Безусловно, центральной фигурой в штурмовой авиации был летчик. Он завершал трудный и длительный процесс подготовки Штурмового удара по врагу. Он реализовывал усилия тысяч человек, как работающих в тылу, строивших самолеты, изготавливающих его вооружение, так и обеспечивающих их подготовку к боевым вылетам на фронте. Но успех выполнения боевого задания зависел не только от мастерства летчиков, но и во многом от умения воздушных стрелков, которые стали входить в состав экипажа после поступления на вооружение двухместных самолетов Ил-2.

Хотелось бы после долгих лет размышлений более подробно написать о воздушных стрелках штурмовой авиации.

Первые самолеты Ил-2 были с одной кабиной для летчика. Штурмовики несли огромные потери от истребителей противника. Срочно внесли в конструкцию самолета изменения и сделали вторую кабину для воздушного стрелка. Его задача — отражать атаки истребителей противника с задней полусферы. Но поскольку эта военная специальность раньше отсутствовала, то в полки присылали абсолютно неподготовленных молодых людей, сажали их в кабину и на задание. Многие воздушные стрелки не выдерживали во время полета резкие маневры штурмовика. Некоторые простреливали стабилизатор своего самолета и погибали вместе с летчиком. Но в основном это были дисциплинированные воины, мастера своего дела.

Взять воздушного стрелка Колю Гилева, с которым я совершил более 100 боевых вылетов. Сколько раз он спасал мне жизнь. Маленький, щупленький паренек, но настолько сообразительный, что всегда удивлял своей смекалкой. Садился в кабину всегда спокойно. На ремне вместе с пистолетом у него развешаны различные приспособления для устранения в воздухе задержек пулемета. А неисправностей у крупнокалиберного пулемета было очень много, да и воздушные стрелки, плохо обученные, не всегда могли правильно его эксплуатировать. Главная ошибка — это стрельба длинной очередью. После чего и отказ в работе пулемета.

Так вот Гиленок, как мы его любовно звали, всякую задержку мог устранить в воздухе. Не имея летной практики, тем не менее часто подсказывал мне: — Командир (к летчикам стрелки обращались только так), подверни влево, я врежу по зенитке. Или: — Спокойнее, командир. Истребители ушли.

Гиленку, да и другим воздушным стрелкам — низкий поклон. Настолько я уважал Колю, что ни разу даже голоса на него не повысил. Не говоря уже о ругани.

Из тех происшествий, которые имели место со мной, видно, какому риску подвергались воздушные стрелки во время боевого задания. Конечно, легче списать все на войну. Но на душе у меня все время что-то неспокойно, будто бы есть и моя вина в их гибели. Особенно это гнетущее чувство возникает на встречах однополчан.

Сейчас я размышляю о гибели Мардера. Если бы я произвел посадку сразу же после линии фронта, пока еще сам не истек кровью и оказал ему помощь, то он, может быть, и сейчас был бы жив. Но я считал, что у Мардера ранение легкое, вблизи аэродромов не было, а садиться в поле небезопасно, поэтому и принял решение лететь на свой аэродром. Во втором случае если бы я успел убрать шасси, то «капота» бы не было и воздушный стрелок остался бы жив, мог бы приходить, как и я, на встречи однополчан.

В гибели двух воздушных стрелков есть и моя вина, я ее чувствую. Но все же была война. Хочется отдать должное всем воздушным стрелкам штурмовой авиации. Многие из них совершили действительно героические подвиги, но, к сожалению, среди них нет Героев Советского Союза.

Из числа погибших в полку воздушные стрелки составляли 55 %, летчики 45 %, обслуживающий персонал — 5 %.

Ради справедливости необходимо сказать, что от воздушных стрелков во многом зависел успех выполнения боевого задания. Хорошо подготовленный к воздушной стрельбе, храбрый, инициативный, как часто говорят, толковый, всегда отразит атаку истребителей противника. Таким был Коля Гилев. После войны он демобилизовался из рядов Советской Армии, проживал и работал в Свердловске. В 1985 году умер.

Так вот за Колю я всегда был спокоен, а следовательно, за себя тоже. Это был настоящий воздушный боец с выдумками. Он иногда брал с собой ракетницу. В критических моментах, когда отказывал пулемет, Коля выстреливал в направлении заходящего в атаку истребителя противника из ракетницы — и тот в испуге выходил из атаки. Для повторной атаки надо было строить новый маневр. Для этого требовалось время и другие благоприятные условия. Ведь первая атака для штурмовиков со стороны истребителей противника была самой опасной.

Так это было во время боевого вылета в район северо-западнее Будапешта, во время нанесения бомбоштурмового удара южнее населенного пункта Байна, о чем я постараюсь рассказать подробно в следующей главе.

В бою любая хитрость годится. Особенно если благодаря ей будет сорвана хоть одна атака истребителей. Таких моментов в боевой биографии Коли Гилева было много. Он не один раз спасал мне жизнь. Низкий поклон тебе, Коля, и в твоем лице другим бесстрашным воздушным бойцам: Василию Желудкову, Леониду Татаренко, Сергею Пластунову, Василию Пинчуку, Валерию Маслову, Николаю Акопяну, Василию Ясько, Георгию Кренкусу, Николаю Пиленко, Семену Русинову, Борису Трофимову, Сергею Ковалеву, Александру Аверьянову, Борису Есюнину, Али Фираджеву, Андрею Мардеру и другим.

1984 год. Я находился в длительной служебной командировке. Приходит телеграмма от родственников Николая Гилева: — Коля умер. Василий Сергеевич, приезжайте на похороны.

Но поехать на похороны я не смог по той причине, что был в Монголии, да и телеграмма задержалась. Похороны уже состоялись шесть дней тому назад.

Я направил жене Николая телеграмму соболезнования и подробное письмо его родственникам, описав в письме довольно-таки детально о его боевых действиях. Ведь он из многих воздушных стрелков нашего полка единственный, кто был награжден орденами Красного Знамени, Отечественной войны 2-й степени, Красной Звезды и медалью «За отвагу».

Бои под Будапештом изобиловали напряженными схватками на земле и в воздухе. Редкие страницы истории той войны могут сравниться с их драматизмом. Запомнился такой вылет.

4 января 1945 года перед полком была поставлена задача нанести бомбоштурмовой удар по танкам и пехоте противника, которые в свою очередь готовились к нанесению контрудара по нашим войскам северо-западнее Будапешта в районе Байна.

Я вел замыкающую в полковой группе четверку. Подлетаем к линии фронта. Вижу, впереди летит огромная группа немецких самолетов Ю-87. «Лаптежники» так прозвали эти самолеты наши летчики по той причине, что у них не убирались шасси и они висели из-под фюзеляжа подобно лаптям. Под прикрытием своих истребителей немецкие бомбардировщики летели для нанесения удара по нашим войскам. Встретились две армады в воздушном пространстве.

Набираем высоту, всей группой пробиваем небольшой толщины слоистые облака, которые откуда ни возьмись появились над нами в районе цели. Самолет ведущего полковой колонны Сивкова, а за ним и остальные самолеты четверки сделали доворот влево, а я со своей четверкой немного отстал от общей полковой группы. Юнкерсы в это время уже успели отбомбиться по нашим войскам, правда, как потом стало известно, бомбы бросали беспорядочно. Истребители, которые прикрывали их, остались над полем боя с целью атаковать наши группы при выходе из пикирования.

Пара истребителей, находясь сверху облаков, не заметила мою четверку и начала заходить для атаки предпоследней четверки, полагая, что она была последней в общем строю. В это время моя группа выскочила из облаков и я увидел впереди, прямо в прицеле моих пушек истребителя противника. Подвернув свой самолет влево, примерно с расстояния 300 м из обоих пушек открыл огонь. В это же время огонь открыл и мой ведомый Володя Иванов. Самолет противника загорелся и беспорядочно стал падать.

В это время слышу команду Сивкова: — Приготовиться к атаке!

Цель вижу, поэтому тоже даю команду: — Атака! Бомбы!

Группа держится в строю хорошо. Подумал: как хорошо отбомбились. И вдруг сверху справа на третий самолет моей четверки наскочил самолет предпоследней четверки, отставший при маневре на бомбометание от своей группы. Они столкнулись. Самолеты, разваливаясь, вместе с экипажами рухнули к земле. Последнего самолета своей четверки не вижу. Его, оказывается, сбили истребители противника. Остались мы вдвоем с Володей Ивановым. Вдруг слышу голос воздушного стрелка Коли Гилева: — Командир! В хвост заходят два истребителя. Атакуют Иванова. Иванов подбит. Пошел вниз. Командир, доверни влево. Атакуют нас.

Сделал доворот и слышу очереди из УБТ (крупнокалиберный пулемет). Затем увидел, как снаряды вражеского истребителя, вернее трасса снарядов прошла левее моего самолета. Слышу хлопок. Это Коля выстрелил из ракетницы. Помня о ненадежности УБТ, Коля брал ее с собой. Немцы, видимо, обалдели от непонятного выстрела из «илюхи», и истребители немного поотстали. В итоге я остался один. Нас продолжают атаковать. Перехожу на бреющий полет. Это когда самолет почти цепляется за ветки деревьев. Коля беспрерывно отстреливается.

Необходимо заметить, что 12,7 мм пулеметы УБТ очень часто отказывали в бою. Качество изготовления оставляло желать лучшего. Но других пулеметов у нас не было. Самолет Ил-2 был мощным бронированным летательным аппаратом, поэтому немцы прозвали его «черной смертью». Но с точки зрения пилотирования он был, на языке летчиков, «дубом». Да и отделка была топорная. Один раз я взлетаю без перчаток. Стал давать газ, а сверху в кабине висела контровка. Я за нее зацепился левой рукой и в кровь разодрал кожу. Кровь полилась ручьем. И ничего не могу сделать — газ-то не бросишь. Самолет взлетает. Потом уже перехватил сектор газа в правую руку и языком зализал рану. После этого случая никогда уже без перчаток не летал.

Продолжаю полет. Вот-вот зацеплюсь за деревья. Увлекшись маневрами, вдруг увидел впереди высоковольтную электролинию. Взять ручку на себя и перескочить провода — не успею. Мгновенно принимаю решение пролететь под проводами, как Чкалов в бытность под мостом, что и сделал. Истребители, видимо, испугались повторить маневр, полетели с набором высоты и потеряли меня из виду. Так на этот раз мы с Колей уцелели.

В итоге полк за этот вылет потерял пять человек. Тяжелые потери. А уже шел 1944 год, близилось завершение войны. Терять за один вылет столько экипажей было непростительно. В этом была вина и Г. Ф. Сивкова. Безусловно, огромная вина лежит и на истребителях прикрытия, которые, как говорил представитель от истребительной авиации подполковник С. Н. Николаев, завязали бой с превосходящими силами истребителей противника, оставив штурмовики фактически без прикрытия.

Вот что рассказал на встрече ветеранов полка об этом вылете сам Григорий Сивков: — Это был, пожалуй, самый неудачный боевой вылет за все годы войны. Наши наземные войска по-прежнему стремительно наступали. Мне было поручено вести группу из 18 самолетов в район западнее Будапешта и бить по танкам противника.

Подлетая к заданному району, увидел танки. Один от другого расположены как на шахматной доске в 50-100 метрах. Вспомнил вылет в район Гизеля. Там танки стояли впритык, а здесь были рассредоточены и замаскированы. А тут как на зло дымка. Поэтому цель и обнаружена была с опозданием. Сходу поразить ее не представилось возможности. Решил сделать новый заход. Вокруг тишина. «Не торопись сбрасывать бомбы, — говорю сам себе. — Зениток не видно, истребителей тоже…» Завожу четверки на второй заход. Не успел развернуться на 180 градусов, как воздушный стрелок по внутренней связи передал: — Справа большая группа самолетов!

Увидел их. Они построились в круг и обстреливают наши наземные войска из пушек. Вдруг Пластунов как закричит: — Командир, вижу истребителей противника, видимо-невидимо! Цель передо мной. Дал команду: — Атака. Бомбы.

И ПТАБы полетели вниз. Фашистские истребители нас обнаружили. Дело дрянь, подумал. Их до 50, а нас 18 штурмовиков и 6 истребителей прикрытия. Завязался бой. Часть самолетов противника связана боем с нашими истребителями, остальные пошли в атаку на нас — штурмовиков. Густая дымка не давала возможности замкнуть оборонительный круг. Идем четверка за четверкой, прикрывая друг друга. Но последняя четверка Васи Фролова обороняется сама.

В итоге боя мы сбили четыре «мессера», в том числе одного сбил Фролов, но и восемь наших самолетов не вернулись с задания. Через два дня пять из этих восьми экипажей вернулись благополучно в полк. Два экипажа — Балакина, Колобкова и воздушный стрелок Грехнев из экипажа Филипповича погибли.

Очень горько и обидно, очень плохо, — Гриша несколько раз повторил эти слова, — когда ведущий группы прилетает на свой аэродром, понеся такие большие потери.

Тяжело переживать гибель своих товарищей и общую неудачу полета. По деталям старался разобраться в том, что произошло. Если бы увидел раньше цель, то сбросили бы бомбы с первого захода. Потери, конечно, могли быть, но не такие…

После окончания вылета доложил командиру полка майору Кондраткову о выполнении задания со всеми подробностями. Командир полка нервно ходил по комнате. Я виновато молчал. Затем он раздраженно сказал: — Еще бы не хватало, чтобы и тебя сбили. Что мне скажет командир дивизии? Чуть второго Героя в полку не потерял…

А командир дивизии Николай Павлович Терехов действительно был «крутой» мужик, но очень и очень добрый.

Был под Будапештом и такой случай.

Группа самолетов Ил-2 в составе двух звеньев наносила бомбоштурмовой удар по колонне автомашин и танков противника, скопившихся на переправе через Дунай. Боевой расчет за неимением достаточного количества самолетов был составлен из звеньев экипажей разных эскадрилий. Ведущим группы был назначен заместитель командира 2-й эскадрильи старший лейтенант Иван Павлович Павлов. Вторую четверку вел я — командир 1-го звена 1-й эскадрильи.

Взлетели и легли на курс. Через тридцать минут над целью. У переправы через Дунай скопилось огромное количество различной техники противника. Район сосредоточения был сильно прикрыт зенитной артиллерией. Об этом мы были предупреждены перед вылетом. Поэтому с Павловым было согласовано: обстрелять при первом заходе ракетами зенитные средства, а потом штурмовать автомашины, артиллерию и танки.

Ожидать долго не пришлось. При подлете к цели по нам был открыт сильный заградительный огонь из зенитных орудий и «эрликонов». Павлов, слышу, дает команду: — 31-й, атакуйте зенитки на правом берегу Дуная. Я на левом.

После первого захода восьмерка наших Илов замкнула круг из одиночных самолетов. И мы уже теперь индивидуально выбираем для атаки цель. Хорошо видно, как вспыхивают одна за другой вражеские автомашины. На первом заходе мы ударили по зениткам, поэтому обрабатывать цель можно было более или менее спокойно.

Отработали. Слышу отчетливо команду Павлова: — Конец атаки. Сбор.

И мы стали выходить из атаки на малой высоте. Но Павлов почему-то свою четверку повел с набором высоты. Естественно, и мне со своей четверкой надо было делать то же. Но в тот момент, когда группа моего звена собралась в строй «правый пеленг», я услышал голос Николая по внутренней самолетной связи: — Командир, истребители заходят сзади снизу.

Тут же понеслись трассы снарядов правее и левее моего самолета. Стрелял немецкий истребитель. Затем слышу очереди из пулемета из задней кабины. Это стрелял мой воздушный стрелок. В это же время по радио передаю: — «Орел-30», нас атакуют истребители. Не набирай высоту, снижайся.

Павлов молчит и продолжает набор высоты. Нечего делать, и я продолжаю снижаться, чтобы не дать возможности истребителям продолжать атаки наших самолетов сзади снизу. Зона для истребителей была самая выгодная, а для штурмовиков — самая опасная, так как в створе стрельбы воздушного стрелка находился киль и стабилизатор собственного самолета.

После двух атак на наш самолет немцы принялись за замыкающих в четверке самолетов. Во время атаки истребителей все ведомые, можно сказать, прижались ко мне и летели в плотном строю. Вторично не передаю, а кричу Павлову: — «Орел-30»! Снижайся! Как слышишь?

Не отвечает. Надо прямо сказать, что с радиосвязью на самолетах Ил-2 в те годы было плохо. Во время боя надо было настраиваться. В наушниках часто слышались посторонние звуки. Видимо, Павлов меня не слышал.

Вижу, как трасса, выпущенная из пушек МЕ-109, прошила последний самолет четверки. Пилотируемый Филипповичем самолет стал падать вниз. Зацепился за землю и взорвался на моих глазах. Атака истребителей не прекращается. Через несколько секунд смертельная трасса врезается уже в самолет Михайлюка. Он также уходит в землю. Истребители противника атаковали нас почти до самого аэродрома базирования.

После приземления подошел к Павлову и спросил: — Что же ты, Иван, бросил нас?

— Я потерял вас.

Вот что такое летать группой из разных эскадрилий.

Чья вина в гибели двух экипажей? Виню себя. Отстал от первого звена, вследствие чего было ослаблено взаимодействие в группе при отражении атак истребителей.

Командир общей группы Павлов безусловно виноват, так как бросил на произвол судьбы своих подчиненных, то есть мое звено. После удачного бомбометания и штурмовки вражеских войск ударил по газам и забыл про своих ведомых.

И конечно же, истребители прикрытия фактически бросили нашу группу и дали возможность безнаказанно расстреливать наши самолеты.

В 1975 году в Транспортное управление международных воздушных линий прибыла уже другая венгерская делегация и тоже на переговоры. В программе было запланировано посещение Ялты в Крыму. Прилетев на самолете Аэрофлота в Симферополь, мы на троллейбусе добрались до Ялты. Остановились в одной из гостиниц города. На ужине завязался непринужденный разговор о прошедшей войне.

Среди членов венгерской делегации был и представитель авиакомпании МАЛЕВ. Оказалось, что он бывший летчик. Во время войны летал на истребителе «Мессершмитт-109». Иштван, так звали венгра, сказал, что, хотя он летал на немецком самолете, на его фюзеляже были нанесены белые кресты, а не желтые. Я спросил: — Какая разница?

Он замысловато ответил: — Кто летал на самолетах с белыми крестами, как правило, отражал налеты англо-американских самолетов и в бой с советскими летчиками почти никогда не выступал. Но были случаи, когда приходилось отражать налеты и советских самолетов.

Когда я ему рассказал о печальном вылете с потерей двух экипажей, он прямо сказал: — Товарищ Фролов (в то время мы называли друг друга товарищами), извини меня, но признаюсь, что бывало и ваши самолеты мы сбивали. Возможно, что и ваших друзей я сбил. Что поделаешь? Была война. После войны, когда Венгрия стала дружественной нам страной, Иштван был направлен учиться в Советский Союз, окончил Военно-воздушную академию имени Ю. А. Гагарина. Прослужив несколько лет, демобилизовался и перешел работать в венгерскую авиакомпанию МАЛЕВ. Как представитель этой авиакомпании он и был направлен в Советский Союз.

Когда Иштван признался, что воевал на «мессершмиттах» и сбивал наши самолеты, в какой-то степени я его понял. Ведь я сам сделал шесть боевых вылетов на бомбометание военных объектов в Будапеште. Тогда это была суровая необходимость, не оставлять же в покое военный завод, на котором выпускались танки, предназначенные для обороны окруженной группировки немецких войск в городе.

Казалось бы, все ясно. Бомбить. В действительности так и было. При каждом вылете ставилась задача бомбить военные объекты в западной части города — Буде, где изготавливались танки, бронетранспортеры и артиллерийские орудия.

Вспоминается один их этих вылетов.

Нашу эскадрилью вызвали на КП полка. Из землянки вышли, как мне показалось, очень озабоченные Кондратков и Провоторов.

Командир полка коротко и ясно поставил боевую задачу: — Первой эскадрильи в составе диух четверок нанести бомбовый удар по военному заводу, расположенному в пяти километрах севернее горы Геллерт. На одних самолетах будут подвешены по две 250-килограммовые бомбы фугасного действия, на других — фугасные весом в 100 килограммов. Восьмерку поведет командир вашей эскадрильи Герой Советского Союза капитан Ткаченко.

На моем самолете впервые были подвешены на внешних замках 250-килограммовые фугаски.

Перед тем как разойтись по самолетам, командир полка еще раз предупредил, что завод сильно прикрыт зенитной артиллерией и «эрликонами», большая часть из них расположена на горе Геллерт. Обращаясь к Мише Ткаченко, предупредил, чтобы были очень внимательны при подходе к цели. Может быть, заход на цель произвести не со стороны горы Геллерт, а с противоположной от нее, с той стороны и солнце будет светить прямо в лоб зенитчикам.

Когда мы подъехали на грузовой автомашине к нашей землянке, Миша Ткаченко еще раз напомнил, что будем заходить со стороны восточной части города — Пешта.

— Второму звену нашей группы сосредоточить огонь на подавлении зениток.

Добавил, что истребителям прикрытия дано указание, как сообщили из штаба авиадивизии, при отсутствии истребителей противника, также сосредоточить усилие на подавление зениток.

За последнее время активность истребителей противника резко уменьшилась, но зенитки и особенно «эрликоны» продолжали доставлять нам неприятности, тем более подлет к цели планировался, как всегда, на высоте 1100 метров. А эта высота благоприятствовала более точному прицеливанию при обстреле самолетов. Для штурмовиков эта высота была выбрана не случайно. С большей высоты точечную цель было определить очень сложно, да и эффективность реактивных снарядов при обстреле зениток не велика.

Несмотря на то, что мы зашли со стороны солнца, зенитки и «эрликоны» открыли ураганный заградительный огонь. Группы немного рассыпались, но тут команда: — Приготовиться к атаке. Атака. Бомбы.

Я дважды нажал на кнопку бомбосбрасывателя и две 250-килограммовые фугаски полетели вниз, но куда, я не знаю. Ведь я бомбил по команде ведущего общей группы. Одиночно бомбить я не имел права. Может быть, эти бомбы полетели на жилые кварталы. Сердце защемило от того, что эти бомбы могли убить мирных жителей.

В послевоенное мирное время мне пришлось много раз по долгу службы в Аэрофлоте встречаться с венгерскими гражданами, быть в Будапеште, но никогда в их присутствии я не говорил, что бомбил Будапешт. У меня был приказ, а приказ, тем более в военное время, я должен был выполнять беспрекословно. Для венгра же я — убийца.

Сейчас, когда пишу эти строки, в Чечне льется кровь, гибнут мирные люди от бомбардировок нашими самолетами населенных пунктов этой многострадальной республики.

Как будут рассказывать нынешние летчики о своих делах?

Я бомбил врага, напавшего на нашу Родину, а в 1994–1995 годах российские летчики бомбили свои же города и села, убивали своих соотечественников только потому, что те стали заложниками преступной политики игроков человеческими судьбами.

Или другой вопрос. Я получил звание Героя Советского Союза за мужество и героизм, проявленные в борьбе с немецко-фашистскими захватчиками во второй мировой войне, а господин Ерин получил звание Героя Российской Федерации за то, что подчиненные ему войска расстреливали в Белом Доме своих сограждан и представителей высшего органа власти России.

Как это понять? Как понять официальное заявление: летчики федеральных войск не бомбили Грозный, а на другой день радио передает, что наши летчики бомбили точечные цели, но не жилые кварталы города. Но ведь зенитные установки, или бронетехника дудаевцев располагались в жилых кварталах, рядом с детскими садами, школами. Вот этого понять невозможно.

Итак, опять, летим на Будапешт. На каждом самолете подвешены не четыре бомбы по 100 килограммов, а по две бомбы по 250 килограммов. Подлетаем к центру города, и оттуда начинают бить зенитки и «эрликоны». Естественно, строй самолетов в какой-то момент размыкается, а тут команда ведущего: Бомбы!

Бомбим. А вот куда бомбы упали, неизвестно. Может быть, на жилые кварталы. Причем тут мирные жители? Ни при чем. В 1988 году пришлось побывать в Будапеште и увидеть своими глазами прекраснейшие дворцы на берегах Дуная. Признаюсь, прослезился, вспомнив 1944 год. Был потрясен, когда при входе на мост через Дунай в центре города, который пришлось бомбить, я увидел разложенные прямо на цементе два ордена Красного Знамени, несколько орденов Красной Звезды, много медалей и различных советских военных знаков отличия. Как было неприятно смотреть на это. Подумал: какое идиотство. До чего дошли!

12 мая 1945 года. Аэродром Гетцендорф в Австрии. Меня вызвали на КП полка. Там вместе с командиром полка подполковником Заблудовским находился заместитель командира дивизии полковник Самохин.

Доложил, что прибыл для получения боевого задания. Но тут же подумал: а почему боевого задания? Ведь война-то закончилась.

Но была поставлена действительно боевая задача: двумя самолетами произвести полет с полной бомбовой загрузкой на разведку вдоль Дуная в направлении города Линц. Если баржи и речные суда идут на запад, то их бомбить, а если на восток, то не трогать. Полет будет проходить без прикрытия истребителей.

Взлетели. Солнечный день. Как говорят летчики: миллион на милион. Летим над Дунаем на высоте, примерно 900 метров. Вдруг с железнодорожной станции потекли в направлении моего самолета струи «эрликоновых» трассирующих снарядов. Не успел опомниться, как в правой плоскости появились три отверстия. 20 мм снаряды прошили насквозь консоль крыла. Вот тебе бабушка и Юрьев день. Закончилась война… Я бросил машину влево. Мой ведомый Сева Леонов вправо. Даю команду: «Атакуем зенитку».

Ввожу самолет в пикирование и выпускаю сразу все четыре реактивных снаряда. Леонов вслед за мной делает то же самое. Вывел из пикирования самолет и вижу справа по Дунаю плывут на запад до десяти транспортных средств. С одного из катеров заговорила зенитка. Я резко ввел самолет в пикирование и серией сбросил сразу все четыре бомбы. Стрелок мне кричит: Командир, попал. Катер тонет.

Одновременно по радио слышу в наушниках голос Леонова: — Командир, бросай атаку. Полетели домой. Война закончилась.

Прилетели на аэродром. Доложил о выполнении задания. Заместитель командира авиадивизии недовольно спросил: — Зачем вам нужно было лезть в пекло, когда уже закончилась война. Я ему ответил, что еще не вышла военная злость. Поэтому не мог удержаться, чтобы не поштурмовать умирающего, но огрызающегося врага. Это был мой последний боевой вылет.