Коллектив стационара осыпался кусками и кусочками. Приходит время распада любой системы, но, как правило, на ее месте образуется другая. Правило работало и здесь. Ушла на пенсию медсестра физкабинета, на ее место взяли веселую пышку — чернявую хохлушку-хохотушку с небольшой косинкой в глазах. Массажист Х. сразу принял с ней шутливый тон, чем неожиданно для себя привязал медсестру. В любую свободную минутку она приходила в массажный кабинет, чтобы поболтать, вернее, послушать болтовню двух массажистов. Она сидела и смотрела на них смеющимися глазами, она ходила за массажистом Х. даже к умывальнику и стояла рядом, пока он мыл руки, гладя его плечо. Это его смущало. Такой объем женского тела подавлял на корню главный позыв тела массажиста, — он даже не мог представить, как это должно происходить, — это все равно, что заниматься любовью с женщиной, одетой в шубу, нет, в две или три. Ему казалось, что такие женщины не почувствуют его прикосновений, а там, где таится главное, он просто затеряется со своим органом чувств, какими бы размерами он ни обладал…

— Понимаешь, — говорил он, когда она, обняв его плечо, смотрела сбоку в его глаза, — сотрудникам вообще не рекомендуется сближаться слишком сильно. С пациентами — пожалуйста. Вон у тебя сколько дядек ходит на процедуры…

— А я тебя хочу… — говорила она и улыбалась.

Она заходила без стука в кабинку, когда Х. массировал, особенно женщин, чем начала возмущать.

— Нельзя, — говорил он. — Пациенты напрягаются.

Однажды она вошла, когда он массировал Э. Хотя две медсестры и успели подружиться, но массажисту вовсе не хотелось, чтобы его застали в таком виде. Халат труженика был расстегнут, штаны тоже. Он успел накинуть на голую Э. простыню, она успела вынуть руку, и он отвернул все расстегнутое от бесшумно вошедшей преследовательницы. Беспорядочно двигая руками по спине пациентки, он прошипел через плечо:

— Сколько раз тебе повторять? Выйди!

Она кивнула, улыбаясь, и погладила его по заду. Рассмотрев пациентку, сказала:

— А, вон кто у тебя тут лежит! А мне еще ни разу массаж не предложил… — и скользнула пальцами по голой ноге Э. под простыню. Он перехватил ее руку, вытащил и подтолкнул ее к выходу.

— Завтра тебя помассирую.

На следующий день, когда он массировал такую же объемную пациентку, в кабинку вошла Э. Увидев обтянутую короткой юбкой большую попу, она вопросительно вздернула брови. Массажист, подумав, что она просто спрашивает — массируешь? — утвердительно кивнул. Тогда Э. с мстительной улыбкой завела руку под юбку пациентке и, со словами:

— Ну что, сучка, нравится? — пощекотала там пальцами.

Пациентка подняла голову и недоуменно обернулась.

— Ой… — сказала Э. — Извините, обозналась… — и выскочила из кабинки.

— Простите, — сказал массажист, давясь от смеха, — она вас за физиомедсестру приняла.

— Я уж поняла… — засмеялась пациентка. — Да, нас можно спутать…

Но не только массажист Х. страдал от притязаний коллеги. Однажды во время рабочего дня массажист У. зашел в физкабинет, где была маленькая кухонька, — там кипятили чай. Медсестра, открыв сухожаровой шкаф, и подмигнув, достала из него ополовиненную бутылку пива и предложила массажисту. Он отказался, — пахнуть будет. Тогда она расстегнула халат и достала из чаши бюстгальтера одну, но очень большую грудь.

— А это? — сказала она лукаво.

— Прекрати! — сказал массажист У. и быстрым шагом покинул физкабинет.

Медсестра выскочила за ним и крикнула в коридор:

— Импотент!

Больные в коридоре удивленно смотрели на покрасневшего массажиста У. и растрепанную физмедсестру, которая выдвинула столь серьезное обвинение. Это слышала и заведующая Л. Было устроено комсомольское собрание с пропесочиванием.

— Ты пойми, — говорила Л. — Больные могли подумать, что Шамиль тебя домогался, но не удовлетворил. Ты в каком свете его выставила передщ пациентами? И весь стационар заодно, — получается, мы тут черт знает чем занимаемся в рабочее время!

Медсестра покаялась и обещала больше так не обзываться.

Тем временем близилось лето. Массажист Х. собирался в отпуск на море.

— Опять первые дни буду мучиться, — сказал он как-то. — Моя кожа моментально сгорает, потом облазит, и только потом загорать начинаю.

— А хочешь, я тебе помогу? — оживилась физмедсестра. — У нас же кварцевая лампа специально для загара стоит — давай постепенно я тебя пооблучаю, подзагоришь, и южный ультрафиолет не страшен.

Он согласился. Раздевшись до плавок и надев черные очки, он стоял перед искусственным солнцем, а медсестра в черных очках стояла рядом с секундомером. Но она не просто стояла. Она заходила со спины, обнимала его за плечи, прижимаясь грудью, и дышала в ухо:

— Аполлон…

И руки ее мягко ползли вниз.

— Ах, Аполлон, ах, Аполлон, — смеялся он. — Нашла Аполлона. У него таких кривых ног не было. Я, скорее, Гермес, но после курса кавалеристики. Не приставай, а то загорю неравномерно.

Однажды она, включив лампу, вынула из просторного кармана фотоаппарат-мыльницу.

— Ну, можно, я хотя бы сфотографирую? Ты плавки приоткрой на миг, ну что тебе стоит…

— Ладно, — сдался хитрый массажист. — У тебя картинка будет, я в очках-маске, так что… Но больше ты ко мне не пристаешь. Согласна?

Она кивнула.

— И сначала дверь закрой, а то кто-нибудь войдет и поседеет от ужаса — чем тут медперсонал занимается.

Пока закрывала дверь на ключ, загораемый даже возбудился от предстоящего акта эксгибиционизма и от ее желания. И вот она уже целилась в видоискатель через черные очки.

— Ничего не видно, — сказала она и сняла очки.

— Быстрее, глаза испортишь! — крикнул массажист и открыл. — Жми!

Она вскрикнула, всплеснула руками, фотоаппарат выпрыгнул из рук и грохнулся об пол, расколовшись как яйцо.

— Что же ты, — укоризненно сказал массажист, закрываясь. — Надо было психологически подготовиться.

— А зато я не сфоткала, и наш договор не считается, — сказал она, подходя и накрывая своей рукой…

— Все, я уже обгораю, — сказал он, выворачиваясь.

А потом случилось неожиданное. Все таки, женская психика неисчерпаема как ленинский электрон.

Как-то вечером, когда он дежурил, зазвонил телефон.

— Что делаешь? — спросила она. — Один?

— Конечно, один! — сказал он. — А с кем мне быть? Пишу, сижу.

— А вот Э. мне сегодня призналась, что тебя посещает. И вообще… А как же твой принцип — с сотрудницами нельзя?

— Ну… — сказал он, — Я тогда начинал только, правил еще не знал. Но теперь твердо соблюдаю…

— А знаешь, что я сейчас делаю? — сказала она.

— Что? — сказал он, думая, как бы прекратить разговор.

— Просто сижу. На кухне.

— Молодец, — сказал он.

— Газ вот открыла…

— Да еб! — сказал он. — С ума сошла? А ну быстро закрой! А муж твой где?

— А он в ночную смену.

— А сын?

— Он в комнате, спит уже. Я дверь кухонную плотно закрыла, подоткнула снизу, не пройдет.

— Ты — дура! Быстро закрой, взорваться же может! Дура ты ебаная, блядь! — заорал он, не думая о правилах разговора с самоубийцами.

— Не взорвется… Ну и взорвется… — сказала она сонным голосом.

— Все, я звоню в милицию, в газовую службу и в психушку! Хочешь в психушку?

— А ты адреса моего не знаешь, — лениво засмеялась она. — Куда они поедут? Так много машин, и все — в никуда…

Он кинулся в тумбочку к заведующей, где были переписаны адреса и телефоны сотрудников. Ее адреса там не было.

— Да тебя по телефону вычислят! — крикнул он в трубку. — Быстро закрыла, потом сама жалеть будешь! Сына ты все равно не сожжешь — за это в аду будешь гореть!

— Я закрою, — сказала она. — А ты будешь со мной? Один раз. Одного раза тебе жалко?

— Ничего мне не жалко, ты закрывай, завтра разберемся…

— Обещай…

Голос ее становился все спокойнее.

— Обещаю, обещаю, — закричал он, не думая, потому что голос ее был уже не совсем живой. — Я выебу тебя, как сидорову козу, я тебя расчленю, я тебя распашу и засею, блядь такая!

— Закрываю… — сказала она. — Не веришь, позвони мне через пять минут. Нет, я сама перезвоню. Сейчас проветрю только…

Он ждал ее звонка, куря одну за другой. Но что делать, если все обойдется? А может, позвонить в милицию, все-таки? И сдать ее в психушку? Нет, она же не полная дура, это обыкновенный шантаж. Завтра отказаться, сказать, что признание было выбито силой. А вдруг она опять, но по-настоящему?

Она позвонила через полчаса и сказала:

— Прогулялась, продышалась, голова болит. Спать пойду. Целую тебя, мой Аполлон…

Ему уже не работалось. Он так и уснул, думая, как теперь выкручиваться. Сдержать слово он не сможет, это ясно, — у него просто ничего не получится. Да что за хуйня, в самом деле?! — думал он, ворочаясь. — Что за насилие? Я никаких поводов не давал, просто относился благожелательно и все! И все! Никаких! Будь, что будет!..

Ему приснился Остап, бегающий по бесконечному ночному стационару от мадам Грицацуевой.

На следующий день она пришла к нему в кабинет.

— Ладно, — сказала она, целуя его в щеку. — Не загоняйся, я тебя просто помучила немножко. Ничего не надо. Но ты разрешишь мне тебя гладить иногда? Вот так… — она опустила руку. — И есть же еще другие способы. Посмотри на мой рот…

Он пожал плечами и вздохнул, глядя в потолок.

Автор тактично отвернулся и подумал: пора вспомнить про более оригинальные препоны, встающие на пути здоровой похоти, чем вкус и цвет…