В промозглом и сыром апреле, когда снега уже сошли, а тепло еще не наступило, Гусеву позвонил Кац.

— Давно не слышались, — сказал Гусев.

— Я вам звонил несколько раз, но вы не брали трубку.

— У меня были дела, — сказал Гусев. — Извините.

— Ничего страшного, Антон, — сказал Кац. — Я понимаю, что политическая карьера отнимает много времени и сил.

— Отнимает, — согласился Гусев.

— И все же, нам нужно поговорить.

— А это кому нужнее, вам или мне? — уточнил Гусев.

— Я думаю, этот разговор может быть важен для нас обоих.

— И о чем мы станем разговаривать?

— Об этом не по телефону. Приезжайте к нам в офис...

— Нет уж, — сказал Гусев. — Лучше вы к нам.

— Я не люблю пафосные бизнес-центры, — сказал Кац. — Давайте тогда на нейтральной территории?

— На нейтральной, так на нейтральной, — сказал Гусев. — Аллея, которую я когда-то подметал, вас устроит?

— Вообще-то, я думал о каком-нибудь тихом ресторане...

— Я не голоден, — сказал Гусев.

— А если мы встретимся завтра?

— Я и завтра буду не голоден. Или аллея, или...

— Пусть будет аллея, — согласился Кац. — Когда?

— Завтра в полдень, — сказал Гусев. — Так будет красиво.

— Пусть будет, — согласился Кац.

Из дома Гусев ушел рано. Он не хотел, чтобы Марина видела, как он собирается на эту встречу.

В кабинете Гусев снял с себя рубашку и нацепил бронежилет, а Тунец проверил, правильно ли все застегнуто. На воротник пиджака Гусев прицепил микрофон, в ухо вставил наушник. Тунец нацепил на себя экипировку, которую обычно использовал во время охоты.

— Вы как на войну собираетесь, — заметил Гена. — Аж завидно.

Гусев буркнул что-то невразумительное.

— Может, мне с вами пойти?

— Только под ногами путаться будешь, — сказал Тунец.

— Ой ли?

— У нас команда, — сказал Тунец. — Ты в ней никогда не работал. Так что, при всех твоих талантах, извини.

— Если что, постарайся за нас красиво отомстить, — сказал Гусев.

— Это я могу, — сказал Гена. — Это я запросто.

Он был выключен из происходящего, и деятельной натуре адвоката это не нравилось .

Тунец сплюнул и постучал по деревянной облицовке двери.

Он был человеком суеверным.

Гусев шел по аллее, чувствуя себя Клинтом Иствудом, входящим в затерянный город-призрак, где за каждой закрытой ставней мог оказаться направленный на него ствол.

Это было неприятное ощущение, но самым неприятным было то, что оно отсылало его во времена чертовой охоты. Город больше не был его родной территорией. Город превратился в территорию врага.

Вон рабочий из службы озеленения отложил в сторону свои инструменты, курит и провожает Гусева внимательным взглядом. А вот влюбленная парочка, вроде бы сидят, обнимаются, но ведь погода-то еще не располагает для длительных прогулок в скверах... А вон у той старушки из чемоданчика на колесиках торчит раструб огнемета, ага.

Гусев решил, что не стоит накручивать себя еще больше.

— Не дергайся, — сообщил наушник голосом Тунца. От неожиданности Гусев как раз дернулся. — Нас тут двенадцать человек вместе со мной.

Это обнадеживало.

— И их человек пятнадцать, — продолжил Тунец. — Может, чуть больше.

А это заставляло нервничать.

Кац уже сидел на скамейке. Гусев попытался определить, надет на нем бронежилет или нет, но не смог.

— Добрый день, Антон.

— Добрый, — Гусев сел рядом.

— Хорошо выглядите. И костюм на вас отлично сидит. Итальянский?

— Не помню, — скал Гусев. — Невеста выбирала.

— Тогда разрешите вас поздравить, — сказал Кац.

— И погода чудесная, — сказал Гусев. — Весной пахнет.

— Понимаю, — сказал Кац. — Ваше время дорого, да?

— Неужто ж ваше дешевле?

— Я все же не стал бы сравнивать, — скал Кац. — Молодой, перспективный политик...

Гусев демонстративно зевнул.

— Хорошо, я перейду к делу, — сказал Кац. — Антон, зачем вам это?

— Зачем мне это что?

— Вы пытаетесь на нас давить, — сказал Кац. — Вы произносите речи о том, что бизнес должен быть более прозрачен и социально ответственен, а на нас валится проверка за проверкой. Министерство здравоохранения, налоговая, даже Счетная Палата... На прошлой неделе прокурорская проверка была. Думаете, я не знаю, куда они копии отчетов отправляют? Вашему Филинову и отправляют. Он как бультерьер, которого кто-то на нас натравил. Он использует все свои связи, чтобы нас достать, и я уверен, что действует он не по своей инициативе. Поэтому я и спрашиваю, зачем вы это делаете?

— Это такая стратегия, — объяснил Гусев. — Ты давишь на людей и делаешь это до тех пор, пока они не начнут говорить правду.

— Мы никогда вам не лгали.

— Вы лжете мне прямо сейчас, — сказал Гусев. — И это может означать только одно. Я вас недодавил. Но я исправлюсь, обещаю.

— Мы несем убытки, — сказал Кац. — Пока незначительные, но это тревожит акционеров. И еще мы терпим репутационные потери. Собрание акционеров поручило мне поговорить с вами и попытаться уладить наши разногласия.

— То есть, вы сами себе и поручили, — сказал Гусев. — Я видел копии выемок ваших документов, а мои юристы сумели свести концы с концами. Вы хорошо маскируетесь, Аркадий Оттович, но теперь-то я знаю, что никакой вы не завхоз.

— В каком-то смысле как раз завхоз.

— А также держатель пятидесяти трех процентов акций.

— Пятидесяти пяти, — поправил его Кац.

— Значит, недоработали, — согласился Гусев. — Что ж, должен сказать, мне любопытно, как вы намерены все уладить.

— А чего вы хотите?

— Для начала, правды, — сказал Гусев. — Можете рассказать, зачем вы меня убили.

Аркадий Оттович взмахнул руками.

— Бог с вами, Антон, вы уже однажды приходили к нам с таким обвинением...

— Видимо, в тот раз я недостаточно далеко зашел.

— Все факты уже достаточно давно были у меня перед глазами, — сказал Гусев. — Просто я долгое время задавал себе не тот вопрос. Я спрашивал, зачем кому-то понадобилось меня убивать, но только в детективах сыщики сначала ищут мотив. В реальной жизни надо выяснить, кто это сделал, а потом спросить у него, зачем. Вот я вас и спрашиваю.

— И о каких же фактах вы говорите?

— Самый главный из них — кислородное голодание, — сказал Гусев. — Смерть мозга наступает достаточно быстро, а технологии по восстановлению, о которых с вашей подачи рассказывал мне мой собственный клон, еще не отработаны. По сути, их еще даже тестировать не начали. Ваша бригада просто не успела бы приехать на место до того, как я окончательно отправился на тот свет. Из чего можно сделать простой вывод — она там была с самого начала.

— А как же мы обошли вопрос с полицией? Ведь было расследование...

— Я думаю, вы рассказали им какую-нибудь сказку о ранней системе оповещения и о том, что ваша машина случайно оказалась поблизости, — сказал Гусев. — Дали кому-то денег, чтобы в вашу сказку поверили и не задавали лишних вопросов. А потом ваши хакеры уничтожили электронные полицейские архивы, и кто-то подчистил бумажные.

— Вам уже наверняка задавали этот вопрос в прошлый раз. Зачем нам стрелять, ведь...

— Потому что это самый быстрый и безболезненный способ, — сказал Гусев. — Кроме того, причина смерти должна быть очевидна, а что может быть очевиднее дырки в сердце? Таким образом вам удалось избежать вскрытия.

Кац улыбнулся, но это была невеселая улыбка.

— Или, например, клоны, — сказал Гусев. — Кому было удобнее всего меня клонировать? Кто располагал всем богатством моего генетического материала, у кого есть необходимые производственные мощности? Тут даже ходить далеко не надо, все сходится.

— Могут быть и другие объяснения.

— Бритва Оккама, — сказал Гусев.

— Не все в жизни поддается этому методу.

— Знаете, Аркадий Оттович, такими темпами мы ничего с вами не уладим.

— Хорошо, — сказал Кац. — Тридцать семь лет назад мы действительно вас застрелили, я это признаю. Застрелили и положили в криокамеру, и уладили все вопросы с полицией. Вы ведь этого хотели услышать? Но вы ведь не умерли окончательно. Вы живы. Вот вы, прямо передо мной сидите и глазами лупаете. И после мы вовсе не желали вашей смерти. Вспомните, когда вы попали в переплет, мы прислали к вам на помощь спецназ. Наши люди умирали за вас, Антон, и вы это видели. И даже потом, когда вы отправились в сольное путешествие по Москве и области, мы старались прикрывать вас. Откуда же, как вы думаете, на вашем счету в игре столько трупов? Некоторых из них вы не то, что не убивали, вы их даже не видели.

Но как они меня отслеживали, подумал Гусев, и сразу же понял, как. Телефон, который прислал ему Макс. Разлоченный, но, видимо, с жучком-маячком. Макс, он ведь откуда взялся? Их с Гусевым познакомил Стас. А со Стасом Гусев познакомился в общаге «Второй жизни».

Вот тебе и здрассьте.

— Так что, как бы парадоксально это ни звучало, именно нам вы обязаны своей жизнью, Антон.

— И в туннелях тоже прикрывали, да?

— И там тоже.

— И парня убили, — сказал Гусев. — За то, что он вашу систему взломал и меня на клонов навел.

— А если я скажу вам, что его убили по ошибке? — поинтересовался Кац. — Что у наших специалистов была команда отстреливать всех, кто не вы, чтобы гарантировать ваше выживание?

— А файлы в системе потом сами себя заменили? — спросил Гусев. — Хакер мертв, следов в сети нет. Удачное совпадение.

— Вы-то живы, — сказал Кац. — И клон ваш жив, хотя, если исходить из предписываемой нам кровожадности, мы и его должны были убить. Ведь мы могли бы, но не стали.

— Не стали, — согласился Гусев. — А к чему была эта история с ложкой и виртуальными мирами?

— Тут наши психологи ошиблись, — сказал Кац. — Признаюсь честно, когда выработали дворником, мы хотели вас раскачать, заставить действовать, посмотреть, что из этого выйдет. Но после охоты вы слишком уж раскачались, и были принято решение вас притормозить. Для этого и придумали историю с виртуальным миром. Мы и не ждали, что вы поверите в нее сразу, полностью и безоговорочно, мы хотели заронить в ваш разум сомнения относительно тщетности всех ваших действий. Но психологи неправильно просчитали ваш профиль. Сравнивали психотип с психотипом клонов, но не учли, что вы принадлежите к тому поколению, чья молодость пришлась на девяностые. Кто рос на обломках страны и воспитывался в этом бардаке. Вы ведь вообще никому не верите, Антон. Даже самому себе.

— Тем более, что это был не я, — сказал Гусев. — А всего лишь жалкая копия.

— Но почему же жалкая? Это была полная ваша копия, Антон. Ей не хватало только вашего жизненного опыта.

— И теперь мы переходим к главному вопросу, — сказал Гусев. — Зачем вот это все? Зачем вы меня убили, а потом оживили и берегли? Зачем сделали моих клонов?

— Вы же наверняка читали выемки, и вы умеете анализировать, Антон. Неужели у вас нет своей версии?

— Из очевидного — вы нашли в моем генотипе что-то вас очень заинтересовавшее, — сказал Гусев. — Уложили меня в холодильник, а сами создали клонов, чтобы получить более широкий спектр данных. Проверить экспериментально. Потом, когда клоны выросли, вам понадобился контрольный образец и вы меня разбудили.

— И правда, из очевидного, — сказал Кац. — Но, может быть, на этом мы и остановимся?

— Нет, — сказал Гусев.

— Вам может не понравиться то, что вы услышите.

— Даже не начинайте, — попросил Гусев. — Или вы говорите все, или на этом мы нашу встречу закончим и дальше пойдет так, как пойдет.

— Хорошо, — сказал Кац. — Вы же знаете, что в нашей корпорации существует исследовательский отдел?

— Знаю.

— Он занимается генетическими исследованиями, используя материалы, предоставленные нашими клиентами, в том числе работает и с их ДНК, — сказал Кац. — Ищет аномалии, интересные гены... Что-то, что отличает человека от остальных, делает его уникальным. Их цель, а мы вкладывали в ее достижение очень большие средства, состояла в том, чтобы найти или создать человека новой формации. Помочь эволюции перейти на следующую ступень. И я считаю, что эта цель оправдывает средства.

— Зачем вам такие траты? Вы же коммерческая организация.

— Фундаментальная наука — это очень дорого, — согласился Кац. — Но в случае успеха это еще и очень прибыльно. Без исследований космоса не было бы тех же сотовых телефонов и спутникового телевидения, например. Но меня, как соучредителя и одного из основателей корпорации, интересует не только прибыль. Понимаю, это звучит пафосно, но я думаю о будущем всего человечества и его благе.

— О да, это очень удобная позиция, которой можно оправдать вообще все, — сказал Гусев. — Особенно в собственных глазах.

— Нельзя приготовить яичницу...

— Все, кто так говорит, представляют себя только на месте повара, но никогда — на месте яйца, — сказал Гусев.

— Тем не менее, кто-то должен быть и поваром, — сказал Кац.

— Итак, вы проводили исследования, — сказал Гусев, уставший жонглировать словами попусту.

— К нам обращаются самые разные люди, политики, бизнесмены, музыканты, художники...Но у всех наших клиентов, сколь бы разными они ни были, есть одна общая черта — они состоялись, добились в жизни определенного успеха. Ведь наши услуги очень недешевы, и далеко не каждый может себе их позволить.

— Так вот, когда человек обращается в нашу клинику, мы проводим полный набор исследований. Сами посудите, у всех наших клиентов есть что-то общее. Они все добились в жизни определенного успеха, если могут себе позволить наши не очень-то дешевые услуги.

— Неужели вы попытались выделить ген успеха? — скептично поинтересовался Гусев.

— Нет, конечно. Но мы подумали, что если изменения и есть, то в этой группе людей мы обнаружим их быстрее всего.

— И многих вы уже застрелили для более тщательного исследования? — поинтересовался Гусев.

— Вы поверите, если я скажу, что вы — первый и единственный?

— А вы на самом деле можете такое сказать?

— Значит, не поверите, — сказал Кац. — Знаете, Антон, мы уперлись в стену задолго до вашего к нам обращения. Наши клиенты никак не выделялись из среднестатистической картины. И мы подумали, что, возможно, несколько поторопились с нашим замыслом. Что человечество вовсе не готово выйти на новый виток, что все это зря. Но ваш визит эту ситуацию изменил. Мы подумали, что стоим на пороге прорыва.

— Что не так с моим генотипом? — спросил Гусев.

— О, у вас вполне стандартный генотип, — сказал Кац. — Но вот данные, полученные после сканирования вашего мозга — это совсем другой разговор. Скажите, Антон, вам бывает скучно?

— Почти всегда.

— Человеческий мозг — это отдельная вселенная, — сказал Кац. — Главная загадка, самая неизученная область медицины. Вселенная вашего мозга, Антон, сильно отличалась от любой другой вселенной, виденной нами ранее. В ней больше звезд, они светят ярче... Вы знаете, чем мужской мозг отличается от женского?

— Весом? — предположил Гусев.

— В мужском мозге больше связей между зонами внутри полушарий, — сказал Кац. — Это позволяет мужчинам лучше ориентироваться в пространстве и быстрее переходить от размышления к действию. В женском мозге больше связей между полушариями, поэтому они способны лучше анализировать ситуацию и взаимодействовать в группах. Я это вам для того рассказываю, чтобы вы поняли — отличия в строении могут быть видны даже на таком, самом примитивном уровне. Но ваш мозг не похож ни на один другой. У вас везде больше связей. Мы до сих пор точно не знаем, что это значит. Но полагаю, что вы и думаете быстрее, чем обычный человек. Оттого у вас и появилось постоянно ощущение скуки.

— Даже если и так, особых бонусов мне это не принесло.

— Одним словом, увидев вас, мы испугались, что вы и есть новая ступень эволюции, — сказал Кац.

— Испугались? — уточнил Гусев. — Почему испугались-то?

— Ну, вы же не очень хороший человек, Антон, — сказал Кац.  — Мы установили за вами слежку, мы собрали всю доступную информацию, и поверьте, даже тогда нам уже было доступно очень многое. Вы не похожи на образец для подражания. Вы эгоист. Вы никого не любите и никому не верите. У вас совершенно нет амбиций, вы достаточно быстро достигли своей зоны комфорта и упорно игнорировали все, что находилось за ее пределами. Являясь с одной стороны человеком будущего, с другой вы практически ничем не отличались от своих современников. Это был бы эволюционный тупик. Но, по счастью, мы ошиблись в оценках. Новая ступень эволюции — это те дети, которые способны видеть сквозь стены, которые способны впадать в транс и прозревать будущее, которые могут читать мысли... Мы сейчас очень плотно работаем с этими детьми.

— Я им заранее сочувствую, — сказал Гусев. — Эксперимент с гнутыми ложками тоже вы придумали? Чтобы выявлять особенно талантливых?

— Запустить это теорию в массы было несложно, — подтвердил Кац.

— Много ложек уже согнулось?

— Пока ни одна, — сказал Кац. — Но мы верим, что когда-нибудь она согнется.

— И вы наплодите расу суперменов из пробирок? — уточнил Гусев. — Комбинируя их гены, вы собираетесь получить людей, которые могут делать все перечисленное в одном флаконе?

— Мы надеемся на это, — сказал Кац. — Это наши инвестиции в будущее.

— Как вы намерены это будущее увидеть? Место в криокамере уже подготовлено?

Кац не ответил, но Гусев был уверен, что попал в точку.

— Значит, я  — не новая ступень эволюции? — спросил Гусев.

— Нет, — сказал Кац. — И вот сейчас я расскажу вам жестокую правду, Антон. Мне очень бы не хотелось этого делать, но раз вы настаиваете...

— Я настаиваю, — подтвердил Гусев.

— Вы — не новая ступень эволюции, — сказал Кац. — Вы — ее сторонняя и тупиковая ветвь. Паразит на теле человечества. Вы, Антон, человек приспосабливающийся.

— Очередная порция лапши на уши? — поинтересовался Гусев.

— Говорю, как есть. Как вы и хотели.

— О как.

— Именно так, Антон. Вы созданы для того, чтобы приспосабливаться. Вы идеально для этого подходите. Вспомните вашу прошлую жизнь. По меркам социума вы были вполне успешны. Менеджер среднего звена, квартира, машина, дача, счет в банке. Посмотрите на ваших клонов. Все то же самое. Они оба вписались в эту жизнь и замерли примерно на том же уровне. Собственно, глядя на то, как ведут себя ваши клоны, мы и поняли, что вы из себя представляете. И разморозили вас для чистоты эксперимента. Посмотрите на себя сегодняшнего. И года не прошло, как вы появились в этом мире без денег, за исключением тех, что дали вам мы, без связей, без особых перспектив. И сейчас вы имеете все то же самое — квартира, машина, даже собственная партия. В поколении эффективных пользователей вы оказались самым эффективным.

— Мне кажется, вы сейчас что-то антинаучное рассказываете.

— Нет, я просто перелагаю это на доступный для обычного человеческого понимания язык, — сказал Кац. — Эволюция не стоит на месте и не всегда идет по прямой. Иногда она пробует обходные пути. Животные приспосабливаются к окружающему миру, человечество пытается изменить мир под свои нужды. Но, видимо, в двадцатом веке цивилизация достигла какой-то усредненной зоны комфорта. Изменять мир дальше оказалось слишком сложно, слишком дорого и никому не нужно. Раздвинуть границы в космос так и не удалось. Человек-творец оказался невостребованным, и а качестве антитезы ему природа создала вас. Вы, Антон Гусев, генетически совершенная, идеально продуманная, выдающаяся посредственность.  Вы никто. Вы никакой, поэтому можете приспособиться к любым условиям и везде сойти за своего. Я думаю, что если бы вы проснулись в обществе каннибалов, то все равно быстро бы заняли положение, гарантирующее вам стабильный и большой кусок мяса и не требующее от вас особого напряжения.

— Теперь, я так понимаю, эксперимент завершен?

— Да. Мы полностью подтвердили первичные результаты.

— И чего вы хотите от меня?

— Уже ничего. Просто оставьте нас в покое.

— Вы меня убили.

— Месть — это блюдо, которое пожирает самого повара, — процитировал Кац. — И потом, я уже устал напоминать вам, что вы живы.

— Вы испортили мне жизнь.

— Ничего мы не испортили. Ваша нынешняя жизнь ничуть не хуже предыдущей. Вы даже нашли женщину, на которой собираетесь жениться. В прошлой жизни этого вам так и не удалось.

— Может, и удалось бы. Но вы не дали шанса мне это выяснить.

— Вы хотите, чтобы я принес вам свои извинения?

— Нет, — сказал Гусев. — Я хочу сплясать веселый зажигательный танец на вашей могиле.

— Не дождетесь, — сказал Кац.

— Может быть, и дождусь, — сказал Гусев.

Кац покачал головой.

— Вы мне не нравитесь, — сказал Гусев. — Вы используете людей, а потом выбрасываете их или убиваете.

— Это только высокие слова. Высокие и пустые.

— Я вас раздавлю, — пообещал Гусев. — Не знаю, как, но раздавлю. Даже если для этого мне действительно придется стать президентом.

— Не раздавите, — холодно и жестко сказал Кац. — И не станете. Вы же посредственность, и все, что вы делаете, весьма посредственно. Вы создали мелкую партию, выиграли пару ничего не значащих выборов, но это ничего не значит. Первый же серьезный вопрос, вынесенный вами на голосование, повис в воздухе. Сколько там сейчас у вас процентов? Восемнадцать? Рассказать вам про статистику относительно подобных законопроектов?

— Не стоит.

— Потому что вы и сами все понимаете, — сказал Кац. — Вы, как посредственность, не можете создать ничего значимого, вы не способны ни на что повлиять. И нас вы тоже не раздавите. Силенок не хватит.

— Я все же попробую, — сказал Гусев.

— Пробуйте, кто ж вам мешает, — сказал Кац. — Но что из всего сказанного вы можете доказать? Что вы вообще можете сделать? Сольете запись нашего разговора журналистам? Это будет конец вашей политической карьеры. Никто не пойдет за посредственностью, сколь бы идеальной она ни была.

— Плевал я на политическую карьеру.

— И потом, понимаете, за вами будут стоять ваши слова и какие-то нечетко сформулированные моральные принципы, которые меняются из поколения в поколение. А на нашей стороне играет самый большой человеческий страх — страх смерти. Никто против нас не пойдет.

— Вы не одни на этом поле.

— Но мы пришли на него одними из первых и первыми добились результатов, — сказал Кац.

— Незаменимых людей не бывает, и незаменимых корпораций тоже.

— Видимо, мы не договоримся, — сказал Кац.

— Зачем вообще договариваться с посредственностью, которая ничем не угрожает?

— Серьезно не угрожает, — поправил Кац. — Вы не можете нас раздавить, но мелкие неприятности таки доставляете, и я предпочел бы уладить дело миром.

— Не судьба, — сказал Гусев.

— Что ж, я хотя бы попытался, — Кац поднялся на ноги.

Позже, на разборе полетов, они десятки раз пересматривали эту сцену с разных углов обзора, пытаясь понять, что же все-таки на самом деле произошло в небольшом скверике в спальном районе Москвы, и кто именно начал стрелять. Отдал ли Кац какой-то сигнал, или кто-то из его людей проявил инициативу, или просто нервы у кого-то не выдержали. По крайней мере, Тунец клялся, что его парни открыли огонь только в ответ.

Гусев же склонялся к мысли, что концентрация оружия и нервов на одной весьма ограниченной площадке достигла критической массы, и стрельба началась просто потому, что она должна была начаться, неизбежная, как исторический процесс. В мире, в котором правило балом насилие, переход из стадии переговоров к силовому решению проблемы требовал совсем незначительного толчка.

Может быть, поэтому его никто и не почувствовал.