А не пора ли, друзья мои, оторваться от этого сладкого предмета? Он затягивает. Если скажете — нет, — значит, вам нужно тотчас прекратить чтение. А если — да, то прислушайтесь к моему совету — прервемся. Иначе, еще немного, и я пущусь во все легкие, путая сезоны и персонажей, открывая все кингстоны и погружаясь в море радости, — но разделит ли ее со мной читатель в таком объеме? Нужно перемежать, а, значит, используя предыдущую кровь как причину, перейдем к следствию. Вспомним, что предвещали кровавые пятна на простыне Гекубы в знаменитом монологе, читанном актером по просьбе молодого датчанина. Нет, не вспоминайте Лозинского и Пастернака, обратитесь к первоисточнику, или, на худой конец, к труду автора, — они предвещают пожары. К ним и перейдем.
Стояла жаркая осень 1995 года. Это вообще был тревожный год — 1 апреля уже не было снега — мало того, стояла жара, — длилась она до октября, и первый снег выпал только в декабре.
— Может, война будет? — мечтательно говорил массажист Х. — И будем мы в окопах вспоминать, каким долгим крайнее лето было.
— Типун тебе, милитарист! — возмущался массажист У. — Да и грибов этой осенью не будет, сухо слишком. Признак не в пользу войны, сам знаешь.
…А началось все с пожарного щита. Было смутное время выборов в местную думу, и, несмотря на всю их демократичность, зашныряли проверяющие. Страхуясь со всех сторон, начальство спустило в стационар дощатый красный щит, багор, топор, два ведра с песком и несколько старых огнетушителей с рисунком сталинского рабочего в кепке. Массажисты, как единственные мужчины, повесили щит в коридоре первого этажа, поставили на каждом этаже по ведру с песком, распределили огнетушители по кабинетам и написали составы пожарных расчетов.
— Ты же знаешь, я — фаталист, — сказал массажист Х. массажисту У. — Я верю в знаки судьбы. Их только нужно уметь читать до, а не после.
— И что? — сказал У.
— А то! Рассказываю для иллюстрации недавний случай в моем доме. Мои соседи, муж и жена, ругались. В порыве ненависти она выбросила с балкона четвертого этажа его электробритву и ботинки — я в это время на своем балконе курил, все слышал и видел. Типа, не пойдешь же ты к любовнице небритым и босым! Бритва с тремя плавающими ножами восстановлению не подлежала, ну ботинки вроде целы, только в лужу упали. Но суть не в этом — через день с балкона выбросился другой сосед — тоже с четвертого этажа. Его голоса в голове замучили. Но не погиб — сломал ноги и челюсть. Улавливаешь?
— Нет, — сказал массажист У.
— Ну, как "нет"? — возмутился массажист Х. — Совсем отупел на ручной работе? Сначала ботинки и бритва, потом — ноги и челюсть! Все же предельно ясно! Так бог пишет свои предупреждения! Предупреждает, а потом делает. Как бы тихонько говорит за спиной "Эй!", а потом стреляет. Услышал ты или нет — твои проблемы, а у него совесть чиста. Вот и сейчас — сколько жили без пожарного щита, и ничего не было. А теперь он повис в коридоре на стене, как чеховское ружье. Значит — что?
— Что?
— Жди пожара, вот что!
— Плюнь через плечо, каркуша! — испугался массажист У.
Они дружно плюнули и забыли. Тем более что подвернулось дело поважнее гаданий на пожарном щите. Завполиклиникой предложила за отдельную плату распространить по Ленинскому району, который поликлиника обслуживала, предвыборные листовки одной новорожденной партии с боевым генералом в ее составе.
— Ладно, только ради командующего моей армией, — согласился массажист Х. — Надо все сделать по быстрому. Невелика плата, чтобы долго мудохаться.
Но по быстрому не получалось. Пять толстых пачек были нескончаемы. Курьеры совали в почтовые ящики по несколько листовок сразу, но до их полной ликвидации было далеко. Массажист Х., устав бродить по подъездам, несколько раз порывался оставить излишки прямо на подоконнике, но массажист У. не давал этого сделать:
— Если найдут нереализованные, моей маме такие перевыборы устроят!
Но, наконец, силы кончились и у него. Подумав, два пропагандиста решили остатки листовок сжечь в укромном месте. И такое место нашлось — рядом со стационаром стоял кирпичный остов будущего здания. Советская еще стройка, заглохшая из-за безденежья, теперь представляла собою очаровательный островок, окруженный снаружи зарослями сирени.
В субботу, когда город был пуст и жарок (население, выехав в пятницу, усиленно пожинало плоды своих садов и огородов) двое массажистов принесли сюда оставшиеся пачки. Разложив на старом кострище, начали жечь, попивая пиво, подбрасывая в огонь по одной, чтобы не слишком густо дымило, рассматривая и обсуждая разнообразные петроглифы на стенах — от простых одночленов с жизнеутверждающей подписью до многофигурных греческих композиций.
— Да, уходит настоящая культура, — вздохнул массажист Х. — Ты заметил, что именно нынешняя молодежь пишет на стенках и заборах? Названия своих диких групп — всякие "Продиджи". И никаких тебе человеческих слов, как здесь. Это же старые надписи и рисунки, все уже постиралось. А теперь… Вседозволенность их испортила, вырастут без фантазии и томления, не то, что мы, которые даже в уголовном кодексе кайф находили, не говоря уже о медицинской энциклопедии и "Утренней гимнастике" по телику. Так в душах нашего поколения росла способность к созданию фигур умолчания. А это уже искусство…
Он задумчиво посмотрел в солнечный оконный проем и увидел в тени сиреневых кустов мужчину.
Высокий и красивый грузин с печальными глазами Калиостро и лысиной Кипиани стоял, запахнувшись в длинный плащ, и смотрел на массажистов.
— Какая колоритная личность, — сказал массажист Х., кивая в окно. — Вот такой же лысый орел в Афгане меня чуть не завалил. Тоже стоял так, — я еще подумал — и не жарко ему в черном? — а он откинул накидку, достал гранатомет и…
Массажист У. оторвался от бутылки пива и повернул голову.
Мужчина медленно, как орел крылья, распахнул плащ…
— Нихуя себе, — сказали массажисты и встали.
— Правильно говорят, история повторяется в виде фарса, — пробормотал массажист Х. и крикнул: — Эй, мужик, совсем сдурел? А ну пошел вон, а то сейчас ампутацию проведем по самую шею!
И, не сговариваясь, они вскочили на подоконник.
Грузин, вздернув брюки, шарахнулся в кусты и пропал — только удаляющийся треск обозначал его испуганный путь. Они подошли к месту его стоянки.
— Вот снайпер, бля, — сказал массажист Х., вороша ногой несколько окурков. — Давно стоял. Непонятно только, на что рассчитывал?
— Понятно… — сказал массажист У. — Посмотри назад.
Массажист Х. обернулся.
Здесь нужна пауза, чтобы осмыслить увиденное, и не выдать всего и сразу, иначе в застывшего на месте полетят каменья.
На широком кирпичном подоконнике соседней комнаты сидели на корточках две девчонки. Лет по… Нет, прикинувшись суровым патрулем нравственности и надвинув каски на брови, посмотрим в зеленые листки свидетельств о рождении, и со служебным спокойствием отметим — самый любопытный — и любопытствующий — возраст. Худенькие, со спутанными волосами, в коротких джинсовых юбчонках, девочки сидели на корточках, смотрели на массажистов и курили.
— С ума сошли, что ли? — гневно сказал массажист У. — Вы что, на этого урода смотрели?
— А что? — удивилась блондинка. — Он безобидный, сигарет нам дал, попросил посидеть вот так. Слушайте, дяденьки, а вы нам клей не купите? Подошва отстала… — и она пошевелила пальчиками в босоножке.
Массажист Х. посмотрел на ее пальчики и сказал пересохшим шепотом:
— Может быть, их покормить, а? Голодные, наверное…
— Совсем, что ли, ебнулся? — прошипел массажист У. — А ну пошли, пока нас тут кто не увидел!
Оставив листовки догорать самостоятельно, они шли к стационару.
— Да ты не понял, — говорил массажист Х. — Я, в самом деле, просто покормить их хотел. Я ж понимаю, это святое — мы бы их воспитывали, просто дружили, отучили курить и клей нюхать, они бы у нас книжки читали. Трогать их ни в коем случае нельзя, это же богини маленькие! Только оберегать! А потом бы они подросли…
— Да, богини… — сказал массажист У. — Я их знаю, этих богинь. Они на нашем стационарском чердаке уже две недели кантуются. С тремя такими же пацанами. Тоже маленькими богами. Я их оттуда шуганул один раз, так наглый пацаненок, когда я ушел, обратно по лестнице полез. Я в торцовое окно ему говорю: ну и куда опять? А он мне, — представляешь? — дяденька, там машинка осталась! Машинка! С юмором, наглец. Такой типчик, как в "Лапшине", помнишь? Который Миронову — дяденька, дяденька, — а потом кишки выпустил. Я, конечно, его прогнал, поднялся на чердак, а там — два матраса, стаканы, бутылки винные, колода карт и свечка. Что уж там эти юные боги делают…
— Свечка? — изобразил озабоченность массажист Х., думая, что же все-таки делают на чердаке юные боги с юными богинями. — Так они нас сжечь же могут… — рассеянно сказал он.
— Ну а я о чем… Богини! Контуженный ты… Надо сейчас же пожарную лестницу уронить на гаражи, чтобы они взбираться не могли. Она тяжелая, поднять не смогут.
Они пришли к стационару, поднялись на примыкавший к нему кирпичный многоместный гараж и, кряхтя, опрокинули сварную, длиной в два этажа лестницу на рубероидную крышу. Потом подумали, что ее могут поднять и поставить обратно два взрослых бомжа, часто крутившихся возле помойных баков у кочегарки, и столкнули лестницу за гараж в густую полынь.
В ночь с субботы на воскресенье дежурил сторож И. Он любил встать рано утром, открыть окно в золотую осень и смотреть, как просыпаются птички в ветвях старого раскидистого клена, растущего на углу стационара. Так было и в воскресное утро. Он распахнул окно, лег грудью на подоконник и набрал полные легкие воздуха с запахом желтеющей листвы, влажной после ночи. Может, сюда примешивалось еще что-то, но настолько тонко, что сторож И. мог подумать — листья жгут — и даже запеть про себя: "листья жгут, листья жгут, листья жгут…". Он смотрел и радовался, думая, что в такую погоду хорошо бы всем вместе собраться ранним утром и съездить на место их бывшего стройотряда, на турбазу, в которой жили и строили профилакторий для нефтяников, а теперь там запустение и заросли выше головы, а тогда им было всего по восемнадцать, и ранним утром они ходили купаться на речку, потом был завтрак и работа, и вечером костер на берегу и водка, и молодые поварихи…
— Ну и хули смотришь, Василиса Прекрасная? — сказали снизу.
Сторож И. опустил глаза и увидел под своим окном двух бомжей.
— Это вы мне? — еще вежливо, но уже подозрительно спросил он.
— А кому же, сторож хуев! — сказал тот, что повыше. — Долго сидеть-то будешь?
— Нет, — сказал сторож И. — Сейчас выйду и запихаю твоего друга тебе в жопу. А потом тебя бежать заставлю…
— Да бежать-то, кажется, тебе пора, — хмыкнул бомж. — Совсем, что ли нюх потерял? У него крыша горит, а он тут дискуссию разводит…
Когда сторож выбежал на улицу, из обоих слуховых окон валил дым. Бомжи, не дожидаясь выхода, отступили к кочегарке. Он бросился обратно и вызвал пожарную. Она была на месте через пять минут — красная машина еле протиснулась между гаражей и встала вплотную к стационару. Пожарные метались, разматывая рукава, а по коридору второго этажа бегал здоровенный пожарный начальник с красным топором в руках и орал:
— Вы что, совсем охуели?! Ни пожарного люка, ни лестницы с улицы, — щит у них, видите ли! Да мы щас все здание разъебем нахуй! Где лестница, блядь?
— Да тут вчера была, спиздили на металл, наверное, — недоуменно орал сторож И., бегая за пожарником. — И ваще, кончай пиздеть, заебал! Туши давай, а то я сам вашу машину разъебу! Огнеборцы, бля!
Направив с земли две струи воды в оба слуховых окна, пожарные быстро потушили то, что горело на чердаке, и, забравшись по своей выдвижной лестнице на крышу, выяснили — горели (или дымили) два ватных матраса, ну и немного почернели доски крыши над ними.
— Еще бы полчаса сна, и тебе пиздец, — радостно сказали пожарные сторожу и, включив сирену, уехали.
Последствия были невелики — протекли потолки двух кабинетов. Но расследование с обходом здания и следственным экспериментом показало, что на крышу легко можно забраться по дереву, растущему вплотную к углу позднего пристроя стационара.
И был приказ начальства — спилить. Сторожа взяли у завхоза пилу, топор и профессионально, применив стройотрядовские навыки, свалили дерево во двор, оборвав только один провод. Потом распилили дерево на три части, обрубили ветки, и жэковский грузовик увез эти части неизвестно куда.
— Ну, — сказал сторож Х., бродя по лужам. — Что я говорил про знаки? Вот тебе и пожарный щит!
— Да, — сказал сторож У., садясь на свежий пень и закуривая. — Ты был прав — нет в новом поколении романтики. Никакого трепета, одно равнодушие. Смотреть на что попало, сжечь кого угодно — все однохуйственно. Богини! — передразнил он. — Бесы, вот кто они… И если б ты их просто накормил, я думаю, они б тебя не поняли.
— Бесы, говоришь? — Х. задумался, улыбаясь чему-то, потом сказал: — Значит, если две девчонки — бесы, то одна девчонка…
И достал записную книжку.