ЗЯБЛЕВАЯ ВСПАШКА
Вовку заела совесть. Все ребята пристроились к делу: кто пошел работать на зерноток, кто напросился на подвозку семян к сеялкам, кто льнотеребильщикам стал помогать. Один он бродил по деревне как неприкаянный. Уж на что Славка Соколов лоботряс, но и тот с Колей Поповым на автомашине в стажерах ездит. Вот только он, Вовка, да Алик Макаров во всем Полежаеве остались незанятыми. Так Алик и то сразу сообразил, что в такую горячую пору по улице лучше не бегать, не мозолить людям глаза — взялся изобретать беспроволочный телефон. Вовка посмотрел-посмотрел на его затею да и махнул безнадежно рукой: бесполезная трата времени.
Он ходил по деревне, притоптывая босыми ногами скопившуюся на дороге пышную, как мука, пыль, и дурел от скуки.
— Что, парень, не знаешь, как день убить? — услышал из-за спины недовольный голос отца, заставшего его за таким неприглядным занятием.
— Да нет, — смутился Вовка. — Я сейчас у Алика Макарова был.
— Это хорошо. А я уж думал, опять из клуба норовишь волейбольный мяч утащить.
Вовка понуро молчал, не желая развивать неприятную для него тему. Теперь ему из-за этого мяча и проходу в Полежаеве не дают: как огнем занялось — от Вовки Воронина, мол, надо подальше все убирать, а то, не ровен час, и стащит чего…
— Ну? Чего язык прикусил? — строго поторопил отец.
Вовка пожал плечами.
— Бывает и на старуху проруха, — невинно протянул он.
— Ишь ты, проруха… — возмутился отец. — Ничего себе проруха. В окно залез и шкаф изломал. За такую проруху в детскую колонию отправляют!
Вовка сжался: ну, отец, видать, снова возьмется его воспитывать. Так ведь уже понапрасну все, Вовка и сам свою вину осознал.
Отец, посмотрев на съежившегося сына, сказал:
— Хорошо хоть с Аликом дружбу завел. Этот парень серьезный, на плохое никого не наставит. — Он расстроенно покачал головой, заикнулся было что-то добавить, но безнадежно махнул рукой и, не оглядываясь, пружинисто зашагал по дороге.
Вовка погрузил ступни в теплую пыль.
Над деревней подрагивало знойное марево, и от этого кромка леса, поддерживающая синее небо неровным частоколом деревьев, расплывчато рябила, как ветровая дорожка на воде.
Неумолкающие кузнечики, упрятавшиеся в сухой траве, наперебой просили жары, хотя, наверно, уже и сами от нее изнывали. С радостным щебетом над крышами домов стригли воздух ласточки.
За Полежаевом же стоял гул моторов.
Вовка прислушался к нему и, неожиданно для себя перемахнув через изгородь, побежал в поле. Головки клевера забивались меж пальцев. Вовка, сдерживая себя, чтобы не вскрикнуть от боли, замедлял бег, нагибался их выколупнуть и потом уже старался попадать ногами туда, где в траве не краснели мохнатые шарики медоносов. Но и белолепестковые ромашки были не лучше, они тоже заставляли Вовку смирять прыть.
Вовка бежал в поле со все укрепляющимся намерением переговорить с комбайнером Микулиным, чтобы тот взял его в помощники. У него были все основания надеяться на успех: у Микулина в помощниках ездил Витька Зотов, по прозвищу «Зот», который был старше Вовки всего на три года. Два дня назад, разомлев от жары, Витька хватил из колодца студеной воды и теперь валялся в кровати с перевязанным горлом, жалуясь навещавшим его ребятам, что не может даже продохнуть — как клещами сжало. И еще рассчитывал Вовка на Микулина потому, что как-никак, а они с его сыном Митькой товарищи. Вот если бы Митька не нянчился сейчас со своим годовалым братом, так, может, вместе с Вовкой тоже просился бы к отцу в помощники.
Вовка, запыхавшись, пересек зеленеющую луговину и чуть не свалился в размытую весенними ручьями глубокую борозду. За ней начиналось поле.
Вовка глянул вперед и обмер: ровный срез золотистой стерни топорщился почти до горизонта, переходя вдали в плотную, будто зацементированную, гладь. Комбайн урчал у самого леса, но желтое облако ржаной пыли вздымалось над ним, обнадеживая Вовку, что жатва все-таки не закончилась.
Исколов ноги в стерне, Вовка добрался до кулиги, бронзовеющей налитым колосом ржи, и, усевшись на комковатую землю, стал дожидаться, когда комбайн завершит круг и выплывет прямо на него.
Рожь знойно потрескивала, и Вовка встревоженно подумал: уж не осыпается ли она? Он даже подполз к стене бурого стеблестоя, впился глазами в подернутую кое-где зеленоватым лишайником пашню, по которой сновали озабоченные муравьи, но не заметил на земле ни зернышка и, успокоенный, воротился на свое место.
Комбайн вывернул из-за уреза ржи. Вовка торопливо вскочил и стал махать комбайнеру руками. Микулин испуганно выключил крутившиеся мотовила, остановился и, сбавив газ, закричал Вовке:
— Что случилось?
Он приставил руки к ушам, чтобы шум мотора не помешал услышать Вовкин ответ.
Вовка по металлической лесенке поднялся к комбайнеру наверх.
— Матвей Васильевич, — запаленно выдохнул он.
— Ну что, что такое? Чего стряслось? — Микулин обеспокоенно уставился на него. На закоптившееся, в подтеках грязного пота лицо налипла ржаная ость.
— Матвей Васильевич, возьмите меня в помощники! — И, боясь получить отказ, Вовка без передыху выпалил: — Вы не беспокойтесь, я справлюсь… Я с техникой не хуже Витьки Зота знаком… Я у киномеханика и движок завожу… И с Ванькой Подольским на «Беларуси» ездил…
— Ух ты! — облегченно вздохнул Микулин. — А я уж думал, дома беда стряслась. Ты меня чуть от ума не отставил. Там ведь у меня нянька-то знаешь какая — ненадежная. Уронит ребенка — на всю жизнь Николка калекой останется.
— Ой, что вы, — возразил Вовка, — Митька никогда не уронит.
— На вас надейся, — успокаиваясь, сказал Микулин и уже другими глазами, не тревожными, посмотрел на Вовку: — Так, говоришь, в помощники захотел?
Он почесал за ухом, приподняв кепочку-восьмиклинку. Волосы у него на затылке были седыми от пыли.
— Я бы тебя в помощники взял, — сказал он задумчиво и покачал головой. — Надо нам смену себе готовить. А раз ты к технике тянешься, так и сам бог велел…
Вовка, покрываясь ознобными мурашками, уже почувствовал, что Микулин откажет ему.
— Но сам, парень, видишь, работы осталось всего на полдня. Подзапоздал ты маленько со своим предложением.
— Я и в другую бригаду согласен ехать, — не унимался Вовка. — Куда угодно.
— Да ведь и в других картина такая же… Всё! Под навес ставим комбайны. До новой жатвы теперь.
Вовка, обмякнув, спустился на землю.
— А ты как будто расстроился? — спросил Микулин. — Мы радуемся, что так рано управились, а ты, как пузырь, надулся.
— Я не надулся, — возразил Вовка. — Я поработать с вами хотел.
Микулин прищурился:
— Что, наверно, дома за волейбольный мяч не дают проходу?
Вовка похолодел: и этот знает. Ну всё, тогда надеяться не на что. Конечно, с такой ославушкой кому он нужен теперь?
— Да ты не расстраивайся, — подбодрил Микулин. — Мало ли чего не бывает.
Но Вовке-то от такого подбадривания ни жарко ни холодно.
— Вот что, парень, — сказал Микулин. — Мы через день зябь начинаем пахать. Вот и определяйся ко мне в напарники. Мы с тобой поладим.
Вовка не поверил своим ушам.
— А не обманете? — переспросил он, пытливо вглядываясь в глаза Микулину.
— Не обману, — засмеялся. Микулин. — Только ты к Гомзикову сходи, к бригадиру. Скажи, я соглашаюсь тебя взять. А то он, наверно, кого-то уже подыскивает мне. На Витьку Зотова надежда теперь плохая. Ангина она привязчивая. До школы, пожалуй, не отпустит его.
Вовка полетел как на крыльях. И уж отмахал порядочно, когда вспомнил, что не попрощался с Микулиным. Он вернулся назад.
Комбайн заворачивал к лесу. Мотовила подгибали рожь, и Микулин следил за ними, ни разу не оглянувшись.
— До свидания, Матвей Васильевич! — крикнул Вовка.
Микулин из-за шума мотора не услышал его. Но все равно на душе у Вовки стало полегче. Он, не остерегаясь стерни, побежал в деревню.
* * *
— Ну и правильно! Хватит баклуши бить, — заявил Гомзиков.
У него на плечо был подвешен реечный шагомер, и он собирался бежать в луга, где косили отаву бабы. Еще минута, и Вовка бы не застал его дома.
— Очень правильно, — подтвердил бригадир свое решение. — Ну, а мне вот чего интересно… Ты зябь пахать собираешься, а знаешь ли, что это такое — зя-я-ябь? Он испытующе посмотрел на Вовку. — Что за блюдо такое? С чем его есть будешь?
Вовка помялся, будто на экзамене.
— Ну, это… когда пашут летом, а сеять будут весной… — запинаясь, объяснил он.
— Верно, — похвалил Гомзиков. — Летне-осенняя обработка почвы под весенний посев яровых… Всё знаешь… Поработаешь — и практические навыки приобретешь. А то у вас, у нынешней пацанвы, в голове-то ума палата, но руки ничего не умеют. Голова-то не по рукам.
Вовка скривил в несогласной усмешке губы, но тут же и испугался, что Гомзиков может обидеться, погасил улыбку.
Гомзиков недовольно глянул из-под нахмуренных бровей.
— А что, разве не так? — спросил он и, не дожидаясь ответа, задал новый вопрос: — Ну, вот, к примеру, я сейчас иду косьбу замерять, — Гомзиков кивнул на свой шагомер. — Как по-быстрому замерить участок, если он треугольной формы?
— Мы этого не проходили еще, — краснея, потупился Вовка. — Задачки о треугольниках в седьмом классе начинают решать.
— Эх ты, в седьмом классе… — укорил его Гомзиков. — Выходит, у тебя и в голове еще ничего нет.
— Есть, — обиделся Вовка.
Гомзиков удивленно вскинул лохматые брови.
— А есть, так, наверно, сообразил бы, что треугольник, грубо говоря, половина прямоугольника, разрезанного по диагонали. А у прямоугольника-то вычислить площадь проще, чем пареную репу съесть.
— Мы и прямоугольник пока не проходили, — набычился Вовка, еще больше краснея оттого, что за лето перезабыл всю математику.
— Ну, уж этих-то сказок ты мне не рассказывай, — не поверил Гомзиков. — Шесть зим учился и чтобы о таком простом деле не слышал… Да ввек не поверю!
Вовка уже проклинал ту минуту, когда остановился с Гомзиковым поговорить. Надо было, получив согласие, не задерживаться и секунды. А теперь вот стой как привязанный, выслушивай бригадирские поучения. Пятки у Вовки давно чесались, как наскипидаренные, — так бы и унырнул из-под гомзиковской руки.
— Ну, а с такой задачкой как бы ты поступил? — продолжал Гомзиков, не замечая Вовкиного нетерпения. — Скажем, я хочу поиграть в волейбол, а мяч находится под двумя замками: первый — на дверях клуба висит, второй — на шкафу, в котором игровой инвентарь хранится… Ну-ка, ну-ка, додумаешься ли здесь?
Глаза у бригадира добродушно посмеивались.
Вовка рванул бежать. А Гомзиков засмеялся вдогонку:
— Не понравилось, что ли?.. Ну ничего. Руки настоящим делом займешь, и голова поумнеет.
* * *
Лето переломилось как-то сразу. Вечером Вовка ложился спать — в полнеба пылал закат, а утром проснулся — окна в сплошных подтеках дождя. Да как же так? Ведь примета такая есть: если солнце садится, малиново раскрасив подступающие к нему облака, значит, день ожидается ведренный. Тут же наоборот получилось: не вёдро установилось, а как из ведра льет.
Вовка в трусиках и майке выскочил в сени, и его обдало промозглым холодом.
«Все, кончилось лето», — тоскливо подумал он и услышал на улице чавкающие шаги.
— Ну как, помощник, не передумал? — в дверях появился Микулин. С брезентового плаща у него непрерывными струями стекала вода.
— Да ведь завтра же, — опешил Вовка, поеживаясь от того, что Микулин принес с собою под крышу добавочный холод.
— Завтра-то завтра, — согласился Микулин. — А думаю, не отговорил ли тебя сегодняшний дождь… Видишь, заоблачило кругом, — кивнул он на небо. — Теперь не на один день зарядит.
— Да что вы, Матвей Васильевич! — испугался Вовка, что Микулин передумает брать его в помощники. — Я хоть сейчас с вами готов.
— Ну, положим, сейчас-то не готов, — усмехнулся Микулин. — Штаны хотя бы надень…
— Да, да, я сейчас! — заторопился Вовка и бросился бежать в дом.
— Ну подожди, подожди, — добродушно остановил его Матвей Васильевич. — Поешь, оденься как следует и приходи в мастерские. Я тебе там, не торопясь, и покажу, как плугом орудовать.
— Да я уже знаю: рычаг на себя потянешь — плуг включился, на развороте опять на себя потянешь — выключился.
— Много знаешь, — сдержанно усмехнулся Микулин. — Ну, ты все-таки приходи. Может, еще чему-нибудь научу.
Вовка покраснел от стыда. Вот всегда так: лезет хвастаться там, где надо молчать. Хорошо, Микулин такой мужик — подтрунивать не будет. А окажись на его месте Гомзиков — не пощадил бы.
* * *
Вовка никогда не думал, что плуг такое уж хитрое устройство. А тут ему Микулин наговорил столько, что Вовка и половины запомнить не смог.
Лемех, отвал, нож, предплужник… Это для Вовки знакомые названия: не на необитаемом острове вырос, крутился вокруг механизаторов, видел. А вот то, что у лемеха есть магазин — утолщение такое для оттяжки носка и лезвия, — впервые услышал, хотя ему было известно, что лемеха снашиваются и что их нужно точить. А выходит, если у лемеха магазин израсходован, то и лемех уже не лемех, а просто металлолом.
Ну, в этом Вовка разобрался с ходу и безошибочно наотбирал из кучи несколько лемехов с почти нетронутыми магазинами.
— Молодец, — похвалил Микулин. — Но у меня поставлены на плуг самозатачивающиеся. Они раз в десять надежнее.
Вот, оказывается, еще не все. Вовка выскочил из мастерской под дождь и, миновав ливневую стену, юркнул под крышу навеса, где находились прицепные плуги, дисковые бороны, рядовые сеялки и всякий мелкий механизаторский инвентарь.
— Да куда ты? — обеспокоенно закричал Микулин, встав в воротах мастерских и следя за Вовкой. — Я бы тебе и здесь показал.
Вовка сунулся к микулинскому плугу, зеркально отсвечивающему пятью корпусами — хоть в какой смотрись. Рубаха у него прильнула к спине, и с нее струйчато потекло в штаны, холодя ягодицы. Вовка невольно выпрямился. Микулин, как зонтом, накрылся брезентовым плащом и, скособочившись, тоже перебежал под навес.
— Ты смотри, какой ветрище здесь, — сказал он, отряхивая плащ. — Мокрый-то живо-два простынешь. Давай быстрее назад! Там хоть и не топлено, да за стенами, а здесь как на юру.
Микулин одной рукой подхватил Вовку под мышки, прижал к своему боку, а другой распахнул над головами плащ и, оступаясь в мыльной глине, перенес Вовку на цементированный пол мастерских.
— А ну снимай рубаху да выжимай!
Вовка, стесняясь, отнекивался.
— Ты вот что, помощник, — строго сказал Микулин. — Давай договоримся раз и навсегда: мое слово — закон. Не перечить!
Вовка виновато насупился и стал стягивать рубашку. Мокрая, она застревала в плечах, будто под дождем моментально заузилась. Микулин помог стащить ее с головы.
Вовка простуженно шмыгнул носом.
— Уже? — нахмурился Микулин.
— Да нет, это я так… Воду уфыркнул.
Микулин улыбнулся:
— Ну, коли воду, ладно…
Без рубахи Вовке показалось теплее. Но Микулин не разрешил ему ходить голышом. Снял с себя пиджак и заставил Вовку одеться. Рубаху — отжатую — повесили продуваться на ворота.
В микулинском пиджаке Вовке было тепло и просторно. Полы, как у пальто, хлопали его по коленкам.
— А теперь, Гаврош, продолжим учебу, — поощряюще улыбнулся Микулин и взял с подоконника покрытый легким налетом ржавчины лемех. — Вот он, самозатачивающийся-то… Разницу уловил?
— Ржавеет быстро? — высказал Вовка предположение.
— Да ржавеют они все одинаково! — засмеялся Микулин. — А вот видишь, с тыльной стороны наплавлен на лезвие сормайт… Металл такой твердый, «сормайт» называется.
— Вижу, — догадливо закивал Вовка, хотя не мог уловить, чем же этот самый сормайт отличается от обычной лемешной стали: такое же железо, только видать, что наварено.
— Значит, самозатачивающийся не спутаешь теперь с простым, когда за лемехами пошлю?
— Ну, если присмотрюсь, то не спутаю, — поразмыслив, заключил Вовка.
Микулину такой обстоятельный ответ, похоже, понравился, он ободряюще похлопал Вовку по плечу и сказал:
— В теоретической части для пахаря самое основное — в лемехах разбираться. Они в плуге наиглавнейшая часть, — и, прищурившись, посмотрел на Вовку. — А в практической, сам признавался, ты уж специалист давно.
Вовка потупился:
— Да это у меня, Матвей Васильевич, не подумавши с языка сорвалось.
— Ладно, ладно, не переживай, — успокоил его Микулин. — Я ведь тоже шутя сказал, не в укор тебе.
Он накрыл Вовку плащом, и они снова перебежали под навес.
Ветер, казалось, поутих. А может, такое ощущение создавалось оттого, что микулинский пиджак хорошо сохранял тепло и Вовка совершенно не замечал холода.
По навесу непрерывно шумела вода, лилась с него ручьями, образуя между крышей и землей водяную прозрачную стену, которую не пробивал дождь.
— Пожалуй, завтра и в поле не выехать, — тревожно обронил Микулин.
Вовка вопросительно посмотрел на него, и Микулин пояснил:
— Утонем. Пашня не поднимет машину… — И сразу же успокоил себя: — Ну да ладно, бог не выдаст — свинья не съест. Хорошо, что с жатвой управились вовремя, а то теперь бы весь колос прибило.
Он подвел Вовку к своему плугу и неожиданно спросил:
— Ну как по-твоему, включен он или выключен?
Вовка нагнулся, заглядывая под лемеха, которые, как ему показалось, плотно касались земли.
— Вроде бы включен, — неуверенно проговорил он.
— Ну-ка, потяни за рычаг, — предложил Микулин.
Вовка отклонил рычаг на себя, и плуг тяжело осел. Вовка от неожиданности даже вздрогнул.
— Ничего, на ошибках учимся, — подбодрил его Микулин. — А вот выглубить можно только на ходу. Это мы с тобой завтра продемонстрируем.
Он показал Вовке, как вращением штурвала поворачивать ось полевого колеса, которое во время транспортировки плуга подкатывается назад и поднимает раму, разъяснил, как крепить предплужник и нож, как прикручивать лемех, и засмеялся:
— Ну, это опять же чистая теория! Плуг устанавливают в поле… Значит, договоримся так: готовься к семи утра. Ясно?
— Ясно, — ответил Вовка и тревожно подумал, как бы ему не проспать.
* * *
Дождь за ночь повыдохся, заметно убавил в силе, но был еще достаточно напорист, и когда трактор, сверкая отмытыми гусеницами, поворачивал на ветер, водяное сеево, возникавшее перед радиатором, закрывало даль, соединяя небо с землей посреди неожиданно укоротившегося поля. В кабине было тепло, и Вовка с одрогом думал, что ему, как прицепщику, вообще-то положено сидеть на плуге и мокнуть под проливным дождем, а вот Микулин, добрая душа, надоумил к рычагу, включающему автомат, привязать шнур. Дергая за него, можно выглублять и опускать плуг прямо из кабины. Дождешься конца загона, дернешь за шнур, и лемеха, послушные твоей воле, готовно вылезут из земли, трактор облегченно дернется вперед, разворачиваясь, сделает полукруг, и когда правое колесо плуга соскочит в борозду, шнур вновь безотказно выполнит свое дело, заставив лемеха вгрызться в податливую пашню.
Хорошее приспособление: сидишь преспокойно в тепле и в ус не дуешь, хотя идет такой дождь. Но когда трактор подворачивался к косым струям задним, незастекленным окном, холодные брызги обжигающе начинали клевать и Вовку, и, конечно, Микулина. Вовка видел, как Матвей Васильевич ежился, втягивая шею в ворот рубахи, и недовольно оглядывался. Но что поделаешь — через заднее окно продернут шнур. Или отправляй прицепщика на плуг, или уж терпи.
Микулин хмурился, но не посылал Вовку на дождь. И Вовка-таки придумал выход из неприятного положения. Он стянул с себя уже подзасалившуюся машинным маслом фуфайку и заткнул сквозившую холодной сыростью продушину, оставив только щелку для глаз, чтобы следить за пахотой.
Вовка прищуренно вглядывался, как плуг переворачивал набрякшую от воды стерню, пряча ее под пласт, как отсырело чернела пашня, убегая суживающимся клином к потускневшему лесу.
— Вовка, — засмеялся Микулин, — ты, наверно, плуг потерять боишься? Так он, не беспокойся, не отвяжется и не убежит, он ведь не жеребенок. За ним не надо следить.
— Я вовсе не потому слежу, что он убежит, — насупился Вовка.
— А почему? — заинтересовался Микулин.
— Прицепщику положено следить, я и слежу.
— A-а, — протянул Микулин. — Тогда понятно. Конечно, раз положено — надо.
Вовка недоверчиво покосился на него: уж чего-то очень быстро Микулин согласился с ним, будто и не знал раньше, кто отвечает за плуг.
— Это ты правильно говоришь, — видать, почувствовав на себе недоверчивый взгляд, добавил Микулин. — Положения и инструкции должны неукоснительно соблюдаться.
Он сидел, отвалившись на заднюю спинку и безвольно уместив руки на рычагах управления.
— Только знаешь, по инструкции-то прицепщик уже не положен. Сменщик требуется, а не прицепщик. Плуг-то видишь какой: за веревочку дернул — и все, порядок в танковых войсках. Тут и один тракторист управится. Я ведь не говорил, что в прицепщики тебя беру. Мне напарник нужен.
Вовка похолодел от догадки: Микулин хочет от него отказаться. Значит, не потрафил чем-то ему… А чем? Вовка растерянно выпустил из рук фуфайку, и косой дождь сразу же напомнил о себе, обдав кабину веером брызг.
— Да ты фуфайкой заткни окно-то, — посоветовал Микулин, — а на повороте, — когда надо будет плуг поднимать, откроешь. И вся недолга.
Вовка добросовестно выполнил указание и, напрягшись всем телом, приготовился выслушать, как Микулин предложит ему отправляться домой. Наверное, скажет: «Вот подожди, дождь поспадет немного, а то простудишься, отвечай еще за тебя». Может, конечно, и свой брезентовый плащ из жалости навязать. Но Вовка и на минуту у него не задержится, плащ ему на колени бросит и, прикрываясь намокшей фуфайкой, независимо зашагает полем к деревне.
— Ты чего поскучнел сразу? — спросил Микулин. — Я ведь тебя в напарники звал не для того, чтобы ты у меня назад оглядывался, а для того, чтобы ты вперед смотрел. Давай садись на мое место, — приказал Микулин и, приподнявшись, освободил Вовке сиденье. — Ну, чего глаза вытаращил? Передвигайся быстрее…
— Да я… я…
— Чего растерялся? Садись быстрее!
Вовка подчинился. Микулин передвинулся на его место.
— Ну, так вот, — будто подытоживая что-то, сказал Микулин. — Вот это муфта сцепления. Когда скорости будешь менять, отжимай ее.
— Я знаю.
— Ну вот видишь, какой ты грамотный: и все-то ты знаешь… Но я все же на всякий случай напомню. Значит, повторяю: это муфта сцепления… А это рычаг газа… Почувствуешь, трактору тяжело, прибавь газку, помоги ему.
— Ага, — торопливо закивал Вовка, и перед глазами у него от неожиданности поплыли оранжевые круги.
Микулин продолжал что-то объяснять, но его голос не достигал Вовкиного слуха. Будто где-то в углу гудел шмель: слышно, что гудит, а не разберешь, о чем. Вовка встряхнул головой, прогнал оторопь.
— Дядя Матвей, еще раз объясните, — попросил он.
— Да ты чего разволновался-то так? Успокойся. Не боги горшки обжигают — получится.
Он еще раз показал Вовке, где рычаг газа, как с ним обращаться, как переключать скорости.
— Не бойся, трактор не автомашина. Управление у него не капризное… Ну, на четвертой скорости и пойдем. Давай.
Вовка вместо четвертой врубил шестую. Трактор, взревев, ткнулся радиатором в стерню и заглох.
— Ничего, ничего, — успокоил Матвей Васильевич. — На то она и учеба, чтобы ошибки делать. А сразу все получаться будет — всякий интерес пропадет к учебе.
Он схватил скомканный на сиденье плащ и выскочил из кабины под дождь.
Вовка было тоже открыл со своей стороны дверку, но, Микулин закричал на него:
— А ну, кому сказано: сиди!
— Да не говорили вы ничего. — Вовка перелез на свое прежнее, прицепщицкое место.
— Не говорил, но и за собой не звал. Верно? — Микулин накрутил на пускач кожаный шнур и, качнувшись, резко оттянул его на себя. Трактор сразу застрелял дымными кольцами, оглушительно заверещал. Микулин переключил пускач на мотор, и грохот стих, трактор зарокотал покладисто.
Микулин забрался на гусеницу, отряхнул плащ от воды и внырнул в кабину.
— Ну вот и вся недолга, — показал он в улыбке белые зубы. Лицо у него было в дождевых каплях. — Вообще-то и тебе не мешало бы освежиться. Непогодь-то вроде стихает.
Впереди и в самом деле слегка развиднелось, облака у горизонта по-ватному побелели.
— Пора бы уж, пора утихнуть дождю, а то заплывет вся пашня. — Микулин не сразу обратил внимание на то, что Вовка отодвинулся от рычагов управления и что сам он сел на привычное для себя место, поставил ногу на муфту сцепления.
— А ты чего в угол забился? — удивился он, уже машинально положив руки на рычаги. — Э-э, нет, у нас так не пляшут. Давай, брат, снова меняться ролями. Ты — тракторист, а я у тебя помощник.
Вовка, страдая от неудачи, неуверенно посмотрел на него.
— Ну, что, как девица, ресницами хлопаешь? — поторопил Микулин. — Давай не тяни резину, время не ждет.
Он, чуть не стукнувшись головой о крышу, поменялся с Вовкой местами и снова поторопил:
— Включай четвертую! Да смелее, смелей!
— Сюда? — подстраховавшись, сделал Вовка жест, показывая, куда собирается отклонять рычаг скоростей.
— Правильно. И на шестую опять угадаешь, так не беда.
Вовка передвинул рычаг, в коробке скоростей скрежетнуло.
— Педаль отпускай, педаль, — подсказал Микулин.
Вовка перестал давить ногой на муфту сцепления, и она, отпружинив, заняла изначальное положение. Трактор, ровно попыхивая, пошел вдоль борозды.
У Вовки заслезило глаза, но он боялся оторвать руки от рычагов управления. Пальцы враз побелели — с такой силой Вовка вцепился в рычаги.
— Да ты свободнее держись, свободнее, — наставлял Микулин. — А то устанешь быстро.
Прогон был короткий, и Вовка, не успев насладиться властью над машиной, заволновался: впереди был разворот.
Микулин уже готовил Вовку к нему, учил, что делать.
— Положе разворачивай, положе, а то плуг на кабину посадишь.
Сидеть и советовать хорошо. А как положе, когда к самой пашне подступил лог, не в него же съезжать: тут, пожалуй, кувылькнешься под гору — и костей не собрать. Раньше хоть для разворота было просторнее, а теперь с каждой новой бороздой оставалось все меньше и меньше места.
Микулин уже дернул за шнур, выглубив плуг, и облегченный трактор побежал, как молодой конь.
— Рывочками работай, рывочками, — подсказывал Микулин. — Правый рычаг на себя — и чуть-чуть ходу дай. Еще на себя — и еще ходу дай… Вот так, вот молодец…
Трактор прошел по гребню угора. Вовка скосил взгляд влево, и у него затуманило голову: вниз почти отвесно сбегали кусты ивняка. А там, где бурлил ручей, стояли стога сена. Стожары у них не доставали уровня гусениц, были гораздо ниже. Вовка непроизвольно потянул правый рычаг на себя, трактор послушно отклонился от кручи.
— Смотри, в борозду не угадай, — хладнокровно предостерег Микулин и, намотав шнур на кулак, стал следить за плугом. — Так, так, прямо… чуть левее возьми… Хорошо… Р-р-раз! — и он осадил лемеха. Трактор угрожающе задохнулся от тяжести, но Микулин, склонившись к Вовке под ноги, добавил газку, заставил рокот мотора выправиться. — Ничего, парень, будет из тебя тракторист!
Вовка вспомнил вдруг об отце: вот бы он увидел его сейчас за рычагами… И осанисто выпрямился.
* * *
На седьмые сутки погода немного выладилась. И хоть ветер был по-прежнему резкий, но сверху не капало. Небо начинало просиниваться.
Микулин с утра оставил Вовку пахать одного.
— Понимаешь, необходимо кой-какие запчасти в мастерской подобрать, — оправдывался он перед уходом. — Сегодня Гомзиков как раз уехал за ними в «Сельхозтехнику». Так надо не прозевать: не поймай его вовремя, отдаст кому-либо другому, а у нас трактор-то старенький, детали постоянно замены просят.
Вовка, понурившись, выслушал его. Оставаться в поле одному, да еще на тракторе, у которого «детали постоянно замены просят», было страшновато.
— Матвей Васильевич, а может, мне покараулить его?
— Кого? Гомзикова-то? — переспросил Микулин. — Так тебе ведь не выцарапать у него того, что я выцарапаю. Ты попрошайничать будешь, а тут надо брать. Увидел — форсунка новая, ага, сгодится, у нас свою заедает. Магнето привез Гомзиков — тоже не лишнее будет. Тут надо в зависимости от наличия действовать. Понял?
Вовка тоскливо кивнул.
— Ты уж не боишься ли один оставаться? — подозрительно прищурился Микулин.
— Боюсь, — признался Вовка.
— Вот тебе раз! — удивился Микулин. — Ты со мной шесть дней пашешь, и у меня к тебе никаких замечаний не было. Все хорошо получалось, так чего я тебя в черном теле буду держать: пора и на посменную работу переходить.
— Может, когда детали заменим, посменно-то станем пахать? — робко предложил Вовка.
Микулин захохотал:
— А я как сказал? Конечно, тогда. Только детали-то надо сначала приобрести.
Он беззаботно помахал Вовке рукой и ушел. Хоть бы трактор помог завести или дождался б, когда у Вовки пускач затрещит, так нет, и не обернулся ни разу. «Ну что за народ? — возмутился Вовка. — И душа ни за чего не болит». А если у Вовки ничего не получится? Если трактор у него не заведется, весь день простоит в борозде? Кто за простой в ответе? Не Вовка же: с него спрос невелик. А если гайка какая открутится и все развалится по частям? Микулин сам же сказал, что многие детали просят замены.
Вовка, нервничая, залил в трактор солярки. Притащил из ручья воды и наполнил ею, чуть не до пробки, прожорливый радиатор. «Хорошо хоть, от обрыва теперь далеко отодвинулись, — подумал он, оглядывая вспаханное поле. — А то бы один-то свалился с горы — и поминай как звали».
Ему стало жалко себя. Он сел на отсыревшую от ночного тумана раму плуга и даже не ощутил холода.
Перед ним щетинилось мокрой стерней поле. На затравеневших закрайках топорщился желтыми корзинками осот, а по бороздам во многих местах кустился красноголовый бодяк.
— Вишь, сорняков развели сколько! — осудил Вовка неизвестно кого, хотя неизвестно кого осуждать не собирался. Ему нужны были сейчас не безымянные упреки, а только те, которые направлены в адрес Микулина.
Он поднялся, попинал сапогом по гусенице — с нее тяжело отвалилась земля. «Хозяин мне тоже, — злорадствуя, выговорил Вовка Микулину. — Не мог с вечера грязь отбить…» Заглянул в ящичек, где лежали гаечные ключи, всяких размеров болтики, шайбы и где должен был находиться шнур пускача, — а там черт ногу сломит, все торчмя торчит. Вовка начал сердито рыться в железках, а шнур-то, оказывается, на сиденье был, Микулин его уже приготовил для своего напарника.
Вовка накрутил кожаную змейку шнура на пускач и, как Микулин, качнувшись всем корпусом, дернул что было мочи.
Трактор сразу заверещал. Вовка выждал, когда мотор схватится, и переключил на него подачу горючего. Мотор заработал ровно и терпеливо, не собираясь капризничать.
Вовка озабоченно походил вокруг трактора, будто мог углядеть таким образом какие-то неполадки, попинал сапогом отвалы плуга, отколачивая закаменевшую за ночь грязь, и забрался в кабину. Мотор уже хорошо прогрелся, в кабине от него стало совсем тепло.
Вовка включил скорость, заглубил плуг, и гусеницы, посверкивая, стали приминать хрусткую стерню.
Трактор медленно полз вдоль борозды, над радиатором, испарявшим тепло, подрагивало легкое марево, и сквозь него близкий осинничек трепетал порыжелой листвой, причудливо изгибаясь. Он вдруг то укорачивался, ник к земле, а то, зависая в воздухе, подтягивался к небу. Вовка сквозь облачко марева, как в винтовочный прицел, поймал парившего над пахотой коршуна, и тот тоже невообразимо исказился, потеряв сразу оба крыла и приобретя невероятно длинную шею.
Вовке стало смешно, но он вовремя спохватился, заметив, что трактор слегка отклонился от борозды. Вовка выправил промах, прижав правую гусеницу к пашне, и оглянулся. Приметливым глазом все же можно было найти изъян в его пахоте: в одном месте из-под пласта торчали неперевернутые пучки стерни. Вовка был готов сдать трактор назад, но конструкторы еще не додумались до такого, чтобы с плугом можно было бы пятиться и перепахивать огрехи. Попробуй-ка дай задний ход — изогнешь у плуга всю раму.
Вовка выключил скорость, выбрался из кабины и побежал к торчавшему среди черной земли островку стерни.
«Э-э, да ничего страшного, просто недовернулся пласт», — обрадованно заключил он и умял сапогами упруго неподатливый срез земли. Пашня вроде бы сделалась ровной, не щетинилась больше пожнивными остатками, и Вовка мысленно похвалил себя за находчивость.
В небе появились жаворонки. От их песни дохнуло на Вовку беззаботным раздольем: «Неужто тепло объявляют?»
Ветер был все еще резким, сносил птиц в сторону, но они упорно возвращались к трактору, трепыхались над ним в вышине, заливались радостным щебетом, затем неожиданно усмиряли крылья и камнем падали вниз, оживая лишь перед самой землей и вспархивая, будто пепельнокрылые бабочки. «Червяков высматривают, — догадался Вовка. — Ну, сейчас я вам их навыпахиваю».
Он забрался в кабину, скрежетнул рычагом, включая скорость, и пустил трактор вдоль борозды. Из выхлопной трубы рванулся к небу густой едкий дым. Мотор работал напряженно, но ровно.
И все же настроение у Вовки оставалось подавленным. Преследовало почему-то предощущение беды. А какая беда? Мотор не барахлит, погода налаживается, жаворонки даже прилетели на пашню. Чего еще надо?
И на развороте все обошлось хорошо: вовремя плуг выглубился, вовремя включился, бороздное колесо вкатилось прямехонько в борозду, никаких огрехов — все выполнено безукоризненно точно. «Как в аптеке, так и тут», — вспомнил Вовка насмешливую присказку. И все же беспокойство грызло его неотступно.
* * *
И надо же: дурное предчувствие оправдалось. Переехал Вовка на новый загон, уже круг один сделал, а на развороте — по-о-логом, как наставлял Микулин, — вляпался в траншею, вырытую канавокопателем.
Вовка — с перепугу — заглушил трактор, и в ушах у него зазвенело от тишины. Ветер-то куда подевался сразу? И травинкой даже не шелохнет… Будто замер от изумления, что Вовку угораздило свалиться в канаву.
Трактор уткнулся радиатором в стенку траншеи. Да-а, с плугом не вылезти, а назад тоже не сдашь: плуг, как норовистый конь, поднявшийся на дыбы, завис прицепом над левой гусеницей. Но ведь надо же что-то делать… Не куковать же тут, пока не вернется Микулин. А и вернется, так не на себе же плуг понесет. Он хоть и Микулин, а не Микула Селянинович, не богатырь из былины. Силенки-то у него не сказочные.
«А может, попробовать потихоньку, рывочками, взобраться на стенку траншеи?» — задумался Вовка. Ну хорошо, трактор взберется, так плуг-то намертво сядет в канаве — как клещ вцепится лемехами в землю, и подъемным краном его тогда не возьмешь. Нет, выезжать надо без плуга.
Придя к этому выводу, Вовка забеспокоился, что не завести ему трактор. Ну-ка, он стоит попом, чуть ли не на радиаторе, и горючее, и смазка — все, наверно, сбежало в переднюю часть. Вовка, холодея от такого предположения, бросился искать шнур пускача. А его как черти украли. Ни в коробке с гаечными ключами нет, ни на сиденье, ни под ногами среди рычагов. «Ой, растяпа, да ведь на стоянке, поди, оставил». Он побежал туда, где заводил трактор утром. И верно, шнур извивался среди закапанной мазутом стерни. Хорошо, что не запахал, а то б ищи ветра в поле.
Вовка вернулся к трактору и накрутил шнур на пускач…
Нет, есть все же счастье: мотор басовито зарокотал.
Вовка посмотрел, как бы отсоединить плуг, но сцепной болт заклинило в серьге — никакими щипцами не вытащить. Хочешь не хочешь, а придется забираться в кабину и действительно рывочками подергать трактор: может, болт и ослабнет. Вовка, опасаясь сдвинуть трактор назад даже на миллиметр — плуг может налезть на кабину, — включил первую скорость и отпустил сцепление. Мотор захлебнулся от напряжения, пугая Вовку тем, что совсем заглохнет. Вовка, успокаивая его, отжимал сцепление, и тогда мотор, работая вхолостую, вновь набирал силу. Вовка снова ставил его под нагрузку, гусеницы скреблись по стенке траншеи, и на ее дно комьями осыпалась земля.
Вовка едва удерживался на сиденье, потому что трактор сильно накренился. Ногами упираться во что-либо было невозможно: то и дело приходилось отжимать и отпускать муфту сцепления. И Вовка, полуобернувшись, держался за кромки вздымающегося к небу заднего окна. Он терпеливо следил за плугом, все пытаясь поймать тот момент, когда болт ослабнет в серьге. Трактор дергался на одном месте, плуг то вздымался, то опускался, и Вовке показалось, что он наконец зафиксировал то положение, когда болт действительно можно вытащить.
Вовка выпрыгнул из кабины, взобрался на плуг, но плуг осел под его тяжестью и вновь заклинил болт. Вовка сердито сплюнул, соскочил с рамы. Прицеп не отошел вверх. Тогда Вовка вытащил из ящика с инструментами молот и стал снизу выбивать болт неуверенными ударами. Делать это ему мешала левая гусеница, над которой прицеп завис, и Вовка несколько раз смазал по ней, ободрав руки в кровь. Это еще больше разозлило его, и он настырнее размахался молотом.
Болт выскочил неожиданно: не поддавался, не поддавался — и вдруг с одного удара вылетел. Вовка подобрал его, бросил в кабину и снова уселся за рычаги.
«А ну, миленький, не подведи», — подбодрил он мотор и, добавив газу, включил первую скорость. Трактор, оскальзываясь, медленно выкарабкался из траншеи.
Теперь надо было высвобождать из плена плуг.
Вовка нашел под сиденьем: трос и успокоился: «Ну, с тросом-то не пропадем». Он объехал опасную траншею вокруг, подкатил к плугу сбоку и, зацепив его тросом, развернул как можно резче, уже не боясь, что плуг может наползти на гусеницу или вздыбиться над кабиной. Он беспокоился теперь лишь об одном: чтобы полевое колесо не соскочило в канаву. Оно прошло по самому срезу дерна, и Вовка облегченно вздохнул: «Ну, вот и все, теперь можно снова пахать».
Лоб у него был в поту, рубаха на спине мокрая, будто Вовка таскал мешки с солью, а не за рычагами сидел.
Он прицепил плуг и подогнал трактор к борозде.
— Подожди! — сквозь грохот мотора услышал он крик.
Микулин махал ему руками. Шел он налегке, никаких запчастей не нес.
— Ты чего все на одном месте тарахтел? — спросил он, прищурившись.
— Да вот, — кивнул Вовка на траншею и не нашел для оправдания никаких слов.
Микулин посмотрел на истерзанную гусеницами землю, сходил, заглянул в канаву и, видно, представил все, что произошло без него.
Вовка ждал от Микулина упреков: «Вот, — скажет, — впоролся в траншею, и где только глаза у тебя были», — а Микулин вернулся сияющий:
— Я же говорил, что вырастет из тебя заправский механизатор!
Вовка не поверил своим ушам.
— Плуг отцеплял? — уточнял Микулин детали происшествия. — А потом тросом разворачивал? Молодец! Голова на плечах, а не котелок.
Он заметил ссадины на Вовкиных руках:
— А это чего?
— Болт из серьги выбивал… О гусеницу поцарапал… Да ерунда! — отмахнулся Вовка. — Заживет, как на собаке.
— Нет, ты подожди, — встревожился Микулин. — Руки-то не больно чисты, мало ли чего может быть.
Он с ведром сбегал к ручью за водой, заставил Вовку отмыть грязь. Остатки воды залил в радиатор и вовремя сделал, там наполовину все выкипело, — потом метнулся к лесочку, к пустоши, и стал рвать цветы.
«Да что это он? — изумился Вовка. — Как передовику готовит букет… издевается…» И не успел ничего сообразить, как Микулин бросил на сиденье охапку тысячелистника. В кабине ароматно запахло.
— Солдатская трава, — пояснил Микулин. — А ты у нас сегодня солдат, пострадал за артельное дело. Как на фронте.
Вовка не понял, к чему он клонит. Микулин обрывал с тысячелистника хвощеватые листья, комкал их, мочалил в ладонях и ровным голосом приговаривал:
— Лучшее средство при всяких ранах… Ну-ка, давай руки-то. — Микулин выдавил на ссадины несколько капель травяного сока. — Вот так, брат, не успеешь оглянуться — новой кожей затянет. И снова будешь как строевой солдат.
— Да я и сейчас здоровый.
— А я разве сказал, что больной? — засмеялся Микулин. — Конечно, здоровый… Только немного передохни. А я круга два-три сделаю.
Микулин уселся за рычаги, а Вовка примостился с ним рядом и вытянул дрожавшие от напряжения ноги.
* * *
В поле заявился Гомзиков и, как только трактор поравнялся, с ним, снял фуражку и поприветствовал механизаторов.
Микулин остановил трактор и, высунувшись из кабины, привстал правой ногой на гусеницу.
— Здорово, бригадир! — крикнул он весело.
Гомзиков подошел к нему и подал руку. Микулин соскочил вниз. Они достали по папиросе и закурили.
Вовка, насторожившись, прислушался к их разговору. Его поразила догадка, что Микулин утром ходил не к Гомзикову, а то с какой бы стати им здороваться второй раз.
— Там, где в дождь пахали, пашня-то подзаплыла, — огорченно заметил Гомзиков.
— Ничего, дисковой бороной пройдемся и выправим, — сказал Микулин. — Ты вот только не забудь о нас, когда привезешь запчасти.
— Да что я, не понимаю, что ли, твою нужду, — ответил Гомзиков. — Я же тебе обещал, что в первую очередь…
Вовка онемело уставился на них. Вот тебе раз, обещает в первую очередь. Но утром — не когда-нибудь, а сегодня же утром — Микулин уверял своего напарника, что у бригадира придется выцарапывать запасные детали. Это что же, выходит, Микулин обманывал Вовку? А причину придумал такую, что не подкопаешься.
Микулин будто подслушал Вовкино раздражение.
— Вовка, ты поезжай, — оглянулся он. — Мы тут немного потолкуем с бригадиром о перспективе.
«О пер-спек-ти-ве», — насмешливо вытянул Вовка губы, но ничего не сказал.
Гомзиков дурашливо изумился:.
— О-о, товарищ Воронин, а я и не заметил вас сразу-то… Здравствуйте!
— Здравствуйте, — буркнул Вовка и включил скорость, устремившись взглядом вперед. Он уже не испытывал нужды следить за плугом: по правой гусенице, которая подминала стерню ровнехонько вдоль борозды, знал, что огрехов не будет. И все же, когда, развернувшись, поехал мимо бригадира и своего наставника, Гомзиков строго остановил его:
— Ты поаккуратней паши.
— А я и так аккуратно, — недоумевающе оглянулся Вовка.
Гомзиков поманил его пальцем, заставил выбраться из кабины:
— Вот подожди, придет агроном пахоту принимать да влепит парочку штрафов — тогда узнаешь, как надо работать. Не будешь огрехи оставлять.
Вовка испугался, что Гомзиков обнаружил притоптанный им пласт и выговаривает теперь за него. Ну конечно, обнаружил. Вовка как ни уминал его сапогами, а он все, поди, горбится — подойдешь, так сразу видать. Вот если б Вовка успел вспахать больше, холмик с неприжатой пластом стерней затерялся бы вдалеке и его б ни за что не нашли. Не стали бы ведь ни агроном, ни Гомзиков сновать по полю туда и сюда, искать упрятанный Вовкой огрех.
— Смотри, парень! — пригрозил Гомзиков.
Но Микулин остановил его:
— Будет тебе человека запугивать…
— А я и не запугиваю, — насупился Гомзиков. — Ты посмотри, весь оподзоленный горизонт вывернул… Это ж кто так пашет?
— Где? Какой горизонт?
Но Гомзиков не давал Вовке опомниться:
— На какую глубину положено пахать? А ну-ка, ну-ка, скажи! — Он, хмуря брови, подступал к Вовке. Вовка, понурившись, сжался. — Ага, не знаешь.
Микулин опять вмешался:
— Ну хватит, хватит парнишку пугать, а то отобьешь всякую охоту учиться.
Вовка резко повернулся, пошел к трактору. За спиной заливался смехом Гомзиков:
— Ну, орел так орел, ни перед чем не остановится! Кто только вырастет из такого?
— Да человек и вырастет, — сказал Микулин и тихо попросил Гомзикова: — Ты уж его, Иван Сергеевич, не нервируй больше, ему сегодня и так напереживаться пришлось…
— А что, опять неудачно в клуб слазил? — намеренно громко, в расчете на Вовку, спросил Гомзиков.
— Иван Сергеевич, ну зачем напоминаешь об этом? — одернул его Микулин.
— Перевоспитываю, — самонадеянно тряхнул головой Гомзиков. — Чтобы в другой раз неповадно было по окнам лазить…
— Да чего его перевоспитывать, — не поддержал бригадира Микулин. — Его воспитывать надо… А парень-то все-таки хоть куда… Ты напрасно его задираешь… С головой парнишка: на лету все схватывает. Я с Витькой Зотовым неделю возился, пока научил его мало-мальски разбираться в машине, а этот с полуслова все понимает.
Вовка оторопело оглянулся: микулинская похвала приятно поразила его, и он не поверил, что она была высказана всерьез.
Микулин стоял к нему вполоборота и, конечно же, думал, что из-за шума работающего мотора Вовка не разберет тихих слов.
— Сегодня вон вляпался в траншею… Другой бы на его месте и руки опустил. А этот меня дожидаться не стал, сам выкарабкался.
— А ты-то где был?
Вовка насторожился: в самом деле, где?
— Да, понимаешь, я его на самостоятельность проверить хотел… Ну, и сделал вид, что ушел в деревню, а сам вон у дороги в кустах сидел…
Вовка замешкался у трактора, затылком чувствуя, что и Микулин, и Гомзиков в упор глядят на него. А чего на него смотреть? Вон и замолчали даже, притихли.
Вовка по-хозяйски поставил ногу на гусеницу, подтянулся, уцепившись руками за дверной проем.
— Думал уж, засаду придется оставить, — опять заговорил Микулин. — Еще минута, и выскочил бы, не утерпел. А он и без подстраховки обошелся.
«А вы хотели бы с подстраховкой? — торжествуя, усмехнулся Вовка и, вспомнив давнишний упрек Гомзикова о несоответствии головы рукам, удовлетворенно протянул: — Не-е-ет, у нас голова по рукам. Вот так-то, товарищ Гомзиков…»
— Рисковый ты мужик, — не то осудил Микулина, не то восхитился им Гомзиков.
— Да ведь смену надо учить, — ответил Микулин. — А тут какой риск? Я же рядом… В любую минуту приду на помощь… Только, знаешь, человек лучше постигает науку, когда надеется на себя, а не ждет подсказки от дяди.
Они уже разговаривали не таясь, надеялись, что Вовка из кабины не слышит их. Ох, просчитались, у Вовки и уши по голове.
Вовка сделал прогазовочку. Трактор сердито отпыхивался дымом.
Гомзиков, притворно возмущаясь, закричал на Микулина:
— Да он же у тебя и трактор спалит! Как это ты доверяешь ему одному пахать?
Микулин многозначительно ответил:
— Зябь, она ведь пашется под будущий урожай.
Сказано было это громко, будто Вовка глухой и не услышал бы, если б они не повышали голоса.
