С лета 1944 года союзниками по антигитлеровской коалиции был открыт Второй фронт, после же окончательной победой на нацисткой Германией страны-участницы принялись за раздел мира. В этом дележе получал свою долю жизненно важных пространств и сфер влияния тот, кто воевал и кровью жертв оплатил свое присутствие на карте мира — особенно в Европе.

Уже в 1941 году правительства Британии и США ломали голову над дилеммой: как выгоднее поступить, чтобы избежать большой крови в мировой войне и после нее занять достойное место сильной державы, диктующей условия ослабевшим победителям и поверженным противникам? Для союзников в разной степени противниками были сцепившиеся в смертельной схватке тоталитарные гиганты — Германия и СССР. Но если в Европе Германия была явным агрессором и врагом западной и мировой демократии, то СССР пока числился противником идеологическим.

Совместными усилиями принизить истощенного победителя, диктовать ему свою волю и перекроить мир по своему усмотрению — вот в итоге основной вопрос, цель, определявшая политику союзников СССР во Второй мировой. СССР тоже преследовал свои цели в этой битве моторов, ресурсов и политических умов. В этой связи мы и попытаемся рассмотреть интриги, которые плелись до середины 1944 года вокруг открытия второго фронта против гитлеровской Германии.

…Нападение Германии на Советский Союз в прямом смысле ошеломило мир и политиков сильных держав. И в первую очередь это ошеломление было вызвано не столько фактом агрессии против коммунистического государства, о падении которого с 1917 года мечтал буржуазный мир, сколько теми вооруженными силами, с какими фашисты обрушились на Советскую страну. Уже тогда через свои разведслужбы Британия и США примерно были осведомлены о количестве войск и техники, сконцентрированных на советско-германской границе. Эти данные не слишком сильно отличаются от архивных, которые стали известны в послевоенные годы.

Напомним, что для исполнения плана «Барбаросса» Германия сконцентрировала 190 дивизий, из них 33 танковых и моторизованных. Англичанам в первые недели войны была известна цифра в 170–187 дивизий, и они тогда не знали, сколько дивизий из этой армады одновременно ринулись в атаку на протяжении огромной границы СССР от Балтики до Черного моря. Но и этих приблизительных данных, опубликованных в английской печати, хватило, чтобы повергнуть население Британских островов в шок. Морально-психологический эффект от вторжения немцев в СССР отражает признание одного из английских парламентариев, который в августе 1941 года писал: «Меня охватывает дрожь при одной мысли о том, какая судьба могла бы постичь Великобританию, если бы против нас, находящихся в одиночестве, было предпринято наступление такой же силы, какое было начато Гитлером против России».

Можно понять испуг англичан, осведомленных о соотношении своих и германских сил: только к концу 1941 года британцам удалось на своих островах сколотить 30 боеспособных дивизий с частями усиления. Вряд ли бы эти силы могли долго оказывать сопротивление фашистам, которые наверняка для гарантии успеха бросили бы на штурм Великобритании вдвое превосходящую мощь — 60–80 дивизий. А перед этим разнесли бы коммуникации и оборонные объекты англичан массированными, непрерывными бомбардировками. И эта катастрофическая гипотеза стала бы кошмарной реальностью, не останови советские войска гитлеровцев под Москвой и проиграй СССР войну. Но, к счастью англичан, этого не произошло. Произошло то, что задокументировано в анналах истории…

Рузвельт и Черчилль располагали информацией о том, что СССР — мощная военная держава, которая перед войной интенсивно наращивала свой оборонный потенциал, но в общих чертах им было известно и то, что Сталин не сконцентрировал на границе с немцами такой же мощный боевой кулак, как Гитлер, что Сталину на Дальнем Востоке угрожает милитаристская Япония, и там тоже присутствуют значительные советские силы на случай столкновения.

Оценивая военный потенциал СССР и Германии и ход военных действий, который до декабря 1941 года складывался в пользу Гитлера, Британия и США гадали: кто же одолеет в этой апокалипсической битве титанов? Из дипломатических источников Британии нам известно (по архивам и воспоминаниям правительственных деятелей), что уже в начале войны трезво мыслящие английские политики молили Бога, чтоб Гитлер истощился и был разгромлен в этой бойне, иначе, расправившись с СССР, немцы неминуемо бы перебросили войска на побережье Ла-Манша и высадили огромный десант в Англии. Британия неминуемо бы рухнула за неделю под таким колоссальным ударом агрессора.

В несколько лучшем положении, в отличие от Британии, находившейся «под боком у Гитлера», были США, отгородившиеся от опасности Атлантическим океаном. Но у американцев возникли серьезные проблемы с агрессивными японцами на Тихом океане. Пока Рузвельт размышлял, насколько значительной должна быть техническая и материальная помощь воюющему СССР, судьба приближала его страну, армию и флот к трагедии в Перл-Харборе. В одиночку США не смогли бы одолеть Японию, располагавшую 7-миллионной армией и 10 тысячами самолетов. А в случае разгрома американского флота японская эскадра неминуемо бы стала угрожать десантом западному побережью США.

Таким образом, к созданию антигитлеровской коалиции и СССР, которому нужны были союзники для облегчения войны, и оставшуюся в одиночестве Британию, и США подталкивали объективные обстоятельства. Разгромив совместными усилиями Германию, США могли надеяться на СССР как на союзника в битве с Японией, поддерживавшей Гитлера. В итоге в августе 1945 года так и вышло: СССР совместно с США добили милитаристскую Японию. Только благодаря СССР американцы на десятилетия — и по сей день! — обрели значительное влияние в Тихоокеанском бассейне, влияние военно-стратегическое и экономическое.

Для буржуазных стран необходимость военно-политического союза против Германии и Японии диктовалась в первую очередь тем, что в капиталистическом мире не нашлось ни одного государства, способного противостоять фашистским агрессорам, действовавшим совместно с сателлитами. Это было доказано в первый период мировой войны, когда Германия в кратчайший срок, пользуясь разобщенностью в буржуазном мире, оккупировала ряд европейских стран. В ходе блокады, организованной немцами против Англии с воздуха и при помощи подводного флота, резко сократился жизненно важный для Британии импорт.

В США Рузвельт одним из первых оценил опасность разобщения и вопреки позиции некоторых конгрессменов, считавших, что за океаном можно отсидеться и переждать европейскую трагедию, «взял общее направление на войну». Рузвельт обосновал свое решение заботой о национальной безопасности. Однако его решение стало действием при открытии второго фронта лишь летом 1944 года. Это не значит, что так долго колебался лично Рузвельт: несмотря на свое огромное влияние и популярность после того, как он вытащил в начале 30-х США из сокрушительного экономического кризиса, он все же находился под влиянием различных группировок в правительстве, считавших, что помогать СССР войсками с Запада не следует.

В противовес им Рузвельт, намекая на интересы США в Европе и на борьбу с большевизмом, говорил, что в таком случае русские могут дойти до Ла-Манша, коммунизм распространится по всей Европе. Кто тогда будет вышибать русские полчища с такой огромной территории? Уж лучше делить мир, будучи союзником мощной России. Так окончательно решил Рузвельт после Тегеранской конференции в 1943 году, когда стало ясно, что Германия войну не выиграет.

Чем же было вызвано стремление СССР создать систему коллективной безопасности накануне Второй мировой войны? Не только заботой о всеобщем мире, как говорили кремлевские официальные политики для народа. Важнейшая причина столь миролюбивых стремлений тоталитарной Москвы — не допустить в ходе мировой войны создания мощного антисоветского блока наподобие «Антанты» в гражданскую войну, не допустить сговора Гитлера с другими буржуазными государствами и нападения на СССР сразу нескольких держав. В этом смысле Сталин всеми силами боролся за сохранение социалистического окрепшего государства, а в итоге он отстаивал интересы нашей Родины. В этом смысле Сталин был патриотом, но со своей идеологической, ярко выраженной окраской. В 1938 году советские представители в Лиге наций предлагали немедленно приступить к созданию системы международной безопасности, так как намерения Гитлера уже четко просматривались и в воздухе запахло Второй мировой войной.

Иосиф Сталин, Франклин Рузвельт и Уинстон Черчилль на Тегеранской конференции. Июнь, 1943 г.

Еще 17 марта 1938 года в своем интервью советский нарком иностранных дел предупреждал: «Завтра может быть уже поздно, но сегодня время для этого еще не пришло, если все государства, в особенности великие державы, займут твердую недвусмысленную позицию в отношении проблемы коллективного спасения мира» (Документы внешней политики СССР. Т. 21, 1 янв. — 31 дек. 1938 г. М.). Слова наркома оказались вещими и роковыми для стран, которые вскоре покорил Гитлер.

В данном случае советской дипломатии и дальновидности самого Сталина надо отдать должное: спасая коммунистическую систему, он в силу политических обстоятельств спас бы от Гитлера и европейские страны, в том числе и Францию.

Однако колебания буржуазных стран дорого обошлись в первую очередь СССР. По расчету реакционных политиков запада Гитлер действительно бросился на Советский Союз, который считал своим главным врагом в Европе. Однако и без СССР в первый период войны капиталистические державы не объединились в более-менее значительный союз, потому что каждое правительство преследовало свои политические и национальные интересы, искало выгоду, наблюдая за схваткой двух тоталитарных государств с разной идеологией. О разногласиях, например, между Англией и Францией, можно судить по обороне союзниками Франции. В 1940 году Британия предала Францию, когда у Дюнкерка создалась критическая ситуация. Подробнее ситуация выглядела так.

Французское командование при помощи английских частей намеревалось удержать Дюнкеркский плацдарм, чтобы выиграть время для усиления обороны участков, через которые гитлеровцы могли прорваться к Парижу. Западные и наши, отечественные, военные эксперты на основе внимательного изучения оперативно-тактической ситуации того периода считают, что предложение французов основывалось на объективной возможности изменить ход военных действий во Франции. Но такая операция была сопряжена с дополнительными жертвами со стороны англичан. В Лондоне не решались рисковать и отдали своим частям во Франции приказ эвакуироваться, причем не предупредили об этом французское командование! Английский экспедиционный корпус укрылся на островах, а преданные французы были разгромлены: под Дюнкерком свыше 40 тысяч солдат и офицеров попали в германский плен. Расплачиваясь за свое предательство, англичане почти ежедневно получали на свои головы десятки тонн немецких бомб.

Только в декабре 1941 года англичане и американцы начали отчетливо понимать, что суверенность их держав зависит от стойкости советских войск, от достаточного наличия у Советского Союза стратегических ресурсов. Бывший госсекретарь США Э. Стеттиниус признавал в своих воспоминаниях, опубликованных в Лондоне в 1950 году: «Если бы Советский Союз не удержал свой фронт, немцы получили бы возможность покорить Великобританию. Они были бы в состоянии захватить Африку, а затем создать плацдарм в Латинской Америке. Рузвельт постоянно имел в виду эту нависшую угрозу (Э. Стеттиниус. Рузвельт и русские. Лондон, 1950).

Но еще раньше очнулся Черчилль — ярый противник, непримиримый идейный враг большевистской России. Его правительство первым из буржуазных стран заявило 22 июня 1941 года о поддержке СССР в войне против Гитлера: «Любой человек или государство, которые борются против нацизма, получат нашу помощь», — сказал У. Черчилль. Но это были пока только громкие слова. К оказанию практической помощи Советскому Союзу Лондон сподвигло соглашение с Москвой от 12 июля 1941 года, в котором отмечалось, что обе стороны будут оказывать друг другу всяческую помощь и поддержку в войне и не заключат с Германией перемирия или мирного договора, «кроме как с обоюдного согласия».

24 июня 1941 года из-за океана подал голос и президент Рузвельт, заявивший на пресс-конференции, что США окажут «всю возможную помощь Советскому Союзу». Но Рузвельт подчеркнул при этом, что приоритет в получении вооружения от Америки будет иметь Британия. И лишь 11 июня 1942 года между СССР и США было подписано соглашение о принципах, «применимых к взаимной помощи в ведении войны против агрессии». При этом США продолжали снабжать Советский Союз оборонными материалами, взамен тоже получая необходимое сырье.

С первых недель войны военно-политический союз продолжал оформляться и между США и Британией, но процесс этот был не столь активен, как того требовали политические и стратегические обстоятельства. Янки и консерваторы-британцы каждый искали свою выгоду во взаимных переговорах, хотели друг на друга переложить основную тяжесть будущих военных действий против фашистов. 14 августа 1941 года Рузвельт и Черчилль обнародовали Атлантическую хартию, излагавшую основные принципы политики их правительств в мировой войне. В хартии тоже были пространные рассуждения о помощи СССР, который в то время нес огромные потери убитыми и пленными на всех фронтах. Туманной была и формулировка хартии об объединении ресурсов США и Великобритании в борьбе с Германией.

Исторически считается, что значительную роль в создании антигитлеровской коалиции сыграла декларация, подписанная 26 государствами 1 января 1942 года. Она содержала обязательства каждой страны употребить все свои ресурсы против тех членов Тройственного союза, с которыми в данный момент участник декларации находился в состоянии войны.

Число союзников СССР против фашистской Германии непрерывно росло и к концу войны включало более 50 стран. В Вашингтоне даже появилось мнение, что «Соединенные Штаты нуждались в России больше, чем Россия в Соединенных Штатах». 23 января 1943 года на третьем пленарном заседании союзной конференции в Касабланке аналогичную мысль выразил и дальновидный политик Черчилль. А речь шла не только о военной силе СССР, подразумевался и рост популярности большевистской Москвы среди демократически настроенных политиков и мировой общественности. А это, в свою очередь, было чревато дальнейшим распространением среди трудящихся капстран идей марксизма-ленинизма. Что, в сущности, и произошло в послевоенные десятилетия — до того периода, когда в начале 80-х годов стал очевиден кризис брежневской внешней и внутренней политики.

Все еще рассчитывая отделаться только материальной, технической помощью Советскому Союзу, Черчилль заявил, что необходимо «проталкивать помощь России», поскольку «ни одно другое капиталовложение не может принести более высокий военный дивиденд». В некоторой степени это были рассуждения торгаша, политикана международного масштаба. Но — талантливого политикана, оставившего свой след в политике конца 30-х годов и в период Второй мировой войны. А в одном из документов, подготовленных для Рузвельта, участвовавшего в Крымской конференции, откровенно говорилось: «Мы отчаянно нуждаемся в Советском Союзе для войны с Японией по завершении войны в Европе» (История дипломатии. Т. IV, М., 1975). Иными словами, уже эта формулировка была открытым признанием огромных заслуг СССР в разгроме фашизма. Отличился Советский Союз и в стремительном разгроме японской Квантунской армии.

Надо отметить, что во всех значительных переговорах, при обмене документами с Черчиллем и Рузвельтом (а после смерти Рузвельта и с Трумэном) Сталин и его представители занимали четко продуманную, взвешенную, конструктивную позицию. И чем дальше продвигались советские войска на Запад, тем Сталин делался увереннее в своих выводах. Когда русские вошли в Германию, в Лондоне и Вашингтоне поняли, что скоро предстоит сесть за стол переговоров и обсуждать судьбы стран Европы. Но для уверенного обсуждения требовалось присутствие в Европе англо-американских войск, иначе перечить своевольному Сталину будет просто невозможно. Чтобы делить европейский «пирог» и определять будущее внутриполитическое устройство государств, надо было присутствовать за «обеденным столом» победителей с англо-американским штыком. США и Британия с начала весны 1944 года встали перед необходимостью открытия второго фронта — хотелось им этого или нет. Этого требовали национальные и геополитические интересы их держав. Вдобавок затянувшиеся обещания открыть второй фронт раздражали Сталина, вследствие чего Вашингтон и Лондон начали терять его доверие. Об этом мы знаем из переписки Черчилля со Сталиным.

19 июня 1943 года Черчилль уведомил Сталина о том, что по различным причинам англичане не ударят в тыл немцам и в 1943 году, на что Сталин однозначно ответил: «Должен Вам заявить, что дело идет здесь не просто о разочаровании Советского правительства, а о сохранении его доверия к союзникам, подвергаемого тяжелым испытаниям. Нельзя забывать того, что речь идет о сохранении миллионов жизней в оккупированных районах Западной Европы и России и о сокращении колоссальных жертв Советской Армии, в сравнении с которыми жертвы англо-американских войск составляют небольшую величину». Действительно, в 1943 году положение Советской Армии было еще тяжелым, да и в 1944–1945 годах победный марш по Европе давался с кровопролитными боями, поскольку отборные гитлеровские части еще были сильны и отчаянно сопротивлялись.

По рассекреченной в 1993 году статистике в 1943 году, пока Черчилль находил отговорки и оттягивал открытие второго фронта, наши безвозвратные армейские потери составили более 20 процентов общего количества жертв в Великой Отечественной. Но одновременно потери в живой силе и технике восполнялись новыми и новыми резервами. В 1943 году СССР произвел до 35 тысяч самолетов, что на 10 тысяч больше, чем Германия, и 24,1 тысячи танков и САУ против 10,7 тысячи танков и штурмовых орудий, выпущенных немцами.

Советский Союз ценой огромного напряжения трудящихся тыла и заключенных ГУЛага креп в войне намного быстрее, чем этого ожидали педантичные экономисты и специалисты по обороне США и Великобритании. И темпы усиления армии продолжали возрастать.

1944 год стал годом максимального выпуска основных видов боевой техники. Авиапромышленность выпустила 40,4 тысячи самолетов, из них 33,2 тысячи боевых. Советские ВВС имели на фронте в 4 раза больше самолетов, чем немцы, а в 1945 году это превосходство стало еще большим. С января 1945 года до конца войны наши танкостроители выпустили 49,5 тысячи танков и САУ, а немцы — 22,7 тысячи.

Вот и ответ на высокомерное утверждение некоторых западных историков о том, что без второго фронта СССР не добил бы Гитлера, что под Берлином могла сложиться такая же ситуация, как под Москвой — только на этот раз наших воинов от стен столицы рейха должны были погнать перегруппированные и собранные при полной мобилизации боеспособных мужчин от 16 до 65 лет в один кулак германские части. Ничего подобного! С такой авиационной, орудийной и танковой мощью Советская Армия не только бы сокрушила Берлин, но и дошла бы до Ла Манша, чего так опасались союзники, поспешившие открыть второй фронт, чтобы воспрепятствовать оккупации Советами всей Европы.

Судите сами по следующим цифрам. В США за все годы войны выпустили 297 тысяч самолетов, свыше 86 тысяч танков, во многом уступающих нашим по тактико-техническим параметрам. И это при нормальном обеспечении рабочих продовольствием, в нормальных жизненных условиях. Американцы направили Советскому Союзу всего 14 тысяч 450 самолетов и 7 тысяч танков, что составляет всего 4,9 процента от общего количества выпущенных у нас самолетов и 8,1 процента танков. В то же время в Британию, которая до конца лета 1944 года вела против фашистов войну ограниченными силами на второстепенных театрах военных действий, из США отравили более 10 тысяч самолетов и 12750 танков.

Оттягивая на себя основные силы гитлеровцев еще до открытия второго фронта, наши воины спасали солдат и офицеров союзников на малых театрах действий. Это оценил президент Рузвельт в своем приветственном послании, направленном Советскому правительству в июне 1943 года: «Многие молодые американцы остались живы благодаря тем жертвоприношениям, которые были совершены защитниками Сталинграда. Каждый красноармеец, оборонявший свою землю, убивая нацистов, тем самым спасает жизнь и американских солдат. Будем помнить об этом при подсчете нашего долга советскому союзнику» («Правда», 1943, 30 июня). Потому союзники при действиях на втором фронте и понесли много меньше потерь, чем могли понести, потому что гитлеровцы с середины 1944 года уже не могли бросить против англо-американцев столько дивизий, сколько требовалось, чтобы сбросить их в море. К тому же в немецкой армии стала чувствоваться деморализованность, солдаты вермахта теряли веру в фюрера и в победу.

В отличие от ожесточенных боев против советских войск, немцы в общем вяло оказывали сопротивление союзникам, высадившимся в Западной Европе, на юге Италии и в Греции. Этому было много причин — не только апатия и безверие, охватывавшие солдат фюрера. Здесь была замешана и большая закулисная игра, которую за спиной Советского Союза пытались вести с англичанами и американцами люди из близкого окружения Гитлера. В частности, по этому поводу оставил достаточно правдивые воспоминания начальник стратегических служб США известный разведчик Аллен Даллес. Высшие чины из германского генералитета, посвященные в эту тайну, старались «заморозить» действия своих войск против англо-американцев, перейти к обороне и разными отговорками ввести фюрера в заблуждение. (В случае договоренности с союзниками участники заговора из германской военной элиты планировали устроить государственный путч и уничтожить Гитлера вместе с преданными ему фанатичными нацистами, поскольку в генералитете после 1944 года отчетливо поняли, что Гитлер своей политикой ведет Германию к полной катастрофе.) В связи с этим союзники и наступали с такой легкостью, с малыми жертвами. Хотя в начале открытия второго фронта отборные германские части показали свою силу и как следует потрепали союзников в Западной Европе.

По этому поводу министр пропаганды третьего рейха Геббельс 27 марта 1945 года писал в своем дневнике: «В настоящий момент военные действия на Западе являются для противника не более чем детской забавой. Ни войска, ни гражданское население не оказывают ему организованного и мужественного сопротивления…»

Когда же советские части с большими потерями все же форсировали Одер и Берлин оказался под прямой угрозой, западные германские части толпами стали сдаваться союзникам без всякого сопротивления, чем обеспечили стремительное продвижение англо-американцев к Берлину. Если бы немцы дрались более стойко, то встреча советских войск с союзниками произошла бы не на Эльбе, а много западнее.

В эти же дни и недели Черчилль и его особо доверенные специалисты тайно разрабатывали план начала войны против СССР, чьи войска оказались уже на подступах к Берлину. Союзники панически боялись, что Сталин завладеет огромной европейской территорией и его войска повернут на юг, чтобы вторгнуться в Северную Италию, где были германские дивизии, начавшие капитулировать перед англо-американцами.

Вот в этом заговоре союзников и проявилась их политическая ненависть к Советской России. То, что русские солдаты разгромили фашизм, от которого так натерпелись англичане, под рабством которого находилась Франция — все это уже отходило на второй план перед новым политическим миражом — призраком коммунизма. Для Сталина же это была возможность осуществить давнюю утопическую идею большевиков времен революции — сделать явью перманентное распространение коммунизма. Только теперь эта идея распространялась не через мятежи рабочих, как мечталось раньше — эту идею на штыках принесли в Европу сотни тысяч советских солдат. Это уже был явный экспорт революции, о чем Сталин вслух говорил только с доверенными людьми.

Замышляя глобальную войну против большевизма в Европе, Черчилль пытался воплотить иезуитское предсказание сенатора штата Миссури Г. Трумэна, о котором Черчилль до смерти Рузвельта слышал. А Трумэн при затягивании открытия второго фронта как-то сказал: «Если мы увидим, что выигрывает Германия, то нам следует помогать России, а если выигрывать будет Россия, то нам следует помогать Германии, и, таким образом, пусть они убивают как можно больше, хотя я не хочу победы Гитлера ни при каких обстоятельствах» (История Второй мировой войны 1939–1945. М., 1975, т. 4, с. 34).

И советские воины весной 1945 года продолжали с ожесточением убивать немецких солдат, верных Гитлеру. А фашисты убивали наших. Как стало достоверно известно только в 1993 году, когда был снят гриф секретности с документов о Берлинской операции, советские войска безвозвратно потеряли при штурме германской столицы 78 тысяч человек. А в бытность СССР в исторических книгах о войне фигурировала «официальная» цифра 60 тысяч человек или «более 60 ТЫСЯЧ» убитых и пропавших без вести.

…Потому союзники и Черчилль, в частности, между тем размышляли над вариантами сверхсекретной операции советских войск в Европе под названием «Немыслимое». Да, это было действительно немыслимое предательство по отношению к советским воинам — к живым и павшим — которые фактически своим героизмом спасли английскую армию от полного разгрома, а население британских островов от рабства в случае высадки германского десанта в начале войны. И это предательство Черчилль планировал, как стало известно из рассекреченных в 80-е годы английских источников, осуществить при помощи сдавшихся в плен союзникам боеспособных, опытных германских частей! То есть — повернуть штыки союзных войск вместе с недобитыми фашистами против уставших от длительной войны советских солдат. План этой операции разрабатывался высшим органом военного руководства вооруженных сил Великобритании — комитетом начальников штабов. Цель операции состояла в том, чтобы принудить первыми боевыми ударами подчинить Россию политическому диктату Великобритании и США.

Но это означало сразу же после победы над фашизмом начать Третью мировую войну! Вот и весь секрет нерешительности США и Англии при осуществлении предложения СССР о создании мировой системы коллективной безопасности. Британское правительство, отсиживаясь со своими войсками на островах, ждало, когда СССР разобьет чрезвычайно опасную для буржуазного мира фашистскую Германию, а затем рассчитывало напасть на ослабевшего (по их расчетам) победителя. Но не тут-то было; победитель был не так слаб, как этого хотелось реакционным британским и американским политикам.

Оценивая расстановку сил, они вынуждены были признать абсолютно верные выводы, сделанные в документе, подписанном фельдмаршалом А. Бруком (начальником Имперского генштаба) и начальниками штабов ВМС и ВВС.

В документе так оценен и отмечен наступательный и оборонительный потенциал Советской Армии: «…Вооружение русской армии совершенствовалось на протяжении всей войны и находится на хорошем уровне, не уступает другим великим державам. Известны случаи, когда немцы заимствовали некоторые виды вооружения. Из соотношения сухопутных сил сторон ясно, что мы не располагаем возможностями наступления с целью достижения быстрого успеха. Мы считаем, что, если начнется война, достигнуть быстрого ограниченного успеха будет вне наших возможностей и мы окажемся втянутыми в длительную войну против превосходящих сил. Более того, превосходство этих сил может непомерно возрасти, если возрастут усталость и безразличие американцев и их оттянет на свою сторону магнит войны на Тихом океане. В этой обстановке русские будут располагать силами для наступления к Северному морю и Атлантике».

Этот неутешительный для Черчилля и его сторонников стратегический вывод был подтвержден в сентябре 1945 года на совещании главнокомандующего союзными силами в Европе генерала Д. Эйзенхауэра и британского фельдмаршала Б. Монтгомери.

Так Черчиллю, давшему слово по договору с СССР не вступать в контакты о представителями разваливающейся Германии, не заключать с ними перемирия, не удалось реализовать своего предательства и развязать Третью мировую войну. Сил не хватило для этого. И в данном случае приходится признать, что милитаризация советской экономики, нещадная эксплуатация трудящихся и заключенных на оборонных заводах имела свой единственный плюс: мир и уставшая Советская страна нарастили такой оборонный и наступательный потенциал, что устрашили вероломных бывших союзников и не дали им развязать Третью мировую войну, которая при скором изобретении атомной бомбы в США и СССР могла бы обернуться межконтинентальной радиоактивной катастрофой и, возможно, погубила бы европейскую цивилизацию…

Черчиллю не удалось утаить свои замыслы: советское руководство получило соответствующую информацию от своей разведки. Сталин и Генштаб тут же приняли меры для противодействия: были в кратчайшие сроки перегруппированы советские войска в Европе, укреплена оборона занятых позиций, детально изучена дислокация войск противника. Это еще более отрезвило консерваторов и реакционеров из британского правительства и генштаба. К тому же в общих чертах союзники знали тогда результаты европейского похода Сталина. Сейчас же мы по архивным документам можем достоверно сказать, что советская 7-миллионная армия на протяжении почти 15 месяцев вела бои на территории 13 стран. За это время были разгромлены 607 дивизий германцев и их сателлитов, взяты в плен 2,5 миллиона солдат и офицеров противника. С такой вооруженной мощью, бесспорно, быстро справиться союзники не смогли бы, тем более что на некоторых участках линии встречи с союзниками наши войска имели в живой силе и технике превосходство в 3–5 раз!

Не оправдался расчет и на моральную усталость советских солдат. Когда пал Берлин, наших воинов и весь народ в тылу охватила радость, чувствовался значительный духовный подъем. Народ увидел перед собой перспективу мирной, спокойной жизни на многие-многие годы. А перенесшие несправедливость репрессий на время поверили, что Сталин учтет героические заслуги в войне, самоотверженность самих бывших осужденных, попавших на фронт и заключенных в лагерях, работавших на оборонных объектах — учтет, поймет верность народа ему и партии — и все простит, восстановит справедливость. Сталкиваться с многомиллионной страной, имевшей опыт ведения тяжелейшей войны, со страной, охваченной восторгом победы, для союзников, затеявших подлую провокацию, было чрезвычайно опасно. «В гневе на предателей, игравших лицемерно в союзников, наши бойцы смели бы их части в считанные недели, и наши танки вышли бы к Ла-Маншу», — считал один из ветеранов тех событий, полковник в отставке В. Аркадьев, когда на пресс-конференции в Москве 8 мая 1992 года ему в числе других героев войны задали вопрос о возможном предательстве англичан. И это, думается, верный ответ.

А в мае 1945 года Черчилль перед журналистами рассуждал о великой роли Советского Союза. Он тогда еще не отказался от своих зловещих тайных планов. Но, как свидетельствуют архивы и воспоминания людей из окружения Сталина, тот прекрасно помнил об антисоветизме Черчилля и считал его двурушником. Вот что о хитром премьер-министре Великобритании говорил сам Сталин: «Черчилль всегда был антисоветчиком номер один. Он им и остался». Этой фразой сказано много, — о чем знал Сталин из разведдонесений, он не предавал широкой огласке.

Черчилль не был до конца искренним и на Потсдамской конференции (17 июля — 2 августа 1945 года), на которой окончательно решались вопросы послевоенного устройства Европы и в особенности Германии. Насчет Германии разговор между Сталиным, Черчиллем и Рузвельтом начался задолго до победы — с 1943 года. И об этом, думается, надо рассказать подробнее, затрагивая наиболее важные моменты, которые до сих пор историками с разными убеждениями трактуются неоднозначно.

Что же касается замыслов Черчилля против СССР, то они не удались, как не удались ранее замысли белогвардейцев, эмигрантов-политиков, антикоммунистов-террористов сокрушить одним махом «Империю СССР». Только некоторые дальновидные реалисты вроде А. Деникина или барона Будберга еще в 30-е годы поняли, что окрепший социализм в СССР извне не сокрушить нашествием одной-трех капстран. А для массового похода, для создания гигантской армады против СССР буржуазные страны были не готовы из-за своей разобщенности, межгосударственных споров, конкуренции и претензий. Как ни странно, о длительности процесса развала СССР — возможно, на протяжении многих десятилетий! — заговорили прозревшие военные, но не политики. Эту мысль в значительной мере углубил перед смертью религиозный философ Н. Бердяев, сказавший, что в итоге «сам народ, подчинившийся тирании и диктату Сталина, решит, как ему жить дальше — с Сталиным или без него». Это была поистине провидческая фраза, не обнародованная Бердяевым, открыто не высказывавшимся против Сталина, но — записанная в его дневнике в одном ряду с другими короткими и удивительно точными философско-аналитическими мыслями.

В 1945 году СССР хотя внутренне основательно и подточил себя сталинскими репрессиями, частично подорвал веру людей в справедливость ВКП(б), но был достаточно могуч и даже «прирастал территориями» после триумфального европейского похода против Гитлера.

Уинстон Черчилль, Гарри Трумэн и Иосиф Сталин на Потсдамской конференции. 1945 г.

После Потсдамской конференции среди российских эмигрантов ходила едкая фраза — «Как покраснела Европа…». Тогда стало окончательно ясно, что советские коммунистические войска не оставят страны Восточной Европы. «Спасибо хоть из Австрии уберутся: американцы на них надавили, — поговаривали среди эмигрантов. — А Польша, Чехия, Венгрия уж точно будут «красными, коммунистическими». И эти оракулы не слишком ошиблись. В ближайшие годы курс на строительство социализма провозгласили в Румынии, в Болгарии и Югославии. Но социализация оккупированных Советской Армией стран и части Германии началась еще тогда, когда наши дивизии не вышли на государственную границу СССР и не вторглись в Германию.

Дележ Европы между союзниками и СССР начался с ноября 1943 года, когда в Лондоне, в соответствии с решениями Московской конференции министров иностранных дел, взялись за подготовку к созданию Европейской консультативной комиссии (ЕКК), призванной рассмотреть принципы устройства послевоенной Германии и в общем-то всей Европы. ЕКК поначалу была главным органом трех держав — СССР, США и Великобритании, затем, с конца 1944 года, в ЕКК вошли представители Франции. Представителем министерства иностранных дел Англии был назначен заместитель министра иностранных дел У. Стрэнг, представителем СССР — Ф. Т. Гусев, от США — Д. Вайнант. Председательствовать было решено по одному представителю в течение месяца в порядке старшинства, с учетом пребывания в звании посла — сначала Вайнант, затем Гусев и Стрэнг. Чем-то этот график председательствования напоминал заседание древнего совета старейшин в условиях ротации старшин при первобытной демократии. Но такой график понравился всем главам правительств, которые занялись переделом Европы.

Наиболее суетливым, деятельным, наиболее озабоченным судьбой Европы и Германии в этой организации было председательство Англии. Когда потребовалось каждой стороне выработать условия капитуляции Германии, то англичане в своих интересах приложили к условиям капитуляции обширный «Проект условий перемирия с Германией».

За словом «перемирие» таилась надежда некоторых кругов в Лондоне утвердить этот документ, заключить с Германией перемирие, а не громить ее до конца, как вознамерился Сталин, и тем самым сохранить промилитаристскую Германию без Гитлера и нацистской партии для последующего возможного использования ее в войне против большевистской России. Но благодаря Сталину перемирие с фашистами не состоялось…

На заседании ЕКК обсуждался и меморандум «Военная оккупация Германии». Планировалось разместить союзные оккупационные силы в трех главных зонах и выделить район Большого Берлина в «совместную зону, которая будет оккупирована специально отобранными войсками, представляющими в соответствующей пропорции все союзные СИЛЫ» (Архив внешней политики Российской Федерации (АВП РФ, ф. 06; оп. 6, п. 69, д. 832, л. 64–67).

Условия капитуляции, выдвинутые США в меморандуме от 25 января 1944 года, почти ничем не отличались от условий Великобритании, за исключением последнего пункта: «обязательства нести оккупационные расходы». Это обязательство и бремя должна была нести поверженная Германия. Да, тут американцам не откажешь в предприимчивости. Но требование, в общем-то, справедливое.

Советская сторона пока медлила с представлением в ЕКК своих конкретных предложений. Историки последующего времени считают, что это промедление было умышленным со стороны сталинского окружения, которое хотело вначале ознакомиться с условиями капитуляции Германии, которые разрабатывали союзники. Если действительно так, то это неплохой политический ход, и в нем угадываются осторожность и хитрость Сталина как опытного политика.

26 января 1944 года подала свой голос и французская миссия, разославшая правительствам СССР, США и Англии меморандум об экономическом разоружении Германии. Французы вспомнили роковую ошибку западных держав и США, развивавших с конца 20-х годов торговлю с Германией, продававших ей даже стратегические материалы через третьи страны и тем самым помогавших фашистам создать ударные силы, позволившие Гитлеру покорить Европу. И разгромить Францию в том числе. Оскорбленные французы в своем меморандуме давали анализ этих роковых ошибок в экономической политике по отношению к Германии между мировыми войнами и указывали на опасность их повторения. Однако этот документ не был принят во внимание представителями трех держав в ЕКК (АВП РФ, ф. 029, оп. 12, п. 67, д. 2, л. 1—31).

Советский проект документа об условиях капитуляции Германии разрабатывался в Комиссии по перемирию, которую возглавлял К. Е. Ворошилов. Тогда, в 1943 году, Сталин еще не отвергал возможности перемирия с Германией во имя сохранения жизней сотен тысяч советских солдат. Но при условии, что незамедлительно союзниками будет открыт второй фронт, который нанесет сокрушительные удары в тыл гитлеровцам и поставит Германию в критическое положение, что заставит немцев запросить мира. Однако второй фронт не открывался до середины 1944 года. И тогда Сталин, введя войска в Германию, отказался от возможности перемирия с фашистами, которых можно было теперь добить. К началу 1944 года такой документ был создан советской Комиссией. Он содержал 158 статей плюс отдельный протокол и два приложения.

В ЕКК наша Комиссия представила проект кратких, в основном военных условий капитуляции Германии. Этот проект был утвержден Сталиным и 13 февраля 1944 года направлен в Лондон. Советская сторона составила условия более конкретно: например, требовала создания вокруг Берлина 10—15-километровой зоны для оккупации тремя державами Австрии. С 18 февраля по июль 1944 года ЕКК обсуждала условия капитуляции фашистов. И тут в середине апреля Черчилль попытался вильнуть в сторону от общих соглашений: он обратился к Рузвельту с предложением смягчить условия капитуляции. Об этом представитель США Д. Байнаит сообщил советскому послу Ф. Т. Гусеву в беседе 18 апреля 1944 года.

Сейчас, после изучения редких архивных материалов и воспоминаний лиц из окружения Черчилля, можно сделать вывод, что британский премьер мягкими условиями капитуляции хотел сохранить Германию в виде своеобразного буфера между союзниками и СССР, ввести более мягкий режим оккупации, что позволило бы британцам в удобный момент быстро собрать на своей стороне разоруженные части вермахта. Одновременно смягченный контроль на оккупированных территориях оставлял лазейки для подпольных действий оставшихся фашистов, для расширения их связи с англо-американскими спецслужбами. (Вспомним, что даже при довольно строгих условиях капитуляции и контроля союзники позволили полковнику, а затем генералу Гелену сразу после войны создать в западной оккупированной зоне солидную разведшколу и спецслужбу, готовившую агентов против СССР). Рузвельт отверг предложение Черчилля, считая, что «принцип безоговорочной капитуляции должен быть полностью применен в отношении Германии».

Наконец, 25 июля 1944 года после продолжительных обсуждений, споров и соглашений члены ЕКК подписали текст документа «Безоговорочной капитуляции Германии», который содержал 14 статей. Советские войска еще вели кровопролитные бои, не вышли полностью на государственную границу. Документ вступил полностью в силу, когда его утвердили правительства государств, чьи представители входили в Европейскую консультативную комиссию. В Москве принципы «Безоговорочной капитуляции Германии» утвердили 21 августа 1944 года, в Лондоне — 21 сентября, а раньше всех под документом расписался в Вашингтоне Рузвельт — 9 августа.

Интересен один из фактов истории расчленения Германии. Первыми тут забеспокоились, естественно, англичане — как бы Союз не получил больше территории, чем они, как бы Британия не осталась обделенной. Этот эпизод выглядит сейчас несколько трагикомедийно: англичане беспокоятся о дележе шкуры злобного медведя, с которым один на один дерется вспотевший и подуставший русский Иван.

Еще 23 января 1944 года поверенный в делах Великобритании в Москве Д. Бальфур направил в Народный комиссариат иностранных дел (НКИД) ноту (!), в которой по поручению своего правительства напоминал о том, что ЕКК должна в соответствии с решением Тегеранской конференции заняться изучением порядка расчленения Германии. В ноте отмечалось не без проявления деловой корыстной озабоченности: «Так как этот вопрос является одним из чрезвычайно сложных и весьма важных вопросов для планирования послевоенного периода, то мое правительство весьма заинтересовано, чтобы он был подвергнут как можно скорее обсуждению Европейской консультативной комиссией. Господин Иден предлагает поэтому организовать работу так, чтобы этот вопрос был включен в повестку дня заседания ЕКК 26 января, когда будет предложено, чтобы комиссия создала специальный комитет для изучения затронутых проблем» (АВП РФ, ф. 06, оп. 6, п. 35, д. 330, л. 1). По смыслу цитаты можно заключить, что англичане изначально стремились инициативу в вопросе территориального дележа Германии взять в свои руки.

Но в данном случае как никогда играл роль военно-политический авторитет государства — члена антигитлеровской коалиции.

Авторитет, а не только инициатива. И этим высоким и непререкаемым авторитетом обладал среди трех стран только СССР. Страстное желание англичан начать обсуждение дележа Германии было удовлетворено, и Стрэнг в ЕКК тут же внес на рассмотрение «Проект положения о комитете» по расчленению Германии. Стрэнг явно торопил присутствовавших, поскольку известно, что представитель США Вайнант заявил, что «этот вопрос является слишком важным для поспешного выражения мнения и что он предпочитает обсудить его на другом заседании».

Советская сторона во главе со Сталиным тоже не торопилась, все тщательно взвешивала и размышляла — не только над будущей судьбой германского народа, зараженного бациллой фашизма, но и над политическими маневрами в ЕКК Британии и США. Тут Сталин и его советники по этому вопросу действовали по старинному русскому принципу «семь раз отмерь…». Потому 18 февраля 1944 года на третьем заседании ЕКК, где опять рассматривался проект о комитете по расчленению Германии, советский представитель заявил, что «он еще не имеет достаточных материалов и экспертов в своем распоряжении. Поэтому он не в состоянии высказать свое мнение о предложенном положении» (АВП РФ, п. 70, д. 838, л. 27).

Тогда Стрэнг попытался было предложить обсуждать накопленные по проблеме материалы «без учреждения формального комитета, а может быть, путем устройства заседания между членами делегаций Соединенного Королевства, Соединенных Штатов в присутствии члена секретариата, а если возможно, представителя советской делегации». По сути, это было завуалированное навязывание своего мнения по оргвопросам и ходу обсуждения дележа Германии. На что советский представитель хладнокровно ответил «нет» следующим образом: он «еще не готов к тому, чтобы поручить члену своей делегации присоединиться к работе…». Этим он дипломатично дал понять, что Британия и США имеют полную свободу обсуждать вопрос расчленения Германии самостоятельно (в предварительном состоянии, так сказать), но все равно без СССР проблема окончательно сформулирована не будет, не будет решена. При всем критическом отношении к сталинской внешней политике можно признать в данной ситуации правоту советской стороны. Больше данная проблема на заседаниях ЕКК в 1944 году не поднималась…

Члены ЕКК начали ломать копья и при обсуждении вопроса «О зонах оккупации Германии и управлении «Большим Берлином». Британия и США предложили такие планы, согласно которым хотели держать под взаимным контролем советские оккупационные силы, а не только сами германские зоны. В таком случае СССР не мог бы без ведома союзников и незаметно для них в случае обострения военно-политической ситуации на оккупированных территориях ввести в них свои дополнительные спецвойска — для безопасности интересов СССР в Европе. Меморандум Англии от 15 января 1944 года предлагал: «…в каждой зоне оккупации должны быть воинские контингенты двух других держав и заинтересованных малых государств». Этот «коктейль» из контингентов разных стран был на руку британским политикам, спецслужбам и Генштабу. Американцы предлагали несколько иной вариант. Германия, не считая района Берлина и Австрии, делится на три зоны оккупации: восточная зона, без Берлина, оккупируется силами СССР; северная и южная — силами США и Соединенного Королевства; район Берлина оккупируется совместно тремя странами; для осуществления единообразия в политике оккупации назначаются офицеры связи; командующие в своих зонах отвечают за поддержание правопорядка; оккупации подлежит территория Германии в границах на 1 января 1938 года (АВП РФ, д. 830, л. 138–139).

Советская же сторона была не согласна с предложенными вариантами, поскольку усматривала в них ущемление своих политических и стратегических интересов. Делегация СССР настаивала на том, чтобы каждая из зон занималась войсками лишь одной державы-победительницы. Кроме того, она возражала против предложенной англичанами оккупации Восточной Пруссии польскими войсками или смешанными войсками союзников (АВП РФ п. 70, д. 836, л. 22).

Тут можно понять возмущение Кремля даже при отрицании многих положений его внешней и внутренней политики! Какое отношение союзники или поляки имели к Восточной Пруссии, где они не пролили ни капли крови и которая была полностью завоевана ценой жертв советских воинов! Достаточно вспомнить кровавую мясорубку при взятии Кёнигсберга — и больше доводов, на наш взгляд, не требуется!

А между тем американцы и англичане, претендуя на ввод своих войск в Восточную Пруссию, тем самым планировали на годы расположиться вместе со своими спецслужбами вблизи России — прямо на границе с нею. С другой стороны, эти претензии союзников звучали по меньшей мере глупо, несуразно, как бы в расчете на наивность советского правительства. Не там англо-американцы искали простаков. И когда Сталин старался держать союзные войска подальше от советской территории, он тем самым ограждал от возможной опасности (а она настала в годы «холодной воды», когда западные провокации в Восточном Берлине были довольно частым явлением. — Авт.) мирное население России, занявшееся мирным строительством и устройством своей жизни. Так что в данном случае Сталин защищал не только интересы своего коммунистического тоталитарного государства, но и интересы простых тружеников СССР.

В итоге обсуждения ЕКК утвердила 12 сентября 1944 года «Протокол соглашения между правительствами СССР, США и Соединенного Королевства о зонах оккупации Германии и об управлении «Большим Берлином» и приняла решение передать его на утверждение трех правительств. Однако этот документ не разрешил споры о границах зон между союзниками и СССР. Лишь 14 ноября 1944 года спорные вопросы были урегулированы, и в документ внесены соответствующие поправки. Англия утвердила окончательный вариант раздела Германии 5 декабря 1944 года, США — 2 февраля 1945 года, СССР — 6 февраля 1945 года.

Но, как свидетельствуют архивные материалы отношений между СССР и его бывшими союзниками в последующие годы, правительственные документы США и Великобритании, союзники остались недовольны дележом Европы — они надеялись дипломатическим путем заставить СССР, его войска покинуть полностью Германию, а возможно и все остальные страны Восточной Европы. Но Сталин добился своего — ряд стран, пограничных с СССР, стали социалистическими. Сталин навязал этим народам коммунистическую внутреннюю и внешнюю политику, сделал на десятилетия подконтрольными правительства Румынии, Болгарии, Чехословакии, Венгрии, Польши, ГДР. После крушения фашистской Германии СССР обрел новые сферы влияния, где утвердился на долгие годы — до конца горбачевской перестройки.

Что касается Великобритании и США, то они и между собой достаточно поинтриговали и поспорили насчет послевоенных судеб Германии и Европы и границ своих оккупационных зон. Однако к теме нашей книги этот довольно пространный вопрос не имеет отношения. Главное для нас в том, что при всех своих взаимных противоречиях после войны Англия и США объединились против СССР в авантюрной, провокационной «холодной войне». Тут они выступили в значительной мере «крушителями», подрывавшими идеологические устои СССР и социалистического блока, о чем впоследствии будет рассказано подробнее. А в развитии рассматриваемой сейчас проблемы гораздо интереснее непосвященному читателю будет узнать о тайных замыслах в отношении судьбы Германии, о внутриправительственных сомнениях сподвижников Сталина. Эти факты стали известны лишь после развала СССР.

Однако есть еще и документы, которые десятилетиями не предавались огласке, и они свидетельствуют о том, что при определенном стечении обстоятельств будущее Германии могло быть иным — и отнюдь не в пользу немецкой нации. Вариант, о котором мы поговорим, был бы намного более унизительным для немцев, чем тот, который получил свое официальное воплощение после Потсдамской конференции.

Усматривая даже в будущей поверженной Германии затаившегося потенциального врага, которого могут использовать коварные англичане, осмотрительные советские просталинские политики из Наркомата иностранных дел уже с начала 1944 года стали разрабатывать варианты «военно-политического обезвреживания Германии на многие десятилетия». 11 января 1944 года заместитель наркома И. М. Майский направил Молотову составленную лично им записку о будущем устройстве мира и послевоенного урегулирования.

О разделе о Германии Майский писал, что следует стремиться к возможно более полному «обезвреживанию» Германии на срок 30–50 лет. Для этого замнаркома предлагал: оккупировать не менее чем на 10 лет стратегически важные пункты; раздробить Германию на ряд более или менее независимых государственных образований; осуществить военное, индустриальное и идеологическое разоружение немцев; взыскать с Германии репарации и, в частности, репарации трудом; сурово наказать преступников войны (АВП РФ, ф. 06, оп. 6, п. 17, д. 145, л. 5–8).

Что же подразумевается под «репарацией трудом»? Конкретно в документе об этом не говорится, но можно предположить, что эти репарации являли бы собой часть производственной продукции в послевоенной Германии, а возможно, и значительную часть заработка немецких трудящихся, переведенную в советские рубли. Крайний вариант трактовки «репарации трудом» — вывоз части трудоспособного населения Германии в Советский Союз для восстановления разрушенного войной хозяйства. Чем бы этот вывоз был чреват для немцев, не знакомых с гулаговской системой, — можно только вообразить.

В марте 1944 года Комиссия по подготовке мирных договоров и послевоенного устройства при НКИД во главе с М. М. Литвиновым представила Сталину обширную записку «Обращение с Германией». В главе «О государственном переустройстве Германии» значилось, что «действительное, эффективное препятствие возрождению германского военного потенциала может быть создано только расчленением Германии, т. е, разделением ее на отдельные, совершенно независимые государства». Можно представить себе ужас немецких патриотов, психологически и идеологически воспринимавших свое существование только в единой Германии, если бы предложения Майского и Литвинова действительно реализовались и, к примеру, Саксония с Баварией стали бы отдельными (!) государствами со всеми соответствующими институтами управления и охраны границ?! По сути, это было бы для немцев возвращением в XVIII век, когда страна была раздроблена на несколько княжеств, графств, среди которых силой выделялось только Прусское королевство.

Далее в записке М. М. Литвинова предлагалось конкретное членение Германии на государства: «При всех условиях необходимо настаивать на отделении от Германии Пруссии и на выделении Рейнланда, Вестфалии, Саарской области и Гессен-Нассау, образующих одно независимое государство. Желательно выделение из Пруссии также Ганновера, который мог бы образовать вместе с Ольденбургом и Бременом отдельное государство». В южной части Германии по плану Литвинова и его помощников предлагалось образовать еще четыре (!) государства: Саксонию, Баварию, Вюртемберг и Баден.

Учитывая, что немцы будут всячески противиться расчленению своей страны и стараться сохранить единство, Литвинов цинично писал, распоряжаясь судьбами и воззрениями простых немцев, как Бонапарт: «Пусть немцы носятся с идеей объединения, но они не смогут его осуществить в течение по крайней мере многих десятков лет, в течение которых можно будет пользоваться благами мира» (АВП РФ д. 142, л. 3–4, 24–26, 77–78, 108–109).

Несомненно, более трезво мыслящие советники Сталина поняли, какую бомбу замедленного действия закладывает слишком энергичный и эмоциональный Литвинов под послевоенное мирное устройство Европы. Немцы ни на минуту, никогда и ни при каких условиях и обстоятельствах в силу своей национальной психологии и непокорности духа не согласились бы с дроблением своей родины на 6 государств! Неизбежно в каждом из насильно образованных малых государств возникли бы подпольные комитеты по борьбе за объединение Родины, по борьбе с русскими, коммунистическими оккупантами. И эти комитеты, связавшись между собой, создали бы мощное подпольное движение, которое невозможно было бы подавить, потому что на патриотических началах оно бы пользовалось широчайшей материальной и моральной поддержкой простого населения.

Такие комитеты по объединению Германии нашли бы поддержку и у спецслужб союзников, которые бы не упустили такую прекрасную возможность расшатать правопорядок в советской оккупационной зоне и вызвать там широкое народное возмущение, переходящее в вооруженное народное восстание против «коммунистических поработителей». Потом, конечно, сохраняя свое влияние и присутствие в Западной Германии, союзники нашли бы как утихомирить народ и создали бы единое западногерманское государство с присутствием своих военных баз. Западная Германия (ФРГ) и была создана союзниками в противовес коммунистической ГДР.

Иными словами, план Литвинова, обеспечивающий на много лет «блага мира», явно не подходил практичному в политике Сталину. Вождь мог пойти на авантюру (и то продуманную) внутри страны. Например, устроить репрессии, чтобы устранить всех недовольных сверху донизу, но во внешней политике такие авантюры, чреватые Третьей мировой войной, ему явно не подходили. И, тем не менее, 14 марта 1944 года записка «Обращение с Германией» была обсуждена на частном (!) совещании членов комиссии по подготовке мирных договоров. На совещании присутствовали: М.М. Литвинов, С.А. Лозовский, д. 3. Мануильский, Я.З. Суриц, Б. Е. Штейн, М. М. Юнин.

Разговор главным образом шел о максимальном уменьшении промышленного потенциала Германии, и в этой связи обсуждался вопрос о ее расчленении. Штейн аргументированно заметил, что разделение Германии может натолкнуться на большие трудности как внутри немецкой страны, так и со стороны Англии и Америки.

Литвинов ответил, что он учитывал при написании записки трудности, оговоренные Штейном. Литвинов считал, что теоретически, при условии длительного согласия между тремя великими державами, можно в принципе совершенно обезвредить Германию путем разоружения и репараций. Если союзники ослабят контроль в своих оккупационных зонах и станут поощрять вооружение и милитаризацию Германии, то этому как раз и можно воспрепятствовать разделением страны на государства.

Безусловно, это был отличный стратегический план с точки зрения ярко выраженного коммунистического тоталитаризма. Но, как уже упоминалось, Сталин не хотел лишних конфликтов с союзниками сразу после войны, не хотел и возникновения антикоммунистическою подполья в случае мелкого дробления Германии. А Литвинов, утверждая свою идею, подчеркивал: «Вновь вооружить расчлененную на множество независимых государств Германию и вновь превратить ее в мощное промышленное государство — дело многих и многих десятилетий. И только в этом я вижу смысл расчленения» (АВП РФ, л. 118).

Но, к счастью, Германию постигла менее печальная участь, из двух зол ей досталось меньшее (в немалой степени благодаря упрямству союзников на переговорах с советской делегацией) — она до 1990 года была разделена на два государства. День, когда рухнула печально знаменитая Берлинская стена, стал днем желанного для немцев начала объединения страны, Родины. И в социально-психологическом, моральном, идеологическом аспектах это тоже был мучительный процесс для самих немцев из «разных половинок государства» — процесс не менее сложный и противоречивый, неоднозначный, чем падение страны в не столь далеком прошлом.

* * *

Прекрасный повод для начала широкой социализации стран Азии Сталин усматривал в разгроме Японии, угрожавшей границам и территориальной целостности СССР. Сталина устраивало и то, что в международной политике его нападение на Японию было вполне оправдано обязательствами перед влиятельными союзниками — в первую очередь перед США, ввязавшимися в войну с Японией после разгрома американского флота в Пёрл-Харборе 7 декабря 1941 года.

Разделенная Германия

Уже на следующий день после пёрлхарборской катастрофы Ф. Рузвельт через посла СССР в Вашингтоне М. М. Литвинова высказал советскому правительству пожелание об участии СССР в войне против Японии (История Второй мировой войны. 1939–1945, т. 11, с. 30). С такой же просьбой к СССР обратилась и Великобритания, имевшая в Тихом океане свои колониальные интересы. Однако ситуация в начале войны с Гитлером, частые поражения советских войск, огромные потери материальных и людских ресурсов не позволили Сталину тогда же напасть на Японию и повести войну на два фронта: Россия бы просто не выдержала такого напряжения.

Вопрос участия СССР в антияпонской кампании не упускался американцами из виду при подготовке к каждой значительной союзнической конференции. Так, для встречи в Москве 19–30 октября 1943 года министров иностранных дел СССР, США и Великобритании была подготовлена инструкция американского Объединенного комитета начальников штабов (ОКНШ), в которой указывалось: «Полное участие России в войне против Японии после разгрома Германии имеет важное значение для более быстрого и сокрушительного разгрома Японии с наименьшими потерями для Соединенных Штатов и Великобритании».

Вопрос участия СССР в войне на Дальнем Востоке обсуждался и на Тегеранской конференции в 1943 году. Тогда Сталин пообещал оказать помощь союзникам, но только после разгрома Германии. Обращаясь за помощью к Советам, политики союзников понимали, что Москва, несомненно, захочет иметь свою военно-стратегическую выгоду, что означало бы дальнейшее укрепление СССР на Дальнем Востоке и распространение прокоммунистических настроений в воюющем против японцев Китае. Такой расклад политических «карт» не устраивал американцев, но они ничего не могли поделать, так как без СССР разгромить Японию не представлялось возможным. Во-первых, ведению успешных боевых действий против японцев мешали огромные расстояния, и США не могли высадить на японские острова эффективный десант ввиду его вероятного разгрома. Таким образом, вопрос капитуляции Японии всецело зависел от слова Сталина. Сталин же в первую очередь на вполне справедливых основаниях хотел вернуть России Южный Сахалин и Курильские острова, захваченные японцами в войне 1904 года.

Территориальные претензии СССР на Дальнем Востоке поддерживались и союзниками. В связи с этим нам представляется важным соглашение, подписанное в Ялте 11 февраля 1945 года главами СССР США и Великобритании. Вот полный текст этого документа, на основании которого после разгрома Японии Сталин проводил свою политику в Азии и особенно в Китае.

«Руководители Трех Великих Держав — Советского Союза, Соединенных Штатов Америки и Великобритании — согласились в том, что через два-три месяца после капитуляции Германии и окончания войны в Европе Советский Союз вступит в войну против Японии на стороне Союзников при условии: сохранения статус-кво Внешней Монголии (Монгольской Народной Республики); восстановления принадлежащих России прав, нарушенных вероломным нападением Японии в 1904 году, а именно:

а) возвращение Советскому Союзу южной части о. Сахалина и всех прилегающих к ней островов;

б) интернационализация торгового порта Дайрена с обеспечением преимущественных интересов Советского Союза в этом порту и восстановления аренды на Порт-Артур как на военно-морскую базу СССР;

в) совместной эксплуатации Китайско-Восточной железной дороги и Южно-Маньчжурской железной дороги, дающей выход на Дайрен, на началах организации смешанного Советско-Китайского общества с обеспечением преимущественных интересов Советского Союза, при этом имеется в виду, что Китай сохраняет в Маньчжурии полный суверенитет.

3. Передачи Советскому Союзу Курильских островов.

Предполагается, что соглашение относительно Внешней Монголии и вышеупомянутых портов и железных дорог потребует соглашения генералиссимуса Чан Кайши. По совету Маршала И. В. Сталина Президент примет меры к тому, чтобы было получено такое соглашение.

Главы правительств Трех Великих Держав согласились в том, что эти претензии Советского Союза должны быть безусловно удовлетворены после победы над Японией. Со своей стороны Советский Союз выражает готовность заключить с Национальным Китайским Правительством пакт о дружбе и союзе между СССР и Китаем для оказания ему помощи своими вооруженными силами в целях освобождения Китая от японского ига.

И. Сталин Ф. Рузвельт Уинстон С. Черчилль.

11 февраля 1945 года».

(Крымская конференция, с. 254–255.)

Таким образом, за свою вооруженную помощь Америке СССР получил международное право вторгнуться в Китай для поддержки правительства Мао Цзэдуна. Консервативные антисоветские круги в Вашингтоне и Лондоне были крайне недовольны этим решением глав своих правительств, так как стало ясно, что СССР получит огромные возможности при формировании послевоенного устройства ряда государств Азии — Китая и Кореи. Генерал Макартур писал вскоре после Крымской (Ялтинской) конференции: «Меня сейчас больше беспокоит вероятность вступления России в войну против Японии и Маньчжурии, а это значит, что наше внимание должна занимать судьба северных и приморских районов Китая». Против советского влияния в Китае был, в сущности, и Рузвельт, потому планами США предусматривалось «не позволять советским войскам войти в боевой контакт с Народно-освободительной армией Китая, помешать объединению сил коммунистов Китая с Красной Армией в Северо-Восточном и Северном Китае».

Однако этим планам не было дано осуществиться, поскольку Сталин вводил потом войска в Китай и Корею на основаниях, оговоренных в приведенном выше соглашении, подписанном руководителями трех держав на Крымской конференции. Помешать же силой СССР в этой акции американцы не могли, так как в те годы они не имели достаточно технических возможностей для ведения войн на дальних расстояниях. А СССР был хозяином положения на территории Дальнего Востока. Только при его помощи американцы могли заставить капитулировать 7-миллионную японскую армию, у которой только в сухопутных войсках — на островах, в Корее и Китае — насчитывалось 6 миллионов солдат, 10 тысяч самолетов и около 500 боевых кораблей. У Англии и США на Тихоокеанском театре военных действий было всего 1,8 миллиона военнослужащих и 5 тысяч самолетов. Так что участие огромной Советской Армии в кампании против Японии было крайне необходимо союзникам. Потому тут политические соображения ближайшего будущего для них отступали на второй план.

Не дремали с 1941 года и японцы: ведя войну с Америкой, они не упускали из виду и СССР. Генеральный штаб имперской армии на основании своих разведданных точно знал в 1941 году, что на советском Дальнем Востоке имеется 60 тяжелых бомбардировщиков, 80 бомбардировщиков дальнего действия, 330 легких бомбардировщиков, 450 истребителей, 60 штурмовиков и 200 самолетов морской авиации. И, тем не менее, имея огромный перевес в авиации (10 тысяч самолетов против 1180 советских), японцы все годы войны СССР с Германией так и не отважились на массовые бомбардировки городов и военных объектов советского Дальнего Востока. Японские стратеги все же отдавали себе отчет, что одним махом уничтожить все советские самолеты на рассредоточенных аэродромах не смогут, и тогда советская оставшаяся авиация немедленно нанесет ответный удар по самому Токио, что стратегически было вполне выполнимо для наших опытных летчиков.

По этому поводу в докладе начальника отдела императорской ставки по проблемам обороны метрополии от 26 июня 1941 года писалось: «В случае войны с СССР в результате нескольких бомбовых ударов в ночное время десятью, а в дневное — двадцатью-тридцатью самолетами Токио может быть превращен в пепелище» (Кантогун (Квантунская армия), ч. 2, Токио, 1974, с. 66). Оказывается, для разрушения Токио Советам требовалось лишь 30 самолетов. И наверняка эти 30 бомбардировщиков долетели бы до цели и преодолели зоны японских ПВО, если бы на бомбежку Токио вылетели 60–70 наших самолетов. При всех потерях в авиации Советы все равно стерли бы Токио с лица земли. Да и не только японскую столицу, но и ряд других жизненно важных городов на островах.

Одновременно японцы извлекли свою захватническую выгоду от невозможности СССР воевать на два фронта: они громили Китайскую народную армию и захватывали новые территории. Успешно вела Япония агрессию и на Филиппинском, Индонезийском архипелаге. О возможной войне с СССР в японском Генштабе происходили ожесточенные споры между двумя группировками военных. Одна группировка считала самым выгодным разгромить американский тихоокеанский флот и оккупировать как можно больше островов. Другая — это было командование Квантунской армии — требовала немедленного нападения на СССР. Квантунские командующие требовали от императора и правительства права фактически самостоятельно вести войну против СССР — настолько они были уверены в успехе. Их даже не останавливали победы Союза над Германией в 1944 году и реальная возможность СССР перебросить затем огромные силы на Дальний Восток.

В конце лета 1941 года, когда нападение на СССР было перенесено на весну 1942 года, командующий Квантунской армией Е. Умэдзу передал в Токио, в Генштаб: «Благоприятный момент обязательно наступит. Именно сейчас представился редчайший случай, который бывает раз в тысячу лет, для осуществления политики государства в отношении Советского Союза. Необходимо ухватиться за это… Если будет приказ начать боевые действия, хотелось бы, чтобы руководство операциями было предоставлено Квантунской армии… Еще раз повторяю: главное — не упустить момент для осуществления политики государства».

На немедленной агрессии против СССР, располагавшего не столь значительными силами на Дальнем Востоке, настаивал и начальник штаба Квантунской армии генерал-лейтенант Т. Есимото, убеждавший начальника оперативного управления Генштаба армии С. Танаку: «Начало германо-советской войны является ниспосланной нам свыше возможностью разрешить северную проблему. Нужно отбросить теорию «спелой хурмы» и самим создать благоприятный момент. Даже если подготовка недостаточна, выступив этой осенью, можно рассчитывать на успех». Под теорией «спелой хурмы» в Токио подразумевали ситуацию, когда терпящий поражение от Германии Советский Союз вынужден будет перебросить на запад главную часть своих дальневосточных войск, что позволит Японии легко захватить советский Дальний Восток и Сибирь. И если бы Сталин ошибся и решил усилить антигитлеровские армейские группировки за счет дивизий Дальнего Востока, то Квантунская армия неминуемо бы напала на СССР. Но даже в самые трудные, катастрофически военные недели в войне с Гитлером Сталин не допустил такой стратегической ошибки и продолжал держать на Дальнем Востоке такое количество войск, которое было способно противостоять японским милитаристам.

Опасность японского нападения сохранялась вплоть до конца 1943 года. Лишь после разгромной для гитлеровцев Курской битвы японский Генштаб впервые пересмотрел свои стратегические замыслы против СССР и в 1944 году приступил к составлению плана обороны на случай нападения СССР. С 1943 года от японских военных представителей из Берлина начали поступать в Токио неутешительные сообщения. В августе 1943 года в Берлине состоялось совещание руководителей японских информационных бюро в Европе. Его участники пришли к выводу, что Германия, по-видимому, проиграла войну и ее поражение — лишь вопрос времени. К такому же выводу о неизбежном крахе Германии стали склоняться и здравомыслящие политики в Токио. Важно заметить, что в 1941 году о военно-политических настроениях в японских политических и дипломатических верхах нашу ставку регулярно информировал знаменитый разведчик Рихард Зорге, действовавший под псевдонимом Рамзай.

Японцы через своих агентов в Европе (агенты были хорошо оплачиваемыми европейцами, работавшими на Германию и Японию) получили информацию о том, что Советский Союз после победы над Германией склонен помочь США. Подлинного же содержания документов Московской, Тегеранской и Крымской конференций по этому вопросу японцы не знали. Однако для них было достаточно и информации в общих чертах. В токийском Генштабе, проанализировав возможность столкновения с СССР, пришли к выводу, что в войне с тремя державами они не выстоят и вынуждены будут капитулировать, чтобы спасти Японию от полного разгрома, на грани какого уже стояла Германия. В стремлении избежать такой катастрофы японское правительство прибегло к активной дипломатии. Сначала был разработан план, в соответствии с которым Япония должна была взять на себя роль посредника в примирении Германии и СССР. Считалось, что даже если эта затея и провалится, то Москве будет продемонстрировано «искреннее» стремление Токио к миру.

Если СССР согласится взять Японию в посредники по примирению с Гитлером, можно будет различными интригами внести раскол в лагерь антигитлеровской коалиции, поссорить СССР с Англией и США. Но и этот вариант был почти нереален, так как японцы знали, что СССР без согласия США и Британии не будет вести никаких сепаративных переговоров с Германией и ее союзниками. Японский представитель в Москве Н. Сато пытался все же в сентябре 1943 года в беседе с Молотовым затронуть вопрос о возможной посреднической миссии Японии, но Молотов ответил категорическим отказом. Гитлера тоже не интересовала такая хитрая дипломатия Токио. Он понял, что после злодеяний, совершенных германскими войсками на советской территории, Москва ни на каких условиях не согласится на перемирие с Берлином.

Тогда в 1944 году японцы попытались заключить компромиссный мир с Китаем, США и Великобританией. Однако и эта попытка провалилась. В послевоенные годы из раскрытых секретных японских архивов стало известно, что европейская резидентура Токио все же пронюхала о соглашении между союзниками, достигнутом на Крымской конференции. И это подтверждается следующим фактом. Вряд ли можно назвать совпадением то, что 14 февраля 1945 года, через два дня после окончания Крымской конференции, трижды возглавлявший японское правительство влиятельный политик князь Ф. Коноэ представил императору Хирохито секретный доклад, в котором призывал японского монарха «как можно скорее закончить войну» с Америкой. Основным доводом была «серьезная опасность вмешательства в недалеком будущем Советского Союза во внутренние дела Японии». И далее вполне обоснованно Ф. Коноэ развивал свой политический прогноз: «С точки зрения сохранения национального государственного строя наибольшую тревогу должно вызывать не столько само поражение в войне, сколько коммунистическая революция, которая может возникнуть вслед за поражением». Главный же смысл доклада сводился к тому, чтобы до вступления СССР в войну на Дальнем Востоке успеть капитулировать перед США и Великобританией, «общественное мнение которых еще не дошло до требований изменения нашего государственного строя».

О возможности коммунистической революции в Японии и свержении императора Ф. Коноэ говорил, исходя из роста недовольства в народе затянувшейся войной. Но японский генералитет категорически отвергал возможность капитуляции. Тогда политики Токио стали разрабатывать вариант, по которому СССР должен быть посредником в завершении войны на Тихом океане. Если бы СССР пошел на такие условия, то как посредник он уже не мог бы напасть на Японию. Этот план усердно продумывал и разрабатывал министр иностранных дел М. Сигэмицу. Главной целью планируемых переговоров с Москвой было добиться от нее подтверждения обязательств, оговоренных советско-японским пактом о нейтралитете от 13 апреля 1941 года.

А в это время, с начала лета 1945 года, Сталин начал постепенную переброску войск на Дальний Восток, о чем быстро стало известно в Токио. Перед этим, в феврале и марте 1945 года, японцы через своих представителей пытались зондировать почву относительно возможного посредничества СССР в перемирии с Англией и США.

При этом японцы пытались выторговать себе почетные условия мира. Советский посол в Токио Я. А. Малик ответил вежливым отказом на японские предложения. Для Токио положение оборачивалось близкой катастрофой. А между тем в общей сложности на всей дальневосточной территории (не только в Приморье) СССР постоянно держал от 32 до 59 дивизий, от 3 до 5 тысяч самолетов, 8—16 тысяч орудий и минометов, свыше 2 тысяч танков и САУ И эти силы стали быстро наращиваться после разгрома Германии. Япония же начала намекать на примирение с СССР после того, как в 1941 году совершила сотни вооруженных провокаций на советско-японской границе, тем самым нарушив положения пакта о нейтралитете.

Потому вполне закономерным было с точки зрения международного права то, что 5 апреля 1945 года советское правительство официально заявило о денонсации советско-японского пакта о нейтралитете. В правительственном сообщении, опубликованном в советской прессе, говорилось, что в результате вражеской политики Японии в отношении СССР документ «потерял силу и продление этого пакта стало невозможным». Это было серьезное предупреждение для Токио, явный намек на ближайшую войну с могучим СССР.

Историки верно считают, что если бы до августа 1945 года Япония добровольно объявила о своей капитуляции перед тремя великими державами, то СССР не вступил бы в войну на Дальнем Востоке. Но виной всему упрямство токийских реакционеров в Генштабе и правительстве. 20 апреля 1945 года Высший совет по руководству войной принял документ «Общие принципы мероприятий в случае капитуляции Германии», в котором прямо говорилось: «…Приложить усилия к тому, чтобы умелой пропагандой разобщить США, Англию и СССР и подорвать решимость США и Англии вести войну». Нейтрализовав СССР, японские агрессоры рассчитывали вести войну «против США и Англии до победного конца».

В обмен на нейтралитет СССР японцы готовы были пойти на ряд уступок Союзу: например, дать разрешение на проход советских торговых судов через пролив Цугару; заключить между Японией, Маньчжоу-Го и СССР соглашения о торговле; дать возможность СССР расширить влияние в Китае и других районах «сферы процветания»; демилитаризовать советско-маньчжурскую границу; допустить СССР к использованию Северо-Маньчжурской железной дороги; признать советские интересы в Маньчжурии; отказаться от договора о рыболовстве, который ущемлял интересы СССР; уступить (даже!) Союзу Южный Сахалин и Курильские острова!

На отказ от Курильских островов и Южного Сахалина Токио, скрепя сердце, планировал пойти в крайнем случае, если на переговорах русские сильно заартачатся и затронут вопрос о возвращении им старых территорий, захваченных Японией в 1904–1905 годах, если Москва начнет грозить войной. Реакционеры, естественно, были против возможных территориальных уступок СССР. Но министерство иностранных дел Японии после тщательного изучения проблемы настаивало: надо будет пойти на все требования СССР, лишь бы он сохранил нейтралитет.

Между тем в Вашингтоне спецслужбы уже доложили правительству о планах японцев поссорить США и Британию с СССР, знали уже там и об уступках, которые готовы сделать японцы Союзу. К тому времени Япония потерпела поражение от союзников на Окинаве и стала спешно готовиться к обороне метрополии. Для этого намечалось перебросить в Японию отборную Квантунскую армию, сосредоточенную ранее против СССР. Но это не было сделано, поскольку японская разведка донесла: «Существует большая вероятность того, что Советский Союз предпримет военные действия против Японии. Советский Союз может вступить в войну против Японии по окончании летнего или осеннего сезона». Разведка была права в своих выводах, кроме ориентировочной даты начала войны с СССР — столкновение произошло в августе.

Стремясь к переговорам, премьер-министр X. Хирота 3 июня 1945 года сообщил об этом при встрече с советским послом Маликом. Однако Малик отказался вести неофициальные переговоры. Тогда Хирота 24 июня передал ему от имени японского правительства конкретные предложения, в частности, о поставках в СССР некоторых стратегических материалов (каучука, свинца, олова, вольфрама) в обмен на экспорт в Японию советской нефти. 29 июня, озабоченный постоянными уклонениями СССР от переговоров, Хирота предложил Малику заключить между Японией и Советским Союзом соглашение об «оказании друг другу поддержки в сохранении мира в Восточной Азии». Слышать такое от японских агрессоров было смешно. Помимо этого, Хирота говорил о заключении двустороннего соглашения о ненападении. Словом, утопающее японское правительство хваталось за соломинку. Посол Токио в Москве Сато с такими же предложениями обратился к советскому правительству. Японцы, прознав о готовящейся встрече глав великих держав в Берлине, о том, что там будут решать судьбу Японии, стремились уладить отношения с Москвой до Берлинской конференции. Даже император передал 13 июля через Сато заместителю наркома иностранных дел СССР С. А. Лозовскому туманное послание, в котором «выражал свою волю, чтобы скорее положить конец войне». 18 июля Сато получил ответ, в котором говорилось, что «…советское правительство не видит возможности дать какой-либо определенный ответ по поводу послания императора…» Так милитаристский режим Японии оказался на грани краха. До начала войны оставалось три недели.

Между тем американцы приобрели определенный опыт в войне с Японией и с весны 1945 года применили «ковровые бомбардировки», которые нанесли ущерб не столько мощи империи, сколько мирному населению Токио и Осаки. Всего было разрушено 2 миллиона 210 тысяч домов, или четверть жилого фонда Японии. Без крова остались 9,2 миллиона человек, или 12 процентов населения страны. Общие потери гражданского населения от американских бомбардировок составили полмиллиона убитых, раненых и пропавших без вести.

Хотя американцы и добились превосходства в море и в воздухе, но, тем не менее, одними бомбардировками заставить Японию капитулировать не удалось. Японцы, несмотря на часть разрушенных предприятий, готовились к длительной войне, надеясь переломить ход событий в свою пользу. Американцы же исходили из того, что Токио капитулирует, когда на острова будет высажен огромный десант. Для успешной войны с фанатичными солдатами Страны восходящего солнца американцам требовалась армия, равная японской, — около 7 миллионов. Пойти на такую масштабную мобилизацию в США правительство не могло, опасаясь взрыва народного возмущения.

Расчет был лишь на советские войска, которые по замыслу Вашингтона должны были разбить Квантунскую армию на материке, и тогда союзники, может быть, высадили бы свой десант на японские Хонсю и Хоккайдо. Допускать советские войска в Японию союзники не хотели, справедливо опасаясь, что Японию может постичь участь разделенной Германии, и тогда русские на Хоккайдо неминуемо установили бы прокоммунистический режим.

Разговоры о возможности создания Северо-японской социалистической республики, насколько известно из воспоминаний членов окружения Сталина, велись с весны 1945 года. Но было немало реальных причин против осуществления этого замысла. Во-первых, в Японии были ничтожно малые коммунистическая и социалистическая партии, которые репрессиями были обескровлены и загнаны в глубокое подполье. С такими силами промосковское правительство, будь оно создано на Хоккайдо, без русских штыков долго не удержалось бы у власти. Во-вторых, сама психология даже аполитичных японцев была традиционно настроена против России, поскольку простолюдины считали, что Россия еще в ХVІІІ-ХІХ веках отобрала у японских поселенцев Дальний Восток.

По сути, так оно и было, но дело в том, что Япония в те отдаленные времена не потрудилась оформить те территории как часть государства, не придала Дальнему Востоку своего государственного статуса, Так что претензии японцев на Дальний Восток с начала XX века были с точки зрения международного права полностью безосновательными. И, тем не менее, японцы считали, что Россия, а затем СССР лишили Японию части материальных благ и ресурсов, «присвоив себе дальневосточные территории». Это была сугубо националистическая точка зрения, обычный государственный экспансивный шовинизм. Ввиду этого население Хоккайдо не восприняло бы русский десант как освободителей от тоталитарного, милитаристского режима. К тому же у японцев было сильно развито традиционное преклонение перед императором. В Японии, по верному рассуждению части токийских политиков, мог вспыхнуть мятеж, но только на почве обнищания и недовольства кровопролитной затяжной войной. Советскую же власть население в своей массе просто не восприняло бы как свою, необходимую ему для существования. Потому разговоры о возможной социализации части Японии так и остались разговорами, мечтами в сталинском окружении.

Представитель СССР генерал-лейтенант К.Н. Деревянко подписывает «Акт о капитуляции Японии» на борту американского линкора «Миссури». 2 сентября 1945 г.

…А американское руководство в войне с Японией ободрилось, когда весной 1945 года ему было доложено о том, что работа над созданием атомной бомбы близится к концу. Бомба еще не была готова, а в окружении Г. Трумэна, занявшего в апреле 1945 года пост президента вместо умершего Ф. Рузвельта, уже вознамерились испытать «чудо-оружие» на Японии.

Но поскольку правительство не было уверено, что супер-оружие будет создано в определенные сроки, то в войне против Японии американцам по-прежнему требовалась помощь СССР. В Вашингтоне также до последнею момента сомневались в значительной эффективности атомной бомбы. Да и сам Оппенгеймер, руководитель проекта, полностью не ведал, что за чудовищное оружие он со своими коллегами создает.

Поскольку близился момент вступления СССР в войну, то Трумэн направил в Москву своего представителя Г. Гопкинса за конкретной информацией на этот счет. 28 мая 1945 года Сталин сообщил Гопкинсу и послу Гарриману, что Советская Армия будет полностью развернута на маньчжурских позициях до 8 августа. Но Трумэна смущало реальное участие СССР в послевоенном устройстве в Азии. Он очень обрадовался, когда к лету 1945 года из секретных лабораторий ему донесли, что работа над «сверхоружием» близится к концу. Трумэн задумал нанести атомный удар по Японии прежде, чем СССР вступит в войну, и тем самым исключить возможное развитие социализации в Азии, а заодно и запугать советское правительство, самого Сталина. Трумэн сознательно начал затягивать открытие Берлинской конференции, надеясь получить атомную бомбу к ее началу и шантажировать СССР. Он сделал заявление, ставшее широко известным: «Если бомба взорвется, что, я думаю, произойдет, у меня, конечно, будет дубина для этих парней». Под парнями он подразумевал воинов Советской Армии, московское правительство.

Ожидания Трумэна сбылись. В Потсдаме вечером 16 июля ему вручили телеграмму, сообщавшую об успешном взрыве «чудо-оружия». В ней говорилось, что испытания превзошли все ожидания. Испытательный взрыв был произведен близ авиабазы в Аламагордо в пустынном районе штата Нью-Мексико. Трумэн тут же поделился ошеломляющей новостью с Черчиллем. По согласованию с ним после заседания 24 июля Трумэн как бы в неофициальном порядке сказал Сталину, что в США разработано оружие огромной разрушительной силы. При этом слова «атомная бомба» произнесены не были. Как известно читателям, Трумэна поразило равнодушие Сталина к этой уникальной информации. Трумэну даже показалось, что Сталин не понял, о чем идет речь. На самом деле Сталин много раньше был информирован Берией о работах американцев над атомной бомбой. Такие же разработки велись и в Союзе под руководством академика Курчатова. Мало того, чтобы не слишком отставать от американцев и не идти в исследованиях на ощупь, Берия через своих опытных агентов, проникших в окружение Оппенгеймера, получал конкретную информацию по технологии производства атомной бомбы. Эта информация была успешно использована советскими учеными…

Окрыленные успехом, американцы попытались в ходе Потсдамской конференции устранить СССР от участия в разгроме Японии. Это стало ясно из опубликованной 26 июля декларации, в которой содержались условия капитуляции Японии перед США, Великобританией и Китаем. Декларация призывала японское правительство немедленно капитулировать и предупреждала, что «иначе Японию ждет быстрый и полный разгром». Советская делегация была лишь уведомлена об этой декларации, что вызвало раздражение у Сталина: для него вопрос участия в войне ради возвращения российских территорий и социализации Китая был уже решен. И он не отступился от своих намерений.

Отсутствие под декларацией подписи СССР вселило в японцев надежду на то, что Сталин не вступит в войну. Хотя в декларации и говорилось, что «Японии дается возможность окончить эту войну», тем не менее, в Токио допустили фатальную ошибку и пренебрегли такой возможностью. 28 июля на пресс-конференции премьер-министр Судзуки высказался на весь мир по поводу Потсдамской декларации: «Мы игнорируем ее. Мы будем неотступно идти вперед и вести войну до конца». Это заявление означало новые огромные потери для японского народа. Заявление японского премьера предопределило вступление СССР в войну, чего японцы не очень ожидали.

6 августа 1945 года в Хиросиме разыгралась невиданная по масштабам трагедия: американцы без всякого основания сбросили на нее атомную бомбу. Но это не заставило Токио капитулировать. Правительство Японии скрыло от народа правду об атомной бомбе. А 8 августа СССР официально объявил Японии войну. В этот же день вторая атомная бомба упала на Нагасаки. Утром 9 августа японский министр иностранных дел Того высказал премьеру Судзуки свое мнение: вступление СССР в войну не оставляет Японии надежд на спасение и ставит перед фактом капитуляции.

Об этом Судзуки сказал в тот же день на экстренном заседании Высшего совета по руководству войной. Но командование императорской армией все равно было против предложений Того и Судзуки: их пугало положение Потсдамской декларации о наказании военных преступников. В итоге спор разрешил император, ужаснувшись двумя атомными катастрофами и вступлением СССР в войну. В ночь с 9 на 10 августа в бомбоубежище императорского дворца на спешно созванном совещании монарх заявил, несмотря на протесты военных экстремистов: «Хотя невыносимо тяжело вынуть оружие из рук военных, являющихся нашей опорой, и передать наших подданных в качестве лиц, ответственных за войну… мы, вынеся невыносимое, порешили так во имя спасения народа от катастрофы».

Однако командование не спешило довести до сведения войск решение императора. Даже наоборот, 10 августа императорская ставка выдала войскам следующую директиву: «1. Ставка намерена по-прежнему вести основные военные действия против Соединенных Штатов и одновременно повсеместно развернуть действия с целью последующего разгрома Советского Союза, чтобы сохранить государственный строй и защитить землю императора. 2. Главнокомандующему Квантунской армией следует сосредоточить основные усилия, против Советского Союза, разбить противника и защитить Корею».

Это был явный бунт против воли императора. Для выполнения директивы было решено перебросить в Маньчжурию и Корею дополнительные войска и военные материалы из оккупированной части Китая. В эти же дни Анами выступал с воинствующими речами перед генералами и офицерами, призывая «бороться до последней капли крови». Главнокомандующий японскими войсками в Китае Я. Окамура в ответ докладывал, что боевой дух солдат высок и они «готовы к решительному разгрому противника». Тем не менее, многие высшие офицеры признавали, что Япония находится на грани политической и военной катастрофы. Последовавший вскоре разгром миллионной Квантунской армии подтвердил самые худшие опасения прозорливых японских политиков и военных.

15 августа вышел приказ императора о прекращении боевых действий, но, тем не менее, отдельные японские военные группировки продолжали отчаянно сопротивляться наступающим советским войскам. Великая японская армия была наголову разбита ими всего за 24 дня! Такого невероятного успеха от русских американцы и англичане не ожидали. «Можно себе представить, какую бы кровавую мясорубку устроили нам русские в Европе, если бы мы попробовали ударить по ним сразу после капитуляции Германии», — сказал Черчиллю один из потрясенных его советников. А Советская Армия за 24 дня разгромила 22 японские дивизии, взяла в плен 594 тысячи солдат и офицеров и 148 генералов. В последующих интригах против СССР американцы делали ставку только на шантаж атомной бомбой. Но и политические шантажисты стали осторожнее, когда им сообщили спецслужбы о том, что и в СССР ученые близки к созданию атомного оружия.

…По согласованию с союзниками советское командование приняло капитуляцию японских войск в Маньчжурии, на Ляодунском полуострове, в Северной Корее до 38-й параллели, в Южном Сахалине и на всех Курильских островах. Так СССР разыграл первую партию в большой политической игре на Дальнем Востоке и в Азии. После разгрома Японии Китайская народная армия стала в огромном количестве получать от СССР необходимое ей оружие для войны против войск Чан Кайши. Судьба Китая отныне была предрешена — вскоре он стал социалистическим. Компартию и правительство Китая возглавил Мао Цээдун, один из самых авантюрных коммунистических правителей в мире. Не менее авантюрен и деспотичен оказался и Ким Ир Сен, который въехал в Пхеньян в обозе советских войск и вскоре стал по воле Москвы диктатором Северной Кореи.

Политика, проводимая Мао и Ким Ир Сеном, действовала отнюдь не на пользу мировому коммунизму и СССР, наоборот — они дискредитировали социализм в глазах мировой общественности. В итоге зарвавшийся Мао в начале «культурной революции» предъявил территориальные претензии к СССР и на годы разорвал торгово-экономические отношения с Союзом. Ухудшились и политические отношения СССР с Китаем. Но все это впереди. А после

1945 года, после капитуляции Японии, США и Великобритания поняли, что не смогли сдержать экспансию коммунизма на Западе и в Азии, что проиграли большую политическую игру против Сталина. Союзники перестали быть союзниками, началась «холодная война» капиталистического мира против СССР.

* * *

Тегеранская и Ялтинская конференции были знаменательны в политическом отношении для СССР прежде всего тем, что для Кремля окончился длительный период международной изоляции. Страна Советов, громившая грозную для Запада фашистскую Германию, получила признание в прогрессивных кругах цивилизованного общества. Сам Сталин, будучи в капиталистическом мире одновременно одиозной фигурой, тем не менее, стал авторитетнейшим и весьма влиятельным партнером лидеров буржуазного Запада. Все страны Европы и Америки восхваляли его как великого руководителя, стратега и Верховного Главнокомандующего могучими Вооруженными Силами СССР. «Мы недооценивали экономические и стратегические планы коммунистов России, просчитывались в их военном потенциале. Мне кажется, что коммунизм из химеры, утопии действительно превратился в значительную мировую силу. Без военно-тоталитарной машины русских мы вряд ли справились бы с Германией и Японией», — писал в конце 1945 года один из бывших советников Черчилля. (За свое восхищение «прогрессом» в СССР он вскоре был отправлен в отставку).

Новый президент США Г Трумэн не скупился на восторженные фразы в поздравлении Сталину и советскому народу в связи с разгромом Германии: «Вы продемонстрировали способность свободолюбивого и в высшей степени храброго народа сокрушить злые силы варварства, как бы мощны они не были. По случаю нашей общей Победы мы приветствуем народ и армию Советского Союза и их превосходное руководство…» Трумэн не сомневался в огромном потенциале США, тем не менее, был искренен, когда поражался тому, как СССР фактически один до 1944 года вел смертельный поединок с фашистской военной машиной на огромных пространствах Восточного фронта. Но в поздравлении он победу назвал общей, поскольку союзники со своими дивизиями в 1944 году вовремя присоединились к уже определившемуся победителю и стали добивать изрядно уставшего побеждаемого. Но через три месяца, после варварской атомной бомбардировки Хиросимы и Нагасаки (а варварами в послании Сталину президент назвал фашистов), Трумэн с не меньшим восторгом скажет своим приближенным: «Теперь-то я имею дубину против русского медведя». (В данном варианте мемуаристы писали, что он сказал: «…против русских парней»).

Не менее искренне поначалу восторгался триумфом СССР во Второй мировой и хитроумный, дипломатичный, осторожный Черчилль, искавший за спиной Рузвельта более близких и выгодных контактов со Сталиным: «Я шлю вам сердечные поздравления по случаю блестящей победы, которую вы одержали, изгнав захватчиков из вашей страны и разгромив нацистскую тиранию…» Но Черчилль, будучи сторонником прогрессивно-демократического плана покойного Рузвельта, добавил к общим поздравительным фразам и более конкретную фразу: «Я твердо верю, что от дружбы и взаимопонимания между русскими и британскими народами зависит будущее человечества. Мы теперь в лояльной дружбе, и симпатии могли бы дальше идти под ярким солнцем победоносного мира».

Да, Черчилль надеялся на благоприятное развитие дальнейшего сотрудничества с СССР в мировом масштабе. Но консервативные круги Британии выбрали уже совершенно иную, противоположную линию поведения с СССР. Между прочим, потерявший пост Черчилль по своим убеждениям тоже был в значительной мере консерватором, но консерватором с демократическими, более передовыми проблесками в оценках перспектив. Однако, поддавшись внутреннему устоявшемуся предубеждению в отношении России, сформировавшемуся с середины 20-х годов, учитывая более тесные британо-американские геополитические интересы, и Черчилль под давлением трумэновской реакционной дипломатии отказался наследовать идеи Рузвельта и изменил взгляд на Россию — это следует из его Фултоновской речи, к которой мы еще вернемся.

Да, восторгов и поздравлений в адрес Сталина и советского народа весной и летом 1945 года было много, однако свое военное величие СССР не мог подкрепить достаточным экономико-технологическим потенциалом, соответствующим прогрессивным западным достижениям. И причиной тому были огромные людские и материальные потери в войне, колоссальная разруха, требующая очередного титанического напряжения всего народа, наконец — технологическая отсталость страны. Что касается технологии, то СССР наращивал вооруженную мощь за счет расширения и неимоверно интенсивной эксплуатации старых технологий. В этом заключалась парадоксальность величия Страны Советов в глазах западных социалистов-экспертов: имея на тот момент самую большую и технически вооруженную армию мира, Сталин и правительство имели в своем распоряжении разоренную, голодную страну, полузадушенную сетью гулаговских лагерей.

Вот с какими политическими и экономическими «картами» на руках Сталин со своими советниками вынужден был раскладывать пасьянс на дорогу в будущее. Положение спасало то, что на экономическое возрождение и развитие было обращено внимание еще в первый период войны, и для разработки этого перспективного плана привлечены талантливые ученые-экономисты и практики, руководители из различных наркоматов. В декабре 1941 года в Москве побывал министр иностранных дел Англии А. Идеи, которого в общих чертах ознакомили с этим планом, намеком давая понять, что при всем катастрофическом положении на фронтах, при всех ужасающих людских и материальных потерях СССР, тем не менее, думает о хозяйственном послевоенном развитии. А раз так — значит, Сталин, его полководцы и советский народ уже считают себя победителями в ужасной бойне века, хотя немцы только недавно с огромным напряжением сил были отогнаны от стен Москвы. Вернувшись в Лондон, Идеи писал, что «поражен глубиной и масштабностью проработки этих вопросов советской стороной». Речь шла о плане экономического развития СССР.

Но для осуществления экономического плана (как всегда при Советах — гигантского) необходимо было прежде всего после победы добиться для СССР прочного международного положения и создать так называемый пояс безопасности. Это и стало основой сталинской стратегии в переговорах с союзниками в 1943 году. Тому подтверждением является редкий документ для внутреннего пользования из аппарата НКВД СССР. Это — разработка крупного советского дипломата И. М. Майского, представленная 10 января 1944 года наркому иностранных дел В. М. Молотову. (Сам документ ныне хранится в Архиве внешней политики Российской Федерации — АВП РФ).

В обширной докладной записке Молотову Майский формулировал основные внешнеполитические задачи СССР после окончания войны. Задачи сводились к тому, чтобы добиться гарантии безопасности Союза и сохранения мира «в течение длительного срока» (минимум 30 — максимум 50 лет). Из этого периода на «залечивание ран», нанесенных стране войной, отводилось 10 лет. При этом ради решения внутренних проблем должны были быть мобилизованы все усилия во внешней политике. За 30–50 лет планировалось превратить СССР в самую мощную, технологически прогрессивную державу, которой была бы не страшна любая агрессия. В сущности, к середине 1980-х годов эта задача была полностью выполнена: СССР развитием космических оборонных и научных исследований «заставил с 1975 года надрываться экономику США», что в годы перестройки признали сами американские политики, владевшие государственными экономическими и оборонными секретами.

Далее, по плану диплома предусматривалось континентальную Европу превратить в социалистическую, что исключало бы провокации и причины возникновения любых войн. Но, как помним, американцы и англичане видели модель сохранения мира в этом регионе под своим буржуазно-демократическим, а не коммунистическим контролем. Что касается системы создания коллективной безопасности в Европе, то, учитывая трудность достижения компромиссов по многим переговорным вопросам, дипломат Майский сознательно отводил эту проблему на второй план. Но, чтобы не конфликтовать с союзниками ради решения экономических задач в СССР, приходилось оттягивать осуществление пролетарских революций в оккупированных Советами странах. Предполагалось «социализацию» Европы провести примерно к 1974 году, а перед этим добиваться компромиссов с Западом в переговорах по массе вопросов. На усмотрение высшего руководства Майский предлагал и альтернативный вариант: создавать в Восточной Европе режимы, основывающиеся «на принципах широкой демократии, в духе идей Народного фронта». Германия же, во избежание распространения из нее неонацизма, в течение этих 30–50 лет лишалась возможности войти на равных правах в число ведущих европейских государств: ей предстояло оставаться подконтрольной поверженной страной.

В решении Сталиным судеб государственных режимов, в отличие от его последующих преемников, игравших в демократию, было примечательно (и даже удивительно!) то, что беспощадный для советских народов диктатор, покровитель ГУЛАГа, в 1944–1945 годах неоднократно подчеркивал необходимость для восточноевропейских политиков поддерживать дружественные контакты не только о СССР, но и непременно^) с западными странами. Эта его линия правилась США и Великобритании, смягчала и настороженность к деспотической коммунистической державе. Лидеры Запада на основе подобных сталинских высказываний решили, что он извлек для себя соответствующие уроки из Второй мировой войны и из встреч, переписки, переговоров с этими лидерами, что непреклонный вождь Советов, крутой на решения как во внутренней, так и во внешней политике, все же несколько смягчился и учел международное мнение.

Да, отчасти это было действительно так. Однако Сталин оставался непреклонным в своих мнениях по кардинальным вопросам идеологии и международных отношений. И в первую голову на переговорах с представителями как больших, так и малых государств, он ставил интересы Советской, коммунистической державы. Уступая в одних вопросах зарубежным лидерам и правительствам, он выигрывал гораздо больше в других проблемах, касающихся укрепления авторитета и мощи СССР в мире. Подтверждая свою лояльную линию на построение «смягченного», «полудемократического» социализма в Восточной Европе, он в Москве 9 августа 1944 года при встрече с польским лидером Ст. Миколайчиком подчеркнул: «Польша должна иметь также союз с Англией, Францией и США». (АВП РФ, ф. 06, п. 42, д. 550, л. 15). Иначе такой тонкий и осторожный политик, как Сталин, не мог ответить, поскольку не в его интересах и не в интересах жестоко пострадавшего от войны советского народа было с ходу устанавливать жестко-коммунистические режимы в покоренно-освобожденных странах и тем самым создавать острейший конфликт с союзными державами, который мог сорвать или затянуть планы мирного восстановления хозяйства СССР.

Для преодоления разрухи помимо тружеников тыла и заключенных ГУЛАГ а требовались еще миллионы рабочих рук, а эти руки сейчас держали оружие в Восточной Европе. Сталин же благоразумно, для ускорения восстановления хозяйства, планировал после разгрома Германии и Японии существенно сократить контингент наших войск в будущих соцстранах и провести значительную демобилизацию.

Мнение Сталина о государственном устройстве малых стран позволило внутри них решить проблемы социально-политического компромисса, ослабить активность антисоветских элементов, ориентировавшихся только на буржуазный строй. Так реализовывалась концепция «национального пути» к новому общественному строю. Впоследствии, в 70—80-х годах наши туристы, побывавшие в Восточной Европе, говорили, что, несмотря на коммунистические правительства и службы безопасности, действовавшие под эгидой КГБ СССР, там все равно больше свобод, либерализма и намного лучше, чем в Советах, развит частный сектор производителей. Такое государство получило в истории название «народной демократии».

Концепция «народного пути» быстро нашла поддержку в коммунистических, социал-демократических и либеральных кругах восточноевропейских народов. В Чехословакии значительный вклад в формирование и реализацию этой концепции внес либеральный демократ, президент республики Э. Бенеш, тот самый, который был президентом и в трагические дни Мюнхенского сговора, когда Англия и Франция отдали в 1938 году Чехию Гитлеру. Его теории о специфичности перехода к социализму в разных странах в ЦК ВКП(б) окрестили «формулой Бенеша».

Конечно, мнение Бенеша было не по нутру консервативным кремлевским политикам, но время диктовало свои, новые условия. Вот что конкретно писал Э. Бенеш по данному вопросу: «Социалистические мероприятия следует осуществлять мирным путем без диктатуры пролетариата, без применения определенных теорий марксизма-ленинизма. Я думаю, что в развитии человечества мы достигли уже такого периода, когда это стало возможным». Мирный переход к социализму вполне устраивал Сталина, который мыслил в перспективе путем активной идеологической «промывки мозгов» населения соседних стран поднять авторитет компартий и сделать их главенствующими в госаппаратах. Это был своего рода план «тихой перманентной революции», план «мирного экспорта революции», без инспирированных Кремлем вооруженных коммунистических переворотов. Одновременно, при участи спецслужб, политики в Москве разрабатывали конкретные планы для коммунистов в будущих соцстранах, как мирным путем захватывать «определенные командные посты», проникать в госаппарат, приобретать навыки управления государством. (РГАСПИ, ф. 77, оп. 3, д. 63, л. 3–4, 44).

Насаждались тихим путем прокоммунистические режимы в Восточной Европе, прикрываясь при этом народным волеизлиянием. Москва тем самым фальсифицировала искренность плюрализма в этих странах, создавала почву для скрытого недовольства в разных слоях населения. Когда в Венгрии и Чехословакии коммунистические режимы стали откровенно подавлять инакомыслие, подминать под себя другие демократические течения, недовольство вылилось в восстания в 1956 и 1968 годах. В конце 80-х годов стало окончательно ясно, что кремлевская модель административно-командного социализма абсолютно не устраивает и большинство самих коммунистов в соцстранах, не говоря уже о народных массах с психологией демократии свободного предпринимательства.

Но все это — и восстания, и крушение Берлинской стены, — произойдет позже, а в 1945 году эти народы верили в социализм, потому что еще не ведали, что это такое на практике, не побывали пусть даже в ослабленной его узде.

На примере развития теории и практики «народной демократии» видно, что Сталин не был до конца закоснелым консерватором. Преследуя свои основные цели, он решил идти к ним иными путями, чем те, которые предполагались в 20—30-х годах. Отказавшись от одиозных коммунистических доктрин перехода к социализму, Сталин даже открыто заявил в августе 1946 года в интервью газете «Дейли Геральд», что теперь СССР — сторонник строительства «мягкого» социализма, который в управлении сродни английскому парламенту: «Русский путь был короче, но труднее, сопровождался кровопролитием», в то время как английский путь — это «более длительный процесс». («Дейли Геральд». 1946 г, 22 августа). Эти слова Сталин сказал, когда уже закручивалась первая спираль «холодной войны». Даже дальновидный вождь народов не предполагал, что через два года он уже не будет помышлять о каких-либо положительных сравнениях с английским устройством.

А наиболее деятельную и подробную модель строя новой демократии как пути к социализму Сталин пояснил в беседе с польскими лидерами — коммунистом Б. Берутом и социалистом Э. Осубка-Моравским 23 мая 1946 года. В частности, он говорил: «В Польше нет диктатуры пролетариата, и она там не нужна. У нас были сильные противники, мы должны были свалить трех китов — царя, помещиков и довольно сильный, разбавленный иностранцами класс русских капиталистов. Для того, чтобы одолеть эти силы, нужна была власть, опирающаяся на насилие, то есть диктатуру. У вас положение совершенно иное. Ваши капиталисты и помещики в такой степени скомпроментировали себя связями с немцами, что их удалось смять без особого труда. Патриотизма они не проявили. Этого «греха» за ними не водилось».

Карта Стран «Восточного блока» после окончания Второй мировой войны

И тут же Сталин признал, кто расправился с классом «эксплуататоров»: «Несомненно, что удалить капиталистов и помещиков в Польше помогла Красная Армия. Вот почему у вас нет базы для диктатуры пролетариата. Строй, установленный в Польше, — говорил дальше Сталин, — это демократия, это новый тип демократии. Она не имеет прецедента».

Да, не имела прецедента, поскольку это была демократия под контролем Кремля, новая форма коммунистической экспансии. И в этом несомненное достижение начавшей прогрессировать тоталитарной сталинской политики. Теперь это была политика ленинских компромиссов в совершенно новых социально-экономических и внешнеполитических обстоятельствах. Сталин же так дальше развивал свою мысль в беседе с поляками: «Ни бельгийская, ни английская демократия не могут браться вами в качестве примера и образца. Ваша демократия особая. Демократия, которая установилась у вас в Польше, в Югославии и отчасти в Чехословакии, эго демократия, которая приближает вас к социализму без необходимости установления диктатуры пролетариата и советского строя. Вам не нужна диктатура пролетариата, потому что в нынешних условиях, когда крупная промышленность национализирована и с политической арены исчезли классы крупных капиталистов и помещиков, достаточно создать соответствующий режим в промышленности, поднять ее, снизить цены и дать населению больше товаров широкого потребления, и положение в стране стабилизируется. Количество недовольных новым демократическим строем будет все уменьшаться, и вы приблизитесь к социализму без кровавой борьбы».

Но прервем малоизвестную, непривычно звучащую для диктатора демократическую тираду Сталина и заметим, что уменьшение количества недовольных прокоммунистическими режимами происходило не из-за убедительной силы коммунистической пропаганды, не из-за изменения сомнения и политических взглядов недовольных, а из-за постепенно активизировавшихся служб безопасности при новых режимах. Недовольных постепенно под любым предлогом «выдергивали» из общества — судили по уголовным статьям, провоцировали их на антигосударственные поступки или попросту объявляли сумасшедшими и бросали в психбольницы закрытого типа.

Самой ужасной чистка общества от инакомыслия была в Румынии при режиме просталиниста Чаушеску. Там недовольных сотнями и тысячами морили голодом в тюрьмах, жестоко пытали или бросали в концлагерь на болотистом острове посреди Дуная, где свирепствовали холера и малярия и практически не было никакого медицинского обслуживания. Таков был путь построения социализма «без кровавой борьбы».

Факты правового беспредела от случая к случаю становились известны на Западе, и в прессе тут же поднимались волны разоблачения «социализма с человеческим лицом», так называемой «справедливости» народной демократии. Последователям Сталина в Кремле так и не удалось осуществить желание своего вождя — полностью «приручить» народы Восточной Европы к модифицированному социализму, надеть на эти страны «ошейники тоталитаризма с кремлевскими поводками».

Продолжая цитировать отрывок из беседы Сталина с польскими лидерами, обратим внимание и на такую мысль вождя: «Новая демократия, установившаяся в Польше… является спасением для нее… Режим, установленный в Польше, обеспечивает ей максимум независимости и создает все необходимые условия для процветания без эксплуатации трудящихся. Этот режим стоит сохранить». («Восточная Европа в документах российских архивов», с. 457–458). Однако независимость Польши была условной, с постоянной оглядкой на Москву при строительстве отношений с ведущими капстранами. И «сохранить этот режим», как советовал Сталин, с середины 1980-х годов поляки не захотели в своей основной массе. Такая демократия оказалась не нужна всей Восточной Европе.

Создавая новые госсистемы к западу от СССР, Сталин подыскивал в союзники либералов и демократов типа Э. Бенеша, с которыми мог договориться. Его внимание привлекали О. Ланге в Польше, Ю. Паасикиви в Финляндии, Г. Татареску в Румынии, 3. Тильди в Венгрии. Эти люди пользовались авторитетом у населения и политических кругов, определявших устройство госсистемы и внешнюю политику «буферных» стран Восточной Европы.

Занимаясь разработкой планов становления новых режимов в странах Восточной Европы, Сталин одновременно пристально следил и за сближением интересов государств-победителей: за США и Францией. Они тоже имели свои виды — и не только на Западную, но и на Восточную часть региона. Помимо всего Берия докладывал в апреле 1945 года, когда исход войны был предрешен, что военные ведомства США и Британии с разрешения глав государств занимаются секретной проработкой вопроса о создании своего военного или военно-политического блока, противостоящего социалистическому блоку, который намеревался создать Сталин. Это было началом формирования Варшавского договора и НАТО. Сталина беспокоила ориентация западного военного союза, который должен быть создан в недалеком будущем: займет ли этот союз позицию нейтрального наблюдателя с присутствием войск и военных фронтов в Европе или же перейдет к дальнейшему накоплению сил, нагнетанию напряженности и провокациям.

И не случайно Сталин, одобряя концепцию Рузвельта о контроле Большой четверки над миром, тем не менее, не исключал возможности резкой перемены курса западных триумфаторов в войне. Разрыв между бывшими союзниками и СССР произошел, как считают исследователи, после речи Черчилля в Фултоновском университете 5 марта 1946 года. Но и до этого, после своеобразного предательства Англии и США на конференции в Потсдаме, отношения начали постепенно ухудшаться, несмотря на усилия политиков-миротворцев с обеих сторон претворить идею Рузвельта в жизнь. А в Потсдаме союзники без ведома советской делегации, без корректур и дополнений Сталина предали огласке важный международный документ, касающийся победы над Германией.

Если конкретно, то Сталин и его сотрудники были ранее ознакомлены с черновиком этого документа, и Сталин был в общем-то согласен со всеми его положениями, но имел некоторые свои замечания в отношении уточнения формулировок. Некоторые его замечания союзники учли, но перед оглашением документа не предупредили Сталина и его делегацию. Другие советские и американские исследователи считают, что Сталин все же был предупрежден, но не получил вовремя окончательного варианта документа. В советской историографии принято считать некорректный поступок союзников своего рода изменой. С точки зрения международной политики и дипломатии такое пренебрежительное отношение к главе основной державы-победительницы было недопустимым.

Архивные сведения из США и Британии показывают, что уже тогда некоторые ведущие политики Запада искали повод для прекращения сближения с СССР, для срыва рузвельтовских замыслов: этих реакционеров больше устраивало идеологическое жесткое противостояние Запада и Востока. И такой момент они уловили на Потсдамской конференции. Однако Сталин, поразмыслив, решил все же сохранять прежние отношения с союзниками, надеясь, что досадный потсдамский «казус» больше не повторится и что провокации ограничатся только этим фактом.

А между тем события развивались следующим образом. На рубеже 1946–1947 годов в воззрениях общества европейских стран проявились новые разнонаправленные тенденции. В советской оккупационной зоне они выразились в отчетливом усилении позиции левых сил. Это показали парламентские выборы. Однако раскрытые после 1991 года материалы российских архивов показывают, что по крайней мере в трех странах — Польше, Венгрии и Румынии — итоги выборов были сфальсифицированы. Но даже если бы фальсификации и не было, влияние коммунистов в этих странах было достаточно сильным, чтобы их представители попали в госструктуры. Правда, их бы было меньше, но без них политика страны все равно не делалась бы. Коммунисты завоевывали симпатии населения прежде всего тем, что рисовали заманчивые планы более быстрого преодоления разрухи в районах, сильно пострадавших от боевых действий, они обещали наладить нормальную цивилизованную жизнь при переходе на социалистические начала экономики.

Демократы же процесс восстановления видели несколько более длительным и ориентировались на получение экономической помощи от прогрессивных союзников — американцев и англичан. В связи с этим, несмотря на внутренние трудности в Союзе, Москва стала оказывать техническую помощь странам Восточной Европы, чтобы подкрепить заверения тамошних коммунистов и укрепить их власть. И такая политика «подкармливания, подпитки сырьем, финансами и энергоносителями» братских стран СЭВ, продолжавшаяся десятилетиями, тоже имела разрушительные последствия для коммунистической идеологии. Внутри Союза осведомленные об этом интеллигенты и трудящиеся роптали: «Сами живем на 150–200 рублей, а задаром качаем нефть и газ полякам и чехам, когда можно энергоноситель продавать за доллары и за этот счет повышать нам зарплаты и пенсии, строить хорошее жилье, а не хрущевские «птичники».

Это недовольство было вполне справедливым, поскольку соцстраны уже в начале 60-х годов были в состоянии покупать у нас сырье и материалы по более высоким ценам. Однако в Кремле считали, что надо «задобрить» наших социалистических братьев, чтоб они меньше поглядывали на Запад и больше зависели от СССР. «Братья» же все равно поглядывали на более зажиточный и свободный в торговле и производстве капитализм. Такова реальная психология любого нормального человека, желающего жить без коммунистических установок, понуканий, указов и планов.

А в послевоенной Европе, одновременно с ориентацией оккупированных Советами стран на левые силы по другую сторону Эльбы, наблюдалась иная психологическая и социально-политическая тенденция. Там были налицо перспективы реальной (и при том значительной!) экономической помощи для преодоления последствий войны со стороны крупнейшей державы мира — США. Значительно более быстрое улучшение социально-экономического положения снижало общественную напряженность и ослабляло влияние левых сил. На этой основе постепенно и укрепились союзнические отношения с США.

Когда же Европа была втянута в холодную войну, то Британия и США нарушили договоренность с СССР по Германии и стали включать ее в различные европейские договоренности, пакты и соглашения. По ту сторону берлинской границы интенсивно формировался образ нового врага западной цивилизации, и этим врагом был СССР, который совсем недавно спас Европу от фашистского рабства. У славянских же народов, несмотря на присутствие советских войск на их территории и скрытое недовольство по этому поводу, все же на первом плане в образе врага фигурировала Германия, которая при помощи США и Англии с начала 50-х годов начала возрождать свою армию, в которой культивировались агрессивные, шовинистические настроения по отношению к соседним народам. Славянские государства с настороженностью следили за формировавшимся в Западной Европе вооруженным блоком. По этому поводу общее мнение политиков выразил польский правый социалист Я. Станьчик, сказавший: «Война — это ликвидация нашей независимости, а может быть, и физического существования. Ведь к танцу будет приглашена Германия». (РГАСПИ, ф. 17, оп. 128, д. 768, л. 136).

Когда стало окончательно ясно, что союзники не собираются в полной мере выполнять все соглашения по Германии, в Кремле перешли к разработке нового стратегического политического курса. О социально-политическом единстве в Европе уже не было речи: на первый план в политике вышла конфронтация между СССР и США с Британией, между тоталитарным социализмом и западной демократией, которая для своей «защиты» вынуждена была использовать провокационные методы.

Изменилось и внутриполитическое положение в молодых соцстранах: с 1947 года все отчетливее проявлялось в государственном руководстве главенство именно коммунистов. 21 мая 1947 года М. Ракоши после встречи с В. М. Молотовым сообщил сотруднику Отдела внешней политики ЦК ВКП(б) Л. С. Баранову: «Нам дали совет перейти на линию более сильной классовой борьбы». (РГАСПИ, ф. 17, оп. 128, д. 315, л. 54). В тот же период за «либерализм» к политикам из Национального фронта и склонность к заключению с ними компромиссов Кремль начал остро критиковать К. Готвальда, Р. Сланского, В. Гомулку, которые были сторонниками «польского национального пути».

Аналогичная критика звучала и в адрес финских коммунистов В. Песси и X. Куусинена. 30 июня 1947 года главный идеолог Кремля А. А. Жданов резко и однозначно заявил им в личной беседе по поводу того, что они готовы были согласиться с умеренной коалиционной политикой правительства М. Пеккалы: «На основе мирного сотрудничества в блоке коммунисты ничего не приобретут, наоборот, скорее могут потерять то, что уже приобрели. Нельзя в блоке обойтись без кровопускания по отношению к своим партнерам, если они нарушают основу сотрудничества». Жданов советовал финским коммунистам не церемониться с другими партиями правительственного блока, в том числе с социал-демократами. «Мы ждем от Финской компартии наступательных боев», — говорил Жданов и тем самым способствовал обострению конфронтации не только в финской политической среде, но и между левыми и демократическими силами в Западной Европе. (РГАСПИ, ф. 77, оп. 3, д. 174, л. 3).

Так волею обстоятельств московские политики на длительный период «подмочили» авторитет Москвы и КПСС в западном цивилизованном мире. И это тоже было медленное, неуклонное сокрушение идеологических позиций мировой коммунистической идеи. Помимо всего, для более интенсивного развенчания концепции «национальных путей» к социализму в сентябре 1947 года был создан Коминформ — одиозная пропагандистская коммунистическая организация, поддерживавшая идею классовой борьбы в соцстранах Европы. В результате, демократические партии оттеснялись от руководства, а на некоторых лидеров со второй половины 1950-х годов начались открытые гонения.

Коминформ усердно промывал мозги населению соцстран, формируя образ врага — «англо-американского империализма» и его «агентов». Бесспорно, агенты в смысле сотрудников разведок были, но еще больше было прогрессивных интеллигентов, мыслителей, объявленных диссидентами, «врагами социализма и народа». На них тоже вешались ярлыки «агентов империализма, предателей».

Хотя Москва и провозгласила разделение мира на два политико-экономических лагеря, но, тем не менее, в начале холодной войны она старалась несколько смягчить свои отношения с Западом, избегать острых конфронтации. Положение ухудшилось, когда 2–3 февраля 1948 года в Лондоне прошло сепаратное совещание представителей западных держав по германской проблеме, а в конце марта США, Англия и Франция отказались участвовать в Контрольном совете по Германии.

Не желая резкого разрыва с Западом, что могло спровоцировать Третью мировую войну, СССР старался не давать повода для обвинения его в нагнетании напряженности. В связи с этим весьма примечательна директива, данная Кремлем своим средствам массовой информации: «…по отношению к «главным клиентам» — Англии, Америке, Франции — взять другой тон», писать о них «без крикливости, без ругани… без истерики», использовать «наиболее взвешенные, точные и вместе с тем спокойные формулировки», отказаться от карикатур, шаржей и сатиры в адрес западных держав. (РГАСПИ, ф. 629, on. 1, д. 97, л. 53, 78, 89). Но это было только на первом этапе развития холодной войны.

Несмотря на строгость директивных установок по германскому вопросу, рассылаемых лидерам молодых соцстран, такие руководители, как Г. Димитров в Болгарии и И. Б. Тито в Югославии открыто выражали свои мнения по поводу создания федерации или конфедерации в Восточной Европе, не согласовывали некоторые свои важные высказывания с Москвой. Их излишняя самостоятельность могла спровоцировать Запад на новые политические акции против СССР. Во избежание такой опасности 10 февраля 1948 года в Москве была проведена трехсторонняя советско-болгарско-югославская встреча. На конференции затрагивались устремления Тито диктовать свою волю Албании. На этот счет Сталин резко заметил Тито: «Не надо сапогом влезать в Албанию!» (Архив Президента Российской Федерации, ф. 45, on. 1, д. 253, л. 22).

Этот пример свидетельствует об осторожности Сталина, его политическом расчете и стремлении избежать вооруженных (даже локальных!) конфликтов с Западом или «буферными» государствами, которые особенно упрямо и жестко отстаивали свои специфические пути социалистического развития. Такими странами, «ершистыми» и не покорившимися Кремлю, в итоге оказались Югославия и Албания.

Вместе с тем, к весне 1948 года в отделе внешней политики ЦК скопилось достаточно информационно-аналитических документов, в которых в адрес части руководителей Югославии, Польши, Чехословакии содержались открытые обвинения в национализме. Эти документы своим резким тоном дают возможность и основания некоторым исследователям считать, что в конце 1947 года и в начале 1949 года в недрах кремлевского руководства планировалась «акция по очищению коммунистических рядов соцстран от ренегатов и соглашателей, сторонников самостоятельного курса развития». Из этого следует вывод, что политика Сталина рождалась в противоборстве мнений его окружения и в итоге побеждали сторонники не нового рузвельтовского курса, который остался в проектах, а те, которые стояли на позициях «классовой борьбы, главенства компартий в новых соцрежимах». Фактически и кремлевские «рузвельтовцы» были очень осторожны в выборе аргументов при беседах со Сталиным. Сам же вождь вскоре разочаровался в идее возможного сотрудничества социализма с капитализмом ради поддержания мира на планете. Наиболее ярким примером подавления инакомыслия и узурпации коммунистами власти стала Румыния, но это уже произошло после смерти «отца народов».

Создание восточного блока (Варшавского договора) сопровождалось ростом явного и скрытого недовольства со стороны местного населения, охлаждением восторгов по адресу СССР, как носителя «нового вида коммунистической демократии». В этом отношении наиболее характерно сообщение корреспондента ТАСС в Праге В. С. Медова, обобщавшее антисоветские настроения в братских странах и раскрывающее мотивы, движущие силы диссидентства, вылившиеся через годы в Пражское восстание.

Медов объективно писал: «Это охлаждение наблюдается не только со стороны мелкобуржуазных элементов, обывателей, но и со стороны определенной передовой части населения. В повседневном общении с чехами советский человек чувствует усиление холодного и даже недоброжелательного отношения в государственных и общественных организациях.

Больше стало неискренности по отношению к СССР. Становится заметным, когда отдельные работники или организации, предпринимая что-либо в интересах укрепления связей между Советским Союзом и Чехословакией, делают это без прежнего воодушевления. Чувства благодарности и преданности Советскому Союзу, товарищу Сталину проявляются теперь как-то сдержанно и носят более официальный характер, чем прежде… за все трудности и недостатки чехи сваливают вину на СССР». (РГАСПИ, ф. 82. оп. 2, д. 1361, л. 133–134). Аналогичные сообщения поступали из других стран формирующегося социалистического лагеря.

Политические противоречия, вызванные в результате навязывания Кремлем своей жесткой модели строительства социализма, зашли так далеко, что уже весной 1948 года начался советско-югославский идеологический конфликт, который был крайне невыгоден для Москвы. В данном случае Сталин был раздражен упрямством Тито в его позиции и не счел нужным попытаться урегулировать конфликт. Властный и самолюбивый «кремлевский горец» пошел на обострение конфликта, с помощью Коминформа настраивая против Югославии другие страны Восточной Европы, недооценив важность и выгоду особенностей национального развития. Сталин обвинил Тито и его сторонников в «раскольничестве соцлагеря на основе махрового национализма».

Это была большая потеря для идеологического авторитета Москвы в Европе и в мире. Об этом говорит и то, что резолюция второго совещания Коминформа по Югославии, принятая в июне 1948 года, вызвала неоднозначные оценки, как в обществе соцстран, так и в их компартиях. Часто коммунисты Польши, Болгарии, Чехословакии в союзе с демократами одобряли «смелость Тито и его самостоятельность как государственного лидера, опирающегося на народное доверие». Именно под лозунгом борьбы с титовщиной, его «агентами» в соцстранах начались партийные чистки и аресты. Наиболее громкими были инспирированные Москвой судебные процессы над Л. Патрашкану, Л. Райком, Т. Костовым, В. Клементисом, В. Гомулкой и другими руководителями. Социалистическое и коммунистическое единство достигалось ценой репрессий, что в итоге и привело к полному развалу социалистического государства.

Узурпацию коммунистами режимов в восточном блоке и репрессии против диссидентов западные политики тут же использовали для разжигания холодной войны с использованием шпионско-провокаторских методов. Через годы по этому поводу, в одном из интервью в Америке, наш диссидент, писатель С. Довлатов скажет: «В сущности, в годы холодного «душа» мы воевали против западной идеологии, чтобы доказать, насколько прочна и лжива наша собственная, коммунистическая, чтобы самим под конец перестройки активизировать механизм бомбы замедленного действия, разорвавшей СССР на скопище полуголодных, воюющих друг с другом республик и регионов».