Всеми признается, что не хлебом единым жив человек. Особенно современный человек. Особенно в исключительных условиях серой, занудной повседневности лагерной жизни, лишенной информационного разнообразия и потому отравляющей душу военнопленного, превращающей его в аморфное существо. Без духовной, культурной работы, пусть даже в пределах небольшой общеобразовательной подготовки, человек перестает быть человеком. Вот почему финское и советское правительства, взявшие на себя определенные обязательства перед мировым сообществом, должны были уделять большое внимание важнейшей составляющей нормального содержания военнопленных — предоставления им возможности хотя бы минимального удовлетворению их духовных потребностей. Вполне очевидно, что в силу различия в политическом устройстве Финляндии и Советского Союза государственные органы, ответственные за прием военнопленных, подходили к этой проблеме с разных позиций.

Зимняя война

Составляющей частью боевых действий была пропаганда не только среди военнослужащих армии противника, но и среди гражданского населения. В Финляндии для этой цели был создан Отдел пропаганды Ставки. Возглавлял его лейтенант резерва Рейно Кастрен.

Задачами группы «А» этого отдела были:

«а) Изменение настроения гражданского населения в тылу врага в Карелии и Ингерманландии. Политическая работа среди гражданского населения.

б) Подготовка в сотрудничестве с Разведывательным отделом Ставки материалов, направленных на нерусские подразделения вражеских войск.

в) Поддерживание связей с беженцами из Восточной Карелии и Ингерманландии, проявляя интерес к их делам, а также поддерживание отношений со всеми кругами нерусских беженцев из Советского Союза.

г) Подбор и обучение персонала для выполнения вышеуказанных работ».

Кроме этого отделом велась пропагандистская работа среди бойцов и командиров Красной Армии.

Финская агитация на фронте

Необходимо отметить, что бойцам и командирам РККА запрещалось читать финские листовки. До сведения личного состава подразделений доводилась информацию о том, что «если кто найдет листовки и будет читать сам и другим, пойдет под суд реввоентрибунала». Кроме того, создавались «специальные бригады из активных комсомольцев по розыску листовок».

Анализируя листовки и брошюры, распространяемые финнами на фронте, можно отметить, что, во-первых, листовки, в основном, были рассчитаны на рядовой состав; во-вторых, листовки обращены к красноармейцам, бывшим рабочим и крестьянам, которые, как предполагалось, не имеют ничего общего с коммунистами; в-третьих, считал ось, что большинство красноармейцев ненавидят существующий строй в СССР (почти все листовки антисоветского содержания); в-четвертых, большинство листовок, предназначенных для нерусских солдат, имеет яркую националистическую, антирусскую направленность («русских» обвиняют в притеснении «национальных меньшинств»); в-пятых, некоторые листовки имеют антисемитский характер. Во всех бедах обвиняются «жиды-комиссары», «посылающие солдат на убой»; в-шестых, особенностью листовок является то, что они оправдывают Сталина. Войну развязал не он, а Молотов, Жданов, командование Ленинградского военного округа и финские коммунисты во главе с Куусиненом (Только в листовках для «красных командиров» открыто говорится, что война начата Сталиным. Кроме того, из-за более высокого, по мнению финнов, образовательного уровня краскомов им можно было сообщить правду и о войне, и о Сталине.); в-седьмых, во всех листовках указывалось на бессмысленность сопротивления окруженных частей, призывы сложить оружие, перейти на сторону финнов, сдаться в плен. При этом обещалось гуманное отношение к военнопленным, хорошая еда, теплое жилье и возможность уехать на Родину или в любую другую страну по окончании боевых действий (это противопоставлялось тому, что советское военное командование бросило окруженных на произвол судьбы, не доставляет им продовольствие и отдало приказ уничтожить попавших в окружение и тех, кто решился сдаться в плен. Естественно, что такая информация пагубным образом сказывалась на морально-психологическом состоянии бойцов, по несколько суток не получавших питания и вынужденных ночевать в снегу.); в-восьмых, во многих листовках противопоставляются «хорошие» рядовые бойцы и «плохие» командиры и политруки, посылающие солдат на смерть, или же «хорошие» красноармейцы и командиры и прячущиеся за их спинами (или стреляющие в спину) кровожадные политруки. В то же время абсолютно не было листовок, обращенных к политическому составу РККА. Наоборот, почти во всех листовках присутствует призыв убивать политруков и комиссаров.

Кроме того, стоит обратить внимание на манеру написания листовок: во многих из них сохраняется старый стиль письма. Часто употребляются устаревшие слова комиссар (вместо политрук), ЧК, ГПУ, ЧОН и т. п.

Листовки, брошюры и буклеты по их направленности можно разделить на несколько групп.

1. К разным нациям и народностям Советского Союза или же, следуя финской классификации, — к «национальным меньшинствам»:

а) «родственным национальностям» — карелам и финнам. Этих листовок было большинство. Печатались листовки на русском, карельском и финском языках;

б) к грузинам и жителям Кавказа — на русском, грузинском и арабском языках;

в) к украинцам — на украинском и русском;

г) к белорусам — на белорусском и русском;

д) к татарам и тюркам — на русском, татарском, арабском;

е) к коми — на коми и русском.

2. Красноармейцам и младшим командирам.

3. Командному составу РККА (краскомам).

4. К разным родам войск:

а) пехота;

б) авиация — краслетам;

в) бронетанковые части.

В последних двух группах представлены преимущественно брошюры и иллюстрированные листовки с фотографиями сбитых самолетов, разбитых, сожженных и брошенных танков.

5. Обращения к народу России:

а) к крестьянам;

б) к молодежи.

6. Религиозные листовки.

Нельзя с уверенностью сказать, что для попавших в плен бойцов и командиров Красной Армии информация, приведенная в листовках, была главным фактором для сдачи противнику. Большинство попадало в плен лишь тогда, когда избежать этого уже не было возможности. Лишь те военнопленные, которые не хотели возвращаться в СССР после войны, в своих прошениях на имя финского правительства в большинстве случаев указывали на идеологические разногласия с существующим режимом в Советском Союзе. При этом они почти слово в слово цитировали содержание этих листовок.

Были, конечно, и такие, кто более или менее искренне верил в возможность свержения существующего строя в СССР. К этой категории можно отнести тех, кто выказал желание служить в Русской Народной Армии, кто был корреспондентом в газетах «Милый Друг» и «Друг Пленных». Кроме того, сюда можно включить перебежчиков и тех, кто добровольно сдался в плен. Перебежчиков было очень мало. Но был случай, когда помощник политрука А. Семихин перешел к финнам 14 марта 1940 года. Интересно его прошение на имя Таннера:

«Цель моего побега из России и пребывания за границей — таковы:

Правдиво писать о жизни в СССР. Бороться за свержение Советской власти.

Я начал разрабатывать программу воззвания к правительствам и партиям иностранных государств «Россия должна быть спасена».

Что привело меня к подобным мыслям.

Живя в России, наблюдая жизнь, пропаганду и действия советского правительства, еще в возрасте 11–12 лет, когда я был свидетелем системы насильственной коллективизации крестьянских хозяйств —…у меня зародилась мысль повести борьбу против Советской власти.

В России диктаторской власти не должно быть. Это убеждение. У меня не было и не будет в мыслях того, чтобы принести вред стране, которая окажет мне убежище от преследования моих идей в СССР.

…Я хочу и буду бороться за освобождение России, чтобы создать там власть, которая бы приносила пользу всей России и миру, но не группе и партии, которая следует утопическим учениям Маркса — Энгельса — Ленина и диктаторству — Сталина». Напомню еще раз, что Семихин сумел снискать расположение финских властей и не был выслан из страны после войны. Известно, что во время войны 1941–1944 годов он работал помощником диктора на финском радио.

Пропагандистская работа среди советских военнопленных в Финляндии не отличалась особой эффективностью. Как и любая пропаганда, она имела перед собой цель изменить мировоззрение и политические убеждения противника, попавшего, пусть и на короткое время, в состояние полной физической и моральной зависимости. Однако финские власти пошли на поводу у русской эмиграции, которая считала, что религия сможет изменить отношение красноармейцев к советскому режиму.

Кратковременность советско-финляндского вооруженного конфликта 1939–1940 годов наложила отпечаток на культурный аспект пребывания военнопленных в лагерях как в Финляндии, так и в Советском Союзе. В связи с тем, что военнопленные практически не использовались на трудовом фронте, у них потенциально было больше возможностей для удовлетворения своих духовных нужд и потребностей. Однако, взяв за основу данное общее положение, необходимо отметить, что существовало и принципиальное отличие. В Финляндии во время Зимней войны в культурно-просветительской работе среди русских военнопленных преобладал религиозный аспект. Как мы помним, в соответствии с Женевской конвенцией 1929 года, которую финские власти признавали, пленные имели право свободно исповедовать свои религиозные убеждения.

Представители различных религиозных конфессий старались наладить работу среди советских военнопленных и просили оказать им содействие в доставке в лагеря соответствующей религиозной и другой литературы. Генеральный секретарь Русской национальной лиги Байкалофф (Великобритания), обращаясь к епископу Кентерберийскому, просил оказать содействие в доставке в лагеря для военнопленных соответствующей религиозной литературы. Из Франции было аналогичное послание к епископу лондонскому от Ассоциации английских и восточноевропейских церквей, в котором отмечалось, что Ассоциация разработала схему доставки религиозной и прочей литературы для распространения среди русских пленных

Им было оказано содействие прежде всего в доставке в лагеря подобных произведений. Считалось, что такая литература будет полезна военнопленным, многие из которых были выходцами из рабочих и крестьян, а значит, по господствовавшему тогда определению, ничего не имели общего с «коммунистами-поработителями». Рядовые Красной Армии ведь ненавидят советский режим.

Однако практическая реализация в Финляндии этого права выявила довольно низкую степень интереса большинства советских военнопленных к вопросам религии. Обилие религиозной литературы, которую поставляли в лагеря представители различных неправительственных организаций, вызывало у многих реакцию отторжения. Она оставалась почти невостребованной (за исключением литературы для мусульман).

Доставка же научной и иной образовательной, развивающей литературы была довольно незначительна. Считалось, что ее не надо поставлять в лагеря, поскольку большинство советских военнопленных все равно вернется в Советский Союз.

Помимо религиозной литературы для военнопленных издавались две газеты: «Милый Друг» И «Друг Пленных». По задумке их издателей, газеты должны были взывать к христианским чувствам пленных, объяснять им несправедливый характер войны и т. п. Однако газеты не пользовались особой популярностью среди пленных. Впрочем, находились и такие, кто становился их корреспондентами и печатал там заметки и стихи.

Думаю, читатели старшего поколения помнят знаменитую песню «Принимай нас, Суоми-красавица». Для читателей, кто не знаком с ней, приведу ее текст полностью. Эта песня интересна еще и тем, что санитар 3-го артиллерийского полка 18-й стрелковой дивизии Левин по ее мотивам опубликовал в газете «Друг Пленных» свое стихотворение.

Принимай нас, Суоми красавица

Музыка: Дм. Покрасс Слова: А. Д'Актиль

Сосняком по откосам кудрявится

Пограничный скупой кругозор.

Принимай нас, Суоми красавица,

В ожерелье прозрачных озер!

Ломят танки широкие просеки,

Самолеты кружат в облаках,

Невысокое солнышко осени

Зажигает огни на штыках.

Мы привыкли брататься с победами

И опять мы проносим В бою

По дорогам, исхоженным дедами,

Много лжи в эти годы наверчено,

Чтоб запутать финляндский народ.

Раскрывай же теперь нам доверчиво

Половинки широких ворот!

Ни шутам, ни писакам юродивым

Больше ваших сердец не смутить.

Отнимали не раз вашу родину

Мы приходим ее возвратить.

Мы приходим помочь вам расправиться,

Расплатиться с лихвой за позор.

Принимай нас, Суоми красавица,

В ожерелье прозрачных озер!

1939

Суоми.

Борис Савченко. (Псевдоним санитара 3 артполка Левина).

Мне страна эта мирная нравится

И куда я ни кину свой взор

Расцветает она, как красавица

В ярком блеске зеркальных озер.

Реки, горы, леса и равнины,

Этой маленькой мирной страны

Стали мощной стеной исполина

Против красных когтей сатаны

Весь народ от велика до мала

Встал в защиту отчизны своей,

Мир прогресса во что бы ни стало,

Призывает о помощи ей.

Я уверен, что крепость Суоми,

Закаленной в боях — не секрет,

Никогда и никто не подломит,

Коль не страшен восточный сосед.

С первых дней наглых действий на фронте,

Средь озер, занесенных лесов,

Облик славы погас в горизонте

Расхваленных советских бойцов.

Мне страна эта твердая нравится

И куда я ни кину свой взор,

В крепкой спайке Суоми-красавица

Отражает бандитский напор.

1 марта 1940 г.

(орфография и правописание сохранены — Д. Ф.)

Кроме администрации лагерей в идеологической и культурной работе с советскими военнопленными различных национальностей старались принять активное участие разнообразные эмигрантские организации, действовавшие в странах Западной Европы. Они пытались склонить военнопленных к невозвращению на родину. Украинские, грузинские, мусульманские эмигранты даже запрашивали МИД Финляндии о возможности невозвращения своих соотечественников в СССР и высылке их в другие страны. Например, украинские эмигранты просили предоставить возможность всем военнопленным-украинцам выехать во Францию или Канаду. За пленных-мусульман (вне зависимости от их национальности) ходатайствовали как представители эмигрантских мусульманских организаций, так и Мусульманская община Финляндии (Suomen Muhamettilainen Seurakunta) и даже частные лица. Они просили предоставить этим военнопленным вид на жительство и разрешение на работу.

В архиве Министерства иностранных дел Финляндии находится большое количество подобных телеграмм и запросов. Например:

«Париж, 30/I-40

Представитель Туркестанских эмигрантов Мустафа Чокайоглы интересуется, есть ли среди военнопленных узбеки, киргизы, казахи, туркмены. Хочет прибыть в Финляндию для общения с ними».

Или же:

«Мусульманская община Финляндии просит Министерство Иностранных Дел освободить следующих военнопленных и предоставить им вид на жительство и разрешение на работу.

1. Абдулла 3екериё год рождения 7.01.1916, Башкирия, деревня Сабалак.

2. Рахман Ибрахим год рождения 20.04.1918, Самарканд, деревня Тюняк.

3. Утарбай Халидулла год рождения 10.03.1917, Гурьев, деревня 3аберн.

4. 3ахидулла Салих год рождения 13.09.1916, Башкирия, деревня Кёсён».

Помимо запросов эмигранты напрямую встречались с военнопленными в лагерях и тюрьмах Финляндии. Пленный Андрей Колынюк показывал:

«Каждый день агитировали остаться в Финляндии. Особенно украинцев. Говорили нам, что все равно вас расстреляют».

Хильченко Иван: «Украинцев агитировали остаться в белогвардейском отряде Французской армии (вероятнее всего, имеется в виду Иностранный легион. — Д. Ф.). Последний раз приезжал полковник и перед строем украинских красноармейцев требовал вступить в отряд».

Военнопленные Дуговой, Лоyшников, Мазура, Снегуров показали, что к ним «в камеру заходил одетый в штатское преклонного возраста человек и рекомендовал себя бывшим министром В России проф. Шульгиным, беседовал с пленными и предлагал воевать против СССР». Такие же показания дал и бывший военнопленный Ходаковский И. С: «Бывший украинский капиталист Шульгин агитировал военнопленных ехать во Францию и готовиться к борьбе за отторжение Украины».

Все же большинство военнопленных не сотрудничало с финнами. Они относились настороженно к финской пропаганде или даже, как отмечали и сами финны, не были к ней восприимчивы. Более того, в лагерях и тюрьмах, где содержались советские пленные, существовали подпольные комсомольские и партийные ячейки. Проводились собрания, выпускались и распространялись рукописные листовки.

«Товарищи!

Не поддавайтесь наглой пропаганде белофиннов и их наемной сволочи. Помните, что Родина дороже всего. Пустая болтовня, что нас расстреляют на своей территории. Это только оружие в их руках для вербовки слабохарактерных товарищей. Но мы верим, что среди нас такие не найдутся… Помните, что Родина примет нас как своих сынов, участвовавших в борьбе с белофиннами. Так что лучше смерть, чем измена Родине… Сидя под замком и решетками, мы не падаем духом, мы уверены в победе Красной Армии… Да здравствует коммунизм во всем мире. Да здравствует Сталин».

Хотя партийные и комсомольские ячейки были немногочисленны, но влияние на военнопленных они оказывали. Неслучайно советские пленные переходили границу с возгласами:

«Наконец-то мы вырвались с каторги», «Теперь-то мы дома».

Как в СССР, так и в Финляндии власти нарушали статьи Женевской конвенции (ст. 38–40) о праве военнопленных отправлять письма на Родину, получать почтовые посылки и денежные переводы. Зачастую лагерная администрация и Ставка чинили этому препятствия. Что касается писем, то и здесь информация достаточно противоречивая. Финские власти говорили, что из Финляндии в СССР отправлялось много писем, а по другим данным, сами военнопленные отказывались писать на родину из-за боязни навредить себе и своим близким: «Писать нам домой нельзя — своим же повредить можем. Пусть лучше думают, что убиты или померзли. Если от нас письма получат, могут для них выйти большие неприятности — пособий лишат, а то и сослать могут».

Хотя Финляндия и признавала Женевскую конвенцию о военнопленных, но все же, в нарушение международного права, финские военные власти препятствовали Красному Кресту оказывать гуманитарную помощь военнопленным, также запрещалось получать посылки. Кроме того, финская сторона, в нарушение своих же гарантий советским пленным, отказала Международному Красному Кресту в его просьбе переправить военнопленных в другие страны, мотивируя это тем, что их мало, а финским властям необходимо продемонстрировать миру гуманное отношение к пленным.

Кардинально противоположной точки зрения придерживались сотрудники политотдела УПВИ НКВД СССР в своей работе с финскими военнопленными. В СССР основной упор делался на культурно-воспитательную и политическую работу среди военнопленных, при полном игнорировании вопросов религии. Хотя по своему правовому статусу финские пленные имели право свободно исповедовать религиозные убеждения. Библия и другие предметы религиозного культа не подлежали конфискации на приемных пунктах военнопленных. Однако данных, подтверждающих или опровергающих это, ни в российских архивах, ни в воспоминаниях самих финских военнопленных обнаружено не было. Впрочем, российский исследователь профессор В. Конасов, говоря о Грязовецком лагере, отмечает, что «проявляя служебное рвение, начальство изъяло у военнопленных Евангелие и шовинистическую литературу». Думаю, что это утверждение вполне соответствует действительности, так как, исходя из задач и целей культурно-просветительской работы среди пленных, можно сказать, что реальная обстановка в местах временного и постоянного размещения финских пленных отличалась от декларированного положения.

Помимо политической работы в лагерях для финских военнопленных была налажена культурно-просветительская работа. Впрочем, достаточно трудно провести четкую грань между тем, где заканчивалась культура и начиналась политика, — эти две области были очень тесно переплетены между собой в СССР. Однако ситуация, особенно в начале Зимней войны, осложнялась тем, что в лагерях отсутствовала литература на финском языке. Хотя 25 января 1940 года для Грязовецкого лагеря был составлен список книг, в котором, по свидетельству инструктора политотдела Сенкевича, было свыше 30 наименований книг и брошюр общим количеством 101 экземпляр. Наряду с произведениями Бальзака, Джерманетто, Сиадли, Андреса, Толстого, Пушкина, Чехова, Новикова-Прибоя, Горького, Фадеева и других, то есть художественной литературой, в библиотеке, естественно, должны были находиться книги классиков марксизма-ленинизма и советских партийных и государственных деятелей: Маркса, Энгельса, Ленина, Крупской, Молотова, Кагановича, Берии, Микояна и других авторов. Кроме того, в список литературы было включено несколько русско-финских словарей. Однако в этом списке ощущается доминирование книг идеологического содержания — из 31 наименования 18 было политического характера, соответственно из 101 экземпляра 57 принадлежали к последней группе. Впрочем, очевидно, что эти книги не были направлены в Грязовецкий лагерь, так как его начальник в телеграмме от 27 января 1940 года в Москву в УПВИ НКВД все еще просил оказать содействие в приобретении литературы и газет на языке военнопленных.

К концу февраля ситуация несколько изменилась: в лагерь стали регулярно поступать газеты на финском языке. Но ситуация с библиотекой продолжала оставаться неясной. В докладной записке от 29 февраля 1940 года начальнику УПВИ Сопруненко старший инструктор политотдела УПВИ батальонный комиссар Лисовский отмечал, что в лагере необходимо создать библиотеку на финском языке, однако за две недели до окончания Зимней войны библиотека все еще не была создана. Вероятнее всего, литературу в лагерь направили, если направили вообще, не раньше марта 1940 года, то есть перед прибытием сюда основной массы финских военнопленных в количестве 340 человек из Сестрорецкого и Петрозаводского приемных пунктов.

В распоряжении исследователей есть еще один перечень книг на финском языке, предназначенных для Грязовецкого лагеря, который несколько отличался от предыдущего. Во-первых, количество наименований книг было сокращено до 30. Во-вторых, сократилось и количество экземпляров — со 101 до 38. В-третьих, претерпел изменения список книг, он был пополнен художественной литературой: книгами русских, советских и иностранных авторов на финском языке — Салтыкова-Щедрина, Тургенева, А. Толстого, Гайдара, Кассиля, Иванова, Н. Островского, Сервантеса, Гете и других. В-четвертых, сократилось количество книг классиков марксизма-ленинизма и советских партийных и государственных деятелей до 11 наименований (14 экземпляров). Так, из списка были исключены книги Ф. Энгельса «Развитие социализма от утопии к науке», И. Сталина «Письмо с Кавказа» и «Речь на совещании первых комбайнеров и комбайнерок», А Микояна «Вопросы пищевой промышленности в связи со стахановским движением», Н. Крупской «Ленин, как редактор и организатор партийной печати». Наряду с этим, в нем остались и были добавлены такие работы, как: «Происхождение семьи, частной собственности и государства» и «Крестьянская война в Германии» (Ф. Энгельс), «Классовые бои во Франции в 1848–1850 гг.» (К. Маркс), «Государство И революция» и «Экономика и политика в эпоху диктатуры пролетариата» (В. Ленин), «О некоторых вопросах истории большевизма» и «О проекте конституции Союза ССР» (И. Сталин), «Стахановско-Кривоносовское движение» (Л. Каганович) и ряд других. Сокращение данной литературы связано с тем, что из списка были исключены некоторые произведения, не имеющие и не несущие никакой идеологической нагрузки в свете работы с финскими военнопленными. Включенные же книги, очевидно, должны были стимулировать рост сознательности финских военнопленных в свете борьбы за строительство нового, коммунистического общества в Финляндии под руководством Народного правительства О. Куусинена.

Вообще же, информация о библиотеке в Грязовецком лагере весьма неполная. Кроме имеющихся в нашем распоряжении списков литературы, утвержденных УПВ НКВД СССР, и данных, приведенных в статьях Т. Малми и Л. Носыревой, других сведений об этой библиотеке, в ходе подготовки данной работы, в российских архивах не обнаружено. Нет упоминаний о ней и в воспоминаниях бывших финских военнопленных.

Вполне очевидно, что создание библиотеки на финском языке было необходимо для проведения просветительской работы среди финских военнопленных, так как каждый человек, с точки зрения советской идеологии, обязан был стремиться к повышению своего культурного и образовательного уровня. С последним, по мнению работников Грязовецкого лагеря, у финских военнопленных дело обстояло не лучшим образом.

Образовательный уровень военнопленных финской армии, содержащихся в Грязовецком лагере в 1940 году:

Как видно из приведенной выше таблицы, 13,8 % финнов, находящихся в лагере, были неграмотными и малограмотными, 16,1 % имели начальное образование, 51 % имели образование 4 класса, 14,8 % — окончили пять или шесть классов, и лишь 3,5 % окончили гимназию, лицей или учительские курсы. В связи с этим возникает вполне закономерный вопрос могло ли большинство финских военнопленных самостоятельно прочитать и в полной мере понять и осмыслить книги библиотеки Грязовецкого лагеря?

К большому сожалению, ни в российских архивах, ни в воспоминаниях финских пленных мной не было обнаружено никакой информации о культурно-просветительской работе среди финских военнопленных на приемных пунктах НКВД. Я считаю, что, вероятнее всего, именно из-за краткосрочного пребывания пленных в данных местах политотдел УПВИ не считал необходимым проводить там данные мероприятия, предпочитая сконцентрировать свое внимание на этом вопросе в месте, где было собрано наибольшее количество военнопленных. Однако по указанию политотдела УПВИ среди пленных уже на приемных пунктах проводилась политико-идеологическая работа.

В советских лагерях и приемных пунктах для финских пленных администрация поощряла разговоры на любые темы. Это делал ось для того, чтобы как можно скорее выяснить политическую принадлежность военнопленного и в соответствии с этим заняться его идеологической обработкой. С этой целью регулярно проводилась «разъяснительная работа» по общим вопросам жизни советских и финских людей, устраивались читки газет на финском языке, показ советских кинофильмов с финскими субтитрами. При этом, конечно, давались соответствующие пояснения и комментарии. Однако, как справедливо отмечает профессор В. Конасов, эти кинокартины какого-либо всплеска политических эмоций у военнопленных не вызывали.

Пропагандистская и агитационная работа с финскими военнопленными Зимней войны, судя по имеющимся в нашем распоряжении протоколам допросов, велась по достаточно прямолинейной и упрощенной схеме. Финское общество было условно разделено на три категории людей — к первой относились лояльно настроенные в отношении Советского Союза, его экономического и политического строя и т. п. Ко второй группе причислялись негативно относящиеся к СССР, русским и т. п. К третьей группе советские военные и гражданские органы относили тех, кто был нейтрально настроен в отношении Советского государства или же не определился в своих политических симпатиях. В соответствии с этим строилась политработа с финскими военнопленными.

Вполне очевидно, что такое деление ни в коей мере не соответствовало реальному положению дел. Также не вполне корректно было деление финских военнопленных на такие категории, как коммунисты, социал-демократы и шюцкоровцы. Если с первой группой было все достаточно просто и серьезных корректировок их политических убеждений не требовалось проводить, то с последними двумя возникали достаточно большие сложности. Например, шюцкоровцами, в советской трактовке, априори были приверженцы идеи Великой Финляндии, те, кто поддерживал безоговорочно всегда и во всем независимость страны от влияния соседних стран, отстаивал подавляющее положение в экономике частной собственности. Соответственно они враждебно относились к идеям социализма, организациям и движениям рабочего класса, жестоко преследовали коммунистов. К ним причислялись члены различных движений и партий, например Карельского академического союза, Народно-патриотического союза и многих других. При этом иногда ставился знак равенства между шюцкоровцами и фашистами и отнюдь не учитывалось, что многие сторонники национально-патриотических течений не имели ничего общего с фашистами. То есть в СССР существовал ярко выраженный идейно-политический стереотип, установившийся еще в конце 20-х годов и просуществовавший в умах советских людей несмотря ни на какие изменения в политической трактовке этого термина. Таким образом, из всего вышесказанного видно, в чем особенно наглядно выражался упрощенный, схематизированный подход советской пропаганды.

В связи с этим необходимо сделать одно немаловажное замечание: во время Зимней войны советские власти крайне осторожно оперировали термином «фашист», так как после подписания пакта Молотова-Риббентропа Германия стала стратегическим союзником СССР поэтому в отношении попавших в плен военнослужащих финской армии практически никогда не употребляли термины «фашист» и «антифашист». В советской пропаганде они были подменены понятием «белофинн» или более широким — «шюцкоровец».

Однако и социал-демократы из числа финских военнопленных не были однородной массой. Они также придерживались идеи национальной независимости Финляндии, но в то же время были сторонниками западной социал-демократической ориентации. И хотя эта группа пленных и выступала за более тесные контакты с Советским Союзом в культурном, экономическом и политическом плане, но, как и шюцкоровцы, и некоторые лояльно относящиеся к СССР военнопленные, опасалась советизации и большевизации Финляндии, установления колхозного строя и т. п. Расхождения были и в подходе к такому принципиальному, с точки зрения СССР, вопросу, как отношение к частной собственности на землю и средства производства. Так, например, во время допроса на Сестрорецком приемном пункте упоминавшийся уже член социал-демократической партии Финляндии Суло Ниемеля «заявил, что коммунисты для того хотят отобрать землю и предприятия у богатых, в том числе и социал-демократических вождей, как, например, у Таннера, что они завидуют их благосостоянию». Вообще же, на основании имеющихся в распоряжении исследователей проблемы финских военнопленных документов, в том числе и протоколов допросов, можно сделать заключение о том, что финские социал-демократы из числа пленных в основной массе полностью поддерживали политику Финляндии в отношении войны с СССР Как справедливо отмечает профессор университета Т. Вихавайнен, во время Зимней войны произошло единение нации перед лицом советской угрозы и «социал-демократы значительно сблизились с буржуазными слоями Финляндии». Это обстоятельство в значительной степени раздражало политорганы УПВИ НКВД СССР, так как приходилось уделять внимание работе не только с шюцкоровцами, но и с социал-демократами, которые в большинстве своем по социальному происхождению и положению являлись «социально близкими элементами».

Была и еще очень маленькая прослойка финских военнопленных, в основном относящихся к беднейшим слоям населения или придерживающихся коммунистических идей. Эта группа военнопленных считала необходимым установление в Финляндии советской власти или даже при соединения ее к Советскому Союзу.

Всего, по подсчетам лагерной администрации, из 600 финских военнопленных, находившихся в Грязовецком лагере на 17 апреля 1940 года, было: членов шюцкора — 72 человека, членов социал-демократической партии — 64, членов коммунистической партии — 13, членов союза молодежи — 3, беспартийных — 448 человек.

Всех финских военнопленных разбивали на группы в зависимости от отношения к СССР. К первой относили всех, кто положительно или лояльно относился к экономическому и политическому строю в Советском Союзе. По подсчетам лагерной администрации, таких было около 20 %. По моему глубокому убеждению, такое процентное соотношение неверно. Я считаю, что лагерная администрация преднамеренно завышала количество военнопленных, «лояльно» относящихся к советской власти, основываясь на любых положительных высказываниях пленных в адрес СССР или против войны.

Ко второй группе причисляли негативно относившихся к СССР и русским, даже если они не были сторонниками и членами шюцкоровской организации. Считалось, что таких было 15–20 %. К третьей группе советские военные и гражданские органы относили тех, кто был нейтрально настроен к Советскому государству или же не определился в своих политических симпатиях (приблизительно 60 %). Именно для последней группы военнопленных предлагал ось организовать активные занятия по политическому просвещению (политзанятия), которые должны были изменить их мировоззрение. Ведь еще со времен Гражданской войны и иностранной интервенции военнослужащие армий противника и, конечно, пленные рассматривались как потенциальные проводники идеи мировой революции. Еще В. Ленин в своих речах в 1920 году называл солдат стран Антанты, вернувшихся на родину, «большевистской заразой».

В лагерях развернулись своеобразные идеологические бои. Основное идейное противоречие сводили, по существу, лишь к разному ответу на вопрос о том, какое государственно-политическое устройство будет у Финляндии, как она будет развиваться после войны. Но самое главное, принципиальное идеологическое расхождение было связано с будущими взаимоотношениями с Советским Союзом.

Лидеры первой и второй групп старались перетянуть на свою сторону представителей наиболее многочисленной категории военнопленных. Администрация же лагерей старалась членов шюцкоровской организации изолировать от остальных пленных с целью не допустить их влияния на настроенных к СССР нейтрально. Но старания и той, и другой стороны так и не увенчались значительным успехом. искусственное вычленение шюцкоровцев, положительно относящихся к СССР и нейтральных не давало полного представления об истинном мировоззрении военнопленного. Большинство финнов в плену, вплоть до окончания боевых действий между двумя странами, продолжали занимать нейтральную позицию.

Основная масса военнопленных финнов, так и не высказавшая своих истинных политических симпатий, часто поддерживала ту или иную группу в зависимости от ситуации на фронте и в лагере. Некоторых беспокоила их дальнейшая судьба в Финляндии. Они опасались преследований со стороны финских властей. На их отношении к поднимавшимся в ходе дискуссий и на политзанятиях вопросам сказывалось желание скорейшего окончания войны и возвращения на родину.

В докладных записках об индивидуальных и групповых беседах с рядовыми военнопленными политические инструкторы Грязовецкого лагеря отмечали, что большинство финских военнопленных слабо разбираются в политике. (Впрочем, это только с точки зрения советских идеологических работников. Насколько правомерно такое утверждение — судить сложно. Вообще же, понятие «хорошо» или «плохо» разбираться в политике — субъективно и зависит от критериев, предъявляемых к этому вопросу той или иной стороной.) Поэтому основными моментами в пропагандистской работе с финскими военнопленными были: разъяснение причин начала войны и доказательство преимущества советского образа жизни. В проводимых беседах военнопленных пытались убедить в том, что основная задача, возложенная на РККА в ходе Зимней войны, — это ликвидация военного плацдарма и войны на Севере Европы, ликвидация угрозы безопасности Ленинграду и «освобождение финского народа от гнета капиталистов». Основной упор при этом делался на тезис об оказании помощи Народному правительству Финляндии и освобождении финских рабочих и крестьян. При этом политработники лагеря «все время старались показать правительство Маннергейма в самых черных красках, посеять недоверие к этому правительству».

Военнопленные же, в основном рядовые, в беседах с политинструкторами лагеря часто говорили примерно так, как военнопленный Кемпонен:

«Для нас всех тем лучше, чем быстрее продвигалась бы Красная армия вперед, все мы ждем конца войны. Я знал, когда сдавался в плен, что ничего плохого там не будет, так как я жил в Советском Союзе в 1918–1919 году, но конечно, нам в Финляндии говорили все плохое о Советском Союзе, и им, конечно не верили».

Такие военнопленные, особенно из бедных семей, были довольны условиями содержания в лагере, поскольку под влиянием финской пропаганды ожидали гораздо худшего. Например, военнопленный Нюрхелен (Nyrhinen Elis) заявлял:

«Я очень доволен тем условиям, в которых мы проживаем, и никогда не предполагал, что пленные могут иметь такие условия. Если бы знали наши семьи о наших условиях, то было бы не о чем беспокоиться, так как мы большинство семейных и думаем, что они о нас ничего не знают. И мы не знаем, живы ли они».

Попутно хочу обратить внимание на слова Нюрхелена о том, что военнопленные не знают ничего о своих семьях. Это еще одно косвенное подтверждение того, что финны, несмотря на декларированные Женевской конвенций и «Положением о военнопленных» права на отправление почтовой корреспонденции, не имели возможности свободно посылать из лагерей и получать из Финляндии почтовые отправления. Впрочем, сложности и проблемы с перепиской военнопленных армий противника со своими родственниками были не только во время Зимней войны и войны Продолжения. Как отмечает петербургский исследователь С. Фирсов, еще во время Первой мировой войны, несмотря на то что Российская империя присоединилась к Гаагской конвенции 1907 года, иностранные пленные были лишены регулярной переписки с родными. В первую очередь, это, конечно же, было связано с огромными расстояниями и неудовлетворительной работой почтового ведомства России в условиях военного времени. Переписка осложнялась еще и требованиями ее ведения только на русском, немецком или французском языках. Таким образом, получалось, что письма были привилегией только офицерского корпуса, а большинство рядовых не могло воспользоваться услугами российской военной почты. Однако финские военнопленные периода Зимней войны и войны Продолжения были фактически лишены права на переписку скорее по идеологическим и политическим мотивам, чем по причинам лингвистического характера. Ни в одном советском документе того времени не оговорено, на каком языке предписывается вести переписку военнопленным.

Что касается распространявшихся на фронте обращений финских военнопленных к своим однополчанам в виде писем, то большинство солдат им не верило, считая их «поддельными». Впрочем, и сами политработники признавали, что видимого эффекта советская пропаганда не приносила. Например, начальник отделения по работе среди войск противника политотдела 13-й армии М. Бурцев отмечал, что финны не были восприимчивы к пламенной агитации, не подкрепленной убедительными аргументами: «Они любили размышлять самостоятельно и приходить к заключению на основе серьезных доказательств».

Здесь необходимо сделать небольшое отступление и упомянуть некоторые нюансы советской пропаганды на фронте. Как мы помним, Советский Союз вступил в Зимнюю войну под лозунгом освобождения финских рабочих и крестьян от гнета помещиков и капиталистов. Эффективно действовавший во время польской кампании в сентябре 1939 года тезис «освобождения» не сработал во время советско-финской войны. Тому было множество причин, но основной, по моему мнению, все же было упорное сопротивление частей финской армии. Бойцы и командиры РККА недоумевали: почему лозунги, с которыми они вступали на территорию Финляндии, не оказывали должного воздействия на войска и население противника. В связи с этим в феврале 1940 года заместитель начальника Политуправления Красной Армии бригадный комиссар Ф. Кузнецов подписал директиву № 29 о задачах агитационно-пропагандистской работы в связи с советско-финляндским конфликтом. Старые пропагандистские лозунги были подвергнуты остракизму, как свидетельство «схематизма» и «книжности» комиссаров и политруков, а на их место пришел новый — обеспечение безопасности северо-западных границ и Ленинграда. Подобная смена лозунгов позволила после окончания боевых действий заявить, что цели, стоявшие в войне с белофиннами, были достигнуты: безопасность границ и города на Неве обеспечены.

Для осуществления пропагандистской работы, направленной на войска противника, в политуправлении Ленинградского военного округа создали специальный отдел, в ведение которого входило издание газет и листовок. Аналогичные подразделения были созданы во всех четырех действующих армиях. Как отмечает российский исследователь Н. Волковский, за время Зимней войны было издано 89 наименований листовок тиражом около 31 млн экземпляров, среди них 52 обращения финских военнопленных.

Впрочем, и Финляндия, и Советский Союз вели в своих войсках контрпропаганду, одной из задач которой было предотвратить сдачу в плен. Соответственно в обеих армиях насаждался тезис, что пленение неминуемо повлечет за собой пытки и смерть. В связи с этим некоторые финские военнослужащие кончали жизнь самоубийством.

Об этом, в частности, речь шла в докладной записке «О партийно-политической работе и политико-моральном состоянии Грязовецкого лагеря НКВД» в УПВИ от 21 февраля 1940 года.

Об этом же рассказывал военнопленный Никкенен Ойво (Nikkinen Oiva), 1917 года рождения:

«Нам, солдатам, офицеры говорили: "Лучше покончить жизнь самоубийством, нежели попасть в плен Красной Армии" Когда троих солдат и одного младшего командира (в том числе Никкенена) взяли в плен, то один из них покончил жизнь самоубийством. «Теперь же он сам убедился в противоположном отношении Красной Армии к военнопленным, понял, «как клеветали офицеры на Красную Армию».

Не думаю, что это явление было «массовым» среди солдат финской армии, хотя, вероятно, отдельные случаи были. В противовес этому мы располагаем большим количеством документов и воспоминаний бывших военнослужащих РККА и военнопленных, в которых рассказывается о том, что солдаты и командиры кончали жизнь самоубийством, дабы не попасть в плен. Впрочем, здесь необходимо учитывать и специфику советского законодательства того времени, о котором я говорил ранее, то есть все пленные априори считались изменниками родины, и перед солдатами нередко вставала дилемма: умереть, как герой, или стать «врагом народа», попав в плен.

В доверительных беседах с этой группой военнопленных представители НКВД получали также первичную информацию о советских пленных, содержавшихся в Финляндии. Так, 2 марта 1940 года военнопленный Исай К. Ойтинен (имя искажено, правильно — Oittinen Iisakki. — Д. Ф.) показывал:

«Нужно предупредить Красную Армию и военно-воздушный флот, чтобы напрасно не бомбардировали «Утый» аэродром, около ст/анции/ «Уты» (Utti) ввиду того, чтобы там находятся военнопленные Красной армии. Это место расположено от аэродрома по шоссейной дороге к местечку Коувола (Kouvola) 4 километра».

В арсенале идеологической работы были постоянно устраивавшиеся лекции о международном положении и ходе боевых действий, беседы о внутреннем положении в Советском Союзе и его борьбе с международной реакцией. Об интенсивности этой работы можно судить по упоминавшейся нами выше докладной записке в УПВИ НКВД СССР за январь 1940 года. Начальник Грязовецкого лагеря, в частности, докладывал:

«В январе проведено С военно-пленными всего 16-ть читок и бесед на следующие темы:

а) Война в Европе и взаимоотношение СССР с Прибалтийскими государствами. Проведено 4 беседы, присутствовало 132 человека.

б) Мирные предложения СССР и позиция бывшего правительства Финляндии. Проведено 3 беседы, присутствовало 132 человека.

в) Материалы ХVIII съезда ВКП (б). Проведено 2 беседы, присутствовало 54 человека.

г) Проведено читок газет по текущим событиям — 7, присутствовало 132 человека.

Политические настроения пленных.

Рядовой состав (резервисты) настроены демобилизационно: «Скорее бы кончилась война». Сочувственно относятся к демократическому народному правительству Финляндии».

Беседы с военнопленными тщательно фиксировались, и на их основании печатались листовки-обращения финских военнопленных к солдатам финской армии. В них говорилось О хорошем обращении с финнами в плену. Этот тезис был в ряду главных содержавшихся в листовках призывов прекратить сопротивление и переходить на сторону правительства Куусинена и Финской Народной армии (ФНА).

На беседах военнопленные наиболее часто задавали следующий вопрос с каким правительством будет заключен мирный договор, со старым или с правительством Куусинена? Лагерные пропагандисты Зимней войны, как уже отмечалось, так старались очернить Маннергейма, что многие сочувствовавшие СССР не понимали, как можно подписывать договор со старым правительством Финляндии. Обманутые люди недоумевали:

«Как это можно, чтоб этот прохвост Маннергейм и ему подобные остались в правительстве, если они так обманули финский народ и являются агентами Английской и Французской буржуазии. Они пожимают плечами и говорят, что какое угодно правительство, но не Маннергейм».

Автору этого высказывания как бы вторил военнопленный Ляявяри, который говорил, что раз заключен после войны мирный договор, «Красная Армия не довела до конца начатое дело, не освободила финский народ, а стало быть, не подтверждается политика СССР о построении коммунизма».

Однако основную массу военнопленных не интересовали судьбы мирового коммунизма. Их умы занимали прежде всего вопросы собственного существования, послевоенного мирного труда в Финляндии. Их политические симпатии были довольно просты: «Нам бы работа и хлеб, а кто будет управлять страной, все равно. Раз правительство приказывает воевать, мы поэтому воюем».

Тем не менее некоторые военнопленные понимали, что послевоенный мир, в котором им придется жить, будет несколько иным. Они полагали, что победитель в этой войне, а им все же, по их мнению, будет СССР, навяжет Финляндии новые условия существования, неравные отношения во взаимоотношениях двух соседних стран. Такие неравнодушные, но плохо разбиравшиеся в развитии современной им истории задавали на беседах следующие вопросы: будут ли выселять финнов с территории, которая после войны отойдет к Советскому Союзу; кто станет создавать в Финляндии колхозы; защитит ли правительство СССР бывших финских военнопленных, если их начнут притеснять в Финляндии; примет ли таких военнопленных СССР, если они решатся перебежать в Советский Союз; можно ли записаться в Финскую Народную армию. Людей интересовали также вопросы взаимоотношения СССР с Прибалтийскими государствами и в этой связи возможность установить переписку с родственниками через Эстонию или Латвию.

В указанном нами перечне вопросов не случайно прозвучала тема Финской Народной армии. В этом отразилась реакция на усилия политического руководства лагерей по пропаганде создания воинских формирований из финских военнопленных. Но из-за скорого прекращения войны эта сложная задача не была выполнена. Хотя в докладной записке из Грязовецкого лагеря в УПВИ НКВД СССР от 29 февраля 1940 года старший инструктор политотдела УПВИ, батальонный комиссар Лисовский подчеркивал, что у некоторых пленных из рядового состава есть желание вступить в ФНА. Однако необходимо отметить, что политотдел все же был недостаточно оперативен в своей работе среди военнопленных. Дело заключается в том, что материалы на финском языке, призывающие пленных вступать в ФНА, прибыли в лагерь с явным опозданием — 4 марта 1940 года, то есть когда правительство Куусинена фактически прекратило существование. Комиссар УПВИ НКВД Нехорошев направил в Грязовецкий лагерь следующие документы: 1. Декларацию народного Правительства Финляндии — 2 экземпляра; 2. Договор о взаимопомощи и дружбе между СССР и Финляндской Демократической Республикой (ФДР) — 3 экземпляра; 3. Карта Финляндии, составленная по договору, заключенному между СССР и ФДР, — 3 экземпляра; 4. Обращения солдат и начсостава 1 корпуса ФНА к солдатам финской белой армии (так в тексте. — Д. Ф.) — 2 экземпляра; 5. Обращение бойцов РККА Ленинградского военного округа к солдатам финской армии — 50 экземпляров; 6. Лозунги различного содержания — 14 экземпляров (7 наименований).

Необходимо заметить, что пропагандистская работа с военнопленными была малоуспешной в том числе и потому, что среди политических инструкторов не хватало людей, владевших финским языком.

Работа велась и с офицерами, и с членами шюцкоровской организации. Если в январе 1940 года в Грязовецком лагере из 99 человек военнопленных были 27 шюцкоровцев (27,2 %): 3 офицера, 12 человек младшего командного состава и 12 рядовых, то в апреле из 600 военнопленных содержались уже 72 члена шюцкоровской организации (12 %). Но, конечно, значительное сокращение шюцкоровцев нельзя расценивать только как успех идеологического воздействия на людей. Простое количественное увеличение военнопленных, следуя советской терминологии, «иной политической принадлежности», неминуемо ведет к сокращению числа шюцкоровцев. Об этом свидетельствуют цифры, приведенные в «Сводной строевой записке Грязовецкого лагеря НКВД военнопленных финской армии за период с 20.12.39 по 22.5.40 г.».

Однако шюцкоровцы находились и под административным давлением, насильственно вытеснялись из среды военнопленных как изгои. Так, первоначально они содержались в одной комнате с рядовым составом, или, если следовать лагерной классификации, — с нейтрально настроенными пленными. После проверки лагеря 7 –11 января 1940 года старшим инспектором УПВИ НКВД СССР Кальмановичем их изолировали от основного контингента военнопленных.

Любые контакты офицеров с рядовыми расценивались как попытка взять последних под свой контроль. Поэтому, когда офицеры подали ходатайство об увеличении норм хлебного довольствия, мотивируя это тем, что они должны заботиться о своих солдатах и в плену, им в достаточно жесткой форме разъяснили, что никакие коллективные ходатайства администрация лагеря рассматривать не будет. При этом было подчеркнуто, что содержание военнопленных возложено на советское правительство и, таким образом, нет никакой необходимости в заботе о рядовых со стороны бывших командиров.

Во время регулярно проводившихся бесед шюцкоровцы и офицеры держались гордо, даже вызывающе, говоря: «Красная Армия напала на Финляндию, и мы защищаем свою родину, сжигание населенных пунктов делается в интересах обороны страны, распоряжением высшего командования». Они высказывались против демократического правительства Финляндии, называя его самозваным, пришедшим к власти с помощью СССР. Виновником войны шюцкоровцы считали Советский Союз и восхваляли жизнь финского народа, заявляя, что «жили плохо только те, кто не хотел работать». При этом они в частности, летчик Лааксо (вероятнее всего, Laakso Eino Johannes, лейтенант. — Д. Ф.), офицер Тайвола (вероятнее всего, Taivola Unto Kullervo, прапорщик. — Д. Ф.) задавали провокационные, с точки зрения сотрудников НКВД, вопросы: «а) Будут ли колхозы в Финляндии, если победит демократическое правительство; б) Будут ли оказывать помощь инвалидам войны», а мирные предложения СССР рассматривали «как предлог для захвата Финляндии».

Настроение контингента лагеря никогда не было одинаковым. Так, по прибытии в лагерь военнопленные неохотно вступали в разговоры, явно чувствовались их недоверие и отчужденность. Об этом, в частности, лагерное начальство докладывало в Москву следующим образом: «Настроение пленных подавленное и враждебное к администрации лагеря, что видно из отдельных случаев нежелания разговаривать, приветствовать, уклонение от уборки своих помещений и прочее». Хотя «жалоб и заявлений на условия содержания, питание, на грубость обращения со стороны в/пленных не поступало». В этот период они на политзанятиях отмалчивались.

В конце февраля — начале марта 1940 года, по данным тех, кто проводил с ними занятия, активность военнопленных, особенно рядового состава, заметно возросла. Видимо, политработникам удалось расшевелить людей. Они задавали много вопросов, проявляли интерес к различным темам, высказывали иногда свое мнение.

Однако после заключения мирного договора активность в задавании вопросов спала. Появилась настороженность. Если военнопленные и задавали на занятиях вопросы, то не называли свои фамилии и старались, чтобы лектор их не заметил. Они жили в преддверии грядущего освобождения. Оно поглощало все их мысли. И многих из них мучил вопрос как с ними поступит финское правительство? Четверо из находившихся в лагере финнов даже подали прошения не высылать их из СССР при обмене пленными. Однако, как отмечал комиссар Грязовецкого лагеря, как было видно из разговоров этих пленных, заявления они подали не только потому, что ненавидели существующий в Финляндии политический строй, а главным образом из-за боязни возможных репрессий за проявленную ими якобы лояльность по отношению к Советскому Союзу.

Культурная работа в Грязовецком лагере была организована не на очень высоком уровне. Вплоть до конца февраля в распоряжении политотдела лагеря не было ни достаточной литературы на финском языке, ни библиотеки, ни киноаппарата для демонстрации фильмов. Досуг финских военнопленных сводился в основном к чтению книг, игре в шашки и шахматы.

В свете всего вышеизложенного становится ясно, что во время Зимней войны советская политико-массовая работа в лагерях и приемных пунктах для военнопленных была малоэффективной. Политуправлению УПВИ так и не удалось добиться выполнения своей основной задачи: изменить мировоззрение и мироощущение военнопленных так, чтобы они стали сторонниками Советского Союза. Как мне кажется, можно выделить несколько, на наш взгляд, основных причин этого. Во-первых, осознание военнослужащими финской армии справедливого характера войны, а следовательно, неэффективности советского лозунга об оказании помощи правительству Куусинена. Во-вторых, недостаточный профессиональный уровень политработников и агитаторов, незнание ими финского языка и нехватка переводчиков. Эти обстоятельства существенно осложнили общение даже с таким малым количеством финских военнопленных, захваченных войсками Красной Армии. Тем более что пропагандистская работа велась слишком прямолинейно, без учета индивидуальных особенностей характера военнопленного. В-третьих, недостаточное количество пропагандистской и агитационной литературы в лагерях для военнопленных.

Война Продолжение

С началом войны Продолжения цели и задачи советской пропагандистской работы, направленной на финские войска на фронте, изменились. Они были подчинены общей стратегии советского правительства — как можно скорее вывести Финляндию из войны, а также создать массовое антифашистское движение. Изменилась и сама пропаганда, которая постепенно становилась все более эффективной. Конечно, это происходило не сразу и не вдруг. Для улучшения пропаганды потребовалось время и изменение стратегического положения на фронте во время войны Продолжения. Постепенно в пропагандистской работе стало использоваться больше выступлений военнопленных и конкретных материалов, а не расплывчиво-туманных пропагандистских штампов времен Зимней войны.

Теперь советская пропагандистская машина старалась внушить общественному мнению Финляндии тезис о том, что страна фактически находится под немецкой оккупацией, так как Финляндия вступила в войну с СССР на стороне Германии, посеять недоверие и вражду между финским населением и германскими войсками. Соответственно в советских листовках наиболее часто встречался текст: «Финские солдаты! Пока вы находитесь на фронте, немцы грабят ваши дома и насилуют ваших жен и дочерей!». Вполне очевидно, что вопросы взаимоотношений между финнами и немцами как на фронте, так и в тылу очень интересовали НКВД и разведорганы фронтов. Полученную в результате допросов военнопленных любую информацию о бесчинствах немцев в Финляндии тут же включали в раз вед сводки и политдонесения.

Однако часто результаты советской пропагандистской работы, особенно в начале войны Продолжения, были малоэффективны, поскольку она велась в грубой, примитивной форме. Как справедливо отмечал профессор Тимо Вихавайнен, «пропаганда оставалась настолько схематичной, что она совершенно не отвечала местным условиям и оставляла впечатление откровенной лжи». Однако данное утверждение, по моему мнению, верно только отчасти. Меня, прежде всего, интересует вопрос насколько влияли пропагандистские листовки на желание финского солдата сдаться в плен?

Можно с уверенностью утверждать, что на первом этапе войны Продолжения, то есть до перехода старой границы, большинство населения страны прекрасно понимало, что вернуть утраченные территории можно только в результате войны с СССР. Имея такого мощного в военно-техническом плане союзника или, как часто называют в Финляндии, «собрата по оружию», как Германия, финны рассчитывали закончить войну достаточно быстро. Однако война затягивалась, и с середины 1943 года у некоторой части населения страны пропадает уверенность в военной победе.

Вообще же, уверенность в справедливом характере войны продолжения и у гражданского населения, и у военнослужащих финской армии, судя по письмам, захваченным в ходе боев, снятым с убитых солдат и офицеров, а также отобранным у военнопленных, несколько ослабла. В связи с этим предпринятые советской пропагандистской машиной некоторые шаги подтолкнули определенную часть финских солдат сдаваться в плен. Конечно, в большинстве своем это были перебежчики, то есть люди с давно устоявшимися политическими симпатиями к Советскому Союзу. Однако, даже несмотря на это, переход в августе — сентябре 1941 года нескольких десятков военнослужащих 21-го батальона майора Пярми ("Parmin osasto") вызвало беспокойство у военного руководства страны.

Изучая, сравнивая и анализируя различные финские и советские документы, касающиеся обстоятельств пленения военнослужащих финской армии, можно сделать вывод о том, что советская пропаганда в незначительной степени влияла на желание финских солдат сдаться в плен. В основном на это обстоятельство указывали перебежчики периода позиционной войны. Однако в результате проделанной работы мной замечено одно немаловажное обстоятельство: листовки, передаваемые по радио призывы сложить оружие и сдаться в плен и обещания гуманного обращения с военнопленными сформировали у некоторых финских пленных своего рода убеждение, что советские солдаты их не расстреляют в случае пленения. Это предположение подтверждает информация, зафиксированная в протоколах допросов финских пленных в разделе «обстоятельства пленения>>, и воспоминания самих бывших военнопленных. Но все же большинство военнослужащих финской армии были уверены в обратном.

Как Советский Союз, так и Финляндия во время войны Продолжения использовали в своем арсенале идеологической борьбы вербальный и оральный методы пропаганды. Первый включал в себя листовки, обращения военнопленных финнов к своим однополчанам на фронте. Кроме того, на смену газете «Kansan Valta» («Народная власть») издававшуюся для финских военнопленных под редакцией Ю. Линко, приходит газета «Sotilaan Aani» («Голос солдата»). Ее редактором был известный финский коммунист Тууре Лехен. Газета издавалась в Беломорске. На начальном этапе войны Продолжения она выходила раз в декаду, а с 1943 года — два-три раза в неделю.

Помимо листовок и газеты «Sotilaan Aani», советские органы агитпропа значительное внимание уделяли радиопропаганде. Она велась как среди военнослужащих финской армии на фронте, так и среди гражданского населения в тылу. Радиовещательные станции находились в Москве, Ленинграде и Беломорске. Радиопередачи выходили ежедневно, несколько раз в день. Например, председатель Радиокомитета КФССР Шаломаев в «Докладной записке о работе Карело-Финского радиокомитета с июня 1941 по апрель 1942 года» отмечал, что, «кроме местных передач, с января работает станция по вещанию для фронта и Финляндии. До 15 апреля велась передача 4 раза в день, а сейчас 12 раз на финском и 12 раз на немецком языках».

Кроме того, стоит упомянуть и такой аспект, как устная пропаганда. На протяжении всей войны Продолжения советские органы разведки и политотдела Карельского фронта специально отпускали некоторых финских военнопленных, ставя им одно условие — они должны были вернуться в расположение свой части и агитировать солдат сдаться в плен. Впрочем, я глубоко убежден, что эффект от такой «агитации» был мизерный. Некоторые финские солдаты, пробыв несколько дней в плену, принимали предложение органов НКВД о «сотрудничестве». После перехода линии фронта они незамедлительно докладывали об этом командованию своих частей. Иногда после допроса и соответствующей проверки их возвращали в действующую армию. Например, младший сержант Арво Матиас Ууси-Каккури (Uusi-Kakkuri Arvo Matias) из Курикка попал в плен 5.11.1941 в Лиинахамари. Скрыв от советских военных свою принадлежность к Шюцкору, Ууси-Каккури удалось добиться того, что его в конце зимы 1942 года отправили из Мурманска на финскую сторону в качестве «шпиона». Ориентируясь по звездам, на исходе сил Ууси-Каккури добрался до немецкой заставы, где его приняли за настоящего шпиона и бросили в сорокаградусный мороз в яму к русским пленным. Позже в ходе допросов в обстоятельства дела была внесена ясность, и по прошествии времени Ууси-Каккури вернулся на фронт, когда за него поручился некий капитан из Курикка. Однако трудно обвинить органы НКВД в наивности, вполне очевидно, что они предполагали такое развитие событий. Я считаю, что подобная «вербовка» преследовала совершенно иную цель: такая наглядная агитация, как возвращение живых и невредимых солдат из плена, должна была опровергнуть мнение финнов о том, что в СССР убивают и пытают всех военнопленных.

Следует также остановиться и на некоторых нюансах русской пропаганды среди финских солдат на фронте и военнопленных в лагерях и приемных пунктах НКВД. Если говорить о печатных изданиях, то, к сожалению, исследователи не располагают точными данными о количестве листовок, брошюр и обращений, изданных специально для агитационной работы среди финнов. Но вполне очевидно, что тираж исчислялся десятками миллионов. Российский исследователь Ю. Басистов отмечает, что только за время боев на Карельском перешейке с 1941 по 1944 год было распространено 32 млн листовок 624 наименований. Для сравнения: в СССР было напечатано свыше 3 млрд листовок для немецких военнослужащих и военнопленных.

Советскую листовочную пропаганду можно условно разделить на несколько тематических групп. Однако все они были подчинены единой задаче: склонить военнослужащих финской армии к прекращению сопротивления и сдаче в плен. К первой группе относятся листовки, посвященные разъяснению несправедливого и агрессивного характера войны Продолжения. Ко второй — листовки-обращения финских военнопленных к своим товарищам на фронте с призывами сдаваться в плен. К третьей группе следует отнести листовки, рассказывающие о хорошей жизни в лагерях для военнопленных на территории СССР.

С этой тематической группой перекликается информация, публикуемая в газете «Sotilaan Aani». Особенностью этого издания являлось то, что оно было не для военнопленных, а о военнопленных и распространялось не в лагерях, а среди военнослужащих финской армии на фронте. В ней печатались фотографии пленных и письма к родным и близким с указанием адресов и просьбой сообщить им о том, что их сын (брат, муж, дочь) находятся в плену в Советском Союзе и чувствуют себя хорошо. Кроме того, газета реагировала на текущие международные события и обстановку на фронте. Например, после подписания и ратификации договора между СССР, Великобританией и США (апрель — июнь 1942 г.) «О союзе в войне против гитлеровской Германии и ее союзников и о помощи в войне» в «Sotilaan Aаni» началось настоящее психологическое давление на солдат и офицеров финской армии. На протяжении нескольких месяцев газета постоянно публиковала данные о количестве людских резервов, танков, артиллерии и самолетов у стран — участников антигитлеровской коалиции, сравнивая их с аналогичными цифрами у Германии и Финляндии.

Кроме того, в «Sotilaan Aаni» достаточно часто печатались высказывания немецких военнопленных, попавших в плен или перешедших на сторону Красной Армии. Они призывали прекратить войну и установить в Германии новый порядок — «За Германию без Гитлера». Вполне очевидно, что такая информация должна была, по мнению политорганов СССР, подтолкнуть финнов к прекращению военного сотрудничества с Третьим рейхом.

После поражения в 1943 году немецких войск под Сталинградом в газете печатается большое количество материалов, фотографий и статей по этому поводу. Приводятся высказывания немецких пленных о гуманном отношении к ним со стороны советских властей. Кроме того, в публикациях использовались фотографии плененных под Сталинградом генералов с соответствующими комментариями. Впрочем, не менее подробно освещались последние события и ход боевых действий на советско-финском фронте.

Во время войны Продолжения Советский Союз часто использовал в пропагандистских листовках и брошюрах, распространявшихся на фронте среди частей Красной Армии и в тылу, письма и дневники, взятые у финских погибших солдат и офицеров, в разное время захваченные партизанскими отрядами и диверсионными группами при разгроме гарнизонов, деревень, автоколонн, а также изъятые у пленных. Эти письма также использовались для внутренней пропаганды в СССР, чтобы показать, насколько слаб боевой дух финской армии. Это делалось специально по заказу политуправления и разведотдела Карельского фронта.

Эти письма можно разделить по характеру вопросов, на которые советские органы хотели найти ответ и соответственно использовать в своей пропаганде: 1) внутренняя ситуация в Финляндии — фиксация нехватки товаров первой необходимости и продуктов питания, 2) усталость населения от войны, 3) нежелание солдат воевать, ожидание скорейшего прекращения боевых действий, 4) взаимоотношение с немецкими частями, расквартированными на территории страны, — практически во всех приведенных высказываниях есть информация о бесчинствах немцев на территории страны, 5) описание действий партизан — во многих письмах фронтовиков и их родных выражается тревога по поводу активности партизанских отрядов на территории Карелии и Финляндии. Несмотря на тенденциозность составления таких подборок писем, они позволили мне установить некоторые новые фамилии финских военнопленных, которые числились в Финляндии пропавшими без вести.

Радиовещание на фронте не всегда было эффективным. Как во время Зимней войны, так и во время войны Продолжения радиоустановки нередко дислоцировались на достаточном удалении от линии фронта, и выступлений не было слышно. Кроме того, иногда радиообращения делались от имени убитых финских солдат. Советские пропагандисты использовали для этой цели личные данные погибших. Нередко, особенно при изменявшейся линии фронта, дело доходило до своеобразных «курьезов». Так, в 1944 году финские солдаты услышали привет от своего, днем ранее похороненного ими же самими, товарища. Дело заключалось в том, что при отступлении его тело не успели предать земле. Затем, после контратаки, финны обнаружили труп этого солдата, но без личных документов. Впрочем, такие случаи, по воспоминаниям самих финских солдат, были достаточно часты и во время позиционной войны.

Культурная и пропагандистская работа с советскими военнопленными

Казалось бы, что продолжительность второй войны с СССР должна была внести изменения в культурно-просветительскую и пропагандистскую работу финнов среди советских военнопленных. С одной стороны, так и было. Пропагандистская машина страны сумела перестроить свою работу. Радиопропаганда на фронте приносила свои результаты, ведь теперь в ней были задействованы не только эмигранты, которые на протяжении десятков лет имели довольно смутное представление о происходящих в СССР делах, но и бывшие пленные, оставшиеся в Финляндии после Зимней войны. Упомянутый уже Александр Семихин читал радиообращения к бойцам и командирам Красной Армии, используя не избитые штампы, а собственный опыт. Он знал, как и что надо говорить красноармейцам.

Созданные в межвоенный период пропагандистские роты использовали в своей работе пленных бойцов и командиров РККА. Нередко давших согласие на радиообращение к товарищам неделями не отправляли в лагеря для военнопленных. Полевые типографии тысячами печатали листовки, которые разбрасывались над позициями русских. Например:

«Красноармеец — фронтовик!

Ты можешь остаться жить, если последуешь нашему совету. Запомни, что все находящиеся на нашей стороне бойцы и командиры живут в хороших условиях. Кроме того, все добровольно перешедшие получают и различные льготы. Они работают по своей специальности. Например, крестьяне работают на крестьянских полях, живут у крестьян и получают хорошую еду. Рабочий день всего только 8 часов, после чего все свободны и могут заниматься своим делом. В общежитиях организованы различные кружки самодеятельности. Все имеют возможность свободно слушать радио.

Товарищи! Не медлите. Не бойтесь. Переходите на сторону финнов».

Главным отличием финской пропаганды во время войны продолжения от пропаганды 1939–1940 годов — полное отсутствие антисемитских листовок и радиообращений. Слово «жид» полностью исчезает из лексикона финских пропагандистов. В редких случаях употребляется слово «еврей» в связке с «политруком», но в большинстве случаев политический состав упоминается без национальности. Более того, финны не делали разницы между политсоставом РККА и командирами. Отношение к ним при захвате в плен было одинаковым. В связи с этим стоит отметить, что, в отличие от финнов, их союзники расстреливали политработников. Вспомним известный немецкий «Приказ о комиссарах».

Однако в лагерях дело с культурно-просветительской работой среди военнопленных складывалось не лучшим образом. Фактически она была пущена на самотек. В отличие от Зимней войны, когда священники и иностранные журналисты могли общаться с пленными, во время войны 1941–1944 годов такого практически не было. Впрочем, вероятнее всего, финны учли прошлый урок, когда обилие религиозной литературы, распространяемой в лагерях, вызывало отторжение, крайне негативную реакцию у пленных.

Свой досуг военнопленные организовывали сами. Лагерная администрация не мешала проведению концертов, а в некоторых случаях оказывала посильную помощь. Наилучшим образом складывалась ситуация в госпитале для военнопленных № 28 в Коккола. Там, как помнит читатель, работала русская чета из эмигрантов — доктор Николай Черных и его супруга, заведующая библиотекой, Ольга Федоровна.

Чета Черных оказала большую помощь советским военнопленным в организации концертов, читательских конференций, лекций, которые скрашивали безрадостную жизнь советских пленных. Более того, главный врач этой больницы Педер, поддавшись уговорам, купил на свои деньги гармонику и подарил ее военнопленным.

В личном архиве бывшего военнопленного Николая Дьякова, который, к сожалению, недавно ушел из жизни, сохранилось большое количество рукописных программ концертов и лекций. Например:

«Программа лекций «Прогулки по старому Петербургу».

Лектор С. М. Хейфиц.

Коккола, 55/28 (госпиталь для военнопленных № 28 — Д. Ф.), 1942 г.

1-я лекция. 3 декабря. — Основание города и застройка его в 18 веке.

2-я лекция. Развитие города в 19 и 20 вв.

3-я лекция. 11 декабря. Васильевский остров.

4-я лекция. 14 декабря. Район между Невой и Мойкой.

5-я лекция. 17 декабря. Район между Мойкой и Фонтанкой.

6-я лекция. Невский проспект.

7-я лекция. Район между Невою, Фонтанкой и Невским проспектом

8-я лекция. Московский и Невский районы.

9-я лекция. Петроградский, Выборгский и Лесной районы».

Военнопленный Хейфиц выступал также с циклом лекций по истории России: «Начало Руси»; «Русь под игом татар»; «Великий князь Иоанн III». Были и лекции «Уход за пчелами» (лектор Ерошкин), «Жизнь и творчество И. С. Никитина» (лектор Кудрявцев) и др.

Сами пленные организовывали выступления на концертах. Особенно много подобных вечеров проводилось в госпиталях, где военнопленных не выводили на работы и у них было гораздо больше свободного времени. В лагерях складывалась несколько иная ситуация. Это было связано с тем, что пленные целыми днями были на работе, а когда возвращались в бараки, им было уже не до музыки.

Совсем другой была обстановка в лагерях, где содержались военнопленные так называемых «дружественных наций» — ингерманландцы, карелы, вепсы, мордвины. Таких лагерей в стране было несколько. Там в полную силу работали школы, курсы по изучению финского языка и культуры, действовали просветительские секции и т. п. В остальных лагерях просветительская работа сводилась, в основном, к прослушиванию радиопередач на русском языке и концертам, организованным силами самих пленных.

Помимо этого, для удовлетворения читательских НУЖД военнопленных в стране издавался ряд газет. Например, в оккупированном Петрозаводске выходила газета «Северное слово». Из Берлина присылали газету «Заря». Для пленных украинцев печатали «Украинец в Финляндии». Помимо этого, из Польши в лагеря Финляндии иногда доставляли и другую украиноязычную газету — «Новая доба». Однако по содержанию и стилю они мало чем отличались от аналогичных по направленности печатных изданий периода Зимней войны — «Милый Друг» и «Друг Пленных».

Существенным отличием в содержании финнов в СССР и советских пленных в Финляндии было то обстоятельство, что во время войны Продолжения русские военнопленные имели право, а главное, имели возможность отправлять письма. Да, эта возможность в некоторой степени была ущербна, так как письма отправлялись только по территории Финляндии или на оккупированную территорию. Но для некоторых пленных это была возможность и шанс оповестить своих друзей, родственников и знакомых о том, что они живы и находятся в плену. По некоторым данным, пленные отправляли письма в Карелию и даже на оккупированную немцами Украину. Для переписки был предназначен письмо-конверт, который не заклеивался, так как военная цензура проверяла их. На конверте стояла пометка: «почта военнопленного».

Итак, культурно-просветительская работа в лагерях для советских военнопленных в Финляндии не отличалась большим размахом. Более того, проводилась она силами самих военнопленных при некоторой помощи и содействии администраций лагерей и военных госпиталей для пленных.

Политическая работа и вербовка агентов в лагерях

Как во время Зимней войны, так и во время войны Продолжения начавшаяся на фронте идеологическая обработка военнослужащих финской армии продолжалась в приемных пунктах и лагерях для военнопленных. Однако в зависимости от контингента лагеря по-разному строилась их идеологическая обработка. Так, например, в лагере для военнопленных в м. Сухое, где, как мы помним, содержались, по крайней мере, несколько перебежчиков из Er21, политзанятия длились семь часов в день и включали изучение русского языка, Конституции СССР и истории ВКП (б). Впрочем, проверка показала, что «военнопленные не знают государственного устройства СССР, а также и биографии вождей т.т. Ленина, Сталина». В связи с тем, что произведенная проверка показала незнание военнопленными государственного устройства СССР и биографии руководителей СССР, посетивший этот лагерь завсектором кадров НКВД оборонной организации ЦК КП (б) Карело-Финской ССР Сафонов считал, что историю ВКП (б) им изучать рано, а надо составить специальную тематику, включая в нее в первую очередь изучение государственного устройства СССР, биографии вождей Ленина и Сталина, устройство партии и вопросы текущей политики и после этого начать преподавание истории ВКП (б).

В январе 1942 года это лагерь посетил Отто Вилле Куусинен, который рекомендовал перевести в Москву нескольких человек из числа военнопленных. Впоследствии они учились в специальной школе разведки в подмосковной деревне Дубки.

Однако такой тематических подбор занятий и их интенсивность могли быть использованы только в случае с «особо проверенными» военнопленными, направлявшимися в специальные подготовительные центры с целью заброски их в Финляндию с диверсионными, разведывательными и шпионскими заданиями.

Органы НКВД и УПВИ уже с декабря 1941 года стали проявлять повышенный интерес к военнопленным русской национальности. Анализ протоколов допросов этой группы пленных выявляет некоторые вопросы, особо интересовавшие НКВД: членство военнопленного в различных белоэмигрантских организациях (РОВС, НТСНП, Младороссы и т. п.); работа этих организаций в лагерях для военнопленных на территории Финляндии; руководящий состав и активные члены этих организаций и т. п. При этом НКВД СССР предписывало администрациям лагерей «обеспечить активную агентурную разработку военнопленных русской национальности, произведя из их числа вербовку осведомления».

Но в октябре 1943 года НКВД СССР и УПВИ НКВД СССР отправили наркомам внутренних дел союзных и автономных республик и начальникам Управления НКВД краев директиву № 489 «Об агентурной работе среди военнопленных», в которой агентурная работа среди пленных признавалась неудовлетворительной. В этом документе, в частности, отмечалось, что работа среди военнопленных, несмотря на неограниченные возможности, не была налажена в должной степени. Руководство НКВД указывало на следующие недостатки: оперативные отделы лагерей не выявляют среди пленных лиц, которые могут быть использованы для выполнения «агентурно-политических заданий крупного государственного масштаба»; несоблюдение конспирации и привлечение агентов, завербованных для выполнения конкретных задач в будущем, к внутрилагерной работе; темпы вербовочной работы не отвечали требованиям задач и обстановки. Отмечалось, что при вербовке и работе с агентами не учитывались особенности психологии военнопленных, такие как оппозиционные настроения некоторых пленных. Сотрудникам оперативных лагерей рекомендовалось использовать и материальную заинтересованность, и такие обстоятельства, как нахождение в плену близких родственников (отцов, сыновей, братьев).

Руководство НКВД резюмировало, что вербовка агентов из числа военнопленных требовала иного подхода, чем «вербовка агентуры из советской среды». Кроме того, в директиве отмечалось, что обязательства агентов часто носят формальный и примитивный характер и ничем не связывают их с органами НКВД в будущем. В связи с этим от сотрудников оперативных отделов настоятельно требовали точно оформлять вербовочные обязательства агентов.

Вышеперечисленные недостатки, по мнению руководства Наркомата внутренних дел, приводили к провалу агентуры и внедрению в нее сотрудников разведорганов противника.

В результате сложившейся ситуации возникла необходимость кардинальной перестройки агентурной работы с военнопленными. Конечной целью должно было стать создание агентурой сети среди пленных и внедрение «этой агентуры во все каналы политико-экономической жизни страны, в ее учреждения, военный аппарат, армию, промышленность, органы разведки и т. д.».

Информацию обо всех представляющих интерес военнопленных офицерах и специалистах и т. п. предписывалось немедленно доводить до сведения УПВИ НКВД СССР. В случае необходимости таких военнопленных срочно переводили в Москву или направляли «в оперативный лагерь» для «проведения с ними работы Оперативно-чекистским отделом УПВИ НКВД СССР».

Однако среди финских военнопленных таких людей почти не было. Это с сожалением отмечает начальник УНКВД по Вологодской области полковник госбезопасности Свиридов. В распоряжении, адресованном начальнику оперативного отдела Череповецкого лагеря майору госбезопасности Ленькину, он высказывал предположение, что финны стремятся скрыть свое прошлое, общественное положение, работу в государственных, административных, политических, военных (особенно в разведывательных и контрразведывательных) органах, связи в Финляндии и в других странах мира. Однако некоторые положения распоряжения Свиридова противоречат друг другу. С одной стороны, руководство УНКВД из отчетов администрации безусловно имело полные данные о социальном статусе содержавшихся в Череповецком лагере финских военнопленных и знало, что он невысок. Соответственно вряд ли эти пленные могли иметь серьезные, представляющие оперативный интерес связи в Финляндии и за ее пределами. С другой стороны, отмечалось, что развитое национальное самосознание ограничивает их использование в качестве агентуры. Но на распоряжение из Москвы, надо было немедленно реагировать и проявлять хотя бы видимость работы. Так родилось расплывчатое и лишенное всякой конкретики распоряжение: «настойчиво добиваться путем выполнения даваемых заданий, выявляя этим путем рабочие качества и перспективность использования каждого агента в будущем». При этом не рекомендовалось раскрывать агенту планы в отношении него на послевоенный период.

Анализируя данный документ, можно в очередной раз убедиться в том, что он представляет собой «адаптацию» документа, посвященного всем иностранным военнопленным, к «финской действительности». Как мы знаем, упомянутую уже директиву № 489 «Об агентурной работе среди военнопленных» разработали в большей степени для немецких военнопленных, среди которых было немало генералов и старших офицеров, занимавших высокое положение в Третьем рейхе и имевших связи с политической и экономической элитой страны, а соответственно представлявших большой агентурный и оперативный интерес в будущем. Среди финских военнопленных не было ни одного человека, который бы подходил под указанные в директиве критерии для послевоенного использования агентов.

УПВИ НКВД СССР настоятельно предписывало руководству лагерей не подходить к вербовке военнопленных формально, ради отчета. Для успешного выполнения поставленной задачи оперативным отделам лагерей рекомендовалось: тщательно изучать каждого военнопленного, не ограничиваясь анкетными данными и допросами пленных; для каждого агента составлять отдельный план использования как при внутрилагерной работе, так и в будущем; перспективных агентов запрещалось использовать во внутрилагерной общеосведомительской работе; особо обращать внимание на «подозрительных по обстоятельствам пленения, выдающих себя за перебежчиков и могущих быть специально направленными с разведывательными целями в лагеря для военнопленных» лиц.

Возможность проникновения таких пленных в агентурный аппарат НКВД через лагеря для военнопленных давно волновала сотрудников органов госбезопасности. Как мы помним, например, перебежчика Осмо Хярмя — солдата 34-го отдельного саперного батальона, подозревали в том, что он переброшен финской разведкой с заданием осесть в лагере для военнопленных и проводить разведывательную работу среди солдат.

Нельзя сказать, что агентурная работа с финскими военнопленными с целью вербовки из них агентов была успешной. Как отмечает профессор В. Конасов, на сотрудничество с лагерной администрацией по идейным соображениям из числа финнов шли единицы. Более того, многие из числа прошедших специальную подготовку и заброшенных в Финляндию были задержаны органами контрразведки и помещены в тюрьмы. Некоторые покончили жизнь самоубийством или были расстреляны финскими властями по обвинению в шпионаже. Например, перебежчик Борис Репин (Rерin Boris), сдавшийся в плен 10.07.1942 в районе Куоккала, был заброшен в Финляндию. После ареста во время следствия он 4.11.1942 года повесился в камере. Перебежчик из ЕrР21 Аалто Паули Эмиль (Aalto Раuli Еmil) сдался в плен 17.09.1941, возвратился в Финляндию 1.12.1942. Арестован и расстрелян 28.05.1944 года.

Однако вернемся к политической работе в лагерях НКВД среди финских военнопленных. В обыкновенных, производственных лагерях, где содержал ась основная масса финнов, она кардинально отличалась от политзанятий в лагере «Сухое» и велась, хотя и в прежних формах, но с другими целями и задачами. Об этом, в частности, свидетельствуют такие документы, как ориентировка УПВИ НКВД СССР № 28/322 от 21 января 1942 года «О необходимости проведения политико-воспитательной работы среди военнопленных» и указание УПВИ НКВД СССР № 28/4240 от 25 апреля 1942 года «О работе фашистских элементов среди военнопленных и мерах ее пресечения».

В ходе работы с военнопленными политинформаторы и лекторы старались внушить им прежде всего тезис о том, что Финляндия фактически находится под немецкой оккупацией, хотя и вступила в войну с СССР на стороне Германии. На политзанятиях в лагерях всегда ставился вопрос о взаимоотношениях между финнами и немцами как на фронте, так и в тылу. Однако практически совсем не изученным остается вопрос о взаимоотношениях финских и немецких военнопленных в лагерях НКВД. Неизвестно, была ли такая антигерманская пропаганда причиной стычек, столкновений и драк, возникавших среди финских и немецких пленных, или же подобные эксцессы возникали на бытовой почве. К сожалению, в российских и финских архивах не было обнаружено документов, разъясняющих этот вопрос. В воспоминаниях бывших финских военнопленных тоже нет соответствующих подтверждений — как правило, они лишь констатировали, что драка была, не упоминая о ее причинах.

5 февраля 1943 года выходит Постановление секретариата Исполнительного комитета Коммунистического Интернационала (ИККИ), подписанное Георгием Димитровым. В нем рекомендовалось увеличить число слушателей, уже работавших в лагерях антифашистских школ, организовать специальные семинары для офицерского состава военнопленных. Для успешного руководства этой работой среди пленных Димитров предлагал создать «единый руководящий центр при политуправлении Красной Армии из представителей Политуправления, Агитпропа ЦК, Главного Управления лагерей военнопленных и комиссии ИККИ по работе среди военнопленных». Принятые в соответствии с Постановлением меры усилили антифашистскую направленность идеологической работы в лагерях.

Первая антифашистская школа была открыта в Оранкском лагере № 74 (Горьковская область), а антифашистские курсы и кружки были организованы при каждом лагере для военнопленных. На них, по мнению российского исследователя В. Галицкого, политическую подготовку получили около 30 % финских военнопленных.

Центральная антифашистская школа была создана по решению ЦК ВКП (б) и ИККИ в феврале 1943 года в Красногорском лагере № 27 (Московская обл.). В период с 1943 по 1950 год она подготовила около 4300 антифашистов различных национальностей. По свидетельству российского исследователя В. Всеволодова, финские военнопленные в лагере № 27 хотя и были объектом всех форм политико-массовой работы среди военнопленных, вместе с тем не дали повода рассматривать их как потенциальных идеологических и пропагандистских союзников. поэтому даже в Центральной антифашистской школе, которая функционировала на правах отдельной зоны лагеря № 27, специального финского национального сектора, в отличие от других национальностей, организовано не было.

Вообще, достаточно сложно судить, насколько правомерно употребление термина «антифашистская работа» в контексте изучения проблемы финских военнопленных во время войны Продолжения. Во-первых, как мы помним, во время Зимней войны в советских пропагандистских материалах термин «фашист» практически всегда был заменен на «шюцкоровец» или «белофинн». Аналогичная картина наблюдалась и в самом начале войны Продолжения. Лишь только с конца августа — начала сентября 1941 года в листовках появляется словосочетание «финско-фашистские захватчики», по аналогии с «немецко-фашистскими». Во-вторых, целью проводимой антифашистской работы среди пленных было: перевоспитание военнопленных и превращение их в друзей СССР; подготовка кадров, готовых в интересах своей родины всемерно содействовать поражению «гитлеровской клики и ее вассалов» и помогать Красной Армии; подготовка активных участников борьбы против фашизма после возвращения в свою страну.

Формами и методами антифашистской работы были: индивидуальные и групповые беседы; лекции, обращения и конференции; издание газет, журналов и другой политической литературы, выпуск стенных газет и клубная работа. Очевидно, что все то, что во время войны Продолжения называлось «антифашистской» работой среди финских военнопленных, во время Зимней войны называлось «политико-массовой и культурной» работой. Кроме того, достаточно спорным кажется вывод советских пропагандистских органов о том, что в результате военного союза с Германией в Финляндии мог установиться фашистский режим. Таким образом, как мне кажется, в случае с финскими пленными корректнее употреблять термин «политико-просветительская» работа, нежели «антифашистская».

Однако поскольку и в советской, и в финской историографии достаточно прочно установился термин «антифашистская» работа с финскими военнопленными, то и я буду употреблять его, чтобы не возникло путаницы, новых понятий. В целом, стоит отметить, что антифашистская работа с финнами в лагерях и приемных пунктах НКВД была недостаточно эффективной. И не случайно большинство из них участвовало в работе антифашистских школ не столько из-за своих политических убеждений, а поскольку за это давали дополнительный продовольственный паек.

Вместе с тем сегодня трудно судить о степени влияния антифашистской пропаганды на финских военнопленных. Сдвиги в сознании, миропонимании, мироощущении, психике человека замерить довольно сложно. На глазок ведь не определишь, в какую сторону качнулся внутренний мир человека, какие идеи ему стали чуть-чуть ближе в результате идеологического воздействия на него. А социологические обследования, массовые опросы в лагерях не проводились. И конечно, без таких научных замеров наши сегодняшние выводы строятся на вероятностной основе. Ясно лишь одно: поднимавшиеся на политзанятиях вопросы так или иначе заставляли военнопленных задуматься над ними. Пусть даже не глубоко, но задуматься.

Очевидно, что какие-то положительные результаты, с точки зрения советских властей, все же были, что позволило организовывать многочисленные выступления финских военнопленных по радио, подписание ими разного рода листовок и обращений к военнослужащим финской армии и интервью военнопленных, опубликованных в газете «Sotilaan Aаni».

В январе 1942 года в Карагандинском лагере УПВИ НКВД СССР № 99 состоялась I Конференция финских военнопленных, на которой 144 финна подписали Декларацию «К народу и армии Финляндии». Содержание этого документа вкратце таково: финские военнопленные призыв али своих товарищей на фронте повернуть оружие против немцев, дезертировать из армии, так как развязанная война не принесет финскому народу ничего хорошего, кроме бед и страданий. Тем более что на стороне СССР против фашистов воюют США и Великобритания. Несколько десятков финских военнопленных нашли в себе мужество и отказались подписывать это обращение. Кроме того, советские пропагандистские органы использовали подписи уже умерших к этому моменту финских военнопленных.

Эта конференция широко освещалась в советской прессе. В частности, как положительный пример в идеологической работе. Газета «Правда» № 49 (8820) от 18 февраля 1942 года поместила текст декларации и фотографии 40 военнопленных. Из них домой вернулись только пять человек, а остальные умерли в СССР.

В июне 1942 года в Унжлаге состоялась Первая интернациональная конференция военнопленных. В конференции принимали участие 856 человек, в числе которых были и финны. Собравшиеся на ней обратились «к солдатам фронта всех национальностей» с призывом о прекращении войны, который подписали 791 человек. К сожалению, точное количество финских пленных установить сложно, так как они были объединены в одну группу с румынами. В тексте отмечено — «румыны и финны — 518 человек».

Наряду с этим проводились И другие пропагандистские акции. Уже 24 августа 1941 года в газете «Лоухский большевик» было помещено письмо-обращение лейтенанта Ахблада, захваченного в плен 16 июля 1941 года «на острове Моргонланд близ Ханко». Он писал, что советский народ не питает ненависти к финнам и что Финляндия втянута в войну с СССР на стороне Германии против своей воли. Это письмо потом распространяли в лагерях военнопленных и на фронте среди солдат и офицеров Красной Армии. Кроме того, изображение лейтенанта Ахблада очень часто встречается в фотолистовках 1941-го — начала 1942 года, когда он был чуть ли не единственным финским офицером, попавшим в плен.

Руководство лагерей обязано было регулярно в докладных записках в Москву отчитываться о проделанной идейной и культурно-массовой работе в лагерях. Судя по этим отчетам, в местах постоянного размещения военнопленных выпускались соответствующие стенные газеты и информационные листки. Кроме того, пленные принимали участие в самодеятельных концертах и спектаклях, устраивали музыкальные вечера и т. п.

Если говорить об антифашистской работе в лагерях, то стоит отметить, что наиболее полной информацией мы располагаем по Череповецкому лагерю НКВД № 158. В соответствии с отчетом о деятельности этого лагеря, за время его существования с финскими военнопленными было проведено:

собраний и митингов — 87;

докладов и лекций — 117;

конференций — 25;

политических бесед — 484.

Помимо этого, только в течение 1944 года финские пленные написали 67 обращений к военнослужащим финской армии (подписали 3800 человек), воззваний — 14 (1080 человек), листовок — 68 (подписали 704 человека).

Одновременно с этим наблюдался и рост числа «солидирующихся с антифашистским движением» финских военнопленных в Череповецком лагере. Если в январе их было 261 человек, то в октябре их количество выросло вдвое и составило 425 человек. Активистов было 27 человек.

По моему глубокому убеждению, рост числа антифашистски настроенных финских военнопленных был связан не столько с успешной пропагандистской работой политотдела лагеря, сколько с тем, что финнам предстояло возвращение домой. Пленные прекрасно осознавали, что их скорейшее возвращение на родину напрямую зависит от активности на разного рода собраниях и митингах. То есть финские военнопленные готовы были подписать любые обращения и воззвания, стать «солидирующимися с антифашистским движением», лишь бы ускорить возвращение домой.

Сегодня к таким пропагандистским акциям относиться можно по-разному. Но полагаю, что все это понятно, допустимо и вполне оправданно стремлением военнопленных скорее вернуться на родину. Более того, мы не вправе судить людей, исследуя проблему войны и военнопленных в теплом и светлом, отгороженном от мира кабинете. Даже попытавшись поставить себя на их место, мы вряд ли сможем установить те мотивы, которые двигали военнопленными при подписании пропагандистских листовок и обращений. Сами бывшие финские пленные отмечали, что большинство из них даже не особо обращали внимание на то, что они подписывают.

Во время обеих войн финские пленные в нарушение «Положений о военнопленных» 1939 и 1941 годов были лишены возможности переписки со своими родственниками. Более того, даже обмен списками военнопленных, что предусматривалось нормативными документами СССР, не осуществлялся, хотя в «положениях о военнопленных» 1931 года (ст. 42) и 1941 года (ст. 30) говорилось, что обмен списками пленных с иностранными государствами осуществляется при посредничестве Организации Красного Креста и Красного Полумесяца.

Уже в самом начале войны между СССР и Германией президент Международного комитета Красного Креста (МККК) д-р Макс Хубер (Мах Huber) направил правительствам этих стран телеграммы с предложением организовать обмен сведениями о погибших, раненых и пленных. 27 июня 1941 года. В. Мололтов принял это предложение от имени советского правительства С условием, что так же поступит и противник. Впрочем, тот же Молотов распорядился не отправлять этих списков и не отвечать немцам на их запросы. В свою очередь, 9 августа 1941 года немцы провели пропагандистско-показательную акцию, разрешив неофициальное (!) посещение лагеря в Хаммерштайне двум представителям МККК — К. Я. Бурхардту и Э. де Галлеру, и передали им неофициальный (!) список 300 советских военнопленных.

17 июля того же года СССР при посредничестве Швеции сообщил, что de facto присоединяется к Гаагской конвенции 1907 года на условиях взаимности со стороны Германии. Власти Третьего рейха отклонили это предложение. После этого советская сторона потеряла всякий интерес к переговорам по этому вопросу, сочтя любую информацию о корректном обращении немцев с советскими пленными вредной, так как она могла способствовать росту числа последних. Впрочем, насколько «корректным» и «гуманным» было обращение немцев с советскими военнопленными, широко известно. Более 3,5 млн погибших пленных — цифра, говорящая сама за себя.

В следующем, 1942 году, Макс Хубер от имени финского правительства вновь обратился к советским властям с предложением произвести обмен списками военнопленных. На этот раз президент МККК напоминал, что Советский Союз признал Гаагскую конвенцию и Женевскую конвенцию о раненых и больных 1929 года и обязан выполнять положения этих международных документов на основе взаимности. При этом Красный Крест готов был взять на себя роль посредника в деле передачи списков советских военнопленных в обмен на списки финских пленных. Однако Советский Союз ответил очередным отказом.

Впрочем, нельзя говорить, что СССР был так категоричен в своем упрямстве. По инициативе УПВИ НКВД при Исполкоме Союза Красного Креста и Красного Полумесяца СССР была создана информационная служба по иностранным военнопленным. В конце 1942 года при посредничестве МККК в Германию, Венгрию и Румынию были отправлены свыше 24 тысяч писем. Три тысячи открыток через Турцию попали в Германию, вызвав у родственников форменный переполох. В ответ получено около 11 тысяч посланий. В 1943 году было достигнуто соглашение с Румынией об обмене корреспонденцией, и оттуда в лагеря стали приходить письма. Однако неверно предполагать, что СССР заботился о соблюдении права военнопленных на переписку. Тем более что ни одно из них не было доставлено адресату — они оседали для хранения в недрах НКВД и подшивались к личному делу пленных. Таким образом, налицо явно пропагандистские акции, цель которых — вызвать у родственников и близких военнопленных недоверие к своим органам власти, сообщавшим о гибели их родных, опровергнуть слухи о том, что в СССР убивают и мучают пленных, и, в конечной степени, создать атмосферу недовольства действиями правительств и изменить отношение гражданского населения к войне.

В отличие от Германии, Румынии и Венгрии, Советский Союз решил не применять подобную акцию в отношении Финляндии и предпочел ограничиться лишь письмами, показательно опубликованными в газете «Sotilaan Aani». Эту одностороннюю «переписку», конечно же, нельзя признать соответствующей нормам международного права, так как письма несли только пропагандистскую нагрузку.

Официальное разрешение на переписку, как отмечает российский исследователь профессор В. Конасов, финские военнопленные получили лишь после выхода Финляндии из войны. На открытках Красного Креста полагалось писать не более 25 слов. Категорически запрещалось упоминать о месте расположения лагеря, смерти товарищей и критиковать условия жизни в плену. Однако ни один из бывших финских военнопленных не упоминает в своих интервью, что воспользовался этим правом или знал о нем. Вероятнее всего, это право осталось лишь на бумаге. Думаю, что данное обстоятельство вызвано тем, что пленным не сочли необходимым сообщить о возможности переписки. Пропагандистского значения эта акция не имела, так как значительная часть финнов была в скором времени возвращена на родину, а оставшиеся ввиду плохого состояния здоровья и других причин не могли написать ничего положительного об условиях жизни в СССР. Как и в случае с немецкими и румынскими пленными, корреспонденция родственников, посылавшаяся в СССР, не доходила до адресатов и подшивал ась к личным делам финнов. Не давались ответы и на письма, пришедшие на имя умерших военнопленных.

Итак, можно отметить, что во время войны Продолжения культурная работа среди финских военнопленных, несмотря на их более долгое пребывание в плену, так и не была налажена подобающим образом. Культурные мероприятия в большинстве случаев подменялись идеологическими. Финские пленные, в нарушение норм международного права и внутреннего законодательства, были лишены возможности переписки со своими родственниками. Исключение составляли лишь письма к родным, показательно опубликованные в газете для пленных периода войны Продолжения «Sotilaan Aani». Эти письма являлись больше пропагандистскими посланиями, нежели приватной корреспонденцией. Естественно, что такую одностороннюю «переписку» нельзя признать действенной и удовлетворительной. Однако газета, в совокупности с радиотрансляциями передач на Финляндию, в которых были упомянуты имена, фамилии и адреса пленных, иногда помогала родственникам узнать судьбу своих родных, пропавших без вести. Тем более что некоторые финны специально слушали трансляции Московского, Ленинградского и Беломорского радио, а затем рассылали по указанным в них адресам родственникам информацию о пленных.

По моему глубокому убеждению, изучение целей и методов советских пропагандистских органов в отношении финских военнопленных периода Зимней войны и войны Продолжения должно стать темой отдельного исследования или книги. Я лишь в общих чертах наметил ее общие контуры. Однако, анализируя имеющиеся в моем распоряжении документы о советской пропаганде, я считаю, что ее нельзя рассматривать только в черно-белых тонах. Наряду с явными поражениями и провалами было и много положительных и эффективных моментов, главный из которых — появление у военнослужащих финской армии некоторой доли уверенности в гуманном обращении с военнопленными в Советском Союзе.

Вербовка советских военнопленных

На фоне активной вербовочной работы с военнопленными в Советском Союзе аналогичные мероприятия в Финляндии были более скромными. Однако это не означало, что их эффективность была незначительной.

Финские разведывательные органы требовали предоставить в их распоряжение военнопленных, способных выполнять специфические задания на территории СССР. Кроме того, подбирались и агенты-осведомители из числа пленных, которые информировали бы лагерную администрацию о готовящихся побегах и т. п.

Вербовкой пленных в Финляндии занимались Петрозаводское и Рованиемское отделения финской разведки, а также их германские коллеги — отдел «1-Ц» и разведотдел «Лапландия». Бывший военнопленный Владимир Соколов так описывал свою вербовку в лагере:

«Вечером я был вызван в отдельную комнату лагеря, где был встречен очень вежливо финским офицером. Пригласив сесть, финский офицер предложил мне сигарету…

После этого он спросил, хотелось бы мне жить, ни в чем себе не отказывая? Я ответил, что вряд ли можно отказаться от такой жизни.

В начале беседы офицер мне заявил, что… если я соглашусь принять участие в разведработе, то финское командование щедро отблагодарит меня за оказанную помощь, ибо дни существования Советской власти, как он заявил, не долги».

Если пленный соглашался, то его направляли в одну из разведывательных школ. Подготовка агентов проводилась, как правило, в индивидуальном порядке. Им давался общий инструктаж о способах внедрения в ряды Красной Армии, способы выведывания информации. Кроме того, отрабатывались и навыки работы на радиостанциях и т. п.

Летом 1942 года органами советской контрразведки был задержан разведчик, заброшенный финнами в СССР. В качестве примера и для описания финской разведшколы я использую выписку из протокола его допроса, датируемую 27.7.42.

«Разведпункт находится в 4-х километрах от Суомуссалми на южном берегу озера Кианта Ярви, справа от шоссе на Каяни в 2 километрах от парома и шлакбаума. Занимает 3 небольших досчатых барака. В первом бараке размещены: одна комната под канцелярию, в которой работают Каломаа и Иитонен. Во второй комнате живут Каломаа и Иитонен. В третьей комнате радиостанция, и там живет радист Элоранта.

Во втором бараке кухня, столовая и маленькая кладовая. Там же есть три жилых комнаты. В одной из них живут кухарка и уборщица. Две комнаты постоянно не заняты, используются для приезжающих. В этих комнатах до 30 мест. в них живут при возвращении из похода диверсионные группы.

В третьем бараке 2 комнаты и кухня. Кухня используется под склад обмундирования, белья, оружия, гранаты, мины. В одной из комнат жили мы пятеро курсантов. В другой комнате жил собаковод Ложкин и с ним шофер Мендель Рейно.

Ночью разведпункт охранялся двумя — тремя собаками, которых пускают по блоку с трех сторон. Личный состав дежурства не несет, так как ложатся они очень поздно, часа в 2–3 ночи.

Западнее разведпункта в 1 километре расположен небольшой военный лагерь, состоящий из 10 одноэтажных и двух двухэтажных домов. Оба двухэтажных дома и 4 небольших барака заняты под жилье. В них размещены до роты солдат, назначение которых борьба с партизанами. Остальные 6 бараков — склады обмундирования. Лагерь обнесен колючей проволокой в один ряд. Охраняется часовыми. Вблизи шоссе около парома имеется 3 небольших домика в одном из них телефонная станция, через которую ведутся междугородние переговоры. При станции живут до 5 телефонисток, которые часто в свободное от работы время бывают в разведпункте.

Там же живут до 15 финских солдат.

Во втором домике помещение кофейни и в третьем — пункт военной полиции, которые проверяют документы у шлакбаума на шоссе.

Дежурство у шлакбаума одновременно несут 3–4 человека.

Между полицейским постом и разведпунктом слева от дороги есть два барака и 2 палатки, в которых живут финские солдаты до 40 человек

В одном километре от переправы слева от шоссе на Каяни расположен лагерь военнопленных, состоящий из 12–15 бараков на 400 человек Часть бараков занята под служебные помещения и охрану.

В 100 метрах от этого лагеря около шоссе находится бензиновая заправочная станция. Напротив ее по другую сторону расположена кофейня для солдат.

Личный состав школы:

1. Каллома Вайно — начальник разведотделения, лейтенант. Руководит подготовкой разведчиков. Хорошо владеет русским, французским и немецким языками. Со слов его матери, которая проживает на Вилле, известно, что у Каллома отец русский, родом якобы из Минска. До революции работал в генеральном штабе русской армии. Эмигрировал до революции, мать финка, но до революции жила в России.

В возрасте около 30 лет. Часто пьет водку, часто приводит к себе женщин.

2. Иитала Пекка 53–54 лет — военный чиновник, занимается допросами военнопленных, в школе преподавал топографию, типы немецких танков и самолетов. Русский, сын попа, сам служил где-то дьячком. Участник мировой войны. Во время войны окончил школу прапорщиков, потом имел звание поручика. Имеет жену и двое детей.

Трус, пьяница.

3. Комонен Сантту — военный чиновник финской армии, русская фамилия Жидов, работал около 25 лет фельдфебелем финской армии. В возрасте около 50 лет.

4. Пейстонен Матти — сержант. Отвечает за хозяйство разведотделения. 30 летнего возраста. Алкоголик. Русского языка не знает.

5. Ложкин Ииво, уроженец Кестеньгского района, капрал финской армии. В пьяном виде рассказывал, что в 1934, 1936 годы бывал в Советском Союзе с целью шпионажа. Русским языком владеет плохо. Имеет железный крест за участие в диверсионных отрядах. 38 летн/его/ возраста.

Проводник собаки.

Пьяница. Тип хулигана-задиры. Глуп.

6. Мянтюля Рейно — капрал, шофер разведотделения 24-хлетнего возраста.

7 Элоранта Войтто — мл/адший/ сержант, радист, специалист. Занимается раскрытием русских шифров. Учился в Англии, владеет английским, немецким и финским языками. 36 летнего возраста.

8. Сетара Грета (лотта) кухарка отделения 45 летнего возраста.

9. Мянненен Тюне (прачка) лет 28, легкого поведения.

10. Мартина — майор, руководитель разедотдела, расположенного в Каяни, ему подчинен Калома и все диверсионные группы, высылаемые в Советский тыл».

Переброска агентов осуществлялась под видом бежавших из плена красноармейцев, для чего создавались все подходящие условия, например групповой побег. При этом разведорганы тщательно следили за тем, чтобы эта группа беспрепятственно перешла линию фронта и т. п. Гражданское население, завербованное финнами, возвращали в СССР под видом переселенцев или бежавших из финских лагерей для гражданских лиц.

Кроме вербовки в разведорганы, в лагерях для военнопленных в Финляндии постоянно осуществлялись попытки набрать из пленных национальные воинские формирования. В отличие от Зимней войны, во время войны Продолжения эти акции увенчались успехом. В боевых действиях против Красной Армии принимали участие «Хеймобатальон» (набранный из ингерманландцев, Эстонский 200-й батальон и ряд других менее крупных подразделений).

Кроме того, лагеря для военнопленных посещали эмиссары генерала Андрея Власова. Однако финская сторона проигнорировала их предложения создать воинские подразделения из бывших советских военнопленных в составе «Северного рога РОА». По свидетельству бывших советских пленных, лагеря регулярно посещались представителями Русской Освободительной Армии (РОА). Офицеры армии Власова проводили опросы и составляли списки желавших бороться против коммунизма. Но дальше этих разговоров дело не пошло. Хотя после них определенное количество советских пленных — татар, украинцев, русских были переведены из лагерей и больниц в другие места. Не исключено, что именно их передавали немцам. Ведь, в отличие от финнов, вермахт широко использовал советских коллаборационистов в своих частях.

В связи с этим целесообразно отметить еще один нюанс войны Продолжения. В соответствии с договоренностью между Финляндией и Третьим рейхом, около 3000 человек, в том числе и советские военнопленные: евреи, политработники и командиры, были переданы Германии. Я думаю, что прелюдией к обмену пленными между Финляндией и Германией стоит все же считать события декабря 1941 года. Теплоход «Иосиф Сталин», потерявший ход во время эвакуации остатков советского гарнизона в Ханко, был захвачен и отбуксирован в Эстонию. По словам бывшего советского военнопленного Самуила Тиркельтауба, после непродолжительного пребывания в лагере всех пленных поделили почти поровну — часть отправили в Германию, часть в Финляндию. Тиркельтаубу повезло, он попал в «финскую» группу и избежал неминуемой смерти в Германии. В дальнейшем практика обмена получила большее распространение: финны отбирали для себя «дружественные нации», отправляя немцам представителей других национальностей СССР. Причем и путь «дружественных наций», по словам бывшего военнопленного, тверского карела Владимира Ёлкина, не был прямым. Сначала их отправили в Данциг, а уже оттуда вместе с вепсами, мордвинами, коми, удмуртами и ингерманландцами в Финляндию.

Однако необходимо отметить и еще одну категорию советских военнопленных, переданных Германии во время войны Продолжения. Речь идет о тех, кто добровольно изъявил желание служить в немецкой армии. На основании протоколов допросов бывших советских военнопленных, бежавших в СССР из лагерей на территории Финляндии и Норвегии, следователи НКВД составили отчеты о передаче советских военнопленных финнами немецкой стороне для использования их в военных подразделениях. Наиболее известными являются так называемая «ОСТ-компания» и 427-й дорожный батальон; четыре роты (свыше 400 человек) дислоцировалась в районе Куусамо.

Вербовочная работа имела свои поражения и провалы — не все пленные соглашались сотрудничать с финнами. Однако были и победы — финнам удалось сформировать национальные воинские подразделения из числа советских военнопленных.