда СССР 28 августа 1950 года генерал Кирпичников был расстрелян. До настоящего времени не реабилитирован. Если о других советских генералах, попавших в плен во время Великой Отечественной войны, написано много статей и научных исследований, то ссылок на Кирпичникова в российской историографии практически нет. Пожалуй, единственными являются статьи российского исследователя В. С. Христофорова.

За время войны Продолжения на территории Финляндии находилось 30 лагерей, приемных пунктов и производственных отделений, где содержались советские военнопленные. Лагеря делились на: 1) офицерские; 2) для рядового состава; 3) для «дружественных наций» и 4) лагеря для женщин-военнопленных. Иногда общая территория лагеря была разделена на женскую и мужскую зоны. Кроме того, на оккупированной территории финны создали еще несколько лагерей для гражданского населения и военнопленных.

Для гражданского населения:

Город Петрозаводск:

лагерь № 1 1000 человек,

лагерь № 2 — 1500 человек,

лагерь № 3 — 3000 человек,

лагерь № 4 — 3000 человек,

лагерь № 5 — 7000 человек,

лагерь № 6 — 7000 человек,

лагерь № 7 — 3000 человек.

Петровский район, Святнаволок — 1000 человек.

Пряжинский район, Киндосвары — 600 человек.

Кутижма — 200 человек.

Медвежьегорский район — 600 человек.

Олонецкий район, п. Ильинское — 2176 человек.

Ведлозерский район — 1000 человек.

Вместимость — 31 576 человек.

Для военнопленных:

Сегозерский район

лагерь № 1 300 человек,

лагерь № 2 — 600 человек.

Кондопожский лагерь 8062 — 750 человек.

Лагерь б/н — 70 человек.

Олонецкий район, лагерь № 17 — 1000 человек.

Выборгский район — 500.

Вместимость — 3220 пленных.

Помимо финских лагерей на территории Суоми действовали и немецкие лагеря для советских военнопленных. Как правило, они размещались на севере страны, в так называемой зоне ответственности немецкого командования. По различным оценкам, таких лагерей было 27. Лагеря были сравнительно небольшими. Численность военнопленных редко превышала 200 человек. Пленные использовались для обслуживания немецких гарнизонов, на строительстве дорог и лесозаготовках. В 1944 году после выхода Финляндии из войны большую часть советских военнопленных перевели в лагеря на территории Норвегии или эвакуировали морем в Германию. Бежавший из немецкого лагеря в Рованиеми советский военнопленный старший сержант Своеволин на допросе в НКВД показывал так:

«Лагеря военнопленных в гор. Рованиеми расположены на северной окраине города, на правом берегу реки Кеми-Йоки. Метрах в 150–200 расположен второй лагерь военнопленных. Каждый лагерь занимает площадь длиной до 150 и шириной до 80 метров, обнесенный в два ряда проволочным заграждением, расстояние между рядами до 2 метров. Этот промежуток между проволочными заграждениями забросан спиральной проволокой, на которую подвешены металлические предметы, издающие лязг, в случае если на эту проволоку наступить. По углам двора имеются 4 вышки для постов с прожекторами. Для входа и выхода со двора лагеря имеются одни проходные ворота, в которых стоит часовой.

Охрана лагеря

Лагерь военнопленных, в котором содержался Своеволин, охраняется исключительно немецкими солдатами. Гарнизон охраны состоял до 70 человек из солдат СС.

Солдаты размещены в отдельном помещении в 100–120 метров в 4 бараках. Начальником лагеря был немецкий майор, фамилии которого я не знаю. В помещении, где размещались пленные, начальник лагеря заходил очень редко, не больше как один раз в месяц.

Переводчиков в лагере было двое, оба из числа военнопленных, один из них из немцев Поволжья, второй украинец. Их фамилии также неизвестны.

В дневное время лагерь охранялся одним часовым в воротах и два подвижных поста по одному человеку, которые ходят вокруг двора вблизи проволочных заграждений.

В ночное время охрана усиливается на 2 человека, так что во дворе ночью ходят 4 человека, а в воротах так и остается 1 человек».

Приблизительно такая же система охраны существовала и в финских местах размещения военнопленных. Территории лагерей были обнесены заграждением из колючей проволоки, а по периметру стояли вышки для наблюдения. Структура организации лагерного руководства менялась несколько раз за время войны 1941–1941 годов, но в целом соответствовала следующей модели:

1. Руководство лагеря

— отдел учета и регистрации пленных,

— медицинский отдел,

— разведывательный отдел, в чьем ведении были допросы военнопленных.

2. Отдел обслуживания лагеря.

3. Отдел охраны. В зависимости от величины лагеря пленных охраняли от роты до батальона.

Военнопленные размещались в бараках, как правило, по 150 человек, оборудованных двухъ— или трехъярусными нарами. В производственных лагерях пленные жили по 25–30 человек в дощатых времянках или землянках.

Говоря о лагерях для военнопленных в Финляндии, нельзя обойти стороной один немаловажный вопрос, а именно: нарушения лагерной дисциплины и последовавшие за этим наказания. Наиболее распространенными проступками во время войны были: кражи продуктов питания в лагерях и у гражданского населения, нарушения трудовой дисциплины и отказ от работы, а также побеги. В компетенции начальника лагеря было назначение наказаний провинившимся пленным. Исполнение наказания возлагалось на командира охранной роты. Начальник лагеря имел право посадить провинившегося в карцер сроком на 30 суток, офицер охраны — на 14 суток и офицер барака — на 7 суток.

Тяжелые условия жизни в лагерях, стремление к свободе толкало военнопленных на побеги. По разным данным, за время войны Продолжения из финских лагерей бежали около 700 советских военнопленных. Путь их был разный. Многие, особенно из северной части страны, старались бежать в Швецию. И некоторым это удавалось. Например, брат известного советского поэта А. Твардовского — Иван совершил побег и в 1944 году оказался в лагере для интернированных лиц. Он вернулся в СССР в 1946 году и был осужден к 10 годам исправительно-трудовых работ. Другие старались пробраться в СССР Некоторым тоже это удавалось: пройдя до 800 км по лесам, они выходили в расположение советских частей. После фильтрационной проверки их направляли в действующую армию.

Побеги были достаточно распространенным явлением среди военнопленных. Закрывать на это глаза руководство лагерей не могло. В 1944 году был издан специальный циркуляр, касающийся мер по поимке беглецов.

«С наступлением лета ожидается увеличение попыток побегов пленных. Для организации быстрой и эффективной погони в случае предпринятой попытки приказываю создать так называемую ударную группу при основных лагерях, а также во всех лагерях-филиалах и трудовых лагерях… У командира ударной группы в планшете всегда должны быть наготове карта округи и компас. В продовольственном складе должен быть всегда наготове 3-суточный паек на каждого члена ударной группы и на собаку. Оружие тоже должно всегда находиться в боевой готовности… По мере необходимости группа должна сниматься в погоню без особого на то приказа. Время не должно теряться впустую ни капли, ударная группа должна при ступать к своим обязанностям мгновенно и выполнять их быстро и на уровне. В случае отбытия в отпуск члена ударной группы начальник лагеря-филиала должен найти на его место подмену. Отличившиеся члены ударной группы могут поощряться отпусками (например, в случае задержания беглого пленного».

Значительную часть из бежавших, как правило, ловили или убивали во время погони. Это неудивительно: беглецы оказывались в абсолютно незнакомой для них местности, изобилующей водными преградами и лесами. Запасы продовольствия, накопленные к побегу, быстро заканчивались, и они вынуждены были красть еду у местного населения. Это не оставалось незамеченным. Гражданское население охотно помогало властям задерживать пленных.

Пойманных военнопленных возвращали в лагерь. В большинстве случаев беглеца наказывали розгами. Порка была распространенным явлением в финских лагерях. Пленных выстраивали перед бараками. Посередине площади устанавливался помост, на который животом должен был ложиться обнаженный до пояса пленный. Пороли розгами, иногда, если попадался охранник-садист, ими служил привязанный к деревянной ручке пучок изолированной медной или стальной проволоки. Количество ударов было заранее известно и провинившемуся, и экзекутору. Бывший военнопленный Елкин так вспоминает порку, которой он подвергся вместе со своими двумя товарищами после неудавшегося побега:

«Собрались наши, рядом бараки были. Я-то не кричал, когда били меня, а эти двое кричали. Одного заставили на аккордеоне играть громко. Тот играл на аккордеоне, а в это время били. А внизу на полу стоял офицер, он считал удары. Мне накрыли заднюю часть и спину и двое с обоих сторон лупили. Один солдат, другой сержант. И сержант был русский. Русские тоже были в финской армии. И сержант это русский был. Он зверски бил, что есть силы, а этот — финн — он почему-то слабо. Чувствовал ось, что вид делает. Поднимает, а опускает потише».

Другим наказанием дисциплинарного плана считалось выдерживание пленных по стойке смирно с тяжелым рюкзаком за плечами. Такое же наказание при менялось и к финским солдатам. Естественно, что такую меру взыскания многие военнопленные, ослабленные постоянным голоданием, долго не выдерживали. Кстати, существует легенда о генерале Кирпичникове. Когда он находился в лагере, его адъютант подвергся такому наказанию. Генерал попросил выдать и ему такой же ранец и встал рядом с ним, мотивируя это тем, что он и в плену несет ответственность за своих солдат. Руководство лагеря приняло решение отменить наложенное на военнопленного взыскание.

Если же проступок, совершенный пленным, выходил за рамки компетентности начальника лагеря, последний обязан был передать его в военно-полевой суд. К таким проступкам относили, например, порчу государственного имущества, поддержание связи с находящимися за пределами лагеря лицами с целью ведения шпионажа, распространение большевистской пропаганды, бунт, саботаж и т. п. За некоторые из этих проступков полагался расстрел.

Конвой тоже имел право применять оружие в случае нападения на него или при попытке военнопленного к бегству. Подобное часто случалось в производственных филиалах лагерей, например на лесозаготовках.

«Протокол допроса в Куусиваара 5.12.1941 по поводу смерти пленного А № 1709 Симакова Николая Ивановича. 4.12.1941 в 16 часов при выходе с лесоразработок он напал на рядового Ф., бывшего в конвое. Тот для самообороны выстрелил. Пуля попала пленному в грудь, вследствие чего смерть наступила мгновенно. Другой конвоир партии сказал, что с Ф. все так и произошло. Старший конвоя сержант Сёдерлинг Э.».

Впрочем, вызывает сомнение, что обессиленные голодом военнопленные могли причинить существенный вред здоровью охранников. Однако подобных случаев убийства пленных якобы при нападении или при попытке к бегству известно довольно много.

Итак, подводя некоторый итог данной главы, можно заметить, что, как и Советский Союз, Финляндия оказалась не готова к размещению большого количества военнопленных. Так, финский исследователь Пиркка Миккола установил, что уже в начале войны Продолжения проявились существенные изъяны в организации содержания советских военнопленных, которые были связаны с недостаточно четким решением нормативно-правового вопроса о соподчиненности организаций, отвечавших за прием советских военнопленных. По сути, структура их приема, учета и обслуживания стала разрабатываться только в 1942 году, а окончательно отладить все моменты соответствующего порядка удалось лишь к осени 1943 года. С этого времени, считают многие исследователи, Финляндия в полном объеме стала соблюдать нормы международного права обращения с военнопленными в части их размещения и продовольственного снабжения.

Порядок первичного учета военнопленных

Во время Зимней войны и финские, и советские власти были заинтересованы в сборе полной и, по возможности, достоверной информации о количественном и качественном составе пленных, находящихся на территориях обеих стран. Финские военные и гражданские власти, в ведении которых находились советские военнопленные, установили довольно простой порядок первичного учета русских пленных. Он сводился к их предварительному допросу и составлению учетной карточки, в которую записывались имя, фамилия, отчество, год и место рождения, семейное положение, сведения о родственниках, национальность и вероисповедание военнопленного.

Во время первичных допросов офицеров и политработников Красной Армии отделяли от основной массы. Эту категорию лиц затем допрашивали более подробно, особенно тщательно. Для общения с военнопленными в качестве переводчиков привлекались как военные лица (в основном из числа бывших офицеров царской армии), так и гражданское население. Например, финские военные власти из-за нехватки переводчиков были вынуждены привлечь к этой работе директора банка из Кайани Тирраненa, который родился в Северной Карелии и понимал русский язык.

Однако на этом простота решения проблемы кончалась. Финские военные и гражданские власти, согласуясь с требованиями Женевской конвенции об учете воинского статуса военнопленных, делили всех пленных на несколько групп для их последующего раздельного содержания в лагерях:

1) политическое руководство (независимо от звания);

2) офицеры;

3) младшие командиры;

4) строевой состав;

5) доброжелательно относящиеся к Финляндии — национальные меньшинства;

6) перебежчики.

Но, таким образом, они решали и прагматические цели создания благоприятных условий для идеологической обработки пленных. Они изолировали советских политработников от основной массы военнопленных, предотвращали влияние советских офицеров на рядовой состав из национальных меньшинств, создавали особую среду для работы с перебежчиками.

Таких специализированных лагерей и сборных пунктов для советских военнопленных в Финляндии было семь: лагерь № 1 — Кёюлиё (Кoуlio) и лагерь № 3 — Пелсо (Pelso), в которых находились политработники, офицеры и младшие командиры; лагерь № 2 — Карвиа (Karvia) и лагерь № 4 — Линтукумпу (Lintukumpu), где были размещены рядовые военнослужащие, представители национальных меньшинств и перебежчики; лагерь № 5 — Хуиттинен (Huittinen), предназначенный для содержания военнопленных 4 и 5 групп; а также сборный (пункт) лагерь в Утти (Utti) и сборный (пункт) лагерь в Париккала (Parikkala)12. Впрочем, правило раздельного содержания военнопленных в зависимости от группы не всегда соблюдалось.

Еще при первичных допросах военнопленных финны старались определить национальность красноармейцев. Для этой цели был разработан «Проект руководства по допросу военнопленных. Установление национальности военнопленного». В нем, в частности, отмечалось, что национальность военнопленного необходимо установить еще на стадии первичного допроса. В крайнем случае, по прибытии в лагерь для военнопленных. Это объяснялось тем, что к нерусским пленным «следовало относиться более внимательно, так как уже во время войны их можно использовать в различных целях или же, по крайней мере, подготовить из них людей, которые после обмена военнопленными, вернувшись в Советский Союз, расселятся среди советских людей». С другой стороны, отмечалось, что «во время допроса следует остерегаться давать военнопленному такие представления, из которых он может понять, что принадлежность к нерусской национальности дает преимущества и наоборот».

В отношениях с военнопленными других национальностей финские власти исходили из идеологической доктрины о неразвитости их национального самосознания из-за низкого образовательного и культурного уровня. При этом опирались на тезис-ориентир, согласно которому советская пропаганда, фальсифицируя «даже самые наипростейшие сведения и обстоятельства, задушила самосознание нерусских народов».

К категории национальных меньшинств при делении военнопленных финны относили всех нерусских солдат и командиров Красной Армии. Выделенные в отдельную группу нерусские, по замыслу финских властей и в целом без нарушений международного права, должны были содержаться отдельно от остальных — русских пленных.

По финской классификации, в категорию национальных меньшинств попали люди титульных в СССР наций с численностью в миллионы человек и имевших свои государственно-национальные образования, например: украинцы, татары, белорусы, узбеки и грузины. К последним финны, например, относили людей всех национальностей, проживающих на Кавказе, что, конечно, не устраивало ни грузин, ни людей других национальностей, тщательно в течение веков оберегавших на Кавказе и за его пределами свое национальное достоинство. Также естественно, что, например, украинцы не могли согласиться с отнесением их к группе национальных меньшинств, под которыми в СССР понимали, прежде всего, малочисленные народы и народности, не имевшие в царской России не только своих национально-государственных образований, но и даже письменного языка, многих видов современного искусства и культуры.

По неполным данным, за время боевых действий были пленены около 1928 человек, являвшихся представителями 32 наций и народностей Советского Союза, то есть приблизительно 35 % от общего количества военнопленных. Думаю, что эти данные не вполне соответствуют действительности, так как, несмотря на учет, многих нерусских военнопленных записывали русскими. Особенно часто это происходило с украинцами, проживавшими до призыва в армию на территории РСФСР. Всего же в плену находились около 5546 солдат и командиров Красной Армии. Рассматривая эту категорию, стоит отметить, что большинство из них были украинцами, белорусами, карелами и ингерманландцами, татарами, евреями, мордвинами, чувашами, узбеками, башкирами и грузинами.

Лагерная администрация старалась компактно содержать лиц одной национальности, хотя это не всегда было возможно. Впрочем, в тюрьмах иногда и удавалось содержать представителей различных национальностей отдельно друг от друга. Военнопленный Борис Кожевин из 273-го стрелкового полка рассказал следователю НКВД:

«Нас в тюрьме рассаживали по национальностям. Русских отдельно, украинцев отдельно, белорусов отдельно, карелов отдельно. Коммунистов и комиссаров сажали в одиночки».

Считалось, что «национальные меньшинства» должны пользоваться некоторыми привилегиями, как то: более мягкий режим содержания, добавочное питание и т. п. Но на деле лишь у так называемых дружественных наций (советских ингерманландцев, карел и вепсов) были некоторые привилегии. Только они пользовались особым расположением лагерной администрации, поэтому, в частности, работали помощниками надзирателей и переводчиками.

В разговорах с иностранными журналистами большинство из этой группы военнопленных крайне негативно высказывалось о жизни в Советском Союзе, было недовольно условиями быта и работой в СССР. Журналист из русских эмигрантов В. 3ензинов отмечал, что встреченные им в Финляндии в лагере для военнопленных карелы выказывали даже свое желание вернуться на фронт и сражаться против Красной Армии.

Впрочем, по словам вернувшихся из финского плена красноармейцев, привилегии имели нс только карелы, но и украинцы. Их содержали лучше, чем остальных военнопленных, они имели относительно большую свободу передвижения по территории лагеря и т. п.

Кроме некоторых послаблений в лагерном режиме и в лагерной работе для военнопленных «дружественных наций» устраивались курсы финского языка, лекции по финской истории и культуре. То есть для них создавались не только лучшие условия для удовлетворения духовных потребностей, но и возможности для более тесного общения с родственными народами.

Порядок первичного учета финских военнопленных во время Зимней войны

Аналогичные действия по учету финских военнопленных предпринимали и советские военные власти. Необходимо отметить, что у советского государства к началу Зимней войны уже имелся некоторый опыт учета и регистрации иностранных военнопленных. Так, еще во время Гражданской войны Центрпленбеж издал приказ № 300 от 25.05.1919 «О порядке регистрации иностранных военнопленных, взятых Красной Армией». Во время советско-финляндской войны 1939–1940 годов порядок регистрации и учета финских военнопленных был определен в соответствии с приказом наркома внутренних дел Л. Берии № 0438 от 29 декабря 1939 года. Это была «Временная инструкция о работе пунктов НКВД по приему военнопленных». Анализ этого и других имеющихся в нашем распоряжении документов УПВ НКВД СССР, не вызывает сомнения в том, насколько важны были для данной организации вопросы, связанные с учетом военнопленных. Начальник УПВ НКВД Сопрунеко в категоричной форме требовал от руководства приемных пунктов организовать регистрацию прибывших в специальной книге. Кроме того, начальству приемного пункта вменялось в обязанность ежедневно вести строевую записку о движении военнопленных и ежедневно докладывать о ее содержании шифротелеграммами в МОСКВУ в УПВ НКВД.

Большое внимание сотрудники органов УПВ НКВД СССР уделяли первичному допросу, в ходе которого задавались вопросы из разных областей жизнедеятельности человека. Таким образом, происходил первоначальный сбор статистической информации о пленных. Ответы затем заносились в карточку учета. В ней, помимо фиксации традиционных данных: имя, отчество, фамилия, год и место рождения, последнее место жительства, национальность, воинское звание военнопленного, — записывались более широкие сведения. А именно: о социальном происхождении (сословие военнопленного), подданство, профессия и специальность, и стаж работы, принадлежность к политической партии, общее и военное образование, матрикулярный номер, название части и род войск, В которой находился военнопленный, дата и место взятия в плен, семейное положение, сведения о ранениях, а также информация о том, что делал военнопленный до призыва в армию, если работал, то где именно и должность. Всего же карточка содержала ответы на 15 основных вопросов, довольно разнообразно характеризующих прошлую жизнь человека.

Кроме того, существовало и дополнение к указанной учетной карточке, в которой фиксировались сведения для служб, занимавшихся вопросами государственной безопасности: 1) последняя должность военнопленного В финской армии; 2) какими языками владеет военнопленный; 3) проживал ли он в Советском Союзе (где, с какого и по какое время и чем занимался), 4) кто из родственников и знакомых проживает в СССР, их имена, фамилии, отчества, возраст, места работы и род занятий, местожительство, 5) был ли военнопленный за границей (где, с какого и по какое время и чем занимался).

Следовательно, перечень собиравшихся соответствующими советскими органами сведений о военнопленном выходил за рамки, предусмотренные Женевской конвенцией при организации их учета. Но не это главное — некоторые полученные сведения собирались не с целью улучшения организации решения проблемы плена и ускоренного возвращения военнопленных на родину, а ради внутренних государственных интересов СССР и могли быть использованы во вред военнопленному, его родным и знакомым. Ведь вполне очевидно, что, сообщив сведения о родственниках в СССР, военнопленный подвергал их опасности быть обвиненными в связях с иностранцами, а следовательно, и давал повод органам НКВД «раскрыть» еще один случай шпионажа в пользу Финляндии.

Управление по делам о военнопленных настоятельно требовало от руководства лагерей, в том числе и Грязовецкого, самого внимательного и аккуратного заполнения опросных листов (карточек учета пленных). Заместитель начальника Управления лейтенант госбезопасности Хохлов и начальник 2-го отдела Управления лейтенант госбезопасности Маклаковский строго укоряли начальника Грязовецкого лагеря Филиппова в циркуляре от 10 февраля 1940 года за формальный, небдительный подход к этому делу:

«В заполненных Вами опросных листах (графа принадлежность к политпартиям) в тех случаях, когда военнопленные указывают о принадлежности к антисоветским политпартиям, зачастую записано, что работы в партии не вел.

Данные о том, что военнопленные, состоящие в партиях, не вели работы, — явно не соответствуют действительности…

В тех случаях, когда военнопленные сообщают о своей работе в партиях, — эти сведения обязательно должны быть записаны в специальном приложении к опросному листу.

Если же военнопленные отказываются сообщать данные о своей работе в партиях или заявляют, что никакой работы не вели, — ограничиться записью в опросном листе — в какой партии состоял, с какого и по какое время, указывая также наименование населенного пункта».

УПВ НКВД СССР настойчиво требовало от начальников приемных пунктов точно регистрировать сведения о военнопленном в специальной книге. При этом оно разъясняло:

«Особое внимание должно быть обращено на то, чтобы фамилия, имя, отчество заполнялись правильно. Если военнопленный носит несколько фамилий — все они заполняются в книге регистрации. Звание и чин записываются полностью, например, капитан артиллерии, командир такой-то части, рядовой пехоты.

Для лучшей организации учета пленных и управления ими предписывалось всех военнопленных разбивать на сотни и из их числа назначать старших сотен.

Перед процедурой регистрации, до первичного допроса, доставленного на приемный пункт тщательно обыскивали. По списку, утвержденному УПВ, у финских военнопленных изымались: все виды оружия, бинокли, фотоаппараты, игральные карты, финские ножи, спиртные напитки, военные карты (планы местности), литература, служебные документы, электрические фонарики, свистки, компасы, противогазы, военное снаряжение (сверх одного комплекта), лекарства (в порошках и жидкостях), крупные суммы денег (свыше 1000 рублей).

Одновременно финским военнопленным оставляли: обмундирование, постельные принадлежности, котелки и другую посуду, белье, деньги, табак (папиросы), спички (зажигалки), часы, кольца, портсигары, личные письма и фотокарточки (за исключением военных фотографий), предметы религиозного культа, ордена и значки, предметы туалета, очки, канцелярские принадлежности. Впрочем, насколько точно соблюдался этот пункт, судить достаточно сложно. Например, при обмене военнопленными в 1940 году финские власти заявили, что у финских пленных на территории СССР было отобрано личное имущество — часы, золотые кольца, перья и т. п.; на сумму 160 209 финских марок Однако достаточно сложно сказать, на каком этапе пленения — в момент захвата или при сдаче военнопленного на приемный пункт — пропали эти вещи. Судя по воспоминаниям финских пленных, случаи мародерства среди красноармейцев не были редкостью.

В случае обнаружения при обыске военнопленного предметов и вещей, не включенных ни в один список, вопрос об их изъятии или оставлении у пленного решал начальник приемного пункта.

При конфискации запрещенных вещей военнопленному выдавалась квитанция. На все изъятые вещи составлялся акт в трех экземплярах. Первый экземпляр и изъятые ценности и вещи направлялись в трофейную комиссию районного военного комиссариата (по месту расположения приемного пункта для военнопленных), второй — в УПВИ НКВД СССР, а третий оставался на пункте.

Все это свидетельствует о том, что в СССР были разработаны документы, строго соответствовавшие Женевской конвенции. Однако de facto отдельные советские военнослужащие не полностью выполняли предписания государства строго соблюдать те обязательства, которые оно взяло на себя перед мировым сообществом.

При этом прием пленных от частей РККА и РККФ производился в любое время дня и ночи по спискам, заверенным командованием частей, начальником приемного пункта или его заместителем лично. Раненые и больные военнопленные отправлялись в военные госпитали. Кроме того, запрещался прием беженцев на пунктах для военнопленных.

О всех чрезвычайных происшествиях на территории приемного пункта (случаи побега, смерти военнопленного, пожара, беспорядков и т. п.) администрация последнего была обязана немедленно сообщить начальнику УНКВД и одновременно с этим в УПВИ НКВД СССР.

В конце концов удалось наладить систему учета военнопленных. Так, отдел учета пленных Грязовецкого лагеря стал тщательным образом обрабатывать данные о социальном положении и социальном происхождении финских военнослужащих, их возрастные данные, принадлежность к политическим партиям, данные о воинском звании и об образовательном уровне, рабочей специальности и месте рождения. Кроме того, велся учет прибытия и убытия военнопленных, из каких приемных пунктов и госпиталей они попали в лагерь и куда убыли. Данные были сведены в специальные ведомости учета пленных и в апреле 1940 года направлены в УПВИ НКВД СССР.

Благодаря этому мы имеем ценную информацию о финских пленных, содержавшихся в Грязовецком лагере. Например, в строевой записке 2-го отдела лагеря имеются данные о воинских званиях и партийной принадлежности содержащихся здесь финнов. Отдел учета военнопленных свел их в таблицу, выделив при этом в отдельную графу служивших в морской полиции. В графу «прочие» по социальному происхождению и социальному положению была вынесена категория торговцев, фиксировались лица, не имеющие специальности, учащиеся, служившие в армии по найму, работающие в торговом флоте.

В лагере также проводился учет по национальному составу военнопленных. Всего здесь находилось: финнов — 566 человек; карел — 1; финских шведов — 22; шведов, подданных Швеции — 5; русских — 6 человек.

Таким образом, статистический учет военнопленных, находившихся в Грязовецком лагере НКВД, был поставлен хорошо. Данные собирались по всему спецконтингенту. И сегодня возможно восстановить график поступления в лагерь военнослужащих финской армии по месяцам:

График поступления финских военнопленных в Грязовецкий лагерь:

¹ РГВА, ф. 1п, ф. 2е, д. 17, лл. 92–94.

Увеличение количества военнопленных, поступивших в лагерь в марте 1940 года, связано с переводом в Грязовец финских военнослужащих, содержавшихся в других местах, перед их отправкой в Финляндию.

Вместе с тем можно восстановить и картину убытия военнопленных из Грязовецкого лагеря: в апреле 1940 года на родину были отправлены 599 человек.

Советская идеология рассматривала военнопленных как потенциальных проводников идей коммунизма в их родной стране. Для этого надо было лишь выявить, а если необходимо, и изменить их политические воззрения. Естественно, что для успешного выполнения поставленных задач необходимо было ясно и четко представлять социально-политический портрет пленного. На это было ориентировано указание УПВИ НКВД № 25/11805 от 9 декабря 1940 года. Данный документ предписывал аппарату лагерей проводить тщательную работу с военнопленными с целью выявления среди них «социально близких», то есть тех, кого в дальнейшем можно использовать в политической и пропагандистской работе как на родине, так и среди войск противника на фронте.

Учет финских военнопленных во время войны Продолжения

В период войны Продолжения учет финских военнопленных вести было более сложно из-за огромной полосы соприкосновения противников, растянувшейся на тысячи километров, и большого количества многонациональных пленных, прежде всего германской армии и армий стран-сателлитов. Данное обстоятельство потребовало от советских властей принятия дополнительных мер по налаживанию системы учета и статистической отчетности.

Новая система учета иностранных военнопленных была изложена в приказе НКВД № 0011067 от 7 августа 1941 года — «Инструкции о порядке содержания и учета военнопленных в лагерях НКВД». По сравнению с «Временной инструкцией о работе пунктов НКВД по приему военнопленных» 1939 года порядок регистрации и учета пленных значительно усложнялся. Во время войны Продолжения основным документом учета пленного становится «Опросный лист военнопленного». Как и в 1939–1940 годах руководство УПВИ НКВД СССР возлагало на начальников лагерей персональную ответственность за точное и правильное заполнение опросных листов.

По сравнению с аналогичным документом 1939 года, количество вопросов в нем увеличивается с 20 до 25. Помимо традиционных данных о самом военнопленном в карточку теперь вносились точные данные о социальной среде, из которой происходил пленный, — данные о его роде занятий до армии, обо всем движимом и недвижимом имуществе, которым владели его родители, а в случае причисления военнопленного к крестьянству предписывалось подробно указывать, из чего состоит хозяйство: сколько машин, скота, земли, наемной рабочей силы. Кроме того, теперь в опросный лист вносятся точные данные жены и детей — имена, фамилии и адреса жительства. В период с 1941 по 1945 год перечень пунктов «опросного листа» увеличился до 41. Вся информация, вносившаяся в этот документ, визировалась самим военнопленным лично.

В соответствии с «Инструкцией…» данные о военнопленном дублировались в двух экземплярах учетных карточек, один из которых оставался в лагере, а другой направлялся во 2-й отдел УПВИ НКВД.

Однако, судя по имеющимся в распоряжении исследователей документам, обстановка с учетом и регистрацией военнослужащих армий противника, захваченных Красной Армией, была далека от удовлетворительной. В связи со сложившейся ситуацией руководство УПВИ НКВД вновь вернулось к этому вопросу. Для полного выявления всесторонних данных обо всех категориях военнопленных, содержавшихся в лагерях НКВД СССР, начальник УПВИ Сопруненко 4 ноября 1941 года направил начальникам мест содержания пленных директиву № 25/10867 о введении статистических сводок Этот приказ был разослан в следующие лагеря: Елабужский, Спасозаводской, Суслонгерский, Актюбинский, Оранский, Ореховоярский, Темниковский и Рябовский.

В соответствии с этим документом, руководство лагерей два раза в месяц — 15 и 30 числа, должно было направлять самые последние данные о находящихся в лагере военнопленных. В этой статсводке сотрудники 2-го отдела (отдела учета) обязаны были предоставлять точные количественные данные о пленных, кадровых военнослужащих, призванных из запаса и отставки, добровольцах и гражданских лицах, о родах войск, воинских званиях, национальном составе и подданстве, принадлежности военнопленных к политическим партиям и организациям. Учет надлежало производить отдельно по военнопленным каждой армии.

Заполнявшаяся в лагерях учетная карточка военнопленных была существенно короче, чем опросный лист, и насчитывала всего 20 пунктов. Помимо основных данных на военнопленного в ней фиксировались прибытие в лагерь и его убытие, давался его словесный портрет, перечислялись особые приметы, сведения о родственниках, информация о судимости. Кроме того, в карточке учета, как и в «Инструкции…» отмечались национальность, подданство и родной язык военнопленного. Однако формальный подход к заполнению данных пунктов нередко приводил к путанице при регистрации пленных. Конечно, в большей степени это касалось немецких военнопленных, но все же определенные сложности возникали и с финнами. Так, например, существовала проблема при заполнении учетных карточек пленных шведов и этнических русских военнослужащих финской армии. Нередко последние, особенно в начале войны Продолжения, старались скрыть свою подлинную национальность, опасаясь возможных нежелательных для себя осложнений. Так, русские превращались в финнов или шведов. Иногда так поступали потомки смешанных семей. В середине и конце войны 1941–1944 годов ситуация несколько изменилась. И хотя принадлежность к русской национальности в лагерях для военнопленных не давала никаких привилегий, но знание русского языка в некоторых случаях позволяло, например, устроиться помощником переводчика при враче.

Анализируя «Инструкцию…», необходимо отметить, что в ней присутствуют три основных вопроса, позволяющих достаточно точно идентифицировать государственную принадлежность военнопленного. Этими признаками, по моему мнению, являются: во-первых, национальность пленного; во-вторых, подданство; в-третьих, принадлежность к национальной армии. Казалось бы, проблем с установлением точного количества финских военнопленных, находящихся на территории СССР, возникать не должно. Однако ряд объективных и субъективных причин не позволяют исследователям в полном объеме раскрыть данный вопрос и получить цельную и достоверную информацию. В их числе стоит отметить: 1) значительное количество пленных, поступающих в приемные пункты одновременно и подлежащих учету и регистрации; 2) морально-психологическое состояние солдат и офицеров, попавших в плен, что подразумевает некоторые неточности и нередко умышленные искажения фактов при ответах на вопросы; 3) наличие большого количества распоряжений и инструкций, регулирующих порядок учета и оформления дел военнопленных; 4) недостаток специалистов по регистрации пленных в приемных пунктах и лагерях НКВД и их низкий профессиональный уровень и др.

Руководство УПВИ НКВД СССР принимало различные меры для исправления имеющихся недостатков и ошибок в таком важном вопросе, как учет и регистрация военнопленных. В период войны продолжения советское руководство неоднократно принимало новые документы, которые корректировали и исправляли недочеты в этом вопросе. Среди них первым стоит отметить приказ НКВД СССР № 00 404 об упорядочении учета военнопленных и отчетности лагерей для военнопленных от 1 марта 1943 года. Затем, 15 мая 1943 года, была принята директива НКВД СССР № 248 «О необходимости принятия мер по улучшению санитарно-бытовых условий содержания военнопленных», в которой предписывалось «пропустить весь контингент военнопленных через медицинскую комиссию», при этом, естественно, подразумевался и переучет и перерегистрация пленных. В августе 1943 года принята Инструкция № 413 по оформлению документов персонального учета на умерших военнопленных в лагерях и спецгоспиталях НКВД. 16 ноября 1944 года была утверждена Инструкция по персональному переучету военнопленных, содержащихся в лагерях НКВД и в спецгоспиталях НКО и НКЗДРАВА. Все эти нормативные документы должны были упорядочить учет и регистрацию военнопленных. Однако, несмотря на принятые руководством УПВИ нормативные акты, реальная ситуация в местах временного и постоянного размещения пленных оставляла желать лучшего. Нередко руководство лагерей само не могло доложить в УПВИ точное количество содержащегося в их ведении контингента. Ряд директив совершенно не выполнялся, и в первую очередь это касалось учета умерших военнопленных.

В связи с этим много пищи для размышлений дает «Отчет управления по делам военнопленных НКВД СССР о принятии в лагеря и на приемные пункты НКВД в прифронтовой полосе военнопленных на 3 февраля 1943 г.». Документ был подписан Берией и направлен в Государственный Комитет Обороны на имя Сталина и Молотова и содержал сведения о военнопленных, принятых в лагерях и приемных пунктах НКВД в прифронтовой полосе за период от начала Великой Отечественной войны до 3 февраля 1943 года. В нем, в частности, отмечалось, что среди прошедших регистрацию и содержащихся в лагерях и приемных пунктах по национальному составу были отмечены всего 163 финна и 2 шведа, то есть 165 военнослужащих финской армии. К сожалению, сведения о других финских военнопленных не были дифференцированы по национальному признаку, причем пленные русской национальности в этом отчете вообще отсутствуют. Очевидно, что эти цифры не соответствуют действительности, так как даже по самым скромным подсчетам, не принимая во внимание расстрелянных после получения информации финских военнопленных, к февралю 1943 года в плену находились 758 финнов. Принимая в расчет, что около 32 из них было заброшено в Финляндию с диверсионно-разведывательными целями, а около 387 к этому времени умерли в плену, получается, что из 339 финских военнопленных 174 человека не попали в этот статистический отчет.

Определенный сдвиг в учете финских военнопленных периода войны Продолжения происходит во второй половине 1944 года. За этот период исследователи располагают более или менее полными данными, так как после подписания перемирия между СССР и Финляндией основную часть финских военнопленных перевели в Череповецкий лагерь для последующей отправки на родину. Концентрация пленных в одном месте естественно подразумевала их всесторонний учет и регистрацию как в самом лагере, так и перед отправкой пленных финнов в г. Череповец из других пунктов их постоянного И временного размещения. Именно поэтому в распоряжении историков есть информация, дающая достаточно цельную картину о социальном происхождении и положении, образовательном уровне, политическим взглядам и т. п., по крайней мере, 1806 военнопленных финской армии, находившихся в лагере НКВД СССР № 158.

Архивные данные, имеющиеся в моем распоряжении, дают представление о количестве финских военнопленных, попавших в плен во время войны Продолжения:

1941 — 513 человек;

1942 — 234;

1943 — 220;

1944–2023.

Неизвестна точная дата пленения 124 человек.

Сюда включены также расстрелянные при пленении и на этапе эвакуации к сборным пунктам, а также умершие непосредственно сразу после пленения, то есть финские военнопленные, не прошедшие регистрацию в лагерях системы УПВИ НКВД СССР.

По годам и месяцам эти цифры распределяются следующим образом:

1941 год (июнь — декабрь)

Июнь — 26 человек.

Июль — 169 человек.

Август — 110 человек.

Сентябрь — 112 человек.

Октябрь — 38 человек.

Ноябрь — 28 человек.

Декабрь — 24 человека.

Неизвестна точная дата пленения — 6 человек.

Всего 513 человек.

1942 год

Январь — 34 человека.

Февраль — 20 человек.

Март — 45 человек.

Апрель — 17 человек.

Май — 22 человека.

Июнь — 11 человек.

Июль — 20 человек.

Август — 19 человек.

Сентябрь — 20 человек.

Октябрь — 12 человек.

Ноябрь — 4 человека.

Декабрь — 10 человек.

Всего 234 человека.

1943 год

Январь — 11 человек.

Февраль — 32 человека.

Март — 35 человек.

Апрель — 15 человек.

Май — 9 человек.

Июнь — 18 человек.

Июль — 26 человек.

Август — 25 человек.

Сентябрь — 15 человек.

Октябрь — 7 человек.

Ноябрь — 8 человек.

Декабрь — 19 человек.

Всего 220 человек.

1944 год

Январь — 20 человек.

Февраль — 15 человек.

Март — 19 человек.

Апрель — 14 человек.

Май — 15 человек.

Июнь — 1169 человек.

Июль — 665 человек.

Август — 37 человек.

Сентябрь — 61 человек.

Октябрь — 3 человека.

Ноябрь — 1 человек.

Нет данных — 4 человек.

Всего 2023 человека.

Итак, подводя некоторые итоги, необходимо отметить, что, несмотря на обилие нормативных документов, регламентирующих практически все стороны вопроса учета и регистрации иностранных военнопленных в Советском Союзе, до конца решить, поставленную перед сотрудниками 2-го отдела УПВИ НКВД СССР задачу на всем протяжении Второй мировой войны так и не удалось.

Вполне очевидно, что первичную информацию для учета и регистрации финских военнопленных во время Зимней войны и войны Продолжения сотрудники органов НКВД черпали из протоколов допросов пленных. Ведь именно в них содержалась основная информация о военнослужащих финской армии, попавших в плен: персональные данные, принадлежность к национальной армии, подданство и т. п.

Учет советских военнопленных во время войны Продолжения

Как и во время Зимней войны, так и во время войны Продолжения финские военные власти придерживались одинакового принципа учета военнопленных. Финские власти, согласуясь с требованиями Женевской конвенции об учете воинского статуса пленных, делили их на несколько групп:

1) политработники;

2) офицеры;

3) младшие командиры;

4) рядовые;

5) национальные меньшинства;

6) перебежчики.

На всех военнопленных заводил ась учетная карточка, которая не претерпела никаких изменений со времени зимней кампании. Основная регистрация пленных проходила непосредственно в лагерях. Там пленным выдавали так называемые «удостоверение личности военнопленного» и личный опознавательный знак.

По свидетельству финского писателя, исследователя проблемы военного плена Эйно Пиэтолы (Eino Pietola), каждый лагерь кодировал личные опознавательные знаки по-своему. Первая буква кода обозначала тот лагерь, куда пленный был доставлен. За буквенным обозначением следовал ряд цифр — от единицы и выше. Каждый из двух лагерей, бывших в подчинении у штаба тыловых частей, использовал свое буквенное обозначение. Таким образом, код на личном опознавательном знаке пленного составлялся, например, следующим образом: лагерь для военнопленных в Кёулиё (лагерь № 1) № А 1 — и дальше; лагерь для военнопленных в Карвиа (№ 2) № Е 1 — и дальше; лагерь для военнопленных в Хуйттисет (№ 3) № Р 1 — и дальше; лагерь для военнопленных в Пелсо (№ 4) № Н 1 — и дальше. После того как пленный получал свой личный опознавательный знак, тот следовал за ним повсюду. Знак надо было держать в правом верхнем кармане гимнастерки и ни в коем случае не терять. Код со знака переносился также и на его удостоверение личности. Удостоверение личности военнопленного состояло из двух частей. Часть, на которой были нанесены пометки штаба тыловых частей, хранилась в том же лагере, где находился и сам пленный. На другой же части делались пометки, необходимые для Красного Креста Финляндии. Потом его туда, в отдел по делам военнопленных в Хельсинки, и отправляли. В Красном Кресте находились, таким образом, сведения обо всех пленных в нашей стране, в том числе были ли они ранены, не лечились ли в лазарете. Кроме того, на телогрейках, гимнастерках и галифе писали краской букву «V» (vanki — пленный, заключенный).

Однако во время войны продолжения основное внимание уделялось не столько воинскому званию военнопленного, сколько его национальности. Как мы помним, во время Зимней войны был разработан проект установления личности пленного. Во время войны Продолжения он действовал в полную силу. Всех советских военнопленных разделили на несколько основных групп. Их опять планировали содержать отдельно друг от друга, но это практически никогда не удавалось. Впрочем, в стране существовало несколько специальных лагерей для говорящих по-фински дружественных наций. (Кто это были такие — читатель поймет из приведенного ниже списка национальностей.) Ингерманландцы и карелы, например, содержались в Савонлинна, лагере № 2 для «дружественных национальностей» и т. д. Паек в этих лагерях был значительно лучше, чем в других местах размещения советских военнопленных.

Однако была и еще одна группа военнопленных, которых финны фактически изолировали от остальных пленных, — евреи. Существовало несколько лагерных отделений специально для пленных-евреев, а почти в каждом лагере они содержались в отдельном бараке или помещении. Впрочем, такая национальная классификация в Финляндии была значительно мягче, чем в нацистской Германии. Однако и финнам, несмотря на их демонстративное дистанцирование от антисемитизма, не удалось избежать печальных инцидентов. Начиная с 1941 года между Финляндией и Германией происходил регулярный обмен пленными. Финны получали от немцев «дружественные нации» (ингерманландцев, карелов и т. д.), а взамен отправляли туда равное количество советских военнопленных других национальностей. Так, с 1941 по 1944 год свыше 3000 пленных были переданы немцам. Среди них были, конечно, и евреи. Думаю, не составит большого труда догадаться, как фашисты поступали с отданными им политработниками, коммунистами и евреями.

Итак, по приказу из Ставки все советские военнопленные были разделены на несколько групп в зависимости от национальности.

А. Славянские народы. Самую большую группу из них составляли великороссы. От них надо было содержать отдельно: а) украинцев (малороссы) и так называемых рутенов; б) белорусов; в) поляков.

Там, где не было возможности разместить группы «а», «б», «в» раздельно друг от друга, разрешалось держать вместе белорусов и поляков.

Б. Тюрко-татарские народы: а) татары (с Волги, Крыма, Кавказа, Сибири и др. районов); б) башкиры; в) киргизы; г) узбеки; туркмены; их и так называемое население Казахстана можно было содержать вместе с названными выше.

В. Финно-угорские народы.

I. Более далекие: а) коми и удмурты могли содержаться вместе; б) черемисы (мари) и мордва (эрзя и мокша) могли в экстремальных ситуациях содержаться вместе, но черемисы могли быть приравнены также и к удмуртам, и к татарам с Волги.

II. Более близкие:

а) карелы, вепсы, водь, ижора могли содержаться вместе; б) ингерманландские саваки и эвремейсы, а также так называемые финны, пришедшие в Ингерманландию из Финляндии в 1600-х годах, а также финны, переместившиеся из Финляндии в Карелию. Этих всех можно было содержать вместе.

Г. Кавказские народы: а) грузины (основная народность — картвелы и мингрелы) — содержать раздельно; б) ингуши, чеченцы, осетины и другие — или вместе, или отдельно от предыдущих, если такая возможность имеется.

Евреи должны были содержаться вместе с великороссами. Приволжские немцы должны быть приравнены к дружественно настроенным малочисленным народностям.

По данным финских архивов, основанных на учетных делах советских военнопленных, за время войны продолжения в лагерях и больницах страны находились свыше 64 тысяч советских военнопленных 89 национальностей. Согласно статистике, русские составляли около 80–85 % от всех пленных, что отвечало целиком и полностью структуре Красной Армии на начало войны.

Протоколы допросов финских военнопленных

Более точно и подробно установить судьбы военнослужащих, попавших в плен, помогают протоколы допросов, опросные листы и учетные дела военнопленных. Этот массив документов можно условно разделить на несколько групп. К первой группе относятся протоколы первичных допросов пленных. Ко второй — опросные листы и учетные дела пленных, содержавшихся в лагерях для военнопленных. К третьей группе можно отнести показания военнопленных в фильтрационных лагерях после их возвращения на родину в соответствии с условиями перемирия.

Особый интерес, как мне кажется, представляют собой протоколы первичных допросов солдат и офицеров финской армии, попавших в плен. Однако необходимо сразу оговориться, что исследователи располагают крайне ограниченным количеством этих документов за период Зимней войны и войны Продолжения. В первую очередь это связано с тем, что протоколов первичных допросов финских военнопленных советско-финляндской войны 1939–1940 годов в архивах Российской Федерации практически не сохранилось. Аналогичная ситуация сложилась и с протоколами допросов финских пленных периода войны Продолжения. Но об этом речь пойдет ниже.

Зимняя война

Исследуя и анализируя имеющиеся в распоряжении исследователей протоколы допросов финских военнослужащих, логично было предположить, что задававшиеся пленным вопросы должны были основываться на приказе или распоряжении командования РККА, РККФ или руководства НКВД СССР В результате проведенного в этом направлении поиска в Российском государственном архиве Военно-морского флота наконец был обнаружен соответствующий документ. В преддверии Зимней войны, 27 ноября 1939 года, командующий Краснознаменным Балтийским флотом флагман 2-го ранга Трибуц и член Военного совета бригадный комиссар Яковенко утвердили и приказали довести до сведения командиров кораблей и подразделений «Инструкцию по опросу пленных, перебежчиков, выловленных с тонущих кораблей и раненых». С достаточно большой долей уверенности можно утверждать, что этот документ предназначался непосредственно для финских пленных, о чем свидетельствуют следующие факторы: время, место и должности разработавших и утвердивших эту инструкцию. Данная инструкция была одним из первых документов, содержавших основные требования к допросу задержанных военнослужащих финской армии. В ней, в частности, отмечалось, что с целью добывания сведений о противнике командиры соединений, кораблей и частей должны стремиться к захвату пленных. Командир каждого корабля или части был обязан провести первичный опрос по вопросам, касающимся непосредственно поставленной перед ним боевой задачи. Все действия по допросу и содержанию пленных и перебежчиков согласовывались с представителем Особого отдела НКВД.

В соответствии с этой инструкцией у военнопленных отбирались все документы, оружие, пояс, режущие и колющие предметы. Опрос предписывалось производить немедленно после захвата пленных. При этом на первом допросе рекомендовалось не делать записей в присутствии опрашиваемого. Допрашивать захваченных в плен должны были не более двух командиров одновременно.

После задержания офицеров, младших офицеров и рядовой состав по мере возможности надо было изолировать друг от друга, а также содержать и допрашивать раздельно. Схему допроса пленных следовало строить так, чтобы ни в коем случае не задавать прямых вопросов, раскрывающих планы и намерения частей РККА и кораблей Краснознаменного Балтийского флота. Однако производившим опрос приказывалось строго и настойчиво добиваться ответов на поставленные вопросы.

Производя допрос, дознаватели были обязаны крайне осторожно подходить к оценке сообщаемых пленными сведений. Особенно это касалось дезертиров и перебежчиков, среди которых, по мнению разведотдела и органов НКВД, обязательно могут быть специально засланные разведчики. Их предписывалось допрашивать с особой тщательностью, вероятнее всего пытаясь поймать на противоречиях в показаниях. Такая, в общем-то оправданная, осторожность на деле нередко приводила к излишней недоверчивости к военнопленным.

Помимо сведений, необходимых для выполнения текущих боевых задач, командиры частей и кораблей особое внимание уделяли другой, не менее важной информации — о местах расположения минных полей финнов, о готовящихся вылетах самолетов, о позициях подводных лодок и другой подобной информации. Такие сведения предписывал ось немедленно отправлять в штаб Балтийского флота.

После завершения первичного допроса военнопленного, захваченного частями и подразделениями Балтфлота, его под охраной направляли в Особый отдел НКВД Ораниенбаума. Одновременно с этим начальнику разведывательного отдела Краснознаменного Балтийского флота пересылалась копия первичного опроса и отобранные у пленного документы.

Анализируя «Инструкцию по опросу пленных, перебежчиков, выловленных с тонущих кораблей и раненых», можно отметить, что в ее основу были заложены принципы «Положения о военнопленных» — раздельное содержание офицеров и рядового состава, гарантии вежливого обращения со стороны представителей Советского Союза для всех военнопленных. Некоторые статьи данного документа были дополнены и включены в другие нормативные документы СССР, касающиеся содержания военнопленных армий противника, например, в «Приказ НКВД № 0438 от 29.12.1339 г. об утверждении Временной инструкции о работе пунктов НКВД по приему военнопленных».

Непосредственно сразу после захвата военнопленного передовыми частями РККА с него снимали предварительные показания. Как правило, это были самые общие сведения о пленном: имя, фамилия, номер войсковой части, личный номер, фамилии командиров и количество военнослужащих в подразделении. Затем военнопленного передавали органам военной разведки и только потом сотрудникам НКВД. Именно они должны были получить от него более полные показания. Такая принципиальная схема допроса военнопленных финской армии сохранялась как во время Зимней войны, так и во время войны Продолжения. Однако в период советско-финляндской войны 1941–1944 годов в эту схему добавились еще пограничные части и партизанские отряды. Но об этом речь пойдет ниже.

На первом этапе дознания допрос пленного проводили сотрудники военной разведки с целью получения у задержанного сведений военного характера, на втором — сотрудники органов НКВД Последних в большей степени интересовали вопросы, связанные с отношением населения Финляндии к войне, политическая ориентация пленного, его партийная принадлежность и т. п. Нередко эти организации вели допросы параллельно, но в большинстве случаев военнопленных передавали сотрудникам НКВД уже после получения информации, имеющей стратегическое значение.

При допросе пленного вся информация, полученная от него, вносилась в «Опросный лист военнопленного», в котором отмечались следующие данные:

Фамилия, имя, отчество, национальность, год и место рождения, место жительства.

Социальное положение, партийность.

Сведения о службе в армии: должность, чин или звание, мобилизованный или доброволец, время службы в армии и с какого времени в боях.

Опрос органами военной разведки проводился с целью получения точной и детальной информации о месте расположения воинской части военнопленного и других подразделений финской армии на данном участке фронта, об их задачах, о соединениях, прикрывающих фланги обороны, и о резервах. Полученные сведения отмечались на карте. Определенный интерес у разведорганов вызывала информация о вооружении частей финской армии, месте расположения артиллерийских батарей, аэродромах и других объектах стратегического назначения. Помимо этого, у военнопленного стремились получить информацию о внутреннем распорядке дня его воинской части — время смены караулов, месте расположения наблюдательных постов, дозоров и секретов. Так, например, в приведенном ниже опросном листе военнопленного Хонганена Алвара, захваченного 9.03.40 г. разведгруппой одного из подразделений Красной Армии, имеется следующая информация о расположении финских частей на острове Койда.

ОПРОСНЫЙ ЛИСТ ВОЕННОПЛЕННОГО

¹ Так в тексте.

Проводивший допрос Хонганена начальник штаба ОУРа майор Кузьмин помимо данных о расположении частей финской армии внес в опросный лист первичную информацию о настроении в финской армии, распорядке дня и родственниках задержанного:

«Настроение у солдат плохое. ждут конца войны. Все твердо уверены, что конец Маннергейма близок

Он воевать в армии финской не хочет, но если разрешат поступить в народную армию, то он воевать будет.

Жена его уроженка Карелии по имени Елена Романова в 1917 году вместе со своей сестрой осталась на границе с Финляндией. Женился на ней недавно в декабре месяце, во время отпуска из армии.

Жена работает на резиновой фабрике в Нокия. зарабатывает меньше 200 марок».

Как мы видим из этого протокола допроса, основной упор делался все-таки именно на сведения военного характера. Данный интерес был не случайным. Доподлинно известно, что в период войны с Финляндией зимой 1939/40 года и Рабоче-крестьянская Красная Армия, и Краснознаменный Балтийский флот не сумели успешно решить многие боевые задачи, поставленные перед ними согласно оперативному плану. Одной из основных причин этого, безусловно, стала плохая работа Главного разведывательного управления РККА и разведывательного отдела КБФ. На совещании при ЦК ВКП (б), состоявшемся 14–17 апреля 1940 года и подводившем итоги войны с Финляндией, в числе прочих выступал начальник Главного разведывательного управления Генерального штаба Проскуров. Он, как и многие другие, отметил недостатки в разведывательной работе, просчеты разведки, проглядевшей оборонительные возможности линии Маннергейма. Зачастую излишняя секретность приводила к тому, что данные о состоянии финских оборонительных узлов не поступали в войска. Кроме того, в Красной Армии практически отсутствовала войсковая разведка. Действительно, большинство сведений о противнике, предоставляемых разведкой накануне и во время войны с Финляндией, либо оказывались устаревшими, либо не соответствовали действительности, а по многим вопросам, относившимся к состоянию Вооруженных сил Финляндии, вообще не имелось никаких разведывательных сведений.

С аналогичными проблемами столкнулось и командование Балтийского флота во время Зимней войны. Совершенно очевидно, что для успешного проведения операций необходимо было иметь в своем распоряжении точные данные о расположении береговых батарей финнов. Петербургский историк, кандидат исторических наук П. Петров приводит сведения о том, что «при определении месторасположения 254-мм батареи финнов Сааренпя на острове Биёрке, Разведывательный отдел КБФ использовал данные времен Первой мировой войны, из-за чего корабли Эскадры в декабре 1939 г. выпустили немало снарядов по пустым местам». Поразительно и то обстоятельство, что аэрофотосъемка местности была произведена только 21 декабря 1939 года, после проведения четырех крупномасштабных операций линкоров КБФ против батареи Сааренпя. Однако лишь 23 декабря фотоснимки были наконец расшифрованы разведкой и было также установлено примерное расположение орудий неприятельской батареи. Тем не менее состав 10-дюймовой батареи противника все равно был определен РО КБФ неверно — четыре вместо шести орудий.

Пробелы в информации о расположении частей и подразделений финской армии разведотделы Красной Армии и Балтийского флота восполняли именно путем опроса военнопленных. В разведсводке № 83 разведывательного отдела КБФ от 05.12.39 года отмечалось, что в результате допросов пленных финнов установлено наличие огневых бетонированных артиллерийских точек и артиллерийских укреплений в следующих пунктах:

«Мыс СЕЙВИСТО (координаты: 60 12 сев. широты, 29 02 вост. долготы), расположена 1 батарея неустановленного калибра.

Остров БИОРКЕ, расположена батарея, неустановленного калибра, причём все огневые точки бетонированы.

Остров ТОРСААРИ, имеется одна батарея, неустановленного калибра.

Остров ПИТКОПАС, расположена батарея, неустановленного калибра…

…Остров КАУНИСААРИ, имеется арт[иллерийская] батарея, неустановленного калибра.

На берегу залива ХМЕЛЕЦКИЙ, расположена арт[иллерийская] батарея, неустановленного калибра.

На полуострове КОИВИСТО, расположена арт[иллерийская] батарея, неустановленного калибра».

Разведотдел КБФ достаточно скептически относился к полученным в результате опроса военнопленных сведениям. Нередко на документах имелась резолюция, говорившая, что сведения полного доверия не заслуживают. В большинстве случаев информация была неполная и имела отрывочный характер. Однако даже такие данные нельзя было сбрасывать со счетов. Вся стратегическая информация, полученная от пленных, тщательно проверялась и анализировалась. И уже к 27 декабря 1939 года в результате допросов военнослужащих финской армии были получены сведения о расположении батарей Макилуото, Пуккио и Тиуринсаари, а к 4 января 1940 года — батарей Равансаари, Хармайя, Куйвассаари, Катайялуото, Кустанмиекка и Сантахамина. Кроме того, в январе 1940 года из допроса финского мирного жителя были получены более или менее определенные сведения о финской береговой артиллерии в районе Выборга. Впрочем, насколько эти данные соответствовали действительности, установить достаточно сложно, так как, несмотря на многочисленные обстрелы надводных кораблей и бомбардировки авиации Балтийского флота, ни одна из финских береговых батарей так и не была уничтожена.

Продолжая анализ протоколов допросов финских военнопленных этого периода, целесообразно отметить, что более полную информацию о родственниках и настроениях солдат и офицеров, а также об эффективности советской пропаганды, направленной на военнослужащих финской армии во время Зимней войны, получали после допросов пленных сотрудники органов НКВД уже непосредственно на приемных пунктах или в лагерях для военнопленных.

В результате проведенной работы в архивах Российской Федерации мне удалось обнаружить свыше 30 протоколов допросов финских военнопленных периода Зимней войны. Из них большая часть хранится в Российском государственном архиве социально-политической истории (РГАСПИ) г. Москвы. Данный массив документов находится в так называемой «папке О. В. Куусинена». Все финские военнопленные, о которых есть данные в этой папке, были захвачены на втором этапе Зимней войны — после 11 февраля, то есть после начала наступления советских войск на линию Маннергейма. Некоторые протоколы допросов военнопленных финской армии были обнаружены в Российском государственном архиве Военно-морского флота (РГА ВМФ), в том числе и протокол допроса одного гражданина Эстонии, который, по мнению сотрудников Особого отдела КБФ, мог быть добровольцем финской армии.

Протоколы допросов финских военнопленных, находящиеся в РГАСПИ, представляют собой в большей степени записи бесед, проведенных на Сестрорецком приемном пункте для военнопленных. Беседы велись работниками политорганов РККА, сотрудниками НКВД и отдела по работе среди войск противника 13-й армии, представителями Народного правительства Финляндии и редактором газеты «Kansan Valta» (Власть народа) Линко. Беседы велись на финском языке, и в архиве сохранились копии этих документов. Затем протоколы опросов переводились на русский язык.

Несмотря на то что в протоколах допросов финских военнопленных на приемном пункте в г. Сестрорецке присутствовали вопросы, имеющие военный характер, — о расположении и вооружении частей финской армии, действиях советской авиации и артиллерии, основной упор в них делался на получение другой информации. Так, в беседах с финскими пленными работников политорганов и органов НКВД в первую очередь интересовали вопросы, связанные с отношением финских солдат и офицеров к войне, об эффективности советской пропаганды, о внутреннем положении дел в Финляндии, структуре, целях, задачах и работе шюцкоровской организации и т. п. При этом, естественно, выяснялась политическая принадлежность военнопленного. Необходимо отметить, что в нашем распоряжении имеются протоколы допросов пленных, представляющих практически весь спектр политической жизни Финляндии: беспартийные, коммунисты, члены социал-демократической партии Финляндии, шюцкоровцы И др. В зависимости от их политической принадлежности они по-разному отвечали на вопросы о правительстве Куусинена, об отношении к войне гражданского населения и военнослужащих финской армии. Например, член социал-демократической партии рядовой Суло Ниемеля при опросе заявил, что «Народное Правительство — средство пропаганды, употребляемое воюющей стороной» и по его мнению «положение финских рабочих не достигнет того благосостояния, какое было перед войной». Его точку зрения разделяли многие члены социал-демократической партии Финляндии, попавшие в плен, в том числе и капрал Курт Санквист, считавший правительство Куусинена «тенью». Впрочем, были и другие, которые признавали Народное Правительство Финляндии законным и защищающим интересы рабочего класса и были готовы вступить в Финскую Народную армию, но все же таких было явное меньшинство. Как следует из протоколов допросов, это были либо перебежчики, либо члены коммунистической партии Финляндии.

Информация, содержащаяся в протоколах допросов финских военнопленных, не оставляет сомнений в том, что многие пленные не скрывали своей политической ориентации, в том числе и принадлежности к шюцкоровской организации. Так, младший сержант Пююрия Илмари Эльяс 3-й стрелковой роты 3-го батальона 5-го пехотного полка, попавший в плен 17 февраля 1940 года, «на вопрос, почему вступил в шюцкоры… ответил, что при вступлении им обещали хорошую работу, но после того, как я пробыл, то убедился в том, что работы мне здесь не дали, а много времени наоборот уходило на военные занятия, а за это время мне не платили». Впрочем, многие пленные всячески старались доказать, что активной работы в этой организации не вели. Вообще же сами финские военнопленные по-разному относились к шюцкоровцам: одни положительно, другие крайне отрицательно, и на вопрос, является ли он членом в данной организации, отвечали: «Я еще не военнопомешанный», третьи занимали нейтральную позицию, не ругали, но и не хвалили.

Неоднозначным среди военнопленных было и отношение к войне. Мнения о причинах советско-финляндского конфликта 1939–1940 годов разделились: некоторые считали, что войну развязал Советский Союз, другие обвиняли в этом финские власти, не желавшие решить территориальные вопросы мирным путем. Практически все признавали, что многие солдаты и офицеры устали от войны и боевой дух финской армии уже пошатнулся, но во многих допросах отмечалось, что, несмотря на это, все пленные были уверены в справедливости данной войны, так как финны защищали свою родину от СССР и поэтому сопротивление будет продолжаться.

Не было среди финских военнопленных и единого мнения об эффективности советской пропаганды на фронте. Все пленные утверждали, что читать русские листовки и слушать радиопередачи не запрещалось, но отношение к ним было различное. Одни им верили, другие сомневались в правдивости сообщаемых сведений, и особенно это касалось выступлений по радио финских военнопленных, третьи же считали это пропагандистским трюком противника.

При анализе имеющихся в нашем распоряжении протоколов допросов финских военнопленных становится очевидным, что задававшиеся вопросы выходили за рамки просто добывания информации военного характера. Одновременно с этим я считаю, что протоколы исполняли и функции регистрационного учета пленных, так как содержали вопросы, помогающие установить политические симпатии пленных финнов. Наряду с этим значительная часть информации, полученной в результате опросов пленных, использовалась в пропагандистской работе, направленной против частей финской армии на фронте. Однако, говоря о протоколах допросов финских военнопленных периода Зимней войны, необходимо отметить, что работа по их поиску предстоит еще очень большая. Это связано с тем, что по прошествии более чем шести десятилетий достаточно сложно определить полный объем данного массива исторических документов и восстановить картину обстоятельств пленения и дальнейшую судьбу военнослужащих финской армии, попавших в плен во время советско-финляндского конфликта 1939–1940 годов.

Протоколы допросов советских военнопленных

К большому сожалению историков, в финских архивах практически не сохранилось протоколов допросов советских военнопленных этого периода. Мы располагаем лишь фрагментами и отрывками, то есть «выжимками» из протоколов, посвященных тому или иному событию.

Впрочем, судя по имеющимся в нашем распоряжении «Инструкциям по допросу военнопленных», финны достаточно серьезно подходили к этому вопросу. Да и сами красноармейцы, вернувшись в СССР, на допросах в НКВД показывали, что их допрашивали часто и тщательно. Особое внимание уделялось командирам и политработникам, так как они, несомненно, располагали большей информацией о планах командования РККА, чем рядовые бойцы.

Возвращаясь к упомянутым уже «Инструкциям по допросу военнопленных», надо отметить, что у финнов был вполне профессиональный подход. Инструкции были разработаны практически для всех родов войск: авиации, пехоты, артиллерии, бронетанковых соединений и даже флота.

Допросный лист состоял из нескольких разделов и подразделов. На примере инструкции по опросу летчиков рассмотрим его более подробно. Итак, как правило, допросный лист содержал следующие вопросы:

1. Общая часть.

— Личные сведения.

— Задача пилота и ее исполнение.

Вопросы о дислокации авиационных баз и аэродромах для ремонта.

2. Специальная часть. В ней, в зависимости от воинской специальности летчика, были сформулированы разные вопросы:

— пилотам,

— вопросы для пилотов истребительной авиации,

— для экипажа бомбардировщика,

— для экипажа разведывательного самолета,

— специальная группа вопросов для стрелков-радистов самолетов.

Ниже приведу в качестве примера выдержки из инструкции по опросу летчиков. Орфография и стиль документа сохранены.

«А. Личные сведения.

Фамилия, военный чин и служебное положение (пилот, наблюдатель, пулеметчик, радист, ком. эскадрильи (ком. отряда), нач. звена, полит. комиссар).

Время и место рождения. Образование и гражданское звание.

Когда вступил на военную службу. Военная и летная служба?

Откуда вы улетели? Когда и откуда вы прилетели?

Где, когда и как попали в плен? Тип самолета.

Фамилии и военные чины остального экипажа самолета.

Номер и состав эскадрильи. Фамилии командира, начальника штаба и политического комиссара.

Номер, состояние полка и название его. Фамилии командира, начальника штаба и политического комиссара.

Номер, состояние и название бригады. Фамилии командира, начальника штаба и политического комиссара.

Б. Задача и ее исполнение.

С какого аэродрома и когда (час) самолет поднялся последний раз? Указать на карте.

Какая задача дана самолету? Кто дал ее? Кто был начальником самолета? Сколько самолетов участвовало в исполнении задачи?

Количество бомб и патронов, нагруженных на самолет, и их разновидности?

Маршрут полета, высота и вид полета (также планированное продолжение)?

Входные ворота (прилет и отлет). Высота полета в входных воротах. Лозунги. Нумерация ворот?

Объекты атаки. Цели бомбардировки и пулеметного огня. Высота атаки. Сколько различных бомб на каждую цель и на каждую цель пулеметный огонь? Сколько самолетов сбросило бомбы или выстрелило в ту же самую цель?

Какие указания касающиеся бомбардировки и стрельбы получили и от кого?

Участвовал ли пленный или тот же самолет в предыдущих атаках и каких местностей?

Собственное мнение пленного о действиях бомбардировки и пулеметного огня в данном случае?

Почему бомбардировщик обстреливал (не военные) объекты и мирных жителей, несмотря на то, что международные соглашения запрещают это делать и каждый человек отлично понимает мирный характер объекта.

А. Пилотам задаются следующие вопросы:

В какой авиашколе учились и когда?

Сколько летных часов имели в школе? (сколько часов пролетали на самолетах У, Р-5, С и др?)

Сколько летных часов имеете в настоящий момент?

Сколько часов пролетал и а) в январе? б) в феврале?

Сколько часов пролетали на вашем последнем самолете (который употребляли в последнее время). На каких других самолетах совершали полеты?

Совершает ли ваша эскадрилья ночные и слепые полеты? Производятся ли ночные полеты только в лунное время? Могут ли все пилоты вашей эскадрильи летать в тучах?

Сколько летных часов имеет самолет вашей эскадрильи среднем в месяц?

Вопросы, которые задаются экипажу бомбардировщика.

Какие сведения имеете о целях и запасных целях бомбардировки?

Где имеется зенитная артиллерия и пр. зенитное вооружение?

С кем имеете радиосвязь во время полета?

Как вам приказано действовать в случае, если ваш самолет будет вынужден снизиться на стороне противника и экипаж уцелеет? Как должны поступать другие самолеты, если ведущий сделал вынужденную посадку напр. на льду озера?

Что ваше начальство сообщает о тех многочисленных самолетах которые не вернулись с полета? Что Ваши товарищи думают о них?

По какой причине на многих аэродромах имеются самолеты ТБ-3?

Какие полеты совершали на самолете «ДС-3» (Дуглас)?

В каком снегу самолеты СБ и ДБ могут двигаться на колесах?

Какого типа самолеты можно грузить 1000 килограммовыми бомбами.

О существовании каких газовых бомб Вы слыхали?

Слыхали ли Вы, что бы самолеты, поднявшиеся с Вашего аэродрома делали вынужденную посадку на своей стороне, или же близь Вашего аэродрома?

Знаете ли вы такие случаи, чтобы в спустившихся самолетах имелись раненые и убитые пулеметчики, радисты?

Какова причина того, что многие бомбометающие самолеты израсходывают во время боевых полетов весь свой запас бензина?

Сколько самолетов по Вашему мнению у Вас предназначено для войны с Финляндией а) сколько СБ-машин, б) сколько ДБ-машин и в) сколько ТБ-3 машин?

Пилоту истребителя предложить следующие вопросы:

Те самые вопросы, которые предлагаются всем пилотам, а кроме того еще следующие:

Практический потолок вашего самолета? Потолок других самолетов (модели: И-15, И-16, И-153 «Чайка»)?

Который по Вашему мнению лучше И-16 или же И-153? По каким особенностям?

Что означает например: И-15 «Химмашинa»?

Какие типы истребителей у Вас в употреблении и какие изготовляются? Получаете ли пополнение новыми машинами в замен потерпевших аварии или сбитых самолетов».

Кроме того, финские власти интересовались вопросами противодействия зенитной артиллерии авианалетам советской авиации. Как оценивали русские пилоты огонь финских зениток? Был он эффективен или нет. Как правило, большинство летчиков были низкого мнения о подготовке финнов.

Помимо четко фиксированных вопросов, которые присутствуют в опросных листах, советским военнопленным предлагалось написать и в «вольной форме» обстоятельства пленения, и состояние их боевого подразделения. В качестве примера позволю себе предложить читателям выдержку из протокола допроса перебежчика Александра Семихина. Сразу оговорюсь: данные, которые он привел в нем, не могли быть использованы финнами, так как Семихин перешел на финскую сторону уже после окончания боевых действий.

Итак:

«Командный состав 420 ГАП

Комполка — майор Осипов, комиссар — бат. ком. Будков, нач. штаба — кап. Азаров, помкомполка по мат. обесп. инт. 3 ранга Бельский, помначштаба по строевой ст. л-т Кузнецов, нач. боепитания — техник инт. 3 ранга — Кочерга, начтехчасти — капитан Синицын, начсанслужбы — военврач 3 ранга Шилок, нач. связи — ст. л-т Кононов, нач. разведки ст. л-т Подосиник, начпрод — мл. л-т Стротович, комбат транспорта — ст. лт. Ливадин, п-к — м. п-к Плотников, комбат штабной л-т Беседин, п-к — м. п-к Марьянков. Комендант — мл. лт. Марусов. отсекр. партбюро — ст. п-к Антонов, инструктор. проп. ст. п-к Быбков, отсекр комс. бюро мл. п-к Гузынин (? — Д. Ф.). 420 ГАП 2х дивизионного состава. 1 Д-н 122-мм на конной тяге. Орудие с приц. Зар. Ящиком тянет 6 лошадей. 2 Д-н 152-мм на тракторах. Орудие с прицепом тянет трактор «Сталинец» 1 Д-н имел запасн. зар. ящики распределенные по батареям. Дивизион имеет 3 батареи. Батарея имеет 4 орудия. Дивизионы имеют батарею Управления Дивизионом.

1-й Дивизион

Команд. дивизиона капитан Хруцкий

Нач. штаба ст. л-т Эскин

Политр. штаба ст. п-к Павлович

Нач. связи ст. п-к Семенов

Нач. разведки л-т Завалко

Команд. Упр. Д-на л-т Власюк

2-й Дивизион

Команд. дивизиона капит. Бондарев

Политр. штаба мл. п — к Иванов

Батареи

Состав батареи 118 чел. Имеет: 2 огневых взвода, 1 взвод Управления. В 1-м Д-не, батарея Упр. Д-на, имела 125 ч. + 250 ч взвод боевого питания. Командный состав батареи: ком. батареи, политрук батареи, 2 ком. огн. взводов, 1 команд. взв. Упр.

Полковой тыл от полка всегда стоял на 8-10 км.

Полковая санчасть стояла от полка на 5–3–2 км.

Подразделения питались с походных кухонь. Продовольствие и фураж получали ежедневно в полковом транспорте.

Были перебои с сеном.

Питание людей состояло: 3 раза в день суп из гороха или пшена, выдавалось с большими перебоями: 50 гр. сахара в день, 100 гр. водки и 50 гр. сала.

В подвозе снаряжения были перебои. Причины неизвестны.

Подвозили на машинах и конной тяге.

Потери полка: 18 убито, 67 ранено. Лошадей побито 70–75%

420 ГАП обслуживала почтово-полевая станция № 83

Обслуживал Госбанк 7-й Армии».

Рассматривая имеющиеся в нашем распоряжении протоколы допросов советских военнопленных, становится видно, что задававшиеся вопросы редко выходили за рамки просто добывания информации военного характера. Более того, они имели достаточно узкую специфическую направленность. Одновременно с этим, как и в СССР, эти протоколы исполняли и функции регистрационного учета пленных, так как содержали вопросы, помогающие установить политические симпатии и антипатии пленных красноармейцев, их отношение к войне с Финляндией и т. п. Наряду с этим значительная часть информации, полученной в результате опросов пленных, использовалась в пропагандистской работе на фронте. Финны активно использовали эти данные в радиообращениях и листовках.

Война Продолжение

Как уже отмечалось выше, вопросы, задававшиеся финским военнопленным на допросах, выходили за рамки необходимости исполнения регистрационных функций. Что же в первую очередь интересовало советские власти, какие специфические сведения они пытались получить у военнопленных войны Продолжения? Ответы на эти и другие вопросы можно получить из сохранившихся протоколов допросов.

Массив исторических документов времен войны Продолжения, как и протоколы допросов и опросные листы финских военнопленных периода Зимней войны, можно условно разделить на три группы: 1) протоколы первичных допросов; 2) опросные листы и учетные дела пленных, содержавшихся в лагерях для военнопленных; 3) показания военнопленных в фильтрационных лагерях после их возвращения на родину. Сведения каждой из групп, отличающейся по своему строению и сути, позволяют раскрыть интересующий нас вопрос не просто с разных сторон, а в совокупной целостности событий.

Однако особое внимание следует уделить именно первой группе, то есть протоколам первичного опроса пленных. Несмотря на то что ситуация в большинстве случаев не способствовала детальному опросу военнопленного, именно в них содержится информация о дальнейшей судьбе пленного. В распоряжении исследователей имеются три вида данных документов. Во-первых, это протоколы первичных допросов военно- пленных, захваченных регулярными частями Красной Армии. К сожалению, большая часть этих документов еще не доступна для исследователей. За интересующий нас период, то есть во время войны Продолжения, а особенно во время позиционной войны 1942–1944 годов, имеются в основном протоколы допросов перебежчиков.

Во— вторых, это протоколы допросов финских военнопленных, взятых в плен частями пограничных войск НКВД СССР в 1941 году. Однако полных, развернутых опросов таких пленных мной в результате проделанной работы обнаружено не было. Существуют лишь выдержки из них, включенные в оперативные сводки.

В-третьих, протоколы первичных допросов финских солдат и офицеров, захваченных партизанскими отрядами на территории Карелии и Финляндии в 1941–1944 годах. Фактически они являются одним из основных источников по этому вопросу, так как наиболее доступны для исследователей.

Как и во время Зимней войны, сразу после захвата военнопленного передовыми частями РККА с него снимали предварительные показания. В первую очередь это была информация военного характера и самые общие сведения о пленном: его имя, фамилия, номер войсковой части, личный номер, фамилии командиров и количество военнослужащих в подразделении, их вооружение. Затем пленного должны были передать сотрудникам НКВД на приемные пункты военнопленных, где с него снимались более подробные и тщательные показания по всем интересующим органы НКВД и военной разведки вопросам. Однако, изучив все доступные документы, можно прийти к выводу, что не всегда это выполнялось. Нередко допрос производился в условиях боя, и тогда пленного могли уничтожить сразу же после получения от него необходимых сведений.

Теперь рассмотрим более подробно протоколы допросов перебежчиков. Необходимо сразу оговориться, что мы располагаем достаточно ограниченным количеством протоколов допросов военнослужащих, добровольно сдавшихся в плен. Количество перебежчиков всегда было небольшим. К сожалению, точные цифры установить очень сложно, так как у исследователей до сих пор нет полных, а самое главное, полностью достоверных источников по этому вопросу, указывающих на то, что данный военнослужащий являлся именно перебежчиком.

Что же побуждало военнослужащих переходить на сторону противника? Основываясь на имеющихся в моем распоряжении источниках, я считаю, что можно выделить несколько причин: это идеологические разногласия с существующим государственным строем, усталость от войны, плохое продовольственное снабжение в войсках. Некоторые перебежчики объясняли свой переход на сторону врага боязнью уголовного преследования за те или иные проступки и, конечно, влиянием советской пропаганды. Эти причины являются наиболее распространенными, естественно, существуют и другие обстоятельства, индивидуальные в каждом случае.

Для перебежчиков финской армии периода войны Продолжения наиболее распространенными были следующие мотивы: политические разногласия с существующим в Финляндии строем, нежелание воевать и боязнь уголовного преследования за преступления. Кстати, стоит отметить, что некоторые из них ранее привлекались к уголовной ответственности отнюдь не только за свои политические взгляды. Особенно это относится к перебежчикам периода позиционной войны.

Сопоставляя имеющиеся в нашем распоряжении данные о количестве перебежчиков, протоколы их допросов, ситуацию на фронте и обстоятельства перехода на вражескую сторону, можно прийти к выводам, что количество перебежчиков зависит от многих факторов: это и ситуация на фронте, настроения в стране, и, как это ни странно, время года.

В зависимости от того, наступает ли армия, ведет ли позиционные бои при стабилизтолвавшейся линии фронта (как это было в 1942–1943 годах на Карельском фронте) или отступает, зависит и количество перебежчиков. Как свидетельствуют цифры, наибольшее количество перебежчиков приходится на период отступления, наименьшее — на время позиционных боев. Естественно, есть и исключения: например, из финского отдельного 21-го батальона (Parmin Osasto — ErR21) за сентябрь 1941 года на сторону Красной Армии, по данным финского историка профессора Киммо Рентола, перешли 53 солдата. Но такой массовый переход был исключительным случаем. Данное воинское подразделение было сформировано 3 сентября 1941 года. В него зачислили 289 политических и около 400 уголовных заключенных. В их числе были самые видные и опытные представители коммунистической организации Финляндии. Подобное решение было принято под влиянием военных успехов финской армии этого периода. Командиром был назначен майор Никке Пярми. Однако уже во время следования к линии фронта из эшелона сбежали девять человек. К 13 сентября это воинское подразделение прибыло на передовые позиции, а уже через несколько дней начали переходить на сторону Красной Армии.

Профессор Киммо Рентола в своей книге приводит данные о том, что к октябрю 1943 года из финской армии перебежало на сторону противника только 65 человек изучая, сравнивая и дополняя данные финских и российских архивов, я пришел к выводу, что на сторону Красной Армии перешел 291 человек По годам эти цифры выглядят так:

1941 г. — 98 перебежчиков (включая Parmin Osasto).

1942 г. — 32 перебежчика;

1943 г. — 42 перебежчика;

1944 г. — 119 перебежчиков.

В зависимости от ситуации на фронте менялись и причины перехода на сторону противника. В период наступления основными являются причины идеологического и политического характера. В период позиционных боев на первый план выдвигаются «личные причины», то есть попытки дезертирства, кражи, оскорбление старших по званию, уголовные преступления. На этапе отступления — усталость от войны, плохое продовольственное снабжение. Но именно на этом этапе войны наиболее сложно определить, кто является перебежчиком, а кого нужно просто считать военнопленным, захваченным советскими войсками в результате не зависящих от него обстоятельств. Проблема заключается в том, что в некоторых случаях подразделения финской армии отступали достаточно быстро и не всегда организованно. Некоторые военнослужащие по разным причинам отставали от своих частей (усталость, ранение, потеря ориентации в лесу и т. п.). Не имея достаточных сведений об обстоятельствах пленения, командование подразделений нередко причисляло таких солдат к категории «перебежчики», хотя это и не всегда верно.

Как уже отмечалось, военнослужащие финской армии во время войны Продолжения захватывались и частями погранвойск НКВД СССР. К сожалению, данные о таких пленных крайне скудны — нередко в оперативных сводках фигурировало лишь количество, время и место пленения финнов без указания их имен и фамилий. Так, например, начальник штаба охраны войск тыла Северного фронта полковник Дреев в оперативной сводке № 12 отмечал, что на участке 13-й заставы 29.06.1941 года задержан офицер финской армии. 7 июля 1941 года на участке 5-й заставы взят в плен один легкораненый солдат финской армии. В тот же день группа капитана Болашова из 73-го погранотряда в районе Кимас-озера захватила одного офицера и одного рядового из 15-й пограничной роты финнов. К 12 июля в оперативных сводках отмечалось, что за период боевых действий пограничными частями Карело-Финского округа в плен взяты семь человек Из них: офицеров — один, сержантов — три, солдат — три. Как видим, эти данные не соответствуют приведенным выше цифрам — простой арифметический подсчет показывает, что офицеров, взятых в плен, должно быть, по крайней мере, двое. Вероятнее всего, взятый в плен 29.06.41 года финский офицер либо умер от ран после пленения, либо был расстрелян, и тело его не было захоронено. Сопоставляя данные, находящиеся в Военном архиве Финляндии с имеющейся в нашем распоряжении информацией, можно предположить, что этим офицером, вероятно, является лейтенант пастор Хейсканен Пентти (Heiskanen Pentti Jorma), родился 31.7.1914, который пропал без вести 29.06.1941.

Мной были обнаружены и документы, подтверждающие расстрелы финских пленных военнослужащими частей погранвойск НКВД СССР. Так, во время рейда в тыл финнов, 2 сентября 1941 года в районе поселка Куоску (Кандалакшское направление) разведчики 101– го отдельного стрелкового пограничного полка захватили в лесу мужчину и девушку 15–16 лет, собиравших ягоды. После короткого допроса, в ходе которого им задавались вопросы об отношении гражданского населения к войне, продовольственном положении в стране, расположении финских и немецких гарнизонов, о взаимоотношениях между финнами и немецкими солдатами, «задержанные Алатало и девушка (фамилия не указана. — Д. Ф.) 22.00 2.09.41 были расстреляны в лесу и запрятаны, так как в предвидении предстоящих действий, забрать их с собой не могли, отпуск на свободу грозил срывом операции». Подобное объяснение неправомерных действий в отношении гражданского населения особенно часто встречается в 1942–1943 годах, в отчетах о проведении боевых операций партизанскими отрядами. Но стоит отметить, что партизанские отряды в Карелии были сформированы именно на базе пограничных частей и истребительных батальонов. Многие кадровые командиры погранвойск НКВД СССР впоследствии стали командирами партизанских отрядов.

Другим примерам таких действий является информация, имеющаяся в разведсводках 72-го пограничного отряда за период с 21 июня по 21 сентября 1941 года. В ней, в частности, отмечалось, что в расположение отряда 23 июля возвратился пограничный наряд под командой старшего лейтенанта Гужевникава. Это подразделение патрулировало участок государственной границы с 30.06.41. В результате боестолкновения с противником в районе Варталамбино ими был захвачен в плен капрал финской армии (фамилия не указана. — Д. Ф.).

«Наряд Гужевникава находясь в пути с 1.7 по 23.7.41 без продуктов, ослабел. 15.7 на берегу реки Кума /кв. 6408/ пленный был им убит».

Не оправдывая эти действия, необходимо отметить, что подобные случаи не были массовыми и, скорее, были вызваны сложившейся обстановкой. Многие пограничные заставы действовали в окружении и с боями пробивались в расположение своих войск, поэтому в некоторых случаях к военнопленным применяли излишне жестокие меры. Стоит еще учитывать и тот факт, что на начальном периоде советско-финляндской войны 1941–1944 годов военнопленных было крайне мало и они представляли собой большую ценность с точки зрения получения от них информации о противнике, таким образом, расстрел пленного мог быть вызван только чрезвычайной ситуацией. В данном конкретном случае мою мотивировку подтверждает и тот факт, что капрала пытались вывести в расположение частей 72-го погранотряда на протяжении почти недели и убили из-за того, что у пограничников не было продовольствия.

Рассматривая вопрос о финских военнопленных, захваченных пограничными частями, необходимо отметить, что подробные протоколы допросов таких пленных в ходе проведенной работы в российских архивах мной не были обнаружены. В распоряжении исследователей имеются лишь выдержки их показаний, внесенные затем в разведсводки. Естественно, что данные, внесенные в разведсводки, в большей степени имели военный характер, то есть расположение частей, их вооружение, места их постоянной дислокации и т. п., а данные о самом военнопленном отсутствуют.

Протоколы допросов советских военнопленных во время войны Продолжения

Не менее сложно обстоит дело и с протоколами военнослужащих Красной Армии, захваченных во время войны Продолжения. К сожалению, их осталось незначительное количество. Причин этому много, но основной, как мне кажется, может являться следующее. После выхода Финляндии из войны часть финских архивов и особенно то, что касалось национальных воинских формирований из пленных, была вывезена в Швецию. Там следы этих документов теряются. Можно предположить, что многие протоколы допросов советских пленных по разным причинам попали в списки документов, подлежащих эвакуации. Впрочем, может быть и более прозаическое объяснение: их уничтожили, как не представляющие большую ценность.

Как и во время Зимней войны, сразу после захвата военнопленного с него снимали предварительные показания. В первую очередь это была информация военного характера и самые общие сведения о пленном: имя, фамилия, номер войсковой части, фамилии командиров и т. п. Затем пленного передавали на приемные пункты военнопленных, где с ним работали более тщательно. Однако если допрос производился в условиях боя — пленного могли уничтожить сразу же после получения от него необходимых сведений. Иногда так поступали со сбитыми советскими летчиками, их уничтожали по приказу руководителей местных шюцкоровских районов.

В моем распоряжении имеется протокол допроса майора Леоновича Михаила Тарасовича, командира 1-й эскадрильи 13-го авиаполка, написанный им лично на тетрадных листах в клетку за несколько дней до расстрела. 21 сентября 1941 года он получил приказ отправиться с самолетами своей эскадрильи на о. Эзель в распоряжение группы полковника Кудрявцева, которая выполняла задачи по прикрытию острова от налетов немецкой авиации. Два дня спустя, 24 сентября, Леоновича отправили на п-ов Ханко за инструментами для ремонта самолетного вооружения. Над Финским заливом у пилота отказали навигационные приборы, и он потерял ориентацию. Горючее было на исходе, и летчик выбросился с парашютом над финской территорией.

«Место приземления я не знал. Времени было около 9 часов вечера. После приземления я вынул из карманов два блокнота и письмо, адресованное капитану Ильину на Ханко, и, собрав парашют, пошел в лес… Шел я лесом на гору и, достигнув скалы, остановился отдохнуть. И вспомнились мне слова политического начальства, что сдаваться в плен — это подвергать себя всем пыткам: выколют глаза, выдернут ногти, обрежут уши, нос и т. п., да особенно если попадется большой начальник, да и любой командир. Вспомнил все это и решил снять и спрятать свой китель (темно-синего сукна, на обоих рукавах по три золотых нашивки с просветом между ними, на левой стороне груди — парашютный значок), так и сделал. Снял китель и спрятал в 4–5 м от скалы. Сам же пошел дальше».

Тут стоит прерваться и отметить, что, сняв знаки различия военнослужащего РККА, Леонович поставил себя в очень плохое положение. При захвате финны приняли его за шпиона, а участь шпионов в военное время печальна. В большинстве случаев их ждал расстрел.

«Селения и озера я обходил. Питался ягодами, и у меня в кармане была плитка шоколада. Так я шел 25 и 26 сентября. 26 сентября я почувствовал себя нездоровым. Был сильный жар, и я решил пойти дорогой… Отдохнув немного вечером в лесу, я вышел на дорогу и шел все время по ней, никуда не сворачивая, пока меня не задержали в 2 часа ночи 27 сентября. Цель у меня была пройти в Россию, никаких других мыслей у меня в голове не было. После задержания, когда я немного поправился, не осознав, что у меня нет никаких доказательств, что я военный и именно тот, за кого я себя выдаю, я стал вести себя вызывающе, чем еще более усугубил свое положение и в чем сейчас чрезвычайно раскаиваюсь. И надеюсь, что мое это признание и доказательства, которые устанавливают, что я действительно майор Леонович, подтвердят это».

Однако финские власти поступили в высшей степени негуманно. Имея на руках все доказательства того, что майор Леонович является военнослужащим Красной Армии, его расстреляли в ноябре 1941 года. Впрочем, это вызвало серьезные нарекания со стороны военных, которых не поставили в известность. Последние надеялись получить от пленного майора ценные сведения о состоянии советской авиации на Ханко.

Другим видом документов являются протоколы допросов советских перебежчиков. Если говорить о перебежчиках во время войны Продолжения, то надо отметить, что мы располагаем ограниченным количеством таких протоколов. Статистических сведений о перебежчиках из Красной Армии мало. Поэтому пока нельзя выявить динамику добровольной сдачи в плен. Относительно точно известно, что за время военного противостояния в июне — сентябре 1942 года (период так называемой позиционной войны) на сторону финнов перешли около 86 советских военнослужащих. Рассматривая протоколы допросов этой категории пленных, можно выделить несколько основных причин:

1) идеологические разногласия с существующим строем в государстве;

2) усталость от войны;

3) плохое продовольственное снабжение;

4) боязнь уголовной ответственности за те или иные проступки;

5) результат пропаганды.

Эти пять причин являются наиболее распространенными. Кроме того, существовали и другие обстоятельства, особенные для каждого перебежчика. К вышеперечисленным мотивам можно добавить:

— строгая дисциплина в войсках, суровое обращение;

— желание найти родственников на оккупированной территории; притеснения по национальному признаку (эти причины, в основном, выдвигали ингерманландцы и карелы);

— плохая жизнь в СССР (во всей совокупности факторов

— плохое продовольственное снабжение, отсутствие товаров первой необходимости и т. п., репрессии, отсутствие свободы вероисповедания и т. д.).

Естественно, в каждом конкретном случае были свои обстоятельства, причины или даже совокупность причин.

Кроме сведений военного характера, в результате допросов советских военнопленных финские власти получали и информацию о финских пленных, захваченных частями Красной Армии. Так, например, в результате опроса тяжело раненного советского старшины Куприкова, захваченного в плен 7 февраля 1944 года (он умер от тяжелого ранения в позвоночник 8 февраля), были получены сведения о военнопленных Эйно Райале и Нюмане, а также о взводе пропаганды Красной Армии, состоящем из восьми финских военнопленных. Однако показания советских пленных не всегда соответствовали действительности из-за того, что они нередко не знали имен финнов, которых они видели на передовой, а если и знали, то искажали имена и фамилии финнов или путали их с немецкими военнопленными. Впрочем, стоит отметить, что показания советских пленных никогда не являлись основным источником информации для Ставки при составлении списков военнопленных финской армии во время боевых действий.

Партизанское движение в Карелии

В задачу данной книги не входит подробное и скрупулезное описание боевых действий партизанских отрядов. Но говоря о финских военнопленных периода войны Продолжения, я не могу обойти стороной этот вопрос, ведь в отличие от Зимней войны финские солдаты и офицеры захватывались в плен не только частями регулярной Красной Армии, но и партизанскими отрядами, действовавшими в тылу финской армии на территории Карелии, а затем и на территории Финляндии. В данном контексте меня, в первую очередь, интересуют протоколы допросов и дальнейшая судьба финских военнопленных, захваченных партизанами.

Я коротко обрисую создание и задачи партизанских отрядов, действовавших в интересующий нас период в Карелии.

В 1941 году в зоне оперативного действия Карельского фронта под руководством НКВД и Карельского обкома ВКП (б) было создано 17 партизанских отрядов общей численностью 1196 человек для большей эффективности проводимых операций к концу 1941 года многие отряды укрупнили и объединили, создав девять формирований по 100–170 человек. К октябрю 1941 года на Карельском фронте действовало 13 партизанских отрядов и одна партизанская бригада общей численностью 1517 бойцов и командиров. Всего же с 1941 по 1944 год было сформировано около 30 партизанских отрядов, численный состав которых приближался к 4000 человек (по некоторым данным — 3912). Штаб партизанского движения Карельского фронта находился в г. Беломорске.

Главными задачами партизанских отрядов были диверсионные акции в тылу противника, сначала на временно оккупированной территории, а с 1943 года и на территории Финляндии, а также разведывательные мероприятия и сбор информации в тылу противника и т. п.

Партизанские отряды действовали на всем протяжении Карельского фронта от его южного фланга до Полярного круга включительно. Часто они действовали довольно успешно, и борьбе с ними командование финских вооруженных сил уделяло большое внимание.

Отличительной особенностью «партизанской войны» В Карелии было то, что практически на всем протяжении боевых действий с 1941 по 1944 год партизанские отряды базировались на советской территории, не имея долговременных и постоянных баз во временно оккупированных районах и в Финляндии. То есть, совершая рейды, партизанские отряды неизменно возвращались к месту их постоянной дислокации в тылу Красной Армии. Отсюда вытекает еще одна особенность: партизаны имели возможность захватывать пленных и, что самое главное, доставлять их на советскую территорию. Однако специфика партизанского движения и задачи, ставившиеся перед партизанами, не позволяли полностью соблюдать все нормы права в отношении военнопленных. Кроме того, международные конвенции не определяли термин «партизан». В зависимости от ситуации, а точнее, от того, с какой стороны линии фронта находились участники событий, толкование этого термина разное — от «диверсанта» до «участника вооруженной борьбы на оккупированной противником территории». Причем это толкование характерно для обеих сторон.

В отчетах районных отделов НКВД и истребительных батальонов разведывательные рейды финской армии назывались диверсионными. Аналогичное название применялось и финской стороной к действиям советских партизан. Однако тот факт, что советские партизанские формирования были созданы на основе истребительных батальонов и пограничных отрядов, а кроме того, в них производилась мобилизация военкоматами, позволяет мне сделать вывод о том, что в случае с партизанским движением в Карелии мы в действительности имеем дело с регулярными формированиями Красной Армии, получившими название «партизанские отряды».

Во время войны Продолжения обе стороны и СССР и Финляндия — по многим вопросам точно соблюдали или, по крайней мере, старались соблюдать правовые положения Женевской конвенции 1929 года. Из имеющихся данных следует, что массовых нарушений прав военнопленных в ходе боевых действий не было, хотя, разумеется, военнослужащие обеих армий нарушали иногда «кодекс гуманизма». Но, по-видимому, наибольшее число нарушений было связано с действиями партизанских отрядов, проводивших операции за линией фронта. Впрочем, было бы неверным утверждать, что только советские партизаны совершали противоправные деяния в отношении военнопленных. Имеющаяся в распоряжении исследователей информация и архивные документы позволяют утверждать, что подобным образом поступали и военнослужащие финской армии. Например: Акт. Обследования трупов бойцов и командиров воинской части, полевая почта № 77612. 16-го июля 1944 года в руки финских солдат и офицеров попала группа тяжело раненных бойцов и командиров воинской части полевая почта 77612. Финские бандиты подвергли неслыханным пыткам, зверствам и насилию всех без исключения захваченных ими раненых бойцов и офицеров. После изгнания с участка противника нами обнаружено 17-го июля 1944 года 16 трупов, которые оказались в следующем состоянии:

Лейтенанту Агапову финны штыком выкололи оба глаза, причем это сделано исключительно зверски, ударами штыка череп пронизан насквозь.

Ст. сержанту Сергееву перерезали горло, ст. сержанту Быкову размозжили череп, а затем в упор из автомата выпустили несколько очередей…

Тяжело раненых мл. сержанта Эсабуа, красноармейцев Дробышева, Овчинникова и Гусейнова после издевательств финны бросили всех четверых в воронку от снаряда и забросали гранатами, в результате чего их тела изуродованы до неузнаваемости

Акт подписали: майор Чертков, ст. лейтенант мед. службы Цех, СТ. лейтенант — Шведов, старшина Дудкин, сержант Зубов, мл. сержант Ананьев, сержант Кудинов, мл. сержант Большихин, красноармейцы Малыгин, Воробьев. 17 июля 1944 года…»

Кроме того, подобная информация содержится и в некоторых допросах финских военнопленных:

«Акт. 1943 г. 26 дня июня месяца, мы, нижеподписавшиеся, командир диверсионной группы Карпин, политрук Матюшкин и медсестра Власова Е. Составили настоящий акт о нижеследующем:

26 июня 1943 г. на хуторе около озера Айто-ярви, был пленен солдат финской армии Кюллонен Юкко, уроженец дер. Суомуссалми (Финляндия) год рождения 1920, который рассказал, что в 1941 году в сентябре месяце (число не помню) будучи в командировке на хуторе Растевара (координаты 9226) финской армией на фронте был пленен раненый красноармеец, с которым, в присутствии меня, про извели чудовищную расправу, связав руки и ноги бросили в горящий костер и заживо сожгли, о чем и составлен настоящий акт. Подписи: командир диверсионной группы Карпин, политрук Матюшкин, медсестра Власова, военнопленный Куllonеn, рождения 1929 года, уроженец дер. Суомуссалми (Финляндия)». Кстати, ни в базе данных погибших финских военнослужащих, которая находится на сайте Национального архива Финляндии, ни в базе данных военнопленных финской армии Реийо Никкиля, в составлении которой принимал участие, нет человека, носящего имя Юкко Кюллонен. Вероятнее всего, если такой человек и существовал на свете, то он был гражданским, не имеющим отношения к армии человеком. Установить дальнейшую судьбу Кюллонена пока не представляется возможным.

Во время войны Продолжения довольно распространенными были расстрелы пленных, если они не представляли особой ценности в плане получения разведывательной информации, если рейд партизанского отряда или диверсионной группы не посвящен был добыче языка. Имеются как прямые, так и косвенные доказательства этих фактов, например, данные Военного архива Финляндии (Sota-arkisto) — учетных карточек пропавших без вести солдат и офицеров финской армии.

Есть и другие источники по данному вопросу. Например, протокол допроса, а точнее, рапорт, составленный по дневнику помощника командира по оперативной части партизанского отряда «Красный партизан» лейтенанта государственной безопасности Новикова (командир отряда — Журих, комиссар — Королев), о расстреле военнопленного Хилтунена Онни — так в тексте. Правильное имя Вейкко Хилтунен (Veikko Hiltunen).

«Попал В плен раненым… Расстрелян партизанами 18.06.42… Захваченный Хилтунен мною был коротко опрошен. На дороге чего-либо ценного пленный не показал, а так как отряд еще продолжал движение в сторону своего места базирования в тылу противника, то, естественно, его пришлось уничтожить, путем расстрела из винтовки «Гек»… После недолгого еще разговора с ним комиссар отряда дал приказание расстрелять пленного».

Остались также протоколы допросов финских военнопленных, в которых нет точных сведений, были ли эти пленные затем расстреляны или нет, но в картотеке учета пропавших без вести в Sota-arkisto указаны приблизительные даты смерти этих военнослужащих. Так, например, в результате атаки партизанского отряда «Красный онежец» на гарнизон в деревне Кимасозеро были захвачены в плен семь военнослужащих финской армии. В распоряжении исследователей имеются краткие протоколы их допросов. Однако в них допущены ошибки при транскрибировании финских имен, причем, эти ошибки не были исправлены. В протоколе допроса подписанного комиссаром отряда Бесперстовым, отмечено, что «при разгроме Кимасозерского гарнизона отрядом «Красный онежец» были взяты пленными… Хеленгус Суло-Юханус, Карьялайнен Уно-Эркки, Пелтонен Эмиль-Иоганнес, Сентери Эйно-Калла, Хиити Альберт, Салмела Вилье-Эрнест, Мякеля». Затем в документах отмечено, что пленные отказались назвать номера, имена командиров и вооружение частей финской армии на этом направлении, мотивируя это своим незнанием. Соответственно, вероятнее всего, с этих пленных не снимали повторных показаний в тылу, когда ситуация позволяла в более спокойной обстановке получить необходимые сведения, сопоставляя их с информацией, полученной из других источников. Кроме того, очевидно, что такую большую группу военнопленных было трудно провести через линию фронта. Но до определенного времени их дальнейшая судьба не была ясна. По финским данным, они числились погибшим и В бою. Однако новые документы подтвердили мое предположение, что этим финским солдатам удалось вырваться из окружения и переправиться на другую сторону озера, где они были взяты в плен группой прикрытия партизанского отряда. После допроса финских военнопленных расстреляли «за отказ на допросе давать показания».

Кроме того, в ГАОПДФК имеются сведения о захвате военнопленных и гражданских лиц, судьбу которых было очень сложно установить. Анализируя обстоятельства, место и время пленения, а также протоколы их допросов, точнее, характер интересующих партизан сведений, можно с большой долей уверенности предположить, что эти военнопленные были также уничтожены партизанами. Так, в июле 1943 году вместе со своими семьями были расстреляны житель деревни Хаутаярви (губерния Оулу) Хаутаярви Xepман и житель хутора Сивола Мяяття Вилье Юхо (протоколы их допросов имеются в архиве). Продолжая поиск документов, касающихся этих случаев, весной 2002 года в Российском государственном архиве социально-политической истории (г. Москва) я обнаружил материалы Центрального штаба партизанского движения, подтверждающие мое предположение.

Наряду с этим в российских архивах есть и прямые подтверждения, документально зафиксированные отчеты, направлявшиеся из Карельского штаба партизанского движения в Москву, о расстрелах партизанами гражданского населения Финляндии. В «Докладной записке об итогах партизанского движения в Карело-Финской ССР и Мурманской области с 1 июля 1941 г. по 1 июля 1943 г.» записано, что 24.09.1942 года взвод партизанского отряда «Вперед» вышел к хутору Виксима с целью пополнить запасы продовольствия. Население отказалось дать продукты партизанам, после чего женщин заперли в сарае, а 12 мужчин призывного возраста командир отряда приказал расстрелять. «При расстреле мужчин женщины выскочили из сарая и хотели убежать из хутора, чтобы предупредить полицию. Партизаны оцепили хутор и открыли огонь по убегающим, в результате чего все население хутора 28 человек были уничтожены». В дальнейшем в отчете о потерях противника они фигурируют как «шюцкоровское население». Подобная ничем не оправданная жестокость к гражданскому населению оставляет много открытых морально-этических вопросов партизанского движения во время войны Продолжения.

В информации, направлявшейся из штабов партизанского движения в разведотдел Карельского фронта, также встречается много косвенных доказательств расстрелов финских военнопленных. В оперативной сводке № 2 штаба партизанского движения за июнь 1944 года указано:

«…захвачено четыре пленных, из них два после допроса расстреляны, а два выведены в наш тыл и переданы Разведотделу Штаба Карельского Фронта…»

В свою очередь разведывательный отдел отмечает:

«…получены предварительные данные допроса двух пленных, захваченных 4.07.1944… Пленные для допроса в РО Штаба Карельского Фронта доставлены не были…»

О том, как обращались тогда с военнопленными, можно судить по резолюциям Штаба партизанского движения и командиров партизанских отрядов, встречающимся на полях протоколов допросов финских военнопленных. К примеру, 9 сентября 1943 года в результате нападения партизанских отрядов «Комсомолец Карелии» и «Красный партизан» на деревню Пахамоваара был захвачен в плен старший сержант финской армии Импонен Эйно (возвращен из СССР 25.12.44 г.). В материалах его допроса имеется следующая резолюция:

«Показания, данные пленным, большей своей частью являются неправдаподобными, многое пленный скрывает. К пленному требуется применить более радикальные меры для получения от него дополнительных показаний».

Впрочем, сам Импонен на допросах в Хавка после возвращения в Финляндию по окончании войны говорил, что обращались с ним вполне гуманно и пыток не применяли.

В протоколе допроса перебежчика Осмо Хярмя (перебежал 12.05.43 г.) стоит такая резолюция:

«Показания Хярмя об обстоятельствах его перехода на сторону красной Армии сомнительны. Не исключена возможность того, что он переброшен финской разведкой с заданием осесть в лагере в/пленных и проводить разведывательную работу среди солдат. Ведет себя неискренне и его показания о гарнизонах требуют проверки и уточнения».

О. Хярмя, судя по всему, смог доказать, что он не является агентом финской разведки, а также свою лояльность к советскому государству, поэтому данная резолюция не повлекла за собой никаких последствий. Уже в июне 1943 года его фотография и обращение к финским солдатам появляются в газете «Sotilaan Aani». В августе того же года в этой газете печатается его открытое письмо, в котором Хярмя рассказывает, почему он сдался в плен. Данное письмо заслуживает упоминания лишь потому, что оно практически полностью, за исключением малосущественных деталей, повторяет его протокол допроса. Впрочем, судьба Хярмя сложилась трагично: 22 июля 1944 года он умер в СССР.

Проявлявшуюся иногда жестокость к военнопленным и к гражданскому населению советская сторона оправдывала спецификой боевых действий: удаленностью партизанского отряда от места дислокации, при которой ему нельзя было отдать верный приказ; необходимостью далее выполнять основную задачу, поставленную перед отрядом, при которой военнопленные были обузой; предотвращением оповещения военных властей о местонахождении отряда попавшими в плен, а значит, защитой жизней партизан.

Но история и историки свидетельствуют, что всегда находятся, если они кому-нибудь нужны, моральные и иные оправдания неприятного явления, что при констатации какого-либо исторического факта, не вписывающегося в выбранную концепцию, можно найти аргументы, которые позволяют заявить: «Это частность, всего лишь зигзаговый эпизод, а не закономерность. Это исключение из правил, и этому не нужно придавать большого значения». И так далее и тому подобное.

Однако в последнее время в архивах Российской Федерации рассекречено большое количество дел, касающихся действий партизанских соединений во время Великой Отечественной войны. Мне удалось обнаружить документы, связанные с боевыми операциями партизан на территории Карелии и Финляндии в годы войны Продолжения, которые, как мне кажется, заслуживают более подробного рассмотрения.

Анализ приказов и распоряжений Штаба партизанского движения (ШПД) Карельского фронта позволяет сделать вывод о том, что во время войны Продолжения партизанские отряды иногда получали указания об уничтожении военнопленных после получения от них необходимой информации. Так, например, в 1942–1944 годах многие отряды получали боевые приказы, в которых были следующие пункты:

«В ходе выполнения разведывательных задач захватывать пленных, после тщательного допроса и выяснения всей обстановки в районе действия отряда — уничтожать».

Или же:

«Захваченных пленных: рядовой состав — после тщательного допроса и выяснения всех интересующих вопросов уничтожать, особо важный офицерский состав — после допроса немедленно доносить по радио в штаб, указав возможное место посадки гидросамолета для вывозки пленного в наш тыл».

Впрочем, такие распоряжения отдавались не всегда. Достаточно часто в приказах ШПД строго указывалось на необходимость захвата и, что немаловажно, доставки в тыл военнопленных финской армии. Нередко и сами партизаны нарушали отданные им ШПД распоряжения и выводили в тыл солдат финской армии, проходя с боями многие сотни километров. Так, например, партизанский отряд «Железняк», совершив почти 300-километровый рейд, доставил на советскую территорию двух пленных Тойво Мартикайнена и Мауно Кикконена. В противовес этому, в отношении советского гражданского населения, оставшегося на оккупированной территории, нередко существовали несколько другие распоряжения: «население, проживающее в деревнях, вывести в наш тыл, при сопротивлении уничтожать».

В протоколах допросов финских военнопленных советские следователи и военные дознаватели часто делали упор на аналогичные неправомерные действия, которые совершали и финские солдаты в отношении советских военнопленных, находясь в тылу советских войск. В качестве примера приведем выдержку из протокола допроса военнопленного Матсинена Вилхо солдата диверсионно-разведывательного батальона Генерального штаба финской армии, о полученной установке:

«Поход — январь 1944 года… Если захваченные пленные будут иметь лыжи — привести их с собой, в обратном случае допросить и уничтожить на месте».

Подобные сведения содержатся и в воспоминаниях некоторых других бывших солдат финской армии. Есть также документы, собранные специальными комиссиями подразделений Карельского фронта, в которых зафиксированы случаи издевательств, пыток и расстрелов пленных военнослужащих Красной Армии. Так, например, «…пленный солдат Кайвула (правильное имя Kaivola Arvo Onni Aleksi, капрал 9./JR 56, попал в плен 27.07.41 в районе Суоярви, умер в СССР 16.06.42 г.) показал, что он видел нескольких русских пленных, из них двух офицеров. Один офицер на допросе в штабе полка отказался отвечать на вопрос. Его вывели за 200 метров и расстреляли. Второй офицер — лейтенант был ранен в ногу, на допросе вообще ничего не отвечал, его отправили в штаб дивизии за 10 клм., хотя он и был тяжело ранен».

Таким образом, можно сделать вывод, что обе воюющие стороны в ходе конфликта не всегда соблюдали положения Женевской конвенции и иногда жестоко обращались с пленными и убивали их.

Как во время Зимней войны, так и во время войны Продолжения основной целью протоколов допросов финских военнопленных было установление сведений, представляющих оперативный интерес. Данные вносились в сводки и регулярно отправлялись в Москву в центральный штаб партизанского движения. Однако качество оперативных сводок, передаваемых в Москву, не удовлетворяли представителей разведотдела ЦШПД. 1 июля 1943 года заместитель начальника Центрального Штаба партизанского движения полковник госбезопасности Бельченко и начальник разведотдела полковник Анисимов направили начальнику Карельского штаба партизанского движения Вершинину распоряжение, в котором, в частности, отмечалось:

«Разведывательные сводки, представляемые Вами в ЦШПД имеют существенные недостатки, заключающиеся в том, что разведданные по одному и тому же вопросу разбросаны по всему тексту сводки и, чтобы сопоставить и анализировать данный вопрос на это тратится время совершенно непроизводительно».

Протоколы допросов финских военнопленных в большинстве случаев представляют собой итоговое резюме сведений, которое отправлялось, прежде всего, в Штаб партизанского движения и в разведывательный отдел Карельского фронта с 1942 по 1944 год. В этих документах есть некоторые неточности при изложении отдельных фактов, например обстоятельств пленения, искажения указывавшихся имен и фамилий, географических названий. Это происходило из-за того, что из всех протоколов, имеющихся в нашем распоряжении, около 10 % было составлено в форме «вопрос — ответ», но нас сейчас интересует сам характер добывавшихся сведений.

При пристальном рассмотрении можно выделить некоторые различия между протоколами допросов и опросными листами финских военнопленных, несмотря на то, что эти документы на первый взгляд очень похожи. Протоколы первичных допросов выдают стремление допрашивавших выявить какие-либо сведения о составе действующих воинских формирований, особенно о командном составе, о номерах почтово-полевых служб. В свою очередь, опросные листы и учетные дела были направлены на более обширное установление военных характеристик гарнизонов и вооружения военных частей, дислокации подразделений армии и военных учебных центров. При этом повышенный интерес проявлялся к транспортным коммуникациям и системе их охраны, материальному обеспечению армии (например, вещевое и денежное довольствие, нормы питания), к распорядку дня в гарнизонах и воинских подразделениях, а также к моральному состоянию армии, например часты ли случаи дезертирства.

Особую группу составляли вопросы, касающиеся взаимоотношений между финскими и немецкими солдатами, отношения гражданского населения Финляндии к немецким войскам, отношения местного населения к советско-финляндской войне. Эту информацию собирали прежде всего для того, чтобы использовать в пропагандистских листовках и радиовыступлениях, рассчитанных на финских солдат, находящихся на фронте.

Немаловажное значение придавалось и уточнению сведений о местонахождении лагерей для советских военнопленных на территории Финляндии и Карелии, выявлению различий между немецкими и финскими лагерями при содержании советских военнопленных, выявлению случаев издевательств над военнопленными, характера работ, на которых они используются. Постоянно пытались выявить предателей из бывших военнослужащих Красной Армии и лиц, сотрудничающих с оккупационными властями. Военные следователи интересовались также мнением пленных о действиях партизан и контрмероприятих финской (немецкой) армии против партизанских отрядов.

Темой некоторых допросов стала возможность подготовки Финляндии к химической войне. Разведывательный отдел Карельского фронта интересовало наличие в финской армии отравляющих веществ. Это было связано с имевшимися в распоряжении Генштаба РККА сведениями о подготовке Германии к проведению химических атак на Восточном фронте в 1942–1944 годах.

Вопрос о возможном применении боевых отравляющих веществ впервые был затронут послом СССР в Англии И. Майским еще в марте 1942 года в беседе с премьер-министром Великобритании У. Черчиллем. Во время встречи представитель Советского Союза отмечал, что немецкие войска во время весеннего наступления 1942 года могут использовать ядовитые газы против частей красной Армии. В дальнейшем этот вопрос неоднократно поднимался в переписке У Черчилля с И. Сталиным в марте — апреле 1942 года. Премьер-министр Великобритании заверил СССР, что его страна создала «колоссальные запасы газовых бомб» и готова применить химическое оружие против Германии как ответную меру в случае использования последней отравляющих веществ против СССР Англия также заявила о готовности выступить с публичным предупреждением Третьему рейху по этому вопросу, что, по мнению Черчилля, могло бы удержать немцев от подобных действий. Более того, Англия была готова поставить в СССР 1000 тонн иприта и 1000 тонн хлора.

В ответном письме от 29 марта 1942 года Председатель Президиума Верховного Совета СССР И. Сталин сообщил, что, по данным СССР, Финляндия также готова к ведению химической войны против Советского Союза и предложил Великобритании сделать аналогичное предупреждение финнам. Черчилль ответил согласием.

Таким образом, вопрос о возможности ведения Финляндией химической войны против Советского Союза нашел отражение сразу на двух уровнях: на высшем — в переписке глав государств Великобритании и СССР и на низшем — в протоколах первичных допросов финских пленных. В ходе допросов финских военнопленных представители разведывательных органов Красной Армии пытались установить, какие части химических войск противника находятся на Карельском фронте; их состав, нумерацию и вооружение; где расположены склады с химическим имуществом, какое это имущество и в каких количествах. Разведотдел ЦШПД особо требовал установить, какое имущество и в каких количествах находится на складах в Петрозаводске и на аэродроме в семи километрах северо-западнее г. Киркенес.

Однако сведений о реальной готовности применения финской армией боевых отравляющих веществ против Советского Союза ни в финских, ни в российских архивах мной обнаружено не было.

В 1943 году, в соответствии с распоряжением Вершинина, отданным начальнику разведотдела Карельского ШПД Столярову, в протоколах допросов и опросных листах финских военнопленных круг вопросов расширяется, и в них появляются следующие разделы:

• Борьба противника с партизанами.

• Скопление и сосредоточение войск противника.

• Подтверждение ранее установленных частей противника.

• Установление новых частей противника.

• Перегруппировка и смена частей противника.

• Железнодорожные и автомобильные перевозки.

• Аэродромы и посадочные площадки.

• Базы, склады и предприятия.

• Изменнические и полицейские формирования.

• Мобилизация и увод населения в Германию. (Очевидно, что это автоматический перенос из рекомендованных вопросов для партизанских отрядов, действовавших на оккупированной немецкими войсками территории СССР. Разведотдел Карельского фронта интересовали сведения о гражданах Советского Союза, угоняемых или уезжающих в Финляндию.)

• политико-экономическое состояние оккупированных районов.

• Подготовка к химической войне.

• Новые виды вооружения.

• Строительство оборонительных сооружений.

• Строительство дорог и мостов.

• Состояние железнодорожной сети.

• Система охраны коммуникаций противника.

• Действия советской авиации.

• Организация и численный состав частей и соединений противника.

• Планы и намерения противника.

В дополнение к вышеперечисленным вопросам в том же 1943 году начальник разведотдела Центрального штаба партизанского движения Кудрявцев направляет Вершинину более подробный «Перечень вопросов», которые следует устанавливать путем опроса пленных, разведывательных и диверсионных операций. Этот вопросник предназначался как для финских, так и для немецких военнопленных. Впрочем, несмотря на то, что некоторые вопросы должны были задаваться только военнослужащим вермахта, их задавали и пленным финской армии. Таким образом, логично предположить, что и в данном случае имел место автоматический перенос из вопросника для партизанских отрядов, действовавших против немцев, в вопросник для партизан, действовавших против финской армии.

«Перечень вопросов» включал несколько разделов: вопросы об армии и перебросках войск противника; об автобронетанковых войсках; об артиллерийских частях и их вооружении; о химических войсках; о войсках связи; об имеющихся в наличии у финнов и немцев укреплений на Карельском фронте; о службе тыла и военных объектах; о транспортных коммуникациях.

В соответствии с этим документом финским военнопленным задавались вопросы о наличии резервов, их составе и численности, о перебросках войск по железным и шоссейным дорогам, о местах расположения и названиях военно-учебных заведений, находившихся на оккупированной территории Карело-Финской ССР. Впрочем, данные по этому вопросу получали и от бывших военнопленных Красной Армии, проходивших обучение в разведшколах у финнов и немцев. Нередко эти сведения были более полные, чем полученные от финских пленных.

Не меньший интерес у разведотдела ЦШПД вызывали подробные сведения об автобронетанковых войсках противника на Карельском фронте. В соответствии с этим предполагалось, что финским военнопленным будут задаваться следующие вопросы:

• Наличие бронепоездов, действующих на фронте и на оккупированной территории Карело-Финской ССР, их вооружение и тактическое применение.

• Передвижение автобронетанковых войск (АБТВ) противника.

• Потери АБТВ противника на Карельском фронте, понесенные им от партизанского движения.

• Организация ремонта танков, бронемашин и автотранспорта в армейских и фронтовых мастерских.

• Где, когда и какие заводы-мастерские производят ремонт автобронетанкового вооружения, какая производственная мощность, метод организации ремонта.

Однако практически во всех имеющихся в моем распоряжении протоколах допросов финских военнопленных данные о танковых частях финнов отсутствуют. Это связано в первую очередь с тем, что ни один военнослужащий финской армии, имевший хотя бы косвенное отношение к автобронетанковым частям, не был захвачен партизанами, и все же некоторым пленным задавались вопросы о ремонтных заводах и мастерских. Недостаток сведений о бронетанковых соединениях финнов восполняли, как и в случае с учебными заведениями, от бежавших из финских и немецких лагерей бывших советских военнопленных. Значительно больше информации разведотдел Штаба партизанского движения Карелии получал при опросах об артиллерийских и зенитных частях финской армии и их вооружении, охране складов, транспортных коммуникациях и их охранении и т. п.

В протоколах допросов многих финских военнопленных имеются заявления о хорошем отношении в Финляндии к попавшим в плен красноармейцам, о том, что в финских лагерях условия содержания и обращение с советскими военнопленными лучше, чем в немецких (что подтверждали и некоторые бежавшие из плена красноармейцы). Финские военнопленные рассказывали о приказах по армии, запрещавших негуманное обращение с пленными и предписывавших доставлять всех их, вне зависимости от физического состояния, в тыл финской армии.

Вместе с тем анализ содержания протоколов дает много примеров сознательного искажения выдававшихся и обрабатывавшихся затем сведений. Так, из протоколов допросов финских военнопленных, из раздела «Обстоятельства пленения» следовало, что в большинстве случаев финны сдавались в плен при первых же выстрелах советского солдата, опасаясь за свою жизнь. В данном случае явно прослеживается стремление допрашивавших продемонстрировать слабость духа финской армии. Это было нужно советским властям для того, чтобы, «опираясь на факты», противопоставить «нежелание рядовых финских военнослужащих воевать за непонятные им цели» самоотверженной стойкости советских воинов и партизан, сознательно сражавшихся до последнего патрона и предпочитавших смерть позору плена.

Финские военнопленные, судя по имеющимся в распоряжении исследователей протоколам допросов, были не совсем искренни. Запуганные своей пропагандой «о зверствах, мстительности большевиков», они, рассчитывая на более снисходительное отношение к себе, подчеркивали, что не успели нанести ущерб Красной Армии.

Разумеется, нельзя полностью доверять свидетельствам людей, находившихся, пусть даже только психологически, в пограничной ситуации между жизнью и смертью, заявлениям, делавшимся под давлением вопрошавших. Многие финские военнопленные, равно как и советские пленные, часто были неискренни и явно подстраивались под вкусы проводивших допросы, стараясь тем самым облегчить свое положение в плену. В свою очередь, после возвращения в Финляндию бывшие пленные показывали на допросах, что их положение в лагерях для военнопленных НКВД СССР было ужасным. То есть давали те сведения, которые от них хотели услышать, и тем самым старались облегчить свою участь.

Как следует из всего вышесказанного, показания военнопленных как вид исторических источников нужно использовать очень осторожно. Однако нельзя отбрасывать полученные даже при таких условиях свидетельства, которые, конечно, нужно перепроверять с помощью других свидетельств, сцеплять с другими, прямыми или косвенными фактами, но игнорировать их нельзя. Только при учете всей совокупности свидетельств и фактов возможно приблизиться к верному описанию хода исторических событий.

Итак, протоколы допросов содержат очень важные сведения по интересующей меня проблеме. Однако многие из этих документов до сих пор находятся под грифом «совершенно секретно» и вследствие этого недоступны исследователям. В первую очередь это касается материалов, хранящихся в архивах Федеральной службы безопасности и Министерства внутренних дел республик и областей Российской Федерации, а также некоторых документов из Российского государственного военного архива (г. Москва) и Центрального архива Министерства обороны РФ (г. Подольск). Надо отметить, что и количество протоколов допросов не соответствует количеству военнослужащих финской армии, взятых в плен партизанами и регулярными частями Красной Армии. Однако даже за непродолжительное время работы с ограниченным кругом этих материалов удалось установить судьбу многих финских солдат, считавшихся до этого пропавшими без вести. Впрочем, я убежден, что настоящая работа с протоколами допросов финских военнопленных периода Зимней войны и войны Продолжения еще впереди.

Санитарно-бытовое и продовольственное обеспечение финских военнопленных

Особое значение в жизни военнопленного в лагере имеет санитарно-бытовое и продовольственное обеспечение. От этого зависела жизнь людей в прямом смысле этого слова. Сведения о содержании финских военнопленных в лагерях в Советском Союзе в 1939–1944 годах я черпал из всего многообразия архивных и других источников. Это, в первую очередь, официальная информация советских военных и гражданских властей, ответственных за транспортировку и содержание пленных. Кроме того, в интервью финских пленных В газетах для военнопленных в 1939–1944 годах и протоколах допросов и опросных листах финских пленных в фильтрационных лагерях в Финляндии содержится много информации по этому вопросу. И наконец, мемуары самих бывших финских военнопленных помогают восполнить некоторые пробелы в данной теме.

Изучение этого массива документов позволило мне воспроизвести довольно подробную картину санитарно-бытовых условий жизни пленных в лагерях на территории СССР.

Зимняя война

Финские военнопленные Зимней войны в Советском Союзе содержались, как было отмечено выше, в приемных пунктах и лагерях, практически не готовых к их размещению.

Причем, несмотря на то, что в СССР были приняты нормативные документы по содержанию военнопленных, созданы специальное Управление в Москве и его региональные органы, которые были призваны обеспечивать на практике нормативный статус военнопленных, их жизнь в лагерях и пунктах размещения была фактически пущена на самотек и нередко, по воспоминаниям финских пленных, не соответствовала декларированным нормам.

Условия и режим содержания пленных на территории приемного пункта были более жесткими, чем в лагерях для военнопленных, и в связи с тем, что период пребывания там был непродолжительным, имели некоторые отличия. Так, например, свидания, переписка, посылки и передачи находящимся на пункте военнопленным были запрещены.

Пленные офицеры, государственные чиновники, полицейские, жандармы и члены так называемых «контрреволюционных партий» размещались отдельно от рядового и унтер-офицерского (сержантского) составов. Кроме того, военнопленные женщины размещались отдельно от мужчин.

Распорядок дня на приемных пунктах для финских, впрочем как и для остальных иностранных, военнопленных был следующим:

Подъем — 7 ч.

Утренний туалет и уборка помещений — 7 ч. — 7 ч. 30 мин.

Утренняя поверка — 7 ч 30 мин. — 8 ч.

Завтрак — 8 ч. 30 мин. — 9 ч. 30 мин.

Работа на территории пункта — 9 ч. 30 мин. — 16 ч. 30 мин.

Обед — 16 ч. 30 мин. — 18 ч.

Культурно-массовая работа — 18 ч. — 21 ч.

Ужин — 21 ч. — 22 ч.

Вечерняя поверка — 22 ч. — 22 ч. 30 мин.

Отбой — 23 ч.

Режим дня устанавливался начальником пункта в зависимости от местных условий, но в целом соответствовал режиму дня в лагерях для военнопленных. Пленным разрешалось играть в шашки, шахматы и в другие неазартные игры, читать газеты и книги. Они имели право свободного передвижения внутри охраняемой зоны от подъема до отбоя. После отбоя любое передвижение военнопленных по территории пункта без разрешения администрации категорически воспрещалось.

Для курения отводил ось специальное место во дворе, в холодное время — в специально отведенном для этого помещении, снабженном бочкой с водой. Для поддержания порядка в помещениях и наблюдения за пленными внутри зоны размещения были установлены вахтерские посты. Администрации, сотрудникам и охранникам пункта предписывалось вежливое обращение с пленными, но они должны были пресекать всякую попытку военнопленного установить связь с гражданским населением.

Продовольственное снабжение финских военнопленных на приемных пунктах и в лагерях УПВИ осуществлялось в соответствии с нормами, утвержденными Экономическим советом при СНК СССР 20 сентября 1939 года.

Нормы продовольственного снабжения советских заключенных и иностранных военнопленных в СССР

Простой сравнительный анализ представленных в таблице норм продовольственного обеспечения военнопленных и советских заключенных в лагерях УПВИ НКВД СССР и ГУЛАГа НКВД СССР свидетельствует о том, что снабжение пленных во время Зимней войны в некоторых случаях было лучше, чем граждан СССР, находящихся в заключении. Очевидно, что такие нормы питания, не сопряженные с тяжелой работой, как это было у узников ГУЛАГа, позволяли поддерживать здоровье и жизнедеятельность финских пленных на приемлемом уровне. То есть фактически руководство советского государства с большей жестокостью относилось к своим гражданам, чем к военнопленным противника, с которым Советский Союз находился в состоянии войны. Им уделялось больше внимания и заботы, чем соотечественникам.

Конечно, по прошествии более чем шестидесяти лет достаточно сложно судить, насколько точно соблюдались установленные нормы выдачи продовольствия финским военнопленным. К сожалению, мы не располагаем полным комплексом соответствующих документов. Однако вполне очевидно, что продовольственное обеспечение пленных военнослужащих финской армии, содержащихся во время Зимней войны на приемных пунктах, в госпиталях и в лагерях УПВ НКВД СССР, было на порядок лучше, чем во время войны Продолжения. В период советско-финляндской кампании 1939–1940 годов не зафиксировано ни одного случая смерти финских военнопленных от голода или болезней, вызванных нехваткой продуктов питания.

Мнения возвратившихся из советского плена после Зимней войны военнослужащих финской армии по вопросу о продовольственном обеспечении в лагерях разделились. Однако все они сходились в главном: питание было непривычно для финских военнопленных и не отличалось разнообразием.

В Национальном архиве Финляндии (Каnsаllisаrkistо) мной был обнаружен отчет, составленный на основании допросов финских военнопленных об их пребывании в лагерях на территории Советского Союза во время Зимней войны. В нем имеется информация о продовольственном снабжении финских пленных в Сестрорецком, Петрозаводском и Грязовецком лагерях для военнопленных.

Проводившие допросы финские военные дознаватели обратили внимание на некоторые несоответствия в высказываниях бывших пленных. Так, одни финские военнопленные говорили, что в Сестрорецком лагере их кормили два раза в день, другие опровергали их и утверждали, что питание было трехразовым. В результате всесторонней проверки этих данных следователи установили, что пищу в этом лагере давали три раза в день.

Основываясь на имеющихся в нашем распоряжении материалах, хранящихся в Российском государственном военном архиве г. Москвы, и сравнивая их с финскими данными, полученными при допросах, я пришел к выводу, что расхождение в показаниях вызвано следующими обстоятельствами. Во-первых, удивительно, что некоторые финские военнопленные не считали за еду на Сестрорецком приемном пункте утренний чай и пайку хлеба. Ведь, судя по некоторым данным, продовольственное снабжение финской армии, по крайней мере на заключительном этапе войны, было плохое. В качестве при мера приведу выдержку из протокола допроса финского военнопленного, захваченного в марте 1940 года, который указал, что в его части: «в 7 часов выдают чай, сахар и галеты; в 10 часов — овсяную кашу без масла; в 5 часов — овсяная каша, картошка и немного молока». То есть, даже делая скидку на место получения подобных данных, можно отметить, что как до пленения, так и после него финский солдат получал на завтрак тот же хлеб с чаем.

Во-вторых, в Сестрорецке располагался приемный пункт, а не стационарный лагерь. В соответствии с «Временной инструкцией о работе пунктов по приему военнопленных» выдача горячей пищи на них производилась два раза в день, кипяток же выдавался по потребности. В-третьих, даже в лагерях для военнопленных во время Зимней войны трехразовое горячее питание не выдавали.

На основании имеющихся в нашем распоряжении документов возможно восстановить распорядок приема пищи и рацион питания в лагерях и приемных пунктах для финских военнопленных. Так, в Сестрорецке он был установлен следующий:

Завтрак: 8.00 — хлеб 0,5 кг, чай, сахар.

Обед: 12.00 — суп (из рыбы или макарон), каша (овсяная или из кукурузы).

Ужин: 19.00 — та же пища, что и на обед.

В Грязовецком лагере кроме утреннего чая с сахаром и порции хлеба также было двухразовое горячее питание — на обед суп и каша, на ужин — суп. По свидетельству финских военнопленных, им давали «воду, горох и пшенную кашу, и так изо дня в день».

Питание в свердловском эвакогоспитале № 1170, по заявлениям бывших там пленных, было плохое: дневная порция состояла из гнилой капусты, гречневой каши, в которую добавляли немного растительного масла, похожего на вазелин маргарина и маленького кусочка сахара.

Значительно лучше, по свидетельству самих финских военнопленных, ситуация с питанием обстояла на Петрозаводском приемном пункте. Там вместе с утренним чаем пленные получали два куска белого хлеба. На завтрак — пшенную или гречневую кашу, хлеб с маслом, чай, кофе или какао. На обед обычно давали щи, рассольник или гороховый суп. Супы варили из капусты, консервированного мяса, крупы, макарон, рыбы, лука, огурцов. На второе давали кашу и мясные тефтели, иногда компот из сухофруктов. На ужин — кашу, чай, иногда с белым, иногда с черным хлебом. Однако тут же военнопленные немного корректировали свои показания и добавляли, что продукты были плохими, мясо и капуста гнилыми и т. п., то есть, по всей вероятности, давали те сведения, которые от них хотели услышать.

Из приведенного выше текста становится видно, что некоторые продукты питания, которые давали финским пленным, не входили в список, утвержденный Экономсоветом при СНК СССР в 1939 году, а питание было даже не трех-, а четырехразовым. В связи с этим кажутся довольно странными утверждения практически всех пленных, заявлявших, что питание в лагерях для военнопленных было очень плохое.

Анализируя имеющиеся в нашем распоряжении документы, как я уже не раз отмечал, всегда стоит учитывать, при каких обстоятельствах была получена интересующая нас информация. Сравнивая протоколы допросов финских военнопленных в Финляндии и в Советском Союзе, исследователи находят много противоречий в высказываниях об условиях содержания в лагерях. Это, естественно, касается и вопросов, связанных с питанием в лагерях и приемных пунктах для финских военнопленных.

После окончания боевых действий питание финских военнопленных несколько улучшилось, но не перестало быть однообразным. В целом, на основании имеющихся в распоряжении историков финских и советских документов, я считаю возможным сделать следующие выводы: санитарно-бытовые условия в лагерях во время Зимней войны не всегда соответствовали нормам, разработанным для военнопленных. Продовольственное же снабжение позволяло поддерживать нормальное существование военнослужащих финской армии в условиях плена.

Теперь обратимся к продовольственному обеспечению советских военнопленных в Финляндии во время Зимней войны.

В соответствии с Женевской конвенцией 1929 года (ст. 11–12) ответственность за продовольственное снабжение военнопленных возлагалась на захватившую их сторону. И в Советском Союзе, и в Финляндии норма питания в большинстве случаев не зависела от работы пленного, как это было во время войны 1941–1944 годов. Впрочем, удивительного в этом нет, ведь труд военнопленных широкого распространения во время зимней кампании не получил. Как утверждает финская сторона, военнопленные получали 2/3 пайка финского солдата (в тюрьмах — 2/3 пайка финского заключенного). В большинстве случаев паек получали продуктами. В лагерях готовили повара из числа военнопленных. Так же, как и в СССР, продовольственное снабжение в стационарных лагерях для пленных было лучше, чем на сборных пунктах или в приемно-пересыльных лагерях. Данное обстоятельство связано с тем, что на последних пленные находились недолго, следовательно, финская сторона старалась сократить расходы по их пребыванию там. поэтому продукты преимущественно выдавались сухим пайком. В лагерях же ситуация была другая. Питание было лучше и, что немаловажно, — трехразовое. Впрочем, и военнопленные проводили здесь гораздо больше времени, ожидая окончания войны.

В лагерный рацион, по утверждениям финской стороны, входили картошка, хлеб (чаще — галеты), крупа, иногда (в зависимости от лагеря) — фруктовые консервы, мясо (в основном конина), масло, жир, мука, сахар, табак. Очевидно, что такой рацион при отсутствии тяжелой физической работы, как это было во время войны Продолжения, позволял поддерживать здоровье и жизнедеятельность советских пленных на достаточно приемлемом уровне.

Однако же у вернувшихся в СССР бойцов и командиров РККА было другое видение этой проблемы. На допросах они рассказывали военным дознавателям, что их морили голодом. Так, в донесении политрука Филимонова, составленном в апреле 1940 года по результатам опросов вернувшихся из плена красноармейцев, отмечалось:

«Политрук тов. Азима, Марк Алексеевич 305сп рассказал: кормили нас отвратительно скверно: утром давали суп, сваренный из отрубной муки, вне всяких жиров и соли. Хлеба давали утром 150 г., на обед давали хлеба 100 г., маргарину давали — кто работал 20 грамм, кто не работал тому 15 грамм. Ужин сельдей 3 штуки маленьких, суп с нечищенной картофелью и кониным мясом. Чаю и кипятку никогда не было». Правда, политрук Азима содержался в тюрьме, а там кормили значительно хуже, и обращение с военнопленным комсоставом было жестче. Он даже рассказывал, что его «били жандармы, когда он находился в тюрьме. Много раз водили на допросы, все время угрожали расстрелом».

Другие красноармейцы давали приблизительно такие же показания. На завтрак давали кипяток без сахара и две маленькие галеты, изредка 10 граммов маргарина. На обед — суп (мука, разведенная в воде) и на второе иногда давали гнилые сельди, галеты вместо хлеба. Ужин состоял из супа из брюквы и тухлой конины, в которой попадались осколки снарядов и пули.

«Питание было из гнилой конины, баланды и лепешки с засохшими волосами. Кормили так, чтобы только не помереть с голоду. Кормили гнилыми сельдями, а воды не давали, мерзлой картошкой, болтухой».

Впрочем, почти все бывшие военнопленные отмечали, что в лагерях у них было трехразовое питание: «Кормили 3 раза в день. Утром — 200 г черного, черствого хлеба, 500 г похлебки (вода с мукой). Обед — 100 г черного хлеба, небольшая кружка разбавленного водой молока, по субботам выдавали 500 г жидкой перловой каши».

И хотя эта информация встречается практически во всех показаниях вернувшихся из плена красноармейцев, относиться к ней стоит довольно осторожно, учитывая, при каких обстоятельствах она получена.

Война Продолжение

С началом Великой Отечественной войны и ее составляющей части — советско-финляндской войны 1941–1944 годов, ситуация с санитарно-бытовым обслуживанием и продовольственным снабжением военнопленных коренным образом изменилась.

Несмотря на то что Советский Союз уже имел опыт содержания военнопленных на своей территории, но, как и во время Зимней войны, органы УПВИ НКВД СССР оказались практически не готовы к приему даже незначительного количества пленных. Уже в августе 1941 года Л. Берия подписал приказ № 0371 «О состоянии лагерей военнопленных», в котором отмечалось неудовлетворительное состояние дел в Темниковском лагере. В результате проверки были обнаружены грубые нарушения в охране, размещении и дисциплине. В соответствии с этим приказом Темниковский и Вологодский лагеря были расформированы, а контингент пленных был разделен на две категории: офицерский и унтер-офицерский состав направлялись в Елабужский лагерь НКВД (Татарская АССР), а рядовой состав размещали в Карагандинском трудовом лагере. Всех поступавших пленных второй категории предписывалось направлять именно туда.

Аналогичные проверки были проведены и в других лагерях. Но, несмотря на приказ Л. Берии, спустя полгода после начала войны состояние дисциплины в некоторых местах постоянного и временного размещения военнопленных продолжало оставаться неблагополучным. Так, например, после посещения лагеря для финских пленных в местечке Сухое (Карело-Финская ССР), 12 января 1942 года, заведующий сектором кадров НКВД оборонной организации ЦК КП (б) КФССР Сафонов докладывал секретарю ЦК КП (б) КФССР Варламову следующее:

«Сов. секретно.

Секретарю ЦК КП (б) КФССР

Тов. Варламову

Выезжая в лагерь военнопленных (финские), который находится в местечке «Сухое» при проверке оказалось:

1. Военнопленные размещены в центре села в двух домах. Охраны по существу никакой нет. В ночное время в домах выделяется дежурный из самих военнопленных, который и несет охрану.

Выделенный курсант из спецшколы ЦК КП (б) тов. Волков для охраны и дополнительно посланный тов. Вийри после моей поездки по существу никакой роли в охране не играют. Сами они в ночное время спят вместе с военнопленными.

15-го декабря 1941 г. в 1 час дня, когда я приехал, на месте т. Волкова не было, уходил в село. Оружие — винтовка, патроны, гранаты — оставлено на временное хранение военнопленным.

2. Вновь назначенный политруком лагеря тов. Петров (секретарь Ругозерского райкома КП (б) взамен снятого тов. Певгонен, уже приступил к работе).

3. Военнопленные занимаются:

а) изготовлением финских ножей, починкой обуви, рыбной ловлей;

б) все сейчас изучают русский язык преподавателем выделен курсант спецшколы тов. Артуков. Кроме того, закончили изучение Конституции СССР и сейчас начали изучать историю ВКП (б), закончили 1-ю главу. Одновременно надо сказать, что проверка показала, что военнопленные не знают государственного устройства СССР, а также и биографии наших вождей т.т. Ленина, Сталина.

4. Питание военнопленных про изводится наравне с нашими курсантами спецшколы — норма одна и та же.

Весь командный состав, прикомандированный из спецшколы питается из одного котла с военнопленными.

5. Распорядок дня в лагере следующий:

а) подъем 6 часов утра,

б) туалет с 6 часов до 6-30,

в) утренний чай с 6-30 до 7-30,

г) прогулка с 7-30 до 8-30,

д) завтрак с 8-30 до 9-30,

е) подготовка к занятиям с 9-30 до 10–00,

ж) занятия с 10–00 до 14–00,

з) самостоятельная работа в классе с 14–00 до 17–00,

и) обед с 17–00 до 18–00,

к) отдых с 18–00 до 19–00,

л) вечерний чай с 19–00 до 20–00,

м) самостоятельность с 20–00 до 23–00,

н) отбой в 23 часа.

Примечание: При таком распорядке дня и питания по заявлению политрука тов. Петрова, военнопленные чувствуют себя хорошо и крепко прибавляют в весе.

6. в данное время пришлось выделить из спецшколы лошадь с возчиком (курсантом) для подвозки дров и продуктов.

7. В связи с открытием мастерской приходится руководству спецшколы много времени тратить на достачу кожи, металла для ножей, материала для пошивки пьекс и ремонта сапог, спецодежды и прочих материалов, как-то: бумагу, тетради, учебники по русскому языку, учебники по истории ВКП (б), и другой литературы.

8. До последнего времени никакой дисциплины по существу не было, военнопленных можно одних было видеть в клубе и других местах без охраны.

9. Общее назначение этого лагеря неясно. Отсюда нельзя составить про грамму и план работы.

Должно быть ясно, кого мы готовим и для какой работы. А сейчас никто ничего не знает и никто за лагерь не отвечает, и лагерь превратился в своеобразный дом отдыха.

Выводы:

Несмотря на соответствующий отбор в этот лагерь, все же надо установить специальную охрану в количестве отделения бойцов, только за счет спецшколы нельзя, иначе будут срывы учебы этих курсантов. И сейчас нашу охрану нужно отделить от военнопленных.

1. В связи с тем, что произведенная проверка показала незнание военнопленными государственного устройства СССР и биографии наших вождей, поэтому считаю, что историю ВКП (б) сейчас изучать рано, а надо составить специальную тематику включая в нее в первую очередь изучение государственного устройства СССР, биографии наших вождей Ленина и Сталина, устройство нашей партии и вопросы текущей политики и после этого начать преподавание истории ВКП (б).

2. По производительности работ надо составить спецплан и нормы выработки продукции, тем самым научить их плановой работе. Перед этим прочитать лекции как строится наше народное хозяйство и какую роль играет план. На производстве развивать социалистическое соревнование.

3. Всех наших курсантов спецшколы, прикомандированных к лагерю, выделить в питании, чтобы они питались отдельно от военнопленных.

4. Распорядок дня в лагере надо изменить, а то получается, что военнопленные до 10 час/ов/ утра занимаются прогулкой и кушаньем и после приступают к занятиям и те длятся всего 7 час/ов/ в день, включая самостоятельную работу в классе — 3 часа.

5. Установить точно, кто должен нести ответственность за лагерь в области охраны, воспитания и другой работы.

Завсектором кадров НКВД

оборонной организации ЦК КП (б)

Карело-Финской ССР /Сафонов/

12/1-42 г.»

Подобное либеральное отношение к даже «проверенным» финским военнопленным и отсутствие порядка в лагере не устраивало УПВИ, так как на документе имеется резолюция: «Куприянов. прошу Ваших указаний со своей стороны считаю, что надо передать их органам НКВД поручив последним вести все обслуживание».

Потеря значительной части территории СССР в 1941 году, и в первую очередь регионов, снабжавших страну продуктами питания, привела к снижению норм продовольствия как среди гражданского населения СССР, так и среди военнопленных. Уже 6 августа 1941 года были введены новые нормы продовольственного снабжения военнопленных и интернированных. По сравнению с нормами, действовавшими для финских военнопленных во время Зимней войны, помимо сокращения количества хлеба, выдаваемого пленным, с 800 до 400 г в сутки, сокращалась выдача растительного масла с 30 до 20 г, мясо из рациона исчезает совсем, правда, при этом увеличивается выдача рыбы с 75 до 100 г в сутки. Однако были введены дифференцированные нормы продовольственного снабжения военнопленных в зависимости от их физического состояния:

1) нормы питания для пленных, находящихся в лечебных заведениях лагерей и приемных пунктов НКВД;

2) нормы довольствия находящихся в оздоровительных командах в лагерях НКВД;

3) нормы довольствия этапируемых военнопленных и интернированных. Это позволяло сохранить жизнь ослабленных военнопленных.

На начальном этапе войны Продолжения, когда военнопленных было еще чрезвычайно мало, нормы их снабжения не очень сильно отличались от продовольственного снабжения военнослужащих тыловых частей РККА. Хотя уже наметились тенденции в сокращении продовольственных пайков.

Нормы суточного довольствия красноармейцев и начальствующего состава в военное время и военнопленных в лагерях и приемных пунктах

Сравнительный анализ цифр, приведенных в таблице, позволяет утверждать, что эти нормы питания хотя и отличались от норм питания 1939 года, но все же еще позволяли поддерживать физическое состояние пленных на более или менее сносном уровне. Общая калорийность пайка иностранного военнопленного составляла 2617 килокалорий в день.

Однако на приемных пунктах было более низкое продовольственное обеспечение военнопленных. Это объяснялось тем, что они не привлекались в это время к выполнению каких-либо работ, то есть в меньшей степени расходовали свои «энергоресурсы». К тому же в приемных пунктах пленные находились непродолжительное время.

Неудачи Красной Армии весной — летом 1942 года на южном направлении советско-германского фронта и усилившиеся продовольственные проблемы в стране привели к значительному сокращению снабжения пленных продуктами питания. 25 августа 1942 года НКВД принял решение № 353 об отмене дифференцированных норм питания для военнопленных. Отныне все категории пленных, вне зависимости от их здоровья, снабжались по единой системе. Если в 1939 году пленные получали 800 г хлеба и в их рационе было мясо, то теперь военнопленным выдавали 400 г хлеба в сутки, а мяса не было совсем. Такое же положение сложилось и с выдачей табака — он был заменен на махорку и выдавался лишь работающим пленным. Незначительные послабления были сделаны лишь для больных и работающих, последним выдавали на 100 г хлеба больше.

Были введены нормы замены отсутствующих продуктов на другие. Так, 100 г хлеба могли быть заменены 60 г сухарей или галет, картофель — различными крупами и т. п. Такой рацион в совокупности с работой сильно повлиял на физическое состояние военнопленных. Участились случаи смерти пленных от дистрофии и авитаминоза. 6 ноября 1942 года заведующий отделом физиологии Центрального института питания Наркомздрава СССР профессор Молчанова дала заключение о рационе питания военнопленных и его влиянии на физическое состояние работавших: «Такая калорийность (1945 кал.) может покрыть траты человека, находящегося в полном покое… В настоящее время уже имеется достаточное количество клинических наблюдений, показывающих, что при длительном питании рационом с низким калоражем возникает заболевание, получившее название алиментарной дистрофии… Предлагаемый набор продуктов беден не только углеводами и жирами, но и витамином А, что может привести к поражению слизистых дыхательных путей и к развитию куриной слепоты… При тяжелой физической работе расстройство наступает значительно быстрее, и часто бывает невозможно уловить те границы, при переходе через которые процесс становится необратимым. Как минимум, калорийность при тяжелой физической работе все же следует считать 3000 калорий, при легкой — 2400 и при так называемом комнатном покое — 2000 калорий».

Для примера рассмотрим ситуации, сложившиеся со здоровьем военнопленных в 1942 году в Унжлаге и Монетно-Лосиновском лагере НКВД СССР. В обоих этих лагерях наряду с другими военнопленными содержались и финны.

О плачевном состоянии военнопленных свидетельствуют данные, о которых сообщали заместитель начальника управления Унжлага — лагеря военнопленных, располагавшегося в 1942 году на территории Горьковской (ныне Нижегородской) области, лейтенант госбезопасности Кабанов и заместитель начальника санитарного отдела Широков в «Докладной записке начальнику Управления Унжлага НКВД СССР капитану госбезопасности тов. Автономову». В частности, они писали, что из 1294 военнопленных, находившихся в лагере, 42,3 % были тяжело больны. С 30 апреля по 10 мая 1942 года количество стационарных больных возросло в полтора раза. Несмотря на это, на больных стационара экономили. В апреле, отмечается в документе, по норме причиталось выдать питания на 55 116 руб. 48 коп., но фактически выдано было 51 705 руб. 14 коп. 123 больным причиталось выдать по 70 г мяса — 86,1 кг. 423 пеллагрикам по 173 г — 731,8 кг. «Требовалось 817,9 кг. Выдано 345,0 кг. Недод. 463,9 кг».

Кабанов и Широков сообщали также, что в 24-м лагерном пункте на 14 апреля 1942 года имелись 152 человека больных, в том числе с авитаминозом — 95, цингой — 2, 51 — хирургических. Но при такой неблагополучной ситуации, писали Кабанов и Широков, «в лагерном пункте имеется непозволительная экономия на питании: с 1 апреля по 15 мая полагалось выдать продуктов на 44 376 руб. Фактически выдано на 36 930 руб. Лагерный пункт имеет весьма ограниченный ассортимент продуктов». То есть в стационаре расходы на питание больных были снижены на 6,1 %, а в целом по лагерю — на 16,7 %. Неудивительно, что в Унжлаге была большая смертность военнопленных, на чем я более подробно остановлюсь в следующих разделах данной работы.

Не менее драматично складывал ась ситуация в Монетно-Лосиновском лагере № 84. Он был образован в соответствии с приказом УПВИ НКВД 8 мая 1942 года. Первые партии пленных стали поступать сюда из Оранского, Темниковского, Актюбинского и Унженского лагерей уже в конце мая 1942 года. Месторасположение лагеря в санитарно-бытовом плане было выбрано неудачно — он дислоцировался на двух островах (Лосиновском и Еловом) среди торфяных болот. Военнопленные размещались в деревянных, плохо отапливаемых бараках, в которых были установлены сплошные двухъярусные нары на 200–250 человек. Матрасов и одеял в лагере не хватало, и большинство пленных спали на голых досках. Практически полное отсутствие дезокамер, дезинфицирующих средств и бань резко осложняло санитарно-гигиеническое положение в лагере. Кроме того, отсутствие свежих овощей, зелени, картофеля, свежего мяса и витаминов привело к массовой заболеваемости контингента лагеря цингой и пеллагрой. Ситуация осложнялась нехваткой медикаментов в лазарете. Совокупность данных факторов привела к резкому увеличению смертности военнопленных. За семь месяцев существования этого лагеря в нем умерли 2278 человек, из них 1902 от дистрофии. По данным российской Ассоциации «Военные мемориалы», организации, занимающейся в числе прочего и установлением данных об умерших на территории СССР иностранных военнопленных, с июля по ноябрь 1942 года в Монетно-Лосиновском лагере умерли 53 финских военнопленных.

Обеспокоенный таким положением дел, заместитель наркома внутренних дел Серов направил в лагерь специальную комиссию для расследования причин высокой заболеваемости и смертности военнопленных. В результате проведенной проверки было установлено, что сложившаяся ситуация вызвана плохой организацией и заниженными нормами продовольственного обеспечения, а также неполноценным и недостаточным отдыхом военнопленных. Кроме того, в отчете отмечалось плохое хозяйственно-бытовое обслуживание контингента лагеря. Были намечены мероприятия по исправлению сложившейся обстановки в Монетно-Лосиновском лагере. Руководству лагеря предписывалось в кратчайшие сроки наладить полноценное и своевременное питание военнопленных, в том числе и по нормам, предусмотренным для больных пеллагрой; провести подготовку лагеря к зиме, утеплив и отремонтировав здания; обеспечить полноценный отдых пленных, снабдив всех матрасами или матами; проводить профилактические мероприятия, обеспечив всех военнопленных кипяченой водой и противоцинготным хвойным настоем; навести порядок в медицинском секторе, приведя в порядок все лечебные и оздоровительные учреждения, снабдив их посудой, медикаментами и инвентарем; и, наконец, обеспечить госпитализацию всех нуждающихся в стационарном лечении.

Таким образом, несмотря на то, что с начала войны Продолжения прошел уже почти год, санитарно-бытовые условия и продовольственное обеспечение военнопленных в местах их размещения не отвечали требованиям нормальной жизни. Более того, некоторые пленные были переведены из плохих условий Унжлага в еще более худшие Монетно-Лосиновского лагеря.

Ухудшение физического состояния пленных и как результат этого — снижение трудоспособности в какой-то степени вынудило государство уделять больше внимания продовольственному снабжению военнопленных. В связи с этим вновь были введены дифференцированные нормы питания пленных, зависящие от климатических условий, характера выполняемых работ и норм выработки. 16 марта 1943 года НКВД установил шесть норм питания для различных категорий военнопленных — для рядового и младшего командного состава; для офицерского состава; для содержащихся на гауптвахте; больничный паек; дополнительный противоцинготный паек; противопеллагрозный паек. Также увеличивались нормы выдачи хлеба. Теперь они зависели от выполнения норм выработки и колебались от 400 г (для невыполнявших) до 900 г (для перевыполнявших нормы на 150 % и выше). Самый маленький паек был у содержавшихся на гауптвахте военнопленных — 300 г.

Вместе с тем УПВИ НКВД стало связывать улучшение продовольственного снабжения с решением пропагандистских задач и идеологической обработкой военнопленных. В частности, офицеры и курсанты, которые записывались в антифашистские школы и обучались в них в просоветском духе, получали 700 г хлеба. Кроме того, добровольно сдавшимся в плен солдатам и офицерам выдавали на 100 г хлеба больше. Правда, последнее касалось только сборных пунктов, фронтовых лагерей и лагерей-распределителей. В производственных же лагерях паек военнопленных зависел от норм выработки.

В апреле 1943 года, всего через месяц после предыдущего, произошло очередное увеличение норм продовольственного снабжения военнопленных. Теперь УПВИ НКВД СССР гарантировало всем пленным, вне зависимости от норм выработки, 600 г хлеба в сутки. В июле 1943 года был увеличен дополнительный паек больным и находящимся в оздоровительных командах военнопленным. В соответствии с директивой № 314 НКВД СССР в рацион включили масло (25 г), мясо (40 г), сахар (25 г), сгущенное молоко (30 г) и другие продукты.

Тем не менее ситуация со здоровьем контингента лагерей, несмотря на указанные выше меры, почти не улучшалась из-за сбоев в механизме доставки пищевых продуктов в лагеря и их дальнейшей переработки в лагерных пищеблоках для подачи на обеденные столы. Пленные не получали в полной мере отпускавшиеся на них продукты и по количеству, и по наименованиям, несмотря на то, что эти параметры были утверждены высокими государственными инстанциями в соответствии с принятыми в военное время нормами питания. В связи с этим 28 января 1944 года НКВД СССР издал циркуляр № 30 «О борьбе с хищениями в лагерях военнопленных». В нем, в частности, отмечалось, что недостачи продовольствия и вещевого имущества «в лагерях стали общими и массовыми». Впрочем, кражи продуктов питания и вещей ради сохранения жизни в условиях лагеря были распространенным явлением и среди военнопленных. Так, например, в личном деле рядового E/II/JR34 Линдмана Павла-Михаэля (Lindmаn Раауо Mikael, 12.02.1918-3.11.1942) имеются: приказ об аресте из лагеря № 74 в Оранках за кражу муки от 2 марта 1942 года; рапорт о краже из лагеря № 74; приказ из Красногорского лагеря от 27 сентября 1942 года о взыскании на военнопленного «за порчу одеял», из которых он сделал себе кашне.

Вологодские историки В. Конасов и А. Кузьминых приводят в своей книге выдержку из письма немецкого летчика Эриха Хартманна, сбившего во время войны 352 советских самолета: «…полковники воровали, превращались в предателей, сдавали своих товарищей, становились информаторами НКВД». Австрийский исследователь С. Карнер в своей работе отмечает, что голод приводил к резкому смещению всех ценностей: за кусок хлеба пленный был готов пожертвовать всем».

Я считаю, что выпуск специального циркуляра Наркомата внутренних дел свидетельствует о том, что воровство в лагерях приняло угрожающие размеры и наносило значительный вред здоровью военнопленных. Конечно, на циркуляр нужно было реагировать, и поэтому были проведены служебные расследования. По их результатам несколько человек из лагерной администрации за хищения были привлечены к уголовной ответственности. В результате проведенных расследований было установлено, что «в хищениях и злоупотреблениях участвуют лица, непосредственно отвечающие за сохранность и сбережение государственного имущества: зав. складами, хлебопекарнями, а также некоторые работники из аппарата лагерей»… Так, например, в Рябовском лагере № 75, где содержались финские военнопленные, систематически расхищалось обмундирование, предназначенное для пленных. Это было связано с тем, что по распоряжению заместителя начальника лагеря Хазина «обмундирование было свалено в кучу у склада и в течение 1,5 месяцев никем не охранялось»; в Темниковском лагере № 58 к уголовной ответственности привлечена группа расхитителей, возглавляемая зам. начальника лагеря Голиковым и заведующим складом Фоминым.

В июне 1944 года начальник УПВИ генерал-майор И. А. Петров и замнаркома внутренних дел В. В. Чернышов отправили Л. Берии докладную записку «О существующих нормах питания и физическом состоянии военнопленных», в которой отмечали, что калорийность рациона пленных, установленная в 1942 году, не обеспечивала работоспособности военнопленных и вела к истощению и заболеваниям. Увеличение продовольственного пайка на 25 % в апреле 1943 года позволило снизить смертность пленных, но не решило вопроса трудоспособности контингента лагерей. Особенно тяжелая обстановка со здоровьем военнопленных сложилась в Тагильском, Асбестовском и ряде других лагерей. В феврале 1944 года до 47 % пленных находились в оздоровительных командах или были больны.

Поскольку почти у половины военнопленных были проблемы со здоровьем, сложившееся положение не устраивало НКВД перед которым ставилась задача более широкого применения труда пленных. СССР был заинтересован в повышении производительности их труда и увеличении числа способных работать, так как нужно было восстанавливать огромное количество разрушенных войной промышленных объектов и две трети жилья. В связи с этим было принято очередное решение об увеличении продовольственного пайка на 25 %.

Очередное повышение норм котлового довольствия военнопленных произошло 18 октября 1944 года (приказ НКВД СССР N' 001 282 «Об изменении норм продовольственного снабжения военнопленных»). Для занятых на тяжелых работах увеличивался хлебный паек от 650 г и выше в соответствии с нормами выработки. В рацион включались мясо, рыба, различные крупы и т. д.

Итак, по данным архивов Российской Федерации, в которых имеются многочисленные конкретные сведения о нормах питания военнопленных финской армии периода войны Продолжения, в суточный рацион контингента лагерей должны были входить: ржаной хлеб (около 400 г), мука и крупы (около 100 г в сутки), рыба (преимущественно сельдь — около 100 г), растительное масло и жир, сахар, картофель и овощи (около 500 г в сутки), соль, уксус, перец, лавровый лист и чай. Однако этот среднестатистический рацион питания финских военнопленных на практике не соответствовал реальности. Фактически неизменной была лишь пайка хлеба, остальные продукты отпускались либо по заниженным нормам, либо их не было совсем. Более того, часто практиковалась «равноценная» замена отсутствующих продуктов. Например, 100 г рыбы могли заменяться на 65 г мясных консервов или различными крупами, свежий картофель и овощи — сушеным картофелем и солеными или квашеными овощами и капустой, хлеб — сухарями или галетами и т. п. Естественно, что такое питание уже не могло способствовать поддержанию военнопленных в хорошем или даже удовлетворительном физическом состоянии.

В связи с этим руководство лагерей было вынуждено организовывать подсобные хозяйства. Например, в Спасозаводском лагере № 99 уже в 1942 году сначала при оздоровительном лагерном отделении № 1, а затем и в других лаготделениях, с целью развития животноводства, создания кормовой базы и частичного обеспечения военнопленных мясом, овощами и молоком, было организовано подсобное хозяйство. Исследователь Л. Носырева отмечает, что в 1942 году лагерем было приобретено 6 коров, 50 овец и 4 свиньи. Карлаг предоставил в распоряжение Спасозаводского лагеря 48 га земли. В результате этих мероприятий оздоровительное отделение полностью обеспечивало себя овощами и картофелем, а также получало от подсобного хозяйства свежее молоко, мясо и масло. Однако, несмотря на создание подсобного хозяйства, заболеваемость и смертность в лагере была очень высокой. К концу 1942 года в нем умерли 1901 человек, в том числе 1556 от дистрофии. В соответствии со списком бывшего военнопленного, члена Ассоциации Sotavangit г.у. прапорщика Олави Мартикайнена, составленным в 1990 году, за означенный период в лагере № 99 скончались 142 финских военнопленных.

Подсобные хозяйства были организованы практически во всех лагерях, где содержались финские пленные в период войны Продолжения. В Череповецком лагере НКВД № 158 для пополнения рациона контингента была создана рыболовецкая артель, в которой, например, работали финские военнопленные Колехмайнен, Мяннистё, Рейникайнен, Липпонен и некоторые другие.

Распорядок дня в Череповецком лагере, как, впрочем, и в остальных лагерях, зависел от времени года. Например, в весенне-летний период он был следующим:

Подъем — 5.00.

Физзарядка — 5.10.

Утренний туалет — 5.25.

Утренний осмотр и поверка — 5.35.

Завтрак — 5.50.

Построение к разводу — 6.20.

Развод на работу — 6.30.

Обед — 13.00.

Конец рабочего дня — 18.00.

Прием с работы — 18.30.

Вечерняя поверка — 19.00.

Ужин 19.15.

Текущий ремонт обмундирования — 19.45.

Личное время военнопленных — 20.00.

Подготовка ко сну — 20.50.

Отбой — 21.00.

В зимнее время года подъем и отбой, как правило, были на час позже. Однако в ноябре 1942 года начальник лагеря № 158 капитан госбезопасности Королев решился на экстраординарный поступок: В нарушение инструкций УПВИ он разрешил производить подъем пленных не в шесть часов утра, а в семь; отбой не в 22–00, а в 21–00. Подобный шаг был вызван плохим общим самочувствием военнопленных. Тем самым Королев предвосхитил предложение заместителя министра внутренних дел СССР С. Круглова, высказанное им на совещании министров внутренних дел республик и начальников краевых и областных управлений МВД в марте 1946 года. «Внутренний распорядок лагерей надо упростить и подчинить его интересам трудоиспользования и сохранения физического состояния военнопленных, Если военнопленному надо на работу идти к 8 часам, то не надо его поднимать в 5 часов, пусть он дольше лежит, ведь вы знаете, что чем больше человек лежит, тем меньше ему надо есть». Вот такое оригинальное решение проблемы продовольственного снабжения военнопленных!

Помимо прочего, пленные привлекались к сбору хвои для изготовления противоцинготного отвара, а для пополнения витаминного рациона — клюквы и других ягод, Администрация лагеря, по словам самих финских военнопленных, не чинила этому препятствий, так как прекрасно осознавала, что имеющимися в их распоряжении средствами достаточно трудно справиться с ростом заболеваемости в лагере.

О санитарно-бытовом обслуживании и продовольственном снабжении финских военнопленных в лагере № 158 г. Череповца существуют достаточно противоречивые сведения, Одни финские пленные на допросах в Ханко часто говорили о неустроенности жизни в лагере, занижении норм продовольственного снабжения и завышении продолжительности рабочего дня. Сержант Эско Боксберг (Esko Boxberg), попавший в плен в июле 1941 года и прошедший через многие лагеря, рассказывал, что в Темлаге (лагерь № 58, ст, Потьма, Мордовия), где он содержался с августа по ноябрь 1941 года, работа была необременительная, но рацион крайне скудный: 400 г хлеба и два раза в день водянистый суп. В Елабужском лагере, в котором Боксберг пробыл до января 1942 года, он работал в прачечной, производственные нормы были завышены, и пленные не справлялись с работой. Еда была такая же плохая, как и в Потьме, но кормили только два раза в день: в шесть часов утра на завтрак давали 100 г хлеба и суп. В шесть часов вечера выдавали хлеб, суп и кашу. Нередко хлебные нормы произвольно сокращались, и военнопленные получали только 100 г хлеба в день. Прапорщик О. Мартикайнен, бывший в Череповецком лагере до декабря 1942 года, рассказывал, что питание было недостаточным: в день давали 400 г хлеба, 10 г сахара, два раза в день водянистый суп и два черпака каши, две небольшие (размером примерно 10 сантиметров) рыбины. Такое положение с продовольственным снабжением финских военнопленных объясняется тем, что, как отмечалось выше, именно в это время происходит сокращение норм питания в лагерях УПВИ НКВД СССР.

Другие пленные давали иные показания. Например, сообщения, публикуемые в газете «Sotilaan Aаni», рисуют вполне приемлемые условия жизни в лагере. В связи с этим необходимо отметить, что в ней, начиная приблизительно с января — февраля 1943 года, появляется специальная рубрика «Жизнь военнопленных в Советском Союзе. Лагерь № 158». Учитывая предназначение этой газеты, жизнь в лагере рисовалась в «розовых тонах» — идеальное месторасположение лагеря в здоровом, чистом месте, прекрасное питание и медицинское обслуживание. В коллективном обращении, которое подписал 41 финский военнопленный в июне 1943 года, помимо призывов сдаваться в плен приводятся и сведения об условиях содержания в Череповецком лагере. Пленные размещались в чистых помещениях, раз в неделю их водили в сауну. Рабочий день — восемь часов. В свободное от работы время военнопленные играют в шашки и шахматы. Хлеба давали от 600 до 1200 г, в зависимости от выработанных норм, сахара — 60 г, масла 30 г. Естественно, что нельзя полностью доверять такому одиозному источнику, как эта газета, так как она была предназначена именно для того, чтобы склонить военнослужащих финской армии к сдаче в плен. Однако, изучая это периодическое издание, можно прийти к выводу, что даваемая в нем информация о продовольственном снабжении, трудовом использовании и санитарно-бытовом обслуживании военнопленных полностью соответствовала тем нормам, которые были установлены директивами УПВИ НКВД СССР в данный период времени. То есть декларированным, а не реальным нормам. И менялась эта информация по мере изменения самих норм.

Вполне вероятно, что и первые, и вторые правы. Анализируя протоколы допросов финских пленных, имеющиеся в распоряжении исследователей проблемы военного плена, стоит учитывать не только то, при каких обстоятельствах получены данные сведения, но и еще одно, по моему мнению, немаловажное обстоятельство. А именно: когда, откуда прибыли и как долго пробыли опрашиваемые военнопленные в Череповецком лагере. Это, впрочем, касается и других мест постоянного содержания финских пленных. На основании документов, имеющихся в моем распоряжении, я пришел к выводу, что нередко наиболее полную картину жизни в лагере дают те военнопленные, которые находились в плену достаточно долгое время, прошли через несколько лагерей УПВИ НКВД СССР и имели возможность сравнивать одно место содержания с другим. Действительно, все познается в сравнении: прибывшие в Череповец из Монетно-Лосиновского или Спасозаводского лагерей НКВД, где, как уже отмечалось выше, отсутствовали элементарные санитарно-бытовые условия жизни, оценивали условия содержания в 158-м лагере как вполне удовлетворительные. Попавшие же в Череповецкий лагерь в конце войны прямо из приемных пунктов, где они содержались сравнительно недолгое время, придерживались противоположного мнения. Упомянутый уже прапорщик Мартикайнен отмечал, что с января 1943 года снабжение в Оранском лагере, куда он был переведен из Череповца, улучшилось. То есть изменилось время и место содержания, а вместе с ними изменились и нормы продовольственного снабжения.

В оздоровительных командах, куда направляли ослабленных и больных военнопленных, условия содержания и питания были намного лучше, чем в производственных лагерях УПВИ НКВД СССР. Еще лучшее санитарно-бытовое обслуживание (насколько вообще возможно употреблять слово «лучший», говоря о плене) было в оздоровительных лагерях и лагерных отделениях. В конце войны Продолжения, в соответствии с приказом НКВД № 0219 от 5.10.1944 г., 15 производственных лагерей были реорганизованы в оздоровительные лагеря, а во всех остальных были созданы оздоровительные лаготделения. Там в паек иногда входило мясо и масло, а кроме того, устанавливался особый режим содержания и медицинского обслуживания, позволявший в некоторой степени восстановить здоровье военнопленных.

Итак, можно сделать следующие выводы: санитарно-бытовое обслуживание финских военнопленных во время обеих войн не отвечало необходимым требованиям. Несмотря на имевшийся опыт размещения иностранных пленных, лагеря для финнов не были должным образом подготовлены для их содержания.

Продовольственное снабжение военнопленных на всем протяжении Зимней войны полностью соответствовало нормам, установленным УПВИ НКВД СССР. Питание военнослужащих финской армии во время первого вооруженного конфликта 1939–1940 годов было значительно лучше, чем в 1941–1944 годах. Не испытывавшее серьезных затруднений с продовольствием в этот период, советское государство могло поддерживать жизнедеятельность финских военнопленных в лагерях на достаточно приемлемом для здоровья уровне, конечно, при этом необходимо учитывать особенности военного времени.

Во время войны Продолжения, в связи с указанными объективными трудностями, продовольственное обеспечение финских и других иностранных пленных было недостаточным для поддержания нормального здоровья и жизни. Однако, как пишет в своей работе австрийский исследователь С. Карнер, военнопленные отмечали, что мирное население СССР страдало от нехватки питания гораздо сильнее, чем они сами, «у русских было еще меньше, чем у нас».

Нельзя не отметить тот факт, что руководство УПВИ НКВД СССР осознавало и признавало возникшие проблемы и по мере своих сил и возможностей старалось принять соответствующие меры для исправления ситуации с плохим питанием военнопленных, увеличивая рацион пленных несколько раз на всем протяжении войны.

Советские военнопленные в Финляндии

Сведения о продовольственном обеспечении советских военнопленных в Финляндии периода войны Продолжения противоречивы. Данные официальных властей и воспоминания самих военнопленных расходятся во многих деталях. Впрочем, это вполне логично и закономерно.

Начиная с июля 1941 года в Финляндии решением Ставки вводятся дифференцированные нормы снабжения военнопленных. Подобная практика, как мы помним, существовала и в Советском Союзе. Однако стоит учитывать, что Суоми была гораздо меньше по территории и обладала меньшими сельскохозяйственными мощностями, чем СССР Более того, уже во время Зимней войны была введена карточная система продовольственного снабжения гражданского населения, а во время войны 1941–1944 годов список продуктов, подлежащих нормированию, значительно расширился. Таким образом, Финляндия не располагала достаточными запасами продовольствия для нормального снабжения своего населения, что уж тогда говорить о советских пленных.

Итак, 1 июля 1941 года Ставка отправляет в лагеря инструкцию, касающуюся норм питания военнопленных. Приказ подписали начальник интендантского отдела подполковник К. Саурио и начальник 1-го интендантского отдела подполковник Э. Хеуден. Паек «А» выдавался пленным, не занятым физическим трудом. Паек «Б» выдается занятым физическим трудом пленным и пленным, относящимся к старшим бараков и т. п. Им выдавались еще и по три сигареты в день на одного человека.

Из-за большого наплыва пленных. и нехватки продовольствия в лагерях практически всех, даже работающих военнопленных, перевели на паек «А». В период с 2.07.1941 по 12.09.1941 года в Финляндии действовали следующие нормы продовольственного снабжения советских военнопленных:

Однако ни один советский военнопленный не помнит, чтобы они получали молоко в финских лагерях. Напомню, что в СССР в это же время калорийность питания военнопленных приближалась к 2000 килокалориям, но все равно считалась недостаточной для поддержания нормального самочувствия пленных.

Естественно, что подобное сокращение продовольственного снабжения не могло не сказаться на состоянии пленных. В лагерях начала увеличиваться смертность от голода и сопутствующих ему болезней. Однако, справедливости ради, необходимо отметить, что в финских лагерях питание было значительно лучше, чем в немецких. Российский исследователь П. Полян отмечает, что особенно тяжелая ситуация сложилась с питанием советских военнопленных в немецких лагерях в 1941–1942 годах, когда хлеба выдавали только по 200 г. Изнурительная работа и голодный режим содержания приводил к таким крайностям, как каннибализм. Например, в Бобруйском лагере за это были расстреляны 28 человек. В Минском лагере зимой 1941/42 года от голода и болезней умерли не менее 40 тысяч человек.

С сентября 1941 года в Финляндии изменяются нормы продовольственного снабжения пленных. Для сравнения приведу и данные о пайке финского солдата.

Качество продуктов было не самым высоким. Свинины не было, ее полностью заменяла конина. Конина часто была совсем испортившейся, поэтому сваренный из нее суп приводил к болезням. Впрочем, как и в СССР, в Финляндии часто заменяли один продукт на другой. Мясо заменял ось рыбой, маргарин — жиром и т. п.

Низкое качество продуктов питания отмечали и сами финны. В своем рапорте военный инспектор полковник Споре 6 сентября 1941 года отмечал: «Как военнопленные, начальники лагерей, так и работодатели жаловались на скудость пайков в случаях, когда речь идет о тяжелом физическом труде. Начальники лагерей объявили мне, что до обеда производительность труда гораздо выше послеобеденной — после 14 часов дня бросается в глаза изможденный вид пленных. Я предлагаю поэтому чувствительную добавку в питании на таком тяжелом участке работ. В первую очередь желательно прибавить хлеба и картофеля… Говоря о питании, не могу не упомянуть о том, что в Кеми варили голландское бочковое мясо, которое имеет такой страшный запах, что он не пропал даже после двухсуточного вымачивания. Наша охрана отказалась есть приготовленную из него еду. Но военнопленных заставил это сделать голод».

В связи с этим вызывает большое недоумение высказывание маршала Маннергейма: «Калорийность питания, выдававшегося военнопленным, и калорийность продуктов, которые получали люди физического труда, была почти одинаковой». Впрочем, надо учитывать, что любая мемуарная литература имеет довольно специфические цели и характер.

Как бы то ни было, продовольственное снабжение советских пленных оставалось критическим. Не имея возможности самим справиться со все возрастающими трудностями, финское правительство обратилось к Международному Красному Кресту (МКК) с просьбой организовать продовольственные посылки для пленных. МКК, при посредничестве американского Красного Креста, организовал доставку этой помощи. По свидетельству маршала Маннергейма, в страну за два года были доставлены 30 тысяч стандартных пятикилограммовых пакетов, в которых были продукты питания и табак. Казалось бы, цифры впечатляющие: 150 тысяч кг продовольствия! Но посмотрим на них под другим углом зрения. В стране находились около 60 тысяч пленных. Простой арифметический подсчет дает нам следующее: на каждого советского пленного приходилось всего по 2, 5 кг продуктов в год, или же по 6,8 г в день! Могла ли такая помощь улучшить физическое состояние военнопленных?

К 1943 году финские власти окончательно поняли, что проблему продовольственного снабжения советских военнопленных надо решать различными способами. Было принято довольно неординарное решение, по которому пленных передавали на работы в сельское хозяйство. Владелец хутора или фермы теперь имел право нанимать батраков или работников в лагерях. Пленные переезжали жить к нему в дом, и на хозяина ложилась ответственность за их питание. Кроме того, владелец хутора выплачивал лагерной администрации около 15 марок за каждого работника. Собственно говоря, этим убивали двух зайцев. Власти снимали с себя ответственность за продовольственное обеспечение военнопленных, а сельское хозяйство получало рабочие руки взамен ушедших на фронт мужчин.

Можно по-разному относиться к этому решению, но скажу лишь одно: оно спасло жизнь большому количеству советских пленных. Взаимоотношения между работниками и хозяевами складывались по-разному. В некоторых домах пленные жили в сараях и хлевах, а в других — почти на правах члена семьи. Бывший военнопленный Ёлкин вспоминал это время так:

«У крестьян кормили нормально. Там был хозяин, вернее, сын хозяина, мать-старуха и три сына. И один ровесник мне, примерно 20-го года, Ян был без ноги и без глаза после фронта. С одной ногой и одним глазом, он хозяйничал, и мать заставлял: хорошо корми. Я и пахал, и сеял, выполнял различную работу у них в хозяйстве».

Как правило, перед тем как отправить военнопленного на работу, хозяева несколько дней давали ему передохнуть, прийти в себя после лагеря, отъесться. В этом выражался прагматический подход финских крестьян к жизни: голодный И слабый работник — плохой работник.

Впрочем, случались и инциденты. Советские военнопленные были неоднократно замечены в краже продуктов питания, вещей у местных жителей. За это их немедленно отправляли обратно в лагеря, а администрация подвергала телесным наказаниям — порке розгами.

Взаимоотношения между гражданским населением Финляндии и советскими военнопленными — довольно интересная тема, которая требует более глубокого изучения. Лишь вкратце отмечу, что во многих случаях пленные вызывали больше сочувствия, чем ненависти. Кроме того, русская община страны по мере своих сил и возможностей старалась помочь своим соотечественникам выжить в условиях плена. Русские передавали пленным в лагеря масло, табак, молоко и хлеб. В этом проявились отличия в подходе к военнопленным. Русская община уже не воспринимала советских солдат как агрессоров.

И все же, несмотря на принятые меры, нехватка продовольствия в лагерях, отсутствие должного количества витаминов и жиров вели к большому проценту заболеваемости и смертности среди советских военнопленных.