Убедимся еще раз, что СССР по отношению к Германии не был агрессором. Оговоримся и скажем, что любой план войны в любом государстве предусматривает как оборонительные, так и наступательные действия с целью защиты целостности своей территории и окончательного разгрома врага. В СССР (по архивным данным) такой стратегический план 1940 года предусматривал наступление через 30 суток после нападения противника, причем наступление должно было начинаться при благоприятных условиях. В нем не шла речь о нападении на Германию и другие государства. Сам план назывался: «Соображения об основах стратегического развертывания Вооруженных Сил Советского Союза на Западе и Востоке на 1940–1941 годы» (ЦАМО РФ, оп. 2951, д. 239, л. 197–244). План был разработан 18 сентября 1940 года и подписан наркомом обороны С. К. Тимошенко и тогдашним начальником Генштаба генералом армии К. А. Мерецковым. 14 октября он был одобрен Сталиным и Молотовым и вступил в силу. По плану главной задачей наших западных пограничных округов была полная оборона на период подхода, сосредоточения и развертывания тыловых войск. Этот период составлял 25–30 суток.

Уточненный вариант этого плана, ввиду скопления гитлеровских войск на нашей западной границе, был составлен в Генштабе по состоянию на 15 мая 1941 года. Данный план отличался формулировкой, которая и стала основой для многих утверждений о подготовке Сталиным упреждающего удара по германским силам на нашей западной границе. На самом же деле этого варианта не подписал ни нарком обороны, ни начальник генштаба, и в нем не в приказной форме, а в оценочной части по определению противника сказано: «Учитывая, что Германия в настоящее время держит свою армию отмобилизованной, с развернутыми тылами, она имеет возможность предупредить нас в развертывании и нанести внезапный удар. Чтобы предотвратить это, считаю необходимым ни в коем случае не давать инициативы германскому командованию, упредить противника в развертывании и атаковать германскую армию в тот момент, когда она будет находиться в стадии развертывания и не успеет организовать фронт и взаимодействие родов войск» (ЦАМО РФ, ф. 16 А, оп. 2951, д. 237, л. 3).

Как видно из приведенного абзаца, говорится об атаке противника, уже изготовившегося для нападения на СССР. По вопросу нанесения упреждающего удара Жуков направил записку Сталину; она находится тоже в архиве. На другой же день начальник Генштаба получил ответ через личного секретаря Сталина — А. И. Поскребышева: «Передай Жукову, чтобы не писал мне записки для прокурора». То есть, Сталин не одобрил инициативу Жукова. Таким образом, план предусматривал только оборонительные действия против Германии. С этой целью и началось стягивание наших сил к западной границе СССР.

А вот план «Барбаросса» был утвержден как директива? 21 в декабре 1940 года. (Обратите внимание: план агрессии утвержден до того, как Гитлер напишет любезное письмо Сталину с новогодними поздравлениями и пожеланием счастья всему советскому народу в 1941 году. — Авт.) Это был план вторжения в СССР и содержал порядок операций вплоть до захвата Москвы и выхода на рубеж: Астрахань, Волга, Архангельск. Впоследствии этот вероломный план несколько раз уточнялся Гитлером.

Таким образом, сопоставление политических устремлений Гитлера и Сталина показывает, что они абсолютно противоположны. Гитлер был намерен решить претензии к России только силой. В сущности, он был захватчиком чужой территории, бредившим о мировом господстве. Сталин тоже мечтал о мировой революции, о социализации Европы, однако видел этот процесс через поддержку коммунистического движения в буржуазных странах, но не через вторжение. И это весьма важный аспект политики Сталина.

С позиции здравого смысла развертывание советских войск вдоль западных границ расценивается как естественная, ответная реакция на действия Гитлера, готовившегося к нападению. Если бы наше развертывание удалось, то поначалу бы в течение 30 суток приграничные части сдерживали агрессора, пусть и незначительно отступая при этом, а затем бы в бой вступили подтянутые резервы и РККА пошла бы в наступление уже на территории противника с целью его полного разгрома. И это — непреложный закон любой войны, с которым некоторые предвзятые историки не хотят считаться, желая видеть агрессора только в Сталине. В пункте 2 раздела IX нашего плана четко сказано: «Первый перелет и переход государственной границы нашими частями может быть произведен только с разрешения Главного Командования».

Еще некоторые досужие умы говорят и пишут, будто Гитлер опередил Сталина на одну-две недели. Это абсолютно неверно и опровергается документами низового воинского звена — полковыми, дивизионными. За неделю советские войска на гигантских просторах никак не смогли завершить развертывание, так что на неделю Гитлер не мог опередить Сталина. И на две недели тоже: наше развертывание планировалось завершить к концу июля! Не раньше! Это при условии относительно достаточного снабжения частей вооружением и их кадрового укомплектования. В войну же вступило немало дивизий, насчитывавших всего по 7–9 тысяч человек. В документах низового звена, которое первым по логике узнает из секретных пакетов о приказе Ставки атаковать противника в такой-то срок, нет ни строчки, ни намека на подготовку агрессии против Германии. О войне советские бойцы и офицеры на границе узнали на рассвете 22 июня по взрывам немецких бомб и снарядов…

В довершение скажем, что есть еще одна деталь, убеждающая, что даже при развертывании приграничных войск Сталин не начал бы войну — хотя бы по той причине, что ни один разумный государственный руководитель не отдает приказ о превентивном ударе, не имея за плечами армии надежной эшелонированной обороны со всеми необходимыми железобетонными сооружениями, оснащенными орудиями и пулеметами. А наша новая линия обороны была почти полностью не готова к действию: на ее обустройство потребовалось бы еще минимум 3–5 месяцев. И это при значительном напряжении рабочих и технических резервов.

Теперь следует несколько подробнее сказать о других причинах поражений советских войск с началом немецко-фашистской агрессии. Это было вызвано не только внутренними просчетами, но и несколько пренебрежительным отношением высшего руководства к уже имеющемуся опыту Второй мировой войны.

Учитывая важность темы, ее спорность, обратимся к авторитетному выводу маршала Жукова, с которым в данном случае согласны многие военные историки. Процитируем маршала с некоторыми сокращениями, чтобы не было обвинения в неточности пересказа и добавлении собственных умозаключений. Итак, маршал Жуков на склоне лет, проанализировав горький опыт начала Великой Отечественной, считал, что итоги гитлеровских европейских блицкригов говорили «…прежде всего об оперативно-стратегической внезапности, с которой гитлеровские войска вторглись в страны Европы. Нанося мощные удары бронетанковыми войсками, они быстро рассекали оборону для выхода в тыл противника. Действия бронетанковых войск немцы поддерживали военно-воздушными силами, при этом особый эффект производили их пикирующие бомбардировщики. Внезапный переход в наступление всеми имеющимися силами, притом заранее развернутыми на всех стратегических направлениях, не был предусмотрен… руководящий состав Генштаба не рассчитывал, что противник сосредоточит такую массу бронетанковых и моторизованных войск и бросит их в первый же день компактными группировками на всех стратегических направлениях. Этого не учитывали, не были к этому готовы наши командующие и войска приграничных военных округов. Правда, нельзя сказать, что все это вообще свалилось нам как снег на голову. Мы, конечно, изучали боевую практику гитлеровских войск в Польше, Франции и других европейских странах и даже обсуждали методы и способы их действий. Но по-настоящему все это прочувствовали только тогда, когда враг напал на нашу страну, бросив против войск приграничных военных округов свои компактные бронетанковые и авиационные группировки.

Советское правительство делало все возможное, чтобы не давать какого-либо повода Германии к развязыванию войны. Этим определялось все».

Как видим, немцы, вопреки ожиданиям наших командующих и самого Сталина (!), не ринулись сразу всей армадой на Украину, чтобы захватить Донбасс и обширные продовольственные районы, чтобы обеспечить себя ресурсами для долговременной войны. Они вместо этого били раскрытой пятерней — по нескольким направлениям сразу, мобильными, компактными группировками. И тут фактор внезапности был им на руку. Когда в Генштаб с огромной приграничной полосы от Балтики до Черного моря из разных штабов сообщили, что немцы идут одновременно в нескольких направлениях, то в Генштабе, естественно, на некоторое время воцарилась растерянность. С точки зрения классической стратегии поступок немцев был неразумен: казалось, они распыляют силы. Но это только казалось. Гитлеровцы же рассчитывали мобильно подтягивать за собой тылы и части для контролирования порядка на уже оккупированных территориях.

Для того чтобы определиться в столь неожиданной оперативно-тактической обстановке, требовалось некоторое время для сбора подробной информации со всех основных участков фронтов. А в эти дни и недели катастрофически подводила связь на всех уровнях: между подразделениями и частями на поле боя, между разными родами войск, между подвижными штабами в западных округах и Москвой, Ставкой главного командования. И гитлеровцы, пользуясь замешательством многих командиров соединений, разрывами наших коммуникаций, взламывали нашу оборону танковыми клиньями и шли на Киев, Смоленск, на Одессу, Вильнюс и Ленинград. Они не рассчитывали воевать долго, как думал Сталин: весь блицкриг с падением Москвы, по соображениям Гитлера и его генералов, должен был уложиться в 5–6 недель.

Словом, война началась с горьких потерь и поражений, со смятения в войсках и с сотен тысяч пленных советских солдат, попавших к врагу зачастую не из-за своего неумения воевать или трусости, а из-за неумения молодых командиров без опыта руководить частями в опасной, критической обстановке.

Указывая на роль волюнтаристских решений Сталина накануне войны, на его постоянные вмешательства в специфическое решение задач Генштаба и всего Министерства обороны, Жуков отмечает: «Не скрою, нам тогда казалось, что в делах войны, обороны И. В. Сталин знает не меньше, а больше нас, разбирается глубже и видит больше. Когда же пришлось столкнуться с трудностями войны, мы поняли, что наше мнение по поводу чрезвычайной осведомленности и полководческих качеств И. В. Сталина было ошибочным». В этом признании ключ к пониманию многих просчетов и поражений в годы Второй мировой войны. Обратить же внимание Сталина на его серьезные ошибки в руководстве Министерством обороны по понятным причинам никто не отваживался.

Несмотря на вероломность нападения, Гитлер все же пытался обосновать мотивы вторжения в СССР нотой Министерства иностранных дел Германии Советскому правительству от 21 июня 1941 года. В этом документе Советское правительство обвинялось в несоблюдении советско-германского пакта, в подрывной шпионской и подпольно-коммунистической деятельности против Германии, которую проводят не только НКВД, но и Коминтерн. Упоминалось, что содействием весной 1941 года свержению законного правительства в Югославии Советы осложнили положение Германии на Балканах, что Москва сама занимается на Балканах происками за спиной Берлина. При этом приводились конкретные факты, частично взятые из материалов СД и СС. Самое парадоксальное, что русская авиация обвинялась в нарушении воздушного пространства германских протекторатов и Румынии, в то время, как уже упоминалось, только с начала 1941 года немецкие военные самолеты более 2 тысяч раз вторгались в воздушное пространство Советского Союза.