— Слушай, Батура, — сказал перед началом уроков, изнывая от любопытства, Кешка Фикус. — Я все равно узнаю, что за письмо ты получил. Так уж лучше скажи сам.

Эх, зря он этак-то! Не понравился принципиальному П. Батурину угрожающий Кешкин тон. И сразу у него отпало желание посвящать Фикуса в свои дела.

— Я и сам хотел рассказать, — спокойно сказал Петр, — но раз ты так…

— Ну, лады, — охрипшим вдруг голосом сказал Фикус, — лады. Кое-кто кое о чем узнает.

— Ах, так! — П. Батурин чуть не бросился на коварного Фикуса, но вовремя вспомнил, как тот его уложил накануне. И не бросился, а отошел, стиснув зубы и дав себе слово научиться у Гришки Голубенцева всем приемам самбо, бокса, дзю-до и вольной борьбы. Струсил все-таки, что ли, мужественный Петр Батурин? Или умнее стал? А?

Но Фикус-то был собой не доволен.

Батурин нашел Ваську Седых и рассказал ему про письмо. Васька был ужасно рад, что ему доверили серьезную тайну, он прямо-таки был растроган и крепко пожал батуринскую руку! И П. Батурин тоже растрогался и рассказал вдобавок и про лодку. Тут уж В. Седых пообещал из кожи вон вылезти, а сделать все, чтобы лодка отправилась в дальнее плавание. Оказалось, что Седых с детства знает моторы. Еще бы ему не знать, когда у него отец — дизелист на теплоходе, а старший брат — знаменитый мотоциклист.

— Это здорово! — сказал П. Батурин, но рассказать Ваське про испытания реактивного корыта почему-то постеснялся.

Гошка и Прошка в школу пришли, и вид у них был весьма унылый.

— Выдрал дед? — спросил Батурин сочувственно.

— Не-е… — сказал Гошка.

— Ага! — сказал Прошка.

— Слегка, — сказали они оба.

— Ничего, — сказал Батурин и похлопал их по плечу. — Джордано Бруно на костре сожгли. За идею.

Тут Батурин рассказал им о происках хитроумного Фикуса и о том, что он решил заменить его сильным и смелым парнем Василием Седых.

Потом он поговорил с Наташей.

— Слушай, как бы этого Фикуса проучить, чтобы он нос не в свои дела не совал? — спросил он.

Наташа подумала, подумала и придумала.

На большой перемене, проходя мимо Фикуса, Батурин, доставая из кармана носовой платок, уронил на Фикусову парту какую-то бумажку, но вроде бы не заметил этого и вышел из класса. Фикус осмотрелся по сторонам и хищно кинулся на бумажку. Развернул ее под партой, хотя в классе уже никого не было, прочел и весьма довольный заулыбался. Увидев в дверях Наташу, он тут же согнал улыбку и принял скучающий вид.

Наташа подошла к Петру.

— Слопал! — сказала она, усмехаясь.

— Вот и хорошо, — сказал Батурин и засмеялся.

Но смех вдруг застрял у него в горле: по коридору шли Вениамин Вениаминович Орликов и Степан Александрович Батурин. С ними шел веселый Осипваныч и что-то им говорил.

— Эт-то новости! — сказал П. Батурин, когда упомянутые лица прошествовали в кабинет директора, — чего им тут нужно?

Наташа тоже была озадачена.

Через некоторое время в кабинет проследовала завуч. Затем дверь кабинета приоткрылась и завуч поманила к себе Наташу.

— Будь добра, — очень ласково сказала она, — пригласи сюда, пожалуйста, старшую пионервожатую и вашу эту… Братусь, Алену, кажется.

«Фьююю, — свистнул про себя Петр Батурин, — похоже, заваривается какая-то каша. Надо быть начеку!»

Наташа убежала, а П. Батурин счел неудобным торчать под дверьми директорского кабинета, когда там происходят события, которые касаются, наверно, и его — иначе зачем бы в школе появился Батурин-старший. Ушел в класс и в раздумье уселся за свою парту.

К концу перемены в класс заглянул очкарик Гриша. В руках у него был небольшой чемодан.

— Ну как, парни, придете сегодня? — спросил он и помахал чемоданом. — Я кое-что захватил.

— Очень нужно, — презрительно сказал Витя Пискарев.

— Я приду, — зловеще пообещал В. Седых.

— Придем! — закричал Жорка Чижиков.

Батурин ломал себе голову — зачем приходили в школу отец с профессором? — и ему чудились всякие не очень приятные картины.

Около школы он встретил Алену и вцепился в нее мертвой хваткой: зачем да зачем приходили в школу отец и профессор? Ведь Алена была там. Она смеялась, плела что-то несуразное, и добиться от нее толку Петр не мог.

— Ну и ладно, — сказал он. — А я еще за тебя заступался.

— А ты вредный, Батурин, — сказала Алена, рассердившись. — Вредный и неблагородный. Спасибо тебе, конечно, что ты за меня заступался. Но ведь я могу подумать, что это ты не потому, что… хорошо ко мне относишься, а чтобы в долгу не оставаться. Я ведь тоже могу сказать, что тебя два раза выручила.

«Вот, елки-моталки, как повернула, — обескураженно подумал Батурин. — Свяжись только с этими девчонками…»

Домой он пришел задумчивый.

— Когда папа придет? — спросил он у матери.

— Не знаю, — нехотя ответила Мария Ивановна.

Петр подошел к окну. Он смотрел на улицу, но что-то мешало ему сосредоточиться: вроде чего-то не хватало. Он глянул на подоконник и понял, чего ему не хватало: не было на подоконнике его скульптур из пластилина. Он посмотрел на мать. Она мыла посуду и была какой-то грустной.

— Мам, это ты мои лепешки убрала? — спросил Петр.

Мария Ивановна исподлобья глянула на него, и Петру показалось, что она покраснела.

— А зачем они тебе? Ведь все равно не хочешь этим заниматься, — сказала Батурина-мама странным тоном.

— Сам не знаю, — неуверенно сказал Петр.