Продовольственное обеспечение военнопленных, разумеется, являлось одной из главных составляющих качества их жизни в плену. Часто от этого напрямую зависела продолжительность жизни, а также и сама жизнь военнопленного. Однако какая чаша весов судьбы перевесит, когда на одной лежит жизнь военнопленного, а на другой — его смерть, во многом зависело и от системы и состояния медицинского обслуживания пленных в местах их размещения и на этапах эвакуации от линии фронта. Условия жизни в плену никогда не были легкими. Очень часто военнопленные умирали, не дождавшись освобождения после окончания боевых действий. Следовательно, гибель военнопленных в плену обязательно должна приниматься во внимание при подсчете военных потерь армий.

В XVIII–XIX веках основной причиной смертности военнопленных была плохая санитарно-эпидемиологическая обстановка в местах размещения пленных. Эпидемии брюшного тифа и чумы, как результат плохого питания и антисанитарных условий, уносили жизни тысяч пленных.

Но точных данных о причинах смертности в этот период нет. Первые статистические данные по этому вопросу относятся ко времени Гражданской войны в Соединенных Штатах Америки между Севером и Югом.

ХХ век внес свои коррективы в ситуацию со смертностью военнопленных. Развитие медицины и появление новых лекарств позволило существенно снизить гибель пленных от эпидемических заболеваний в местах их содержания, но все же ситуация оставалась достаточно тяжелой.

Как уже отмечалось, общее количество военнопленных в годы Первой мировой войны приближалось к 7,5 млн человек. Из них на долю германского блока (Германия, Австро-Венгрия, Болгария, Турция) приходилось около 4,5 млн пленных, из которых умерли 386 тысяч человек, то есть приблизительно 9 %. Союзники по антигерманской коалиции захватили в плен около 3 млн немцев, болгар, турок и солдат и офицеров австро— венгерской армии. Процент смертности среди них был меньшим около 4 %. Во время этой войны происходит изменение причин смертности военнопленных. Б. Урланис приводит данные о том, что основная масса военнопленных в германском плену умерла от туберкулеза и воспаления легких, то есть от болезней, вызванных плохими условиями содержания, питания, недостатком теплых вещей и т. п. Лишь 10 % скончались от эпидемических заболеваний. И совсем небольшим был процент смертности в плену от последствий ранений. Таким образом, на первый план теперь выходит проблема недоедания в лагерях и вызванная этим смертность от болезней, а не эпидемии, как это было раньше. Но даже, несмотря на существенное увеличение военнопленных, захваченных противоборствующими сторонами, ни одно государство не уделяло должного внимания разработке вопросов о порядке учета и захоронения пленных.

В начавшейся в 1939 году Второй мировой войне количество военнопленных было на порядок выше, чем во время Первой мировой войны. Достаточно сказать, что только в Советском Союзе, согласно официальным данным, находились около 4,5 миллионов военнопленных, из них — около 3 тысяч финнов. Финская армия за время Зимней войны и войны продолжения пленила свыше 70 тысяч советских солдат и командиров, из них умерли около 19 тысяч. Данные о пленных в Германии достаточно противоречивы, но, по разным подсчетам, только советских военнопленных в период с 1941 по 1945 год было свыше 5 млн человек, из них около 3,3 млн умерли.

В контексте данной книги меня, естественно, в первую очередь интересуют вопросы медицинского обслуживания, регистрации смерти и порядка захоронения финских и советских военнопленных во время Зимней войны и войны Продолжения.

Как Советский Союз, так и Финляндия в обеих войнах в основном придерживались принципов Женевской конвенции 1929 года «Об улучшении участи раненых и больных в действующих армиях». Но, несмотря на это, смертность пленных оставалась на достаточно высоком уровне.

Я считаю, что на смертность военнопленных влияло несколько факторов:

— физическое состояние военнопленного на момент пленения, то есть был ли он здоров, болен, тяжело или легко ранен;

— какая санитарно-эпидемиологическая обстановка была в местах размещения пленных;

— насколько медицинское обслуживание в лагерях удовлетворяло потребности военнопленных, достаточность медицинского оборудования и медикаментов;

— продовольственное снабжение пленных, то есть соответствие суточных норм питания, необходимых для выполнения работ и поддержания жизни военнопленных;

— условия труда и характер выполняемых работ, к которым привлекались военнопленные;

— климатическая зона расположения мест размещения военнопленных и наличие у пленных зимнего обмундирования;

— условия транспортировки пленных к местам их постоянного размещения в лагерях для военнопленных.

Естественно, в каждом конкретном случае смерти военнопленного были свои обстоятельства, причины или даже совокупность причин и факторов. Болезни, ранения, голод и холод являются основными причинами смертности пленных в лагерях. Но наряду с этими причинами есть еще и второстепенные — несчастные случаи на производстве, казни по приговору военно-полевых судов за совершенные преступления и смерть при попытке к бегству из лагерей. Впрочем, стоит отметить, что две последние причины смертности более характерны для советских пленных в Финляндии, чем для финских военнопленных, содержавшихся в лагерях УПВИ НКВД на территории СССР во время Зимней войны и войны Продолжения. Но все же и их нельзя сбрасывать со счетов, так как в нашем распоряжении имеется подобная информация.

Так, например, вероятнее всего младший сержант Пааво Паюнен (Paavo Pajunen), перешедший на сторону Красной Армии 14.12.1939 года на Карельском перешейке, был осужден и расстрелян по решению Особого совещания. Пааво Паюнен, член коммунистической партии Финляндии, принимал участие в Гражданской войне в Испании (1936–1939) на стороне республиканского правительства. В это же время в составе Интернациональной бригады воевал другой финский коммунист, подполковник Тууре Лехен (Тuurе Lehen). После победы Франко Паюнен вернулся в Финляндию, а Лехен в Москву. Во время Зимней войны Паюнен был направлен в действующую армию. 14 декабря 1939 года сдался в плен. Сначала он был отправлен для допросов в Сестрорецк, а затем переведен в Териоки. Здесь его следы теряются. Долгое время в Финляндии считалось, что он вступил В Финскую Народную армию и, возможно, его завербовали и готовили отправить в страну как агента. Жена Паюнена, писатель-журналист Йенни Паюнен (Jеnnу Pajunen), долгое время пыталась выяснить судьбу своего мужа. Изучив все доступные ей советские и финские документы, она считала, что Пааво Паюнен был расстрелян как финский шпион по решению «тройки» в составе трех министров правительства Куусинена: Тууре Лехена, Инкери Лехтинена (Inkeri Lehtinen) и еще одного, чье имя точно не известно, хотя, вероятнее всего, им был Армас Яйкия (Armas Aikia).

К сожалению, не все архивы Российской Федерации доступны для исследователей, однако хочется надеяться, что имеющиеся в нашем распоряжении свидетельства о расстрелах финских пленных по решению Особого совещания найдут в скором времени документальное подтверждение.

Зимняя война

Медицинское обеспечение финских военнопленных во время Зимней войны осуществлялось согласно выпущенному 23 сентября 1939 года «Временному положению о медико-санитарном обслуживании военнопленных в системе Управления НКВД СССР по делам военнопленных» за номером 6439/4, утвержденному заместителем УПВ Хохловым и начальником сануправления УПВ Соколовым. Оно было разработано, в частности, потому, что в 1931 году Советский Союз ратифицировал женевскую конвенцию «Об улучшении участи больных и раненых воинов в действующих армиях». Это положение действовало и во время войны Продолжения. кроме того, вопросы медицинского обслуживания военнопленных регулировались и статьями 9-10 и 35–39 «Временной инструкции о работе пунктов НКВД по приему военнопленных» (приказ наркома внутренних дел Л. Берии № 0438 от 29.12.1939 г.).

Первую медицинскую помощь большая часть раненых военнопленных получала от санитаров и санинструкторов РККА. Однако на всем протяжении боевых действий на советско-финском фронте во время Зимней войны в войсках ощущался недостаток в санитарах, санитарах-носильщиках, санинструкторах. Это, в первую очередь, было связано с большими потерями среди личного состава медицинской службы РККА. Петербургский исследователь Д. А. Журавлев приводит данные отчета санитарной службы 8-й армии, в которых отмечается, что только в 56-й стрелковой дивизии потери среди санинструкторов по отношению к штатному числу личного состава санитарной службы составили 61 %, а санитаров — около 50 %. Естественно, что в первую очередь медицинская помощь оказывалась раненым красноармейцам и только затем — военнопленным финской армии.

В вышеперечисленных документах закреплялись основные правовые положения в сфере медицинского обеспечения военнопленных в СССР. В них также было определено общее движение военнопленных в системе медицинского обслуживания. После пленения военнослужащих армий противника передавали на приемные пункты. Затем, после соответствующего медицинского осмотра и дезинфекции, их передавали конвойным войскам НКВД СССР для дальнейшей доставки в лагеря для военнопленных.

В советских регламентирующих документах запрещалось направлять раненых, больных и обмороженных на приемные пункты. Таких военнопленных следовало отправлять в госпитали. Причем раненые и больные сразу дифференцировались на несколько групп: раненые, контуженые, обмороженные, ожоговые, терапевтические и инфекционные больные. Это делалось для того, чтобы при направлении их в тыл можно было, по возможности, учесть необходимый для лечения профиль медицинского учреждения. В соответствии с советскими нормативными актами финские пленные имели право лечиться в гражданских и военных госпиталях и больницах на одинаковых основаниях с военнослужащими РККА, но с соблюдением правил, установленных для военнопленных. После выздоровления пленных передавали в стационарные лагеря НКВД СССР.

Передача раненых военнопленных

Финские военнопленные в госпиталях

На поступавших в медицинские учреждения Советского Союза во время Зимней войны финских военнопленных заводились госпитальные карты и истории болезней. В отличие от войны Продолжения, в этот период не была разработана особая форма этих документов, и данные вносились в советские карты, предназначенные для «лечебных учреждений войскового и армейского районов», то есть в карты того же образца, в которых делались записи о состоянии здоровья раненых и больных военнослужащих РККА.

Первичная информация о пленном заносилась в госпитальные карты, в которых, помимо номера и места расположения госпиталя, содержались следующие данные:

1. Фамилия.

2. Имя.

3. Отчество.

4. Номер личного знака.

5. Воинское звание (здесь ставилась пометка «пленный»).

6. Род войск (пехота, кавалерия, авиация и т. д.).

7 Год рождения.

8. Место призыва.

9. Фамилия и адрес родных.

10. Когда и откуда поступил.

11. Диагноз:

а) с которым поступил;

б) установленный в данном лечебном учреждении;

в) предварительный;,

г) окончательный.

12. Осложнения.

13. Сопутствующие заболевания.

14. Внутригоспитальные заболевания.

15. Оперативные вмешательства (какие и по какому поводу).

Далее шли данные о течении болезни, результатах исследований, диагностических и лечебных назначениях и сведения об уходе за больным.

Как правило, в госпитальных картах отмечались лишь фамилия, имя, отчество пленного, диагноз, с которым он поступил в госпиталь, и причины смерти.

Более полная информация о пребывании военнопленного в госпитале содержалась в истории болезни. Этот документ содержал уже 31 пункт. Изначально он также предназначался для больных и раненых военнослужащих Красной Армии, но в него, как и в госпитальные карты, вносились сведения о финских военнопленных. Анкета была разделена на три основные части: 1. Общие данные. 2. Анамнез. 3. Данные о пребывании в госпитале.

В первую часть анкеты, помимо номера и места расположения госпиталя, фамилии, имени, отчества, адреса родных, года призыва на воинскую службы и звания больного, вносились данные о национальности, партийной принадлежности, основной профессии, месте работы, семейном положении, наличии детей и уровне образования. Эти пункты истории болезни, в отличие от госпитальных карт, заполнялись более тщательно и полно.

Во вторую часть вносились данные о ранении (или болезни) — месте и времени, а также о том, где и когда было проведено предварительное лечение или операция. Сюда же заносились сведения о жалобах больного и о прививках, которые ему были сделаны при первичной медицинской помощи. Как правило, это была информация о введенных противостолбнячной и противогангренозной сыворотках.

В третью часть этой анкеты вносил ась следующая информация: откуда и когда прибыл пленный в госпиталь; диагноз, с которым поступил; осложнения и сопутствующие заболевания (в том числе и внутригоспитальные заболевания); оперативные вмешательства. Далее шли сведения о дальнейшем движении военнопленного: сколько дней он пробыл в госпитале, был ли переведен в другое медицинское учреждение, выписан по выздоровлению или скончался (с указанием причин и времени наступления смерти).

В приложение к истории болезни вносились более полные, чем в госпитальной карте, данные о течении болезни, результатах исследований, диагностических и лечебных назначениях и сведения об уходе за больным.

Анализируя имеющиеся в моем распоряжении документы, я пришел к выводу, что финские военнопленные во время Зимней войны поступали в госпитали уже в крайне тяжелом состоянии, с ранениями и обморожениями, в основном рук и ног. Действительно, влияние климатического фактора во время зимней кампании было значительным. Суровые погодные условия привели к тому, что среди военнослужащих обеих армий было много обмороженных. Так, только в Красной Армии количество обмороженных составляло 6,7 % от общего числа санитарных потерь и 9,4 % от санитарных потерь хирургического профиля, то есть почти каждый десятый из получивших холодовую травму нуждался в помощи хирурга. Естественно, что этот вид санитарных потерь особенно часто сочетался с ранением, причем все самые тяжелые и распространенные случаи обморожений приходились на тяжелораненых. Кроме того, низкий уровень первой медицинской помощи (например, перевязок), а также необорудованный транспорт приводили к тому, что на этапе санитарной эвакуации, то есть при транспортировке военнопленных в госпитали, пленные также получали обморожения.

В связи с этим нужно отметить и еще одно обстоятельство: эффективного способа и медикаментов для лечения обморожений в то время не существовало. Не было и необходимых знаний и практики у медицинского персонала Красной Армии, оказывавшего первую медицинскую помощь военнопленным на передовой, поэтому более квалифицированный уход мог быть осуществлен только в стационарных госпиталях. Но, как свидетельствуют документы, путь от момента захвата пленного до попадания в тыловой госпиталь мог растянуться на многие сутки. Так, например, в истории болезни № 1086 младшего офицера 68-го полка Рантанена Куста Адольфа (Rantanen Kustaa Adolf) отмечено, что он получил ранение в живот 29.2.1940 года и только 1.3.1940, то есть спустя два дня (!) был прооперирован в полевом госпитале № 15. В тыловой эвакогоспиталь №Q 2019 г. Боровичи он поступил 17 марта 1940 года с диагнозом «Послеоперационная рана в области брюшной стенки. Свищ мочевого пузыря. Слепое огнестрельное ранение правой ягодицы. Обморожение 2-й степени в области тыльной поверхности правой стопы. Осложнения — восходящий уросепсис». Через семь дней после прибытия в госпиталь у Рантанена развилась гипостатическая пневмония. 5 апреля 1940 года в 20.00, не приходя в сознание, больной скончался. Свидетельство о смерти подписали начальник 2-го отделения Стлебова и ординатор Григорьева. В этом конкретном случае с момента ранения до направления раненого военнопленного в тыловое медицинское учреждение прошел почти месяц.

Всего в 1939–1940 годах в советских госпиталях находилось свыше 70 военнослужащих финской армии, то есть около 8 % всех находившихся в плену. Согласно отчету начальника УПВИ НКВД СССР Сопруненко, направленному наркому Берии 28 апреля 1940 года, 58 финских военнопленных, из них — два офицера, восемь младших командиров и 48 рядовых, состояние здоровья которых не позволяло передать их Финляндии, все еще оставались в госпиталях СССР к моменту окончания работы Совместной комиссии по обмену военнопленными.

Источники о пребывании финских военнопленных в госпиталях и больницах во время Зимней войны ограничены лишь официальной информацией — историями болезней, госпитальными картами и отчетами УПВИ НКВД СССР. В соответствии с этими документами в госпиталях, где содержались финские военнопленные, им оказывали квалифицированную медицинскую помощь. В истории болезни того же Рантанена записано, что «у постели больного проведены неоднократные консультации с хирургами и урологом. Больной получал все необходимые лечения — внутривенные вливания уротропина, переливание крови, вливание жидкой глюкозы, физиологического раствора».

Для проведения консультаций и оказания помощи врачам госпиталей к раненым приглашались специалисты из учреждений органов здравоохранения, то есть гражданские врачи. К сожалению, мы не можем опровергнуть или подтвердить это воспоминаниями самих финских пленных, бывших в медицинских учреждениях СССР из-за того, что в распоряжении исследователей нет подобной информации.

Финские военнопленные на приемных пунктах

Если же военнослужащий финской армии в момент пленения был здоров, то его направляли на приемный пункт военнопленных. Все прибывающие на пункт пленные должны были пройти обязательную санитарную обработку (то есть баню и дезинфекцию). Но на деле данный пункт и некоторые другие пункты «Временной инструкции о работе пунктов НКВД по приему военнопленных» не всегда соблюдались. Даже в лагеря военнопленных поступали раненые и больные финские солдаты и офицеры, не прошедшие соответствующую санитарную обработку.

Так, 14 января 1940 года в Грязовецкий лагерь из Петрозаводского приемного пункта была доставлена группа военнопленных финнов в количестве 44 человек (из них одна женщина). Фельдшер лагеря Таничева и дежурный комендант Скворцов про извели приемку и осмотр вновь поступивших пленных (в их числе, видимо, были и заболевшие во время следования в лагерь) и записали:

«При осмотре оказалось

1. Раненых — 5 чел/овек/. 2) Ожогов III степени — 1 человек. 3) Обморожений — 6 человек (2 чел/овека/ III ст/епени/).

26 человек в Петрозаводске 31 декабря 1939 года проходили через баню и дезокамеру, без смены белья. Остальные 18 человек не были в бане и не проходили через сан/итарную/ обработку.

Белье на всех грязное. Имеется небольшая завшивленность.

Все небритые и нестриженные».

Особое внимание уделялось предотвращению в лагерях эпидемий. Все пленные, заявившие о плохом самочувствии, немедленно должны были подвергнуться медицинскому осмотру. В случае если среди группы военнопленных, поступивших на приемный пункт, выявлялся больной эпидемическим заболеванием или же эта группа имела контакт с таким больным, для нее предписывался карантин. На пункте в обязательном порядке должны были проводиться противоэпидемические мероприятия. О каждом таком случае администрация должна была докладывать в Москву, в УПВИ. Отправление пленных с приемных пунктов, где установлен противоэпидемический карантин, прекращался впредь до указаний из УПВИ НКВД СССР.

Врачи приемных пунктов были обязаны проводить ежедневный обход помещений, осуществлять санитарный надзор за состоянием здоровья военнопленных, оказывать медицинскую помощь нуждающимся и следить за приготовлением пищи. Кроме того, в обязанности врача входило медицинское освидетельствование пленных перед отправкой их к местам постоянного размещения. Он должен был отсеивать тех, кто в силу своего физического состояния не мог быть направлен в лагерь. Врач составлял также справку об отсутствии на приемном пункте эпидемических заболеваний.

При транспортировке военнопленных из приемного пункта в стационарный лагерь эшелон обязательно сопровождал врач и подчиненный ему медицинский персонал. В его распоряжении был специальный вагон-изолятор на восемь коек. Начальник санитарного отдела УПВИ НКВД СССР Соколов утвердил список медицинского оборудования и медикаментов, которыми должны были снабжаться эшелоны за счет приемных пунктов. Помимо предметов первой необходимости — одеял, подушек, простыней и т. п., В список вошли 26 наименований медицинских инструментов и предметов ухода за больными: термометры, шприцы, скальпели, пузыри для льда, грелки, шины для верхних и нижних конечностей и т. д. Кроме того, вагоны-изоляторы снабжались соответствующими медикаментами — аспирином, таблетками и порошками от кашля, камфарой, ватой, марлей, бинтами, индивидуальными пакетами и т. д. Всего в этом списке 44 наименования, необходимых для нормального обеспечения 120 амбулаторных посещений и восьми стационарных коек в течение суток. Эти нормы медикаментов и перевязочных средств соответственно увеличивались в прямой зависимости от времени пребывания эшелона в пути. Кроме того, начальник санотдела УПВИ Соколов распорядился иметь необходимый резерв на двое-трое суток и варьировать его в зависимости от количества военнопленных, следовавших эшелоном.

Видимо, многие положения нормативного документа Народного комиссариата внутренних дел все же соблюдались в полной мере. Косвенным подтверждающим свидетельством этого служит тот факт, что за время боевых действий был выявлен только один случай заболевания финского военнопленного эпидемическим заболеванием — скарлатиной. Более того, за время Зимней войны не было зафиксировано ни одного случая смерти военнопленных от инфекционных заболеваний.

В соответствии с «Временным положением о медико-санитарном обслуживании военнопленных в системе Управления НКВД СССР по делам военнопленных» в лагерях для военнопленных создавались специальные санитарные службы. На эти органы возлагалась ответственность за медицинский и санитарный надзор в местах размещения пленных, профилактику и лечение заболеваний, в том числе и эпидемических, и т. п.

Санитарные службы лагерей возглавлялись начальниками санотделений, подчиненных начальникам лагерей для военнопленных, а по некоторым специальным вопросам непосредственно начальнику Санитарного отдела УПВ НКВД СССР. В состав санотдела лагеря входили:

центральный лазарет;

центральная амбулатория;

аптечный склад с аптекой;

дезотряд.

При создании лагерных отделений в них также создавались собственные санитарные части, в которые включались следующие подразделения:

врачебная амбулатория или фельдшерский пункт (в зависимости от численного состава лагерного отделения);

приемный покой;

дезопункт.

Эта структура медико-санитарного обслуживания военнопленных в лагерях НКВД сохранилась практически без изменений и во время войны Продолжения.

Положение с медицинским обслуживанием финских военнопленных во время Зимней войны существенно отличалось от ситуации, сложившейся во время войны Продолжения. Вполне очевидно, что скоротечность военного конфликта и соответственно краткосрочное пребывание финнов в плену сказалось на причинах смертности пленных. Именно из-за этого полностью исключаются случаи смерти от авитаминоза, пеллагры и дистрофии. Как уже отмечалось выше, случаев массовых эпидемических заболеваний в лагерях и приемных пунктах зафиксировано не было, следовательно — исключается возможность смертности от эпидемий. Таким образом, единственной причиной остается смерть от ранений и вызванных ими осложнений.

Смертность военнопленных

Окончательных цифр умерших в советском плену финских военнопленных во время Зимней войны пока нет. По данным, которые приводит российский исследователь В. Галицкий, в плену умерли «около» 13 человек, или же 1,5 % от общего количества финских военнопленных. К сожалению, исследователь приводит фамилии только трех финнов, скончавшихся 14 марта 1940 года в эвакогоспитале № 2019 г. Боровичи.

Финский исследователь, капитан Реймо Хелминен из высшей военной школы Финляндии (Maanpuolustus Sotakorkeakoulu), в своей дипломной работе упоминает только одного военнопленного финна, умершего в СССР во время Зимней войны — рядового Ноусиайнена, попавшего в плен 2.12.1939 года.

В ходе подготовки данной работы, а также при подготовке к изданию книги о финских военнопленных в СССР во время Зимней войны и войны Продолжения мной были обнаружены сведения о 16 военнослужащих финской армии, скончавшихся на территории Советского Союза. Сопоставляя все имеющиеся в нашем распоряжении данные из финских и российских архивов, я считаю, что эта цифра является наиболее точной в настоящее время.

Основным источником, позволяющим установить причины смерти военнослужащих финской армии в СССР, являются истории болезней и госпитальные карты, хранящиеся в Военно-медицинском музее Вооруженных сил Российской Федерации. В 90-е годы часть материалов была передана в Ассоциацию военнопленных Финляндии (Sotavangit r.у.) и находится в ее архиве.

Таким образом, в нашем распоряжении имеются ценные данные, раскрывающие причины смерти некоторых финских пленных в СССР. При ведем несколько примеров.

В госпитальной карте военнопленного Алайоки Урхо Алекси записано, что он поступил в госпиталь со сквозным пулевым ранением правого плеча. В акте патологоанатомической экспертизы отмечено:

«Сквозное пулевое ранение правого плеча с раздроблением кости. Двухсторонняя нижнедолевая острая катаральная пневмония. Облитерация правой плевральной полости. Резкое малокровие внутренних органов».

В истории болезни и карте патологоанатомического исследования рядового 1-го батальона 68-го пехотного полка Тансканена Вяйно Рейно, поступившего в эвакогоспиталь № 1170 15 марта 1940 года, записано:

«Огнестрельное слепое (по-видимому, осколком снаряда) ранение правой тазобедренной области с осколчатым повреждением крыла правой тазовой кости и кровоизлиянием в бедренные мышцы. Газовая гангрена правого бедра и передней брюшной стенки».

Несмотря на оказанную ему необходимую и квалифицированную медицинскую помощь, ранение оказалось слишком тяжелым и врачи оказались бессильными помочь ему. Больной скончался 15 марта 1940 года в 3 часа 25 минут.

Военнопленный Кейнонен Эйно Пекка поступил в эвакогоспиталь № 1872 м. Райвола 19 марта 1940 года раненым и с обморожением обеих стоп. Осложнения — воспаление правого легкого, от которого он и умер 27 марта 1940 года. В истории его болезни есть странная пометка: «военнопленный числится за военной прокуратурой 7-й армии». К сожалению, мне не удалось установить, что это означает и по каким причинам Кайнонен был передан в распоряжение военной прокуратуры. Как правило, подобные случаи означали, что пленный совершил какие-либо противоправные, с точки зрения советского законодательства, деяния или представлял интерес для дознавательных органов с целью получения информации о советских военнопленных в Финляндии.

К сожалению, данные об умерших в СССР финских военнопленных периода Зимней войны до сих пор остаются неполными. Это в первую очередь связано с тем, что информация о причинах смертности и количестве умерших до сих пор не полностью доступна исследователям. Некоторые документы по этому вопросу подпадают под действие закона Российской Федерации о тайне личной жизни. Места захоронения финских военнопленных периода Зимней войны также установить практически невозможно из-за отсутствия в госпитальных картах указания места погребения. Можно лишь высказать предположение, что, вероятнее всего, они были похоронены либо на городских кладбищах в районе дислокации госпиталей, либо на госпитальном кладбище. Последнее, впрочем, представляется маловероятным, так как приказ об открытии мест для погребения военнопленных при госпиталях был издан только в середине Великой Отечественной войны. Но речь об этом пойдет ниже.

Ранения, обморожения и связанные с ними различные осложнения, наиболее распространенным из которых являлось воспаление легких, были главными причинами летальных исходов среди финских военнопленных во время Зимней войны. Впрочем, это было характерно и для советских военнопленных, оказавшихся в лагерях на территории Финляндии во время советско-финляндской войны 1939–1940 годов.

В целом, все же, по моему мнению, медицинское обслуживание военнопленных финской армии в Зимнюю войну соответствовало их потребностям и нормам международного права. Раненые и больные финны содержались во Владимирской хирургической больнице, Вологодском эвакуационном госпитале № 1185, эвакуационном госпитале № 2019 г. Боровичи, эвакуационном госпитале № 1872 м. Райвола, госпитале № 17/06 г. Свердловска, эвакогоспитале № 1170 и других.

Были, конечно, отдельные нарушения норм международного права в отношении военнопленных финской армии, но они не были массовыми. Нарушения можно объяснить неподготовленностью кадров для работы с пленными, а не позицией советского правительства. Тем более что и в Красной Армии в период боевых действий практически повсеместно ощущался недостаток хирургов и операционных сестер, что было связано с ошибками в мобилизационной работе, а также несостоятельностью существовавшей системы подготовки кадров. Войска РККА также несли большие санитарные потери — за время Зимней войны общее число санитарных потерь составило 264 908 человек, из них раненых и обожженных — 188 671, получивших обморожения — 17 867 и больных 58 370.

Медицинское обслуживание советских военнопленных

Финская сторона при освещении вопроса о медицинском обеспечении советских пленных всегда подчеркивала вполне гуманное обращение с ранеными и больными рядовыми и командирами Красной Армии. Хотя были и отдельные случаи жестокого обращения с нуждавшимися в медицинской помощи. Например, расстрел неспособных передвигаться раненых, больных и обмороженных военнопленных, Впрочем, и сами финны не отрицали подобные эксцессы. В воспоминаниях участников Зимней войны можно найти подобные рассказы, Так, врач госпиталя в Кайаани запретил помогать трем «рюсся» (презрительное прозвище русских в Финляндии. — Д. Ф.). Правда, медицинскую помощь раненые получили от младшего медперсонала. Другой случай описывал Ханнес Лейнонен, вывозивший пленных от линии фронта в Хюрюнсалми. Двое финнов выясняли, кто из военнопленных сильнее всех обморожен. Узнав, они отвели этих пленных в лес и там расстреляли. В показаниях вернувшихся из финского плена красноармейцев тоже присутствуют упоминания о подобных случаях. Замполитрука из 18-й дивизии В. А. Репринцев рассказал, что в районе Суваниеми в сарае были расстреляны три политрука, в том числе и политрук 8-й батареи 3-го артполка 18-й стрелковой дивизии Лепатов.

Были и другие случаи негуманного, жестокого обращения с ранеными пленными красноармейцами. В апреле 1940 года в Москве прошло Совещание при ЦК ВКП (б), на котором затрагивались вопросы боевых действий в Финляндии. На нем выступил корпусной комиссар Вашугин со следующей информацией. Во время боев у Леметти попавшие в окружение части 18-й стрелковой дивизии и 34-й легкотанковой бригады при отходе бросили 120 тяжелораненых бойцов и командиров. После ликвидации гарнизона финны сожгли эти землянки вместе с ранеными. Пытавшихся выбраться наружу — добивали. На многих трупах были обнаружены следы пыток. Пожалуй, этому «происшествию» стоит уделить некоторое внимание. Слишком много этот случай вызывает споров и спекуляций и по сей день.

Попавшие в январе 1940 года в окружение и раздробленные на отдельные гарнизоны подразделения 18-й Ярославской стрелковой дивизии (комбриг Г. Ф. Кондрашев) и 34-й танковой бригады (комбриг С. И. Кондратьев) вплоть до конца февраля оставались в окружении. Ситуация в частях складывалась критическая. С конца января в штаб 8-й армии стали поступать тревожные донесения: «Люди голодают, доедаем последнюю лошадь без соли и хлеба, началась цинга, больные мрут, нет патронов и снарядов, выручайте». В это же время финны методично и планомерно уничтожали окруженные гарнизоны. Первыми погибли солдаты в районе Лемети (северное). Из 800 человек к своим удалось прорваться лишь 30 бойцам.

Далее события развивались следующим образом. 5 февраля из гарнизона, занимавшего развилку дорог, в штаб 8-й армии поступила радиограмма: «Положение тяжелое. Лошадей съели, сброса не было. Больных 600 человек, голод, цинга, смерть». 12 февраля финны уничтожили остатки трех батальонов 208-го и 316-го стрелковых полков 18-й стрелковой дивизии. 14.02.40 гарнизон Луоярви, уничтожив орудия и материальную часть, начал пробиваться из окружения. 16 февраля они с минимальными потерями вышли в расположение частей 15-й армии. 15 февраля финны атаковали гарнизон командного пункта 18-й сд. Оставив для прикрытия подразделения 179-го мотострелкового и 224-го разведывательного батальонов и несколько танков 34-й танковой бригады, окруженные стали пробиваться в расположение 168-й сд. В районе станции Рускасет эта группа была уничтожена противником. Из 2800 человек к своим вышли лишь несколько десятков. Прикрывавшие отход погибли все.

Критическое положение сложилось с продовольствием. Все попытки наладить снабжение по воздуху не увенчались успехом. В штаб армии поступали панические радиограммы. Из Лемети (южное), 18.02: «Почему морите голодом, дайте продуктов». Из гарнизона у развилки дорог: «Положение тяжелое, несем потери, здоровых 360, больных 750, срочно помогите, держаться нет сил». 24 февраля: «Окружены 40 дней, не верится, что противник силен. Освободите от напрасной гибели. Люди, матчасть фактически лагерь больных. Здоровые истощены». В тот же день от 18-й сд и 34-й тб поступила следующая радиограмма: «Помогите, штурмуйте противника, сбросьте продукты и покурить. Вчера три ТБ развернулись и улетели, ничего не сбросили. почему морите голодом. Окажите помощь, иначе погибнем все». Посланные 26 февраля на помощь окруженным два лыжных батальона были уничтожены финнами.

В ночь с 28 на 29 февраля гарнизон Лемети южное начал выход из окружения, разделившись на две группы: первая под командованием начальника штаба 34-й тб Смирнова (по другим сведениям, командира 34 тб комбрига С. А. Кондратьева), вторая — под руководством начальника штаба 18-й стрелковой дивизии полковника Алексеева (командир 18-й сд комбриг Г. Ф. Кондратьев был ранен 26.02.1940). Группа Алексеева, состоящая в основном из раненых и больных (всего около 1200 человек), двигаясь в южном направлении, прорвала кольцо окружения и вышла в расположение 15-й армии, группа Смирнова — Кондратьева (примерно 1500 человек), шедшая на север, была почти полностью уничтожена.

Военный совет 15-й армии, давая разрешение на выход из окружения, ставил, по словам корпусного комиссара, члена Военного совета 15-й армии, два условия: уничтожить материальную часть и забрать с собой всех раненых. Материальная часть не была уничтожена, даже три танка 34-й тб с экипажами, прикрывавшие отход частей, были забыты начальством во время отхода. Почти все вооружение было брошено и досталось противнику. Более того, при отходе были оставлены на произвол судьбы в землянках 120 больных и тяжело раненных бойцов и командиров.

Судьба командования 18-й сд и 34-й лтб была трагической. Командир 34-й танковой бригады С. И. Кондратьев, комиссар бригады И. А. Гапанюк, начальник штаба полковник Н. И. Смирнов и комиссар 18-й стрелковой дивизии М. И. Израецкий, опасаясь ареста, покончили жизнь групповым самоубийством. 4 марта 1940 года раненого командира 18-й дивизии Кондрашева арестовали прямо в госпитале. 8 марта покончил жизнь самоубийством командир 56-го корпуса комдив И. Н. Черепанов.

Итак, попробуем проанализировать ситуацию с оставшимися в землянках ранеными. Что мы имеем? Казалось бы, неоспоримый факт бесчеловечной расправы над ранеными красноармейцами. Но некоторые обстоятельства все же настораживают. Во-первых, в финских архивах, а именно в дневниках боевых действий финских частей, принимавших участие в разгроме гарнизонов 18-й дивизии, мной не было обнаружено ни одного факта, хотя бы косвенно подтверждающего эти события. Более того, и в мемуарной финской литературе также нет упоминаний об этом. Да и в приватных беседах с финскими ветеранами я не смог получить ответа на этот вопрос. во-вторых, был ли смысл уничтожать раненых красноармейцев? Думаю, что нет. Конец войны, Великобритания и Франция активно обсуждают вопрос об оказании военной помощи Финляндии, вплоть до высадки экспедиционного корпуса и бомбардировок нефтедобывающих районов Баку. Симпатии мирового сообщества на стороне маленькой страны, героически сражающейся против «красных когтей сатаны-Сталина». Если бы эти события действительно имели место, то слухи о них дошли бы и до ушей иностранных журналистов, которые, кстати, посещали места боев. А столь сенсационная информация не осталась бы без их внимания. Отсюда вывод: финны не причастны к уничтожению 120 раненых красноармейцев.

Теперь давайте рассмотрим другой вариант развития событий. Некоторые российские историки обвиняют работников НКВД, которые якобы и совершили этот бесчеловечный поступок, свалив всю вину на финнов. Их аргументация такова: советское руководство, а точнее руководство НКВД, отдало секретный приказ или распоряжение об уничтожении раненых. При этом они ссылаются на выступление корпусного комиссара Вашуги на на апрельском 1940 года совещании при ЦК ВКП (б), на котором он впервые озвучил данный факт расстрела. Якобы начальник особого отдела 18-й дивизии Московский и его заместитель Соловьев настойчиво добивались разрешения на выход из окружения. Увидев, что выполнить требования командования об эвакуации раненых не удастся, они предпочли уничтожить их, чтобы не оставлять врагу, а потом свалить всю ответственность на финнов.

Однако данное утверждение не соответствует действительности. Читаем стенограмму совещания: «…начальник особого отдела 18-й дивизии Московский и Соловьев — его заместитель, сообщают — погибаем, просят выплатить зарплату семьям за март, передать привет от нас и т. п. На следующий день два шифровальщика передали свои радиограммы такого содержания: все кончено, погибаем, всем привет. Наконец, 27 февраля Кондрашев и Кондратьев присылают такую радиограмму: «Вы нас все время уговариваете, как маленьких детей, обидно погибнуть, когда рядом стоит такая большая армия. Требуем немедленного разрешения о выходе. Если это разрешение не будет дано, мы примем его сами или примут его красноармейцы». Что мы видим? Оказывается, не Московский и Соловьев, а Кондрашев и Кондратьев требуют разрешения о выходе из окружения. Думаю, сотрудники НКВД хорошо представляли, что их ждет, если они пробьются к своим.

Далее. Осознавая, что российские архивы не доступны в полном объеме для исследователей, надо отдавать себе отчет в том, что документы не находятся только в одном месте хранения. Существует «дубляж» материалов, при котором некоторые документы НКВД могут оказаться в многочисленных бывших партийных архивах. Ведь перед тем как осудить коммуниста по той или иной статье уголовного кодекса, его обязательно исключали из партии. Но документов нет…

Более того, 18-я дивизия не погибла полностью. Из окружения вышли свыше тысячи человек, среди которых были раненые. Я имел честь беседовать с некоторыми бывшими бойцами дивизии, и ни один не упоминает об этом инциденте. А ведь свидетели должны были быть. Уничтожение 120 человек в окруженном гарнизоне не могло было пройти незамеченным.

Конечно, опровергнуть или подтвердить этот факт даже сейчас, по про шествии более 60 лет, мы не можем. Но все же я склоняюсь к такой версии. В том хаосе и суматохе, которые царили в последние дни и часы в окруженном гарнизоне, раненых, как ни цинично это звучит, просто забыли взять с собой или преднамеренно их оставили, так как они затрудняли движение прорывающихся из окружения солдат. Вошедшие в расположение русских финны, не зная, что и кто находится в землянках, забросали их гранатами. Остальные попросту замерзли без помощи. Косвенно это предположение подтверждает и высказывание комбрига 39-й танковой бригады Лелюшенко на апрельском совещании: «Я сужу по опыту первой конной, там ни одного погибшего не оставляли… а если ранен, то его обязательно подберут. Это имеет большое моральное значение на войне… Мы наблюдали такие недочеты. Это нужно учесть». То есть фактически признается, что в РККА по ряду причин могли оставить своих раненых военнослужащих на поле боя, не заботясь об эвакуации.

Итак, подводя итог этой трагедии, считаю вправе заявить, что раненых забыли или бросили в расположении гарнизона при отходе. Осознав абсурдность подобного поступка, высшее руководство армии попыталось свалить вину на финнов, обвинив их в пытках и уничтожении раненых военнопленных и использовав для этого пропагандистские штампы вроде «связанных колючей проволокой рук» и т. п.

Возвращаясь к тем красноармейцам, кто попал в плен к финнам, надо отметить, что выявление больных и раненых в Зимнюю войну начиналось уже при первичных допросах советских военнопленных. В случае необходимости нуждавшихся в медицинском обслуживании уже с передовых позиций отправляли в военные госпитали или гражданские больницы, например в Коккола. В этом городе во время Зимней войны было несколько госпиталей. Именно здесь располагались основные лечебные учреждения, которые специализировались на оказании медицинской помощи военнопленным. Причем эти госпитали функционировали и во время Зимней войны, и войны Продолжения. Однако в первую кампанию медицинский персонал был преимущественно финским, в то время как в 1941–1944 годах в Коккола трудились и советские военнопленные врачи.

Итак, первый госпиталь был организован в бывшем клубе. Он был способен принять до 130 больных. По разным оценкам, во время Зимней войны в нем проходили лечение около 80 раненых бойцов и командиров Красной Армии.

Под второй госпиталь отвели помещение начальной школы. Для больных выделили 350 коек, но фактически было занято только 150.

Третий — также здание школы. По словам вернувшихся на родину советских военнопленных, «учительницы работали медсестрами, а 13-летние школьники стояли с винтовками без штыков часовыми при школе». Такая же практика была и во время войны Продолжения, когда учеников привлекали к охране раненых пленных. Однако подобная охрана была номинальной — военнопленные не делали попыток бежать.

Основным диагнозом, с которым отправляли в госпиталь бойцов и командиров Красной Армии, было обморожение. Это связано прежде всего с тем, что в подразделениях Красной Армии часто не хватало зимнего обмундирования. По воспоминаниям финских военных полицейских, помогавших грузить красноармейцев в машины, у многих были настолько сильно обморожены стопы ног, что они не могли уже самостоятельно передвигаться. Их приходилось носить на носилках. Почти у всех были обморожены пальцы.

Как правило, первую медицинскую помощь таким военнопленным оказывали пленные советские военные врачи. Но, как говорится, в семье не без урода. Один русский военврач отказался, к немалому удивлению финнов, оказывать помощь раненым красноармейцам, хотя у него и были при себе необходимые медикаменты и перевязочный материал. Он потребовал от финнов, чтобы его изолировали от рядового состава, что и было сделано.

Другой случай зафиксирован советскими военными дознавателями в протоколах допросов вернувшихся военнопленных в апреле 1940 года.

«Военврач 2-го ранга Варашкин, 246 ОСБ питался хорошо, жил в отдельном домике, к нашим раненым относился варварски, если, например, медсестра давала освобождение, то он рвал это освобождение и посылал пленных работать. Сам военврач Варашкин во время беседы с ним говорит, что в плену заботился о раненых. Одет очень хорошо и не отощал, как другие пленные. Все это очень подозрительно». Сложно судить из-за отсутствия достоверной информации, идет ли речь об одном и том же враче, или же это два разных случая.

Советские врачи лечили больных в лагерях, работая под началом главного врача-финна. Им помогали санитары из числа пленных, а также финские медсестры. Однако часто у врачей не хватало медицинских средств и медикаментов для лечения тяжелораненых и больных. Поэтому руководство лагерей настоятельно просило военную полицию направлять раненых, больных и обмороженных прямо в госпитали.

В лагерях больные советские военнопленные содержались в специально отведенных бараках или барачных помещениях. Режим содержания их в лагерях был более мягким, чем у остальных пленных. На врачей возлагалась обязанность следить за гигиеной, чистотой и порядком в лагере. Прием больных осуществлялся ежедневно с восьми часов утра. Пленные врачи докладывали о своих действиях и лечении главному врачу-финну лично или посредством медсестры-финки один — два раза в неделю. В январе 1940 года Ставка разослала в лагеря памятку, в которой оговаривались условия содержания и оплаты труда военнопленных врачей и санитаров. В этом документе, в частности, говорилось:

«Международный договор о способах ведения войны, который включен в постановление от 31 мая 1924 года, содержит главу III в статье 9 о гуманном отношении к персоналу, занимающемуся перевозкой раненых и больных. В случае пленения рассматривать их в качестве военнопленных. По статье 13 им следует выплачивать денежное довольствие, равное денежному довольствию военнослужащего своей армии соответственно их званию.

Медицинскому персоналу противника, попавшему в плен, не следует платить такую же зарплату, как и нашему медицинскому персоналу. Но предлагаю смягчить их режим содержания в лагере».

В соответствии с этой инструкцией предполагал ось выплачивать: младшему медицинскому персоналу 10 марок в день, а врачам 25–40 марок в день. Но было ли это исполнено, архивные документы умалчивают.

В финских госпиталях советские военнопленные содержались под усиленной охраной в отдельных палатах, в строгой изоляции от остальных пациентов. Доступ к ним тех, кто желал ознакомиться с ситуацией, был крайне затруднен. Иностранные журналисты отмечали, что для бесед с ранеными военнопленными требовалось специальное разрешение из Хельсинки. Как я уже отмечал ранее, В. Зензинов посетил одного такого раненного в ногу советского летчика. Несмотря на то что летчик был практически полностью изолирован от окружающего мира и с ним не разрешалось даже беседовать, на обращение с ним персонала госпиталя он не жаловался. Питание и уход за ним был такой же, как и за финскими ранеными. Зензинов отмечал, что летчик был фактически не восприимчив к финской пропаганде. Хотя в его комнате была установлена радиоточка, пленный не слушал передач финского радио на русском языке, считая их лживыми. Он, по словам журналиста, был уверен, что Финляндию втянули в войну Франция и Великобритания. Пленный лишь жаловался на скуку и просил выслать ему книги на русском языке.

Многие советские пленные, лечившиеся в финских госпиталях, отмечали хороший уход за ними. По их одобрительным рассказам, медицинскую помощь им оказывали такую же, как и финским раненым и больным солдатам. Впрочем, были и другие свидетельства. Некоторые вернувшиеся из финского плена бойцы Красной Армии показывали, что «больным помощи никакой не оказывали. У кого рана большая, тот умирал». Или же: «пленных раненых привозили в конюшню, и они лежали по 10–12 дней, перевязывали раны не бинтом, а бумагой, часто финские медсестры оборачивали раны калькой из-под кофе и продуктов, что вызывало возмущение у пленных. На жалобы раненых офицеры отвечали зуботычинами и пинками».

По рассказам военнопленного Григория Андреевича Дьяченко, «в госпитале кормили, как свиней. В госпитале нисколько не лечили, рука чуть ранена, пилили прямо, пальцы отрубали с кистями, перевязывали сами себя».

Военнопленный Иван Петрович Долгачев заявлял:

«Видел, как был пристрелен тяжело раненный в живот заместитель политрука Баев 316 стрелковый полк 18 дивизии. Больных не лечили, финские санитары относились грубо и помощи не оказывали. Только от санитаров из военнопленных можно было получить помощь».

Военнопленный Хальза Ахметов, из 2-го батальона 984-го стрелкового полка 86-й дивизии утверждал:

«Лично видел пять случаев, когда в госпитале тяжело раненых выносили в коридор за ширму и делали им смертельный укол. Один из раненых кричал: «Не носите меня, я не хочу умирать». В госпитале неоднократно применялось умерщвление раненых красноармейцев путем вливания морфия. Так были умерщвлены военнопленные Терентьев и Блинов. Особенно финны ненавидели советских летчиков и над ними издевались, тяжело раненных держали без всякой медицинской помощи, отчего многие умирали. Когда больные просили воды, финны не давали, угрожая оружием».

Военнопленный Николай Семенович Филюта, кандидат в члены ВКП (б) из 220-го стрелкового полка 44– й стрелковой дивизии рассказывал:

«При отражении из станкового пулемета финнов 31.12.39 был ранен, гранатой оторвало левую руку и ослепило на оба глаза, был взят в плен. С меня стащили телогрейку, брюки и валенки и везли почти голого в 35–40 градусов мороза за 40 километров и бросили на ночь в холодную избу. Пришел в сознание в госпитале города Выборга, были обморожены у ног пальцы. До 8 февраля 1940 года на ногах ходил. Когда потребовали отдать партийный документ, я не отдавал, сопротивлялся. В издевательство надо мной отняли выше лодыжек обе ноги 8.2.40».

Полагаю, что эти рассказы военнопленных о жестокости не полностью соответствуют действительности. Еще раз хочу обратить внимание на то, где и при каких обстоятельствах да вались эти показания. Но даже если в них есть большая доля правды, все-таки подобные случаи убийств и издевательств над пленными красноармейцами не были массовыми. Скорее всего, эксцессы жестокости были вызваны личной ненавистью отдельных финских солдат к русским, а не политикой военных властей по отношению к военнопленным. Это подтверждают, в частности, данные о том, что за время Зимней войны в финском плену умерли всего 113 советских военнопленных.

События же войны Продолжения развивались по худшему сценарию. По свидетельствам финских исследователей, цифра смертности советских военнопленных только за первый год войны достигла 12 тысяч. Общая статистика еще более печальна — за время этой войны В финских лагерях и госпиталях скончались около 18 700 советских военнопленных. Если исходить из того, что общая численность советских военнопленных составляла 72 тысячи человек (самая высокая цифра, называемая исследователями), то, следовательно, почти каждый четвертый из них был зарыт в финскую землю. Это, конечно, очень большая доля. И она свидетельствует о больших нарушениях в сфере продовольственного и медицинского обеспечения военнопленных, об имевшихся многочисленных недостатках при соблюдении международных правил содержания военнопленных.

Медицинское обслуживание финских военнопленных во время войны Продолжения

Во время советско-финляндской войны 1941–1944 годов организация медицинского обслуживания военнопленных строилась в соответствии с постановлением Совнаркома Союза ССР № 1798-800с от 1 июля 1941 года. В этом документе были прописаны основные принципы обслуживания пленных армий противника на территории СССР В частности, в нем отмечалось:

«Раненые и больные военнопленные, нуждающиеся в медицинской помощи для госпитализации, должны быть немедленно направлены командованием частей в ближайшие госпитали, откуда они передаются в лагеря и приемные пункты НКВД — лишь после выздоровления.

Военнопленные в медико-санитарном отношении обслуживаются на одинаковых условиях с военнослужащими Красной Армии».

Отбор больных и раненых военнопленных осуществлялся уже на этапе первичного учета пленных, то есть при передаче их на приемные пункты для военнопленных. После чего их направляли в эвакуационные и специальные госпитали.

Во время войны продолжения финские военнопленные содержались в следующих медицинских учреждениях на территории СССР в 1941–1944 годах:

В продолжение ранее разработанных нормативных документов 6 октября 1943 года начальник УПВИ НКВД СССР генерал-майор Петров после согласования с наркомом здравоохранения Митеревым, начальником Главного военно-санитарного управления Красной Армии Смирновым и начальником врачебно-санитарного управления Наркомата путей сообщения Соколовым утверждает «Инструкцию о санитарном обеспечении военнопленных и спецконтингентов при поступлении на приемные пункты и фронтовые приемно-пересыльные лагеря НКВД и при железнодорожных перевозках». В соответствии с этим документом военнопленные в целях предотвращения проникновения в лагеря разного рода инфекционных заболеваний подвергались несколько раз медицинскому осмотру и санитарной обработке: на приемном пункте (со стрижкой волос, а при большой завшивленности и остальных волосистых частей тела), во фронтовом лагере, где пленные подвергались повторному медосмотру, полной санобработке и профилактическому карантину. Карантинный период устанавливался сроком на 21 день, во время которого военнопленным делали прививки против паратифа, брюшного тифа, холеры, дизентерии и оспы. Отправка контингентов до полного истечения карантинного срока была категорически запрещена. Затем партии пленных этапами отправлялись в тыловые лагеря. Но на практике в большинстве случаев эти положения инструкции не соблюдались. Примером тому может служить тот же Череповецкий лагерь, в который прибывали партии военнопленных, обросшие волосами и завшивленные.

Для транспортировки пленных в стационарные тыловые лагеря выделялся специальный эшелон, снабженный, как и во время Зимней войны, вагоном-изолятором. Санитарное обеспечение военнопленных в пути следования возлагалось на медицинский персонал лагеря-отправителя. В зависимости от количества этапируемых пленных варьировалось и количество медработников. Так, при численности эшелона до 250 человек их сопровождала одна медсестра. От 250 до 500 человек — один фельдшер, от 500 до 1000 пленных — один врач и одна медсестра, свыше 1000 человек — один врач, один фельдшер и одна медсестра. В целях лучшего хозяйственного обеспечения и санитарного обслуживания УПВИ НКВД СССР рекомендовало не отправлять партии свыше 500 человек.

Заболевших в пути и требующих оперативной медицинской помощи военнопленных предписывалось сдавать, после оформления соответствующих документов, в лечебные учреждения системы Наркомата здравоохранения СССР на ближайшей станции следования эшелона. Так же поступали и с умершими в пути военнопленными. После оформления акта о смерти труп передавали органам милиции для погребения.

И хотя инструкция предписывала создавать для этапируемых нормальные санитарно-бытовые условия, в реальной жизни этот приказ зачастую не выполнялся. По свидетельствам бывших финских военнопленных, условия в пути следования к лагерю были далеки от нормальных. Нередко пленных гнали пешком по 200–300 км до ближайшей железнодорожной станции. Из-за того, что снабжение продуктами питания не было достаточно хорошо организовано тыловыми подразделениями Красной Армии, были случаи, что военнопленные по двое — трое суток вообще не получали никакой пищи. Вагоны, предназначенные для пере возки пленных в лагеря, были переполнены и не были оборудованы нарами для сна. Часто вместо положенных 75–80 человек в них сажали гораздо больше людей. Нередко единственным отверстием в вагоне была дырка в полу, служившая одновременно и окном, и туалетом. В вагонах стоял смрад, так как многие пленные страдали диареей.

Вместо положенных нескольких дней следования до лагеря эшелоны нередко находились в пут по несколько недель. Один из составов добирался до места назначения около 53 суток, подолгу останавливаясь на станциях. Военнопленные получали недостаточное количество пищи и воды, и таким образом, в лагеря прибывали уже в значительной степени ослабевшие люди. Некоторые, не выдержав таких условий транспортировки, умирали. В нашем распоряжении имеются данные, по крайней мере, о нескольких финских военнопленных, умерших во время пути следования до стационарного лагеря: Р. Леппянен (попал в плен 1941 в Lutto. Умер 25.11.1941, похоронен на ст. Карабас), А. Нурминен (попал в плен 17.12.1941 в районе Aanisjаrvi. Умер 28.05.1942, похоронен в г. Молотов), Э. Пелконен (попал в плен 21.09.1941 в районе Vilmаjоki. Умер 14.03.1942, ст. Всполье), У. Соткасиира (попал в плен в октябре 1941 в районе Akonlahti. Умер 25.12.1941, Рузаевка), П. Суутаринен (попал в плен 20.08.1941 в районе Hiitola. Умер 4.12.1941, Бузулук), В. Вест (попал в плен 26.11.1941 в районе Jandeba. Умер 12.10.1942, Юдино).

Впрочем, советская сторона признавала плохие условия транспортировки военнопленных к местам их постоянного размещения. В докладной записке заместителя наркома внутренних дел Серова на имя Берии от 30.12.1942 года объяснялись причины большой смертности пленных на пути в лагеря. Причем, они полностью совпадают с причинами, упомянутыми выше. Интересна резолюция Лаврентия Берии на этом документе: «Прошу срочно наметить мероприятия и решить их». Однако вплоть до окончания войны Продолжения серьезных улучшений условий транспортировки военнопленных так и не произошло.

В время войны продолжения в стационарных медицинских учреждениях на финских военнопленных заводили документы по той же схеме, что и во время Зимней войны, то есть госпитальную карту и историю болезни, хотя их форма и претерпела некоторые изменения. Так, например, помимо общих данных в историю болезни теперь вносилась информация, откуда и когда поступил военнопленный, сколько дней пробыл в медицинском учреждении, когда, куда и каким транспортом убыл из госпиталя и, что немаловажно, когда умер и где погребен.

Затем по прибытии в лагерь в соответствии с директивой УПВИ НКВД СССР № 28/7309 от 17 июля 1942 года «О подразделении военнопленных на группы в зависимости от их физического состояния» на каждого военнопленного заводилась медико-санитарная карта, в которую вносились следующие сведения:

Фамилия.

Имя.

Отчество.

Год рождения.

Национальность.

Чин и звание.

Дата взятия в плен.

Когда и откуда прибыл.

Вес.

Рост.

Мышечная система, подкожный жировой слой.

Состояние кожи, кожные заболевания.

Санитарное состояние (завшивленность, стрижка).

Физическое состояние (здоров, болен).

Предположительный диагноз (при болезни).

Нуждается в: 1) Стационарном лечении… да, нет…

2) амбулаторном лечении… да, нет…

«…» …….. 194… г.

Подпись представителя сан. службы.

(заполняется при поступлении)

Эта карта заполнялась в лагерных лазаретах и медицинских пунктах.

Для медицинского обслуживания военнопленных непосредственно в лагерях были созданы:

Структура медицинского обслуживания в лагерях

При организации лагерей предполагалось, что количество больных пленных не будет превышать 1,5 % от общего их количества, содержащегося в лагере. Этот процент был рассчитан на относительно нормальную заболеваемость пленных. Именно с этим и были связаны основные проблемы, возникшие с медицинским обслуживанием военнопленных в лагерях. Тем более что с осени 1941 года и особенно зимой 1941/42 года в лагеря стали поступать пленные, чье физическое состояние было далеко от нормального. Суровая зима и отсутствие у военнослужащих армий противника достаточного количества теплого обмундирования привело к тому, что среди военнопленных этого периода войны увеличилось количество больных. Ситуация еще больше ухудшилась после Сталинградской битвы, зимой 1942/43 года. В лагеря стало поступать большое количество раненых, больных, истощенных и обмороженных военнопленных. Увеличилась и смертность пленных. УПВИ НКВД СССР, обеспокоенное этими обстоятельствами, направило лагерям предписание создавать дополнительные места в лазаретах, в зависимости от фактической потребности.

В 1941–1942 годах в тыловых районах Советского Союза действовало всего два спецгоспиталя Наркомата здравоохранения СССР (НК3 СССР). Вплоть до 1943 года во фронтовых районах и в районах действий армий спецгоспиталей не было. К 1943 году вопрос о необходимости создания данных медицинских учреждений встал очень остро, так как только после Сталинградской битвы и Воронежской операции января — февраля 1943 года количество военнопленных, нуждавшихся в госпитальном лечении, приближалось к 40 тысячам. Исходя из возникших потребностей, УПВИ НКВД СССР приняло решение о создании 31 спецгоспиталя с общим количеством коек — 19 100. В зоне действия фронтов были выделены госпитали для обслуживания военнопленных, которые закрепили за приемно-пересыльными лагерями. В каждом таком госпитале было около 300 мест.

Основной проблемой изучения вопроса медицинского обслуживания финских военнопленных в СССР во время войны Продолжения является то обстоятельство, что они не выделялись в отдельную группу учета, как это было с немцами. Это, в первую очередь, вызвано тем, что количество финнов в советском плену было незначительным по сравнению с немецкими военнопленными. Статистические данные, приведенные в «Отчетном докладе о работе УПВИ НКВД СССР с июля 1941 по март 1944 г.», дают лишь общую картину о количестве пленных, находившихся в СССР в спецгоспиталях, в том числе и финских.

Количество иностранных военнопленных в спецгоспиталях

В соответствии с данными этого же отчета к марту 1944 года через спецгоспитали прошли 90 909 военнопленных, из которых:

— выписались по выздоровлению — 38 925 человек;

— умерли от болезней и ран — 34 623 человека;

— находились на лечении на 1.03.44 — 1230 человек

Установить точное количество финских военнопленных, прошедших через систему спецгоспиталей УПВИ НКВД СССР, достаточно сложно из-за отсутствия полной и достоверной информации в российских архивах.

Финский исследователь Тимо Малми при водит данные о том, что в госпиталях системы УПВИ НКВД СССР в период войны Продолжения скончались 79 военнопленных финской армии. Думаю, что эти данные явно занижены. Например, только в ноябре 1944 года в спецгоспитале № 1825, обслуживавшем Череповецкий лагерь № 158, умерли 30 финских военнопленных. (Череповецкий лагерь № 158 УПВИ НКВД СССР обслуживало два медицинских учреждения: спецгоспитали № 5091 и 1825.) Трудно поверить, что лишь за один месяц смертность финских военнопленных составила почти половину всех смертей финнов в госпиталях системы УПВИ. кроме того, необходимо отметить и то обстоятельство, что в некоторых случаях умерших в первые часы прибытия в госпитали не всегда регистрировали.

Анализ имеющихся в нашем распоряжении медицинских карт и историй болезней за 1941–1944 годы показывает, что наиболее распространенными заболеваниями, с которыми финны поступали в госпитали, являлись: дизентерия и сопутствующие ей заболевания — колит, энтероколит и гемоколит; дистрофия, пневмония и заболевания, связанные с недостатком витаминов. Причем нередко военнопленный поступал в стационарные медицинские учреждения с совокупностью болезней: дистрофией, дизентерией и авитаминозом.

В 1941–1942 годах в большинстве случаев при госпитализации ставился диагноз «дизентерия», В 1942–1943 годах — дистрофия, пеллагра, дизентерия и туберкулез.

В конце войны ситуация практически не меняется. Так, из 58 случаев в июле — августе 1944 года причиной госпитализации военнопленных были дизентерия, гемоколит, энтероколит.

Таким образом, на протяжении всей войны Продолжения основным поводом для госпитализации были заболевания, вызванные некачественным питанием и невозможностыо соблюдения в полной мере правил личной гигиены в лагерях.

Необходимо сразу оговориться, что имеющиеся в нашем распоряжении документы отражают картину заболеваемости только поступивших в госпитали. Данные о причинах заболеваемости финских военнопленных, содержавшихся в лагерных лазаретах и больницах, практически полностью отсутствуют. И нередко восстановить ее можно только по актам патологоанатомических экспертиз, то есть после смерти пленного. При этом при подсчете заболеваемости и смертности военнопленных во внимание принимался лишь наиболее тяжелый диагноз. Если военнопленный поступал в госпиталь с диагнозом: дистрофия и дизентерия, то нередко причиной смерти отмечалась дистрофия.

На всем протяжении войны Продолжения ситуация со здоровьем военнопленных оставалась достаточно тяжелой. Но если в госпиталях пленные финны получали квалифицированный медицинский уход и подавляющее большинство вернулось в лагеря по выздоровлении, то в лагерных медицинских учреждениях положение было на порядок хуже.

В первую очередь, это было связано с нехваткой квалифицированных медицинских кадров. Так, например, в отчете о работе Череповецкого лагеря № 158, где в период войны Продолжения было сконцентрировано подавляющее большинство финских военнопленных — около 1800 человек, отмечалось, что медико-санитарная служба лагеря была организована на базе медицинского пункта Отдельной исправительно-трудовой колонии. К моменту прибытия первой партии военнопленных в июле 1942 года она состояла всего из четырех человек начальника и трех медицинских работников с незаконченным средним специальным образованием выпуска военного времени. То есть квалификация персонала была на очень невысоком уровне. Помимо этого, нехватка медработников стала очевидной в связи с открытием лагерных отделений. Так, некомплект врачей к 1944 году составлял 21 человек, фармацевтов — четыре человека, фельдшеров — четыре человека, медсестер — 10 человек.

В связи с нехваткой медперсонала в лагере достаточно широко использовался труд военнопленных врачей и санитаров. В их задачу, в основном, входило осуществление санитарного надзора в бараках, других местах расположения пленных, то есть первичный контроль за состоянием здоровья военнопленных. Однако к медицинскому освидетельствованию контингента лагеря врачи из числа пленных не допускались. Им было запрещено выдавать справки, освобождающие от работы, они не принимали участия в заседаниях врачебных комиссий, устанавливающих группу трудоспособности, а также на всем протяжении существования лагеря они не допускались к работе в санитарном отделении управления лагеря.

Администрация лагеря столкнул ась еще с одной проблемой: использование военнопленных-врачей осложнялось незнанием ими русского языка. В данной ситуации приходилось прикреплять к ним советского врача-переводчика и медицинского работника, ведущего записи в книгах амбулаторных посещений на русском языке. Нередко это приводило к тому, что хотя бы немного знающие русский язык военнопленные, как это было с Тойво Ярвеля, становились помощниками медперсонала. Впрочем, их использовали на самых черных, не требующих специальных навыков, работах по уходу за больными: мытье, помощь неходячим и т. п. В 1944 году у работников лазарета появилось право вести записи на родном языке, что существенно упростило дело и высвободило некоторое количество советского медперсонала для других целей, но все же нехватка врачей чувствовалась. В связи с этим было принято решение наиболее опытных и профессионально подготовленных фельдшеров использовать в качестве врачей.

Снабжение лагерей медикаментами вплоть до апреля 1943 года осуществлялось через местные органы Народного комиссариата здравоохранения по специальным нормам, установленным УПВИ. Но эти нормы не выдерживались, и снабжение медикаментами не удовлетворяло штатные потребности лагерей. Кроме того, ввиду военного времени, во многих лагерях не хватало самых простых перевязочных материалов, не говоря уже о дефицитных медикаментах. С апреля 1943 года лагеря для военнопленных были прикреплены для снабжения медикаментами к санитарным управлениям фронтов и санитарным отделам военных округов. Однако на деле это не повлекло существенных изменений в снабжении медикаментами, как предполагалось руководством УПВИ. Так, например, Череповецкий лагерь изначально снабжался медсредствами за счет вологодских аптечных баз. В апреле 1944 года, в связи с передислокацией аптекобаз, санитарное обеспечение лагеря перешло под контроль санитарного отдела Архангельского военного округа. Переподчинение привело к тому, что заявки на медикаменты удовлетворялись на 70–75 %, что не соответствовало реальным потребностям лагеря. Особенно плохо обстояло дело с поставками дифтеритной сыворотки, дизентерийной вакцины и сыворотки, бактериофага — эти лекарства перестали присылать в лагерь. В результате, к третьему кварталу 1944 года в сануправлении Череповецкого лагеря запас данных медикаментов не превышал 20 % от требуемого количества. Это в конце концов фактически привело к эпидемии данных заболеваний в лагере, о чем речь пойдет ниже.

Ситуация в Череповецком лагере осложнялась еще и тем, что, несмотря на распоряжение УПВИ НКВД СССР, не только на приемные пункты для сбора военнопленных, но и в сами лагеря прибывали пленные, состояние здоровья которых внушало серьезные опасения. В первом же этапе, прибывшем в лагерь, было до 75 % больных дистрофией II и III степени, все были небритые, нестриженные и завшивевшие.

Особенно тяжелая ситуация в Череповецком лагере сложилась в 1942–1943 годах. к месту постоянного размещения пленных конвойные войска НКВД доставили даже инфекционных больных. Особенно много было больных дизентерией: 1942 год — 13 человек, 1943 год — 140, 1944 год — 1458 человек Но особенно большой процент заболеваемости этой болезнью был среди немецких военнопленных.

Дизентерия и другие кишечные заболевания стали настоящим бичом Череповецкого лагеря. Общее количество заболевших достигало 7 % от учетного состава лагерного контингента. Администрация и санитарное управление по мере своих сил и возможностей старались изолировать больных кишечными заболеваниями от остальной массы военнопленных. При наличии необходимых медикаментов делались профилактические прививки. Сами военнопленные также старались найти свои способы борьбы с этими заболеваниями. Одним из таких эффективных способов борьбы с диареей пользовался финский военнопленный Эско Луостаринен. В своих воспоминаниях он упоминает, что всегда носил в карманах кусочки угля. По мере необходимости он их сосал и тем самым в какой-то степени смог справиться с этой болезнью.

Нередко дизентерия сопровождалась тяжелой формой пневмонии. Особенно это было характерно для поступавших в лагерь ослабленных военнопленных из фронтовых приемных пунктов. Клиническая картина в таком случае была очень тяжелой — смертность доходила до 7 %. Однако, несмотря на принимаемые профилактические меры, ситуация с данными заболеваниями оставалась крайне тяжелой на всем протяжении существования лагеря.

Другим заболеванием, которое существенно увеличивало процент смертности среди военнопленных, была дифтерия. Как и в случае с дизентерией, она в основном заносилась из фронтовых приемных пунктов. Лишь только за июль — сентябрь 1944 года в Череповецкий лагерь поступили 172 военнопленных, больных дифтерией. Пик поступления заболевших пришелся как раз на тот период, когда в лагере сложилась катастрофическая ситуация с противодифтерийными сыворотками. И именно в это время в лагерь стало прибывать особенно большое количество финских военнопленных. Отсутствие эффективных медицинских препаратов для профилактики и борьбы с дифтерией в лагере привело к большому проценту смертности среди финнов. К сожалению, установить точное количество умерших от этого заболевания финских пленных очень сложно, так как мы не располагаем всеми необходимыми данными.

Отсутствие нужных для борьбы с дифтерией медикаментов резко увеличило смертность пленных до 17,9 % от общего количества заболевших. Для сравнения примем к сведению доклад начальника управления Череповецкого лагеря № 158 капитана Тимошенко, в котором отмечалось, что в начале 1944 года при наличии вакцин против дифтерии смертность не превышала 0,18 % от общего количества заболевших. После выздоровления, в целях обеспечения профилактических мер, переболевших военнопленных изолировали от остального контингента лагеря в отдельном бараке.

Кроме инфекционных больных, в Череповецкий лагерь с этапами постоянно прибывало большое количество и больных дистрофией. Лагерная администрация была вынуждена госпитализировать их сразу же после прибытия. С момента прибытия первой партии пленных на всем протяжении функционирования лагеря ситуация не менялась в лучшую сторону. Так, например, в 1942 году в лагерь, поступили 93 дистрофика, в 1943 — 259, в 1944–1294 человека, больных дистрофией. Нередко в лагерь доставлялись уже трупы.

Военнопленных, больных инфекционными заболеваниями, срочно госпитализировали, но избежать смертности среди них, несмотря на усилия медперсонала, не удавалось. За интересующий нас период с 1942 по 1944 год в лазаретах санитарных частей и в лазарете управления лагеря от разных болезней, преимущественно от дистрофии, дизентерии, брюшного и сыпного тифа, умерли 586 военнопленных. По годам эти данные распределяются следующим образом:

1942 — 15 человек,

1943 — 29 человек,

1944 — 542 человека.

Эти данные при водятся в «Истории лагеря МВД 158 для военнопленных г. Череповец 1942–1948 гг.», датированной 29 марта 1948 года. Впрочем, в другом документе, «Докладе о деятельности расформированного лагеря МВД для военнопленных № 158, дислоцировавшегося в Вологодской области» от 10 января 1949 года, информация об умерших здесь приводится несколько иная. Так, за весь период существования лагеря, скончались 2 130 военнопленных. Из них:

В 1943 — 32 человека,

в 1944 — 600 человек.

Среди них, по свидетельству Т. Малми, умерли 103 военнопленных финской армии. По данным череповецкого журналиста В. Кононова, составившего на основании данных архива МВД Вологодской области список умерших финских военнопленных, в лагере № 158 НКВД СССР скончались 110 финнов.

Руководящие работники лагеря вполне объективно оценивали недостатки и просчеты в организации медицинского обслуживания военнопленных. Более того, они всерьез были обеспокоены таким положением вещей. Естественно, во многом это было вызвано не столько гуманизмом и человеколюбием, сколько требованиями УПВИ НКВД СССР о трудовом использовании пленных и выполнении ими производственных заданий.

На основании приведенных выше примеров можно сделать вывод о том, что общий процент заболеваемости и смертности военнопленных существенно зависел от того, в каком состоянии прибывали этапные эшелоны с фронтовых приемных пунктов.

Ситуация с плохим медицинским обслуживанием сложилась не только в Череповецком лагере № 158, но и в других местах размещения военнопленных. Например, в докладной записке заместителя начальника управления Унжлага (Горьковская обл.) лейтенанта госбезопасности Кабанова и заместителя начальника санитарного отдела этого лагеря Широкова на имя начальника управления Унжлага Автономова от 15.05.1942 года отмечалось, что состояние здоровья лагерного контингента по сравнению с концом апреля 1942 года резко ухудшилось. В этот момент в лагере находились 1294 человека. Если в конце апреля медицинская комиссия определила годными к физическому труду 527 человек, то в середине мая трудоспособных было всего 223 человека. Остальные военнопленные страдали, в основном, от авитаминоза, с превалированием пеллагры, с характерными для нее признаками: отеками нижних конечностей, сухостью кожи, пигментацией, специфическими сыпями, резким истощением и понижением интеллекта.

В этом документе, в частности, отмечал ось, что, несмотря на освобождение от работ и помещение в стационары больных, цифра первично обращающихся за медпомощью не снижалась, а наоборот росла. Так, по сравнению с 20 апреля 1942 года количество госпитализированных военнопленных увеличилось на 34,2 %. Если 30 апреля 1942 года на стационарном лечении находились 485 человек, то 10 мая — 548 военнопленных. Кроме того, к пеллагре, по свидетельству Кабанова и Широкова, добавилось бессимптомно протекающее воспаление легких, дававшее 100 % смертности. Таким образом, количество госпитализированных больных нарастало за счет военнопленных, страдающих авитаминозом и пневмонией.

Руководство лагеря в своей докладной записке выделяло несколько основных причин, вызвавших массовое заболевание желудочно-кишечными инфекциями в мае 1942 года:

— неправильное трудоиспользование военнопленных,

— плохие бытовые условия,

— весенне-летние инфекции,

— недостаток квалифицированных медицинских кадров,

— обострение пеллагрозных заболеваний,

— недостаток питания.

Если с первыми четырьмя причинами санитарный отдел лагеря мог справиться своими силами, то последние связанные между собой два обстоятельства — пеллагра и недостаточное питание военнопленных вызывали тревогу у администрации Унжлага. Существовавшая система замены недостающих продуктов на другие привела к тому, что в рационе пленных не хватало витамина рр — никотиновой кислоты. Для уже больных пеллагрой и другими заболеваниями требовалось мясо, но его не хватало.

Так, по расчетам сан отдела лагеря, данной категории больных пеллагрой (423 человека) и других ослабленных пленных (123 человека) необходимо было в день по 173 г и по 70 г мяса соответственно. То есть потребность составляла 817,9 кг в месяц, а реально было выдано только 345 кг.

Вышеперечисленные причины и нехватка медикаментов в Унжлаге привели к тому, что только за первые две недели мая 1942 года в лагере скончались 25 военнопленных, из них 21 от пеллагры.

Аналогичная ситуация складывалась и в Оранском лагере НКВД № 74. В декабре 1942 года начальник лагеря лейтенант госбезопасности Кузнецов и начальник санотделения Файнберг докладывали Сопруненко о плохом состоянии здоровья военнопленных, поступающих в Оранки. В рапорте, в частности, отмечалось, что из прибывших 18 декабря 1942 года в лагерь 3469 пленных 1345 человек, или 38,2 %, оказались больными. Руководство лагеря было вынуждено сразу после прибытия госпитализировать 236 человек. Медицинская служба лагеря оказалась не подготовленной к такому количеству ослабленных военнопленных: корпуса медчасти были переполнены, что не могло не сказаться на физическом состоянии контингента. Кроме того, многие пленные, требующие госпитального лечения, оставались в бараках. Вследствие этого только за две недели, с 18 декабря 1942 по 1 января 1943 года, в Оранках скончались 215 военнопленных. Причинами смерти были дистрофия, пеллагра и понос, то есть, вероятнее всего, дизентерия.

В докладной записке на имя начальника УПВИ руководство лагеря отмечало, что для улучшения медицинского обслуживания военнопленных были созданы дополнительные места в лазарете, вместимость которого была увеличена до 330 коек. Кроме того, в январе 1943 года развернули филиал лазарета на 180 коек. Таким образом, медицинская часть лагеря могла принять на стационарное лечение около 500 больных одновременно. Это несколько исправило ситуацию со смертностью военнопленных.

Так, в соответствии со «Списком военнопленных, захороненных в общих могилах на старом кладбище лагеря № 74 МВД СССР с начала его организации до получения директивы ГУПВИ МВД СССР № 28/2/23 от 24 августа 1944 года об установлении квадратов и могил на кладбищах для военнопленных», составленным в 1949 году управлением лагеря, мы видим, что если в 1942 году скончались 302 пленных, то в 1943 году — около 240 человек. Среди умерших в 1942 году было 19 финнов, в 1943 — пять. Данные за 1944 год о захороненных на этом кладбище финских военнопленных в списке отсутствуют.

К марту 1943 года руководству УПВИ становится очевидно, что ситуация с медицинским обслуживанием в лагерях складывается не лучшим образом. В результате проведенных проверок мест размещения пленных УПВИ издает директиву № 120 от 16 марта 1943 года «О мероприятиях по улучшению физического состояния военнопленных», в которой, в частности, отмечалось, что в некоторых лагерях нарушаются приказы НКВД СССР о содержании пленных и не обеспечены надлежащие санитарно-бытовые условия для контингента лагерей.

В соответствии с этим документом в местах постоянного размещения военнопленных предписывалось наладить тщательный осмотр контингента лагеря с целью своевременного выявления среди них больных, в первую очередь дистрофиков и больных начальной формой пеллагры. Эту группу военнопленных следовало немедленно направлять на стационарное лечение в лазареты и госпитали.

Санитарным отделам лагерей предписывалось обеспечить регулярную дезинфекцию вещей и постельных принадлежностей, организовать профилактические мероприятия по предупреждению острых желудочно-кишечных заболеваний, особо обратив внимание на брюшной тиф, паратифы, холеру и дизентерию. Для этого приказывалось навести санитарный порядок на территории лагерей, то есть своевременно производить очищение от нечистот, не допускать загрязнения водоемов, производить заливку гашеной известью выгребных ям и уборных. Этой работе предписывалось усилить особое внимание в связи с приближением весенне-летнего периода.

Ответственность за проведение вышеперечисленных мероприятий заместитель народного комиссара внутренних дел Круглов возложил на народных комиссаров республик, начальников УНКВД краев и областей, на территории которых размещались лагеря для военнопленных.

В связи с этим необходимо отметить то обстоятельство, что учет умерших военнопленных велся беспорядочно и хаотично вплоть до 13 августа 1943 года, когда заместитель народною комиссара внутренних дел СССР Круглов подписал директиву НКВД СССР № 413 «О порядке учета умерших военнопленных». Этот документ был адресован начальникам УНКВД-НКВД начальникам лагерей НКВД и начальникам госпиталей военнопленных и предлагал во всех лагерях и госпиталях наладить персональный учет умерших военнопленных, поэтому официальная статистика УПВИ НКВД СССР существенно отличается от цифр, выявленных в последнее время. Так, на основании данных УПВИ за годы войны Продолжения в СССР скончались 403 финских солдата и офицера. Как уже отмечалось, по данным Т. Малми — 1388. Существенное расхождение в цифрах можно объяснить тем, что советские данные принимают в расчет только тех пленных, которые умерли в госпиталях и лагерях для военнопленных, то есть были поставлены на учет в УПВИ НКВД СССР. Те же данные не учитывают пленных, захваченных в плен партизанами, разведкой и т. п. и расстрелянных после получения от них информации. Так же нередко не учитываются данные об умерших от ран на пути к сборно-пересыльным пунктам и лагерям.

В распоряжении исследователей тем не менее имеются данные о количестве умерших и о причинах смерти военнопленных в спецгоспиталях. Несмотря на то что это общие данные о военнослужащих всех армий противника, в общем и целом, причины смерти и процент смертности характерен и для финских военнопленных этого периода войны. Эти цифры подтверждает и анализ госпитальных карт и историй болезней финских военнопленных. Есть, правда, одно исключение: в имеющихся в нашем распоряжении документах не такой высокий процент смертности от ранений, обморожений и их последствий. процентный рост по данной категории учета среди всех военнопленных вызван большим процентом летальных исходов среди немецких военнослужащих.

Отчет УПВИ НКВД СССР дает такие данные по диагнозам и удельному весу (приняв общую смертность военнопленных за 100 %).

Смертность военнопленных в СССР в 1941–1942 гадах:

Дистрофия — 61,0 %.

Ранения — 22,0 %.

Обморожение и его последствия — 9,0 %.

Туберкулез и плеврит — 2,5 %.

Сыпной тиф — 2,0 %.

Дизентерия — 1,0 %.

Воспаление легких — 1,0 %.

Прочие — 1,0 %.

Смертность военнопленных в СССР в 1943 году:

Дистрофия и авитаминозы — 66,5 %.

Туберкулез и плеврит — 9,2 %.

Воспаление легких — 4,0 %.

Сердечная недостаточность — 3,9 %.

Ранения и хирургические заболевания — 3,7 %.

Обморожения и его осложнения — 2,8 %.

Дизентерия — 2,8 %.

Сыпной тиф — 2,7 %.

Брюшной тиф — 0,3 %.

Прочие заболевания — 4,1 %.

Смертность военнопленных в СССР в 1944 году :

Эти данные подтверждаются информацией о смертности финских пленных в лагере для военнопленных № 27 в г. Красногорске. На кладбище похоронены пятеро бывших военнослужащих финской армии — четверо финнов и один швед.

Финские военнопленные, умершие в Красногорском лагере № 27 :

1. Лайне Эйно Фридрих (Laine Eino Fredrik). Капрал 7./III/KТR 2, 26.10.1917 г. р., проживал до призыва в деревне Кирхункиоля, Эспоо, электромонтер по гражданской специальности, с семью классами образования, с 1936 по 1938 год член демократической партии молодежи, разведен, матрикулярный номер 999837, служил в 3 полку, 7 батареи. Полевая почта — 4073. Был осужден в штрафбат 10 января 1942 года. Попал в плен 2 мая 1942 года у деревни Осто Свирского направления. Прибыл в лагерь № 27 5 мая из лагеря № 158. В лагере № 27 находился в лазарете, где и умер 26 июля 1913 г. от туберкулеза. Похоронен 27 июля 1943 г. на северной окраине города Красногорска (ныне кладбище не существует). В деле имеется фотография профиль и анфас. Дело № 59240.

2. Кейнонен Матвей Матвеевич (Keinonen Matti). Сержант 3.KKK/JR 31, 05.06.1911 г. р., из деревни Хемомя Сортовальского р-на Выборгской губернии, плотник, 6 классов образования, беспартийный. Был призван в армию 26 июня 1941 года, служивший пулеметчиком в 3 батальоне 3 пулеметною взвода. Пленен 31 мая 1942 года у Беломорска. В лагерь № 27 прибыл 5 октября 1942 года из лагеря № 158. Умер 14 декабря 1942 г. от правостороннего воспаления легких. Похоронен 15 декабря 1942 г. на северной окраине г. Красногорска (ныне кладбище не существует). В деле имеются: фотография профиль и анфас; медико-санитарная карта № 152; производственно-бытовая характеристика от сентября 1942 г., акт о смерти из лагеря № 27 и фотография профиль и анфас. Дело № 39275.

3. Линдман Павел-Михаэль Карл-Август (Lindman Paavo Мikaеl). Рядовой E/II/JR 34, 12.02.1918 г. р., уроженец деревни Иоэн-Сункартано, провинции Халикко Абобернборской губернии, крестьянин с 6-10 классами образования, имел жену Эльви 20-ти лет, был членом демократической партии молодежи с 1932 г., служил в 17 пд, 34 пп, 2 батальон, в рззведвзводе. Полевая почта — 7656. Пленен 11 октября 1941 года в р-не Коковичи. В деле имеются: протокол допроса № 186 от 2 ноября 1941 г.; протокол допроса из Особого Отдела 7-й Армии от 2 ноября 1941 г.; приказ об аресте из лагеря № 74 в Орансках за кражу муки от 2 марта 1942 г.; рапорт о краже из лагеря № 74; приказ из Красногорского лагеря от 27 сентября 1942 года о взыскании на военнопленного «за порчу одеял», из которых сделал себе кашне. Акт о смерти от 3 ноября 1942 года из лазарета лагеря № 27 за подписью врача Нацвишвили. Скончался от пеллагры развившейся на фоне дистрофии. Похоронен 4 ноября 1942 г. на северной окраине г. Красногорска (ныне кладбище не существует). В деле имеется фотография профиль и анфас. Дело № 57280.

4. Вестерхольм Хелге Альфред (Westerholm Helge Alfred Birger). Рядовой 15.Torj.K, швед. Родился 23.02.1912 в деревне Сколе, уезд Таммисаари, 6 классов образования, беспартийный, кузнец. До призыва проживал в деревне Ооминнефоре, уезд Пуде, губерния Ууденмаа. Призван в армию 21 июня 1941 г. и служил пулеметчиком в 2 взводе, 15 роте. Женат на Ольге (29 лет), имел дочь Суулвей (1,5 года). Акт о смерти от 20 сентября 1942 г. из лазарета лагеря № 27 Скончался от декомпрессии сердца. Похоронен 21 сентября 1942 г. на северной окраине г. Красногорска (ныне кладбище не существует). В деле имеется фотография профиль и анфас, дополнение к опросному листу, характеристика из Спасозаводского лагеря от 4 февраля 1942 года и постановление о передачи дела в архив. Дело № 14207

5. Неваранда Вяйно Илмар (Nevaranta Vaino Armas). Рядовой 2./Er.P 21, 10.08.1910 г. р., Нурмиярви. Опросный лист пустой (не заполнен ввиду болезни военнопленного), но в деле имеются: акт о вещах, сданных на склад; акт о смерти от 24 июля 1942 г. из лазарета лагеря № 27; история болезни № 50. Скончался от пеллагры и гемоколита в 8 часов 55 минут по московскому времени 24 июля 1942 г. похоронен 25 июля 1942 г. на Пенягинском кладбище при селе Павшино (кладбище существует). Регистрационно-учетный № 1520. Дело № 90520.

С 1943 года, когда проблема со здоровьем военнопленных стала особенно острой, в местах постоянного размещения пленных начали создавать оздоровительные команды. В них направлялся наиболее ослабленный контингент. Практически все финские военнопленные, попавшие в лагеря до середины 1944 года, прошли через систему оздоровительных команд. В октябре 1944 года, в соответствии с приказом НКВД СССР № 0219,15 производственных лагерей были реорганизованы в специальные оздоровительные, а во всех других были открыты оздоровительные лаготделения на базе наиболее благоустроенных помещений. В соответствии с распоряжением заместителя наркома внутренних дел Круглова оздоровительные отделения должны были принимать до 10 % от численного состава лагеря.

Однако, в отличие от Зимней войны, во время войны Продолжения было не только худшее продовольственное снабжение финских военнопленных, но и гораздо более плохое их медицинское обслуживание. В связи с этим смертность финских пленных была довольно высокая как во время следования в лагеря, так и в самих лагерях. Только по официальным данным, предоставленным финской стороне на основании статьи 1 °Cоглашения о перемирии между СССР и Финляндией, на территории Советского Союза скончались 403 человека. Однако вряд ли мы можем принять в качестве окончательного этот количественный параметр, учитывая то обстоятельство, что за последние десятилетия открылись новые архивные материалы. В базе данных Ассоциации «Военные мемориалы» (Россия), составленной в 90-е годы, имеется информация о 662 могилах граждан Финляндии на территории бывшего СССР, умерших, в том числе, и во время следования из одного лагеря в другой. Впрочем, и эти списки не являются точными и окончательными, так как в них, например, включены гражданские лица.

В ходе подготовки данной работы было выявлено 997 фамилий финских военнопленных, умерших в Советском Союзе во время войны Продолжения. Однако я считаю, что эти цифры также не являются окончательными и могут быть изменены в связи с открывшимися новыми архивными документами. Целесообразно отметить, что финские и советские (российские) данные о количестве умерших в СССР финских военнопленных существенно различаются. Финский исследователь Тимо Малми приводит следующие цифры: из 3402 финских военнопленных в плену умерли 1388 человек, то есть около 40 %.

Однако составленная им база данных финских пленных требует некоторой корректировки. Это касается, в том числе, и информации об умерших. Например, уважаемый коллега без достаточных доказательств и тщательной проверки включает в категорию «умершие» некоторых военнослужащих финской армии, которые на основании списков, составленных после войны финской стороной, числятся «захваченными врагом» и не вернувшимися на родину после окончания боевых действий. Впрочем, необходимо отметить то обстоятельство, что некоторые фамилии были изначально неправильно записаны финскими официальными лицами, имевшими в качестве источников лишь советские радиообращения и листовки, а также показания бывших военнопленных.

Пропагандистские органы Красной Армии часто использовали фамилии погибших финских солдат, о чем речь пойдет в следующих разделах данной книги. Таким образом, совокупность этих обстоятельств приводит к тому, что в списки Тимо Малми невольно попали «мертвые души», то есть те военнослужащие, которые никогда нс попадали в плен, а в некоторых случаях в списке один и тот же человек фигурирует под разными фамилиями.

При подготовке книги о финских пленных в CCCP была составлена база данных (Sotavankimatrikkeli), включающая в себя 4044 фамилии финских военнопленных, захваченных подразделениями Красной Армии, пограничными частями и партизанскими отрядами в период с 1939 по 1944 год. В соответствии с ней во время войны Продолжения были пленены 3073 военнослужащих финской армии, из которых 689 человек умерли в СССР. В базу данных не включены солдаты национальных воинских формирований, действовавших в составе вооруженных сил Финляндии во время войны Продолжения (эстонский JR200, ингерманландский НеimoР3 и др.), в связи с тем, что, в большинстве своем являясь гражданами СССР, они, в соответствии с советским законодательством того времени, считались не военнопленными, а коллаборационистами, сотрудничавшими с врагами Советского Союза. Соответственно такая категория людей не регистрировалась в лагерях системы УПВИ НКВД как иностранные военнопленные, а в большинстве своем они осуждались, как изменники родины, и передавались в систему ГУЛАГа.

В базу данных включены все военнопленные Зимней войны и войны Продолжения, а также военнослужащие финской армии, захваченные в плен в период перемирия 1940 года. Данные составлялись на основе финских и российских источников и тщательно проверялись. Это позволило избежать повторов в фамилиях. Исключение сделано для одного гражданского лица — Кари Руотсалайнена (Kari Ruotsalainen), родившегося в Череповецком лагере НКВД № 158. Он, по советскому законодательству, являлся «интернированным», но поскольку он не был отделен от своей матери лотты Кирсти Руотсалайнен (Кirsti Ruotsalainen), было сочтено возможным оставить его в базе данных военнопленных.

Однако на основании новых материалов, обнаруженных в российских и финских архивах, упомянутая выше база данных претерпела некоторые изменения. Во-первых, было уточнено количество военнослужащих финской армии, попавших в плен во время войны Продолжения. В список теперь внесены 3114 фамилий. Во-вторых, цифра финских пленных, скончавшихся на территории СССР, также претерпела некоторые изменения. В настоящее время с наибольшей долей уверенности можно говорить о 997 погибших финских военнопленных.

По годам смертность финских военнопленных распределяется следующим образом:

Смертность финских военнопленных в 1941–1950 годах (Кол-во чел.)

1941 г. — 57

1942 г. — 320

1943 г. — 76

1944 г. — 208

1945 г. — 35

1946 г. — 3

1950 г. — 1

Неизвестна точная дата смерти — 297 человек.

Всего — 997 человек.

На основании имеющихся в нашем распоряжении данных можно распределить смертность военнопленных по годам и месяцам следующим образом.

Смертность финских военнопленных в 1941 г. (июль-декабрь) (кол-во чел.)

июль — 1

август — 0

сентябрь — 3

октябрь — 9

ноябрь — 10

декабрь — 34

Всего — 57 человек.

Смертность финских военнопленных в 1942 году (кол-во чел.)

январь — 28

февраль — 18

март — 22

апрель — 10

май — 13

июнь — 22

июль — 46

август — 33

сентябрь — 37

октябрь — 31

ноябрь — 34

декабрь — 22

Неизвестна точная дата смерти — 4 человека.

Всего — 320.

Смертность финских военнопленных в 1943 году (кол-во чел.)

январь — 10

февраль — 8

март — 8

апрель — 8

май — 7

июнь — 6

июль — 7

август — 3

сентябрь — 6

октябрь — 2

ноябрь — 1

декабрь — 5

Неизвестна точная дата смерти — 5 человек.

Всего — 76 человек.

Смертность финских военнопленных в 1944 году (кол-во чел)

январь — 1

февраль –2

март — 0

апрель — 2

май — 4

июнь — 26

июль — 25

август — 9

сентябрь — 6

октябрь — 26

ноябрь — 68

декабрь — 29

Неизвестна точная дата смерти — 10 человек

Всего — 208 человек

Из приведенных выше данных видно, что наиболее тяжелыми для военнопленных периодами, характеризовавшимися большим количеством смертей, были 1942 год и осень 1944 года. В первом случае увеличение процента смертности военнопленных финской армии связано с общим ухудшением продовольственного положения в СССР Как мы помним, именно в этот период пайки военнопленных были уменьшены до минимума. Несмотря на попытки УПВИ НКВД СССР нормализовать ситуацию в этом вопросе, о чем я писал ранее в главе о санитарно-бытовом и продовольственном снабжении военнопленных, смертность от голода и вызванных им болезней не сократилась. Лишь в 1943 году, после многократных увеличений норм питания, а также создания оздоровительных лагерей и команд, ситуация со здоровьем пленных несколько улучшилась.

Во втором случае, то есть осенью 1944 года, резкий скачок смертности финских военнопленных вызван двумя обстоятельствами. Во-первых, в 1944 году было принято решение сконцентрировать финнов в одном лагере для последующего возвращения на родину. Именно в этот период произошло переподчинение ведомств, снабжавших Череповецкий лагерь медикаментами, из-за чего там возникло критическое положение с вакцинами и сыворотками против дизентерии и дифтерии. В результате этого в лагере № 158 сложилась предэпидемическая ситуация. К сожалению, именно в это время в Череповец стали прибывать большие группы финских военнопленных. А если учитывать, что они были ослаблены постоянным недоеданием, то процент заболевших и умерших среди них значительно вырос. Во-вторых, стоит учитывать и то обстоятельство, что во время летнего наступления частей Красной Армии на Карельском фронте довольно большое число военнослужащих финской армии были расстреляны в момент пленения, на этапе транспортировки к месту сбора, а также умерли от ранений непосредственно после пленения.

Таким образом, в Советском Союзе во время войны Продолжения скончались 997 военнослужащих финской армии, то есть смертность финских военнопленных составляла 32 %.

Сюда включены все военнопленные, умершие от ран и болезней в лагерях системы УПВИ, а также те, кто был расстрелян частями Красной Армии, подразделениями пограничных войск и партизанскими отрядами при захвате в плен или вскоре после него.

Недостаток информации, в том числе и закрытость некоторых российских архивов, не позволяют нам с точностью до последнего человека подсчитать, сколько финских пленных было уничтожено на этапе «пленение — передача в сборные пункты УПВИ НКВД». Нередко поведение тех, в чьих руках оказывался военнопленный, зависело от многих факторов и обстоятельств. Например, был ли пленный взят в составе группы солдат или в одиночку; произошло ли это после тяжелого и кровопролитного боя; потерял ли советский солдат в этот день своего товарища и был поэтому особенно озлоблен; насколько далек и опасен был путь транспортировки военнопленного до ближайшего сборного пункта; был ли пленный ранен и мог ли он самостоятельно передвигаться; был ли дан приказ в этот день вообще не брать пленных?

В нашем распоряжении имеются, например, документы подтверждающие случай расстрела капрала финской армии в 1941 году подразделением пограничных войск. В 1942 году только в отчетах партизанских отрядов зафиксировано восемь подобных случаев (семь военнослужащих гарнизона в Кимас-ярви и капрала Вейкко Хилтунена.). В 1943 году — около пяти случаев, подтвержденных документами из российских архивов и показаниями бывших финских военнопленных в Ханко. В 1944 году в рапортах партизан отмечено, по крайней мере, семь таких случаев и еще несколько десятков рассказов о расстрелах при пленении на фронте можно найти в фильтрационных делах в Финляндии.

Всего на основе всех указанных выше источников мы можем с большой долей уверенности говорить, что 124 военнослужащих финской армии были убиты при пленении и на этапе транспортировки от линии фронта в приемные пункты. Однако я считаю, что данные цифры могут не соответствовать действительности, так как не все случаи расстрелов нашли свое документальное подтверждение и могли быть замеченными и отложиться в памяти свидетелей (если таковые оставались) — финских военнопленных.

Так, например, упомянутые уже мной военнослужащие гарнизонов Кимас-ярви, Кууттиваара и В. Хилтунен в Финляндии числились погибшими. И только спустя почти 60 лет, в рамках подготовки данного исследования, мной в ГАОПДФК и РГАСПИ были обнаружены документы, подтверждающие, что эти солдаты были сначала взяты в плен и только затем расстреляны.

В международных документах были подробно оговорены все процедуры, связанные с похоронами умерших военнопленных. К сожалению, в СССР они почти не соблюдались. Поэтому точное место захоронения некоторых финских военнопленных войны Продолжения установить сейчас очень трудно. И все потому, что вплоть до 1943 года учет мест погребения пленных был плохо налажен.

Положение нужно было исправлять, и 13 августа 1943 года, в условиях количественного роста взятых Красной Армией в плен, заместитель народного комиссара внутренних дел СССР Круглов подписал директиву НКВД СССР № 413 «О порядке учета умерших военнопленных». Этот документ был адресован начальникам УНКВД-НКВД, начальникам лагерей НКВД и начальникам госпиталей военнопленных и предлагал во всех лагерях и госпиталях оформлять персональный учет умерших военнопленных.

Однако директива НКВД, видимо, мало способствовала улучшению дел, поскольку через год, 24 августа 1944 года, в лагеря и госпитали для военнопленных была направлена новая директива ГУПВИ НКВД СССР № 28/2/23 «О захоронении военнопленных». В ней, в частности, констатировалось, что существовал не только неудовлетворительный порядок учета умерших, но и захоронение пленных производится в случайных местах. В связи с этим начальникам лагерей и госпиталей предписывалось найти участки земли в непосредственной близости от места размещения пленных, огородить их колючей проволокой и производить там захоронение умерших.

Для учета умерших военнопленных и мест их захоронения предписывалось завести «кладбищенскую книгу», в которую должны вноситься следующие данные: номер военнопленного; его имя, фамилия, отчество; национальность; год рождения; воинское звание; дата смерти; дата захоронения; номер могилы и номер квадрата, в котором похоронен умерший. В «кладбищенской книге» должен был быть представлен план кладбища с указанием квадратов и номеров могил. Умерших по пути в лагеря и госпитали военнопленных нужно было передавать для захоронения администрациям железнодорожных станций. Но во многих случаях и во многих местах дело до конца так и не было доведено.

Проблема с установлением мест захоронения финских военнопленных связана еще и с тем, что после войны многие кладбища по различным причинам, чаще всего при строительстве промышленных объектов, были уничтожены. При этом перезахоронение умерших не производилось, поскольку на такие работы местным органам власти деньги не отпускали. К тому же власти на местах или вообще не получали от лагерей и госпиталей соответствующие документы о кладбищах военнопленных на подведомственной им территории, или плохо хранили их, так как это не контролировалось вышестоящими органами. Так что теперь часто приходится рассчитывать только на память оставшихся в живых местных старожилов, на отдельных энтузиастов краеведения, которые, пытаясь выявить все затертые страницы истории родного края, еще могут что-то восстановить в нашей исторической памяти.

Жительница г. Череповца Л. Синявина рассказывала, что на могилах военнопленные разных национальностей ставили свои отличительные знаки. Немецкие пленные, как правило, устанавливали деревянный крест. Финны — вкапывали в землю деревянный чурбак, на котором писали имя и фамилию похороненного. Но по прошествии времени дерево сгнило и, кто теперь там захоронен, установить практически невозможно.

Существовала, конечно, и языковая проблема. Сегодня определенные трудности возникают с установлением подлинных имен пленных, и не только умерших, так как в официальные документы и в кладбищенские книги их личные данные нередко вносились с искажениями из-за сложности транскрибирования финских имен и фамилий. Теперь часто нужно про водить настоящую высококвалифицированную фонетическо-лингвистическую экспертизу, чтобы расшифровать записи-головоломки, содержащие неумышленные искажения.

В отношении условий пребывания финских военнопленных в медицинских учреждениях Советского Союза во время Зимней войны и войны продолжения нет единой точки зрения. Многие финские пленные, побывавшие в советских госпиталях, отмечали хороший больничный уход. Особенно много сохранилось информации об этом в период войны Продолжения. Так, например, рядовой Холаппа Тойно Йоханнес (Holappa Toivo Johannes), попавший в результате ранения в плен в декабре 1942 года, говорил, что медицинская помощь ему оказывалась такая же, как и русским раненым и больным солдатам. Аналогичное мнение высказывалось и о медицинском обслуживании в лагерных лазаретах. Капрал Лаури Юссила (Jussila Lauri Olavi) отмечал, что в госпитале лагеря № 158 уход за больными был очень хорошим. Больным выдавали дополнительное питание: пол-литра молока, 50 г масла, ягоды и т. п.

Большое количество таких свидетельств публиковалось в газете для военнопленных «Sotilaan Ааni». Можно по-разному относиться к публиковавшимся в ней статьям. Вполне естественно, что практически все из них были пропагандистского толка. Но все-таки какая-то доля правды в этих заметках была. Хороший уход за ранеными и больными отмечали сами бывшие финские пленные на допросах в Ханко после возвращения на родину. Так, на допросе рядовой Пентти Ала-Ниссиля (Ala-Nissila, Pentti) показывал, что он пробыл в больнице Волосовского лагеря три недели с диагнозом «дизентерия». При этом он отмечал хороший уход и питание. И таких высказываний было немало.

Впрочем, были и другие свидетельства. Вернувшиеся из советского плена военнослужащие финской армии показывали, что больным в госпиталях помощи никакой не оказывали. Раненые часто умирали. И таких свидетельств огромное количество. Правда, стоит отметить, что эти заявления сделаны во время допросов. Как уже отмечалось, в данной ситуации стоит учитывать морально-психологическое состояние самих военнопленных. Многие из них старались давать «нужные» показания военным дознавателям и тем самым создать о себе благоприятное впечатление и облегчить свое положение. Так, например, опрошенные после возвращения в Финляндию пленные единодушно показывали, что медицинский уход в Сестрорецком приемном пункте был скверный, лазарет был грязный, врача не было, его заменяла медсестра.

Аналогичные свидетельства присутствуют в опросных листах финских военнопленных периода войны Продолжения. Например, бывший военнопленный Франс Ахо на допросе в Ханко рассказывал: «Раненых финнов разместили в трехэтажном здании больницы в Ленинграде. Медицинское обслуживание и питание было плохим. У многих были гноящиеся раны, но бинты не меняли. У многих заводились в ранах черви. Медсестры же говорили, что эти черви очищают раны. Через три недели всех финнов, находящихся в той больнице, отправили в госпиталь города Гатчины. Условия там были намного лучше. Уход был лучше, а еда значительно сытнее, хотя и давали ее не очень много. Из-за скудного питания раны плохо заживали».

Существует еще одна группа свидетельств, достоверность которых сложно установить. В марте 1945 года в Финляндию была возвращена партия из 89 военнопленных и 35 интернированных. На допросах, проводившихся чиновниками финской государственной полиции (VALPO), в числе прочих присутствовали вопросы, касающиеся медицинского обслуживания в госпиталях и больницах СССР. Один из пленных рассказал, что в Череповецкой больнице в январе-марте 1945 года медицинская сестра делала уколы какого-то препарата, в результате чего человек умирал в течение 15 минут. Так, скончались семь — восемь человек из находившихся с ним в одной палате.

Установить, соответствует ли этот рассказ действительности или является вымыслом, очень сложно, но интересно одно обстоятельство, а точнее, совпадение. Напомню читателям, что в апреле 1940 года финская сторона передала в СССР в числе бывших советских военнопленных Хальзу Ахметова. На допросе он «заявил, что, лично видел пять случаев, когда в госпитале тяжелораненых выносили в коридор за ширму и делали им смертельный укол…» Стоит отметить, что, сравнивая протоколы допросов финских и советских военнопленных после возвращения их на родину, в них обнаруживается множество похожих историй. Например, что квалификация медперсонала была низкой, что раненых не лечили, о беспричинных ампутациях нижних конечностей и т. п. Подобные рассказы обнаружены мной как в российских, так и финских архивах: РГВА, Sota-arkisto, Kansallisarkisto.

Не обвиняя этих военнопленных в преднамеренном искажении правды, стоит сделать предположение о том, что, очевидно, пребывание в такой стрессовой ситуации, как плен, рождало у пленных массу рассказов, которые, имея под собой какую-то реальную основу, трансформировались в сознании пленных и превращались в своего рода легенды. В качестве примера можно отметить, что как среди финских, так и советских военнопленных ходили легенды о каком-то лагере, где и содержание и питание было очень хорошее и пленные жили там как в санатории. К сожалению, такая интересная тема, как фольклор военнопленных, совершенно не разработана исследователями. Хотя некоторые работы в этом направлении уже есть. Финский ученый-фольклорист Улла-Майя Пелтонен в своей книге "Punakapinan muistot" («Воспоминания о красном восстании») исследует подоплеку, реальную основу бытующих в народе «страшных» историй о зверствах как белых, так и красных финнов во время Гражданской войны в Финляндии.

Подводя некоторые итоги главы о медицинском обслуживании финских военнопленных, необходимо отметить, что и во время Зимней войны, и во время войны Продолжения медицинская помощь финским военнопленным оказывалась наравне с ранеными военнослужащими Красной Армии. В госпиталях и лечебных учреждениях пленные получали надлежащий уход. К отрицательным моментам необходимо отнести недостаточную квалификацию медицинского персонала, нехватку медикаментов и перевязочных средств, что вполне объяснимо трудностями в Советском Союзе во время войны Продолжения. Постоянно увеличивающийся приток военнопленных, особенно начиная с 1942 года, существенно усложнил задачи, стоявшие перед медицинскими службами приемных пунктов и лагерей, поступавшие в места постоянного размещения военнопленные нередко находились в ослабленном состоянии. В самих же лагерях катастрофическим образом не хватало витаминных препаратов, в первую очередь никотиновой кислоты и дрожжей для лечения пеллагры. Нередко не хватало вакцин против дифтерии и дизентерии. С питанием военнопленных в госпиталях дело обстояло также не лучшим образом.

Все эти недостатки и тяжелый физический труд серьезным образом влияли на смертность финских военнопленных. Имеющиеся в нашем распоряжении данные позволяют сделать вывод о том, что финские пленные во время войны продолжения в основном умирали от дистрофии, дизентерии, пеллагры, дифтерии. То есть от болезней, спровоцированных недостаточным и некачественным питанием. Таким образом, можно поставить под серьезное сомнение высказывание Владимира Галицкого, утверждавшего, что смертность финских пленных в СССР в 1941–1944 годах не связана с недостаточностью питания.

Смертность финских военнопленных в СССР во время войны Продолжения составила 32 %. Для сравнения: В Финляндии скончались 29,1 % от общего количества советских пленных, а в Германии — 57 % пленных. На первый взгляд, кажется, что процент умерших в Советском Союзе превышал количество умерших в Финляндии. Однако чрезвычайно важно отметить, что в используемую мной базу данных, кроме скончавшихся в лагерях и госпиталях финских военнопленных, включены также финские военнослужащие, расстрелянные при пленении, во время транспортировки на сборные пункты, и умершие от ран непосредственно после захвата.

В свою очередь, в базу данных умерших советских военнопленных в Финляндии вошли только те, кто скончался в лагерях и госпиталях на территории страны, то есть только официально зарегистрированные и учтенные военнопленные. В настоящее время, на основе материалов финских и российских архивов, документов частных коллекций России и Финляндии, а также воспоминаний бывших солдат финской армии и советских пленных, мной установлено свыше 130 имен советских военнослужащих, которые в разное время при различных обстоятельствах попали в плен, были расстреляны или умерли от ран, но не были включены в списки военнопленных. Я уверен, что более глубокое и скрупулезное изучение данного вопроса в значительной степени поможет установить имена многих погибших, но не прошедших регистрацию советских военнопленных периода Зимней войны и войны Продолжения.

Имевшие место недостатки в медицинском обслуживании пленных во время войны Продолжения учитывались руководством УПВИ НКВД СССР. По мере своих сил и возможностей его санитарный отдел старался исправить сложившуюся ситуацию. Естественно, забота о здоровье пленных во многом была связана с необходимостью использования их на физических работах. Для восстановления физического состояния и скорейшего возвращения в ряды трудоспособных в производственных лагерях для военнопленных создавались специальные оздоровительные команды. Таким образом, УПВИ НКВД старалось прилагать максимум усилий для того, чтобы улучшить физическое состояние военнопленных, в том числе и финских, и не допустить большого процента смертности среди них. Нарушения, имевшие место в медицинском обслуживании пленных, не являлись целенаправленной политикой геноцида в отношении военнопленных. Хотя у финнов, прошедших через транспортировку в лагеря, нередко складывалось другое мнение. Некоторые считали, что долгий, изматывающий путь в лагеря был придуман специально для того, чтобы ослабить человека, лишив его воли и желания жить.

Медицинское обслуживание советских военнопленных в Финляндии

Финские военные и гражданские власти во время войны Продолжения столкнулись с серьезной проблемой медицинского обслуживания советских военнопленных. Дело было не только в том, что большой приток раненых с фронта осложнялся нехваткой медикаментов и перевязочных средств, но и с путаницей и неразберихой, которая возникла у штаба тыловых частей при транспортировке раненых красноармейцев в госпитали и больницы. Так, в первые дни войны несколько эшелонов с ранеными были направлены вместо госпиталя в Коккола в лагерь Настола. Естественно, что некоторые пленные попали в госпиталь уже в таком состоянии, что врачам спасти их не удалось.

После прекращения летнего наступления и перехода к позиционной войне приток пленных сократился. Пленных добывали теперь лишь случайно, порой целые недели проходили без их поимки. А они нужны были Ставке для получения важной оперативной информации. Солдаты, захватившие «языка», поощрялись, например, дополнительным отпуском домой. Естественно, охотников на это дело оказывалось много. Пленных старались доставить в тыл любой ценой. Бывший военнослужащий финской армии рассказывал мне, что однажды в засаду попала группа красноармейцев. После скоротечного боя русские отошли, а в плен попал раненый боец РККА. Финны, перевязав его, стали отходить к своим позициям. Несколько раз пленный терял сознание, фактически находясь при смерти. Тогда сержант приказывал остановиться, останавливал кровь, менял повязки, делал искусственное дыхание русскому и приводил его в сознание. Через некоторое время выяснилось, что состояние пленного не позволяет переносить его на самодельных носилках. Последние несколько километров финны несли его на руках, по очереди меняясь. В результате пленный был доставлен живым в расположение финских частей, а солдаты получили кратковременный отпуск.

О подобных случаях вспоминали и советские военнопленные. Николай Дьяков раненным в грудь попал в финский плен летом 1941 года. В своих мемуарах он пишет:

«Появились брезентовые носилки. Теперь я увидел уже четырех чужих солдат. У двоих санитарные повязки на рукаве. Подменяя друг друга, они тащили носилки через заболоченные ложбины, тащили долго, с отчаянием вырывая сапоги из цепкой грязи. Где-то по соседству трещали автоматы, слышались одиночные выстрелы. Когда над головами финнов свистели пули, они нараспев ругались «Са-а-та-на!». Во время этого перехода опять и опять впадал в беспамятство. А когда на какие-то минуты сознание приходило, думал: «Несут… А почему не сбросят в болото?»

Впрочем, картина не всегда была столь идиллической. Финны, как и русские, расстреливали раненых пленных, если они не способны были передвигаться или затрудняли движение подразделения.

Как и во время Зимней войны, финны старались как можно скорее отправить раненых военнопленных в госпитали. Еще в самом начале войны, 3 июля 1941 года, 28-й военный госпиталь в Коккола был передан под больницу для военнопленных. Больница подчинялась отделу по делам медицины при Ставке, и ее штат был набран из финских медицинских работников, причем гражданских. Однако уже через несколько месяцев в госпитале начали работать и врачи-военнопленные. Им помогали санитары, набранные из выздоравливающих пленных.

Госпиталь состоял из нескольких отделений, которые занимали различные жилые строения в городе: первое отделение находилось в народной школе, второе в здании школы Ренлунда, третье в шведской школе совместного обучения, четвертое в финской народной школе, пятое в рабочем доме, шестое в лицее. Впрочем, помещения подходили для содержания, а главное для оказания нормального ухода за ранеными и больными военнопленными. По свидетельству инспектора из Ставки, «везде было очень чисто и хороший порядок, и больные, судя по всему, получают хороший и квалифицированный уход, хотя врачей и медицинских сестер работает сравнительно немного. Больные были довольны, благодарили за хороший уход, И, надо думать, что выздоровление им теперь обеспечено».

И это было действительно так В воспоминаниях бывших советских военнопленных содержится немало хороших высказываний в адрес медицинского персонала госпиталя. Особенно много добрых и теплых слов сказано о враче больницы, русском эмигранте докторе Николае Григорьевиче Черных и его жене Ольге Федоровне, работавшей библиотекарем в госпитале. Она сама создала библиотеку и вела активную переписку с русскими, проживающими в Суоми. Последние присылали в библиотеку книги, подарили балалайки, баян, домбры и другие музыкальные инструменты. Это дало возможность О. Черных организовывать самодеятельные концерты.

В госпитале было довольно мягкое обращение с пленными, охрана их была номинальной. К несению службы были привлечены подростки 15–17 лет. Один из них, Лео Беркович, сделал много фотоснимков военнопленных в Коккола. Малочисленность охраны, а также доброжелательное отношение к пленным со стороны медперсонала и охраны позволяли пациентам Коккола общаться с другими пациентами больницы и городскими жителями.

Естественно, что такая охрана пленных не могла не вызывать нареканий со стороны военных. Приезжавший инспектировать больницу полковник Споре пришел к выводу, что охрана и дисциплина среди военнопленных во многом оставляли желать лучшего. В своем рапорте полковник Споре утверждал, что, хотя больница и предназначалась только для раненых и больных военнопленных, все же она должна была быть приравнена скорее к лагерю, ведь подчинялась же она до сих пор медицинскому отделу Ставки, как и другие военные госпитали Финляндии. Предложение полковника было принято, и режим содержания военнопленных в госпиталях был ужесточен. Впрочем, это почти не отразилось на пациентах госпиталя в Коккола. На протяжении всей войны он славился среди советских пленных хорошим уходом и мягким отношением.

Помимо госпиталя № 28 в Коккола, советские военнопленные лечились в 65-м госпитале в Лаппеенранта и с 63-м В Утти. По разным оценкам, через них за время войны Продолжения прошли несколько тысяч больных и раненых военнопленных. Только на октябрь 1944 года, то есть к моменту передачи пленных в СССР, в Коккола и Лаппеенранта находилось около 1500 пациентов. Несмотря на надлежащий уход, ранения, голод и болезни сделали свое дело — в этих госпиталях скончался 2001 человек, что составляет приблизительно 11 % от общего количества умерших в Финляндии военнопленных. Остальные — в лагерных лазаретах, на этапе транспортировки к местам содержания и госпиталям, а также расстреляны по приговору военного суда, убиты при попытке к бегству или во время побега.

И все же основной причиной смертности военнопленных в Финляндии были: некачественное питание, нехватка нужного количества витаминов, голод и связанные с ним болезни. Все это, наложенное на тяжелый физический труд, дало 29 % смертности советских пленных в стране. По годам эти данные распределяются следующим образом:

1.7.41–31.12.41 — 2369 умерших военнопленных

1.1.42–30.6.42 — 11 863 умерших военнопленных

1.7.42–31.12.42 — 3063 умерших военнопленных

1.1.43–30.6.43 — 521 умерших военнопленных

1.7.43–31.12.43 — 210 умерших военнопленных

1.1.44–30.6.44 — 185 умерших военнопленных

1.7.44–25.11.44 — 116 умерших военнопленных

Дата смерти неизвестна — около 350 умерших военнопленных

Как видно из приведенной выше таблицы, наиболее тяжелая обстановка со смертностью пленных сложилась зимой 1941/42 года. Причиной тому была неподготовленность Финляндии к ведению продолжительных боевых действий с СССР, а именно: неподготовленность лагерей, просчеты в нормах продовольственного снабжения пленных, несвоевременная доставка больных в госпитали и плохой медицинский уход в лагерных лазаретах.

В отчетах властей Финляндии признаются многие недостатки.

«У нас нет никаких причин предлагать пленным излишнее питание, когда его в обрез для своего народа, но раз уж мы их в плен берем, то мы не должны дать им погибнуть от холода и голода, как дело, по сути, в эту зиму и обстояло. В этом плане расчеты на калорийность продуктов совершенно не совпадают с калорийностью на практике. Кроме того, уже в момент своего появления в лагерях многие пленные пребывают в таком плачевном физическом состоянии, что на восстановление их здоровья требуется гораздо больше продуктов, нежели для здорового организма. А на этот момент внимание обратили слишком поздно».

Как правило, финны постоянно ссылаются на то обстоятельство, что к моменту пленения большинство советских военнопленных уже находились в ослабленном состоянии. Это не совсем соответствует истине. Действительно, некоторые пленные, особенно те, кто попал в руки финнов в результате осеннего и зимнего наступления в Карелии после разгрома окруженных частей Красной Армии, были истощены. Но их было сравнительно немного. Основная часть попала в плен после относительно недолгого пребывания в «котлах» летом — начале осени 1941 года. Соответственно особо оголодать они не могли, так как у окруженных были запасы продовольствия. Сдававшиеся в плен солдаты были, как правило, мужчинами в расцвете сил, которые начинали по-настоящему голодать только в финских лагерях, поскольку снабжение продовольствием в них не было налажено даже согласно инструкциям. Об этом говорят факты выбивания дополнительного питания для пленных среди финских работодателей по личной их инициативе. Это же подтверждают рапорты военного инспектора полковника Споре. Высокой смертности способствовало также слабое медицинское обслуживание, так как лишь ничтожная часть страдающих от голода попадала в больницы.

Финны не могли не отреагировать на сложившуюся ситуацию. Было предпринято несколько попыток расследовать причины высокой смертности в лагерях. Особенно плохими условиями содержания отличался лагерь № 9. Он был организован в июле 1941 года и прекратил свое существование в ноябре 1944 года. В этом лагере была самая высокая смертность военнопленных.

Так, по результатам проверки лагеря для военнопленных № 9, одного из самых крупных в Финляндии во время войны Продолжения, в котором содержались около 4200 пленных, было получены данные о смерти 221 человека только за октябрь — декабрь 1941 года. В отчете отмечалось, что военнопленные скончались от следующих причин: понос — около 55 % от всех случаев, «общая слабость» — 35 %, заболевание мышцы сердца — 5 %, голод и измождение — 2 %, заболевание легких — 1 %, грипп — 1 %, заражение крови — 1 %. Как видно из этих цифр, смертность от голода сравнительно невелика. Однако финские врачи почему-то «перепутали» для отчета первичную и вторичную причину смерти. Первичной был голод, а «общая слабость» и понос лишь являлись его следствием.

Финский исследователь П. Миккола отмечает, что на высокую смертность в этом лагере существенно повлияли голод и тяжелая физическая работа. Он обнаружил, в частности, что качество и количество еды не соответствовали нормам, установленным на производственных работах, что явилось одной из косвенных причин повышенной смертности пленных. К тому же нужно учитывать отрицательное воздействие суровых природно-климатических условий места расположения лагеря, а также плохое отношение работодателей, использовавших труд военнопленных.

Ситуация со смертностью пленных в некоторых лагерях была настолько критической, что власти были вынуждены даже идти на крайний шаг — закрывать лагеря. Так, например, был закрыт лагерь № 11, который существовал всего несколько месяцев с 12 августа 1941 по 17 января 1942 года. Впрочем, этот лагерь был сравнительно небольшим. В пик прибытия военнопленных его численность не превышала 350 человек В остальное время — гораздо меньше. За время его существования здесь скончались 27 человек. Оставшихся в живых распределили по другим лагерям. Однако 60 человек бывших узников этого лагеря умерли при транспортировке сразу же по прибытии на новые места.

Этот лагерь интересен тем, что он обслуживал химический завод в Валкеакоски, владельцем которого был министр обороны Финляндии генерал Рудольф Валден. Еще в июле 1941 года руководство завода обратилось с письмом в правительство с просьбой прислать сюда военнопленных, так как в этот момент завод выполнял важные заказы немцев и производству нужны были рабочие руки.

Под размещение советских военнопленных был отведен полуподвальный гараж 11 × 14 м. В нем соорудили двухъярусные нары и установили две печи. Охрана была жестока к военнопленным. Несколько человек покончили жизнь самоубийством, некоторых застрелили охранники. Так, был убит Мсаков Турдику из Узбекистана, боец 147-го пехотного полка. Охранник Ээро Хиттунен застрелил его у склада, когда тот хотел украсть кости, предназначенные для производства клея, чтобы приготовить себе и своим товарищам еду. После окончания боевых действий двое охранников этого лагеря были приговорены к тюремному заключению на сроки шесть и семь лет за негуманное обращение с военнопленными.

В отличие от Советского Союза, где за время Великой Отечественной войны находились миллионы иностранных военнопленных и в этой связи места захоронения умерших довольно сложно точно определить, в Финляндии есть данные о месте и количестве похороненных красноармейцев. В стране имеется около 170 братских захоронений советских военнопленных. Стоит отдать должное муниципалитетам Финляндии и Министерству обороны страны, которые поддерживают их в хорошем состоянии. Итак, советские пленные похоронены:

Хельсинки, Малми — 33 военнопленных;

Лаппее, Туомиоя — 39

Ханко — 153

Лаппеенранта — 1352

Карьяя — 112

Куопио, Кеттулахти — 21

Карвиа — 269

Юука — 29

Пори — 319

Валкеакоски — 27

Кеулие — 122

Лянгелмяки — 197

Юлямаа — 137

Оривеси — 85

Руохолахти — 92

Настола — 1055

Турку — 36

Ямся — 31

Коккола — 649

Ваала, Пелсо — 133

Кяльвия — 35

Суомуссалми –103

Каннус — 184

Тайвалкоски — 99

Вааса — 75

Энонтекиё — 24

Керимяки — 97

Кеми, Валлитунтури — 162

Пиексямяки — 2813

Кеми, Айоссаари — 1671

Миккели — 23

Рованиеми — 277

Юливиеска — 120

Кемиярви — 485

Куусамо — 365

Соданкюля — 268

Оулу — 100

Салла — 76.

Конечно, сейчас, почти через 70 лет после окончания войны Продолжения, уже трудно установить все имена похороненных там. К сожалению, многие списки не сохранились. Но даже такое уважение к бывшему противнику заслуживает признательности.

Итак, за первые полгода войны были взяты в плен 56 334 военнослужащих Красной Армии. Всего за время войны — 64 188 человек За первый год войны с июня 1941 по май 1942 года в Финляндии умерли свыше 13 тысяч человек Всего за годы войны в лагерях для военнопленных на территории страны скончались свыше 18 700 человек.

В связи с этим вызывает некоторое недоумение высказывание российского историка Н. Барышникова о том, что «в Финляндии в годы войны в плену погибло больше людей в процентном отношении, чем в какой-либо другой стране». Причем сам исследователь называет цифру 29,1 %. Надо отметить, что в российских и немецких работах по проблеме военного плена наиболее часто встречаются данные о том, что в немецкий плен попали 5,7 млн советских военнопленных, а к концу войны остались в живых 2,4 миллиона. Таким образом, в Третьем рейхе погибли 3,3 млн советских пленных, или же 57 %, причем около 2 млн только до февраля 1942 года. Следовательно, в Финляндии с 29,1 % смертности никак не могло скончаться больше советских военнопленных, чем в Германии.