Раз уж мы прикоснулись к таинствам, то не лишним будет после языческих (поганых в первом смысле этого слова) дел наведаться в настоящую церковь. Хотя, кто нас туда пустит, учитывая все прегрешения? А мы сами туда и не пойдем…
— Я собралась покреститься, — сказала массажисту Х. медсестра Э. — Знаешь, мне все подруги говорят — покрестись, и жизнь действительно меняется. Ты веришь?
— Главное, чтобы ты верила, — уклончиво ответил массажист Х., скользя пальцами по обтянутой узким халатом попке медсестры.
— Ну, погоди ты! — стряхнула она его руку. — Это же важный вопрос! Дома как-то стало не очень. Муж, кажется, на стороне кого-то завел. Или мне это кажется? И вообще, денег нет. Ну, покрестят меня, — хуже от этого не будет, а может даже лучше, а?
— Вперед! — сказал массажист Х. — Потом расскажешь.
— Да мы после работы с подружкой в церковь собрались. Я даже Библию почитала. Ты сегодня как раз дежуришь, зайдем, расскажу.
Вечером, когда окончательно стемнело, в окно ординаторской, где сидел за печатной машинкой сторож Х., звякнул камешек. Девушки вернулись из храма. Они принесли с собой буханку хлеба, жареную, еще теплую курицу и бутылку водки.
— Святая вода? — плоско пошутил сторож Х., открыв дверь.
— Ага. Отметим мое возрождение к новой жизни, — сказала Э. — И новое имя, между прочим!
— Точно, там же новые имена дают! — сказал сторож. — И кто ты теперь?
— Вот, — с гордостью показала Э. картонку, — даже удостоверение дали. Теперь я — раба божия Наталья!
— Наташа — это хорошо, это определяет путь новой жизни, — пробормотал сторож, обнимая девушку. — Да и неофитка звучит как нимфетка, нет, нимфоманка! Это возбуждает…
— Ну ты че, озверел? — вывернулась она. — Это же кощунство! Уважай чувства верующих, блин! Между прочим, я сегодня с самим Христом сочеталась — так поп сказал, — и теперь умерла для греха…
— А я? — засмеялся сторож. — А как же я?
Потом пили водку и ели курицу. Подруга, медсестра из ортопедии, взмахнув пьяной рукой, опрокинула рюмку водки и стакан газировки на юбку рабы Натальи. Замыли.
— Включи в вашем кабинете обогреватель, повешу сушиться, — сказала Э., снимая юбку и оставаясь в одних трусиках и блузке.
— Пошли, — сказал сторож. — А вы, криворукая, ждите здесь.
В темном кабинете он включил обогреватель, повесил над ним юбку, потом прижал Э. к своей кушетке.
— А вот ходить так передо мной, — сказал он, — тебе было не след. Ты же знаешь, как действуют на мой извращенный мозг твои пубертатные формы…
Чем дальше живешь, тем меньше хочется расписывать общеизвестные алгоритмы, — хочется сразу перейти к желаемым результатам. Поэтому, опуская недолгую возню в полумраке…
Когда медсестра, изгибаясь под ним, протяжно закричала, дверь в кабинет открылась, и сварливый голос подруги сказал:
— Закройте за мной дверь, я пошла. Ну вас…
— Подслушивала, протезная душа, — сказал он, сползая.
— Ну и что ты наделал? — сказала она, поворачиваясь на живот и обнимая подушку. — Не видать мне теперь обещанной благодати. И, опять же, что скажет Христос?
Они засмеялись.
— Со мной — не грех, поверь мне как ему, — сказал он. — Сейчас я спущусь, дверь закрою, а ты иди в ординаторскую на диван. Это мы только репетировали…
Но когда он спускался по лестнице, внизу послышались шаги и голоса. Навстречу поднимались Лис и сторож И., волоча пакеты с бутылками и провиантом.
— Принимай, Брат! — сказал Лис, отдуваясь. — Гриша меня сюда заманил, обещал танцы живота. Но, как я понял, их мы не увидим, — перед самым носом танцовщица на колесе из двери выкатилась.
— На каком колесе? — удивился сторож Х.
— Ну, ножки у нее… длинные, но очень малого радиуса, или, что то же самое, большой кривизны. А то ты не знаешь. Что-то вкусы у тебя изменились, совсем одичал тут, где только таких отлавливаешь? — так говорил Лис, идя по коридору и сворачивая в открытую дверь ординаторской.
Вошел и замолчал. Потом сказал вежливо и даже робко:
— Здрассьте…
На диване, поджав ноги по-турецки, сидела медсестра Э. в блузке и трусиках, и грызла куриную ножку. Колени ее нагло сияли в электрическом свете.
— Здрассь… — небрежно сказала она, бросила кость в тарелку, встала прямо на диване, спрыгнула, босиком прошла к шкафу, открыла его, достала халат невропатолога Л. — Я накину? — повернулась к сторожу Х. Он кивнул, и она накинула, обертываясь в крахмальный простор два раза.
— Ладно, пойду, посмотрю, высохла там юбка или нет, — сказала она, сунула ноги в туфли, и, проходя сквозь расступающихся мужчин, кивнула сторожу И.: — Привет, Гриш…
Сторож И. что-то промычал, отворачиваясь. Лис выглянул в коридор, проводил ее взглядом, втянул голову обратно и зашептал:
— Не, ну ты обнаглел! Одна выбегает, другая на очереди! И какая! Я, понимаешь, деньги, как Рогожин, свертками кидаю, и все каракатицы какие-то вокруг, а он тут сидит на хлебе и воде — и куриных костях, — кивнул он на стол, — и рядом такая волчица!
— Ты тоже заметил? — удивился сторож Х.
— Что?
— Что волчица?
— А то! Как она грызла! Я аж испугался! А как прошла! Пацанка с таким бюстом — это же эксклюзив! Слушай, — сказал он, садясь на диван, — давай не будем вокруг да около, — продай ее мне?
— Как это "продай"? Купи себе конюшню!
— Да брось ты! Я ж условно! Просто разреши мне ее соблазнить. Я ее одену как модель. И ты приходи в мой магазин…
— Ты забодал, бык ассирийский! — возмутился сторож Х. — Магазин! Сколько уже предлагаешь, давно бы просто одел меня только по старой дружбе! И потом, ей нужны буря и натиск, а не ленивое хрюканье и шлепанье пузом зажравшегося буржуа! Ты заработаешь комплекс!
— Ладно, ладно, я просто спрашиваю, можно мне попытаться?
— Да пытайся сколько угодно, я же не ее муж! — хмуро сказал сторож Х., наливая всем водки.
Они выпили. Гриша молча налил себе еще, выпил один, встал и сказал, насупившись и раздувая ноздри:
— Бык, бля, пойдем на улицу.
— Зачем? — сказал Лис, распечатывая банан.
— Затем. Пот-пыт-таюсь… — выговорил сторож И.
— Это он уже пьян, — сказал Лис сторожу Х. — Только что пили, — сам же ко мне пришел, сказал, что депрессия. Ты тут не сожри все… Пошли, Гриша.
Они вышли. Сторож Х. пошел в свой кабинет, где медсестра Э. уже надела юбку и гладила ее ладонями на бедрах.
— Ушли? — сказала она.
— Нет, Гриша что-то в психозе, Лиса на улицу потащил…
— А кто такой этот Лис? Такой большой, симпатичный…
— …И к тому же владеет четырьмя магазинами одежды. Обещал тебя одеть, если ты станешь его. Так что думай.
— А что, и подумаю…
— Видишь, как удачно новая жизнь начинается, — не удержался и съязвил сторож Х.
— Я его за нос повожу, пусть сначала оденет, а там поглядим.
— Ну, ты это… — сказал сторож Х., обидевшись за друга, — Ты с ним или нет или да, динамить его не надо, он мой друг.
— Да шучу, шучу, — сказала раба Наталья. — Меня другое волнует. Гриша тут дебош не устроит? Я тебе не говорила, но вчера, в его дежурство, он утром в лабораторию ко мне спустился и подарил одну розу. Просто вручил и убежал. Такой смешной…
— Ё-о! — сказал сторож Х. — А что ж ты молчала? Тут не просто дебошем пахнет! Щас Гриша Лиса задушит, потом меня, а потом и тебя расчленит! А потом натянет твои трусики себе на голову и пойдет домой по ночному городу, нюхая розу… Он — душа нежная, тонкая, но сила в нем бешеная и неконтролируемая! Надо бежать на улицу…
На улице возле машины, в которой угадывался неподвижный шофер, была построена композиция "Геракл укрощает немейского льва". Лис стоял, вытянув руку, в ладонь которой упирался лбом Гриша. Он взмахивал руками, пытаясь дотянуться до партнера, и, выворачивая голову, плевал в сторону Лиса.
— Брат, ну сфотографируй нас, — захрюкал Лис. — Вот что значит иметь длинные конечности и заблаговременно напоить врага. И, главное, совершенно немотивированная ярость! Ничего не понимаю!
Гриша устал и сел на землю.
— Потом убью, — сказал он.
— Все штаны заплевал, — сказал Лис, вытирая листком подорожника. — Гриша, хочешь, тебя шофер домой отвезет?
— Нет, — мотнул головой сидящий на земле.
— А со мной поедешь?
— Да.
— А меня возьмете? — спросила медсестра Э. с крыльца, белея в темноте короткими одежками. — Тут недалеко.
— Куда пожелаете, прошу в машину, — сказал Лис и открыл дверцу. — Гриша, ты садись на переднее, только шофера не бей во время движения. А ты, Брат, жди, я скоро вернусь, там море водки, тебе всю не выжрать. Посидим, юность вспомним.
Машина уехала и через полчаса вернулась.
— Все нормально? — спросил сторож Х.
— Нормально, — сказал Лис. — Гриша выбросился из машины на первом светофоре, а моя пассажирка взяла мой номер телефона. Сдуру дал ей домашний. Ты ей мой рабочий дай, и скажи, чтобы домой не звонила. А то жена распсихуется. Но какая дьяволица, а?!
— И при том — божественная! — сказал сторож Х.
Они поднимались по лестнице. На особняк опускалась летняя ночь. Ночь воспоминаний.